Все утро следующего дня Питер Сент-Джеймс посвятил обходу цветочных магазинов. Объясняя почтительным продавцам, какой букет ему нужен, он очень скоро понял, что и сам плохо представляет себе, из каких цветов этот букет должен состоять. И в самом деле, на кого он хочет произвести впечатление? На девушку, которая совсем не впечатлительна, или на ее мать, которая ценит щедрость и обожает большие пахучие цветы? В конце концов Питеру удалось совместить и то и другое, и ровно в три часа он уже стоял на пороге особняка Леко.

Неизменный Гюнтер впустил его в холл и оставил одного. Питер положил свой букет на низенький столик и отошел от него подальше. От множества ароматов у него уже кружилась голова. Охапка цветов была столь же разномастна, как и театральная публика в конце сезона. Тут было все: самовлюбленные нарциссы и гордые тюльпаны, тепличные розы и садовые ромашки, орхидеи, калы и еще невесть что. Ни один японец не смог бы разобраться в этой икебане.

Услышав шаги Розалинды, Питер быстро схватил букет и двинулся ей навстречу. Одобрительно посмотрев на цветы, властная матрона поприветствовала его и скрылась за дверями гостиной. Вскоре явился Гюнтер и пригласил графа подняться на второй этаж. Взбегая по лестнице, Питер чувствовал себя вполне уверенно. Подумать только, Розалинда взглянула на него благосклонно! Это, пожалуй, случилось впервые за все время их знакомства. Предвкушая, как засветятся глаза Габриэллы, когда он сообщит ей эту радостную весть, Питер нетерпеливо постучал в дверь будуара.

— О-о, ваша светлось, какая прелесть! — воскликнула Габриэлла, едва он шагнул в комнату. — Они восхитительны! И как мило с вашей стороны было принести мне такой роскошный букет.

Однако восторги Габриэллы оказались крайне недолговечны. Как только дверь захлопнулась, она бесцеремонно швырнула букет на стол и припала к замочной скважине.

— Думаю, я неплохо справилась со своей ролью. А? Как вы считаете?

Питер промямлил что-то невразумительное. Не то чтобы его беспокоила судьба букета, но все же можно было бы обойтись и поделикатнее с цветами, которые он искал целое утро.

Габриэлла, наконец, оторвалась от двери и спросила:

— Она видела вас?

— Да.

— С цветами?

— Разумеется.

— Отлично! — девушка хлопнула в ладоши и подошла к нему ближе. — Сегодня спектакля не будет, — огорченно сказала она; — Вчера, после того как вы ушли, Розалинда мне тако-о-ое устроила.

— Могу себе представить, — в этот момент Питер вспомнил стычку с собственной матерью и помрачнел.

— Так что отныне нам придется довольствоваться традиционными формами, — заключила Габриэлла и хихикнула. — Кстати, теперь Розалинда считает, что у вас весьма эксцентричный музыкальный вкус.

Питер тихо застонал. Упрямая девчонка свалила-таки собственные проказы на него. Конечно, Розалинда теперь считает, что у него эксцентричный вкус. А что же ей еще остается думать, после того как он у нее в доме во все горло распевал похабные песенки?

Вежливый стук в дверь прервал веселье Габриэллы и страдания Питера. На пороге возник Гюнтер. В одной руке он держал хрустальную вазу, наполненную водой, а в другой ножницы.

— Миссис Леко предположила, что вам эти вещи могут понадобиться, — сообщил он и вручил вазу Габриэлле с такой торжественностью, будто это была, как минимум, чаша Грааля.

Девушка сама выхватила у него из рук ножницы и быстро захлопнула дверь. Принесенные Гюнтером предметы присоединились к букету, который Габриэлла даже не подумала поставить в вазу.

— Итак, ваша светлость, — сказала она, поворачиваясь к Питеру. — Чем мы займемся сегодня?

