Габриэлла оцепенела, разом охватив взглядом всю комнату. Питер, еще трое мужчин, карты на столе, запах виски и сигарный дым… И после этого Розалинда еще будет утверждать, что у нее не бывает осечек!

— Что за дьявольщина? — Питер вскочил, Опрокинув стул на пол.

Черный парик сбил его с толку, и он не сразу сообразил, кто перед ним. Ошеломленно моргая, он уставился на незнакомую женщину и вдруг узнал ее! Да это же Габриэлла! Но что она здесь делает… и почему в таком экстравагантном виде? Он схватил свой пиджак и ринулся к жене, лихорадочно соображая, что делать. Первым порывом было желание немедленно выставить ее за дверь, но как отправить Габриэллу восвояси в этой одежде? Накинув пиджак на плечи девушки, Питер оглянулся на Приятелей и увидел, что Кэттон уже поднимается со своего места, пожирая Габриэллу глазами. Времени на раздумье не было, сначала необходимо избавиться от них! — Э-э, полагаю, это чья-то неуместная шутка! — гневно заявил Питер, и злость его была неподдельной. — Боюсь, нам придется закончить игру в другой раз. Прошу прощения, джентльмены.

Друзья тут же повскакивали на ноги, набрасывая пиджаки и на ходу хватая шляпы. Лицо Питера пылало, глаза горели яростью, так что никому и в голову не пришло отпустить шуточку по поводу «подарка».

Мужчины столкнулись в дверях, стремясь как можно скорее покинуть номер, в котором творятся такие странные вещи, и только Кэттон рискнул задержаться. Его плутоватая ухмылка от уха до уха ясно давала понять, что он тоже узнал новоявленную графиню Сэндборн.

Когда дверь за приятелями, наконец, закрылась, Питер плюхнулся на диван и обреченно посмотрел на жену. Габриэлла уже успела отбросить его пиджак в сторону и теперь снова сидела перед ним в своем шокирующем наряде. Под прозрачной блузкой не было ровным счетом ничего!

— Ты что, окончательно лишилась рассудка? — взревел Питер. — Что ты вытворяешь? Как ты посмела явиться сюда?

На лице Габриэллы застыла издевательская улыбка. Она так затвердила свой урок, что теперь просто не могла перестроиться. А Питер… Питер не отрывал глаз от ее груди, соблазнительно подчеркнутой мягкими складками ничего не скрывающего шифона. Потом взгляд его переместился к кокетливо обтянутым шароварами бедрам. Турецкие шаровары, расшитые блестками и жемчужинками, поверх были украшены золотой цепочкой. Габриэлла выглядела как царевна из арабской сказки или какая-то экзотическая птица неведомым ветром занесенная в туманный Альбион.

— Извини, если я смутила тебя, — виновато проговорила она. — Но ты сам виноват. Если бы ты…

Он не дал ей договорить.

— Смутила? Черта с два! С чего бы это мне смущаться, а? Разве только из-за того, что моя жена вдруг решила напялить на себя одежду, годящуюся лишь для борделя, закаталась в ковер и объявилась в гостиничном номере, битком набитом мужчинами? Ну, что ты, дорогая, это не вызвало у меня и тени смущения.

Но ведь они могут и не знать, что я твоя жена, — робко предположила Габриэлла. — На мне черный парик и, признайся, ты сам меня не сразу узнал.

— Один из них точно знает, какой «подарочек» мне преподнесли, — буркнул Питер. — Ты уже забыла, как строила глазки лорду Кэттону тогда в кофейне? А вот он тебя не забыл и не далее как сегодня напомнил мне о той памятной встрече.

Питер подошел к ней и сильно встряхнул за плечи.

— Даже если он тебя не узнал, все равно пойдут слухи о том, что проститутки являются ко мне в номер, завернутые в ковры. Проклятье! — он ткнул в нее пальцем. — Это последняя капля, Габриэлла. Я не хочу быть посмешищем в глазах целого света, поняла?

Он натянул пиджак и — огляделся в поисках какого-нибудь покрывала. Не найдя ничего подходящего, Питер сдернул с вешалки свой плащ и бросил его Габриэлле.

— Встань и накинь это, — приказал он. — Я отвезу тебя обратно в Торндайк, сейчас же.

— Не встану! — Она вытянулась на полу и посмотрела на него с отчаянной решимостью.

— Ах, так! Ну, нет, милая, второй раз у тебя этот фокус не пройдет!

