История первая
Летом, в советские времена, о которых в большинстве своем и пойдет речь, актеры театра кукол должны были охватить четыре пионерских лагеря и сыграть четыре спектакля. К концу дня, естественно, никто и ног под собой не чуял. Автобус, на котором рассекали артисты, проходил по любым дорогам. Называли его «Максим». Водил автобус бывший танкист и трезвенник Вениамин или попросту Веня. Частенько он высаживал артистов из автобуса и те шли по обочине, тогда как Веня вел автобус по колеям раскисшей от дождей дороги, практически на двух колесах, на одном боку, выезжал из самых поганых мест целым, только очень грязным. К плохим дорогам в России уже привыкли, эта тема мне кажется, будет актуальна и через двести лет, если, конечно, весьма предприимчивые людишки, которыми также славится эта страна не продадут ее, скажем, Америке. Дураки да дороги, вот головная боль русских, как еще справедливо заметил Николай Гоголь.
Однажды, выбравшись из очередной грязины, актеры с удивлением заметили перед собой накатанный, засыпанный гравием, тракт. А рядом железную дорогу по которой с натугой полз груженый состав. Сразу в них проснулась русская душа, требующая, как известно острых ощущений.
Таким образом, они доказали своему водителю, что состав необходимо обогнать, им это было жизненно важно. И Веня, с трясущимися от усталости руками, вынужден был сдаться, плюнул, затоптал в пыль дороги окурок от папиросы и полез за руль. Актеры заскочили в автобус. И началось что-то несусветное. Азартно крича, они догнали состав, высунулись из форточек и активно стали показывать кукиши машинисту в кабине тепловоза. Машинист не поверил своим глазам, взрослые люди, а показывают кукиши. Мало того, актеры еще и рожи корчили. Машинист позвал своего помощника и скоро еще одна недоверчивая и недоумевающая физиономия показалась в окошке тепловоза. Его появление встретили еще более умопомрачительными рожами и криками. Автобус легко обогнал тяжелый состав и ликующие актеры поздравили уже улыбающегося Веню с победой, шутка ли, поезд обогнали и ничего, что поезд еле-еле полз по рельсам, главное, сам факт, обогнали же! Все они, включая водителя, даже почувствовали подъем сил, хотя позади уже было отыграно четыре спектакля и преодолена несусветная, утонувшая в грязи дорога.
Завидев впереди неторопливый «москвичок», наши актеры принялись подгонять Веню обогнать и его. Водитель «москвичонка» скоро услышал азартные крики и увидел кукиши, которые ликующие артисты показывали ему из форточек. «Москвич» остановился, и водитель еще долго смотрел вслед удаляющемуся автобусу, в шоке обдумывая, что, может, психов так перевозили куда-то? Ну да, наверное, вывезли сумасшедших на природу, тоже ведь люди. И уже сочувственно вздохнув вслед театральному автобусу, водитель «москвичонка» тронулся по дороге, но очень медленно, страшась настигнуть психов.
Дорога уперлась в закрытый шлагбаум, приближался тот самый поезд, машинистов которого так озадачили наши актеры. И, как только состав загромыхал мимо, они все вывалились из своего любимого автобуса, стали куролесить под шумок, ходить на руках, прыгать в сальто-мортале, а главное петь, орать на все голоса, мяукать и лаять. До чего же было им хорошо расслабиться и поорать!.. Состав прошел и на той стороне дороги актеры увидали остолбеневших в удивлении деревенских. С корзинками в руках, в сапогах, в брезентовых куртках, ходили, вероятно, в лес. Понимали эти люди одно, если безобразит кто-то, значит, пьяный и не иначе, а тут трезвые вроде люди…
Актеры, смеясь на их реакцию, поскорее залезли в автобус и уехали с места событий. Дорога вела в город. А подъехавший к тому же переезду водитель «Москвича» пояснил остолбенелым деревенским, что это наверняка придурки из дурдома, вывозили их, несчастненьких, за город, на прогулку. Деревенские, глядя вслед театральному автобусу, пожалели безумцев и мысленно, каждый, разрешил им куролесить дальше и приезжать, конечно…
История вторая
Было это в Вологодской области. Край, как известно глухой, изобилующий дремучими лесами и медведями.
