Он очень быстро начинал плакать. Лицо его морщилось, будто старое яблоко и из глаз неудержимым потоком лились светлые слезы.

Взгляд его всегда блуждающий упирался в некое пространство, и призвать его к порядку тогда ни у кого не представлялось никакой возможности.

Так его и прозвали Плаксой. Имя было, конечно, по паспорту звали Станислав, а фамилия звучала столь незначительно, что о ней никто и не вспоминал.

Плакса плакал и от радости, и от горя, и от обиды, от всего. Он находил тысячи причин, чтобы расплакаться. Нервная система у него никуда не годилась.

Иногда, он начинал глотать воздух и сотрясаться в беззвучных рыданиях. Иногда икал, но всегда плакал.

Плакса был неуклюж и все за что бы ни брался, заканчивалось в обыкновении его травмами. Вечно перебинтованный, заляпанный йодом он кривился, отворачивался от настырных вопросов и плакал.

Другое дело – Слон. Ловкий, несмотря на большие размеры, изящный, с легкой танцующей походкой, тем более неправдоподобной с его-то комплекцией. Он взирал на мир ласковыми очень веселыми глазами, и вид всегда имел такой, будто готов расхохотаться собеседнику в лицо, с трудом сдерживаясь.

Слон и сам временами уставал от собственного веселья, так и распиравшего его изнутри и потому искал свою противоположность. Он находил кислых и бледных девиц, таскался с ними под ручку по скверам и паркам города и наслаждался, слушая, словно музыку, их нытье и жалобы на жизнь.

Он потому и с Плаксой сошелся. Они вполне устраивали друг друга. Плакса тянулся за жизнерадостным Слоном, таким образом, не пытаясь покончить с собой, что было бы естественно при его-то душевном настрое. Ну, а Слон признавал, что общество Плаксы добавляет немножко серости в его чересчур радужный мир и таким образом заставляет цепляться за землю, а не витать в облаках.

Плакса был одинок. Он не нуждался в женщинах, едва даже понимая, что они такое. Родственников у него не было, все они как-то потихоньку истаяли, растворившись в процессе жизни.

Ну, а у Слона, напротив, родственников было хоть отбавляй. Одна, троюродная сестра, кокетка и веселушка вся в рыжих веснушках решила выйти замуж. Естественно, позвала Слона, а Слон в свою очередь позвал Плаксу.

Гуляли в ресторане. Гости быстро опьянели. Разделились на партии, самые бойкие отплясывали с молодыми в зале, а все прочие шатались, курили на улице, перед входом. Плакса от избытка чувств плакал, правда, слезы ему тут же высушивал ветер, налетавший откуда-то изредка сильными порывами, так, что сбивал с ног даже огромного, тяжелого Слона.

Оба друга сильно опьянели и опирались друг на друга, покачиваясь и одаряя окружающих виноватыми улыбками.

Впрочем, остальные гости выглядели ничуть не лучше.

На свадьбе, особенно русской свадьбе, всегда есть некий беспокойный гость. Такому гостю нельзя пить. Бдительная супруга, зная это, отнимает у него рюмки с водкой, а в фужер вместо шампанского наливает лимонад. Все это она сопровождает враньем про язву мужа и смотрит на окружающих преувеличенно честным взглядом. Ей верят и не верят. Впрочем, сочувствуя мужику, одни гости супругу отвлекают, а другие кивают, чтобы выпивал скорее.

И вот мосты оказываются сожжены, гость, находившийся до того на особом положении, напивается и пьяным начинает вести себя крайне агрессивно. Если ему окажут сопротивление, он, несмотря на родство и дружбу, изобьет безжалостно с десяток-другой родных, а потом на утро будет каяться. Все понимают, что к чему, но уже поздно. Сопротивление никто не оказывает. И пьяный начинает суетиться, деятельная энергия не дает ему покоя. Супругу он уже не замечает, отталкивает, как нечто мешающее ему жить, а оттолкнув, вываливается наружу, на улицу и подхваченный сильным порывом ветра, кидается к первой попавшейся машине, прыгает за руль.

Как-то незаметно для себя и Слон с Плаксой оказываются на заднем сидении. Чей это автомобиль, они не знают, а только знают, что надо высовываться из окон, улюлюкать и весело махать поздним прохожим, очень быстро, словно тараканы, разбегающимся, в виду наступающей ночи, по домам.

В какой-то момент жизни Плакса меняется с пьяным разгильдяем за рулем и сильно поджимая губы, весь скрючившись, целеустремленно ведет машину на искусственные барьеры, в виде «лежачих полицейских». Автомобиль подпрыгивает, колеса в воздухе крутятся, двое пассажиров сопровождают полеты хмельными криками полными восторга и желанием повторить бесплатный аттракцион.