Она всего на секунду отвела глаза, и тогда Питер, прорычав что-то нечленораздельное, опустился рядом с ней на колени. Габриэлла обмякла, и он с ужасом для себя обнаружил, что, оказывается, невероятно трудно просунуть руки под безвольно лежащее тело. В конце концов, ему это удалось, и он поднял ее, но… только для того, чтобы сразу же отпустить. Ее грудь, плечи были едва прикрыты, и Питер не смог совладать с охватившем его желанием. Боже, что за пытка!

— Проклятье! — чертыхнулся он и попробовал зайти с другой стороны. Получилось еще хуже, так как теперь его лицо находилось вровень с лицом Габриэллы.

— Лицемер! — выдохнула она. — Сам не выносишь даже мысли о подчинении, а для меня сочинил целый свод правил.

— Ты моя жена, а значит, обязана подчиняться — заявил он, уязвленный ее обвинением. — На людях ты должна вести себя так, как я велю.

— Здесь нет людей, Питер. Мы одни, — тихо сказала Габриэлла.

Кровь бросилась ему в виски, настолько интимно прозвучали эти простые слова.

— Ты и в обществе поведешь себя так же, — укорил он. — А я не позволю, слышишь? Замужние дамы соблюдают правила этикета всегда и везде. Они не заворачиваются в ковры и не являются в гостиничные номера посреди ночи! Они не исполняют салунные песенки на благотворительных вечерах, не облизывают бокалы и не чистят виноград зубами! — Питер осекся, вдруг осознав, что только что выдал себя с головой.

— А разве я могу считать себя замужней дамой? — мягко проговорила она. Слишком мягко, чтобы не почуять подвоха в ее словах. — И вообще кто это определяет, что можно делать женщине, а чего нельзя. Кто сказал, что нельзя чистить виноград зубами, снимать туфли под столом и ничего не носить под платьем? — она прищурилась и села. — Думаю, пора взглянуть на эту книгу правил, которую ты мне постоянно цитируешь. Где она? Ты так скор со своими предписаниями, что, должно быть, всегда носишь ее с собой, — Габриэлла протянула руку ладонью вверх. — Дай мне ее.

Питер отшатнулся от нее, как от умалишенной, и спрятал руки за спиной.

— Габриэлла, не говори ты чепухи, какая еще книга?

Ее улыбка должна была бы его предостеречь, но… не предостерегла.

— Ага, так значит она здесь. И где же ты ее прячешь?

Габриэлла наклонилась к нему и, пробежавшись рукой по груди, забралась в наружный карман пиджака, тщательно обследовав его, девушка притворно вздохнула и констатировала:

— Здесь книги нет. Значит, она внутри. Не успел Питер опомниться, как ее пальцы расстегнули единственную пуговицу и заскользили вверх-вниз по подкладке, ощупывая внутренние карманы.

— Что ты делаешь? — он схватил ее за запястья. — Ради Бога, что на тебя нашло?

— Я хочу найти книгу правил, Питер Сент-Джеймс, — волнующе низким голосом проговорила она. — Предупреждаю, ты не выйдешь отсюда, пока я ее не разыщу!

Она была так близко, что он мог вдыхать аромат ее духов. Розы. Опять розы! Питер немного ослабил хватку, но не выпустил ее рук. Впрочем, Габриэлле это и не было нужно, соединенными ладонями она провела по планке жилета, и тот распахнулся будто бы сам собой. Исследовав маленький карманчик в поисках гипотетической книги, Габриэлла легонько пощекотала мужа и ощутила, как напряглись все его мускулы.

— М-м, а ты не глуп, Питер Сэндборн, — проворковала она. — Хорошо спрятал свое сокровище. Отдашь добровольно или мне продолжать искать?

Тело его молило: ищи, ищи!

Зачем тебе книга правил? — хрипло выдавил он, борясь с возбуждением.

— Я хочу ее сжечь, — она легко освободила руки и скользнула вниз к бедрам, делая вид, что не прекращает поиски. — Я хочу, чтобы между нами не существовало никаких правил, кроме тех, которые мы придумаем вместе. Больше никаких правил! Питер был готов подписаться под этим воззванием. Габриэлла ловко развязала его галстук, расстегнула рубашку и прижалась грудью к его груди. Она ждала большего и жаждала почувствовать тяжесть его тела на своем.

— Ты ведь хочешь меня, Питер, да? Столь откровенное приглашение к блаженству невозможно было отвергнуть.

— Да, Габриэлла, да!

