Следующие два дня Беатрис провела в окружении экономистов и специалистов по финансовым операциям и еще продолжала разрабатывать предложения по открытию ново-гр банка, чтобы представить их на собрании членов правления. В этот день, как обычно вечером, вернулась Присцилла. На этот раз не было никакого взрыва негодования в холле, никакого возмущения, никаких слез. Племянница обменялась несколькими словами с Ричардсом, сняла шляпку и с несчастным видом поднялась в свою комнату. Вскоре в дверях кабинета Беатрис появились Диппер и Шоти для ежедневного доклада.

– Ну, мы больше не работаем на кухне, – доложил Шоти.

– У нас теперь новый проект, – пустился в разъяснения Диппер. – Оборудуем новую спальню для женщин. И все было бы хорошо, – он взглянул на Шоти, и тот втянул голову в плечи, – если бы господин Джеффри хоть немного помог нам.

– Он был прав – там на чердаке один хлам, – вмешался Шоти.

– Вот тот комодик был точь-в-точь такой, как у моей мамаши еще на родине, – возразил Диппер. – Маленько воды и мыла...

– Да, а кто будет возиться с водой и мылом? – заспорил Шоти. – Мы. А у нас и так все руки уже обварены. – И он выставил свои покрасневшие от воды лапищи.

– Ой, не действуй мне на нервы! Ты становишься таким же, как он. – Тут Диппер повернулся к Беатрис. – Старина Джефф всегда норовит улизнуть... Он был во дворе, играл в мячик, хотя должен был выносить помои.

– Ну надо же парню хоть когда-нибудь отдохнуть, – снова встрял Шоти.

– Что меня прямо-таки выводит из себя, так это то, что он все время заигрывает с девчонками. – Диппер скрестил руки и скорчил неодобрительную физиономию. – То одной улыбнется, то другой подмигнет. Наша как будто бы этого не замечает.

– Ну, если бы она прекратила все время глазеть на него и ныть... – Шоти изложил версию своего подопечного: – Она за ним вечно следит, и стоит ему немного развлечься, как она тут же начинает психовать и обижаться. – Шоти возмущенно хмыкнул. – У него уже есть одна мамаша.

– Был бы он настоящий мужчина, поговорил бы с ней спокойно обо всем... помогал бы ей... вместо того чтобы смываться и прятаться от любой работы, которую...

– Благодарю вас, джентльмены, – твердо проговорила Беатрис с намерением не допустить кулачного боя в своей гостиной. – Я вижу, что вы очень серьезно относитесь к своей работе. И я ценю ваши усилия.

Сквозь открытые двери комнаты до нее донесся какой-то шум – в дом явно пожаловал посетитель. Элис, которая только что спустилась по лестнице, коротко переговорила с кем-то, потом поспешила в гостиную, неся в руке конверт. Она стояла рядом, пока Беатрис открывала его.

– Что там? – с волнением спросила секретарша. – Хорошие новости не приходят так поздно.

Лицо Беатрис озарилось улыбкой. Она прочитала вслух:

– «Миссис фон Фюрстенберг. У вас теперь есть адвокат. Скоро у вас будет свой банк. К.Б.». – С сияющими глазами она показала записку Элис. – Как раз вовремя, к завтрашнему собранию директоров. – Потом она снова взглянула на послание и, оценив сжатый стиль и торопливый почерк Коннора, хмыкнула. – Он действительно умеет обращаться со словами.

На следующее утро, прибыв в офис Объединенной корпорации на Шестой авеню, Беатрис прямиком отправилась в свой кабинет и плотно закрыла за собой дверь. Она постояла, глядя на огромный письменный стол, который когда-то принадлежал ее мужу, и вспомнила, чему он ее учил. «Никогда не иди на переговоры, если не готова уступать». «Никогда не показывай им, что ты обеспокоена». И еще: «Если тебе удалось убедить оппонента пойти на небольшую уступку, то позже ты сможешь заставить его уступить в чем-то большом». Она глубоко вздохнула. Сегодня ей потребуются все эти уроки, если она намерена получить начальный капитал для открытия своего нового «Барроу стейт бэнк». Беатрис сняла стильную шляпку и в зеркале, расположенном за дверью, осмотрела свой скроенный на манер мужского темно-серый костюм в тончайшую полоску. Решив, что и без брюк она выглядит достаточно деловито, Беатрис одернула жакет и направилась в зал заседаний.

