Группа Петра вернулась в отдел уже поздно вечером, но с хорошим уловом. В укромном месте, недалеко от пруда они обнаружили хорошо замаскированный склад взрывчатки и огнестрельного оружия.

– Молодцом, старший лейтенант! Такой арсеналище твоя группа выявила! – взволнованно ходил по своему кабинету Иван Михайлович. – Это же сколько людей могли бандиты убить этим оружием! Сколько вреда нанести нашему родному городу!

Время от времени он с уважением поглядывая на молодых ребят, скромно сидящих у него за столом.

– Если бы не сапёр со своей собакой, то не видать бы нам этого схрона оружия, как своих ушей, – без тени лукавства ответил Пётр.

– Ладно-ладно, не скромничай! А кто придумал применить для поиска преступника обученную на выявления взрывчатки собаку. Моё представление на тебя о награждении уже ушло наверх! Я полагаю, что вместе с тобой будут достойно отмечены все ребята твоей группы. Они тоже участвовали в деле и достойны награды. В список награждения я включил и сапёра.

– Служим Советскому Союзу! – встав из-за стола и повернувшись лицом к начальнику отдела, ответил за всех разом Пётр. – И спасибо вам, Иван Михайлович, за заботу о личном составе!

– Запомни, командир по уставу обязан заботиться о своих подчинённых! Ладно, на сегодня всё, а теперь по домам – всем отдыхать! Сегодня вы вполне заслужили полноценный отдых в домашней обстановке!

Ночной, послевоенный Ленинград спал. Он отдыхал после напряжённого трудового дня. Его сон охраняют сотни людей в форме и без неё, которые по долгу своей службы стоят на страже порядка в героическом городе. Пётр возвращался домой по Невскому. Тусклые, редкие фонари бледными пятнами неуверенно освещали ему дорогу. Ещё далеко до того времени, когда в ночное время его город будет залит огнём яркой иллюминации, но Пётр знал, что это время непременно наступит. Нужно только потерпеть, пока истощённый войной город вновь наберёт свою былую силу и расцветёт в ореоле непередаваемого шарма своей великой истории.

Сегодня никто не помешал Петру спокойно добраться до дому. Мимо него проехал постовой на мотоцикле. Правда уже другой. Тем не менее он признал Петра и, когда поравнялся с ним, уважительно козырнул. «Уже становлюсь знаменитым. Даже документы у меня перестали проверять!», – усмехнулся Пётр.

Завернув с Литейного в тёмный «колодец» своего родного двора, который освещался лишь одной неяркой лампочкой над дверь подъезда, он бросил взгляд на свои окна. Они были темны. Вошёл в подъезд, поднялся на свой этаж. Вставил ключ в щеколду входной двери и не сразу повернул его. Он подумал, что сегодня дома его никто не ждёт. Ещё не успевшая повзрослеть мать не встретит его у порога. Ему стало немного грустно. Он уже успел привыкнуть, что в те редкие вечера, когда ему всё-таки удавалось ночевать дома, его ждала его будущая мама. Но сейчас она была далеко от него. «Как она там в детском доме?», – подумал Пётр и повернул ключ.

Он уже обжился в послевоенном Ленинграде. Успел привыкнуть и к старым выключателям, и тусклому свету лампочек, и к репродуктору, который обязательно с утра разбудит его гимном Советского Союза; и к шипению примуса, и к тому, что на столе у него нет тех разносолов, которыми богато его время. Нет телевизоров, нет компьютеров, и много чего ещё нет, но есть люди. Люди, искренне болеющие и переживающие за свою страну; готовые в любую минуту встать грудью на её защиту. И ему было комфортно находиться здесь, среди таких людей и бороться с нечистью, которая мешает городу дышать полной грудью. Он всё реже и реже вспоминал о своём времени, где уже нет его матери, нет его жены. Времени, где его жестоко предали и безжалостно выкинули со службы. Теперь он был нужен здесь. Этому жестокому, но, по-своему, прекрасному времени, когда каждый день – это крохотный шажок к лучшей жизни и Пётр был рад тому, что и его скромный труд приближает это лучшее завтра.

