Эта глава будет в книге относительно небольшой именно потому, что на темы «Берия и оборона», «Берия и укрепление обороны СССР», можно (да и нужно бы) написать отдельные многотомные документальные исследования.

Так, например, значение деятельности члена Государственного Комитета Обороны (а затем — и заместителя Председателя ГКО) Л.П. Берии по организации работы советского тыла для нужд фронта во время Великой Отечественной войны уступает лишь значению деятельности в это время самого Сталина. Берия так или иначе курировал производство почти всех видов вооружений — от стрелкового оружия и миномётов до танков и самолётов.

Впрочем, это сегодня признают, пусть и нехотя, даже недоброжелатели Берии. Но его роль в войне была на самом деле ещё значительнее и разнообразнее… Собственно, первый крупный вклад в будущую победу Берия внёс до войны — как нарком внутренних дел, в подчинении которого были также пограничные войска. И этот момент требует особого пояснения.

До Берии наркоматом руководили Ягода и Ежов. Здесь не место затрагивать аспект их антигосударственной деятельности (занимались ей, увы, оба), поэтому просто скажу вот что…

И Ягода, и Ежов не могли не делать немало нужного и полезного для страны (иначе они быстро лишились бы своих постов), однако в отношении охраны границ сделали не так уж и много не потому, что сознательно желали ослабления границ, а потому, что не видели проблемы во всей её полноте.

А Берия видел!

До 32 лет Берия формировался как профессиональный чекист, причём почти сразу высокого руководящего уровня, да ещё и вплотную связанный с пограничными проблемами. При этом и регион у Берии был в пограничном отношении очень горячий — Закавказье.

Тут надо было думать сразу обо всём… И об организации оперативной связи, и о кадровом отборе, и об организации приграничной разведывательной работы, и о тщательной одиночной подготовке пограничников-красноармейцев, позволяющей в любых условиях вести бой умело и инициативно.

Придя в НВКД СССР, Берия использовал весь свой кавказский чекистский опыт для эффективной и масштабной реформы всех погранвойск СССР. Можно без преувеличений сказать, что реформа Берии определила их облик на десятилетия вперёд. Кое в чём идеи бериевской реформы дожили до сегодняшнего дня.

В итоге пограничные войска НКВД СССР, не призванные решать с началом войны какие-либо войсковые задачи, на деле сыграли, вне сомнений, стратегическую роль в сдерживании первого напора вермахта. Я уже не раз писал об этом. И роль наркома в выдающемся военном свершении советских пограничников в период приграничного сражения — несомненна. При этом в первые недели войны погранвойска Берии сделали для будущей Победы — если брать удельные, так сказать, показатели, пожалуй, побольше, чем непосредственно РККА.

После начала войны Берии было поручено формирование из кадров пограничных и внутренних войск пятнадцати стрелковых дивизий НКВД для Резервного фронта, прикрывающего Москву. Берия и его «команда» блестяще справились и с этой задачей. А с июля 1941 года Берия как зампредсовмина и член ГКО начинает заниматься организацией работы оборонных отраслей, о чём уже было сказано.

Как представитель Ставки Верховного Главнокомандования и член ГКО Берия организовывал оборону Кавказа в конце августа — начале сентября 1942 года. И это задание Родины и Сталина он выполнил тоже блестяще, выдающимся образом.

В целом можно сказать, что во время войны Берия приобрёл огромный и комплексный опыт в сфере оборонной и военной деятельности государства, и если бы он оказался во главе СССР, то его решения в этой сфере были бы тоже продуманны и глубоко обоснованны.

Хрущёв же и в этом отношении в подмётки Берии не годился.

Сменивший Хрущёва Брежнев здравым смыслом обладал, но — не более того. Леонид Ильич вообще к ярким фигурам истории не относился, хотя ряд важных оборонных решений одобрил (например, создание МБР с РГЧ). В целом же оборонные вопросы при Брежневе решались внешне с размахом, а по сути — тоже без большого ума. При Берии всё было бы иначе.

Уже во время войны Берия подключается к главной оборонной работе в своей жизни да и в жизни Советского Союза — к атомному проекту, к урановой проблеме.

