На рассвете Мэри-Клематис проснулась отдохнувшей, здоровой, с милой улыбкой на бледном личике, и после утренней молитвы Элоиза вышла из комнаты, чтобы принести своей подруге немного бульона, а заодно обследовать кухню. По пути она задержалась на лестничной площадке, напротив которой, по ее предположению, находились покои его светлости, и прожгла дверь таким испепеляющим взглядом, что даже удивительно, как дерево не загорелось.

Заглянув мимоходом в главный зал, Элоиза остолбенела на пороге. За столами с неубранной посудой и на скамьях, прислонившись к стене, храпели пьяные гости. В воздухе стоял кислый запах перегара. Вряд ли люди графа настолько утомились с дороги, что не смогли добраться до кроватей, наверняка они продолжали отмечать свое возвращение домой и после того, как они с Мэри-Клематис ушли в свою комнату. Ее подозрения окрепли, когда она спускалась по лестнице, по обеим сторонам которой на соломенных тюфяках покоились неподвижные тела. Домашние слуги тоже спали. Прошло время утренней молитвы, прошла уже половина дня, а они еще не соизволили встать. Где экономка, мадам Комнатный Горшок? Где управляющий и повар? Где, наконец, граф? Неужели и он почивает?

А Перил в это время стоял в дверях конюшни, держа одной рукой конюха, а другой — главного пахаря, чтобы те не вцепились друг другу в глотку.

— Черт возьми, прекратите вы, оба! — прорычал он, пытаясь их разнять.

— Я не позволю, чтобы какая-нибудь из моих лошадей таскала плуг! — вопил конюх, стараясь дотянуться до противника.

— Мне нужны хорошие, сильные животные для тяжелого железного плуга. Не дашь — вся твоя драгоценная конина передохнет зимой с голоду. — Пахарь яростно рванулся к оппоненту с намерением доказать, что кулак сеятеля не легче кулака бестолкового конюха.

— Тогда возьми что-нибудь более подходящее для глупого арендатора. Возьми быка!

Их спор разрешил кулак Перила, ударом в челюсть успокоивший конюха, а потом сваливший с ног арендатора, метнувшегося было закончить то, что начал хозяин.

— Ты! — кивнул Перил одному из грумов. — Принеси мне веревку! И подлиннее.

Угрожая снова применить силу, но на этот раз без всякой пощады, граф посадил конюха и главного пахаря спиной друг к другу, крепко связал их веревкой, после чего велел груму поставить рядом с ними ведро и сторожить обоих. Работники поля и конюшни со страхом наблюдали за его действиями.

— Дашь им воды, когда попросят. — Наклонившись к мальчику, Перил шепнул ему на ухо: — И сразу пошлешь за мной, если кто-то из них захочет помочиться.

Тот нахмурился, а затем с улыбкой кивнул. Граф провел рукой по волосам и удовлетворенно зашагал к дому: это наказание он всегда применял, когда разбирался со своими людьми в отряде.

Если бы он мог применить его и к «Знатоку мужчин»…

На пороге его встретила служанка Милла, сообщившая, что ему крайне необходимо зайти на кухню.

— Обратись к мадам, — отмахнулся Перил.

— Она уже там, милорд.

— Тогда незачем беспокоить меня.

— Я имею в виду, что она там. — Бросив на него многозначительный взгляд, Милла перекрестилась и сложила руки как в молитве.

Он сразу понял, о ком идет речь, и, застонав, отправился на новое поле битвы.

Она стояла посреди кухни со сложенными на груди руками и мрачным выражением лица. Перед ней выстроились главная кухарка Этель и ее помощницы Твит и Хесси, поддерживающие начальницу с флангов. У стены, глядя на них сквозь пар и дым, жались девочки и мальчики. Две служанки продолжали перебирать горох, не оставляя без внимания происходящее между кухаркой и монахиней.

— Какого дьявола? — раздраженно рявкнул граф. — Что тут у вас происходит?

— Я лишь сказала, что этот суп пригорел, они должны его вылить и сварить новый. — Сестра Элоиза с неодобрением повернулась к нему: — Зачем есть эту дрянь — чтобы отравиться? Попробуйте сами.