В большом, с панелями из ореха зале было жарковато и слегка пахло ментолом и горчицей. Это наверняка означало, что тощий Леонард Огастин и желчный Бен Хаффлек, оба одного возраста с ее покойным мужем, сейчас страдают от обычных сезонных обострений своих заболеваний и будут нетерпеливее, чем всегда. Проходя к своему месту во главе стола, Беатрис миновала тучного, краснолицего Уильяма Афтона, и на нее обрушилась крепчайшая смесь запахов – терпкого одеколона и бриллиантина. После она с облегчением вдохнула аромат мятного шнапса, источаемого Райтом, секретарем правления, и, благодарение Богу, оказалась возле вице-президента Уилберфорса Грэма, от которого ничем не пахло.

Она заняла свое место, и только двое из директоров остались стоять... Гарри Уинтроп и Арчибальд Линч, недавно вошедшие в состав правления и часто устраивавшие споры по различным вопросам. Она попросила их присесть, чтобы начать заседание, так они и сделали... но очень медленно.

– Первым вопросом будет поправка к повестке дня. Это напечатано наверху в ваших протоколах, – заговорила Беатрис, не обращая внимания на их невежливое поведение. – По новому вопросу мы рассмотрим предложение, которое мисс Генри как раз вам раздает.

Члены правления нахмурились, послышалось ворчание, когда они прочитали, в чем заключается предложение и кто является поручителем.

– Что это, мадам президент? – спросил Арчибальд Линч, беря копию из рук Элис. Он все еще продолжал стоять позади своего места. К нему тотчас присоединился Гарри Уинтроп. – Почему нам не были высланы эти бумаги вместе с повесткой дня?

– Я понимаю, это может показаться небольшим нарушением, – с самоуверенной улыбкой произнесла Беатрис, – но вместе с нашими экономистами и экспертами по банковскому делу я разработала предложение, которому потребуется особое обсуждение. И здесь надо поторопиться. Комиссия штата, выдающая разрешения на организацию предприятий, соберется через два дня. А теперь... если вы, джентльмены, сядете, то мы заслушаем предложения по регламенту собрания и продолжим...

Джентльмены пожали плечами и неслышно вздохнули. Линч бросил документ на стол и сел, Уинтроп последовал его примеру. Это и была «первая уступка», на которую так рассчитывала Беатрис. Ее улыбка стала увереннее. Повестка дня включала обсуждение квартального отчета, которое про-ходило^ быстро и гладко, поскольку выявились высокие доходы. Беатрис уделила особое внимание положительному балансу и большой прибыли, находящейся в казне корпорации, и все остальные директора, даже Линч и Уинтроп, казалось, были довольны. К тому времени, когда очередь дошла до новых предприятий и предложения Беатрис, все члены правления были готовы обсудить, куда стоит вложить это огромное количество наличных средств.

– Открытие собственного банка соответствовало бы нашей стратегии капиталошюжений. Мы бесчисленное количество раз говорили о необходимости иметь резервный фонд для возможности развития. Такой банк послужил бы для этой цели, и вместе с тем мы получали бы доход от выдачи кредитов.

– Но мы всегда получали любой нужный нам капитал и вели дела корпорации через Чейз-Дарлингтонский банк, – сказал старый Огастин.

– И «Чейз-Дарлингтон» брал с нас достаточно, чтобы обеспечить себе солидную выгоду в двенадцать процентов. Эти двенадцать процентов мы сможем сэкономить.

– Но вначале затраты будут намного превышать доходы, – произнес вице-президент Уилберфорс Грэм, и со всех сторон послышались возгласы одобрения. – Зачем нам рисковать, предпринимая такие шаги? Вокруг полным-полно банков.

– Они открыты не для всех, – непроизвольно вылетело у Беатрис, и, конечно, ее слова вызвали бурную реакцию.

