Ленка Кузнецова вскочила рано, как всегда под грохот строительства
соседнего дома. Первым делом подбежала к окну, покорчила рожи, сквозь тюль всё равно не видно. Озабоченные строители мелькали прямо мимо её окон. Задрала рубашку, запрыгала голыми титьками у самого тюля, вот-вот, глядите подлецы, ах не видите, так вот вам, завертела тощим задом, а вот так? Строители ничего не видели, дневная зановесочка надёжно скрывала проказы Ленки. Напрыгавшись вдосталь, отправилась на кухню. Тут уже гремела посудой СБКК – Собственная Безопасность Коммунальной Квартиры, бабка Тася или попросту Таисия семидесяти с лишним лет, довольно резвая, проворно бегала из комнаты в кухню, из кухни в комнату, всё про всех знала, всё разумела и была зла на весь белый свет, ворчлива, ну и конечно, недовольна. Лил ли на улице дождь, она кричала что вот, мол, сыро как! Светило ли солнце, она кричала что вот, мол, жарко как! Тут же Ленке попало за строителей, которые, такие-сякие разбудили её старенькую Тасю, аж в половине восьмого утра! Ленка молча, проглотила гневные вопли бойкой старушонки, привыкла уже быть без вины виноватой во всём, что раздражало СБКК. Тряхнула головой, отгоняя неприятные впечатления вызванные криками бабки Таси, и сунулась под кран, тёплые струи воды полились в уши. Меж тем бабка распоясалась и орала матом в открытое окно строителям, что они все, и с., и б., и как они ей надоели. Ленка выдернулась из-под крана, быстренько оттащила взбесившуюся бабку от окна, закрыла створки, всё, концерт окончен. Напрягшиеся было, строители разошлись, недоуменно улыбаясь. Таисия, немного поворчав, отправилась к крану, в котором только что «купалась» Ленка. Бабка любила прихорашиваться. Ленка задумчиво смотрела на неё. Когда-то, должно быть, бабка Тася выглядела прехорошенькой девушкой и смотрела на мир глазами, светившимися доверием и любовью. Она даже участвовала в спортивных плаваниях и побеждала, многочисленные грамоты, кубки валялись в пыли у нее под кроватью. Ростом она, наверняка, обладала незаурядным, хотя, к старости, чуть стопталась, одним словом, бабуська едва-едва своей премудрой головой до дверной притолоки не доставала. Здоровый свекольный румянец, каким обладают, в обыкновении, дети, расцветал на ее щеках во время приступов умопомрачительного гнева, вот как теперь, в остальное время бабка Тася была бледна и вид имела изможденный, как и положено, собственно, старому человеку. Из-за своего необыкновенного роста, она, однако же, никак не могла подобрать себе одежды и потому дома ходила в мужицкой огромной матроске, этакой полосатой майке и в огромных спортивных штанах, а на улицу надевала, летом, голубой платочек на голову и джинсовый костюм с мужской рубашкой. Платочек в этой ситуации выглядел достаточно дико, но, по мнению самой бабки Таси должен был наводить прохожих на мысль, что они видят, все-таки, бабушку, а не нечто непонятное, тем более что это непонятное очень любило обуваться, вдобавок ко всему прочему в спецназовские берцы…
Бабке Тасе, действительно было больше семидесяти лет, но свой точный возраст она, почему-то скрывала и когда ее спрашивали, неожиданно озаряла вопрошающего застенчивой улыбкой и отвечала, вся сияя, неизменное:
– Мне минуло семнадцать лет…
И всю жизнь она прожила в этом доме, чуть ли не родилась здесь, едва успели ее мать довезти до роддома. Ее родители из нормальных, рабочих, трудились на заводах и фабриках любимого Ярославля. И бабка Тася трудилась, проработала мастером на моторном заводе до самой пенсии, приобрела там привычку орать из-за постоянного грохота и лязга в цеху, а нормально разговаривать разучилась.