Она устремилась к огромному черному котлу, висевшему над ревущим огнем, схватила железный половник и, зачерпнув содержимое, поднесла ему.

Граф сразу почуял кислый запах подгоревшей рыбы и увидел почерневшие хлопья неизвестно чего, плавающие на поверхности мутной жидкости. Однако, сделав успокаивающий знак своим кухаркам, он заставил себя попробовать. Это было нечто вроде смолы, пахнущей рыбой. Нет, он не выплюнет эту гадость, он не доставит ей такого удовольствия.

— Да, — ответил Перил, взглянув на троицу, — действительно не самое удачное из ваших блюд.

— Просто несъедобное! Более того, половина запасов в вашей кладовой испорчена. В горохе и чечевице завелись черви, с дрожжами тоже что-то случилось. Ваши доски для резки овощей и мяса прогнили насквозь, кубки покрыты слоями грязи и копоти, ваши чашки и ложки давно требуют замены. Но что еще хуже… — Элоиза подошла ближе и сморщилась от отвращения, — никто на кухне не имеет представления, как варят фламандский бульон!

Граф посмотрел на Этель, но та лишь пожала плечами. Твит и Хесси сделали то же самое. Он переводил взгляд с одной на другую, но все отрицательно качали головой.

— А что такое этот ваш проклятый фламандский бульон? — покраснев, спросил он.

— Этот бульон успокаивает желудок, помогает исцелению. Он просто необходим в должным образом поставленном домашнем хозяйстве.

— До сих пор мы прекрасно обходились и без него.

— Прекрасно? — Повысив голос и подняв брови, Элоиза обвела рукой захламленную кухню.

— Хорошо. — Граф скрестил руки. — В таком случае покажите нам, как его готовят.

Этого она больше всего и опасалась, поскольку сама такой бульон никогда не варила. Но она докажет этому высокомерному типу, что способна не только критиковать, — или потеряет уважение, которое уже начала приобретать у людей.

— Яйца, — потребовала Элоиза. — Свежие яйца!

Кухарки с трудом отыскали требуемое, включая чистую кастрюлю с чистой водой и немного белого вина, еще не успевшего прокиснуть.

Теперь настала ее очередь принять вызов. Она разбила яйца, отделила и взбила до состояния морской пены белки, добавила нужное количество вина, слила все это в кипящую воду… так, теперь попробовать, добавить соль и сахар… Элоиза задержала дыхание, молясь, чтобы ничего не свернулось или не оказалось, что она перелила вина.

К счастью, все обошлось, и вскоре она наполнила чистую миску прозрачным питательным бульоном, поставила ее на поднос, застеленный чистой салфеткой, и положила рядом чистую ложку.

— Вот это, сэр, и есть настоящий фламандский бульон, — провозгласила Элоиза, с гордостью оглядывая результаты своего труда. Это был ее первый кулинарный опыт.

Граф оттолкнулся от стола, на который опирался, подошел, сунул палец в чашку, затем в рот.

— А откуда нам знать, каким он должен быть на вкус? — с сомнением произнес он.

Элоиза взглянула ему в лицо и увидела, как потемнели у него глаза, когда он снова опустил палец в бульон и облизал его.

— Он теплый, чуть сладковатый, легко глотается? — спросила она.

— Можно сказать и так. — Перил затаил дыхание. Эти голубые глаза, смотрящие прямо на него… эта гладкая кожа… эти розовые губы…

— Он содержит только питательные продукты, мягок, приятен на вкус. Чем и объясняются его целительные свойства, — прибавила она со странной дрожью в голосе. — Его польза удвоится, если во время приготовления читать молитвы.

Чувствуя, как у нее запылали щеки, Элоиза подхватила свой поднос и быстро направилась к лестнице.

Перил еще смотрел ей вслед, когда до него дошел наконец ее намек. Молитвы. Ну разумеется, она же монахиня. Так какого дьявола он позволяет ей вторгаться в его мысли, вызывать у него плотские желания?! Разве прошлая ночь его ничему не научила?

