Порывы прохладного ветра трепали пестреющие осенними красками кроны деревьев, позволяя лучам послеполуденного солнца проникать сквозь густую листву и весело плясать на угрюмых лицах солдат, которые двигались колоннами по четыре человека в ряд по главной дороге, ведущей в Рэпчер-Вэлли. Впрочем, эта каменистая дорога, вьющаяся вдоль русла Литтл-Беар-Крик, была чуть шире лесной тропы, и солдаты, без того уже измученные долгим маршем, пропотевшие, со сбитыми в кровь ногами, из последних сил старались соблюдать порядок в колонне.

Солдаты девятого регулярного отряда ополчения Мэриленда были одеты в толстые шерстяные куртки разных оттенков голубого и в облегающие бриджи когда-то белого цвета, обуты кто в разбитые сапоги, кто в грубые башмаки, на головах у них красовались фетровые шляпы с низкой тульей и широкими полями. Каждый тащил на себе свернутое по длине и притороченное к телу по диагонали одеяло, ружье, мешочки с порохом и дробью, а также еду и солдатский ранец. Солдаты находились в походе уже три долгие недели, с огромным трудом преодолевая бесконечные хребты и ущелья гористой западной Пенсильвании. Их ругали сержанты, поочередно донимали то ночной холод, то дневная жара, терзали бесконечные полчища москитов и блох. Отсутствие нормальной пищи, и в результате многочисленные случаи дизентерии да еще грубость и презрительное отношение старших по чину довели их до отчаянного состояния — словом, с этим отрядом лучше было не шутить.

Во главе отряда на великолепной чалой кобыле гарцевал майор, горделиво выпрямившись в седле, поражая безукоризненным офицерским мундиром, ловко облегающим его широкоплечее сильное тело. Синий китель украшали два ряда блестящих золотых пуговиц и золотые эполеты. Белые нанковые штаны плотно облегали его мускулистые ноги, а элегантная треуголка с кокардой и высокие начищенные сапоги с серебряными шпорами дополняли эффект. Хотя внешне он выглядел несравненно лучше своих солдат, лицо его тоже изобличало крайнюю усталость, голод и перенесенные лишения. И тогда как его люди натерли себе ноги, у него мозоли были на гораздо более мучительных местах, что он переносил, как подобает аристократу, со стоической выдержкой.

Майор Гарнер Таунсенд привстал на стременах и обернулся оглядеть свой отряд. Он увидел, что солдаты стараются поддерживать строй, несмотря на вылезающие на тропу деревья и кусты, и его суровый взгляд немного смягчился.

— Лейтенант! — крикнул он. Младший офицер пришпорил лошадь и подъехал к командиру. — Мы здесь не для того, чтобы сражаться с деревьями. Перестройте колонну по два человека.

По мере того как его приказ передавался по колонне, слышались облегченные вздохи и заметное изменение ритма шаркающих ног. Лейтенант с опаской снова повернулся к хмурому командиру.

— До сих пор никаких известий от разведчиков, — язвительно заметил майор Таунсенд. — Они точно знают, что сначала должны доложить об обстановке, а не принимать самовольно какие-либо действия?

— Да, майор, — живо ответил лейтенант. — Не могу поручиться за Бенсона, но Кинджери и Уоллес наши лучшие разведчики, сэр. Если в этих местах есть незаконные винокурни, будьте уверены, они их разнюхают.

— Надеюсь!

Гарнер Таунсенд окинул мрачным взглядом своего младшего офицера, хотя тот был старше его на три года. Выцветший синий китель, потрепанные сапоги и протертые на кончиках пальцев перчатки безошибочно указывали на скромное финансовое положение лейтенанта. Социальный и экономический статус человека в гражданской жизни неотступно преследовал его в этой наспех призванной «арбузной армии», как ее насмешливо называли, зачастую создавая ему дополнительные затруднения.