Питер тоскливо посмотрел на столик, где в живописном беспорядке расположились букет, ваза и ножницы, и предположил:

— Может быть, ты для начала поставишь цветы в воду? — он вздернул подбородок, раздраженный таким отношением к своему подарку. — Я старался, чтобы букет выглядел как можно романтичнее, но ты, кажется, этого вовсе не замечаешь.

— О-о-о, — многострадально простонала Габриэлла, взяла цветы и небрежно сунула их в вазу прямо с оберткой. Затем она выдвинула ящик стола и достала оттуда шахматную доску.

— Как насчет партии?

— Но букет! — Питер был возмущен до глубины души. — Ты что же, оставишь его… вот так?

— Да, — невозмутимо ответила Габриэлла. — Розалинда надеется, что я красиво оформлю его для вас, поэтому и прислала вазу с ножницами, но этому не бывать. Видите ли, она считает оформление букетов одним из видов романтического искусства, и я таким образом должна продемонстрировать вам свой вкус, — она помолчала и добавила: — И еще это должно воспламенить ваше… Как бы это сказать? Ну, словом, после того как вы увидите свой букет в вазе, ваше мнение обо мне должно стать лучше.

— Но ведь Розалинда придет в ярость, когда узнает, что ты не оформила букет. Габриэлла злорадно улыбнулась.

— Ну и пусть. Я скажу, что была слишком занята и увлечена… вами.

— И опять позволишь ей думать, что я до безобразия эксцентричен? Ну, уж нет, дудки! — он одернул жилет и подошел к столу. — Если ты не собираешься заниматься цветами, это сделаю я.

Питер вытащил букет из вазы, снял мокрую обертку и разложил цветы на столе. Взяв ножницы, он прикинул объем работы, решительно откромсал половину стебля роскошной розы и… на этом остановился. Что следует делать дальше, Питер Сент-Джеймс не знал.

Поймав насмешливый взгляд Габриэллы, Питер покраснел и понял, что отступать поздно. Придется или красиво расставить цветы в вазе, или с позором сдаться на милость победителя. Отложив в сторону изувеченную розу, он взял другую и сунул ее в воду. Цветок тут же упал на край вазы и остался одиноко торчать там под углом в 45°. Питер попробовал добавить к розе нарциссов, но вышло только хуже.

С трудом сдерживая улыбку, Габриэлла тоже подошла к столу. Она смотрела не на цветы, а на руки Питера. Его длинные, изящные пальцы перебирали хрупкие ростки с такой нежностью, что Габриэлла почувствовала какую-то странную пустоту в желудке. Ощущение не было похоже на голод, скорее она напоминало… томление. «Как странно», — подумала Габриэлла. Но еще удивительнее было то, что ее вдруг охватило неодолимое желание составить этот злосчастный букет.

— Существуют определенные правила составления букетов, — сказала она, наклонясь над столом.

— Правила? — Питер пренебрежительно хмыкнул и, покалечив еще один цветок, вызывающе сунул его в самую середину вазы. — Правила, моя дорогая, существуют для того, чтобы их нарушать.

— Не глупите, — она нахмурилась и отняла у него ножницы. — Правила обеспечивают безопасность, надежность, порядок, даже красоту, если хотите. А что касается букетов, то здесь без определенных правил просто не обойтись. Обычно предпочтение отдается геометрическим фигурам, потому что стройность линий радует глаз и поднимает настроение. Я лично больше всего люблю треугольник. Вот смотрите, — она провела по контуру, который образовали поставленные ею стебли.

Питер взглянул на. творение ее рук, скрестил руки и недоверчиво заметил:

— Но в природе цветы не растут треугольниками, а смотреть на них все же приятно. То же касается и человека. Я знаю массу людей, которые не вписываются в общепринятые шаблонные рамки, но от этого не становятся хуже. Правила противоестественны, — он наклонился к ней и прошептал на ухо: — Правила придумало наше смешное общество. Мужчины, женщины, старики и дети — все теперь знают, что прилично, а что неприлично, что правильно, а что нет.

