Вскоре после окончания всех визитов Молотов сам начал разговор на тему, явно занимавшую не только его, но и Сталина:
— Коба… А не пора ли завести с немцами разговор о передаче нам Тельмана? На условиях, скажем, твоего личного заверения, что он получит у нас чисто внутреннюю должность, например — в Республике немцев Поволжья? И ещё — об ослаблении режима содержания политических заключённых в Германии…
Сталин посмотрел на Молотова… Он что — мягко упрекает вождя в отходе от идеалов? Эх, Вяча, Вяча! Эх, Молотштейн! Да, Вяча, ты — старый партиец… Да, революция — дело весёлое, молодое. И ее порывы всё ещё не угасли… Но мы-то сейчас уже не революцию делаем! Мы её сделали и заняты архи-, как говаривал Ильич, сложным делом практической перестройки мира. И тут нам, как говаривал опять-таки Ильич, истерические порывы не нужны… Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата.
Сталин вдруг вспомнил, как в июле 34-го он принимал англичанина Уэллса, того самого — фантаста, написавшего в двадцатом году, после бесед с Лениным, «Россию во мгле»… В двадцатом году Уэллс назвал Ильича «кремлёвским мечтателем», а через полтора десятка лет приехал восхищаться новой Россией, освещенной уже не ленинской мечтой, а сталинскими электростанциями. Уэллс спрашивал у Сталина:
— Вы, мистер Сталин, лучше, чем кто-либо иной, знаете, что такое революция… И притом — на практике… Восстают ли когда-либо массы сами? Не считаете ли вы установленной истиной тот факт, что все революции делаются меньшинством?
И Сталин ответил тогда:
— Да, для революции требуется ведущее революционное меньшинство… Но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не будет опираться на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей.
— Пассивную? — удивился Уэллс, такого ответа не ожидавший. — Может быть, подсознательную?
— Частично и на полуинстинктивную, — согласился Сталин. — Но без поддержки миллионов самое лучшее меньшинство бессильно…
= = =
Он вспомнил этот уже давний разговор и сказал Молотову:
— Видишь ли, Вяча… Мы смогли убедить Россию в сам знаешь каких условиях. И нам никто не помогал… А Тельман не смог убедить немцев при нашей немалой помощи. Димитров не убедил болгар, Тито — сербов, Пассионария — испанцев… Везде было активное меньшинство, но пассивное большинство его не поддержало…
Сталин тяжело вздохнул:
— Люди боятся нового… А коммунизм — это новое, да ещё и очень деятельное новое… Это новое невозможно без большого знания. Ильич ведь недаром сказал, что коммунистом можно стать, лишь обогатив свою память знанием всех тех богатств, которые накопило человечество. И это — большая работа души… А откуда у людей, поколения которых воспитаны капиталом, может быть большая душа? Так что, Вяча, для нас главное — беречь то, что мы уже имеем… Главное — мир… Главное то, что сорок первый год у нас будет мирным. Это — главное…
Сталин умолк, посмотрел на Молотова и продолжил:
— А Тельману и германским коммунистам мы поможем лучше всего тем, что сдержим Гитлера в его антикоммунизме и не доведем дело до войны… Гитлер, похоже, человек идейный, а идейного можно и переубедить. Это буржуя не переубедишь, потому что у него — какие же идеи? У него вместо идей — чековая книжка…
Молотов не отвечал, а Сталин убеждал его:
— Мы уже заложили прочный материальный фундамент развитого социализма. Мы уже создали поколения новых строителей развитого социализма… Но мы ещё не имеем надёжной обороны уже близкого развитого социализма. Для этого нам нужен год. И Гитлер нам этот год даёт… И даже — не год! Мы вообще можем уйти от конфликта с немцами. И уже в сорок втором мы так нарастим армию и авиацию, что можем вместе с ними разбить Британскую империю в её метрополии…
Молотов покачал головой:
— И останемся с ними один на один… Да ещё и Муссолини в придачу! И Европа под Гитлером…
— Э-э, Вяча! Гитлер не дурак — ему нужен разгром Британской империи, а не уничтожение и унижение Англии как великого национального государства. И Европа ему нужна как партнер, а не как раб. На штыке новую Европу не построишь! Думаю, он это понимает… Тем более сейчас, когда мы поддержим его сырьём и хлебом. Он же сам говорил тебе в ноябре прошлого года, что лучше добиваться своего без войны — война экономически не выгодна…
— Капиталистам — выгодна… — заметил Молотов.
— Это — само собой… Но рейх так силен экономически, что обойдет кого хочешь в мирном соревновании. Если оно — честное…
— Ну, это мы ещё посмотрим!
— Конечно! Мы через пяток лет тоже будем — ого-го! И нам тоже война не нужна. А вот разгром Британской империи нужен! Разгром колониальной Британии сегодня — это разгром Америки завтра. А разгром Америки — это решающий удар по силе империализма. Одни мы эту силу не разобьём. И Гитлер один не разобьет… И японцы одни не разобьют… А вместе — сможем! И, пока суть да дело, мы здесь, в России, построим развитой социализм… И тогда драться с нами никто не захочет. И не сможет! Да и ни к чему это будет — можно будет обойтись без драки…
Молотов молчал, а Сталин все убеждал:
— А если мы упустим момент и дадим Америке время вооружиться, пока мы тут будем в Европе драться, то плохи наши дела… Видишь — Гитлер в 2000-й год смотрит и предупреждает: главная будущая опасность для мира — Америка! И он прав! Он и меня заставил туда посмотреть… Я туда посмотрел и тут же вновь пригласил его в Москву — договариваться… Нет, нам с ним не враждовать надо, а жить в мире…
Сталин улыбнулся:
— Погоди! Мы ещё и Тевосяна с Герингом всерьёз сведём! Пусть тоже договариваются — мирных дел много! И Тельмана выручим!
* * *
МОЛОТОВ тогда не сказал ничего. Он то обретал уверенность, то опять сомневался, когда его осторожно пыталась переубедить «ночная жемчужина» Перл. А мир уже понимал, что русские большевики — это сила всерьёз. Наднациональная Золотая Элита хотела их уничтожить, но были и другие американцы — они Россией восхищались. Умея работать сами, они могли оценить без зависти и результаты работы других.
В апреле 1941-го, 27-го числа, американский посланник в Иране Дрейфус давал в посольстве званый обед. Общество Дрейфус собрал у себя своеобразное и разношерстное… Были министр юстиции Ахи, два высокопоставленных чина из иранского МИДа и один отставной иранский посол, дочь шведского посланника Хейденстама, советник египетского посольства Хосни Омар, наш полпред Филимонов с женой и американский бизнесмен Пенчис.
Словоохотливый, но отнюдь не простоватый Пенчис сам завёл с полпредом интересную беседу:
— О, мистер Филимонов! Я бывал в Москве несколько раз… Поставлял оборудование на завод имени Сталина, встречался с господами Кагановичем и Хрущёвым… Вы умеете работать и умеете смотреть вперёд!
