Пролог

Темная фигура сгорбилась над пепелищем. Черные обугленные остовы печей скорбными скелетами замерли над долиной.

— Да будь ты проклята!!! Ненавижу! — хрипло, словно старуха, подвывала и рвала на себе волосы, черными змеями разлетавшиеся по ветру, молодая женщина, цеплялась за пропитанную пеплом землю.

Ее тело становилось все прозрачнее, рассыпаясь в прах и, смешиваясь с поднимавшимся над выгоревшей деревней смогом, развеивалось над долиной.

Еще минута, и женщина захлебнулась последним, отчаянным в бессильной злобе криком, и растаяла, затерявшись в веках.

 

Глава 1

КОШКА, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО

Красноярск. Наши дни

— Что, совсем никого? — пожилой врач со «скорой» внимательно и неодобрительно посматривал на нее из-под широких бровей. Катя в ответ только шмыгнула носом и покачала головой.

— А лет тебе сколько?

— Пятнадцать скоро будет…

— «Скоро», — передразнил врач, — через пару лет, что ли?

Худенькая сероглазая девочка неистово закачала головой, растрепывая свои и без того растрепанные косички:

— Нет, что Вы! Через три дня!

Доктор хмыкнул. Он, помнится, в свои пятнадцать уже на заводе подрабатывал, а эта девчушка, видать, за материнской юбкой все прячется, вон какая напуганная. Словно заблудившийся щенок.

Он вздохнул.

— Для госпитализации оснований нет. Укол твоей маме сделали, температура не должна расти. Но, — он торопливо чиркнул на рецепте номер своего телефона и сунул ей в руку клочок бумаги, — если вдруг станет хуже, звони. Я только на дежурство заступил. Приеду. И не вешай нос, красавица! На пятнадцатилетии твоя мамка плясать будет!

Громко хлопнула входная дверь, на лестничной клетке протяжно скрипнули дверцы лифта.

Ушел.

А она осталась. Вместе с крадущейся все ближе ночью, тревожно тикающими ходиками, и ужасом, что утро не наступит никогда.

Мама заболела.

Катя заглянула в спальню, плотно прикрыла за собой дверь. Стараясь как можно тише передвигаться по старому скрипящему паркету в холле, прошла в кухню.

— Ничего, все хорошо будет, — прошептала она отбивающим чечетку часам. — Мама поправится, вот увидите.

Она включила чайник. Тот весело зашумел, и его шипение чуточку разбавило равнодушное тиканье механизма. Стало не так страшно.

Город за окном медленно накрывала морозная, сибирская ночь. Если бы не мамина болезнь, они бы сейчас сидели за столом под уютным золотом абажура и Катя слушала бы сказки: про далекие страны, где люди ездят на слонах, про джиннов и волхвов, про таинственных существ, населяющих нашу землю: нерасторопных леших, вороватых водяных, жутких кладбищенских мар и коварных анчуток.

Наверно, под впечатлением этих рассказов Кате Мирошкиной иногда снились сказочные сны: вот она идет по лесу с прозрачной, молодой еще листвой, а ей навстречу — высокий мужчина, улыбается, протягивает к ней руки, подхватывает, подбрасывает ее высоко над головой и кружит быстро-быстро.

А еще ей снилась пожилая женщина с добрыми, но немного печальными глазами. Такими же, как сейчас у самой Кати в темном отражении.

Тени, словно живые, ложились на вечерний Красноярск, кутая его в серо-синие сумерки. Мгла уже забралась в темные проулки, подворотни, из них выползла на улицы, нагоняя опоздавших прохожих. Карабкаясь по стенам домов, любопытно заглядывала в окна.

Бархатными тапками ступала она с крыши на крышу и зажигала маленькие фонарики-огни чужих теплых, счастливых квартир.

И те радостно подмигивали Кате, будто приглашая в гости.

Девочке от этого стало так тоскливо; так страшно, что приближается ночь, а мама болеет, и она совсем одна, и помочь некому, что Катя вдруг, сама от себя того не ожидая, заплакала. Да так, как не плакала даже в детстве: в голос, навзрыд. Она никак не могла остановиться, хотя понимала, как глупо это, должно быть, выглядит со стороны.

— Ну, и ладно, ну, и пусть! — причитала она, размазывая по лицу слезы. — Всем все равно! Никому нет дела… Только ма-а-а-ме…. А мама… боле-е-е-т.

И тут девочка, похолодев, заметила в отражении, у себя за спиной, кошку. Обыкновенную черную кошку, пушистую, с большими немигающими глазами и зрачками-щелочками.

Кошку, которой у них с мамой никогда не было.

Катя резко обернулась. Никого. Слезы мгновенно высохли. Вспотевшие ладони сжались в кулак.

Между тем, кошка в отражении с вызовом посмотрела на Катю, нетерпеливо вильнула хвостом, и, исчезнув на миг за оконной рамой, направилась в сторону комнаты, где спала мама.

Девочка замерла. Негромкое тиканье настенных часов, сопение чайника, шум засыпающего города за стеклом и вдруг отчетливое «мяу» из соседней комнаты!

Катя опрометью бросилась в спальню, по пути с грохотом уронив пару табуреток и с силой треснувшись бедром об угол обеденного стола. Она рывком открыла дверь, в первую очередь, посмотрев на мирно спящую маму — не разбудила ли, — и тут же бросила испуганный взгляд на темнеющее отражение с желтоватым кружком света от настольной лампы. Черная кошка в нем мигнула огромными глазами, приноровилась и с тихим шипением прыгнула внутрь комнаты, метнувшись мягким живым комочком под Катины ноги.

Та, конечно, могла и закричать, но голос куда-то делся, поэтому из открытого рта вырвалось лишь визгливое хрипение.

Между тем кошка спокойно и даже величественно прошла по периметру комнаты, брезгливо выдернула ногти из ворса паласа, и легко запрыгнула на кровать, прямо на грудь к Катиной маме.

— Вставай! — истошно заорало животное.

Катя ничего не успела сделать. Надо было ее согнать с кровати, выставить за дверь, или за окно, но девочка словно окаменела. Не в силах очнуться она лишь наблюдала, как мама открыла глаза, внимательно, без тени удивления посмотрела на кошку, и резко села:

— Отец мой, уже? — голос ее звучал хрипло и незнакомо, глаза цвета байкальского льда искрились от слез. Черная кошка моргнула и принялась вылизывать шерстку на груди.

— Мама, — Катя бросилась к матери, с усилием опрокидывая ее на подушки, — тебе нельзя вставать. Доктор сказал, что…

— Ш-ш, — мама приложила указательный палец к губам дочери, высвобождаясь, — не о том ты сейчас говоришь.

Катя вздрогнула:

— А о чем? О чем я еще могу сейчас говорить! Мам, я не понимаю ничего. Что происходит-то?

Та встала и привлекла к себе дочь, крепко обняла:

— Бедная моя! Все так не вовремя, — кошка за Катиной спиной хмыкнула. — Родная моя, у нас мало времени. Надо торопиться, раз уж так вышло… Я сейчас должна уйти, — Катя ахнула. — Тише, не спорь. Слушай! Я все продумала, никакой опасности нет. В гардеробе есть полка, где мои шкатулки с драгоценностями. Среди них есть та самая, темного дерева, помнишь ее?

— Которую ты мне трогать запрещала? — Катя на миг отстранилась, и тут же заметила, что мама преображается: она вся стала светлее, прозрачнее, и тело светится так, будто изнутри нее зажгли лампочку.

Она хотела было спросить, но мама ее оборвала:

— Время дорого!.. Сейчас та шкатулка тебе понадобится, не расставайся с ней ни на минуту. В ней карта, по ней найдешь ко мне дорогу, — она стала легкой, невесомой, словно оживший призрак. — Я не знаю, когда мы с тобой увидимся, солнышко мое, но я верю, я знаю, что у тебя все получится. Будь смелой и ничего не бойся. Запомни: тебе нужен нос грифона!

Она подняла руки высоко, словно в молитве, и медленно опустила их на плечи дочери. Кате показалось (а показалось ли?), что материнские ладони источают тонкий неясный свет, словно в них поместился кусочек летнего солнца.

Голос у мамы совсем изменился, стал глухим, шелестящим:

— Я отдаю тебе свою силу и всю силу своего Рода. Я передаю тебе силу Рода твоего отца, которую хранила все эти годы. Какой бы она не была, и как бы ты ею не распорядилась. Да будет так!

Она приподняла Катин подбородок и ласково посмотрела в испуганные глаза дочери:

— Катюша. Будь смелой и ничего не бойся. Я не прощаюсь, родная моя, мы скоро встретимся, не сомневаюсь в этом ни секунды. Слушай Могиню, — она кивнула на кошку. — Не ругай ее — не ее вина. Береги себя и помни: тебе нужен нос грифона…

С каждым словом ее голос становился все глуше, улетая в неизвестность, в какой-то момент он стал таким тихим, что, казалось, мама находится на расстоянии в тысячи километров, — девочка едва смогла разобрать последнюю фразу.

— Мам, ты куда? — все еще цепляясь за реальность, шептала Катя, но ее, кажется, уже никто не слышал: мама тихо бормотала на непонятном и незнакомом дочери языке, все дальше отстраняясь от ребенка. Девочке на мгновение показалось, что та бредит, что у нее снова поднялась температура.

Она бросилась было к ней, чтобы прижаться, удержать от надвигающегося, пугающего, неизвестного, но между ней и матерью уже возникла невидимая стена.

Она знала это ощущение.

Она так баловалась давно, в детстве: терла одну ладошку о другую, пока не становилось жарко, а потом медленно сводила и разводила их в стороны. Тут же между ладонями возникало невидимое пространство, которое не давала им слишком далеко разойтись и, тем не менее, не позволяя сомкнуться.

Словно воздушный шарик, к которому накрепко приклеены руки.

Вот и теперь почти такое же ощущение, только воздушный шарик достиг гигантских размеров, и мама оказалась внутри него. Катя билась в стену, стараясь ее пробить и проникнуть внутрь пространства, сковавшего маму, Катя исступленно кричала, звала, все меньше веря в реальность происходящего.

— Ма-а-ама!!!

Лицо и тело мамы стало истончаться, неумолимо превращаясь в искры света, туман, прозрачное облако, пока не растаяло совсем. Сфера, возникшая на миг вокруг нее, схлопнулась, с силой отшвырнув Катю на пол.

— МАМА!!!!!

Катя бросила к кровати, еще теплой от маминого тепла, обнимая пустоту под одеялом, и кричала.

Кричала так громко, так неистово, что задрожали стекла, а цветной абажур съехал на бок, и теперь подслеповатая настольная лампа нелепо и обиженно посматривала на девочку. Внезапно старенький механический будильник икнул и залился испуганным звоном.

Кто-то из соседей снизу торопливо постучал по батарее.

Ничего не понимая, ошалело оглядываясь по сторонам, она упала на колени посреди ставшей в одно мгновение чужой и враждебной комнаты, рядом со звеневшим во все колокольчики будильником, и пыталась понять, что ей делать дальше: рядом нет самого дорогого, самого любимого человека.

Единственного человека, которому она, Катя, была дорога.

Который любил ее и заботился.

О котором могла заботиться она.

Одна.

Жесткий комок подкатил к горлу, перехватив дыхание. Катя хватала холодными руками воздух, где только что стояла мама, постель, еще хранившую ее тепло, хрипло, беззвучно плакала.

Все это время единственный свидетель произошедшего безумия — кошка из оконного отражения — невозмутимо разглядывала обстановку комнаты, с любопытством тыкая палас мягкой лапой.

— Мама исчезла, ты видела? Просто растаяла и все, — хрипло прошептала ей Катя. — Как такое может быть? Куда она делась?

Кошка повела пушистыми плечами, моргнула:

— Нашла у кого спрашивать… Я вообще тут ни при чем. Слышала же, что тебе мать сказала: «Могиню не ругай», — она нервно дернула острыми ушами. — Ты про шкатулку-то не забудь: карта там, помнишь ли?

Катя послушно кивнула:

— Я ничего не понимаю. Это, что, все на самом деле? Это все со мной? Да? — кошка мурлыкнула то ли в знак подтверждения, то ли недоумения. Не поймешь этих кошек. — Что мне делать-то?

— Ты карту идешь искать, или нет? Уже времени-то вообще, считай, не осталось, — кошка, кажется, теряла терпение.

Катя послушно поплелась в гардеробную. У самой двери оглянулась:

— Не уходи.

Желтые глаза с сомнением моргнули.

— Не уходи, — попросила Катя, притворяя за собой дверь. Кошка едва заметно вздохнула и растаяла в воздухе.

 

Глава 2

СТАРАЯ ШКАТУЛКА

Катя зашла в маленькую, без окон, комнатку, служившую гардеробной.

Когда-то их смешно называли «темнушками», или «тещиными комнатами». Теперь мода изменилась, и те же неуютные квадратные метры превратились в оазис для модниц всех возрастов и сортов: аккуратные полки, шкафчики и комоды, в блестящем обрамлении зеркал и уютных светильников.

Ровными рядами висели мамины блузки, платья, костюмы.

Девочка нежно провела по ним рукой. Под пальцами струился тонкий шелк и мягкий кашемир. Колючий шерстяной свитер, мамин любимый, неопределенного теперь цвета, лежал на своем привычном месте — на третьей полке сверху, — и, казалось, еще хранил ее тепло и терпкий аромат духов.

Тоска ершистым комком росла в груди. Катя тяжело задышала:

— Не сейчас, не сейчас, — просила она саму себя. Она запрокинула к потолку голову, не давая слезам скатываться по щекам. — Не сейчас.

Кате пришлось забраться на антресоль — шкатулка много лет назад была убрана из вида.

Когда-то давно, лет пять назад, она почти нарушила запрет и достала ее. Она взяла ее в руки, волнуясь и едва дыша. Шкатулка показалась ей обыкновенной невзрачной вещицей, не заслуживающей такого количества внимания и запретов. Ей тогда даже не понятно было, за что ее в итоге наказали и на месяц оставили без шоколадок.

Сейчас — другое дело. То ли исчезновение матери, то ли мистическая кошка, заставляли фантазию буйно рисовать одну картину за другой — от выскакивающего из темного нутра джинна до сказочной жар-птицы, которая отнесет ее туда, где находится мама.

Катя аккуратно постучала по темной, испещренной мелким не то узором, не то текстом, крышке, легонько взболтала. Внутри увесисто перекатывалось что-то тяжелое. И, кажется, кряхтело…

— Ну, это уже у меня глюки, конечно, — сама себе резонно ответила Катя. — После скачущих из окна кошек еще не такое послышится.

Девочка вышла из гардеробной и направилась в кухню: там света больше, может, надписи на крышке удастся прочитать.

Входя в кухню, под размеренное приветствие настенных часов, она невольно бросила короткий взгляд в окно, но увидела в нем только свое отражение — встревоженного, раздираемого любопытством и сомнениями подростка в потертых домашних джинсах и вытянутом свитере.

— Естественно, — обиженно прошептала она исчезнувшей кошке, — наделала тут дел и сбежала. Впрочем, сегодня все меня оставляют одну…

Катя вздохнула и села за стол, для начала внимательно разглядев шкатулку снаружи.

Небольшая, чуть больше ее девчачьей ладони, не высокая, не глубокая, примерно десять на шестнадцать сантиметров в основании. Замочек медный, симпатичный, вылит в форме медвежьей лапы. Некоторые узоры на крышке были глубокими и более крупными, другие — совсем маленькими, еле заметными, скорее даже царапины, а не узоры.

Волнение под сердцем, дрожь на кончиках пальцев, Кате подсказывали, что рисунок на шкатулке — не простой, и эти трещинки— царапинки — самые важные на всем свете, что именно они скрывают основное значение этой странной вещицы и способ, как ей маму вернуть.

Катя пригляделась.

Рисунок перед глазами поплыл, словно 3D картинка, раздвигая пространство. Некоторые детали стали объемными, другие — потерялись в темноте.

— Ой-ё-ёй, — вырвалось у нее, когда она себя поймала на мысли, что узнает выдавленные символы. Больше того: она их не просто видела где-то, она знала их, умела распознавать их, читать… Но сейчас словно забыла.

Вытаращив глаза так, чтоб не спугнуть наваждение, она еще внимательнее уставилась внутрь открывшийся картинки. Но та стала снова меняться, открывая новое пространство внутри начертанного рукой неизвестного мастера рисунка. Чем внимательнее Катя приглядывалась, тем более подробной становилась карта. Небольшие точки-города, горные цепи, извилистые русла рек. Над каждым объектом — текст: изящные петли, закорючки, крохотные тире. Знаки, смутно знакомые, но напрочь забытые.

Она не понимала ни слова, но была точно уверена, что знаки и символы уже где-то встречала, что и язык, и письменность эта ей знакомы.

Но она ее забыла.

— Если это и есть карта, — прошептала она, — то дела мои плохи.

Под любопытное тиканье часов девочка отодвинула в сторону замочек и открыла шкатулку.

Внутри Катю ждало новое разочарование: по испещренному трещинами дну одиноко перекатывался тряпичный сверток и небольшой, диаметром в три или четыре сантиметра, моток красных шерстяных ниток для вязания, с воткнутой в него почерневшей от времени старой бронзовой иглой. Катя пригляделась: игла была с надломленным ушком.

— Да уж, — вырвалось у нее. Она потянула за край тряпицы.

Ей на ладонь выскользнул гладкий, идеально отполированный полупрозрачный камень сочного василькового цвета, круглый, со скошенными в четырех местах краями. Вероятно, он должен был к чему-то крепиться.

— Да уж! — повторила она. — Ладно, камень можно приладить куда-то для красоты. Нитками что-то заштопать. Но старая, испорченная игла со сломанным ушком — это просто финиш. И это «богатство» от меня берегли?! И карта обещанная где? С носом грифона…

Она с силой вдавила испорченную иглу в моток ниток, утопив ее в нем по самое сломленное ушко.

Катя чувствовала себя обманутой. Мама сказал: «В шкатулке найдешь карту», а вместо нее — хлам какой-то!

Она разложила перед собой все три предмета, ожидая, что всему этому найдется хоть какое-то разумное объяснение.

Она их перекладывала, соединяя по-разному, но объяснение никак не находилось.

Катя еще раз взяла в руки шкатулку. Темное дерево, никакой подкладки, никаких потайных отделений или карманов, где можно было бы спрятать хоть клочок бумаги. Ничего. Старое потрескавшееся от времени дерево, царапины, трещины, плохо отшлифованные неровности. Даже странно, что мастер, сделавший уникальную крышку, допустил такую халтуру внутри.

Стоп!

Трещинки-царапинки…

Опять трещинки и царапинки… Только другие, совсем не похожие на те, что она уже видела на крышке: длинная череда неровностей примерно по центру, слева и справа от нее глубокие, с ответвлениями, извилистые трещины, впадающие в глубокие ямки с кривыми краями, большие и маленькие. И вдоль трещин и углублений, словно ожерелье на шее царевны, петляла цепочка выпуклых солнц.

Катя пригляделась.

Рисунок на крышке и дне шкатулки почти совпадал. Только солнца распределялись иначе. И… сердце у Кати громко бухнулось в пятки — она узнала эти знаки на дне шкатулки!

Цепочки — это реки. Вот Волга, вот Обь, Лена, Енисей… С притоками, как и положено.

Углубления — моря и озера.

А солнца — города. Взгляд Кати уперся в круглый пупырышек в том месте, где она сейчас находилась — Красноярск.

Катя собралась еще раз внимательно пересмотреть найденные в шкатулке вещицы, как в дверь позвонили. Да так настойчиво! Прям звон-перезвон.

Из-за рамы в стекле выглянула острая кошачья мордочка. Настороженно, прислушалась.

Еще раздумывая над загадкой непонятного содержимого шкатулки и, еще больше, от осознания своей догадки, девочка подошла к двери и открыла замок.

Не успела она дернуть за дверь, как та с силой распахнулась, больно ударив девочку по лбу, да так, что та упала и пролетела метра три вглубь коридора.

В этот же момент, не дав ей опомниться, в комнату ворвались трое: один очень высокий, здоровый детина, второй — тощий и субтильный, третий держался немного в стороне, и все время нервно подхихикивал.

Тот, здоровый, подошел к лежащей на полу Кате вплотную, больно пнул ее носком грубого ботинка, и, схватив за шиворот, как провинившегося котенка, поставил на ноги. И тут же двинул в ухо.

У Кати от страха, неожиданности и жуткой боли, слезы градом потекли из глаз, а крик застрял в горле.

— Будешь орать — прибью! — подсунув под нос дурно пахнущий кулак и грозно нависнув над ней, прохрипел детина. — Где она?

— Кто? — пропищала девочка. Ей все еще было больно.

Но гораздо больше, чем больно — было страшно.

Мама столько раз говорила — не открывать дверь, не удостоверившись, что за ней стоит хорошо знакомый человек, а когда она одна дома — вообще никому не открывать. И вот надо же, именно сейчас она так сплоховала.

— Мать твоя ненормальная! — проорал детина.

— Нет ее, — ошалело прошептала девочка. Да как он смеет! Ворвался сюда, бьется-дерется, да еще так о маме говорит! Девочка уже хотела что-то ответить, но тут вмешался второй, субтильный.

— Не лги нам, девочка, — промурлыкал он. — Вон, пальтишко, здесь, а маменьки, типа, нет?

Они, что, следили за ними? Откуда они знают, в чем ходит мама?

Долговязый кивнул в сторону третьего, и тот скользнул в комнату, прошел дальше по коридору в зал, ногой открыл дверь ванной (Катя услышала как с полочек с грохотом посыпались шампуни и крема), потом прошел на кухню, выглянул на балкон и через мгновение снова появился в коридоре. Посмотрел на долговязого и отрицательно покачал головой.

Детина хмыкнул.

