— Как ты поступаешь со своими «ознобышами», Джейн, называешь их по именам или по номерам? — спросила Фредди свою соседку по комнате, когда они ранним утром шестого января 1941 года нехотя вылезли из-под тонких одеял и оказались в холодной комнате. Чуть раздвинув занавески, Фредди выглянула в предрассветную холодную темноту британского утра и тут же сдвинула их.

— По именам. Даю им имена домашних животных и имена поклонников, правда, только тех, кто делал мне предложение. — Джейн Лонбридж, стараясь говорить бодро, зевнула и нерешительно пошла к раковине. — Считать их было бы слишком тоскливо, разве интересно знать, сколько их?

— Я никогда не слышала от тебя жалоб, — сонно сказала Фредди.

«Ознобыши» — нечто среднее между мозолью и бородавкой — возникали от холода. Горячие на ощупь, они были красными, чесались и болели. Они появлялись на пальцах рук и ног зимой, несмотря на несколько пар шерстяных носков, которые Фредди надевала под летные ботинки и теплые перчатки, без которых не выходила на улицу.

— Я жаловалась, когда училась в школе, но это не помогало. Реагировали только тогда, когда они начинали нарывать. Это было отвратительно, но освобождало недели на две от соревнований, а я их ненавидела.

Темноволосая Джейн наскоро сполоснула лицо, энергично почистила зубы и одобрительно посмотрела на свое отражение в зеркале, откровенно любуясь, как и каждое утро, своими прямыми волосами, ровными зубами и правильным носом. В сочетании с чудесными озорными карими глазами и насмешливой улыбкой, не сходящей с ее лица, все это делало ее одной из самых привлекательных девушек от севера до юга Англии, как она часто самодовольно, но совершенно справедливо говорила.

— Это отвратительно, как во времена Диккенса.

— «Ознобыши»?

— Посылать детей в такие школы, где можно их подхватить. Какие преимущества тогда были у тебя оттого, что ты дочь барона? Ты рассказывала об этом своей маме?

— Не имело смысла. Мама обожала соревнования. Она, должно быть, гордилась своими «ознобышами».

Стиснув зубы, Джейн вылезла из теплой пижамы. Она сняла сначала верхнюю часть, потом нижнюю и быстро влезла в великолепное довоенное шерстяное белье. Фредди спала в шерстяном белье, а сверху натягивала толстую плюшевую подкладку комбинезона. Это был единственный способ не до конца замерзнуть в почти неотапливаемой спальне в квартире, которую они снимали вместе с Джейн. Зима оказалась одной из самых холодных за всю историю Англии. Даже немцы приостановили на месяц свой блицкриг. Ураганные ночные бомбежки, начавшиеся после того, как Люфтваффе не смогли прошлым летом одержать победу над королевскими ВВС, были временно приостановлены в связи с непостижимой погодой в Великобритании.

Фредди находилась в Англии уже почти полтора года, простившись с Калифорнией в июне 1939-го. После смерти Мака она не видела причин сохранять летную школу. Спрашивая себя, что же делать дальше, она пришла к выводу, что у нее только один путь — заняться тем, во имя чего Мак отдал свою жизнь. Соединенные Штаты придерживались нейтралитета, но в любом случае женщине-пилоту не нашлось бы места в армии этой страны. Вместе с тем существовала британская служба противовоздушной обороны, а в ней — четыре тысячи новых призывников, которым предстояло научиться летать.

В завещании, оставленном Маком Свиду Кастелли, он передавал все свое имущество Фредди. Она продала дом и все учебные самолеты, включая свой прекрасный белоснежный «Райдер». Прежде чем отправиться добровольцем в Британию, она простилась с Евой и Полем, помирившись наконец с отцом. В Британии Фредди немедленно зачислили инструктором по программе учебного пилотирования.

Спустя три месяца, первого сентября 1939 года, гитлеровские войска оккупировали Польшу, а еще через два дня Англия и Франция объявили Германии войну.

Первого января 1940 года небольшую группу высококвалифицированных женщин-пилотов, которые, как и Фредди, были инструкторами в службе противовоздушной обороны, отобрали для заключения контракта со службой вспомогательной транспортной авиации. Эта служба была прежде гражданской организацией, нанимавшей только пилотов-мужчин. В их обязанность входило перегонять самолеты с заводов, где их собирали, через территорию Британии на те аэродромы, где их с нетерпением ждали.

Теперь, год спустя, женщин-пилотов становилось во вспомогательной авиации все больше, ибо мужчины участвовали в боях. Женщины доказали, что способны выдерживать суровые условия военного времени не хуже мужчин. Они летали по две недели без перерыва, пока не получали по два свободных дня; перегоняли самолеты в такую погоду, когда ни один истребитель не рисковал подняться в небо; пилотировали самолеты без радио и навигационных приборов, имея в распоряжении только компас; увертывались, крутились и вертелись, летя над полями, охраняемыми тысячами аэростатов воздушного заграждения, чьи стальные тросы были ловушкой для всякого самолета, как вражеского, так и дружеского. В Великобритании непредсказуемая погода так менялась, что пилот мог в считанные секунды потерять все ориентиры. Военные аэродромы защищались зенитными орудиями, которые сперва открывали огонь и только потом думали, по кому. Шла война, в которой враг был так близко, Что пилот вспомогательной авиации не удивился бы, подлетев к взлетно-посадочной полосе нужного ему аэродрома и увидев пикирующий на нее «мессершмитт».

Зимой солнце всходило в девять утра, а заходило около пяти часов дня. Это светлое время суток спасало Англию в течение всей войны. Когда Джейн и Фредди прибыли на своем разбитом «виллисе» на базу в Хатвилде, было еще темно. Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как женщины-пилоты начали перегонять самолеты, и Полин Гауэр, их командир, решила устроить вечером праздник.

