В начале 1941 года Фридриху Вильгельму Канарису исполнилось пятьдесят восемь лет. Родился он в семье директора крупного металлургического завода в Дуйсбурге и с пеленок впитал в себя элитарную психологию хозяина жизни. В годы его детства «мерседесов» в Германии еще не было, и в школу и из школы юного Вилли доставлял семейный экипаж. С кучером и с лошадьми у юного Канариса установились самые добрые отношения, и этот подход к малым сим — о двух ли, о четырех ногах — у него сохранился на всю жизнь. Он был к ним добр — но на свой, особый манер: пока «скотинка» знала свое место.

К марксизму Вилли, вышедший из среды промышленников, питал вполне объяснимое отвращение, зато всю жизнь он питал любовь к авантюризму — тщательно, впрочем, скрываемую.

Скрытность вообще была главенствующей его чертой — он любил, чтобы о нем говорили разное, и в представлении одних он был молчуном, в представлении других, напротив, — чуть ли не болтуном… Кто-то утверждал, что он, носивший военный мундир с 18 лет, терпеть не мог военную форму. А он форму любил — но тоже скрытно, тайно, не напоказ.

Спокойная карьера отца не привлекала тайно кипучую натуру Канариса-младшего, и он пошел на флот, причем служил с блеском, лихо! Он ведь имел талант авантюриста — пусть и скрывал его тоже талантливо, как и положено будущему шефу серьезной секретной службы. И если бы отец, рано умерший, мог понаблюдать за бурной биографией сына, то был бы изумлен донельзя! Фенрихом на крейсере «Бремен» Вилли участвовал в блокаде в 1907 году Венесуэлы, был вахтенным начальником на торпедном катере (там увальни не приживались), крейсировал на малом крейсере «Дрезден» в Южной Атлантике в Первую мировую, был интернирован в Чили, бежал через Кордильеры в Аргентину, добрался до рейха, получил разведывательное задание в Испании (с этой страной он позднее будет связан прочно)…

С ноября 1917 года его переводят в подводный флот — вначале командиром транспортной подлодки UC-27, которая обеспечивала в открытом море действия своих ударных «коллег», а в январе 1918-го Канариса назначают командиром U-34 и позднее — U-128. Командир подводной лодки в любом флоте — это высший офицерский класс, и капитан-лейтенант Канарис его подтвердил, отправив на дно три транспорта и заслужив Железные кресты 1-го и 2-го классов.

Рейх Вильгельма II рухнул. Мог рухнуть и родной для Вильгельма Канариса строй жизни. И Канарис принимает на себя обязанности по связи между морскими формированиями «черного» Добровольческого корпуса — контрреволюционного Фрейкора — и военным министром социал-демократом Густавом Носке. Бывший боевой офицер помогает подавить восстание военных моряков в Киле, а вскоре становится адъютантом Носке. До этого политикой не интересуясь, он с головой уходит в неё и примыкает к единственно приемлемому для него политическому направлению — крайне правому. Но и тут сказалась скрытность Канариса — он предпочитал роли хотя и значительные, но — тайные, теневые. И видимым образом все поздние «веймарские» годы Германии он был просто флотским офицером. В нацистском движении Канарис участия не принимал, однако фюрера как рейхсканцлера принял сразу, потому что Гитлер обрел власть при помощи «королей» тяжелой промышленности, и можно было надеяться, что новый рейхсканцлер будет действовать в русле политического «крестного отца» Канариса Носке, которого рабочие прозвали «кровавой собакой». Носке, к слову, от такого прозвища не открещивался и всегда рассматривал себя как слугу Капитала, а если и «демократии», то — исключительно буржуазной.

В 1935 году капитан цур зее (капитан 1 ранга) Канарис принял предложение тогдашнего начальника военной разведки рейха капитана цур зее Конрада Патцига заменить его на этом посту. Патциг не поладил с Гиммлером и быстро набирающим силу Гейдрихом, уходил в «почетную отставку» во флот, но хотел иметь преемником симпатичного ему человека. При содействии адмирала Редера новое назначение Канариса состоялось.

Придя в абвер, Канарис сразу заявил о необходимости тесной связи с НСДАП и со службой безопасности партии — СД. Он охотно участвовал в партийных съездах в Нюрнберге, щеголяя адмиральской формой и импозантной сединой, и не менее охотно помогал Гитлеру укрепляться. Ведь фюрер в глазах Канариса был в то время человеком Золотого Интернационала — как и сам Канарис.

