Как только они очутились в безлюдном месте, Антония выдернула руку из-под локтя Ремингтона и воскликнула:

– Вы, несомненно, редкий негодяй!

– В таком случае возникает вопрос, почему ты за меня заступилась, – парировал граф. – Предлагаю продолжить наш разговор в моем кабинете.

Антония промолчала, и Ремингтон повел ее в свою контору. Поднимаясь по лестнице, она со страхом думала о том, что не испытывает желания объяснять ему мотивы своего поступка и вообще абсолютно не уверена в себе. Ей было ясно только одно – что не случайно она ощутила головокружение от его поцелуя и смятение, когда его собрались увести в участок. Это могло объясняться лишь одним: она все еще находилась во власти его мужского обаяния, и это требовало от нее решительных действий. Дальнейшее общение с графом было чревато для нее печальными последствиями.

– Не воображай, что я сделала это ради тебя, – сказала она, тяжело дыша. – Мне просто хотелось избежать новых скандальных публикаций. С меня достаточно и пережитых неприятностей.

– Что ж, это резонно, – сказал Ремингтон, пытаясь не выказывать волнения. – Из этих же соображений тебе лучше вести себя благоразумно и выполнить взятые на себя обязательства.

Антония остановилась на площадке, обернулась и, с недоверием уставившись на него, сказала:

– Это не смешно.

– И вновь ты права! Я говорю вполне серьезно, сейчас мне вовсе не до шуток. Я намерен довести начатое дело до конца: убедить тебя заняться мужской работой.

Антония вздохнула и быстро пошла по коридору, намереваясь забрать из его кабинета Гермиону и вместе с ней уехать домой. Однако дежурный клерк ей ничего не ответил на вопрос, где ее тетя, а только как-то странно посмотрел на нее. Не оказалось Гермионы и в других комнатах, в которые она заглянула. Она собралась было уже уйти одна, но граф закрыл дверь кабинета и заявил, что просто так он ее не отпустит.

Антония угрожающе выставила вперед зонт и спросила:

– Чего ты добиваешься?

– Разве тебе это не понятно? – вкрадчиво спросил, в свою очередь, Ремингтон. – Там, в переулке, ты не задавала мне столько лишних вопросов.

– Прекрати свои глупые намеки и коварные интриги! Ты снова задумал меня соблазнить! Скажи на милость, зачем тебе это нужно? Только не хитри, ответь мне честно!

– Хорошо, отвечу как на духу: я хочу на тебе жениться, – откровенно признался он.

У Антонии екнуло сердце и перехватило дыхание: к такому ответу она была не готова. Надменно вскинув голову, она ответила:

– Я за тебя не пойду.

– Это почему же? – криво усмехнувшись, поинтересовался Ремингтон, наступая на нее.

Антония попятилась, перебирая в уме возможные варианты достойных ответов. Причин для отказа могло насчитаться не менее тысячи, но в данную минуту ей в голову пришли только три.

– Ты мне совершенно не нравишься! Ты мне абсолютно не нужен. А главное, я тебе не верю. Ты лгал мне, клеветал на меня, выдумывал обо мне всякие небылицы, не раз обманывал меня наиподлейшим образом. Запомни: я тебе не слабоумная девчонка и не игрушка! Я не позволю собой манипулировать. И ради всего святого, оставь меня в покое, я обойдусь и без твоей «благородной» помощи. Никто и ничто не заставит меня провести остаток жизни с мужчиной, который мне и безразличен, и противен!

– Хотелось бы узнать только, каким ты себе представляешь свой идеал? Ты уверена, что встретишь кого-то, от которого у тебя вскипала бы в жилах кровь и кружилась голова? – спросил граф, продолжая наступать.

Ей почудилось, что пузырьки воздуха побежали у нее под кожей: так ей вдруг захотелось ощутить его прикосновение и утонуть в его объятиях. Он оказался прав, мерзавец! Кровь опять закипала в ее жилах. Попятившись, Антония очутилась в углу возле окна и поняла, что она пропала.

– Я никогда не кривил с тобой душой, Антония, – пылко произнес Ремингтон. – Возможно, тебе в это не верится, но я говорил о тебе и твоих дамах искренне, от чистого сердца. И в том, что натворили мои дружки в моем доме, я совершенно не повинен. Что же до всего остального…

Мои изъяны и грехи тебе известны. Дай же мне шанс реабилитировать себя в твоих глазах! За две недели ты не только получше узнаешь меня, но и полюбишь.

Он дотронулся до ее руки – и дрожь охватила ее с головы до пят. Его ладонь, большая и сильная, излучала тепло. Она почувствовала себя совершенно беззащитной перед этим огромным мужчиной, пробуждавшим в ней и нежность, и злость, и вожделение. Из последних сил Антония резко оттолкнула Ремингтона и выбежала в коридор.

Тетушку Гермиону ей удалось обнаружить в той самой комнате, где был сервирован для интимного обеда стол. Старички уже перекусили и теперь наслаждались отменным вином, глядя друг на друга с откровенным обожанием.

– Наконец-то, Антония! – воскликнула, покраснев, как юная дева, Гермиона. – Не желаешь ли к нам присоединиться?

– Да, присаживайтесь к столу, – сказал Паддингтон. – Ремингтон вряд ли станет возражать. Вам надо подкрепиться, вы так бледны. – Несмотря на смущение, он все-таки не выпустил руку Гермионы из своей руки.

– Нам пора идти, тетушка! – сказала Антония, сверля Гермиону выразительным взглядом. Та неохотно подчинилась.

Ремингтон проводил дам до входных дверей и велел швейцару поймать для них экипаж. Усаживая в него Антонию, граф как бы мимоходом обмолвился о том, что завтра утром он пришлет за ней свою личную карету к девяти часам.

– Не трудитесь, я больше никогда сюда не приеду, – раздраженно ответила Антония.

– Я в этом не уверен, – с улыбкой возразил он.

И всю дорогу ей почему-то вспоминалось многозначительное выражение его лица при их расставании. Тетушка Гермиона хранила мудрое молчание и благодушно улыбалась, думая о чем-то своем.

