Николай перебрался жить в дом боярина Остафьева. Хозяину трактира пришлось отказать. Тот ахал и охал, но делать было нечего, с боярином не поспоришь и не заставишь на себя работать. Николай пока решил освоить старорусскую грамоту. Изучал буквы, их правописание, а заодно и совершенствовал латынь, для чего на торгах у торговца бумагой прикупил пару книг. В монастыре договорился с его настоятелем, и тот разрешил ему заниматься с монахами. Так за учебой незаметно пролетало время, и в конце седмицы, рано поутру к ним в дом снова приехал Андрей Яковлевич. Они, как заговорщики, переглянулись с боярином Остафьевым и подозвали к себе Николая.

– Собирайся, одевай свои самые лучшие наряды, к царю едем, – выдал Андрей Яковлевич.

Первый вопрос, который тут же возник в голове Николая, был: «За что?» Но он, естественно, промолчал и только непонимающе посмотрел на своего крестного.

– Собирайся, коли тебе старшие велят! – сказал Остафьев, затем хлопнул себя по лбу и воскликнул: – А о достойного боярина одеже мы-то впопыхах-то и не подумали!

– Верно, все дела разные с тобой по приказам улаживали, а об этом и не подумали!

Андрей Яковлевич от расстройства уселся на лавку и принялся теребить бороду, изредка посматривая на Николая.

– А на такого великана мы так сразу и не подберем ничего, – вздохнул дьяк. – Что делать-то будем, Алексей Никифорович? Засмеют ведь нас с тобой во дворце! Скажут, что оборванца какого-то к царю привели!

Боярин Остафьев тоже сел с ним рядом. Горестно посмотрел на Николая, но уже через мгновение вскочил и спросил:

– Нам когда во дворец прийти велено?

– Завтра после полудня! А что? – спросил дьяк.

– Успеем, поехали к Марье-искуснице! Она у нас в городе – знатная мастерица, она сможет сшить за день хорошую ферязь!

– Это так, но ему и шубу, как боярину, на царском приеме одевать положено! – воскликнул Андрей Яковлевич.

– Ну нету у меня такой великой шубы! – сокрушенно воскликнул боярин Остафьев.

– Нет, так нет, пойдет пока без шубы! Боярство царь присвоит, а пока он, можно считать, что и не боярин вовсе, так что авось и не опростоволосимся! Поехали к Марье!

Как-то в своем времени Николаю однажды пришлось побывать у портных, когда себе парадку шил по случаю награждения. Когда пришел приказ, оказалось, что у него ее нет. По службе ему форма вообще не нужна была. Опера особо не светятся в ней. Он даже не помнил, когда и одевал ее в последний раз. Наверное, когда на удостоверение нужно было сфотографироваться, а тут парадка срочно понадобилась. Наверх к начальству вызывали, а без нее никак. Так этот портной целую неделю возился, и это – срочный заказ. Невозможное дело, но Марья-искусница утром сняла мерку и сшила ему парадную одежду боярина, состоящую из трех одежд: ферязь, охабень и опашень – всего лишь за день и без какой-либо техники. С крестным съездили на базар за сапогами, они как раз вовремя были готовы, а заодно и достойную боярина шапку подобрали. Заказанный накануне пояс тоже оказался весьма кстати, было на что шпагу повесить. Когда Николай полностью снарядился, то и крестный, и его друг – все ходили вокруг Николая, выискивая недостатки, но так и не нашли их и оказались весьма довольны увиденным.

Плотно пообедав, на карете Андрея Яковлевича они втроем направились во дворец. Николай, по случаю, первый раз надел на свой пояс шпагу. Ножны к ней были без драгоценных камней, но строгие вставки из позолоченной меди делали их весьма достойными. А вместе с гардой и рукоятью они составляли единое, неотъемное целое. Увидев шпагу, крестный и его друг тут же принялись ее разглядывать.