Отрицать это Филимонову было ни к чему, и он кивнул головой. Пенчис же продолжал:
— Мы тогда смотрели на ваши пятилетки как на неразумную затею… Вы платили — мы приезжали к вам и консультировали вас, помогали строить крупные заводы, но сами над вами смеялись! Мы даже в России жили роскошно, а вы иногда — в землянках, не имели приличного отдыха и питания и занимались черной работой…
Филимонов знал все это не по рассказам, но слушал Пенчиса с вполне понятным интересом. А тот, качая головой, признавался:
— Мы смеялись, а вы занимались постройкой заводов, фабрик, агитировали за колхозы и машинно-тракторные станции… Вы возрождали отечественную промышленность, сельское хозяйство, транспорт… Наконец — просто перевоспитывали людей… И при этом сколачивали регулярную Красную Армию…
Пенчис уже не в первый раз пригубил рюмку с виски, пожевал губой и сказал:
— Да, мы не оценили, что вы поступали совершенно правильно! И в этом — наша главная ошибка… Мы жили у себя роскошной жизнью, подняли на очень высокий уровень науку и технику, но очень мало сделали для того, чтобы использовать их достижения для обеспечения безопасности Американского континента… А над нами нависает угроза вторжения вражеских войск…
Янки не был бы янки, если бы не видел в чужом глазу соринку, не замечая бревна в своём. Гитлер ломал голову — как бы ему свернуть войну в Европе. Зато «верхи» на родине Пенчиса — тот же Рузвельт — создавали предпосылки для второго американского вторжения на Европейский континент.
Однако вещи Пенчис говорил занятные:
— Мы имеем первоклассные самолеты и оружие, но у нас их недостаточно… Мы только теперь поняли смысл призыва мистера Сталина догнать и перегнать Америку, потому что отсталая страна не может отстоять свою независимость… И теперь Рузвельт издал директиву, чтобы американцы за рубежом больше думали о безопасности Штатов, а меньше — о коммерции. Он приказал сократить до минимума экспорт и везде закупать сырье для защиты Америки… И теперь я уже не рекламирую здесь, в Иране, рельсы… Хотя иранцы обивают пороги моей канцелярии, мистер Филимонов!
* * *
ДА, АМЕРИКА готовилась воевать. Воевать, не защищая свою национальную территорию — о нападении на нее пока и речи быть не могло, а вторгаясь в чужие земли уже не силой доллара, а силой оружия. В конце XVIII века передряги революционной эпохи временно занесли в Соединённые Штаты Шарля-Мориса Талейрана — человека принципиально порочного, но очень неглупого. За океан Талейран попал в незавидном качестве эмигранта, и вот оттуда он в одном из своих личных писем написал:
«На Америку Европа должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днём. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулезного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придёт в Европу, мир и безопасность будут из неё надолго изгнаны».
В то время США занимали лишь небольшую часть своей окончательной территории, не имели ни приличной промышленности, ни мало-мальски значащей армии, ни чего-то стоящего флота… А вот же — Талейран всё вычислил верно! Возможно, он смог проявить такую прозорливость потому, что не только умел наблюдать, но и умел располагать к себе. И, возможно, его американские знакомцы — тот же Александр Гамильтон, не удержались от хвастовства перед обаятельным французом: вот, мол, придет час, и твой Старый Свет станет служить нашему, Новому!
Но даже Талейран не предполагал, что ряд правительств старого континента намеренно будет создавать предлоги для того, чтобы янки могли наложить на Европу свою руку — как это сделали правительства Польши, Англии и его родины Франции. Впервые времена, предсказанные хитрым лисом от дипломатии, наступили для Европы в 1917 году, когда янки пришли в нее, чтобы на своих условиях закончить ту Первую мировую войну, которая была в интересах янки и задумана. Теперь, с началом сороковых годов, такие времена могли наступить во второй раз. И агенты Золотой Элиты по обе стороны Атлантики эти времена все настойчивее приближали — распуская боевые знамена, вздваивая ряды, готовя духовное оружие…
В 1941 году на экраны Америки и Англии вышел первый звуковой фильм Чарли Чаплина «Диктатор». Чаплин сыграл в нем две роли — Диктатора и парикмахера, которого в форме все принимают за Диктатора… Гитлера — намек на него был очевиден — Чаплин представил идиотом и маньяком, самозабвенно играющим огромным надувным резиновым глобусом. А ведь подлинными маньяками, одержимыми манией мирового господства, были как раз те, кто финансировал памфлет Чаплина. И более подходящие объекты для обличения он мог бы найти в самой Америке.
В тридцатые годы в Нью-Йорке стал известен Черный Мусульманин — Мэлколм X, идеолог негритянского расизма как реакции на белый расизм. Мэлколм X заявлял:
— Это не мы высадились на Плимут-Рок… Это Плимут-Рок и голубоглазые дьяволы затребовали нас к себе…
Но снять фильм о ку-клукс-клане «голубоглазых дьяволов» Чаплину в голову не приходило.
В «Багдаде-на-подземке», как называл Нью-Йорк великий гуманист О’Генри, был известен и еврей Арнольд Ротштейн. Именно он в начале XX века стал первым гангстером в современном понимании этого слова и основал институт организованной преступности. Ещё до «Коза ностры» в США действовал чисто еврейский «Концерн убийств» — «Кошер ностра». Однако в Голливуде его не обличали. Зато снимали гангстерские боевики, прославляя наследников ловкого «Арни» Ротштейна.
Ротштейн и Ротшильды были двумя сторонами одной и той же золотой медали. Но с любой из сторон и на Россию, и на Германию ненавидящим взглядом смотрело Всевидящее око, обрамленное масонским треугольником. Ведь русские и немцы строили национальную мощь своим трудом, а не гангстерскими методами наднациональной экспансии. И только русские и немцы — объединившись — могли положить этой антиобщественной экспансии конец.
Вот за это их Золотая Элита и ненавидела.
В Нью-Йорке уже давно обосновалась штаб-квартира Еврейской экономической федерации (ЕЭФ) во главе с Сэмюэлем Унтермайером и раввином Стефеном Визе. В 1933 году она организовывала экономический бойкот рейха. Еще бы — немцы воспротивились тому, чтобы их и впредь обирали международные финансисты и их собратья в Германии. А в Лондоне в 33-м году евреи-эмигранты из Германии при поддержке их давнего покровителя лорда Бальфура создали Антинацистский совет «Фокус» во главе с лидером английских тред-юнионов Ситрином. «Фокус» удачно дополнил усилия Всемирного еврейского конгресса Хаима Вейцмана — уроженца местечка Мотоль Кобринского уезда Гродненской области в царской России. Штаб-квартира Конгресса — этого европейского аналога ЕЭФ — тоже размещалась в Лондоне.
