– А какой помощи вы ждете от Советов на съемках в Киеве? – спросила Джез Сэма Батлера – они говорили по телефону.

– С чего ты взяла, что нам придется отправиться в Киев?

– Ты же играешь украинского политического лидера, так? А насколько мне известно, Киев – это столица Украины. Советской Украины.

– Какого черта, меня не касается, где будут проходить съемки, пусть об этом у Милоша голова болит. Там все города похожи один на другой. Главное, что обстановка там жуткая, вот в чем все дело, Джез. Я страшно волнуюсь.

– Еще бы! Но ведь это именно то, чего ты хотел. Кстати, я никак не могу понять, как тебе удалось отбояриться от роли манекенщика?

– Я объяснил Губеру и Питерсу, что настоящего артиста нельзя заставить делать что-то против его воли. Когда я обрился наголо, они мне, наконец, поверили.

– Не может быть! – Джез взвизгнула от восторга.

– Спорим!

– А они уже кому-нибудь отдали эту роль?

– Лучше бы не спрашивала. Но уж раз спросила, то да. – Радостное возбуждение Сэма Батлера слегка приувяло, но не исчезло совсем.

– Ну скажи, кому! – попросила Джез.

– Дэниэлу Дей-Льюису. – Сэм произнес это имя с отвращением. – Кто бы мог подумать, что Дэниэл Дей-Льюис согласится играть манекенщика! После Оскара за «Левую ногу»!

– Он просто сменил темп, вот и все. Не расстраивайся, Сэм. Воспринимай это как высокую оценку твоих заслуг – ведь Милош Форман ее тебе первому предложил.

– Да, дружище, пожалуй, ты права. Мне как-то это в голову не приходило. – Он был явно польщен.

– Послушай, а волосы уже начали отрастать? – поинтересовалась она, стараясь казаться озабоченной.

– Да еще как! Стали гуще, чем были, кто бы мог подумать!

– Интересно, а когда ты был совсем лысый, окружающие воспринимали тебя так же, как всегда, или нет? Может, они были более приветливыми, не такими надутыми, как обычно, по крайней мере в самый первый момент?

– Не-а. Они были шокированы. Видишь ли, Джез, с моим лицом вышла неувязка. Понимаешь, чтобы перевоплощаться, у тебя должно быть никакое лицо. Ладно, может, это грязная работа, но кто-то же должен ее выполнять. Думаю, могло быть и хуже.

– Надеюсь, съемки проходят успешно? – сказала Джез, думая о том, что Дэниэл Дей-Льюис обладает вполне определенным лицом, и в то же время это не мешает ему перевоплощаться с каждой новой ролью.

– Я буду скучать по тебе, дружище. Очень скучать.

– И я.

– Увидимся, когда я вернусь?

– Конечно, Сэм. Желаю тебе хорошо провести время.

Опустив трубку на рычаг, Джез внезапно поняла, что не сможет теперь воспринимать Сэма Батлера иначе чем просто друга. На расстоянии исчезло и без того смутное очарование; вместо того чтобы усилить влечение, разлука помогла полностью освободиться от того, что можно было только принять за любовь. И теперь, когда Милош Форман увозил его на многие месяцы в Киев или какое-то другое, не менее мрачное, место, она со спокойной совестью могла о нем забыть.

Она посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке возле кровати в ее любимой спальне в гасиенде. Пока она одевалась, собираясь на встречу с сестрами, ее то и дело отвлекали неожиданные телефонные звонки.

Сначала позвонили из компании «Пепси». После смерти отца Джез отказалась вернуться на работу. Теперь, в середине января 1991 года, они звонили, чтобы сообщить: готовы ждать ее хоть месяц, хоть два. Компания очень ценит ее работу, сказали ей, ее считают незаменимой – она замечательный художник, не устающий поражать своим мастерством. Невозможно предвидеть, какие новые горизонты она может открыть в фотографии, к тому же у нее настолько новаторский стиль, что глупо было бы пытаться обучить ему другого фотографа.

Джез все еще размышляла о звонке из «Пепси», когда позвонила Рэд. На этот раз она была больше похожа на себя – судя по всему, начала оправляться от воспоминаний о той ночи, когда был убит Майк Килкуллен. Женщины условились вместе пообедать.

Кейси выписался из больницы и под бдительным оком Сьюзи поглощал неимоверное количество пищи. Уже на следующей неделе он собирался приступить к своей работе главного пастуха, объезжая ранчо на джипе, пока окончательно не поправится. Он нисколько не удивился, когда Джез рассказала ему, почему сестры отказались назначить его временным управляющим, несколько смягчив наиболее резкие высказывания. Временным управляющим был назначен Джо Винтер из «Уэллс Фарго», разумный и приятный человек, который был в восторге от того, что Кейси согласился остаться главным ковбоем, пока скот Килкулленов – получившее широкую известность «Славное стадо» – не будет благополучно продан.

Валери и Фернанда обосновались в гостинице «Ритц-Карлтон» в городке Лагуна-Нигуэль и целыми днями слонялись тут и там, словно боялись, что их наследство растворится, если они уедут домой. Что еще им от нее понадобилось, думала Джез, чувствуя, как к грустному настроению, в котором она пребывала со дня гибели отца, примешивается чувство тревоги. Она не могла думать ни о чем другом, кроме постигшей ее утраты, но постепенно начинала бояться неизбежной продажи земли, в ней росла ностальгия по былой жизни на ранчо, которой рано или поздно должен прийти конец.

Она чувствовала, что не может принять единственно разумное решение: вернуться в Лос-Анджелес и возобновить свою работу в «Дэзл». Она была не в состоянии хотя бы на день расстаться с этим ранчо, как всегда спокойным, будто существующим вне времени, божественно-прекрасным. Окружающие его холмы сохранились в своем первозданном виде с тех давних времен, когда в 1769 году дружественные индейские племена габриэлино радостно приветствовали первых испанских солдат, направлявшихся из форта Сан-Диего на север, чтобы исследовать земли, впоследствии ставшие Калифорнией.

Каждое утро она седлала Лимонаду и скакала куда глаза глядят, с прощальной тоской озирая окрестности. От нее не могли укрыться приметы жизни современного человека: отпечатки шин джипа, ветряная мельница, искусственный пруд, – но стоило подняться на холм, возвышавшийся неподалеку от дома, как впереди открывались необъятные и величественные просторы нетронутой земли, напоминавшие по форме веер, – узкая часть на вершине Портола-Пик постепенно расширялась и достигала необъятных размеров там, где простирался Тихий океан.

Когда же Джез направляла лошадку в сухое речное русло, современный мир и вовсе исчезал. Частенько она спрыгивала с седла, чтобы броситься на ложе из сухих листьев и растянуться на нем, часами наблюдая за солнцем, совершающим свой небесный путь, и ощущая этот миг как последнюю возможность насладиться одиночеством в душистой тени, наполненной гудением насекомых.

Она понимала, что нужно молиться о дожде, как это делали Кейси и Джо Винтер, но солнечные деньки, наступившие после больших дождей, казалось, подарили ей возможность отдохнуть от реальности. Когда Джез искала уединения, чтобы погрустить в одиночестве, она скакала туда, где паслись тучные стада, и проводила время среди пастухов.

Самой веселой порой на пастбище была зима. Первого декабря быков, долгие десять месяцев томившихся в мужском обществе в специальном загоне, выпускали к коровам, по одному на каждые десять телок. Первого февраля их снова соберут всех вместе и отправят обратно, в мужской монастырь, но сейчас они резвились на свободе, исполнив свою миссию и оплодотворив целое стадо. Возле каждой коровы еще пасся теленок, рожденный прошлой осенью, но девяносто процентов из них уже снова были стельными и следующей осенью опять должны были отелиться. Это прекращалось только тогда, когда корова становилась бесплодной, переставала давать молоко и ее отправляли на базар.

Во время первой же встречи Кейси и Джо Винтер сошлись на том, что стадо лучше всего продавать на аукционе ближе к лету, когда телята подрастут и их можно будет отлучить от матерей. Потолстевших коров надо будет проверить, не стельные ли они. Если, паче чаяния, придется продавать стадо до того, как телята станут самостоятельными, то надо будет отдавать троих сразу: каждую корову с родившимся и неродившимся теленком, – а это грозило серьезными денежными потерями.