Однако фюрер, не эволюционируя к марксизму, стал все же поднимать в рейхе престиж и роль Труда. Следующим этапом могло стать сближение — сказать страшно! — с русскими! В августе 1939 года такое сближение стало фактом.

И вот это для адмирала было уже неприемлемо.

* * *

КАНАРИС — в силу связей с элитой — особым патриотизмом никогда не отличался. Его воинские успехи стали результатом не столько осознанного служения фатерлянду, сколько результатом реализации флибустьерских наклонностей Вилли, скрывать которые по причине войны, молодости лет и незначительности статуса ему тогда необходимости не было.

Когда же пришла зрелость, то она принесла одно твёрдое убеждение, которым руководствовался когда-то и аристократ Шарль-Морис Талейран. Француз-расстрига считал, что в мире есть лишь две категории людей: те, кто стрижет, и те, кого стригут, и надо всегда быть на стороне первых против вторых. Так же мыслил и Канарис. И уже поэтому Вильгельм Канарис был склонен к такой линии внешней политики Германии, которая не конфликтовала бы с ведущей силой, «стригущей мир сей», — с англосаксами.

Ни — с англичанами, ни — с янки.

Адмирал много бывал за границей, много ездил, и его встречи с политиками и бизнесменами носили отнюдь не праздно-познавательный характер. Как и Донован, он зондировал общую мировую ситуацию в интересах своего класса — класса имущих, в преддверии могучих мировых потрясений.

Фюрер же все более привлекал к себе своей социальной политикой неимущих, ранее «остригаемых». И рейх постепенно разворачивался к чему-то вроде государственного капитализма. А это было уже нечто вроде зачаточного социализма.

Допустить этого шеф абвера не мог, и во второй половине 30-х годов он устанавливает контакт с американской разведкой. С англичанами адмирал уже имел хорошие отношения, поскольку с ними его дела плотно пересеклись во время гражданской войны в Испании. Хотя и задолго до неё, ещё в Первую мировую, Канарис завязал первые знакомства с секретными агентами Его Величества на Пиренейском полуострове.

В Испании были сильны позиции английского капитала, да и капитала США, и мятеж генералов Санхурхо и Франко не в последнюю очередь предпринимался в их защиту. А одним из активных сторонников поддержки Франко был как раз шеф абвера Канарис, втянувший в это дело и итальянского коллегу Марио Роатта… Делалось это вроде бы в интересах рейха, а на самом деле — во имя сохранения в Испании влияния англосаксов.

Так что с тех пор адмирал всё чаще начал согласовывать свои планы и устремления именно с ними. И по мере усиления в рейхе идей, выводящих в люди рабочую «скотинку», Канарис все более становился фюреру в скрытую оппозицию, все более становясь не немцем, «гражданином мира».

Но, по своей тщательно скрываемой скрытности, он умело скрыл и это. Хотя четырехэтажную штаб-квартиру абвера на Тирпицуфер 74/76 прозвали «лисьей норой», а её хозяина — «хитрым лисом германской разведки», Канарис сумел сдвоить след, как матёрый заяц.

И сдвоить вот как…

Лестное прозвище подразумевало, что «лис», поскольку он «лис германской разведки», всегда действует в интересах Германии (бывшей в то время нацистской). А такая уверенность не допускала иного толкования прозвища, где истине соответствовали лишь два первых слова: «хитрый лис». На деле «хитрый лис» стал «лисом»-космополитом, агентом влияния в рейхе наднациональной Золотой Элиты. И всё чаще «лис» выполнял её заказы.

В 1937 году в военном руководстве Германии наметилась опаснейшая для Запада линия — командующий сухопутными войсками генерал Фрич убеждал фюрера, что Германии сейчас не грозит опасность со стороны СССР… В армии росли просоветские настроения, и даже Геринг был склонен стать на сторону Фрича. Для Запада возникла срочная необходимость нейтрализации Фрича. Задача эта облегчалась, впрочем, тем, что фюреру активность Фрича была не по нраву, да и СС и СД к генералу относилось без энтузиазма — как и он к ним.

Этим и воспользовался Канарис, хотя действовал он через «контрагентов», включая Гейдриха… Фрича обвинили в гомосексуализме и заменили фон Браухичем.

Затем Канарис через того же Гейдриха подбросил Сталину наполовину подлинный, наполовину фальшивый компромат на маршала Тухачевского. Маршал имел серьезные намерения устранить Сталина, но ориентировался скорее на Троцкого, чем на Гитлера, а ещё больше — на самого себя и своих подчинённых. Однако выявление перед Сталиным «германского следа» в заговоре Тухачевского объективно ссорило Сталина с рейхом, подрывая возможность их блокирования.