В том же 1933 году пятидесятитрехлетний уроженец Одессы, давно перебравшийся в Новый Свет, Зеев Жаботинский выдвинул план переселения полутора миллионов евреев из Восточной Европы в Элохим-Израиль. Однако план был отвергнут еврейскими организациями по обе стороны океана, хотя Жаботинский всего лишь развивал идеи тех, кто в свое время обеспечил отбытие в «USA-Израиль» миллионов российских евреев, в том числе — и самого Жаботинского…
Да, ещё в 1891 году в Лондоне была образована Еврейская колонизационная ассоциация. Совет её находился в Париже, а ЦК во главе с бароном Горацием Гинзбургом и железнодорожным магнатом Яковом Поляковым — в Санкт-Петербурге. И задачей ассоциации было определёно содействие «пособиями и указаниями» переселению евреев из России.
Теперь поступали другие «указания», и Зеев Жаботинский, с его несвоевременными мыслями, неожиданно скончался в «Багдаде-на-подземке», не дожив до шестидесяти лет. Зато в 1941 году в Вашингтон прибыл из Лондона английский дипломат, уроженец Риги, сэр Исайя Берлин — магистр, философ, политолог, выпускник Оксфорда и убежденный сионист, пребывающий в возрасте Христа. Потомок хасидского раввина Цемах-Цедека — внука Шнеера-Залмана, тоже раввина, основателя лю-бавичской хасидской династии, он теперь подталкивал янки «к спасению гибнущей в Европе цивилизации»… Отчеты о его деятельности читал сам Черчилль, а сам Берлин внимал идеям своего соплеменника, уроженца Санкт-Петербурга, 56-летнего экономиста Владимира Савельевича Войтинского. Этот бывший меньшевик в 1921 году поселился в Германии, в 34-м уехал в Швейцарию, а в 35-м — в США, на подмогу еврейским советникам Рузвельта. Войтинский развивал идеи мирового правительства, обдумывая свой maghus opus «Торговля и государственная организация мира». А бывший российский еврей, президент Американской нефтеперерабатывающей компании и распределительных филиалов Луис Блаустейн подводил под эти идеи материальную базу, построив в Техас-Сити крупнейший в мире нефтеперерабатывающий завод.
Однако еврейская прослойка в англосаксонской элите не ограничивалась, естественно, выходцами из России, включая в себя широкий спектр фигур от вице-короля Индии Ридинга до сэра Джеймса Ротшильда по эту, старосветскую, сторону Атлантики и экономического диктатора США времени Первой мировой войны Бернарда Баруха — по ту. И на этой же наднациональной орбите вращались бритты Черчилль и Эттли, Эмери и Ллойд Джордж, янки Рузвельты, Морганы, Даллесы… Тот же Морган, к слову, появился в США вначале как финансовый агент Ротшильда.
И много кто ещё — разных национальностей и в разных странах — вращался на этих хитрых «орбитах».
Теперь же в круг интересов Золотой Элиты надо было затащить как можно больше простых людей во всем мире, в том числе и в США. Ведь готовилась новая Большая Война, воевать в которой предстояло не Золотой Элите, а Серой Массе… Но Масса порой взбрыкивала, и 9 июня 1941 года президент Рузвельт отправил регулярные войска для подавления забастовки на авиационном заводе в Калифорнии. У его дяди, президента Теодора Рузвельта, в этом отношении был богатый опыт, но времена менялись: если Теодор мог «кормить» забастовщиков пулеметными очередями, то племяннику приходилось использовать оружие лишь как средство психологического давления. Стрелять в народ становилось опасным — особенно после русского Октября 1917 года и Великого мирового кризиса начала тридцатых годов.
* * *
А В СОВЕТСКОЙ России Сталин в феврале 1941 года поручил председателю Госплана Вознесенскому приступить к составлению Генерального хозяйственного плана СССР на 15 лет. Ставилась задача опередить главные капиталистические страны в производстве на душу населения чугуна, стали, топлива, электроэнергии, машин и других средств производства и потребления.
Всё это было реальным. Первые двенадцать лет с начала первой пятилетки Россия набирала ход. Теперь она катила по рельсам прогресса все быстрее, и до предельной скорости было еще далеко. В 1937-м США производили 1160 киловатт-часов электроэнергии на душу населения, Германия — 735, Англия — 608,Франция — 490, а Япония — 421.
СССР производил тогда 215 киловатт-часов.
Но уже в 1940-м году мы производили 255 киловатт-часов на душу населения, а к концу 1942-го эта цифра должна была вырасти до 416 киловатт-часов.
Со сталью дела обстояли так: янки производили ее 397 килограммов на душу населения, немцы — 291, англичане — 279, французы — 188, японцы — 62. Мы к 1940 году добрались до отметки в 94 килограмма, но в 1942-м должны были иметь 156 стальных килограммов. И каждый год в строй вводились новые электростанции, домны, мартеновские печи… По производству электростали мы вышли на первое место в мире.
А по общему объёму производства к 1943 году новая Россия выходила на первое место в Европе по всем основным показателям, кроме производства угля и автомобилей, и на вторые-третьи места в мире. Впереди пока были только Америка и рейх.
Первая пятилетка началась в 1929 году и была выполнена в 4 года — в 1932-м. Говоря честно, далеко не во всем она была выполнена, однако импульс был дан стране выдающийся, и прежде всего — психологический импульс! Так что, когда Сталин объявил о досрочном выполнении планов, это был тот случай, когда прихвастнуть не значило — солгать. И ободренная страна в 1933 году приступила к выполнению второй пятилетки, завершённой в 1937 году. Теперь же заканчивалась третья пятилетка, начатая в 1938-м. Последним её годом был 1942-й, и с 1943 года начиналась уже четвёртая пятилетка: годы 1943–1944–1945–1946–1947-й…
— Смотри, Вячеслав, — говорил Сталин Молотову в 41-м году, — в тридцать седьмом мы добывали 30 миллионов тонн нефти, а на следующий год добудем уже 54 миллиона. Ещё годик-другой, и мы можем экспортировать миллионов пять-десять…
= = =
И так можно было сказать обо многом… Пока не хватало мяса — это был самый чувствительный результат кулацких и троцкистских провокаций в период коллективизации, когда деревни и села, очумевшие от перемен, в одночасье пустили под нож половину коров, свиней, овец, коз… Но прибавлялось с каждым годом и мяса, потому что имелась прочная колхозная и совхозная база крупного товарного зернового хозяйства.
В первую и вторую пятилетки новое пробивало себе дорогу в борьбе упорной и нелёгкой…
Третья пятилетка проявила преимущества социализма.
Четвёртая должна была их закрепить.
* * *
РУССКОЕ лето 1941 года вошло в свою последнюю — августовскую фазу, когда Сталин вызвал к себе Тевосяна. Вначале разговор шел о делах текущих и внутренних…
— Товарищ Тевосян, — спросил Сталин, — как у нас идут дела с Постановлением ЦК и Совнаркома о заводах-дублёрах?
— Практически готово, товарищ Сталин! Проектные работы мы ведем параллельно, так что скоро начнем строительство новых заводов по производству самолетов, авиационных двигателей, танков и танковых дизелей на Урале, в Сибири, в Средней Азии и Казахстане…
— Очень хорошо! С кем бы мы ни дружили, а резервная оборонная база должна быть хорошо защищена нашей территорией… Оборона для нас — это сердце… А сердце у человека защищено хорошо.