– Еще одна социальная реформа в предпринимательстве, миссис фон Фюрстенберг? – раздраженно спросил Уинтроп, выпрямившись в кресле. – Что на этот раз?

– Обычное деловое предложение, джентльмены. Вон там есть деньги, – она указала на окна, имея в виду мир снаружи, – которые не работают на своих владельцев. Деньги, лежащие в шляпных коробках, под матрасами, в жестяных банках. Деньги, которые мелкие вкладчики не могут нигде разместить.

– Я не знаю ни одного банка, который отказался бы принять деньги на счет, – заявил Линч.

– А я знаю, – сказала Беатрис, повернувшись к Элис, которая в этот момент напоминала кролика в окружении своры охотничьих собак. – Мой секретарь, Элис Генри, имеет счет в «Чейз-Дарлингтоне». Недавно она пыталась положить туда деньги, и они чуть не отказались их у нее принять.

– Ну, – с ухмылкой проговорил Гарри Уинтроп, – она, в конце концов, женщина. Сколько женщин имеют свой счет в банке?

– Вот именно, – мягко заметила Беатрис, сложив на груди руки. – Женщины – это огромный неохваченный слой вкладчиков, от чьих вложений можно получать доходы.

– Они еще и огромный неохваченный источник головной боли, – провозгласил Уинтроп.

– Медяки и серебро... да мы потратим уйму денег на счетоводов, – заявил старый Бен Хаффлек.

– Женщины будут все время крутиться в банке и толпиться у окошек кассиров, – ворчал Уильям Афтон. – Вы когда-нибудь видели женщину в банке? Придется объяснять ей любую мелочь...

– Вы признаете, что выгода будет небольшой, – перебил его секретарь Райт, – и все же настаиваете, чтобы мы пошли на затраты и задействовали большую часть нашего наличного капитала.

– Там будут открыты и крупные счета, начиная с моего, – возразила Беатрис. – И другие мужчины и женщины с положением в обществе захотят сделать вклады.

– Назовите хоть кого-нибудь, – с жаром потребовал Линч. После короткой паузы он злобно улыбнулся и встал. – Не можете – и это понятно. Вам пришлось бы очень долго убеждать какого-нибудь полоумного положить деньги на счет в женском банке. – Он повернулся к своим коллегам. – Вот в чем все дело – понятно, не правда ли? Она пытается заставить нас поддерживать ее чепуховую затею насчет прав женщин. Она использует корпорацию, как будто это ее собственный кошелек с мелочью... и нас, словно мы ее политические союзники. – Он снова повернулся к Беатрис. – А что дальше, миссис фон Фюрстенберг? Детская биржа?

– Всему свое время, мистер Линч, – парировала Беатрис, чувствуя, что кровь ее закипает. – Если мы позаботимся о женщинах, они сами позаботятся о своих детях.

С того места, где сидел старый Бен Хаффлек, послышался стон.

– Только не это! Опять бедные голодающие ребятишки. Мы уже упустили столько сделок из-за вашего отношения к детскому труду...

– И женскому... и десятичасовому рабочему дню... и к технике безопасности... и к правам профсоюзов, – с явным отвращением прошлепал толстыми губами Уильям Афтон.

– Точно! – Уинтроп вскочил на ноги рядом с Линчем. – И мы не можем позволить, чтобы наше собрание превратилось в место для выражения политических взглядов одного человека, пусть даже и очень влиятельного.

Беатрис была ошеломлена. С таким серьезным вызовом она не сталкивалась ни разу за все годы. Она обвела взглядом стол заседаний, тревожась все больше, потому что ни одна пара глаз не встретилась с ней взглядом.

– Это всегда было нашей политикой и, можно сказать, нашей гордостью – то, что корпорация не приобретает компании, которые плохо обращаются с работниками, где не созданы безопасные условия труда.

– Эта политика слишком дорого нам обошлась, – заявил Уинтроп, направляясь во главу стола. – Мы больше не можем поощрять подобную сентиментальность... ни в ведении дел, ни в президенте правления.