Когда же фюрер после аншлюса Австрии весной 1938 года наметил программу новой Срединной Европы под руководством Германии, Канарис встал на путь прямой ему измены и начал готовить «дворцовый» переворот с участием генералов-скептиков типа Бека, Вицлебена, Гальдера и штатских оппозиционеров типа Герделера или Ульриха фон Хасселя…

И все свои действия адмирал теперь прямо согласовывал с Лондоном и Вашингтоном. А англичан и янки все более беспокоили контакты русских и немцев. Эти контакты, начавшиеся в 1939 году, уже привели в мае 39-го к провальной отставке московского сторонника союза с Западом — наркома иностранных дел СССР еврея Литвинова-Валлаха и к замене его Молотовым. И намечавшийся русско-германский диалог мог привести черт знает к чему ещё…

Канарис это понимал не хуже своих заокеанских коллег, озабоченных будущим Золотого Интернационала. А понимание означало для него действие — он ведь был человеком действия, хотя и скрытого.

Он и действовал.

В Москве летом 1939 года шли советско-англофранцузские военные переговоры, обреченные на неудачу ещё до их начала… В Москве и Берлине Сталин и Молотов, Гитлер и Риббентроп обсуждали статьи того пакта, который 23 августа 1939 года подпишут в Москве советский нарком и имперский министр… А начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер 21 августа помечал в служебном дневнике:

«Канарис докладывает: а). Прежде всего, заключение гарантийного пакта не соответствует намерениям русских…»

Уже ближайшие дни доказали обратное — русские не только намеревались заключить с немцами пакт о ненападении, но и заключили его в рекордно короткие сроки, вопреки провокационному «прогнозу» шефа Управления военной разведки и контрразведки. Но первую палку в «колесо» возможного русско-германского общего «воза» адмирал сунул.

Так он сказал своё первое «а» во исполнение замыслов своих новых — англосаксонских — политических шефов… То есть — замыслов помешать миру между русскими и немцами.

Но тогда, в августе 39-го, это было лишь «а»…

Впереди были годы сороковой, а затем — сорок первый.

Сороковой прошел — отмеченный победами рейха.

Сорок первый же только начинался.

* * *

С НЕКОТОРЫХ пор один из столиков в небольшом берлинском кафе неподалёку от американского посольства облюбовал военный атташе США в Берлине Турмэн-Смит. Он периодически появлялся там и вел себя так, что можно было предполагать с его стороны попытку контакта с каким-то своим агентом или кем-то в этом роде. И, хотя ничего подозрительного за ним никогда не замечалось, появлялся янки в кафе не случайно — его визит в кафе был сигналом для доверенных агентов Канариса, что доверенные агенты самого Смита выйдут на связь в этом же кафе через…

Ну, то, через сколько дней после появления в кафе Смита назначается встреча, определялось количеством чашек кофе, выпитых полковником Смитом.

Час встречи назначался через два часа после времени ухода Смита из кафе, а особых паролей не требовалось — доверенных лиц в таких делах никогда много не бывает, и порученцы Канариса и Смита знали друг друга в лицо, даром, что сами Турмэн-Смит и Канарис друг друга лично не знали и никогда лично не встречались.

Однако это не мешало янки получать от шефа абвера всегда свежую и важнейшую информацию о планах фюрера относительно Польши, Бельгии, Франции… За неделю до начала военных действий 1 сентября 1939 года в Польше на столе у посла США в Берлине Вильсона лежала переданная Канарисом через тайный канал связи копия стенограммы речи Гитлера на совещании высшего генералитета.

Шла информация и через вице-консула рейха в Цюрихе молодого Ганса Берндта Гизевиуса, связанного с гестапо и с абвером с 1933 года — когда член «Стального шлема» Гизевиус пришел на службу в гестапо.

Гизевиус пользовался доверием видных нацистов Далюге и Фрика, но его же высоко ценили и англосаксы, по заданию которых он и начал карьеру «нацистского функционера»… Потом заговорщики в аусамте — германском министерстве иностранных дел — вывели Гизевиуса в Цюрих, и канал связи был создан. Примерно раз в неделю чиновник аусамта официально пересекал швейцарскую границу и официально же видался с Гизевиусом, а уж тот передавал секреты фюрера — естественно, неофициально, — агентам «Дикого Билла» Донована.

Впрочем, и сам Гизевиус часто отправлялся в Берлин на встречу с Канарисом и абверовским генералом Остером… Обычно во время таких поездок им передавалась особо конфиденциальная информация и инструкции из-за океана.

