Путь от Осаки до Киото. — Что значит Киото и Миако. — Очерк политической и культурной истории Киото. — Топография города. — Климатические и почвенные условия. — От чего зависит красота киотских женщин. — Прогрессирующая убыль городского населения и причины. — Количество местных храмов. — Обилие всевозможных бонз. — Прежний киотский университет. — Школы. — Улица Санджо. — Центральный павильон. — Роккакудо. — Мост Санджа-оохаси. — Бонзерия Ясака и "башня Долголетия". — Гостиница "Мару-Яма". — Холм душ и храм Кийомид-зу-тера (девятиярусный). — Могила Тайко-самы. — Бонзерия Дайбуддса и киотский Царь-колокол. — Памятник Мими-дзука или ухорезка. — Храм 33.333 кванонов. — Тысячерукие гении. — Амида-многоручец и его священные атрибуты. — Подразделения и степени божеств и гениев буддийского пантеона. — Образцы древнейшего ваятельного искусства. — Освященная вода и обычай самоокропления. — Образные лавки и их произведения. — Замечательный образ Неганзао (кончина Будды). — Дорога в местечко Фусими и ее достопримечательности. — Храм Ниси-Хонганджи. — Японо-буддийские секты. — Рационалистская секта Монтоо или Синсиу. — Откуда идет традиция в расположении и устройстве японо-буддийских храмов. — Монастырский сад Ниси-Хонганджи. — Киотский сегунальный замок Ниджо-но-сиро. — Храм Омуро или бывший дворец "отставных микадо". — Холмы Араси-Ямы и река Кацура, воспетые в стихах. — Мацуноо, японский Вакх и празднества, ему посвященные. — Сходство их с древне-эллинскими вакханалиями. — Кин-какуджи и Гин-какуджи, или "Золотая" и "Серебряная" палаты. — Гора, храм и дух Камо, как патрон Киото. — Киотские театры. — Изумительные фокусы. — Дешевизна общественных зрелищ.

22-го мая.

От Осакио до Киото считается тридцать миль (52 1/2 версты). Первая станция на железнодорожном пути — Сиута. Здесь, на обширной равнине, поселения группируются в особые, притом довольно большие деревни, тогда как в холмистых и горных местностях они разбросаны преимущественно хуторами. При каждой деревне непременно свой храм, а то и несколько. В этих местах разводится особый вид конопли, которая цветет метелкой и отличается более острым и крепким запахом, чем наша. Выводится она в грядках, и главная масса окрестных полей почти сплошь занята коноплянниками. Мы думали было уж не на опиум ли идет она, но оказалось, что исключительно на выжимку масла.

Вторая станция — Ибараки. Дорога все время идет тою же широкою равниной. Это долина реки Йоды. Далеко в левой стороне видны горы. Коноплянники сменились рисовыми полями, на которых ходят красивые белоснежные иби и тсури с белыми хохолками, не обращая ни малейшего внимания на проносящийся мимо их поезд.

Третья станция — Такацуки. Дорога близко подошла к горному кряжу, что тянется изнутри страны слева, он глинисто песчанен и покрыт сосенками и хвойными кустарниками — можжевельником и туей. Между кряжем и дорогой, на узкой полосе земли, тянутся деревни. Поселяне там и сям пашут свои рисовые болота плугом, в который впрягается на постромках один буйвол; идут по колено в жидкой грязи. На каждом полевом участке красиво зеленеет в особом небольшом квадратике рисовая рассада нежного светло-зеленого цвета.

