Билли вела себя так, словно он был какой-то профессиональный убийца, растлитель малолетних, человек, занимающийся вивисекцией, в бешенстве думал Вито, торопясь на ранний завтрак, о котором договорился вчера. Он гнал машину быстрее обычного. На светофорах с трудом различал цвета: глаза застилал туман, в голове ухало. Такого тяжелого похмелья он еще не помнил. Ну даже если он забыл рассказать ей о Джиджи, что с того? Да есть масса вещей, о которых он еще не успел ей сказать и никогда не скажет. Ну ладно, это было необдуманно с его стороны, можно назвать это беспечностью, ситуация действительно ужасно неловкая, но это же не какой-то злостный поступок или намеренный обман, он же не перекладывает свои проблемы на кого-то другого, он просто был слишком занят. Как все мужчины, занят делом, самым важным для него делом на свете. Почему, черт возьми, ни одна из его знакомых женщин не может понять слово «занят»?

Вито попытался взглянуть на создавшееся положение со стороны, но это ему не удалось. Да, сказал он себе, он платит слишком высокую цену — что еще унизительнее, поскольку это неизбежно, — за то, что женился на богатой женщине. Когда весной прошлого года они познакомились на Каннском кинофестивале и так неожиданно влюбились друг в друга, когда, несмотря на свои убеждения, он позволил Билли уговорить его жениться, он преследовал только одну цель — удовлетворение своей похоти. Да, факты — упрямая вещь: его способность сопротивляться и здравый смысл отступили под напором жаждущей плоти. Он слишком хорошо помнил, как дал Билли убедить себя в том, что если бы был так же богат, как она, то их брак был бы вполне обычным. Конечно, черт побери, он был бы обычным. И таким бы и оставался! Но за эти десять месяцев, с первого дня их жизни вместе, когда они почти все время занимались его «Зеркалами», в их отношениях возникло и сформировалось нечто такое, чего он — сознательно или бессознательно — не замечал, не замечал до сегодняшнего утра, когда не замечать этого стало уже невозможно.

Только сегодня утром, подумал Вито, он вдруг со всей ясностью осознал, что живет в великолепном доме, который смог бы себе позволить, только если бы принадлежал к гигантам кинобизнеса еще старых времен; живет в доме, даже недельное содержание которого обходится в огромную сумму, и он к ней не имеет никакого отношения, а о величине ее не может даже догадываться. Прислуга, включая второго повара, в чьи обязанности входило готовить еду только для персонала, который живет в специально отведенном для него крыле, оплачивалась Билли, так же как и счета из ресторанов, от цветочников, счета за развлечения, билеты при разъездах, страховка, даже химчистка. Чьи-то невидимые руки каждый день заливали бензин в его машину и содержали ее в безукоризненном состоянии. Он даже не помнит, когда в последний раз заезжал в аптеку и платил за лезвия для бритья. Они с Билли так недавно женаты, что еще не представили даже налоговую декларацию, а поскольку его доходы в этом году составили смехотворную сумму, а ее исчислялись десятками миллионов, то декларация о совместных доходах, которую они должны подписать в следующем месяце у нее в бухгалтерии, будет просто-напросто фарсом, разыгрываемым лишь в угоду ее прихоти. Они ведут такой роскошный образ жизни, в котором учтено все до мелочей, лишь потому, что она так хочет, с горечью признал Вито. Хочу — вот ее второе имя. Еще тогда, когда она впервые попросила его жениться на ней, он заявил, что их брак невозможен, потому что это означает, что они будут жить по ее правилам, а не по его. Когда же он позабыл об этом? Неужели он так быстро привык к жизни, которой живет теперь? И когда же он смирился с негласным, но ощущавшимся во всем, правлением Билли?

Сегодня утром он почувствовал его в полной мере. Ее гнев не знал границ, словно она была королевой, а он — предавшим ее вассалом. Неужели она не понимает, что его давнишний брак с Мими О'Брайен, матерью Джиджи, был всего лишь мимолетным увлечением? Да, конечно, результатом их быстротечного романа явился ребенок, но ведь она сама пожелала оставить его, он же никогда не хотел ребенка. Спустя несколько месяцев после того, как этот брак, о котором он так быстро пожалел, все-таки состоялся, она объявила о своей беременности. И тогда же он сказал ей, что темп его жизни совершенно не позволяет ему заводить детей. Он убеждал ее, что это невозможно, абсолютно исключено, что с ее стороны это будет величайшей ошибкой. Но она со своим проклятым ирландским упрямством настояла на своем, считая, что ребенок продлит их союз. И все. Несмотря на его предупреждение, что шантаж здесь не поможет. Ее желание назвать девочку именами его бабушек — Гразиелла и Джованна — также было своего рода шантажом. Все родственники Мими умерли, некому было ее образумить, и она, даже не сказав ему ни слова, мигом окрестила ребенка. Он считал это совершенно бессмысленным и даже смешным, так как и в глаза не видел ни одну из своих бабушек.

Но при разводе он по отношению к Мими вел себя правильно, более чем правильно, что бы там Билли ни думала. Развелся он лишь после того, как девочке исполнилось полтора месяца и Мими встала на ноги, и всегда платил алименты. А уж оказываясь в Нью-Йорке, заходил проведать их, если не забывал, конечно, хотя для него это было чертовски неудобно. Не то чтобы трудно, но, честно говоря, как-то некстати. Половину времени Мими проводила в разъездах с шоу, и тогда Джиджи жила в семье кого-либо из временно безработных артистов. Все они были друзья и при необходимости присматривали за детьми друг друга. Ну что ж, считал Вито, ничего особенного, обычная жизнь… Девочка росла в своего рода артистической общине, в одной большой семье, и детям там жилось совсем неплохо.

Когда сегодня он с таким трудом встал с постели, Билли была уже в полной боевой готовности. Она, наверное, и не ложилась, обдумывая, как бы обвинить его во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях всех отцов на свете. Счастье, что ему надо было мчаться из дома на этот ранний завтрак с Лью Вассерманом, а то бы и сейчас сидел и выслушивал, какие же он совершил ошибки, и так до бесконечности. И это после такого блистательного дня! Она испортила ему всю радость, все наслаждение славой, которую он заслужил, с горечью думал Вито. Он получил награду, ради которой трудился всю жизнь, он почти заключил контракт, которого так добивался, сейчас решается вся его карьера, он вырвался вперед, и будущее распахнуло перед ним свои горизонты.

Теперь он может взойти на вершину Олимпа, а Билли все испортила своими ядовитыми упреками в грехах, которые он не совершал. Она ничего не знает, а рассуждает без тени сомнения. Нет чтобы дать ему возможность хоть что-то объяснить, он и слова вставить не мог! За одну ночь она превратилась в грозного судью. Он всегда знал, что Билли может быть сукой. Впрочем, женщины все такие. Будь он проклят, но он больше не потерпит ее нотаций, вроде того, что кто-то должен взять на себя ответственность за Джиджи, даже если он сам не обладает элементарной человеческой порядочностью и не ведет себя, как подобает отцу. Все это она прошипела ему, пока он брился, вернее, пытался побриться. Безусловно, Джиджи может пожить с ними какое-то время, пока не оправится после смерти матери, а потом ее надо отправить обратно в Нью-Йорк, где она будет прекрасно себя чувствовать в какой-нибудь семье этих бродячих артистов. Она снова пойдет в школу и будет жить той жизнью, к которой привыкла. Ведь она родилась и выросла в Нью-Йорке. Но в его жизни нет места для подростков, господи помилуй! Ему навязали это отцовство, что отнюдь не означает, будто оно должно ему нравиться — тогда или сейчас. Неужели Билли считает, что может выносить решения относительно судьбы его дочери? Ей самой еще предстоит многому научиться, мрачно рассуждал Вито, заворачивая на платную обслуживаемую стоянку, и в первую очередь тому, что ее власть над ним вовсе не безгранична.

Когда на следующее утро часов в десять Джиджи проснулась и открыла глаза, на ковре рядом со своими тапочками она увидела записку: «Джиджи! Я очень рада, что ты приехала. Я буду дома весь день. Когда тебе захочется позавтракать, пообедать или еще чего-нибудь, набери 25 по интеркому (он стоит рядом на столике). Целую — Билли».

