Да, зима 41-го закончилась… А весна обещала быть бурной во всех отношениях…
Гитлер пока не принял никакого окончательного решения по России. А сведения из Москвы приходили противоречивые… В конце прошлого года русские провели ряд высоких военных совещаний, и подлинный их смысл пока от понимания ускользал. Что это было — обычная оборонная работа или отработка планов собственного превентивного удара по рейху?
Ответа на этот вопрос Гитлер не имел… Так что невидимая работа по плану «Барбаросса» продолжалась, а видимым образом вермахт, люфтваффе и флот по-прежнему готовились к вторжению на Британские острова. Много сил и времени занимали теперь и дела африканские. Да и за новой потребностью контролировать чуть ли не всю Европу стояли новые потенциальные театры военных действий.
Тем временем, пока немцы разрабатывали планы будущих операций, в России на сборах высшего командного состава изучали опыт их операций недавнего прошлого. За месяц с небольшим до поездки Молотова в Берлин — 7 октября 1940 года — в Ленинграде прошло совещание представителей Главного морского штаба, морской авиации и Военно-морской академии. Нарком Военно-Морского Флота Николай Кузнецов и начальник Главного морского штаба Лев Галлер остались в Москве, потому что на 9 октября Сталин вызвал обоих к себе в Кремль, так что совещание открыл первый заместитель наркома адмирал Иван Исаков. Уже во вступительном слове он заявил:
— Сегодня мы имеем оформленную коалицию по оси «Берлин — Рим — Токио» — с одной стороны и неоформившуюся, но фактически существующую коалицию «Англия — США» — с другой.
Начались недельные военно-морские прения — насущных проблем и вопросов хватало. Однако на один из им же заданных вопросов: «Против кого, когда, где и как предполагаем воевать?» Исаков так и не ответил. И слова эти, взбудоражив флотскую мысль, повисли в воздухе, сизом от крепкого адмиральского табака.
А уже после берлинского визита Молотова и брестской встречи фюрера и Сталина 2 декабря 1940 года в Москве выступлением наркома ВМФ Кузнецова начался Сбор командующих флотами и флотилиями.
Как и Исаков, Кузнецов не дал прямого ответа на свой же вопрос «Кого нам изучать?». Сказал, правда, так:
— Не берусь определять и указывать «имярек», но, как правило, из двух вероятных противников более вероятным является ближайший, соседний…
Кузнецова можно было понять… Пакты — пактами, Брест — Брестом, а он — не политик. И в Испании воевал как-никак с немцами… Но что же тогда получалось? «Два вероятных» — это Англия и Германия… «Ближайший, соседний…» — это Германия. Но она была державой, официально дружественной… Так что же имел в виду нарком? От всего от этого у адмиралов появлялось желание тут же хватить адмиральскую чарку — для прочищения мозгов. Тем более что уже «под занавес», на расширенном заседании Главного Военного совета после Сбора, Кузнецов сказал:
— Когда немцы заняли Голландию, в журналах были фото, как мэр Роттердама преподносил ключи от города немецкому генералу…
Нарком обвел малоподвижным взглядом «морского волка» внимательно слушающую аудиторию и продолжил:
— Если применить это к нашему опыту, то какой бы к нам противник ни пришёл, какой бы противник на наши города ни вздумал наступать, убеждён, что обстановка не будет такой, как в Роттердаме. Ключи никто не понесёт навстречу, товарищи!
Такие речи заставляли задумываться, но ясности не вносили — как не внесло ее и Совещание высшего руководящего состава РККА, которое с 23 по 31 декабря 1940 года провел нарком обороны Тимошенко. Основной доклад на нем сделал начальник Генерального штаба Кирилл Мерецков.
В отличие от флотских, ни Тимошенко, ни Мерецков о национальности вероятного противника даже не заикались. Зато после совещания Тимошенко провёл две двусторонние оперативно-стратегические игры на картах, где в роли «восточных» выступали, понятно, советские войска, а вот в нападающих на них «западных» легко угадывались немцы… Замысел игр исходил из того, что нем… то бишь «западные», сосредоточив в районе Седлец — Люблин до 120 пехотных дивизий, а также основную массу танков и самолетов, 15 июля 1941 года предпринимали главный удар в направлении на Киев, а из Восточной Пруссии наносился вспомогательный удар группировкой до 60 дивизий.