— Лейтенант, мы уйдем отсюда только после того, как дотла разорим это крысиное гнездо! — Заметив пробежавшую по лицу лейтенанта Брукка тень, он снова устремил вперед решительный и надменный взгляд. — Никому не нравится, лейтенант, что нас послали в эту глушь, где мы отрезаны от настоящего фронта действий… и в результате вынуждены пробираться вдоль этого жалкого грязного ручья. Нам приказано выследить и схватить мелких преступников и презренных негодяев, как будто они представляют серьезную угрозу существованию нации. Все это полный абсурд! — Помолчав, он добавил в редком порыве искренности: — У меня нет ни малейшего представления, лейтенант, за что вас обрекли на эту ссылку, но нужно было очень серьезно провиниться, чтобы оказаться здесь… под моим началом.

Действительно, полученное майором Таунсендом, офицером Массачусетского ополчения, которого на деле не существовало, назначение командовать отрядом, посланным в эти отрезанные горами области Пенсильвании, можно было расценивать как ссылку. Вообще то, что его призвали участвовать в кампании против «водочного бунта», явилось для него полной неожиданностью; официальный приказ был ему прислан из самого штаба армии. Позднее он узнал, что это его амбициозный отец схлопотал для него вызов, желая, чтобы сын зарекомендовал себя активным участником первого главного испытания, выпавшего на долю только что созданного федерального правительства.

Однако ни отец, ни штаб армии не позаботились о том, чтобы Таунсенда определили в войска, ведущие более или менее серьезные военные действия. Как только он прибыл в штаб, его сразу же послали в Мэрилендскую дивизию, а там стали перебрасывать от одного командира к другому, пока он не застрял, как камень в зобу, у некоего полковника Оливера Гаспара, бывшего купчишки, который, оказавшись на военной службе, сделал стремительную карьеру. Этот выскочка, бросив один лишь взгляд на красивого выходца из аристократической семьи майора Гарнера Таунсенда, тут же назначил его на унизительное командование отрядом из тридцати шести человек всего с одним младшим офицером.

— Три чертовы недели, — возмущенно ворчал себе под нос майор Таунсенд, — тащимся по этой проклятой глуши для того, чтобы по приказу этого ничтожного торгаша выследить негодяев, которых здесь и в помине нет!

— Он сказал, сэр, в этих окрестностях скрываются вожаки повстанцев, — позволил себе сдержанно напомнить лейтенант.

— И что здесь гнездится рассадник изменников. — Таунсенд язвительно скривил тонкие губы и повел рукой, указывая на молчаливый лес, обступивший русло ручья. — Оглянитесь вокруг, лейтенант. Настоящий рассадник. Рассадник блох и москитов!

— Но отказ от уплаты определенных законом налогов, нанесение увечий сборщикам налогов… Они снимают с них скальпы, вываливают в дегте, поджигают их дома…

— Со всем этим легко могли бы справиться административные власти. И каким бы почетным ни было признано такое задание, за его исполнение не дождешься никаких почестей. — Таунсенд вытер лицо тонким льняным платком и поправил треуголку на темных волосах с косичкой. Кинув взгляд на безмятежно журчавший ручей и мягко закругленные холмы, он резко вздохнул и постарался успокоиться. — И для того чтобы получить столь важное задание, лейтенант, я провел пять изнурительных лет в Англии, в военной академии ее величества! — Он зло усмехнулся, на что лейтенант удивленно взглянул на него. — Эта кампания может оказаться самым крупным военным событием за всю мою жизнь… а меня послали в какую-то Богом проклятую долину!

Гарнер Таунсенд отлично понимал иронию своего положения. И по полученному военному образованию, и по опыту он был гораздо более квалифицированным, чем большинство офицеров, принимающих участие в этой кампании. Но именно политические интриги и связи, к которым прибег его отец, чтобы дать ему возможность отличиться, привели его к сегодняшнему унизительному назначению. Став жертвой низменной классовой зависти Оливера Гаспара, он оказался вдали от театра военных действий и здесь, в этой глухомани, вряд ли мог проявить свои выдающиеся качества.

