Анна сунула в рот сигарету, но не зажгла, ожидая, когда ее кавалер догадается поднести зажигалку. Но он не замечал, увлекшись беседой о своих достижениях и планах на будущее, которое он ловко прикрывал словами: «государственное дело». Наконец, Анне надоело слушать его болтологию и, вынув сигарету изо рта, она сухо осведомилась, когда же он уже что-то закажет? Кавалер тут же всполошился, схватил меню, и моментально пробежав, охватив взглядом не только названия блюд, но и цены, схватился за карман брюк. Анне так и представилась горстка звенящей мелочи, перекатывающаяся вместе с автобусными билетиками и крошками семечек в темном мешке кармана.

Но отчаянно хотелось есть и она, пристально глянув на своего ухажера, выхватила из его скрюченных пальцев меню, быстренько заказала официанту две тарелки грибного супа, две порции мясного рагу, два летних салата и два сбитня.

Он жадно слушал и теребил карман. Обед принесли быстро. Не стерпев, он накинулся и молча, жадно съел. И пока не стал лепетать о финансовых трудностях на благо «государства», она рассчиталась, достав моментальным, точным движением привычного к большим деньгам, человека, нужную сумму.

Повеселевший ухажер болтался рядом, когда они покинули гостеприимное кафе. Анна вынула из пачки сигарету, щелкнула своей зажигалкой, закурила, оценивающе оглядела все его ужимки и ухмылки.

– Ну, а в постели ты тоже баба? – прервала она его словесный поток.

Он смолк, на лице у него явственно отразилось такое вожделение, что и, боже ты мой! Но Анна не поверила, а шагнула к нему вплотную, тесно прижавшись и не давая отшатнуться, обхватила одной рукой, другой проверила:

– Фи! – скривилась она и сплюнула на чистый асфальт. – К тому же импотент!

И зашагала прочь, нисколько не заботясь о чувствах оставленного ею кавалера.

Анна Романовская, последний отпрыск знаменитого рода сумасбродных художников, театралов, поэтов, была двадцатипятилетней упрямой особой.

Светская жизнь, вот что ее интересовало, поэтому в субботние вечера особняк, принадлежавший ее семье, всегда был полон гостей. На празднике жизни царила оживленная атмосфера, в гостиной, комнатах, в саду, словом, повсюду, слышался смех и разговоры о политике, моде, литературе. Знаменитости, окруженные подобострастно прислушивающимися к каждому слову «звезды» поклонниками и поклонницами, растягивая слова, важно говорили о какой-нибудь безделице. Гвоздем программы всегда были либо одухотворенно исполняющий Ференца Листа известный пианист, либо скрипач, виртуозно играющий на скрипке, которому аплодировали стоя. Иной раз, Анна уговаривала засветиться перед публикой неизвестную, но весьма экстравагантную группу, подвизающуюся в стиле хип-хопа. Бывало, соглашался выступать целый оркестр народных инструментов, после чего еще долго гости распевали полузабытые, но такие родные старинные русские песни.

Бывало, к собранию гостей присоединялась бабушка Анны, Анфиса Сергеевна. И касаясь тонкими белыми пальцами кого-либо, робко дотрагиваясь до плеча мужчины или женщины, она шептала трагически:

– Какое несчастье состариться и умереть!

Анфисе Сергеевне сочувствовали, ей уступали мягкие кресла и диваны, но она, игнорируя, лишь покачивала головой и говорила, скорбно глядя на гостей:

– Как жаль, что я так и не дождусь лекарства от старости!

И вскрикивала вдруг, пугая присутствующих:

– Как бы я хотела продлить молодость и вальсировать, ах, вальсировать по паркету рука об руку с молодым мужчиной!

И Анфиса Сергеевна, несмотря ни на что, начинала кружиться, пока внучка, Анна, не уговаривала ее подняться к себе, в комнаты. Передавая на руки нянечке, специально нанятой для ухода за бабушкой, она делала страшные глаза и грозила карой небесной, если в следующий раз та не уследит за своей пациенткой.