Джез поняла, что не разбирается как следует в финансовых вопросах, поскольку Майк Килкуллен никогда не говорил о деньгах. Конечно, она будет скучать по стадам, мирно пасущимся на склонах этих древних холмов. Но главное, она не сможет жить без этой земли. В ее сердце навсегда запечатлелся и каждый дуб, простоявший здесь чуть ли не триста лет, и каждый кустик шалфея; она запомнит и утреннюю песню жаворонка, и уханье совы по ночам, – каждая мелочь будет напоминать ей об отце.

Огромный отель «Ритц-Карлтон» в Лагуне-Нигуэль, между Эмеральд-Бей и Три-Арч-Бей, высился на высоком крутом берегу, сто пятьдесят футов над уровнем моря. Считалось, что он построен в средиземноморском стиле, но Джез не находила ничего средиземноморского в его просторных мраморных вестибюлях и огромных холлах, отделанных под французскую и английскую старину. Все здесь было показное, и это очень бросалось в глаза. Все как минимум в десять раз больше, чем нужно, раздраженно думала Джез, проходя один за другим длиннющие, покрытые дорогими коврами коридоры в поисках лифта, который поднял бы ее на этаж, где жила Валери.

Ладно, раз уж кто-то решил построить такого монстра на побережье, то почему бы было не попытаться через архитектуру и внутреннее убранство передать калифорнийский колорит? Зачем это назойливое подражание парижскому «Крийону»? Но даже если бы этот отель, подобный «Крийону», перенесли на площадь Конкорд, самую красивую площадь Парижа, он все равно не пришелся бы там ко двору из-за своих колоссальных размеров. Поднимаясь в лифте, Джез поняла, что несчастный отель здесь ни при чем, пусть он и кажется излишне претенциозным. Все дело в том, что ее раздражает сама мысль о предстоящей встрече с Фернандой и Валери.

Она взяла себя в руки, намереваясь как можно быстрее покинуть их негостеприимную компанию. Выходя из дома, она посмотрелась в зеркало и вдруг увидела себя глазами сестер. Без косметики, с распущенными волосами, развевающимися, как флаг на ветру, целыми днями обдувавшем ее, она была похожа на неряху-беспризорника, этакого неотесанного и загорелого Гекльберри Финна в юбке. На ней были потертые джинсы, линялая синяя рубашка из грубой ткани и ее любимый свитер, который она носила еще со школы, – все это стало ее повседневной одеждой, ведь она каждый день проводила в седле.

Все ее наряды остались дома в Санта-Монике. Но тут Джез вспомнила о брючном костюме от Ива Сен-Лорана, в котором она приехала из Нью-Йорка в день окончательного выяснения отношений с Фиби. После того рождественского вечера она прямиком отправилась на ранчо; это было три недели назад, и с тех пор к себе она так и не заезжала.

Костюм был из тех, что Ив Сен-Лоран называл смокингами. После военной формы это был, пожалуй, самый строгий, самый солидный костюм, какой только можно себе представить. Классический стиль, каждый год воспроизводимый Сен-Лораном во множестве разнообразных вариантов, был визитной карточкой этого модельера, точно так же как визитной карточкой Шанель были ее неподражаемые туалеты. Черный смокинг, сшитый хоть из атласа, хоть из плотной шерсти, для женщины просто незаменим, ибо каждая женщина должна иметь в своем гардеробе хотя бы одну вещь, которая может служить своего рода панцирем, способным скрыть от постороннего глаза ее внутренние сомнения и неуверенность в себе.

Но модная этикетка не доставила Джез удовольствия. Ей была неприятна мысль о том, что приходится заботиться о мнении Фернанды и Валери, хотя она понимала, что это необходимо, когда приходится иметь с ними дело.

Она расчесала волосы и уложила темные золотистые пряди в пучок, туго завязав его черной бархатной лентой. Затем, надев махровый халат, принялась наносить макияж: положила на свою персиковую кожу светлый тон, а сверху – белую пудру, так что лицо превратилось в матовую бледную маску, на которой можно было нарисовать новое лицо. Затем черным карандашом подвела брови, накрасила черной тушью свои золотистые ресницы, красной помадой нарисовала рот – она давно купила эту помаду, но никогда прежде ею не пользовалась, поскольку она была слишком темной и не украшала Джез. В результате приложенных усилий Джез постарела на десять лет, но в лице добавилось твердости – как минимум лет на сто.

Одевшись в костюм и сияющие черные туфли на невысоком каблуке, она вновь критически оглядела себя. Эта роскошная дама, одетая по последней моде, и слыхом не слыхивала о Гекльберри Финне, решила она. Законченность наряду придали крупные золотые серьги с агатом и два широких золотых браслета – она бы предпочла простую бижутерию, но, к сожалению, ничего такого у нее не нашлось.

Лифт остановился на последнем этаже, где были расположены самые дорогие номера. Навстречу ей из-за маленького столика поднялась молодая женщина-консьержка. Джез сказала, что пришла к Валери, и женщина подвела ее к дверям, которые, если бы их современное происхождение не так бросалось в глаза, были бы вполне уместны в Малом Трианоне. Стоило Джез прикоснуться к звонку, как двери распахнулись и ее взору открылась самая большая гостиная, какую ей когда-либо доводилось видеть в отелях. Через четыре сводчатых окна в другом конце комнаты открывался вид на море и небо, но взгляд Джез привлекла группа людей в центре комнаты за столом: кроме Фернанды и Валери, там сидели еще двое мужчин, которые были ей незнакомы.

Она остановилась и нахмурилась. Мужчины поднялись ей навстречу. Валери не предупредила ее об их присутствии, и Джез обрадовалась, что потрудилась придать себе облик, который ни в малейшей степени не выдавал, как отчаянно ноет сердце и как она неуверенна и уязвима. Джез нарочно задержалась у дверей, отдавая себе отчет, что если она не направится к ним, то они будут вынуждены подойти к ней.

После небольшой паузы Валери поднялась и подвела мужчин к Джез, чтобы представить их друг другу.

– Привет, Джез, – произнесла Валери очень дружелюбно – на публике она всегда старалась казаться сердечной. – Ты потрясающе выглядишь!

– Спасибо, – холодно отозвалась Джез. К ее огромному удивлению, Валери наклонилась и поцеловала ее в щеку. Это получилось у нее так естественно, словно она совершенно забыла их последнюю встречу. – Это Джимми Розмонт, – представила Валери, – а это – сэр Джон Мэддокс. Моя сестра, Джез Килкуллен.

– Здравствуйте, – сказала Джез и пожала мужчинам руки так быстро, как только позволяла элементарная вежливость.

– Идем, Джез.

Валери взяла ее за руку и повела к столу, где сидела Фернанда: в ее лучистых бирюзовых глазах сияла приветственная улыбка. Все выглядело так, словно сюда спустилась волшебница-крестная, которая на этот раз проявила просто невиданную щедрость.

Ответив улыбкой на улыбку Фернанды, Джез вежливо отказалась от кофе, опустилась на единственный простой стул, держа себя так, словно она какая-нибудь викторианская дама, зашедшая с коротким визитом вежливости, и сидела прямо, не касаясь спинки.

Возле Фернанды стоял сервировочный столик красного дерева, уставленный всевозможными сандвичами, печеньями, пирожными, сосудами с чаем и кофе.

– Джез, не хочешь ли перекусить? Эти эклеры необычайно хороши, – проворковала Фернанда, ласково глядя на Джез.

– Нет, благодарю, – ответила Джез, а сама подумала: «Неужели в смокинге я выгляжу настолько мужеподобно, что Фернанда приняла меня за мужчину?» Такой взгляд Фернанда обычно адресовала только особам мужского пола.

– Как дела на ранчо? – поинтересовалась Валери.

– Мало что изменилось с тех пор, как мистер Розмонт облетал его на вертолете с инспекционными целями несколько месяцев назад, – спокойно ответила Джез.

– Так вы знали об этом?