Сев на постели, Джиджи с удивлением и почтительностью разглядывала записку. Это был вполне ощутимый листок бумаги, и когда она, послюнив палец, провела им по строчкам, чернила даже размазались, так что, рассуждая логически, все остальное в комнате тоже было настоящее и реальное. Такие комнаты она видела в старых фильмах, только девушка, актриса, которая играла светскую даму, обычно была одета в шелковую или полупрозрачную ночную рубашку. В руках она небрежно держала чашку чая и маленький тостик, а на коленях у нее стоял поднос, почтительно поданный лакеем. Если бы ей до смерти не хотелось писать, она бы весь день пролежала в этой шикарной постели под обшитыми кружевами простынями с монограммами. Постель и в самом деле настоящая, да еще под балдахином из тончайшего цветастого хлопка, правда, слишком роскошная, чтобы просто спать в ней, ей бы стоять в театре, на сцене. Можно даже позвонить лакею, который наверняка где-то поблизости, подумала Джиджи, прекрасно зная, что никогда в жизни не осмелится сделать это. Но сначала то, что не терпит, и она проскакала в ванную. На ней была рваная водолазка, в которой она спала. Через несколько минут она вышла уже умытая, смутно припоминая, что вчера, кажется, принимала ванну, — значит, на утренний туалет времени тратить не придется, — и осторожно приблизилась к интеркому, с которым имела дело впервые в жизни. Как она и ожидала, телефон оказался белый. Нет, в отличие от Алисы, она не станет проглатывать содержимое никакой бутылочки с надписью: «Выпей меня», она и без того находится в Стране чудес.

— Потрясающе, Джиджи, ты уже встала! Хорошо выспалась? — неожиданно раздался голос Билли.

— Изумительно, но я ничего не помню. Я вчера действительно пила бренди или мне приснилось?

— Ты выпила совсем немножко… чуть-чуть, исключительно в медицинских целях, — виновато оправдывалась Билли.

— Надеюсь, я еще кое-что помню, но все-таки где я? И где вы? Что мне сейчас делать?

— Надень халат, и скоро я буду у тебя.

Оглядев свой старый халат, Джиджи торопливо натянула свитер и джинсы, в которых приехала. Одежда для нее ничего не значила, но халат показался ей действительно грязноватым. Приглядевшись поближе, она поняла, что он неприлично грязный. В Нью-Йорке он выглядел вполне нормально, но в золотистом свете этого солнечного утра, льющемся сквозь высокие окна и отражавшемся от стен, расписанных голубыми, белыми и желтыми цветами, на нем вдруг проступили жирные пятна, которых она раньше не замечала. И вообще все в этой великолепной огромной спальне было из другой реальности, находящейся словно в ином, совершенно невообразимом измерении. Такая неописуемая роскошь была для нее шоком, обострила ее чувства: словно до этой минуты она жила, вернее, существовала в сумеречном черно-белом мире и вдруг оказалась в суперсовременной Стране Оз. «Да, я в Стране Оз», — подумала Джиджи, испытывая легкое головокружение, но в этот момент послышался стук в дверь, и в комнату вошла Билли.

— Что из еды ты хочешь сейчас больше всего на свете? — спросила она, крепко обнимая девочку.

— Все, что угодно, я умираю с голоду, — ответила та, стараясь незаметно отодвинуть халат в сторону.

— Нет, правда, у нас есть все.

— Тогда, пожалуйста, рогалик, сливочный сыр и копченую лососину.

— Сейчас я слышу речь истинного ньюйоркца. В таком случае у нас есть не все. Давай еще раз, — рассмеялась Билли: Эллис Айкхорн всегда утверждал, что копченая лососина лучше икры.

— Кукурузные хлопья, яичницу-глазунью и поджаренный белый хлеб, годится? И апельсиновый сок, — не задумываясь выпалила Джиджи, поскольку это был самый обычный завтрак.

— Принято. — Билли сняла трубку и передала заказ Джози Спилберг, которая уже выздоровела и вышла на работу. — Пойдем, Джиджи, позавтракаем на террасе.

— А вы разве еще не завтракали?

— Я просто посижу, а Джози тем временем позвонит в «Арт-Дели» и закажет лучшую лососину, какая есть к западу от Манхэттена.

— Я не хочу, чтобы вы так беспокоились, честное слово, — проговорила Джиджи, к своему удивлению, почти не смутившись. Она часто пыталась представить, как выглядит новая жена отца, но к тому, что увидела, была совершенно не готова: рост Билли, ее захватывающая красота, неотразимое обаяние, поистине королевская манера поведения и вроде бы небрежная, но непререкаемая уверенность в себе. Таких, как Билли, Джиджи еще не встречала, но тем не менее в присутствии этой женщины она чувствовала, что здесь ей очень рады. Огромная разница между ними, казалось, не имела значения.

— Мне интересно побыть с тобой, — просто сказала Билли. Ей ужасно хотелось, чтобы Джиджи хоть немного поправилась. Конечно, в шестнадцать лет она еще растет, но даже при ее теперешнем небольшом росте девочка выглядела слишком хрупкой.

Пока Джиджи ела, она ненавязчиво задавала ей вопросы и к концу завтрака поняла, что в Нью-Йорке нет никого, кто мог бы позаботиться о дочери Вито. Джиджи никогда не видела никого из родственников отца, а из родственников матери в живых никого не осталось. Она второй год посещала бесплатную среднюю школу, и, хотя была знакома со многими парнями, романов у нее еще не было. Джиджи поведала ей, что еще ни в кого не влюблялась, за исключением Джеймса Дина в фильме «К востоку от Эдема», который смотрела пятнадцать раз. Ей нравились три-четыре семьи, в которых она жила, пока мать ездила с концертами, но ни одной из них она предпочтения не отдавала. Карту нью-йоркской подземки она знала наизусть и, кроме того, поразила Билли своими обширными познаниями в области кулинарии и насчет того, где и как покупать продукты: этим она начала заниматься по крайней мере лет пять назад, освободив от домашних обязанностей мать.

— Бродячие артисты неправильно питаются, — объясняла Джиджи. Ей было приятно, что Билли проявляет к ее любимому занятию неподдельный интерес. — У них никогда нет времени, чтобы покупать продукты и нормально готовить. Как правило, почти все они живут на кока-коле и сигаретах, как балерины. Мама всегда беспокоилась, что я не получаю правильного питания, вот я и решила, что хоть в чем-то могу помочь ей. А потом я поняла, что мне это нравится и я это умею. В Нью-Йорке я знаю много рынков, где можно купить дешевле, а вообще я знаю итальянскую, американскую и очень хорошо китайскую кухню, научилась от друзей и по книгам. Французскую кухню пока не начала, но хочу изучить. Дело в том, что даже если я не сделаю на этом карьеру, то все равно повара нужны везде. А кроме того, готовить — мое хобби.

— У тебя есть и другие увлечения? — Билли была поражена рассудительностью Джиджи.

— Люблю старые фильмы и еще — петь, хотя слух у меня не очень хороший. Я с детства слышала музыку, которую исполняют артисты, в основном из музыкальных альбомов к фильмам, действительно к старым фильмам, — музыку Роджерса, Харта, Лернера и Лоу, хорошую музыку. Знаете, в школе я больше всего люблю занятия по искусству, мне нравится рисовать.

— А ты когда-нибудь думала заняться шоу-бизнесом, Джиджи?

— Ни за что. Мама… умерла, потому что была артисткой, да и у папы жизнь не слишком сладкая. Вы же видите: он — жертва своей работы. Его жалко.

— Да, наверное, это так, — пробормотала Билли. Продумать только, Вито — жертва! Ну и обманывал же ее этот подонок!

— Он потрясающий человек, — продолжала Джиджи, подавив вздох. — Конечно, я понимаю, он должен жить здесь, здесь его работа. Ему часто приходится выезжать на места съемок, поэтому и в Нью-Йорк он приезжал, лишь чтобы повидаться со мной. Они с мамой никогда не ладили, с самого начала, я всегда это знала. Как только я подросла, мама объяснила мне, что папа очень любит меня, но у него ужасно трудная жизнь. Иногда он опаздывал переводить нам деньги, потому что в тот момент ему надо было собрать на финансирование картины, но все равно, несмотря ни на что, он приезжал ко мне. Я так рада, что все у него наконец хорошо. Наверное, это его первый настоящий дом.