— Ну, что ж, это сильно упрощает дело. Нам все покажет ее дочка. — И он снова наклонился над Катей. — Верно, девочка? — Катя шумно сглотнула. Чего им надо? Денег? Так у них отродясь их не было. Драгоценности? Ну, есть у мамы парочка колечек да колье, не за ними же они вломились. Колечки и колье не так много стоят. Катя решительно не понимала, чего от нее хотят. А между тем троица внимательно за ней следила.

Долговязый (видимо, он был здесь за главного), лениво потянулся, зевнул.

— И что ты молчишь? — вкрадчиво промурлыкал он. — Помогать нам будешь? Или тебя заставить? Афросий, — он кивнул в сторону детины, — большой умелец развязывать языки. — Тот с удовольствием хмыкнул и сильно, до хруста в суставах, сжал кулаки.

— Но у нас ничего нет… Я не знаю, что вам надо, — пролепетала девочка, все еще прикрывая горевшее огнем ухо.

— Посох где?!!! — Проорал прямо на ухо детина, которого назвали Афросий.

Вот тут Катя вообще потеряла нить происходящего.

— К-какой посох? — она посмотрела на Афросия, как на умалишенного. Догадка, что ее с кем-то перепутали, и что сейчас все выяснится и эти громилы наконец уйдут и оставят ее в покое, несколько приободрила девочку и добавила ей храбрости. — Здесь нет никакого посоха…

На что Афросий зарычал и прям бросился на девочку с кулаками. Катя рухнула на пол и постаралась закрыть голову руками, но ударов не последовало — руку Афросия перехватил третий.

— Хорош, Илюх, — ага, подумала Катя, у детины имя есть нормальное, — прибьешь еще деваху, — примирительно проговорил третий. Он подошел к девочке и протянул ей руку, чтобы та могла опереться и подняться. Потом ногой пододвинул пуф, на котором они обычно с мамой застегивали обувь, и легонько толкнул на него Катю. Та неловко плюхнулась. Теперь ей было гораздо удобнее рассмотреть молодчиков.

Итак, их трое. По всей видимости, субтильный тип — главарь, его все слушают и ведет он себя уж больно вальяжно. Этакий гусь-переросток. Верзила Афросий — Илья был что-то вроде плохого полицейского из банального американского боевика: все время орет, угрожает, дерется. Сила есть, ума не надо, как говорится.

Третий, самый молодой из них, почти Катин ровесник, для Кати оставался загадкой: на роль хорошего полицейского из того же боевика он явно не дотягивал, но и держался все время в тени своих друзей. Вот только что за Катю заступился. Ну, что ж, и на том спасибо.

Но если предположить, что они не перепутали ее квартиру, и действительно ищут здесь что-то (допустим, какой-то посох), то Катя же должна понимать хоть что-то. Но девочка ничего не понимала. Ничего, чтобы можно было назвать посохом, в ее памяти не всплывало. Тем более в этой квартире. Машинально она подумала о маминой работе, но и там ничего подходящего припомнить не могла.

Между тем, третий, с молчаливого позволения главаря, достал из кармана помятую бумажку, по всей видимости, вырванный из блокнота лист. Он его развернул и подсунул Кате под самый нос. Девочка увидела, что на листке что-то нарисовано, но в слабом свете единственного светильника, горевшего у входа, они не могла разобрать, что это было. Поняв ее прищуренный взгляд правильно, главарь щелкнул выключателем.

При ярком освещении девочка увидела перед собой рисунок длинной палки, кривоватой, обвитой вьюном от самого основания до верха с пухлым набалдашником. В просветы между буйной растительностью на поверхности палки и набалдашника был виден какой-то сложный орнамент. Вещица, конечно, вычурная и примечательная. Катя ничего подобного в своей жизни не видела.

Она пожала плечами.

— Это вообще что? — она с недоумением подняла глаза на парня, подсовывавшего ей листок из блокнота.

— Это то, о чем мы тебя спрашиваем, Посох Велеса, — прорычал Афросий и угрожающе придвинулся к девочке. У той глаза вообще полезли на лоб от удивления. Субтильный остановил его.

— Ты что, никогда не видела ничего подобного? — он казался озадаченным. Катя покачала отрицательно головой.

— Слыш, Шкода, — обратился к главарю третий, — рисуночек, может, подкачал, может, прорицательница твоя накосячила? А? — видимо, эта же мысль пришла в ненормальную голову Афросия, потому что он тоже согласно промычал что-то невразумительное и уставился на того, кого третий назвал Шкодой.

Тот призадумался.

Засунув руки глубоко в карманы брюк, он отвернулся от приятелей и уставился в зеркало огромного трюмо. Он молчал. И при этом внимательно, без тени какой-то мысли рассматривал в отражении лицо девочки. Та казалась абсолютно спокойной. Нет, ее что-то беспокоило. Но это явно не рисунок Посоха. А, может, старая карга и вправду его обдурила? И нет здесь никакого Посоха? Но наводка на мать девчонки была железобетонной. Та однозначно имела отношение к древностям и могла быть связана с искомой им вещи. В ее рабочем кабинете в музее они уже перерыли все. Оставалось только это место.

«Неужели все начинать сначала?» — с тоской подумал Шкода. Приятели не спускали с него глаз.

У него еще осталась надежда, что мать что-то припрятала дома. Дочь, в конце концов, могла быть не посвящена.

Не отворачиваясь от зеркала, Шкода повел бровью, и его подельники бросились в рассыпную.

Катя только успела жалобно пискнуть, протестуя от такого беспредела, но где уж! Афросий ее оттолкнул подальше, да еще огромным кулаком перед носом опять покрутил. Девочка села назад на свой пуфик.

Ее глаза встретились с серыми и темными, как омут, глазами главаря. Шкода за ней наблюдал.

— Что?! — огрызнулась девочка.

Ей надоел этот спектакль. Ей нужно искать маму, а для этого надо разобраться со шкатулкой. При мысли о шкатулке у нее все перевернулось внутри.

«А что если эти ненормальные ее разобьют или приберут к рукам?» — мелькнуло в голове. И она кинулась было в кухню, куда только что прошел третий, имя которого она еще не знала.

Это движение не ускользнуло от внимания Шкоды.

— Ключник, — крикнул он третьему. Тот выглянул из спальни. — Смотри, как она кинулась!.. А ну-ка посмотри внимательнее в кухне.

Тот подозрительно прищурился снова и прошел мимо по коридору. Катя осталась стоять около своего пуфа. Ей был виден край стола, на котором лежала шкатулка.

Тот, кого называли Ключник вошел внутрь, на миг загородив своей тощей спиной обзор, несколько раз прошел мимо стола, даже не взглянув на шкатулку и лежавшие рядом с ней вещи. К нему на помощь уже притопал Афросий, но и он словно ничего не видел.

Они открыли все шкафчики небольшого кухонного гарнитура, заглянули в самые дальние уголки, даже мусор в ведре проверили. Но того, что искали, видимо, не нашли. Посох Велеса… Откуда ему тут быть!..

Ключник устало облокотился о край стола, на котором лежала шкатулка и все ее содержимое. Его пальцы задумчиво били по столешнице, едва не касаясь шкатулки. Он к ней не проявил ни малейшего интереса — не взял в руки, чтобы рассмотреть, не прикоснулся, не подвинул. Будто и не видел ее вовсе. А что, если…

У Кати мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если они, действительно, не видят шкатулки? Что, если та, и в правду, не так проста, как кажется на первый взгляд.

В этот момент Катя почувствовала: что-то изменилось. Пространство вокруг стало твердым и тягучим. Казалось, что мысли этих людей, жестоко ворвавшихся в дом бедной девочки, материализовались, окружая ее и пресекая пути к бегству.

Ей стало жутко.

Сзади, за ее спиной, оказался Афросий. Его жесткий кулак уперся в Катину спину, прямо между лопатками. Он ее подтолкнул к центру кухни. Она оказалась в нескольких сантиметрах от стола.

Ключник поднял на Афросия тяжелый взгляд:

— Ребят, да вы что…

В его голосе мелькнул упрек и недоумение. Оба посмотрели на Шкоду.

От этих переглядываний Катя поняла, что ничего хорошего ей не светит. Свидетель им не нужен.

Словно в подтверждение страшной догадки, Афросий повернул вентиль газа на конфорке, на которой стоял чайник. Послышался тонкий свист. Потом он медленно взял чайник, не глядя на девочку, так равнодушно, словно делает обычную работу, вылил из него остатки воды и поставил на прежнее место.

Сомнений не осталось.

Как и времени.

Страх тяжелым шевелящимся чудовищем скрутил все внутренности. Мысли на мгновение потеряли четкость и очертание. «Сейчас меня не станет», — молотком стучало в голове.

Звуки, запахи, ощущения пропали.

Все стало происходить как в замедленном кино.

Вот Афросий достал из кармана веревку. Ключник опустил глаза и отвернулся. Катя взглянула на приближающегося Афросия. «Боже мой, какие у него синие глаза! Как сумеречные тени на снегу!», — мелькнуло в голове, и от этого холодного синего взгляда у нее мурашки побежали по спине.

И в этот миг мысль, яркая и отчетливая, пронеслась в голове — бежать.

Взгляд скользнул по темной глади стекла. В отражении черная кошка устроилась на столе, ловко откинула крышку шкатулки и, моргнув Кате желтым глазом, нырнула в нее, словно в бассейн.

Катя не успела сформулировать словами, понять, осознать то, что мелькнуло в ее голове. Одним молниеносным движением она сгребла содержимое шкатулки в кулак, а второй рукой в ту же секунду открыла шкатулку и бросилась в нее, как в омут с головой. Молясь о том, чтобы и у нее получилось. Как у черной кошки.

Раздался оглушающий свист. Пространство дернулось, и с шумом захлопнулось за спиной.

А в ушах все еще звенели крики и ругань непрошеных гостей.

 

Глава 3

КОРИДОР

Катю внезапно окружили оглушительная тишина и мрак.

Первые несколько секунд она стояла, безуспешно прислушиваясь — никаких звуков кроме стука собственного сердца и хлопанья собственных ресниц до нее не доносилось.

Глаза понемногу стали привыкать к царившей вокруг темноте, но ей все равно не удавалось выхватить пространство вокруг более чем на пол метра.

Широко расставив руки по сторонам, девочка сделала несколько шагов вправо. Ни гулкого эхо, ни шороха. Все звуки будто поглощались темнотой. Из этой скудной информации девочка сделала вывод, что находится в каком-то небольшом помещении. «Дом?.. Подвал?» — судорожно мелькало в голове.

Окон не было видно, или они были плотно занавешены — оттого так темно.

Катя принюхалась. Запах дерева. Ага, значит, дом деревянный. Или подвал.

Она сделала еще несколько шагов в темноте, пока ладонь не уперлась в стену. Та оказалась гладкой, теплой. Не отрывая ладони от стены, девочка решила исследовать периметр помещения, считая шаги: надо же было составить хоть какое-то приблизительное представление о том, где она оказалась!

Итак, от того места, где она коснулась стены, она прошла четыре шага до угла, потом еще десять шагов до следующего угла, потом еще шестнадцать шагов и снова угол. Далее, между пятым и шестым шагом, Катя наткнулась на какую-то неровность, — видимо, дверь. И еще несколько шагов — угол — и опять шестнадцать шагов и угол.

Ого. Прямоугольная комната. Шестнадцать шагов на десять шагов.

«Десять на шестнадцать. Шкатулка снаружи примерно такой же пропорции была», — пронеслась догадка.

Только, конечно, странно, шкатулка тяжелела в ее руках, и в то же время — Катя находилась внутри нее. Такого, вроде, не бывает.

Но сегодняшний день — чемпион по загадкам, поэтому Катя вложила внутрь свертки, зажала плоскую шкатулку под мышкой и вернулась к тому месту, где только что нашла дверь.

Девочка осторожно дотронулась до нее. Та оказалась, судя по шершавой поверхности, деревянная, довольно старая, и, скорее всего, не окрашенная. Дверь смыкалась наверху аркой, то есть была не прямоугольная, как мы привыкли. Наверху, похоже, выточен орнамент. Катя нащупала крупные цветы и что-то геометрическое… Овал, в нем какой-то символ, несколько крестообразных элементов, вертикальная черта, снова овал…

Девочка ощупью нашла ручку в виде кольца и решительно толкнула ее.

Дверь довольно легко, хоть и со скрипом, подалась внутрь. За ней — узкое помещение. Там тоже было темно, если не считать небольшого медного светильника, стоявшего на полу и отбрасывающего на темный пол тусклый бледно-желтый кружок света.

— Ау! — позвала Катя в темноту.

Очень страшно. Девочка всегда боялась темноты, ей почему-то именно сейчас это вспомнилось.

Противный, скользкий червь страха в желудке зашевелился, заговорил своим мерзким голосом «не входи». Из-за него она, помнится, не покаталась на аттракционе «Веселые горки» несколько лет назад, когда они с мамой ходили в парк аттракционов. Мама тогда ее долго уговаривала, объясняла, что там нет ничего опасного, но Катя наотрез отказалась — противный червь оказался сильнее маминых слов.

Из-за него же в прошлом году она не поехала в летний лагерь для одаренных детей: она победила в олимпиаде по истории, и ее пригласили в такой лагерь. На море.

В программе обещали интересные лекции, участие в настоящих раскопках, встречи с известными историками, археологами.

Но этот жуткий зверь внутри ее опять отговорил.

Но сейчас Катя не могла поддаваться его шепоту: перед глазами вставало тающее лицо мамы, ее светлые глаза, ласковые руки.

Что стоило это мерзкое чудовище по сравнению со счастьем снова быть рядом с ней!!!

— Замолкни! — прикрикнула она противному чудовищу внутри, взяла в руки лампу и шагнула внутрь открывшегося помещения. — Будем отсюда выбираться! — скомандовала она сама себе, и гулкое эхо подхватило ее испуганный шепот. Она еще не понимала, что ищет, где оказалась и как отсюда выбираться. Но, с другой стороны, карту она нашла. Мама еще говорила, чтобы она помнила о носе грифона.

— Грифон, — повторила себе под нос Катя и вздохнула: — еще бы знать, как он выглядит…

В тусклом свете своей медной лампы, она обнаружила, что находится в длинном коридоре, по обе стороны которого, насколько хватало зрения, было множество массивных и не очень, маленьких и больших, дверей.

Многие из них были снабжены ручками различных форм, цветов и материалов: золотых и серебряных, костяных и деревянных, круглых пуговок и миниатюрных рычажков. Но больше всего ее поразило не разнообразие дверей, и фурнитуры, а полное отсутствие ручек на части дверей: на самых старинных, поцарапанных, с потрескавшимся лаком.

Катя проходила по таинственному коридору все дальше, чудовище внутри уже не шептало, оно клокотало внутри, и девочка старалась отвлечься от него изучением дверей, но не находила в них ничего, что бы ей подсказало выход.

Все они были заперты, за ними было тихо и безлюдно.

В глаза бросилась одна дверь — массивная, дубовая, с роскошной инкрустацией в виде то ли птицы, то ли зверя с расправленными крыльями и выпуклым носом-клювом, так странно выглядела в этом жутковатом подвале.

Кате этот птице-зверь показался знакомым.

Она решила обследовать весь коридор, а к этой двери вернуться потом.

И двинулась дальше.

Проходя мимо одной из тех самых загадочных дверей без ручек и опознавательных знаков, Кате почудилось легкое движение за ней. Она остановилась, прислушалась.

Показалось?

Да нет, вот он, шорох, будто кто-то там, с другой стороны двери, тоже ее прислушивается и прерывисто дышит. Девочка подошла ближе.

Едва она приблизилась к двери, червяк, предупреждавший об опасности, забился в конвульсиях и, кажется, упал в обморок, потому что умолк.

— Вот и славненько, — Катя заглянула в крохотную замочную скважину.

В узкую щель она увидела темное сырое помещение, похожее на тюремную камеру. Напротив двери можно увидеть каменную кладку стены, испещренную многочисленными продолговатыми царапинами.

Она приблизила лицо, чтобы увеличить угол обзора, и тут же в ужасе отпрянула, больно ударившись о противоположную стену: по ту сторону замочной скважины на нее уставился злобный хищный взгляд.

В ту же секунду девочка услышала неистовый рык. Мощные удары о дверь раскатисто пронеслись по узкому пространству коридора: то существо, что там было заперто, теперь явно желало выбраться.

Катя подскочила и стремглав бросилась дальше по коридору, уже не обращая внимания на красоту дверей и мечтая только о том, чтобы та дверь выдержала натиск, и спрятанное за ней нечто не выбралось наружу.

«Грифон…. Грифон… Где этот чертов грифон!» — стучало в голове.

Коридор казался нескончаемым. Катя пробежала по нему не одну сотню метров, но конца его как не было, так и нет.

За спиной послышался жуткий грохот и треск — дверь все-таки не выдержала.

Застыв от страшной догадки, девочка замерла, прислушиваясь.

Но каменная кладка стен отражала только ее собственное прерывистое дыхание. То, что вырвалось на свободу, очевидно, затаилось.

Вслушиваясь в тишину, девочка уловила едва заметное движение, неуловимый скрежет когтей по каменному полу.

Опасливо, стараясь не издавать никаких звуков и оставаться лицом к этим все приближающимся осторожным шагам, Катя двинулась по коридору. Ее глаза, не отрываясь, следили за пустотой. Инстинкт самосохранения подсказывал немедленно погасить лампу, но девочка боялась пропустить важный знак, дверь, ради которой она и оказалась в этом жутком месте.

В глубине коридора в проблесках слабого света от Катиного светильника, девочка заметила нечто.

Она с уверенностью не могла сказать, кто это — человек или зверь. Она увидела существо, двигавшееся на двух ногах, с головой, не похожей на человеческую, с телом, покрытым густой и грязной бурой шерстью. Конечно, она не могла точно сказать, что именно она увидела, но слабое освещение, страх и немного фантазии мгновенно дорисовали картину. Существо тоже заметило Катю и остановилось, не подходя ближе. Оно боялось или света, или человека.

Катя уперлась спиной в стену: вот и конец коридора.

Тут лампа в руках девочки стала гореть ярче. Существо мгновенно отреагировало на это — попятилось назад, в темноту. Катя от неожиданности тоже сделала шаг назад, еще сильнее впечатываясь в стену.

Свет стал еще ярче.

Девочка подняла фонарь выше над головой. Тот загорелся еще ярче.

«Тут выход!» — радостно мелькнуло в голове.

Она оглянулась.

Прямо у себя за спиной она заметила дверь из темного дерева со множеством мелких и крупных символов-штрихов — увеличенную копию крышки шкатулки темного дерева.

Эта единственная дверь, которую она здесь узнала наверняка, и она просто обязана была стать ее спасением сейчас, когда существо в полумраке коридора все больше злилось, боясь подойти ближе к девочке.

Одним движением Катя еще сильнее надавила на дверь, толкая ее из последних сил внутрь, молясь лишь об одном, чтобы та оказалась не заперта.

Рука дрогнула. Вспотевшие пальцы разомкнулись, выпустив фонарь, светильник выскользнул и с грохотом упал на каменные плиты.

Огненные икры от него разлетелись вокруг, на мгновение озарив зеленые глаза и злобную оскаленную морду с огромными клыками, а через мгновение коридор опустился в чернильную темноту — ни лучика света, ни блика, ни отражения.

Зверь, Катя это скорее почувствовала, чем увидела во внезапной темноте, ринулся в сторону своей жертвы.

Зажмурившись, прижимая к себе шкатулку, девочка дернула дверь на себя. Та подалась, скрипнула, пропуская ее внутрь, и плотно закрывая за ней пространство коридора. Катя услышала отчаянный рык, мощный толчок в дверь с той, другой стороны, и все.

Все стихло.

 

Глава 4

НОВАЯ ЗНАКОМАЯ

Катя не решалась открыть глаза, все еще прислушиваясь.

Очевидно, она выбралась из коридора: чувствовался свежий воздух, сладковатый запах цветущей липы и знакомый с детства аромат хвои. Где-то совсем рядом настырно чирикал воробей, размеренно цокая лапками по твердой поверхности. Было тепло и сухо.

— Мамочки, — отчетливо послышалось справа. Голос испуганный. Низкий, грудной. Вероятно, мальчишеский. И шорох, будто кто передвинулся.

Отчаянно прижимая к груди шкатулку, Катя приоткрыла глаза и шагнула вперед.

Ноги запутались, уперлись во что-то твердое и неустойчивое, девочка потеряла равновесие и с грохотом повалилась на пол, неуклюже расставив руки и выронив драгоценную шкатулку.

— Да, ё-ёлки — же — палки, — протяжно простонала она, перехватывая руками ушибленные колени.

Она растянулась на полу. Широкие деревянные плахи плотно подогнаны друг к другу, гладко зачищены. В полуметре от ее головы высился громоздкий дубовый стол на перекрещенных ножках: если бы Катя сделала еще один шаг, виском бы точно угол поймала.

От этой неприятной мысли спасенный висок зачесался. Катя его потерла и посмотрела на свои ноги: те неловко прятались в здоровом кованном сундуке, сейчас перевернутом на бок, с вывороченным под основание замком.

— Я, что, из сундука выскочила? — Катя обернулась в сторону, откуда только что донеслось испуганное «мамочка».

Из дальнего угла, широко распахнув от удивления синие, как васильки, глаза, на нее смотрела девочка лет пятнадцати в длинной, чуть расширенной от груди, льняной рубахе-платье с сине-голубой вышивкой по краю рукавов и подолу. Девочка уставилась на Катю, а чуть пухлые губки раскрылись в немом крике, коса перекинута на грудь.

— Маааа! — хрипло вырвалось она, и она плюхнулась на лавку, подобрав под себя ноги в туфельках из тонкой кожи с загнутыми на восточный манер вверх носками.

— Не кричи! — строго приказала Катя. Но девочка только еще громче заверещала.

— Ты кто? — спросила ее Катя, чтобы как-то поддержать беседу и заставить замолчать.