Все, кто был в полном объёме знаком с вкладом Лаврентия Павловича в дело ликвидации атомной монополии США, в один голос заявляли, что без Берии мы бы так быстро собственную атомную бомбу не создали бы.

Это так и есть!

Причём Берия видел все стороны атомной проблемы — от технических до военно-политических. С самого начала он рассматривал советское ядерное оружие как средство не ведения войны, а средство сдерживания. Недаром советские ядерные вооружения в первые годы своего существования находились под контролем не военных, а структур государственной безопасности, замыкавшихся на высшее политическое руководство.

В конце июня 1953 года Лаврентий Павлович Берия был арестован. А 1 июля 1953 года товарищ Берия Л.П., бывший заместитель Председателя Государственного Комитета Обороны тов. Сталина, бывший Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, бывший член Президиума ЦК КПСС и бывший председатель Специального атомного комитета, пятый день находился в изоляции. И писал огромное письмо в ЦК — Георгию Маленкову.

Писал Берия о многом, фактически подводя итог тому, что успел он сделать за десятилетия честной работы на державу. Писал и вот о чём (ряд грамматических ошибок и т. п., объясняемых состоянием Берии, исправлены мной здесь и далее без оговорок):

«…Особо должен отметить нашу совместную активную многолетнюю работу в Специальном Комитете при Совете министров по созданию атомного оружия, а позже по системам «Комета» и «Беркут» — управляемых снарядов. Никогда не забывал я твое большое товарищеское человеческое отношение ко мне, когда я по известным тебе причинам в подавленном настроении вылетал в 1948 г. в район Семипалатинска Казахской ССР где, как известно, успешно завершилось испытание атомного оружия (Берия допустил описку — испытание РДС-1 состоялось 29 августа 1949 г. — С.К.).

Как тебе хорошо известно, а последнее время — и т-щу Булганину Н.А., организации, контролируемые Специальным комитетом, Первое и Второе Главные управления и их предприятия и научно-технические силы, лаборатории, конструкторские бюро и институты представляют колоссальнейшее достижение, это гордость нашей страны Я тебе вскользь докладывал и поручил составить для Правительства подробный доклад о состоянии наших атомных дел. Уже в этом году должны произвести несколько взрывов, в том числе одной модели сверхмощной, равной 250–300 тысячам тонн тротила».

К лету 1953 года в СССР уже было освоено первое серийное производство атомных авиационных бомб и заканчивались работы по первой советской термоядерной (водородной) бомбе РДС-6с. Именно её Берия и имел в виду, когда писал о «сверхмощной модели». Причём подчеркну, что Берия выразился на этот счёт деликатно, не раскрывая «изюминки» «сверхмощной модели».

Упоминаемая в письме Берии система «Комета» — это проект сбрасываемой с самолёта-носителя дальней крылатой ракеты для поражения малоразмерных целей, включая корабли.

Система «Беркут», созданием которой в специальном КБ-1 руководили Павел Куксенко и Серго Берия, — это разрабатывавшаяся по личному заданию Сталина «абсолютная» система противовоздушной обороны Москвы на основе мощных систем обнаружения, захвата и сопровождения воздушных целей и авиационных и ракетных средств их перехвата и уничтожения.

То, о чём писал Берия, знали тогда в стране, кроме разработчиков, конечно, считаные люди. При этом среди посвящённых даже в 1953 году почти не было членов высшего руководства, кроме, разве что, Маленкова, Булганина и Первухина…

Того же Хрущёва, например, да и Молотова, Микояна и других Сталин к атомной и ракетной проблемам не привлекал — в том не было нужды. Но и формально посвящённые (исключая плотно работавшего в Специальном комитете Первухина) не очень-то интересовались текущим и перспективным состоянием дел — рабочую лямку тянули по «атомным» делам Берия, Курчатов, Ванников, Завенягин, а по ракетным делам — Берия, Устинов, Рябиков, Куксенко, Королёв…

Обращаю внимание читателя на следующие строки из письма Берии: «Я тебе (т. е. Маленкову. — С.К.) вскользь докладывал и поручил составить для Правительства подробный доклад о состоянии наших атомных дел».

