Глубокое чувство печали охватило Сиренити, когда она просматривала обширный архив, хранившийся у Эмброуза в подвале. У человека был такой талант, думала она. Но вечная борьба с бутылкой и характер, мешавший нормальным отношениям с окружающими, поставили под угрозу его художнический дар. Перед Сиренити предстали свидетельства его постоянных неудач. Шестнадцать картотечных ящиков, набитых непроданными фотографиями.

И соответствующими негативами.

К счастью, Эмброуз систематизировал материалы по времени, чаще всего объединяя работы трех-четырех лет. В этих пределах он располагал все в алфавитном порядке. Сиренити вытянула один из ящиков, где были собраны материалы Эмброуза за последние три года, и стала искать себя. Как она и ожидала, папки находились в прежнем идеальном порядке.

Она нашла папку с этикеткой «Мейкпис, Сиренити» почти моментально. И уже собиралась заглянуть туда, как вдруг у нее над головой раздались чьи-то шаги по деревянному полу. Она замерла на месте.

— Сиренити?

Из-за толстого деревянного перекрытия подвала ее имя прозвучало глухо, но не узнать этот низкий, глубокий голос было невозможно. Наверху был Калеб.

Сиренити не знала, радоваться ей или сердиться. Именно в этом и заключалась одна из проблем, образовавшихся у нее с Калебом за последнее время, подумала она. Он вызывал в ней смешение противоречивых чувств.

— Я здесь, внизу. В подвале. — Она торопливо выхватила из папки единственный большой конверт, который там был, сунула его под мышку и задвинула ящик.

Гулкие шаги Калеба приблизились к двери в подвал. Через секунду он появился наверху лестницы.

— Я должен был догадаться, что вы попытаетесь сделать что-то в этом роде. Скажите, просто ради того, чтобы удовлетворить мое праздное любопытство: законы о взломе и проникновении здесь, в Уиттс-Энде, не такие, как в Сиэтле?

— Откуда мне знать? — Сиренити решила, что в этот момент она испытывает чувство раздражения. Крайнего раздражения. — У меня не было возможности сравнить кодексы. Как свободная духом дочь вселенной, я не ощущаю нужды обращать много внимания на законы, созданные людьми.

— Удобная философия. — Калеб начал спускаться вниз. — Вы нашли фотографии?

Она вздрогнула.

— Откуда вы знаете?

— Я, возможно, и не сын вселенной, но все-таки не идиот.

Она крепко прижала к себе конверт и со злостью уставилась на Калеба.

— Я, знаете ли, не краду их. Они принадлежат мне. Эмброуз как-то сказал, что если они мне когда-нибудь понадобятся, то я могу их взять.

— Ну да? — Взгляд Калеба переместился на конверт у нее под мышкой. — И что же вы собираетесь с ними сделать?

— Не знаю. Порвать и выбросить, наверно. — Она смотрела на него, сдвинув брови. — Они и так уже причинили мне достаточно неприятностей.

— Помнится, вы говорили, что это произведения искусства.

— Да, произведения искусства. Но оказалось, что они еще и источник неприятностей. Поэтому я собираюсь от них отделаться. Мне самой они определенно не пригодятся.

На лице Калеба мелькнуло задумчивое выражение.

— Надеюсь, вы понимаете: то, что фотографии нашлись здесь, заставляет предположить, что шантажировал вас все-таки Эстерли. Теперь совершенно ясно, что он никому не отдавал и не продавал этих негативов.

— Да, я знаю. — Сиренити ощутила еще один наплыв печали. — Но все равно не могу поверить, что Эмброуз поступил бы так. Наверно, у него были некие причины.

— Черт побери, вы готовы найти оправдание для самого сатаны. — Калеб остановился на нижней ступеньке, огляделся и тихонько свистнул. — Я вижу, Эстерли любил хорошее фотооборудование и пользовался в работе, похоже, только самым лучшим.

— Эмброуз страстно любил свою работу.

— Да, разумеется. Настоящий художник. А теперь давайте убираться отсюда.

Сиренити холодно усмехнулась.

— Вам наверняка ни к чему, чтобы вас видели выходящим отсюда вместе со мной? Если нас поймают, вы можете оказаться замешанным в мои криминальные действия.