– Признаться, такого я от вас не ожидала! – с обидой произнесла Антония, более не в силах терпеть раздиравшую ее злость. – Связаться с дядей Ремингтона! Это же просто уму непостижимо! Как вы могли пойти на такой опрометчивый шаг!

– А что особенного в том, что я отобедала с порядочным джентльменом? – с обидой в голосе спросила Гермиона. – Мне всегда нравились импозантные мужчины. Он такой милый и забавный и постоянно меня смешит. А я давно уже не смеялась, как тебе известно, над мужскими шутками, деточка. Чем же он тебе не приглянулся?

Ответить на этот вопрос Антонии было нечего, причин невзлюбить с первого же взгляда Паддингтона у нее не имелось, если не считать одной – он приходился родственником Ремингтону, что давало последнему дополнительный козырь в его игре.

– Мы с ним почти не говорили о его племяннике, – заметила Гермиона, угадав ее мысли. – Паддингтон взял его роль на себя и теперь лелеет надежду, что его любимый племянник вскоре женится и подарит ему внуков. Паддингтон обожает детей. Своих у него, к сожалению, нет. Я понимаю, как ему горько и тоскливо! Ведь и я тоже не имею других близких родственников, кроме тебя. Ты мне как дочь. Между прочим, ты ему понравилась, – добавила она.

– Это очень мило с его стороны, – сказала Антония и, смутившись, отвернулась и уставилась в окошко. – Мне кажется, что он приличный и порядочный мужчина.

Гермиона с облегчением вздохнула и промолвила:

– И еще он сказал, что обеспокоен будущим Ремингтона. У графа, оказывается, не так уж и много знакомых дам. И Паддингтон считает, что ему пора бы обзавестись…

– Любовницей, – договорила за нее Антония с негодованием.

– Да, разумеется. И детьми тоже. Я вот подумала и пришла к выводу, что было бы неплохо, если бы ты…

– Тоже перестала жить монашкой, – снова подсказала ей Антония, все сильнее утверждаясь во мнении, что Гермиона переметнулась в стан ее врага.

– Ну, в общем, да. Абсолютно ясно, что его сиятельство увлечен тобой, деточка, и хочет исправить свою ошибку.

– Послушайте, тетушка, – натянуто произнесла Антония, – не могли бы вы помолчать?

Гермиона обиженно поджала губы.

Весенние дни становились все длиннее, и свечи в гостиной уже не зажигали раньше девяти. Этот вечер тоже не стал исключением. В сгущающихся сумерках Гермиона рассказывала подругам о сегодняшних приключениях, когда в комнату вошел Хоскинс.

– К нам посетительница, мадам! – объявил он.

– В столь поздний час? – удивленно спросила Гермиона, прервав свой увлекательный рассказ.

– Это миссис Ховард, мадам, – пояснил дворецкий. – Миссис Камилла Ховард. Так что мне ей передать?

– Камилла? Черт побери, Хоскинс, быстрее пригласите ее войти! – взволнованно воскликнула Антония.

Все повскакивали с мест и гурьбой бросились встречать гостью. На ней был надет ее лучший костюм, из-под модной шляпки струились роскошные волнистые белокурые волосы, но под печальными глазами залегли темные круги. Антония обняла ее и почувствовала, что она дрожит, едва сдерживая рыдание.

– Что с тобой, дорогая? – с замирающим от недоброго предчувствия сердцем спросила Антония.

Камилла раскрыла рот, но вместо слов оттуда вырвался болезненный, сдавленный стон.

– Да объясни же ты нам все толком! Успокойся! – Антония погладила ее по спине, начиная догадываться о причине взвинченного состояния бывшей протеже, недавно вышедшей замуж.

– Это все из-за Бертрана! – сквозь слезы произнесла она. – Он настоящий зверь!

– Уж не посмел ли он поднять на тебя руку? – гневно спросила Молли.

Камилла потрясла головой.

– Может быть, он бранится, когда чем-то недоволен? – поинтересовалась Гертруда.

– Да нет же, – выдавила из себя Камилла.

– Тогда в чем же дело! Чем он тебе досадил? – спросила Антония, приготовившись услышать нечто ужасное.

– В том, что он меня игнорирует! И почти не разговаривает со мной, разве что попросит передать ему какое-нибудь блюдо за столом, если только обедает не в своем проклятом клубе, где бывает ежедневно и занимается бог знает чем. Домой же он возвращается, когда я уже сплю, и, случается, бесцеремонно меня будит, чтобы… – Она разрыдалась, и все дамы сочувственно переглянулись: им ведь тоже пришлось хлебнуть немало лиха на своем веку. – Ваше письмо, леди Антония, в котором вы спрашивали, как мне живется в супружестве, переполнило чашу моего терпения, – промолвила она. – И вот я примчалась сюда в надежде, что облегчу тут свою душу. Мне нужно выговориться.

Антония обняла бедняжку, кое-кто из вдов промокнул носовым платочком выступившие у нее на глазах слезы.

– Послушай, Камилла, терпеть безразличие и хамство своего мужа тебе больше не придется, – сказала леди Пак-стон звенящим голосом. – Ты можешь поселиться у меня. Твоя прежняя комната пока не занята, и все мы будем рады твоему возвращению в нашу дружную семью. Честно говоря, мы по тебе скучали.

– Это правда? – прошептала Камилла, просияв от радости.

– Да, конечно! А если мистеру Бертрану Ховарду придется не по вкусу твой поступок, пусть он от злости повесится, мы плакать не станем.

– Сомневаюсь, что это случится, – усмехнувшись, сказала Камилла. – Он вряд ли даже заметит мое отсутствие.

– Вот и замечательно! – Антония похлопала Камиллу по спине. – Тогда тебе лучше сейчас же забрать из его дома свои вещи. Хоскинс, ступайте наймите ей экипаж!

– В этом нет надобности, – потупившись, пролепетала Камилла. – Мой багаж на крыльце.

Антония рассмеялась и сказала:

– С возвращением в родные пенаты, дорогая!