От внимания Гитлера все эти «игры на картах» не ускользнули.
Как, впрочем, и от внимания Сталина.
* * *
СТАЛИН не появлялся ни на одном из совещаний. Его не увидели ни у флотских, ни у армейцев. Однако он внимательно ознакомился с докладами и стенограммами. 2 января 1941 года он поговорил с Тимошенко и Буденным, а потом принял Мерецкова, Жукова и с ними — добрый десяток генералов, участников предновогоднего сбора высшего комсостава.
Говорил Сталин и со Ждановым — на Большом флотском сборе тот сидел рядом с флотским наркомом и не как член Политбюро, а как член Главного Военного совета ВМФ.
— Ну, как, Андрей Андреевич, впечатление?
— Двойственное, товарищ Сталин, — честно ответил Жданов.
— Почему?
— С одной стороны, слушаешь и радуешься за людей — вырастила Советская власть отличную поросль, и оружие им в руки дала, и знания…
— Это — с одной стороны… — кивнул, соглашаясь, Сталин. — А с другой?
— А с другой — очень уж много разгильдяйства и формализма… Если бы мы так действовали в промышленности, то никаких пятилеток и близко не выполнили бы…
Сталин вздохнул:
— Я читаю стенограммы совещания Тимошенко, и впечатление — то же… Из доклада Мерецкова выясняются занятные вещи. По уставам, разработанным нашими бывшими «военными гениями» типа Тухачевского, — это имя Сталин произнес с горечью, — боевые порядки пехоты таковы, что из семнадцатитысячной дивизии в атаку на главном направлении прорыва идет 320 бойцов в ударной группе и 320 — в сковывающей.
Жданов быстро прикинул в уме:
— Это как же получается — на один «штык» воюющий приходится чуть ли не тридцать «штыков» во втором эшелоне и в тылу?
— Двадцать шесть, — уточнил Сталин.
Жданов, не веря своим ушам, поинтересовался:
— А у немцев?
— У немцев в первую атаку идет сразу треть!
— Треть?
— Бывает, Андрей Андреевич, и больше…
И Сталин признался:
— Я не думал, что дела у нас обстоят так плохо… После финской мы все вроде бы обсудили, но, как оказывается, далеко не все…
Оба задумались, потом Жданов вдруг невесело усмехнулся и сообщил:
— Недавно попалась на глаза старая статья Тухачевского…
— И что?
— Оказывается, он считал наиболее перспективным средством связи в современной войне знаете что? — Жданов выдержал паузу. — Собак…
— Да, теоретик, — Сталин прибавил непечатный загиб и тоже невесело улыбнулся, вспомнив своё… Потом тоже рассказал — о чем вспомнилось:
— Когда началась первая пятилетка, начальником вооружений стал Уборевич, а с тридцать второго года мы заменили его Тухачевским… И он сразу же предложил нагрузить промышленность заказом на сто тысяч легких танков — да ещё и без радиосвязи.
— На собак надеялся? — засмеялся Жданов.
— Наверное… Так сказать: три танкиста плюс одна собака — экипаж машины боевой…
— И чем же все закончилось, товарищ Сталин?
— Ну, тогда я его образумил… Мол, нам, товарищ Тухачевский, пока что хотя бы сто тысяч тракторов России дать — и то хорошо…
Жданов вновь засмеялся, потом посерьезнел и, уже нахмурившись, сказал:
— Странно получается… За десять лет с начала индустриализации мы создали новые оборонные конструкторские бюро и НИИ… Мы построили заводы, вырастили новые кадры организаторов промышленности, молодые кадры учёных, инженеров, техников…
Сталин слушал, ожидая, чем же собеседник закончит, а тот говорил уже гневно:
— А Тухачевский и его подельщики смогли создать лишь антисталинский троцкистский заговор… И что оказывается? Страна в целом, её индустрия, её наука и техника готовы «держать марку» на высоком уровне — уже сейчас, в наступающем 41-мгоду… А готова ли наша армия?