— Я — Ярушка, Ярослава то есть, — поправилась девочка, все еще во все глаза разглядывая Катю. Она, конечно, старалась быть вежливой, хотя испуг и не прошел. — А ты кто будешь?

— Я — Катя, — отозвалась она, вставая. И повторила вопрос: — Я, что, из сундука этого выскочила?

Ярослава, медленно переведя взгляд на перевернутый сундук, медленно кивнула.

— Странно, — Катя нахмурилась.

Она присела на корточки в поисках своей шкатулки, и нашла ее под столом. Чтобы ее достать, ей пришлось встать на четвереньки, и дотянуться до вещицы. Ярослава на своей лавке подалась назад, еще выше подобрав подол платья.

— Да не бойся ты, не кусаюсь, — проворчала Катя, усиленно соображая, что делать.

— Ты как в бабушкин сундук забралась?

«В самом деле, как?» — мелькнуло в голове.

Катя повернулась, приподняла угол сундука. Тот оказался тяжелый, с кованным железом углами и пухлыми пуговками-набойками. Крякнув, перевернула его, поставила на место.

— Здоровый, — то ли себе, то ли своей новой знакомой, пробормотала она.

Ярослава, между тем, освоилась. Слезла со своей лавки, пересела ближе, к столу. Теперь их с Катей разделяла только его широкая темно-коричневая поверхность с выставленным рядком Ярославиным рукоделием: льняной салфеткой на квадратном подрамнике, мотки разноцветных ниток, колким ежик подушки для иголок.

— Так ты как в бабушкин сундук забралась-то? Ты кто?!

Катя, зажав в руках шкатулку, перешагнула через приставленную к столу лавку и села за стол, тяжело вздохнув и уставившись на Ярославу.

На подоконнике деловито склевывая хлебные крошки и кусочек яблока, подпрыгивал воробей. Катя с ужасом уставилась на открытое окно, через которое врывалось в комнату ослепительно яркое лето.

«Декабрь же на дворе, — с сомнением мелькнуло в ее голове. — Это куда ж меня занесло?»

Через голову воробья, едва не задев трогательные серо-коричневые перья, перелетел камушек и с шорохом прокатился по столу.

Со двора, через распахнутое настежь окно, донесся громкий шепот:

— Яру-уша-а!

Ярослава нахмурилась, закатила глаза к потолку. Подобрав подол, забралась на лавку, высунулась наружу:

— Чего тебе? — сердито спросила кого-то невидимого Кате. Девочка пока осмотрелась.

Комната, в которой она оказалась — довольно большая, светлая, с большим, украшенным разноцветными стеклышками, окном. Почти посреди комнаты, у окна — стол, по краям — простые деревенские лавки. Рядом с сундуком, из которого вывалилась Катя, пристроился еще один, поменьше, с плоской крышкой. На нем лежала толстая, явно старинная книга. В самом углу, загороженная тонкой кисейной занавеской, была кровать с выложенными горкой подушками. Вот и все убранство.

Ничего общего с городской квартирой Кати.

— Яруш, — за окном голос мальчишеский, томно-взволнованный, влюбленный, — завтра на ярмарку жаб привезут, якутских… Помнишь ли?

С Ярушкиной ноги слетел туфель, со стуком ударился об пол:

— Ясно дело, помню. И что с того?

Сопение за окном.

— Аким! Не томи: чего явился-то? Матушка говорила, что голову тебе оторвет, коли ошиваться под моим окном будешь?

Снова сопение:

— Яруш, на речку придешь ввечеру? Все идут…

Ярослава нетерпеливо повела плечом:

— Некогда мне.

— Не придешь?

— Не приду. Матушка не пустит все одно…

— Так не ждать тебя?

Ярослава всплеснула руками:

— Так не жди, говорю ж тебе! Ступай уже! Вон, всю траву повытоптал!

И захлопнула окошко с разноцветными стеклами.

— Это кто был? — любопытство победило здравый смысл, скомкав чувство такта и выбросив его вслед за испуганным воробьем, лишившимся своих крошек.

Ярослава исподлобья глянула на Катю, передвинула подушку для иголок:

— Да никто, — сердито поправила ленту в косе, — Аким, кузнеца сын.

— Гулять зовет?

Ярослава стрельнула в Катю синими глазами, словно молнию метнула:

— Зовет! — руки с вызовом сложила на груди. — И замуж зовет!

Катя ошалело моргнула:

— Как «замуж»? Ты ж маленькая еще…

— Что значит «маленькая». Пятнадцать годков уже. Да он и не сейчас зовет… А, — она неопределенно крутанула пальцами над головой, — когда-нибудь.

— А ты что?

Ярослава вспылила, схватила свое рукоделие, сгребла в охапку, да запустила в шкатулку для рукоделия, косо примостившуюся рядом с ней на лавке:

— А то не твое дело!

— Прости.

Катя покраснела. И далось ей это, лезть не в свои дела… «Мне бы со своими проблемами разобраться», — сердце съежилось от тоски и понимания, что случилось что-то, непредусмотренное мамой: грифона-то она не нашла. И кошка — Могиня куда-то исчезла.

Она шмыгнула носом. Колючий комок страха и обида подкрался к горлу, перехватил изнутри. Глотать стало нестерпимо больно. И страшно.

Катя подняла голову к потолку, уставилась в гладко струганные доски. А слезы никак не желали закатываться назад.

Ярослава подсела рядом, дотронулась до плеча:

— Эй, ты чего? Обиделась, никак? — теплая ладошка вытерла Катины слезы. — Так я не со зла…

Катя с силой шмыгнула носом:

— А я не из-за этого! Ты все правильно сказала — не мое это дело. Мое дело — разобраться, где я оказалась.

Ярушка всплеснула руками, примирительно улыбнулась:

— А чего ж тут разбираться! То я тебе и так скажу, и пряника с тебя не возьму. Ты в светелке моей. А светелка моя в доме у бабушки моей, в Тавде-граде.

Катя нахмурилась. Ее познания в географии не помогали ей сообразить, где эта Тавда-град находится:

— А где это?

Ярушка удивленно уставилась на нее. В синих глазах мелькнуло недоверие:

— Шутишь? На Руси, три дня пути до Тюмени-града.

— А день какой сегодня?

— 18 июня 6915 года от сотворения мира, — пояснила Ярослава, увидев, как округлились глаза собеседницы. — Ты чего?

— К-как 18 июня? — Катя икнула от неожиданности. — Какого года, повтори?

— 18 июня 6915 года от сотворения мира, — медленно, четко выделяя слова, повторила та. Заглянула в Катины изумленные глаза: — Да в чем дело-то?! Ты сама-то откуда? Как в сундук забралась? Как в горнице моей оказалась?!

Колючий комок вновь подкатился к горлу, да так стремительно, что Катя не сумела его остановить, смягчить его давление. Горло жгло, как каленым железом. Она открывала по-рыбьи рот, не в силах вздохнуть. Слезы брызнули из глаз, заставив Ярославу растерянно отскочить в сторону:

— Эй, ты чего?! Не реви!!! Мы беду исправим! Ты хоть что-то скажи, чего молчишь, как немая!

— Я ушла из дома примерно час назад, думая, что сейчас 18 декабря 2016 года, или 7344 года, если по-вашему. У меня пропала мама, прям растаяла на глазах… Сказала, что все продумано, опасности нет. Дала карту, — Катя кивнула на шкатулку, — но я ее не смогла прочитать. А потом на меня напали три придурка, которые ворвались к нам в квартиру и хотели найти какой-то посох. А когда не нашли, то решили меня убить. А я прыгнула в шкатулку. А там зверюга, я бежать. Там эта дверь, я в нее, а тут тыыыы! — и Катя заревела в голос, Ярушке только и оставалось, что похлопывать ей по плечу в утешение да сочувственно вздыхать:

— Ничего-ничего. Что-нибудь, да придумаем…

 

Глава 5

ИРМИНА

В это время Шкода маялся в апартаментах, снятых бабкой в центре Красноярска.

Внутрь она его не пустила, оставив ждать в тесной клетушке с многочисленными коврами на стенах, полу, пушистых пледах в восточном стиле, на диванах и низких креслах.

Парня слегка подташнивало от приторно-сладкого аромата благовоний. Так и хотелось встать и открыть окно.

«Хоть бы иногда проветривала, старая карга», — про себя ругался Шкода. Сейчас он был одет в стильные джинсы светло-серого цвета, модную футболку с ярким принтом, на руках — грубые браслеты из толстой кожи с металлическим бляшками в виде черепов, перекрещенных костей, крестов и свастики. Вид у него был скучающий. Он откровенно зевал. Карга дала ему какой-то противный отвар, который она назвала «чаем по рецепту дорогой бабушки», но по вкусу он походил на дешевый аптечный сбор от кашля.

Но Шкода из-за духоты, царившей в «покоях» дико захотел пить, и даже это пойло его устраивало. А сама бабка куда-то упылила. Шкода ждал уже примерно пол-часа. Жаль, часы не захватил. У телефона батарея сдохла, даже игрушкой себя не занять. И не уйти.

Поэтому он жутко скучал и злился.

Все пошло не так как планировалось.

* * *

Месяц назад в дверь его давно не ремонтированной «хрущевки» на окраине подмосковного Пушкино позвонили.

Он только вернулся из «командировки» в Сибирь, на входе стояли изрядно испачканные грязью ботинки, на вешалке висела пропахшая лесом куртка, а у порога, покрытый жирными темными пятнами протекших консервов ждал чистки рюкзак.

Жутко матерясь, путаясь ногами в складках съехавшего «гармошкой» коврика, он открыл дверь. На пороге стояла старуха. Сгорбленная, с синеватыми лохмами когда-то вьющихся волос, в отглаженном брючном костюме стоимостью в три, а то и в четыре Шкодины зарплаты продавца-консультанта в магазине оргтехники, опиралась она на черную трость. Бесцветные глаза-бусинки смотрели колко и уверенно.

Брезгливо сморщившись, старуха (а при всей дороговизне и крутости ее наряда язык у Шкоды не поворачивался назвать ее «дамой») отодвинула его в сторону и шагнула внутрь.

— Ей, бабуся, ты че? — Шкода ошалело моргнул.

— Дверь закрой! — скомандовала старуха, и, отодвинув кончиком трости сгорбленный половик, прошла дальше по коридору.

Шкода бросил ей вслед озадаченный взгляд. Но бабка уже скрылась за поворотом в «зал» — убогое холостяцкое пристанище с телевизором и батареей не вынесенных на помойку пивных бутылок.

Захлопнув входную дверь, ему пришлось броситься за ней:

— Вы, что, с ума…

— Сядь, — оборвала его старуха. Она уже расположилась, сложив крючковатые пальцы на набалдашнике трости, в кресле, бесцеремонно сбросив Шкодины газеты и брюки — те валялись у ее ног неаккуратной кучей. Костлявым пальцем она указала ему на табурет напротив.

Ноги сами отнесли его на место. Бабка все это время, не мигая, исподлобья следила за ним, холодно наблюдая, как он медленно опускается на выделенное ему сиденье. Он во все глаза разглядывал старуху. И чем пристальнее он пытался ее разглядеть, тем больше ускользали от него ее черты. Вроде вот только что нос прямой был, а глянешь — нет, с горбинкой. Вроде лицо круглое да морщинистое, а присмотришься — и морщинки не так проложены, и овал лица не тот.

Он моргнул, сбрасывая наваждение.

«Че это? Так ведь не бывает, да?» — пульсировало в висках, но рот не открывался. Звуки, словно запутавшись, застряли в горле, а тело подобно тряпичной кукле послушно делало то, что ему велела старуха.

Бабка откашлялась, отвела тяжелый взгляд. У Шкоды отлегло от сердца. Дышать стало легче и ровнее. Но ровно до того момента, пока гостья не заговорила, снова вперившись в него ничего не выражающим взглядом, тяжелым, как пневмоколесный каток:

— Ваня, — так его никто не звал, с самой школы, когда по причине большой увлеченности западным автопромом и непоседливости к нему не приклеилась кличка «Шкода». В душе что-то похолодело и оборвалось в точности так, как об этом пишут в книжках — с шумом ухнулось в пятки. А бабка, пошамкав губами, продолжила: — Меня Ирминой Николавной величать. Я к тебе по делу приехала, из столицы. Твоя находочка меня к тебе привела.

Шкода икнул.

«Она как узнала?.. Я же еще Герману даже не отзвонился». Герман — это очень крупный товарищ в сфере скупки и продажи краденного (это не Шкодин профиль). И незаконно найденного (а вот это как раз по Шкодиной части).

Его взгляд метнулся к стене: там, за шкафом, его главная находка нынешней «командировки» — корявая палка с вензелями и рунами.

Она проследила за его взглядом:

— Ну, давай, что ль покажи старушке что откопал…

— А как узнали-то?

Старуха состроила гримасу, которая, вероятно, должна была обозначать улыбку:

— Ворона на хвосте принесла…

— В смысле — сорока? — поправил было старуху Шкода, но тут же понял, что зря: бабка прищурилась недобро, пальцы плотнее сомкнулись вокруг черного набалдашника, а ему померещилось, что на его собственном горле.

Он дернулся, отскочил к стене. Хватка ослабла, стало легче дышать.

— Ты не скачи зайцем, ты находку свою покажи, — примирительно прошептала старуха.

Шкода, стараясь не поворачиваться к гостье спиной, обогнул комнату, всунул руку между задником шкафа и стеной, нащупал бумажную упаковку, потянул за ее край. В его руках оказался узкий сверток, примерно метр в длину, бережно завернутый в несколько слоев газеты.

Старуха протянула руку к нему, на мгновение замерла, словно опасаясь чего-то, черты смягчились, и будто помолодела она, хохотнула:

— Ты где нашел-то это, археолог липовый?

— В Заповеднике, — голос стал хриплым, сухим. — Который «Столбы»… Че, фигня? Новодел? — расстроено спросил он.

Старуха сделала резкое движение, сверток выскользнул из Шкодиных рук и, проплыв несколько метров по воздуху, плавно опустился в ее костлявые руки.

— Э! Э! — запротестовал Шкода. — Вы че задумали?!

— Да не визжи ты! — старуха сорвала газеты, бросила поверх Шкодиных брюк. В руках у нее оказалась изогнутая деревянная палка длиной в метр или чуть больше, толкая у основания, с искривленным в форме медвежьей лапы навершием. От основания вверх спиралью тянулся тонкой змейкой ряд засечек, едва заметных черточек и кругов.

Старуха бережно, почти любовно, погладила палку:

— Тот, да не тот, — буркнула она, и будто вспомнив о замершем в нескольких шагах от нее Шкоде, бросила ему: — Так где ты, говоришь, нашел-то ее?

— В «Столбах». Там, на территории, развалины есть. Частью затоплены, частью разрушены. Вот, там и нашел. А что это?

— Посох мой…

— ЧЕ? — Шкода вытянул шею. — Че вы несете-то?

Бабка привстала и направилась к выходу.

— Эй, посох оставьте! Он мой! Я его нашел! — старуха, не спеша, прошла через комнату. При последних словах замерла. — Хоть денег за него заплатите! По всему ж видно, старинная вещь!

Бабка обернулась. Горло Шкоды опять перехватило, дышать стало трудно. Он схватился за спинку кресла.

— Деньги любишь, — голос старухи шелестел.

— Кто ж их не любит! — прохрипел, едва переводя дух, Шкода.

Старуха повернулась к нему, оперлась на трость, указала на него посохом:

— А на службу ко мне пойдешь? Я хорошо заплачу.

Дышать стало легче. Словно отпустило его что-то неведомое.

— А че-ж не послужить, если заплатите. Че делать-то надо…

Старуха прищурилась:

— А то же, что и всегда: копать, где велю. Делать, что скажу. Пойдешь?

И Шкода согласился. Бабке очень посох какой-то нужен был, не тот, что он под Красноярском нашел. Другой.

* * *

Вчера, перед походом к тетке-искусствоведу она позвонила ему, сказала, что тоже приехала в Красноярск.

— Поддержу тебя, дружок, — сказала голосом, от которого у Шкоды все обмерло внутри.

И сейчас он ждал старуху Ирмину в ее покоях. Пришел с отчетом.

«Бабка все напутала», — пульсировало в висках. — «Посоха по тому адресу нет, они все там перевернули. Тетка-искусствовед исчезла. Доча ее суматошная вообще — финиш — растаяла на глазах. Вот просто как стояла посреди кухни в своем отстойном свитере, так и пропала».

Бабка после его сумбурного рассказа ушла, недовольная, а ему оставалось только ждать.

Он встал, походил по комнате. Десять шагов туда-обратно.

Снова сел.

Не выдержал, встал, и открыл окно.

В тесную комнатку ворвался ароматный морозный воздух, разбавив жгучей свежестью дурноту и поднял настроение. Он дышал, наслаждаясь прохладой, как вдруг, будто прямо из-под земли выросла рядом с ним старуха Ирмина, аж черная от злости. Она оттолкнула его, и, с треском захлопнув оконную раму прямо перед его носом, зло на него глянула:

— Я тебе ЧТО сказала делать? — недобро шипела она. — Сидеть и ждать! — еще минута, и, Шкоде так показалось, бабка его ухватом по башке, и в печь на растопку забросит.

Но та пошамкала беззубым ртом, сверля его жуткими бесцветными глазами-бусинками, и пошла к своему креслу.

«Ведьма старая!» — про себя подумал Шкода.

Бабка будто его услышала. Резко обернулась, из-за чего черты ее лица на мгновение будто смазало гигантским ластиком, они стерлись и потемнели. Старуха пронзительно и зло на него взглянула.

— Че? — вырвалось у Шкоды. В глазах помутнело, к горлу подступил тошнотворно-горький комок, обжег гортань.

Ирмина отвернулась. Черты лица снова приобрели хоть и призрачную, но все-таки привычную форму, дошла до кресла, и, усевшись, проговорила, уже вроде мягче:

— Застудишь старушку: радикулит у меня.

Шкода хотел что-то съязвить на счет ее магических способностей, которые она к себе не применяет, но, вспомнив ее колючий взгляд, промолчал, про себя отметив, что, оказывается, бабку боится не по-детски.

Он еще немного помялся на ногах, ожидая, что старуха сама укажет ему место, куда сесть, но та молчала, исподлобья сверля его глазами-бусинками. Тогда он, старясь сохранять максимально независимый вид, плюхнулся в ближайшее кресло, что напротив самой старухи, и сложил руки на груди.

Так стало полегче.

Бабка зыркнула на него еще раз, потом достала из кармана длинного цветастого балахона круглое зеркальце, без оправы и отделки, с неровными, будто обкусанными, краями. Достала и положила на столик между ними, подтолкнув ближе набалдашником трости.

— Мирослава с дочкой ушли в параллель, над которой я не властна. — Она помолчала, пожевывая губы. — Там я их достать не могу… ПОКА не могу.

Она внимательно посмотрела на него, словно оценивая его умственные способности, черты лица на мгновение расплылись, она продолжила:

— Что, команда-то у тебя верная?

— Да ни че так парни.

— Скажи, кто, — велела старуха и уставилась на него.

Шкода смутился: не хотелось раскрывать перед старухой все карты. Еще потом скажет, что не сам все сделал, да и денег не заплатит.

К горлу, медленно подкрадываясь, подкатилось удушье.

— Всего двое парней, местные, я с ними уже не на одно дело ходил, проверенные, — торопливо заверил Шкода, радуясь отступающему удушью. — Один, Афросий, вообще путевый чел, во всяких древних штуках сечет, боевой такой. Работы и грязи не боится.

Бабка удовлетворенно кивнула:

— Хорошо. А третий кто?

— Третий — пацан, малолетка, ему шестнадцать только, но он при бабках. Хата, опять же, у него.

Бабка недовольно хмыкнула:

— А то я ж тебе мало плачу…

— Так я экономлю!

— Ну, ну, — задумчиво прошамкала старуха. — Вот что, Ваня. Пойдешь со своими товарищами к деревне Федулки. Там на околице стоит дом пустой, его не спутаешь, его даже кошки обходят стороной. — Она помолчала, снова пошамкав беззубым ртом. — В дом тот не заходите! От калитки, в сторону леса, пройдете по тропинке тысячу сто семьдесят шесть шагов, затем свернете с тропинки налево, пройдете еще шестьсот шестьдесят шагов по бездорожью, прямо через подлесочек. Да смотрите, в трясине не увязните.

Она замолчала, будто что-то вспоминая. Шкода хотел переспросить, сколько именно шагов от калитки идти, только рот открыл, а старуха на него снова глянула так, что сразу вспомнилось — одна тысяча сто семьдесят шесть. Старуха продолжала:

— Там упретесь в полянку круглую как блюдце, по краям деревья черные, словно обожженные увидите, — она очертила краем трости круг на столе, в его центре отметила точку: — Выйдете на середину, только там достанете зеркальце это. Посмотрите все в него одновременно, — она чуть наклонилась вперед, приблизила к нему изъеденное временем лицо: глубокие морщины на миг распрямились. — Понял ли? Одновременно! Дальше пройдете прямо еще девятьсот девяносто девять шагов, выйдете на тропинку, свернете по ней направо. Она вас выведет куда надо. Если все сделаете верно, да не замешкаетесь — к вечеру найдете девчонку… Чую, она мне нужна. Она — ключик к Посоху Велесову… Зеркальце храни: оно еще для возврата вам потребуется.

— А куда возврата?

Старуха усмехнулась:

— Там поймешь, — она привстала и протянула ему свою руку ладонью вверх. — А чтобы думалось тебе легче, дай-ка мне руку свою.

Ее черты опять смешались, как всегда, когда она делала слишком резкое движение — Шкода обратил на это внимание.

Он уставился на нее, прижав вспотевшие в один миг ладони к бедрам:

— Зачем? — голос охрип.

Старуха криво ухмыльнулась:

— Не бойся, больно не будет.