Вернувшись домой, в свое уютное гнездышко на Риджентс-парк, только в полночь, Бертран Ховард не без труда отпер ключом входную дверь и, покачиваясь, ввалился в прихожую. Сегодня он перебрал в баре бренди и едва держался на ногах. Повесив котелок на вешалку, Бертран стал подниматься в темноте на второй этаж. Восхождение заняло у него несколько томительных минут. Очутившись наконец-то в спальне, освещенной рассеянным светом, проникавшим сквозь кружево занавесок, недавно повешенных женой, он стянул галстук, воротничок и фрак, скинул штиблеты, сунул в них носки и повесил на спинку стула сорочку и брюки. Его ночная рубаха висела там, где всегда, – на сиденье того же стула, поэтому он обнаружил ее без труда и натянул через голову. Веки его слипались, и нащупывать на кровати супругу он не стал, а сразу же накрылся одеялом и провалился в хмельное забытье.

Только на следующее утро Бертран Ховард с удивлением обнаружил, что жены рядом с ним нет. Более того, ее половина супружеского ложа была так аккуратно застлана, что ему сразу же стало ясно, что Камилла и не ложилась вчера. Его удивление переросло в недоумение, когда, прошлепав босиком в столовую, он не нашел там ни кофейника со свежесваренным кофе, ни ячменных гренков, ни яичницы, ни утренней газеты, не говоря уже о мармеладе и сливочном масле, без которых он даже не представлял себе нормального завтрака.

Раздосадованный такой экстраординарной ситуацией, Бертран прошел на кухню и заорал на служанку:

– Какого дьявола меня морят голодом в собственном доме?

Сидевшая на табурете нахальная девица окинула его недобрым взглядом и пробурчала:

– Что, проголодались?

– Естественно! Я голоден как волк! – рявкнул Бертран. – Почему до сих пор не растоплена печь? И где моя жена, черт бы ее подрал!

Служанка вскочила с табурета и сказала, пожав плечами:

– Я ее сегодня не видела. И подумала, что и вы здесь не ночевали. Я ведь не читаю чужие мысли на расстоянии! Вам придется подождать, пока я приготовлю еду.

– Не утруждайтесь, я позавтракаю в клубе, – раздраженно огрызнулся Бертран и возобновил поиски исчезнувшей супруги, выкрикивая ее имя. Ответом ему было молчание. В конце концов он понял, что жены дома нет, и не на шутку встревожился.

Тревога сменилась паникой, когда он, взбежав по ступенькам в ее комнату, не обнаружил на ее туалетном столике ни флаконов с духами, ни шкатулки с драгоценностями. Исчезли также и личные вещи Камиллы, за исключением двух шляпок, лежавших на самой верхней полке платяного шкафа.

Бертран сбежал по лестнице на первый этаж, осмотрел гостиную и столовую, вышел в коридор и застыл там, дрожа от ярости. Прежде, до таинственного исчезновения жены, он частенько мечтал о том прекрасном дне, когда словно по мановению волшебной палочки вдруг освободится от брачных оков и опостылевшей супруги. Сейчас же ему почему-то совершенно не хотелось ликовать и веселиться.

Взгляд его случайно упал на конверт, лежавший на полочке под вешалкой. Он торопливо вскрыл его, развернул лист бумаги и пробежал записку, написанную округлым женским почерком. Камилла сообщала ему, что она более не в силах сносить его хамство и равнодушие, а потому уходит от него навсегда. Бертран похолодел и замер, чувствуя, как внутри его растекается чудовищная пустота. Еще никогда ему не было так одиноко и страшно.

Ровно в девять часов утра черная лакированная карета с фамильным гербом графа Ландона подкатила к дому леди Пакстон и остановилась. Антония взглянула на нее в окно спальни тетушки, надула губы и вышла в коридор, чтобы вызвать Хоскинса и велеть ему отправить экипаж восвояси. Из других окон, выходящих на улицу, за ним наблюдали взволнованные вдовы. Выслушав дворецкого, кебмен пожал плечами и заявил, что он имеет указание своего господина дождаться хозяйку этого особняка, а поэтому готов стоять здесь хоть до самого вечера.

Спустя час Антония уже металась по комнате, ломая руки. Гермиона отказалась доставить настырному Ремингтону записку, все вдовы заняли в этом споре ее сторону. Но самый мощный удар Антония получила, когда к экипажу подошла группа мужчин в клетчатых твидовых костюмах и нелепых шляпах. Нетрудно было догадаться, что это репортеры. Они стали задавать кебмену вопросы и, ухмыляясь, что-то записывать в свои блокноты.

Какого дьявола им здесь надо? Почему они косятся на ее парадный вход? Не сбегутся ли вскоре сюда и другие стервятники из бульварных газетенок? Обеспокоенная нежелательным развитием событий, Антония мысленно послала проклятие графу Ландону – главному виновнику всех ее бед] поспешно оделась и вместе с тетушкой Гермиона села в черную карету. Следом метнулась группа репортеров, выкрикивая на бегу провокационные вопросы, но кучер хлестнул кнутом лошадей, и роскошный экипаж покатил по мостовой в направлении Сити с головокружительной скоростью.

– Я выскажу ему все, что думаю о нем, а потом вернусь домой, – заявила Антония, переведя дух.

– Безусловно, – согласилась Гермиона, пряча улыбку.

– А в другой раз эта его колымага может стоять под моими окнами хоть до второго пришествия, пока не проржавеет.

– Совершенно верно, деточка!

Едва войдя в вестибюль конторского здания, в котором располагалась контора графа Карра, Антония обратила внимание на нескольких скверно одетых мужчин, не вписывающихся в окружающую обстановку. Их нелепые костюмы в крупную клетку и помятые котелки больше соответствовали убогой атмосфере бедных районов Ист-Энда. К миру финансовых воротил они, конечно, не принадлежали. Завидев ее, один из этих шаромыг завопил:

– Вот она! Я ее узнал!

В мгновение ока незнакомцы с испитыми лицами и голодными глазами взяли испуганных дам в плотное кольцо. От них несло леденцами, дешевыми сигарами и потом, и после первого же заданного одним из этих прощелыг вопроса Антония, смекнув, что они репортеры, вцепилась в руку Гермионы и попятилась к дверям. Но путь к отступлению оказался отрезанным.

На нее обрушился град вопросов:

– Верно ли, что вчера лорд Карр напал на вас на улице?

– Правда ли, что граф настаивает на выполнении вами второй части вашего пари?

