Ещё три века назад Амстердам был лишь небольшой рыбацкой деревушкой в устье реки Амстел, недалеко от места её впадения в залив Зюйдерзее на Северном море. Само название деревни означает – «дамба на реке». Так как именно с её строительства люди начали в этих местах отвоёвывать жизненное пространство у сурового северного моря. Трудолюбие, неприхотливость и предприимчивость позволили голландцам построить притягательный для европейцев торговый город, в который в большом количестве стали прибывать иностранцы в поисках удачи в торговле и личного счастья. Религиозные гонения гугенотов во Франции давали Голландии новую рабочую силу, а из соседней Англии уезжали в Голландию католики. Получалась эдакая Мекка народов и религий. В Европе возник новый центр негоцианства, промышленности и банкиров. На месте болот появился испещрённый каналами город. Его построили на множестве искусственных островков и островов, которые соединились между собой целой вереницей больших и малых мостов. Увиденное так поразило Петра Алексеевича, что впоследствии он построит на бескрайних, гнилых болотах свой город. На берегу Невы, по такому же принципу, что и Амстердам, возник красавец город Петра Великого, в возможность строительства которого не верили не только его современники, но даже ближайшие соратники.

Но пока Петра Алексеевича даже больше интересовал морской флот голландцев, а он был больше, чем весь флот Европы, вместе взятый. Каждый четвёртый корабль из пяти, которые бороздили северные моря, были голландскими. А с площади Дам в Амстердаме можно было одновременно видеть более тысячи парусников, пришедших сюда со всех краёв света. Их мачты и снасти образовывали такой густой лес, что за ним даже трудно было разглядеть яркое дневное солнце. Огромная вереница огромных пакгаузов, отстроенных поблизости от порта, служила складами для товаров со всей Европы. Один из путеводителей тех времён называл их «складами Вселенной». Сюда стекались самые разнообразные вещи и продукты из Индии, Индонезии, Америки и, конечно, из самой Европы. Даже для соседней Англии не делалось исключения. Для того чтобы товар с туманного острова попал во Францию, нужно было не просто пересечь разделяющий государства пролив Ла-Манш, а плыть сначала в Голландию, там товар разгружать в амстердамские пакгаузы, платить голландцам пошлину, а затем уже они сами, на своих кораблях, везли товар во Францию и вновь платили пошлину, но уже французам. Таким образом, для англичан товар становился значительно дороже. Они возмущались, протестовали, но ничего пока сделать не могли.

Что ещё интересовало Петра Алексеевича в Голландии – это различные механизмы. Он любил технику и прекрасно понимал, что без неё не будет должного ускоренного развития России. В той же самой Голландии благодаря высокой механизации производительность труда была значительно выше, чем в сопредельных государствах. На голландских кораблях матросов служило чуть ли не в два раза меньше, а там, где в других странах на верфи ещё трудились люди, у голландцев работали механизмы. Соседи Голландии тратили на строительство своих кораблей месяцы, а голландцы – лишь две-три недели, и их корабли были гораздо дешевле. Оттого многие страны покупали в Голландии корабли, а попавшие в кораблекрушение купцы за пару недель получали от голландцев и новое судно, и новый товар. Пётр Алексеевич ещё раньше знался со многими голландцами, которые приезжали на заработки в Россию. Они трудились на верфях, работали кузнецами, плотниками. Оттого он так и стремился в Голландию, причём делал это осознанно, ибо считал, что именно здесь он сможет постигнуть все тайны инженерных знаний настоящего корабела. Пётр Алексеевич знал и язык простого народа Голландии. Правда, у него была эдакая портовая смесь немецкого с голландским, но его прекрасно понимали и матросы, и мастера на верфи. Голландская элита же предпочитала говорить на французском.

В начале августа государь во главе восемнадцати волонтёров прибыл в Амстердам. Но устраиваться на работу он решил на Саардамскую судостроительную верфь. Голландцы, которые жили в России, рассказывали ему, что это самая лучшая верфь в Голландии. Для Петра Алексеевича начиналась подготовка к настоящему делу, которое он любил и всегда боготворил, – это строительство больших морских кораблей. В Саардаме он случайно встретил кузнеца Геррита Киста, с которым был знаком ещё по строительству Азовской эскадры. Разговорились. Кузнец пригласил русского царя к себе домой, а Пётр Алексеевич не чурался маленького, простенького домика. Он нашёл себе в Саардаме бесплатный кров над головой, и его сей факт в немалой степени обрадовал. Совсем крохотный домик, но наш царь был без претензий на излишнюю роскошь, тем более что он теперь вновь стал обыкновенным волонтёром Петром Михайловым. В первый же день русский царь сам, на свои деньги купил необходимые для работы инструменты и вместе с Николаем и Меншиковым отправились на верфь. Царь первый раз в своей жизни на строительстве кораблей видел такое изобилие вспомогательной техники, и это вызывало у него воистину детский восторг и любопытство. Пётр Алексеевич с удивлением наблюдал за работой механических пил, которые сами, без людской помощи, распиливали брёвна на доски.

– Смотри, Николай, что эти заморские черти понапридумывали! Ты это записывай всё, записывай и срисовывай потщательнее! Да, подробно, чтобы понятно было, что да как у них работает, дабы потом нам всё, что у них полезное есть, так же само можно было сделать! – старался перекричать шум от многочисленных молотков и механизмов Пётр Алексеевич.

– Уже сделано, государь!

– Ладно, тогда пора нам и топориками помахать!

Махание топориками проходило с утра до вечера, но Петру Алексеевичу это было только в радость. Вскоре благодаря знакомству с бургомистром Амстердама, удалось перейти на верфь «Ост-Индской компании», расположенной прямо в этом же городе. Оказалось, что российские голландцы немного обманули Петра Алексеевича и в Саардаме строились исключительно маломерные гражданские корабли. Вся военная флотилия и большие купеческие корабли строились исключительно в Амстердаме.