Граф повернулся к возмущенной Этель:

— Новые доски, ложки и миски. Скажи об этом резчику по дереву. И… — Он поднял жирную закопченную ложку и швырнул ее на земляной пол. — Избавьтесь тут от грязи. — Уже выходя из кухни, Перил обернулся и яростно ткнул пальцем в кухарку. — Но берегитесь, если я услышу, что вы читаете молитвы, готовя мою еду!

Поскольку Мэри-Клематис мирно спала, Элоиза решила осмотреть другие помещения. Честно говоря, ей хотелось побыть одной, чтобы освободиться от своей постыдной реакции на графа. О чем она думала, позволяя ему стоять так близко, глядя в его карие глаза и наблюдая, как он слизывает с пальца бульон…

Ее гордость была уязвлена. Совершенно очевидно, что он играет с ней, пытаясь навязать ей свое мнение или подчинить своей воле. Но если граф надеется соблазнить ее или к чему-то принудить несколькими поцелуями, сердито думала Элоиза, торопливо шагая по тропе мимо башни, то она быстро поставит его на место.

Она вошла в каменное строение, должно быть, когда-то предназначавшееся для господского дома, и обнаружила там несколько комнат, включая прелестную, но давно заброшенную часовню. Балки, поддерживающие сводчатый потолок, украшены резьбой, стены настолько тщательно отделаны, что казались отполированными. На каменных выступах и деревянных панелях, обрамлявших алтарь, были изображены религиозные сюжеты, увитые растительным орнаментом с лилиями и розами. Но между каменными плитами пола разрослись сорняки, от алтаря остался только деревянный остов, а ощущение заброшенности подчеркивал толстый слой пыли на всем, кроме места коленопреклонения да резного деревянного креста перед ним.

Элоиза обошла еще несколько добротно построенных, но страшно запущенных комнат — две с большими резными каминами и одну с тремя застекленными окнами в нише над скамьей, из которых открывался прекрасный вид на южную и восточную части поместья.

Затем она поднялась по лестнице, которая вдруг внезапно обрывалась, не ведя никуда.

Кто начал строить этот удивительный дом и неожиданно все резко забросил? Должно быть, здесь что-то случилось еще до того, как граф получил его в наследство. И если случилось, то что именно?

Она вышла наружу и продолжила осмотр. Несколько больших амбаров, сыроварня, мастерская для чесания шерсти, примыкавшая к довольно просторному дому ткачей… прачечная с чанами для отбеливания и крашения… общинная печь, которая выглядела прочной, но была совсем холодной.

И везде царил беспорядок: в каждом доме, амбаре, под каждым навесом. Орудия труда сломаны, валяются где попало. Все, от дерева до железа и тюков необработанной шерсти, гнило, ржавело, истлевало. Дорожки между строениями буйно заросли сорняками.

Наконец Элоиза подошла к кузнице и увидела двух рослых, каких-то апатичных парней, равнодушно взиравших на остывающую печь.

— Что случилось? Почему вы не работаете? — спросила она, неодобрительно глядя на бездельников. — Где ваш мастер?

— Болен, — с глупой усмешкой произнес один из них.

— А почему вы не следите за печью?

Они посмотрели друг на друга, потом на нее с таким выражением, будто она слегка не в себе.

— Он не сказал, что нам делать.

— Хорошо. Чем вы занимались до этого?

— Ковали железные пластины, — ответил первый, вытирая сажу с рук о грязные штаны.

— Подковы для лошадей, — добавил второй и указал на кучу железа.

— Они стали учениками всего лишь несколько месяцев назад. — Элоиза обернулась и увидела графа, стоящего под навесом кузницы, как всегда уперев руки в бедра. Он выглядел очень большим и очень раздосадованным. — У них еще не было времени научиться искусству делать подковы.

— А также разжигать и поддерживать огонь в печи, — ехидно закончила Элоиза. — Угли почти догорели.

Подойдя, граф подержал руки над пеплом, чтобы удостовериться в ее правоте, и нахмурился.

— Первая заповедь работы кузнеца — это умение поддерживать огонь, — произнесла она нравоучительным тоном. — Вы обязаны подружиться с ним и подчинить его своей воле, иначе вы никогда не научитесь ковать железо.