Нянечка кивала, но как только Анна отворачивалась, гримасничала. Впрочем, няня была молода, ей было скучно в обществе Анфисы Сергеевны, которая почти весь день спала, в мягкой постели, погрузившись в такой долгий сон, что иной раз казалось, будто старушка и не дышит вовсе. Нянечку звали Ольгой, едва закончив медицинское училище, получив диплом медсестры, она, по знакомству, попала в дом Романовских и была счастлива спокойным сытым бытием своим, а также приличным жалованьем.

Пациентка ее, Анфиса Сергеевна, конечно, была дамой старомодной и со странностями, но Ольга предпочитала не обращать внимания, делая вид, будто ее не касаются чудаковатые и иной раз необъяснимые поступки старушки. Анфиса Сергеевна любила покричать, посердиться, но сердилась она, в основном, на… бесов.

Ольга признавала, что у Анфисы Сергеевны на самом деле пропадают иногда мелкие вещицы, необходимые в домашнем обиходе, объяснить их пропажу она не могла, разве что грешила иной раз на домработницу Юлию Евгеньевну.

Юлия Евгеньевна жила в особняке с начала девяностых, когда Романовские доказали через суд права на свой фамильный особняк и отбили дом у городской библиотеки. Была Юлия Евгеньевна важной, суровой теткой, но любила, когда никто не подсматривал, танцевать. Для того, она вставала на цыпочки, воздевала руки кверху и кружилась, изображая балерину, правда, старый пол предательски скрипел, но это ничего, главное, ведь не это. Одухотворенная и счастливая, выходила она тогда из своей комнаты, заставляя призадуматься дворецкого, по совместительству дворника и садовника, Илью Степаныча, который тоже любил помечтать, но мечты его сводились, как минимум к бутылке красненького, а как максимум, к объятиям Юлии Евгеньевны. Первая мечта всегда была осуществима, а вот со второй возникали проблемы.

Полупьяным, Илья Степаныч был способен на безрассудные поступки. При этом он не терял ни сил, ни сообразительности. Взобравшись как-то по водосточной трубе на второй этаж, он до смерти напугал Юлию Евгеньевну и она, едва не столкнула его вниз, заметив ухмыляющуюся физиономию, возникшую в окне своей спальни. Пьяным, Илья Степаныч делался несговорчив и чрезвычайно обидчив. Повсюду ему мнились заговоры, частенько оставляя домработницу с няней в кухне, где они любили чаевничать по вечерам, он уходил, якобы, к себе в апартаменты, сам же прокрадывался обратно, чтобы подслушивать. В разговоре двух дам, пусть даже о погоде, ему чудилась скрытая ирония и он, негодуя, вскакивал в кухню с криком протеста, чем неизменно пугал до икоты Юлию Евгеньевну и под смех Ольги, ретировался, огорченный, недоумевающий. Сильно пьяным Илья Степаныч делался, просто буен. Бежал на улицу, дрался с прохожими, нередко вступая в бой с крепкими парнями из полиции и уже будучи закован в наручники все равно сучил ногами и норовил ударить головой.

Изредка, раз в год, не чаще, на день рождения Анны, приезжала из-за границы сестра, Татьяна. Ходила с несчастным видом по комнатам, совершенно не спала, а только все сидела возле книжного шкафа, лихорадочно листая замусоленные страницы старинных книг, которые в семье Романовских хранились несмотря ни на что. Книги, большей частью на латыни были не востребованы остальными домашними, но Татьяна читала с необыкновенным вниманием и на вопрос Анны, что же она там хочет отыскать? Татьяна отвечала, едва подняв голову, что мучает ее тайна, тайна семьи Романовских…

Так и тут, незадолго до дня рождения Анны, сестра приехала и занялась чтением домашней библиотеки.