— Я не понимаю, о чем вы говорите? — спросила она, поднимая глаза. От его близости ее вдруг бросило в жар.

— Я говорю о лицемерии. О том, как глупо выглядит женщина, отказывающаяся сесть в карету с мужчиной, хотя им по пути, только потому, что это, видите ли, не принято. Я говорю о том, как нелепо не сметь заговорить с другим джентльменом, который стоит рядом и так же, как и ты, подпирает стену где-нибудь на балу, лишь из-за того, что мы друг другу не представлены. А что касается женщин, то упаси вас Бог поцеловать ручку даме после тура вальса. После этого леди будет считать себя навек опозоренной, если вы на ней не женитесь, — Питер схватил ножницы и размашистым жестом укоротил стебель красавца-тюльпана. — Так что главная цель правил — заставить одну группу людей презирать и поливать грязью другую. Подумай сама, ведь если бы не было правил, скольких скандалов можно было бы избежать? А: когда не будет скандалов, исчезнут и сплетни. Нелегко тогда придется драконам общества. Они же только на то и способны, что чесать языки да перемывать косточки друг другу.

Габриэлла молчала. Граф Сэндборн открылся ей, сам того не подозревая, совсем с другой стороны. И эта сторона ей очень понравилась. Был момент, когда она даже пожалела его, такого беззащитного перед всевидящим оком высшего света, такого гордого и независимого, но вынужденного подчиняться глупым условностям.

— Поэтому вы и согласились изображать моего любовника? — тихо спросила она. — Таким образом вы восстаете против существующих правил?

Ее слова затронули его за живое. Граф поспешно отвел глаза и, пытаясь скрыть замешательство, принялся калечить цветы.

— Мы с тобой заключили сделку, если помнишь, — сердито проговорил он. — Мне нужны доказательства неблагонадежности премьер-министра, и ты обещала их добыть. Я надеюсь, ты выполнишь свое обещание, — он раздраженно огляделся. — Если, конечно, мне когда-нибудь удастся вытащить тебя отсюда.

Габриэлла поправила стоящие в вазе цветы и, не — поднимая на Питера глаз, спросила:

— Почему вы хотите дискредитировать премьер-министра? Разве он так уж плох?

— Дело в том, плох он или хорош, — горячо заговорил Питер. — Человек может быть вором, развратником, но пусть при этом знает свое место и не стремится указывать другим, как им надлежит жить. Гладстон же занимает такой пост, что волен распоряжаться судьбами людей так, как ему заблагорассудится. Но вот вопрос: имеет ли он на это моральное право? Можно ли доверять человеку, который говорит одно, а делает совершенно иное? Этот сморчок днем ратует за нравственный образ жизни, а ночью охотится за доверчивыми шлюшками. Он подлый лицемер, а я лицемерия не выношу.

Габриэлла задумалась. Она вспомнила старика Уильяма, его благонравные седины, какао с пирожными… Гладстон больше напоминал доброго дядюшку, который искренне хочет помочь своей растерявшейся племяннице, чем похотливого развратника. Неужели то, что говорит Питер, правда? Габриэлла не могла в это поверить.

— А вы не допускаете мысли, что Гладстон вовсе не лицемер? Что если он, действительно, пытается помочь падшим женщинам? Видит Бог, кто-то же должен этим заниматься, так почему бы и не лично премьер-министр ?

— Ну, что ты можешь знать о падших женщинах, — пробурчал Питер, задетый ее скептицизмом. Габриэлла покраснела.

— Так уж случилось, что я многое знаю об их жизни, — заявила она и вызывающе посмотрела на него. — Проститутки, шлюхи, «ночные бабочки»… на самом деле живут очень трудно и довольно уныло. Лица их измождены, а здоровье подорвано, они рано стареют и, если не удалось ничего отложить, умирают в глубокой нищете.

Во взгляде Питера ясно читалось недоверие, и Габриэлла сочла необходимым пояснить.