Но Таунсенды славились своем умением обращать себе на пользу, казалось бы, самые неблагоприятные обстоятельства. Восхождение этой семьи началось с того, что один из предков Гарнера, находившийся в заключении в английской тюрьме, был продан богатому плантатору и вывезен на сахарную плантацию в Вест-Индии. С тех времен бостонские Таунсенды так или иначе участвовали в производстве и поставках рома, что приносило большие прибыли. Гарнер Таунсенд решил, что если его вороватый предок сумел вырваться из рабства и в конце концов основать крупнейшую ромовую компанию, то и он сможет найти способ отличиться при выполнении унизительного для его достоинства задания. Да, он найдет в Рэпчер-Вэлли тайные винокурни и запасы контрабандного виски и готов был держать пари, что…

— Майор! — донесся голос с вершины лесистого холма, расположенного справа. Скользя по засыпанному сухими опавшими листьями склону и отчаянно пытаясь удержать равновесие, к ним стремительно спускался толстый солдат в голубой форме.

Подняв руку, Таунсенд остановил колонну, знаком подозвал лейтенанта и вместе с ним выехал навстречу своему разведчику. Тяжело пыхтя, тому удалось затормозить как раз перед конем командира.

— Там драка! — Он никак не мог отдышаться и показывал пальцем себе за спину. — В лесу… в полумиле отсюда. Двое мужчин, может, больше, я не всех рассмотрел.

Майор легко соскочил с седла и не успел коснуться земли, как в голове у него уже созрел план действий.

— Брукс, вы остаетесь с колонной. — Он передал поводья лейтенанту и повесил треуголку на переднюю луку седла. — Я возьму Бенсона… Вас ведь зовут Бенсоном, верно? — Запыхавшийся разведчик кивнул. Таунсенд осмотрел колонну солдат, и его взгляд упал на грубое, словно высеченное из камня лицо сержанта Лексоулта. Он поманил его пальцем. — И сержанта. Я сам все проверю. Пока мы не выясним обстановку, не стоит допускать, чтобы мятежники видели весь наш отряд: это может их вспугнуть. — Он вытащил из седельной сумки пистоль и сунул его за пояс, отдав последний приказ младшему офицеру: — Будьте настороже, Брукс. Ну, показывайте дорогу, — приказал он разведчику и побежал за ним в лес.

Донесение пожилого разведчика было до смешного неопределенным — дерутся какие-то двое парней. Но по правде говоря, в данный момент Гарнер Таунсенд был рад любому предлогу слезть с лошади и приступить к каким-то действиям. Он уже давно невыносимо страдал от натертостей, приобретенных в седле за время этого долгого утомительного перехода, но гордость заставляла его скрывать свои мучения, и сейчас он горел желанием в жестокой схватке с врагом отвлечься от печальных размышлений и разочарования. Ему необходима была именно схватка, а не какая-нибудь дуэль с ее дурацкими правилами… «Разойдитесь на десять шагов… не проявляйте своих эмоций… повернитесь и стреляйте». Он жаждал нападения, сопротивления, борьбы и победы.

Они пробежали через лес, спустились с первого хребта и поднялись на другой, где толстяк Бенсон поднял руку и затаился, прижавшись к шершавому стволу высокого орешника. Таунсенд и сержант Лексоулт быстро последовали его знаку, пригнувшись поддеревьями и читая по движениям руки Бенсона, что участники «драки», которых они искали, только что перевалили через перевал хребта. Выждав минуту, Таунсенд знаком руки послал разведчика вперед, и тот крадучись побежал вверх и, добравшись до узкого хребта, с размаху бросился на землю. Таунсенд невольно вздрогнул от произведенного им шума.

Выждав несколько секунд, Таунсенд послал вперед сержанта и, пригибаясь, побежал рядом с ним к распластавшемуся на земле разведчику. Нервно ощупывая свой мушкет, Бенсон вытянул шею, нахмурился и поднялся на локтях.

— Где они? — шепотом спросил Таунсенд.

Бенсон повернулся к командиру со смущенным видом:

— Наверное, ушли, майор. Они должны быть где-то здесь, могу поклясться. Должно быть, пошли вон туда. — Он указал вниз, в лощину. — Может, они убежали…

Таунсенд буквально закипел от досады. Он пристально осмотрел лощину в поисках следов и различил потревоженный покров из опавших листьев, который вел ко дну лощины. Следы были слабые, но для его наметанного глаза достаточные, чтобы идти по ним.

