— Сережа, ты же знаешь, я совсем темная женщина.

— Гм, — говорит полусонно подполковник. Глаза его закрыты.

— Газет не читаю, радио не слушаю, в сплетни не вникаю.

— Удивительная откровенность. Да еще от красивой женщины. — Сергей Григорьевич целует Инну в лоб и устало кладет голову на подушку. Наверно, ему очень хочется спать.

— Я это делаю принципиально. Минимум информации консервирует драгоценные нервные клетки.

— Умница.

— И потом, ты знаешь, что ни программа «Время» — то сплошные международные столкновения, что ни полоса в газете — то нейтронные бомбы, ракеты крылатые… Ужас!

— Угу-м-м.

— Сережа, а войны не будет?

Сергей Григорьевич слабо мотнул отрицательно головой. И опять с закрытыми глазами. «Ну нет, уж ты у меня глазоньки-то откроешь, милай, устал, видите ли, в штабе своем. Откроешь!»

— Сереженька, а тебя тоже воевать пошлют, да?

Один глаз подполковника открылся и осмысленно, совсем не сонно, уставился на Инну.

— Понимаешь, Сереженька, мы совсем не думаем об этом. Привыкли к миру, ходим в кино, зарабатываем деньги, ругаемся. А в любую минуту может случиться то большое и страшное, и с тобой что-нибудь…

Инна села, обхватила руками коленки. Сергей Григорьевич рывком тоже сел, обнял ее и, целуя, заприговаривал:

— Ну что ты, милая! Ну что ты!

Потом, когда оба лежали и глядели на потолок, по которому пробегали отраженные из окна робкие, какие-то затравленные ночные тени, подполковник спросил:

— Интересно, а Ксения станет меня папой величать или нет?

— Она к тебе привыкла, — неопределенно ответила Инна.

Через некоторое время подполковник ровно заприхрапывал, подрагивая во сне усиками, отпущенными месяца два назад по настоянию Инны: «Будешь походить на француза». Инна лежала на боку, разглядывала давно уже знакомое ей правильное, ухоженное лицо Сергея Григорьевича и думала о том, как все осложнилось в последнее время, если дошло до того, что стоит вопрос, назовет ли Ксения своим отцом чужого ей человека. Тревожно как-то сегодняшней ночью. Не спится. Инна поднялась, накинула на плечи любимый халат и прошла в комнату дочери. Ксения, как и всегда, лежала раскидавшись, обняв старого своего мишку, уткнувшись носиком в его помятую мордочку. «Ну вот опять, — подумала Инна, — моська к моське», — улыбнулась. Спать не хотелось, и она вышла на балкон.

Балкон окружала августовская ночь, вполне еще теплая, темная, занавешенная облаками. Все дома вокруг уже спали, света на улице было мало, и это раздвигало границы темноты. Только внизу, повизгивая расхлябанной крышкой, уличный фонарь лениво, рассеянно и тускло лил под себя вздрагивающее желтое свечение. Унылую сонную работу фонаря перечеркивали яркие штрихи редких капель, падающих с неба. Инна достала из кармана начатую пачку сигарет, щелкнула миниатюрной сенсорной зажигалкой, закурила. Села и стала глядеть в ночь.

Кто мог ожидать, что так получится? Ведь намечался обычный флирт, какие были уже… А этот, такой красивый, перспективный, умница, а ведет себя как мальчишка. Что он, не флиртовал никогда? Поженимся!.. Поженимся… Мальчишка. А карьеру себе разводом загубит. Нужен он мне тогда… Да и Славка… Сложно все.

История знакомства с Сергеем Григорьевичем начиналась до того романтично и как-то воздушно-весело, что Инна пережила в тот период нечто подобное восторженной влюбленности, какие бывали в юные годы. Когда она два года назад перешла на работу в городской Дворец культуры и в первый раз переступила порог своего уютного музыкального класса, в глаза бросились офорты, висевшие на стенах. Инна с детства любила гравюры, считала, что разбирается в них, сама когда-то ковыряла линолеум скальпелем, а тут ей предстали вполне завершенные мастерские работы, выполненные одним из самых сложных, виртуозных способов. Офорты были многотемны. Там была и природа, и молодость, и любовь, и корабли, уходящие в море, и плачущая женщина… Поразила еще безусловная способность художника выделить наиболее характерные особенности изображаемого предмета ненавязчивыми, но точными штрихами. На всех офортах стояла подпись: «С. Семенов». Инна тогда порадовалась, что открыла для себя нового интересного художника, что об этом можно будет кому-нибудь рассказать… Потом, в промежутках между занятиями, она часто подходила то к одному, то к другому рисунку и всегда открывала в них для себя что-то новое. Это было удивительно. А однажды один из способных ее воспитанников — Юра Семенов — сразил наповал сообщением, что это работы его отца… Еще больше удивилась Инна, когда узнала, что Юрин папа — офицер Советской Армии, подполковник. «Человек с такими способностями пропадает в войсках, — подумала Инна, — вот уж зря». И ей почему-то ужасно, жгуче захотелось познакомиться сад необычным и, наверно, очень интересным офицером.