Четвертая станция — Ямасаки, пятая — Мукомачи и, наконец, шестая — Киото. На станции везде разбиты цветники и небольшие садики, где красуются великолепные розы и азалии, начинают румяниться персики и благоухают жасмины. Почти рядом с железною дорогой идет и шоссейная, по которой тянутся двухколесные повозки с продлинноватою платформой без боков, куда нагружены тюки каких-то товаров. Каждую такую повозку тащит один буйвол, которого в свой черед тащит за повод погонщик. На последнем переезде от Мукомачи до Киото долина опять значительно расширяется и виднеющиеся на ней селения опять приняли характер больших, густо населенных деревень. На межах встречается много сельских семейных кладбищ; в садиках почти у каждого хозяина стоит под деревом маленькая божничка с идолом святого Инари и парой его лисичек. Славный, бальзамический воздух, которым не надышишься!.. Но вот дорога пересекла три речки и врезалась в самый город. Мимо окон вагона мелькают белые дома и черные крыши, поперечные прямые улицы и каналы; поезд идет все тише и тише, и наконец мы у станции, называемой Шти-джо (Седьмая линия), по месту нахождения ее в улице, носящей то же название. Это двухэтажное кирпичное здание европейской постройки, с легкою часовою башенкой, окруженное со всех сторон крытою сквозною галереей. Здесь ожидали нас коляски, присланные по распоряжению правительства, и чиновник от местного губернатора; он и препроводил нас на Никенчайя, где находится лучшая из здешних гостиниц "Мару-Яма", принадлежащая все тому же Джютеи, который держит такие же гостиницы в Осаке и Нагасаки.

* * *

Киото лежит среди небольшой продолговатой долины, которая имеет пологий скат от севера к югу, где и сливается с долиной Ио-дагавы. Город окружен с трех сторон холмистыми кряжами гор, представляя собою как бы естественную крепость, валами которой служат эти самые горы. Поэтому и провинция, где находится Киото еще с древнейших времен получила название Яма-сиро, что значит "гора и крепость", или "крепость, состоящая из гор", С восточной стороны почти к самому городу примыкает Хигаси-яма, то есть "Восточная гора"; на северо-востоке — Курама-яма, силуэт которой напоминает спину оседланного коня, отчего произошло и самое ее название, на севере — Камо-яма, имеющая особо священное значение для города, и наконец, на западе — Атаго-яма и Араси-яма. Высота восточного кряжа не превышает 1.000 футов, западные же горы, отходя от города несколько верст, достигают до 3.000 футов. Северную, восточную и юго-восточную части города орошает река Камо (Камо-гава), протекающая вдоль подошвы холмов Хигаси-яма, а западную часть — Кацурагава, под западными холмами. Обе реки сливаются за юго-западным углом города и впадают одним устьем в Иодагаву; но кроме их, западная часть долины прорезывается в том же направлении (с севера на юг) еще двумя незначительными речками, впадающими в Камо-гаву, названия которых я не помню. Все эти водные артерии питают проточною водой пруды, каналы и оросительные канавки города и его окрестностей.

Город, заключенный в пространстве между двух названных рек, представляется на плане громадным параллелограммом, разбитым на множество совершенно правильных участков, образующихся от пересечения под прямыми углами всех городских улиц, из коих продольные идут от севера к югу, а поперечные от востока к западу. Насколько спутана и затруднительная для нового человека топография Токио, настолько же ясна и легка она здесь: надо только не сбиться со счету, и вы, даже не зная города, всегда попадете в ту улицу, куда вам надо, это тем легче, что все улицы называются здесь по порядку нумеров, от левой руки к правой, то есть продольные — от востока к западу, а поперечные — от севера к югу. Но не зная счета, легче легкого потеряешься в этом математически правильном городе, потому что большинство его улиц как две капли воды похожи одна на другую. Центральная поперечная улица Санджио, или Третья, делит весь город на две половины, северную и южную, из них первая называется Верхним, а вторая Нижним (Ками-Кио и Симо-Кио). Все без исключения улицы отлично шоссированы, освещены, кроме обязательных у каждого дома японских, еще и европейскими фонарями и снабжены с обеих сторон узкими, но глубокими дренажными канавками, выложенными внутри и снаружи гранитными брусьями. Все это содержится в замечательной чистоте и порядке, — словом, благоустройство полное, которому мог бы позавидовать не один из городов Европы. Но если однообразен и даже скучен своею геометрической правильностью киотский параллелограмм, зато его предместья, или различные части, прелестны. В особенности хороши восточные и юго-восточные части, лежащие на холмах Хигаси-ямы. Это царство садов, священных рощ и кладбищ, монастырей и храмов, загородных дворцов и киосков, уютных дач, красивых ресторанов, чайных домов и роскошных парков. Тут, сейчас же за Камр-гавой, расположены вечно украшенные флагами, цветными фонарями и гирляндами, вечно оглашаемые звуками самсинов и песнями геек, кварталы Гион и Шимабара, обладающие всеми прелестями и приманками для японцев эпикурейского направления. Тут же, за Гионом, еще выше в гору, находится и наша гостиница "Мару-Яма", лучшая в Киото.