– Знатное оружие, весьма знатное, – осторожно проведя большим пальцем по лезвию шпаги, произнес Алексей Никифорович.

Ехали не близко и, как Николай понял, путь держали в Александровскую слободу. Подъехав к царскому двору, они вышли из кареты и дальше пошли пешком. Не положено, кроме царя, по двору верхом или в упряжи ездить. Николай с удивлением рассматривал причудливую архитектуру царского города. Именно так, Александровская слобода за время почти безвыездного присутствия в ней Ивана Грозного разрослась и стала небольшим городком со множеством каменных домов и торговых лавок. Были здесь и заморские товары. Но особенно ярко выделялся храм Богоматери с золотым крестом на куполе и покрытый снаружи яркой живописью.

Степенно подойдя к парадному крыльцу, они остановились. Стали ждать. Крестный и Андрей Яковлевич с гордостью оглядывали проходивших мимо них людей. Многие с уважением здоровались и выспрашивали: кто это вместе с ними прибыл к царю. Они степенно разъясняли, а любопытствующие, узнав, что это сын боярина Бельского, уважительно цокали языками. Так и сейчас, крестный рассказывал очередному знакомцу про Николая, когда с крыльца спустился стряпчий. Тот шепнул на ухо Андрею Яковлевичу, что скоро уже и их очередь должна подойти. Дьяк спохватился и стал снова оглядывать одеяние Николая и, наконец, успокоившись, легонько подтолкнул его к крыльцу.

– Идем, нам еще придется поблудить немного по палатам царского дворца. Негоже нам своего царя заставлять ожидать нас, – произнес дьяк и пошел впереди, указывая путь.

Видно было, что Андрей Яковлевич хорошо ориентировался в запутанных переходах, как у себя дома. Не один раз ему приходилось к Ивану Грозному с докладами ходить. Перед царской палатой их остановили царские стражники. Попросили сдать на время оружие. Не положено к царю при оружии являться. Прошло еще какое-то время, наконец двери царских палат открылись и их позвали. Боярин Щелкалов снял с головы шапку и первым вошел в зал, вслед за ним – боярин Остафьев, а за крестным пошел Николай. Иван Васильевич сидел на белом резном троне, слегка наклонившись, и ястребиным взором пронзал вошедших. Его острая черная бородка выступала чуть вперед. Бояре поздоровались с царем, пожелали ему многие лета и склонили перед ним головы. Николай повторил их действия. Наступила тишина. Никто не смел вперед царя произнести слово. Царь некоторое время молча изучал Николая. Затем взглянул на Андрея Яковлевича. Тот сделал шаг вперед и, указав на Николая, представил его.

– Позволь, государь наш, представить тебе сына боярина Бельского Ивана, о котором я тебе накануне рассказывал. Имя сего достойного мужа – Николай Иванович Бельский.

– А это верно мне сказывали, что ты в одиночку три разбойничьи шайки захватил в плен? – перебив боярина, вставил царь.

– Так оно и было, как про меня сказывали. Не обманули тебя, царь.

– А в Англицком дворе как ты сумел выявить заговор?

– Там мне повезло – вор оставил после себя улики неопровержимые. Вот я и сумел разобраться, что к чему.

– Скромен, похвально, – с довольным выражением лица ответил Иван Грозный. – Узнаю в тебе моего тезку, тот тоже сильно скромный был, но зело умен! А как служить мне намерен? Не предашь? – спросил царь.

– Я родного отечества никогда не предам! А поэтому и тебе верен буду, как царю государства нашего, – ответил Николай.