Накануне стояла ужасная погода — снег, туман, дождь, облачность, обледенение. «Весь дьявольский набор», — посмотрев на небо, пошутила Джейн. Вскоре после полудня все полеты в Хатвилде были отменены. Джейн и Фредди провели все оставшееся время в своей берлоге. Заваривали чай, дремали, наслаждались неожиданно обретенным свободным временем. Некоторые пилоты с других баз все-таки решили вылететь в этот день, среди них Эми Джонсон. Она была разведена с Джимом Моллисоном, который вскоре после Фредди тоже пришел во вспомогательную авиацию. Знаменитая летчица, бывшая в течение многих лет кумиром Фредди, вылетела из Блэкпула, который находился на побережье в графстве Ланкашир, на двухмоторном тренировочном самолете «Оксфорд». Она перегоняла его на военно-воздушную базу в Кидлингтоне, в графстве Соммерсет. Именно на таких самолетах чаще всего приходилось летать Фредди и Джейн.

Выйдя из «виллиса», Фредди и Джейн поспешили на командный пункт, где было сравнительно тепло. Получив здесь письменные распоряжения, они узнали, на каких самолетах должны лететь в этот день, если позволят погодные условия. Зажав в руках предписания, они направились в столовую. В деревянном бараке, где помещалась столовая, пили кофе, чай и вели задушевные беседы. Здесь висела мишень для игры в дартс, стоял биллиардный стол и лежали дневные выпуски газет. Некоторые приносили сюда шахматы и доски для игры в трик-трак. Поговаривали, что в командирской комнате откроется школа по игре в бридж. Фредди и Джейн поклялись не принимать в этом участия. Любимой игрой Джейн был дартс. Фредди предпочитала карты, находя, что они требуют гораздо больше концентрации внимания и умения, чем другие игры. На самом деле, ожидая сигнала к вылету, она бывала слишком взвинчена, чтобы сосредоточиться на сложной игре.

— О-о, что-то случилось, — заметила Джейн, едва они вошли в столовую. Встревоженные пилоты, отставив кофе, сбились в кучку и что-то тихо, но бурно обсуждали.

— Что произошло? — спросила Фредди у Элен Джонс.

— Эми Джонсон. Вчера разбилась в устье Темзы.

— О, Господи, не может быть! — воскликнула Фредди.

— Она не вернулась вовремя. Видимо, у нее кончилось горючее и она затерялась в облаках, находясь примерно в ста милях от Кидлингтона. Это теперь уже официально известно… ее летную сумку вытащили из воды. Она вышла из облачности и села на воду. Ее удалось бы спасти… Конвойный траулер заметил, как ее «Оксфорд» начал тонуть, и попытался ее подобрать, но самолет накрыл ее.

Резко повернувшись, Фредди отошла к окну. Она смотрела туда, ничего не видя. Известие потрясло ее. Эми Джонсон, которая выходила невредимой из песчаных бурь, муссонов и десятков вынужденных посадок, первая женщина, совершившая полет в Австралию; отважная летчица, о которой миллионы пели «Эми, чудо Эми»; мужественная Эми. Фредди не могла поверить, что Эми, самая опытная из женщин-пилотов Англии, умерла первой из них.

— Я все понимаю, Фредди, — сказала Джейн, обняв ее.

— Мне было девять лет, когда она на старом маленьком «Мотыльке» совершила перелет в Австралию, а теперь, когда мне почти двадцать один, Эми погибла, перелетая на надежном двухмоторном самолете из Блэкпула в Кидлингтон. Ей было всего тридцать восемь. Невозможно поверить. Как это могло случиться?

— Вероятно, мы никогда этого не узнаем. Пойдем, Фредди. Давай поиграем в карты. Кто выиграет, тот платит за ужин, — быстро сказала Джейн.

— Если бы это не случилось над водой… если бы не такая ледяная вода…

— Никаких «если», крошка. От самой Эми зависело, лететь или нет. Она могла остаться в Блэкпуле. Каждый из нас стоит перед выбором в любой момент полета. Мы можем приземлиться, если погода испортится, и переждать на земле, пока прояснится. Ты это знаешь, и она это знала. Вчера она приняла решение — лететь. Почти все решили этого не делать. Этот маршрут проходит над сушей. Мы обе летали по нему десятки раз. Она летела высоко, над облаками, Фредди, и сбилась. Иначе она не оказалась бы над водой. Нам не следует летать так высоко, никогда. Погода погодой, но это еще и характер; он сыграл свою роль, дорогая моя.

— Характер, — задумчиво повторила Фредди.

— У каждой из нас свой характер, и он проявляется во время полета.

Фредди оглядела комнату, где собрались женщины-летчицы. Ее взгляд задержался на Уинифред Кроссли, которая тоже занималась высшим пилотажем, на Розмари Рииз, балерине, открывшей новые воздушные трассы, на Габриэл Паттерсон, которая, имея семью и детей, стала инструктором по пилотированию еще в 1935 году. Джоан Хьюз начала летать с пятнадцати лет и была не старше их с Джейн. Марджи Фэйруэзер, дочь лорда Рансимана, сестра генерального директора Британской компании трансокеанских воздушных сообщений и жена пилота вспомогательной авиации. Эти замечательные и самые известные в мире женщины-пилоты обладали разными характерами. К каждому полету любая из них подходила с отвагой и осторожностью, азартом и строгим соблюдением правил. Кто из них вылетел бы из Блэкпула вчера? Скорее всего, ни одна… или одна… ну, может, две. Этого не угадаешь.

Фредди повернулась к Джейн.

— Я начинаю понимать, почему ты была старостой в своей ужасной школе, независимо от того, проводились там соревнования или нет.

— Мы будем играть в карты, или ты хочешь подлизываться ко мне?

— Давай поиграем. Судя по восходу, сегодня нам тоже вряд ли удастся полетать. Я никогда не рассказывала тебе о восходах в Калифорнии? Мы видим их там каждый день, веришь? Даже зимой. Ты знаешь, что Англия находится на той же широте, что и Лабрадор? Странное место для жизни.