Мои родители, в то время молодые, едва миновавшие рубеж в двадцать пять лет организовали в театре кукол некую комсомольскую бригаду, которая дала обязательство охватить не только пионерские лагеря, но дать спектакли также и в деревнях. Пока все шло хорошо, и вологодский край увидел спектакли театра кукол. Но тут выяснилось, что до одной деревни никак нельзя добраться на автобусе, а разве только на вертолете. В деревне этой пряли и ткали, в каждом доме стоял ткацкий станок, в каждом доме пекли собственный хлеб, будто на дворе не семидесятый год был двадцатого столетия, а невесть какой, дремучий. Комсомольцы активно врубились в проблему и выпросили вертолет.
Хорошо, всунули как-то декорации, закрепили и сами влезли кое-как. Полетели. Прилетели. Деревенские встретили вертолет радостными криками, сбежались на летное поле. Летное, конечно, громко было сказано, просто поле, заросшее ромашками.
Скоро выяснилось, что клуба в деревне нет, где играть спектакль? Поставили декорации тут же на летном поле, объяснили деревенским, что надо бы принести скамейки и созвать всех, даже самых старых на спектакль. Пришли, принесли скамейки и табуретки, уселись. Дети, подростки, взрослые, старухи и старики. Внимательно смотрели спектакль с детским сюжетом, просмотрели, ничего не сказали. Мужики крутили самокрутки и отводили взгляд. В общем, не хлопали даже да они и не знали, что надо аплодировать. Но столы накрыли, тут же на летном поле, под открытым небом и кормили артистов по-простому: самогонка, огурцы, помидоры, несколько караваев домашнего хлеба, варенная картоха, домашняя колбаса. Артисты ели благодарные, проголодались, устали малость от перелета, от спектакля. Артисты ели, а деревенские все больше и больше бычились, глядели недобро и хмуро. Артисты всполошились, что такое, неужели вам спектакль не понравился? После недолгого молчания самая смелая старушоночка высказала вслух общее мнение:
«Вот сами-то едите, а своих маленьких людишек не кормите!»
Это они про кукол! Актеры застыли, а потом кинулись к ящикам, где уже были упакованы куклы, достали и передали в руки деревенским, сами показывали, вертели их на тростях, нажимали на разные хитрые устройства, закрывали и открывали им рты и глаза.
А потом улетели, удивленные дремучим сознанием людей из этой деревни, а деревенские остались еще более удивленные налетом кукольников и не понимающие, что это было? И почему взрослые играют в куклы, словно маленькие дети?..
История третья
Режиссер театра Василий Николаевич купил машину марки «Запорожец». Все актеры ходили в театральный гараж и любовались на нее. Каждый вместе с владельцем покатался вокруг театра. Василий Николаевич был счастлив и актеры его в этом счастье поддерживали, ни у кого же машины не было никогда. Все, так или иначе поучаствовали в ремонте «запорожца», узнали как водить, где достать ту или иную деталь, в общем жили плодотворной жизнью русских водителей, которые, как известно должны уметь не только водить свои автотранспортные средства, но еще и чинить, и полностью разбираться во внутренностях своего железного конька, так что русского автолюбителя можно безо всяких сомнений приглашать в слесари и механики любого автотранспорта.
Прошло какое-то время, и Василий Николаевич купил другую машину. Все пришли смотреть. В обширнейшем театральном гараже, в котором стоял только театральный автобус, действительно находилось две машины. Но были они совершенно одинаковые. Актеры обошли их задумчиво. Правда объяснение оказалось простым, второй, только что купленный «запорожец» не ездил уже лет как пять и нужен был для первого только на запчасти. И опять закипела слесарная и механическая жизнь, в которой принимали деятельное участие даже женщины, актрисы театра.