В голосе Джимми Розмонта не было удивления, скорее это позабавило его. Джез не понравились его хитрые, веселые и, пожалуй, слишком сладкие взгляды, как не любил их и Майк Килкуллен.

Что касается сэра Джона Мэддокса, то он казался воплощенным спокойствием – только англичане способны добиться такой внешней невозмутимости. Ему было порядком за шестьдесят; его начавшие редеть седые волосы были чуть-чуть длинноваты – это говорило о том, что он мало заботится о прическе; его солидный двубортный костюм был безупречен, хотя выглядел настолько древним, что казался членом семьи; держался сэр Джон с достоинством, и его благородные черты свидетельствовали о привычке повелевать.

– Я полагал, что наилучшее представление о ранчо можно получить только с воздуха, – продолжал Джимми Розмонт, ничуть не смутившись. – А вы сами не пробовали? Небывалое ощущение! Можно увидеть такое, о чем на земле не приходится и мечтать.

Безусловно, Джимми Розмонту нельзя отказать в обаянии, подумала Джез, если, конечно, ищешь острого, хитрого, звериного обаяния. А я такого не люблю. Она даже не потрудилась ответить, а лишь молча ждала продолжения, гордо вскинув голову, заложив ногу на ногу, сложив руки на груди и глядя в пустоту. Все ее жесты были точно рассчитаны. Возможно, противник превосходил ее по численности, но вся ее поза говорила, что она производит смотр собственных войск. Ведь в конечном итоге она так или иначе узнает о цели встречи.

– Джез, – начала Валери, – тебе наверняка известно, что когда Джимми однажды приезжал сюда и говорил с отцом, то речь шла о покупке ранчо. А поскольку Джимми и его жена, леди Джорджина, наши с Фернандой добрые друзья, то мы, услышав от мистера Уайта, что ранчо все равно должно быть продано, прежде всего подумали о них. Лучше попытаться договориться с друзьями, чем с незнакомыми людьми.

– Я все это понимаю, Валери. Единственное, что мне трудно понять, так это причину такой спешки. Как объяснил мистер Уайт, о продаже и речи не может быть, пока не будет назначен постоянный управляющий, а его назначение может затянуться на многие месяцы. К тому же прошло слишком мало времени со дня смерти отца.

– Все это так, мисс Килкуллен, вы абсолютно правы, – мягко вмешался сэр Джон Мэддокс. Он слегка наклонил голову, а затем немного помолчал, глядя на Джез, тем самым как бы отдавая дань уважения покойному Майку Килкуллену, сочувствуя утрате, которая постигла Джез, и давая понять, что пора переходить к делу. – Тем не менее, – продолжал он, – вы бы получили большое преимущество, если бы все трое пришли к единому мнению относительно дальнейшей судьбы ранчо как можно скорее, не откладывая на потом.

– Вы полагаете?

Как это англичанам удается говорить так, что сам их голос вызывает доверие, подумала Джез. От этого знатного человека исходила какая-то аристократическая доброта, свойственная также сэру Джону Гилгуду и сэру Ральфу Ричардсону. Да, эти двое – превосходные артисты.

– Видите ли, мисс Килкуллен, пока дела ведет временный управляющий, судьбой ранчо по-прежнему распоряжаетесь вы. – Сэр Джон немного подался вперед, словно обращаясь к одной лишь Джез. – Вы трое, действуя сообща, можете просить суд отстранить временного управляющего. В этом случае вы можете принять самостоятельное решение о продаже ранчо и сами выбрать покупателя, человека, которому все вы доверяете. Когда же будет назначен постоянный управляющий, то вы уже не сможете так легко отделаться от него, разве что «ввиду особых причин», как сказано в законе, а это исключительно сложно и весьма маловероятно. Другими словами, неважно, что станет делать постоянный управляющий и как много времени у него это займет, но вы будете полностью у него в руках, отданы, так сказать, на его милость.

– Вы адвокат, сэр Джон? – спросила Джез.

– Да, но уже не выступаю в суде. – Он скромно улыбнулся.

– В течение многих лет сэр Джон был губернатором Гонконга, – заметил Джимми Розмонт. – В те годы он был председателем исполнительного и законодательного советов этой колонии. Выйдя в отставку, он стал признанным во всем мире экспертом по вопросам земли и землепользования.

– Так вот почему вы здесь, сэр Джон! Чтобы давать нам советы относительно землепользования? – сказала Джез. «Линкольн был убит актером», – почему-то вспомнила она.

– Не совсем так, мисс Килкуллен, хотя в каком-то смысле да. Я также представляю интересы группы людей, которых хорошо знаю вот уже более пятнадцати лет. Они входят в консорциум владельцев крупнейших банков Гонконга.

– Так вы выступаете от имени китайских банкиров Гонконга?

– Именно так, мисс Килкуллен.

– И эти... ваши клиенты... хотят купить ранчо?

– Вот именно, мисс Килкуллен. Можно без преувеличения сказать, что они хотят этого больше, чем все остальные покупатели, вместе взятые. Видите ли, мои друзья-банкиры хотят вывезти деньги из Гонконга до того, как они достанутся коммунистическому Китаю. Всего через шесть лет, начиная с июня этого года, истекает срок, на который Гонконг был сдан в аренду Великобритании. Мои друзья боятся, что коммунисты не захотят ждать до 1997 года. У них мало времени, поэтому, как вы понимаете, они готовы платить больше истинной рыночной стоимости.

– Простите меня, сэр Джон, – произнесла Джез, – но я буквально поставлена в тупик. Насколько я понимаю, всего каких-нибудь несколько месяцев назад мистер Розмонт пытался купить ранчо для себя. И вот теперь вы, мистер Розмонт, сидите здесь и представляете каких-то гонконгских банкиров, желающих приобрести ту же самую землю. Так что же все-таки происходит?

– Ну, будет тебе, Джез, – вступила Валери, – не стоит поднимать шум по пустякам. Джимми с самого начала работал на китайцев. А сэр Джон вообще их главный консультант. Просто Джимми не сказал об этом папе, потому что не мог сказать всего до окончания переговоров. Ты же знаешь, как резок бывал отец, если не хотел о чем-либо слышать.

В душе Валери уже понимала, что отныне Джез будет для них постоянной головной болью. Мать предупреждала их о подобной возможности, но никто, кроме нее, не мог поверить, что эта многомиллионная сделка может оказаться под вопросом из-за одной тупоголовой девчонки. Каждый раз, обсуждая с дочерьми по телефону текущие дела, Лидди напоминала, что Джез многие годы потратила на то, чтобы втереться в доверие к отцу, и предупреждала, что девчонка еще попортит им нервы. Конечно, они с Ферни не могут не признать, что этим завещанием они обязаны матери, которая заставляла их появляться на ранчо как можно чаще. Раз мать говорит, что надо продавать ранчо китайцам и полностью положиться на Джимми, значит, она безусловно права, как это неизменно бывало на протяжении последних тридцати лет.

Валери вздернула голову и повернула к Джез свой знаменитый профиль, будто он давал ей непререкаемое право служить посредницей между Джез и Джимми. Ферни вряд ли сможет чем-то помочь.

– Миссис Малверн абсолютно права, – сказал сэр Джон. – Когда умудренные жизненным опытом деловые люди принимают решение перевести деньги из одной страны в другую, они вынуждены полагаться на мнение различных экспертов. Я не ошибусь, если скажу, что Джимми имеет с ними дело так же долго, как и я. Мы оба работаем на наших гонконгских друзей и хотим помочь им решить их проблемы с максимальной выгодой для себя и для ваших сестер.

– Джон, – поспешил вмешаться Джимми Розмонт, почувствовав, как Джез внутренне напряглась, явно не веря англичанину, – прежде чем обсуждать детали, позвольте мне в нескольких словах обрисовать мисс Килкуллен перспективы развития ранчо. Полагаю, ей будет интересно об этом узнать, чтобы затем уж судить о покупателях.

– Конечно, Джимми, прошу вас.

– Видите ли, мисс Килкуллен, ваше ранчо – это не просто недвижимость, и его никогда не будут воспринимать как заурядный участок необработанной земли. Существует идея превратить его в один из наиболее роскошных, фешенебельных районов жилой и курортной застройки в мире. Нынешнее название будет сохранено, эти места всегда будут называться «Ранчо Килкулленов» или просто «Килкуллен», вы с сестрами сами решите, какое имя лучше, но идея – и вы должны это понимать, – идея грандиозная!