Шкода с усилием отнял ладонь, протянул Ирмине. Пальцы мелко дрожали.

Бабка подалась чуть больше вперед, ловко перехватила его запястье и притянула к себе. От ее прикосновения кожу обожгло даже через широкие кожаные браслеты.

Шкода ахнул и повалился на бок, прямо на круглый журнальный столик, стоявший между ними.

Силища у бабки оказалась неимоверная. С легкостью, словно тряпичную куклу, приблизила к себе его ладонь, острым когтем начертив поверх линий крест. Кожа мгновенно покраснела и взбугрилась, будто каленым железом сожженная.

— Вы чего! — заверещал Шкода, чувствуя, что лоб и спина предательски вспотели.

Старуху наклонилась над начертанным на Шкодиной ладони крестом, зашептала ему, словно живому. И при каждом слове ее знак оживал, шел волной, бугрился пауком и вздыбливался. А он когда успокоился, затих, старуха свободной рукой дотянулась до груди распластавшегося на столе, ошалевшего от страха Шкоды, положила на нее тяжелую ладонь. Тот почувствовал, как начертанный крест зашевелился вновь, только теперь уже под сердцем. Медленно и тоскливо.

В ту же секунду Ирмина подняла руку. Под ней, словно прилипшая морская звезда, искрилось сине-белое облако.

Шкода шумно сглотнул.

Бабка бросила его ладонь, подхватила облако второй рукой, плотоядно любуясь им.

— Это что? — Шкода сел, переводя взгляд с покрасневшего шрама на ладони на переливчатую звезду в руках Ирмины и обратно.

Та достала из кармана балахона пузатую склянку.

Довольно крякнула, схватила прозрачный сгусток и слила его в крошечную пробирку:

— Зато теперь, дружок, не потеряешься. И мне спокойно, и тебе…Тебе, впрочем, без разницы. Это, — она покрутила перед носом склянку, — у меня останется. Коли выполнишь все как велено, Посох Велесов мне добудешь, получишь назад.

— А если нет? — вырвалось у Шкоды. Хотя, спросив, он уже не был уверен, что хочет знать ответ. Старуха улыбнулась ему так, что в груди заскрежетало.

— А если нет, — она прищурилась, — то сам о смерти просить станешь…

Шкода вышел из душной комнаты.

В голове стоял туман.

От вопросов и тревожного предчувствия, что он влез в чужую игру, и вместо идейного вдохновителя и руководителя стал в ней пешкой, подташнивало. Однако не тот был человек Иван Свиридов по прозвищу Шкода, чтобы отступать.

 

Глава 6

ТАВДА

Катя уставилась в окно, все еще всхлипывая.

— Получается, — Ярослава положила руки перед собой, мерно постукивая пальцами по темной поверхности, — ты издалека…

— Из будущего я!

Ярушка с сомнением кивнула:

— Пусть так… Твоя мама не успела или не смогла тебе что-то рассказать. Что-то важное, что есть в твоей шкатулке. Но разобрать, что ты не успела, потому, что напали разбойники эти. Верно?

Катя кивнула:

— И еще она сказала, что надо нос грифона погладить… или дотронуться, не помню уже.

— И что?

— А не было там никакого грифона, только зверюга эта страшная!!!! — и Катя шумно всхлипнула, стараясь снова не зареветь. — Я его не нашла, и вот сейчас заблудилась…

Ярослава насупилась:

— Что-то мне ничего не понятно. Может, и не заблудилась ты вовсе! Может, тут твой грифон. Надо к бабушке идти, авось, она разберется.

— А она кто, бабушка твоя?

Ярослава вздернула подбородок:

— О! Бабушка моя — ведунья, каких мало! Она такое волхование знает! — она округлила глаза. — Может, она со шкатулкой тебе поможет…

— Ну, пошли, тогда, — Катя привстала с лавки.

Ярушка внимательно посмотрела на нее, с ног до головы, хмыкнула:

— Ты куда в таком наряде собралась-то? Народ перепугаешь.

Катя снова села на лавку, озадаченно поправила свитер:

— А что делать тогда?

— Нельзя! В такой срамной одеже хоть по городу идти, хоть огородами, а все одно — увидят! Опозоримся!

При этих словах она достала из сундука, что стоял рядом с кроватью, светлое платье, такого же простого кроя, как и у самой, только с широкой красной вышивкой по груди, плечам. Передала его Кате, сверху положила широкий тканый пояс, ленты, верхнюю рубаху, чуть короче и шире, скромно расшитую по подолу. Под ноги бросила светло-серые туфельки:

— Переодевайся скорее! Бабушка за городом сейчас. За одно посмотришь, как живем, — и на подмигнула Кате, — небось, интересно?

* * *

Ярушкин дом оказался довольно большой, светлый.

«Что-то дом больно велик», — мелькнуло у Кати: по количеству переходов и коридоров мог сравниться с небольшим стольным кремлем. Некоторые упирались в какие-то помещения, другие уводили, казалось, в никуда — то просто обрывались забитой досками дверью, то переходили в новые лабиринты.

И двери, двери…

Будто живет здесь большая семья.

— Дом такой большой! — не удержалась Катя. — И пустынный, будто нежилой. Как так?

Ярослава только рукой махнула:

— Много знать будешь — до ночи не доживешь, — хохотнула она. Катя замерла. — Да брось, шучу я. Это он снутри такой большой. Снаружи — простой, как у всех.

— А зачем?

Ярослава стала спиной спускаться вниз, лукаво поглядывая на испугавшуюся подругу:

— А, видать, гостей много бывает…

И стремглав бросилась по лестнице, унося с собой звуки и тепло.

Дом, словно живой, сразу стал приглядываться к Кате. Она почувствовала его строгий взгляд, сухое дыхание.

— Подожди! — крикнула она уносившейся вниз Ярушке. — Я ж дороги не знаю!

— Так догоняй!

Она догнала ее уже на длинном открытом мосту, увитом лилово-красными цветами, и только затем оказались в основной части дома.

— Ты чего такая пуганная? — смеялась Ярослава. — Светелка моя — в легкой части дома, в ней гости живут разные… И не все они люди в том виде, к какому ты привыкла. Вот для того, чтоб они в мир живых не перебирались, и придумала бабушка этот мост.

— А зачем ты сейчас там живешь?

Ярослава остановилась. Строго посмотрела на Катю:

— Там силы больше, книги лучше запоминаются, — Ярослава приглушила голос, доведя его до зловещего шепота, — особенно ночью.

Катя побледнела.

Ярушка посмотрела ей в глаза и снова расхохоталась:

— Да не пужайся ты так! Шучу я! Шучу…

И выскочила на крыльцо, громко топая по дощатому полу.

Катя выскользнула за ней, спиной почувствовав, как сжимается за спиной пространство.

Отбежав несколько шагов от крыльца, она оглянулась: перед ней стояла обыкновенная деревенская изба, только на высоких сваях-столбах — четыре окна по фасаду, с кровлей, изукрашенной кружевами. Хороший, добротный дом. Ни тебе двух этажей. Ни перехода с лилово-красными кружевами.

— Чудеса, — прошептала она.

Ярушка нетерпеливо топталась за калиткой:

— Чего встала, побежали уже!

* * *

Катя вертела головой, стараясь запомнить все до мелочей, но глаза не успевали фиксировать все, что попадалось: вот ребятишки в одних перепачканных золой рубашонках, упругой веточкой дразнили гусят, те сердились, верещали, пытаясь щипнуть за пятки. А ребятишки заливисто хохотали, пока из-за распахнутых соседских ворот величественно и важно не выплыла гусыня. Тут уж малышня пискнула и бросилась врассыпную, отбиваясь от мамаши ветками, пока на не загнала их в крапиву.

По середине дороги, мальчишки-подростки везли на низкой повозке огромную бочку с водой, покрикивая:

— Во-оду везем! Кому во-оду надоть!

За ними, словно стайка воробьев, торопилась местная мелюзга, готовая броситься на помощь и отвоевать в честном бою право подать ковш чистой воды конному всаднику: тот, чинно позвякивая кольчугой, выводил лошадь со двора.

Катя прищурилась, ослепленная то ли бликами воды, то ли блеском начищенных до зеркального блеска доспехов.

— Ярослава! — окликнул их. — Подь сюды!

Ярушка подбежала:

— Здравия тебе, дядя Степан.

— И тебе добра, — он наклонился к Ярушке, почти на ухо прошептал: — бабушка твоя не дома, что ль?

Ярослава отрицательно качнула головой. Воин вытащил из сумы, прикрепленной к седлу коня, сверток:

— На, ей передай. Кажи, от меня, для закладки. Поняла ли? — Ярушка кивнула. — Ну, ступай!

И он, ласково потрепав подошедшего пацаненка, вскочил в седло, направив лошадь в сторону широкой центральной улицы.

Ярушка, проводив его взглядом, тихо бросила Кате:

— Погоди тут, — а сама бросилась со свертком в дом.

Катя осталась одна.

Как новая достопримечательность.

Ее тут же обступили ребятишки:

— А ты кто такая будешь?

— Я? — Катя растерялась. — Сестра Ярушки.

— А сестра у нее Марьюшка, знаем ее. Ты — не Марьюшка, — донимал вопросами рыжий конопатый пацан.

— Так я и не Марьюшка, Катей меня зовут.

— А откуда ты?

— А ну, брысь, мелюзга! — из-за ворот своего дома показалась Ярослава, грозно крикнула: — А то мороку сейчас напущу!

Ребятишки с визгом разбежались, попрятались за соседскими воротами. Старик только пригревшийся на завалинке, седой, с широким шрамом через всю щеку, только неодобрительно крякнул:

— Ох, Ярослава, доскачешься у меня. Бабке-то твоей кажу, что ребятишек пужаешь!

Ярушка покраснела:

— Да я шучу же, дядь Макар. Доброго тебе здоровьичка.

Старик только головой покачал. Ярослава же, торопливо дернула Катю за рукав, уводя в сторону центральной улицы.

Катю словно в пчелиный улей с головой нырнула: улица оказалась шумной и многолюдной. По широкой, выложенной тяжелыми деревянными плахами, проезжей части, громыхая, тянулись повозки, горланили возничие, шумно фыркали лошади, перекрикивая весь этот гомони и скрип, раздавал распоряжения воин, вокруг которого уже сформировался небольшой конный отряд.

Да еще Ярушка рядом трещала без умолку, словно чумной экскурсовод:

— А это дом старосты, Матвея Кузьмича, — показывала она куда-то вправо, где высился красивый дом с небольшой башенкой-флюгерем. — А том, за повотором, — Ярослава дернула Катю за рукав, — греческая слобода.

— Это как? — не поняла Катя. — Греки, что ль живут?

— Ну да.

Катя с любопытством вытянула шею: через центральную, широкую улицу, по которой тянулись с грохотом груженые телеги, суетились несколько всадников, понукая замешкавшийся обоз, уходила тонкая улочка, вся в кустах сирени.

По ней, величественно выглядывали из-за массивных оград, добротные дома, крытые красной черепичными крышами, с затейливыми фигурками на острых шпилях. Правда, на сколько хватало взгляда, дома выглядели немного заброшенно, а некоторые так и вовсе оказались заколочены.

— А что, не живет там никто?

Ярушка посмотрела на дома:

— Да, почитай, что никто. Многие съехали.

— А отчего? Домой захотелось? — и Катя покраснела из-за по-детски наивного вопроса.

Ярушка бросила задумчивый взгляд на мужика: его телега перегородила дорогу, а он торопливо, под окрики вооруженного всадника, пристраивал в телегу упавший с обоза серый мешок, и ворчал:

— Да не ори-ж ты, как на пожарище, деток понапужаешь!

На мешках, испуганно прижав голову к матери, сидело двое ребятишек, третьего, еще совсем кроху, женщина прижимала к груди.

Ярушка кивнула на них:

— Видишь, и эти едут…

— Куда?

Ярослава вздохнула:

— А куда глаза глядят… Знамо дело, на север.

— А там что?

Ярослава искоса на нее глянула, будто рублем одарила:

— А там джунгар нету. Вот, по теплу народ-то и едет. Пока более-менее безопасно.

— Джунгары — это кто? — Катя не могла сообразить, кто бы это мог быть.

Ярослава неопределенно махнула рукой на юг:

— Народ такой, очень злобный и воинственный. Все набегами живут. И нам, и соседям достается. Стену построили от Иртыша до Тобола, спокойнее стало. Да все равно народ едет, куда спокойнее.

Девочки свернули к северным воротам Тавды, мимо снующих туда-сюда ребятишек, пастушка лет десяти, загонявшего корову хозяевам. Белобрысый, он махнул Ярушке рукой:

— Ярушка! Стой! Ты далече собралась? Завтра ж жаб якутских привезут!

Катя вздернула брови — вот еще один про жаб говорит.

— Привет, Митря, — величественно кивнула Ярослава, чуть сбавляя шаг. — Помню я.

— А-а-а, — паренек разочарованно вздохнул и пошел с ними, подталкивая вперед корову с большим белым пятном на ухе.

Ярослава, при этом, выглядела озадаченно и даже расстроено. По всему видно, якутские жабы — вещь редкая в здешний местах, и ждала их она давно. Она закусила губу и недовольно сопела, то и дело поглядывая на рыжего Митрю. Вдруг она схватила его за рукав:

— Ты знаешь что. Коли не будет меня, возьми и на мою долю, я дней через пять точно буду. Да смотри, без меня не начинай!!!

Парнишка медленно кивнул и побежал по дороге дальше, но, пробежав пару метров, вернулся. Веснушки краснели на улыбчивом лице:

— Яруш…

— Чего? — Ярослава прищурилась. Митря медлил, поглядывая то на незнакомую ему Катю, но в высокое голубое небо. — Да не томи ты!

— Можно я скажу, будто всех жаб для тебя прикупил?

Ярослава подбоченилась и остановилась совсем:

— С чего бы это?

Митря моргнул:

— Да меня больно мамка ругает за живность всяческую… А жаб — так вообще не шибко уважает. А коли ты куда собираешься, так я б их у тебя схоронил до твоего возвращения.

Ярослава, кажется, ожидала нечто подобное. Не поведя бровью, она снова стала величественной и спокойной:

— Ну, хорошо. Пусть так! Да ты следи, чтоб не издохли-то!

Но Митря уже не слышал: он уже отворял ворота, подгоняя большое неповоротливое животное.

— А что это за жабы такие? — поинтересовалась Катя. — Уже второй раз про них слышу.

— О! Большая редкость. Они ж жуть какие ядовитые! Их ядом джунгары стрелы свои метят, чтоб урону больше причинить, — воодушевилась Ярушка. — А мы с Митрей хотели опыты с ними делать — приучить к их яду мышей. Если все верно выйдет, то получим противоядие.

— А не удастся? Мышей не жалко?

Видимо, этот вопрос тоже сильно мучил Ярославу: она закусила губу и засопела.

— Ну, мы их сильно травить не будем, — неуверенно начала она. — Ничего с ними не должно произойти.

И она ускорила шаг, словно убегая от дальнейших расспросов.

 

Глава 7

МОГИНЯ

Девочки миновали городские вороты, выйдя следом за груженым обозом того самого мужичка, чья телега перегородила дорогу.

— Ей, Яруш, подвезти, может? — крикнул он ей.

— Не, спасибо, дядь Кондрат, нам тут недалече, через Струйку, до опушки мы.

Кондрат помрачнел:

— А-а-а, ясно, — протянул с пониманием, — к бабушке торопишься, кроду жечь…

Ярослава кивнула. Кондратий печально кивнул:

— А мы, вишь, едем, — он помолчал, задумчиво поглаживая бороду, — Один я остался, Яруш. Матрена моя померла зимой, как Ростислава нашего убило в бою. Вот, хоть, внучат поднять бы, людей из них вырастить. Чтоб джунгар проклятых, что сиротами их сделали, перебить всех.

Ярослава молчала, медленно шагая рядом с телегой.

— А что, далече едете?

Дед Кондрат невесело хмыкнул:

— Щас до Тюмени. Там родня Матренина, к себе зовут, — он глянул на Ярушку, — Ты, Яруш, за домом нашим тож приглядывай, да?

— Вернетесь?

— Да, может, и вернемся…

Ярослава и Катя свернули с дороги, двинулись по тропинке в сторону леса.

Там, Катя видела уже отсюда, собралось много народа.

— А что там?

Ярушка, еще сумрачная после разговора с дедом Кондратом, посмотрела вдаль:

— Кроду сейчас жечь будут.

— А это что?

— Увидишь…

Они миновали неглубокую речку Струйку, подошли ближе.

На окраине леса, за линией черной, свежевскопанной земли, уже возвышался широкий помост, сложенный из бревен, сена и коры. На помосте, плотно укутанные в белый саван, лежали несколько мужчин.

По одному, поднимаясь к каждому из них на помост, подходили люди: женщины, мужчины, старики, — подносили цветы, целовали в лоб и медленно спускались с помоста.

— Кто это?

Ярослава сорвала несколько цветов, собрала в букет:

— Аким, Никанор, Перебей, Коловрат. Все четверо погибли в стычке с джунгарами — на прорыв пошли, ниже по течению. А наши споймали их отряд, бой приняли. Да вот, не все уцелели, — она указала на худенькую старушку в красной одежде, руководившую процессией. — Вон и бабушка моя, — она серьезно взглянула на Катю. — Ты постой тут, ладно? Нам лишние вопросы сейчас не надобны, верно?

И пошла в сторону помостов, а Катя присела на разогретый камень.

Она знала этот обряд.

Помост посреди круга — крода. Ее складывали из бревен, переложенных корой, сухой травой и соломой. Как день к ночи клониться начнет, ее подожгут, чтобы уходящее за горизонт солнце, забрало дух их брата, мужа или отца. Там его встретит родня, проведет куда надо. И погибший воин будет защищать свою землю и свою семью. Только уже с той, с другой стороны.

Она видела, как Ярослава взошла на помост, положила цветы каждому из погибших воинов, легко сбежала с помоста, подошла к бабушке, встала с ней рядом.

Теплый ветер вместе с горьковатым запахом полыни донес зычный голос пожилой ведуньи:

— Отправляется Аким к Роду своему! — и подожгла один край кроды. — Отправляется Никанор к Роду своему! — и подожгла другой край кроды.

Яркий огонь, хватаясь за солому, загудел.

— Отправляется Перебей к Роду своему! Отправляется Коловрат к Роду своему! Прими, Сварог, братьев наших, проведи, вечномолодая Мара, их в мир Правный.

Огонь деловито занимался, поднимаясь все выше, цепляясь за бревна, перекидывая пламенные языки ярус за ярусом, пока не подобрался укутанным в саван телам. Перед ними замер на мгновение, как живой, преклонил колени, обвил тонкими руками — змеями, обнял, словно родных. И через минуту уже укрыл оранжево — алым одеялом.

Люди вышли за круг, взялись за руки, потянули хоровод. В начале медленно напевая слова, затем ускоряясь. Катя видела, как мелькает, подпрыгивая, Ярушкина коса с голубой лентой, да возносится к краснеющему небу темный дым кроды.

Сердце Кати тоскливо сжалось: ей вспомнился такой же костер, только в разы больший, собранный по погибшему близкому ей человеку.

Память напряглась, выхватывая из прошлого обрывки воспоминаний.

Крутая лестница. Укутанный белым погребальным саваном мужчина. Она наклоняется, целует восковой лоб, ей больно и она плачет. Рядом чья-то твердая рука ведет ее вниз, с лестницы. Она поднимает глаза и видит огромный корабль, ладью, словно сошедшую с иллюстраций сказки про Садко. И огонь так же почтительно взбирается по доскам. Оставляя лишь память о том человеке, с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку.

Отчего так больно?

Кто он ей?

Воспоминание, полыхнувшее острым лезвием, заставило застонать: в той кроде был ее дед. И звали его Любомир.

* * *

Вернулись поздно.

Всю обратную дорогу от полыхающей кроды до дома, шли молча, слушая писк комаров да разномастное кваканье лягушек. Короткие сибирские сумерки уже сверкали синевой, а сверчки спели не одну песню, когда они, наконец, переступили порог дома Ярушкиной бабушки.

Катя, вытянув от любопытства шею, заглядывала через покатое плечо пожилой женщины: стоило ей только потянуться к двери в дом, как тот, словно ожил — внутри что-то скрипнуло, заклокотало, проем молодцевато расширился, пропуская внутрь хозяйку. В щель открывающейся двери Катя видела, как внутреннее пространство раздвигается, и вот остающийся простой деревянной избой дом внутри преобразился в просторный терем внутри.

Девочка ахнула, заметив, как полыхнула огнем затопленная сама собой печь, украшенная яркими, солнечными, изразцами, а большой дубовый стол по-солдатски подравнялся по стойке «смирно», пихнув в бок замешкавшуюся лавку.

Ярушкина бабушка, искоса поглядывая на незнакомую девочку, кивнула в сторону открывшегося перехода:

— Наверх пойдем, — тихо скомандовала, и проворно направилась через галерею.

В это же мгновение над ее головой с легким щелчком возник и торжественно поплыл впереди, освещая им дорогу, изумрудно-белый шар света.

Войдя в комнату Ярушки, старушка села во главе стола, уперлась острыми локтями в темную поверхность:

— Сказывайте.

Катя осторожно присела на край лавки. Ярослава — рядом с ней. Толкнула легонько в бок:

— Сказывай.

Катя выдохнула.

— У меня мама пропала, — решила она начать с главного. — Растаяла прямо посреди комнаты.

И она, в начале медленно, тяжело припоминая подробности произошедшего — и про кошку-Могиню в окне, и про шкатулку, и про трех грабителей, — пока не выпалила как скороговорку:

— Я от этого зверя бросилась, лампа стала гореть ярче у одной двери, я ее толкнула, что было сил, и оказалась здесь, в этой самой комнате.