— А что вы знаете об огне, сестра? — повернулся к ней граф. — Что вы знаете о том, как раскалить железный прут до огненно-красного цвета, ковать, растягивать его, придавая ему форму… заставляя кусок холодного металла подчиниться… при этом напрягаясь и потея, чтобы выковать что-нибудь ценное?

Элоиза залилась краской. Он возвышался над ней, а его глаза сейчас походили на расплавленный балтийский янтарь… терзая ее… исследуя… напоминая о том, что случилось между ними в темноте, и заставляя ее лицо пылать от жара, который даже сейчас поднимался у нее внутри.

— Я… я… — Она попятилась, но уткнулась в наковальню. — Я провела в кузнице долгие часы, изучая это искусство. Мне известно, как делают инструменты и другие полезные в хозяйстве вещи. Я даже знаю, как чинят оружие.

Граф схватил ее руку, заставил разжать пальцы и оглядел ладонь.

— Но вы никогда не совали железный прут в горящие угли. Никогда не били молотом снова и снова, обрабатывая упрямый кусок металла, пока руки, спина и все тело не пронзала боль. Ваши руки… — он погладил ее мягкую ладонь заскорузлыми пальцами, — никогда не усмиряли раскаленное добела железо.

Подавив дрожь, Элоиза попыталась высвободить руку, но граф ее не отпустил.

— Если я никогда не делала этого сама, это еще не означает, что я не могу оценить качество работы кузнеца. Мужчину оцениваешь по его делам.

— Женщину — тоже, сестра «Знаток мужчин».

Когда он наконец отпустил ее руку, Элоиза повернулась и быстро вышла из кузницы. Сердце у нее бешено стучало, ноги дрожали.

Проклятый граф! Каждое произнесенное им слово, казалось, имело двойной смысл. Она прижала ледяные пальцы к горящим щекам. Как он посмел судить ее? Как посмел утверждать, что если она чего-то не делала своими руками, значит, не имеет об этом представления? Как посмел думать, что если она сразу не оттолкнула его, когда он ее целовал, то она не способна беспристрастно оценить его характер?

Злясь из-за того, что трусливо сбежала от графа, Элоиза остановилась, чтобы прийти в чувство, и увидела дом, где жили ткачихи. Ей просто необходима сейчас привычная, успокаивающая женская компания.

Перил видел, как она торопливо шагала по тропе и лишь на секунду остановилась, прежде чем зайти к ткачихам. Она продолжала осматривать его владения, шаг за шагом оценивая его самого и его разоренное хозяйство. Высокомерная женщина… мнит себя знатоком, хотя ни разу не ковала железо! А еще утверждает, что они не умеют это делать. Смотрит на него голубыми глазами, напоминая ему о ночном прегрешении.

С надеждой в душе изменить ее мнение о нем в лучшую сторону Перил отправился в дом ткачей. Она уже разговаривала там с главной ткачихой Эдит Лион и ее помощницами. Увидев графа, она нахмурилась и стала с большим вниманием осматривать допотопный ткацкий станок.

— Удивительно, — заявила она Эдит, выпрямляясь, — как вам удается хоть что-то сделать на таком древнем станке!

— На нем еще девочкой работала моя бабушка, — озабоченно произнесла Эдит. — Ко всему со временем привыкаешь. А что делать?

— Конечно, это разумнее, чем просто гонять челнок туда и обратно. — Элоиза обошла вокруг станка. — Но я уверена, что у вас лучше бы получалось на новом станке.

— По-моему, и этот вполне хорош, — ответил Перил, встав между женщинами и рассматривая ткань. Он с грустью, обнаружил, что ее покрывают маленькие узелки и торчащие нити. Он видел, что всезнайка наблюдает за его реакцией и наслаждается его огорчением. — Полагаю, она будет выглядеть много лучше… в готовом виде.

— То есть вы ничего не знаете о ткацком деле, верно?

— Я знаю достаточно, чтобы оценить мягкость ткани и удобство туники. Большего мне и не следует знать, — покраснев, ответил граф.

Она изучающе взглянула на него и отвела глаза.