Прошло время, и Василий Николаевич купил третью машину. А перед этим, он съездил с собственным спектаклем за границу и заработал там, естественно, деньжат. Ну, все обрадовались и по дороге к гаражу представляли себе импортный автомобиль, спорили, какая марка лучше, а войдя в гараж, обалдели, потеряли дар речи. Возле сияющего, как солнце «запорожца» крутился сияющий Василий Николаевич. Два прежних купленных стояли тут же, померкшие в блеске и славе новоприобретенного. Актеры ничего не сказали, только крутанулись на месте и все скопом вышли из гаража, молча, не сговариваясь, направились в ближайшую забегаловку, запросили себе водки и только, когда выпили по двести грамм, стали жарко обсуждать, что, наверное, их режиссер рехнулся. Заработал денег, а купил опять «запорожец», что-то тут не так, с этим вопросом они вернулись обратно в гараж. Дескать, Николаич, считаем тебя сумасшедшим, поясни, чего ради, ты покупаешь одинаковые машины? Василий Николаевич отпираться не стал, а помолчав немного, кивнул и сказал, что, просто привык к механике «запорожцев», привык к их спокойному ходу и боится, куда как боится пересаживаться на более мощные машины. Актеры поняли, просияли, словно камень с душ слетел, обрадовались, что можно жить дальше и жили, так же копошась в свободное время в гараже, уделяя внимание и любовь своим, уже ставшими какими-то родными, механическим друзьям.
История четвертая
В 1986 году появился негласный приказ Горбачева об увольнении из театров России пьющих артистов. И наши артисты испугались. Все они пили. Несколько бутылок портвейна всегда ожидало их после спектакля, в гримерках. Они довольно много пили, и случалось едва не заваливали спектакль. Бывало, впятером управляли куклой, лишь бы она ровно держалась на ширме, когда требовался, к примеру, всего один кукловод. Весь спектакль предварительно записывали на «фанеру», чтобы зрители не догадались, насколько они пьяны…
Бросали пить всем театром, стали ужасно раздражительны и плаксивы, одни дрались, а другие в это время в уголке рыдали. Пили крепкий кофе и чифирь. Дикие запахи витали по театру. Но, как люди резкие и непредсказуемые, они еще и курить бросили.
И вот, кто-нибудь приходил к ним в фойе и закуривал по старой привычке, прежде же вечно стоял дым коромыслом. И тут, немедленно раздавался крик раненных зверей и пара-тройка взбешенных таким поведением гостя артистов, хватали его и безо всяких церемоний выносили на улицу, ставили на асфальт, указывали ему под ноги, крикнув: «Вот тут и кури!»
Гость оставался, разинув рот, изумленный донельзя.
В эту пору сошел с ума Димка Н., артист этого театра. Может от резкого отказа от алкоголизма, в принципе в таких случаях надо обращаться к наркологу, может, вообще, накопилось. Но ночью он резко проснулся, вышел в пижаме на лестницу, спустился по лестнице, вышел из подъезда, подумал, огляделся, вздохнул и запел. Голос у него был басовитый, сильный, ему бы в опере петь, а не играть в обыкновенном кукольном театре. Между тем, Димка пел и поводил широко рукой. Люди просыпались, выглядывали из окон, ругались. А Димка кланялся им, ему казалось, что он на сцене Большого театра и поет в опере, в какой, неизвестно, потому что слова он произносил нечетко, а только что-то такое тараторил и вдруг, громко ухал или ахал, а потом опять тараторил. Жена его проснулась и от этого пения Димки, и от резких звонков в двери. Соседи, возмущенные таким поведением ее мужа, поведали ей на идиоматическом языке, как им это все не нравится. Она спустилась, вышла на улицу. Как раз в этот момент, Димка сорвался с места и побежал вокруг дома, ему казалось, что он просто меняет мизансцену. Он бежал, поводя широко руками, одновременно кланялся гневным соседям, которых принимал за восхищенных почитателей своего таланта и пел.