— Мы их выследим. — Он приподнялся на колени и встал, махнув рукой, чтобы остальные следовали за ним. — Разойдитесь в стороны, но не выпускайте друг друга из виду. И как следует прислушивайтесь.

Они двинулись вперед, шорох листьев под ногами перекрывался шумом ветра в кронах деревьев. Пробираясь по ущелью со сведенными от напряжения мышцами и громко стучавшими сердцами, они то и дело останавливались за деревьями и прислушивались. Через несколько минут ветер донес до них первый, приглушенный звук, который тут же исчез. По знаку Таунсенда они с бесконечными предосторожностями тронулись с места, перебегая от дерева к дереву.

Голоса, вдруг понял Таунсенд. Сердитые голоса. Свара между преступниками, презрительно усмехнулся он, осторожно выглядывая из-за дерева и осматривая открывшийся перед ним пологий спуск.

Он увидел двоих мужчин, плохо различимых под рыхлым слоем недавно опавшей листвы, в который они зарылись, борясь друг с другом. Теперь уже можно было не прятаться.

— Взять их! — закричал Таунсенд.

Лексоулт добрался до дерущихся первым, размахивая мушкетом и приказывая прекратить драку. Но они так увлеклись своей борьбой, так кричали, выли и ревели, что голос сержанта потонул в этом шуме. Затормозивший на спуске рядом с сержантом Таунсенд возмутился тем, что его приказ еще не выполнен.

— Поднимите их, черт возьми!

Он схватил мушкет Лексоулта и сердито взмахнул им над головой. Бенсон и сержант схватили крупного парня, подмявшего под себя другого, и рывком поставили его на ноги. Молодой парень мощного сложения только теперь понял, что на него напали солдаты, и стал отчаянно вырываться.

— Пустите меня… черт!

Парень дрался отчаянно, выпуча глаза от ярости. Ему удалось вырваться из рук Бенсона, и он сразу занялся сержантом. Молотя того ручищей, он дергался и рвался, наконец оторвал от себя его руки, пошатываясь, отступил на шаг и тут же снова бросился на него, как медведь.

Таунсенд двинулся на помощь сержанту, но в эту секунду увидел, что второй мужчина с трудом встает на ноги. Он круто обернулся, сорвал с себя мушкет и рявкнул:

— Стой на месте, парень!

Но парень повернулся к нему спиной, явно собираясь сбежать. На какую-то долю секунды перед глазами Гарнера Таунсенда все поплыло, что-то неопределенное в парне показалось ему странным. В следующее мгновение тот рванулся бежать к лесу, и Таунсенд бросился вдогонку.

Парень мчался с грацией летящего оленя, ловко петляя между деревьями, резко меняя направление и ныряя под низко нависшие ветви. Упорно преследующий его Таунсенд благодаря своим длинным сильным ногам и выносливости все быстрее сокращал расстояние между ними. Они уже карабкались друг за другом по осыпающейся под ногами круче через густой кустарник и заросли сухого папоротника, цепляясь за ветки. По-видимому, парень знал здесь каждый поворот, потому что Таунсенд дважды оказывался в тупике, наткнувшись на скрытые в зарослях огромные валуны, который парень огибал или легко перепрыгивал.

Сердце Гарнера бешено колотилось, дыхание стало резким и тяжелым, а ноги словно налились свинцом. Сшитый точно по фигуре китель и узкие штаны немилосердно сковывали движения, вышитый воротник сдавливал шею, шпага колотила его по ногам и за все цеплялась. Пот капал у него со лба, струился по шее… Он жарился в собственном соку! Но каждый момент, когда он спотыкался, ударялся о дерево или, казалось, окончательно терял дыхание, только разжигал в нем решимость догнать противника. Таунсенды не сдаются! Таунсенды оборачивают бее неудачи себе на пользу. Таунсенды…

Затем чудесным образом густой подлесок сменился местом, где росли высокие сосны. На сравнительно ровной почве майор наконец перехватил своего противника. Парень услышал, что его настигают, и допустил классическую ошибку бегуна, оглянувшись через плечо. В результате он налетел на груду валежника, перекувырнулся через голову, тут же вскочил и отчаянно рванулся к зарослям высокого папоротника на опушке леса. Майор собрал все силы для последнего рывка и кинулся на парня как раз в тот момент, когда они оказались в этом густом подлеске.