— Мне, как вашему партнеру и консультанту, придется пойти на такой риск. Это, видите ли, входит в мою работу. Пошли, Сиренити.

Теперь это ее искренне забавляло.

— Вам на самом деле неприятно находиться здесь?

— А что в этом странного? Там, откуда я родом, за такое арестовывают.

— Расслабьтесь, Калеб. Эмброуз был моим другом. Он не был бы против моего прихода. — Сиренити направилась к лестнице. — Но теперь и я готова уйти. В этом подвале какая-то гнетущая атмосфера.

Она была уже в двух шагах от того места, где на нижней ступеньке ее нетерпеливо дожидался Калеб, когда услышала приглушенный звук автомобильного мотора.

— Проклятие, — пробормотал Калеб. — Там кто-то приехал.

— Может, это просто Джесси или кто-нибудь еще из Уиттс-Энда, — сказала Сиренити, надеясь, что так оно и есть.

— Что, если это кто-то из родственников приехал забрать его вещи? Или полиция? Если не возражаете, то мне не хотелось бы быть схваченным за руку, когда я выношу какие-то вещи из дома умершего человека. — Калеб бегом вернулся наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и быстро закрыл дверь в подвал Потом он опять спустился вниз, схватил Сиренити за руку и заставил прижаться к стене.

— Да вы что? Что это вы делаете? — выдохнула Сиренити.

— Тихо. — Калеб щелкнул вторым выключателем, который находился у подножия лестницы. Подвал моментально погрузился в сплошную темноту. — Если нам по-настоящему повезет, то визитер, кто 6ы он ни был, просто уедет.

— Я уверена, что это кто-то знакомый, — недовольно сказала Сиренити.

— Ни слова больше, — прошептал ей на ухо Калеб. Теперь Сиренити на самом деле почувствовала страх, несмотря на свое храброе заявление, что беспокоиться не о чем. Она услышала, как наверху открылась входная дверь. Шаги быстро пересекли комнату.

Кто бы это ни был, он или она, похоже, этот кто-то знает, куда пришел, подумала она. Значит, кто-то из друзей Эмброуза. Джесси, может быть.

Она уже хотела было поделиться своим умозаключением с Калебом и сказать ему, что причин для тревоги нет, когда услышала, как шаги прозвучали прямо у нее над головой и направились к двери, ведущей в подвал. Она беззвучно застонала и толкнула Калеба локтем. Она надеялась, он понимает, что спрятаться здесь негде, если кто-то наверху откроет эту дверь.

— Проклятие, — пробормотал Калеб. — Похоже, придется действовать по обстоятельствам. Попробуйте держаться как ни в чем не бывало. Просто старая приятельница наводит порядок или что-то в этом роде.

— В самом деле, Калеб, вы слишком сильно беспокоитесь.

— А мы, консультанты высокого класса, всегда беспокоимся. За это нам и платят такие высокие гонорары.

— Когда же вы перестанете, наконец, говорить о ваших безобразных гонорарах?

— Эта тема мне очень близка и дорога. Так, давайте это сюда. — Он выхватил конверт у нее из-под мышки.

— Калеб, это мое.

— Я потом вам отдам. — Он снова щелкнул стенным выключателем. Верхняя лампочка осветила комнату без окон. — Ладно, начинаем наступление. Ведите себя так, будто у нас есть полное право здесь находиться.

— Это так и есть. В некотором смысле.

Наверху лестницы открылась дверь. Показался какой-то мужчина.

— Что за черт? Кто там внизу?

— А вы кто такой? — спросил Калеб тоном того естественного высокомерия, которое люди склонны связывать с полицейскими и другими облеченными властью фигурами. — Это частная собственность.

Незнакомец наверху заметно вздрогнул и неуверенно посмотрел вниз.

На вид ему было под шестьдесят, он был худой и жилистый, с узким лицом курильщика и глубоко посаженными глазами. Одет он был в старый свитер и брюки и выглядел беспокойным, дерганым человеком, живущим в основном за счет нервной энергии. Он был явно встревожен тем, что в подвале кто-то есть. Его рот открылся, закрылся и опять открылся.

— Нет, минуточку, черт возьми, — громко сказал он наконец. — Я имею право здесь быть.