— Еще слово — и я выберу себе другую соседку по комнате.

Вечеринку в тот вечер отменили. Фредди, Джейн и еще несколько человек собрались в местном пабе Хатвилда, выпили по рюмке в память об Эми Джонсон и по промерзшим улицам темного города вернулись к месту ночлега.

Девятое и десятое января 1941 года были у Фредди и Джейн, согласно расписанию, выходными днями. Первый раз со времени их знакомства Фредди приняла предложение Джейн поехать в гости к ее семье, которая владела поместьем в графстве Кент. Поместье «Лонбридж Грейндж» принадлежало отцу Джейн, лорду Джералду Генри Уилмоту, и ее матери, леди Пенелопе Джулии Лонбридж, урожденной Фортескье.

Девушки были в теплых шинелях, надетых поверх ладно сидящей строгой форменной одежды мужского покроя: темно-синих брюк и такого же цвета кителя. На кителе было четыре застегнутых на пуговицы кармана: два нагрудных и два больших внизу, под ремнем с медной пряжкой. Над правым нагрудным карманом толстыми золотыми нитками были вышиты «крылышки». На плечах — две лейтенантские нашивки, пошире и поуже, а у Фредди еще нашивка на рукаве, красно-бело-голубая, свидетельствующая о том, что она американка. Под кителями были голубые форменные рубашки с черными мужскими галстуками. Из-за холода Фредди и Джейн решили надеть слаксы и летные бутсы, которые, строго говоря, полагалось носить только на аэродроме. Каждая из девушек захватила с собой форменную юбку, черные туфли и чулки — официальную одежду, которую они обязаны были носить в свободное от полетов время. Обе лихо надвинули на лоб фуражки.

Лететь они решили на одном из самолетов «Энсон», служивших пилотам авиатакси: они доставляли летчиков к самолетам, которые надо было перегонять, а по окончании миссии — назад. И Фредди, и Джейн периодически пилотировали «Энсоны», вмещавшие пятнадцать пилотов с парашютами. Потеря хотя бы одного «Энсона» стала бы катастрофой, поэтому управлять ими доверяли самым опытным пилотам.

После непродолжительного полета они вскоре приземлились на аэродроме в Кенте, где их встретила на машине мать Джейн. Для этого визита, давно запланированного, она сохранила положенную ей норму бензина.

Леди Пенелопа обняла дочь и протянула было руку Фредди, но вдруг решительно обняла и ее.

— Я так рада видеть тебя, дорогая. Джейн постоянно пишет о тебе. Кажется, она попала под хорошее влияние, — сказала красивая рыжеватая женщина, бросив украдкой на дочь взгляд, полный гордости.

— Вообще-то это Джейн хорошо влияет на меня, — усмехнулась Фредди.

— Чепуха! Это невозможно. Мы знаем нашу Джейн. Она неисправима… хотя иногда бывает очень мила. Садитесь поскорей в машину, пока не окоченели, мы должны успеть к обеду.

Она вела машину быстро и уверенно, объезжая воронки от бомб, упавших на заснеженные теперь поля во время массированных бомбардировок.

— Я уверена, что они на самом деле целились не в нас. Разве мы представляем опасность? Но наш дом находится прямо под воздушной трассой между Лондоном и портами Ла-Манша. Такая досада… После одного из налетов обвалилась штукатурка в гостиной… Теннисный корт был разрушен прошлой осенью, когда на него упала зажигательная бомба. А как надоели эти неразорвавшиеся бомбы: ведь они до сих пор остаются на дороге, ведущей в деревню. Очень надеюсь, что кто-нибудь вспомнит о них и обезвредит их до того, как растает снег. Такая глупость! Однако из-за этого я не забываю проверять маскировку: света не должно быть видно.

— Этим занимаешься ты?

— Конечно, Джейн. Я не могу рассчитывать ни на кого больше. Твой бедный отец ничего не видит в темноте, хотя и пытается. Правда, Смол — наш новый садовник, которому семьдесят пять, — довольно ловкий. В свободное время он делает «Коктейль Молотова» на случай, если будет нападение. У нас уже накопилось довольно много этих бутылок с горючей смесью. Я ему говорю, что угроза вторжения уже миновала — правда ведь, Джейн? — но он будто не слышит. — Обернувшись, она взглянула на Фредди. — Джейн писала нам, что твои родители сейчас в Лондоне, наверное, им там несладко приходится?

— Да нет, пока ничего. Приходится терпеть неудобства, и страшновато, но это главные трудности. Я навещала их. В конце улицы, на которой они живут, разбомбили дом, но все остальное у них в порядке.

— Кажется, твой отец приехал по призыву де Голля?

— Он уехал из Лос-Анджелеса, как только услышал выступление де Голля по радио из Лондона в 1940 году, и примкнул здесь к «Свободной Франции». Он работает с Густавом Мотэ и группой журналистов, выпускающих газету «Франция». А мама водит «скорую помощь»… В этот уик-энд она дежурит.

— Браво! — сказала леди Пенелопа, ничего не спросив о Дельфине. Джейн писала ей, что никто из членов семьи не знает о ней с тех пор, как оккупирован Париж. Миновав маленькую деревню, они подъехали к большим воротам и остановились.

— Ну, мои дорогие, добро пожаловать! Мы приехали.

Леди Пенелопа въехала на длинную дубовую аллею, в конце которой стоял дом, словно выросший из снежного сугроба, — так тесно окружали его голые, но красиво подстриженные деревья и все еще зеленая тисовая живая изгородь. Дом был наполовину деревянным. Его толстые стены были сделаны из крепких дубовых бревен и светлого кирпича — строительных материалов этого края с известковой почвой и лесистыми холмами. Никто не мог сосчитать, на каких уровнях располагались крыши в «Лонбридж Грейндж», сколько разных стилей использовано в черепичных и кирпичных фронтонах. Асимметричные окна были застеклены крошечными квадратиками, многие из них от старости стали бледно-лиловыми. Очистив штукатурку в самой маленькой кладовой, где леди Пенелопа решила сделать ремонт, рабочие обнаружили две монеты 1460 года. Время щадило «Грейндж», сохраняя то, что больше всего радовало глаз.

