Когда Николай зашел в таверну, Федор, как всегда, стоял на своем любимом месте и приглядывал за своими работниками, а заодно и за посетителями. Увидев старого знакомого, он расплылся в улыбке и пошел ему навстречу.

– Здрав буде, боярин… – поклонился и громко поздоровался хозяин таверны, явно рассчитывая на то, что его посетители услышат титул гостя.

– Николя Франческе, – опередил его Николай и добавил: – Мсье!

«Хитрюга! Цену своей таверне перед посетителями набивает! Средневековье, а без рекламы никак», – усмехнулся опер и подмигнул хозяину таверны.

– Простите, мсье Николя Франческе! Издали не признал сразу! Надолго к нам? – на ходу перестроился Федор.

«Молодец, на ходу переобувается! Умен, или уже знает, что я сейчас в Разбойном приказе служу», – мысленно сделал для себя зарубку Николай.

– Думаю, сто-о в васей Московии я есть буду одна семь день! – нарочно коверкая слова, громко произнес опер.

Кое-кто в таверне обратил на него внимание, но иностранцы в Москве – обыденное дело, и посетители снова принялись за свои дела: есть, пить и громко разговаривать. Не привыкли в Московии вести беседы вполголоса.

– Я есть ходить вон за тот штоль и будет ждать обед!

– Что изволите есть, мсье Николя Франческе?

– Только высший класс или я не так сказаль – лучшай еда, бистро! – приказал Николай.

Он направился к столу, который стоял в дальнем углу, прямо у стенки. Оттуда идеально просматривалась дверь, а со спины к Николаю было не подойти. Через полчаса стол был полностью уставлен едой. Федор наклонился к его уху и тихо зашептал:

– После того как ты выпроводил из моей таверны ворогов, люди стали ко мне ходить все больше и больше. Все прознали про меня, и теперь от людей отбоя просто нет. Так что ешь, гость дорогой, а денег с тебя я не возьму ни за еду, ни за ночевку. Ты мой спаситель!

Николай не стал спорить, а просто кивнул головой и тихо попросил:

– Когда я поем, пусть самый смышленый из твоих мальчишек проведет меня в мою комнату. У меня к нему будет весьма важное дело. Только не забудь – самого смышленого и который умеет хорошо держать язык за зубами! И еще: мне будет нужна бумага и перо с чернилами.

– Кушайте на здоровье, мсье Николя Франческе! Если что будет нужно, вы только скажите мне, вмиг все исполню! – громко произнес Федор и, поклонившись, ушел на кухню.

Николай поел и кивнул Федору, и тотчас же к нему подбежал маленький черноволосый мальчишка. Он низко поклонился ему и попросил идти за ним. Комната, которую хозяин таверны определил ему, оказалась та же самая, что и в прошлый раз. На столе уже лежал чистый лист бумаги, а рядом гусиное перо и чернильница. «Хозяин таверны намекает, что понял игру! Тем лучше», – подумал Николай и обратился к мальчугашке:

– Город хорошо знаешь?

– А то! – важно подбоченившись и шмыгнув носом, ответил тот.

– Тем лучше! Тогда беги к дому Остафьевых. Сейчас вечер, боярин Алексей Никифорович уже должен быть дома. Передашь ему от меня записку. На воротах в доме будет стоять сердитый слуга, но ты ему скажи, что записка от меня – боярина Бельского.

– Да помню я ужо, что ты боярин Бельский! – скривился мальчишка. – Это ты для дураков, что в нашей таверне, себя немчурой велел называть! Ты же из Разбойного приказа! Неужто я такой же дурак, как и они! Я же знаю, что ты уже тьму разбойников вусмерть в Твери извел, а теперь за Москву взялся! Енто нужное дело, а то в Москве честному люду ужо от них прохода просто нетути!

Николай удивленно посмотрел на парня, хмыкнул, а затем, вспомнив про немецкого ювелира, настороженно спросил:

– И что, все в Москве уже про меня знают, что я из Разбойного приказа?

– Н-е-е, это у меня кореш дружит с пацаном, у которого мамка прислуживает в доме главы Разбойного приказа! Так вот, этот глава тебя сильно хвалил и говорил, что ты в Твери всех разбойников живота лишил! А правду говорят?

– А как ты догадался, что это про меня говорилось? – спросил Николай.

– Так трудно ли понять, сначала в нашей таверне всех разбойников уложил, потом пропал, а теперь, когда ты снова заявился, то народ начал сказывать, что в Тверь приехал какой-то великан на черном огнедышащем вороном коне и поймал всех разбойников и на плаху отправил, а которые не хотели идти, тех в ихнем логове в лесу изрубил в мелкую крошку и волкам бросил! А кто у нас великан? Ты! Так что тут и думать нечего, я сразу понял, что к чему, и пацанам объяснил! Вот в нашу таверну люд и потянулся, всем ведь интересно дождаться героя-великана и его своими глазами увидеть!