Конечно, это ей удалось. Как, впрочем, и все, за что она бралась по-серьезному, с напором. Худрук Дворца культуры, конечно, сразу согласилась с предложением молодой инициативной преподавательницы музыки о том, что «маленьким музыкантам в целях идейно-патриотического, художественно-эстетического воспитания просто необходимо встретиться с представителем Вооруженных Сил», тем, более что этот представитель сам «причастен к искусству». Юра Семенов отнес своему родителю официальное, отпечатанное на машинке приглашение на встречу, подписанное директором Дворца культуры (Инна тут ни при чем), и его молодой, красивый папа — подполковник, при всех, как говорится, регалиях, явился в назначенный час. Он оказался чудесным рассказчиком, обаятельным, милым человеком и, что самое приятное, — умным. Он ее очаровал. Под конец встречи с юными музыкантами подполковник сел за рояль и сыграл шопеновскую сонату, не без помарок, конечно, но сыграл! Даже спел что-то на итальянском, продемонстрировав приятный баритон.

Инна в тот вечер старалась как могла. Само собой разумеется, что бравому офицеру пришлось провожать преподавателя музыки домой. К сожалению, рядом шел тогда и Юра, но он был страшно доволен отцовским триумфом и ничего не понял. А Инна сделала все, чтобы встреча с Сергеем была не последней. Ее начитанность, умение владеть словом, знание самых разных сторон искусства сразили подполковника. Уже следующая их встреча завершилась чаепитием у Инны на квартире. Она была радушной хозяйкой… Потом были еще встречи и еще… А Славка был тогда в море.

Славка очень обрадовался, когда, вернувшись, увидел на стене в спальне гравюру, на которой была изображена тонкая, с распущенными волосами Прекрасная Дама, опустившая изящные руки на клавиатуру фортепьяно. В той даме Славка узнал вдруг свою жену.

— И правда похожа? — изумилась жена. — А купила по случаю. Рада, что тебе понравилась, милый.

«Как далеко все зашло», — думала теперь Инна, глядя на желтый фонарь внизу, крышка которого все качалась и вот-вот готова была сорваться, чтобы улететь куда-нибудь от этой желтой тоски…

Самое смешное, по-дурацки смешное то, что Сергей для себя все уже решил. Похоже, любит по-настоящему, верит в ее искренность. Жене обо всем рассказал уже. «Так будет честнее», — сообщил об этом Инне. Подвиг совершил! Инна поморщилась, глубоко затянулась ароматным сигаретным дымом и посмотрела на небо. Там, в вышине, сквозь ночной сумрак проступали быстро бегущие тучи — черные, рваные и холодные.

Скоро осень, за окнами август…

А может, и вправду решиться? Ведь такой умный и импозантный муж — мечта всякой женщины. А что? Ксению он любит, меня боготворит. Да и отношения сами собой сложились какие-то семейные. Ха-ха.

Славка скоро возвращается. Все сразу узнает. Конечно, узнает. Теперь этого уже не скрыть. Надо что-то решать. Решать безошибочно…

Инна «стрельнула» окурок сквозь балконную решетку. Он полетел туда, к фонарю… Потом постояла ещё на балконе, глядя в темноту и кутаясь в теплый халат. Стало зябко, капельные стрелы гуще зачиркали по желтому свету. Она решила… ничего пока не решать. Ей всегда везло, и жизнь сама должна подсказать выход. Пусть все остается так, как есть. Она уже не девчонка! И торопиться ломать дрова — это неумно. Потому что жизнь летит и годы летят с немыслимой скоростью. Потому что скоро осень…