* * *
ВОПРОС Жданова бил, что называется, «в точку»… В 1941 году армия не была готова к войне ни профессионально, ни идейно, ни технически. Тут сказалось многое… Массовая и ещё не изжитая рабская психология, доставшаяся большевикам в наследство от трехсотлетнего царствования дома Романовых, а Романовым — от трехсотлетнего татаро-монгольского ига… Неизбывная расейская лень — ещё одно наследие трёхсотлетнего правления августейшего дома Романовых, как и третье подобное наследие — слабое научно-техническое развитие…
Немало нагадили и Тухачевские… Бывшего начальника вооружений РККА расстреляли 12 июня 1937 года. А через четыре месяца, 13 октября 1937 года, Харьковский завод № 183 получил тактико-технические требования на проектирование нового среднего танка, из чего вскоре получилась знаменитая «тридцатьчетвёрка»…
В конце 1938 года на Кировском заводе в Ленинграде началась история знаменитого тяжёлого танка «Клим Ворошилов»… И тогда же новые кадры Сталина начали быстро выправлять провалы в оснащении военной авиации — в серию готовились новые машины Яковлева, Петлякова, Ильюшина, Микояна и Гуревича, Лавочкина с Горбуновым и Гудковым…
В Бресте Сталин рискнул показать Гитлеру лучшее… Но этого лучшего к 41-му было еще мало… Для оснащения новой армии нужен был минимум год.
Тысяча девятьсот сорок первый.
Об этом Сталин и сказал Жданову:
— Нам бы, Андрей Андреевич, ещё хотя бы годик без войны… А лучше бы — и вообще без неё…
— Ну, товарищ Сталин, — тут же отозвался Жданов, — если наш брестский гость не подведёт…
— Да вот то-то и оно — в Польше войска у него накапливаются… Говорит, что выводит из-под удара англичан.
— А на самом деле?
— Пока что-то определённое, Андрей Андреевич, сказать сложно… Но не будет же он вести войну на два фронта…
* * *
МЫСЛЬ Сталина была верна, разумна и здрава. Однако Золотой Элите мира надо было прервать сближение Берлина и Москвы, отравив сознание прежде всего Гитлера… Новый, сорок первый год должен был стать не очередным годом русско-германского мира, а первым годом русско-германской войны.
Наиболее простым решением было убедить Гитлера в силе Англии и слабости России. Если к тому же создать у него впечатление, что Сталин лишь ждет усиления России, чтобы ударить по обремененному войной рейху самостоятельно или в блоке с англосаксами, то… То можно было потирать руки и ждать, пока — как мечтали янки — последний русский солдат проткнет штыком последнего немецкого и сам падет от его автоматной пули… Но в Вашингтоне о таком не только мечтали. Это и готовили, о чем и шел разговор в феврале 41-го года в уютном офисе одного из уютных вашингтонских особняков.
Хозяина звали Аллен Даллес, а в гостях у него были его старший брат Джон Фостер Даллес и Уильям Донован — личность талантов разносторонних. Изначально — адвокат, как и братья Даллесы, ныне — доверенное лицо президента Рузвельта по части особо деликатных дел, свежеиспеченный генерал от разведки. Впрочем, и до получения формального генеральского звания Донована часто называли «генералом».
Присутствовал здесь и ещё один гость — крупный, почти двух метров ростом, упитанный голубоглазый брюнет моложавого вида…
Все четверо удобно устроились в креслах, хозяин задымил трубкой, а гости предпочли сигары… И клубы дыма, постепенно наполняющие комнату, выглядели в этом месте уместно и естественно — ведь каждый из четверых был мастером пускать в глаза пыль, дым и ставить политические «дымовые завесы».
Начал разговор, вопреки правилам хорошего тона, не хозяин, а гость — старший брат Аллена Джон… Впрочем, в доме брата он был своим, так что упрекать его в бестактности не приходилось.