Он поставил на примус кастрюлю с водой. Сегодня у него на ужин будет перловая каша на воде и немного растительного масла, да соль – в качестве приправы. Потом травяной чай с кусочком чёрного хлеба. И спать! Страшно устал, но счастлив, что за один день удалось вычислить и поймать диверсанта. «Завтра нужно будет заставить его выдать своих сообщников. Не в одиночку же он смог протащить на территорию завода взрывчатку? А склад с оружием прямо в городе! Кому он понадобился и для чего было накоплено столько оружия и взрывчатки?», – размышлял Пётр, допивая из алюминиевой кружки остатки остывшего чая.

Раздевшись, он лёг на кровать и долго ещё крутил в голове варианты завтрашнего допроса Семенова. «Нужно будет ему устроить очную ставку с немцами из банды Ташкента!», – сквозь сон подумал Пётр и провалился в черноту небытия.

Под утро его разбудил бесцеремонный стук в дверь. Грохот стоял на всю квартиру. Явно по двери лупили кулаками и ногами. С трудом выходя из тяжёлого сна он силой заставил себя открыть глаза. Чрезмерная усталость и скудное питание, которое не позволяло быстро восстанавливать силы, давало о себе знать. Снова застучали бесцеремонные гости.

– Гражданин Афанасьев, откройте дверь! Мы знаем, что вы дома!

– Это ещё что за представление простому народу! – вслух чертыхнулся Пётр.

Он сидя на кровати натянул на себя рубашку, затем одел штаны. Влез босыми ногами в старые, растоптанные тапки. Вытащил из-под подушки наган и пошёл к двери. Включив в коридоре свет, прислушался. Чувствовалось, что там были люди, но они теперь старались сильно не шуметь. Скорее всего они сами прислушивались к происходящему в его квартире.

– Кто там? – недовольно крикнул Пётр, взводя курок.

– Немедленно откройте, гражданин Афанасьев! – потребовал молодой голос за дверью.

– Я спросил: кто там? Не уж-то вы так плохо владеете русским языком, что не можете ответить на такой простой вопрос?

– Открывайте или, в случае неповиновения, мы будем вынуждены взломать дверь и применить оружие! У нас имеется постановление на обыск вашей квартиры!

В щели под дверью показался желтоватый листок бумаги. Пётр взял его в руки и прочитал текст. Заполнено всё было безукоризненно, ни к чему не придерёшься. Он спрятал наган за пояс и открыл дверь. Тут же к нему в квартиру бесцеремонно ворвались люди в штатском. Вслед за ними неторопливо вошёл знакомый по хлебозаводу майор МГБ. Сегодня он был в тёмной, цивильной одежде.

– Ну, здравствуйте, Пётр Иванович! Что же вы так не любезны к своим гостям? За дверью держите, домой к себе пускать не хотите? – натянуто улыбаясь, спросил он.

– Не имею привычки принимать незваных гостей, особенно по утрам, когда порядочные трудящиеся города собираются на работу! – жёстко ответил Пётр, глядя, как люди в штатском сноровисто переворачивают вверх дном небогатую обстановку его квартиры.

– Зачем же так грубо, Пётр Иванович? Вы же хорошо образованный человек и, вдруг, такие грубые манеры! Вам это не к лицу!

– Может скажете: чего вы ищите, так я вам сам это покажу. Значительно сэкономите и моё и своё время. Если, конечно, то чего вы ищите – у меня есть!

– Кстати, действительно, было бы весьма неплохо, если бы вы добровольно выдали нам списки завербованных вами людей и инструкции, которые вы получили от своих заграничных хозяев! Ведь это именно вы организовали взрыв на хлебозаводе, и готовили в нашем героическом городе серию терактов ко дню светлого праздника всего советского народа – Дню Великого Октября! Даже склад с оружием и взрывчаткой подготовили!

Майор встал напротив Петра. Он был гораздо меньше его ростом, но тем не менее смотрел на него снизу с чувством явного превосходства. Фальшивая улыбка исчезла с его лица. Он смерил хозяина квартиры презрительным взглядом и, почти не открывая рот, приказал:

– Обыскать его!

Фраза прозвучала подобно профессионально выполненному удару плетью – с оттягом и финальным режущим слух щелчком. И тут же к Петру кинулись сразу три человека в штатском. Двое сноровисто заломили ему руки, а третий стал со знанием дела обыскивать.

– Вот, товарищ майор! – с гордым видом произнёс тот самый третий, передавая своему начальнику наган Петра.