Только спустя некоторое время до людей все-таки дошло, что Димка не пьян. Это определил один из соседей, сделавший забег вместе с Димкой. Сосед был пьющим мужиком, и нос его непременно уловил бы запах винища, но, но… Жена Димки рыдала, она тоже бросила пить и плакала теперь на пустом месте всегда и везде.
Приехала «скорая психиатрическая помощь», тогда еще она приезжала по вызовам пострадавших. Тогда еще действовало государство, заинтересованное в здоровых гражданах, поэтому у психушки были санитары и прочие славные медицинские работники, которые выловили Димку, надели на него смирительную рубашку и сделали успокоительный укол, с которым он перестал петь и дергаться, а тихо заснул.
После этого случая, актеры испугались, каждый запасся огромным количеством валерьянки и корвалола, которые вкупе с выпитыми кофе и чифирем производили ужасающий эффект. Но постепенно неустойчивые организмы актеров адаптировались к новым условиям жизни и некоторые из них принялись пить потихонечку после работы, чтобы никто уж и не видел, а другие и вовсе привыкли не пьянствовать и даже обрели некую радость в творчестве и прочих чудесах.
Димка Н. пролеченный в дурдоме, вышел через некоторое время весьма спокойный, вялый, он много спал и засыпал везде и всюду, часто валился прямо возле ширмы, со стуком тогда падала его кукла и актеры, конечно же принимались спасать положение, подхватывая куклу и читая текст за него. Выправиться он никак не мог. Сам подал заявление и ушел в… филармонию, правда, певцом его не взяли, а вот в администраторы, пожалуйста. Так и закончилась его актерская карьера, а жаль…
История пятая
Толстый и писклявый артист Юрка В. стоял в гулком коридоре. Дверь в столярку была открыта и Аркашка, пьющий, вечно трясущийся столяр ругался с Юркой по поводу оплаты за сделанную им скамейку. Новую мебель Юрка хотел поставить у себя в кухне, но Аркашка не отдавал. Он делал эту скамейку почти полгода, вечные пьянки не давали ему возможности закончить заказ за месяц, как договаривались ранее. Аркашку давно бы выкинули из театра, но жалели его, глупого, куда же он в шестьдесят лет пойдет? Так и терпели, так и тащили, утешаясь мыслью о скорой пенсии, часто отдавали его работу куда-нибудь на сторону, просили делать необходимые детали к декорациям столяров из других театров.
Одним словом, Юрка не хотел платить сверх меры, как просил Аркашка, они ругались и спорили, ничего не замечая, а в этот момент актерский озорной народ затаился за углом гулкого коридора, в котором и ругались наши герои. Момент, и особо голосистый артист-пародист изобразил писклявый голосочек Юрки. В пространство коридора полетела фраза из спектакля про кота Леопольда и мышей, в спектакле она звучала так:
«Облака, мышонки!»
А Юрка с Аркашкой услышали:
«Облака, сто грамм водки!»
Аркашка, человек пьющий и боящийся в связи с этим обстоятельством жизни, сойти с ума, немедленно уставился на Юрку. Большое подозрение так и сверкало в его недоверчивом взгляде. Юрка, естественно, завертелся с вопросом, что происходит? Но так как в коридоре никого не было видно, актеры хорошо замаскировались, а эхо создавало эффект слуховой галлюцинации, то Юрка просто пожал плечами и продолжил свой спор с Аркашкой. Но тут опять прозвучал Юркин голос, только откуда-то сверху или сбоку, не поймешь:
«Облака, сто грамм водки!»
Аркашка так и вцепился в Юрку и в ярости затряс его, пытаясь понять, зачем тот над ним издевается? Юрка молчал растерянный, а голос опять за свое:
«Облака, сто грамм водки!»