Голос предательски дрогнул, и она заревела:

— Я заблудилась, понимаете? Я теперь не знаю, как мне домой вернуться, как мне маму найти!..

Ярушкина бабушка задумчиво уставилась в стол. Комната медленно открылась, в нее проскользнула молодая женщина, с девчонкой на руках:

— Ах, вот вы где! — воскликнула. — А мы с Марьюшкой обыскались вас.

Женщина заметила незнакомую ей девочку, с красными от слез глазами, торопливо вытиравшую их рукавом, напряжение, царившее за столом:

— Что это вы тут?

Бабушка кивнула ей приветливо, улыбнулась:

— Садись, Ефросинья, разговор сейчас будет, — и она внимательно посмотрела на гостью. — А теперь все в подробностях сказывай: матушка твоя как утренний туман рассеялась, али зорькой утренней?

Катя с трудом могла представить как тает вечерняя зорька:

— Как утренний туман, — предположила она и пояснила: — Только туман просто тает, а мама светилась, и будто в свет превратилась. Как облако.

— Значит, как зорька вечерняя, — задумчиво хмыкнула старушка, — сказывай дальше. Теперь про посох сказывай.

Катя подробно описала посох, каким увидела его на рисунке.

Старушка скривилась:

— Не Велесов посох начертан был. Что угодно, да токмо не он: на ем цепочкой тонюхонькой знаки начертаны тайные, а никаких кустов вокруг быть и не могло. Дальше говори: коридор опиши.

А сама встала, подошла к сундуку, из которого вывалилась Катя несколько часов назад. Сокрушенно поцокала языком на выломанный замок, осторожно заглянула внутрь, прислушалась.

Катя тем временем, иногда вытягивая шею и заглядывая под локоть Ярушкиной бабушке, послушно описывала коридор внутри шкатулки, многочисленные двери.

В конце рассказа аккуратно положила на стол шкатулку. Медленно, дрожащими пальцами, разложила перед хозяевами моток ярко-красный ниток со штопальной иглой и камень.

Искоса она глянула на старушку: вдруг, как и те трое бандитов, она не видит шкатулку. Но — нет. По удивленному взгляду цепких, совсем не старушечьих глаз, ясно — все видит, и, кажется, узнает.

Ярушкина бабушка задумчиво смотрела на шкатулку.

Все молчала и молчала. Думала. Катя ждала.

Тут старушка глянула на Ярославу, да так, что та аж подскочила со скамьи, будто ее кипятком ошпарили.

— А ну-ка, внучка, затвори-ка ставенки, да закрой так, чтоб ни одна живая душа не увидала — не услышала. Посмотрю заодно, чему тебя Стар научил…

При этих словах Ярушка изменилась, приосанилась, повзрослела.

Она вскочила на лавку, повернулась к окну и начала что-то тихо шептать, а руки у нее словно птицы то взлетали вверх, то замирали, то падали камнем вниз. То волной шли вдоль горизонта.

Катя прислушалась.

— Приди морок темный, — шептала Ярослава, — приходи на помощь в час вечерний, закрой — занавесь окна туманом, затвори ставни полуночью, унеси прочь голоса да звуки, да спрячь до поры до времени под тяжел камень на дне моря-окияна.

Катя внезапно почувствовала, что пространство вокруг уплотнилось и ожило.

Яркие цвета стали смазываться и таять, а звуки, еще доносившиеся с соседских дворов, потеряли четкость. И пока Ярушка говорила, повторяя раз за разом одни и те же слова, из пальцев ее тек тонкими струйками серый дымок и застилал окно, словно занавесом, медленно полз по стенам светелки, карабкался к потолку и устилал ковром дощатый пол.

И чем дольше девочка нашептывала те слова, тем плотнее становился серый дымок, постепенно сгущаясь, уплотняясь. Изумрудно — белый шар, моргнув, потускнел и погас.

В светелке стало тихо и темно как в беззвездную ночь: Катя слышала лишь биение своего сердца и шелест неровного дыхания.

Но уже через мгновение она почувствовала рядом с собой движение. Это старушка повела рукой, и на столе появилась толстая восковая свеча. Повела рукой еще раз, несмелый огонек сверкнул на фитильке.

Свет от свечи небольшим кружком лег на стол, мягко освещая лица собравшихся женщин.

Катя с ужасом огляделась вокруг. Комната преобразилась. За их спинами стеной клубилась мгла. Темный туман плотным и живым покрывалом струился по стенам, сделав невидимыми дверь и окно, тонким шелковым ковром застилал пол. Он клубился, переливался всеми оттенками серого, местами становясь белым как пепел, а местами угольно-черным. Казалось, этот колдовской туман съел все цвета и звуки, оставляя лишь обезличенный серый.

— Ну что ж, внучка, знатная работа, — казалось, старуха была удовлетворена тем, что наделала внучка. — Теперича слова мои ни явьм, ни навьим ушам не доступны будут.

Катя переводила взгляд с появившейся из воздуха свечи на серый сумрак вокруг, ошалело раскрыв рот:

— Вы, что, колдуньи?

— Э-нет, внучка, — улыбнулась старушка и любовно посмотрела на Ярославу. — Колдуньей у нас Ярушка будет, как вырастет да выучится. А я просто ведьма, — она многозначительно подняла вверх крючковатый палец. — Могиней меня величают.

При этих словах Катя ахнула.

 

Глава 8

СУНДУК

— Ну, ты чего уставилась на меня, будто пень говорящий увидела? — усмехнулась старушка. — Ты лучше слушай…

— Сундук энтот, — она кивнула на притаившийся у стены кованный сундук, — с незапамятных времен в нашем роду хранится. И бабка моя о ем много чего знала. Да не обо всем сказывала, — старушка стукнула указательным пальцем по столу. — Ты, внучка, верно подметила, что связаны они как-то: твоя шкатулка и сундук энтот. О том я не ведала, теперь ясно стало.

— А откуда он у нас, бабушка? — это Ярослава, внимательно вглядываясь в привычную вещицу, все удивлялась.

— Говорю ж «со времен незапамятных». Еще бабка моя им владела, а до нее — ее. Ефросиньюшка-то у меня еще девчонкой сопливой бегала, когда бабка моя помирать собралась. Вот и сказала мне, что сундук беречь надобно, что с ним-де пророчество какое связано.

— А что за пророчество? — глаза у Ярушки округлились, превратились в два васильковых блюдца.

— Будто знание древнее через него прийдет, — старушка понизила голос до шепота. — И поведала она еще, как из того сундука в коридор тайный попасть, да как в том коридоре тропы открывать, али новые делать. Приметки расставлять. Сколько лет живу на свете, а чудес, какие на тех тропах открываются еще не видывала. И вот прямо супротив меня сидит еще одно чудо.

Она замолчала. Посмотрела на Катю через свечное пламя:

— Родня мы с тобой, значит. Ты — по ту сторону хода, я — по энту. Ты в своем времени, я — в своем.

Катя замерла:

— Это как?!

Могиня задумчиво качнула головой, встала, прошлась вокруг стола:

— Такие вещицы только внутри рода передаются, от отца к сыну, от матери к дочке. У нас повелось, что от бабки к внучке. Оттого, в Еяросиньюшке моей сила совсем иная скопилась, матушки моей, знатной травницы.

Катя пожала плечами:

— Я не знаю, откуда у моей мамы эта шкатулка. Может, подарил кто… Или купила.

Могиня расхохоталась так, что серый туман, напущенный Ярушкой, забеспокоился, вихрем взвился к потолку.

— «Подарил»… «Купила»… Ой, видать, не научили тебя ничему. Кто ж такие вещи покупает-продает?! Они и служить-то не будут чужаку! А тебе, видишь, сослужили. И то, что кошка Могиня к тебе в дом проходила через нее — верное доказательство родства нашего.

— Ну, может быть, — Катя неуверенно кивнула, — Вы моя прабабушка.

— Да так и есть. И секрет твоей шкатулки нам всем открылся, а твоим разбойникам — нет. Потому как кровь в нас единая бежит.

— Бабушка Могиня? Так если Вы — эта самая кошка и есть, да шкатулки связаны, может, мне снова в сундук нырнуть, да в коридоре оказаться и все посмотреть, грифона найти? Может, я тогда маму найду? — с надеждой посмотрела на нее Катя.

— А упыря того куда девать? Слышь, как скребется?

И Катя к своему ужасу услышала, как из глубины кованного сундука доносится подвывание, стоны, скрип и шуршание.

Могиня, между тем, продолжила:

— Матушка твоя, видать, большая мастерица по части волхования. И дело не только в шкатулке этой, хоть она посильнее сундука моего будет. Камень этот, — она взглянула на горевший синим камень, — всем камням камень, силу он имеет тайную. Гляди, — и она легонько оттолкнула камень от Кати. Тот, мгновенно побагровев, загудел, и, рассыпавшись искрами, вернулся на прежнее место.

— Ого! — Ярослава привстала от удивления.

— Он тебя к матушке твоей выведет, и беду уведет в сторону, — заключила Могиня. — И моток ниток с иголкой — тоже путеводные.

— Так это они, может, карта?

— Может, и так, — кивнула старушка, — не простые они, с секретом большим. Чую — твоей матушки работа, али еще какого волхва мудрого, и могу сказать с точностью, вещицы эти очень древние, и в них ключ от всех тайн, — она помолчала, внимательно вглядываясь в разложенные на столе предметы, и добавила, снизив голос до глухого, еле различимого шепота: Больше того скажу, на них защита от чужого глаза стоит, да такая ловкая, что даже мне ее сходу не разобрать.

Катя вздохнула, посмотрела на Ярушку, Могиню и Ефросинью с дочкой, все это время игравшей с рукоделием старшей сестры. Собрала свертки, положила назад, в шкатулку:

— Нет, что-то здесь не так. Мама никогда не занималась колдовством и волхованием. Она директор краевого музея! Понимаете? Ученый человек! — она подняла вверх указательный палец. — Не ей ересью всякой заниматься.

Глаза старушки потемнели:

— Ересью, говоришь? — она привстала, и дымок вокруг замер, словно окаменел. Кате стало тяжело дышать: — А то, что Ярушка делала нынче — тоже ересь?!

Катя шумно сглотнула.

— Так, может, на костер нас, еретичек? Али в реку с камнем на шее?!

— Бабушка Могиня, Вы что такое говорите? — испугалась Катя. — Я не это имела ввиду, честное слово… Я про то, что мы в это все не верим… Не может моя мама знать все это, — Катя примирительно обвела руками их узкое, отгороженное от мира темным дымом пространство.

Старушка замолчала, успокаиваясь. Потом усмехнулась:

— Ты говори-говори, внучка, да не заговаривайся. Края у нас суровые, люди тебя по-всякому понять могут… Да и времена нынче неспокойные. А про то, что матушка твоя к ведовству не пригодная, так о том мне не ведомо. Вижу то, что говорю. Через тебя вижу. Поживем-увидим…

У Кати шумело в голове. Она так надеялась, что сейчас узнает разгадку, все решится, и маму просто приведут из другой комнаты.

«Загадок стало только больше, и теперь вообще не ясно, зачем я сюда попала», — мелькнуло в голове.

Тишину нарушил голос Ярушки:

— Бабушка, а что если дядюшка Стар поможет разгадать?

Старушка хмыкнула недоверчиво, но Катя, услышав, ухватилась за эту идею как за спасательный круг.

— А кто это?

— Это учитель мой, — ответила с готовностью Ярослава, — волхв из Аркаима, очень сведущ в книгах древних. Может, он что встречал, — заметив, что бабушка и мать сомневаются, Ярушка, стала искать новые доводы. — Ведь ты сама сказывала, что сундук этот древний-предревний, так о том в книгах древних указание должно быть!

Бабушка призадумалась. Видно, уж очень ей не хотелось привлекать к этому делу этого волхва.

— Дело-то семейное, — с сомнением пробормотала она, вглядываясь в облака темного тумана, наведенного Ярославой — а он — чужая кровь.

— Бабушка! — завела было Ярослава, но Могиня глянула на нее так, что та примолкла, отвела глаза.

— Сами управимся, — она обернулась к Ефросинье. — Дед Елизар остался ночью за кродой приглядывать, ты же наутро домовину наполни, да родне Акима, Никанора, Коловрата да Перебея передай, — Ефросинья кивнула в ответ. — Я же первой росой на дальнюю заимку мне надобно: ночь завтра редкая, кой-чего пособирать надо. Посоветоваться кой-с-кем.

— Ярушку здесь оставишь? С собой же хотела взять, — Ефросинья забрала из рук Марьюшки нитки, аккуратно смотала рассыпавшийся конец.

— Не оставлять же ей гостью, — при этих словах Ярослава нахмурилась, искоса глянула на Катю, но спорить не стала. Могиня поднялась из-за стола: — На том и порешим: как возвернусь с заимки, посмотрю шкатулку снова.

И одним движением развеяв туман, вышла из светелки.

 

Глава 9

ПОРТРЕТ

Катя и Ярослава остались одни.

Ярослава, зажгла оставленную Могиней свечу, плотнее закрыла ставни.

Тавда молчала, окутанная пением сверчков, тихими шорохами листвы. Вдалеке брехливо лаяла собака, да перекрикивались стражники.

— Ярушка, — тихо ее позвала Катя. — А что, бабушка твоя и вправду… — она осеклась, не решаясь закончить фразу.

— Что «вправду»? — не поняла та. Катя оглянулась на дверь.

— Ведьма, — прошептала она, округлив глаза.

Ярослава поправила:

— Вернее, ведунья.

— А разница есть?

— А то! Конечно, есть, — Ярослава со знанием дела расправила рукава, устроилась за столом, — ведунья — это духовидица, дар свой от богов получает, а ведьма — от слова «ведать», знать то есть, она сама учится. Поняла ли?

Катя опасливо оглянулась на дверь.

— Да не особо.

— Ну, вот гляди, — Ярослава наклонилась, почти легла грудью на стол. — Ведьма может дурное слово сказать, вред причинить, потому что знает, какое слово сказать надо. И исправить беду сможет, только ежели слово обратное знает. А ежели не знает, то все, почитай, нету спасения. А ведунье знать то слово не обязательно, ей всего лишь пожелать надобно, хорошего ли, плохого ли… И оно случается. Сила в ней такая огромная, небесная. Понимаешь теперь?

Катя поежилась:

— А бабушка твоя тоже может и плохое, и хорошее желать?

— Бабушка злого не делает. Потому как знает, как зло выглядит! — внушительно глянула Ярослава.

— А вы не скрываете, что колдовством и магией занимаетесь? — удивилась Катя. Ярушка вздернула брови. — Ну, понимаешь, это же странно как-то.

— Странно, что ты носишь мужские портки, и не стыдишься того, — огрызнулась Ярушка.

Она резко встала и переставила свечу на сундук рядом с кроватью.

— Что тут странного? — продолжила, вернувшись на свое место. — Обычное дело, важное и нужное. Бабушку очень уважают. Ее потому Могиней и величают. К ней из самого Тобольска приезжали князья тамошние великие да бояре, — добавила она благоговейным шепотом.

Но в следующее мгновение она задумчиво добавила:

— Но, знаешь, правду бабушка сказывала, времена нынче ох какие неспокойные. Идешь по улице, а в спину могут и камень бросить… Боятся люди всего. И более всего того, что не понимают.

Она вышла из-за стола:

— Спать надо сбираться.

Сняла верхнее платье, аккуратно разложила его на лавке, расплела косу, измятую ленту плотно намотала на деревянную катушку.

— А ты чего сидишь? Спать ложись!

— Как же мне маму найти? — с тоской прошептала Катя.

Ярослава присела на край кровати, вынула из — под подушки гребень, стала причесывать волосы:

— Слышала же: бабушка с Заимки возвернется, там и решим. Пока ждать велено.

Катя пересела ближе к Ярушке, перехватила ее горячую ладонь:

— А если с мамой беда? Если ждать нельзя никак?

Ярослава отложила в сторону гребень, уставила на огонь:

— Сами мы все равно ничего не сделаем, — и, будто спохватившись, добавила: — Спать ложись!

Быстро задула свечу и юркнула под одеяло.

Комната погрузилась в мрак: только через узкие щели ставен тонкой лентой тянулся лунный свет, едва освещая фигуру уткнувшейся к стене Ярославы.

Катя прислушалась: из кованного сундука то и дело доносился крип, да дверью что-то мерно шуршало, поскрипывали половицы.

Она боязливо поежилась, быстро сбросила с себя верхнее платье и забралась под одеяло, ближе к стене.

* * *

Но сон не шел. Катя все ворочалась с боку на бок, тихонько, чтобы не разбудить Ярославу.

Та порывисто вздохнула и приподнялась на локте:

— Угомониться сегодня этот ирод треклятый?! — бросила кованному сундуку.

— А оно всегда здесь так?

— Что «так»?

— Ну, все скрипит, вздыхает…

Ярослава потерла друг о друга ладони выпустив из них световой шарик размером не больше теннисного мяча.

— Всегда. Не бойся ты, через дверь ничто не зайдет, видишь, над ней пучок полыни и горлицы висит? — Катя бросила испуганный взгляд на закрепленный под потолком пучок травы и кивнула. — Ну, вот, а чрез них ни один злыдень не проскочит. Ты от этого не спишь?

— Я про сегодняшнее думаю: как маму найти? Что там эти бандиты дома у нас делают? Вдруг, мама вернулась, а там — они?

Ярослава села, подоткнув под себя край одеяла (световой шар резко подпрыгнул, стал светить ярче):

— Ты думаешь, они еще там?

— А кто их знает? — Катя тоже села. — Они же посох этот ищут. Переворачивают там, наверное, все…

Ярослава пододвинулась ближе:

— Расскажи еще раз про посох, а?

Катя рассказала.

— Не было у нас никогда никакого посоха! — повторила в конце. — И эти, трое, тоже его не нашли… но орааали! Один, Афросием у них зовется, а на самом деле его Ильей зовут, так тот меня ударил больно во сюда, — она потерла ладошкой скулу. — А потом…

— Чего «потом»? — прищурилась Ярослава. — Не таи уж, коли начала…

— Знаешь, — Катя снизила голос до едва различимого шепота, — они ведь меня чуть не убили.

Ярослава замерла.

— Да ну? — ее дыхание стало неровным. — Как так «чуть не убили»? Прям по всам-делишному?

Катя удобнее пристроила под поясницу подушку.

— Яруш, точно. Они и веревку достали.

Ярослава закусила губу.

— Хорошо что тебе кошка эта подсказала, куда бежать?

Катя кивнула:

— Я стояла рядом со столом. На нем лежали шкатулка и все эти штуки, которые я вам показывала, — Катя наклонилась ближе к Ярушке, повернулась так, чтобы свет освещал лицо подруги. — Они будто не видели ни шкатулку, ни все эти свертки, ничего! Понимаешь? Один там у них был, долговязый такой, противный, они его Шкодой звали, за главаря у них, видимо. И смотрит он на стол, рукой прямо рядом со шкатулкой водит, а не видит и не чувствует ее! Вот чудеса!

Ярушка потянула на себя одеяло.

— Ну, это-то, думается, не чудеса вовсе, это — то понятно, — резонно проговорила она. — Вещицы-то все эти не простые, зачарованные. Бабушка сказала же, что на них чары защитные стоят, да такие, что и она сама разгадать их не может, — она мечтательно вздохнула. — Если уж даже бабушка… А она такое знает да умеет…

Катя осторожно взяла книгу, лежавшую рядом, на сундуке:

— Так ты что, и в наше с тобой родство веришь?

— Само собой! Просто так из сундуков не выскакивают! Только по крови можно перебраться, про это точно ведаю. Да и то, что кошка в твоих зеркалах Могиней зовется, как и бабушка тоже о чем-то говорит!

Катя скептически хмыкнула и открыла книгу посередине, сердце ее замерло на миг и оборвалось — с нарисованного на развороте портрета на нее смотрела мама. Высокий лоб, золотистые волосы до плеч, глаза цвета байкальского льда — это не просто похожая на не женщина, это она, Мирослава Мирошкина.

Девочка подалась вперед:

— Это кто? — голос дрожал и срывался.

Ярушка чуть вытянула шею, световой шар моргнул и передвинулся ближе к рисунку.

— Макошь, мать всего живого, покровительница дома и домашних дел. Книжка старая, картинки совсем стерлись, а эта — особенно, больно Макошь здесь хороша, прямо как живая на тебя смотрит…

— Да нет же! — прервала ее Катя. — Это мама моя, Мирослава Мирошкина!

Она посмотрела на Ярославу, в горле опять загорелся острый комок, мешавший дышать:

— Как такое возможно?

Ярослава взяла из Катиных рук книгу, сине-белый теннисный мячик спустился ниже, освещая изображение. Девочка пригляделась, переводя взгляд с него на ошалевшую подругу:

— А похожа ведь…

— Яруш, как такое возможно?

Ярослава приблизила к Кате лицо, теперь световой шар крутился между ними, то подмигивая обоим, то замирая.

— А я скажу тебе, КАК. Твоя мама — ее пра-правнучка!

— Кого? — не поняла Катя.

— Макоши, конечно!

Катя могла придумать любое объяснение, кроме этого.

— Это дикость, Ярослава! — она схватила сползшую с Ярушкиных коленей книгу, пристально разглядывая открывшуюся картинку. — И чушь полнейшая! В конце концов, Макошь — богиня, у нее не может быть потомков на земле, потому что ее самой нет, и не было никогда, это — миф, легенда, сказка для неграмотных, — она взглянула на Ярославу и покраснела. — Извини, конечно.

Но та не обратила внимание на обвинение в безграмотности.