Их губы слились в поцелуе, и все обиды и беды отошли на второй план, а потом и вовсе перестали существовать. Он исследовал ее рот, наслаждаясь мягким сопротивлением, от которого покалывало язык. Он гладил ее кожу, боготворя малейшие изгибы ее восхитительной фигуры, и упивался теплом и податливостью тела.

— Сними… свой наряд, — шепотом попросил он и быстро скинул с себя рубашку.

— Она, словно загипнотизированная властностью его голоса, молча повиновалась. Габриэлла ждала его, пылая от страсти и готовая взорваться от малейшего прикосновения.

Она, обнаженная, лежала у его ног, и все же что-то было не так. Внезапно Питер осознал, что его смущает. Парик! Он стянул его и освободил волосы Габриэллы, туго стянутые на затылке. Они рассыпались вокруг головы, будто солнечные лучи.

Несколько бесконечно долгих мгновений он любовался своей женой, затем подхватил ее на руки и понес в спальню. Уложив Габриэллу на кровать, Питер вдруг рассмеялся.

— А где, скажи на милость, ты взяла такую дурацкую одежду?

— У… подруги, — пробормотала она, притягивая его к себе. — Ты ведь понял, какую роль я сегодня играю?

— Даже не догадываюсь, — признался он.

— Сегодня я Клеопатра, королева Нила, — она застыла и прошептала: — А ты Юлий Цезарь.

— Цезарь и Клеопатра, — усмехнулся он. — Так вот откуда эта безумная идея завернуться в ковер.

— Ты сама придумала, или кто-то подсказал? Впрочем, сможешь не отвечать: я и так знаю, чьи это штучки. Он захватил ртом ее сосок, и она застонала, обмирая от нахлынувшего вожделения.

— О-о, сделай так еще раз… да, да, вот так.

Габриэлла изогнулась и вскрикнула от удовольствия.

Когда первая волна жара схлынула, она вспомнила последние слова Питера и не на шутку перепугалась, значит, он все-таки подозревает заговор! Надо немедля рассеять его сомнения. Вот только как объяснить эту сумасбродную выходку?

— Ты, кстати, не прав, думая, что мне кто-то подсказал вырядиться Клеопатрой, — после недолгого размышления сказала она. — Просто я однажды видела такой сон.

— Сон? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе снился я?

— Ты снишься мне каждую ночь.

— Надеюсь, это грешные сны? — он провел рукой по ее бедру, и тело Габриэллы тут же откликнулось на эту ласку.

— Это были восхитительные сны.

— Расскажи мне о них, — промурлыкал он, протянувшись на спину, потянул ее на себя.

Габриэлла ахнула, шокированная своим положением, и попыталась прикрыть грудь руками, но Питер не позволил ей этого сделать.

— Так что же мы делали во сне, а, Клеопатра?

— Ты разворачивал ковер и присоединялся ко мне, — почти простонала она, изнемогая под его взглядом.

— А потом?

— Потом мы занимались безумной, страстной любовью.

— Как? — шепнул он, языком прокладывая влажную дорожку к ложбинке между ее грудей.

— О, Питер, лучше я тебе это покажу.

Она припомнила все уроки Розалинды и продемонстрировала ему весьма смелый и еще более откровенный поцелуй.

— Дальше, — глаза его стали словно горящие угли.

— Потом ты раздел меня и стал ласкать… здесь и вот здесь, — с придыханием прошептала она, направляя его руки и моля Бога, чтобы он не останавливался.

— А что было еще? — потребовал Питер. Габриэлла едва могла говорить, ее переполняло желание.

— Я… я не помню.

— Попробую освежить твою память, — шепнул он, целуя ее шею. — Потом ты легла на спину, — Питер легко перевернул ее и раздвинул коленом ноги девушки. — И я заставил тебя извиваться, трепетать и задыхаться от наслаждения.

Он прижался к ее пылающей сердцевине, Габриэлла выгнулась ему навстречу и они слились воедино. Теснее, тверже, быстрее… Они двигались в одном властном ритме, сгорая от возбуждения.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

Они соприкасались свободно и полно, любя друг друга без ограничений. Они исследовали богатство любви, пока страсть, достигнув апогея, не прорвалась восхитительным освобождением.

— Интересные сны вам снятся, леди Сэндборн, — поддразнил Питер, ложась рядом. Впервые он видел Габриэллу такой бесстыдно обнаженной, такой первобытно женственной и такой чертовски соблазнительной. Он не отрывал от нее глаз. В их таинственной глубине светилось чувство удовлетворения, завершенности и любви.