— Привет, — сказала Сиренити. Краем глаза она заметила, что конверт с ее фотографиями исчез во внутреннем кармане куртки Калеба. — Мы не хотели испугать вас, извините. Вы член семьи?

— Семьи? — Человек уставился на нее. — Какой семьи?

— Семьи Эмброуза, — мягко объяснила Сиренити. — Извините нас за вторжение. Мы не знали, что у него были близкие родственники. Он никогда ни о ком не упоминал.

— Я не родственник, я друг. — Мужчина запнулся. — Я хочу сказать, я был его другом. Meня зовут Галлахер Файрбрейс. Я фотограф из Сиэтла. Я знаю, то есть знал Эмброуза очень давно. Вчера вечером мне позвонил один знакомый фотограф из Буллингтона и сказал, что слышал, будто произошел несчастный случай. Вот я и приехал узнать, не могу ли быть чем-то полезен.

— Калеб Вентресс, — с легкостью представился Калеб, словно ему было не привыкать, чтобы его заставали прячущимся по чужим подвалам. — А это Сиренити Мейкпис. Она тоже дружила с Эмброузом. Мы зашли немного прибраться.

— Понятно. — Галлахер взглянул на Сиренити верху вниз. — Вы правы. У Эмброуза нет родственников.

— Интересно, кто все это унаследует? — задала вопрос Сиренити.

— Понятия не имею. — Глаза Галлахера прошлись по массе дорогого оборудования, сложенного в подвале — Он был должен мне кучу денег.

— Да? — Калеб внимательно наблюдал за ним.

— По всей вероятности, он у многих поназанимал денег. — Галлахер тяжело вздохнул. — Он был чертовски хорошим фотографом. Жаль только, что не справился с собой в личном плане. Выпивка как раз и сгубила его дело.

— Похоже, выпивка постепенно губила у Эмброуза все, — тихо произнесла Сиренити.

— А под конец убила и его самого. — Галлахер стал медленно спускаться. — Удивляться тут, видно, не приходится. Но все-таки это был мой приятель, брат-профессионал, и я вроде как надеялся, что он все-таки бросит пить. Ну, теперь-то поздно об этом рассуждать. Интересно, что будет со всем его оснащением. Знаете, он истратил на него целое состояние. В том числе и кучу моих денег.

— Здесь и в комнате наверху действительно есть несколько по виду довольно ценных вещей, — заметил Калеб.

— Эмброуз не очень-то интересовался людьми, но в фотооборудование был просто влюблен, — сказал Галлахер. — Дурачок несчастный. Он всегда был так уверен, что стоит только купить новый фотоаппарат или осветительный прибор по последнему слову техники, как его дела сразу же придут в порядок.

Сиренити нахмурилась.

— Я до сих пор как-то не очень задумывалась над этим, но Эмброуз, должно быть, действительно потратил кучу денег на оборудование за все эти годы.

— Мне вы можете не говорить. — Галлахер удрученно усмехнулся. — Одному Богу известно, сколько я ему передавал. И кто знает, кого еще он уговорил одолжить ему несколько баксов.

— Наверно, его подруга Джесси давала ему что-то, — сказала Сиренити. — Я знаю, Джулиус давал ему немного денег время от времени. И Монтроуз, и Куинтон. Да и я, если на то пошло.

— Сколько бы кто ни давал ему, ему всегда нужно было еще и еще, — продолжал Галлахер. — Haдо прямо сказать, парень доил кого мог. И все-таки было в Эмброузе что-то такое, что невольно вызывало к нему симпатию, правда?

— Правда, — откликнулась Сиренити. — Это его страсть к работе, я полагаю. На нее люди и реагировали.

— Наверно, так оно и было. — Галлахер помолчал. — У Эмброуза был талант. Но в Сиэтле он прославился тем, что слишком часто являлся на съемки пьяным, и это каждый раз ставило на нем крест. Он перебрался сюда, в Уиттс-Энд, и практически стал недосягаем для всех нас. Но все же, когда я услыхал, что случилось, то решил приехать и проверить, правда ли это.