– Неужели? – Сколько же можно терпеть эти медоточивые, змеиные речи, подумала Джез и сама себе ответила: ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы выяснить, что у этого торгаша на уме. Только нужно проявлять заинтересованность или, в крайнем случае, безучастность, мрачно решила она.

– Положитесь на меня, мисс Килкуллен. Все мы знаем, что большие участки округа Оранж застроены очень плотно, дома стоят впритирку друг к другу, ну, точь-в-точь типовые дома в любом другом месте Соединенных Штатов. Конечно, не спорю, это очень уютные домики, но они не сделают чести ранчо Килкулленов. Мы как раз думали совсем об ином.

– Понятно.

Итак, «мы». Да, чего-чего, а шустрости у ее сестер не отнимешь! Пока она бродила по ранчо, печально наслаждаясь последними проведенными на нем деньками, они откопали где-то этих «бескорыстных» экспертов и выписали их в Калифорнию, чтобы те рассказали ей, Джез, в чем состоит ее главный интерес.

– Вы только представьте себе! Все ваше ранчо превратится в единый комплекс, где воцарится исключительная роскошь. Это будет безупречное место, жемчужина, что-то наподобие Монте-Карло на Лазурном берегу, разве что во много раз величественнее и элегантнее: на мой вкус, в Монте-Карло слишком много всего понастроено. Я представляю себе такую застройку, при которой дом стоит не меньше десяти миллионов, хотя большинство домов будет намного дороже. При этом каждый должен быть окружен парком с пышной растительностью, что обеспечит владельцу полное уединение.

– Исключительная роскошь, говорите? – произнесла Джез заинтересованно. Пожалуй, она бы не купила у этого человека и билета на решающий матч любимой команды – даже если бы он предлагал места в первом ряду центральной трибуны.

– Роскошь, какую вы и представить себе не можете! И что гораздо важнее – безопасность, так что жители смогут спокойно наслаждаться жизнью. Снова позволю себе обратиться к опыту Монте-Карло, поскольку там существует именно такая система безопасности, как планируем устроить мы, разве что наша будет во много раз лучше. Ведь именно отлаженная система безопасности делает Монте-Карло таким вожделенным местом. Так вот, мы собираемся нанять несколько сот полицейских – они будут немногочисленны, зато надежны. В Монте-Карло дамы могут позволить себе носить драгоценности где им заблагорассудится, они запросто прогуливаются по улицам в бриллиантах, потому что знают – они в полной безопасности. Много ли в мире таких мест, которые могут этим похвастаться, как вы думаете, мисс Килкуллен?

– Не имею ни малейшего представления, мистер Розмонт. – Джез вполне доверяла ему в этом вопросе и хотела услышать ответ из его уст.

– Ни одного, ровным счетом ни одного! Женщины не могут себе такого позволить ни в Беверли-Хиллз, ни в Бель-Эр, ни в каком-либо другом городе. Ранчо Килкулленов будет охраняться тщательнее, чем сокровища британской короны. Никто не сможет попасть на территорию будущего поселка без строжайшего контроля со стороны охранников и устного разрешения того, к кому направляется посетитель. Поселок должен быть полностью изолирован от внешнего мира, это будет настоящий земной рай, где человек сможет укрыться от подстерегающих его на каждом шагу опасностей современной жизни.

– А кто же будет там... жить? – поинтересовалась Джез.

– Ага, тут-то мы и подходим к самому главному! Богатейшие люди мира. Да, именно так. Они слетятся со всех краев света, чтобы приобрести собственность в нашем городе, и не только из-за надежнейшей системы безопасности, но и из-за остальных преимуществ, которые найдут здесь. Например, прекрасный климат, теплые зимы. Кроме того, на побережье возле ранчо имеются естественные бухты, достаточно просторные для того, чтобы построить там причалы, которые смогут принять десятки океанских яхт и сотни судов помельче; здесь хватит места, чтобы построить небольшой аэродром, так что обитатели наших домов смогут прилетать сюда на собственных самолетах. Аэродром будет иметь парк небольших самолетов и вертолетов, которые доставят в Коста-Меза, Сан-Диего или Лос-Анджелес любого желающего пройтись по магазинам, сходить в театр или ресторан – это потребуется тем, кто еще не успел обзавестись собственным аэропланом. Автономная транспортная система, удобная и надежная, – вот чем просто обязаны обладать самые богатые. Иначе зачем тогда вообще огромные состояния!

– Знаете, я и сама часто задаю себе этот вопрос. А должны ли эти люди наряду с транспортной системой иметь еще и детей?

Джимми Розмонт засмеялся.

– Мы подумали и об этом. Мы построим школы и детские сады, наладим систему частных учебных заведений не хуже, чем в других местах. Естественно, только для детей тех, кто решит здесь поселиться.

– А будет ли у жителей вашего города прислуга?

– Безусловно. Прислуга не менее важна, чем транспорт. Слуги смогут жить как в домах хозяев, так и в специальном поселке неподалеку. Нет нужды говорить, что перед наймом на работу слуги будут проходить тщательнейшую проверку, нельзя пускать это дело на самотек.

– Ежедневный анализ мочи?

– Вы иронизируете, мисс Килкуллен, но позволю вам заметить, что это не такая уж плохая идея.

– Что ж, благодарю вас, мистер Розмонт.

– Проще говоря, для будущего города на ранчо Килкулленов мы планируем только все самое лучшее. – Джимми Розмонт встал и от возбуждения принялся ходить по комнате взад-вперед. – Конечно же, здесь будет несколько прекраснейших полей для гольфа, распланированных лучшими специалистами в этом деле, будет ипподром и все необходимое для занятий конным спортом – конечно же, лучшее в своем роде; те же роскошь и элегантность будут царить и в теннисном, и в загородном, и в пляжном клубах. Спортивный клуб в Монте-Карло не будет идти ни в какое сравнение с тем, что сделаем мы. В этих клубах начнут проводиться вечеринки и торжества, куда станут съезжаться гости из всех столиц и со всех курортов мира!

– Гости? Друзья домовладельцев? Или родственники? Кстати, а как насчет бедных родственников?

– И бедные тоже. – Остренькие седеющие брови Джимми Розмонта поднялись в знак одобрения. – Но говоря о гостях, я имел в виду тех, кто путешествует по свету, – именно они призваны превратить ранчо Килкулленов в фантастический курорт. Это будут самые привередливые, самые утонченные люди, избалованные жизнью и привыкшие только к самым роскошным условиям. И как только они поймут, что мы можем предложить, они уже не захотят отсюда уезжать.

– Что вы имеете в виду под роскошными условиями? – Из всего словесного потока Джез выбрала ключевое слово и уцепилась за него.

– Отели, мисс Килкуллен, множество фешенебельных отелей, разбросанных по всему побережью. В сравнении с ними этот отель покажется вам сараем. Все будет подчинено тому, чтобы собрать сливки общества, разве что у нас не задумано казино, но каждый день в Лас-Вегас будут отправляться несколько самолетов, которые по желанию клиентов смогут в любой момент вернуться назад, так что никто даже не заметит, что у нас нет игорного бизнеса.

– Как предусмотрительно!

– Да, не могу не признать, мы постарались продумать все до мелочей. Отели, даже самые большие, впишутся в береговую линию, так что не пропадет ни одного сантиметра ценнейших пляжей. Многоквартирные дома планируются только на Портола-Пик, но они будут построены уступами, чтобы не загораживать вид из окна. Наша задача – максимально рачительно использовать землю, не оставляя незанятых площадей вроде пастбищ, вплоть до таких мест, как Портола-Пик, которые в настоящее время вообще никак не используются.

– Меня интересуют многоквартирные дома, – перебила Джез. Многоквартирные дома! Да Майк Килкуллен вообще не мог слышать этого слова!