Аркашка взвыл, бросил Юрку, швырнул в него скамейкой, которая, к счастью, осталась цела, впрочем, так же как и Юрка, и умчался прочь из театра, понадеемся, что он умчался к трезвой жизни. Проделки же артистов остались нераскрытыми до настоящего времени…
История шестая
Сан Саныч Пономарев, человек небольшого роста, с прищуром зелено-карих глаз обладал не только талантом, но еще и весьма примечательной рыжей бороденкой. Дружил он с полноватым и добродушным актером Славкой Орловым. Оба выпивали после спектакля. Оба грезили о несбыточном, часто мечтали об эстрадных номерах, но, но, но… Думаю, что при других обстоятельствах и в нормальной стране, где все для людей, они бы стали знаменитыми актерами знаменитого театра кукол, однако… Сан Саныч был электровеником, он не мог просто отыграть спектакль и уйти домой, нет. Обязательно напрашивался в помощники к бутафорам, к механику по куклам, сидел, что-то такое там мастерил, потому что творческая энергия, бившая в нем ключом, требовала выхода. Даже винище не могло бы усмирить это бесконечное требование. Орлов был во всем ему верным помощником.
И вот как-то, когда делать было особенно нечего, все уже переделали, Сан Саныч взял грим и намалевал Славке веснушки, а Орлов намалевал веснушки Пономареву. Оба они немедленно, вдохновленные новой идеей, переоделись в женское одеяние, благо в костюмерной много чего нашлось подходящего. Сан Саныч взял обтрепанный с новогодних праздников посох Деда Мороза, а дело происходило летом и так с посохом, усыпанным блестками поперся в переполненный магазин. А в советские времена часто стояли очереди, иногда стояли просто так, иногда по привычке стояли, мне кажется, организуй очередь сейчас, когда в магазинах полно продуктов, в том числе и отравленных, просроченных продуктов очень даже много, и люди, инстинктивно, непременно, встанут в эту очередь, даже не спрашивая, а куда и зачем. Раз очередь, значит, что-то дешевое дают и необходимое, вот и все, у русских уже в крови выживать любыми способами при любом правительстве.
В советские времена больше стояли за курицей или за рыбой. Сан Саныч с Орловым, переодетые под бабушек, пришли в такой магазин и напористо полезли вперед, к самому прилавку. Очередь возмутилась тем, что они не стояли, каждого, кто стоял, оглядели не один раз и запомнили, так, что возникни необходимость у милиции спрашивать, а видели ли вы, граждане, такого-то человека в очереди, все случившиеся свидетели сразу же и вспомнят, что видели или, что нет, такой тут точно не стоял.
Сан Санычу тут же попало и румянистому толстощекому Орлову пришлось принагнуть голову от криков возмущенных людей. Все, как один орали, что бабки совсем обнаглели, вот ведь не стояли в очереди, а делают вид, что они тут прописались. Без особых церемоний их выгнали прочь. Пономарева и Орлова выгнали и никто не обратил внимания на то, что у одного рыжая борода, а у другого нет не только никакой растительности на лице, но лицо вообще молодое, без единой морщинки да к тому же покрытое сплошняком какими-то чрезвычайно яркими веснушками.
Новое развлечение захватило актеров. Они пробовали свои силы повсюду. Никто из простого народа даже не догадывался об их проказах. Дошло до того, что Сан Саныч подражая голосу своей престарелой матери загримировался, оделся под бабку, и довольно долго просидел на скамейке с самой своей матерью, Агнией Пономаревой, и она не узнала его, что он считал особой своей победой, потому что она была у него женщина строгая и вполне могла и за ухо схватить даже несмотря на то, что сыну уже перевалило за тридцать. Актеры раздухарились, ездили загримированные в театр, вахтеры не узнавали их и не пускали на работу, пока актеры не издавали победного вопля и не разоблачались тут же перед перепуганными стражами порядка. Одним словом, продолжалось это долго, пока самим актерам не надоело играть и долго еще повсюду валялись их фотографии, изображающие переодетых мужчин в женщин и женщин в мужчин…
История седьмая
Свидригайлов, главный художник театра регулярно забегает в большой прожженный солнечными лучами художественный цех, где расстелен большой половик. На половике ползают бутафоры и рисуют булыжную мостовую. Жарко. Бутафоры регулярно засыпают, утыкаясь носами в свежую краску. Свидригайлов орет, что хватит спать, план «горит», не успевают и прочее, в таком духе.