— То, что происходит наяву, намного интереснее, лорд Сэндборн, — с лукавой улыбкой отозвалась она. — Все самое скандальное и волнующее неизменно связано с вами, безнравственный вы человек. Что же я скажу теперь своему мужу? Он грозился убить меня за измену.

— Скажи ему правду, — усмехнулся он ее шутке.

— Правду?

— Ну, конечно. Скажи, что мы работали над книгой.

— Какой книгой, любимый? — не поняла Габриэлла.

— Правил.

Когда смысл дошел до нее, она от души расхохоталась, а он добавил:

— И не забудь упомянуть о том, что между делом мы занимались любовью всю ночь напролет.

Проснувшись на следующее утро, Габриэлла никак не могла понять, где находится. Сидя на смятой постели и моргая, она пыталась сориентироваться в окружающей обстановке. Лишь когда взгляд ее упал на вдавленную подушку рядом, Габриэлла все вспомнила и томно потянулась.

Ночь вожделения и любви. Боже, как она счастлива! Свою одежду она обнаружила на полу и, кое-как натянув экзотический наряд, прошлепала босиком в соседнюю комнату.

Питер сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.

— Доброе утро, — проворковала Габриэлла. Он поднялся и окинул ее быстрым взглядом, избегая смотреть в глаза.

— Уже оделась? Прекрасно, это сэкономит время. Питер снял с вешалки свой плащ и накинул его жене на плечи.

— Едем.

— Как? Почему? Мы же еще не завтракали, может быть, выпьем хотя бы по чашечке кофе?

— Позавтракаешь дома, — отрезал он и подтолкнул ее к дверям. Что происходит? Почему Питер ведет себя так, будто предыдущей ночи вовсе не существовало? С непроницаемым лицом он спустился по лестнице, буквально выволок ее на улицу и усадил в карету. Габриэлла пришла в отчаяние. Неужели они расстанутся, не сказав друг другу ни единого слова?

— Питер, пожалуйста, — взмолилась она и схватила его за руку. По его телу пробежала нервная дрожь, и Габриэлла знала, что ее вызвало.

Страх? Он боится оставаться с ней, боится самого себя…

Питер резко отстранился, захлопнул дверцу кареты и махнул Джеку. Экипаж тронулся и медленно покатил по улице, увозя Габриэллу от мужа, от счастья, от любви…

В особняке на Парк-Лейн с нетерпением ждали ее возвращения, надеясь, что вернется она не одна. Но надеждам Розалинды и Беатрис не суждено было сбыться.

— Мне нет нужды спрашивать, как все прошло: твое лицо говорит само за себя, — заметила Розалинда, пристально разглядывая дочь. — Он показал тебе радугу на небе, или вы всю ночь считали сияющие звезды? Расскажи мне, я хочу знать подробности.

— Как вы вульгарны, Розалинда, — поморщилась леди Беатрис. Разве недостаточно того, что они были вместе?

— Мне нет! Они увлекли Габриэллу в гостиную и приступили к расспросам.

— Ну, дорогая, что произошло? Почему я не вижу триумфа в твоих глазах?

— Ох, мама, я уже ничего не понимаю, — несчастно ответила Габриэлла. Это была дивная ночь, и Питер был таким нежным и ласковым… А утром, не сказав мне и двух слов, он вытолкал меня за дверь! — в голосе девушки звучала обида. Розалинда задумалась, а потом уверенно заявила:

— Утренние нервы, не обращай внимания. Просто Сэндборн слишком долго был холостяком и сейчас испытывает запоздалое сожаление, — она похлопала дочь по руке. — Уж поверь моему опыту, волноваться совершенно не о чем. Ты стала его возлюбленной и ничто и никто не сможет этого изменить.

Габриэлла уныло кивнула и отправилась в свои апартаменты. Она с удовольствием приняла душистую ванну, немного отдохнула, потом встряхнулась и присела к окну. Ей хотелось разобраться в себе и в том, что произошло.

А что же все-таки произошло? Несомненно одно — романтическая выходка принесла ей желанную победу. Питер стал ее любовником, но отчужденность полностью не исчезла, и его утренняя холодность — яркое тому подтверждение. Но почему? Почему? Может быть, дело в том, что она заставила его покориться? А этот странный страх… Неужели он боится… любить ее?

Боится любить.

Эта мысль ошеломила Габриэллу. Он боится любви, ибо уверен, что, полюбив, потеряет власть над своей жизнью, лишится свободы. Но ведь это не так! Как же убедить его в том, что она не посягает на его душу? Как снова стать его другом?

Как?