— Катя, посуди сама! — с жаром начала Ярушка. — Шкатулка темного дерева очень древняя, такая, что даже моя бабушка не знает, что в ней за загадка сокрыта, предметы внутри нее сильные, зачарованные, тоже бабушке не открылись. Потом шкатулка и сундук — явно переходы из одного мира, твоего, в другой, мой мир. А хранительницей этих ходов всегда была Макошь, вот, смотри, здесь это написано, — она подсунула под нос Кати пожелтевшую страницу с диковинными буквами, подвешенными на веревочке. — Поэтому ты легко смогла перескочить из своего мира в мой: тебе это по рождению дано, понимаешь? — Ярослава все больше распалялась, убеждаясь в правоте своей догадки, но Катя не поддавалась:

— Бабушка Могиня сказала, что я с вами в родстве, шкатулка и сундук связаны. И если мама — правнучка Макоши, то и ты! Сидим тут с тобой на одной кровати две наследницы Великой Богини, — она сварливо прищурилась. — Только бабушке Могине, при этом, ни шкатулка, ни игла, ни камень не открылись!

Ярослава вскочила в постели во весь рост, едва не треснувшись макушкой о потолок.

— Но именно моя бабушка и прабабушка сделали этот коридор, по которому ты сюда забралась! — не унималась Ярушка.

И она победно, сверху — вниз, глянула на собеседницу. Кате на это нечего было возразить. Хотя в родство с богинями ей, конечно, не верилось.

— Постой, но ты-то сама должна знать, есть в тебе кровь Макоши или нет.

Ярослава плюхнулась на кровать:

— А вот не обязательно! Мне еще нет пятнадцати лет, когда проходит посвящение, и старший в роду передает мне силу Рода, и, его тайны мне становятся известны. Так что всякое может быть, — закончила она с сомнением в голосе.

— И бабушке твоей тоже нет пятнадцати, раз она не в курсе? — хохотнула Катя. — Нет, что-то не укладывается в твоей теории.

— Все сходится. Книга древняя, все картины в ней подлинные — как видели чудеса, так здесь и изобразили. Так что, Макошь точно так выглядела. И ты на нее похожа!

Катя устало выдохнула и закрыла книгу, вернула ее на сундук:

— Ерунда это все! Совпадение! — укрылась одеялом и отвернулась, оставив Ярославу и ее световой шар сидеть в задумчивости.

Каждая осталась при своем мнении.

А в голове у Ярославы созрел план.

Она осторожно отбросила в сторону одеяло. Над головой суетливо мелькнул и замер неяркий световой шар. Неотступно следуя за своей хозяйкой, он проплыл в сторону двери, и скрылся на лестнице.

Через мгновение стихли и осторожные шаги Ярославы.

 

Глава 10

ТАЙНА МОГИНИ

Ярослава спустилась на один пролет вниз. Перед ней темнели три перехода, уводивших куда-то далеко, судя по гулкому эхо изнутри. Она провела перед ними рукой, нарисовав в воздухе крест перед каждым из них. Тут же загорелись в ночи три алых знака, запечатавших проходы.

Девушка удовлетворенно хмыкнула и аккуратно ступила на следующий пролет. Бело-синий шарик над ее головой качнулся и величественно поплыл за хозяйкой.

Ярушка спустилась еще на один этаж и остановилась перед низенькой дверью, чтобы пройти через которую ей пришлось бы согнуться как минимум вдвое.

Она сделала земной поклон, широко коснувшись рукой теплого пола, а, когда снова взглянула на дверь, та оказалась привычного размера, позволив ей без труда через нее пройти.

Ярослава на мгновение замерла. Острые кулачки сжались в нерешительности. Но в следующую секунду она толкнула дверь и проскользнула внутрь.

Она оказалась в небольшой, жарко натопленной комнатке, по периметру которой стройными рядами были развешены пучки трав, венки и нанизанные на толстую льняную нить лепестки цветов.

В глубине комнаты, перед раскрытой книгой сидела Могиня и дремала, подперев голову кулаком. По комнате разносилось ее ровное дыхание, изредка прерывавшееся раскатистым храпом.

Ярушка осторожно подошла ближе, присела на лавку напротив бабушки. И стала ждать.

Она облокотилась на стол, удобнее подперла голову. Посидела так минут пять. Привстала, дотянулась до стопки плоских подушек, аккуратно уложенных на сундуке, подложила одну на жесткую лавку и села на нее.

Минуту помедлив, вздохнула.

Положила голову на стол, заглядывая в лицо бабушки.

Синий шар над ее головой подрагивал, скучая. И неожиданно издал тихий, но отчетливый в ночной тишине гудок.

— Ш-ш, — шикнула на него Ярушка.

— Што хотела-то? — отозвалась бабушка Могиня, оборвав очередную порцию храпа на полутоне.

Ярушка выпрямилась, по-школярски сложив руки на столе.

— Бабу-уля, я тебя разбудила, прости, пожалуйста…

Могиня поправила съехавший на лоб платок, насупилась:

— Ничего не разбудила. Не спала я… Знаешь же, внучка, бяссонница меня измотала в конец.

Ярушка мельком глянула на синий световой шар, внезапно покрывшийся трещинками. Торопливо продолжила:

— Ну, все равно, помешала ведь…

Бабушка кивнула, расправила книжную страницу и начала водить пальцем по ровным кумачовым строкам, проворчала:

— Шо верно, то верно. Занята я шибко. Так что, не томи, говори, зачем пришла.

Ярослава набрала побольше воздуха в грудь и выпалила скороговоркой:

— Бабушка, ты давеча говорила, что прабабушка научила тебя как приметки делать. Так я прошу тебя и меня тому научить. Как там ходы тайные заповедные прокладывать в коридоре том.

Световой шар приобрел розоватый оттенок, предательски пискнув.

Могиня медленно подняла глаза на внучку, отодвинула книгу в сторону.

Ярослава вздрогнула — взгляд у бабушки стал тяжелым, пронизывающим насквозь. В голове, словно в раскрытой книге картинками пронеслись Ярушкины чаяния о славе и могуществе великой ведьмы, владеющей древними знаниями своей семьи, помноженными на опыт и силу крови.

— А пошто не научить? — медленно растягивая слова проговорила наконец, Могиня. Ярушка не поверила своим ушам, просияла. — Только верно ли поняла я тебя, дитятко: хочешь знания тайные получить?

Ярушка с готовностью кивнула.

— А знаешь ли, что за них плата полагается?

Ярослава снова кивнула, но медленнее.

— И готова ли ты цену дорогую отдать за знания эти?

Голос Могини с каждым вопросом звучал все тише, все более пугающе. Ярослава едва дышала.

— Готова, бабушка, — прошептала она, и сразу поняла, что не спросила — какую цену возьмет с нее бабушка. Сердце заколотилось сильнее в груди.

Могиня, не сводя пристального взгляда с внучки, между тем, стала по часовой стрелке рисовать круги на столе. Она водила морщинистым крючковатым пальцем по темной поверхности, постепенно увеличивая их размер. Когда она вела рукой в сторону Ярушки, окружность подсвечивалась голубым светом, когда удалялась от нее — красным.

— Для меня и для тебя станет общей чаша сия, соль и хлеб — одни на двоих, тревоги твои пусть услышу я их.

Ярослава не могла отвести глаз от этого искрящегося, разрастающегося между ними сине-красного вихря. Голова становилась все тяжелее, а руки будто приросли к столу.

Девочке стоило бросить на них один короткий взгляд, чтобы понять — она стареет. Быстро и неуклонно.

Сердце замерло и оборвалось, с грохотом упав в пятки. Она подняла темные от ужаса глаза и встретилась со спокойно-равнодушным, впитывающим ее эмоции взглядом Могини.

— Бабушка, — вырвалось у нее из груди.

— Ты почто не спросила, какую цену заплатила я за те знания? — глаза Могини становились все темнее, затягивая словно в омут, а голос звучал грозно, отчетливо чеканя каждое слово. — Почто согласилась на неведомое? По глупости, по недоумению разбросав себя?

— Бабушка, неужто такая цена? — шептала Ярушка, ощущая на своих плечах год за годом. А лицо Могини, наоборот, разглаживалось и молодело: седые волосы набирались цвета, становясь темно-русыми, морщинки расправлялись, на щеках загорался румянец.

— Каждая приметка — годочек, каждое словечко — минутка, каждый уголок — моя силушка.

— Бабушка, пощади, — взмолилась Ярушка под тяжестью лет, и смолкла, услышав свой голос — сухой, скрипящий, как ветки на ветру.

Могиня внезапно прекратила раскручивать вихрь, с силой хлопнув раскрытыми ладонями по столу. Сине-красная воронка между ними замерла на миг, медленно раскручиваясь против часовой стрелки, и тая.

— То-то же, — отрезала она, в одно мгновение вернув себе свои года, а Ярушке — молодость. — В другой раз думай, прежде чем просить. И запомни! Не проси ничего, покуда сами не подадут тебе!

Ярослава одернула руки со стола, и опрометью бросилась к выходу. Синий световой шар с треском мчался за ней и едва поспел проскользнуть в узкую щель, в которую промелькнули Ярушкины пятки.

А Могиня невозмутимо приблизила к себе свою книгу, вновь углубившись в чтение.

 

Глава 11

ПОГАНАЯ ПРОПЛЕШИНА

Серыми еще сумерками, как и велела Ирмина, Шкода, Афросий и Ключник, прибыли в деревню Федулки. Машина радостно урчала. Ключник постарался, хоть и малолетка, а укатил из папиного гаража новенький Лексус, темно-синий, с хромированными ручками, папину любимую тачку. Пока Ключник вез их по широкому безлюдному в ранний час шоссе, Шкода и Афросий разомлели от автомобильного тепла и тихо похрапывали.

По сибирским меркам, деревня Федулки — довольно большая, у нее даже центральная улица имеется, по которой когда-то давно, еще в советские годы, сыпанули асфальт. С тех пор он поистаскался, стерся, смылся весенними дождями, превратив эту самую центральную улицу с предсказуемым наименованием «Ленина» в непроездные дебри.

«Лексусу» повезло. Сейчас зима. И глубокие промоины засыпало снегом.

Когда-то добротные дома, выстроившиеся стройными рядами вдоль дороги, сейчас выглядели уныло и заспанно. Жители только затапливали печи, окуривая округу едким дымом.

— Бабкин дом где-то на окраине, сворачивай, — не открывая глаз скомандовал Шкода.

Антон-Ключник с сомнением глянул в сторону, но перечить не стал:

«Все ж видит, гад, — подумал про Шкоду. — Словно глаза у него на лбу. И голос такой мерзкий».

На улицу Ленина перпендикулярно выходило несколько улочек. И здесь картина менялась кардинально: чем дальше от центральной улицы, тем чаще попадались заброшенные, покосившиеся от времени избушки с выколотыми глазницами окон, и тем неприглядней выглядели дворы через дырявые, давно не крашеные заборы.

— Да-а-а, — протянул с заднего сидения, шумно зевая во весь рот, только что проснувшийся Афросий, — унылый пейзажик, ничё не скажешь. Брррр…

Ключник хмыкнул в ответ.

Шкода внимательно разглядывал дома в поисках нужного. Особых ориентиров не было. Но отчего-то он точно представлял, что это за дом, который обходят стороной даже кошки. Ключник притормаживал то у одного покосившегося дома, то у другого. Но Шкода снова и снова заставлял ехать дальше, нервничал и ругался.

В конце концов, Ключник смирился с ролью безвольного водителя, и стал методично объезжать все дома на околице, пока Шкода проговорил:

— Тормози! Вот он!!!

Перед ними стоял почерневший от старости дом, иссохший дом, с заколоченными ставнями, сквозь вырубленные сердечки которых на улицу выглядывала непроглядная тьма.

Несколько ступеней на крыльце провалились, дверь жалобно поскрипывала на ветру, пропуская внутрь безлюдного жилища ледяную стужу. Весь двор был завален каким-то мусором, выпиравшим даже из-под метрового слоя снега. Тропинки к дому не было.

Здесь давно никто не жил.

— Ну что за халабуда! — Афросий вылез из машины, морщась от одного вида безрадостного жилища.

Порыв ледяного ветра немилосердно распахнул полы его короткой дубленки, заставив его, ворча проклятия и чертыхаясь, снова забрался на заднее сидение, в теплое нутро автомобиля.

Шкода медлил.

Он сидел на переднем сиденье, уставившись на дом. Его холодный взгляд скользнул вдоль покосившегося забора в сторону черного леса. Туда, между высоких, по пояс, сугробов, уводила узкая, едва протоптанная в свежевыпавшем снегу тропинка и терялась где-то в глубине.

Зачем ему это все?

Молчавшее всегда создание, которое неженки зовут инстинктом самосохранения, предчувствием, шептало «остановись».

«Стоит ли оно того, чтобы переться в мороз в лес, не известно куда, не понятно в поисках кого?» — мелькало в голове. — «Что там говорила старуха — „параллельные миры“? Бред какой-то! Как я умудрился вчера клюнуть на это?!»

В этот момент зеркальце во внутреннем кармане зимнего пальто само передвинулось, больно кольнуло его необработанным краем.

— Ч-черт! — вырвалось. Он полез во внутренний карман, там где только что почувствовал странное движение, провел рукой — кровь…

— Эээ, Вань, — Ключник покосился на испачканные красным пальцы, — ты что?

Шкода не ответил. Он понял, что хотело сказать ему зеркальце старухи — обратной дороги у него нет.

Он — в руках сумасшедшей старухи.

«Ну, да ладно, — утешил он себя. — Это — последнее дельце, и ухожу на покой: не всю же жизнь скакать по лесам и болотам, в поисках мифических сокровищ!»

С этой мыслью он решительно вылез из машины. Ключник и Афросий — за ним.

— Бабка сказала в дом не заходить, — мрачно процедил сквозь зубы Шкода, вернулся в машину, достал из-под своего сиденья припрятанный сверток.

— Да не больно-то и охота, — заржал Афросий.

— Тогда идем, — Шкода развернул сверток — в нем оказалось два пистолета — протянул один из них Афросию, второй запрятал себе за пояс на пояснице, и первым двинулся в сторону леса. Афросий гоготнул, привычным жестом поправил в кобуру (Антон и не видел, что у него она есть), закрепленную ремнями на груди, плотнее закутался в дубленку, и, надвинув на глаза пушистую шапку, последовал за Шкодой:

— Не отставай, салага!

Антон размашисто хлопнул водительской дверцей, щелкнул замком сигнализации: все-таки не хорошо бросать аппарат рядом с этой хибарой, но что поделаешь.

«Будем надеяться, что местные пацаны узнают о тачке позже, чем мы вернемся», — вздохнул он, и поплелся за товарищами.

* * *

Шкода по-прежнему шел первым.

— Иван, — окликнул его Ключник, — ты, что ли знаешь, куда идти? Чего молчишь тогда, нам тоже сказать не желаешь?

Шкода молчал.

Он считал шаги.

Увязая по колено в снегу, он вывел компанию до кромки леса, прошел опушку и двинулся дальше, мимо почерневших стволов. Не доходя до криволапой ели, Шкода свернул с тропинки и двинулся напрямки по сугробам.

Афросий негромко матюгнулся, но полез за ним.

— Парни! Какого беса по бездорожью-то? — Антон постоял немного, глядя в удаляющиеся спины, и двинулся следом.

Он старался ступать в протоптанные Афросием следы, но тот был гораздо выше Антона ростом и оттого шаг у него оказался шире — он то и дело промахивался, ныряя в сугробы то по колено, то почти по пояс. Высокие ботинки с тугой шнуровкой не спасали, снег легко попадал внутрь, джинсы затвердели и встали колом, словно смазанные суперклеем.

— Черти-что, — ворчал он себе под нос. — Какого с ними поперся, а? Надо было в машине оставаться ждать и все.

Еще подумалось о том, что отец прибьет его. И за тачку, и еще за деньги, которые он спер с его карты.

«Хотя, — с надеждой подумал Ключник, продолжая продираться через сугробы, — может, от такой прогулочки я подхвачу воспаление легких, и, пока они будут меня лечить, батя отойдет и простит меня?».

Путь становился все более тяжелым. Местами снег доходил до пояса. Они цеплялись за березки и еловые ветки, чтобы не утонуть и не увязнуть, исцарапали острыми сухими колючками все руки, изорвали рукава. Но продолжали лезть.

Пару раз Афросий попытался окликнуть Шкоду. Но тот, словно зачарованный, шел впереди, легко преодолевая сугробы.

Внезапно снега стало резко меньше, он стал плотнее и чернее.

Идти стало легче — снег оказался покрыт тонкой коркой льда, которая легко удерживала вес людей.

Кое-где сквозь широкие проталины проступала жирная черная мокрая земля.

Ботинки промокли от немыслимого количества влаги. Афросий, шедший на пару десятков метров впереди Антона, вдруг заорал и провалился в трясину.

— А-а-а! — орал он. — Помогите!

— Откуда болото-то в январе? — удивился Ключник, и бросился на выручку. Болото оказалось небольшое, метра три в диаметре.

Шкода, шедший впереди, видимо, вовремя его заметил и обошел слева.

— Ты какого под ноги не смотришь? — орал на него Шкода. — Не видел, что ли, что я обошел это место?!

— Да иди на фиг! — огрызался Афросий, отплевываясь грязью. — Я уже вообще задолбался по кустам за тобой шастать! Руку дай!

Афросию просто лень было делать крюк и обходить топкое место. Он пошел напрямую. И увяз.

Шкода огляделся.

Стянул с шеи шарф и повязал им чахлую осину, росшую рядом.

Не слушая визги Афросия, он вырвал с корнем молодую, с тонким податливым еще стволом, березу, и бросил ее крону Илье.

Вместе со Шкодой они пытались вытянуть его на сушу. Тот хватался за дерево грязными руками, но оно выскальзывало.

— Да сделайте же что-нибудь! — верещал Афросий. Трясина забрала его уже по подбородок.

Тогда Антон снял с себя куртку и, свернув ее в комок, бросил ее в сухую траву. Он крепко зацепился ногами за корни поваленного рядом дерева, и ползком полез к Афросию.

Грязная ледяная жижа чавкала под ним. Мгновенно промокли кашемировый свитер и новые джинсы.

— Быстрее, быстрее! — хрипел Афросий. Антон старался не смотреть ему в глаза — в них, словно отражение черной трясины, плескался ужас.

Он подполз к самому краю ямы, ухватил его за шиворот Илью и вытянул на поверхность, где Шкода уже переволок на безопасное место:

— А-а-а!

Они лежали втроем, тяжело дыша, вокруг зимнего болотца, а у Ивана в ушах звенел бабкин голос: «Смотрите, в трясине не завязните».

Тогда он не обратил внимания на эти слова. А зря. Не пришлось бы в грязи валяться и столько времени терять. Но кто мог подумать, что незамерзшее болото в 30-ти градусный мороз — реальность. Кстати, откуда бабка-то про него знала?..

— Подъем, — скомандовал Шкода, — замерзнем тут на болоте.

Промокшая до нитки одежда неприятно прилипала к телу, в ботинках — сырость, от чего пальцы на ногах уже одеревенели.

— Надо двигаться дальше, — сказал он мягче, скорее себе, чем товарищам. — Там просушимся.

И, не дожидаясь ответа, сам поднялся. Сколько же шагов он прошел, прежде чем Афросий начал тонуть? Он подошел к чахлох осинке, зябко кутавшийся в его шарф, подхватил из травы Антонову куртку и бросил ее ему:

— Подъем, я сказал!

Афросий послушно приподнялся на локтях, но дальше двинуться не мог — легкие передавило словно железные обручи бочку.

«Сколько шагов? — стучало в висках. Последнее, что он помнит, это триста девяносто восемь шагов, — но это было раньше. Где?»

Он оглянулся. Стараясь двигаться точно по своим следам, чтобы снова не сбиться, он стал возвращаться назад, к тому месту, которое он помнил и было триста девяносто восьмым шагом.

Палка там валялась на земле, с почками. Он еще удивился — январь, а в лесу почки на деревьях созревают. И это был триста девяносто восьмой шаг.

Он прошел еще несколько шагов. За ним наблюдали Афросий и Ключник.

Афросий все еще тяжело дышал, иногда сплевывая куски грязи со слюной. Антон пытался очистить одежду. Он вырвал пучок сухой травы и вытирал им свитер и джинсы. Конечно, дорогая одежда была безнадежно испорчена, но, по крайней мере, стала суше и уже не липла к телу.

Афросий повернулся к нему. Внимательно на него посмотрев, протянул руку:

— Спасибо…

— Да ладно, в общем-то не зачем, — Антон закрыл глаза и подставил лицо слабым солнечным лучам.

— Не скажи, — Афросий был явно настроен пооткровенничать, — у нас многие ребята просто прошли бы мимо…

— «У вас» — это где? — говорить на эту тему не особо хотелось, но Илья так многозначительно молчал.

— Ну, в нашей партии…

— У вас что, и партия есть? — заинтересовался Антон.

— Конечно, — Афросий даже порозовел от удовольствия, — наша цель — возродить Рейх!

Антон невольно открыл глаза. Тусклые лучи пробивались сквозь черные ветки, воздух вонял болотом.

— Зачем?

— Как «зачем»?! — Афросий громко шмыгнул. — Пора кончать этот беспредел! Править должны лучшие!

Антон с издевкой глянул на него:

— Это ты, что ль?

— А хоть бы! — грязное лицо Ильи сияло. — Революция, война — это же такие бабки! Можно отжать у толстосумов их барыши, и тебе за это ничего не будет, прикинь! Потому как они — ничто, а ты — все! И заживешь нормально.

— А они как?

— Кто? — не понял Афросий и перестал улыбаться.

— Ну, толстосумы эти? Они, небось, против будут?

— А-а, — Афросий криво усмехнулся, — кто против — тех к ногтю, как гниду поганую! Или пусть пашут, рабы…

Ключник пожал плечами.

— И меня тоже? — Афросий замер. — Чего вылупился? Меня тоже — к ногтю?

— Тох, ты чего?