— Согласен, товарищ Сталин… Поэтому бумаги готовы, и за делом дело тоже не станет.
Сталин просмотрел проект, распорядился, чтобы вопрос был окончательно рассмотрен на ближайшем заседании Политбюро, и Тевосян уже собирался уходить, но его остановил сталинский голос:
— Иван Фёдорович! А почему бы вам не пригласить к нам на охоту Геринга?
Тевосян искренне удивился такому повороту темы:
— Геринга? На охоту?
— Да!
— А куда, товарищ Сталин? И зачем?
— Зачем — и сами могли бы догадаться: он охотник заядлый, у немцев главный лесничий… Бывать-то он у нас бывал, но — как военный наблюдатель, на маневрах. А мы его пригласим на дело хотя и со стрельбой, но — мирное… Познакомитесь поближе, дичи настреляете, выпьете по охотничьей стопке, а там и о делах поговорить можно…
— Понятно… А куда?
— Думаю, Иван Федорович, лучше всего — в Белую Вежу.
— В Белую Вежу?!
— Да… Место самое подходящее.
— Но, товарищ Сталин, не рановато ли? Ведь ещё не сезон! Я не охотник, но знаю, что пока охотятся только на утку.
Сталин улыбнулся:
— Я тоже не охотник, товарищ Тевосян. Но бог с ней — с охотой! Зато политический сезон в разгаре… А в Белой Веже и зверя хватает, и политически это место нам вполне подходит.
= = =
Сталин был, конечно, прав! Его вариант был выигрышным и для охотника, и для политика. Беловежская пуща — это заповедный вековой лес площадью в полторы тысячи километров неподалеку от Бреста. В старой России она занимала часть Пружанского уезда Гродненской губернии, а после неудачной советско-польской войны эта зона по Рижскому договору 1921 года отошла к Польше, войдя в Белостокское воеводство.
Заросшая вековыми борами, пуща исстари считалась заповедником — впервые как о заповедном лесе польского короля Ягайло и великого князя литовского Витовта о ней упоминалось в 1409 году… После включения Польши и Литвы в состав России в 1799 году она отошла в фонд казённых земель, а в 1888 году — к удельному (то есть дворцовому) ведомству. Тут охотились русские императоры. Бывал с ними в пуще и германский кайзер Вильгельм II… И охота всегда оказывалась богатейшей!
Гордостью же пущи стали зубры — во всей остальной Европе их давно перебили. А государственный статус Белой Вежи позволил не только сохранить поредевшее стадо, но и постоянно увеличивать его. В 1803 году был даже издан специальный закон, карающий крупными штрафами за охоту на зубров и их лов. И к началу Первой мировой войны их было уже 737 — разного возраста и пола.
Когда-то заповедник разделялся на три дачи — Беловежскую, Свислочскую и Гайновскую корабельную рощу. В Первую мировую войну особенно пострадала последняя — немцы почти свели её, а лес вывезли в Германию. Зубров тоже почти всех перебили: в 1916-м их оставалось 200, в 1917-м — 68, а последнего быка убили в 1921-м. Лишь несколько пар успели увезти в Германию.
Поляки на Белую Бежу махнули рукой и продолжали её добивать, статус заповедника сняв. В 1939 году бывший заповедник вместе со всей Западной Белоруссией был возвращён России и снова стал заповедником. Военные годы и годы безвременья не пошли на пользу ни сосновым борам, ни лосям и благородным оленям. Но жизнь в глухом лесном массиве уничтожить не так просто, и в Белой Веже водились и лоси, и олени… Водились медведи и волки, косули и кабаны. По лесным тропам бегали лисица и барсук, на деревьях затаивались рысь и россомаха… На болотистых озёрах гнездились кряквы, а в глубине боров — глухари.
Но не богатой дичью, конечно, привлекла Белая Вежа Сталина как место важной «политической» охоты. Она была выигрышна именно политически, что Сталин Тевосяну и пояснил:
— Во-первых, это недалеко от Бреста, так что символичность — налицо… Во-вторых, это недалеко от немцев, так что добраться Герингу будет проще… И в-третьих, можно будет как будто ненароком намекнуть Герингу — мол, вот видите, была пуща нашей, потом стала польской. А после того как русские и немцы начали дружить, вновь стала русской. И теперь, мол, господин Геринг, охотимся здесь вместе. Так, мол, надо бы нам поступать и во всём другом…
Тёвосян всё понял и в тот же день отправил Герингу приглашение, где написал:
«Был бы рад увидеть вас в заповедных борах знаменитой Белой Вежи, куда вас, господин Геринг, приглашает Советское правительство. Мы могли бы провести там отличную охоту и одновременно поговорить о вещах, которые, как я надеюсь, представляют для нас взаимный интерес. Если вы сочтете это полезным, мы готовы пригласить вместе с Вами и тех ведущих германских промышленников, которых Вы нам укажете…»
Положительный ответ пришёл быстро, и тут в очередной раз проявилась точность мысли Сталина. Геринг к своему посту Главного лесничего относился не как к синекуре, а как к важной государственной и общественной обязанности. И в считаные годы он стал активным и влиятельным защитником живой природы. Он пополнил зверями и птицами оскудевшие Шорфхайдский лес и Роминтенскую пустошь, ввозил лосей из Швеции и зубров из Канады, ввёл жесткие охотничьи правила со штрафами за отстрел сверх квоты, запретил использование проволочных силков и капканов, применение света при ночной охоте, охоту верхом и на автомобилях. Так что выбор Сталиным старинного заповедника как места деловой встречи был в случае Геринга абсолютно беспроигрышным.
* * *
ГЕРИНГ приехал чуть ранее середины августа. Даже если бы дело было только в охоте, он всё равно не удержался бы от соблазна. Но было понятно, что русские имеют какие-то деловые идеи и предложения и хотели бы их обсудить с Уполномоченным по 4-летнему плану и с «капитанами промышленности» рейха. Упускать момент не стоило. К тому же Геринг чувствовал, что ему не мешало бы сойтись с Тевосяном поближе — русские на такие охоты раньше иностранцев не приглашали и сейчас расщедрились на приглашение явно не просто так.
С Герингом прибыла группа фюреров экономики и крупнейших промышленников. Естественный глава её, семидесятилетний барон Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, приехал вместе со старшим сыном — тридцатичетырехлетним Альфредом. Приехали имперский министр финансов граф Шверин фон Крогзик и знаменитый имперский банкир Яльмар Шахт — немного опальный, но очень влиятельный. Были Маннесман и Рудольф Вингель из «Симменса», были два ближайших помощника Геринга по Управлению четырехлетнего плана (фактически им и руководившие) — Эрих Нойман и председатель Генерального совета управления, а также и председатель наблюдательного совета концерна «Герман Геринг» Пауль Кернер. Приехал даже Отто Штейнбринк из «Ферейнигте штальверке». Последний был тесно связан с Фликом — фигурой настолько же первостепенной, насколько и старающейся не выходить из тени, ибо Флик очень успешно действовал как раз в сфере «теневой» экономики. Это были разные люди, но это были люди, реально знающие экономику и умеющие видеть перспективу. Старый Крупп, увидев Тевосяна, воскликнул:
— О, герр Шварц-Иван! Я прошу прощения за эту фамильярность, но так приятно вспомнить былое! Рад поздравить вас с такой блестящей карьерой! Я предлагал вам неплохую карьеру у себя, но вы превзошли все мои ожидания!