– Что еще за тайна? – насмешливо осведомилась Анна, устраиваясь в мягком кресле, с комфортом закинув ноги на журнальный столик.

– Дед, – коротко ответила Татьяна, со страхом взглянув в глаза своей обожаемой младшей сестрички.

Анна нравилась ей. Они были, как лед и пламя, противоположны и по духу, и по телу.

Анна, стройная, независимая, аристократичная, а Татьяна полновата, зависима от мужа и всегда вид имела такой, как бы это сказать помягче, побитый, что ли.

– А, что дед? – удивилась Анна, с интересом разглядывая свои полированные, покрытые перламутровым лаком, ногти.

– Он приходит ко мне во сне, – шепотом сообщила Татьяна. – Злится и требует развестись с мужем!

– Чем же твой благоверный ему не угодил?

– Думаю, он недоволен подлостью и изменой!

– Погоди! – встрепенулась Анна. – Твой муженек тебе изменяет?

Татьяна отмахнулась:

– Все его гулянки происходят по пьяни и абсолютно несерьезны! Ну, ходит налево, с кем не бывает!

Анна заметно оживилась, заерзала в кресле:

– Кто он? Хорош собой?

Татьяна отвела взгляд, толстые щеки ее покрылись румянцем:

– Перестань, Анька! Пойми, я скучаю! Мой муженек постоянно занят и днем, и ночью пропадает на работе, а мне что делать прикажешь? Хоть бы ребенок был…

Татьяна вздохнула, но тут же воодушевилась:

– Любовник что надо, но всего лишь месяц встречаемся, я вот и думаю, а вдруг!

– Забеременеешь? – закончила мысль сестры Анна.

– Ага! – Татьяна закусила губу, мечтательно поглядела в глаза младшей сестры.

Анна оглядела сестру, прикинула и так, и этак:

– Вижу тебя с ребенком!

– С мальчиком, девочкой? – воскликнула, моментально придя в восторженное состояние, Татьяна.

Анна присмотрелась и объявила торжественно:

– Мальчик! У тебя сын будет! – и предостерегающе подняла палец. – И не заставляй меня смотреть его имя, итак трудно!

– Спасибо, спасибо! – визжала Татьяна, сама не своя от счастья, обнимая сестру и осыпая ее лицо поцелуями.

– Вот, если бы ты помогла мне еще от деда избавиться, – помрачнела Татьяна.

– Да пошли ты его именем Люцифера, – пренебрежительно отмахнулась Анна.

– Думаешь, меня послушается? – сомневалась Татьяна.

– Пригрози! – кивнула Анна и, подумав, решила. – Пожалуй, сама попробую ратовать, чтобы деда забрали на тот свет!

– Ура! – вскрикнула Татьяна.

Анна была сильна.

– Такой уж я уродилась, – говорила она.

Домашние обращались к ней всегда и при любых случаях. Домашние – отец с матерью. Но о них особый разговор.

Старшие Романовские, Вера и Георгий постоянно отдыхали, преимущественно в азиатских странах. Оба любили море и обожали жару. Но не это главное, с рождением Анны, сила рода иссякла, полностью перейдя в маленькую дочку. И ничего нельзя было поделать. Самый старший Романовский, дед, внезапно потеряв возможность управлять бесами и мстить обидчикам, сошел с ума и бросился с моста в реку, вылетел из тела, но не ушел, а беспокоясь о своей дальнейшей судьбе, побаиваясь Владыки Мира, остался возле родственников и объявил себя хранителем семьи Романовских. Его настойчивые приставания никого не трогали, кроме слабенькой во всех смыслах Татьяны. Но об этом уже было сказано.