— Господа, — обвел трех остальных тяжёлым взглядом Джон Фостер, — я попросил вас собраться здесь для того, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие…
Слушатели молчали — их выдержка была давно закалена в множестве передряг, а оратор пояснил:
— Дела в Европе идут совсем не так, как нами задумано…
В креслах опять никто даже не пошевелился, но блеск в глазах усилился. А Даллес-старший продолжал:
— Сталин совершил то, чего мы не допускали…
Тут Донован счёл возможным бросить реплику:
— Да, похоже, что второй Брест в 1940 году оказался для большевиков более удачным, чем первый, в 1918 году…
— Увы, да, — подтвердил Даллес-старший. — И нам надо предпринимать новые шаги… Вот почему, господа, мы здесь и собрались… Влиятельные друзья попросили меня и генерала Донована, — тут Даллес поклонился в сторону генеральского кресла, — обсудить с вами текущую ситуацию и наметить пути её выправления в нужную сторону…
А затем взгляды присутствующих дружно обратились к креслу, заметно осевшему под грузной тушей гостя-гиганта. Но перед тем, как мы начнем слушать его, не мешает лучше познакомиться и с его собеседниками, да и с ним самим…
* * *
БРАТЬЯ Даллесы происходили из среды доверенных служилых лиц Золотой Элиты. Правда, клан Даллесов сам в эту элиту не входил — для этого у членов клана были слишком скромные (по меркам элиты, естественно) банковские счета. Однако деловые качества юристов Даллесов обеспечивали им в США вполне пристойный статус. Братья были внуками Джона Уотсона Даллеса, госсекретаря при президенте Гаррисоне, и племянниками госсекретаря Лансинга при президенте Вудро Вильсоне.
Дядя — тоже юрист — был убеждённым русофобом, активно отстаивал права янки на разбой на русских котиковых промыслах до Первой мировой войны, а после нее не менее активно поддержал интервенцию против большевиков, считался знатоком международного права, был одним из попечителей Фонда Карнеги.
Племянники, сыновья пресвитерианского священника — Джон Фостер 1888 года рождения и Аллен Уэлш — 1893 года, оба — выпускники Принстонского университета, вращались в том же кругу интересов, лиц, идей и дел, что и дядя. Юриспруденция, внешняя политика, связи с власть и деньги имущими и верная им служба — вот что составляло их жизнь уже смолоду. Джон Фостер, к слову, тоже продвинулся, как и дядя, в попечители, став председателем Совета попечителей Фонда Рокфеллера… Участвовал он, между прочим, и в составлении плана Дауэса — доктрины экономического подчинения Германии и Европы Соединенным Штатам после Первой мировой войны.
Со второй половины 20-х годов братья вначале пришли в крупнейшую юридическую фирму Уоллстрита «Sullivan and Cromwell» («Салливан и Кромвель»), а вскоре и возглавили ее. Фирма была связана с американским правительством и европейскими банками, с «королями» экономики и просто с королями. Среди ее влиятельных клиентов, разбросанных по всему миру, числился и Уинстон Черчилль — друг янки, сын американки и будущий военный премьер-министр Британии… То есть у фирмы Даллесов и её патронов был вполне определенный облик — космополитический, «золото-элитный»…
Уильям Джозеф Донован был на пять лет старше старшего Даллеса. В Первую мировую он воевал на Западном фронте вначале в 69-м полку «Сражающиеся ирландцы», затем командовал 165-м полком, был трижды ранен и заработал медаль Почета, Пурпурное сердце, розетку Почетного легиона, орден Британской империи, еще несколько медалей и крестов, а также — прозвище «Дикий Билл» (Wild Bill). В русскую Гражданскую войну Донован одно время подвизался как офицер связи армии США при адмирале Колчаке. Колчак попал в поле зрения англосаксов ещё до 1914 года, во время войны при помощи англичан стал командующим Черноморским флотом, а летом 1917 года им заинтересовались янки. Осенью 1918 года они переправили адмирала в Сибирь, однако Колчак надежд не оправдал — как, впрочем, и остальные золотопогонные и беловоротничковые российские ставленники Золотого Интернационала. Тем не менее некий опыт в русских делах Донован при Колчаке получил.