В поместье было пять флигелей, построенных в разные годы и отражавших судьбы семьи. Смешение стилей придавало оригинальность и привлекательность этому старинному аристократическому гнезду. Войдя в «Грейндж», Фредди почувствовала себя так, будто оказалась в приветливом благоуханном лесу. Все дверные проемы были украшены сосновыми ветками; они лежали на всех каминах, а в гостиной висела веточка белой омелы, напоминая о Рождестве. Собаки, приветствуя вошедших, лаяли и прыгали.

Джейн Лонбридж была второй по старшинству из семерых детей. Два ее младших брата учились в школе далеко от дома. Три младшие сестренки — девятилетние близнецы и семилетняя любимица семьи — ходили в местную школу, но сегодня по случаю приезда Джейн и Фредди остались дома. Застенчиво пожав руку Фредди, они тут же облепили Джейн, чуть не сбив ее с ног.

— Пойдемте. Обед ждет нас на кухне, — пригласила леди Пенелопа, глядя на свое скачущее потомство и собак так, словно недоумевала, откуда они все взялись.

— На кухню, мамочка? — удивленно спросила Джейн.

— Это самое теплое место, дорогая. Я закрыла большую часть дома и не хожу туда. Когда мы победим, придется черт знает сколько убирать там, но всему свое время.

Почти весь день Джейн и Фредди играли с девочками, радуясь их вниманию. Потом Фредди пошла в отведенную ей комнату, чтобы прилечь до ужина. Она закрыла светомаскировочные занавески, вскоре уснула и проспала почти час, с наслаждением ощущая, что почти совсем согрелась. Целых пять часов наслаждения комфортом… или уже пять с половиной?

Ее разбудил стук в дверь. Вошла Джейн в купальном халате, толстых носках и шлепанцах.

— Я приготовила тебе ванну, — сказала она таинственным шепотом.

— Ванну?

— Горячую ванну. Настоящую. Довоенную. Это совершенно нелегально. Надеюсь, ты никому не расскажешь об этом. Пусть это останется между нами.

— Ты хочешь сказать…

— Я налила в нее больше десяти сантиметров воды, — торжественно объявила Джейн.

— Джейн, ты что? Разве ты не знаешь, что это против правил?

— Не задавай глупых вопросов. Просто иди за мной. Спокойно… Рядом никого нет. Молчи!

Приложив палец к губам, она протянула Фредди махровый халат и повела ее по коридору. Они вошли в огромную комнату, где на медных львиных лапах стояла невероятных размеров ванна викторианской эпохи. Подойдя к ней, Фредди встала на цыпочки, заглянула внутрь и… ахнула. Здесь было не меньше сорока сантиметров воды, и от нее шел пар. Она не видела в ванне такого количества воды с тех пор, как началась война. Хозяйка их с Джейн квартиры ворча разрешала им принимать ванну раз в неделю, заполняя ее чуть теплой водой на положенные десять сантиметров. Правда, они пользовались умывальником, который был у них в комнате. Такое купание, как здесь, было счастьем.

Быстро раздевшись, Фредди села в ванну и обнаружила, что вода доходит ей до талии. Взяв протянутое Джейн мыло, она намылила голову и тщательно, долго мыла и споласкивала волосы перед тем, как начала нещадно тереть себя большой губкой.

— О, Господи, как хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо! Я не вылезу отсюда, пока вода не остынет. Пока не замерзнет. Ничто не заставит меня выйти отсюда!

— Вода еще не остыла, дорогая? — с тревогой спросила Джейн.

— Ну… вообще-то… да. Немножко. Нет, Джейн, ни в коем случае не открывай кран. Это нечестно по отношению к другим. Мне и так уже совестно. Как я буду смотреть в глаза твоей маме?

Она откинула мокрые волосы с зарумянившегося лица. Ее тело горело, растертое губкой.

— Не говори глупостей. У мамы еще горы дров.

Джейн внезапно подошла к двери и распахнула ее.

— С днем рождения! — раздалось несколько голосов, и в ванную торжественно вошли три маленькие сестренки Джейн, держа по чайнику с кипятком. За ними появилась леди Пенелопа с громадным чайником, из которого вырывался густой пар. Окружив ванну, они спели под руководством Джейн «С днем рождения тебя», подливая при этом горячую воду в ванну. Когда допели последнюю строчку «С днем рождения, Фредди, с днем рождения тебя», послышался мужской голос: «Вставай, вставай, вставай и всем нам покажись». Все пять представительниц женского рода Лонбриджей выронили свои пустые чайники, закричали: «Тони!» и, забыв о гостье, повисли на старшем брате.

Почти согнувшись пополам, чтобы спрятаться под водой, Фредди затряслась от смеха при виде этой сцены. Неужели Джейн и это запланировала? А может, это все случайно?

— Тони, подойди сюда и поздоровайся, — скомандовала Джейн.

— Лейтенант Мари-Фредерик де Лансель, позвольте представить вам моего брата, командира эскадрильи, достопочтенного Энтони Уилмота Алистера Лонбриджа. Фредди, Тони.

— Ты понимаешь, что делаешь? — с подозрением спросила Фредди, сложив на груди руки.

— Вполне, — ответила Джейн.

— Добрый вечер, командир эскадрильи Лонбридж, — не поднимая головы, Фредди ухитрилась грациозно кивнуть.

— Добрый вечер, лейтенант. Я вижу, вы без формы.

— Я в увольнении, сэр.

— Обычная отговорка.

— Уверяю вас, сэр, это правда.

— Можете доказать?

— Нет.

— Тогда придется поверить вам на слово.

— Спасибо, сэр.