— А может, и разжиться кое-чем из фотооборудования, которое собрал Эстерли? — предположил Калеб. — По приблизительной прикидке я бы сказал, что, например, объектив «Никон» — вон тот, на последнем в ряду ящике, — стоит где-то тысячу, а то и полторы.

— Э, послушайте, — рассерженно начал Галлахер. — Я же сказал, он был мне должен деньги. Кучу денег. Я имею право получить долг так или иначе.

— Возможно, у окружного шерифа найдется, что сказать по этому поводу, — предположил Калеб. — Если не появятся ближайшие родственники или наследник, чтобы заявить права на эту хижину со всем содержимым, то имуществом покойного распорядятся власти штата.

Галлахер сжал губы в тонкую, недовольную линию.

— Да, наверно, так.

— Можете не сомневаться. — Калеб взял Сиренити под руку и стал решительно взбираться по лестнице. — Думаю, нам всем пора идти. Похоже, здесь особенно прибирать нечего.

Сиренити посмотрела на Галлахера, когда она и Калеб достигли верхней ступеньки.

— Мы, наверно, скоро устроим поминки по Эмброузу. Я могла бы позвонить вам и сообщить время и место.

— Спасибо, но я завтра уезжаю в Портленд на съемку, — сказал Галлахер. — Годовой отчет для крупной фирмы. Буду занят несколько дней.

— Понимаем. Дело прежде всего. — Калеб выключил свет и закрыл дверь в подвал. Потом насмешливо-вежливо наклонил голову.

— После вас.

Галлахер бросил последний, разочарованный взгляд на закрытую дверь подвала и пожал плечами. Потом впереди всех прошел через комнату и вышел на крыльцо.

— Пока. — Спускаясь по ступенькам и направляясь к невзрачному зеленому седану, Галлахер вынул из кармана пачку сигарет.

— Будьте осторожны, — машинально крикнула ему Сиренити.

Галлахер рывком открыл дверцу.

— Проблем вроде бы не должно быть. Туман наконец рассеялся. — Он сел за руль и захлопнул дверцу.

Когда Галлахер включил двигатель и задним ходом тронул с места, на дорожку въехала еще одна машина — не первой молодости «шевроле».

— Для покойника у Эстерли определенно что-то многовато посетителей нынче утром, — пробормотал Калеб.

— Это Джесси Бланшар, — объяснила ему Сиренити. — Эмброузу она была ближе, чем кто-либо друтой.

Джесси, строго и артистически элегантная женщина в возрасте сорока девяти лет, вышла из машины. Она была одета, как всегда, во все черное: свитер, джинсы и высокие сапожки. Поверх этого на ней была черная куртка, а длинные пальцы рук были унизаны серебряными кольцами с бирюзой.

Этот стиль, который Джесси очень давно довела до совершенства и никогда не меняла, подчеркивал ее черные с серебром волосы и экзотические черты лица. Она обернулась и посмотрела вслед зеленой машине. Потом взглянула на Сиренити.

— Кто это был? — спросила Джесси. Голос у нее звучал с хрипотцой.

— Его зовут Галлахер Файрбрейс. Сказал, что был приятелем Эмброуза, — объяснила Сиренити.

— Файрбрейс. — Джесси сдвинула брови. — Кажется, Эмброуз упоминал это имя время от времени. Он ведь из Сиэтла, да?

— Очевидно. — Сиренити сбежала с крыльца и обняла Джесси. Джесси казалась усталой, но спокойной, почти смирившейся с судьбой. — С тобой все в порядке?

— Нормально. — Джесси улыбнулась ей усталой улыбкой. — Какая-то часть меня всегда знала, что все так и кончится. Бедный Эмброуз никак не мог расстаться с бутылкой более или менее надолго, чтобы привести свою жизнь в порядок. Но в последнее время я действительно стала позволять себе думать, что на сей раз это и правда может ему удаться. Он очень старался.

— Мы все надеялись, что ему это удастся, — мягко произнесла Сиренити.

— Да. — Джесси посмотрела на Калеба. — Bы должно быть, новый деловой консультант Сиренити. Вы тот, кто ночевал в коттедже Джулиуса.

Калеб криво усмехнулся.

— Вот что значит маленький городишко, не так ли? Ничто не остается незамеченным. Я Калеб Вентресс.

