Любомир проснулся на рассвете, но не открыл глаз, ожидая, когда к его векам прикоснутся алые пальцы зари и поток золотых лучей хлынет ему в лицо.

Он спал на раскладушке, на балконе. Нет, места в квартире вполне хватало. Просто тяжкий дух перегара от вечных пьянок родителей был невыносим.

Любомир мало обращал внимания на отца и мать. Отец увлеченно пил горячительные напитки, по временам бушевал, ввязывался в драки и садился в тюрьму за поножовщину. Мать бегала к нему в тюрьму, преданно передавая передачки. Часто плакала над фоткой отца и писала ему длинные безграмотные письма, полные любви и печали. Отец отвечал короткими сухими отписками. Через пару лет он выходил из тюрьмы, мать счастливо плакала, оба они неловко обнимаясь, улыбались, недоверчиво и с надеждой заглядывая друг другу в глаза, а потом начинались опять бесконечные застолья, которые заканчивались-таки дракой отца с собутыльниками, криками, ревом матери и кровавыми каплями на полу…

Любомир жил в этой квартире отдельно от родителей. Мать его не замечала, а отец, выйдя из тюрьмы, долго, с изумлением его разглядывал, пытаясь вспомнить, кто он таков?.. С малых лет Любомиром занималась бабушка-соседка, она его кормила и одевала, учила читать и писать. А пьянствующая мать только бормотала слова благодарности. Соседка растила Любомира словно собственного внука. В семь лет он пошел в школу. И учителя долго не знали, что Любомир, в принципе, дитя алкоголиков. Длительное время, вплоть до ее смерти, они считали Любомира внуком бабушки-соседки. Он у нее и жил, предано доверяя ей свою маленькую жизнь и простую душу.

Она умерла, когда Любомиру стукнуло пятнадцать лет. Он вынужден был, скрипя сердце, вернуться в вонючую захламленную квартиру родителей. И родители, едва заметили его появление.

Любомир обдумывал, конечно же, планы в отношении своей дальнейшей судьбы, он стремился закончить восьмой, по сути, выпускной класс и перейти в строительное училище, где государство обеспечило бы его койкой в общежитии. Дальше он не заглядывал, а пока вынужден был мириться с пьяницами-родителями.

Переступив через неподвижное тело пьяного отца лежавшего колодой на полу, Любомир прошел на кухню. Вымыл эмалированный чайник, чашку, вскипятил воду, и безрезультатно поискав заварки, просто насластил кипяток остатком сахара, выпил торопливо. Голода он старался не замечать, уже адаптировался как-то к постоянному отсутствию продуктов. Родители-алкоголики нисколько о нем не заботились, в доме можно было бы отыскать разве что кусок черного хлеба, но и только. Грязная газовая плита почти никогда не включалась, нечего было варить, да и не зачем. Алкоголики почти никогда не питаются, а лишь пьют, закусывая чем придется, а то и вообще не закусывают. Вино напрочь отбивает охоту есть, разжигая аппетит только для того, чтобы глотать рюмку за рюмкой.

Любомир жил школьными обедами, нередко уносил из столовой куски хлеба в карманах форменных брюк, зная, что вечером непременно забурчит недовольно желудок, требуя пищи.

День, о котором пойдет речь, выдался на воскресенье. Любомир не особо расстроился, что будет голодать. Весна заглядывала в окна и умудрялась рассыпать веселые искры солнечного света даже по облупленной, грязной кухне пьяниц, родителей Любомира.

Он быстро нацепил легкую курточку и выбежал прочь, оставляя неприятные впечатления от родительского дома далеко позади себя.

Любомир уже спустился по ступеням лестницы вниз, как из дверей квартиры на первом этаже выглянула женщина. Лет двадцати пяти, молодая, но уже разведенная, она каким-то жадным взглядом оглядела стройную фигуру Любомира, схватила его без лишних слов за руку и втащила к себе в квартиру.

Здесь, надо сделать небольшое отступление…

Еще за год до смерти бабушки-соседки молодая женщина поняла, что сильная колдовская сила влечет ее к юному Любомиру. Безо всякого сомнения существовала некая таинственная связь, соединяющая их сердца.