Долина Яма-сиро издревле славится своим мягким, здоровым климатом и, как уверяют японцы: она менее всех других мест подвержена землетрясениям и тайфунам. Здесь, в ближайших окрестностях сосредоточены, как бы образец, все виды японской агрикультуры: рис, кукуруза, пшеница и ячмень, шелковица, хлопчатник, чай, виноград, все виды фруктовых деревьев, огородных овощей и лекарственных растений. По холмам зеленеют разнообразные хвои, до кипариса включительно, клены, лавры, бамбук и каштаны. Вода в изобилии: по лощинам много студеных ключей, везде ручейки, каскадики, фонтаны, оживляющие собою тишину уютных, поэтических уголков. Кроме того, японцы уверяют, что Киото "производит много грациозных хорошеньких женщин", — именно "производит", потому что нигде будто бы не родится столько красавиц. У них есть и объяснение на это: киотянки потому-де отличаются белизной и нежностью своей кожи, а равно и свежим румянцем, что им благоприятствует Камо, особый дух, обитающий на соседней горе того же имени и специально охраняющий Киотскую долину от проникновения в нее северных ветров и морских туманов. В других местах, особенно в приморской полосе, которая подвержена постоянным "соленым" ветрам с моря и "соленым" же морским туманам, женская кожа не может быть так бела, потому что-де эти ветры и туманы исподволь разъедают ее, делают грубою и темною. Последнее в особенности является следствием "соленых солнечных ветров", дующих в ясные холодные дни при ярком солнце: образуется на лице такой загар, свести который почти нет возможности, — разве что только надолго переселиться в благодатное Киото.

В настоящее время в этой древней столице считается 331.000 жителей (по переписи 1874 года), тогда как прежде, до удаления нынешнего микадо, их было свыше четырехсот тысяч. Замечательно, что в Киото, несмотря на все благоприятные условия его климата, число жителей, хотя и медленно, но постоянно упадает, тогда как в Токио и других открытых для торговли приморских пунктах оно все растет. Кого вы почти не увидите на улицах Киото, так это новых чиновников в европейских костюмах, — в городе нет никаких административно-гражданских правительственных учреждений.

В прежние времена здесь процветал университет, учрежденный по китайскому образцу еще в VII столетии. Сверх изучения китайской литературы, в нем в особенности занимались астрономией, для чего при университете имелась и особая обсерватория. Астрономические таблицы, изданные киотскою обсерваторией еще в отдаленной древности пользовались большою славой и распространением по всей Японии. Впоследствии они пополнялись ежегодно издаваемыми календарями (по китайской системе), куда заносились все новые открытия и предсказания киотских астрологов. В настоящее время университет уже не существует за переводом его в Токио, где он устроен теперь по европейской системе; но во всей целости сохранилась еще Дай-кио-коодо буддийская духовная академия при монастыре Ниси-Хонсанджи, в южной части города. По части народного просвещения, в Киото имеется ныне до семидесяти школ, в том числе специальная школа для изучения английского языка, две мужские и одна женская гимназия, ремесленное и техническое училища и школа шелководства, при которой устроен в широких размерах образцовый шелковичный питомник.

* * *

От железнодорожной станции нас повезли вдоль по одной из главных продольных улиц, которая прорезывает весь город с юга на север, проходя в конце своем мимо западной стены императорского замка. В самом центре города она пересекается улицей Санджо; последняя хотя и носит название "Третьей", но считается первою, как лучшая и центральная. Как раз в месте их пересечения, на площадке возвышается шестигранный павильон в японо-китайском стиле с затейливыми портиками и двухъярусными крышами, с разными капризными выступами и уступами, лишенными, по-видимому, всякой симметрии, что не мешает, однако, этому зданию в общем своем рисунке отличаться своеобразною красотой. Это так называемый Роккакудо (шестиугольник), по которому определяется центр города. Буддизм не преминул, конечно, обратить его в священное место и устроил в нем часовню, в силу чего маковка павильона украсилась прорезным позолоченным нимбом в виде пикового туза, по ребрам которого ряд изогнутых зубцов должен изображать пламя.