Переезд из Саардаме в Амстердам оказался только на пользу Николаю. Теперь после работы он мог учиться в университете. Несмотря на то, что в нём в ту пору было всего лишь два факультета: философии и торговли, Николаю удалось найти профессора, француза по происхождению, который ранее у себя на родине занимался вопросами геологии и картографии, но был вынужден оттуда уехать по личным мотивам. Вместе с учёным французом сыскарь до ночи штудировал минералы и геологию. Профессор был рад единственному своему ученику который согласился изучать геологию. Потому что в Амстердаме молодые люди, кроме торговли и банковского дела, ничего не хотели знать. Торговлей жили все голландцы, они были просто помешаны на торговле и банковском деле. Николай регулярно платил за своё образование, и профессор был рад появлению стабильного дохода. И снова Николаю здорово помогло превосходное знание французского и латыни. Поэтому и обучение у него шло гораздо быстрее, а профессор был весьма рад общению на родном языке. Параллельно геологии Николай мало-помалу на верфи постигал практический голландский, ибо там все термины и указания мастера давались только на этом языке.

Возвращаться из университета часто приходилось уже далеко за полночь. Идти по тёмным улицам Амстердама, когда все порядочные люди видели уже не первый сон. Городская стража попадалась на пути не часто, так что каждый ночной бродяга был фактически предоставлен сам себе. Твоя жизнь – в твоих руках.

Любой ночной город – это совершенно другая реальность. Тем более город, который почти полностью расположен на воде и испещрённый многочисленными каналами. Город с множеством возможностей скрыть, хотя бы на время, следы очередного убийства. Город, переполненный неприжившимися чужаками в не меньшей степени, чем той же самой водой. Так что ночной Амстердам с его многочисленными лодками, в которых бездомные ночевали целыми семьями, и узенькими, тёмными улицами, где прямо на земле находили своё пристанище кланы воинствующей нищеты, было ещё то место.

– Дядя, дай гульден. Так кушать хочется, что аж переночевать негде! – раздался жалобный мальчишеский голос из-под моста, по которому в это время проходил Николай.

Мост был узким, буквально на одну телегу. Николай остановился у перил и хотел заглянуть вниз, но почувствовал, что с двух концов моста к нему уже неторопливой, вальяжной походкой подходили два «добрых» молодца.

– Ну, что смотришь, дядя? Помоги малому! Тебя же просят! Ведь не обеднеешь, если ребёнку подашь! Ишь, как сам вырядился, а как бедному подать милостыню, то сразу жаба душит! – на ломаном голландском, с насмешкой произнёс тот, что справа.

Сыскарь быстро оценил противников. Оба были низкорослыми, но крепкими парнями. Скорее всего, портовые грузчики. Различались меж собой лишь только цветом волос: один рыжий, а другой чернявый.

– Решили ночью подзаработать, «добрые» люди? – с такой же насмешкой ответил Николай.

– Джо, он над нами издевается или нам это только послышалось? – спросил рыжий.

– Он явно не любит детей, Билли! А таких нужно учить, и учить серьёзно! – произнёс чернявый и выхватил из-за спины нож.

То же самое сделал и его напарник. Так, с ножами в руках, ночные грабители с кривыми ухмылками на лицах стали приближаться к своей жертве. Они старались прижать Николая к перилам, чтобы тот не сумел от них сбежать. Сыскарь молчал и внимательно отслеживал действия воров, а пока доставал из ножен шпагу. И тут рыжий резко метнул в него здоровенный нож. Целился прямо в лицо. Может, даже в глаз, а чернявый, под отвлекающий манёвр подельника, сразу бросился к Николаю с надеждой побыстрее всадить тому в живот кривой нож. Теоретически расчёт грабителей был верен, но в том случае, если бы их жертва была безоружна и физически не подготовлена к подобным ночным встречам. Но ворам не повезло. Николай мгновенно отбил гардой летящий в него нож и тут же приставил лезвие шпаги к горлу вора, уже готового посадить его на перо.

– Стоять, не двигаться! – приказал Николай рыжему, который, по бычьи наклонив голову, шёл в атаку. – Не то насажу твоего дружка на шпагу, как толстую навозную муху!

Вор не захотел повиноваться, и сыскарю пришлось проделать небольшое акробатическое шоу. Не выпуская чернявого из зоны поражения шпагой, быстро перекинуть её из правой руки в левую и тут же правой ногой с разворота, ударом носка сапога по виску, остановить наглого рыжего. Тот ещё по инерции пролетел немного наискось вперёд и затих, ударившись лицом о брусчатку моста. Чернявый нутром понял, что случилось непоправимое, истошно закричал и, уже не глядя на шпагу пошёл на Николая. Он ничего не соображал, а потому сам себя насадил на остриё. Она пронзила его в самое горло. Подкатив глаза, вор упал на колени и завалился на бок.

– Вот и ста-анет на у-улицах ти-ише! – пропел вполголоса сыскарь на мотив песни закрытия Олимпийских игр в Москве в таком далёком восьмидесятом году и задумался, что московская Олимпиада была не в далёком прошлом, а ещё будет в далёком будущем.

– Дядя, вы ещё не ушли? – вдруг снова раздался голос мальчишки из лодки.

– Пока ещё нет.

– А бандиты ушли?

Николай посмотрел на двух лежащих на мосту воров, и ему стало как-то неловко за ту поспешность, с которой он решил их судьбу. Заглянул в лодку, но было темно и совершенно не разобрать, кто там находится.

– Можно сказать и так. Теперь они от нас с тобой очень далеко.

– Это хорошо, что далеко! А мог бы ты меня развязать, пока их нет?

– Во чёрт, так они тебя ещё и связали? – удивлённо спросил Николай.

– Я у них по ночам приманкой для ловли припозднившихся прохожих работаю. Отвлекаю внимание, а за это время воры делают своё дело. Ты уж не обижайся на меня. Мне действительно есть очень хочется, а они мне за заманенного прохожего давали немного еды. Днём под мостом связанный с кляпом во рту сидел, а ночью кляп вытаскивали и под страхом смерти заставляли «работать».

Сыскарь теперь уже не жалел убитых упырей. Быстро вытер лезвие шпаги об одежду ближайшего из них. Приценился, как удобнее будет спуститься в лодку. Она была привязана к средней опоре моста, но так, чтобы её нельзя было достать ни с одного, ни с другого берега. Судя по голосу там, на дне лодки, лежал мальчонка лет девяти. Он был привязан к лодке, и расчёт был явно на то, что если и развяжется, то уйти с лодки ему всё равно будет некуда: кругом вода, а над ним – гладкая, мокрая опора, по которой так просто, без посторонней помощи, на мост не заберёшься.