Связь с Лондоном устанавливалась проще — тут серьёзных проблем и препятствий не было. Еще в середине августа 38-го года по поручению тогдашнего начальника Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Людвига Бека его эмиссар Эвальд фон Кляйст-Шменциг ездил в Лондон на встречу с лордом Ллодом и сэром Робертом Ванситтартом — фактическим главой Форин Офис. Целью поездки было убедить англичан в необходимости твердой линии по отношению к требованиям Гитлера. Дело тогда шло к Мюнхенскому соглашению, то есть к мирному воссоединению судет-ских немцев с немцами в рейхе, и оппозиционеры не хотели укрепления Гитлера, даже если оно вело к укреплению Германии. Встречался посланец Бека и с сэром Уинстоном Черчиллем в его загородной резиденции и привёз от него личное послание Канарису.

С тех пор контакты адмирала Канариса и генерала Остера с «соседями» с «Острова» лишь упрочились.

* * *

ГАНС Остер, как и сам адмирал, был личностью не только неординарной, но и туманной, даже загадочной. Он воевал в Первую мировую, затем служил в «веймарском» рейхсвере в отделе разведки Военного министерства — предшественнике абвера Канариса.

Канарис сделал Остера начальником Центрального отдела абвера. Причем абвера нового, реорганизованного и необычайно усиленного кадрами и средствами.

А затем…

Вот тут точно сказать сложно, кто кого вовлек в антигитлеровский заговор «верхушечной оппозиции» — Канарис Остера или Остер — Канариса… Налицо было настолько близкое совпадение хода мыслей и действий, что приоритет в идее заговора мог оспаривать любой из них.

Канарис кадры подбирал с той же осторожностью и аккуратностью, с какой он действовал всегда и во всем. Однако его правая рука — Остер имел репутацию человека чуть ли не легкомысленного. Он мог запросто привезти во Франкфурт-на-Майне, в штаб группы армий «С», которой командовал участник заговора генерал-полковник Риттер фон Лееб, проект воззвания заговорщиков к народу и вермахту в кармане мундира. Начальник оперативного отдела штаба фон Лееба полковник Винценц Мюллер рот раскрыл от удивления по этому поводу и тут же сжег лист папиросной бумаги в пепельнице.

А Остер успокаивал его:

— Я держу эти бумаги в надёжном сейфе…

Мюллер на это лишь плечами пожал и вздохнул:

— Вы же старый разведчик! И до сих пор не знаете, что единственный относительно, — тут Мюллер подчеркнул последнее слово, — надёжный сейф — это…

И полковник коснулся своего виска.

Остер, правда, тут же с ним согласился.

Впрочем, Остер, как и его шеф, тоже умел представить себя не тем, кем был. И психологическая мимикрия стала для него почти инстинктом. Ну могло ли, скажем, гестапо всерьез принимать «заговоры» Остера, если бы о них что-либо и узнало? «А-а, это тот рассеянный болтун из конторы сухопутного адмирала? — сказал бы тогда какой-нибудь штандартен- или бригадефюрер из СД. — Ну, пусть его, пусть забавляется». Но простодушный разведчик с огромным стажем — это вообще-то из той же «оперы», что и добродушный крокодил.

* * *

ОСТЕР был доверенным лицом адмирала не только по долгу службы, но и по сходству воззрений на будущее Германии. Их Германия должна была по-прежнему быть Германией имущих и для имущих. Разница была, пожалуй, лишь в том, что Остер предпочёл бы возврат к монархии наследственной, а Канариса вполне устроила бы «монархия», где на троне прочно сидел бы Его Величество Капитал… Но — вне сомнений — их Германия не должна была выпадать из общего антисоветского строя Золотой Элиты Мира. А это было возможно лишь в том случае, если Германия останется в орбите всевозрастающего англосаксонского мирового влияния и не будет противодействовать ему.

В Великую Германию, соответственно, не верил ни один, ни другой. Оба считали, что зависимость рейха от многих видов сырья (и от нефти прежде всего), не позволяет вести долгую и победоносную войну с англосаксонским Западом. Оба прекрасно понимали, в том числе и как разведчики, что война с Англией — это война со Штатами, потому что Английский Остров в Старом Свете всё более становится лишь передовым фортом Нового Света в Европе. Значит, с Западом воевать нельзя…

Выходит, воевать надо против России. Но и тут Германия — считали они — может добиться успеха лишь в блоке с англосаксами, ибо если она будет им враждебна, то англосаксы разделаются с опасной соперницей руками русских.

