Юноша съежился, словно его застигли на месте преступления. Боже милосердный, значит, они все-таки устояли! Эти идиоты не отступили и оказались победителями. У него в ушах зазвенели их восторженные крики.

Он привстал на цыпочки и стал вглядываться туда, где шло сражение. Желтый туман, колыхаясь, окутывал вершины деревьев. Откуда-то снизу доносилась трескотня выстрелов. Судя по хриплым воплям, началось наступление.

Он отвернулся, недоумевая и негодуя. Чувствовал себя так, точно его незаслуженно обидели.

Он убежал,- размышлял юноша,- потому что на них надвигалась гибель. И был прав, стараясь спасти себя, ведь он один из винтиков, составляющих армию.

Пришел час, когда каждый из этих винтиков обязан был думать только о том, чтобы любым путем избежать смерти. Потом офицеры снова соберут их и построят линию фронта. Ну, а если у этих винтиков не хватит здравого смысла ускользнуть от смертоносного натиска, что станется с армией? Он руководствовался похвальными и вполне разумными правилами, это же ясно как день. Его поведение было продиктовано дальновидным расчетом. Продиктовано глубоким стратегическим замыслом. Свидетельствовало о блестящем мастерстве его ног.

Он подумал о своих товарищах. Хрупкая синяя линия выдержала удар, победила. Эта мысль наполнила юношу горечью. Слепые нерассуждающие винтики как бы предали его. Он опрокинут и раздавлен бессмысленным упрямством, с каким они удерживали занятую позицию, хотя, будь у них капля разума, сразу поняли бы, что это невозможно. А вот он наделен зорким умом, для которого никакой мрак не помеха, поэтому, именно в силу своей проницательности и глубокомыслия, он бежал с поля боя. Юноша негодовал на товарищей. Они дураки, и доказать это легче легкого.

Он догадывался, что услышит от них, когда вернется в лагерь. Представил себе, каким издевательским воем они его встретят. Им не дано понять точку зрения, столь превосходящую их собственную.

Ему стало до боли жаль себя. С ним плохо обошлись. Железная пята несправедливости растоптала его. Мудрое, поистине единственно достойное поведение опорочено нелепым стечением обстоятельств.

В нем нарастала тупая, какая-то звериная злоба на товарищей, на войну, на судьбу. Он понуро плелся, охваченный мучительной тоской и отчаяньем. При каждом звуке вздрагивал, хмуро оглядывался, и тогда в глазах у него появлялось выражение, какое бывает у преступника, знающего, что его вина велика, велика и грядущая кара, и не находящего слов для оправдания.

С поля он свернул в чащу, словно желая спрятаться в ней. Там не слышны будут выстрелы, звучащие как человеческие голоса.

Деревья стояли вплотную друг к другу, расходясь наверху подобно цветочным букетам, кусты, опутанные ползучими растениями скрыли землю. Юноша с трудом продирался сквозь заросли каждый его шаг гулко отдавался в лесу. Растения цеплялись за ноги с пронзительным звуком отрывались от древесных стволов. Подрост так шуршал, расступаясь, точно спешил оповестить о его местонахождении весь мир. Лес не желал терпеть присутствия этого человека. Он протестовал при малейшем его движении. Когда юноша разъединял деревья с обвившим их плющом, потревоженная листва поворачивалась к нему всеми своими лицами, взмахивала всеми руками. Он дрожал при мысли, что этот шелест и хруст привлечет к нему внимание людей. В поисках глухого, затерянного уголка он шел все дальше и дальше.

Ружейные выстрелы уже еле долетали до него, отдалилась и пушечная канонада. В просветах между деревьями внезапно засверкало солнце. Насекомые издавали странно ритмичные звуки. Они словно скрежетали в унисон зубами. Из-за дерева высунулась нахальная физиономия дятла. Беспечно взмахивая крыльями, пролетела какая-то птица.