Антон резко встал:

— Я ведь тоже в некоторой степени толстосум, в машине которого ты, правда, хоть и идейный революционер, но дрых на заднем сидении. И сейчас я тебя из болота вытащил. А вот, прикинь, меня бы не было, уже кто-нибудь до тебя к ногтю, — он сделал характерный щелчок, и хрипло, шепотом добавил, — и утоп бы ты уже, сдох бы в вонючей жиже!

Афросий медленно встал, сплюнул под ноги:

— Если против пойдешь — к ногтю!

— Эй, парни! Вы там чего? — Это Шкода оглянулся, наконец. — Прекратите базарить! — скомандовал он им. — За мной!

И он так же сосредоточенно двинулся дальше. Шкода и Афросий тяжело двинулись за ним.

Афросий теперь старался идти след-в-след. Без утонувшей в болоте дубленки, ежился от холода, иногда подпрыгивая на месте, чтобы согреться.

Только чем дальше в лес они уходили, тем больше зима переставала походить на зиму: то тут, то там на ветках зеленели набухшие почки, а через несколько десятком метров на некоторых деревцах показались и первые нежно — смолистые и ароматные листики.

Воздух становился все более теплым, пахло влажной землей, почками, подгнившими ветками, которыми как ковром была устлана вся земля.

Через несколько минут вся троица вышла, вернее, вывалилась, на круглую, как блюдце, поляну, поросшую сухой травой и бурьяном.

Шкода прошел ровно в центр поляны и, задрав голову, посмотрел в голубое, по-весеннему яркое небо.

«Странно это все-таки. Как в сказке про двенадцать месяцев», — подумалось ему. Да и товарищи его примерно то же подмечали, да только помалкивали: Афросий все пыхтел, а Ключник вообще сегодня какой-то молчаливый.

Афросий, лишь только вышли на поляну, рухнул на землю, и, облокотившись спиной на одну из черных, будто обожженных, сосен, росших по ее краю, стянул с себя грязные, насквозь промокшие сапоги.

— Сдохнуть можно, — ворчал он, тяжело дыша.

Ключник подошел к Шкоде и тоже посмотрел на небо.

— Тебя ничего не удивляет? — вдруг спросил его тот.

Ключник хмыкнул. Удивляет ли? Да у него уже крыша едет от всего происходящего. Но вместо ответа спросил:

— А что?

— Весна посреди зимы, почки набухают, листья прорезываются. А птиц нет…

И, правда, Антон только сейчас заметил — вокруг ни одной птицы. Ни на поляне, ни около. И птичьего щебетания не слышно.

Да что там говорить. Последний раз какое-либо животное они встречали около тропинки.

Видимо, Шкода думал о том же:

— Старуха приказала считать шаги. Тысяча сто семьдесят шесть шагов от того дома, шестьсот шестьдесят от тропинки. Птиц я слышал, пока шли по тропинке к лесу, и еще шагов тридцать после… Белка попалась где-то там же. И все… Словно мертвый лес.

Он помолчал, вглядываясь в высокую синеву небес. К ним подошел Афросий.

— А здесь, послушай, — он прошептал. — Тишина…

Афросий не был мистически настроен, он замерз, проголодался, натер ноги, потерял новую дубленку, и теперь готов был убить на месте любого, кто будет мешать ему побыстрее расквитаться с мамашей и ее дурехой — дочкой, из-за которых он и попал во все эти неприятности.

— Ну и фиг с ними, с птицами! Мы на них, что ли любоваться пришли? Чего тормозим, парни?

— Ты послушай, тишина какая, — остановил его Ключник.

— Да начхать! — заорал Афросий. — Давайте еще цветочки пособираем, подснежники или как их там!!! Начхать я хотел на вашу лирику. Забираем у девчонки посох и по домам!.. Хотя вы можете и дальше наслаждаться красотами природы, — язвительно добавил он. — Куда там дальше, Иван?

Тот достал из внутреннего кармана зеркальце. Афросий хотел было запротестовать, но сник под тяжелым взглядом Шкоды.

Он положил зеркальце на левую ладонь.

— Значит так. Теперь мы должны одновременно посмотреть в это зеркальце.

— Да ё-ё-моё, — утробно выдохнул Афросий, начиная звереть. — А губную помаду ты взял?

Но Шкода не обратил на него внимания.

— Ты заткнешься сегодня или нет? — вместо него отозвался Антон. — Не хочешь, не смотри.

Антон прикрыл правой рукой поверхность зеркала, прошептал:

— Все трое пришли, трое и уйдем! Бабка так сказала. Так что, на счет «три», если никто здесь сдохнуть не хочет. Раз… два… ТРИ!!!

Все трое бросили короткий взгляд в центр ладони, на которой лежало зеркальце с неровными краями. На миг они увидели светло голубые, почти белесые, выцветшие, глаза, потом поверхность зеркала помутнела, словно туманом подернулась.

Туман клубился, переливался, потом стал темнеть, пока не почернел дочерна. Запахло тлеющим деревом или костром. А когда дым растаял, в зеркальце снова отразилось ясное небо.

Шкода взял правой рукой зеркальце — на левой, под зеркальцем, остался отпечаток сажи. И кровь из маленькой, но глубокой раны, тонкой струйкой стекала на запястье.

— И че это было? — не унимался Афросий.

Хотел было еще что-то сказать, но осекся: они стояли на той же круглой как блюдце поляне, только посреди залитого солнцем леса с яркой, зеленой растительностью, буйной как в середине лета. На краю поляны, там, где только что росли черные сосны, шумели на ветру кусты малины с яркими ароматными ягодами.

Щебетали птицы. Сорока перелетала с дерева на дерево, вереща что-то на своем сорочьем языке. Любопытная белка подбежала прямо к их ногам, посидела на задних лапках, принюхиваясь, да и была такова.

— Вот тебе и раз-два-три, — прошептал Ключник.

Ему уже было жарко в теплом свитере, а от еще мокрой джинсы белыми струйками поднимался пар.

— Мы где это? — смог наконец выговорить Афросий, обращаясь ни к кому конкретно.

Но Шкода, спроси он у него, и не ответил бы, так как сам не знал.

— И куда нам теперь? — это уже Ключник захотел конкретики.

— Старуха сказала, что потом прямо девятьсот девяносто девять шагов до тропинки…

— А где оно, «прямо»? — не понял Афросий. — А что там за глаз в зеркальце был? Или вы не видели?

— Видели, видели, — отмахнулся Шкода, хотя он бы предпочел, чтобы это было неправдой. — Похоже на старуху Ирмину…

— О, даешь! — Афросий вытаращил на него глаза, и постучал пальцем себе по лбу. — Ты, что, совсем тю-тю? Где старуха и где мы? Как бы она в зеркальце этом могла оказаться?

— Вот и я думаю — как… — задумчиво добавил Шкода.

Он оглянулся по сторонам, указал рукой на следы в траве:

— Глядите, а следы-то наши остались…

Афросий где стоял, там и сел.

— Если мы пришли отсюда, — Шкода указал на цепочку следов, — значит, «прямо» — это сюда, — он указал в противоположном направлении. — Итак, девятьсот девяносто девять шагов…

И не говоря больше ни слова, двинулся к краю поляны, продолжая вслух считать шаги.

Афросий, все еще оглядываясь по сторонам, потопал за ним. Его грязная рубашка источала неприятный запах смеси болота и человеческого пота.

И вскоре все трое исчезли за пределами круглой полянки.

 

Глава 12

ЯРУШКА ИДЕТ НА РИСК

Ярослава вернулась в свою комнату, когда за окном стали затихать сверчки и протяжное уханье совы. На еще темном небосводе одна за другой меркли звезды. Тавда притихла в ожидании чуда — нового дня. Над горизонтом медленно искрились первые лучи восходящего солнца.

Занималась заря.

Световой шар, потрескивая, в ожидании висел у Ярушкиного уха.

— Никогда ничего не проси, покудова сами не подадут, — повторила ему слова бабушки. — Не проси. И не жди, выходит. Сама действуй.

Она присела на край лавки, подперла подбородок кулаком, начертила пальцем на столешнице крохотный, размером не больше пуговицы, круг. Посмотрела на Катину шкатулку: та темнела посреди стола.

— Так, может, и здесь не надо ждать, а? — она обернулась к световому шару, тот покрылся красноватыми трещинами: предупреждал. — Стар-то точно сейчас в Аркаиме, Игры же.

И она, еще раз с сомнением посмотрев на Катину шкатулку, передвинулась к кровати, на которой мерно сопела ее новая знакомая.

Ярушка присмотрелась к ней: светлые волосы растрепались, губы тревожно изогнулись, черты напряженные.

— Опять день сегодняшний переживает, горемычная, — и она присела на край кровати, легонько дотронулась до Катиного плеча, позвала: — Катя…

Девочка вздрогнула и распахнула глаза:

— Что? Кто здесь?

— Тише — тише, — Ярушка взяла ее за руку, успокаивающе похлопала по плечу. — Я здесь, все по-прежнему.

Катя села на кровати, торопливо растирая щеки и прогоняя остатки сна:

— Случилось чего?

— Ничего не случилось. Сбирайся, в Аркаим пойдем.

Катя замерла. Сон сразу как рукой сняло:

— Яруш, ты чего? Заругают же! Бабушка же сказала, что сами управимся…

— Я знаю, что делаю, — Ярослава порывисто встала. Бледно-синий световой шар метнулся в сторону, увернулся от столкновения с ее макушкой и снова завис, издавая отчетливый гул.

— Ты уверена? — Катя чуть наклонила голову, словно взвешивая мысли Ярушки.

Та снова села. Переставила оплавившуюся свечу на стол, книгу положила поверх одеяла. Сундук томно скрипнул, открываясь. Ярушка засунула в него руку, достала с самого дна два свертка. Один бросила Кате на колени, второй развернула сама: на дощатый пол посыпалась плотная льняная рубашка, штаны на завязках из тонкой, мягко выделанной кожи. Она откашлялась, снова засунула руку внутрь сундука, вытянула из него две пары темно-коричневых сапог да кожаные двубортные куртки-кафтаны.

— Это что? — Катя пощупала жесткую подошву брошенных поверх одеяла сапог.

Ярослава, торопливо натягивая штаны, буркнула:

— Сапоги. Неужто не видно?

— Видно. Что ты задумала?

Ярушка, с силой затянув на тонкий талии шнур, зашипела:

— Ты собираешься тут отлеживаться, или маму свою искать?!

— Так бабушка же Могиня сказала, что дождаться ее, как с заимки вернется.

Ярослава замерла, уставилась на нее сурово:

— А еще она сказала не ждать и не просить, покуда сами не подадут тебе, и решать все самой!

— А когда она это сказала? — Катя замерла, прокручивая мысленно вечерний разговор.

— А вот только, когда я с ней беседовала. Ты сбираться будешь или мне одной идти?

— Буду, конечно, — Катя спустила ноги с кровати, вставила их в штанины. Натянув до колен, встала, поправляя брючины.

— Ладно все село, — отметила Ярослава, раскладывая на столе мешочки с травами и перевязывая их между собой. — Рубаху тоже одевай, а платье в мешок сунь.

Катя огляделась в его поисках — он оказался брошен на полу, около сундука.

— Ты что затеяла? Мы как до Аркаима доберемся? Это ж столько километров… то есть верст!

Ярослава сунула в свой мешок плоскую деревянную флягу, небольшой треногий котелок, подвязанные на единую веревку и скрученные между собой мешочки с травами, сверху положила платье и теплый кафтан.

— Доберемся! А к бабушкиному возвращению уже вернемся, еще и с новостями. Вот бабушке и помощь будет! — и она тихо добавила: — Нам бы только из Тавды выбраться.

Катя вздохнула. То, что делала Ярушка, ей не нравилось. Но и ждать несколько дней тоже не могла.

— Волноваться мама твоя будет.

— Не будет, коли не узнает!

— Так ты думаешь, нас не хватятся, что ли?

Вместо ответа Ярослава к ней повернулась, замерла:

— А вот это ты дело говоришь! Точно. Хватятся.

Она задумалась. За окно уже свистели соловьи, чирикали воробьи. По соседскому двору бегала, собирая птенцов гусыня — то и дело раздавался ее раскатистый крик.

Ярослава распахнула ставни.

С березы, суетливо хлопая крылышками, на подоконник уселся воробей, принялся важно доклевывать вчерашние крошки.

— А где же твоя хозяйка? — улыбнулась ему Ярушка. И тут же второй воробей, с большим белым пятном на правом крыле, слетел с ветки, тоже выклевывая кошки из щелочек. — А ну-ка, давайте-ка на подмогу, мои милые!

С этими словами она наклонилась над птицами так низко, словно на ушко им нашептывала тайну.

Воробьи нахохлили темные перышки, округлились, расправили крылья и разом шагнули в комнату, приземлившись на пол… Катей и Ярославой, в исподних льняных платьях, с аккуратно вплетенными в косы лентами. Точь-в-точь, если не считать немного птичьей повадки поворачивать голову и моргать.

Катя вытаращила глаза, на всякий случай, ощупав себя, посмотрела на свои руки. Ее копия, искоса глянув на оригинал, тоже посмотрела на руки.

— А ну-ка друзья-воробушки, — «Катя» и «Ярушка» приосанились. — Сослужите-ка мне службу верную, службу тайную. На три дня будьте мною и сестренкой моей. Только чур, от кошек не бегать, между собой не драться! Усвоили ли?

— Усвоили, — пропищала «Катя».

Ярослава взмахнула рукой, и их двойники, приобретя человеческие привычки, принялись за уборку комнаты.

— Потом к маменьке пойдете, кухню чистить, слышали ли? А потом за рукоделие принимайтесь, без дела не сидите!

Недавние воробьи, кивнули, а Ярушка, искоса на них глянув и критически оценив свою работу, подтолкнула Катю к выходу из комнаты.

— Яруш, ну, ты даешь! Как это хоть называется?

— Обманкой и называется!

— Ох, Ярослава, влетит нам теперь…

 

Глава 13

ТЕМНЫЙ МОРОК

— И как ты собираешься пройти незамеченной? — Катя, лишь приоткрыв дверь, впустила внутрь дома Могини уличную суету, хохот соседских ребятишек, перекрикивание хозяек, скрип колес и стук топора. Тавда начала свою обычную жизнь. Вчерашняя гусыня, услышав скрип открывающейся двери, вытянула шею, широко расправила крылья и зашипела.

Катя пискнула и захлопнула дверь.

— Да угомонись ты! — прикрикнула на нее Ярослава, провела ладонью над головой, словно капюшон на Катю одела, пробормотала: — Кто из тени идет, в тени и останется.

И смело шагнула на залитое солнцем крыльцо.

Поправив заплечный мешок, она пересекла двор, вышла через калитку. Гусыня, поведя носатой головой посмотрела мимо нее и отвернулась. Ярушка оглянулась на Катю:

— Ты идешь уже?!

Та, набрав в грудь побольше воздуха, шагнула к ней, боязливо поглядывая на гусыню, но, казалось, потеряла к ней всяческий интерес и словно не замечала.

— Сколько копаться-то можно, — проворчала Ярослава, когда Катя, наконец, присоединилась к ней. — Будто у нас две телеги времени и еще возок.

Они миновали центральную, сегодня особенно многолюдную, улицу.

— А чего сегодня народу-то так много? — Катя оглядывалась на снующих людей, перебегающих через дорогу ребятишек.

— Ярмарка сегодня. Оно то и хорошо, ворота открыты, стражники особо не приглядываются.

— А ты не боишься, что нас увидят выходящими из города, и в то же время мы там дома убираемся?!

Ярушка фыркнула:

— Я ж тень на нас набросила, не видит никто…

— Типа шапки-невидимки? Я думала, такие в сказках только бывают…

Ярушка посмотрела на нее, словно примеряясь, за какое место укусить, отвернулась.

Катя же только сейчас обратила внимание, что на них, действительно, никто не обращал внимание, ни вчерашний пастушок, ни соседки и ребятишки, которым, конечно, всегда есть дело с кем, поболтать и к кому пристать с расспросами. Сейчас они даже не поднимали глаз на девочек. А если и встречались случайно с ними взглядом, то равнодушно отводили его в сторону.

Только пушистая серая кошка, пригревшаяся на завалинке, равнодушно провожала их взглядом, пока они не скрылись за поворотом, потом лениво зевнула и положила острую мордочку на передние лапы.

* * *

Ярмарочные ряды пришлось обходить с осторожностью, чтобы ни с кем не столкнуться.

Если бы не нынешние обстоятельства, не покидающее беспокойство, что она делает что-то не так и что-то не то, Катя бы не смогла пройти мимо заваленных тканями и мехами рядов, непременно остановилась бы около загона с жеребятами, а уж около пряничных лавок так вообще бы поселилась.

Сейчас же, тоскливо поведя носом на ароматы корицы и мяты, она вздохнула, а перед глазами встали фирменные мамины булочки: с румяной хрустящей корочкой, покрытые мятной глазурью затейлевые крендельки с маком и корицей.

Катя украдкой протяжно вздохнула.

Вместе с группой торговцев, неспешно выводивших груженные тюками телеги, они вышли из города, миновав замерших у ворот стражников. На них только пугливо озирались лошади да лаяли дворняги, чувствуя чужих.

— Эй, вам охрана не нужна? — окрикнул их стражник.

Катя посмотрела на Ярославу — та остолбенела. Обе замерли, почти перестав дышать.

Стражник, громыхая тонкой кольчугой, подошел к купцу из первой телеги — грузному мужчине с иссиня черной бородой.

— Там, на первой переправе, наш отряд стоит, — продолжил стражник, придерживая привязанного к телеге жеребца и поглаживая его тонкую блестящую шею. — Ежели что, скажете, до второй переправы сопроводят. Там, далее, как обычно.

Купец кивнул:

— Здравия тебе, служивый. Мы только сплавляться будем. На первой переправе караван ждет… А за подсказку благодарствую!

Стражник понимающе кивнул:

— Докель товар везешь?

— В Новгород меха, да шелка чуток прикупил.

— Ну, бывай!

И хлопнул широкой ладонью по начищенному по блеска лошадиному крупу.

Ярослава облегченно выдохнула:

— А я думала: все, споймали нас, — и вытерла вспотевший лоб.

— А что б нам было, если бы поймали?

Ярушка хмыкнула, помолчав, мрачно отозвалась:

— Да одними батогами бы не обошлось…

Они вышли за городские ворота, какое-то время еще шли вместе с обозом по дороге, а затем сошли с нее и направились через поле к лесной опушке.

Катя вздохнула полной грудью. Она редко бывала за городом. Да еще и без толпы одноклассников, врубающих на полную громкость музыку, снующих с едой и напитками и скулящих от одного вида летающих насекомых.

Дурманяще пахли душица и мята, клевер и ромашка. Яркие васильки игриво клонили короны, поворачиваясь к деловитым пчелам. Пузатый шмель выглянул из цветка и, недовольно прожужжав в адрес девочек, вернулся к своему занятию. Издалека доносились протяжные вздохи коров, которые не перекрывали трескотню кузнечиков, гудение пчел и назойливые нападки жирных, откормленных мух.

Из-под ног то и дело выскакивали мелкие серые лягушки с коричневыми пятнышками на тощих спинах или испуганные мыши, беспокойно гомонили полевые жаворонки, потревоженные человеком.

— Ну, как тебе наш мир, сказывай! — Ярослава, наконец, успокоилась и расправила плечи. Кажется, сейчас она уже не опасалась быть замеченной и начала говорить «в голос».

— Здорово, — Катя улыбнулась, подбирая слова так, чтоб не обидеть — все-таки они очень разные с Ярушкой. — У нас так многие живут, в деревнях. Тоже деревянные дома, хозяйство, воду из колодцев носим.

— За столько лет ничего не изменилось, что ль?

— Ну, как не изменилось, — Катя уклончиво улыбнулась и пожалела, что не успела захватить телефон, вот бы сейчас Ярославе показать фотографии ее школы, дома. Да и города, конечно. — Города у нас большие теперь, каменные дома, в них много-много квартир. Вот у вас дороги в Тавде деревом уложены, а у нас сейчас смесь специальную делают, асфальт называется, — Катя улыбнулась, вспомнив здоровую дыру, появляющуюся каждую весну напротив входа в ее подъезд. — Только, похоже, у вас все же лучше.

— А еще что? Ты про новое сказывай, чего у нас еще нету!

Катя отбилась от здоровой мухи, назойливо вертевшейся перед носом.

— Вот вы в телегах и верхом передвигаетесь, а у нас много уже всего понапридумано. Есть и автомобили — это такие телеги с механическим двигателем, в котором спрятана сила многих-многих лошадей, есть самолеты — они как птицы по воздуху летают. Есть поезда, они по специальным полозьям — рельсам передвигаются. А еще есть электричество — это такая штука, которую еще не придумали, вроде твоего светового шара, только свет по проводам течет, как вода. И пользоваться им могут все подряд, не только волшебники…

— Чудно, — Ярушка задумчиво сорвала травинку.

— Ну, да, наверное. Хотя, чудес здесь больше будет, один дом бабушки Могини чего стоит, то расширяется, то уменьшается, то сам с собой разговаривает, словно живой, — она опасливо взглянула на спутницу. — Яруш, а как твой световой шар работает?

Ярушка рассмеялась:

— Это ж светлый морок! — воскликнула она. — Только самый-самый простой.

— А что за морок такой?

Ярушка хохотнула:

— Вот у вас, в будущем, слово «заморочить» есть? — Катя кивнула. — Что означает?

— Ну, запутать, смутить…

— Вот и здесь что-то похожее. Есть темный морок, есть светлый. Все, что ты вчера видела — это все через Темный морок делается. Он, наш, живой, земной. Он с нами от рождения и до смерти. Он — друг нам. И его много-много. Это самая простая сила, она повсюду, и вызвать ее могут, почитай, что все. Он вызывает сумрак — тушит свет, звуки и голоса. Нам надо было секретно поговорить, вот я его и призвала…Он подходит для всего тайного, скрытого. Его используют знахари при излечении тяжелобольных.

Она задумалась.