— Эти нити образуют уток, основу и структуру ткани…

Элоиза принялась детально описывать весь процесс, затем подвела его к станку с обратной стороны и заставила взглянуть на изнанку ткани. Даже в полутьме граф увидел, что там нет торчащих нитей и узлов.

— Ткачество похоже на жизнь, полную изгибов и поворотов. Челнок, словно человеческая душа, летает туда и обратно, сплетая нити в единый узор. Но и сам ткач видит лишь часть своей работы — одну нить, один цвет или толщину пряжи. Качество ткани, ее красота не видны, пока не закончена работа. — Ее пальцы в это время перебирали натянутые нити, будто она играла на лютне, глаза потемнели, голос стал мягче. — Вот почему из женщин получаются отличные ткачихи. Ткань, дети, семья… это как проход челнока в конкретный отрезок времени.

Граф вдруг осознал, что с каждым ее словом все ниже склоняется к ней. Он видел свет в глубине ее глаз, чувствовал рядом ее дыхание, вспомнил, как он ощущал эти тонкие нежные пальцы, касавшиеся его груди. Перил сглотнул, наблюдая за движением розовых губ, которые произнесли слово, разом вернувшее его к действительности.

— Это сродни браку. Ибо супруги тоже день за днем ткут полотно совместной жизни, сплетая нити доверия, уважения и внимания друг к другу. Не забывайте об этом, милорд.

Перил замер, испытав леденящую тревогу. Что опять с ним происходит? Какого дьявола он смотрит на нее, слушает ее ласкающий голос, заглядывает ей в глаза, идет прямо в расставленную ловушку?

Черт побери, с этими монахинями надо держать ухо востро!

— Ваши поучения натолкнули меня и на другую мысль, сестра-судья, — процедил он сквозь зубы. — Вы не сможете правильно оценить качество ткани, если будете смотреть на нее только с изнаночной стороны.

Он повернулся и вышел из мастерской. Элоиза тоже встала, разгладила юбку и направилась к выходу.

Ужасный человек. В то время как она старается быть честной и объективной, граф при каждом удобном случае обвиняет ее в предвзятости. Ладно, в конце концов, это он проходит испытание, а не она. И пока у нее не будет неоспоримого подтверждения его положительных качеств, особенно честности, она никогда не порекомендует аббатисе прислать ему невесту. Даже избалованную и высокомерную Элайну.

Она продолжила осмотр, и постепенно ее мысли приняли другое направление. Теперь Элоиза не просто оценивала Уитмор, она прикидывала, сможет ли он стать домом. К несчастью, поместье не соответствовало ее представлениям о доме. Потребуются годы, чтобы вернуть ему былую славу, и месяцы, чтобы сделать его хотя бы пригодным для нормальной жизни.

Увидев конюшни, Элоиза поспешила туда. Как она и предполагала, они находились в лучшем состоянии, чем все остальное, здесь даже была заметна какая-то активность…

Вернее, здесь собралось больше людей, ибо никто по обыкновению ничего не делал. Они вроде все чего-то ждали или наблюдали за чем-то. Подойдя ближе, она увидела, что на земле сидят двое мужчин, крепко привязанных друг к другу, а за ними внимательно следит расположившийся рядом мальчик. Возле него стояло ведро и лежал черпак.

— Ради всего святого, что здесь происходит? — изумленно спросила Элоиза у собравшихся. — Это воры или браконьеры?

Но к кому бы она ни обращалась, каждый, опустив голову, молча отходил в сторону. Тогда она подошла к связанным мужчинам и потребовала объяснений у них. Однако ей ответил мальчик:

— Его сиятельство их наказал.

— И долго они тут сидят? — Элоизе вдруг показалось, что она единственный нормальный человек в замке. Мальчик пожал плечами. — И сколько им еще так сидеть?

Когда мальчик снова пожал плечами, она повернулась к людям, стоящим вокруг.

— Если вы не хотите или не можете говорить, тогда хотя бы ослабьте веревки, чтобы они могли свободно дышать. — Но все только молча смотрели на нее. — Где его сиятельство?

— Я здесь, — послышался раздраженный голос. Обернувшись, Элоиза увидела стоявшего за ее спиной графа.