Затем Билл вернулся в Штаты, возвысился до поста заместителя Генерального прокурора США, потом «вдруг» ушел в частную адвокатуру, стал своим человеком на Уолл-стрит и выбился в миллионеры.
В 30-е годы этот опытный и деятельный эмиссар Золотого Интернационала много поездил по свету в якобы «частном порядке» — движимый якобы любознательностью. Он был в Эфиопии во время ее захвата Муссолини, в Испании во время гражданской войны, добирался и до более дальних, но не менее горячих «точек».
В начале президентства ФДР — Франклина Делано Рузвельта — Донован выказал себя упорным противником его «нового курса». А уже в конце 30-х годов Рузвельт посылает Донована в качестве посла для особых поручений в продолжительную поездку в Европу и по Среднему Востоку.
Сразу после падения Франции, после английской катастрофы при Дюнкерке — в июле 1940 года Донован появляется в Лондоне. Надо было подбодрить приунывших островитян, поддержать старого знакомого — Черчилля и завести новые знакомства в целях продолжения войны. Допустить мира англичан с немцами янки не желали и не могли, и «Дикий Билл» старался вовсю — как писал Черчилль Рузвельту: «Донован всюду, где бы ни появлялся, вносил живую свежую струю».
Именно Донован порекомендовал Рузвельту обменять 50 устаревших американских эсминцев на аренду английских баз в Западной Атлантике и Карибском море. А то, что это нарушало статус США как нейтральной державы, юриста-международника Донована смущало мало — он ведь знал, что международное право — что дышло… Куда хозяева мира поворотят, туда оно и развернётся.
США готовились к новой войне, и на этот раз задачи выглядели намного более серьезно, чем в Первой мировой войне. Оно было и понятно: Советский Союз — это не старая «Расея», легко подчиняемая чужому влиянию, а Сталин — не полковник Романов. Поэтому и подготовку к руководству войной, для Америки пока еще формально не начавшейся, надо было брать в свои руки как можно раньше. Ведь после этой войны элита США была намерена уже навсегда отбросить затертую сказку о якобы «изоляционизме» и прямо заявить о претензии Америки на руководство всем миром на все времена — как времена войны, так и времена мира… Пока об этом лишь намекала одна из надписей на однодолларовой банкноте: «Novus ordo seclorum» («Новый порядок на века»), но время намеков вскоре должно было закончиться.
Однако во имя установления «Novus ordo» надо было потрудиться, и дел у Донована было выше горла… В конце 40-го года он провел ряд встреч с директором морской разведки Британии контр-адмиралом Джоном Годфри и самим шефом МИ-6 сэром Стюартом Мензисом… А затем с представителем британской разведки в США Уильямом Стефенсоном он отправился в челночную инспекционную поездку: Англия, Португалия, Испания и Гибралтар, Мальта, Греция, Югославия, Турция, Египет, вновь Англия — в общей сложности почти кругосветное путешествие, около 40 тысяч километров! Как признался позже сам «Дикий Билл», перед его глазами нескончаемой чередой прошли генералы и адмиралы, маршалы и полковники, секретные агенты и атташе, политики и шейхи, короли и принцы, католические падре, протестантские пасторы и мусульманские муллы… Он, правда, почему-то умолчал о встречах с банкирами и промышленниками, но… нельзя же упомнить все и всех.
* * *
ЧТО ЖЕ ДО собеседника Донована и Даллесов, то он был этим троим особо интересен, ибо лишь он один из четверых хорошо знал фюрера Германии. И не просто был знаком с ним лично, но был знаком давно и — очень, очень доверительно… Собственно, в Америке никто другой и близко не мог равняться с ним в знании как всей верхушки национал-социалистов, так и всего сплетения страстей, мотивов и планов руководства рейха.