— Нет необходимости заходить так далеко. Просто «сэр» было бы достаточно. Вольно.

— Энтони, выходи сейчас же из ванной! — потребовала леди Пенелопа. — Дай Фредди спокойно закончить купание.

— Но сегодня же ее день рождения, мам. Ты не думаешь, что ей хочется быть среди людей? Я посижу здесь с ней и поболтаю. Джейн, ты можешь нас оставить. Дети, долейте лейтенанту горячей воды.

— Энтони, ты испытываешь мое терпение, — угрожающе сказала ему мать.

— Ну ладно, старушка, раз ты настаиваешь, — нехотя ответил он, не двинувшись с места. — Может, ты знаешь, что идет война и все прежние стандарты потеряли смысл? Не ворчи, мам, черт побери, я иду.

Бормоча что-то вроде заклинания друидов, Джейн рылась в шкафу. Она выбирала что-то из висящих там довоенных вечерних платьев.

— Сомневаюсь, что люди все еще наряжаются к ужину, — наблюдая за ней, сказала Фредди.

— Думаешь, тебе разрешат появиться за столом в день твоего рождения в военной форме?

— После того как мое купание стало достоянием общественности, я не знаю, что думать… и чего ждать.

Фредди расчесывала волосы, стараясь пригладить их, но сегодня, в такой холодный день, они не слушались ее, хотя по армейским стандартам они были короткими и не закрывали форменный воротник.

— Как удачно, что сегодня объявился Тони, — весело сказала Джейн. — Мне кажется, ты ему понравилась.

— Надеюсь, пар помешал ему как следует меня разглядеть. Я не могла смотреть на него.

— Все американцы такие чопорные?

— А все британцы такие нахальные?

— Тони? Он вполне безобиден, — бросила Джейн через плечо, оценивая двадцатипятилетнего брата с позиций младшей сестры. — Он же не полез к тебе, правда? Это было бы нахально, дерзко, возможно, грубо. А он просто надеялся приобрести нового друга. Наш Тони — человек общительный, добрый и очень достойный. Он не доставит тебе неприятностей, крошка. Если ты, конечно, не будешь нарываться сама… и если ты не германский пилот в «мессершмидте» или в «Юнкерсе-88». Вот тогда у тебя действительно будут неприятности, серьезные неприятности. Ага! Вот оно! Я думала, куда же оно подевалось?

Джейн повернулась. В руках она держала вешалку с платьем из серебристой ткани. Платье без бретелек словно излучало сияние. Пышная юбка, казалось, могла танцевать самостоятельно. Талию подчеркивала широкая черная бархатная лента; она завязывалась сбоку бантом, концы которого почти доставали до пола. Рядом висела черная бархатная накидка, отделанная по краю серебром.

— По-моему, очень праздничное, — сказала Джейн, протягивая вешалки. — А если замерзнешь, вот и накидка. Примерь, годится ли.

— Годится, годится! Я обязательно надену это платье. — У Фредди перехватило дыхание от восторга. Все, что происходило с того момента, как она попала в дом Лонбриджей, в их «Грейндж», напоминало пикник на свежем воздухе, экспромт, импровизацию, но совсем не вязалось с реальностью Англии военного времени. Фредди чувствовала себя легкомысленной, возбужденной, недопустимо довольной собой. Даже «ознобыши» перестали ее беспокоить.

— Туфли! — воскликнула Джейн, хлопнув себя по лбу. Она снова полезла в шкаф и вернулась с серебряными туфельками и тонким, как паутинка, шифоновым нижним бельем.

— Что я еще забыла?

— А тиара?

— Совсем не обязательно для ужина, хотя… хотя…

— Шучу.

— Это все в сейфе. Никаких тиар. Жалко, конечно… Давай одеваться. Папа сейчас вернется, а если он не успеет выпить свою порцию перед ужином, у него будет плохое настроение. Крикни, если тебе что-то нужно. Встретимся внизу через полчаса.

— Хорошо. Спасибо за платье, Джейн.

— В этом платье я выслушала пять предложений выйти замуж… оно счастливое… не для тех, конечно, бедняг. Мне, правда, их жалко.

— Им не повезло, — сказала Фредди, кружась и любуясь тем, как поднимается юбка. — Пошли ты их, Джейн.

— Я так и сделала, дорогая.

К тому времени, как Фредди справилась с незнакомыми вещами, подкрасила губы и сделала еще одну тщетную попытку привести в порядок свои блестящие рыжие волосы, все взрослые Лонбриджи собрались в библиотеке перед камином, оживленно болтая, тогда как лорд Джералд, вооруженный серебряным шейкером для коктейлей, готовил мартини.

Никем не замеченная, Фредди немного помедлила перед тем, как войти. Ее переполняли противоречивые чувства. Она посторонний для этой семьи человек, но ей оказали здесь сегодня такое гостеприимство, которого она никогда прежде не испытывала от чужих. Фредди чувствовала, что знает Джейн лучше, чем свою сестру, но она еще не встречалась с отцом Джейн, да и Тони в его военной форме едва разглядела. Она была очень смущена, чего давно уже не испытывала, хотя, вообще-то, могла и не робеть в таком великолепном платье, которое прекрасно сидело на ней. Сегодня ей исполнился двадцать один год. Она была почетным гостем. И, о Господи, они все ждали ее. Подумав об этом и услышав, как отец Джейн мешает в шейкере джин с вермутом, собираясь разливать коктейль, Фредди вошла в комнату. Ее снова охватило смущение, ибо все четверо вдруг замолчали и повернулись к ней. Тишина, смутившая Фредди, была проявлением восхищения. Лорд Джералд, отставив в сторону шейкер, пошел к ней навстречу.