— Что это значит? — Она указала на связанных людей.

— Это способ решения проблемы, которую я больше не намерен терпеть, — равнодушно пожал плечами Перил.

— Какая проблема? Браконьерство? Воровство? Пьянство? Если последнее, то любой из вашего гарнизона должен сидеть связанным до конца своих дней.

— Проблема, которая не требует вашего участия, а тем более вмешательства. Увидимся в зале. Позже.

Этот человек обращался с ней как с надоевшей прислугой! Она гордо выпрямилась.

— Позвольте вам напомнить…

— Я в этом не нуждаюсь. Я помню о цели вашего пребывания здесь, сестра. — Граф наклонился чуть ли не к самому ее носу. — Возможно, о ней забыли вы.

Обойдя его и сунув руки в широкие рукава одеяния, Элоиза молча направилась к главному залу. Все ясно как божий день. Она не поддалась его презренной похоти ни прошлой ночью, ни сегодня утром, и теперь он отплатил ей за это. Ничего, они еще увидят, кто…

Элоизу чуть не опрокинули на землю мчавшиеся по тропинке люди графа.

— Сестра… — Майкл Даннолт подхватил ее, не дав упасть. — Прошу прощения. Мы сейчас услышали, что граф… — Посмотрев в сторону конюшни, он ухмыльнулся: — Значит, это правда. Думаю, нам самое время делать ставки.

— Три к одному, что пахарь не выдержит первый, — заявил сэр Итан.

— Черта с два! Пять к одному, что у конюха мочевой пузырь, как у синицы, — возразил Паско.

Рыцари громко засмеялись, но, заметив ее недоумение, поутихли.

— Извините, сестра, — опустив голову, пробормотал Паско.

— Вы держите пари на… Я… не понимаю. — Элоиза перевела удивленный взгляд с Паско на сэра Итана, потом на сэра Майкла.

— Это испытанная солдатская тактика, сестра, — объяснил сэр Саймон. — В бою люди должны быть уверены, что могут положиться друг на друга. Когда два человека начинают враждовать, командир сажает их на землю, привязывает спина к спине и дает им воды. Если они не хотят обмочиться, то должны помочь друг другу встать, чтобы принять меры. Этот способ учит их забыть о своих разногласиях и помогать друг другу.

— И те двое… — Элоиза оглянулась.

Граф, скрестив руки на груди, стоял рядом и хладнокровно слушал их разговор.

— Наш конюх и главный пахарь графа, — ответил Майкл. — Полагаю, кому-то нужны лошади, а кто-то отказывается их дать.

Поблагодарив, Элоиза пошла дальше, но потом еще раз оглянулась: возле конюшни оживленно заключались пари и продолжалась воспитательная акция. Довольно грубый урок, чисто мужской, хотя, возможно, и эффективный. А устроенный перед всеми обитателями Уитмора, он может стать к тому же и весьма поучительным. Она раздраженно вздохнула. Почему граф просто не объяснил ей смысл этого наказания? Решил, что она не в состоянии это понять? Или считает ниже своего достоинства объяснять кому-то свои поступки?

Проклятый мужлан! Наверное, именно так он станет обращаться и с несчастной женой.

Поднимаясь по винтовой лестнице к себе в комнату, Элоиза услышала какое-то непонятное шарканье. Она бросилась наверх и увидела сидящую на ступеньке Мэри-Клематис. Подруга завернулась в одеяло, глаза у нее слезились, нос распух. Но ведь она уже выздоравливала!

— Клемми, что случилось? С тобой все в порядке? — Элоиза обняла подругу, которая устало кивнула в ответ.

— Оди убидают кобнату… Там пыль… Действительно, Элоиза с трудом различила сквозь облако пыли двух женщин, яростно орудующих метлами.

— Прекратите немедленно! — Она зажала руками нос и рот. — Что вы тут делаете? Поднятая вами пыль снова осядет на пол и стены. Вон отсюда сию же минуту! — Но когда она выскочила на лестницу глотнуть свежего воздуха, а уборщицы не последовали за ней, ей пришлось снова заглянуть в комнату. — Вы меня слышали?

— Нас прислал граф. Велел прибрать тут.