Звали этого моложавого, а на самом деле — пятидесятичетырёхлетнего выходца из Германии Эрнст Франц Зедгвик Ханфштенгль. Он познакомился с Гитлером в начале двадцатых годов и был рядом с ним до весны 37-го. «Путци» («Шалун») Ханфштенгль считался в ближайшем окружении фюрера рубахой-парнем и чуть ли не шутом. Ценил Гитлер и его талант пианиста. Был Ханфштенгль на два года старше Гитлера, но большой карьеры в НСДАП не сделал. Однако стал лицом доверенным, своим… Был он, впрочем, своим не только в рейхе, но и ещё кое-где и кое для кого…
Как вот — для Донована и братьев Даллесов.
Отец Эрнста, состоятельный антиквар, женился на американке, натурализовавшейся (то есть получившей гражданство) в Германии. Американское же гражданство у нее оставалось по праву рождения на территории «самой свободной страны мира». В восемнадцать лет и сам Эрнст отправился на учебу за океан, в питомник американской и наднациональной элиты — Гарвард. Выбор объясняли тем, что сыну, мол, надо готовиться к управлению американской ветвью семейного бизнеса на 5-й авеню в Нью-Йорке, хотя вообще-то для будущего торговца картинами в качестве места учёбы более подошли бы родной Мюнхен с его старой Пинакотекой, близкие Италия, Париж, Лондон. Тем не менее молодой гигант и «горячий патриот, мечтающий служить рейху», едет учиться в США, где улыбка Джоконды красуется на этикетках ходового мыла.
В 1909 году университет был окончен, а через пять лет начинается Первая мировая война, которую якобы патриот Германии с могучими плечами и железным здоровьем пересидел в Штатах. Но в 1921 году с красивой женой и годовалым сыном он вдруг возвращается в Германию, подчиненную воле янки. Германия нищенствует, а у Эрнста — открытый дом в Мюнхене, богатая усадьба в Уффинге, солидные суммы на руках и на рабочем столе — план исследования о баварском короле-меценате Людвиге П.
И тут голубоглазый Ханфштенгль, виртуозно исполняющий Вагнера, якобы «увлекается» личностью голубоглазого Гитлера, обожающего Вагнера, вводит будущего фюрера в мюнхенские салоны, дает тысячу долларов (тогдашних, фактически — золотых!) на покупку оборудования для партийной газеты «Фолькишер беобахтер»… И вскоре «Путци» — шеф пресс-службы НСДАП и конфидент вождя партии. Под новый, 1933 год Гитлер записывает в семейный альбом Ханфштенглей: «Первый день нового года. Этот год принадлежит нам. Подтверждаю это письменно».
Но через четыре года миссия «друга фюрера» в рейхе закончилась — ему пришлось срочно, под неуклюжим предлогом, сбежать опять в Америку… Подлинной же причиной стало нежелание фюрера иметь при себе и впредь соглядатая янки. Ведь в далёком 1921 году «Путци» познакомили с нацистами заместитель военного атташе посольства США в Берлине капитан Трумэн Смит и приятель Эрнста по Гарварду — советник посольства Роббинс. Оба, как и сам Ханфштенгль, были, конечно, разведчиками. Так что все время своей «дружбы» с Гитлером «Путци» детально «освещал» фюрера, будучи типичной «подставой», «двойником»… Поняли это нацисты не сразу, но поняли. И «Путци» не очень вежливо указали на дверь — заокеанские соглядатаи в своём окружении фюреру больше нужны не были.
Теперь, в 41-м, сын Ханфштенгля имел чин лейтенанта американской армии, а «Путци» обретался в Вашингтоне в ранге личного советника президента Рузвельта. Таким вот был гость Аллена Даллеса, на котором скрестились взоры остальных присутствующих.
Старший Даллес, нарушив молчание, задал гиганту прямой вопрос — будет ли начавшийся год для России мирным?
— Господа, — не стал ходить вокруг да около Ханфштенгль, — вы сами прекрасно отдаете себе отчет в том, что прервать бурный рост Советов может только мой задушевный… — тут «Путци» саркастически ухмыльнулся, — берлинский друг…
— А это реально?