– Означает ли это, что вы его проиграли?

– Какую работу он собирается вам предложить?

– Правдивы ли слухи о том, что неделю назад вас и графа застали в пикантной ситуации его приятели?

– Какова ваша позиция в вопросе о праве женщин участвовать в выборах?

Антония была возмущена бесцеремонным поведением пишущей братии. Газетчики не пропускали ее к лестнице и не выказывали ни малейшего почтения. Если же она пыталась оттолкнуть одного из них, то немедленно получала сдачи. Антония едва не поддалась панике, когда чья-то сильная рука сжала ее запястье. Обернувшись, она увидела, что ей на помощь подоспел Ремингтон. Он строго приказал атаковавшим ее негодяям покинуть помещение, пока их не вытолкали взашей его охранники. Репортеры не приняли эту угрозу всерьез и тотчас же пожалели об этом. Ремингтон подал знак своим дюжим молодцам, стоявшим на лестничной площадке, и те быстро выпроводили незваных гостей за дверь„надавав им тумаков.

Оказавшись в приемной графа, Антония гневно воскликнула:

– Почему здесь собралась вся эта свора журналистов? Откуда им стало известно о моем предстоящем приезде? Кто сказал им, что наш спор продолжен? Я чувствую, что твоим интригам, Ремингтон, никогда не будет конца!

Услышав вместо благодарности обвинения в свой адрес, граф оскорбился, но виду не подал, не желая усугублять скандал.

– Вероятно, кто-то из репортеров подслушал наш разговор в вестибюле, – с задумчивой миной предположил он. – Либо сделал выводы из статейки, опубликованной в утреннем номере «Гафлингерс газетт», где упоминалось о недоразумении в переулке. Так или иначе, их больше не пустят даже на порог моей конторы.

– А что за новый пасквиль сочинил этот выдумщик Фитч? – настороженно поинтересовалась Антония.

– Так, фантазии на тему вчерашнего эпизода в переулке, – безмятежно улыбаясь, ответил граф. – Подобных неприятностей можно избежать, если ты примешь мое предложение.

– К вашему сведению, ваше сиятельство, я сама могу постоять за себя! – в сердцах вскричала Антония.

Ремингтон ухмыльнулся, и она покраснела, вспомнив, что едва не пала жертвой толпы обезумевших бумагомарателей. Тем временем граф обратился к Гермионе:

– Рад приветствовать вас в своей конторе, мадам! Надеюсь, что дядюшка Паддингтон будет счастлив снова видеть вас. Мы же с Антонией попытаемся наверстать упущенное время. Кстати, Антония, впредь прошу вас не опаздывать на службу. Ничто так высоко не ценится мужчинами, как пунктуальность!

– Что? Я опоздала на работу? – Антония застыла с раскрытым ртом и вытаращенными глазами.

Воспользовавшись замешательством Антонии, Ремингтон потащил ее в зал для совещаний, чтобы представить помощникам.

Сидевшие за большим столом джентльмены в строгих темных костюмах сдержанно улыбнулись и кивнули. Усадив Антонию на стул, Ремингтон выслушал доклады подчиненных и внимательно рассмотрел представленные ими схемы и диаграммы, отражающие положение дел в разных подразделениях его огромной финансовой империи. От приводимых докладчиками цифр и фактов у нее закружилась голова, и она бесцеремонно воскликнула:

– Все, что вы говорите, господа, очень познавательно и поучительно. Но какое это имеет отношение ко мне? По-моему, я теряю здесь время.

– Напрасно вы так считаете, – подчеркнуто вежливо промолвил Ремингтон и, встав, подошел к ней. – Я намерен привить вам вкус не только к коммерции, но и к власти. Эти джентльмены не ограничатся введением вас в курс моих деловых интересов, они также обучат вас искусству принятия ответственных решений. То есть тому, что настоящим мужчинам приходится делать ежедневно.

– Но позвольте, граф! – попыталась протестовать Антония. – К чему мне все эти премудрости? Я не имею ни малейшего представления ни о разведении овец, ни о ткацких фабриках, ни о торговле с зарубежными партнерами, ни о прочих тонкостях коммерции. Так что просто смехотворно ожидать от меня быстрого вхождения в курс всех ваших дел. Мне ведь ни разу в жизни даже не доводилось побывать в крупном магазине!

– Неужели? – Ремингтон просиял, очень довольный ее откровенным признанием в своем невежестве. – Значит, вы не готовы начать с руководящей работы? Вероятно, вы склонны к неспешному восхождению по карьерной лестнице. Что ж, так поступает и большинство мужчин. Коль скоро вам не посчастливилось обрести высокое положение по наследству, в результате выгодного брака либо за деньги, вам не остается ничего другого, кроме как начать со скромной должности и постепенно повышать свою квалификацию. Согласитесь, что это довольно обременительно. Ведь вам придется постоянно доказывать начальству, что вы достойны поощрения и повышения, а это весьма нелегко. – Ремингтон выдержал паузу, обвел взглядом всех собравшихся на совещание и продолжал: – Но все-таки это вполне возможно. Все эти люди, которых вы здесь видите, Антония, тоже не сразу добились руководящих постов. До этого им пришлось потрудиться.

Управляющие и директора закивали, в их глазах читались гордость и самодовольство. Директор головной конторы Хэллоуфорд не преминул добавить:

– У нас имеются курсы повышения квалификации для молодых сотрудников, а также школа подготовки секретарей-машинисток.

– Благодарю вас за ценную информацию, – перебил его Ремингтон, – но не стоит перегружать миссис Пакстон лишними подробностями. Лучше подобрать для нее несложную работу, с которой она бы могла начать.

Он вздохнул и потер подбородок. Один из его помощников подсказал:

– А почему бы ей не попробовать себя в отделе розничной торговли, сэр? Там она получит некоторый полезный опыт.

– Гениально, мистер Маркем! – похвалил его Ремингтон и, взяв Антонию за руку, повел ее к двери. – У меня есть для вас подходящая должность! Следуйте за мной!