— Значит, сам граф? — Пыль начала оседать, и Элоиза встала у двери. Женщины настороженно смотрели на нее. — Хорошо, раз вы сделали это плохо, вам придется все повторить.

— В любом бы случае пришлось, — проворчала одна, работая метлой. — Тут никогда не будет чисто.

— Это ведь ее комната, — прошептала вторая и испуганно оглянулась. — Вот в чем дело. Проклятие.

— Проклятие?

Женщины замахали руками, потянули Элоизу из комнаты, бормоча извинения и отряхивая с нее пыль.

— Что за проклятие? — удивленно спросила она.

— Молчи, Фэй, — предупредила старшая.

— Рано или поздно она все равно узнает, Милла, — отмахнулась служанка.

— Только не от меня, — упрямо заявила Милла, сжав губы.

Фэй ткнула большим пальцем в сторону открытой двери:

— Это комната его матери. Если бы отец его сиятельства не женился на ней, он бы женился на Энн и тогда бы она не прокляла эту землю и людей.

— Мы не виним ее… эту любовницу Энн, — встряла в разговор Милла, жаждущая теперь вставить и свое слово. — Хорошая женщина. Никому не говорила, что понесла от старого графа. А тот взял да и нашел себе богатую, капризную невесту… — Она с ненавистью посмотрела на незаконченную башню. — Чтобы на ее деньги построить замок.

— И погубил свою любовницу Энн, — продолжила Фэй. — Как-то ночью она… уже с большим животом… пришла в замок сказать ему про ребенка. А его жена, эта проклятая французская ведьма, велела прогнать ее.

— Она носила его ребенка, а он даже не вышел к ней. Вот!

— Разбил ей сердце, — энергично поддакнула Фэй. — Вот тогда она и сделала это.

— Наложила проклятие, — объяснила Милла. — Пока любовь не будет значить тут больше, чем деньги, говорила она, пока невеста высочайшей добродетели не будет держать ключи в своих руках, ничего не вырастет и ничто не изменится на землях Уитмора.

Они уставились на Элоизу, дожидаясь ее реакции, и были ужасно разочарованы, услышав ответ:

— Ладно, проклятие или нет, а от пыли нужно избавиться. Фэй, сходи к плотнику, возьми у него стружку и принеси с кухни немного жира. Приготовим состав для уборки. — Женщины не двинулись с места, и она подтолкнула разговорчивую служанку к лестнице: — Иди. А ты, Милла, принеси ведро с водой, уксус и хорошую щетку, чтобы счистить грязь с пола и подоконника.

Когда служанки ушли, она присела рядом с Мэри-Клематис, которая слышала их разговор.

— Ты думаешь, это правда? Насчет проклятия?

— Не знаю, что тебе сказать, — вздохнула Элоиза. — Проклятие — дело темное. Церковь относится к этому весьма серьезно. Есть даже особые священники, которые… Так вот зачем он ищет невесту! — Она схватила Мэри-Клематис за руки. — Ты помнишь, я говорила тебе, что граф считает себя обязанным взять невесту, хотя совсем этого не желает? Так вот, здесь не просто долг. Могу поспорить, что ему требуется не жена, а человек, который избавит Уитмор от проклятия! Он сам говорил, что ищет невесту, преисполненную высочайшей добродетели!

Но ее воодушевление быстро испарилось. Предположим, одну загадку она решила, и что дальше? Если невеста ему нужна только для этого, то каким мужем он станет? Просто запрет свою жену в пыльной комнате башни и забудет о ней? Элоиза представила себе сестру монастыря сидящей в этом недостроенном замке, покинутой и никому не нужной. Такой участи она не желала даже Элайне. Он посмел требовать себе невесту лишь для того, чтобы сразу пренебречь ею? Аббатиса поступила очень мудро, отправив сюда вместо невесты «Знатока мужчин», то есть ее.

— Куда ты? — крикнула ей вслед подруга.

Элоиза вернулась, помогла Мэри-Клематис встать и повела ее по лестнице вниз.

— Сейчас я прикажу кому-нибудь развести огонь в главном зале, пока они будут тут заканчивать уборку. А мне необходимо поговорить с отцом Бассетом.