– Ни в одном из них не будет больше двенадцати квартир, каждая в частной собственности владельца. Цены на квартиры будут примерно равны ценам на виллы, но потребуют гораздо меньше затрат на содержание. Сейчас трудно что-либо с уверенностью утверждать, но, по приблизительным прикидкам, мы сможем построить около полусотни таких жилых комплексов, с бассейнами, оздоровительными клубами и всеми необходимыми удобствами.

– Это будет недешево стоить. – Нотка сомнения в ее голосе сменилась заинтересованностью.

– Естественно, мисс Килкуллен, – подхватил сэр Джон. – Вы абсолютно правы! Но в том-то и состоит преимущество ведения дел с моими китайскими друзьями, что речь идет о гигантских расходах. Видите ли, китайцы смотрят в перспективу, если хотите, они мыслят историческими категориями. Они не ожидают от своих капиталовложений моментальной отдачи и готовы терпеливо ждать начала строительства. Стоит им получить эту землю в собственность, и они не будут торопить события, ожидая немедленного возвращения вложенных средств. Кроме того, они могут выписать чек сразу на всю необходимую сумму, им не надо идти в банк за кредитом, ибо они сами суть банк. Мои друзья хотят вывезти из Гонконга не только собственные сбережения, но и деньги вкладчиков, которые не менее их обеспокоены грядущими переменами. Как только вы примете решение, деньги не заставят себя ждать.

– Интересно, – произнесла Джез. – Очень интересно.

– Что ты думаешь по этому поводу, Джез? – спросила Фернанда. – Это самый грандиозный проект из всех, о которых мне доводилось слышать! Я бы и сама была не прочь поселиться здесь, мне даже и в голову не приходило взглянуть на Калифорнию с этой стороны!

– Кроме того, ты должна помнить, Джез, что гасиенда будет сохранена в полной неприкосновенности и к ней будут относиться со всем должным почтением, не так ли, Джимми? – сказала Валери.

От Валери не укрылось, что Джез даже не пошевелилась с того момента, как уселась на стул, продолжая все время пребывать в позе Наполеона, и это ей совсем не нравилось. Она не хотела признаваться даже себе самой, но в глубине души восхищалась тем, как Джез удалось раскрутить Джимми. Ему пришлось вдаваться в такие детали, о которых она прежде и не подозревала, и то, как он говорил о предстоящих колоссальных затратах, напомнило ей о людях, которых в Нью-Йорке она просто ненавидела. Ладно, только не надо распускаться, одернула она себя.

– Вне всякого сомнения, Вэл, – подтвердил Джимми Розмонт. – Рядом с гасиендой не будет построено ни единого здания, а многоквартирные дома окажутся слишком далеко, чтобы нарушить ее уединение. Мы будем счастливы оставить вам гораздо больше земли, чем вам завещано отцом, лишь бы гарантировать ваше право на уединение. Если же вы не сможете там жить из-за работы, мы сами готовы заботиться о гасиенде «Валенсия» и ее окрестностях как о живом памятнике сельского быта, поддерживая тем самым дух давно прошедших, но великих времен.

– Гм, – изрекла Джез, постукивая ногой.

– Ну согласись, Джез, такая удача бывает только раз в жизни! – воскликнула Фернанда.

– Нет, Фернанда. Впрочем, как я в моем положении могу об этом судить? У меня только одно желание – перевернуть все в этой вашей роскошной комнате вверх дном! – Она поднялась и быстро пошла к выходу, но у двери остановилась и повернулась к ним. – Прежде чем мы встретимся вновь, я должна переговорить с моим адвокатом!

Двумя днями позже Джез сидела в приемной юридической компании «Джонсон, О'Хара, Кляйн, Бэнкрофт и Джонсон» в Арко-билдинг в центре Лос-Анджелеса, можно сказать, в самом сердце деловой части города. Она собиралась посоветоваться со старшим партнером, Стивеном Джонсоном, которого ей порекомендовал Грегори Нельсон.

– Он один из лучших, если не самый лучший специалист по делам наследования в стране, – сказал Грегори, когда Джез в панике позвонила ему. – Все эти адвокаты образуют очень замкнутый круг, своего рода братство. Они уже сотни раз сталкивались друг с другом, неважно, в каком городе они живут, и Стив Джонсон – это тот человек, который тебе нужен. Он сразу же выложит тебе все, о чем ты хочешь узнать, и еще массу всего помимо этого.

– Их проект представляется мне вполне законным, – задумчиво проговорил Стив Джонсон после небольшой паузы, во время которой обдумывал рассказ Джез. – Я знаю сэра Джона, он прекрасный человек, честный и благородный, – продолжал юрист; его лицо, наполовину скрытое большими очками в темной оправе, казалось искренним. – Что касается китайцев, то, возможно, они хотят вложить все деньги в один грандиозный проект, и вряд ли есть повод сомневаться в том, что у них эти деньги есть. В Канаде они давно проявляют активность и скупили там столько недвижимости, что, честно говоря, в Ванкувере уже порядком поднадоели местным жителям.

– Но почему же тогда у меня сложилось впечатление, что меня хотят надуть?

– Потому что так оно и есть. По существующим правилам, разговор о продаже ранчо можно начинать только тогда, когда назначен постоянный управляющий. Его основная задача – получить максимальную цену. Это подразумевает обмер земли, установление ее стоимости, наем брокеров, выставление земельной собственности на торги и прием заявок. Раз они ведут переговоры о заключении сделки уже сейчас, значит, они не хотят проходить все необходимые формальности.

– А откуда такая любовь к китайцам?

– Розмонт и Мэддокс отхватят солидный куш, если им удастся добиться заключения этой сделки. Полагаю, что Розмонт вложит в это дело и собственные средства.

– О!

– Послушайте, Джез, вам и не полагается знать всех этих тонкостей, а вот я знаю. Во-первых, как только постоянный управляющий вступит в должность, им придется опасаться конкуренции со стороны японцев. Вне всякого сомнения, те из кожи вон будут лезть, чтобы оттяпать ранчо себе. Они, конечно, могут произвести многое, может быть, даже все – кроме земли. Далее на очереди огромные американские консорциумы, крупные швейцарские банки, большие капиталы из Германии и масса других возможных претендентов. Хотя думаю, китайцы вырвутся в лидеры и предложат намного больше рыночной стоимости, лишь бы заполучить землю. И у них есть на то серьезные причины, как объяснил сэр Джон.

– Почему же они так давили на меня?

– Время! Все дело во времени. Адвокат имеет серьезные основания считать, что это очень важно. Прежде чем управляющий убедится, что ему дают действительно максимальную цену, пройдут годы. Да споры о том, кто должен выступить в роли оценщика, могут длиться вечно. А каждый ушедший год означает колоссальные потери для любой из сторон.

– А вы не могли бы объяснить это на конкретных примерах? – попросила Джез.

– Конечно. Допустим, ваша доля ранчо стоит примерно миллиард долларов. После оплаты налогов останется всего пятьсот миллионов.

– Верно, пятьсот миллионов долларов, – без всякого выражения подтвердила Джез.

– Итак, вы кладете деньги в банк, самый надежный, какой только можно найти, и получаете как минимум шесть процентов годовых – я нарочно занижаю возможный процент. Таким образом, вы получаете тридцать миллионов в год и можете тратить все до копейки. Пока ранчо не продано, вы ежегодно теряете эту сумму.

– Значит, каждый год я буду терять тридцать миллионов, которые не надо зарабатывать? – Джез просто не могла поверить своим ушам, хотя голос ее звучал абсолютно спокойно. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

– Именно так.

– Боже мой.

– Да, это колоссальная сумма, ее невозможно потратить, разве что начать коллекционировать предметы искусства. Но в таком случае, в зависимости от ваших пристрастий, можно добраться и до основного капитала. Однако скорее всего вы будете инвестировать эти деньги, и ваш доход будет год от года расти.

– Так вот как богатые становятся еще богаче!

– Да, именно так.

– Теперь я понимаю, почему все советовали мне обзавестись адвокатом.

– Грег Нельсон сказал, что у вас нет адвоката. Честно говоря, я не мог в это поверить!

– Теперь, когда я поговорила с вами, мне самой это кажется невероятным. Послушайте, Стив, предположим, я не спешу заполучить тридцать миллионов долларов в год. Допустим, они мне не нужны. Что, если я хочу сама зарабатывать себе на жизнь? И пожалуйста, не смотрите на меня так, я ведь сказала «предположим». Что, если я, как и мой отец, не захочу продавать ранчо?