Из окна, ведущего на крышу, выглядывают хмурые артисты. На крыше они устроили себе лежбища и загорают в свое удовольствие на раскладушках. Артисты разозлились от постоянного несмолкающего крика и в очередной заход Свидригайлова попробовали его урезонить, но главхуд непреклонен, у него скверный характер и потому он вечно и всем недоволен. Ему бы родиться рабовладельцем в соответствующие времена, бормочут артисты и спускаются по лестнице вниз, к затравленным бутафорам. Берут кисти и краски, и быстро-быстро рисуют булыжники. Свидригайлов забегает и видит, как с десяток артистов ползают посреди бутафоров, рисуя булыжную мостовую, он на мгновение теряет дар речи, а потом орет, что платить им никто не будет за дополнительную работу. На что артисты тут же согласно кивают, хитрые улыбки расплываются по их перемазанным краской рожам.
На следующий день половик уже расстелен на сцене. Он правдоподобно изображает булыжную мостовую, но сверху, с балкона хорошо видны слова выложенные булыжниками одинакового цвета:
«Свидригайлов – дурак!»
Осветители, обитающие, как правило, как раз на балконе, умирают от смеха. Актеры невозмутимы, а бутафоры вообще ничего не знают, носятся с банками краски, подкрашивая на сцене, то ту декорацию, то эту.
Свидригайлов командует парадом и не знает, какой триумф может ожидать его персону нон-гранда. К сожалению, на заветные буквы надвигают декорации, и буквы почти все скрываются под массивными бутафорскими домами и мебелью. И, когда на балкон взбирается сам Свидригайлов, чтобы обозреть свои владения, он замечает только одну букву и потом ходит, озадаченно говоря, что надо же, как вышло похоже на букву С?! И только актеры растворяются, исчезают в своих гримерках и носа оттуда не показывают, дабы избежать возможного скандала…
История последняя
Сашка Сквозняк, прозванный так за то, что никогда не работал, а только делал вид рабочей деятельности и вечно где-то летал или «сквозил», как хотите. Одним словом, Сквозняк проснулся на потолке. Он долго, ошарашено глядел на люстру возле самого своего носа. А потом запаниковал, заползал по потолку. Внизу стояла мягкая мебель и упасть на нее в принципе, наверное, было можно, но сам факт, что тут потолок, а там пол, сбивала Сквозняка с толку. Накануне он с актерами театра приехал к своему шефу, художнику-постановщику, Каунису, с претензиями хорошо отдохнуть у него в деревенском доме. Конечно, напился, хитрые актеры все подливали и подливали ему водки, а потом сделали «ерша», смешали пиво, вино и водку, как отрубился, Сашка не помнил, а теперь вот рехнулся… Проснуться на потолке может только сумасшедший. Сашка всхлипнул и вцепился в люстру. Он не хотел в «желтый» дом, но что же ему было делать?
Беспомощно огляделся. Болела голова, мучила сухость во рту, очень хотелось пить, а тут такое. Наконец, Сашка не выдержал и закричал. Перевернутая дверь тут же открылась, и к Сквозняку ввалились хохочущие актеры. Они подглядывали за Сашкой в щелочку двери. Уселись рядышком на потолке. Оказалось, Каунис приклеил к потолку муляжи мягкой мебели, потолок перекрасил под пол, а пол под потолок, приклеил посередине импровизированного потолка люстру. Не поленился, даже дверь переделал, чтобы ситуация казалась жертве прикола более правдоподобной. Сюда, в эту комнату втаскивали бесчувственное тело какого-нибудь пьяного друга и оставляли до определенного момента, а потом хохотали на его реакцию. Каунис даже одной комнаты в своем доме не пожалел для этой цели, ну не гад ли он после этого?..