– Подожди, я сейчас! – крикнул мальчишке Николай, перелез через перила и осторожно спустился по мостовой опоре в лодку.

Спускаться с моста было не так и сложно. Оказавшись в лодке, сыскарь не мешкая ножом перерезал верёвку и освободил мальчишку. От близости воды и от длительного неподвижного состояния тот замёрз и теперь у него зуб на зуб не попадал. Николай снял с себя голландский шерстяной камзол и укутал в него «спасёныша».

– Спасибо, – произнёс мальчишка.

– Тебя как зовут-то?

– Петрус.

– Николай, – ответил сыскарь и протянул мальчишке руку.

– А лет сколько?

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка.

Маленькая ладошка Петруса, которому действительно на вид было где-то около девяти, утонула в мощной лапище нового знакомого, но глаза светились от счастья. Его уважали и здоровались с ним, как со взрослым.

– А ты иностранец?

– Как видишь и слышишь. Я ещё только учусь вашему языку, – скромно ответил Николай.

– У тебя не так и плохо уже получается, – важно ответил «спасёныш».

– Ты действительно живёшь в этой лодке?

– А куда мне деваться? Родителей у меня нет. Братьям и сёстрам не до меня. У них самих жизнь на мою похожа. Я уже убегал от бандитов, но они меня ловили, избивали и снова заставляли «работать» на себя.

– Невесёлая у тебя была жизнь, – вздохнул Николай. – Ну, давай выбираться на берег, а то мы с тобой в этой лодке посреди ночи как-то очень странно смотримся.

Николай подсадил мальчишку, и тот довольно ловко забрался на мост. Сыскарь закинул следом камзол, чтобы не мешал забираться наверх. Лезть по мокрой опоре это действительно было сложно, но с таким ростом, как у Николая, ему удалось всё же ухватиться за перекладину и подтянуться. А дальше уже дело техники. Не прошло и несколько минут, как Николай тоже был на мосту. Мальчишка стоял у перил в накинутом на плечи камзоле. Тот был длинный, совершенно не по размеру, и оттого фигурка «спасёныша» на фоне яркой ночной луны выглядела весьма трогательно. Что удивительно, мальчишка не обращал никакого внимания на лежащие рядом с ним трупы воров. Он больше беспокоился за своего нового знакомого, чтобы тот не сорвался и не упал в воду.

– Осторожно! – закричал он, когда сыскарь подтянулся, чтобы выбраться на мост.

– Согрелся? – спросил Николай, беря мальчишку за руку.

– Ага, спасибо!

– Ну, тогда пойдём!

Петрус даже не спросил: «Куда?» Его детская интуиция была спокойна, и он полностью доверился великану.

– А ты русский царь? – спросил мальчугашка, пытаясь угнаться за широкими шагами великана.

– Почему ты так решил?

– Но ты же большой! А я знаю, что к нам в город приехал огромный русский царь!

– Русский царь ещё больше меня! – назидательно произнёс Николай.

– Да ну-у! – воскликнул Петрус и от неожиданности резко остановился.

Ещё раз внимательно оглядел своего нового знакомого и с сомнением произнёс:

– Врёшь!

– Спорим! – ответил Николай.

– А на что?

– Если ты мне проиграешь, то будешь меня слушаться и учиться!

– А давай! Всё равно ты мне проиграешь. Потому что я никогда в жизни не видел таких высоких людей, как ты!

До гостиницы добрались за полчаса. За это время Петрус рассказал о себе практически всё. Всё, что помнил. Николай тоже поделился, но, понятно, далеко не обо всём. У сыскаря был собственный ключ от входной двери, который он получил по особому распоряжению Петра Алексеевича. Царь одобрял стремления Николая к знаниям и всячески поощрял его студии. Открыли дверь, умылись, тихонько поели под дружный храп волонтёров, который раздавался из разных комнат, и пристроились на боковую. Петрус прижался к своему новому знакомому, согрелся и быстро уснул. Николай погладил спящего мальчишку по голове и не заметил, как тоже отключился. Намаялся, однако, за день.

– Это что здесь за ночлежка такая?!

Николай с трудом открыл глаза и увидел стоящего над ним Петра Алексеевича. Тот грозно смотрел на прижавшегося к сыскарю мальчишку.

– Тише, Пётр Алексеевич, пусть Петрус ещё поспит, а я тебе на кухне пока расскажу его историю.

– Петрус? Пётр, что ли? – удивился царь.

– Получается, что так. Он голландец. Хороший и, по-моему, очень смышлёный мальчишка! Не смотри, что маленький, а чую, будет толковый! – представил царю нового жильца Николай и прикрыл спину спящему мальчишке одеялом.

Впервые в жизни Петрус почувствовал себя в безопасности и оттого спал буквально «без задних ног». Пётр Алексеевич принял «найдёныша» и разрешил ему жить вместе с российским посольством. С лёгкой руки сыскаря Петруса за глаза иногда называли «Голландчёнком Петра Великого». Пока Николай был на учёбе, царь после работы на верфи лично занимался с мальчишкой цифирью и русской буквицей. Остальными науками с ним занимались Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич. Петрус не спорил, не пытался сбежать от учёбы. Он проиграл спор и честно терпел все трудности учёбы. К тому же у него перед глазами был пример Николая, который был занят целый день. С раннего утра на верфи, а потом до позднего вечера – в университете. Через три месяца Петрус уже весьма бойко говорил по-русски. К тому времени волонтёры закончили строительство своего первого фрегата «Пётр и Павел». Петрус тоже чем мог помогал на верфи, а по окончании строительства принимал участие в торжественном спуске корабля на воду. Глядя, как величавое судно первый раз закачалось на волнах, он про себя дал зарок: стать самым главным на таком же большом корабле. Мальчонка быстро стал своим среди русских и искренне привязался к ним. Привыкли к нему и посольские. Теперь они стали для Петруса, или, как его теперь частенько называли, Петрушки, его новой большой семьёй.