– Вы можете тянуть до бесконечности. Чинить им препятствия, которые они не смогут преодолеть. Налагать запрет за запретом. Постоянный управляющий вынужден будет прислушиваться ко всем вашим требованиям, у вас уйдут миллионы – я не преувеличиваю – на гонорары адвокатам. У вас будет целая команда парней вроде меня, которые станут работать на вас не покладая рук, но в конце концов вы все равно будете вынуждены продать землю. Если вы надумаете слишком долго вставлять им палки в колеса, суд вынудит вас согласиться на продажу, чтобы удовлетворить интересы ваших сестер.

– Ну ладно. Разрешите мне задать вам еще один идиотский вопрос. Допустим, я соглашусь быть благоразумной и продать ранчо в максимально короткие сроки, но возражаю против того, чтобы из ранчо сделали государство в государстве для сильных мира сего, вооруженную до зубов крепость, в которой кишмя кишат полицейские, этакую тюрьму, где нет разве что патрульных катеров в бухте да пулеметов на вышках, чтобы обеспечить безопасность миллиардеров. Что, если у меня имеется свой взгляд на то, как должна использоваться эта земля?

– Тот, кто приобретает землю, имеет полное право распоряжаться ею так, как считает нужным, и ваши идеи его вряд ли заинтересуют, даже если он решит устроить там автостоянку или кинотеатр под открытым небом. Земля отойдет тому, кто предложит максимальную цену, и станет его собственностью. Конечно, там не должно быть публичных домов или казино, а все остальное – на его усмотрение.

– Значит, вы советуете мне согласиться с сестрами и продать землю китайским банкирам?

– Думаю, что в конце концов вам придется поступить именно так. Вашим сестрам принадлежит две трети земли, а вам всего одна треть, так что рано или поздно вас заставят прийти к соглашению с ними, уж неважно какому. А они, похоже, очень заинтересованы в китайском варианте. Так что, если вас не устраивает идея создать здесь второе Монте-Карло, боюсь, я вас ничем не могу порадовать, разве что вы сами найдете покупателя, который согласится дать больше.

– И вы ничем не можете меня обнадежить?

– Вы будете очень богаты, хотите вы того или нет.

– А если я не хочу, что тогда? – Джез говорила с вызовом и упрямством, несмотря на добрую, но ироническую улыбку, которую Стив Джонсон даже не собирался скрывать.

– Вы всегда можете расстаться со своим богатством так же легко, как его получили. Но мой опыт подсказывает мне, что такое случается нечасто. Видите ли, люди привыкают к деньгам гораздо быстрее, чем может показаться на первый взгляд.

Джез попыталась выкинуть из головы встречу со Стивом Джонсоном и сосредоточиться на дороге, тем более что она решила ехать по Харбор-фриуэй и Санта-Моника-фриуэй. Это были скоростные автострады, малознакомые ей, которые каким-то хитрым образом связывали один конец города с другим. Впрочем, они не настолько отвлекали ее внимание, чтобы она могла полностью отключиться от слов эксперта по делам наследования. Невыносимая мысль, что ее могут силой заставить продать ранчо, постоянно прокручивалась в ее мозгу, не давая покоя, вытесняя все прочее, и Джез страшно жалела, что не успела починить радио, иначе можно было бы настроиться на какого-нибудь психотерапевта и послушать, какие проблемы возникают у других.

Приехав наконец на стоянку, Джез испытала огромное облегчение. Идя по улице к «Дэзл», она почувствовала, что на какое-то мгновение заботы отступили под воздействием причудливой атмосферы того мирка, который был одновременно и богемным, и диковинным и предсказуемым. Тут ничто не могло в мгновение ока пойти кувырком: Венеция пережила все разрушения, пожары и разорения, постоянно возрождаясь и восстанавливаясь последние восемьдесят пять лет и сохраняя при этом свое слегка безумное праздничное очарование. Давно канули в Лету времена десятицентовых прогулок на верблюде и «американских горок», но их дух жил во взглядах, исполненных надежды, и в радостных лицах прохожих, которые спешили мимо нее на пляж.

Джез обошла «Дэзл» кругом, избрав непривычный путь в студию Пита, чтобы ее нельзя было увидеть через стеклянную дверь. У нее не было настроения разговаривать с Сэнди, которая сидела в приемной, как, впрочем, и с остальными сотрудниками «Дэзл», кроме Мэла и Пита, с которыми она договорилась сегодня пообедать.

Вскоре после смерти отца Джез дала всем сотрудникам студии бессрочный оплачиваемый отпуск. Расходы стоили того спокойствия, которое она ощущала, зная, что Сис Леви, Тоби и Мелисса вернутся к ней сразу же, как только она решит вновь приступить к работе.

Заглянув в окно студии, где фотографировали автомобили, Джез увидела, что Пит с Мэлом что-то увлеченно обсуждают, накрывая стол для обеда, который они обещали заказать в «Перпл Тостада Гранде». Ей вдруг страшно захотелось есть, и она вспомнила, что после завтрака прошло уже довольно много времени.

– А можно мы сначала поедим, а уж потом потолкуем? – спросила она с порога.

Мэл и Пит сразу же побросали коробки с едой и бросились к ней.

– Ты как раз вовремя! – воскликнул Пит, обнимая ее так крепко, что у нее хрустнули ребра, и отрывая ее от земли.

– Если бы ты сегодня не пришла, мы бы сами отправились за тобой, – с жаром произнес Мэл, целуя ее.

– Потом расскажете, как вы тут по мне скучали, – сказала Джез, чувствуя прилив нежности к своим лучшим друзьям, – а сейчас немедленно начинайте меня кормить!

Едва сдерживая разыгравшийся аппетит, она смотрела, как мужчины накрывают на стол, осторожно открывая коробки с дымящейся едой. Она очень хорошо разбиралась в мексиканской кухне, поэтому ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, что этот впечатляющий набор горячих блюд родился отнюдь не к югу от мексиканской границы.

– Жареный рис? – неуверенно произнесла она, отказываясь верить своим глазам. – Цыпленок под лимонным соусом... свинина в кисло-сладком соусе? Китайская еда! Нет, только не это, скажите мне, что я ошибаюсь!

– Это лучшее, что мы могли в последний момент организовать, – с грустью сказал Мэл.

– Я всегда знал, что Фиби мерзкая сука, – взорвался вдруг Пит, – но я и представления не имел, что можно пасть так низко!

– Но ведь ты любишь китайскую кухню, скажи, Джез? – с тревогой в голосе спросил Мэл.

– Обычно да, Мэл, милый, но только не сегодня, и не спрашивайте меня, почему. А что случилось с «Тостадой» – ведь вы мне обещали!

Оба недоверчиво посмотрели на нее.

– Разве ты ничего не заметила? – воскликнул Пит.

– Разве ты не знаешь, что она наделала? – спросил Мэл.

– Я обошла с другой стороны. А что случилось?

– Это была последняя капля! В тот уик-энд, когда мы отсутствовали, она взяла и снесла «Тостаду», – с негодованием сообщил Пит.

– Ее больше нет, она стерта с лица земли, уничтожена, – печально подхватил Мэл.

– Но ведь Фиби обещала мне сохранить кафе в том виде, в каком купила его! – сказала Джез, все еще отказываясь верить случившемуся. – Мы все брали там еду на дом, и она прекрасно знала, как мы зависим от него.

– А ведь я ей говорил! – вне себя от гнева произнес Пит. – Но Фиби заявила, что никому не давала никаких обязательств, даже предлагала принять участие в этом деле, да никто из нас не изъявил желания. И к сожалению, у нее есть на это право. Так записано в протоколе того заседания.

– А что она собирается делать с землей? – Джез была вне себя.

– Я спрашивал ее, – ответил Мэл. – Она сказала, что еще не решила, но, какой бы роскошный ресторан она ни построила, там всегда найдется местечко для меня, если я до четырех дня предупрежу ее о своем приходе. Ее счастье, что я умею держать себя в руках. Я чуть ее не укусил.