Руки майора были в чёрных, кожаных перчатках. Тем не менее, он осторожно взял оружие двумя пальцами за дужку, охватывающую спусковой крючок, и мерно покачивая его перед собой, усмехнувшись произнёс:

– Оформи этот наган, как средство подготовки покушения на представителей государственной власти и внеси его в протокол об изъятии.

Он отдал оружие Петра своим людям и, окинув прощальным взглядом перевёрнутую верх дном обстановку квартиры, недовольно спросил:

– Ну, ничего больше не нашли?

– Ничего, товарищ майор! – ответил всё тот же третий.

– Ну, это ещё ничего не значит! Изымайте все бумаги и всё подозрительное, что нашли в квартире! Не исключено, что задержанный для обмена информацией с сообщниками применял тайнопись! Сотрудники нашей лаборатории – хорошие специалисты, они во всём на месте разберутся!

– Идёмте, бывший старший лейтенант. Я ведь обещал вам на нашей предыдущей встрече, что у нас с вами ещё будет время пообщаться!

– Я ещё не видел приказа о лишении меня звания! – ответил Пётр.

– Ещё увидите, непременно увидите! – усмехнулся майор.

Садясь в чёрный «воронок», Пётр вспомнил об угрозе Семенова и понял, что тот имел ввиду, когда говорил об человеке, который ему поможет. Но теперь, как и в двухтысячных, доказать сейчас, что майор – предатель, у Петра пока не было возможности. «Всё снова повторяется!», – грустно усмехнулся он.

– Не стоять! В машину! – рявкнул на него дюжий, розовощёкий парень в штатском.

Пётр поднял голову, посмотрел на тёмные окна своей квартиры. Удастся ли в неё снова вернуться и увидеться с матерью? Потом он взглянул на напряжённые лица своих конвоиров и молча сел в чёрный «воронок». Заурчал двигатель, и эмка, плавно набирая скорость, помчалась по Литейному проспекту. Она увозила его прочь от родного дома.

Петра помести в одиночную камеру. Голые деревянные нары; тусклая лампочка высоко, под самым потолком; четыре стены с облупившейся краской, да железная дверь с круглым глазком. Вот и вся обстановка камеры. Дверь за спиной Петра с лязгом захлопнулась. Заслонка глазка через мгновение отодвинулась и снова закрылась. Когда-то, уже теперь в прошлой жизни, его готовили к подобным поворотам судьбы. Ведь разведчик никогда не знает, что его ждёт впереди – успех или провал. Его жизнь постоянно висит на волоске и зависит от множества, порой кажущихся совершенно незначительными событий, переплетённых в невообразимом клубке жизненных обстоятельств и, порой, совершенно незнакомых ему людей. Кто и в какой момент окажется друг, а кто враг сможет показать только время. Пётр лишь присел на нары, хотя знал, что в одиночных камерах до отбоя этого делать не положено. И тут же дверь снова загрохотала, распахнулась, и стоявший в дверях конвоир рявкнул:

– Задержанный, на выход! Руки за спину!

Пётр вышел в длинный коридор, перегороженный решётками и дверьми с замками. Конвоир на автомате отдавал команды:

– Стоять! Лицом к стене!

– Вперёд!

– Стоять! Лицом к стене!

– Пошёл!

Пётр, не спеша, механически выполнял все его приказания. Куда теперь спешить? Нужно тянуть время. Может его ребятам удастся вынудить на чистосердечное признание Семенова, если, конечно, могущественное министерство безопасности не надавит на министерство внутренних дел и не вынудит передать его им. Теперь многое зависело от «подковёрных игр» где-то там наверху, и задача ребят Петра дать весомые аргументы Ивану Михайловичу, а он уж найдёт тому должное применение. Пётр верил в своих ребят и в своего непосредственного начальника и это придавало ему силы. «Или всё-таки у майора свои игры и руководству МГБ совершенно неизвестно о его инициативе с хлебозаводом и ним самим?», – опер неспешно размышлял, когда ему приказали остановиться перед дверью, обитой коричневым дерматином.

Конвоир постучал, открыл дверь и подтолкнул Петра в спину. Тот переступил порог и оказался в небольшом кабинете. Как раз напротив него, скрестив руки на груди, подпирал стену здоровенный сержант с расстёгнутой верхней пуговицей на гимнастёрке.