Иван Грозный испытующим взглядом оглядел собравшихся. Те одобрительно загудели и закивали головами. Царь тоже удовлетворенно кивнул головой и продолжил:

– Мне нужны преданные люди, и я верю в тебя, верю, что ты не подведешь меня! У меня зело много мысли насчет государства нашего, а надежных, верных слуг, чтобы довести все мои мысли до дела, не хватает. Пока я доволен вами всеми. Так и несите свой жизненный крест. Достойно! Намедни добрые вести пришли ко мне из Англицкого двора. Вскоре к нам должны заявиться через Белое море англицкие корабли с ихними пушками и ядрами. Так что вражий заговор изобличен, и государство наше не пострадало от черных языков врагов наших. Я принял решение: возвращаю законное боярство сыну моего преданного человека – воеводы Бельского Ивана, кой погиб яко герой в огненной геенне, в обороне города нашего – Москвы от татарских полчищ. Отныне именовать Николая Бельского никак иначе, как боярином. Вот и грамота сия на то за моей подписью дана тебе будет. Земли и строения в Москве, которые принадлежали твоему отцу, будут тебе возвращены, как его сыну старшему, но с отсрочкой на один год. Ибо нонешним хозяевам тоже нужно время, чтобы озаботиться новыми землями и строениями. О сим я уже подал указания боярину Остафьеву на произведение соответствующей записи в книге боярской.

– Благодарю, царь, за милость твою ко мне, – ответил Николай и поклонился.

– Отец твой делом и верой служил отечеству нашему, и ты, вижу, достойно имени отца сваго начинаешь дела свои в московских землях. Твой отец был бы доволен тобою. Я лично поставлю в храме свечу за упокой его души!

– Еще раз благодарю, царь, за себя, а тем более за отца своего!

– Приказываю, раз ты так ловко с разбойниками управляешься, назначить тебя заведовать Разбойной губой в Твери. Там, как мне докладывали, этого люда во множестве обитается, особенно по лесам бродят, а московским торговым людям они препятствия всякие чинят, а в иных случаях и живота лишают. Не справляются люди тамошнего князя с делами своими. Так что поезжай и через месяц доложишь мне о том, что лишил всех богоотступных разбойников живота своего!

– Слушаюсь тебя, царь, я выполню твое указание!

– Твои московские земли тебе будут возращены по наследственному праву, так как ты – единственный тепереча старший из рода Бельских и имеешь на них полное право. А вот за то, что отвел подложный навет на московское княжество за воровство в Англицком дворе, дарую тебе еще и дачу на Тверской земле. Полагаю, что так у тебя будет больше интереса с разбойниками тамошними расправиться. Да, и нужно же тебе жить где-то, пока в Твери службу свою нести будешь.

Царь умолк, а стряпчий преподнес Николаю четыре грамоты: на боярство, на московские земли и на землю под Тверью. Вот эта земля под Тверью и была дача. Не те шесть соток в нашем понимании, а земля, строения и холопы. В общем, целое село со множеством дворов и людей. А четвертая грамота указывала на то, что боярину Николаю Бельскому приказано исполнять разбойные дела. Николай поблагодарил, а Иван Грозный только молча кивнул, и все поняли, что аудиенция окончена.

По дороге домой заехали в боярскую избу, где, оказывается, были уже готовы на Николая все бумаги. Вот тебе и отсутствие компьютеров, телефонов и прочей оргтехники. И без них все четко рассчитали и выдали под роспись причитающуюся ему сумму. Теперь Николай стал официальным государственным служащим в Московском княжестве.

Когда вернулись в дом Остафьева, тот на радостях захотел закатить пир. Николаю, по идее, нужно было выставляться. Будучи в своем времени у себя в отделе, например, после очередной звездочки, – это было гораздо проще. Сбегал в магазин, набрал того и этого, да и порядок – все рады и довольны. Но сейчас Николай даже не знал, что ему и предпринять, а потому полностью отдал бразды правления в организации праздника своему крестному. Андрей Яковлевич на какое-то время исчез. А затем явился уже в другой одежде и с каким-то футляром в руках. Он загадочно улыбался, а когда преподносил его, то торжественно произнес:

– Вот, Николай, полагаю, что на новом месте службы эта вещица тебе может здорово пригодиться. Ты будешь иметь дело с лихим людом, а это весьма опасное дело. Так вот тебе англицкая пистоль. – С этими словами Андрей Яковлевич открыл крышку ларца, а в нем на красном бархате лежали мушкет, шомпол и мешочки с дробью и порохом. Ну, прямо антикварный экземпляр. В наше время весьма прилично бы стоил такой гарнитур.