Через знакомства в университете Николаю удалось выйти на многих интересных и полезных для интересов посольства людей, а через них – получить чертежи самых разных технических приспособлений. Пётр Алексеевич радовался каждому новому чертежу и всё больше и больше задумывался о школе инженеров в России и об Академии наук. Без подготовленных людей эти чертежи так и останутся всего лишь никчёмными листами бумаги. Поэтому параллельно с добычей различных полезных сведений шла активная вербовка специалистов. Набрали уже больше тысячи человек, и это ещё был не предел. Хорошие заработки в России привлекали многих, но люди всё шли и шли. Формировались команды, и на кораблях их увозили в Архангельск, а оттуда уже дальше, в глубь России.

Пётр Алексеевич в свободное от работы на верфи время посещал самые различные мануфактуры, вникал во все тонкости процесса производства; бывал в госпиталях, на операциях и вскрытиях. Необходимо было основывать в России и военную медицину, и царь лично вникал в науки, чтобы быть на равных с любым специалистом. Он терпеть не мог командовать людьми, если не понимал саму суть процесса.

Но, что было интересно, в Голландии – стране корабелов – суда мастера строили в основном по личному опыту и на глазок. Даже самые лучшие из них не могли рассчитывать параметры корабля, его осадку; обосновать пропорции формы корпуса; вычислить требуемую площадь парусов; определить будущую грузоподъёмность судна. А когда Петр Алексеевич просил мастера показать и разъяснить элементы конструкции кораблей на чертежах, то тот терялся и не мог квалифицированно ответить на вопрос. Это и злило, и расстраивало царя. Пока в один из дней Николаю благодаря приличному знанию английского не удалось познакомиться с английскими купцами, которые поведали, что у них в Англии все корабли строятся по чертежам и их параметры заранее рассчитываются инженерами. После того как английские дипломаты подтвердили полученные сведения, Пётр Алексеевич через посольскую службу связался со двором короля Англии Вильгельмом III, который «по совместительству» был и штатгальтером Голландских штатов. Узнав об интересе русского царя к кораблестроению, он дарит Петру Алексеевичу в подарок изящную, богато отделанную скоростную яхту, которая была вооружена двадцатью медными пушками.

Подарок обрадовал государя. Ему захотелось побыстрее увидеть яхту. Но именно возможность обрести инженерные знания в области кораблестроения для Петра Алексеевича стала мощным стимулом непременно посетить Англию, а прекрасная яхта лишь раззадоривала его любопытство. Король Англии Вильгельмом III присылает за русским царём две яхты и три корабля, и девятого января тысяча шестьсот девяносто восьмого года Пётр Алексеевич под выстрелы салюта отбывает в Англию.

Двое суток в пути, и вот уже набивший оскомину вид постоянно волнующегося северного моря сменяется очертаниями береговой линии, а затем на горизонте появляется дельта реки Темзы. Ещё проходит немного времени – и с борта яхты «Транспорт Роял» открывается прекрасный вид на Лондон, если, конечно, не заглядывать за его архитектурную ширму и не поинтересоваться: как там выглядят улицы Лондона? Но не будем об этом говорить подробно. Поверьте, вас бы не обрадовал вечерний променад по ним, если вы, конечно, не поклонник экстрима.

Все города мира строились на берегах рек, и по замыслу архитекторов именно с реки – вид города должен был поразить прибывающих гостей. Лондон не был исключением из правил. Даже королевский замок Тауэр стоит на реке Темза так, чтобы произвести максимальное впечатление. Николай находился вместе с Петром Алексеевичем и его свитой на верхней палубе яхты, когда она проходила мимо дворца. Глаза царя вновь горели любопытством и нетерпением. Ему хотелось побыстрее пощупать Лондон своими могучими руками, попробовать его на вкус. Ведь только тогда можно будет понять: что он значит и для чего он ему?

Так Николай в составе посольства Петра Алексеевича снова прибыл в Лондон. «Сколько же для меня прошло лет? Пять, десять или уже все сто пятнадцать? Создателя волшебного «грецкого ореха» алхимика Рональдо уже давно нет в живых, но кто-то же сейчас живёт в доме, подаренном мне банкиром Его Величества королевы Елизаветы I Томасом Грешема, да и чей он сейчас, этот дом?» – размышлял Николай, глядя на удаляющийся Тауэр. Визит Петра Алексеевича в Англию был неофициальным. Оттого торжественной встречи делегации протоколом не предусматривалось, как и остановка яхты подле дворца.

– А ты мне, Николай, говорил, что ихний Лондон маленький?! – восторженно произнёс Пётр Алексеевич, с любопытством вглядываясь в каменные строения на берегах Темзы.

– Так это когда ещё было? – с наивным видом ответил Николай. – Уже сколько лет я здесь не был?

– Не-е, видать, их город не меньше моей Москвы будет! А где у них здесь верфи и мануфактуры, помнишь?

Николай мысленно почесал затылок. Ведь за сто с лишним лет здесь всё могло сильно измениться.

– Плоховато помню, Пётр Алексеевич. Меня тогда возили по верфям и мануфактурам, отчего я и дорог-то их чётко не запомнил.

– Видать, опять тебя Ивашка Хмельницкий тогда здорово одолел, вот сейчас и страдаешь оттого слабоумием? – царь хитро посмотрел на Николая и рассмеялся. – Ладно, не мучь свою голову! Вижу, что зараз работа на голландской верфи и учёба в университете тебе даром не далися! Чай, провожатые на верфи у них найдутся да толковых людей на мануфактуры, дабы объяснили нам, что да как, тоже найдут. Дабы мы смогли здесь в ихней Англии всё получше разглядеть и разузнать поболе и поподробнее! А ты пока отдохнёшь от учёбы, глядишь, к тебе память возвернётся!

Вслед за царём рассмеялся и Меншиков, а за ним и остальная свита Петра Алексеевича. Николай лишь сконфуженно смотрел на удаляющийся Тауэр. Там, недалеко от королевского дворца, находился или всё еще находится его дом.

Начиналось четырёхмесячное пребывание Петра Алексеевича и его свиты в Лондоне и Дептфорте. Николай, чтобы не прерывать своего образования по геологии, пошёл учиться, причём в колледж Грешема, на факультет геологии. Того самого Томаса Грешема, королевского банкира, с которым ему довелось познакомиться во время прежнего посольства в Англии.