С одной стороны, Маленков, как многолетний член Специального комитета, а с марта 1953 года — и Председатель Совмина СССР, мог бы знать всё и без доклада Берии. То же можно сказать о Булганине.

С другой стороны, Берия, как видим, отдавал себе отчёт в том, что в новых условиях, когда нет Сталина, нельзя иметь такую ситуацию, когда члены высшего руководства не осведомлены об уровне разработок и состоянии наших новейших стратегических вооружений. Поэтому Берия и поручил составить для правительства подробный доклад «о состоянии наших атомных дел», а заодно — и ракетных.

Далее в письме Маленкову он писал:

«По «Беркуту» испытания закончены удачно. Теперь всё дело обеспечить производство в серии и соответствующими кадрами, и в этой области делается очень много соответствующими министерствами. Главное, на основе «Кометы» и «Беркута» есть колоссальные возможности дальнейших улучшений в области управляемых снарядов как в смысле точности, так и по скорости и дальности. Специальный доклад готовится для правительства. Это оружие надо двигать вперед, это настоящее будущее, которым надо вооружить армию нашей страны. США и Англия придают этому исключительное значение. Повторяю, всё это достигнуто потому, что этого хотели партия и правительство, но хотел сказать, и тут мы совместно работали…»

Через насколько дней, на антибериевском пленуме, Берию будут заочно обвинять в том, что он якобы скрывал от правительства и ЦК новые работы, однако на самом-то деле Берия действовал прямо противоположно. И это было залогом того, что важные оборонные проблемы Берия — если бы его не убили — выносил бы на общее рассмотрение и старался бы решать их коллегиально.

Хрущёв поступал иначе — впоследствии он, без привлечения экспертов, просто-таки обрушивал на головы военных и оборонщиков свои «инициативы» — плохо или вовсе не продуманные. И поэтому даже те идеи Хрущёва, которые были объективно разумными, в хрущёвском исполнении чаще не укрепляли, а разрушали оборону.

Даже ракетные проблемы в их оборонной постановке Хрущёв — заядлый энтузиаст «внедрения» ракет — решал не лучшим образом, как не лучшим образом он провёл сокращение Вооружённых Сил СССР.

Нельзя отрицать, что в области обороны Хрущёв имел достаточно верные приоритеты, а именно: он понимал необходимость всемерно развивать ракетно-ядерную компоненту Вооружённых сил, усиливая её сдерживающие качества, а при этом сокращать обычные вооружения. Но в жизнь эти принципы Хрущёв проводил с такими искажениями, что получал вместо положительных результатов негативные.

Так, с огромными социальными издержками было проведено сокращение армии на 1 миллион 200 тысяч человек. В среде офицеров тогда бытовала поговорка: «Суд чести — и миллион двести».

Если бы Берию не убили, то он — с его-то вниманием к интересам честных рядовых граждан страны — и реформу армии провёл бы без ломки многих тысяч человеческих судеб, и оборону оптимизировал бы.

В то же время вопросы обороны решались бы при Берии без того расточительства, которое стало характерным для времён Брежнева. Например, в брежневские времена неоправданно разбухла номенклатура как ракетного оружия — от стратегического до морского, так и номенклатура ядерного оснащения этого оружия. Здесь проявились те тенденции местничества и желание получить лишнюю Золотую Звезду или лауреатскую медаль, которые начали проявляться уже во времена позднего Хрущёва, а в брежневскую «эпоху» расцвели махровым цветом.

Берия, свернувший строительство даже народнохозяйственных объектов, которые не были нужны первоочередным образом, Берия, который вводил в жёсткие экономические рамки разбухшие запросы атомщиков, не позволил бы расходовать на оборону больше, чем того требовали интересы советского общества.

К середине «брежневских» 80-х годов за счёт послесталинских оборонных усилий — впервые в истории России и мира — была фактически ликвидирована угроза внешней агрессии против России. Такими могучими были наши тогдашние возможности гарантированного возмездия.

Увы, на обеспечение этого положения вещей было затрачено намного больше сил и средств, чем нужно было. Ведь понятие «оптимизация» и для Хрущёва, и для Брежнева были пустым звуком.

