Рэм уставился на смятое письмо в руке, в ушах звучал голос, который он любил больше всего на свете, повторяющий:

– Я люблю тебя, Рэмсей Маклин…

Он содрогнулся и зажал письмо в руке, глядя на изящный почерк Иден. Широкие плечи поникли от усталости. Под глазами появились тени, небритое лицо выглядело серым. Наконец, после самой долгой ночи в его жизни, наступил рассвет, и чувство одиночества было непереносимым.

Рэм смотрел на маленькую лакированную сумочку. Пуста… Ее щетки, коробочки, зеркало… Провел пальцами по холодной гладкой поверхности. Если бы он мог коснуться своего сердца, оно было бы таким же – холодным и пустым. Иден уехала.

Рэм сел на край кровати, опустил голову на руки. Он вернулся поздно вечером, увидел спальню опустевшей и не сразу понял, что ее вещей тоже нет. Спросил Джеймса, Карину и даже Гаскелла – никто не знал, что Иден уехала. Арло после полудня тоже никто не видел. Затем обнаружил письмо. Одно предложение, пять слов. И весь мир перевернулся.

Рэм закричал как безумный, не желая верить единственному возможному объяснению – Иден оставила его. Охваченный яростью, помчался искать ее в городе. Через несколько часов вернулся и узнал, что Джеймс и Гаскелл тоже отправились на поиски, а Карина, волнуясь, ждет от них вестей. Она заставила Рэма немного поесть, но ему кусок в горло не лез.

Всю ночь они провели в бесплодных поисках. На рассвете Рэм уже знал, что Иден покинула город, но не в направлении Скайлета. Он мучительно старался понять, что заставило ее уехать. Единственное, что приходило в голову – причина в том, что он может потерять Скайлет. Подумав, вспомнил, как это беспокоило Иден. Ночью в постели они говорили об этом, и она успокаивала его, как могла. Вчера утром ее охватила странная печаль, это чувствовалось в поцелуе. Она прощалась с ним.

Рэм не хотел верить своим догадкам. Казалось, Иден терпела Скайлет только ради него, с трудом мирилась с многочисленными проблемами и неудобствами. Или, напротив, ее привлекало положение хозяйки поместья? Может быть, для нее была невыносима перспектива жизни без титула и поместья?

Рэмсей постарался выбросить из головы мучительные мысли, но только преуспел в том, что они вошли в сердце. Боль потери охватила все существо.

Рэм вскочил в постели, вышел на улицу, отмахнувшись от Гаскелла и Джеймса, пытавшихся его образумить, и помчался в серый, только что начавший просыпаться город. Но ничто не могло унять его боль.

* * *

Через несколько часов Рэм стремительно ворвался в здание суда, его лицо посерело и ожесточилось. От него пахло элем, он был не в себе, но не пьян. Появление Рэма вызвало суматоху, но Джеймсу удалось вытолкнуть его в коридор. Гаскелл и Джеймс попытались объяснить, что его искали, он был отчаянно нужен. Постепенно Рэм начал понимать обстановку. Гаскелл встряхнул сына и потребовал, чтобы тот действовал как лорд и Маклин, исполнял свои обязанности. Они увели Рэма в ближайшую таверну и привели в надлежащий вид. К тому времени, когда собрался совет, Рэмсей смог занять свое место за столом юристов, сдерживая чувства. Но внутри него все кипело.

Судьи совещались, обсуждая итоговое решение. Видя довольные лица Ангуса и Иана, Рэм посмотрел на старого Брюса – тот прищурился. Иан достал из сюртука бумагу и медленно развернул ее, презрительно глядя на Маклинов, начал читать. Рэм увидел знакомый изящный почерк, тело напряглось, нервы были натянуты, как струна. Женский почерк, издевательская ухмылка Иана разъярили Рэма, и его легендарный самоконтроль испарился.

– Будь ты проклят! – закричал Рэм, вскочив на ноги. Сидящие рядом едва успели схватить его. – Ты, жалкий бастард, что ты с ней сделал? Она моя жена, я ее не оставлю, прежде ты умрешь! – Рэм был вне себя.

Начался переполох, Брюс требовал порядка, стуча молотком, юристы с обеих сторон бросились успокаивать клиентов. Ангус старался удержать своего приемного сына, который откровенно насмехался.