– Вы называете решение не эксплуатировать женщин и детей сентиментальностью? – В словах Беатрис прозвучал праведный гнев. – Лично я называю это моральными устоями... противовесом плохому обращению и несправедливости, не позволяющим нам всем превратиться в хищников, которым нужна одна нажива.

– О да! – Линч присоединился к своему другу, который стоял напротив Беатрис. – Высокие моральные устои! Мадам президент хотела бы, чтобы мы все верили, будто она придерживается исключительно высоких моральных устоев. И никогда им не изменяет. – Он испепелял ее взглядом. – Даже ради... ну, скажем... восточных утех.

Монолог Линча принял такой странный оборот, что Беатрис потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, отчего он так глумливо усмехается и что означают его слова. Восточные утехи... в «Восточном дворце»? Она беспомощно заморгала. Он знал о «Восточном дворце»? Но откуда?

– Заметьте, никакого опровержения с ее стороны, – с пошлой ухмылочкой продолжал Линч. – Потому как она не смеет отрицать, что интересуется «задней», так сказать, скрытой стороной жизни. Невзирая на ее чопорный вид, она очень даже гордится своей привлекательной «задней» жизнью.

Беатрис ощутила, как вся кровь отлила от ее лица, а руки стали ледяными. Они знали. Она через стол посмотрела в прикрытые глаза Уинтропа, заметила его акулий оскал. Они знали, что она была в «Восточном дворце». Боже, они знали, как унизительно обращался с ней Панджаб! Но откуда?

– Что скажете, мадам президент? – Линч придвинулся ближе. – Неужели наш общий интерес к красивой «задней» стороне жизни не переменит вашего отношения к женскому банку?

Ее шантажировали в присутствии всех членов правления и юристов, состоящих в штате. Беатрис изо всех сил старалась сохранить внешнее спокойствие. Если Линч и Уинтроп победят, если она отступит перед их угрозами – значит, она отдаст в их руки контроль над корпорацией, и вскоре объединенная корпорация утратит остатки порядочности и ответственности перед обществом, которые ей с таким трудом удалось привить. Она переводила взгляд с Линча на Уинтропа и видела победный блеск в глазах одного и свирепое удовольствие в глазах другого. Словно девятифунтовый молот, на нее обрушилось сознание того, что она сама помогла им разыграть эту карту. Они воспользовались ее предложением, чтобы пробудить дремавшее до того недовольство ее политикой и руководством. Что она могла сделать? Упрямый прагматизм Беатрис взял верх. Она ни за что не уступит им власть над собой и над своей компанией.

– Нет, – проговорила она, сжимая кулаки, – это не переменит моего отношения. У Объединенной корпорации есть ответственность перед обществом, за счет которого она богатеет. В этой компании мы будем вести дела в соответствии с этическими нормами, до тех пор пока я являюсь президентом правления.

Искры в глазах Линча превратились в настоящее пламя.

– Ну что ж, это легко исправить. – Он резко повернулся к другим членам правления. – Я предлагаю проголосовать за вотум недоверия действующему президенту и за ее удаление из кабинета!

Последовало мгновение общего шока, а потом юристы вскочили на ноги.

– К порядку! – взывал один, пытаясь перекричать шум и споры.

– Надо следовать процедуре! – убеждал второй, размахивая открытыми сборниками уставов и постановлений. – Раздел второй, параграф девять, пункт семь...

Через несколько минут Беатрис схватила свой председательский молоток и застучала по столу. Когда шум утих, Линч повторил ее действия, но стучал он по столу кулаком, самовольно взяв слово.

– Джентльмены... я надеялся, что удастся избавить правление и миссис фон Фюрстенберг от разбирательства одного пошлого и унизительного инцидента... надеялся провести смену руководства как можно безболезненнее. Но ее наглое и неуступчивое поведение вынуждает меня рассказать все. У меня нет иного выбора, кроме как открыть неприглядную правду, нарисовать картину, которую мы с мистером Уинт-ропом лицезрели.

После шиканья в зале заседаний установилась полная тишина и все глаза повернулись к Линчу. Беатрис слышала, как Линч провозгласил, что видел ее входящей в «дом, пользующийся дурной славой», известный как «Восточный дворец».