Понимая, что он слишком мал для нее, она, тем не менее, постоянно следила за ним, не в силах насытить своей жадной страсти. Тихонько выскользнув, по утрам и идя за ним по улице, она, в конце концов, останавливалась перед дверью серого здания школы, где он учился. Застыв на мгновение, она разглядывала эту дверь самым пристальным подозрительным взглядом. Ревность шевелилась у нее в груди.

Смерть бабушки-соседки развязала ей руки, и она почти перестала таиться. По вечерам она старалась подсторожить Любомира у подъезда, зная, что он все время бродит где-то вне дома. И увидев его, она нетерпеливо вглядывалась в хорошо знакомую фигуру. Она изучила все его жесты и движения. С нарочито спокойным и безмятежным видом здоровалась с ним и глубоко вдыхала смешанные ароматы черного хлеба и горькой пыли городских улиц, исходящие от него.

Они не общались, а только вежливо кивали друг другу при встрече, играя роль хороших соседей. Любомир и не подозревал, какую бурю чувств он вызывает у молодой соседки. Любовь никогда еще не касалась его сердца. Он был наивен и безмятежен.

Любомир, недоумевая, остановился в прихожей, но соседка неловко и заискивающе улыбаясь, совсем как мать отцу после его выхода из тюрьмы, повлекла парня за рукав в комнату.

Он, спотыкаясь, прошел, и остановился, удивленно оглядываясь. Комната была преудивительной: обои цвета темного золота; книжный шкаф шоколадно-золотистого оттенка; коричневый диван застеленный покрывалом того же золотого цвета; роскошный ковер с узором золотых роз и журнальный столик на колесиках, естественно, того же цвета, было похоже, что он попал в чертоги восточной красавицы, балдахина еще не хватало, а может восточных сладостей?..

Соседка метнулась на кухню, и скоро перед Любомиром появилось полное блюдо пышных булочек, чашка темного сладкого горячего чая, конфетница с шоколадными конфетами, блюдо со сладкими финиками… На финиках Любомир задержался подольше, ему никогда не удавалось попробовать эти диковинные сладости.

Соседка сделала приглашающий жест и напряженно улыбаясь, села на диван. Любомира не надо было упрашивать, он быстро расправился с булочками, поел фиников, запил чаем, заел конфетами и наконец, насытившись, обратил внимание на соседку.

Соблюдая приличия, понимая, что перед ней, все-таки, мальчик, а не мужчина, она неуверенно пролепетала что-то о необходимости мужской помощи по дому. Любомир беспомощно заморгал, пытаясь вспомнить что-нибудь из школьной программы по труду. И замотал отрицательно головой, признавая, таким образом, полное бессилие. Конечно, гвоздь он сумел бы еще забить, но починить водопроводный кран или электрическую розетку, вряд ли, отец его никогда ничему не учил, едва ли вообще вспоминая, что у него есть сын, а чему учит школа? Ничему! Только время отнимает, да силы и чего греха таить многих делает неврастениками и законченными параноиками.

Между тем. Соседка принесла из другой комнаты патефон, поставила пластинку, села рядом и уставилась на Любомира большими влюбленными глазами. Прекрасная мелодия наполнила звучанием квартиру соседки. Любомир любил хорошую музыку. Он откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза, музыка текла сквозь него, согревая его сердце уютным теплом. Он погрузился в транс, чувствуя мелодию во всем теле. Музыка была настолько прекрасной, что душой он стал отделяться от тела в попытке оставить жизнь, и взлететь над самим собой, улететь в другие сферы, в другие миры, где его жизнь наверняка, он верил в это, стала бы более яркой и наполненной, нежели эта, никуда не ведущая и бессмысленная.

Соседка подобралась поближе, наклонилась, и больше не контролируя себя, прижалась теплыми мягкими губами к его губам.