– Я ничего не сделал, ты, ходячая добродетель! Кроме того, что указал ей на твою наступающую нищету! – кричал Иан. – Я предложил ей уйти ко мне, но она не сочла достойным ни одного из нас!

– Гнусный подонок! Где она? Клянусь, я выбью из тебя правду! – Рэм отшвырнул двоих, чтобы прорваться к Иану.

– Как тебе нравится потерять сразу и дом, и жену, братец? – кричал Иан, тоже пробиваясь к Рэму. И в неистовой злобе выкрикнул самое убийственное: – Хочешь знать, чей это ребенок, твой или мой?

Рэм бросился через стол, ударом отбросив Ангуса в сторону. Иан упал навзничь, и они покатились через скамьи на пол, молотя друг друга кулаками. Гаскелл воспользовался долгожданным случаем и ударил Ангуса, тот ответил ему тем же. Присутствующие повскакали с мест, уже было невозможно разобрать, кто дерется, а кто только вопит при виде кровавого зрелища. Когда Рэм и Иан выкатились в коридор, даже члены совета покинули свои места и последовали за ними.

Рэм изо всех сил ударил Иана по голове, и того пронзила ослепляющая боль. Он споткнулся, и когда плечо Рэма снова сокрушило его, они оба упали на пол.

– Где она? – хрипел Рэм, освободив одну руку, чтобы ударить Иана по голове. Но тот изогнулся, выбросил вперед ноги и они сцепились на полу, в то время как Иан норовил вцепиться Рэму в глаза, желая ослепить его.

– Черт побери! – прорычал Иан, сквозь кровь, бегущую по подбородку. – Ее у тебя больше нет!

Их дикая борьба заглушила все остальные звуки. Никто из присутствующих не пытался вмешаться. Кровь заливала лица дерущихся мужчин, капала на пол. Крики, удары, хруст костей и сухожилий отражался от стен зала суда – этого бастиона порядка и справедливости. В конце концов морская закалка Рэма дала ему последний всплеск сил, и побоище прекратилось. Голова Иана стукнулась об итальянский мрамор, которым был вымощен пол в коридоре, и он затих. Рэм лежал поперек него, ослепленный болью и тяжело дыша. Наступила гнетущая тишина, никто не произнес ни звука, когда Джеймс оттащил своего родственника от неподвижного Иана Барклея и помог окровавленному и спотыкающемуся Рэму выйти на улицу.

Это было последнее появление Рэма перед Верховным судом и Лоренсом Брюсом.

* * *

Экипаж капитана Блада Бакли состоял из самых вороватых, подлых, закоренелых язычников, которые когда-либо плавали по семи морям. Едва ли среди них был хоть один человек, у которого не отсутствовала какая-нибудь часть тела: рука, пальцы, глаз, зубы. Более того, среди них едва ли нашелся бы человек, которому не приходилось убивать или кто не готов был убить. Это было такое резношерстное братство, которое редко собиралось под одним морским флагом.

Глубокой ночью Иден и Арло были проведены на борт «Морского Ворона», и экипаж узнал о пассажирах только после отплытия. Корабль двинулся в сторону Лондона и Ла-Манша, поползли слухи о присутствии красивой леди, любопытство экипажа постепенно разжигалось.

В первый же день Арло вышел на палубу, но вернулся с бледным лицом и грубовато потребовал, чтобы Иден не выходила из своей небольшой каюты. Он искренне сожалел, что позволил миледи зайти так далеко. В тайном послании лейрду Рэму следовало быть более решительным и объяснить, где они находятся и почему. Арло надеялся, что его лейрд приедет раньше, чем они найдут корабль, отплывающий в Бостон. Но миледи провела его, и теперь Арло уповал только на Господа Бога.

Иден отнеслась к словам Арло без особого внимания, зная его странную чувствительность. Но поскольку впереди еще немало дней, когда представится возможность повидаться с экипажем, она решила удовольствоваться отдыхом в каюте, чтобы избавиться от напряжения и усталости после побега.