— Да, наверное, — ответила Билли, понимая, что мать Джиджи создала для нее прекрасный, но ложный образ Вито, не желая, чтобы дочь догадалась, какое ничтожно малое место она занимает в его жизни. Совершенно очевидно, что для этой женщины психическое здоровье дочери было гораздо важнее ее собственных горьких переживаний и разочарований. Билли мысленно содрогнулась, представив себе жизнь матери Джиджи: годы постоянно подавляемой обиды и гнева, который невозможно сравнить с ее, Билли, состоянием после того, как Вито пулей вылетел из дома. Только необходимость защитить Джиджи давала ей силы на время забыть о нем, но этот сдерживаемый гнев всегда был при ней, он тлел, в любой момент готовый вырваться наружу. Нет, пока они с Вито хоть как-то не закончат разговор, отложенный из-за его ранней встречи, она не сможет сказать ему о ребенке.

— Я и не знала, что можно действительно жить так, как вы. — Быстро закончив есть, Джиджи огляделась вокруг. В голосе ее звучало наивное, искреннее удивление и ни единой нотки зависти.

— Знаешь… Калифорния… это как бы другой мир, — задумчиво произнесла Билли, вдруг взглянув на привычную обстановку глазами Джиджи.

Подойдя к краю террасы, Джиджи, не в силах подавить восхищенного возгласа, залюбовалась раскинувшейся перед ней панорамой — миром незнакомой ей природы и сказочной свежести. Дом стоял на самой высокой точке участка и был расположен таким образом, что с того места, где они находились, других домов не было видно. Повсюду, насколько хватал глаз, перед ней простирались тонущие в легкой дымке лужайки и кроны деревьев, и утреннее солнце словно пронизывало все это буйство зелени самых различных оттенков. В нем сквозила какая-то мягкость и полнота весеннего цветения, присущая лишь европейскому пейзажу. После того как Билли купила этот очаровательный, но несколько неуклюжий старый особняк из белых кирпичей, обвитых диким виноградом, и довольно лесистый, но запущенный участок, ей удалось убедить величайшего мастера паркового дизайна Рассела Пейджа взяться за перепланировку ее огромной, в четыре с половиной гектара, территории и разбить на ней гармонично сочетавшиеся сады, отвечающие ее настроению. Об этом англичанине ходили легенды, а фраза, что «он талантливее самого господа бога, только в два раза страшнее», вполне себя оправдывала. Было перекопано и перенесено множество тонн земли, гигантские краны доставили взрослые деревья, и спустя некоторое время, словно по мановению волшебной палочки, вокруг появились леса и разделенные просеками оливковые рощи; ручейки, романтические водопады и зеркальные пруды будто бы издавна существовали в изумительных садах; цветы окаймляли весь этот зеленый рай — символ триединства неба, воды и деревьев.

— А вот эти люди, — обернувшись, спросила Джиджи, указывая на группу садовников в отдалении, которые как раз пересекали аллею, образованную двумя рядами величественных платанов и прорезавшую лужайку. — Что именно они сейчас собираются делать?

— Что именно? — улыбнулась Билли столь наивному вопросу. — Думаю, соберут опавшие листья, оборвут увядшие цветы на клумбах, выдернут выросшие за ночь сорняки, выкопают однолетние цветы, которые уже отцвели, и посадят новые.

— Откуда они знают, что надо сажать? — Лицо Джиджи выражало неподдельное любопытство. Ее познания в области флоры ограничивались лишь городскими парками и ящиками с цветами вдоль тротуаров.

— Главный садовник говорит им, что надо делать. Раз в неделю мы встречаемся с ним, обходим участок и составляем план. Всегда надо что-то сделать. Много лет назад эта часть Калифорнии была пустыней, и если не заботиться о земле, то она мгновенно превратится опять в пустыню. — От этой мысли Билли даже содрогнулась.

— Эти люди приходят каждую неделю?

— Вообще-то… каждый день. — И это только основная бригада, подумала Билли. Главный садовник, которого учил сам Рассел Пейдж, и его помощник жили здесь же, в доме. Другие два человека занимались оранжереей, в которой росли орхидеи, и теплицами, где в межсезонье помещались цветущие домашние растения; еще один человек заботился только о лужайках; кроме них, были еще специалист, занятый неполный рабочий день, который следил за капризными розами, и две женщины. Три раза в неделю они приходили для того, чтобы поливать, подкармливать и ухаживать за сотнями домашних растений. На это уходил полный рабочий день. Билли не могла даже представить, чтобы ее цветы и сады хотя бы на несколько дней оставались без тщательного ухода. Но это трудно объяснить, особенно Джиджи.

— Ух ты! Вот это порядок! Чтобы ни одного засохшего листочка? — Джиджи улыбалась. Теперь, когда ей казалось, что она поняла, как все устроено, она улыбалась зачарованно и удивленно, как ребенок, которому впервые подарили огромный, настоящий, готовый вот-вот улететь в небо, воздушный шар с Микки-Маусом.

— Верно, — ответила Билли, — мы должны трудиться, чтобы в Холби-Хиллз стало еще красивее. — Она вспомнила указание своего юриста Джоша Хиллмана всем основным агентам по продаже недвижимости в городе: немедленно сообщить в первую очередь ему о возможной продаже собственности в ее районе. Она хотела скупить участки, снести дома и уговорить Рассела Пейджа заняться расширением ее садов. Помимо того, что жизнь в созданном им мире доставляла ей огромную радость, скупив дополнительные участки, она сможет еще больше отдалиться от особняка «Хэфнер Плейбой», который располагался ниже по ее же улице Черинг-Кросс-роуд. Билли не могла слышать шума, который создавали его обитатели, чем бы они там ни занимались, но, поскольку ее дом стоял на той же узкой извивающейся улице, она готова была заплатить любые деньги, лишь бы расширить свой зеленый кордон.

Разговаривая с девочкой, Билли незаметно старалась получше рассмотреть ее. Она вдруг заметила, что глаза Джиджи, вчера казавшиеся ей неопределенно-серого цвета, на самом деле светло-зеленые, словно молодая свежая почка, только что распустившаяся в Нью-Йорке на каком-нибудь дереве, которого еще не успела коснуться городская пыль. Такой оттенок зеленого цвета существует в природе всего один день. Он запомнился ей еще с тех пор, когда они с Джессикой жили в Нью-Йорке. Возвращаясь на рассвете домой со своими кавалерами, они вдруг осознали, что в эту ночь в город пришла весна. Но, к сожалению, у Джиджи были светлые ресницы, и поэтому глаза на лице почти не выделялись. Кроме того, прямые спутанные волосы почти все время падали на лоб и скрывали глаза. Значит, так, во-первых — стрижка, решила Билли, мысленно принимаясь за преображение Джиджи. Во-вторых — светло-коричневая тушь. Пусть ей только шестнадцать, преступлением будет не красить ресницы. Потом — одежда. Все, начиная с кроссовок. Неважно, что она предпочитает все время ходить в джинсах и потрепанных свитерах, но девочке определенно надо купить новые или, по крайней мере, такие новые, чтобы выглядели поношенными и потертыми в нужных местах, а не где попало. Билли затруднилась бы ответить на вопрос, откуда ей известно, что одежда Джиджи потерта не там, где надо, подростков она не понимала, зато разбиралась в одежде и никогда не ошибалась. Она была уверена, что, пройдясь по улицам, скажем, Пекина, не колеблясь бы указала на китаянок, которые незаметно для глаза — и, может быть, даже в нарушение какого-нибудь закона — внесли изменение в свой традиционный жакет, придающее ему дополнительный шарм.

Но не все сразу, безусловно, придется подождать. Она не хотела ничего навязывать Джиджи, не хотела, чтобы девочка почувствовала, что что-то в ней необходимо изменить. Билли попробовала поставить себя на ее место. Допустим, она — девушка, которая только что потеряла мать и, собрав все мужество, старается не показывать своей боли незнакомым людям; девушка, которая вдруг неожиданно попадает в обстановку, подавляющую ее своим великолепием; даже не попрощавшись, отец оставил ее одну на целый день, наедине с незнакомой женщиной старше ее. Из газет Джиджи, должно быть, знала, что эта женщина известна тем, что не просто богата, а безумно, невероятно богата. Известна именно в силу своего богатства, а не из-за того, что владеет «Магазином Грез» или что она жена Вито Орсини.