Третий вариант — война с Западом в союзе с Россией или в условиях прочно обеспеченного мира с Россией — был абсолютно неприемлем ни для Остера, ни для Канариса. И дело было не только в их прохладном отношении к России как таковой. Неприемлем был союз с Россией Советской, где элитными были лишь сорта сельскохозяйственных культур, а также хряки-производители и коровы-рекордистки…

Когда-то Наполеону, уже после Ватерлоо, накануне его окончательного отречения и изгнания в 1815 году, задали вопрос: а почему бы ему не обратиться к энергии французских масс, которые яростно скандировали под окнами императорского дворца: «Да здравствует император! Да здравствует Франция! Не надо отречения!»?.. И бывший революционный герой Тулона, бывший герой Аркольского моста в ответ буркнул: «Я не желаю быть королем Жакерии…»

Жакерия — это восстание Жаков, Джонов, Гансов, Иванов… Это — могучее стремление народной воли к жизни без ярма, без обмана, к жизни по справедливости, без господ и «быдла»… И Наполеон даже ценой утраты власти не захотел пойти к такой Франции, в которой права имели бы трудящиеся, а не восстановленные им герцоги и князья.

Остер и Канарис были тут сходны с императором французов — они скорее согласились бы на крах рейха, провозгласившего 1 Мая Днем труда, чем на его устойчивые перспективы в союзе с Российским государством трудящихся.

А фюреру объективно нужен был такой союз, если он не хотел краха рейха. Но Гитлер колебался между неизжитым антикоммунизмом и пониманием необходимости лояльной линии по отношению к Советам. Последнее же было в глазах канарисов, остеров, черчиллей, даллесов, Рузвельтов, Рокфеллеров, донованов и прочих — преступлением.

Преступлением в их глазах было и стремление фюрера политически и экономически противодействовать англосаксам, объединяя против них все свободолюбивые народы планеты. Недаром же Гитлер в ноябре 1940 года говорил в Берлине Молотову о том, что вопрос сдерживания глобальных аппетитов США — это вопрос не 45-го, а 70-го, 80-го и даже 2000 года…

Поэтому после разгрома Франции летом 1940 года, когда началась подготовка вторжения в Англию, Остер завел с Канарисом откровенный разговор, спросив:

— Вы останетесь, шеф?

Остер имел в виду возможную отставку Канариса, и тот ответил:

— Думаю, да…

— Но если мы останемся в важнейшей секретной структуре режима, то всё более будем разделять ответственность за все его действия…

Остер умолк, испытующе посмотрел на адмирала, выдержал паузу и поставил последнюю точку над «i»:

— В том числе — и за преступные.

— Так чего вы хотите, Ганс?

— Я хотел бы знать, чего хотите вы, эксцелленц.

— Вы, Ганс, разведчик — вот и добывайте информацию о моих желаниях, используя профессиональные навыки, — съязвил Канарис.

Остер шутку не принял и смотрел серьёзно, внимательно.

— Ну ладно, ладно, Ганс, — смилостивился Канарис. — Я понимаю всё, что вы имеете в виду, но не вижу другого способа помешать планам ефрейтора, чем оставаясь на своем посту.

Итак, теперь все точки над «i» расставил и адмирал. И Канарис — как, впрочем, и Остер — остался. А оставшись, адмирал начал твердить о неизбежности войны с русскими и уже летом 1940 года уверял всех, кого было можно, то есть верхушку генштабистов и генералитета, что фюрер однозначно пойдет на Восток. Летом 1940 года это было провокационной ложью, но эта ложь в устах такой фигуры, как Канарис, выглядела достоверной, потаённой правдой… И это, конечно же, разъедало потенциал советско-германского мирного и военного партнерства.

Фюрер после разгрома Франции торжественно предлагал в июле 40-го года Британии мир. Однако нужен ли был мир не Европе, а агентам влияния США в Европе? Быстрый и справедливый мир в Старом Свете не давал Штатам шанса на мировое господство. Оно становилось реальным для США лишь при истощенной, задолжавшей янки по всем статьям Европе, при обессилевших в борьбе друг против друга России и Германии.

Поэтому космополит Черчилль от мира высокомерно отказался, пообещав своему народу только пот, кровь и слезы в тот момент, когда на Англию не упала ещё ни одна бомба.

Но давление на Англию — это не только давление на Англию… Скажем, фюрер был заинтересован в подключении к антианглийской коалиции Испании. Без Испании была невозможна, в частности, операция «Феликс» — захват Гибралтара. И Гитлер настойчиво уговаривал Франко согласиться на размещение в Испании германских войск. Каудильо же раз за разом отказывал.