— Жаль, что Эмброузу не довелось встретиться с вами, — сказала Джесси.

Калеб поймал взгляд Сиренити.

— Я бы и сам не возражал переброситься с ним парой слов.

Сиренити поспешила переменить тему разговора. Сейчас было не время и не место обвинять Эмброуза в шантаже.

— Ты не знаешь, что будет с вещами Эмброуза, Джесси?

Джесси посмотрела на нее с удивлением.

— Он все оставил мне.

— Эстерли оставил завещание? — резко спросил Калеб.

Джесси кивнула.

— В прошлом году он съездил к адвокату в Буллингтон и составил его. У Эмброуза был как раз такой период, когда он убедил себя в том, что его талант так и не будет признан при жизни.

— И он стал надеяться на чуточку посмертной славы, так? — спросил Калеб.

Джесси вздохнула.

— Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы привлечь к его работам внимание критиков. Он определенно этого заслуживает. Он действительно был очень талантлив. Просто жаль, что он… ну да ладно. Сейчас поздно говорить об этом, не так ли?

— Эстерли оставил вам все? — спросил Калеб. — И коттедж, и все свое фотооборудование?

— Да. Как только я вывезу вещи Эмброуза, думаю передать дом агенту по недвижимости в Буллингтоне. Пусть сдаст или продаст его. Мне в общем-то все равно. Фотооборудование я, наверно, попробую продать. Может, дам объявление в буллингтонской газете.

— Вам лучше присматривать за оборудованием, пока оно не продано, — серьезно сказал Калеб. — Похоже, что им очень интересуются.

Глаза Джесси слегка округлились.

— Что вы хотите этим сказать?

— Кажется, мистер Файрбрейс думает, что имеет какие-то права на него, потому что, как он говорит, давал Эмброузу деньги в долг все эти годы, — пояснила Сиренити.

Джесси оглянулась через плечо в направлении, где исчез Галлахер.

— Зная Эмброуза, я ничуть не удивлюсь, что он умep, будучи должен деньги многим людям. Если мистер Файрбрейс захочет связаться со мной, то, может быть, мы как-то это уладим.

— Только если он сможет представить доказательства того, что действительно одалживал Эстерли деньги и долг не был возвращен, — решительно заявил Калеб. — Удостоверьтесь, что у Файрбрейса есть подлинные долговые расписки за подписью Эстерли, прежде чем согласитесь передать ему какое-то оборудование.

Джесси слегка улыбнулась.

— Вы определенно бизнесмен, не так ли?

— Это то, чем я занимаюсь.

Джесси пожала плечами.

— Спорный вопрос здесь вряд ли возникнет. Эмброуз был одержим сохранением всего, что касалось его работы. Если он занимал у Файрбрейса деньги на фотоаппаратуру, то можете не сомневаться, что в одном из этих ящиков найдется документальное тому подтверждение.

— Кстати говоря, — сказала Сиренити, — я за шла сюда за негативами тех фотографий, для которых ему позировала в прошлом году весной. Я точно не знала, к кому перейдут все его вещи, вот и подумала, что лучше их взять, пока не явились родственники.

— Ну и правильно. Ты нашла их? — спросила Джесси.

— Нашла.

— Прекрасно. Они, разумеется, твои. Эмброуз всегда говорил, что ты можешь взять их, если захочешь. Я бы никогда не послала их на выставку без твоего разрешения.

— На выставку? — Калеб, казалось, был поражен. — Надеюсь, что нет, черт побери!

Джесси улыбнулась.

— Эти фотографии, безусловно, относятся к лучшим работам Эмброуза. Вы их видели?

— Нет. — Калеб искоса взглянул на Сиренити. — Еще не видел.

— Уговорите Сиренити показать их вам, — настаивала Джесси. — Вы сразу поймете, что я имею в виду. Временами Эмброуз был просто гениален. Эти снимки Сиренити были сделаны в один из таких периодов подъема. Он назвал эту серию «Весна». Думаю, он намеревался также запечатлеть ее в образах Лета, Осени и Зимы, но руки до этого у него так и не дошли.

— За что мы можем ему быть лишь благодарны, — пробормотал себе под нос Калеб.

— Калеб не любитель художественной фотографии, — сказала Сиренити.