Столкнувшись, они покатились вниз, хватая и колотя друг друга, пока не остановились внизу, со всех сторон окруженные мягким покровом папоротника.

Голова у Таунсенда закружилась, и он сильно потряс ею, чтобы прийти в себя. Парень дернулся под ним, и он схватил его за руку своими стальными пальцами и навалился на него всем весом. Прижатый к земле, парень пытался глотнуть воздуха. Шляпа свалилась с его головы, и когда он приподнял голову, Таунсенд изумленно уставился на спутанные густые волосы… очень длинные… немного приподнятые вверх и сколотые шпильками.

Таунсенд вздрогнул от растерянности, приподнялся на одной руке и перевернул парня на спину. Тот перестал сопротивляться и вдруг резко выкинул вперед руки с нацеленными на лицо Таунсенда ногтями.

— Ну нет, подлец! — Майор схватил кисти рук в тот момент, когда они едва не коснулись его, с силой развел в стороны и прижал к земле.

Он обнаружил, что смотрит в огромные зеленые глаза с золотистыми искорками, сверкавшие злостью на покрасневшем от злости лице. Стараясь овладеть собой, Таунсенд вспомнил свои последние впечатления и перевел взгляд ниже, на извивающееся под ним тело. Увидев разорванную впереди рубашку противника, он замер. В его памяти промелькнуло еще одно воспоминание — как взлетел этот вырванный клок ткани, когда она выбиралась из-под того неуклюжего грубияна.

Так вот что тогда привлекло его внимание — промелькнувшее видение светлой круглой груди.

Она девушка! Осознание этого факта пронзило его, как молния, и взгляд его сосредоточился на нежной гладкой коже, видневшейся сквозь разорванную ткань рубашки.

— Отпустите меня, — задыхаясь, потребовала девушка. Затем стала отчаянно извиваться, касаясь нависшего над ней тела Гарнера Таунсенда. Ткань рубашки зацепилась за его золотую пуговицу и соскользнула, обнажив напряженный розовый бутон соска на гладкой круглой груди. Увидев, как глаза Таунсенда широко распахнулись, девушка снова стала вырываться.

— Не прикасайтесь ко мне!

Но в воображении он уже касался ее… повсюду. Возбужденный, он вдруг ощутил ее всю: силу вырывавшихся из его рук кистей, низковатый тембр голоса, тонкий изгиб талии. Внезапно девушка замерла под ним, и он оторвал горящий взор от ее обнаженной груди и перевел его на тонкую изящную шею, затем на раскрасневшееся лицо, окруженное спутанной массой светло-каштановых волос.

— Кто вы такая? — охрипшим голосом проговорил Таунсенд. Ожидая ее ответа, он посмотрел на ее рот. Губы девушки были полными, верхняя твердо очерчена и немного вздернута, а нижняя описывала большую полную дугу. Подчиняясь неосознанному инстинкту, он нагнул к ним голову, но вовремя опомнился и остановился.

— Дайте мне встать! — приказала девушка.

— Нет, пока вы не ответите на мои вопросы. — Он отдернул голову подальше, чтобы не чувствовать соблазнительного запаха. — Кто вы такая и какого черта делаете здесь, в лесу… — Таунсенд холодным взглядом указал на ее порванную рубашку, — в таком виде?

Девушка только упрямо стиснула губы.

— Вышли порезвиться? — ядовито подсказал он, но вдруг сам возбудился от собственной насмешки и с ужасом почувствовал прижатое к себе мягкое тело.

— Нет. — Взгляд ее мерцающих глаз был прикован к золотому эполету на кителе.

— Говорите! — приказал Таунсенд, сжимая ей запястья.

— Если бы вы не появились, он бы… — Девушка оборвала фразу на полуслове и сильно закусила нижнюю губу.