И все же… и все же. Вдруг Билли поняла, кого ей напоминает Джиджи. Ну конечно, Спайдера Эллиота! Он всегда относился к ней так же, как и ко всем остальным, словно у нее за душой и гроша нет. И говорил с ней так же открыто, как Джиджи. Ее деньги ничего не значили для него, и она чувствовала, что и Джиджи относится к ним так же. Она знала, что это так. Дом и участок произвели на нее впечатление, ей было интересно узнать в подробностях, как все устроено, но благоговейного трепета она не испытывала. Она не чувствовала себя морально ущемленной и в то же время не старалась вести себя так, словно все вокруг для нее не в новинку. И это было странно, если не сказать больше.

— Джиджи, — неожиданно для самой себя произнесла Билли с вкрадчивой обстоятельностью, словно небезызвестный змей в Эдемском саду, соблазняющий Еву яблоком, — а ты всегда носила длинные волосы?

Сара, самая модная парикмахерша в салоне Видала Сассуна в Беверли-Хиллз, была счастлива принять миссис Орсини через полчаса. Билли знала, что любому другому пришлось бы ждать неделю.

— Боже милосердный! Что же у нас тут такое? — скороговоркой произнесла она на типичном лондонском кокни, когда Джиджи села в кресло.

— Блестящая возможность показать, на что ты способна, детка, — парировала Билли. Она не позволит этим дерзким англичанам, которые приехали из Лондона от Видала, мордовать Джиджи, как они это делают с половиной населения города, неважно — мужчины это или женщины. — Я хочу, чтобы моя юная подруга выглядела так, как она того заслуживает. И не надо демонстрировать на ней ваши с Видалом любимые теории. Если ты хоть чуть переборщишь, у нас могут быть неприятности.

— Я поняла вас, миссис Орсини, — сказала Сара, беря обеими руками голову Джиджи и наклоняя ее вперед, чтобы рассмотреть линию волос на шее. — Как много волос, правда? Нет ничего невозможного, если есть с чем поиграть.

— Сегодня ты не играешь, детка, сегодня ты работаешь, — мрачно отреагировала Билли, усаживаясь рядом.

Искоса взглянув на нее, Сара стиснула зубы. Суровое, как у полицейского, выражение лица Билли напомнило ей о собственной матери. Мать смотрела так же, когда Сара начинала учиться на своих младших сестрах. Хуже бывает только мамаша с хорошеньким мальчиком, подумала она. Отложив ножницы в сторону и вооружившись расческой и щеткой, она в течение получаса по-разному укладывала волосы Джиджи. Словно загипнотизированные, Джиджи и Билли смотрели на отражение в зеркале. Ничего не получалось.

— Миссис Орсини, мне придется состричь немного, чтобы хоть что-то понять, — наконец произнесла Сара. — Состричь и сделать филировку.

— По сантиметру, Сара, и, пожалуйста, без сюрпризов.

— Поняла. — И она, словно скульптор, держащий в руках бесценный кусок мрамора, принялась за работу.

Постепенно стала видна шея Джиджи, она была очень белой и тонкой, но, несмотря на это, прекрасно соответствовала ее головке. Все больше и больше волос падало на пол. Несколько раз Сара смачивала и высушивала волосы Джиджи, чтобы оценить, как продвигается дело. Эти едва заметно вьющиеся волосы просто необходимо чуть подкрутить с боков, пришла она к выводу. С тех пор, как Видал Сассун открыл свой первый салон, а впоследствии — целую сеть во всех странах, Сара не могла припомнить, чтобы кто-нибудь выходил оттуда с завивкой. Его стиль — это прямая, строгая, геометрическая стрижка, которая принесла ему славу и состояние. Но, с другой стороны, от Видала ее отделяют сейчас тысячи километров, а эта наводящая страх миссис Орсини сидит, можно сказать, у нее на голове.

— Миссис Орсини, единственное, как можно удержать волосы, чтобы они не падали на глаза молодой леди, это сделать их пышнее. Их слишком много, и иначе ничего не получится. И их нужно чуть-чуть подкрутить с боков и сзади.

— Именно это я и имела в виду, — улыбнувшись впервые за все время, ответила Билли. — Чтобы слегка развевались. Как у Луиз Брукс.

— Луиз Брукс?

— Нас с вами тогда еще не было. Давнишняя кинозвезда, сошедшая с экрана после нескольких фильмов. Ее прическу знали во всем мире.

— Да что вы говорите! — с облегчением вздохнула Сара. Получив согласие Билли, она вновь склонилась над головой Джиджи. А еще говорит, чтобы без сюрпризов! Пусть теперь с ней работает моя конкурентка Дасти Флеминг.

Через десять минут стрижка была закончена. Зеленые глаза Джиджи смотрели на мир из-под пышных прядей, обрамлявших округлый лоб. Когда она резко поворачивала голову, волосы свободно развевались в такт движениям, открывая и закрывая маленькие ушки. Если же она держала голову прямо, то волосы словно застывали, чуть закручиваясь кверху, и каждая прядь вспыхивала в лучах солнца более светлым оттенком.

— Ух ты! — Джиджи задохнулась от восторга. — Я выгляжу… ну просто… даже не знаю, как сказать! Но лучше… настолько лучше, что даже не верится. О, Сара, спасибо!

— Моя лучшая работа, — гордо произнесла Сара. — Не возражаете, если я сниму на «Полароид»? Хочу послать Видалу. Жаль, что не сделала снимок до стрижки.

— Ну, конечно, нет, — просияла Билли, давая ей пятьдесят долларов на чай.

Джиджи выглядела просто великолепно. Прелестная в своей миниатюрности, она еще больше напоминала эльфа. Девочку нельзя было назвать хорошенькой в обычном, заурядном смысле этого слова, но в ней было что-то интригующее. Или очаровательно-озорное? Эльф-озорник? В любом случае в ней вдруг появилась эффектная притягательность и шик, чего Билли никак не могла предположить. Ей-богу, шик, в шестнадцать-то лет! Она вспомнила, какая Джиджи была за завтраком. Невероятно! Шик — это великое, удивительное природное качество невозможно купить ни за какие деньги. С такой головкой она может пойти в любой самый роскошный ресторан и будет так же выглядеть еще лет сто, если не обращать внимания, как она одета. А теперь — обед.

— А сколько сейчас времени? — внезапно почувствовав голод, поинтересовалась Билли.

— Почти два, — сообщила Сара.

— О господи, прости меня, детка! — воскликнула Билли и протянула ей еще пятьдесят долларов за то, что та не роптала, хотя имела на это полное право. — Пока, Сара, и большое спасибо. Возможно, я загляну на следующей неделе и дам тебе возможность еще раз постараться.

Билли и Джиджи вышли из салона, а Сара, которая была рада щедрым чаевым — она все равно никогда не обедала, — твердо решила, что больше никогда в жизни не примет заказ лично от миссис Орсини. Но эту девочку она готова стричь в любое время.

— У меня такое чувство, будто это не я, а кто-то другой, — сказала Джиджи, вытирая рот. После парикмахерской они забежали на Пятую авеню в универмаг «Сакс», где в маленьком уютном кафе на третьем этаже с жадностью проглотили по два небольших сандвича. — Как жаль, что мама не видит меня сейчас. — Голос ее звучал печально.

— Мне тоже очень жаль, Джиджи.

А ведь это было бы вполне возможно, с грустью подумала Билли. Если бы только ее суперэгоистичный муж догадался привезти сюда девочку, пока ее мать была жива. Но нет, нельзя позволять Джиджи думать о прошлом, а то она может начать задавать вопросы о своем отце, а Билли знала, что, в отличие от матери Джиджи, не сможет лгать так красиво, как та это делала всю жизнь. Билли все еще была слишком сердита на мужа.

— А знаешь, Джиджи, ты и впрямь стала другой, — сказала она, протягивая ей меню с десертными блюдами, — или начинаешь становиться другой. Ты можешь представить Мэрилин Монро брюнеткой, с пучком и пробором посередине? Так вот ты преобразилась гораздо кардинальнее. Волосы… это… судьба. — Последние слова Билли произнесла очень серьезно.

Джиджи хихикнула.

— Послушайте, я хоть еще не взрослая, но понимаю, что вы это не всерьез.

— Конечно, но девяносто девять процентов моих знакомых восприняли бы это именно так, — задумчиво произнесла Билли.

Она вдруг осознала, что с того момента, как Джиджи проснулась, она перестала думать о ссоре с Вито, их первой ссоре. И необходимость рассказать ему о ребенке тоже отошла на второй план. Все ее внимание теперь было приковано к Джиджи. Эта девочка, такая честная и умная, притягивала ее.

— Знаешь, Джиджи, а почему бы нам не посидеть здесь еще немного и не поговорить?