– И снова здравствуй, Пётр Иванович! Вы, наверное, уже успели по мне соскучиться?

Яркий свет от настольной лампы был направлен прямо в глаза Петра, и он не смог разглядеть, кто сидит за столом, но этот голос он уже хорошо запомнил.

– И вам не хворать, майор. Кстати, вы почему-то до сих пор мне не представились, хотя это и положено было сделать согласно устава ещё при первой нашей с вами встрече, – прикрывая ладонью глаза, произнёс Пётр.

– Вы присаживайтесь-присаживайтесь! – указал рукой майор на грубый табурет, стоявший напротив его стола.

Сержант, не отрываясь от стены, подтолкнул ногой табурет поближе к Петру.

– Ну, смелее-смелее! Разве вы никогда не были на допросах? – иронично спросил майор.

Пётр поправил табурет, не спеша сел и стал глядеть прямо перед собой в пол, чтобы яркий свет поменьше давил на глаза.

– Вы не ответили на мой вопрос, майор.

– Иванов, майор Иванов, если вам станет легче от того, что я назову какую-нибудь фамилию. Даже забавно: вы – Иванович, а я – Иванов! Не находите, задержанный?

Пётр понимал, что майор просто смеётся над его бессилием. По каким-то причинам тот сейчас работал на банду Ташкента. Своими действиями он разваливал работу группы Петра, а вместе с этим и всю работу убойного отдела в этом направлении. «Каким боком майор причастен к банде Ташкента?», – размышлял Пётр.

– Молчите. Тогда начнём разговор, по существу. Каким образом ваши действия связаны с иностранной разведкой? – спросил майор.

Пётр попытался посмотреть на собеседника, но яркий свет настольной лампы не давал ему разглядеть его лицо. «Такие вопросы мне после возвращения из последней командировки уже задавали в моём родном ФСБ, только с подключенным детектором лжи!», – опуская голову и пряча глаза от яркого света, подумал опер.

– Не слышу ответа! – рявкнул майор.

– Я не причастен ни к одной из разведок иностранных государств, – спокойно ответил Пётр.

– А, тогда как объяснить наличие у вас таких больших запасов оружия иностранного производства и взрывчатки?

– Каких запасов?

– Те, что были на берегу пруда, что на Елизаветинской улице.

– Но это же склад Семенова!

– А у нас есть показания Семенова о том, что это именно вы являетесь руководителем диверсионной группой и именно вы отдали ему приказ взорвать цех выпечки хлебобулочных изделий, чтобы сорвать план производства хлеба и создать недовольство среди населения города и области.

– Чушь! Я сам, вместе со своей группой шёл на задержание гражданина Семенова!

– Вы это сделали, когда поняли, что вас скоро разоблачат и тогда решили сдать Семенова, в надежде, что тот будет молчать о вашей роли в подрывной деятельности. Говорите! На кого вы работаете?! Какая иностранная разведка отдаёт вам приказы?!

– Я ещё раз повторяю: я не причастен ни к одной из иностранных разведок. Я гражданин Советского Союза и на её врагов не работаю, – не повышая голоса ответил Пётр.

– Ну, хорошо! Вы сами не оставляете нам другого выбора!

Видимо майор сделал знак своему сержанту. Ибо тот отделился от стены, которую до этого момента с равнодушным видом подпирал; размял свою бычью шею; похрустел костяшками пальцев и без замашки нанёс удар в голову Петра, но… промахнулся. Он с удивлённым видом посмотрел на задержанного. Видимо, это у него случилось первый раз в его жизни!

– Тарасенко! Мне что тебя учить, как вразумлять заключённых! – недовольно рявкнул майор.

– Не заключённого, а задержанного, майор, – не на тон не повышая голос поправил Пётр.

– Молчать! Я вас не спрашивал и не вам указывать мне на терминологию! – завизжал майор. – Тарасенко!

Сержант резким ударом ноги выбил из-под Петра табурет и хотел по привычке тут же, кованным сапогом нанести ему удар в живот, но вновь промашка. Мощный удар прошёлся мимо, так как задержанный успел в кувырке уйти в сторону, а в тот момент, когда сержант поднял ногу для удара, опер подсёк ему вторую. Грузное тело палача рухнуло на каменный пол. Он сильно ударился копчиком и застонал от боли. На время потерял ориентацию и тут же получил удар ногой в челюсть. Голова его резко мотанулась из стороны в сторону, и он обмяк.