— Правда? — Джесси как-то странно взглянула на Калеба.

— Джесси, если нормально будет оставить тебя здесь одну, — быстро заговорила Сиренити, — то мы, пожалуй, пойдем. Мне надо быть в магазине. Дай мне знать, если тебе потребуется помощь в сортировке вещей Эмброуза.

— Ладно. — Джесси наклонила голову и сторону Калеба. — Приятно было с вами познакомиться, Сиренити говорит, вы собираетесь сделать великое дело для нашего маленького городка.

— Это еще будет видно, — холодно заметила Сиренити. — Ты ведь знаешь, что говорят о самых лучших намерениях. — Она сунула руки в карманы куртки и зашагала по дорожке.

— До свидания, Джесси, — вежливо попрощался Калеб. — Уверен, что мы скоро снова увидимся.

— Обязательно. — Джесси стала подниматься по ступенькам крыльца.

Сиренити слышала, как у нее за спиной хрустит гравий — Калеб шел следом за ней к дороге. Она не оглядывалась. Он догнал ее тремя широкими шагами. Сиренити протянула руку.

— Я возьму конверт, если не возражаете, — отрывисто произнесла она.

Поколебавшись, Калеб полез внутрь куртки за конвертом. Он медленно вытащил его, но не отдал ей, а продолжал держать.

— Сиренити, я хотел бы кое о чем поговорить.

Она нетерпеливо щелкнула пальцами.

— Пожалуйста, отдайте мои снимки.

— Я все это время думал о ваших фотографиях, — осторожно сказал Калеб.

— Неужели? И что же именно вы о них думали?

— Я хотел бы их увидеть.

— Только через мой труп. — Сиренити не убирала протянутую руку.

Выражение лица Калеба стало мрачным.

— Ладно. Раз вы так хотите. — Он отдал ей конверт.

— Спасибо. — Сиренити сунула конверт под мышку и продолжала идти.

— Сиренити?

— Да?

— Можете ли вы представить себе такие обстоятельства, при которых вам было бы удобно показать мне эти фотографии?

— А зачем вам их видеть?

— Не знаю. — Калеб продолжал смотреть прямо перед собой на дорогу.

— Неужто в вас пробудился нездоровый интерес? — ехидно спросила она.

Выражение его лица было непроницаемым.

— А вы как думаете?

— Я не знаю, что мне думать. Пару дней назад вы буквально взбесились, узнав о существовании этих фотографий. Теперь вы говорите, что хотите их видеть.

— Вы можете просто ответить на мой вопрос? — тихо спросил он.

Она немного подумала.

— Вы хотите знать, могу ли я вообразить какие-то обстоятельства, при которых я бы спокойно могла показать вам эти фотографии? Ну, может, и могу. То есть, говоря гипотетически.

— Что это за обстоятельства?

— Ну, говоря гипотетически, я могла бы их вам показать, если бы почувствовала, что могу доверять вам.

— Если бы почувствовали, что можете мне доверять. — Калеб резко остановился посередине пустой дороги и схватил Сиренити за руку, вынуждая и ее остановиться. — Вы что, хотите сказать, что не доверяете мне? Это же чертовски оскорбительно слышать, леди. В деловых кругах у меня такая репутация, которой нет ни у кого. Спросите любого, кто когда-нибудь имел со мной дело. Спросите кого угодно. Никто, ни один человек, никогда еще не обвинял меня в ненадежности.

Сиренити была поражена силой его реакции на ее замечание. Но одновременно почувствовала и раздражение.

— О, я не сомневаюсь, что вы абсолютно надежны когда речь идет о том, как вы ведете дела. Ваши контракты наверняка не оставляют никаких лазеек, и вас, очевидно, никогда не обвиняли в мошенничестве. Ho я говорю о возможности доверять вам в личном плане.

— Черт возьми, Сиренити, мне это очень не нравится. Я не лгу.

— Если это вам так сильно не нравится, то вы вольны уехать из Уиттс-Энда в любое время. Никто не собирается вас удерживать.

Калеб отпустил ее руку. Он двинулся вперед, и в его шагах было что-то гневное и угрожающее.

— Вы нарочно хотите все осложнить, не так ли?