С болезненной неуверенностью Иден постоянно думала о Рэме. Правильно ли она поступила? Когда ребенок начинал шевелиться, на глаза набегали слезы. Она вспоминала, как сильная рука мужа нежно гладила ее живот в нетерпеливом ожидании ребенка. Иден обедала в каюте, куда Арло приносил подносы, и становилась все чувствительнее и слезливее.

Корабль вышел в Атлантику, держась к югу, чтобы поймать восточный ветер, и тогда Иден почувствовала, что больше не в силах выносить одиночество. В один из солнечных дней она отважилась выйти на палубу. Арло был в каюте капитана и не увидел, как она вышла – с распущенными волосами, закутанная в тяжелую шаль. Его хватил бы удар, если бы он увидел взгляды членов экипажа, устремленные на нее. Ясный день и строгая красота корабля разительно контрастировали с мерзкими рожами глазеющих моряков. Вскоре ей стало тяжело дышать, глаза расширились, когда Иден поняла, что матросы медленно, но угрожающе перемещаются в ее сторону. Они остановились на небольшом расстоянии, буквально пожирая ее глазами.

Впереди всех выступал мужчина среднего возраста, у которого не хватало нескольких зубов и двух пальцев на левой руке. Коренастый, с голыми загорелыми руками и выпирающим животом, он производил неприятное впечатление и, как и остальные члены экипажа, выглядел опасным. Мужчина приблизился на шаг, а Иден прижалась к перилам, лихорадочно размышляя, услышат ли Арло и капитан, если она закричит.

Моряк схватил прядь развевающихся на ветру волос, и Иден посмотрела на него с негодованием, какое только могла выразить, хотя колени дрожали.

– Гарри, хватай ее!

– А она прехорошенькая, – рассудил Гарри, привлекая всеобщее внимание. – Но старина Блад нам задаст перцу, если мы…

Когда он прижал ее к себе, Иден подумала, что настал ее последний час, и с роковой смелостью изо всех сил ударила его коленом. Насильник застонал, в это время высокая волна качнула корабль, мужчину отбросило назад, он с трудом удержал равновесие. Раздался вой, выражающий сочувствие поверженному собрату, и матросы начали окружать Иден.

Рука схватилась за кинжал Карины, висящий на поясе. Иден охватила безудержная ярость. Как могут эти негодяи угрожать беззащитной женщине, порученной их заботам, – женщине, ждущей ребенка!

Она отбросила шаль, обнажила кинжал и зарычала, как разъяренная львица:

– Назад, грязные псы! – она размахивала кинжалом. – Я воткну в брюхо кинжал первому, кто дотронется до меня и моего ребенка! – любимая угроза Карины была использована бессознательно.

– Она беременна! – последовали удивленные восклицания. – Уже начинена! У нее полный живот!

– Да, я жду ребенка! – уточнила Иден. – Я леди Маклин из Скайлета, Шотландия. А вы придержите языки и руки, или заплатите собственной кровью!

– Боже милосердный! – Гарри выпрямился. – Она МАТЬ, – его лицо стало серьезным. – А мы свора корабельных крыс.

В мире не было никого, кто вызвал бы уважение подлого Гарри, кроме его старой матушки. Именно поэтому он уважал матерей и будущих матерей и не терпел, если их обижали в его присутствии. Экипаж «Морского Ворона» старался не употреблять сильных выражений со словом «мать», когда Гарри находился рядом.

– Леди Маклин, вы говорите? – Гарри расправил плечи. – Тогда я и мои товарищи в вашем распоряжении, миледи. Мы не знали, что у вас будет малыш.

Иден почувствовала, что близка к обмороку. Но демонстративно вложила кинжал в ножны и приняла шаль из рук матроса, поднявшего ее с палубы. Накинула шаль на плечи и чопорно кивнула Гарри. Как спустилась в каюту, осталось для нее загадкой. Но пара сильных рук осторожно помогла сойти по узким ступеням. Вскоре она уже была в безопасности в своей каюте.

* * *

Теплый июньский ветер дул с моря, овевая бостонский Бекон-Хилл. Наемный экипаж промчался по выложенным булыжником улицам и остановился перед домом Адама Марлоу. Два моряка, грудные клетки которых походили на бочки, спрыгнули на землю и встали у дверцы, за ними еще двое соответствующего телосложения, и, наконец, показалась красная шотландская юбка, и Арло Маккренна спустился навстречу благодатному утру. Мужчины дружно протянули руки Иден Маклин, помогли спуститься на тротуар и засуетились вокруг. Гарри предложил донести ее до входной двери, но Арло, нахмурясь, отверг это предложение.