– С ужасом и изумлением, не в состоянии поверить своим глазам, я последовал за ней, – продолжал он. – Там, в этом грязном прибежище порока, миссис фон Фюрстенберг, – Линч обвиняюще ткнул пальцем в ее сторону, – в бесстыдном дезабилье на плече мужчины-гиганта... выставляла себя напоказ для возбуждения пьяных, развратных посетителей публичного дома!

Беатрис в ужасе смотрела на него. Что она может возразить? Правда прозвучит как нелепая выдумка, ей самой с трудом верилось, что она пережила все это! Члены правления в шоке глотали воздух, уставившись на нее со всех концов стола.

Но их испуг был не больше ее собственного. Она работала с этими джентльменами много лет, и они тем не менее были готовы поверить в историю, которую рассказал человек, откровенно настроенный против нее. Неужели им настолько отвратительно ее руководство? Унижение в ее душе начало перерастать в болезненное понимание того, что ее предают.

– Возмущение, которое я испытал, быстро уступило место печали, – разглагольствовал Линч. – Я был вынужден послать за Гарри Уинтропом. Он разделил мой страх и отвращение, когда присоединился ко мне и тоже стал свидетелем ее порочного веселья в окружении обитателей этого прибежища разврата.

Уинтроп выступил вперед и кивнул.

– Я подтверждаю каждое слово, каждую деталь представленной вам гадкой картины. Миссис фон Фюрстенберг действительно была там... развлекалась с чудовищным гигантом... визжала, смеялась и раздевалась...

Один за другим директора повернули головы и уставились на Беатрис с ужасом и отвращением... Линч между тем продолжал:

– Я уверяю вас, джентльмены, ее поведение было настолько вульгарным, что собрало немало зрителей. Будет нетрудно найти свидетелей, которые опознают ее.

Борясь с паникой и пытаясь освободиться от удушья, сжимавшего ей горло, Беатрис последним отчаянным проблеском рассудка внезапно поняла, что пока они могут противопоставить ее слову только свое.

– Я еще никогда в жизни не слышала такой грязной и нелепой клеветы! – Она вскочила на ноги. – Если вы действительно хотите опорочить меня, то могли по крайней мере придумать что-нибудь более правдоподобное. Почему не сказать, что я занимаюсь черной магией? Или что я завсегдатай курильни опиума? Или что я на самом деле переодетый мужчина? – Она резко повернулась к остальным директорам. – Я никогда – слышите? – никогда не принимала участия в «развратных увеселениях».

– Конечно, она будет все отрицать, – с возмущением произнес Уинтроп.

– Я давно поняла, что вас не устраивает мое пребывание на посту президента правления, – Беатрис не сводила глаз со своих обвинителей, – но никогда, даже в самом страшном сне мне не могло присниться, что вы опуститесь до таких грязных инсинуаций.

– Каждое мое слово – правда, – настаивал Линч, его лицо пылало.

– Каждое ваше слово – ложь, которую вы придумали для достижения своих целей, – возразила Беатрис. – Вы утверждаете, что существуют свидетели. Где они? Почему вы не привели их с собой? Или вы считаете, что не стоит беспокоиться о такой мелочи, как доказательства? Что ж, я настаиваю, чтобы мне их предъявили. Здесь и сейчас. – Она опустилась на свое место, едва сдерживая ярость; ее руки были крепко сжаты, а спина напряженно выпрямлена. – Ну что же вы? Посылайте за своими свидетелями. – Линч не сделал ни шага к двери, и тогда Беатрис оглядела всех собравшихся за столом, встретившись взглядом с каждым, пока они, один за другим, не отвели глаза. – И раз уж мы занялись этим, то, может быть, стоит пригласить и нескольких женщин, которые занимаются своей профессией в этом ужасном месте... несчастных, вынужденных удовлетворять похоть богатых мужчин. Было бы очень интересно узнать, кто из присутствующих в зале им известен. – На ее лице застыла ледяная улыбка, а в глазах появился дерзкий вызов. – И возможно, они бы нам даже рассказали, что в действительности мистер Линч и мистер Уинтроп делали в таком месте.