Плакса целеустремленно ведет автомобиль, каким-то образом их заносит на железнодорожный переезд, где машина глохнет, бензин оказывается на нуле, и Плакса плачет бессильными слезами, омывая свое горе. Опять ему не повезло, ему всегда не везет.

Разочарованный и раздосадованный он вылезает из автомобиля, совместно со Слоном он вытаскивает за шиворот утомленного гонкой зачинщика бунта и вместе они зачем-то спешат прочь от переезда. И Слон, и Плакса что-то такое чувствуют. И тут же на брошенную машину налетает товарный состав.

Он, в связи с наступающей ночью развил огромную скорость. Непонятно почему, но днем поезда движутся гораздо медленнее, нежели ночью. Как видно днем им активно мешают неугомонные прохожие, так и норовящие взобраться на пути…

Послышался удар, скрежет железа, противный визг и вдруг, состав слетел с рельсов. Огромные белые бочкообразные вагоны накренились, рухнули на сторону.

Слон опомнился за сто метров от места событий только тогда, когда под его правой рукой забился в истерике Плакса, а под левой рукой неразборчиво, но явно матом, замычал очнувшийся от пьянства ненормальный гость, по вине которого, по большому счету все и случилось. Все трое разом протрезвели, осознавая масштабы и последствия. После торопливых выяснений и воспоминаний пришли к выводу, что машина, вся такая из себя, одним словом навороченная иномарка не могла принадлежать никому из гостей на свадьбе. Люди скромные, имеющие разве только отечественные простенькие машинки собирали на свадебный кортеж, буквально сотрясая все знакомства. Многих даже пригласили на застолье из-за наличия автомобиля.

Стало быть, погибшая иномарка, скорее всего, была собственностью какого-нибудь богатенького вора в законе, позабывшего ключи в замке зажигания. Рядом с рестораном имелась харчевня некоего грузина и там нет-нет, да и тусовались иномарки чиновников и бандитов, бандитов и чиновников, впрочем, какая между ними разница?

Пьяницы скрестили пальцы, чтобы милиция их не нашла и никто бы не вспомнил, что именно они угнали этот автомобиль, виновника катастрофы. Поплевав через плечо и мысленно взмолясь всем богам, они трусливо повернулись и торопливо ринулись прочь.

Между тем, из бочкообразных вагонов вытекала и вытекала неторопливо некая жидкость. И, если бы наши пьяницы подошли и наклонились к образовавшимся лужам, то сразу же и без сомнения их носы чутко уловили бы характерный запах самого настоящего сколько-то процентного спирта.

Машинист и помощник машиниста оказались живы, только в синяках, в царапинах, охая от ушибов, они вылезли через смятую дверь и стояли так, почесывая в затылках до прибытия всяких-яких спасательных служб.

Через какое-то время действительно прибыли тяжелые краны, заспешили рабочие в касках. Работу спасательным службам затруднял лишь ветер.

Он все усиливался и усиливался, от порывов ветер перешел, как будто только ждал крушения поезда, к делу. Со свистом носился он вокруг, кружил и поднимал в воздух мусор. Дул с такой силой, что спасатели принуждены были цепляться, за что попало, ноги их поднимало кверху, и кое-как добравшись до тяжелой техники, они спрятались внутри кабин, недоумевая на невиданный ураган. И откуда он только взялся?..

Вихри кружились над землей, над растекшимися из-под вагонов лужами спирта. Ветер все усиливался, усиливался и наконец, закрутился в большую воронку. Смерч быстро высасывал, словно пылесосом спирт с земли, качал продырявленные и поврежденные вагоны из стороны в сторону и из них текли и текли вверх толстые водяные струи. Спасатели только безмолвно наблюдали, вцепившись изо всех сил в двери качающихся и подергивающихся от усилий удержаться на твердой поверхности земли, тяжеленных машин.

Наконец, напившись, смерч, то останавливаясь, то спотыкаясь, то неровно продвигаясь вперед, совсем как пьяный человек затанцевал прочь от места крушения.

Какое-то время он еще кружился вдоль путей, обрывая провода, но после свернул к окраине города, где присоединился к нарастающей грозе.

Спасатели, выбираясь из укрытий, лишь головами крутили, это же надо, все к одному, столько работы прибавилось!..

…Между тем, Плакса видел начинающуюся грозу, но уходить со двора не хотел, сколько Слон его не упрашивал.

Они быстро добрались до дома, поймали такси, по дороге высадили того самого гостя, заметно протрезвевшего и от страха наказания за содеянное, искусавшего себе все ногти до мяса.