— О чем?

— О твоих планах на будущее. Когда вчера ты села в самолет и прилетела сюда, то сделала это потому, что инстинктивно хотела быть с отцом. И это естественно: ведь он единственный близкий тебе человек. Вряд ли ты думала о том, что будет дальше. Я права?

— Я знала, что должна сообщить ему. Даже не помню, о чем я думала в самолете… только о том, чтобы добраться сюда.

— Но теперь ты здесь, и он знает. А ты подумала, как жить дальше?

— Вообще-то нет, — Джиджи покачала головой, удивляясь, что под влиянием новых впечатлений мысли о будущем так легко вылетели у нее из головы. — Я просто действовала автоматически. Может быть, если вы не возражаете, я могла бы провести здесь несколько дней, а потом вернусь домой. Позанимаюсь и быстро наверстаю пропущенное в школе. Если хоть что-то соображаешь, это нетрудно. А дальше… скорее всего, буду жить у Химмелей. Жена господина Химме-ля — бывшая артистка, а он режиссер. Их дочери примерно моего возраста, и все мы очень дружны. Пока не исполнится восемнадцать лет, мне хватит и алиментов, но к тому времени я уже окончу школу и устроюсь работать помощником повара. Могу даже походить в школу летом, на следующий год добавлю еще несколько предметов и в семнадцать с половиной уже получу аттестат.

— А что, если ты не вернешься в Нью-Йорк?

— Как это?

— Что, если ты останешься с нами? Будешь у нас жить и здесь же ходить в школу?

Джиджи не могла вымолвить ни слова. С тех пор, как она приехала к Билли, все, что она видела и делала, было сном, который не имел ничего общего с реальной жизнью, которую она знала. Алиса, оказавшись в Стране чудес, не осталась там, и Дороти также вернулась домой из Страны Оз.

— Джиджи, но ведь это же разумно! — воскликнула Билли. — У тебя есть отец, нельзя же вот так взять и уехать жить к чужим людям, если у тебя есть прекрасный отец. Уверена, что он даже и слушать не захочет об этом. — Увидев, что выражение лица Джиджи не изменилось, она предприняла новую атаку, вложив в голос всю убедительность, на которую была способна: — И потом, у тебя скоро будет братик или сестренка. Вчера ты говорила, что всегда мечтала иметь братика или сестренку. Ты полюбишь Калифорнию, хоть это и не Нью-Йорк, и ты можешь учиться французской кухне у моего повара и…

— Но… — Да как же сказать Билли, соображала Джиджи, что она не хочет быть нахлебницей, потребительницей? Она догадывалась, что «Зеркала» принесут Вито немалые деньги, и, может быть, когда-нибудь он позовет ее, но сейчас он живет на деньги Билли, это очевидно. Ее мать не раз говорила с ней о том, как богата новая папина жена, но Джиджи не могла себе даже представить, что в реальности стоит за цифрами, о которых пишут в газетах и журналах. Да и никто не мог бы.

— Но что?

— Все это… вы так… великодушны, просто невероятно, но ведь это так много… наверное, вы даже не понимаете, как это много… другого слова я подобрать не могу. — Джиджи запнулась. Но она понимала, что должна высказать все, что думала. — Ваша жизнь… ваши сады, постели, простыни! Даже то, как вы разговариваете с парикмахерами… Я хочу сказать, что просто выпадаю из всего этого, ведь верно? Я нью-йоркский ребенок, рабочая пчела, и это окружение — для меня чужой мир.

— Великодушна! — Билли повторила главное и единственное слово Джиджи, которое имело для нее значение. Она не зря жила двадцать один год бедной родственницей, испытывая ежедневно это ненавистное чувство — о, как это было больно! — зависимость от чужого великодушия. — Чепуха! Великодушие здесь ни при чем. Это нормально, Джиджи, абсолютно нормально, что ты приехала и теперь останешься жить с нами! И обещаю тебе: ты привыкнешь, ведь это только пригород, пусть и роскошный, и все дети здесь ходят в нормальную школу, как в Нью-Йорке… — Билли замолчала, представив себе молодежь школы в Беверли-Хиллз, известную своей избалованностью. Но тут же вздохнула с облегчением, вспомнив, что живет не в Беверли-Хиллз, так что Джиджи не обязательно учиться там.

— Билли, ваша идея… — Джиджи соображала, что бы еще такое возразить. — Мне придется совершенно изменить жизнь. Как я могу решиться на это?

— Твоя жизнь изменилась после того, как умерла мама, — тихо сказала Билли. — Она была твоей семьей. Теперь ты приехала к отцу, и потом… ну, послушай, я тоже не посторонний человек, все-таки я твоя злая мачеха.

— А я — забитая падчерица? — Не удержавшись, Джиджи прыснула.

— Серьезно, Джиджи, получается, что так. Ты же не будешь отрицать, что жена твоего отца приходится тебе мачехой?

— Я не воспринимаю вас как мачеху.

— А как?

— Как друга.

Глаза Билли наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы девочка не заметила. Несколько минут они сидели молча, затем она сжала руку Джиджи.

— Пожалуйста, Джиджи, останься. Ради меня. Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я очень хочу иметь друга. Мне это необходимо.

— Вот оно что. — Голос девочки изменился и звучал очень тихо.

— Что «что»? — смутившись, повторила Билли.

— Это меняет дело. Совершенно. Я не знала, нужна ли вам я или вы просите меня остаться потому, что считаете это своей обязанностью.

— Обязанность здесь ни при чем. Я никогда ничего не делаю по обязанности.

— Серьезно?

— Джиджи, перестань мучить меня. Да или нет?

Быстро повернувшись, Джиджи крепко прижалась губами к щеке Билли.

— Да! Я, наверное, сумасшедшая, но разве я могу сказать «нет»?

Проведя полтора напряженных часа в отделе молодежной одежды универмага «Сакс», Билли подобрала для Джиджи новые вещи и распорядилась доставить все покупки домой. Теперь, как предписывала мода, девочка была одета в вылинявшие джинсы, глядя на которые создавалось впечатление, что она годами не снимала их, катаясь на яхте и совершая верховые прогулки в компании Ральфа Лорена, Келвина Кляйна, Глории Вандербильт и старого доброго мистера Ливая из фирмы «Ливане». Любой мог сказать, что объемный кардиган невероятного цвета — смесь шалфея с изумрудом — достался ей еще от прабабки, тогда юной герцогини, и связан в свое время каким-нибудь умельцем-фермером из ирландской деревни, а белая, с открытым воротом рубашка почти наверняка куплена на блошином рынке где-нибудь в окрестностях Портобелло-роуд. Наряд довершала слегка потрепанная черная бархатная жилетка с металлическими пуговицами, штуки две из которых болтались на нитке. По задумке художника эта часть туалета должна была принадлежать одному из дядюшек ее владельца, по всей видимости, весьма эксцентричному. Все, кроме джинсов, было чуть-чуть великовато, а сами джинсы — тесноваты, причем ровно настолько, насколько нужно. Создавалось впечатление, будто юная девушка не только не помнит, как она одета, но что ее это не заботит, никогда не заботило и, более того, ничто на свете не заставит ее обратить внимание на одежду — она просто натянула первое попавшееся под руку в куче вещей, которые свалены на пол, поскольку она не может оторваться от телефона, чтобы аккуратно их сложить. Билли решила, что холщовая сумка через плечо и старые спортивные тапочки Джиджи замене не подлежат, так как имеют истинно дешевый и утилитарный вид — поносил и выбросил, а такое сымитировать невозможно. Если для женщины прежде всего важны хорошие туфли и хорошая сумка, то они же являются признаком чрезмерного внимания к своей внешности у тинейджеров. Поэтому новые спортивные тапочки могут все испортить.

— Вы уверены? — спросила Джиджи, зачарованно, но в то же время с сомнением разглядывая себя в зеркало.

— Абсолютно.

Побродив минут десять по молодежному отделу универмага, Билли быстро поняла, что модно у подростков. Имея за плечами богатейший опыт в подборе одежды, она наметанным глазом выделила главное, мысленно отбросив все, что не подошло бы Джиджи, а также то, что смотрелось бы явно преувеличенно. Сейчас, в магазине, Джиджи надела самые оригинальные вещи; большинство остальных представляло более или менее обычный набор молодежной одежды, хотя Билли, не устояв, все-таки купила несколько супермодных аксессуаров.