Любомир открыл глаза и изумленно взглянул на нее. Ее глаза, сияющие преданной любовью, оказались совсем рядом. Он поглядел на ее аккуратный прямой носик и красивые губки. И снова в глаза. Она не выдержала его пристального взгляда, наклонила голову, скрывая свои чувства под тенью длинных черных ресниц.

В душе у него царило смятение и страх, одновременно. Он не мог придти в себя, он никак не ожидал этого… А она, едва-едва касаясь его рук тонкими пальчиками, заговорила быстро, как видно, заранее обдуманную речь. Он слушал, приоткрыв в удивлении рот, не в силах поверить, что именно ему выпал жребий слушать такое. Он верил и не верил…

Любомир обладал яркой внешностью. У него были белые кудрявые волосы, темные печальные глаза и полные губы. Он еще не брился, хотя светлые усы уже пробивались у него над верхней губой.

Бабушка-соседка, на руках которой вырос Любомир, приучила его к дальним прогулкам в поля да леса. И оставшись на свете без неё, он нередко уходил за три километра от дома в лес, раскинувшийся возле окраины города, возле его дома.

Он взбирался на самую вершину самой высокой сосны и стоя на гибкой тоненькой веточке, оглядывал окрестности. Чёрные поля, усеянные сосредоточенными фигурками грачей, опушки леса покрывшиеся лёгким пушком зелёной травы и жёлтыми головками мать-и-мачехи, кустарники, окутанные легкой дымкой молодой листвы, далёкую речку с голубой водой – всё волновалось и расцветало в лучах весеннего солнца. И сосна щедро струила к небу душистый, весь пропитанный запахом хвои и смолы, аромат, такой, что впитывался даже в душу, проникая сквозь кожу, наполняя кровеносные сосуды, заставляя глубже дышать и либо погрузиться в дрёму, либо, напротив, загореться деятельностью.

Любомир жил природой и воспоминаниями об уюте и чистоте мира бабушки-соседки.

И потому он повёл нерешительно взглядом по шикарной комнате молодой женщины. Сглотнул, понимая, что она от него хочет и, помедлив, согласился.

Родителям опохмеляющимся, с утра, за стаканами портвейна Любомир ничего не сказал, они едва бы заметили его отсутствие в своей жизни. Он собрал, торопясь передумать, свое немногочисленное имущество и переехал в квартиру на первом этаже.

И сидя, в тот же день, на кухне за большим круглым столом, накрытым белоснежной праздничной скатертью особо не задумывался над своим положением, а чувствовал себя, как дома. И глядел, с удовольствием на кружевные салфеточки, на фарфоровые тарелочки с позолоченными краями. В ярком свете весеннего солнца в прозрачных бокалах блестело драгоценным гранатом, красное вино.

А молодая соседка, так и вилась вокруг Любомира, заглядывая с преданной любовью ему в лицо. В ее руках тарелки, вилки, кастрюли будто плясали сами по себе. Швабра с половой тряпкой быстро намывала пол, белье переворачивалось в тазу для стирки, ополаскивалось и подвешивалось за скрепки на бельевой веревке. И Любомиру даже казалось, что она не замечает тяжких для многих женщин обязанностей и хлопот по дому.

Они уже обсудили, что он закончит восемь классов школы и поступит в строительное училище, получит диплом, а потом наступит время ему заботиться о ней, о молодой женщине полюбившей его. Сплетни и слухи, разница в возрасте их обоих нисколько не пугала. В короткий срок они подумали даже о свадьбе, и Любомир с удивлением обнаружил, что жить в этом мире не так уж плохо. Новое ощущение всецело захватило его, грозя поглотить совсем, но он был не против, а предался совершенно новому для себя качеству – страстного любовника…

Родители Любомира о его переселении к молодой соседке узнали только через месяц и нисколько не озаботились этим, им было, грубо говоря, абсолютно наплевать, как живет их сын и, если бы он, скажем, оказался в могиле, на кладбище, они и тогда бы не задумались над его судьбой, никогда бы не навестили, а так бы и жили посреди своего однообразного мира пьянок, драк, тюрьмы, передачек, не желая ничего другого…