Он провел ее через служебный вход во внутренний двор, где было сумрачно и сыро, откуда они вышли в узкий переулок, в конце которого находилась стоянка наемных экипажей. На ее недоуменный вопросительный взгляд Ремингтон ответил:

– Я избрал окольный путь, чтобы избежать встречи с репортерами. Сейчас вы поедете в мой магазин, где поступите в распоряжение мистера Хэнкса, заведующего отделом.

Антония благоразумно промолчала и села в кеб.

Спустя три часа она уже стояла на стремянке в кладовой большого магазина, принадлежащего лорду Карру, одетая в синий халат и уродливую форменную шапочку. В руках у нее была метелочка из перьев, которой она смахивала пыль с разложенных на полках товаров: рулонов ткани, коробок со швейными принадлежностями, утюгов, плафонов, стопок льняных отрезов, подушек, носков, ботинок и других фабричных изделий. Ей было немного не по себе в этом огромном складском помещении, заполненном мануфактурой, предметами быта и готовой одеждой. Зачем она здесь? Чего хочет добиться Ремингтон, принудив ее окунуться в чужой для нее коммерческий мир? Что за странный способ соблазнить женщину – вручить ей метелочку и заставить махать ею? Неужели таким образом он надеется добиться ее согласия на брак с ним?

Ход ее размышлений нарушило появление в проходе между рядами полок мистера Хэнкса, дряхлого заведующего отделом. Недовольно посмотрев на лодыжки Антонии, выглядывавшие из-под подола халата, он проворчал:

– Прошу вас спуститься, миссис Пакстон, и впредь не забираться на приставную лестницу, тем более при покупателях. Ступайте пока в секцию Дэвидсона и помогите ему. разложить товар в витрине. А метелочку я у вас заберу.

Неохотно выполнив его указание, Антония побрела в торговый зал, ощущая спиной сверлящий взгляд Хэнкса. Он явно был не в восторге от новой работницы, присланной ему боссом даже без предварительной консультации с ним.

Дэвидсон оказался добродушным долговязым парнем, хотя и с несколько озабоченным выражением лица. Он вполне доступно объяснил новой помощнице, как ей следует раскладывать на прилавках товар, чтобы привлечь к нему внимание покупателей. Потом они вместе стали протирать тряпками плафоны ламп и разбирать лежащие на полках вещи. Дэвидсон то и дело поглядывал в сторону продавцов, обслуживавших клиентов, и досадливо вздыхал. Засмотревшись на него, Антония нечаянно выронила плафон, однако Дэвидсон изловчился и поймал его.

– Извините меня за неловкость, – пролепетала она. – Я здесь новенькая. И признаться, не в восторге от этого занятия. По-моему, и вам такая работа тоже не в радость.

Дэвидсон аккуратно поставил плафон на полку, обернулся и серьезно произнес:

– Меня вовсе не раздражает моя работа! Напротив, я ее люблю. И вы тоже мне симпатичны, мадам, – добавил он, улыбнувшись. – Просто я бы предпочел работать сейчас с покупателями, потому что нам платят определенный процент от выручки. Чем больше я продам товаров, тем больше получу. И мне лучше не терять попусту ни минуты, если я хочу добиться повышения своего заработка до приличного уровня. Такого, который позволил бы мне жениться и содержать жену.

– Ах так вот в чем дело! – воскликнула Антония.

– Но Хэнке постоянно привлекает меня к неоплачиваемой работе, – посетовал Дэвидсон. – К примеру, к уборке.

– А почему вам не платят за нее? – спросила Антония.

– Как, разве вам этого не сказали? – с неподдельным сочувствием спросил, в свою очередь, продавец.

Антония покачала головой, и он, нахмурившись, промолвил:

– Сдается мне, что раньше вы вообще не работали.

– Честно говоря, вы угадали, – призналась она.

– Наверное, вы недавно овдовели, – предположил смекалистый юноша. – Вижу, что это так. Примите мои соболезнования.

Антония не стала его разубеждать, а просто молча кивнула и принялась разбирать постельное белье, предназначенное для демонстрации в зале. Общительный наставник поведал ей еще кое-что о себе: рассказал, что мечтает начать собственное дело, занимается на курсах повышения квалификации и собирается жениться на своей подружке по имени Мег.

– А что это за курсы? – поинтересовалась Антония, проникнувшись симпатией к трудолюбивому и благонамеренному юноше. – Кто их спонсирует? И что там преподают?

– Курсы спонсирует фирма мистера Ремингтона Kappa, – охотно удовлетворил ее любопытство Дэвидсон. – Лекции нам читают ведущие специалисты крупных банков и компаний, расположенных в Сити. Мне очень нравится учиться. Мы изучаем бухгалтерское дело, торговое законодательство, основы управления бизнесом. Если я буду хорошо работать и прилежно учиться, то обязательно стану заведующим отделом или же открою свой магазин.

Глаза юноши мечтательно заблестели, и Антонии вспомнились гордые лица менеджеров, с которыми она познакомилась на совещании в конторе Ремингтона этим утром. Очевидно, их успех служил Дэвидсону хорошим примером и давал ему дополнительный стимул к труду и учебе. Получалось, что Ремингтон вовсе не бессердечный эгоист, раз он проводит прогрессивную и либеральную политику в своей компании. Благодаря ей многие его сотрудники уже сделали успешную карьеру, а молодежь получила возможность уверенно смотреть в будущее, жениться и обзаводиться детьми. От этой мысли на сердце у Антонии сразу потеплело.

Молодой продавец заговорщически подмигнул ей и негромко сказал:

– Если вы будете правильно себя вести, мадам, то они, возможно, и вам позволят учиться. Говорят, что владелец магазина покровительствует своим сотрудницам, особенно таким молоденьким и хорошеньким, как вы.

– Неужели? – воскликнула Антония и покраснела.

– Точно! Он уже многим помог! – сказал Дэвидсон.

– Что ж, в этом нет ничего оригинального, – передернув плечами, сказала Антония. – Всякий мужчина готов оказать помощь девушке, если та не останется в долгу и отплатит ему соответствующим образом.

Дэвидсон помрачнел, подумал и добавил:

– Не верьте тому, что пишут о лорде Карре в газетах! Он порядочный и добрый человек. И никогда не позволил бы себе напасть на улице на женщину.

– Напасть на женщину? – переспросила Антония, ошеломленная услышанным.