— С днем рождения, мисс де Лансель! — Взяв обе ее руки в свои и изумленно глядя в ее ярко-голубые глаза, он сказал: — Мой сын утверждает, что я пропустил примечательное событие сегодняшнего дня, а может быть, и всего года. По-моему, это нечестно. Не знаю, как вам теперь удастся снискать мою благосклонность. Придется сделать для вас исключение, а еще лучше, если бы вы повторили представление завтра. Только предупредите меня заранее, было бы жаль прозевать это. Скажите, вы пьете мартини?

— Да, спасибо, лорд Джералд. И пожалуйста, зовите меня Фредди. — Этот седой, красивый и обаятельный человек, с такими же, как у Джейн, озорными глазами, помог ей избавиться от смущения.

— Фредди так Фредди, — сказал он, предложив ей руку. — А теперь пойдемте-ка к камину. Надо разлить коктейль, пока он не стал водянистым.

Он повел ее через большую, слабо освещенную комнату с высокими потолками к Джейн, одетой в алое атласное платье, в котором она отнюдь не выглядела скромницей, и леди Пенелопе, в прекрасном коричневом бархатном платье с кружевами цвета слоновой кости. Быстро и незаметно для женщин Тони отступил к наряженной елке, стоящей в углу, сделав вид, что рассматривает электрогирлянду. Он хотел разглядеть Фредди до того, как она с ним поздоровается.

Когда она вошла, Тони показалось, что он видит нимб вокруг ее головы. Было что-то таинственное в том, как это серебряное видение неожиданно и бесшумно возникло в дверях. Так восходит первая, долгожданная и волшебная вечерняя звезда, от которой замирает сердце. Неужели это та же озорная и веселая девчонка, что была в ванной? Какая неожиданная метаморфоза! Может, еще до конца ужина она превратится в поляну с цветущими деревьями?

— Тони, помоги мне, — обратился к нему отец. — Передай, пожалуйста, Фредди мартини.

Подходя к камину с холодным стаканом в руке, командир эскадрильи Энтони Лонбридж чуть не споткнулся о старинный ковер. Фредди подняла на него глаза.

— Еще раз добрый вечер, командир эскадрильи. Вижу, вы не в форме.

— А, это. — Он посмотрел на свой смокинг. — Я думал… особый случай… китель надо гладить… а это, кажется, намного удобней… потом дома… в увольнении…

— Всегда у них находится причина, правда, Джейн? — Фредди пренебрежительно покачала головой.

— Ужасно! У этих типов из королевских ВВС начисто отсутствует понятие о морали. Наряжаются почем зря. Считают, что дисциплина не для них. Наверняка он не потрудился побриться перед ужином, — предположила Джейн.

Фредди очень хотелось протянуть руку и проверить это. Она сразу поняла бы, что Тони англичанин, даже встретив его где-нибудь на Суматре или в Антарктике, подумала Фредди, взяв у него стакан. Об этом ясно говорило его красивое лицо с тонкими чертами и великолепное телосложение. В нем все казалось гармоничным: высокий лоб, зачесанные назад слегка вьющиеся каштановые волосы, разделенные сбоку ровным пробором, голубые глаза под светлыми бровями, породистый нос, делающий его похожим на крестоносца, крупный решительный рот с тонкими губами, румянец на щеках, крупные, прилегающие к голове уши. Строгая импозантная внешность. За счет высокого роста Тони казался почти худым. Он держался как человек, облеченный властью и привыкший отдавать команды. «Британской чопорностью тут и не пахнет», — решила Фредди и улыбнулась ему так, как не улыбалась ни одному мужчине вот уже почти три года.

— Я побрился, — сказал Тони, не обращая внимания на сестру, — хотя вода могла бы быть и потеплее.

— Верю, — беспечно отозвалась Фредди, предчувствуя романтический поворот в своей жизни, и, вдохновленная этим, отошла от него, чтобы спросить леди Пенелопу, откуда у нее такие кружева.

Ужин проходил в комнате, отапливаемой двумя каминами. Блюда подавали пожилая женщина и мальчик лет четырнадцати. Они жили в соседней деревне и приходили помочь повару в особо торжественных случаях. Лишь эта странная пара напоминала во время веселого ужина о том, что в Англии война. Все сидящие за столом похваливали крепкий мороз, приостановивший военные действия, но говорили об этом так, словно боялись сглазить.

Когда затянувшийся ужин подошел к концу, лорд Джералд исчез на кухне и вернулся с бутылкой шампанского «Дом Периньон». Он откупорил бутылку как настоящий знаток, как дед Фредди, насколько она помнила. С помощью Тони он разлил шампанское по бокалам.

— Я хочу произнести особый тост, — сказал он. — Сегодня мисс Мари-Фредерик де Лансель — Фредди, как зовут ее друзья, — достигла знаменательного возраста. Александр Поп писал о «юноше проворном», который «ждет с тоскою возраста сего»… Сэмюэл Джонсон мечтал «воспарить до самоуверенности двадцати одного года»… Теккерей говорил о «прекрасном времени, когда ему исполнился двадцать один год». Все присутствующие здесь миновали уже этот прелестный возраст: одни несколько месяцев назад, как ты, Джейн, другие давно, как я, но это не имеет значения. Главное, что Фредди не надо больше «ждать с тоскою возраста сего», она живет сейчас в прекрасное время и должна испытать всю его радость. Пусть эта радость будет огромной и растет с каждым годом. За Фредди!

Фредди сидела, зардевшись, пока они все пили за ее здоровье. Она покраснела еще больше, когда леди Пенелопа позвонила в колокольчик и в комнату вошел мальчик. Он, очевидно, стоял прямо за дверью, держа в руках несколько коробок в яркой оберточной бумаге. Мальчик положил коробки перед ней.

— О, нет! — запротестовала она. — Вы все были так добры ко мне. Фантастическое купание — это и есть настоящий подарок.

— Вздор, дорогая. Это импровизированные подарки, поскольку мы не смогли пойти в магазин, но ты должна помнить о таком важном событии, — сказала леди Пенелопа.

— Ну, Фредди, открывай же, — торопила ее Джейн.