— Академия, в которой я училась, располагается в деревне Д’Арси, под Парижем. А совсем рядом с ней, буквально через стену, находится католический монастырь. При монастыре есть приют для детей. Надеюсь, вы понимаете, чьи это дети? Многие женщины идут туда пешком, потому что у них нет денег нанять экипаж. Одни всю дорогу плачут, другие нет, потому что слишком измучены и ожесточены… Мы, воспитанницы, помогали монахиням ухаживать за детьми, и я часто разговаривала с матерями этих несчастных созданий. Если бы вы знали, как трагично складываются их судьбы. Некоторые, правда, пытаются обелить себя и твердят о совращении, но в основном женщины признают то, что имели так много мужчин, что не знают даже, кто отец ребенка. Эти «ночные феи» говорят о жизни безжизненными голосами, идущими из безжизненных душ. Я видела все это собственными глазами и не говорите мне, что я ничего не могу знать о падших женщинах, — на глаза Габриэллы навернулись слезы. — Им нужна помощь! Нужно чтобы хоть кто-то замолвил за них словечко. За них и их ни в чем неповинных детей.

Чтобы отвлечься от тяжелых воспоминаний, девушка принялась перебирать цветы, но воспоминания не отпускали ее.

— Мы учили малышей говорить и самостоятельно одеваться, — продолжала она уже не в силах остановиться. — Мы читали им сказки и разучивали стихи, а со старшим занимались грамматикой и арифметикой. Мальчики из приюта ухаживали за нашим садом, а с девочками мы вместе шили занавески и наволочки. Я очень привязалась к своим питомцам, и мне тяжело было расставаться с ними. Не понимаю, а как же их собственные матери? Я бы никогда не смогла бросить своего ребенка.

Габриэлла низко опустила голову, но Питер все же заметил, что она плачет.

Несколько минут оба молчали, потом Габриэлла встряхнула головой и почти весело заявила:

— У меня будет целая дюжина детишек. Она нашла в вазе место для двух последних цветов, аккуратно собрала обрывки стеблей и листья и завернула мусор в обертку, оставшуюся от букета. Питер, с удовольствием наблюдавший за ее ловкими движениями, ехидно заметил:

— И после этого ты еще говоришь, что совершенно не романтична?

— А причем здесь романтика? — фыркнула она. — Я считаю желание иметь детей самой естественной вещью на свете.

Очистив стол, Габриэлла раскрыла шахматную доску и вопросительно посмотрела на Питера.

— Полагаю, выиграете? Большинство известных мне джентльменов считает себя заядлыми игроками.

— В шахматы? — он поморщился и приложил руку к животу. При этом вид у него был как у язвенника в период обострения.

— Жаль, — сокрушенно покачала головой Габриэлла. — Это одно из моих любимых занятий.

— Я нахожу его смертельно скучным, — извиняющимся тоном пробормотал он.

— Понимаю, а потому предлагаю сделку. Сегодня вы играете со мной в шахматы, а завтра займемся тем, что по душе вам. Идет?

Глаза Питера озорно блеснули, и Габриэлла, заметив это, быстро добавила:

— В пределах разумного, конечно. Улыбка медленно сползла с лица Питера Сент-Джеймса.

— Конечно. Ну, что ж, идет. Они переместились на диван, расставили фигуры, и Питер предложил Габриэлле играть белыми.

— Белыми? С какой это стати? Вы что же, таким образом даете мне фору? Но я довольно хорошо играю и надеюсь доказать вам это в самом ближайшем будущем.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Я предложил тебе белые, поскольку это, похоже, твой любимый цвет.

— Я совсем не люблю белый цвет, — удивилась Габриэлла.

— Однако носишь только белые платья, — заметил граф.