Она замолчала, чтобы дать всем возможность обдумать ее слова, и не прошло и секунды, как все члены.лравления заерзали в своих креслах. Некоторые из них покраснели, а один или двое гневно посмотрели друг на друга.

– Пока Линч рассказывал свою историю, хоть кто-то из вас спросил себя, как это он «случайно проходил» мимо «Восточного дворца»? И сколько человек в уме перевели его слова «шел мимо» в «развлекался однажды вечером»? И скажите мне... если бы я была мужчиной, могло бы такое происшествие – даже случившееся на самом деле – вызвать что-нибудь, кроме смеха, если бы о нем рассказали за рюмочкой в клубе «Пантеон»?

Некоторые из директоров вздрогнули при упоминании их высокочтимого клуба и с тревогой посмотрели на Линча и Уинтропа.

– Неужели вы не видите, куда она клонит? – проходя вдоль стола, принялся убеждать коллег Линч. – Она же пытается отвлечь внимание от собственного развратного поведения, объясняя вам ваши же мысли. И вы будете с этим мириться?

Почувствовав, что ветер переменился, Беатрис поднялась и медленно пошла с другой стороны стола, останавливаясь позади каждого из членов правления, так, чтобы он почувствовал ее присутствие.

– Вы меня знаете. Я проработала с нашим советом директоров двенадцать долгих и доходных лет. Мы видели кризисы и вместе переживали финансовые бури... рисковали и отпраздновали гораздо больше побед, чем потерпели поражений. Я доказала как свою преданность моральным принципам, так и соответствие своей должности руководителя компании. – Она постаралась припомнить примеры, которые объединили бы ее с мужчинами, сидящими вокруг стола. – Контракты на перевозки в восемьдесят девятом... помните, Хаффлек? А как нам удалось избежать забастовки на Коннектикутской красильной фабрике – вы были там, Огастин. Мы не спали два дня и две ночи, пока вели переговоры по импорту с южноафриканскими странами... мы настаивали на том, что местные фермеры должны были получить свою долю доходов... не правда ли, Грэм? В каждом деле я настаивала на том, чтобы соблюдались этические нормы. – Некоторые закивали головами, соглашаясь с ней. – И свою личную жизнь я вела, соблюдая те же правила приличия, с той же честью и достоинством.

– Достаточно разглагольствований. Я выношу на обсуждение вопрос, – перебил ее Линч, направляясь к своему месту со следующим за ним по пятам Уинтролом. – Голосуем за недоверие. Если вы хотите вывести Беатрис фон Фюрстенберг из состава правления, то голосуйте «за».

Он поднял свой пустой стакан для воды и, перевернув его вверх дном, со стуком поставил на стол. Уинтроп последовал его примеру, и они вместе выжидающе посмотрели на Уильяма Афтона. Тот втянул голову в плечи, сложил руки и поглубже ушел в кресло, но через мгновение тоже перевернул свой стакан. Беатрис задержала дыхание, когда все глаза остановились на старом Бене Хаффлеке. Тот, выждав секунду, потянулся за стаканом и тоже, звякнув им, перевернул вверх дном. Грэм, вице-президент, не прикоснулся к стакану, и Райт, секретарь правления, проголосовал против ее удаления. Затем казначей Мартин Велгоу и член правления Бартон Керн оставили свои стаканы стоять как прежде.

Последний и решающий голос принадлежал старику Леонарду Огастину... который нахмурился, негодующе хмыкнул... и отвернулся, не дотронувшись до стакана.

– Пять против четырех, – провозгласил главный поверенный корпорации, стоявший во главе стола и наблюдавший за голосованием. – Миссис фон Фюрстенберг остается на посту президента Объединенной корпорации.

– Да что с вами произошло? Неужели вы не видите, что она собой представляет? – возмутился Линч. Остальные отводили глаза под его презрительным взглядом, и тогда он обернулся к Беатрис. – Вы думаете, что победили, фон Фюрстенберг, но вы ошибаетесь.

Он пошел к дверям, захватив с вешалки свою шляпу. Уинтроп быстро собрал бумаги и поспешил к приятелю, к ним тотчас же присоединился Уильям Афтон.