— Осложнить? — Сиренити ускорила шаг, чтобы догнать его. — Калеб, я не понимаю, что здесь происходит. Что вы от меня хотите после всего, что между нами произошло?

— Разве не ясно? Хочу, чтобы вы дали мне еще один шанс.

— Но вы и так получаете ваш второй шанс, — возразила она. — Похоже, что я не могу вам в этом помешать. Как вы говорите, мне от вас не отделаться, и вы остаетесь моим консультантом, хочу я этого или нет.

— Я говорю сейчас не о деловой стороне всего этого. Я это говорю в личном плане.

Вопреки своей настороженности и глубокой неуверенности Сиренити вдруг ощутила трепет радостного возбуждения и надежды. Она крепко сжала конверт.

— В личном плане?

— Послушайте, давайте попробуем быть чуточку честными оба, идет? — спокойным тоном сказал Калеб. — Нас обоих тянет друг к другу. Мы оба более или менее признали это, когда я поцеловал вас у себя в офисе. Если припоминаете, вы ответили на мой поцелуй. Я прекрасно знаю, что вы хотите меня не меньше, чем я хочу вас.

Сиренити вся внутренне напряглась.

— Мне как-то не очень хочется связываться с человеком, которому пришлось бы сильно сосредоточиваться, чтобы не думать о нескольких моих фотографиях каждый раз, когда он будет целовать меня.

— Готов признать, что новость об этих снимках в первый момент меня ошеломила, но потом у меня была возможность успокоиться. Я знаю, что вы не…

— Не кто? — Ей вдруг стало очень любопытно.

— Я знаю, что вы не относитесь к такому сорту женщин, которые намеренно позируют для грязных снимков. Я не сомневаюсь, что вы поверили Эстерли, когда он уговаривал вас позировать ему ради искусства.

— Ну, мистер Вентресс, ваше великодушие просто потрясает. Не знаю, что и сказать.

— Скажите «да». — Калеб опять остановился и стал изучающе всматриваться ей в лицо с неистовым блеском в глазах. — Скажите, что дадите мне шанс доказать, что вы можете снова доверять мне в личном плане. — Он остановился на секунду, словно готовясь прыгнуть с обрыва в бушующее море. — Пожалуйста.

И такая страстная мольба прозвучала в одном этом пожалуйста, что Сиренити сдалась. Она встретилась с Калебом глазами, и на малую долю мгновения eй показалось, что она уловила след какого-то глубокого, темного чувства, всплывшего к самой поверхности. И на этот раз он дотянулся, коснулся ее каким-то очень личным, необъяснимым образом, и она не могла противиться этому контакту. Она была вынуждена тоже коснуться его.

— Ладно, — мягко сказала она.

На лице Калеба промелькнуло облегчение. Но оно вспыхнуло и исчезло так же быстро, как и то, другое, более таинственное чувство. Он нахмурился.

— Ладно? И это все, что вы можете сказать?

— А что еще надо говорить? — Она улыбнулась ему загадочной улыбкой. — Уиттс-Энд ведь и существует для тех, кто хочет получить еще один шанс. Это практически девиз городка. С моей стороны было бы упущением в смысле гражданского долга не дать вам возможности доказать, что вы совсем не тот надутый, нетерпимый и негибкий сукин сын, каким кажетесь.

— Это очень порядочно с вашей стороны, мисс Мейкпис, — пробурчал он. — Давайте заключим сделку. Когда вы покажете мне эти фотографии, я буду знать, что вы мне доверяете. Идет?

Немного поколебавшись, Сиренити пожала плечами.

— Идет. Но решение принимаю я. Договорились?

— Вы жестко ведете переговоры.

— Я беру уроки у эксперта.

Спустя сорок минут, оставшись одна в своем крохотном офисе, устроенном в заднем помещении магазина, Сиренити открыла конверт, который взяла из архива Эмброуза.

Она перевернула его и вытрясла оттуда три снимка. Посмотрела на них без особого интереса, так как уже видела раньше. На снимках она полулежала и сидела на крупном валуне у ручья. Эффектное освещение создавало впечатление иновселенности. Сами фотографии ее не беспокоили.

Обеспокоило ее то, что негативов в конверте не было.