От этой часовни мы повернули по Санджо направо и пересекли по крайней мере десять улиц, прежде чем доехали до Санджо-оохаси, большого моста на Камогаве, от которого, по японскому обыкновению, идет счисление местных (городских и провинциальных) расстояний. Мост построен на каменных цилиндрических сваях, установленных по три в ряд и на близком ряд от ряда расстоянии через всю ширину реки, которая в это время года обыкновенно очень мелеет, так что под серединой моста успела не только образоваться, но уже и порасти травой большая гальковая отмель. Эти каменные сваи — остаток XVI века, и нам говорили, что Санджо-оохаси представляет собой первый опыт постройки каменных мостов в Японии. На каждый ряд свай накладывался во всю ширину моста четырехгранный гранитный брус, а на ряд таких поперечных брусьев настилались продольные деревянные балки, и уже на них клалась поперечная досчатая настилка. Ряды выточенных из дерева и лакированных тумб, с головками в виде луковицы, служат соединительными звеньями для легких деревянных перил этого моста.

От Санджо-оохаси вскоре свернули направо, в веселый квартал Гион, к которому с восточной стороны непосредственно прилегает громадная бонзерия Ясака, смешанного культа (риобу-синто), замечательная своими садами. Мимо ее взяли мы к востоку, на холмы, а через три-четыре минуты были уже на Мару-Яме. На пути сюда указали нам видневшуюся несколько в стороне, вправо, буддийскую пятиярусную пагоду Ясака-но-тоо или "Башню Долголетия", построенную в условном стиле сооружений этого рода, о котором подробнее я говорил уже прежде. Ясака-но-тоо была сооружена еще в VI веке принцем Сетоку-Тайси, горячим приверженцем буддизма, но после постигшего ее пожара перестроена по прежнему плану в начале XVII столетия. Говорят, что с веранды ее верхнего этажа открывается один из лучших видов на Киото.

Гостиница "Мару-Яма" расположена в полугорье, на скате, и состоит из нескольких разбросанных по саду и приспособленных к европейским потребностям японских домиков. Одни из них в два и в три этажа, с верандами; другие же, маленькие, совершенно уединены и походят более на садовые беседки, чем на жилые домики. Эти последние приспособлены для жилья отдельного семейства или для одиноких постояльцев. Одна из таких беседок была занята мною, но она имела то преимущество, что соединялась с главным зданием воздушным мостиком, который избавлял меня от необходимости сходить вниз и подниматься по лестницам высоких бетонных фундаментов. Главное здание гостиницы состоит из трехъярусного павильона на возвышенной главной каменной кладке, соединенного воздушными мостиками с легкими боковыми пристройками. Этажи этого павильона идут в пропорционально суживающемся порядке, отделяясь один от другого пологими выступами черепичных кровель, которые как зонты простираются над легкими, огибающими каждый этаж, галерейками. Нижняя, более просторная, галерея служит прекрасною верандой, с покойными бамбуковыми креслами и качалками, где постояльцы могут предаваться послеобеденному кейфу. Окна столовой залы как раз выходят на эту веранду. Обстановка столовой и "нумеров" смешанная — полуевропейская, полуяпонская. Смотря по желанию, можно спать и на татами с макурой (что даже предпочитается в душные летние ночи), и на пружинной кровати со всеми ее европейскими принадлежностями, кушать с низенького таберо из фарфоровых чашек, или за длинным европейским табльдотом, и сидеть на циновке, или же на гнутых буковых стульях. Стол также по желанию: на обеденной карте вам подают список блюд европейских и японских, — выбирайте любое. Кормят весьма порядочно, десерт роскошный, персики, абрикосы, вишня, бананы и сингапурские ананасы. Английское влияние, конечно, проникло и сюда: в европейских блюдах преобладает английский характер, в сервировке и порядке стола тоже, прислуга говорит по-английски, и даже гравюры на стенах английские: одна из них изображает посещение королевой Викторией какого-то военного судна, другая — сражение при Ватерлоо, а на третьей английский солдат-кавалерист побивает французского. В действительности, как известно, гораздо чаще случалось наоборот. Мы спросили у метрдотеля, откуда у них такие гравюры? Оказалось, что сами же англичане позаботились: кто-то из инженеров, строивших дорогу и проживавших в "Мару-Яме" нарочно подарил для украшения столовой.