— Ах, это, — Габриэлла презрительно приподняла оборку двумя пальцами. — Не думаете же вы, что я одеваюсь так, потому что это мне нравится? Это идея Розалинды, а отнюдь не моя. Она считает, что мне следует выглядеть как можно моложе, пока я выгодно не распоряжусь своей…

Габриэлла покраснела и прикусила язычок. Граф усмехнулся, давая понять, что отлично понимает, чем, по мнению Розалинды, ей следует выгодно распорядится. Габриэлла покраснела еще пуще, а когда Питер плутовато взглянул на нее, словно предлагая свою помощь в этом деле, то бедняжка и вовсе зарделась, как маков цвет.

«Развратник!» — подумала она. Жар, прихлынувший к щекам, был унизителен.

— Делайте ход, ваша светлость.

— Не раньше, чем ты назовешь меня Питером, — настойчиво потребовал он.

После короткого молчания она уступила.

— Твой ход… Питер.

— В каких облаках ты витаешь, Габриэлла? — рассмеялся он. — Теперь очередь за тобой. Я свой ход уже сделал.

Я свой ход уже сделал… На что это он намекает? Габриэлла сердито посмотрела на него, но увидела лишь простодушную улыбку и никакого намека на двусмысленность.

— Очнись и посмотри на доску, — посоветовал Питер.

Габриэлла опустила глаза и увидела, что он и впрямь передвинул пешку. Ну, что ж, тем лучше. Игра началась.

Они не спеша обменивались фигурами и были обходительны и вежливы друг с другом, как того и требовали традиции игры. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Габриэлла ловким ходом не захватила его ферзя. Питер запротестовал.

— Но это был законный ход! — отстаивал она свою правоту.

— Это было нападение исподтишка, — возразил граф.

— Не упрямься, тебе следует быть внимательней, — улыбнулась Габриэлла, и они продолжали партию.

Зная коварный характер Габриэллы, Питер все время был начеку. Ему удалось даже в быстрой последовательности обезвредить четыре ее пешки и ладью. Тогда Габриэлла собралась и так же быстро захватила его слона, три пешки и коня. Он лишил ее второй ладьи и смел подчистую все пешки. Она отыгралась, загнав в угол его короля.

— Кровожадная девчонка! — возмутился граф, передвинул короля и только тогда понял, что попал в очередную ловушку. Он хотел поправить положение, но тут уже возмутилась Габриэлла.

— Ты забываешь о правилах! Раз отнял руку от фигуры, значит, она остается там, куда ты ее поставил.

— Но моя рука все еще здесь, — Питер приподнял короля и покачал фигурку перед ее носом.

— Мошенник! Ты ведь убрал руку, я видела…

Гюнтер был предан своей хозяйке, как пес, и когда Розалинда его о чем-то просила, он выполнял ее приказание беспрекословно. Вот и сейчас он, разумеется по заданию Розалинды, мирно прогуливался по коридору, держа в руках щетку. Щетку Гюнтер прихватил для конспирации. Дворецкий в коридоре со щеткой в руках — что может быть обыденней? Странность заключалась лишь в том, что Гюнтер делал не больше четырех шагов в одном направлении. Два шага влево от комнаты Габриэллы и два шага вправо. Вот и вся прогулка. Громкие взволнованные голоса, доносящиеся из будуара, заставили его подойти ближе и прислушаться. Чуткое ухо Гюнтера уловило фразу: «Моя рука все еще здесь», и вопль Габриэллы: «Мошенник!». Этого оказалось достаточно для того, чтобы верный слуга немедленно бросился к своей хозяйке.

Розалинда была у себя. Рядом с ней на диване сидели неизменные Ариадна Баден-Пауэлл и Клементина.

— Каков негодяй! — воскликнула Розалинда, услышав отчет Гюнтера. — Я ведь предупреждала его, что Габриэлла еще совершенно неопытна.

Она помчалась к лестнице, прежде чем кто-либо из присутствующих успел вымолвить хотя бы слово. Подруги с трудом догнали ее, потому что Розалинда неслась с удивительной для ее возраста и комплекции скоростью. Перехватив ее уже у дверей комнаты Габриэллы, они оттащили Розалинду подальше и попытались успокоить свою разбушевавшуюся товарку.