— Спасибо, герр Крупп! Думаю, что мы ещё будем сообща и серьёзно сотрудничать! А пока я желаю вам ни пуха, как говорится у нас на Руси, ни пера!
— К чёрту, герр Тевосян, к чёрту!
* * *
ОХОТА удалась на славу, да иного и быть не могло, когда вместе соединились сразу три фактора: обилие дичи, умение опытнейших егерей и несомненные охотничьи азарт и талант рейхсмаршала… За день охоты было убито три медведя, восемь оленей, десятка два косуль, волков и много прочей живности помельче…
Трофеями Геринга стали медведь, два оленя и пара косуль. И Главный лесничий рейха выглядел вполне счастливым. В своем охотничьем кабинете в Карин-халле он повесит голову русского медведя! То-то будет поводов для шуток!.. Впрочем, он действительно был благодарен Тевосяну и Сталину (на сей счет рейхсмаршал не заблуждался) и был готов к ответной любезности — в рамках, естественно, возможного и целесообразного.
Во время охоты о делах не говорили. Не вспоминали и былое… Лишь по окончании охоты Геринг не удержался и коротко бросил:
— Когда я охотился здесь с поляками, трофеи были не в пример скромнее…
Тевосян лишь молча развёл руками: мол, что уж тут говорить — русские не поляки с любой точки зрения!
Ещё до охоты Герингу показали новое зубровое стадо в 16 голов.
— Это что — уже ваши? — живо вопросил гость.
— Больше — польские, — ответил главный егерь. — В двадцать девятом году они пару зубров завезли. Теперь вот уж сколько… Но разве это стадо? Лет двадцать пять назад — то было стадо!
— Да, — самодовольно заявил Геринг, — у меня в Карин-халле стадо побольше…
И Тевосян тогда предложил ему:
— А что, если, господин Геринг, мы нескольких у вас купили бы и вернули сюда — на историческую, так сказать, родину? Две-три пары на развод, а будущих телят — пополам?
Геринг был в отличном состоянии духа в предвкушении выдающейся охоты и великодушно расщедрился:
— Герр Тевосян! О какой продаже может идти речь! Я подарю вам пять пар!
— Ловлю на слове!
— О да! Но телят, — Геринг хитро прищурился, — пополам!
— Конечно!
* * *
ТЕЛЯТА, впрочем, были пустяком… Серьёзные разговоры начались на следующий день. В небольшом зале стояли уютные кресла, рядом с ними — небольшие столики с нарзаном. В глубине зала был накрыт «шведский стол», а ещё один стол заставлен напитками.
Когда все устроились в креслах, Тевосян по-немецки начал:
— Герр рейхсмаршал! Гершафтен! Мы все здесь люди деловые, и поэтому я сразу хотел бы начать с главного: по поручению председателя Совета народных комиссаров СССР товарища Сталина я в вашем лице приглашаю Германию к резкому расширению экономического сотрудничества уже в ближайшее время…
Все — не исключая Геринга — тут же заворочались в креслах. Немцы ожидали, конечно, услышать нечто важное, но заявление Тевосяна их взбодрило. Между рейхом и Россией и так уже были заключены серьёзные торговые соглашения, а Тевосян предлагал, выходит, ещё большие?!
Тевосян же, угадав вполне очевидные мысли слушателей, пояснил:
— Мы неплохо сотрудничаем сейчас, и хотя у Германии много сил уходит на ведение войны, вы помогаете нам, а мы — вам… Но, гершафтен, в следующем, 1942-м году заканчивается третья пятилетка, и мы сейчас верстаем планы четвёртой. У нас большие мирные планы… Выполняя их, мы одновременно увеличим и свои возможности нарастить помощь вам…
В креслах опять возникло шевеление — вполне удовлетворенное.
— В следующем году, — продолжал Тевосян, — нами запланирован такой рост добычи нефти, что мы сможем к весне 42-го года дополнительно поставить вам не менее полумиллиона тонн нефти! Подчёркиваю — дополнительно, гершафтен! А возможно — и миллион.
По залу пробежал легкий удивленный говор, и «капитаны промышленности» переглянулись.
— Уборочная кампания этого года скоро заканчивается, но уже видно, что мы соберем не просто рекордный для России, а небывало высокий урожай… И осенью сможем поставить в рейх до миллиона тонн зерна и зернобобовых…
— О! — вырвалось у Геринга. — Это было бы великолепно!
— Но это — далеко не все, гершафтен!
Тевосяна слушали, уже даже не затаив дыхание, а раскрыв рты, тем более что он говорил без переводчика и темп поступления информации был непрерывным. А он продолжал поражать:
— Мы ставим на четвёртую пятилетку очень серьёзные задачи, коллеги! Годовой прирост валовой продукции мы планируем на уровне до 20 процентов, а по отдельным показателям — существенно выше…
— О-о, — протянули недоверчиво «капитаны», а Крупп прибавил:
— Это очень много!
— Да, немало, — не смущаясь, согласился заместитель Сталина, — но реально. Для нас… И, в частности, мы должны выполнить грандиозную программу энергетического и гидротехнического строительства… Мы хотим за пять лет увеличить производство электроэнергии на душу населения почти вдвое!
Немцы перестали удивляться и просто молча внимали этому ошеломительному потоку. И Тевосян говорил:
— На Днепре в дополнение к Днепрогэсу мы планируем создание Каховского гидроузла с ГЭС и водохранилищем… Только здесь нам предстоит вынуть двадцать миллионов кубометров грунта и уложить почти два миллиона кубов бетона… Кроме того, мы будем строить Северо-Крымский канал… Всё это даст нам возможность орошать более трёх миллионов гектаров земель в Херсонской, Запорожской, Николаевской, Днепропетровской и Крымской областях… А это — несколько дополнительных миллионов тонн зерна… Мы также всерьёз займёмся полезащитными лесонасаждениями…
Услышав последнее, Геринг крякнул так удовлетворенно, что Тевосян прервался и посмотрел на рейхсмаршала. А тот заявил:
— Оказывается, герр Тевосян, мы тут мыслим схоже… Я тоже очень люблю зелень, лес… И уже несколько лет назад утвердил схемы зелёных поясов вокруг всех крупных городов… Городам нужны лёгкие, населению — места отдыха…
— Думаю, герр Геринг, ваш опыт будет нам полезен, да и, надеюсь, наш вам — тоже, — согласился Тевосян и пояснил: — В Туркмении мы проложим Главный Туркменский канал от Аму-Дарьи до Красноводска и превратим в оазис Кара-Кумы… Длина отводных оросительных и обводнительных трубопроводов — более тысячи километров… А вдоль оросительных каналов мы сажаем шелковицу для обеспечения листом шёлкового производства… И опыт массовых посадок тут, безусловно, пригодится.