Иной раз, когда семейным помощь была не нужна, дед не знал, куда себя деть. Тогда он приставал к прислуге дома. Ходил за вечно пьяненьким Ильей Степанычем, являлся ему повсюду и грозил пальцем. Тоже он проделывал с домработницей, Юлией Евгеньевной и она, приготовляя суп, так как еще выполняла функции повара, визжала и кидалась в полупрозрачного деда прихватками. Нянечка, Ольга реагировала спокойнее, тем более явление старшего Романовского, никогда не проходило не замеченным бабушкой, Анфисой Сергеевной, которая всегда сердилась и кричала на него, как на беса:

– А ну, хулиган, брысь отсюда!

Дед, поглядев на нее усталым взглядом, исчезал, со вздохом печали.

Анфиса Сергеевна, правда, еще долго не могла успокоиться, и встревожено, кричала:

– Чего ты тут ходишь? Иди, Домой! Чтобы тебя не ожидало, иди!

И добавляла, гневно потрясая кулаками:

– Здесь тяжкий мир, разве не ясно, дурак ты старый? Тяжкий!

Анна никогда не угрожала деду, никогда не выговаривала ему. Да он и сам побаивался приближаться к Анне, разве что к Татьяне…

На рассвете сестры вышли в сад, босиком, поеживаясь от холодной росы, подняли руки к небу. Закрыли глаза, сосредоточились и хлопнули в ладоши, захватывая белую энергию, щедрым потоком льющуюся с Небес. Протянули эту энергию сквозь себя в землю и оттуда, из-под земли схватили уже красную, перемешивая.

Души сестер затянуло в плотный кокон защиты. Кокон под действием двух потоков энергий, постепенно разрастаясь, обволок их тела и, когда вышел за пределы тел, сестры остановились, закрепляя результат собственными энергиями, схожими с серебристой ртутью.

– На сегодня зарядка окончена! – весело объявила Анна.

– Ах, как здорово! – подпрыгнула Татьяна. – Я теперь летать могу!

Анна поглядела заинтересованно:

– Тебе бы не бросать саморазвитие!

Татьяна рассмеялась, бегом бросилась в дом, но на ступеньках крыльца затормозила, со страхом заглядывая в прихожую.

– Что там? – полюбопытствовала Анна, безо всякого сомнения шагнув в темный коридор.

В сумеречной тени длинного коридора, где высились шкафы-купе, и темнели зеркала, стояла огромная фигура, черная, с полутораметровыми рогами на голове.

Анна смерила взглядом расстояние от пола до потолка. Благо, особняк, построенный в девятнадцатом веке, великими князьями Романовскими, имел высокие потолки. Неизвестный, никак не меньше трех метров, а с рогами, так и все пять, двинулся девушкам навстречу.

Татьяна попятилась и упала на спину. Она никогда не видела представителей высшей касты демонов. Анна гордо вскинула голову, умирать, так с музыкой.

– Что там происходит? – донесся до их слуха ворчливый голос бабушки, Анфисы Сергеевны. – Вот я сейчас спущусь!

И пошла, стучать, вниз, по ступеням парадной лестницы. Стучала, в данном случае, трость. Анфиса Сергеевна еще при покупке, сделала замечание Илье Степанычу, дворецкому, чтобы к трости непременно приделал железный наконечник, так легче было пробираться по обледенелому (зимой) асфальту. Анфиса Сергеевна любила путешествовать по городу и за городом, опираясь разве что на трость и на руку своей нянечки, Ольги.

Ольга сопровождала старушку. Они спускались со второго этажа, из спален, вместе.

Неизвестный повернулся к ним. Анна потрясенно его разглядывала. Вот только что он выглядел полным страшилищем, но в какое-то мгновение преобразился, уменьшился в росте, достигнув нормального двухметрового, человеческого роста. Посветлел и на темном прежде лице явственно проступили человеческие черты, настолько прекрасные, что у Анны рот открылся. Рога исчезли вовсе.