— Я должна знать, что там происходит, — стонала она. Ее беспокойство росло с каждой секундой. — Нужно что-то делать, я должна помочь своей девочке.

— Что бы ты ни решила предпринять, это не должно выходить за рамки приличий, — порекомендовала Клементина.

— О каких приличиях ты говоришь, дорогая, — возмутилась Ариадна. — Я считаю, нужно позвать констеблей и вышвырнуть ублюдка вон!

Розалинда сделала подругам знак замолчать, и наступившую тишину теперь нарушал только плутоватый смех Сэндборна, доносящийся из комнаты Габриэллы. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Розалинды.

— Шампанского, быстро! — приказала она, и Гюнтер, ни секунды не медля, понесся в винный погреб.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Гюнтер вернулся. Он толкал перед собой чайную тележку, на которой стояли серебряное ведерко для льда, бутылка шампанского и бокалы. Розалинда судорожно махнула ему в сторону будуара, а сама с подругами отошла в сторону, при этом они постарались стать так, чтобы из комнаты их не было видно.

Гюнтер одернул жилет и деликатно постучал. Дверь открылась, и он с достоинством покатил тележку внутрь. Немного погодя слуга вышел, и дверью за ним захлопнулась так же быстро, как и распахнулась. Гюнтер виновато подошел к своей госпоже и доложил:

— Шахматы, мадам. Они играют в шахматы.

— В шахматы? — Розалинда была и обрадована И расстроена одновременно. Конечно, хорошо, что они не занимаются там тем, для чего еще не пришло время, но шахматы! Вряд ли это подходящее времяпрепровождение для романтически настроенных любовников.

Пытаясь скрыть разочарование, Розалинда важно проговорила:

— Ну, что ж, Габриэлла еще новичок в этом деле, — натолкнувшись на скептические взгляды подруг, она быстро добавила: — А его светлость, похоже, обладает каким-то специфическим вкусом. Может быть, он возбуждается, когда берет ферзя? Как, опять шампанское?! — Габриэлла раздраженно уставилась на темно-зеленую бутылку.

— А по-моему, это очень кстати. Я не прочь немного освежиться, — заметил Питер, осторожно, чтобы не перевернуть доску, поднимаясь с дивана. — Проигрыш, знаешь ли, вызывает жажду.

Он открыл шампанское и наполнил бокалы. Габриэлла скривилась, но все-таки сделала несколько глотков.

— Тебе, милая, следует привыкать к вкусу этого игристого вина, — посоветовал граф. — Нынче модно подавать шампанское на свадьбах.

Габриэлла отрицательно покачала головой и огляделась, ища способ избавиться от противной жидкости. В конце концов она просто вылила остатки шампанского в цветочный горшок на подоконнике.

Наблюдая за ней, Питер гадал, в чем причина такой явной антипатии к тому, о чем мечтает большинство девушек ее возраста.

— Давно хотел у тебя спросить, почему ты так предубеждена против романтики и страстной любви? — не выдержав, поинтересовался он. — В моей жизни было достаточно и того, и другого, и я всегда находил эти ощущения весьма приятными.

— Ну, не то чтобы я имела что-то против…. — замялась Габриэлла. — Просто я не люблю, когда мне навязывают то, к чему я не чувствую склонности, — она вернулась к дивану и заново начала расставлять фигуры. — Я считаю, что романтике или тому, что зачастую принимают за романтику, придается слишком большое значение. Восторг и великолепие, дрожание коленок и учащенное сердцебиение — все это требует денег и предварительной подготовки. Возьмем, к примеру, еду. Устрицы, турецкие персики, икра и омары, представленные на роскошно сервированном столе, сразу создают романтическую обстановку, но ты подумай о том, как дорого все это стоит. А нужна ведь еще и армия слуг, цветочники, ювелиры и парфюмеры… Я уж не говорю о прачечных. На ту сумму, которую мы платим за стирку белья, семья среднего достатка могла бы жить целый год. А гардероб? Он должен постоянно обновляться, иначе о какой же романтик не может идти речь, если на любовнице устаревшее платье? Плюсуйте новые счета модистке и портнихе, — Габриэлла невесело усмехнулась и сменила тему. — Я пыталась объяснить матери, что подобная жизнь не для меня, но она даже слушать не хочет. Розалинда непреклонна и во что бы то ни стало хочет «вылепить» из меня очаровательную соблазнительницу. Такую же, какой когда-то была она сама.