Осмотр киотских достопримечательностей начали мы с ближайших к "Мару-Яме", подвигаясь к югу с таким расчетом, чтоб, обогнув весь город по его внешней округе, вернуться домой с севера. Знакомство с дворцом микадо решили отложить до завтрашнего дня, чтобы не слишком уже обременять и не путать свои впечатления.

Бонзерия Дайбуддса занимает довольно обширную площадь в виде длинного параллелограмма, обнесенного невысокою, но массивною стеной из грубоотесанных снаружи гранитных глыб, между которыми есть немало монолитов от двух до трех аршин в поперечнике. Камни спаяны между собою прочным цементом, а поверх стенки идет живая изгородь из прелестных пунцовых и розовых азалий. К западному фасу этой ограды симметрично приделаны две одинаковые каменные лестницы; над левою (от зрителя) высится массивная кровля буддийских священных врат, а над правою — еще более высокое синтоское тори. Когда мы вошли внутрь ограды, первое, что остановило на себе наше внимание, это громадный буддийской колокол, установленный на гранитном цоколе. Он имеет форму древней ассирийской тиары и увенчан массивным ушком в виде двух драконовых голов, приподнятые шеи которых сливаются между собою. Орнаментация колокола состоит из четырех рубчатых поясов и рубчатых продольных борозд, образующих в пересечении с подобными же горизонтальными бороздами четыре крестообразные фигуры. В центре двух таких противолежащих фигур помещены выпуклые круглые медальоны, а в четырех параллелограммах между двумя верхними поясами насажено в четыре ряда по 36 бронзовых шариков. Высота колокола 14 шак (7 аршин), а вес его, как говорят, 20.000 пудов.

До сих пор мы все думали, что только наша Москва обладает единственным в мире Царь-колоколом; оказывается, что и в Киото есть свой Царь-колокол; и даже не один, потому что подобными же монстрами, хотя и несколько меньших размеров, обладают здесь еще два храма: Тоози, в юго-западном углу города, и Чиони, неподалеку от "Мару-Ямы". и в последнем он называется "госпожей" или "царицей-колоколом", в отличие от дайбуддского, которому присвоено почетное название "сама", то есть "господина". Кроме того, киотский колокол лет на полтораста древнее московского, так как он был отлит еще при Хидейеси Тайко-сама, в конце XVI столетия. И выходит, что "не гордись перед Киото златоглавая Москва!"

Замечательно, что судьба обоих царь-колоколов, московского и киотского, имеет много общего. Надо сказать, что Тайко-сама воздвигнул здесь колоссальную деревянную, позолоченную статую Будды (Дайбуддс), в 60 шак (10 сажен) высоты, и построил для нее вместилище, грандиозный храм, высота которого в 250 шак (41 2/3 сажен) далеко превосходила все постройки в Японии. Тогда же был отлит для этого храма им царь-колокол, и поставлена для него особая колокольня. При поднятии колокола, он оборвался, но не разбился; тогда приладили к колокольне новые устои и скрепы и вторично подняли колокол, при необычайно торжественной обстановке, с участием в церемонии сановников, духовенства и народа. Некоторое время он гудел во славу Дайбуддса не только на весь город, но и на всю провинцию Яма-сиро, как вдруг случился в Киото большой пожар, от которого сгорели дотла и храм, и самая статуя Дайбуддса. Когда загорелась колокольня, царь-колокол упал с нее вторично и с тех пор для него уже не строили более отдельного здания, а ограничились тем, что подняли его на прежнем месте, внутри двора, на цоколе, и оставили в нынешнем виде, как вечный памятник величия и славы Тайко-сама. На месте сгоревшего Дайбуддса соорудили нового идола, на сей раз уже не из дерева, а из бронзы, и притом значительно меньших размеров. Он изображен в сидячем, самоуглубленном положении и помещен в особом двухъярусном храме, где перед ним всегда горит множество восковых свечей, поставляемых поклонниками.

В другой стороне двора находится главный синтоский храм, которому присвоено название "императорского", но это сооружение столь недавнего времени, что даже его дерево не успело еще утратить вид свежести.