В один из дней Николаю с большим трудом, но удалось вырваться из суматошной круговерти общений, посещений, учёбы и бесед. Ему ещё, вдобавок ко всему, приходилось работать личным переводчиком Петра Алексеевича. Но сегодня царь со своими слугами развлекался ввиду дурной лондонской погоды, а Николай отпросился побродить по городу. До Тауэра нанял экипаж, а там решил пройтись пешком по местам своей былой боевой славы. Казалось, что за сто лет так ничего и не изменилось. Даже Великий пожар обошёл эти улицы стороной. Трёхэтажное, тёмное каменное здание, те же двери, а из них выходит…

– Рональд! – крикнул Николай.

Молодой человек оглянулся и удивлённо посмотрел на хорошо одетого, высокого незнакомца со шпагой на боку.

– Извините, разве мы с вами знакомы, сэр?

– Прошу прощения, но вы очень похожи на человека, который ранее жил в этом доме. Его звали Рональд.

– Это был мой прадед, и он действительно жил в этом доме! А кто вы, сэр?

– Меня зовут Бельский Николай.

– Как вы сказали вас зовут – Бельский?

Молодой человек остановился и отчего-то стал вглядываться в черты лица Николая. А буквально через мгновение весь просиял.

– Поразительно! Прямо как на портрете! Действительно, вы – тот самый сэр Бельский! Извините, что сразу не представился. Меня зовут Джованни. Я правнук Рональда. Но как вы всё-таки похожи на своего предка!

– Вы тоже очень похожи на Рональда, – ответил Николай.

– Но откуда вы могли знать, как именно выглядел мой прадед? – с сомнением в голосе спросил Джованни.

– Родовая память позволяет нам помнить очень многое. Нужно только уметь ею надлежащим образом пользоваться, – ответил Николай.

– Говорят, что мой прадед тоже очень замысловато говорил. Вы, наверное, хорошо бы поняли друг друга! – А впрочем, что мы стоим на улице? Идёмте в дом! Это же, в конце концов, ваш дом! У меня все бумаги на имя Бельского Николая Ивановича сохранены, и в мэрии, в архиве, они тоже имеются. При желании можете всё проверить! У меня и отчёт за все годы в полном порядке.

Джованни провёл Николая в комнату бывшего владельца этого дома, которого Николай отправил через стенку в гости к динозаврам и птеродактилям. Сейчас он как раз стоял рядом с ней. Даже письменный шкаф в противоположном углу – тот же самый.

– Вы, наверное, только недавно приехали из России? – спросил Джованни, доставая из шкафа бухгалтерские книги.

– Где-то месяц назад. Я приехал с посольством, вместе с царём России – Петром Алексеевичем.

– Садитесь к столу, сейчас я попрошу заварить нам чай, а пока можете посмотреть отчёт с тех пор, как ваш прадед приобрёл этот дом.

Джованни положил толстые книги с записями на стол перед Николаем, а сам ушёл в соседнюю комнату, но быстро вернулся.

– Вот и ваш прадед тоже у нас в Лондоне был с русским посольством, – с порога продолжил Джованни, расставляя перед Николаем две чашки и пару блюдец, которые он принёс с собой. – Ваш прадед даже имел честь общаться с Её Величеством королевой Елизаветой! Но я отвлёкся от дела. Сейчас постояльцев в доме стало гораздо меньше, а оттого и доходы не столь велики. Но, я думаю, что это временное явление и в следующем году станет лучше. Если пожелаете, то могу перед вами отчитаться за все сто семнадцать лет! Все деньги, накопленные за это время, лежат в банке на вашу фамилию, все до последнего фартинга. Я готов хоть сейчас отдать вам всё, что наша семья успела собрать! Для себя мы брали только минимально необходимое на жизнь и поддержку здания в нормальном состоянии.

– Спасибо, Джованни, я как-нибудь позже посмотрю ваши записи, – ответил Николай, откладывая подальше от себя большую стопку толстых тетрадей.

Молча и бесшумно в комнату вошла уже немолодая женщина. Поставила на стол горячий чайник, бисквитное печенье и так же бесшумно удалилась.

– Моя мама. Она мне помогает по дому. Вам чай с молоком или предпочитаете чёрный?

– Лучше чёрный.

– И возьмите к чаю печенье. Моя мама его сама очень хорошо печёт. Попробуйте!

Джованни разлил по чашкам чай. Николай не спеша помешивал ложечкой сахар и смотрел на противоположную стену, где висел его портрет. Очень даже недурно написан. «А сто лет назад я гораздо лучше выглядел!», – мысленно улыбнулся Николай. – «А кстати, про сто лет!»

– Джованни, а как лаборатория вашего прадеда? Она ещё цела?

– Конечно, сэр Бельский! Мы даже решили в честь нашего уважаемого предка сделать что-то вроде памятной комнаты! Там всё осталось так, как было при прадеде. Он до последнего дня работал в своей лаборатории!

– И её можно сейчас осмотреть?

– Я буду рад, если вы таким образом почтите память Рональда!

Лаборатория недоучившегося студиоза действительно сохранилась, но в последний раз Николай видел её после пожара, а сейчас она была аккуратно прибрана. Стол цел и уставлен склянками и реактивами. Рядом лежит тетрадь с какими-то записями и перо. Кажется, что хозяин лаборатории лишь на минутку вышел и вот-вот вернётся.

– А я могу где-то часик побыть в этой комнате один? – поинтересовался Николай у стоящего в дверях Джованни.

– Конечно! Вы же хозяин этого дома! Я даже оставлю вам ключ от лаборатории. Перед встречей с вами я имел желание сходить к пекарю, а затем к молочнику. Мне нужно с ними рассчитаться за продукты. Так что как раз этого часа мне вполне хватит, чтобы уладить все свои дела. Но если вы надумаете покинуть лабораторию раньше, чем я вернусь, то вот вам ещё один ключ от комнаты, в которой мы с вами только что были.