Для Берии же оптимизация была повседневным принципом в любом деле, которым он руководил.

Безопасность СССР и при Берии оказалась бы такой же нерушимой, абсолютной, какой она стала к 80-м годам реально. Она покоилась бы, как это и было на самом деле, на фундаменте могучих ракетно-ядерных вооружений. Однако народы СССР под руководством Берии добились бы этого меньшей ценой — за счёт оптимизации обороны.

Наконец, надо сказать, пожалуй, и ещё об одном тонком обстоятельстве…

Хрущёв в своём заговоре против Берии опирался на военных — он привлёк генералов не только к обеспечению заключения Берии и фальсификации суда над ним, но и к самому его аресту. Тем самым Хрущёв неизбежно повышал роль генералитета в политической жизни СССР.

И это была очень нехорошая деталь.

Довоенный заговор в руководстве РККА во главе с Тухачевским, Уборевичем и Якиром носил явно бонапартистский характер (характерно, что о бонапартизме, например, Уборевича, поговаривали в Сибири ещё в 20-е годы). Идея- фикс Тухачевского — это, по сути, военная хунта.

Конечно же, ничего у «красных бонапартиков» не вышло бы — лишь недостаточное политическое развитие не позволяло понять это им самим. Однако вреда России эти «бонапартики» могли принести много. Сталин выжег язву заговора в РККА по необходимости жестоко, но, похоже, не до конца. И, похоже, провалы 1941 года не в последнюю очередь объясняются «отрыжкой» заговора Тухачевского.

Политические амбиции и претензии военных — это всегда опасно и антиобщественно, если только военные не оказываются на самом острие политического процесса в результате или того, что их туда выдвигает общество (пример де Голля во Франции), или того, что военные объективно выражают сокровенные чаяния общества (пример Насера в Египте).

Я это к тому, что, пойдя на арест Берии военными, Хрущёв не только оказался в зависимости от высшего генералитета, но и дал толчок маршальским амбициям — того же Жукова, и не его одного. Логическим завершением такого процесса в хрущёвские времена стали действия Жукова и Конева в июне 1957 года, когда именно военные обеспечили быструю доставку в Москву членов ЦК на тот экстренный Пленум ЦК, где Хрущёв произвёл антипартийный (а по сути — и антигосударственный) переворот, совершив политическое убийство «антипартийной группы» Молотова, Маленкова и Кагановича.

То, что через четыре месяца Хрущёв отставил Жукова, в системном смысле ситуацию не изменило уже потому, что сама отставка Жукова вряд ли могла состояться без содействия и одобрения высших военных.

Эпоха Брежнева не стала здесь чем-то принципиально иным — высший генералитет нависал над гражданским политическим руководством и мог придавить своим очугуневшим задом любые живые инициативы. Советское общество этого не ощущало, а вот брежневское Политбюро…

Если бы во главе СССР после смерти Сталина встал Берия, то у него не было бы необходимости вовлекать генералитет в политический процесс. Маршальские политические амбиции и поползновения засохли бы при Берии «на корню», а это исключило бы разбухание Вооружённых сил, военного производства и т. д. и т. п.

Соответственно, на советское общество не давило бы то чрезмерное бремя военных расходов, в расширении которых аппетиты генералитета играли не такую уж малую роль.

Вместо избыточных расходов на «оборону» советское общество могло бы при Берии более интенсивно развивать и финансировать прежде всего социальную сферу, то есть широко заниматься как раз тем, ради чего советское общество и создавалось.

Конечно, мощный и устойчивый расцвет социальной сферы при Берии был бы обусловлен не только оптимизацией расходов на оборону и переброской средств в гражданскую сферу. Внимание к социальным вопросам было для Берии вообще одним из постоянных высших приоритетов во все периоды его деятельности, начиная с кавказского, когда он встал во главе Закавказья, и заканчивая последним, послесталинским, периодом, оборванным неправедным арестом.

Социальная политика в глазах Берии была стержнем и конечной целью государственной политики в целом. Поэтому социальная сфера в СССР Берии расцветала бы и расцветала.