— В принципе — да! Фюрер, — произнося это слово, Ханфштенгль вновь ухмыльнулся, — с одной стороны, осмотрителен, расчётлив и умеет быть хладнокровным, но с другой — импульсивен…
Даллес-младший в знак подтверждения кивнул… В апреле 33-го он встречался в Берлине с Гитлером, и хотя встреча была единственной, впечатление, которое вынес из нее Аллен, не расходилось с оценкой Ханфштенгля. Так что Даллес прибавил:
— Я думаю так же… Муссолини, к слову, тоже подпадает под такую характеристику, насколько я могу судить по моему контакту с ним.
— Ну, это было давно, Аллен, — бросил Даллес-старший.
— Да, в ноябре тридцать второго, но характеры диктаторов меняются мало… Разве что — к худшему…
— Пожалуй, да, — согласился старший брат и вновь повернулся к Ханфштенглю:
— На какой же из двух весьма противоположных сторон натуры Гитлера вы, дорогой Эрнст, рекомендуете сыграть?
— Думаю, нам надо использовать их обе…
Донован бросил на Ханфштенгля испытывающий взгляд, а потом протянул:
— Это, пожалуй, умно… Если я понял вас правильно, вы рекомендуете прибегнуть к такой стратегической дезинформации, которая будет объективно подталкивать Гитлера к решению как можно скорее покончить с Россией, а параллельно растравить его желчь рядом провокаций, скажем — в Москве?
— Генерал, я восхищен той точностью и краткостью, с которой вы изложили мою ещё не высказанную до конца мысль! Лишь прибавлю — не только в Москве…
Братья Даллесы переглянулись и оба кивнули друг другу головами. Мысль действительно заслуживала внимания и одобрения.
— Однако, — признался Ханфштенгль, — это общий замысел, и его успех или, напротив, неуспех будут зависеть от конкретных условий и деталей.
— О, Эрнст, об этом вы можете не беспокоиться, — прогудел из своего кресла Джон Фостер Даллес. — Об этом мы позаботимся.
Теперь уже переглянулись Донован и Аллен… Первый уже получил от Уолл-стрит (формально, конечно, от Рузвельта) поручение сформировать новую, динамичную разведывательную службу, ориентированную на нужды расширяющейся мировой войны. Было подобрано уже и название — Управление стратегических служб, подбирались кадры… И Аллен Даллес готовился стать в нем то ли правой рукой «Дикого Билла», то ли — «серым кардиналом» Золотой Элиты.
* * *
ИТАК, Донован смотрел на Даллеса-младшего, а тот — уже что-то, похоже, соображая конкретно, — смотрел на Донована… Затем Аллен встал из кресла, разжег потухшую трубку, пару раз затянулся и сказал:
— Что же, господа, попробуем резюмировать… Если Гитлер не пойдет против русских, то он может с ними окончательно договориться и сломить Англию до того, как в игру вступим мы…
Ответом ему было молчание — с таким утверждением согласны были все.
И Даллес продолжал:
— Затем, укрепившись в Европе политически и по всему миру — экономически, Гитлер может пойти с Японией на Америку…
— Не забывай о возможности подключения к этому и русских, — подал голос Даллес-старший.
— Ты просто опередил меня… Я как раз хотел об этом сказать. Конечно, ты прав… Если Гитлер не начнёт с ним войну, Сталин за пару лет окрепнет так, что тоже полезет в драку… Он любит нас не более, чем мы — его…
Аллен пыхнул трубкой и подытожил:
— То есть надо вовремя отвести ефрейтора — как его величают наши друзья из германского Сопротивления — от Англии и ориентировать его на Советы…
Возражать никто не стал, и вскоре после этого гости стали прощаться и разошлись. Однако назавтра Донован и Аллен Даллес встретились вновь — уже у Джона Фостера Даллеса. Ханфштенгля на этот раз не пригласили — он был лишним, потому что речь шла не о фюрере и не о его окружении, а о тех конкретных разведывательных действиях, которые, по справедливому заявлению «Путци», и должны были определить успех всего замысла.