Миг и к бабушке, Анфисе Сергеевне спустившейся в прихожую устремился молодой мужчина, светловолосый, голубоглазый, с античными чертами лица. Едва, его увидев, Анфиса Сергеевна охнула, но тут же взяла себя в руки, прижала правую ладонь к сердцу и поклонилась. Мужчина ответил сдержанным поклоном.

Ольга смотрела заворожено. Обе сестры, помогая друг другу, вошли в прихожую, не сводя глаз с чудесного гостя. Но гость, почему-то все внимание сосредоточил на Анфисе Сергеевне. Отойдя в сторонку, зайдя в гостиную, они тихо разговаривали.

Ольга первой пришла в себя, слабым голосом она пробормотала:

– Разве такие люди бывают? – спросила она.

– Это не человек, – кивнула Анна, напряженно размышляя и не сводя глаз с мужчины.

– Демон, – подтвердила Татьяна, сжимая руку сестры.

– Не демон, нет, – помотала головой Анна и, догадавшись, ойкнула, прижав пальцы ко рту.

Больше она не произнесла ни слова, хотя Ольга с Татьяной разговаривали, беззастенчиво разглядывая мужчину и сравнивая его со скульптурой Аполлона.

Наконец, разговор закончился. Анфиса Сергеевна согласно кивнула и присела в полупоклоне. Незнакомец прошел мимо примолкших девушек, не глядя, потупив взор, но возле Анны, он внезапно остановился, будто на стену наткнулся. Повернулся и взглянул ей в глаза.

Анна попятилась, совсем, как давеча Татьяна и упала на спину. Незнакомец усмехнулся, но руки не подал, а взял, да и ушел через распахнутые двери в сад и дальше, по дорожке, в калитку.

Анна провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду, и только тогда поняла, что Татьяна и Ольга тормошат, тянут ее за руки, силясь поставить на ноги.

– Бабушка! – вскрикнула Анна.

Анфиса Сергеевна улыбалась. Она тоже провожала незнакомца, только стоя у окна гостиной.

– Меня пригласили в войска! – заявила она, поворачиваясь к девушкам. – Это великая честь!

И пристукнула тростью.

Анна заплакала. Глядя на нее и Татьяна залилась слезами, к общему хору плачущих присоединилась и Ольга…

После похорон, сестры вместе со слугами брели какое-то время вместе, молча, думая каждый о своем. Татьяна плакала, тихо роняя слезы на усыпанную гравием широкую дорожку кладбища. Анна разглядывала кроны сосен, неторопливо раскачивающихся на слабом ветру. Ольга, покусывая губы, как видно задумывалась о поиске работы в ближайшее время. Илья Степаныч под руку с Юлией Евгеньевной вглядывались в памятники, часто останавливаясь, качали головами над могилками младенцев и молодых людей.

Навстречу им, неожиданно выбежали трое: Вера и Георгий – отец и мать Анны с Татьяной, а также муж Татьяны – Сережа.

Пришлось возвращаться к могиле. Усыпанная свежими белыми розами, цветами, особо любимыми Анфисой Сергеевной, могилка смотрелась ярко и даже радостно на фоне серого иномирья памятников вокруг.

Вера и Георгий разрыдались. Вера, родная дочь Анфисы Сергеевны, подлинная Романовская, повернулась к дочерям:

– Как это произошло?

– За ней пришли! – тихо выступила вперед Анна.

– Кто? – вскрикнул Георгий, задрожав от страха.

– Сам Владыка! – кивнула Анна.

– Ты думаешь? – с ужасом в глазах, прошептала Татьяна. – Он сам?!

– Ты видела! – подтвердила Анна.

Наступило вынужденное молчание.

Сережа, не привыкший к тайнам и заговорам семьи Романовских откашлялся, поправил очки:

– Я, конечно, человек для вас лишний, так сказать, чужой, но объясните мне, кто такой сам и кто такой владыка?

– Сатана! – коротко бросила Анна.