Как священник ни отпирался, в конце концов он подтвердил историю, рассказанную женщинами, и худшие опасения Элоизы. Да, граф Перил Уитмор искал себе невесту, чтобы в первую очередь избавиться от проклятия, которое наложила бывшая любовница старого графа, когда ей предпочли богатую француженку. На последние деньги Перил отправился в монастырь Добродетельных невест, ибо ему была известна репутация их девушек, а кроме того, никто из соседей все равно не выдал бы за него свою дочь.

Несмотря на уговоры отца Бассета, она решила найти графа и высказать ему все, что о нем думает. Однако его сиятельство уже покинул конюшню, и никто не знал, куда он направился.

Все больше раздражаясь, Элоиза опять прошла мимо разваливающегося загона для скота, коровника, замызганной сыроварни… мимо амбара, навеса для плугов и борон, мимо арсенала — везде царило полное запустение, глядя на которое легко было поверить, что Уитмор проклят.

Люди, встречавшиеся Элоизе по дороге, на ее вопрос, где найти графа, только чесали в затылках и разводили руками. Наконец какая-то женщина, сидевшая на крылечке своего домика за воротами замка, сообщила, что граф недавно проезжал тут на лошади. Элоиза уже собралась идти в ту сторону, когда женщина схватила ее за рукав.

— Помолись за меня, сестра, — попросила она.

— Конечно, — ответила Элоиза, однако старушка выжидательно смотрела на нее. — Вы имеете в виду сейчас?

Женщина улыбнулась, обнажив беззубые десны, сползла с лавки и встала на колени. Элоиза вздохнула, тоже опустилась на колени, помолилась о душе старушки, о том, чтобы у нее прошла боль в костях, о ее никчемном муже, где бы он ни находился, о ее сыне и внуках.

— И за милорда графа, — напомнила женщина, когда Элоиза закончила. — Чтобы он нашел себе добродетельную жену.

Старая женщина внимательно наблюдала за ней.

— Чтобы он нашел себе добродетельную жену, — повторила Элоиза.

— Как его мать… упокой, Господи, ее душу…

— Как его мать, упокой, Господи, ее душу. — Элоиза подняла глаза. — Его мать?

— Я была кормилицей его сиятельства много лет назад. Его мать была хорошей и достойной леди. Француженка, правда, и малость вспыльчивая. Но всегда добрая к ребенку и ко мне. — Старуха кивнула, показывая, что Элоиза может идти дальше. — А еще помолись, чтобы настал покой в его беспокойном сердце, в его бедном, страждущем доме.

— В его беспокойном сердце? — отозвалась Элоиза, думая, а есть ли у него вообще сердце.

— Ах, бедный парень. Одни неприятности, с тех пор как он вернулся домой. А все это проклятие! Оно грузом лежит на нем. Хотя у него прекрасное сердце, у этого мальчика. Ему бы только хорошую жену, чтобы им руководить.

Одной женщиной, даже с высочайшей добродетелью, тут не обойдешься, решила Элоиза, но согласно склонила голову, чтобы поскорее отправиться на поиски графа.

— И пусть его сиятельство обретет наконец мир в своем сердце и в своем доме, — быстро проговорила она, поглядывая на старую женщину, которая удовлетворенно кивнула. — Аминь.

— Туда. — Бывшая кормилица показала на восточное поле. — Он поехал туда.

Элоиза уже подобрала юбки, собираясь идти, однако старуха снова остановила ее.

— Что еще?

Та вроде бы не услышала нетерпения в ее голосе и поманила Элоизу к себе.

— Это для больной монахини. — Она что-то вложила ей в руку. — Кость пальца самого святого Петра. Очень хорошее лекарство.

Не веря своим глазам, Элоиза смотрела на ладонь, где действительно лежала кость… цыпленка. Она перевела взгляд на старуху, гадая, не сошла ли та с ума, но когда увидела ее лицо, полное надежды, смогла только пробормотать:

— Спасибо, матушка. Сестра Мэри-Клематис будет хранить ее, даже когда выздоровеет.

— Сестра! — Что?

— Тебе понадобится лошадь.