Леди Пенелопа подарила Фредди пушистый мягкий свитер небесно-голубого цвета собственной вязки. Только Джейн знала, что мать вязала этот свитер для нее. От лорда Джералда Фредди получила серебряную фляжку с монограммой, которую он всегда брал с собой на охоту, и бутылку драгоценного солодового виски, чтобы было чем ее наполнить.

— Держи ее всегда при себе, на случай кораблекрушения или внезапного нападения норовистого слона, — пошутил он.

Джейн разыскала в своем «сундуке Али-Бабы» черную шифоновую ночную рубашку с кружевами: по ее мнению, она годилась только в особых случаях. Но этот случай так и не представился ей до поступления на военную службу.

— Веришь или нет, крошка, но теперь это тебе будет очень кстати, ведь ты уже достигла солидного возраста, — шепнула она Фредди.

Фредди заставила себя не вспоминать о том времени, когда она была так же счастлива последний раз.

Она легла далеко за полночь. Строго говоря, уже занимался новый день, но ее кровь играла, как вино. Возбужденная Фредди не могла, да и не хотела уснуть. Не хотела, чтобы этот праздник чувств сменился обыкновенными снами. Она лежала, накрывшись одеялом, в новой черной шифоновой ночной рубашке, голубом свитере и шерстяных носках, широко открыв глаза и улыбаясь…

В дверь тихонько постучали. «Джейн, — подумала она, — хочет обсудить этот вечер».

— Входи, — пригласила Фредди.

Дверь открылась, и на пороге появился Тони с подсвечником в руке. В неровном свете свечи Фредди увидела, что он все еще в брюках и рубашке, но вместо смокинга Тони надел кардиган. Он стоял на пороге, не входя в комнату.

— Я принес тебе подарок, — сказал он. — Я же не знал, что сегодня твой день рождения и даже о том, что ты будешь здесь сегодня, поэтому не смог этого сделать за ужином… Может, тебе понравится?

— А не мог бы ты подождать до утра? — спросила Фредди.

— Это сугубо ночной подарок. — С этими словами он протянул ей какой-то продолговатый предмет, перевязанный в нескольких местах лентой с новогодним орнаментом, поэтому угадать, что там, было совершенно невозможно. — Утром это неинтересно.

— Ну, тогда, пожалуй, приму это сегодня.

— Вот я и подумал, что… лучше это сделать сейчас.

Подойдя к кровати, он вручил Фредди подарок. Что-то теплое зашевелилось в ее руках.

— Боже мой… — ахнула она. — Что?..

— Это моя грелка, — объяснил он, довольный ее реакцией. — Я налил в нее горячую воду две минуты назад, а с упаковкой провозился долго.

— Тони, не может быть… твоя грелка? Я не могу отобрать ее у тебя.

— Я испытываю сентиментальную привязанность к этой вещи… мы не расставались все долгие холодные ночи… но теперь она хочет быть с тобой. Я найду себе другую и приручу ее… Обычно они появляются, стоит только свистнуть. Пожалуйста, оставь ее себе.

— Если ты этого хочешь — с удовольствием. И буду думать о тебе каждую ночь, наливая в нее воду. А теперь я хочу спать. Спокойной ночи, Тони!

— Спокойной ночи, Фредди, — сказал он, подвинул стул к ее кровати, поставил подсвечник на пол и сел. — Кое-что еще… поскольку ты все равно не спишь… одно слово… если можно.

— Только одно, — согласилась она, разворачивая неуклюже завернутую грелку и подвигая ее к себе под натянутым до подбородка одеялом.

— Понимаешь, меня только что перевели на новое место, сделали командиром «Орлиной эскадрильи», командиром группы мальчишек, которых я никогда раньше не видел… ну, я и подумал, может, ты посоветуешь мне, как вести себя с ними.

— Посоветовать командиру королевских ВВС, как вести себя с пилотами? Ха! Спокойной ночи, Тони.

— Это янки. Курсанты летной школы. Они здесь уже с сентября, но еще не участвовали в военных действиях… некому было тренировать этих новобранцев… они находятся в боевой готовности с тех пор, как началась нелетная погода и заболел их командир… как бы там ни было, эти мальчишки — теперь моя эскадрилья. Я подумал, поскольку ты тоже янки, вдруг ты сможешь мне посоветовать, как найти с ними общий язык. Совершенно не умею найти к ним подход… к этим иностранцам. Ты понимаешь, наверное, почему мне нужна помощь?

— А ты просто зови их «парни», а не «мальчишки», «типы», «янки», и все будет хорошо. Спокойной ночи, Тони.

— Парни? Но это звучит ужасно грубо. Ты уверена, Фредди?

— Парни, ребята или мужики. Представляешь, «эй, мужики, давайте покажем себя!». Такая вот лингвистическая адаптация. Во всем остальном положись на то, что они усвоят сленг королевских ВВС, а ты научишься их жаргону. Спокойной ночи, Тони!

— Я тебе очень благодарен, Фредди. Ты меня несколько успокоила. — Он встал со стула и сел на край кровати. — Как мило, что ты меня выслушала.

— Всегда рада помочь. Спокойной ночи, Тони.

— Спокойной ночи, Фредди, — сказал он, наклонившись над ней и целуя ее в смеющиеся губы. — Фредди, дорогая, красавица, давай повторим, — зашептал он, обнимая ее и целуя снова и снова.

Оба почувствовали, что страстно хотят ощутить прикосновение друг к другу, подчиниться властному инстинкту, овладевшему ими с того момента, когда Фредди вошла в тот вечер в библиотеку. Они дали волю подавляемым чувствам, неизбежным и необходимым. Тони застонал от блаженства, лежа на одеяле, обхватив Фредди и прижимая к своей груди.

Много минут они восторженно целовали друг друга, почти ничего не различая в слабом свете свечи.

— Тони… тебе удобно? — наконец, шепотом спросила Фредди.

— Терпимо…

— Ты бы мог… ну, снять свои ботинки.