Мальчугашка замолк и стал смотреть на своего кумира преданными глазами. Николай задумался. Никак он не ожидал попасть в такой переплет. «А мальчишка ведь шибко умный для его возраста. Быстро вычислил меня! Но это и плохо, не один он может сложить два плюс два, и это может сорвать все мои планы!» – забеспокоился Николай. Ведь его рост не спрячешь никаким гримом, но внешне беспокойства он не выказал и произнес:

– Молодец! Быстро сообразил!

– У нас в роду все дюже сообразительные! – гордо ответил пацан.

Но делать нечего, отмашку Николай уже дал и отступать теперь было уже поздно. Он быстро написал записку и, вручив ее мальчишке, спросил:

– Тебя как зовут?

– Петька!

– Так вот, Петр, отдашь эту записку в руки боярина Остафьева и дождись от него ответа! Потом мне сообщишь! Это твое первое и очень серьезное задание! От тебя теперь зависит очень многое! Не подведи меня!

– А то я будто бы не понимаю! – гордо ответил мальчишка, схватил записку и бегом выскочил из комнаты.

«Мне всегда мешал мой рост оперативной работе, но в многомиллионной Москве, где людей разных можно увидеть, – это еще куда ни шло, а в Московии, в которой народу во всей стране и трех миллионов не наберется, а город в двадцать тысяч жителей уже по их меркам почти что мегаполис, – высокий рост становится большой проблемой, – завалившись на кровать, задумался Николай. – Хорошо хоть Немецкая слобода в Москве живет обособленной жизнью. Так будем надеяться на русский авось». С этой мыслью Николай уснул. За время службы опером он привык рационально использовать возможность отдохнуть. И его нисколько не смущало, который сейчас час на дворе.

Проснулся он от того, что в дверь кто-то тихонечко стучался. Это вернулся Петька. Он сиял как медный самовар, и можно было уже его не спрашивать, но Николай все же уточнил:

– Передал?

– Сделал все, как мне велел боярин! Боярин Остафьев велел тебе передать, что сделает все, как у тебя написано в записке!

– Молодец, и никому о деле ни слова!

– Я же не дурак, боярин, и все понимаю! Мы же разбойников ловим, а ты здесь ловушку им придумал! – уверенно сказал Петька.

Николай потрепал его по непослушным вихрам и дал серебряный рубль. Мальчишка осмотрел его, попробовал на зуб и радостно заулыбался:

– Мамке принесу домой – во обрадуется!

– Если кто придет и будет спрашивать Николя Франческе – ко мне приведи!

Мальчугашка кивнул головой и убежал, а для Николая началось самое противное время – ждать, а когда не знаешь, сколько нужно будет ждать, становится тяжелее многократно. Тем более когда не очень уверен, что рыба клюнула на приманку.

Ни этот день, ни следующий не дали результата. Николай не уходил далеко от таверны, он боялся, что клиент второй раз может и не вернуться. Но только на третий день после обеда к нему в дверь комнаты осторожно постучались.

– Дверь есть не запирать! – крикнул Николай.

За дверью зашебуршились, потом она открылась и просунулась голова Петьки. Его глаза косились куда-то вверх. Видимо, он старался дать Николаю сигнал. «Конспиратор», – усмехнулся Николай и махнул рукой. Дверь открылась на всю ширину, и на пороге показался светловолосый, голубоглазый, рослый мужчина. Он левой рукой поправил прическу и, спросив разрешения, вошел в комнату. Николай решил использовать известный в психологии прием: замещения памяти наведением мостов через родственные воспоминания. В народе этот эффект именуется «дежавю». Мозгу человека часто бывает неудобно самому себе признаться в том, что он что-то не помнит. Тогда начинают наводиться сомнительные мостки между не связанными между собой обрывками воспоминаний, соединяя их, и создается ложное воспоминание, которого на самом деле не было. Тем самым, при умелой обработке, «подопытный» начинает добровольно помогать процессу «воспоминания». Николай резво вскочил с кровати, кивнул Петьке, что он свободен, и бросился к гостю.

– Добрый день, мой дорогой друг Антонавичус! Как давно мы не виделись, а помните в Вильнюсе в замке князя мы с вами о многих вещах говорили? Еще князь все время над нами подшучивал, что мы все вдвоем и вдвоем, а про его гостей совсем забыли. Ты мне еще из своей табакерки с весьма изящной монограммой давал понюхать свой табак. Ты говорил, что он очень дорогой и привезен из дальних заморских стран.

Николай все тряс его руку, а гость задумчиво смотрел на Николая и честно пытался его вспомнить. Глаза у него пока были безразличными, но по ним было видно, что мозг пытается найти выход из логической ловушки. Тогда Николай подкинул ему новое воспоминание, которое в голове гостя существовало, и его необходимо было вплести в хрупкое кружево «воспоминаний».