— То есть идеальную любовницу, — подсказал Питер. Он и не представлял себе, какая подготовка требуется для того, чтобы вызвать это стихийное, казалось бы, чувство под названием страсть. — Однако ты решила стать не любовницей, а женой. Прости, милая, но почему ты думаешь, что роль жены тебе понравится больше?

— Да потому что женам не нужно утруждать себя всей этой романтической чепухой. Потому что женам не надо постоянно беспокоиться о том, как бы доставить удовольствие мужчине. Их жизнь строится по контракту, и меня это вполне устраивает.

Питер удивленно вскинул брови и разразился хохотом.

— Но это правда, — краснея, пробормотала Габриэлла и уже более уверенным голосом добавила: — В браке муж обеспечивает доход, жилье и положение в обществе, а жена ведет хозяйство и заботится о детях. Это аккуратное соглашение, и никому не надо волноваться и поддерживать романтический пыл. Что, разве я не права?

Питер Сент-Джеймс больше не смеялся, но удивление не покинуло его. Неужели эта девушка, действительно, верит в то, что брак — сухая, бескровная, бесполая сделка? И главное, почему, черт побери, она стремится к такой унылой и скучной жизни?

— Должен тебя разочаровать, Габриэлла, — осторожно начал он. — Я знаком со многими семьями, и ни один союз мужчины и женщины не похож на тот, какой ты нарисовала в своем воображении. В браке безусловно, есть и хорошие стороны, но временами семейная жизнь вызывает прямо-таки отвращение.

— Ну и пусть! — упрямо воскликнула Габриэлла. — Любой трудный и отвратительный брак лучше, чем блистательная любовная связь, — она опустила глаза. — К тому же муж, когда ему надоедает жена, не может просто так взять и уйти.

Вот это да! Впечатляющее замечание. Где это она нахваталась таких мыслей? Не Розалинда же их внушила, ведь ее матери герцог верен уже двадцать лет.

— Значит, ты мечтаешь обменять вероломное величие страсти на скучную надежность брака?

— Именно так. Я хочу жить простой и непритязательной жизнью с хорошим парнем, который будет честно делать свое дело и не станет мешать мне заниматься тем, чем мне хочется.

— Подобных браков не существует, — отрезал Питер. — И вот еще что: ты не задумывалась над тем, что у тебя никогда не будет «дюжины ребятишек», если муж и вправду оставит тебя в покое?

Лицо девушки порозовело.

— Начнем игру, Питер. Твой ход.

Они сыграли еще одну партию, и Габриэлла снова выиграла. Потом явился Гюнтер и пригласил их в гостиную на чай.

— Иди, Гюнтер, мы сейчас спустимся, — выпроводила его Габриэлла и закрыла дверь.

Питер хмуро посмотрел на нее. Габриэлла вовсе не выглядела влюбленной, а это значит, что Розалинда сразу же догадается, что в обольщении он . не продвинулся ни на шаг.

Девушке не понравилось выражение его лица, и она озабоченно спросила:

— Что такое? У меня что-нибудь не в порядке? — ее руки беспокойно пробежались по корсажу и юбке.

— Все в полном порядке, — Питер закусил губу и окинул ее унылым взглядом. — В том-то и дело, что у тебя все в абсолютном порядке. Ты выглядишь… нетронутой, что ли. А этот факт Розалинда наверняка использует против меня, — он лукаво улыбнулся. — Ведь она полагает, что я знакомлю тебя с радостями любви.