Боль от давно забытого сдерживаемого возбуждения теперь угнездилась у Таунсенда в пояснице. Вид этой прикушенной губы, соблазнительной и полной, вызвал в нем неожиданную жажду. Сейчас он думал только о том, как было бы здорово, если бы она приоткрыла губы, чтобы он мог испробовать вкус этих нежных полосок плоти, залечить эту розовую трещинку своим языком. После бешеного бега он весь горел под своим мундиром, и капли пота стекали по его шее и между лопатками.

Вдруг все его тело восстало против жестоких ограничений самодисциплины. Бурное желание и понимание возможных последствий сошлись в смертельной схватке, и победила его пылкая жажда. Сейчас он осознавал лишь тяжелые удары крови у себя в голове и нестерпимое стремление погасить охвативший его жар в соприкосновении с этой мягкой податливой плотью. Все раздражение, усталость и страдания, накопившиеся за эти недели, стремились к освобождению. И Таунсенд нагнул к девушке голову.

В тот момент, когда он коснулся ее губ своими, она внезапно словно ожила и стала бешено сопротивляться. Он инстинктивно следовал за ее движениями, и в конце концов, придавленная его большим телом, девушка устала бороться и затихла. И тогда он слегка приподнялся и овладел восхитительной упругостью и острой сладостью ее рта. Повернув голову, чтобы было удобнее, он ласкал эти плотно стиснутые губы, уговаривал их ответить на его поцелуй.

Губы девушки стали мягче, тогда как сама она лежала под ним напряженная и настороженная. Кончиком языка он стал поглаживать влажную душистую бархатистость ее губ, нежно обводя их внутренний контур. Волна за волной возникали и пронизывали Гарнера ослепляющие ощущения, подготавливая его тело к мощнейшему взрыву.

Он рискнул высвободить одну руку, положил ее на затылок девушки, пробежал пальцами по ее ушку, по влажной от пота коже, коснулся удивительно мягких рыжеватых волос. Он коснулся языком кончика ее языка и почувствовал, как она вздрогнула, и тут же напряг мускулы, ожидая ее сопротивления, но вскоре она расслабилась, приняв его поглаживания, затем неуверенно ответила ему. Ее движения были робкими и неопытными, и когда он оторвался от нее, у нее даже дыхание замерло.

Ее густые ресницы распахнулись, открыв с изумлением и в упор смотревшие на него зеленоватые глаза. Лицо ее, прежде раскрасневшееся от ярости, стало нежным и томным.

— Кто вы? — прошептал Гарнер, касаясь ее губ, а потом снова прильнул к ним с какой-то невыразимой и отчаянной нежностью.

Приподняв лицо, девушка неумело ответила ему, и, обрадованный ее реакцией, он еще раз прочувствованно поцеловал ее.

Уитни Дэниелс впервые в жизни испытывала подобные ощущения, она даже вообразить не могла, что прикосновения мужских губ и языка могут вызвать такое сладостное и томительное чувство. Его рука, до этого ласкавшая ее лицо, стала нежно поглаживать ее грудь, и, когда она коснулась сосков, Уитни с удивлением почувствовала, что они вдруг напряглись и затвердели. Казалось, в ответ на эту поражающую своей интимностью ласку именно в них сконцентрировались ее самые интенсивные ощущения.

— Впрочем, не важно, кто вы, — сквозь сумбур чувств донесся до нее его голос. — Так даже лучше.

Его слова проникали в ее мозг, и она беззаботно отдавалась очарованию низкого волнующего голоса, не улавливая их смысла. Он успокоился, расслабился и откинулся назад, опершись на колени, возвышаясь над нею своим крупным телом.

Вместо тепла его обнаженной груди и пылающего лица Уитни коснулся холодный осенний ветер, и вместе с ним пришло отрезвление. Она вдруг с удивлением и испугом увидела синий китель с золотыми пуговицами и эполетами. Это солдат! Солдат федерации! Мысли вихрем проносились у нее в голове, тогда как он стал расстегивать одну за другой эти блестящие пуговицы на кителе.