Рядом стоял радостно улыбающийся боярин Остафьев. Он, в свою очередь, протянул Николаю достаточно объемный кожаный мешочек.

– А это тебе от меня немного деньжат. Думается, что тебе они весьма пригодятся на восстановление усадьбы в Москве. Да и на дачу тоже деньги лишними никогда не будут. А главный подарок тебя на дворе ждет, – загадочно улыбнулся крестный.

Втроем они вышли во двор. Рядом с крыльцом дома стоял чудо-конь: вороной, с отливом – прямо весь как атласный. А мышцы у него с каждым его движением так и играли. Николай залюбовался подарком, не в силах отвести глаз от такой красоты. Боярин Остафьев с довольным видом переглядывался со своим другом.

– Ну, как, крестничек, нравится тебе наш подарок? Правда, красавец?

Николай молча кивнул головой, он ничего не мог ответить крестному. У него просто не хватало слов, чтобы выразить свое восхищение, но крестный и Андрей Яковлевич все поняли без слов. Николай взял от конюха протянутую ему краюху хлеба. Отломил кусок побольше и протянул вороному. Тот его обнюхал, покосился лиловым глазом на Николая и осторожно мягкими губами взял хлеб. Николай осторожно погладил его по шее и прижался к нему. Конь принял его. На вороном скакуне уже было добротное снаряжение и кожаное седло. Короче, садись и лети во весь опор куда душа пожелает. Николай вспомнил своего настоящего отца и то, как они вместе напряженно готовились к контурам. Как он одолевал препятствия, как конь гарцевал под ним, пока судьи подсчитывали свои баллы.

– Вижу, что проехаться тебе невтерпеж! – усмехнулся Остафьев. – Ну садись. Только не гони сильно. Поначалу ты с ним получше познакомься. Имя ему сам дашь!

– Знаю, – ответил Николай, запрыгивая на коня.

Конюх пошел открывать ворота, а Николай, сидя на коне, нетерпеливо ожидал его. Наконец ворота распахнулись, и наездник не удержался. Он стрелой сорвался с места и полетел во весь опор. Люди на улице, стоявшие поблизости от ворот дома, испуганно закричали и шарахнулись в сторону, а Николай был уже далеко. Он несся к Варварским воротам. Доехав до них, он развернулся и поскакал обратно. Проезжая мимо торга, он краем глаза успел заметить купеческую дочь, которую он совсем недавно спас от татей. Та стояла рядом с отцом, и они оба не могли оторвать своего взора от рослого парня в яркой атласной рубахе, стрелой летящего на красавце, вороном коне.

– За такого коня – не одну деревню со всеми холопами куплять можа, – задумчиво глядя вслед скрывшемуся за поворотом всаднику, произнес купец.

– А я его узнала, – так же задумчиво глядя в том же направлении, ответила ему дочь.

– Да, а откеда? – удивленно спросил ее отец.

– Так он меня от татей спас, а ты его тогда оборванцем обозвал, – усмехнулась она.

– Да? – спросил отец и стал задумчиво чесать бороду. – Надобно об ентом парне мне поболее разузнать.

– Вот-вот, и поторопись разузнать, а то как бы какие порасторопнее нас не нашлись и не увели бы его, – ответила дочь.

А после был пир в скромной компании, к которой присоединились и жена боярина Остафьева, и жена дьяка Щелкалова. Была с ними и Марфа, которая весь вечер не спускала глаз с Николая. Но тот не замечал девичьих страданий и увлеченно планировал вместе с крестным и его другом первоочередные свои действия как нового главы одного из отделений Разбойного приказа Московского княжества.