Вся компания подошла к массивной двери. Иден глубоко вздохнула и слегка улыбнулась, поправляя одежду на своей располневшей фигуре. Суетливо поправила шелковую сетку, стягивавшую волосы, и подняла повыше подбородок. Арло ободряюще сжал ее руку и стукнул по двери тяжелым медным молотком.

Наступила длительная пауза. Все с чувством неловкости смотрели друг на друга, а Иден почувствовала страх, камнем осевший в груди. Арло постучал еще несколько раз, страх Иден сменился раздражением – Лофтон, дворецкий, всегда отвечал очень быстро. Кажется, приезд сюда – ужасная ошибка, наверно, ее не примут…

Наконец в глубине дома послышался голос, невнятный, но, несомненно, мужской. Шаги, глухие удары, сопровождаемые вызовами дворецкого, произносимые сквозь зубы проклятия.

– Да? – Итон сердито распахнул одну створку двойной двери. Галстук повязан кое-как, волосы всклокочены. Его глаза изумленно расширились при виде располневшей фигуры сестры, закутанной в умопомрачительный красный плед, украшенный блестящей тканью и морской символикой. В какое-то мгновение он был так потрясен, что не мог сказать ни слова, и его замешательство и нерешительность Иден могла принять за нежелание видеть ее.

– Ну, – она вздернула подбородок еще выше, подавляя самые невероятные предчувствия, – ты позволишь мне войти, или я должна рожать прямо на пороге?

– Иден! – Итон отпрянул, пропуская сестру в холл, и молча открыл рот, когда за ней последовала целая морская команда, смотревшая с нескрываемой враждебностью.

– Я совершенно не ожидал тебя увидеть… – Итон не находил слов, жестом давая понять, что поражен ее видом, необычным нарядом, грубым эскортом, ироничным приветствием… Его шокировало ВСЕ. – Дене? – он смущенно заглянул ей в глаза и, наконец, улыбнулся. – Ты приехала домой? – он наклонился к сестре, но один из моряков шагнул к нему.

– Все в порядке, Фаст Нед, – Иден удержала его за руку. – Это мой брат Итон, – но напряжение не спадало. – Итон, меня примут здесь?

– Ну… Конечно, Дене, – сомнение на лице сестры задело его. – Боже мой, конечно, мы рады… Мы твоя семья!

– Тогда обними меня! – голос Иден дрогнул, и Итон крепко обнял сестру. Она обвила его шею руками, и слезы благодарности потекли по щекам, прежде чем удалось взять себя в руки.

Иден позвала Арло и представила брату членов экипажа. Те хотели удостовериться, что миледи благополучно добралась до дома, и казались менее угрожающими теперь, когда ее приняли. Итон глянул на них со сдержанным уважением, пожал всем руки, а одному даже крюк, заменяющий руку. Иден объяснила, что моряки доставили их с Арло из Англии на своем корабле и отлично заботились о ней.

– Это он играет в кости? – спросил Гарри. Иден кивнула, а Итон покраснел. Очевидно, она подробно описала свою семью.

– Что же я держу вас в холле! Матери и отца нет дома, нет и Лофтона. Входите и садитесь, – он взял сестру за руку, чтобы проводить в гостиную, но Гарри сказал, что им надо идти, так как миледи уже дома.

– Теперь отдохните и дайте нам знать, когда появится ребенок. – Иден согласно кивнула, приветливо улыбнулась каждому на прощание.

Итон молча наблюдал за этой сценой, смущенный привязанностью сестры к этой странной компании. Затем усадил Иден на диван в гостиной и отдал распоряжение слугам заняться ее вещами. Повернувшись, заметил, с какой болью сестра оглядывает нарядную гостиную.

– Рэмсей? – Итон пришел к своему выводу. – Он не сопровождал тебя?

– Нет, – коротко сказала Иден, уклоняясь от взгляда Арло.