Джованни ушёл. Николай закрыл за ним дверь на ключ и подошёл к стене, через которую он уже один раз ходил со своими друзьями в свою Москву. Достал золотой «грецкий орех» и провёл им по стене. Заколебался воздух, стена стала размываться, пошла волнами и исчезла. Перед Николаем появилась та самая подмосковная пещера, с которой у него началось путешествие в Москву Иоанна Васильевича. Но нужно было идти дальше. Сыскарь вошёл в пещеру. Света не хватало, ибо путь освещали свечи, стоящие на лабораторном столе, но нужная стена была всё-таки видна. Николай быстро подошёл к ней и снова провёл «грецким орехом». Вот и стена в мир Николая стала плавно исчезать.

Через мгновение он увидел чуть ли не с детства знакомый парк, а за ним – многоэтажки. В Москве Николая, в отличие от Лондона времён Петра, светило солнце, но оно уже низко висело над домами и клонилось к закату. Вот-вот спрячется за них. «Значит, в Москве уже больше семи, и Ленка, наверное, уже дома и что-то кухарит у себя на кухне. Готовит ужин! Что-то давненько я не ел вредной пищи. Только натуральное, свежее и даже ни разу не мороженное!» – усмехнулся Николай и перешагнул через остатки стены. Ему нужно было найти любое интернет-кафе. Сыскарь пошёл по дорожке парка, и ему было плевать, что одежда на нём совершенно не соответствует времени. Переодеться теперь уже негде и не в чего. Старая московская квартирка была заложена жулью ещё при прошлом посещении. Вовремя не выкупил. Что с ней сейчас и кто в ней хозяин – неизвестно. Хотя все эти бандюганы вскоре были арестованы. «Ладно, может, когда-то и разберусь с квартирой!» – подумал Николай на выходе из парка. Интернет-кафе, должно быть, как раз через улицу – напротив него. Вспомнил про шпагу. Быстро ретировался под сень раскидистого дерева. Снял с себя камзол и замотал в него холодное оружие. Лето, в большом городе жара, а на Николае надета тройка. Лондонский этикет высшего света, однако. Ну а в Москве двухтысячных на этикет не смотрели. Особенно, что касается одежды. Поэтому Николаю вполне хватало и того, что на нём была рубашка, а поверх неё что-то вроде нынешней жилетки. Подошёл к перекрёстку. Стал терпеливо ждать зелёный свет светофора. Стоявшие рядом москвичи искоса поглядывали на ноги Николая. Их заинтересовали его короткие штаны, чулки, гетры и странная обувь. Но тут красный сменился на зелёный, и всем сразу стало не до чудаковатого молодого человека. А вот и интернет-кафе. Николай уже взялся за ручку, когда услышал своё имя. Он оглянулся и застыл. К нему бежала Ленка. Она как раз выходила с пакетом из соседнего продуктового магазина.

– Привет! А я смотрю и дивлюсь: какой странный наряд у парня, а потом пригляделась – а это ты! Ты откуда такой чудной взялся?

«Чего не ждал – того не ждал! Лишь только подумал на выходе из пещеры о том, что Ленка что-то готовит на кухне, и вот она – с пакетом съестного!» – мысленно усмехнулся Николай и ответил:

– Привет, подруга! Сколько лет, сколько зим, а ты всё такая же симпатичная!

Девушка немного смутилась, даже слегка покраснела, но лишь небрежно махнула рукой.

– А ты всё тот же! Как был балагур – так им и остался! Видно, карма у тебя такая – балагуром по жизни быть. Чего вырядился так?

– A-а, съёмки у меня! Понимаешь, пригласили на одну из главных ролей. Мой типаж режиссёру очень понравился. Сейчас исторический сериал снимается про времена Петра Первого, а я там у царя помощником работаю.

– Вот оно как! Значит, артистом стал! Зазнался и забыл про старых друзей! Александр Сергеевич вообще думал, что тебя убили в тот вечер, когда мы с тобой «на живца» рецидивистов ловили. Искали тебя, но не смогли найти. Но когда ты ему среди ночи позвонил и сообщил о складе с оружием под Москвой, то у нашего старика сразу отлегло на сердце. Когда он сам увидел этот склад, то вообще хотел тебя к премии представить, но ты как в воду канул. Кстати, те бандиты, которых мы с тобой задержали в парке, во всём сознались и раскаялись в содеянном. Правда, странные они какие-то. Мы даже на медицинскую экспертизу их отправили. Думали, что у них с головой не всё в порядке, но врачи сказали, что всё в норме, только диковатые они и необразованные.

– Это хорошо, что сознались. Они и вправду в школе не учились. Ты, Ленка, привет передавай Александру Сергеевичу и извинись перед ним за меня, что я так внезапно исчез. При случае обязательно ему всё потом объясню.

– Хорошо бы, он будет рад, что ты его хоть не забываешь. Но всё равно как-то странно ты пропал в тот вечер!

– Слушай, Ленка, я тебе тоже всё потом объясню, а пока ты не можешь меня выручить? Пить страшно охота! Мне на съёмках дали деньги того времени, а наших у меня с собой совсем нет!

– Конечно, тебе сколько надо?

– Если не жалко, то двести.

Ленка достала из сумочки кошелёк и протянула пятьсот одной бумажкой.

– Больше у меня нет. Всё остальное в магазине оставила. Последняя.

– А зарплата, значит, ещё не скоро?

– Сам знаешь, по каким числам нам с тобой зарплату выдавали. Может, всё же ко мне зайдёшь? Я ужин приготовлю…

– Ленка, огромное тебе спасибо! Но режиссёр у нас – просто зверь! Не дай бог, опоздаю на съёмку! Я и так еле-еле у него отпросился! Пока он с артистами водку хлещет, а я, сама знаешь, чуть пригублю – и сразу на боковую. Дай, думаю, пока они квасят, заскочу в кафе за водичкой. На вот, держи! На память о нашей встрече! – Николай достал из кошелька несколько золотых гиней и отдал их Ленке. – Золотые! Настоящие! У нас режиссёр строгий – бутафорию на съёмочной площадке терпеть не может! Деньги будут нужны, найди толкового коллекционера. Он тебе приличную сумму за них даст!

– Болтун ты, Колька! Где ты видел на съёмках настоящие деньги? А съёмки-то у вас где?