Взглянув на часы, Билли удивилась: всего лишь половина пятого. Она только что позвонила Долли в больницу, и ей сказали, что та просила пока ни с кем ее не соединять, а обычные посещения начинались только с семи вечера. Билли хотела вместе с Джиджи навестить подругу и показать ей малышку. До семи еще оставалось достаточно времени, но разве можно ехать домой в таком приятно-возбужденном состоянии? И она решила непременно показать Джиджи кому-то, кто бы по достоинству мог оценить ее. А кому же еще, если не Вэлентайн и Спайдеру? К тому же ей так и не удалось вчера повидаться с ними, больше того, они даже не позвонили и не поздравили Вито. Ей не терпелось узнать, чем же таким они были заняты, если не появились в «Магазине Грез» и вообще позабыли об элементарной вежливости. Ну что ж, можно ненадолго заглянуть туда, хотя сегодня утром она и решила пока не делать этого, опасаясь, что для Джиджи это будет уж слишком.

Но тогда была одна ситуация, а сейчас совсем другая. Билли переполняла радость, к тому же избыток новых впечатлений отрицательного эффекта на девочку не произвел, так что от короткой поездки в «Магазин Грез» хуже не будет.

— Ты знаешь, мне надо заглянуть в «Магазин Грез», — сказала она Джиджи. — Ты ведь не устала?

— Устала? Да я так взволнована, что не смогу спать всю ночь, а может, и неделею. — И, засунув пальцы в карманы джинсов, Джиджи согнулась. Вот так!

Они пешком прошли два квартала до магазина, притягивая к себе восхищенные и любопытные взгляды десятков прохожих — высокая, роскошная женщина и маленькая грациозная девочка-подросток. Наверняка с Родео-драйв. По дороге Билли рассказала Джиджи о Спайдере и выросшей в Париже Вэлентайн, о том, как в 1972 году они познакомились и работали в Нью-Йорке и с тех пор стали друзьями. Она объяснила, что Вэлентайн по профессии художник-модельер, а Спайдер — фотограф, и два года назад она взяла их на работу в «Магазин Грез».

— Спайдер — калифорниец до мозга костей. У него типично калифорнийские золотистые волосы, и он высокий и сильный, как спасатель. И кроме того, у него неприлично-синие глаза, синие настолько, что его нельзя воспринимать серьезно. У Спайдера тонкий вкус, но часто он ведет себя как большой капризный ребенок, хотя мы почти ровесники. И все равно ни одна постоянная покупательница «Грез» не купит ни одного туалета, пока Спайдер не одобрит и не подтвердит, что он ей идет. Вэлентайн совсем другая, она по-настоящему увлеченный, серьезный художник и очень скрытная. Последнее время они почти не разговаривают друг с другом, почему — не говорят, видимо, какая-то размолвка, как это нередко бывает между коллегами. А вообще они старые приятели и отличные профессионалы.

Билли решила не говорить Джиджи, что за Спайдером, негласно и прочно, укрепилась репутация соблазнителя и дамского угодника, который знает — и хранит — интимные секреты по крайней мере сотни женщин.

Когда они вошли в торговый центр, Билли быстро провела ошеломленную Джиджи мимо соблазнов первого этажа и направилась прямо в офис.

— Так они уже закончили делать покупки? — спросила Билли секретаршу Спайдера.

— Да, миссис Орсини, они оба у себя.

Отойдя от стола секретарши, Билли, прежде чем открыть дверь, на секунду остановилась. Да, Спайдер и Вэлентайн действительно вот уже несколько недель почти не разговаривали, и это было заметно всем. Она не хотела, чтобы Джиджи стала свидетелем их похоронного юмора, но, с другой стороны, кто еще, как не они, может по-настоящему оценить ее? И потом, разве им не надо немножко отвлечься? А Джиджи нуждается в отвлечении даже больше. И если подумать, то ей самой это тоже не помешает. Все от этого только выиграют. Без стука Билли открыла дверь в кабинет, где Спайдер и Вэлентайн делили один старинный, огромный, обтянутый кожей стол. Сделав несколько шагов, она остановилась, словно вкопанная. Следовавшая за ней Джиджи едва не сбила ее с ног.

— Ой! Извините, — машинально пробормотала Билли и, схватив Джиджи за руку, бросилась было вон. Боже всемогущий! Вэлентайн сидела на коленях у Спайдера, и он, страстно сжав ее в объятиях, целовал в губы. Господи Иисусе! Она видела это собственными глазами, и Джиджи тоже. А девочка такая впечатлительная. О господи!

— Билли, да вернись же ты, идиотка! — крикнул Спайдер, затрясшись от смеха так, что Вэ-лентайн чуть не свалилась на пол.

— Потом, не хочу мешать вам, — смутилась Билли, пытаясь сделать вид, будто не находит в этом ничего необычного. — Зайду попозже и предварительно постучу.

— Да войдешь ты, наконец, или мне силой тебя втаскивать? — заорал Спайдер. Плечи Вэлентайн тоже тряслись от смеха.

— Я думала, вы ушли за покупками. — Билли неохотно вернулась.

Боже мой, Вэлентайн все еще сидит у него на коленях. Билли никогда не видела у нее такого блаженно-счастливого выражения, ее живое лицо, русалочьи глаза буквально светились от радости. Неужели им не стыдно?

— Да что, черт возьми, происходит? — Билли уже начала приходить в себя, но все еще держала Джиджи за руку. Для моральной поддержки.

— Мы вчера поженились, — сказала Вэлентайн.

— Какая чушь, — возмутилась Билли.

— Ну что я говорила? — обрадовалась Вэлентайн. — Я же знала, что именно так она и скажет! Спайдер, гони, двадцать долларов.

— Поздравляю, — вежливо, но несколько неуверенно произнесла Джиджи. — Не сомневаюсь, вы будете очень счастливы.

— Но ведь ты даже не знаешь этих людей! — еще больше возмутившись, воскликнула Билли. — Почему ты так говоришь?

— Они выглядят как муж и жена.

— Неужели?

— Точно.

— Но не могут же они просто взять и пожениться, вот так, не сказав мне. Они сто лет знакомы, они не влюблены… они… они… Они поженились. — Билли бессильно опустилась на стул.

«Почему я говорю, обращаясь к Джиджи, а не к Спайдеру и Вэлентайн?» — подумала она, словно это был самый важный вопрос из всех, возникших у нее в данную минуту.

— Мы поехали в Лас-Вегас, мы просто удрали, не сказав никому ни слова. Ты — первая, — объяснила Вэлентайн, спрыгивая с колен Спайдера. Она подошла к Билли и поцеловала ее. — Ты и…

— Джиджи Орсини, дочь Вито.

— Ну да, конечно, — поспешно сказал Спайдер.

— Гразиелла Джованна Орсини, дочь Вито и моя падчерица. Джиджи переехала к нам. — Билли произнесла эти слова многозначительным тоном и сопроводила взглядом, который был хорошо знаком и Спайдеру, и Вэлентайн. Им обоим мгновенно стало ясно, не только что эта девочка действительно дочь Вито — хотя они до сих пор слыхом не слыхали о ней, — но и что не следует задавать никаких вопросов и удивляться ее внезапному появлению.

— Я очень рада познакомиться с тобой, Джиджи, — сказала Вэлентайн, здороваясь с девочкой за руку и, после секундного колебания, поцеловав ее в обе щеки. — Добро пожаловать в «Магазин Грез».

Встав со стула, Спайдер поспешил навстречу Джиджи с непринужденностью мужчины, который знает о женщинах все.

— Привет, — и с неприкрытым интересом, ласково глядя на нее сверху вниз, осторожно взял ее за руки. — Я счастлив, что ты пришла к нам. И я знаю, что мы не смутили тебя. Чутье подсказывает мне, что здесь ты разбираешься лучше Билли.

— Ну что вы, — улыбнулась Джиджи. — Просто я выросла в Нью-Йорке.

— Тогда понятно. — Спайдер удивился странной, необъяснимой печали ее глаз, легкой дрожи в руках, и вообще она показалась ему какой-то ранимой. — Билли показывала тебе город?

— Мы сделали мне прическу и полностью сменили гардероб. Если в этом городе есть что-то еще, то я к этому не готова.

— Да, к нему надо привыкнуть. Но раз ты собираешься здесь жить, то у тебя впереди масса времени, Джиджи. А однажды утром ты проснешься и удивишься, что могла жить где-то еще, и, взглянув на туристов, выходящих их автобуса и снимающих друг друга на Родео-драйв, будешь недоумевать: зачем они это делают? Ведь все вокруг так обыкновенно.