Гитлер видел тут руку Лондона, но фюреру портил здесь игру не столько Лондон, сколько Канарис, хотя и по указанию Лондона и, конечно же, Вашингтона.

В Испании адмирал имел широкие связи с Первой мировой войны и имел их в самых широких кругах общества — от королевского двора до католических падре. Он неплохо владел английским, мог вести сложные переговоры на французском и итальянском, но в совершенстве владел лишь испанским… Испания была и его молодостью, и любовью, и удобным каналом связи. Недаром в его служебном кабинете висел огромный портрет кауди-льо… И как раз Канарис изо всех сил настраивал Франко против открытого политического и военного союза с Германией. Хотя Гибралтар, контролируемый рейхом, сразу менял бы всю картину на Средиземноморском и Африканском театрах военных действий. К тому же и традиционная английская вотчина Португалия в случае нахождения в Испании германских гарнизонов вела бы себя иначе.

Да, «хитрый лис» с Тирпицуфер, 74/76 становился важным фактором негативного влияния на фюрера и все более ценным агентом влияния мировой «закулисы».

* * *

БРЕСТСКАЯ встреча Гитлера со Сталиным адмирала обескуражила. Фюрер, и до этого уже уклонявшийся влево — к русским, мог окончательно переложить руль на курс к миру с Россией. И то, что даже после Бреста он не только не свернул мероприятия по «Барбароссе», а уделял им все большее внимание, ничего не доказывало. На самом деле чаша весов колебалась, и даже малая «гирька», брошенная на ту или иную чашу, могла дать необходимый перевес в ту или иную сторону.

Адмирал смолоду был бойцом, боевым командиром-подводником. И он, как опытный подводник, временно «залёг на дно» лишь для того, что искать возможность торпедировать мирные планы Гитлера и Сталина. Умея изобразить из себя при необходимости исполнительного служаку, он со всем возможным рвением начал усиливать разведывательную работу против СССР, причём так, чтобы и фюрера этим подстегивать, и Сталину информации для подозрений подбросить.

В рейхе сбором разведывательной информации занималось много ведомств. Скажем, для координации всех видов экономической разведки в Германии был создан штаб специального назначения «Россия», и все полученные им данные передавались в мюнхенский Институт геополитики, где работала тысяча историков, экономистов, статистиков. Ведущим геополитиком Германии был генерал Карл Хаусхофер, а он был убежденным сторонником континентального блока по оси Берлин — Москва — Токио… Так что с этой стороны нам ничего особо не угрожало — геополитики и экономисты считали, что рейху лучше дружить с русскими, чем воевать с ними.

Имелся кенигсбергский Институт по вопросам экономики Восточной Европы, где много лет был директором Теодор Оберлендер. Был Институт Ванзее Константина Михаэля Ахметели, который очень внимательно изучал советскую экономику.

Герман Геринг в 1933 году создал Научно-исследовательский институт Германа Геринга для контроля за телефонной и радиосвязью в Германии, и не только в ней.

Но сбор информации военного характера был прерогативой абвера. То есть — Канариса. Однако и тут существовал разнобой… Разведкой занималась, например, и СД — служба безопасности, а конкретно — VI управление бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга. Но военной разведкой кроме абвера ведал ещё и отдел «Иностранные армии Востока» — 12-е управление Генерального штаба германских вооруженных сил (ОКБ). Этот отдел занимался радиоперехватами, дешифровкой, воздушной разведкой… Была у него и агентура.

Абвер был тем не менее наиболее мощной и разветвленной разведывательной организацией рейха, хотя так было и не всегда. Собственно, «Abwehr» означает «Оборона, отпор», а глагол «Abwehren» значит «предотвращать, отражать нападение»… И абвер при своём создании в 1921 году был скромным контрразведывательным отделом «веймарского» Министерства обороны со штатом из трех офицеров, семи отставных офицеров и нескольких клерков.

До поражения в Первой мировой войне немцы имели могучую разведслужбу во главе со знаменитым полковником Вальтером Николаи, но после поражения союзники потребовали от немцев ограничиться лишь контршпионажем, что и нашло отражение в названии «абвер».

При Конраде Патциге абвер расширился, но подлинное возрождение в духе эпохи Николаи принес Канарис. В 1938 году Гитлер ликвидировал Военное министерство, заменив его ОКБ — «Обер-командо дер вермахт» (Главное командование вооруженных сил). Абвер перешел в подчинение ОКБ, но в качестве почти самостоятельной структуры — в отличие от 12-го управления «Иностранные армии Востока». Особая роль и особое положение абвера выразились и в том, что его шеф единственный из разведчиков рейха имел прямой выход на фюрера.