– После того, как она подставила Джез с той вечеринкой, я был с этой стервой на ножах, – мстительно произнес Пит. – Конечно, я никогда ее особенно не любил, но теперь, когда напротив «Дэзл» нет «Тостады»... По-моему, она зашла слишком далеко.

– Пит, неужели она так просто отделается? – Мэлу вдруг изменила его обычная выдержка, его коротко остриженная голова, казалось, ощетинилась, олимпийское спокойствие куда-то улетучилось.

– Нет, Мэл, ни за что! Мы ее выгоним, уволим! – заявил Пит решительным тоном довольного собой человека, осознавшего свою цель и готового добиваться ее. – Я не позволю такой бессердечной, эгоистичной и злобной женщине представлять мои интересы.

– Полностью разделяю это мнение, – торжественно произнес Мэл, и они с Питом пожали друг другу руки над коробкой с каким-то грибным блюдом. – Пит, передай ей, что мы с тобой заодно.

– А почему я? Ведь ты тоже хочешь выгнать ее.

– Ты же знаешь, я не люблю конфронтации, – самодовольно изрек Мэл.

– Но это не значит, что ты должен самоустраниться, – возмутился Пит.

– Ты скажешь ей все за нас обоих.

– Нет, так не пойдет. Фиби – тертый калач, ее голыми руками не возьмешь. Ты же знаешь, она заморочит мне мозги, если тебя не будет рядом.

– Ребята, – перебила их Джез, – а вы уверены, что хотите сменить агента? Я хочу сказать, вы твердо в этом убеждены? Не из-за меня и истории с Мэджиком? Вы сами так решили?

– Сами, – ответили они в один голос.

– А кто же будет вашим представителем? – спросила она. Мужчины тупо поглядели друг на друга.

– Мы как-то над этим не задумывались, – признался Пит. – А что ты нам посоветуешь?

– Сама не знаю, – сказала Джез. – Но когда решу, то позвоню Триш Берлингэм. Она умница, умеет работать, но самое главное – она милейший человек. А вам как мужчинам лучше всего обратиться к Дэниэлю Ребуку из «Оникса».

– Мы свяжемся с ними обоими и все выясним, правда, Мэл?

– Точно. Но прежде надо прогнать Фиби, – напомнил Мэл.

– Погоди, Мэл, – вмешалась Джез. – Прежде всего мы должны решить насчет «Дэзл», я имею в виду место, а не организацию. Согласны ли мы делить его с Фиби или мы хотим выкупить ее долю?

– Да она ее в жизни не продаст, – сказал Пит. – Но, господи, как бы я хотел, чтобы она все-таки согласилась на это!

– И я, – поддержал его Мэл. – Я бы немедленно выкупил у нее все, если бы мог.

– Ничего, у нас есть способы оказать на нее давление, – сладко произнесла Джез. – Когда мы вместе покупали этот участок, одним из условий было, что при желании три компаньона могут выкупить у четвертого его долю по рыночной стоимости, установленной тремя независимыми оценщиками.

– Ты говоришь прямо как адвокат! – восхитился Пит.

– Я всегда благоговейно внимаю представителям этой профессии, но у меня и у самой есть кое-какие идеи, – беззаботно бросила Джез.

– Слава богу, этот вопрос мы решили, – облегченно вздохнул Мэл. – Пит заявит ей, что она здесь лишняя, я буду оказывать ему в этот момент моральную поддержку, а под конец мы пригласим оценщиков. Ну, теперь можно есть?

– Нет, – ответила Джез. – Никто не садится за стол, не закончив дела.

– Джез, у тебя нет сердца! – воскликнул Пит. – Не могу же я разговаривать с ней на голодный желудок! Это слишком ответственное поручение.

– Послушайте, я знаю, вы хорошие ребята и, конечно, справитесь самостоятельно, но, если не возражаете, я сама поговорю с Фиби. Со мной ее штучки не пройдут.

– А это не будет нахальством с нашей стороны? – просиял Пит.

– Давай и я пойду с тобой – оказывать моральную поддержку, – предложил Мэл.

– За мной, ребята, – скомандовала Джез и направилась прямо к Фиби в контору.

Та пожирала свой любимый сыр с печеными яблоками.

– О, какими судьбами, Джез! – воскликнула Фиби с притворным удивлением.

Она-то знала, что Джез приползет к ней, как только немного улягутся воспоминания о том памятном вечере у Мэджика, и решила проявить благородство, но твердо стоять на своем. Отныне Джез должна будет сократить редакторскую работу и две трети своего рабочего времени посвятить рекламе. За двадцать пять тысяч в день плюс коммерческие заказы пора прекратить разбазаривать время на портреты, которые разве что разок появятся в каком-нибудь подарочном издании за семьдесят пять долларов. Фиби чуть не разорилась на этих заказах.

– Я здесь по делу и представляю интересы Мэла и Пита, – произнесла Джез, стоя перед столом Фиби и глядя на нее сверху вниз. – Они уполномочили меня заявить вам, что с настоящего момента вы больше не являетесь их агентом. Кроме того, мы трое собираемся осуществить свое право выкупить вашу долю в «Дэзл», которое имеем согласно контракту. Раз у вас поднялась рука снести «Перпл Тостада Гранде», значит, вы не понимаете наших истинных интересов. Мы пригласим независимых оценщиков, вы можете пригласить своих. Поскольку по контракту их должно быть только трое, мы не станем торговаться, кто именно войдет в эту тройку. Когда они представят нам свои расчеты, мы выведем среднюю сумму и определим, сколько мы вам должны за одну четвертую часть всей собственности. Если, конечно, у вас нет других идей относительно того, как установить справедливую цену. Время не терпит, нам нужно это место как можно скорее.

Джез была спокойна и холодна, голос ее звучал ровно.

– Мое место? – Фиби так и подпрыгнула на стуле. – Мое?!

– Для новой «Тостады», – бросила Джез, повернулась и вышла из комнаты.

– Все прошло как нельзя лучше, – сказала она, вернувшись в студию Пита и принимая комплименты от мужчин.

– Послушай, Джез, что с тобой произошло? – воскликнул Пит. – Ты просто начинаешь меня пугать! Все наши проблемы решены, а обед еще не остыл!

– О, Пит, милый мой, мне недавно пришлось иметь дело с такими мошенниками, что я немного поднаторела в подобных делах. Но я совсем забыла про Гэйба! Что мы будем делать с его помещением?

– Не беспокойся, он не скоро приедет. Он получил какую-то очень хорошую работу в России и пробудет там довольно долго. Куда, он сказал, он едет, Мэл?

– Кто его знает. Он как-то очень быстро собрался и уехал, прихватив с собой десять катушек какой-то доисторической пленки и пробормотав что-то о том, что собирается отразить воздействие важнейших и рискованных капиталистических преобразований на правительство Украины. Он, кажется, собирался пробыть там до самого конца, даже если все это протянется до лета. Я не очень-то вникал в детали. Вспомнил! Он собирался в Киев, откуда сам родом.

– А он случайно не с Милошем Форманом отправился? – спросила Джез, давясь от смеха: она представила себе Сэма и Гэйба, которым придется провести в Киеве долгую русскую зиму!

– Точно! Именно так он и сказал... Слушай, а что ты спрашиваешь, если сама все знаешь?

– Видишь ли, я не была до конца уверена...

– Джез, прекрати смеяться, а то рисом подавишься!

– Как прошел визит в большой город? – поинтересовался Кейси, когда на следующий день встретил ее на ранчо.

– Восхитительно. И мне страшно понравился Стив Джонсон.

– Отец так и сказал. Какие новости: хорошие или плохие?

– Скорее просто никакие. Я могу либо стать одним из основных вкладчиков в ряд крупных предприятий, либо провести следующие лет двадцать в тяжбах, финансируя таким образом Американскую коллегию адвокатов. Пока обдумываю, какой вариант лучше.

– Тебе неприятно об этом говорить?

– Просто хочу забыть обо всем.

– Может, проедемся верхом?

– А кто тебе разрешил садиться в седло? – подозрительно спросила Джез.

– Доктор. Я был у него сегодня утром, и он сказал, что я стал как новый.

– Откуда он знает?