– Я только пару дней назад говорил с Карлом и оставил у него собственноручный набросок монограммы твоей табакерки. Ты уж прости меня, но мне очень хотелось иметь что-то подобное, как у тебя. Ты, наверное, уже видел у Карла этот рисунок. Очень красивая у тебя вещица. Я бы даже ее у тебя купил, но в прошлый раз мы с тобой не сошлись в цене. Так, может, сейчас ты мне продашь эту вещицу?

Табакерка действительно весьма знатная, и быть того не может, чтобы кто-то не обратил на нее внимание. И верно: безразличие в глазах гостя внезапно пропало. Они отчаянно забегали, и в них наконец-то появилась осознанность. Гость улыбнулся и кинулся обнимать Николая.

– Здравствуй, Николя, а я все пытался тебя вспомнить. Теперь припоминаю, мы с тобой виделись у князя Каземироса.

– Да нет, – ответил Николай, уловив в глазах гостя буквально на доли секунды появившуюся иронию. – У Каземироса я не успел побывать. Мне в тот день нужно было ехать по делам короны в Париж.

– Точно, извини, я от волнения и сам запутался. Это же было у князя Бразускаса.

– Ну, вот, а то я к тебе со всей душой, а ты застыл на пороге и не признаешься. Именно у него ты своей табакеркой и хвастался, – заулыбался Николай. – Садись за стол! Сейчас крикну прислугу, и они нам с тобой принесут самого лучшего вина и еды. Я хочу угостить моего друга всем лучшим, что у меня только есть!

Спустя три часа они и правда уже выглядели друзьями не разлей вода. Правда, Антонавичус похвастал, что в Московии его знают как Антона Дордомыжского и то, что он теперь служит у московского царя стряпчим, но это только сейчас, а скоро он станет постельничим, так как сумел устранить на своем пути весьма досадную помеху.

– А ты не боишься, что тебя уличат в устранении «помехи»? – заплетающимся языком спросил Николай.

– Нет, во дворце Ивана думают, что «помеха» сама по глупости зарезалась собственным ножом, когда случайно упала с лошади!

Литвин рассмеялся. На что Николай ему на ухо прошептал, чтобы тот остерегался, ибо, как сообщил ему осведомленный доносчик, есть слухи, что ловчий из села Напрудное видел убийство боярина Смелякова на самом берегу реки Напрудной, прямо в кустах. Николай многозначительно посмотрел на литовца и добавил:

– А еще этот ловчий по пьяни нашему человеку сказал, что у него на убийцу есть неопровержимая улика – золотая табакерка с монограммой, и она хранится у него в доме, если он покажет ее царю и расскажет про убийство боярина, то его сделают сокольничим. Он даже знает, чем именно убили боярина. Все думают, что он зарезался ножом, а ловчий говорит, что убийца убил его своим оружием и только потом воткнул в сердце нож боярина. Вот и подумай, что с тобой будет, если твоя табакерка попадет в руки царя московитов!

Литвин выпучил от удивления глаза. Никто ведь не должен был знать про то, как он убил боярина Смелякова, и про утерю табакерки. Но Николай только приложил к губам палец и многозначительно показал на потолок.

– Поторопись, мой друг! Не все помехи ты еще устранил на своем пути к цели, но мыслишь ты в верном направлении! Забери свою табакерку у ловчего, и ты станешь постельничим московского царя Ивана! А сколько у тебя возможностей тогда появится? Ведь что тебе стоит, когда ты станешь постельничим, ночью приложить покрепче подушку на лицо спящего царя, и все наши проблемы решатся. Сколько земель благодаря тебе без боя получит Литва!

Литвин хоть и был прилично пьян, но все понял и, побелев от страха, стал подозрительно оглядываться по сторонам.

– Ты, Николя, поосторожнее будь со словами в этой варварской Московии! Как бы тебя вперед меня не четвертовали! Думай, но не говори вслух, о чем ты мечтаешь!

Николай лишь пьяно мотнул головой, давая Антонавичусу понять, что у него все под контролем, и чуть не полетел со стула. Литвин его тут же подхватил и заботливо усадил на место. «А не так-то ты и пьян, «засланец»! Реакция-то работает», – подумал Николай.

– А имя этого ловчего ты не помнишь, и живет он где? – забеспокоился гость.

– Отчего не помню? Помню! – чуть выговорил Николай слова и с важным видом уставился на гостя.

– Ну, не томи, сказывай скорее!

– Зовут его Прошка! А живет он, я тебе уже говорил… в селе Напрудное! В третьем доме, как въедешь в село со стороны Москвы, – еле-еле с большим трудом объяснил Николай и тут же повалился на стоящую рядом кровать. Вскоре он натужно захрапел.

Литвин убедился, что Николай отключился, и даже расслабился. Его пьяный вид моментально испарился. Он еще раз внимательно посмотрел на спящего Николая и шепотом произнес:

– Уже сегодня ночью этого свидетеля не будет, Николя!

Негромко, противно захихикал и вышел из комнаты.