Оглянувшись по сторонам, Дэвидсон вытащил из-под прилавка спрятанную там газету и украдкой продемонстрировал Антонии заголовок статьи, опубликованной на первой странице. Он гласил: «Аристократ насилует женщину прямо на улице». Ниже следовало еще более нелепое обвинение: «Граф Ландон принуждает даму исполнять мужскую работу!»

У Антонии екнуло сердце. Переведя дух, она прочла всю напечатанную в газете галиматью и пришла в жуткое возмущение. Автор клеветнического репортажа утверждал, что он стал очевидцем возмутительной попытки Ремингтона Kappa затащить несчастную беззащитную вдову в переулок, с тем чтобы провести ее оттуда через черный ход в свою контору и заставить ее выполнять унизительную и тяжелую мужскую работу. Репортер не пожалел темных красок для портрета лорда-изверга, задавшегося целью опорочить и унизить добрейшую и порядочнейшую даму, чьи добродетели прекрасно известны лондонской общественности. От злости Антония чуть не порвала газету на мелкие кусочки.

– Все это чушь собачья и гнусный поклеп! – согласился с ней Дэвидсон. – Его сиятельство порядочный человек и хороший работодатель. Он дает мне шанс повысить квалификацию и проявить себя. Поэтому я ни за что не поверю, что он унизил беззащитную женщину.

– Чем это вы занимаетесь в рабочее время? – раздался сердитый голос у них за спиной.

Спрятав газету, они обернулись и увидели мистера Хэнкса. Нахмурив брови, он сказал:

– Я не потерплю здесь бездельников и сплетников! Составьте мне опись имеющихся на складе салфеток и скатертей, – приказал он Дэвидсону. – А вы, новенькая, возьмите веник и подметите пол!

– Может быть, я лучше помогу мистеру Дэвидсону? – робко спросила Антония. – Если он будет считать, а я – записывать, дело пойдет гораздо быстрее.

– От женщин всегда только лишние хлопоты и недоразумения, – пробурчал Хэнке. – Мне требуется точная опись! Займитесь привычным для вас делом, наведите здесь чистоту!

С этими словами он ушел. Побагровев от негодования, Антония же еще долго не могла успокоиться.

– Не надо ему перечить, – прошептал юноша. – Иначе можно очутиться на улице!

– Почему он так плохо думает о женщинах? – воскликнула Антония.

– Он придерживается мнения, что их место – дома, а не в магазине, где требуются мужская сила и сноровка, – объяснил Дэвидсон, пожав плечами. – Так что принимайтесь-ка побыстрее за свое дело, пока он сюда не вернулся и не уволил вас.

Антония насупила брови и с тоской взглянула на веник. Ей странно было слышать, что подметание и мытье полов, протирка плафонов и составление описи постельного белья и скатертей – это нелегкий мужской труд. В ее доме такая работа всегда считалась женской. Отчего же в мире коммерции все обстоит наоборот? Почему покупателей обслуживают исключительно вышколенные продавцы-мужчины, а ей, женщине, доверяют лишь тряпку, веник, швабру и метлу? Да какое право имеет этот старый маразматик брюзжать о врожденной бестолковости лиц женского пола? Почему он сомневается, что она тоже умеет считать и писать? Неужели только лишь потому, что он считает, что место женщины дома и заниматься она должна чисто женской работой? А вдруг ей захочется работать продавцом?

Эта мысль так поразила Антонию, что она остолбенела, сжав веник в руке. И в самом деле, что ее ждет, если ей придется, подобно многим другим овдовевшим и незамужним женщинам, искать свое место в этом безжалостном мире, где правят мужчины? Что стало бы с ней, если бы она была вынуждена одна растить ребенка?

Ответ Антония пыталась найти в течение всего времени, пока наводила чистоту в разных секциях магазина. Неприязненное отношение к ней заведующих, с которыми ей пришлось иметь дело, укрепило ее во мнении, что им не терпится побыстрее от нее избавиться. Повсюду она чувствовала себя лишней.

От нее, разумеется, не укрылась истинная причина такого отношения к ней: только мужчины имели дело с покупателями. Лишь у них имелись реальные шансы получить комиссионное вознаграждение. Когда какая-то покупательница обратилась было к ней за советом, администратор тотчас же вмешался и направил эту даму к одному из старших консультантов. «Бедняга Дэвидсон, – с грустью подумала Антония, – тоже имел мало шансов заработать приличные деньги, пока его держали за мальчика на побегушках».

К концу рабочего дня у нее разболелась поясница, а в глазах возникла резь от краски, корпии и пыли. Встречаться с Ремингтоном Карром ей совершенно не хотелось, и, выйдя из магазина, она попыталась было нанять экипаж. Но к тротуару подкатила знакомая ей черная лакированная карета с фамильным гербом графа Ландона на дверце. Распахнувший ее Ремингтон помог ей сесть с ним рядом, велел кеб-мену трогать, окинул ее изучающим взглядом и сочувственно промолвил:

– День, судя по всему, для вас выдался тяжелый!

– Мне к трудностям не привыкать, – сухо ответила она, глядя в окошко. – Не могу только понять, что вы всем этим хотите мне доказать?

– Признаться, я и сам не знаю. Может быть, вы лучше мне это объясните? – промолвил он, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки на груди. – Что нового вы узнали за сегодняшний день о мужском труде?

Антония наморщила лоб и задумалась. Вопрос был не из легких. Граф молчал, очень довольный собой.

– Я пришла к выводу, что мужской труд ничем не отличается от работы, которую почему-то принято называть женской, – наконец сказала Антония. – Он такой же тяжелый и неприятный. Я подметала, вытирала пыль с полок, чистила плафоны, мыла пол и витрины, терпя при этом косые взгляды управляющих и старших продавцов. Все это я вполне могла бы делать и дома, не видя идиотов, подобных Хэнксу. Представьте себе, этот недоумок не позволил мне даже пересчитать салфетки и скатерти на складе! Очевидно, он уверен, что женщины настолько тупы, что не способны произвести простейшие арифметические действия.

– К сожалению, не все мои сотрудники разделяют мое уважительное отношение к особам женского пола, – сказал Ремингтон, прищурившись.