— О, да, это действительно проблема, — мысли ее лихорадочно заметались, ища выход из положения. Секунды складывались в минуты, их опоздание становилось уже просто неприличным, а Габриэлла так ничего и не придумала. Ничего, кроме… — Раз уж я выгляжу нетронутой, — пробормотала она, — Значит, вам нужно меня «тронуть».

Граф, смакуя каждое движение, подошел ближе и провел пальцем по ее щеке. Он почувствовал, как она напряглась, и придвинулся еще ближе. Ведомый инстинктом, Питер вытащил одну за другой несколько шпилек из ее высокой прически, затем слегка измял рукава и оборки лифа и удовлетворенно поглядел на дело своих рук.

Габриэлла поймала себя на мысли, что ее так и тянет склониться к нему, что ей приятны его прикосновения… А когда граф занялся рюшами, прикрывающими грудь, она знала, что должна запротестовать, но не могла выдавить ни единого слова.

Когда Питер, наконец, убрал руки, девушка подняла глаза и встретила зовущий, теплый, ласкающий взгляд. Взгляд, которого она избегала в течение последних двух часов.

— Вы закончили? почему-то шепотом спросила она.

— Не совсем. Думаю, надо добавить кое-что еще. О, да, еще одна совсем маленькая деталь.

— А вы уверены, что это необходимо? — заподозрила неладное Габриэлла. Больно сладок был его голос.

— Да. Это совершенно, совершенно необходимо.

Прежде чем девушка успела опомниться, Питер наклонился к ней и поцеловал в губы. То, что он испытал, было похоже на прогулку по цветочному лугу в жаркий июльский день. Питер Сент-Джеймс никогда не чувствовал ничего подобного, и чем дольше длится поцелуй, тем сильнее становилось ощущение блаженства.

Габриэлла чувствовала почти то же, что и он, только ей поцелуй напомнил не цветочный луг, а свободный полет. Она словно вознеслась ввысь к облакам и яркому солнцу.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Его губы оторвались от ее губ, и она замерла в кольце его рук не в силах пошевелиться. Он заглянул ей в лицо и удовлетворенно кивнул.

— Так-то лучше. Теперь ты выглядишь как надо Волосы чуть растрепаны, глаза блестят, платье измято.

— Ну и прекрасно, — отозвалась Габриэлла. Она и в самом деле прекрасно себя чувствовала.

Они рука об руку спустились по лестнице, наслаждаясь произведенным фурором. Чаепитие прошло как обычно, и в шесть часов граф откланялся, Габриэлла еще немного посидела с дамами, а потом поднялась к себе. Ей не терпелось остаться одной и осмыслить то, что произошло.

Когда Габриэлла удалилась, Розалинда откинулась на спинку кресла и вопросительно посмотрела на подруг.

— Ее прическа была, мягко говоря, в беспорядке, — вежливо заметила Женевьева.

— Он целовал ее, вот волосы и растрепались, — усмехнулась Клементина.

— Скорее лапал, — фыркнула Ариадна. Они обратили взгляды на Розалинду и после секундной паузы услышали ее мнение.

— Что ж, по крайней мере на сей раз ее не стошнило, — констатировала она. — А это уже не так плохо.

Войдя в будуар, Габриэлла повалилась на кровать и мечтательно уставилась в потолок. Он ее поцеловал! По-настоящему поцеловал, а не просто прикоснулся губами к щеке. О, теперь она понимает, почему во всех романах и пьесах поцелую придается такое большое значение. Это было чудесно, восхитительно, необыкновенно…

Она села и встряхнулась, разгоняя чувственный дурман. Как ни прекрасен был поцелуй, но собственная реакция на него ее все-таки удивила. Что это? Уж не испытывает ли она к графу романтического влечения… Нет, нет и еще раз нет! Она просто слишком долго притворялась влюбленной, а обман и притворство всегда действуют возбуждающе. Ну хорошо, она увлеклась, но этому есть простое и ясное объяснение, так что беспокоиться не о чем. Если только… он не захочет поцеловать ее снова.