– Слушай, умница, ну-ка прекрати! Давай снимай свои городские шмотки, и поехали, пока еще светло.

Спустившись на дно лощины, перерезавшей один из холмов, где ежегодно проводилась фиеста, Кейси пустил коня шагом, а потом и вовсе остановился и огляделся вокруг.

– Помнишь? – спросил он.

– Фиесту? Конечно!

– Не только фиесту. Вообще это место.

– А что в нем такого?

– Мы впервые встретились здесь. Я тогда нарочно бросил тебе тарелку с чили, а ты назвала меня дураком. Впрочем, это лучше, чем «фашистская свинья».

– Слушай, а ты становишься сентиментальным. Мне это не по душе.

– А если мне так хочется, – упрямо проговорил Кейси. – Навсегда запомню ту ночь.

– И я, – неожиданно серьезно произнесла Джез. – Я тогда и подумать не могла, что это будет последняя фиеста здесь... Как хорошо, что я не умею предсказывать будущее.

– А мне бы хотелось, – с чувством произнес Кейси.

Он пришпорил лошадь и пустил ее легким галопом, осторожно взбираясь по склону лощины вверх. Джез ехала следом, внимательно наблюдая за ним: конечно, он не солгал, сказав, что доктор разрешил ему ездить, но все же она волновалась за него. Он сидел в седле непринужденно, легко, так что было трудно понять, с какой стороны прошла пуля, и тем не менее Джез решила, что в первый день не стоит перенапрягаться.

– Поезжай за мной, – крикнула Джез, поравнявшись с ним, и поехала по широкому плато к краю высохшего русла, туда, где обнаружила когда-то пологий спуск вниз, даже лошади было легко его преодолеть. – Сюда, – сказала она, указывая на легко различимую, созданную природой тропу. Джез осторожно вела лошадь по глубокой складке между холмами, густо поросшей вековыми дубами и сикоморами – их густые кроны образовывали над головой серо-зеленый, сверкающий солнечными бликами шатер.

– Давай спешимся и немного отдохнем, – предложила Джез и соскочила с лошади, ступив на землю, покрытую мягким ковром листвы, в течение многих столетий слетавшей с сикомор.

Кейси последовал ее примеру, и они сели на землю, прислонившись спиной к дереву.

– А теперь объясни, что означает твое последнее замечание. Зачем тебе предвидеть будущее? Какая от этого польза? Разве не лучше жить сегодняшним днем и не знать, что ждет впереди?

Кейси молча посмотрел на нее, словно хотел навсегда запомнить, как она сейчас выглядит. Рассеянные лучи солнца, падающие сквозь листву, высвечивали каждый волосок на ее пушистой голове, некоторые казались золотисто-коричневыми, другие – золотисто-рыжими, какие-то – золотисто-бежевыми. Он никогда не мог точно определить их цвет. Кейси перевел взгляд на прямые и чем-то особенно милые линии ее бровей, слегка приподнятых от любопытства; дерзко задранный носик; тонкий и четкий контур верхней губы, создававшей удивительный контраст с нижней, говорящей об откровенности и прямоте. И хотя он знал, что кожа не может быть из золота, ее кожа казалась ему золотой, и глаза тоже были золотыми, и сама она была маленьким золотым божком из далекого первобытного прошлого, созданным для того, чтобы мучить его, чтобы наказать его за все прегрешения, которых он не совершал, наконец, чтобы свести его с ума, его, самого нормального человека на свете, чем он всегда гордился. Судьба послала ее на его голову, чтобы преподать ему урок, излечить от дерзости и нахальства, отнять его ирландское счастье, показать ему, что он ничего не стоит на этом свете и что он должен с благодарностью вспоминать те годы, когда не был знаком с девчонкой по имени Хуанита Изабелла Килкуллен.

– Не смотри на меня так! – воскликнула Джез. Она вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. – Лучше ответь на мой вопрос.

– Если бы я мог предугадывать будущее, я бы никогда в жизни не предложил свои услуги твоему отцу, – медленно выговорил Кейси.

– Мне и в голову не приходило, что все так плохо, – сказала Джез, ошеломленная и обиженная его словами. – Ты, казалось, был доволен или очень хорошо делал вид, что доволен... человеком, которому нравилось, как ты работаешь. Выходит, ты меня обманывал.

– Вот, что я говорил! Еще один пример! Почему-то все, что я ни скажу, обязательно выходит невпопад. Пытаюсь что-то сделать для тебя, снова не так. Хочу поцеловать тебя – плохо, соблазнить – и того хуже. Мне нельзя даже стоять рядом с тобой – я непременно испорчу бабушкин платок! Что за жизнь!

– Ты хочешь сказать, что жалеешь о своем приезде сюда из-за меня?

– Ну вот, опять! Ты, как всегда, неправильно истолковываешь мои слова. Ты слушаешь, но как будто не слышишь. Или слышишь, но не понимаешь. Это не твоя вина, Джез, просто я, наверно, не знаю, как точнее выразиться. Ты мне, конечно, не поверишь, но со мной никогда прежде не было ничего подобного, будь то мужчина, женщина или неведома зверушка. В тебе есть что-то такое... нет, скорее во мне... Я сам не знаю что, но когда я рядом с тобой, то становлюсь каким-то неуклюжим, делаю все не так, говорю невпопад...

– Давай-ка разберемся во всем по порядку. Ты хочешь обратить на себя мое внимание, я правильно поняла?

– Да, – с несчастным видом подтвердил Кейси.

– И ты хочешь правильно себя вести?

– Да.

– И точно выражать свою мысль?

– Именно так, признаю себя виновным.

– А почему?

– Слушай, не делай вид, будто ничего не понимаешь, – грубовато произнес он, опустив голову в отчаянии и смущении от этого безжалостного допроса. После того, как она повторила его слова, он почувствовал себя еще большим идиотом.

– Опять ты что-то не то говоришь, – сказала она, и в ее голосе прозвучал плохо скрываемый восторг от того, до какого жалкого состояния она его довела.

– Знаю. Я... Черт побери, Джез, я так чертовски смущаюсь! Все из-за тебя. Это твоя вина, что ты такая... Впрочем, какая бы ты ни была... Я люблю тебя! Я схожу по тебе с ума, я по уши влюблен! Я хочу всегда быть рядом с тобой, жить с тобой всю оставшуюся жизнь, никуда тебя не отпускать и даже не позволять тебе глядеть на посторонних мужчин! Я знаю, что ты никогда не будешь моей, но это сильнее меня, я вечно буду тебя любить, буду желать тебя, даже зная, что это невозможно, так что давай радуйся, и можешь записать на свой счет еще одну жертву.

– О'кей, – прошептала Джез.

– О'кей? И это все, что ты можешь сказать? А где же довольная усмешка?

– Я тоже люблю тебя, о'кей? – Ее голос задрожал от облегчения, она так долго ждала этого момента, что просто не знала, смеяться ей или плакать. Он так восхитительно не замечал того, что каждый другой на его месте уже давным-давно бы понял. Да, она делала вид, что ничего не понимает, отвечала все время уклончиво, старалась казаться легкомысленной, дразнила его, как и следует в таких случаях, но все только потому, что не хотела слишком облегчать его задачу, не хотела пасть ему в ноги, боясь отпугнуть преждевременной капитуляцией. К тому же разве не мужчина должен сделать первый шаг, ведь законы человеческого общения требуют этого и по сей день?

Пока она произносила эти незамысловатые слова, он, понурив голову, глядел на ее руки и вдруг увидел, как они тянутся навстречу ему, словно желая вручить или получить подарок, неважно какой. Заглянув в ее встревоженные, искренние глаза, он увидел, как в них происходит удивительное превращение: насмешка преобразуется в открытое, честное признание, смысл которого понятен даже ему, и только тогда он осознал, что она не смеется над ним.

– И ты выйдешь за меня замуж? – поспешно произнес он, словно боялся, что она передумает.

– И я обязательно выйду за тебя замуж, – заверила его Джез. Он обнял ее, немного неуклюже, и притянул к себе, так что ее лицо оказалось у него под подбородком.

– А сейчас давай помолчим. Милый, поцелуй меня. Так мы всегда поймем друг друга.