Тевосян говорил, увлекаясь, но и его несентиментальная аудитория была увлечена — русский говорил об удивительных вещах! Участие в таких проектах — мечта любого делового человека. Тут уж не прогоришь, тем более когда имеешь дело с большевиками, которые очень неуступчивы, но платят — в срок!
А русский продолжал:
— И, наконец, мы построим две крупнейшие ГЭС на Волге — Куйбышевскую и Сталинградскую… В сумме они, Каховская ГЭС и гидростанции в Туркмении будут давать двадцать один миллиард киловатт-часов дешевой энергии в средний по водности год.
Тевосян умолк, обвёл взглядом стальных и электрических «королей» и поднял кверху правый указательный палец:
— И это, коллеги, одно гидростроительство! А в плане у нас десятки только крупных тепловых станций! Мы будем создавать новую кольцевую энергосистему, а это — высоковольтные линии электропередачи в тысячи километров длиной! Мы будем электрифицировать старые железные дороги и строить новые…
Он опять умолк, опять обвёл всех взглядом, остановив его на Геринге, и закончил:
— Сами понимаете, что всё сказанное предполагает и новый общий промышленный и социальный подъём. И принять во всем этом самое деятельное участие мы приглашаем вас, коллеги!
Тевосян замолчал, более не прибавляя ни слова, и в зале стало тихо. Все обдумывали сказанное, ожидая также реакции Геринга. Он тоже молчал, думал, а потом улыбнулся улыбкой умелого очарователя и произнёс:
— Итак, герр Тевосян, вы предлагаете нам разделить с вами такую богатую добычу, как ваша новая пятилетка… А я-то думал, что вчерашний медведь станет главным моим трофеем!
И в зале раздался хотя и не оглушительный, но вполне искренний хохот.
Смеялся Геринг, смеялись оба Круппа и Шахт, улыбался сдержанный граф фон Крогзик и даже — близкий к. Флику Отто Штейнбринк… Смеялись все — напряжение последнего получаса требовало разрядки.
Улыбался и Тевосян.
* * *
ЗДЕСЬ собрались очень разные люди… Иван Тевосян шёл к этой встрече из гущи, как тогда говорили, народа. И шёл не как удачливый прощелыга-нувориш, а как честный молодой солдат революции.
А сын банкира и дипломата Густава фон Болена унд Гальбаха и Софии, урожденной фон Гальбах, Густав фон Болен унд Гальбах с пелёнок впитал психологию избранника судьбы… Ровесник Ленина — 1870 года рождения, он в двадцать три окончил юридический факультет Гейдельбергского университета, а в двадцать семь лет начал наследственную карьеру дипломата, был секретарем посольств в Вашингтоне и Пекине, советником посольства в Ватикане. В тридцать шесть он, природный аристократ, женился на дочери и единственной наследнице старого Фридриха Альфреда Круппа — Берте и по особому согласию кайзера Вильгельма II стал именоваться Крупп фон Болен унд Гальбах.
Круппы всегда сотрудничали с русскими — и до революции, и после революции. В начале 20-х годов именно Крупп поставил нам семьсот пятьдесят паровозов из той их, закупленной РСФСР за границей, первой тысячи, которая и потянула Россию к первым пятилеткам (двести поставила Швеция).
До 1934 года в Сальском округе на Дону существовала сельскохозяйственная концессия Круппа — «для ведения рационального сельского хозяйства». Крупп брал себе большую часть дохода, а мы в обмен получали нужный нам опыт.
Торговал Крупп с большевиками и военными технологиями — в его конструкторском бюро в Эссене имелся специальный «русский» отдел. И Крупп был не одинок — германские промышленники поставили Советской России основную часть материальной базы создания нашей новой промышленной мощи. А президент Германского общества по изучению Восточной Европы и член наблюдательного совета химического суперконцерна «ИГ Фарбениндустри» Шмидт-Отт писал в феврале 1931 года министру иностранных дел веймарской Германии Курциусу: «Я всегда полагал, что имею право рассматривать всю деятельность общества как содействие развитию наших отношений с Россией…» Курциус не спорил — он и сам так считал — и через год сменил Шмидт-Отта на посту президента общества.
Да, разные люди слушали Шварц-Ивана Тевосяна… Но одно их объединяло и роднило — общая деловая хватка и ещё — любовь к Германии. Их личная судьба неизбежно делала их в какой-то мере тоже космополитами — вопреки броской фразе Маркса не пролетарии, а капиталисты чаще всего не имеют отечества. Но среди германской промышленной и финансовой элиты патриотическая прослойка была не только влиятельной, но и очень многочисленной. Атмосфера рейха фюрера не очень-то поощряла распространение идей Золотой Элиты, даром что немецкий «Опель» давно принадлежал заокеанской «Дженерал моторс».
Эти люди были готовы обеспечить фюреру вооруженную схватку его с Россией. Но фюрер, похоже, выбрал в конце концов иной путь… Что ж, они были готовы обеспечить фюреру и дружбу с Россией. Тем более что она могла дать ещё более соблазнительные дивиденды, чем война!
Геринг отсмеялся и серьезно сказал:
— Герр Тевосян! Это — грандиозно! Но в ближайшем будущем перед вами — новые стройки. А перед нами — старая война… Вы это учитываете?
— Конечно, герр Геринг! Но я ведь сказал, что мы намерены серьёзно помочь вам уже в этом году и в начале следующего… Мы преобразовали Тройственный союз в Четвёрной. И мы заинтересованы в том, чтобы ваша война как можно скорее закончилась, и закончилась так, чтобы вы получили возможность в полной мере разделить наши экономические планы. Я — не военный, как вы… Однако надеюсь, что ещё до конца этого года у стран «оси» наметятся решающие военные успехи…
* * *
ГЕРИНГ и промышленники уехали, нагруженные охотничьими трофеями, а Тевосян уехал в Москву — докладывать Сталину о своих «трофеях». Ни Сталин, ни он не рассчитывали на то, что охота в Белой Веже закончится чем-то конкретным. Это было невозможно с любой точки зрения — экономические переговоры в два дня не заканчиваются. Важно было дать понять немцам (а в конечном счёте — фюреру), что дружба с немцами у русских — это всерьез и надолго.
Фюрер «охотой» Геринга тоже был удовлетворён. Он готовил осеннюю Африканскую кампанию и всё более рассчитывал на русскую помощь там, где это было реально.
