Часто, за бутылкой водки один довольно честный малый по имени Гарик любил вспоминать своего друга, Йосю.

Жил Йося неподалеку от Гарика и славился своими странностями. Обитал он в маленькой и захламленной квартирке, спал на кипах книг, на которые бросал старый матрац. На все вопросы постоянно твердил, что вот скоро получит новую квартиру, а эта так себе… Дома у него почти никто не бывал, а если кто и заходил нечаянно, потом жалел о потерянном времени и вспоминал дискомфорт, что испытал. Зато Йося у всех своих многочисленных знакомых и завтракал, и обедал, и ужинал по многу раз. А, если у кого, не дай Бог, приключалось горе, Йося просто прописывался на жилплощади у бедолаги. Он всегда довольно искренне имитировал сочувствие и делал вид, что живет чужими заботами. Он, как пиявка, все лез и лез к людям, и те просто не знали, как от него избавиться.

Однако поручения выполнял неукоснительно, и все подарки передавал, не забывая при этом угоститься за чужой счет. Постепенно к нему привыкали и уже праздники не мыслили без Йоси, даже дни рождения своих детей не справляли без привычного всем еврея.

И вечно он входил в общество с прибауточками, с шуточками, с улыбкой на полных губах. Все праздники знал и непременно поздравлял верующего с днем какого-нибудь Святого, а атеиста ободрял по поводу погоды. И, если дождь, говорил, что скоро выглянет солнце и, если зима, мечтал вслух о весне и, если весна, желал урожайного лета…

Но при всем при этом Йося был запойным и изредка пропадал из вида, выпадал, так сказать, из ритма жизни многих своих знакомых. Вот в один из таких месяцев исчезновения Йоси, Гарик решил проведать друга…

Приоткрытая дверь в квартиру висела на одной петле. К Йосе едва можно было пробраться через захламленный коридорчик. На кухне, за облупившимся столом, уронив голову в тарелку с макаронами, храпела неизвестная пьянь. На полу – грязь. На газовой плите – почернелые страшные сковородки с засохшим чем-то неопределенного цвета. В комнате – вытертый чуть не до дыр пол, расшатанный стол завален пустыми бутылками, грязными газетами и скелетами вобл. У стены – широченный просиженный матрац с засаленными подушками, под матрацем кипы старых книг; на окнах, на полу, на тумбочке со старым телевизором – окурки и пепел… И сам Йося, едва придя в себя от пьянства, сидел в продранных спортивных штанах, в рваной майке, в шлепках на босу ногу, сидел безобразный и тупой, и ничегошеньки не понимающий на таком же негодном и никому не нужном стуле.

– Гарик, мне бы чаю! – жалобно проскрипел он.

Гарик налил воды в чайник, зажег конфорку и, морщась от брезгливости, скинул страшные сковородки в раковину. Храпевшая за столом пьянь пошевелилась, но не проснулась.

Гарик сходил в свой дом за моющими средствами, за своим чаем, потому что у Йоси ничего не оказалось. Пришлось Гарику захватить также и сахар. Потом он прибирался у Йоси долго, наверное, весь оставшийся день. Пьянь на кухне разбудил и вытолкал вон, не стоило и рук марать.

Йося блаженно пил крепкий чай. Он всегда после запоев отпивался чаем. Гарик бесцеремонно отобрал у него кружку и потащил Йосю мыться в хрустально-чистую ванну. Потом Йося одетый в чистое белье своего друга, сидел в отмытой кухне, опять пил чай и кивал, соглашался с доводами Гарика, что да, пить он не умеет, раз запойный, за своим жилищем не следит; привечает всякую шантрапу и, вообще, почему входная дверь висит на одной петле?..

Вместе они пришли к выводу, что пить горькую не надо бы, а надо как-то по-другому, что ли жить, но вот как жить по-другому они не знали и надолго задумались над этим трудным вопросом, сидя за горячим чаем в чистой квартирке с починенной входной дверью.