По выходе из ограды Дайбуддса, проводники обратили наше внимание на находящийся насупротив ее курган, вершина коего украшена довольно приземистым каменным монументом, по которому вырезаны какие-то надписи. На трехступенчатом цоколе поставлен невысокий четырехгранный пьедестал, где лежит большое элипсоидальное яблоко, отчасти напоминающее несколько приплюснутую форму репы, накрытое четырехскатною каменною крышей с приподнятыми кверху краями полей и курносыми наугольниками; крыша эта увенчана низенькою цилиндрическою болванкой, на которой утверждена каменная луковица. Нам объяснили, что это знаменитая в своем роде Мими-дзука, сиречь ухорезка, воздвигнутая Тайко-сама после его корейской экспедиции (1586-87) в память того, что на этом месте резали пленным корейцам уши, зарытые потом в одну общую могилу, над которою и насыпан этот курган. Надпись на памятнике гласит о сем событии.

Неподалеку от храма находятся образные лавки, принадлежащие бонзарии Дайбуддса, где выставлены на продажу различные священные изображения: идолы, киотцы, четки, восковые свечи и ладанки. Для продажи образов нам, неверным, со стороны приставленного к сему делу бонзы не встретилось никаких препятствий, благодаря чему я приобрел себе три изображения, показавшиеся мне наиболее характерными.

От храма Сан-джу-ген выехали мы на дорогу, ведущую легким пологим скатом к местечку Фусими. На протяжении пяти миль, отделяющих это местечко от Киото, с обеих сторон дороги тянутся непрерывными рядами обывательские дома и лавки, так что весь путь является как бы продолжением одной из киотских улиц и составляет южное предместье столицы. Здесь находятся в непосредственном соседстве между собою два храма из числа древнейших. Это небольшой храм Инари-Яжиро, под горой того имени, и храм Тоо-Фукуджи. среди роскошной священной рощи. Первый принадлежит к синтоскому, второй буддийскому культу и замечателен тем что строителем его был первый сегун Иоритомо Минамото, в 1200 году. В первом же обращают на себя внимание небольшие лисички и лисьи мордочки очень искусной рельефной резьбы, которыми украшены все столбы и панели этого храма.

В нижней части города, в улице Рокуджо, находится храм Хигаси-Хонганджи, принадлежащий одной из буддийских сект, но мы туда не заезжали и, следуя далее к западу по той же Рокуджо, вскоре остановились перед массивными священными вратами одной из самых знаменитых киотских тера и бонзерий, Нисси-Хонганджи, принадлежащей секте Син-сиу или Монтоо.

Надо заметить, что японский буддизм разделяется на восемь толков, из коих каждый имеет свой, так сказать, митропольный храм, построенный по большей части основателем того толка. В Киото имеют подобные храмы представители всех восьми буддийских сект, и Нисси-Хонганджи служит таковым для монтоитов. Секта являет собою род японского протестанства и рационализма в буддизме. Учение ее, отчасти склонное к эпикурейству, направлено главнейшим образом против исключительности аскетического духа, отрицая безбрачие и доказывая, что спасаться надобно в мире, в жизни и ради жизни, то есть ради ближних, причем религиозно-созерцательному самоуглублению отводится место гораздо меньшее, чем нравственно правильным поступкам и добрым делам на пользу и просвещение человечества. Таков принцип Син-сиу. Тем не менее, первосвященник этого толка, обличенного относительно всех вопросов и дел своего религиозного сообщества абсолютною властью и пользующийся чрезвычайным уважением среди сектантов, напоминает собою не то тибетского далай-ламу, не то римского папу. Суеверные монаиты видят и чтут в нем живого Будду, и замечательно, что его кафедра передается не по достоинству преемника в избирательном порядке, а по кровной линии мужеского первородства в потомстве Спирансозо — основателя секты, так что первосвященник Син-сиу является в некотором роде наследственным монархом. Местопребывание этого своеобразного монарха всегда находится в монастыре Нисси-Хонганджи в Киото. Храм и монастырь принадлежат к числу богатейших в Японии, и хотя нынешнее правительство не церемонилось отобрать у него для своих надобностей несколько лучших зданий и часть земель, тем не менее секта моноитов все еще считается самою состоятельною и пользуется влиянием не только в обществе, но отчасти и в правительстве больше всех остальных. Братство Хигаси-Хонганджи является одним из подразделений той же секты и по своему направлению почти не отличается от Син-сиу, уступая последней разве в степени богатства и влияния.