— Вы меня вроде как агитируете, — рассмеялась Джиджи в ответ на его болтовню. Почему рядом с этим потрясающим мужчиной она чувствовала себя такой уверенной, защищенной и хорошенькой? Ведь, разговаривая с красивыми парнями, она обычно нервничала, удивилась Джиджи, не зная, что сотни женщин задают себе тот же вопрос. Может быть, потому, что он часто смеется и в уголках глаз затаились лучистые морщинки, а может, из-за сломанного носа или из-за маленькой щербинки на переднем зубе? А может, это голос, то, как он говорит? Так или иначе, но, словно по волшебству, все напряжение дня вдруг исчезло.

— Да, я агитирую, только мы предпочитаем называть это калифорнийским образом жизни. Джиджи, мне кажется, ты хочешь есть и Билли тоже.

— О, Спайдер, — запротестовала Билли, — женщины всегда кажутся тебе голодными. Представляешь, Джиджи, первое, что Спайдер заставил меня сделать в «Магазине Грез», — это организовать кухню, чтобы покупатели могли поесть, не уходя из магазина и не отвлекаясь от покупок.

— И разве это не сработало?

— Доходы возросли втрое, а затраты окупились за два месяца, — согласилась Билли, — но меня здесь морят голодом. То, что мы с Джиджи поели, нельзя назвать обедом, так, поклевка, а потом мы были заняты покупками и теперь просто умираем с голоду.

— Я сейчас упаду в обморок, — с надеждой в голосе произнесла Джиджи.

Спайдер позвонил на кухню и заказал чай и сандвичи для всех.

— Спайдер, ты забыл заказать шампанское, — напомнила Билли. — Хочу поздравить вас и Вэ-лентайн, хоть никак не могу понять, когда вы это все успели и почему мне никто не сказал. Это меня действительно расстраивает.

— О, Билли, это долгая история, и во всем виновата я, — радостно сказала Вэлентайн. — Он вызывал у меня такое подозрение, эта белокурая бестия, этот распущенный, большой, типично американский кутила! Всегда такой самоуверенный, окруженный обожательницами! Поэтому я решила, что он может быть только другом.

— Нет, это я виноват, — возразил Спайдер. В этот момент открылась дверь и официант вкатил тележку, уставленную едой. Посередине красовались четыре бутылки шампанского. — Она отпугнула меня своим французским высокомерным превосходством, и мне ничего не оставалось, как общаться с другими людьми, потому что к ней и подступиться нельзя было.

— Чепуха, на самом деле первое, что ты мне заявил, — это что я взбалмошная сучка, лишенная всякого чувства благодарности. Как по-вашему, мог такое сказать напуганный человек?

— Да нет же, это ты сказала, что я считаю тебя такой. Не приписывай мне того, что я не говорил, — уточнил Спайдер.

— Похоже, я присутствую при чтении первого варианта сценария, который мне предстоит выслушивать ближайшие пятьдесят лет, — скептически произнесла Билли. — Или это иллюстрация к статье из журнала «Космо»? «Мужчины и женщины: трудность общения»? А мы не можем продолжить обсуждение вашей дивной взаимной близорукости после тоста?

Открыв и разлив шампанское, Спайдер, вопросительно глядя на Джиджи, тоже предложил ей бокал. «Сколько ей лет? — подумал он. — Может, четырнадцать?»

— Вчера я начала пить бренди, — сообщила она, — так что в этом деле я уже не новичок.

— За мистера и миссис Спайдер Эллиот, которые — не прошло и ста лет, — слава богу, наконец соединились. Но не будем вдаваться в детали. Я люблю вас обоих и всегда буду любить. Долгих лет и огромного счастья! — Подняв бокал, Билли сделала большой глоток.

Несколько минут они молча пили шампанское «Дом Периньон», наслаждаясь разливающимся по телу теплом. Затем Спайдер вновь наполнил бокалы, отметив про себя, что никогда еще не видел Билли такой ослепительно красивой. Может, тому причиной была Джиджи, хотя сама мысль, что Билли страстно желала иметь падчерицу, показалась ему, мягко говоря, притянутой за уши, даже учитывая поразительную способность Билли жаждать того, чего у нее еще нет.

Как только другие окружили тележку с закусками, Билли подошла к телефону и позвонила домой своей секретарше. Джози сообщила, что мистер Орсини пока не звонил. Правда, ее ждет множество другой информации и сообщений, но от мистера Орсини — ничего.

— Если он позвонит, я в магазине, — коротко сказала Билли и, повесив трубку, налила себе еще шампанского, чтобы заглушить закипающую злость. Обычно они с Вито связывались по телефону дважды в день, независимо от того, насколько он бывал занят. Значит, решил обидеться? Ну что ж, из-за этого она не собирается портить себе настроение. Джиджи остается, и Билли будет о ней заботиться, а Джиджи будет заботиться о ней; Спайдер и Вэлентайн, как они утверждают, наконец-то нашли друг друга, и, кроме того, приехал Лестер Уайнсток. Личный пресс-агент ее дорогой подруги прибыл как раз вовремя, чтобы принять участие в их маленьком торжестве. Сияя от счастья — а он того заслуживал, — Лестер бережно держал в руках помятый узел сверкающей материи.

— Меня прислала Долли, — оглядывая собравшихся, произнес он чуть неуверенно, но, как всегда, весело и дружелюбно улыбаясь. — Я привез платье, которое Вэлентайн сделала ей специально для церемонии «Оскара». Оно наконец высохло, и она подумала, что если его отдать в чистку, то, может быть…

— Ну конечнр, его можно спасти, — перебила Вэлентайн, — и к тому же на него пошло столько ткани, что теперь выйдет целых два — короткое и длинное, уж это я вам обещаю.

Билли вспомнила, как во время того торжественного вечера у Долли начали отходить воды и ее спешно увезли в больницу, пока телевидение снимало и транслировало на весь мир мокрые пятна на этом фантастическом по красоте платье. Билли выпила еще один бокал шампанского за талант Вэлентайн.

— Она взяла с меня слово, что я отдам его лично вам, — добавил Лестер.

— И правильно, такое платье надо отдавать только в те руки, которые знают, как с ним обращаться. Лестер, а как малышка и Долли? — Вэлентайн поклялась никому не говорить, что они со Спайдером не смотрели вручение «Оскаров».

— Прекрасно! Просто превосходно! В жизни не видел ничего более совершенного. — Он стоял перед ними, опустив руки, невысокого роста, в очках, полноватый, в эту минуту он был похож на плюшевого медвежонка.

Но есть в нем что-то особенное, подумала Билли, отличающее его от того молодого и незрелого пресс-агента, которого по настоянию Билли студия пригласила для Долли за полтора месяца до номинации. Откуда вдруг в нем эта уверенность и нескрываемое восхищение жизнью, всем, что в ней есть, включая и самого себя?

— Лестер, садитесь, налейте себе шампанского, познакомьтесь с дочерью Вито — Джиджи Орсини и подробнее расскажите о Долли, помимо того, что все хорошо, — приказала Билли. — Еще недавно я не могла связаться с ней по телефону, меня не соединили. Она спала или устала. Можно ли навестить ее сегодня вечером?

— Она совсем не чувствует себя усталой. Мне пришлось отключить телефон. Сотни, буквально сотни репортеров из разных стран мира хотят взять у нее интервью. У больницы дежурят десятка два фотокорреспондентов, но их не пускают. Обычно к получившим «Оскара» проявляют огромный интерес, но в случае с Долли…

— Да, обстоятельства необычные, — согласилась Билли, и на лице у нее появилась улыбка: она вспомнила историю, известную только ей и Долли. О Саншайне, гонщике, с которым у Долли год был роман, прежде чем они расстались. Результатом их примирения в День независимости и явилась дочурка Долли.

— Как ее пресс-агент считаю, что с ее стороны было бы ошибкой давать интервью и вообще разговаривать с кем бы то ни было. Она же не замужем.

— Ну вы же знаете, что ей невозможно запретить. Она такая искренняя, говорит все без утайки…

— Ну да, и вполне может рассказать им и про Саншайна, — уверенно произнес Лестер. — Если только я не запрещу.

— Она рассказала вам про Саншайна? — Билли была ошарашена.

— Мы рассказали друг другу все, — сияя от гордости, ответил Лестер.