– А вы все, – трясущейся рукой Линч указал на директоров, проголосовавших в поддержку Беатрис, – еще горько пожалеете, вспомнив день, когда решили довериться этой ведьме. Она утянет и вас, и всю компанию на дно!

Все трое вышли прочь, и звук захлопнувшейся двери гулко разнесся по залу заседаний. Наступившая тишина была оглушительной. Беатрис чувствовала, как оставшиеся смотрят на нее – это были изучающие, полные недоверия взгляды. Как они могли принять ее за распутную, аморальную особу? Как посмели обращаться с ней подобным образом? Наконец она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и потянулась за молотком председателя.

– Кворум у нас здесь присутствует, и, насколько я понимаю, поступило предложение одобрить решение, связанное с открытием нового банка. – Провозгласив это, Беатрис постучала молотком, и установилась обычная деловая атмосфера. – Требуется ли дополнительное обсуждение?

Члены правления обменялись взглядами. Беатрис, похоже, ожидала, что они будут продолжать вести дела как ни в чем не бывало. И это после всех тех обвинений, которые, как они слышали, раздались в ее адрес!

– А может, вы и есть переодетый мужчина. – Старик Огастин издал сухой смешок. – Нервы-то у вас крепкие. – Он наклонился вперед, прищурился, вглядываясь в ее разгоряченное лицо. – Ладно. В своем предложении вы утверждаете, что вам требуется полтора миллиона как первоначальный капитал для основания банка. – Он остановился, обвел взглядом коллег. – И вот что я скажу... докажите нам кое-что. Получите разрешение у комиссии штата. Убедите этих парней из администрации, что с вами можно иметь дело, и если они выдадут вам разрешение, тогда мы дадим вам первый миллион. Остальное – ваша часть.

– Миллион долларов? – Бен Хаффлек покачал головой. – Это безумие.

– Вовсе нет, если еще полмиллиона ей придется добыть самой, – с хитрым выражением лица сказал старый Огастин.

– Я согласен, – заговорил вице-президент Грэм. – Если она получит разрешение и соберет полмиллиона, то остальное ей дадим мы. Она обретет свой капитал, а у нас будет гарантия того, что вся затея вызовет достаточный интерес в обществе, чтобы оказаться прибыльной.

Постепенно обмен мнениями и бормотание за столом прекратились – члены правления с неохотой пришли к соглашению. Беатрис очень трудно было выполнить их условия, но выражения на лицах директоров ясно говорили, что трудный компромисс – это все, на что она может рассчитывать. Полмиллиона долларов, которые требуется собрать для осуществления ее проекта, – огромная сумма, и директора прекрасно это понимали. Она была готова вложить сто тысяч долларов, но остальная часть ее личных средств уже была размещена в компаниях, акциях и недвижимости. Это означало, что ей предстоит добыть четыреста тысяч. Беатрис расправила плечи и сказала себе, что сможет с этим справиться. У нее есть шанс. Надо им только воспользоваться.

– Благодарю вас, джентльмены. Вы бросаете мне вызов, и я с радостью принимаю его. Я обещаю, что вскоре вы увидите «Барроу стейт бэнк» в действии. В ваших квартальных отчетах он будет стоять в графе «прибыльные предприятия».

Когда последний из членов правления покинул зал, Беатрис осталась сидеть, глядя на пустые стулья и вспоминая их изумленные взгляды. За прошедшие годы она не раз принимала вызов и скрещивала шпаги с могущественными противниками, но никогда еще не была так близка к краху. Почему доверие правления оказалось таким зыбким?

Беатрис все еще не могла успокоиться, выходя из офиса. В карете она обхватила себя руками, стараясь удержать остатки тепла, но это не помогло. Холод шел изнутри, на душе было пусто. Впервые за долгие годы она ощутила потребность довериться кому-нибудь, рассказать обо всем, что только что произошло. К глазам подступили слезы, и она отвернулась к окну, стараясь не моргать и опасаясь, как бы Элис ничего не заметила. Удивительнее всего для нее было то, что человека, которого ей хотелось увидеть и с которым не терпелось поделиться, звали Коннор Барроу. Что с ней происходит?