Страстная правдолюбка и коммунистка, ничего не нажила, кроме родительской комнатки в четырнадцать квадратных метров в старом доме купца Дунаева, что на улице Флотской дом 1/18 в Ярославле. Дом, когда-то потрясающий, красивенный, осыпался прямо-таки на глазах. Третий этаж расселили давным-давно, еще при советской власти, второй же и первый забитый жильцами гудел, как улей каждую весну, приходили официальные бумаги, что-то надо было подписывать, измученные ожиданием на общих кухнях, люди начинали дико спорить и ругаться. Бабка Тася кричала всегда, конечно же, громче всех, но доводы ее сводились, почему-то к «попугайчику». Ей никак не удавалось разрешить задачки, откуда у нормальных людей живущих, как правило, на одну зарплату, такие деньги? Ведь жилье в «попугайчике» тянуло даже не на один миллион рублей, все-таки, шикарное место, почти, что на набережной. А кредит на покупку квартиры легче русскому человеку получить в странах той же Азии, чем в родной стране…
И однажды, Ленка возвращаясь с работы, а работала она бухгалтером в одной скромной конторе, застала такую сцену. Бабка Тася подстерегла того, кто купил квартиру в новом доме. Ответственным квартиросъемщиком оказался невысокий, толстый, лысый мужик с пустым взглядом. Он все время жевал жвачку, часто освежая ту, что во рту, новой пастилкой и постоянно оглядывался на черный автомобиль, из которого только что вылез. Видимо, машину свою он высоко ценил. Это и решило исход битвы. Собственно, битва – громкое слово. Рыжий мужик бабку Тасю не замечал, она и ее вопли о том, откуда он взял деньги на покупку жилья в столь приятном доме, оставил без ответа и важно, переваливаясь, будто индюк с боку на бок, проследовал мимо правдолюбки к строителям. Бабка Тася, не стерпев такого к себе отношения, бросилась к его машине и нанесла большим ключом, а у нее от входной двери был старинный, большой ключ. Нанесла несколько точных ударов по дверце авто. Лысый мужик тут же потерял всю свою важность и, ругаясь, на чем свет стоит, бросился к бабке. Нет, драки не произошло. Бабка Тася проворно убежала, заскочила в свой подъезд, замкнула входную дверь с той стороны. Лысому осталось только бессильно орать и пинать ногами крепкую дубовую дверь. Бабка Тася отвечала ему хихиканьем и матом. Наконец, новый жилец нового дома решив, что имеет дело с сумасшедшей, заметно расстроился, кто же заплатит за царапины на дверце любимого механического друга?.. Вскоре, от него и от его авто осталось одно лишь бензиновое облачко, ретировался лысый. А бабка Тася победоносно отперла дверь, впуская пораженную размахом начинающейся войны Ленку Кузнецову домой.
Из задумчивости ее вывел новый бросок бабки Таси. Она, вдруг, выпрыгнула в двери, скатилась по лестнице и вырвалась во двор. Через минуту опешившая от неожиданности Ленка увидела из окна кухни самую настоящую драку. Нет, она не успела, все-таки не успела ее предотвратить…
Да, СБКК была огромного роста, для борьбы, случайно, наверное, выбрала подходящего себе детину. Оба боролись за лопату, оба кружили на одном месте, тяжело пыхтя и выкручивая очень нужный инструмент из рук друг у друга. Растерявшиеся строители вокруг никак не могли понять, что же им делать? А их сотоварищ реплик к спасению не подавал, озадаченный внезапной, почти мужицкой силой старой женщины. Через несколько мгновений бабка Тася решила исход битвы, рванула лопату с мужиком на себя, и обалдевший строитель оказался носом к носу с бабкой. Она явно дожидалась, пока он с трудом переварит ее крупный план. Яркая зелень в ее глазах переливалась, словно готовая закипеть. Неожиданно, бабка Тася пронзительно, будто соловей-разбойник, свистнула, строитель выпустил лопату из вспотевших ладоней, и бойкая старушонка убежала в подъезд, замкнув, как и ожидалось входную дверь на ключ. Она еще может и надеялась, что к ней будут ломиться за трофеем, но никто ломиться не стал, строители, все время, озираясь, ушли на другую сторону дома, в конце концов, и там дел было много, а они – люди подневольные, не хозяева жизни, всего лишь рабы. Это и заметила Ленка, когда бабка Тася впустила ее домой. На что бабка махнула рукой, война есть война, косит всех без оглядки и церемониться нечего, незачем в половине восьмого утра будить ее старенькую уже бабушку, не хотят понимать, ну и не надо. Ленка вздохнула, будет тяжело.