Это замечание, произнесенное им извиняющимся тоном, возымело на Антонию неожиданное действие: все ее прежние представления о графе Ландоне и его взглядах на права женщин претерпели существенное изменение. Раньше ей казалось, что Ремингтон уважает женщин не совсем так, как это принято в консервативных кругах общества. Признавая за ними право на труд, обучение и личную свободу, он отрицал необходимость брака. Теперь же она взглянула на него иначе, с большей симпатией и теплотой.

– Еще я узнала, что работа вне дома порой бывает чересчур обременительной для женщины, – продолжала она с воодушевлением. – И не потому, что она не способна ее выполнить, а из-за предвзятого отношения к ней других людей. Таких, например, как этот старый осел Хэнке, унижающий и оскорбляющий женщин, желающих зарабатывать приличные деньги, чтобы достойно жить и оставаться независимыми. Короче говоря, полученный сегодня опыт превратил меня в сторонницу ваших прогрессивных воззрений на положение женщин в современном британском обществе.

– Вы не шутите, мадам? – в тон ей с улыбкой спросил лорд Карр.

– Нет, я говорю вполне серьезно, – сказала Антония, и улыбка исчезла с его лица. – Теперь я поняла, – продолжала она, – что некоторым женщинам вообще не нужно выходить замуж! Брак изжил себя как общественный институт, он уходит в прошлое, потому что супружество ограничивает права женщин и лишает их многих возможностей. Я полагаю, что женщина, не желающая выходить замуж, должна иметь возможность и право на образование и работу, обеспечивающую ей достойную и самостоятельную жизнь.

Написанное на лице Ремингтона беспокойство указывало на его несогласие с подобной точкой зрения. Но возражать он не решался, поскольку еще недавно сам во всеуслышание заявлял о своей приверженности таким прогрессивным идеям. От волнения уши его покраснели, а физиономия помрачнела.

Удовлетворенно улыбнувшись, Антония продолжала:

– И еще я твердо усвоила, что наивно верить в порядочность и объективность прессы. Репортеры непременно что-нибудь переврут!

– Вы прочли сегодняшнюю статейку в газете, – констатировал Ремингтон, прикидывая в уме, хорошо это для него или плохо.

– Да, прочла, – не стала отпираться Антония. – И пришла к заключению, что между вами, ваше сиятельство, и одиозным изданием под названием «Гафлингерс газетт» очень много общего.

– Как это понимать?

– А так, что вы странным образом заблуждаетесь, даже когда фактически правы, – отрезала она и, откинувшись на спинку сиденья, погрузилась в молчание.

Ее признание его правоты хотя бы в одном случае слегка подняло Ремингтону настроение, и он, вздохнув с облегчением, рассудил, что этот день нельзя считать полностью потерянным.

На другое утро карета графа Карра снова появилась у дома леди Пакстон в половине девятого. На сей раз Антония твердо решила проигнорировать этот факт. С нее было достаточно и одного дня, чтобы прочувствовать все «прелести» мужской работы. Но упрямый кебмен продолжал сидеть на козлах до четверти одиннадцатого и опять привлек к своему экипажу внимание местного стража порядка, репортеров и соседей, недовольных беспорядком на улице возле их жилищ.

Поднявшиеся шум и гомон голосов вынудили Антонию выйти из малой гостиной, где она читала книгу, с намерением отослать кебмена к его хозяину. К своему удивлению, она увидела в прихожей тетушку Герм иону, уже одетую и со шляпкой и перчатками в руках. Воспользовавшись замешательством Антонии, бойкая старушка схватила ее под руку, вывела на улицу и, протиснувшись сквозь толпу репортеров, усадила в экипаж.

И не успела она опомниться, как лихой кебмен домчал их до магазина «Эмпориум», у входа в который их встретил сам владелец. Укоризненно покачав головой, Ремингтон велел кучеру отвезти тетушку Гермиону в контору, где ее с нетерпением ожидал дядюшка Паддингтон, взял Антонию под руку и увлек ее к служебному входу. Она пыталась протестовать, восклицая с негодованием:

– Это низко и подло! Вы не смеете так со мной поступать! Вы воспользовались доверчивостью моей тети, чтобы похитить меня! Как вам не совестно играть на чувствах людей! Уверяю вас, что впредь я не допущу такого. С этого момента я не считаю себя вам чем-то обязанной и выхожу из игры.

– Но прошло всего лишь два дня, Антония! Вы же обещали исполнять мужскую работу на протяжении двух недель, – напомнил он ей условия договора.

– Даже два дня, проведенных в этом ужасном месте, могут быть зачтены за две недели! – воскликнула она, ускоряя шаг.

При ее появлении в его отделе мистер Хэнке болезненно поморщился, выразительно посмотрел на часы и нудным голосом стал выговаривать за опоздание на работу. Затем он велел ей снять шляпку, вручил ей форменный головной убор и отправил мыть окна. Спустя два часа у нее уже рябило в глазах от яркого солнечного света и першило в горле от паров нашатырного спирта. Совершенно убитая горем, Антония даже не обратила внимания на столпившихся снаружи подозрительных типов с блокнотами в руках и в коричневых котелках.

Лишь к обеденному перерыву, закончив наконец-то эту кошмарную работу, она вернулась в торговый зал. В подсобке ее поджидал ухмыляющийся Дэвидсон. Он представил ее своим коллегам, тоже младшим служащим. Они поначалу показались ей довольно милыми молодыми людьми, но стоило только в зале показаться покупателю, как на их лицах появился хищный оскал, а от былого дружелюбия не осталось и следа.

Убедившись лишний раз, что здесь царит дух эгоизма и жесткого соперничества, Антония впала в уныние. Немного повеселела она, лишь когда Дэвидсону выпала удача: к нему подошел солидный покупатель в модном костюме, намеренный приобрести несколько дорогих вещей. Дэвидсон любезно посоветовал клиенту, на какие именно товары ему лучше обратить внимание, и тот, польщенный таким обхождением, стал заинтересованно рассматривать предложенные ему образцы изделий.