– Да-а вон, за парком, – неопределённо махнул рукой Николай. – Извини, Ленка, но я действительно очень тороплюсь. Чес слово, сожрёт меня режиссёр, если я вовремя не вернусь на съёмочную площадку!

– Ты хоть позвони мне! У меня номер не изменился!

– При случае обязательно! Пока! – крикнул Николай, скрываясь за дверью кафе.

Ленка с грустью посмотрела на закрывшуюся дверь и тихо произнесла: «Пока!» Разжала кулак, и там была целая горстка монет с силуэтом Карла II. Их только что дал ей Николай.

– Надают же артистам всякой бутафории! – в сердцах произнесла обиженная девушка и выбросила золотые гинеи на газон, в траву Ленка гордо поняла голову и пошла домой готовить себе ужин. Она не видела, как два бомжа заметили, как выбросили блестящие монеты. Они на четвереньках излазили весь газон. Осмотрели под каждой травинкой. Собрали все до единой и долго потом ещё спорили: настоящие они или всё же нет. В конце концов решили отнести их в скупку.

А в это время Николай уже плавал по просторам Интернета. Он выискивал всё, что может пригодиться Петру Алексеевичу и ему самому, чтобы открыть по новой для петровской России неисчерпаемые богатства, что находятся по ту строну Большого Камня – Урала. Чертежи кораблей, пушек, ружей, пистолетов девятнадцатого века; различные карты России. Всё выводилось через принтер на бумагу. Особенно Николая интересовали карты залежей месторождений на Урале и в Сибири. В зале был полусумрак. Так что на Николая особо никто и не обращал внимания. Распечатал последний лист. Получилась увесистая стопка бумаг.

– У вас пакетик для распечаток не найдётся? – поинтересовался Николай у администратора.

Тот полез в ящик стола и достал полиэтиленовый пакет с цветастой рекламой «ГУМа».

– Пойдёт?

– Годится, – ответил Николай и хотел уже забрать пакет, как на него легла волосатая рука администратора.

– Десять рублей.

Николай только что отдал ему единственную пятисотку на которой был изображён Петр I. Тащить несколько сотен листов бумаги без пакета совершенно неинтересно. Николай снова полез в кошелёк, достал серебряную крону и положил на стол. Администратор лишь криво покосился на монету.

– А наших у тебя нет?

– Последние пятьсот я тебе уже отдал. Бери, настоящая. Гораздо дороже десяти рублей стоит.

Администратор взял монету. Вертел её и реверсом, и аверсом; лазил по Интернету, даже попробовал на зуб. Наконец подтолкнул Николаю полиэтиленовый пакет.

– Бери, сегодня я добрый. А ты чего так вырядился-то? Реконструктор, что ли?

– Да кино мы снимаем.

– A-а, артист, значит!

– Артист-артист, – ответил Николай, сложил бумаги в пакет и, засунув шпагу с камзолом под мышку, пошёл к выходу.

Обратный путь был значительно короче. На этот раз у светофора долго стоять не пришлось, и Николай быстро снова оказался в парке. Ещё нужно немного пройти по дорожке до заброшенного здания, и путь обратно в петровское время открыт.

– Гражданин! – вдруг раздался за спиной сыскаря резкий, повелительный голос.

Даже не оборачиваясь, Николай знал, кому он может принадлежать. Родная московская патрульно-постовая служба. «Сразу стрелять не будут, а родной домик уже виден!» – прикинул сыскарь и дал дёру Взял старт прямо, как на соревновании. Настоящий спурт.

– Стой! Куда! – закричали растерявшиеся служивые.

Так резво от них ещё никто не убегал. До стены оставалось ещё метров сто, а за спиной раздавался слаженный топот ног. «Двое!» – на слух определил Николай и ещё прибавил скорость. Правда, обувь была, как всегда, не для скоростного бега. Николай оглянулся. Постовые постепенно отставали от него. Побоялись, что уйдёт. Стали доставать на бегу табельное оружие.

– Стой! Стрелять будем! – хором закричали они.

Даже короткая пробежка полицейским явно давалась тяжело. Но вот уже стена. Николай кинул на землю пакет. Камзол со шпагой под мышкой сильно не мешал, и он стал поспешно расстёгивать ворот рубашки, чтобы достать из небольшого кожаного мешочка на шее «золотой орех». Быстро обернулся, но… уже поздно вытаскивать «талисман» перемещения. Постовые уже передёргивают затворы пистолетов.

– Не двигаться! – раздаётся приказ буквально с десяти метров, а это уже верная зона поражения.

Николай так и повернулся к подбегающим полицейским, с поднятыми вверх руками. В правой он держал камзол со шпагой. «Совсем чуть-чуть не успел!» – промелькнула у него в голове немного грустная мысль.

– Кто такой, почему так быстро бегаем? – спросил подбежавший худощавый полицейский.

– Документы предъявляем, гражданин! – догнав своего напарника, тяжело дыша, потребовал второй.

– Нет у меня документов! – ответил Николай. – Я только что со съёмок, а все мои документы остались в гримёрной.

– Артист, значит? – усмехнулся полицейский «на седьмом месяце беременности», продолжая держать Николая на мушке. – А бежал-то чего?

– Испугался, – пожал плечами Николай.

– Сейчас проверим, что ты за артист! Сань, посмотри – что у него там в пакете!

Молодой полицейский осторожно подошёл поближе. Напряжённо держа в правой руке пистолет, наклонился к пакету, и в это время Николай резко кинул камзол в лицо «беременного» полицейского и одновременно ушел с линии огня. Сыскарь оказался совсем рядом с молоденьким полицейским. Захватил его руку с пистолетом на болевой, забрал оружие и ударом ребра ладони по сонной артерии отключил его. «Беременный» уже успел со страху сделать пару выстрелов по летящему ему в лицо камзолу, но там была ещё и тяжёлая шпага. Она оказалась проворнее камзола и угодила полицейскому в глаз. Тот закричал от боли и, бросив пистолет, схватился за него. Николай метнулся к «беременному» полицейскому, пока тот закрыл себе руками обзор. Короткий, но сильный удар под дых. Полицейский загибается от боли и нехватки воздуха, и тут же удар сверху по голове сложенными руками. «Беременный» полицейский падает, а Николай забирает у него наручники и надевает на руки. То же самое он делает и с его молодым напарником.