Впрочем, вначале Донован информировал братьев:
— Как сообщают нам наши друзья из Германии через Лондон, в Оберкомандо дер Хеере у Гальдера уже идёт разработка плана «Барбаросса» по вторжению в Россию…
Аллен Даллес одобрительно кивнул, но тут же усомнился:
— А насколько это серьёзно? После Бреста?
— Пока нельзя сказать ничего определенного…
— А «Морской лев»? — не унимался Аллен.
— Он тоже пока не сдан в архив, — вздохнул Донован.
— Выходит, фюрер колеблется? — опять вопросил Даллес-младший.
— Увы, да…
Тут в разговор вступил Джон Фостер и недовольно заявил:
— Значит, как и было сказано вчера, надо его умно, и аккуратно подтолкнуть и дать «неопровержимые», — тут он криво улыбнулся, — доказательства того, что Англия все еще сильна, а Советы — всё ещё слабы.
— Разумеется, — тут же откликнулся Донован.
— Каким же будет план наших действий? — спросил у двух деятелей возникающего Управления стратегических служб председатель Совета попечителей Фонда Рокфеллера.
— Он будет зависеть, пожалуй, от того, кто этот план будет реализовывать на месте, — ответил Донован.
— В Берлине?
— И в Берлине — тоже… Но конкретная география тоже будет зависеть от выбора конкретных лиц.
— Эх, — вздохнул Донован, — жаль, что у нас нет сейчас для Сталина хорошего «крота» в Москве…
Все трое понимающе переглянулись… «Дикий Билл» был прав… Все трое знали, что в 1918 году в Советской России неплохо развернулся капитан Джордж Хилл (оперативный псевдоним — IK8) из британской военной разведки МИ-6, известной и как Сикрет Интеллидженс Сервис, Си-ай-си… Со своей мешковатой внешностью, он абсолютно не был похож «на шпиона», удачно изображал из себя простака, весельчака, кутилу и любителя вкусно поесть.
На самом же деле это был опытный, холодный и расчетливый разведчик, которого ценили в секретной службе Британии и который был уважаем также и секретной службой США… Хилл выполнял специальные задания МИ-6, был помощником разведчика Сиднея Рейли в заговоре посла Локкарта, после провала вовремя сбежал и получил назначение офицера связи при штабе генерала Деникина. Знаменитый дипломат-разведчик Роберт Брюс Локкарт отзывался о нем в тонах восторженных: «Он был столь же отважен и неудержим, как и Рейли».
С годами Хилл поблек, в 32-м распустил язык и в книге «Иди и шпионь» много наболтал о связи МИ-6 с армейской разведкой янки. Однако в свое время именно ему удалось подойти так близко к Председателю Реввоенсовета и наркомвоенмору Льву Троцкому, что последний взял Джорджа к себе советником по авиации (Хилл проходил подготовку в Королевском авиакорпусе).
Да, это был всем «кротам» «крот»! Жаль — недолго… Но успел Хилл немало, и тогда для англосаксов недурно постарался Троцкий… Его позиция на переговорах в Бресте в 1918 году с немцами сорвала возможность пристойного для России мира. Фронт русских быстро разваливался. Если бы условия мира были приняты Советами раньше, то не исключено, что немцы не поддались бы соблазну втянуться в интервенцию против Советской России, удовлетворились бы сепаратным миром с ней и навалились бы на Запад. Ведь их весеннее наступление 1918 года чуть не привело кайзера Вильгельма Второго в тот Париж, куда однажды уже приходил с Бисмарком кайзер Вильгельм Первый.
Тогда положение — пусть и не сразу — выправил Ленин со своим Брестским миром с Германией. Но благодаря провокации Троцкого немцы все же втянулись в продолжение войны на Востоке. И это привело их к поражению на Западе — что янки и требовалось!
Теперь планы Золотого Интернационала срывал уже Сталин со своей Брестской встречей с фюрером. И надо было срочно что-то предпринимать: дезинформировать фюрера, провоцировать фюрера… И относительно кандидатуры организатора кампании стратегической дезинформации Гитлера ни у Донована, ни у Даллесов разногласий не было.
Было ясно, что этим должен заняться шеф абвера контр-адмирал Канарис.