Бабка Тася была для Ленки родной, так бывает, когда собственные родственники бросили. Ленка, по молодости лет, влюбилась не в того парня, выскочила замуж, родила ребенка. Мать и сестра все время были против ее брака и талдычили, и предупреждали, недовольно поджимая губы на ее мужа. А Ленка любила и верила ему. Муж, так себе, выпивоха, болтун и пустой человек стал ее побивать, не зная, как выдворить из своей жизни, обзывал по-всякому, в том числе и кикиморой, и идиоткой, и дурой. И, в конце концов, так ее избил, что Ленка бежала на улицу с ребенком, в чем была. В тот же день пришла со своим грудным сыном к матери и сестре и те, не скрывая своего раздражения в один голос стали ругать, попрекать, что не слушалась их наставлений, а теперь нечего тут слезы лить. Сестра, старше Ленки на пять лет проорала, указывая ей на дверь:
– Твой ребенок, вот иди и воспитывай его одна!
Ленка и ушла, прижимая к груди своего сыночка.
На улице, под проливным дождем, ее подобрала бабка Тася. Привела в свою комнату, переодела в сухое, ребенка завернула в теплую простыню и одеяло, напоила, накормила их обоих и через некоторое время так избила ее мужа, что он все сделал, как она потребовала. Дал Ленке развод, согласился на алименты и разменял свою однокомнатную квартиру на две комнаты. Одну Ленка сразу же приобрела рядом с комнатой бабки Таси в доме купца Дунаева. С тех пор она и считала себя ответственной за бабушку, спасшую тогда ее саму и ребенка от смерти. Теперь ребенку было уже семь лет, скоро в школу. А с матерью и с сестрой Ленка больше не общалась. Какие это родственники? Наверное, так и проверяются все те, кто прикидывался до поры до времени родными, все те, кто на самом деле всегда были чужими. Такие времена, чужие как родные, а родные как чужие…
Между тем, бабка Тася была куда как довольна, удалось по ее мнению выиграть еще одну битву!
Ленка застала ее за странным занятием. Бабка Тася лихорадочно расставляла крысоловки. В доме, действительно, водились крысы, крупные, почти, что с кошку. И слушая по ночам крысиную возню под полом своей комнаты, бабка Тася злорадствовала, представляя, как крысы прогрызут «попугайчик» вдоль и поперек, что им хилая современная кладка, ежели они старинную, толстенную прогрызают! На вопросы Ленки, зачем бабка Тася городит крысоловки, хитрая старушенция ответила благодушным смехом и ответом:
– Увидишь!
На следующее утро Ленка Кузнецова проснулась от победного вопля. В крысоловки попались две жирнущие крысы. Обе страшно беспокоились и протягивали к людям сквозь решетки розовые человеческие лапки, при этом вставали на ноги, вытягивались во весь рост и головами упирались в потолок клетки. Ленке стало их жалко, но только не СБКК. Она живо схватила обе клетки и рысью бросилась к «попугайчику». Скатилась по внутренней лестнице в подвал дома, рассыпала кругом корок хлеба, колбасных шкурок и выпустила крыс, а сама в два прыжка оказалась на верхней ступени лестницы и закрыла двери. Ленку, прибежавшую за нею следом, она бесцеремонно утащила прочь, а то строители могли бы заметить. Часы показывали только семь утра.
В тот же день строители воевали с крысами. Негодующий визг хвостатых разбойниц был слышен, наверное, за два квартала. Жильцы старого дома высыпали на улицу, а бабка Тася радовалась, выглядывая из окна кухни, и пришептывала:
– Всех, всех крыс переловлю и запущу к вам, чтоб вы сдохли!
Ленка Кузнецова только плечами пожимала.
Наконец, взбудораженные строители высыпали во двор, из их нестройных речей стало ясно, что битву они проиграли. Умные крысы скрылись где-то в доме…
А вечером, когда стройка затихла, бабка Тася пришла к сторожу «попугайчика». Сторожем оказался мужик лет шестидесяти, седой с большою бородищею и хитрым прищуром всезнающих глаз, но недостатком этого человека являлась его страсть к разного рода, горячительным напиткам. На этом и сыграла бабка Тася. Слово за слово, поспорила со сторожем, что перепьет его и потрясла перед его носом четырьмя бутылками водки. Мужик соблазнился, тем более он был о себе, как о пьянице, очень даже высокого мнения. Через некоторое время все четыре бутылки были опустошены, пьянущий сторож валялся на полу своей сторожки, а бабка Тася немного все-таки пьяная и потому более энергичная принялась за дело. Она живо перетащила в свой дом, в подвал все лопаты, кирки и прочие инструменты, потом принялась за мешки с цементом и прочую строительную дребедень, когда дело дошло до кирпичей, закрапал дождик, но это только подмогло немного взмокшей от пота бабке Тасе. Одним словом, они прихватизировала все, что смогла утащить, поверьте, стройка была остановлена…
Утром, Ленка Кузнецова проснулась от криков и спора сразу многих людей.