Фюрер торопился, потому что и англосаксы становились активнее. 16 июня 1941 года Рузвельт закрыл все германские консульства в США, а 19 июня Германия объявила о закрытии всех консульств США на территории стран «оси». Атмосфера лета 41-го года накалялась далеко не только жарким солнцем…
Однако общая обстановка уже работала против Америки и Англии, и они всё чаще проваливались даже на той мировой периферии, где раньше могли рассчитывать если не на сочувствие, то — на безусловное подчинение. Даже в Абиссинии, где войска дуче давно восстановили против себя большинство эфиопов, англичане лишались народной поддержки. Эфиопские партизаны — пока без согласования с итальянцами — кое-где начинали бить бриттов! Что уж говорить об Индии, которую втянули в войну против немцев, её не спросивши! Там расширялась кампания гражданского неповиновения, и в ответ английские власти арестовали 30 тысяч членов партии Индийский национальный конгресс. В итоге все чаще индийцы задумывались об ориентации на рейх и Японию — так же, как таи, кхмеры, вьетнамцы…
Туго приходилось и голландцам в Голландской Индии… Суматра, Ява, Борнео-Калимантан, Сулавеси-Целебес — эти огромные острова были источником для Нидерландов огромных прибылей. На Малайю и Голландскую Индию приходилось 78 процентов мировой добычи природного каучука и 67 процентов добычи олова.
И до 90 процентов олова и 75 процентов каучука уходило в США.
* * *
ПОСМОТРИМ на карту… Вот Китай, ниже его — Индокитай, Индокитайский полуостров. Западнее — Индийский «треугольник» полуострова Индостан, омываемого Индийским океаном. А от Индокитайского полуострова в юго-восточном направлении ответвляется узкий Малаккскии полуостров, отделяющий Южно-Китайское море Тихого океана от Андаманского моря Индийского океана. Север МаЛакки относится к Таиланду. Южную, более широкую, часть полуострова занимает Малайя. А на самом кончике разместился английский Сингапур.
Сингапур!
Та точка, на которую так настойчиво указывал японцам фюрер. Нервный узел всей английской колониальной политики в Юго-Восточной Азии… Лишь неширокий Малаккскии пролив отделяет его от Суматры. И как заноза Сингапур вонзается в тело индонезийских островов — голландского владения даже в XX веке.
О естественном праве народов на те земли, где они испокон веку жили, англосаксы болтали еще со времен Первой мировой войны… Но и до неё, и после неё они попирали это право точно в той мере, в какой им это было выгодно и в какой им это позволяли.
Русские в Октябре 17-го года восстали вообще против капиталистического насилия над волей народов. Немцы в конце тридцатых годов восстали лишь против антигерманского детища — режима Версаля. Но русские и немцы были народами, умеющими делать современное оружие и держать его в руках.
Народам Азии этому ремеслу, хотя бы последнему, лишь предстояло учиться. И они начинали задумываться о союзе с теми, кто был против англосаксов, а при этом имел собственное оружие. Ближе всех была Япония. И патриоты в Голландской Индии, убедившись, что даже под угрозой вторжения Японии голландцы не склонны приобрести дружбу островного народа ценой отказа от колониального режима и предоставления Индонезии независимости, начали склоняться к Японии.
А Молуккский архипелаг имел важнейшее стратегическое и экономическое значение.
22 сентября 1940 года колониальные французские власти в Ханое подписали соглашение о размещении в Северном Индокитае японских войск, а к концу сентября Япония заняла его, войдя в Индокитай с китайской территории. Теперь, 25 июля 1941-го, японцы заключили соглашение с вишистской Францией об использовании баз и в Южном Индокитае. И к 27 июля контролировали практически весь Индокитайский полуостров.
Янки отреагировали мгновенно: 25 июля 1941 года они объявили эмбарго на поставки в Японию нефти и всех стратегических материалов. Одновременно США и Англия наложили секвестр на все активы Японии и аннулировали торговые соглашения с ней. В Китай, к Чан Кайши, направилась группа американских советников.
Японцы тем не менее колебались. 17 июля 1941 года принц Коноэ принял отставку Мацуоки, хотя сам остался премьером. Коноэ был не прочь выждать, но группировка Тодзио нажимала в сторону войны с янки.
* * *
КРИППС в Москве уже не питал никаких надежд на какой-либо успех. Прошёл июнь, закончился июль, прошла почти половина августа… Стало окончательно ясно, что в 1941 году немцы в поход на Восток не пойдут. И этот поход становился вообще все более проблематичным и все менее реальным. Уже 14 мая 1941 года заместитель Идена Батлер чуть ли не кричал послу Майскому:
— Ваши действия в Ираке недопустимы! Ваше признание Ирака производит в Лондоне крайне неблагоприятное впечатление! Вы заключили соглашение с Рашидом Али — авантюристом и мошенником!
— Господин Батлер, — успокаивал британского заместителя министра Майский, — иракское правительство обращалось к нам с предложением установить дипломатические отношения ещё до того, как его возглавил Гайлани… Мы имеем дело с тем правительством, которое есть в Багдаде.
— Но вы, господин Майский, выбрали крайне неудачный момент для установления отношений с Ираком! — наседал Батлер.
Майский нахохлился, как боевой петух — обстановка это ему вполне позволяла, и ответил:
— Господин заместитель министра! Если наше поведение не нравится кому-то в Лондоне — что делать? СССР проводит свою собственную, независимую политику, которая диктуется его интересами! А характер отношений между СССР и Англией сейчас не таков, чтобы мы в своих действиях учитывали возможные реакции в Лондоне…
Батлер вдруг смутился и разговор свернул — злить русских не стоило. Но и без этого политический сезон лета 41-го становился все жарче как для Лондона, так и для Вашингтона. Русские не просто политически поддержали Ирак, но своей поддержкой меняли вообще всю ближневосточную ситуацию в пользу «оси». Когда Криппс в июле попробовал заикнуться об этом Вышинскому, тот сухо заметил:
— Господин Криппс! Вы согласились на размещение войск США в районе Персидского залива?
Отрицать этого Криппс не мог и молча кивнул головой.
— Почему? Что делать американским войскам за тысячи миль от дома?
— У Америки в Ираке и Саудии есть нефтяные промыслы… Их надо охранять!
— Господин посол! Пусть этим займутся сами арабы… Ведь, по справедливости, промыслы принадлежат им. У США хватает нефтепромыслов на собственной территории. Вот их пусть и охраняют! И ещё о нефтепромыслах, но уже — наших… Британия имела планы бомбардировок Баку?
На Криппса было жалко смотреть — таких вопросов в лоб русские раньше не задавали. И он опять просто молчал, ожидая, что же скажет заместитель наркома.
А Вышинский сказал:
— В данном случае молчание — знак согласия. Бомбить же наши промыслы вы намеревались с баз в иракском Мосуле… И после этого вы упрекаете нас нашей политикой в Ираке?
Криппс угрюмо молчал. Потом выдавил:
— Я вижу, господин Вышинский, Адольф Гитлер окончательно очаровал господина Сталина, и Россия следует в фарватере нацистов…
— Господин посол! Мы не дети, чтобы соблазняться конфеткой доброго дяди, и не ослы, чтобы тянуться за морковкой, подвешенной перед носом. Мы исходим из наших собственных интересов. И скажу прямо: не в наших интересах воевать с Гитлером — как хотелось бы этого вам… Я высказываю это мнение неофициально, чисто от себя, но скорее Англия безоглядно следует в фарватере Америки, забывая, что она хотя и остров, но в Старом, а не в Новом Свете!