Сережа недоверчиво хохотнул, а Татьяна попятилась, совсем, как тогда и едва не упала, запнувшись о чью-то могильную плиту. Муж ее поддержал, глянул на потрясенные лица собравшихся, недоверчиво кашлянул:

– Да вы что? Вы в своем уме? Что вы такое говорите?

Вера потребовала подробностей. Анна рассказала. Иной раз, вмешивалась и Татьяна, а Ольга подтверждала. Девушки в подробностях живописали античную красоту удивительного гостя и особо подчеркивали то, как Анфиса Сергеевна была удивлена и обрадована незнакомцу.

Никто в семье Романовских никогда Сатану не видывал, разве что Анфиса Сергеевна.

– Когда-то она была очень сильной ведьмой, – задумчиво пробормотал Георгий.

– До рождения Анны, – кивнула Вера.

– Она искала предметы и людей, – говорил Георгий.

– Могла читать мысли и разговаривать с умершими! – добавила Вера.

– Святые небеса, – удивленно пробормотал Илья Степаныч, – чего только на свете не бывает!

– Молчи! – толкнула его в бок Юлия Евгеньевна, с жадностью прислушиваясь к разговору Романовских.

– Дай-то Ангелы, чтобы больше Он не пришел! – суеверно совершив на себе пентаграмму, вместо крестного знамения, заметил Георгий.

– За мной придет! – кратко и буднично сообщила Анна.

– Не может быть! – расплакалась Татьяна, с ужасом глядя на сестру.

– Может! – кивнула Анна и протянула руки к родне. – Пойдемте домой, все-таки у меня сегодня день рождения!

– Анна! – позвал тут ее чей-то грустный голос.

Она оглянулась. Возле могил стоял давешний ухажер с тощим пакетиком в руке.

– Я понимаю, я не вовремя, – пролепетал он, – но все же, Анна, дорогая моя, поздравляю с днем рождения!

И протянул пакетик. Анна взяла, моментально считывая информацию, поморщилась брезгливо:

– Духи твоей мамы?

Ухажер попятился, испуганно глядя на нее:

– Откуда ты?..

– Знаю? – пренебрежительно фыркнув, закончила его мысль, Анна. – Духи стояли в серванте, не распечатанные, подаренные коллегами на юбилей.

Взяла пакетик двумя пальцами и протянула обратно:

– Возьми скупердяй, мама искать будет!

– Не будет, – растерянно пробормотал ухажер.

– Будет, будет, вот прежний флакон закончится и хватится, – кивала Анна.

– Возьми! – повелительно глядя на обомлевшего кавалера, – велела Анна.

Родители и Татьяна, ничего не говоря, потянулись за дочерьми. Слуги поспешили вслед. Сережа, суетливо сунул к вороху цветов на могиле Анфисы Сергеевны скромный букетик белых гвоздик и кинулся догонять родственников.

Ухажер с несчастным видом остался стоять столбом, но заметив полупрозрачную фигуру деда, старшего Романовского, склонившуюся над могилой Анфисы Сергеевны взвизгнул и, развивая спринтерскую скорость, обогнал скорбную процессию, не взглянув на Анну, стремительно скрылся посреди толпы задумчиво перешептывающихся о чем-то, своем сосен.

Дед остался стоять на кладбище, сердито глядя на фотографию жены, прикрепленную к одному из венков.

– Оставила меня, да? – ворчливо заметил он.

– Нет, не оставила, – возразила тут, невесть откуда взявшаяся Анфиса Сергеевна.

– Ух, напугала как, – схватился за сердце дед.

– Пошли уже! – взяла его за руку, Анфиса Сергеевна.

– А Он простит? – робко спросил дед, делая шаг за супругой.

– Уже простил! – кивнула Анфиса Сергеевна. – Куда он от нас, Романовских, денется? Вон и Анну он уже заприметил!

– Дай-то Ангелы! – закивал дед и зашел в раскрытую его женой дверь, ведущую в Поднебесную, а по-человечески, в Преисподнюю…