То есть информации по СССР в Германии было много, потому что ее сбором и добыванием через агентуру занимались многие, но до фюрера доходила лишь та информация, которая отвечала намерениям и планам Канариса. Ничего лучшего ни Канарис, ни его англосаксонские патроны желать не могли. Шеф абвера имел все возможности эффективно провоцировать Гитлера против России и Сталина.

* * *

ПРЕУВЕЛИЧИВАТЬ силу Британии и её способность к сопротивлению адмиралу было не так уж и сложно — в этом деле у него помощников хватало, начиная с коллеги по заговору, начальника Генерального штаба вермахта Гальдера и заканчивая коллегами по заговору из внешнеполитического ведомства.

Были, естественно, помощники у него и в самом абвере. Еще со времен службы Канариса при Носке он был близок с корветтен-капитаном Лидигом. Франц Лидиг к нацистам относился отрицательно, и поэтому адмирал взял его к себе в абвер и направил в качестве представителя от разведки в штаб по подготовке десанта в Норвегию в апреле 40-го года.

Проведение операции «Везерюбунг» — так это называлось в вермахте — было запрограммировано политикой самих англичан. Они начинали минировать норвежские территориальные воды, лишая немцев возможности надежной транспортировки шведской железной руды вдоль норвежских берегов. Готовили англичане и свой десант в Норвегию — фюрер упредил их на считаные сутки, начав операцию 9 апреля 40-го года.

Германское верховное командование к плану Гитлера относилось отрицательно — генералы были в экономике войны слабы. И Канарис с Остером по своим каналам укрепляли их в такой позиции. Одновременно они информировали и Лондон.

Накануне начала «Везерюбунга» Канарис провел у себя совещание, где Лидиг доложил обстановку. Выслушав его, адмирал сказал:

— Будем надеяться, что британское военное руководство знает свое дело и сделает то, чего можно от него ожидать.

— А именно? — поинтересовался Лидиг.

— Нужны такие удары английского флота, которые показали бы Гитлеру, как слабы его военно-морские силы…

— Но будет ли так? — вскинулся Остер.

Канарис внимательно посмотрел на него и чётко произнёс:

— Я хотел бы думать, что англичане предпримут нечто подобное со всей серьёзностью, какая только возможна.

Остер понимающе кивнул, действительно поняв, что ориентацию англичан в нужном направлении адмирал поручает ему. А Канарис, сказав то, что он сказал, уже пояснял:

— Однако все может быть… И мы, разведка, тоже должны сделать все возможное для того, чтобы усилить впечатление Гитлера от демонстрации британской мощи. Мы должны представить как можно больше тревожных сообщений о контратаках британских сил…

Речи эти были изменническими по отношению к Гитлеру, но ведь в служебном кабинете Канариса и собрались изменники, заговорщики!

Гитлер на этот раз не дал абверу обмануть себя, и германские солдаты начали высадку в фиорде Осло. Последующие попытки бриттов сбросить немцев в море кончились ничем, тем более что норвежцы (в отличие от их короля-датчанина) не любили скорее англичан, чем немцев. Все же информация Канариса помогла англичанам ударить по флоту рейха весьма чувствительно — потери боевых кораблей оказались неожиданно серьезными. А у Канариса возникала уже другая проблема — осложнить жизнь фюреру и облегчить её англо-французам в предстоящей летней кампании 40-го года.

В том, что Германия ударит по Франции в обход линии Мажино через Бельгию и Голландию, не сомневался никто — союзники заранее разработали план «Д» по собственному вторжению в «нейтральную» Бельгию. Но когда Германия ударит?

Голландцы, в отличие от норвежцев, традиционно любили англичан, и «нейтральная» Голландия прямо координировала свои планы с Лондоном и Парижем. На ее территории в ноябре 39-го года произошел знаменитый «инцидент в Венло», когда Вальтер Шелленберг, по указанию Гиммлера сыгравший роль заговорщика — «борца немецкого Сопротивления», вывез на территорию рейха английского агента Беста и его сотрудников, включая голландского офицера Клопа. Так что Голландия готовилась к сопротивлению немцам — не во имя своей к тому времени эфемерной «независимости», а во имя будущего амстердамских и прочих международных банкиров.

Удар рейха был неизбежен.

Оставался вопрос — когда?