Но не одна Антония следила за происходящим в зале. Эта сценка не осталась незамеченной и Хэнксом. Едва лишь предвкушающий удачу Дэвидсон собрался выписать чек и получить оплату, как Хэнке подошел к покупателю и отвел его к одному из своих протеже, чтобы тот оформил покупку. От огорчения лицо Дэвидсона, потерявшего комиссионные, побледнело и вытянулось. Антония же испытала шок от столь очевидной несправедливости. Но еще сильнее потрясло ее мнение о случившемся самого Дэвидсона, высказанное им в обеденный перерыв.

Жуя бутерброд с сыром у бочонка в кладовке, он с горечью изрек:

– Ничего не поделаешь, такова жизнь! Не повезло сегодня, повезет в другой раз.

Антония едва не поперхнулась после таких слов.

– Но ведь это несправедливо, – прокашлявшись, возразила она. – Комиссионные по праву должны были достаться тебе!

Болезненно поморщившись, молодой человек ответил:

– Харрисону тоже нужны деньги, ему надо кормить четверых детей. Нам всем необходимы деньги! – с улыбкой добавил он, когда Антония, нахмурившись, положила свой бутерброд на импровизированный стол. – У старших продавцов есть семьи, младшим сотрудникам надо поддерживать своих больных родственников. Я не боюсь соревнования, главное, чтобы оно проводилось по честным правилам. – Он вновь помрачнел и пробурчал: – Скверно только, что заведующие секциями играют не по правилам. Они частенько помогают своим любимчикам, а нас, молодых продавцов, оттесняют. Случается, что за свою работу, мы ничего не получаем.

Он помолчал и, вновь повеселев, с мальчишеской улыбкой подытожил:

– Пусть в этот раз я и проиграл, но обязательно выиграю в следующий. Надо только не унывать и упорно работать. Вот вам мой совет: учитесь держать удар и давать сдачи. Нужно быть стойкой, как мужчина.

Становиться мужчиной Антония не собиралась, она предпочитала оставаться женщиной и иметь право по-матерински оттрепать нарушителей правил приличия за ухо, заставить их извиниться и пообещать, что впредь они будут вести честную игру.

Наблюдая работу продавцов после перерыва, она, однако, сама заразилась духом соперничества и стала прикидывать свои шансы в борьбе за вознаграждение. Почему бы ей не попытаться доказать мужчинам, что она не уступает им ни в смекалке, ни в сноровке, ни в обходительности, ни в умении убеждать?

Удача улыбнулась ей незадолго до закрытия магазина, когда она чистила стекло одного из прилавков в секции обуви, чувствуя себя разбитой и всеми покинутой. Внезапно в торговом зале появилась дородная дама, одетая в шикарное темное платье и шляпку, украшенную перьями. Следом вбежали несколько ее детишек. Дама долго выбирала себе туфли, нашла наконец пару, соответствующую ее вкусу, и обернулась, высматривая продавца. Но как назло ни одного консультанта поблизости в этот момент не оказалось.

– Вот уж не ожидала, что здесь такое скверное обслуживание! – раздраженно воскликнула она. Подбежавший заведующий похлопал Антонию по плечу и шепнул ей, чтобы она немедленно обслужила покупательницу. Антония не заставила его повторять дважды и предложила капризной матроне свою помощь.

К несчастью, выбранная ею пара обуви оказалась даме чуточку маловата, и Антонии пришлось достать из-под прилавка другие туфли. Тем временем детишки матроны, оставленные без присмотра, расшалились и начали прыгать по залу, вскарабкиваться по приставкой лестнице на полки и даже открывать коробки. Антония прикрикнула на них и продемонстрировала разборчивой покупательнице еще одну пару.

– У этих чересчур высокий каблук! – заявила капризная дама, возвращая ее Антонии. – В них можно упасть и сломать себе шею, спускаясь по лестнице. Мне нужно нечто стильное. Приличное и качественное, но за разумную цену.

Антонию так и подмывало съязвить относительно ее нестандартной стопы, но она вовремя спохватилась, поймав на себе выразительный взгляд заведующего, и прикусила язык. Между тем недовольство клиентки стремительно нарастало и уже отображалось на ее лице. И когда Антония застегивала пряжку на туфле из очередной новой пары у нее на ноге, покупательница взвизгнула от боли и заорала, что продавщица уколола ее крючком. И вдобавок во всеуслышание заявила, что она никогда в жизни еще не сталкивалась со столь неловким и неумелым обслуживанием.

Убрав прядь волос, упавшую ей на лицо, Антония потерла ноющую от боли поясницу и в сердцах воскликнула:

– Коль скоро вам не нравится обслуживание в этом магазине, почему бы вам ни поискать себе обувь где-нибудь еще?

В следующую секунду один из сорванцов матроны, вскарабкавшийся на верхнюю полку стеллажа, полетел вместе с коробками вниз. Раздался звон разбитого стекла, дети испуганно завизжали, и в зал сбежались продавцы из других секций посмотреть, что за безобразие здесь творится. Дама вскочила со стула и стала метаться по секции, вопя, что ее крошку сына чуть было не убили в этом проклятом магазине. За ней семенил заведующий, тщетно пытаясь ее успокоить. Остальные дети разревелись.

Упавший мальчуган был обнаружен под грудой коробок целым и невредимым. Мамаша подняла его с пола, прижала к своему пышному бюсту и с пеной у рта закричала:

– Во всем виновата ваша несносная продавщица! Если бы она не отвлекала меня своими нападками и оскорблениями, я бы не допустила, чтобы мой бедный мальчик очутился на грани гибели! Боже мой, он лишь чудом остался жив!

Перед глазами Антонии поплыли красные круги, ее душила слепая ярость. Между тем обнаглевшая дама потребовала возмещения за свои переживания и строгого наказания для нахальной продавщицы. Терпение Антонии лопнуло, скопившаяся за день ярость выплеснулась наружу, и она, не помня себя, бросилась на дородную матрону, готовая вырвать все перья из ее дурацкой шляпки. В последний момент кто-то удержал ее, схватив за талию.

– Отпустите меня! Я выцарапаю этой стерве глаза! – рычала Антония, показе тащили в подсобное помещение.

Но раздавшийся за этим знакомый мужской смех остудил ее пыл в мгновение ока, она перестала сопротивляться и обмякла.