* * *

Весь вечер мы посветили театрам, которые и здесь, по примеру Осаки, сосредоточены все в одной улице, называемой Театральною. Она освещается громадными фонарями разнообразных форм и цветов, подвешенными к перекинутым через улицу жердям. Театральные вывески, объявления и картины в том же роде как в Токио, а, пожалуй, как и у нас на масленичных балаганах. Обязанности театральной прислуги исполняют исключительно женщины, — они тут и кассирши, и контролерши билетов, и капельдинерши, и буфетчицы, и разносчицы чая и угощений, — это специальная особенность только киотских театров. Прежде всего мы посетили театр пантомим, где весь ход действия декламируется по книжке особым чтецом, помещающимся вверху, на хорах, а актеры только рот разевают да руками размахивают, изображая соответственные чтению движения и жесты. Затем перешли мы по соседству в театр фокусников и видели очень интересное представление с вертящимися волчками и летающими бабочками. Японские фокусники обладают искусством пускать волчки таким образом, что сила их необычайно быстрого вращательного движения не прекращается очень долго, и в течение этого времени с ними проделываются разные замысловатые штуки. Так, один фокусник вертикально устанавливает у себя на носу небольшую палочку и кладет на нее другую горизонтально, удерживая их в равновесии; затем он подводит под вертящиеся волчки две карточки, на которых и переносит их на концы горизонтальной палочки, где они продолжают вертеться как ни в чем не бывало. Но это еще не так мудрено, а вот заставить волчок восходить вверх по наклонно протянутому шнуру или по лезвию подставленной ему сабли и затем пустить его вертеться, не утопая на поверхности воды в налитом доверху стакане, — это, признаюсь, такой фокус, объяснить который я не берусь, хотя все мы видели его своими глазами. При этом вода в пустой и самый обыкновенный стеклянный стакан наливалась при нас же, и никакого обмана тут не было. Мы видели, как вертящийся волчок с помощью все той же подводимой под него карты был переносим на ней на края стакана, как после этого карта осторожно вынималась из-под волчка, и он продолжал на воде свое безостановочное движение. Не менее любопытен опыт глотания сабель. Жонглер берет отточенную как бритва японскую саблю, предоставив предварительно всем желающим убедиться самолично как в ее остроте, так и в том, что в ней не заключается ничего особенного; затем он запрокидывает голову и вонзает в себя через рот клинок до половины, вводя его в область пищевода. Каким образом ухитряется он при этом не поранить себе внутренности, я уже не понимаю. Но самый изящный из фокусов, это игра с бабочками. Фокусник на глазах у публики вырезывает ножницами из вдвое сложенной бумажки двух бабочек-махаонов, сгибает несколько их крылышки и кладет обеих на свой распущенный веер, затем, подбросив их на воздух, он начинает слегка помахивать веером мелкими и частыми майками, и бабочки вдруг становятся как бы живыми. Это доходит до полной иллюзии… Они вьются и трепещутся в воздухе, игриво преследуют и перегоняют одна другую как два влюбленные мотылька, соединяются вместе и вновь разлетаются, то взовьются высоко вверх, то спустятся на веер, садятся на плечо, на подставленную ладонь жонглера и сползают, как бы отдыхая, по его указательному пальцу, то снова вспорхнут и перелетят на горшок с живыми розами, реют над ними, присаживаются на лепестки и, наконец, виясь и кружась, совсем улетают со сцены. Это необыкновенно грациозный и красивый фокус, который вполне вознаградил нас за неприятное впечатление, оставленное зрелищем глотания сабли. От фокусников провели нас в комический театр бытовых сцен и комедий, где мы нашли игру вполне реальную, естественную и веселую; музыка играла только в антрактах или в тех местах, где действо происходит без речей, но реплики актеров не сопровождались ею. За ложу мы заплатили 47 центов, а в других театрах брали с нас только за вход по одному центу с человека. Это уже просто баснословная дешевизна, и потому не мудрено, что здешние театры вечно битком набиты, и представления продолжаются в них чуть не целые сутки. Вообще театры, рестораны, все увеселительные места остаются здесь открытыми всю ночь, до рассвета.