Ответ на него дал Остер, связавшись со своим приятелем, голландским военным атташе в Берлине Засом, 9 мая 1940 года — накануне начала майского наступления вермахта утром 10 мая. Но и тут Канариса ждало разочарование. «Могучий» британский лев оказался на деле «бумажным тигром», и Франция рухнула. Что, вообще-то, вполне отвечало замыслу Золотого Интернационала провести в Европе долгую, истощающую европейцев войну.

Английский экспедиционный корпус через Дюнкерк еле успел унести ноги назад, в Британию. Фюрер готовил операцию «Морской лев»… Теперь Канарису предстояла попытка срыва уже этой важнейшей для дальнейшего развития событий операции. Ведь ее успех означал бы конец войны. И адмирал начал фабрикацию «тревожных» сообщений о большом потенциале сопротивления англичан. При этом даже те в рейхе, кто видел, мягко говоря, раздутые абвером масштабы «британской мощи», не очень-то были склонны к прояснению истины, потому что мало кто был уверен в успехе вторжения, и «неутешительные» данные абвера позволяли оттянуть «момент истины» на Западе на более дальние сроки.

Человек слаб — испытывать судьбу в водах Па-де-Кале и Ла-Манша хотелось немногим. И даже самому фюреру операция «Морской лев» по вторжению на Британский остров казалась всё менее реальной.

* * *

КАНАРИС это понимал и использовал в полной мере так, как это надо было Лондону и Вашингтону. Однако тут имелся неприятный для адмирала нюанс. Завышать британскую мощь, ловко фабрикуя «тревожные» разведсводки, ему было несложно. Но вот заниженные данные по русской мощи — при выявлении факта их занижения абвером — сразу нашли бы в рейхе немало критиков. И, в общем-то, по той же причине — избытка охотников испытывать судьбу на равнинах России в рейхе тоже не наблюдалось.

Причеём противники войны с Россией были бы в своей критике настойчивей «западников» уже в силу своей преданности Германии (среди «западников» преобладали не столько патриоты, сколько космополиты). Тот же военный атташе Германии в Москве Кестринг силу РККА оценивал весьма высоко, и его в том поддерживал посол Шуленбург. Перед Канарисом стояла нелёгкая задача — опровергнуть компетентных оппонентов, ибо их мнение тоже могло дойти до фюрера, а порой и доходило!

В Бресте Сталин представил Гитлеру весомые аргументы в пользу мира — тяжёлый танк KB весил примерно 50 тонн. Да и средний Т-34 «тянул» чуть ли не на 30 тонн. Убедительным было и количество танков… Впечатляла и готовность Сталина поделиться старыми русскими танками с союзниками Берлина. Но фюрер сомневался в том, так ли сильны русские, как это представил ему Сталин на ноябрьском белорусском поле учений в прошлом, 1940 году.

Канарису надо было усилить сомнения Гитлера и обратить их в уверенность. Новые русские танки? Да!.. Но — «сырые», не доведенные до кондиции… Они выдерживают прямое попадание? Да!.. Но внутрь танков ни фюрер, ни Гудериан не залезали… И сколько там брони в башнях было — кто их, этих русских, знает? Может, с полметра! И тогда этот «танк» возил только броню — без боекомплекта, без пушки… Может, русские один ствол наружу вывели…

А вот у абвера есть данные, что русские не имеют необходимых мощностей для создания могучих бронетанковых соединений. Но — усиленно такие мощности создают и через год-другой действительно смогут показать подчиненным Гудериана и Гота, где в России зимуют раки…

Так «хитрый лис» космополитов ловко вел свою хитрую, «лисью» линию. И постепенно, страница за страницей, создавался его меморандум о военной слабости Советов… И этот меморандум должен был подвести фюрера к простой мысли: надо ударить по России немедленно — пока не поздно!

Да, меморандум должен был решить двойную задачу — окончательно отбить у фюрера желание вторгнуться на Остров, зато поощрить его в намерении пойти на Россию. И 1 марта 1941 года адмирал Фридрих Вильгельм Канарис положил этот меморандум на стол Гитлеру.

Фюрер взял в руки папку толстой кожи, где толщина содержимого была тоньше обложки, подержал ее в руках, раскрыл, листнул пару страниц, закрыл, положил на стол и сказал:

— Я буду внимательно читать это, Канарис. Но в двух словах — ваше резюме?

* * *

АДМИРАЛ гордо вскинул свою и так всегда высоко поднятую голову, украшенную благородной, интеллектуальной сединой, и уверенно, весомо произнёс:

— Мой фюрер! Россия — это колосс на глиняных ногах!