— Скоро, барышня, я узнаю о вас все, что нужно, — глухо пробормотал Гарнер Таунсенд, подрагивая от желания. Расстегнув последнюю пуговицу, он ухватился за полы кителя и начал его стаскивать. Когда китель сполз к локтям, девушка оперлась на руки, медленно вытащила ногу из-под его расставленных колен… и в следующий момент нанесла удар…

О Господи! Словно мул лягнул его своим проклятым копытом!

У Гарнера вырвался протяжный стон.

Все в нем словно остановилось — дыхание, ощущения, ток крови… Он дико вздрагивал от пронизывающей боли в мошонке, обхватив себя и раскачиваясь из стороны в сторону. Тем временем, настороженно следя за ним, девушка выбралась из-под него. Он протянул руку, пытаясь ее схватить, но она попятилась, затем круто повернулась и умчалась прочь.

От досады Таунсенд заскрипел зубами и, закрыв глаза, опустился на землю, ожидая, когда утихнет эта невыносимая боль. Проклятая девчонка! Точно знает, куда бить. Черт побери, она могла искалечить его на всю жизнь!

Но вскоре сердце возобновило свои толчки, снова стала циркулировать кровь в венах, и постепенно исчезли белые пятна перед глазами. Гарнер глубоко вздохнул и скрипнул зубами, наконец он полностью овладел собой и сел, хотя боль все еще была очень сильной.

Ф-фу! Слава Богу, он выжил и не рассыпался на части, как показалось ему в какой-то момент. И нужно надеяться, что его здоровью не нанесен непоправимый ущерб. Но ему потребуется невероятное самообладание и стойкость, чтобы забраться на лошадь, когда он вернется к… своим людям… Господи, он совершенно забыл о них, забыл о своем проклятом задании! Стоило ему кинуть только один взгляд на округлую грудь, и его вечно готовая плоть восстала, так что он забыл о времени, о долге и даже о своем имени. Черт побери… и это здесь, в проклятой глуши!

От жгучего стыда и унижения у Гарнера загорелись лицо, шея и даже уши. С трудом встав на ноги, он пошатнулся, глубоко вздохнул и побрел в обратную сторону, благодаря Бога за то, что еще способен определить нужное направление. По крайней мере он здесь не заблудится.

Каждое движение доставляло боль его телу и гордости. Он старался уменьшить физические страдания, шагая как можно шире. Но для его уязвленного самолюбия облегчения не было. С каждым мучительным шагом в нем все больше распалялась ярость, подогревая его решимость выжать из своего ничтожного положения хоть какую-нибудь выгоду, а может, и отомстить. Он перевернет вверх дном это логово предателей-плебеев, задаст им хорошую взбучку и отыщет проклятую девчонку, которая лягается, как мул. Скоро она пожалеет, что осмелилась вести себя так с Гарнером Таунсендом.

К тому времени когда Гарнер перевалил хребет и остановился передохнуть, он был совершенно измучен, полы расстегнутого кителя хлопали под ветром, а на испачканные зеленью травы штаны налипли листья и ветки. Он увидел внизу Бенсона и Лексоулта, сидевших на том же месте, где он их оставил, а рядом с ними связанного парня, которого они стащили с девчонки. «Господи! — мысленно проворчал он. — Вместо того чтобы бить этого беднягу, ему стоило бы по-товарищески пожать руку! Ведь ему тоже грозил этот дикий удар ногой».

— Вы его поймали, майор? — Бенсон вскочил с земли и в замешательстве уставился на беспорядок в мундире своего командира.

Их открытые рты заставили Гарнера опустить взгляд, и он поспешно застегнул китель.

— Я узнал все, что нужно. А его необходимо допросить! — Он указал на Чарли, который, приходя в себя после схватки, потряхивал головой. — Поставьте его на ноги и отведите к отряду. Я хочу до темноты найти это проклятое поселение и разбить там бивуак.

— Есть, сэр.

Лексоулт и Бенсон поставили Чарли на ноги и подтолкнули своими мушкетами. Следуя за своим хмурым командиром, они обменялись понимающими взглядами, и Бенсон осмелился тихо подсказать Таунсенду, что у него в волосах застрял лист папоротника.