Билли пристально вгляделась в его близорукие глаза за толстыми стеклами.

— Лестер Уайнсток, мне кажется, вы хотите мне что-то сказать, так что хватит ходить вокруг до около, выкладывайте начистоту. Речь идет о моей лучшей подруге.

— Я люблю Долли и она любит меня, и мы решили пожениться как можно скорее, — провозгласил он.

— Боже милосердный! Вы все с ума сошли? Вы знаете ее всего полтора месяца, и она была беременна. Лестер, вы решили ее спасти?

— Нет, это она спасла меня. Разве вы не рады за нас?

— Я… больше чем рада… это так прекрасно, что у меня нет слов, — вымолвила Билли, чувствуя, что у нее вот-вот брызнут слезы. Да что с ней происходит сегодня? Она, которая почти никогда не плачет, готова лить слезы по любому поводу.

— Долли уже знает, как назовет малышку, — сказал Лестер, обнимая ее за плечи. — Венди Уилхелмина Уайнсток. Уилхелмина в вашу честь, потому что вы крестная мать, а Венди потому, что хорошо сочетается с Уайнсток. Вы одобряете?

— В.У. Уйансток, — медленно произнесла Билли. — Похоже на директора студии. Очень по-голливудски, Лестер, в лучших традициях. Ну конечно, я одобряю. Вы женитесь на лучшей девушке в мире.

Билли встала.

— Тихо, призываю всех к порядку! Сейчас я предлагаю тост за помолвку Лестера Уайнстока и Долли Мун и за их дочь и мою крестную Венди Уилхелмину Уайнсток.

Среди общего шума и радостных возгласов, которые за этим последовали, Джиджи размышляла над особенностями калифорнийского образа жизни. Мачеха, ставшая подругой, потрясающая прическа, новая одежда, обещание покинуть Нью-Йорк, чтобы жить за пять тысяч километров от него в самом красивом доме, который ей приходилось видеть, тайная свадьба, помолвка, ребенок, четыре бокала шампанского — и это всего за один день! Она обожает здесь все. В голове немного кружилось, когда она чокалась с Лестером и Долли и пила за новорожденную с таким звучным именем. Да эти люди еще более ненормальные, чем бродячие артисты.

Билли налила себе еще один бокал шампанского. Все-таки Долли — удивительный человек, размышляла она, настоящая загадка природы. Такие люди, как она и Лестер, созданы друг для друга. А теперь, когда доказательства налицо, получается, что Спайдер и Вэлентайн тоже. Наверное, она не обладает каким-то природным чутьем, а иначе давно бы все поняла. Если бы не Джиджи, то, пока другие пьют за новобрачных, за помолвку, за новорожденного, она со своей тайной чувствовала бы себя здесь просто не к месту.

Разве можно представить себе мужа, который после того, как ты ему на чистом английском языке сообщила, что беременна, тут же засыпает! И за целый день Вито даже ни разу не позвонил. Если бы ей передали, что он звонил, она бы поняла, что он хочет загладить их ссору. Билли свято верила и готова была поспорить на какие угодно деньги, что если человек действительно хочет позвонить, то, как бы занят он ни был и какое бы высокое положение ни занимал, он обязательно сумеет это сделать, если где-то поблизости существует телефон. Тем, кто говорит: «Я собирался позвонить, но у меня не было свободной минуты», — она давно перестала верить. Но, с другой стороны, имеет ли она право судить? Она ведь сама еще не извинилась перед Вэлентайн, которая два дня назад предположила, что Билли беременна, потому что не могла застегнуть на ней платье, специально сшитое для церемонии вручения «Оскара». Она задумчиво пила шампанское, в то время как Спайдер, Вэлентайн и Лестер обсуждали, как отметить свадьбу и где провести медовый месяц, а Джиджи слушала их, раскрыв рот. С детства вращаясь среди артистов, Джиджи привыкла к их импульсивному поведению, но по сравнению с людьми, окружавшими ее сейчас, их жизнь показалась ей скучной и однообразной. Спайдер Эллиот, это… если бы ее любимый Джеймс Дин вдруг стал взрослым, сантиметров на шестьдесят выше и двигался бы, как Фред Астер, и если бы он к тому же походил на молодого Гэри Купера в одном из старых фильмов, которые она так любила, то… да, он был бы почти как Спайдер Эллиот, мелькнуло в мыслях Джиджи, затуманенных парами шампанского. От него исходило какое-то неуловимое благородство, которое ассоциировалось у нее почему-то с образом «Мальборо кантри» и викингами или, на худой конец, звездами футбола, но никогда с обычными людьми из реальной жизни. А Вэлентайн… Джиджи трудно было себе представить что-то более французское, чем Вэлентайн. Ее огненно-рыжие волосы, сияющие зеленые глаза, такое выразительное лицо… все в ней — само совершенство, даже веснушки, думала Джиджи, не отрывая от нее восторженных глаз.

Пока Джиджи переводила взгляд со Спайдера на Вэлентайн и обратно, Билли решила, что есть вещи, о которых непременно должны узнать. Наступает момент, когда их больше нельзя скрывать, иначе они потускнеют. В определенный момент секрет достигает критической массы и им обязательно надо поделиться. Так бывает, когда вдруг оказываешься в нужном месте, в нужное время и с нужными людьми или хотя бы со всеми ними, кроме одного. Во всяком случае, Джиджи уже знала, а Вэлентайн догадалась, так что это на самом деле больше не секрет.

— Я хочу предложить еще один тост, — сказала она, вставая. — За Вэлентайн О'Нил, которая два дня назад сообщила мне нечто, чему я сначала не поверила. Вэлентайн, дорогая моя Вэлентайн, как всегда, ты оказалась права.

— Билли! Это так прекрасно! — Подбежав к Билли, Вэлентайн порывисто обняла ее, вызвав недоуменные взгляды Спайдера и Лестера. — А вы так и не поняли, дурачки? У нее будет ребенок! Так что можете поцеловать ее! — И Вэлентайн рассмеялась, глядя на лица мужчин: до них начал доходить смысл сказанного ею.

В тот момент, когда все окружили и шумно поздравляли сияющую от счастья Билли, открылась дверь и на пороге появился Вито. Нахмурившись, он молча взирал на общее веселье. Когда он вернулся домой и не застал там никого, кроме обслуги, Джози направила его в «Магазин Грез», где, как и ожидал, он увидел Билли и, как всегда, в центре внимания.

Маленькая и какая-то смутно знакомая фигурка метнулась ему навстречу с радостным криком:

— Папа, я уже не буду единственным ребенком и теперь буду жить вместе с тобой и Билли!

— Вито, фантастическая новость! Кого вы больше хотите: мальчика или девочку? — обратился к нему Лестер. — Надеюсь, что будет мальчик, поскольку у вас уже есть Джиджи.

Подойдя к Вито, Спайдер хлопнул его по спине:

— Молодец, Вито! Джиджи, ребенок Билли — и все за один день. А ты шустряк, парень!

— Это потрясающе, Вито! Я так взволнована, что у вас будет ребенок! А Джиджи просто восхитительна. Ты — самый счастливый человек! Тебе Билли не сказала, что я первая догадалась? — спросила Вэлентайн.

— Вито, тебе надо выпить, — медленно произнесла Билли. — Догоняй.

Он машинально взял бокал шампанского и, автоматически растянув губы в улыбку, потряс головой, показывая, что не в силах устоять перед таким натиском и что у него нет слов, чтобы сказать, как он счастлив. Сев наконец на стул с видом человека, полностью владеющего ситуацией, он подумал: что же это за ведьма, на которой он женился? Совершенно неожиданно эта женщина становится будущей матерью, даже не сказав ему об этом, не посоветовавшись, не предупредив, не придя к взаимному согласию насчет того, что оба хотят иметь ребенка. Да разве так узнают об этом? Из бессвязной болтовни кого угодно, но только не от Билли? И одновременно только ей известными методами и всего за несколько часов она ухитряется изменить Джиджи, причем настолько, что сразу видна ее рука! Слава богу, он еще узнает ее, потому что она называет его папой. Не считаясь с ним, Билли устраивает жизнь его дочери да еще громогласно объявляет о своих планах на будущее.

— Поздравляю, — произнесла Билли так тихо, что, кроме него, ее никто не услышал.

— Поздравляешь? — отозвался он. — Поздравляешь победителя? Я, наверное, здесь единственный, кто не знает об этом соревновании.