У Плаксы был собственный дом, не то, что у Слона, жившего в душной квартире на последнем этаже блочного дома, тут же неподалеку.

Оба не хотели спать. И Слон, любивший творческую деятельность больше чем нытье и слезы, принялся сооружать салат, в потемках разыскивая необходимые овощи и зелень на грядках. Плакса естественно плакал. Он уселся на ступеньку крыльца и, опершись локтями на колени, вцепился себе в волосы, норовя выдрать с корнем. Он с ужасом представлял гибель машинистов поезда и, мучаясь от угрызений совести, унывал ежесекундно.

Вдали, постепенно приближаясь, грохотала гроза. Через довольно малое время угрожающие черные клубящиеся тучи придвинулись и нависли всей своей массой над домом.

Друзья затаили дыхание. Плакса перестал плакать, а только мелко-мелко закрестился, отступая за широкую спину Слона, он влез в сени, выглядывая оттуда со страхом на грозу.

Гром прозвучал так сварливо, будто на небо залезло стадо недовольных ворчливых старух. Потом загремело, забухало. Будто, разом, старухи взбесились, схватили свои трости, костыли, и принялись ими стучать в огромные барабаны.

– А, может, они там ковры выбивают! – предположил на сомнения Плаксы, неунывающий Слон. – Гляди, вон и пыль из ковров полетела!

По улице действительно взметнулась столбом пыль, рванула к самому небу и тут же опала, из туч полилось. Сплошной ливень бурливо зашумел, понеслись повсюду водяные потоки.

Слон любил дождь. Он никогда не боялся простудиться, а напротив так и норовил всегда вылезти и пошлепать по лужам. И тут он вышел, спустился с крыльца, радуясь и подставляя лицо под прохладные струи дождя.

Дождь слепо хлестал по щекам, стекал по зажмуренным глазам, попадал в приоткрытый рот. Внезапно, Слон бросился в дом. Через мгновение уже выбежал с тазами, ведрами, банками. Расставил во дворе.

Плакса изумленно таращился на его действия, Слон метался из дома на улицу, с улицы в дом.

– Чего это ты? – промолвил, наконец, обалдевший от непонятной деятельности своего друга, Плакса.

– Дождь-то, – тяжело дыша, пояснил Слон, – алкогольный!

– Чего? – не поверил Плакса и принюхался.

Действительно, в воздухе вполне ощутимо пахло спиртом. У Плаксы даже слезы высохли. Он торопливо метнулся к соседям, через забор.

Скоро вся улица, разбуженная совестливым Плаксой, не все же только им двоим радоваться на невиданный подарок небес, принялась запасаться «живительной» влагой.

А Плакса, зная, что деятельный Слон наполнил уже всю посуду в доме вплоть до чашек, просто встал посреди двора, запрокинул голову и пил, наслаждаясь благодатными струями спиртового ливня.

Впрочем, ливень скоро закончился. И туча, сердито погромыхивая, поползла себе дальше. Веселые соседи радостно переговаривались друг с другом, делясь впечатлениями от произошедшего, до утра никто не спал, процеживая через марлю собранное пойло. Батареи бутылок, заткнутые пробками, выстроились у каждого в кухонных шкафах, на полу, в погребах.

А утром, о происшествии напоминали разве что пьяные куры. Сбившиеся в беспорядочные стаи они бродили бесцельно по дворам, покачивались и приседали, распустив крылья. Многие спали, задрав ноги с растопыренными лапами, повалившись, кто где, будто застигнутые внезапной чумой. Со снисходительным видом, обнюхивая пьяных кур, тут же бродили пьяные собаки и пьяные кошки, напившиеся из спиртовых луж, разлившихся повсюду. Спирт стоял даже в канавах. Перепившиеся люди спали, уронив отяжелевшие головы в подушки и им было все равно, хоть атомная бомба упади сейчас им на головы, не проснулись бы.

Между тем, покореженный состав, кое-как с путей убрали, рельсы заменили, искалеченный автомобиль вернули хозяину, оказавшемуся чиновником с известной тягой к взяткам. Чиновник особенно не расстроился, он без труда доказал в милиции, что машина была угнана. Кем? Неизвестно!

Жизнь потекла себе дальше. И только Плакса был доволен и чуть ли не впервые в жизни улыбался, узнав из новостей, что похороненные им мысленно машинисты поезда остались живы, а все прочее разве было важно, тем более повсюду, в шкафах, на полках стояли, поблескивая прозрачными боками пузатые бутылки, полные неожиданного дара небес – самого настоящего спирта!..