Возле «попугайчика» толпились испуганные строители, какие-то представительные люди, видимо хозяева стройки, тут же стоял сторож, виноватый и растерянный. Последний, все время жалобно оправдывался и тыкал пальцем в сторону старого дома. В воздухе подпрыгивали слова: «Обокрали», «нет цемента», «нет кирпичей».
Ленка выскочила из комнаты и затарабанила в двери бабки Таси. Заспанная, но довольная она открыла Ленке и сразу все рассказала. Ленка бросилась в подвал, строительные дела из «попугайчика» в изобилии валялись там и привлекали внимание. Не слушая похвалебных речей бабки Таси, Ленка полезла на чердак дома, там свален был всякий старый хлам. Бабка Тася следовавшая за Ленкой тенью, не поняла вначале ее действий, а после и сама включилась в работу. Весьма живо, они перетаскали старые пропыленные матрасы, раздрипанные одеяла, тумбочки, переломанные стулья, толстые тяжеленные подушки и забросали сверху все улики в подвале так, чтобы было не подступиться. Бабка Тася из своей комнаты еще вытащила старинный комод, еле-еле он протиснулся в дверь подвала и застрял на лестнице. А тут в их дом постучали менты. Вежливые, но почему-то очень «холодные» люди в форме, прошли по всему дому, везде заглянули и даже в подвал, но ничего не нашли.
Бабка Тася радовалась, а Ленка вытирала холодную испарину.
В тот же вечер из «попугайчика» пришел парламентер с белым флагом. В данном случае флагом служил платок в его руке. Он нервничал, вытирал платком загорелую лысину и свои красивые загорелые руки. Дядька, как видно, побывал на курорте. Бабка Тася злобно щурилась, за всю свою жизнь она съездила только в Ленинград, ну еще в Карелии побывала по путевке, а моря так и не видывала никогда… Парламентер прошел на кухню, и пораженно остановился. Видимо, он еще не видывал коммунальных кухонь, тем более таких, в старом доме почти сто пятидесятилетней давности. Низкий полукруглый потолок был закопчен до невозможности, зеленые, когда-то покрашенные стены, крашенные, конечно же, еще при советской власти, облезли и висели лохмотьями, в полу зияли черные дыры, прогрызенные крысами и только кое-где замазанные цементом. Мазали сами жильцы. Во всех углах кухни стояли старинные кухонные шкафчики, оббитые для прочности коричневым линолеумом. В общем, обстановка кухонного пространства нового хозяина жизни явно угнетала. Он покрутил головой, недоумевая, как, здесь, вообще, можно жить и быстренько повернулся к бабке Тасе, вкрадчивым голосом предложил ей вернуть строительный материал на ее условиях. Бабка Тася сразу же кивнула, деловито уселась на кривуногую табуретку и выдвинула единственное условие: работать с одиннадцати до одиннадцати и не иначе, не то война продолжится. Парламентер согласился и клятвенно заверил бабку Тасю, что так и будет. Принес свои извинения. Тогда же строителями были перенесены все строительные материалы из подвала старого дома в «попугайчик», а бабка Тася, чувствуя свою вину, выпросила, чтобы сторожа не увольняли, не виновный он оказался, хотя и напился тогда. Сторожа простили. Парламентер, желая угодить бунтарке подарил ей огромную коробку конфет и коньяк, шикарную бутылку стоимостью в две тысячи рублей…
На следующий день стройка началась в одиннадцать утра…
А еще через два месяца после этих событий старый дом на Флотской 1/18 расселили и бабке Тасе дали однокомнатную квартиру на Липовой горе. Ленка Кузнецова со своим сынулей снова жила с нею по соседству. Шестой этаж и вид, что надо, кругом зелень, окраина города, в общем, бабка Тася осталась довольна, квартира с балконом, с ванной и туалетом, но все равно ее тянуло к людям. Привыкнув к коммунальным кухням, к вечным столкновениям, к вечной болтологии, она каждый день спускалась вниз, на улицу и заседала на скамейке вместе с другими бывшими коммунальщиками. И тогда голос бабки Таси гремел на всю округу, а вопросы, мучающие ее, оставались все те же: «Откуда у людей деньги такие, чтобы квартиры покупать в „попугайчиках“?» Как видно, она так этого не поняла!..