Грохочущая смерть осталась позади. Теперь юноше казалось, что у Природы нет ушей.

То, что он видел вокруг себя, вернуло ему уверенность. Этот ландшафт был чудесным заповедником жизни. Все в нем дышало верой в мирное существование. Доведись его робким глазам увидеть кровь, он тут же бы умер. Природа представилась юноше женщиной, которой ненавистна трагедия.

Он запустил шишкой в резвую белку, и та удрала, испуганно вереща. Она остановилась только на самой иерщине дерева, осторожно выглянула из-под ветки и, замирая от страха, посмотрела вниз.

Поведение белки преисполнило юношу торжеством. Таков закон, повторял он себе. Сама Природа подала ему знак. Как только белка почуяла опасность, она немедля обратилась в бегство. Не осталась упрямо сидеть на месте, подставив пушистое брюшко под удары шишек, не приняла смерть, устремив взгляд в исполненные сострадания небеса. О нет, со всех ног удрала, хотя, надо думать, это обыкновенная белка, а не философ среди своего племени. Юноша зашагал дальше, чувствуя, что Природа заодно с ним. Она подтверждала его правоту доказательствами, которые существуют всюду, где светит солнце.

Потом он чуть не увяз в болоте. Пришлось перескакивать с одной поросшей мхом кочки на другую, стараясь не провалиться в маслянистую жижу. Остановившись на минуту, чтобы осмотреться, он заметил какого-то зверька, который нырнул в черную воду и тут же вынырнул с поблескивающей рыбкой в зубах.

Юноша снова углубился в чащобу. Когда он наступал на ветки, они трещали так громко, что совсем заглушали канонаду. Он пробирался в густой тени, надеясь отыскать тень еще гуще.

Наконец он подошел к месту, где деревья, встав в круг и сомкнув наверху ветви, образовали своеобразную часовню. Он осторожно раздвинул зеленые двери и вошел. Хвоя мягким коричневым ковром устилала землю. Все было погружено в торжественно-молитвенный полумрак.

Едва перешагнув порог, юноша замер, пораженный ужасом,- он увидел нечто.

На него смотрел мертвец, который сидел, прислонясь к столпообразному дереву. Труп был облачен в мундир, некогда синий, а теперь выцветший до уныло-зеленого оттенка. Неподвижные глаза были студенисты, как у дохлой рыбы. Рот разинут. И уже не красен, а отвратительно желт. Серые щеки усеяны торопливыми муравьишками. Один из них волочил пучок чего-то по верхней губе мертвеца.

Оказавшись лицом к лицу с этим нечто, юноша пронзительно вскрикнул. На несколько мгновений оцепенел. И продолжал смотреть в остекленелые глаза. Мертвец и живой обменялись долгим взглядом. Затем юноша осторожно пошарил рукой позади себя и нащупал древесный ствол. Держась за него, стал шаг за шагом отступать, по-прежнему обратившись лицом к трупу. Он боялся, что, стоит ему отвернуться, тот вскочит и беззвучно погонится за ним.

Ветви преграждали ему дорогу, грозили оттолкнуть к мертвецу. Ноги беспомощно цеплялись за кусты терновника, и все это рождало в нем необъяснимое ощущение, будто он касается трупа. Его рука на мертвом теле - от этой мысли юношу била дрожь.

Все же ему удалось порвать цепи, мешавшие бежать из этого места, и он помчался напролом через кустарник. Его преследовало зрелище черных муравьев, которые алчно копошились на серых щеках и до ужаса близко подбирались к глазам.

Потом он остановился, тяжело дыша, ловя ртом воздух, и прислушался. Ему чудилось, что из мертвой глотки вот-вот вырвется хриплый голос и осыпет его клекочущей очередью чудовищных угроз.

Деревья у входа в часовню что-то молитвенно бормотали, колеблемые легким ветерком. В обители мертвеца воцарилось скорбное безмолвие.