– Знает ли он о ребенке? – Итон сел рядом, стараясь не смотреть на большой живот сестры. Цвет ее лица был здоровым, и брат облегченно вздохнул.

– Знает.

* * *

Вещи Иден были перенесены в ее прежнюю комнату, а Арло поместили поблизости – в комнате для гостей, несмотря на его протесты. Черити и Колин обняли Иден и немного всплакнули, но, по настоянию Арло, покинули комнату и оставили ее отдыхать.

Итон послал за отцом в офис торговой фирмы и встретил мать в холле в ту же минуту, как она вернулась домой после визита. Он не знал, как объяснить случившееся, и просто объявил, что Иден вернулась домой и отдыхает в своей комнате наверху. Констанция Марлоу проявила удивительную сдержанность и не помчалась сразу в комнату дочери.

Проснувшись, Иден на мгновение удивилась, но, вспомнив все, осторожно соскользнула с постели, расправила складки мягкого платья из шотландки. Ребенок энергично зашевелился, и Иден ласково погладила живот.

– Интересно, дома ли твои бабушка и дедушка?

Все семейство Марлоу собралось в гостиной. Когда Иден появилась в дверях, Констанция схватилась за сердце, тяжело упав на софу.

– Боже мой! Она… Она…

Адам разрывался между желанием броситься к дочери и подхватить падающую в обморок жену. Он предоставил Чейзу позаботиться о матери, а сам поспешил к Иден, со слезами заключив ее в объятия.

– Моя Дене! Моя милая девочка… Наконец-то ты приехала домой! – он поставил ее перед собой и вытер слезы со щек. – Дене, ты такая красивая… Мы так беспокоились!

Его оттеснил Чейз, чтобы тоже обнять сестру. Наконец, настал момент встречи с матерью.

– Здравствуй, мама! – не «мам-ма» на этот раз. Иден ощущала смятение чувств, рвавшихся наружу. Столь многое произошло, столь многое обнаружилось с тех пор, как они расстались. Она не была больше невинной маленькой девочкой, которая отказалась поверить в полное страсти прошлое матери. Она стала женщиной. Опыт любви и самопожертвования смягчил неприятие морального облика матери, и теперь они могли разговаривать на равных.

– Итон сказал, что ты… но я не могла поверить… – Констанция попыталась встать.

– Что дело зашло так далеко? – Иден закончила фразу, чувствуя себя виноватой в состоянии матери. – Если вы против, я найду другое жилье.

– Нет, не будь смешной. Конечно, ты останешься здесь, – Констанция судорожно сжимала и разжимала руки, но в конце концов заключила дочь в объятия.

После уверений, что она хорошо себя чувствует и никаких осложнений нет, все сели, чтобы выслушать рассказ о путешествии в Шотландию.

* * *

Когда Иден, не упуская подробностей, описала свою первую встречу с Гаскеллом, Констанция в самом деле упала в обморок. Иден поняла, что мать предполагала подобное. Когда все вновь успокоились, она описала Скайлет и свое пребывание там. Иден смеялась, рассказывая о прибытии Джеймса и его отвращении ко всему шотландскому. Позабавилась над видом членов семьи, описывая незаконнорожденную дочь Гаскелла.

В конце концов речь пошла об иске и ультиматуме Барклея, который вызвал ее бегство от мужа. Рассказ об этом все еще причинял боль, и она пожаловалась на усталость, а Арло, как мог, прояснил ситуацию. Иден поднялась наверх, а Марлоу поклялись оградить свою любимицу от всех забот и тревог.

В этот вечер к ужину Иден надела удобную шотландскую юбку и блузу, подчеркивавшие ее материнство. И это стало ее одеждой на ближайшие дни, что было обычным для шотландских женщин. Удивленные взгляды родителей и братьев напомнили о различии культур, но никто не придал этому большого значения. Иден не делала никаких причесок, позволив волосам свободно рассыпаться по спине.

Но однажды утром произошел не совсем приятный разговор. Констанция громко заметила:

– Завтра утром я должна была принимать дам… Придется отменить приглашения.

– Нет, нет, – Иден видела огорчение матери. – Пожалуйста, не изменяй из-за меня свои планы. – Я так давно не была в дамском обществе и получу огромное удовольствие.