* * *
ДА, НАРОДЫ вели себя всё напористей. И Золотой Элите надо было срочно собирать силы и решать — что же делать дальше? Ведь в Англии даже не были внятно определены цели войны! И 14 августа 1941 года Рузвельт и Черчилль тайно встретились близ Ньюфаундленда на борту английского линейного крейсера «Принц Уэльский». Итогом встречи стало обнародование Совместного заявления о целях и принципах войны.
Его тут же громко назвали «Атлантическая хартия» — с намеком на Великую хартию вольностей… На палубе «Принс оф Уэльс» собралась под нежарким солнцем блестящая компания генералов и адмиралов, молодых и не очень молодых старших офицеров. Они обступили с библиями в руках сидящих в креслах Рузвельта и Черчилля и вслед за ними распевали благодарственный псалом. Лица у всех были приличествующие случаю, то есть постные и при этом донельзя ханжеские. Оно было и неудивительно: за исключением поставленных тут для соответствующего антуража молодых лейтенантиков и рядовых морячков, почти все присутствующие были изощрены в самом отвратительном лицемерии. И прежде всего это можно было сказать о двух главных фигурах, выведенных Золотой Элитой на авансцену (то бишь на палубу) мировой истории.
24 августа 1941 года Черчилль сидел перед микрофонами Би-би-си и повествовал о недавней встрече:
— Мы — в тихой гавани, расположенной где-то в Атлантике, где лучи солнца, пробиваясь сквозь дымку тумана, играют на металлических частях могучих кораблей под британским и американским флагами…
Черчилль вещал театрально убедительным звучным голосом, лицедействуя даже перед радиоаудиторией, которая не могла видеть его лица.
— В нашей атлантической гавани, в воскресенье, мы совершили богослужение. Президент вышел на палубу «Принца Уэльского», где вперемешку стояли сотни американских и британских моряков и солдат морской пехоты. При свете яркого солнца, излучающего тепло, все мы пели старинные гимны, которые являются нашим общим наследием и которым нас учили с детства. Мы пели гимн, основанный на том псалме, который пели солдаты Джона Хэмпдена, предавая тело его земле… Мы пели «Вперёд, Христово воинство»! И воистину, я почувствовал, что это не тщеславие и мы имеем право сознавать, что служим делу, к которому нас призвал трубный глас свыше…
* * *
ИТАК, Черчилль и Рузвельт декларировали хартию из 8 пунктов о целях войны и послевоенного устройства. Это был облик мира в публичном (то есть для публики) представлении двух «великих рас, говорящих по-английски». Они клялись, что «после окончательного уничтожения нацистской тирании и разоружения агрессоров обе страны будут работать на пользу такого мира, который обеспечит, чтобы все люди могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды». Хартия провозглашала:
— недопущение территориальных изменений без согласия проживающего там народа;
— право всех народов избрать себе ту форму правления, при которой они хотят жить;
— восстановление суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путём;
— равные для всех государств условия торговли и доступа к источникам сырья;
— равноправное экономическое сотрудничество;
— свободу морей;
— разоружение агрессоров;
— отказ от применения силы в международных отношениях и избавление человечества от бремени вооружений…
= = =
В конце тридцатых годов — задолго до начала германо-польской войны, превращённой Золотой Элитой Запада в войну мировую, — германский министр экономики Гутенберг на Всемирной экономической конференции призывал её участников обеспечить равноправное экономическое сотрудничество, равные для всех государств условия торговли и доступа к источникам сырья…
И не один век колониальные державы Запада, и Англия прежде всего, насильственным путём лишали десятки народов самоуправления и суверенного права избрать себе ту форму правления, при которой они хотят жить. И вот теперь в очередной раз с борта английского линкора англосаксы забрасывали в замутненные ими же воды мировой политики наживку в расчете на традиционно высокий улов дивидендов от традиционного обмана народов мира.
Однако добыча всё чаще срывалась с крючка, а то и просто не желала на него попадаться.
Народы умнели.
* * *
СТАЛИН в Москве провёл в конце августа совещание с Димитровым, итальянцем Тольятти и французом Торезом.
— Ситуация, товарищи, изменилась неузнаваемо — сами видите… Мы получаем не просто мирную передышку, мы имеем возможность полностью отвести войну от СССР, а это дает в перспективе решающее преимущество силам социализма. В Англии рабочие находятся под влиянием тред-юнионов, а с этими ситринами социализма не построишь… В Америке рабочий класс можно пока считать подкупленным — долларов для этого там пока хватает. Поэтому мирное развитие СССР для коммунистов мира — главное! На это всех и надо ориентировать.
— Но как это совместить с вашей дружбой с Гитлером? — спросил Тольятти.
— Не с Гитлером, а с Германией, товарищ Тольятти. Если нам нужен мир, то мир мы можем обеспечить только вместе с Германией. Поэтому коммунисты, которые будут бороться против Германии Гитлера, будут фактически бороться и против мира. Вот что надо объяснять… В условиях, когда Германия отказалась (а она, похоже, отказалась) от идеи войны с СССР, борьба против Германии льет воду на мельницу Мирового Капитала. И это тоже надо объяснять… Особенно — в Сербии…
Сталин не случайно выделил сербов. Если венгры, румыны, словаки, болгары, чехи, хорваты и даже греки по разным причинам, но в конфликт с немцами не вступили, а то и сотрудничали с ними, то с сербами выходило иначе… Англия и США сумели спровоцировать их на сопротивление. Летом 41-го года в Югославии начали формироваться две нелегальные (во многом — партизанские) политические группировки: четники полковника-монархиста Михайловича в горах Западной Сербии и коммунистические бригады Генерального секретаря Комцартии Югославии Иосипа Броз Тито со штабом в Ужице.
Михайлович был связан с белградским правительством Недича и с югославским королевским правительством в изгнании, приютившимся в Лондоне. Социальная программа Тито была для него неприемлема. И четники часто вели бои не с немцами, а с партизанами Тито. Вскоре лондонское правительство назначило Михайловича своим военным министром. И его проанглийская суть стала очевидной.
Йосип же Броз Тито оказался перед непростым выбором… Москва улучшала отношения с Берлином, а как поступать Тито? Антигерманские настроения у сербов имели давние традиции со времён Австро-Венгерской монархии. Стать на сторону немцев Тито не мог. Идти против них не рекомендовала Москва. Но Сталин передал Тито, что можно рассчитывать на переговоры с немцами на базе двух пунктов: немцы проводят в Сербии земельную реформу, а сербская масса поддерживает такое правительство, которое последует примеру Хорватии, получившей независимый статус, то есть — восстановит членство Сербии в Тройственном (теперь уже, впрочем, Четверном) союзе. Сербы снабжают оккупационные войска и рейх продовольствием и включаются в борьбу против Англии. Премьером такого правительства мог бы стать Тито.
* * *
ОДНАКО фактор малых стран был всё же второстепенным. Тем более что в недалёком будущем можно было ожидать появления совершенно новых и очень мощных факторов — на повестку дня в ведущих странах мира выходила атомная проблема.