— А я уже.

— Свитер… рубашку… брюки…

— Но я тогда окоченею.

— Я согрею тебя.

— Правда? Я не мог… Я не должен был… о, дорогая, если бы я мог лечь в эту постель…

— Ты уверен, что ты летчик? — пошутила Фредди, понимая, что он, как джентльмен, не мог заниматься с ней любовью под крышей своего дома, не зная точно, согласна ли она.

— Абсолютно!

— Тогда почему ты так робок, будто всем задолжал? — сказала она на жаргоне летчиков: так говорили о тех, кто не входил в летный состав.

Вдруг свечка догорела, и они погрузились в полную темноту.

— Черт! — пробормотал Тони, стараясь нащупать подсвечник.

Резкое движение — и он услышал, как подсвечник отлетел в дальний угол комнаты. Стараясь найти свечку, стоявшую на ночном столике Фредди, он опрокинул настольную лампу, и та упала с громким стуком. Послышался звон разбитого стекла.

— О, дьявол! — забормотал он, осторожно встал, быстро скинул одежду, побросав ее на пол, прыгнул в кровать к Фредди и протянул к ней руки.

— Ой! — вскрикнула она, когда они стукнулись лбами.

— Больно? — с тревогой спросил он.

— Больно, черт возьми, а тебе?

— По-моему, я сломал нос. Вот, потрогай. Как по-твоему? Да нет, черт возьми, это ухо.

— Лучше я не буду трогать твой нос, а то еще выколю тебе глаз, — запротестовала Фредди.

— Разве у тебя нет ночного видения? — спросил он, пытаясь стащить с нее свитер.

— Ты стягиваешь с меня ночную рубашку. Осторожно! Грубиян, отстань! Ты оторвал мне бретельку. И сними свое колено с моего живота.

— Кажется, это мой локоть.

— Почему ты сполз? Поднимись сейчас же. Ты слишком высокий…

— У тебя нет спичек? — жалобно спросил Тони, голова которого оказалась у Фредди под мышкой.

— Тони, лежи спокойно. Я сейчас разденусь и, если ты не будешь вертеться, найду спички и освобожу тебя.

— Хорошо.

Не двигаясь, пока она стаскивала свитер, ночную рубашку, стягивала носки, он прислушивался к тому, как все это падало на пол. Пытаясь дышать под одеялами, он ощутил ее ласковые руки.

— Господи, командир эскадрильи, что это тут? А, это грелка. Я уж испугалась. А что бы ЭТО могло быть?

— Не трогай… это… пока.

— Почему? — невинно спросила Фредди. — Я чувствую дружеское расположение.

— Не надо, — взмолился он.

— Почему? Ты разве не знаешь, что идет война? «Кто не знает цены, тому не миновать нужды», — сказала Фредди и, закинув ногу ему на бедро, прошептала: — Что ты скажешь? Кажется, я нашла для нее правильное место.

В эту зимнюю ночь Фредди и Тони спали с перерывами. Задремав, они внезапно просыпались и сразу понимали, что снова охвачены желанием. Они открывали друг друга — два терпеливых, настойчивых исследователя. Глазами им служили пальцы, языки и ноздри. Они шептали друг другу слова любви и благодарности, опять засыпали, а просыпаясь, нарушали новые запреты. Проснувшись в очередной раз, Тони подумал, что они спят уже слишком долго. Сделав усилие, он встал, подошел к окну и чуть отодвинул маскировочную занавеску. Отскочив от окна, он нырнул под одеяло.

— Дьявол!

— Что случилось? — встревоженно спросила Фредди.

— Дети… они все на улице… только что закончили лепить снежную бабу прямо под твоим окном. Вчера ее здесь не было. Один Бог знает, как уже поздно.

— Взгляни на часы, дорогой.

— Я оставил их вечером у себя в комнате.

— Они подумают, что мы просто проспали.

— Только не Джейн, — уверенно сказал он.

— Мне все равно, — заметила Фредди. — Поцелуй меня, глупыш.

— Я хочу, чтобы они все знали! Я собираюсь все им рассказать! — возбужденно воскликнул он.

— Нет! Ты не посмеешь!

— Какой адрес у твоих родителей в Лондоне? — требовательно спросил Тони.

— Ты собираешься позвонить им и сообщить, что провел со мной ночь? — спросила Фредди, встревожась. Кажется, он способен на все.

— На следующей неделе я буду там и хочу встретиться с твоим отцом.

— Какого черта?..

— Сообщить ему о моих намерениях, конечно. Попросить его согласия, — ответил помятый и бледный Тони с большим достоинством.

— Боже мой, — проговорила Фредди, представив себе эту сцену. — Не думаю, что это правильная идея… это может… напугать его.

— Но я хочу жениться на тебе. Я думаю, ты понимаешь это. Поэтому мне надо поговорить с ним.

— А тебе не кажется, что сначала ты должен поговорить со мной?

— Конечно, но всему свое время. Сначала я должен ему представиться. Его не обидит, что я не слишком силен во французском?

— Нет, — фыркнула Фредди. — Не думаю. Ты и правда собираешься… просить разрешения… чтобы… ну… быть со мной?

— Конечно, если у тебя нет возражений.

— У меня нет сил возражать.

— Тогда я встречусь с ним, ладно?

— Знаешь… он вполне заслуживает приятного известия после всех этих лет.

— Что ты имеешь в виду, Фредди, дорогая?

— Может, когда-нибудь я расскажу тебе. А может, и нет.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне все, — уверенно сказал он.

— Только после длительного и настойчивого ухаживания. А возможно, даже и тогда не расскажу. Или ты находишь ухаживание излишним после того, что с нами случилось сегодня?

— О, Фредди, я обожаю тебя. И это навсегда. А ты любишь меня?

— Немножко.

— И только?

— Не только.

— Насколько? — настойчиво спросил он.

— Я бы сказала тебе, но… грелка потекла.