Майор выскочил из-за стола и стал нервно хвататься за пистолет, но он так разволновался, что никак не смог совладать с кобурой, а Пётр уже был рядом с ним и нависал над его тщедушным тельцем всей своей стокилограммовой массой.

– Не балуй с оружием, майор, а не то ненароком ещё застрелишься, – спокойно произнёс Пётр. – Конвоиров зови! Надоело мне с тобой уже разговаривать!

Задержанный был в наручниках, но майор только что своими глазами видел на что он способен и от этого ему стало сильно не по себе. Он дрожащей рукой пошарил под своим столешницей и, наконец, нашёл кнопку вызова. Нажал и долго держал её, не в силах оторвать взгляд от обезображенного ожогом лица Петра.

В кабинет ворвались двое конвоиров. Они с непонимающим видом уставились на лежащего без сознания сержанта. Майор с раздражением посмотрел на них и заорал:

– Что стоите, остолопы?! Отведите задержанного в камеру!

Пётр пошёл к двери, но на пороге остановился. Оглянулся и внимательно посмотрел на майора. Тот в это время нервно отирал носовым платком вспотевшее лицо. «А всё-таки ты санкции на мой арест от своего руководства не получал, совсем не товарищ майор!». – подумал Пётр и вышел из кабинета. Его снова отвели в камеру. Несмотря на предупреждения конвоира, он лёг на нары и, лежал отвернувшись к стенке. Он слышал, как ещё не раз конвоир открывал глазок, смотрел, чем занимается задержанный, но в камеру к нему не входил. Даже замечаний не делал. «К чему бы это?», – усмехнулся Пётр и незаметно для себя уснул. Чисто армейская привычка спать, когда появляется на то возможность. Ведь кто его знает, когда в следующий раз снова можно будет спокойно отдохнуть. Принесли ужин. В алюминиевой миске, в непонятной жиже плавало что-то не менее понятное. Ночь прошла на удивление спокойной. Никто Петра не беспокоил, на новые допросы не водили. Разбудил его лязг открывающейся двери.

– Задержанный, с вещами на выход!

– У меня нет вещей! – поворачиваясь лицом к орущему «вертухаю» машинально ответил Пётр.

– Разговорчики! Подъём, задержанный! На выход!

И снова команды: «Стоять! Лицом к стенке! Пошёл», но пошли они не в сторону кабинета майора, а совсем в другую. Туда откуда Пётр привели в камеру. Он был удивлён, но ему вернули его наган, кошелёк, ремень и одежду, которую он сдал, когда попал в этот не совсем гостеприимный дом.

Пётр вышел на Шпалерку из ДПЗ, или как в народе его называли: «домой пойти забудь!» и оглянулся. К нему бежали Сенька и Жорка. Подбежав, они радостно похлопали его по плечу. Пётр и сам был рад встрече со своими новыми друзьями. В этом неспокойном, послевоенном Ленинграде он пока не успел обрести себе друзей, кроме тех, с кем общался по службе, хотя он особо и не пытался с кем-либо ещё подружиться. «Как там мой Василий в родных двухтысячных поживает?», – подумал опер.

– Привет, Пётр! – в один голос поприветствовали его Жорка и Сенька. – Нас Иван Михайлович послал тебя встретить, но мы бы и сами без его приказа пришли!

– Спасибо, ребята! – ответил Пётр, тронутый их искренностью.

– Ты не нас, ты Ивана Михайловича благодари! Это он нажал на нужные кнопки где-то там наверху! – важно произнёс Жорка и ткнул пальцем в небо. – Как ты сам-то?

– А знаешь, даже вроде, как и ничего! Даже выспаться дали сатрапы! Может даже стоит иногда попадать в «Большой Дом», чтобы просто выспаться, а то у нас на работе сами знаете – как с отдыхом? – усмехнулся Пётр.

– Нет уж спасибо! Лучше уж у нас, на нашем потёртом, жестком диванчике отдыхать! – рассмеялись в ответ Жорка и Сенька.

– Ну, тогда к нам, на Дворцовую! Нужно ведь поблагодарить Ивана Михайловича! Да, и там нас уже ждёт очень много работы!