Сыскарь быстро осмотрелся. Где-то вдали шли люди. Они совершенно не обращали внимание на то, что делается в глубине парка, а шум города заглушал для них все посторонние звуки. Николай подобрал с земли шпагу, вынул её из ножен. Чистое, ровное лезвие отразило красноватые лучи заходящего солнца. Оглянулся на Ленкин дом. «А поужинать вредной пищей мне так и не довелось!» – подумал Николай и со щелчком вогнал шпагу обратно в ножны. Прицепил на пояс, поднял с земли камзол. На нём красовались две дырки. «Смотри-ка, попал даже! – огорчённо вздохнул Николай. – Только недавно купил! Почти что новенький был!»

Забрал у полицейских запасные магазины и зажигалки. Рации думал не брать, но потом надумал отвезти их друзьям. Может, чего с их питанием вместе придумаем, а в походе на Урал, на разведку месторождений полезных ископаемых могли бы пригодиться. С этой мыслью забрал и фонарики. Покидал всё реквизированное богатство вместе с пистолетами в пакет с чертежами и картами, провёл по стене заброшенного здания золотым «грецким орехом» и ушёл из своего времени, оставив лежать на земле уже приходивших в сознание полицейских.

Когда Николай вернулся в комнату бывшего владельца дома, Джованни уже с нетерпением ждал его и держал в руке совсем крохотную шкатулку, опечатанную сургучной печатью.

– Вот, сэр Бельский, это для вас оставил мой прадед. Согласно нашей семейной легенде, перед своей кончиной мой прадед наказал своему сыну ждать русского по имени Бельский, который, по его словам, обязательно должен вернуться. А чтобы мы не перепутали, Рональд нарисовал портрет Бельского. Человеку, благодаря которому не иссяк наш род, потому что именно Бельский в самый трудный момент жизни дал моему прадеду деньги, работу и кров. В благодарность мой прадед просил отдать тому из Бельских, который первым придёт к нам, вот эту шкатулку и сказать, что то, что в ней лежит, у него получилось вместо обещанного сэру Бельскому «Камня счастья». Только я не понимаю: о каком именно «Камне счастья» говорил мой прадед?

Николай знал, о чём говорит правнук Рональда, но не стал ему пояснять. Он осторожно взял шкатулку и с любопытством посмотрел на печать и осторожно открыл ее.

– Шкатулку никто не вскрывал. Всё осталось именно так, как оставил мой прадед! – взволнованно произнёс Джованни и продолжил, заглядывая в открывшуюся шкатулку: – Мне просто интересно, что там лежит?

– Мне и самому интересно! – ответил Николай и тоже стал присматриваться к содержимому шкатулки.

А на её дне лежал совсем маленький, «сморщившийся», словно изюм, кусочек золота. Джованни разочарованно вздохнул.

– Такой маленький кусочек золота – за такое большое дело для всей нашей семьи?

– А что с ним делать, твой прадед не объяснил? – осторожно держа золотую «изюминку» между двумя пальцами, спросил Николай.

– По этому поводу Рональд, к сожалению, ничего не упоминал, а мы и подумать не могли, что к содержимому этой шкатулки нужно пояснение. Отдавая её, он произнёс очень странную фразу: «Теперь мы с сэром Бельским ещё увидимся».

Эта фраза Николаю ничего не объясняла. Он ещё раз заглянул в шкатулку, перевернул её и заметил выгравированную надпись на латыни: «Non est parva pars magna!»

– «Малое – есть часть большого!» – перевёл Джованни на английский.

Николай ещё раз посмотрел на «изюминку», встал и подошёл к той самой стене, за которой прятался Юрский период. Немного подумал и провёл ею по стене, но… ничего не произошло.

– Странно, – обмолвился сыскарь.

– Что именно странно, сэр?

– Да нет, ничего, Джованни, я, пожалуй, уже пойду. У меня ещё много дел, а время близится к вечеру.

– А ваши деньги, сэр? Может, мы вместе с вами сходим в банк и заберём их? Они положены на имя Бельских. Вы в любой момент сможете их забрать, независимо от моего желания!

– Ничего, Джованни, пусть пока деньги полежат в банке. Может, когда и пригодятся мне на что-то дельное, – ответил Николай, поблагодарил Джованни за шкатулку, попрощался и пошёл прочь, даже не осмотрев до конца свой дом.

– Сэр! У вас камзол на спине порвался! – раздался обеспокоенный голос Джованни.

Сыскарь в ответ лишь небрежно махнул рукой. Он утолил жажду ностальгии. Кусочек прошлого лёг на своё место, найдя собственное место в его сознании, и стал единым фрагментом мозаики времени. Он больше уже не беспокоил его. Теперь сыскарь был готов к новым походам по времени.

Англичанин всё смотрел вслед странному русскому. Он точно помнил, что тот приходил к нему в целом камзоле, без мешка из непонятного материала и с рисунком симпатичного здания, но врождённая скромность не позволила ему задавать хозяину дома, где он живёт, неудобные вопросы. Ведь у господ свои причуды далеко не всегда объяснимые с точки зрения банальной эрудиции рядового горожанина.

Подарок английского алхимика – золотую «изюминку» – Николай положил в мешочек с золотым «грецким орехом» и вскоре благополучно забыл про неё, потому что вначале не мог найти для неё практического применения, потом не до неё было. Пока она оставалась для него всего лишь странной и непонятной штуковиной.

Двадцать пятого апреля Николай вместе с Петром Алексеевичем и остальными сопровождающими царя покинул Англию. А вместе с русской делегацией в Россию, согласно путевому журналу отбывало «…множество морских капитанов, поручиков, лоцманов, строителей корабельных, мачтовых и шлюпочных мастеров, якорных кузнецов, компасных, парусных и канатных делателей, мельнишных строителей и многих учёных людей, также архитекторов гражданских и воинских», а в царских бумагах вместе с ними – и договор на десять тысяч бочек табака весом в полмиллиона фунтов. Сей договор сильно расстроил голландских купцов, но весьма обрадовал Петра Алексеевича.