– Но в твоем положении… Это не…

– Неприлично, – Иден посмеялась над виноватым выражением лица матери. – Я достаточно хорошо воспитана, мама. Разве стыдно носить плод любви собственного мужа?

– Иден! – Констанция казалась шокированной, а мужчины внимательно изучали содержимое своих тарелок. – Дамы избегают общества, когда достигают такого… положения.

– Ну, я даже не подозревала, что последний период ожидания такой тягостный, – заметила Иден. – Думаю, общение будет большим облегчением. Неудобств и так достаточно.

Адам кашлянул, Итон и Чейз решили, что с них достаточно, и, извинившись, удалились. Констанция прищурилась, глядя на их спины. Трусы!

– Скорее всего, ты будешь слишком усталой, чтобы присоединиться к нам, – слабый намек прозвучал в голосе матери.

Иден понимала, мать отстала на пару шагов от современности… Где была чувствительность и деликатность Констанции, когда она спала с молодым Гаскеллом?

– Я? Усталой? Небеса не позволят, – Иден засияла, никого не стесняясь. – Я сильна, как бык. А теперь, если вы позволите, пройдусь перед сном.

На следующее утро леди явились точно в десять часов, в десять пятнадцать Иден спустилась по лестнице, чтобы присоединиться к компании. На ней было шелковое платье небесно-синего цвета, без зауженной талии, которое она купила в Эдинбурге. Черити уложила ее волосы потоком локонов, а кожа светилась здоровьем. Она вошла в гостиную, удивив гостей матери до того, что те замолчали, вытаращив глаза. При виде наряда дочери Констанция подавила вздох облегчения.

– Иден, дорогая, ты, конечно, помнишь Милли Перкинс, Эдну Кастенс и Шарлотту Ллойд…

– Конечно, помню. Как приятно увидеть вас, леди, – Иден неловко уселась на стул с прямой спинкой, ей удалось держаться спокойно под изучающими взглядами.

– Ах, Констанция, ты приготовила нам сюрприз! Милая Иден приехала навестить семью, – было видно, как в голове Милли Перкинс заработал часовой механизм.

– Откровенно говоря, это и для нас было сюрпризом. Мы так рады!

– А где же ваш красавец муж? – в глазах Милли танцевала радость, что она первой задала такой пикантный вопрос.

– Он… – суетливо начала Констанция.

– …еще в Шотландии, – закончила Иден, смело встречая взгляд миссис Перкинс. – Семейные дела, знаете ли. Я приехала первая.

– И в такое беспокойное время, – глаза Милли были прикованы к животу Иден. – Это связано с декларацией о войне?

Констанция встала, увидев откровенное любопытство в глаза гостей. Она начала разливать кофе, но руки дрожали.

– Мы пересекли океан без инцидентов, совершенно спокойно, в самом деле, – Иден ощутила желание что-нибудь, выкинуть, видя, как побледнела мать. – Я считаю, что путешествие позволило мне расширить жизненный опыт, – она посмотрела на свой живот и улыбнулась, довольная замечанием.

Три дамы разразились смехом, а Констанция покраснела, сердито взглянув на дочь. Иден грациозно взяла предложенную чашку. Гости осведомились о ее здоровье, лукаво прозондировали причины путешествия в Бостон в таком критическом положении. Иден восхитительно ответила на все вопросы, используя доверительный тон, хотя доверять было нечего. Она заняла их живым описанием людей и портов, начала рассказывать о Бладе Бакли и его экипаже, приводя некоторые подробности.

– Что только он мог выделывать своим крюком! – упомянула она даже такую деталь.

– Дене! – уничтожающим взглядом Констанция запретила продолжение рассказа и поднялась.

– Мы не должны утомлять тебя, дорогая. Мы сами матери и прекрасно понимаем, как тебе необходим отдых.

Иден очень не хотелось подчиняться, но она знала, что может порвать тонкую нить, связывающую ее с матерью, и изящно откланялась. Констанция проводила ее за дверь.

– Теперь они будут чесать языки по всему Бостону. О чем ты только думала?

– Это мой христианский долг, – возразила Иден. – В то время, как они болтают обо мне, другие получат отдых, – она весело рассмеялась, поднимаясь по лестнице.