— А светозар — та самая сфера, про которую ты спрашиваешь, — она из Светлого морока к нам приходит, только света особого, не жгучего, не жалящего.

Катя кивнула, но ничего особо не поняла. Ярослава глянула на нее, хмыкнула — догадалась:

— Катя, тебе иногда в голову приходят идеи?

— В каком смысле?

— Ну, будто сидишь-сидишь в потьмах, а потом, р-раз, — она подпрыгнула, — и идея?

— Бывает, да…

— Так вот мой светозар — это такая идея, только не в голове, а рядом!

Катя искоса посмотрела на Ярославу. Вспомнив, как вчерашняя световая сфера любопытно вертелась вокруг них, ей стало понятно, какие идеи приходят в голову ее новой знакомой.

Она улыбнулась.

— Получается, есть светлый и темный морок. Так?

Ярослава кивнула, перепрыгнула через корягу — они уже вошли в лес, все дальше удаляясь от Тавды.

— Не только. Есть еще Черный морок, он — чистая тьма. Со Светлым мороком они находится по ту сторону жизни. И даются не каждому. А кому даются, — Ярушка добавила совсем тихо, — не поймешь, дар это или проклятие.

— Это как?

— Больно многим жертвовать приходится, вот как.

И она постаралась поменять тему разговора:

— Мне Темный морок нравится! И мне думается, тебе, к примеру, не больно сложно ему выучиться.

Глаза у Кати округлились от удивления:

— Это с чего это тебе так думается?!

— А больно ты любопытная! — и она легко толкнула подругу в бок. Катя слетела с дороги, с силой треснувшись о ветку черемухи. — Давай, попробуем!

— А как? — у Кати уже руки зачесались от любопытства и желания попробовать что-то волшебное. Сама мысль, что у нее может выйти нечто похожее на вчерашние Ярушкины туманы, волновала… Это все равно, что получить заветное письмо с зеленой печатью в день одиннадцатилетия.

Ярушка тем временем остановилась, огляделась по сторонам.

Они дошли до небольшой полянки, усыпанной, словно горохом, яркими ягодами спелой земляники, стыдливо выглядывавшей из-под лучистых листиков. Вокруг — молодые сосенки да елки, посреди — здоровенный пенек, на котором белки рассыпали объеденные шишки. Ярушка расчистила его и присела.

— Ну вот, погляди, — она показала на тень от высокой сосны, — видишь эту тень? Попробуй ее позвать да оживить. Ну, придумай, как она движется, представь.

Катя уставилась на длинное темное пятнышко на траве.

От натуги у нее вспотели ладони, и засосало под ложечкой. Она очень старалась придумать, как этот маленький кусочек сумрака отделится от сосны и заживет своей собственной жизнью, заскользит к ней по земляничному ковру. Даже зажмурилась, чтобы легче представлялось.

«Допустим заживет он как… как заяц!» — подумалось легко. — «Почему заяц?»

Наверно потому, что, как и многие дети нашего времени, живущие в городах далеко от реальной природы, она с трудом представляла себе животных. Нет, она, конечно, знала, как выглядит лось или, скажем, медведь. Но в целом, так сказать. Примерно.

А вот зайца видела — познакомилась с ним в контактном зоопарке.

Задание, которое ей дала Ярушка, Катя поняла именно так — представить что-то живое, при чем, конкретное. И ей подумалось вот про зайца, которого она кормила капустой, пушистого, с нежной серой шерсткой, длинными смешными ушами и черным влажным любопытным носом.

Она зажмурилась и представила того милаху перед собой.

— Ого-го!!! — услышала Катя у себя за спиной и резко открыла глаза.

У корней высокой сосны промелькнули длинные серые ушки, показался носик-пуговка на маленькой пушистой мордочке. Он нервно трепетал, изучая окружающие запахи, и, видимо не найдя ничего опасного, нечто круглое выскочило из-под корней.

Это был обаятельный, пушистый серый заяц со смешным куцым хвостом и длинными ушами, прижатыми к спине! Его шерстка серебрилась на солнце, окутываясь, словно дымом от костра, легким серым облаком.

Он еще раз огляделся по сторонам, внимательно посмотрел глазками-пуговками на Ярославу, потом на Катю, подошел к самым ее ногам, и уселся на задние лапки и смешно приподнял передние.

— Как тебе удалось? — воскликнула Ярослава. — Это же самый что ни на есть настоящий темный морок! Это же Дух Темного морока!

Чтобы лучше разглядеть вызванного Катей духа темного морока, явившегося на зов подруги, Ярослава даже на корточки присела. Тот искоса, немного с опаской, на нее поглядывал, но не уходил, ждал.

— Ничего себе!!! — восхищалась Ярушка. Катя при этом рассеянно оглядывала загадочное существо, живое, но словно сотканное из клубящегося дыма:

— Это, что — у меня что-то получилось?

Ярослава захохатала.

— «Что-то», — повторила она. — Да у тебя все получилось как надобно! Так и у меня иной раз не получается! Я думала: хорошо, если ты сможешь отделить тень от дерева, чтобы она просто дымком погуляла. А ты-ы-ы! Целого Духа приманила!

У Кати в груди запорхали бабочки, счастливая улыбка, хоть она ее и сдерживала, расплылась на лице.

— И ты этими духами умеешь управлять? — восхитилась Катя.

Ярослава помолчала. Конечно, было искушение похвастаться и приукрасить свои способности, особенно сейчас, когда Катя одним махом добилась того, чему сама Ярослава училась не один год, но…

— Нет, — честно призналась Ярушка. — Это все не просто. У каждого морока своя сила имеется, которую и хранят его Духи. Самое сложное ведовство как раз этими духами делается. Поэтому одно дело призвать силу морока, ну, то есть просто свет, или просто сумрак, другое — заставить духов принять нужную тебе форму, тебе подчиниться и исполнить твою волю.

Ярушка помолчала, Катя ждала продолжения, гладя зайца по призрачной шерстке. Рука будто касалась теплого пара, приятное и странное ощущение:

— Знаешь, бабушка — большая мастерица по Темному мороку, уже много лет его Духи верой и правдой ей служат. А я хочу больше, я хочу научиться управлять и светлыми, и темными, и, — она понизила голос до зловещего шепота, — даже черными.

При последних словах сумрачный зайка дернул ушами, неодобрительно глянув глазами-пуговками на Ярославу и прижавшись плотнее к Катиным ногам. Та напряглась:

— А зачем? Неужели тебе нужна такая власть?

— Нет, мне не власть нужна. Это желание злое и нечестное, кромешной власти нет, есть кромешная жестокость, — она встала. — Я хочу научиться управлять силами, чтобы не допустить зла, понимаешь? Ведь нет добра и нет зла самих по себе, это просто сила. Но есть мы, которые это добро или зло творим.

Верно говорят, мудр тот, кто читает мудрые книги — Катя пыталась осмыслить то, что только что услышала. Да не с первого раза такое дается.

Кате мысли ей о всеобщем добре или зле в ее четырнадцать лет не приходили. Она задумчиво смотрела на Ярушку, и понимала, что та права: сила предусматривает ответственность, сила у ее новой знакомой есть, пусть та еще учится. Но она непременно выучится и будет очень могущественной ведуньей, и хорошо, если она уже сейчас знает, как применить эти знания и силу.

Катя хотела как раз это сказать, но ее внимание привлек шум, доносившийся из-за деревьев. По лесу, шумно разговаривая между собой, шли несколько человек. Голоса ей показались смутно знакомыми.

Зайка напрягся вместе с ней и прижался всеми четырьмя лапками к траве.

Катя оглянулась на шум: на полянку, на которой заболтались девочки, выходили трое.

Высокий блондин в светлой, местами заляпанной зеленой грязью, рубашке с закатанными выше локтя рукавами. За ним шел громила высоченного роста, больше похожий на медведя чем на человека, ни цвет волос, ни одежды не было видно из-за слоя грязи и пыли. Последним на поляну вышел молодой темноволосый парень, взлохмаченный и немного смущенный.

— О-о-о, — воскликнул блондин, радушно разводя руками, но от его радушия у Ярославы мурашки по спине побежали, — а вот и наша старая знакомая!!!

Катя жалобно ахнула: перед ней стояли ее вчерашние знакомые, от которых, как ей казалось, она уже избавилась — Шкода, Афросий и Ключник.

— Ой, — жалобно пискнула она и замерла.

 

Глава 14

БЕГСТВО

— Это кто? — прошептала Ярослава.

— Это они, те трое…

У Ярославы глаза полезли на лоб:

— Как они здесь оказались?

Услышав ее вопрос, Афросий криво усмехнулся:

— О-о-о, это совершенно удивительная история, как мы здесь оказались, — медведеподобный блондин ходил вокруг девочек кругами, постепенно приближаясь, как волк к своей добыче, — кстати, ты прикольно с подружкой вырядилась.

Катя ничего не понимала. Как они здесь оказались? И зачем этот вопрос про одежду. Они, что же, не знают, в каком времени оказались? Катя пошла ва-банк:

— А чего такого? — приосанилась она. Ярушка встала так, чтобы, в случае нападения, прикрыть ее спину. — У нас тут карнавал. Есть краеведческий музей, он проводит тематический конкурс.

— Прико-ольно, — хмыкнул Афросий, разглядывая их костюмы.

«Точно, — догадалась Катя, — они не в курсе, где они находятся».

Тем временем, Шкода выдвинулся вперед, оказавшись прямо перед ней.

— Ты так невежливо нас покинула в прошлый раз, — промурлыкал он, и оскалился.

— Да дела были, торопилась, — Катя почувствовала, что входит в азарт. Ладони вспотели. В голове, словно карточки в картотеке, перелистывались идеи, одна сомнительнее другой. Надо было что-то срочно придумать.

Ярослава внимательно следила за движениями Шкоды. Громила — Афросий тоже угрожающе приближался.

Шкода и Афросий были все ближе.

Оба наслаждались предстоящей легкой победой.

Ключник тем временем стоял в стороне, вальяжно прислонившись к дереву, не участвуя в беседе. Казалось, его это все мало интересует и вовсе не касается. Он, прикрыв глаза, подставил лицо солнечным лучам, явно наслаждаясь внезапно наступившим летом.

Ярослава понимала, что эти трое пришли за Катей, что им нужен посох, которого у подруги, очевидно, не было. Если, находясь там, в далеком будущем, они угрожали расправой, то что им мешает здесь, в лесу, завершить задуманное, когда они поймут, что никакого посоха у Кати нет? Думая об этом, Ярушка попробовала прикрыть собой Катю, встав между ней и Афросием. Этот маневр не ушел от внимания громилы.

— Глянь, Шкода, у нашей клуши спасительница завелась! — загоготал он.

Он сделал резкий выпад и попробовал схватить Ярославу за рукав. Но та ловко вывернулась, прокрутив свое предплечье. И в тот же момент она, отступив на полшага назад, размахнулась и со всей силы ударила его ногой в голень.

Афросий взвыл от боли и рухнул под ноги Ярославы.

Воспользовавшись эффектом неожиданности, Ярослава схватила оторопевшую Катю за рукав:

— Бегом! — бросила она и потащила в сторону леса.

Шкода встал у них на пути, неуклюже расставив руки, пытаясь перехватить девочек. Но здесь уже Катя, сбросив мешок с плеч, мастерски им размахнулась и со всей силы врезала бандиту в живот. Ей показалось, что в самый момент удара мешок стал существенно тяжелее, будто спрятанная на его дне шкатулка из деревянной на мгновение превратилась в каменную. Шкода ахнул и завалился на бок.

— Отвлеки их, делаю переход, — крикнула Ярослава, подбегая к ближайшим деревьям.

— Что?! — Катя растерялась. — Отвлечь? Как?!

На их крики очнулся из блаженного забытьи Ключник, явно собираясь броситься на помощь товарищам.

Да и Шкода с Афросием приходили в себя.

Катя отступила на шаг ближе к Ярославе, так ничего и не предпринимая.

— Ты скоро? — кричала она в панике.

Ярушка схватила первый попавшийся булыжник и уже торопливо чертила им на траве корявый знак: окружность, в ней восьминогий паучок с вывернутыми по часовой стрелке ножками.

— Еще секунда, — прошептала Ярушка, добавляя, наконец, в центре еще одну окружность.

Оглянувшись на озверевших Шкоду и Афросия, Катя поняла, что нет у нее секунды.

Эти трое сейчас будут рядом. И тут ее взгляд упал на несмело мявшегося рядом зайца. Он никуда не делся. Он все это время был рядом…

— Сюда, — услышала она Ярушкин голос. Шкода и Афросий ее тоже услышали и рывком бросились к ним.

Катя метнулась к подруге, одновременно скомандовав призрачному зайцу:

— Задержи!

Ярослава дернула Катю к себе, поместив в центр внутреннего круга, но та успела увидеть, как заяц прыгнул в сторону приближавшегося Шкоды. Дымчатая фигура, многократно увеличившись в размерах, поднималась примерно на восемь метров над землей.

Паучок под ногами дернуло темной дымкой, звуки смазались. Вокруг девочек сизым сумраком завертелся туман, унося их с собой, засасывая внутрь образовавшегося пространства, а фигура зайца продолжала разрастаться, окутывая нападавших с головы до ног.

— Что за дьявольщина! — орал Афросий.

Катя почувствовала, как воздух внутри начерченного Ярушкой круга сжался, почувствовала давление, а потом неведомая сила выдернула. Стало темно, сыро и холодно, словно они оказались промозглой осенью на сквозняке.

Последним, что слышали Ярослава и Катя, исчезая с поляны, это крики и шум борьбы.

Если бы они задержались еще на мгновение, они увидели бы как с противоположной стороны поляны наперерез Афросию бросился незнакомый парень с прямыми светлыми волосами, а его товарищ вступил в схватку со Шкодой, удачно сбив того с ног ударом в плечо. Ключник было растерялся, но потом бросился на помощь Шкоде, и при первом же приближении к незнакомцу, получил мощным апперкотом в подбородок. Неведомая сила подбросила его вверх, и он отключился.

Два незнакомых парня, что вмешались в схватку, вступившись за Катю и Ярославу, сражались уверенно и с азартом. Первым оказался повержен Ключник, следом за ним — Шкода, последним упал лицом в землянику Афросий, неуклюже поджав под себя ноги.

Проверяя у побежденных соперников пульс на сонной артерии, ребята переговаривались:

— Живой? — спросил высокий светловолосый парень в льняной рубашке-косоворотке, подпоясанной длинной крученой тесьмой с многочисленными узелками.

— Живой, что со мной станется, — отозвался второй, темноволосый коренастый парень лет тринадцати в длинной рубахе без пояса — его сорвал Шкода, когда пытался сделать захват через плечо. Теперь он нашел ремень, и, сокрушенно вертел в руках его оборванные концы. — Вот поросятина, такой ремень хороший порвал.

— Хороший ремень не порвался бы, — резонно заметил светловолосый, переворачивая Афросия на спину. Он осмотрел его челюсть, взял покрепче за шиворот и оттащил ближе к лесу, под тень разлапистого дуба. — Я тебе ж говорил не брать русалочьих поделок, а ты «шо такого», да «шо такого». Вот и остался без ремня…

Так же он переволок Ключника, и уложил его рядом с Афросием. Осмотрев свою работу и, оставшись ею довольным, он направился к Шкоде. Здесь они уже вдвоем с товарищем препроводили и Шкоду в тенек:

— Отдохните, ребятки! — и, отряхнув руки, он направился к месту, где исчезли девочки.

— А боевые девчонки-то! — восторженно проговорил темноволосый мальчишка. — Та, что с косой, уж не наша ли Ярушка? Не успел разглядеть?

— Да, похожа на нее, — отозвался светловолосый. Это был парень лет шестнадцати-семнадцати, молчаливый, довольно высокий и плечистый, сильно отличался от своего друга: тот везде находил над чем посмеяться, и от чего повеселиться. Вот и сейчас он, не умолкая, перечислял причины, по которым девочка с косой, ну точно, «их Ярушка». Зато вторая красавица ему не знакома.

— А ты видел, как она Духа напустила на этих, троих? — отметил светловолосый и, присев в траву, рассмотрел начерченные на траве узоры. — В Аркаим махнули.

Темноволосый, едва услышав это, смолк. Подошел ближе:

— Как ты узнал? Вот скажи, Олеб, как ты все узнаешь?! И этих, — он кивнул в сторону лежащий рядком Шкоду, Афросия и Ключника, — заприметил почти у самой Поганой проплешины…

Светловолосый поднял на товарища светлые, цвета весеннего неба, глаза, улыбнулся:

— А оттого, что я — леший. У меня в лесу свои приметки!

Темноволосый расстроено махнул рукой:

— Точно в Аркаим?

— Точнее некуда…

— За ними пойдем? Или за этими присматривать останемся?

Светловолосый кивнул, и, пока начертанный на траве знак не остыл, шагнул в него, ловко окружив себя и своего товарища сизым облаком.

 

Глава 15

ПЕРЕХОД

Катя шла за Ярославой по сырому коридору — темной трубе с призрачно сизыми стенами без звуков, запахов, с единственным доступным ощущением — холода. Казалось, она перемещается в холодильнике, который вытягивает из нее по крупице тепло.

— Яруш, — зубы с трудом разжимались, — давай оденемся, холодно тут, как в морге.

— Ступай скорее, — торопила ее подруга, с тревогой на нее оглядываясь и всматриваясь в Катино лицо.

И Катя послушно делала шаг за шагом, хотя идти становилось все труднее. Холод перехватывал обручем ребра, сковывая легкие. Ноги, ватные, словно чужие, с трудом отрывались от земли, волосы покрылись тонкой пылью инея, и Ярославе, чтобы не потерять подругу, пришлось снять с себя пояс и несколько раз обернуть его вокруг Катиного запястья, надежно привязав подругу к себе.

— Потерпи, родненькая, еще чуточку осталось пройти, — шептала она.

Ярослава видела: переход Кате дается все труднее.

Будь у нее опыт в подобных вещах, за эти несколько минут, что они находятся здесь, они бы уже легко добрались до конечной точки перехода — Аркаима. Но Катя шла медленно, несмело, и теряла гораздо больше сил, чем следовало.

— Ты ж темный морок оживила, ты Духа его призвала, и явился тебе он в обличье живом, — исступленно бормотала Ярушка, практически волоча подругу по дымчатой трубе. — Это ж значит что? Что ты сильная! Ого-го-го какая сильная, — она приобняла Катю за талую, перекинула ее обмякшую руку через плечо, почти взвалив на себя тяжелеющее тело. — И не гоже тебе так разнюниваться!

Она, стараясь не останавливаться, выдохнула, сильнее взвалила Катю себе на плечи, потянула вперед, как заговоренная, продолжая разговаривать, вытягивать подругу из забытьи.

— Я ж как думала, — шептала она, задыхаясь от тяжести, — я ж думала добраться до Первого уступа, это всего-то в трех верстах от Тавды. А там у бабушки домик запрятан в чаще. Там бы мы ее ступу прихватили, на ней и махнули до Аркаима. А там дядюшка Стар. Он, знаешь, какой умный! Он бы что-нибудь подсказал тебе!

Катя не знала. Ярушкины слова до нее доходили медленно, продираясь сквозь темный туман и безвременье.

— А тут эти гаврики полоумные. Вот и пришлось планы-то менять! Но ты — то мороком управлять можешь. Что тебе крошечный переходик!

Ярослава повернула голову, заглянула в покрывшееся бледно-зелеными пятнами Катино лицо, всхлипнула:

— Эх, анчутка одноглазая дернула меня броситься в этот переход! Можно ж было тень на тебя набросить, они б тебя и потеряли из виду! Вот помрешь? Я что делать буду?!

Они целиком находились во власти духов темного морока — владельцев и хранителей всех путей между мирами, и ослабленная душа могла навек заблудиться в устроенных ими лабиринтах, став одной из них.

Катя резко побледнела, ахнула, хватаясь за горло, задыхаясь. Глаза закатились, и тело, мгновенно, потяжелев, безвольной тряпкой повисло на руках Ярославы.

— Да ёк — жеж — макарёк! — не устояв на ногах, Ярушка с шумом упала на подругу.

Катя покрылась мелкими капельками пота, от лица, шеи, открытых рук исходил тонкий пар, глаза закатились, а дыхание стало тяжелым, хриплым.

— Ка — атя! — пробасила она, шлепнув ее по щекам. Но та не отозвалась. Тогда, решительно схватив ткань темного морока, из которого был соткан коридор, Ярослава потянула ее на себя, наматывая ее на кулак и локоть, словно пеньковую веревку, другой рукой по-прежнему сжимая конец пояса, к которому была привязана Катя.

Сизый сумрак струился атласом в ее руках, натягивался, пока ткань морока не истончилась настолько, что начала рваться, пропуская внутрь перехода солнечные лучи и тепло. Тогда она резко дернула «веревку» морока, обрывая ее. Стена напряглась, натянулась пузырем, и … с треском лопнула. Через образовавшуюся дыру на девочек потоком хлынул летний воздух, пропитанный хвоей, ворвались голоса птиц и шелест зеленой листвы.

Ярославу подхватило мощное течение, вынося за пределы коридора и ее и Катю. Обе рухнули тут же, едва выйдя из перехода.

— Катя! — Ярушка пыталась растолкать подругу, но та не отзывалась. Приложив ухо к Катиной груди, она немного успокоилась — сердце билось, — перевела дух: — Ох, и наделали мы с тобой дел…

Девочки оказались в глухой тайге: вокруг, плотно смыкая кроны, упирались в небо вековые сосны, у стволов вились разномастные елки, колючий можжевельник да тощие, корявенькие березы. Место Ярославе было незнакомое. Если верить лесным ориентирам, а Ярушка им верила, они оказались гораздо восточнее, чем следовало. Будто их отнесло совсем в другую сторону.

А вот это она, Ярушка, уже никак объяснить не могла.

Отгоняя от себя не к месту возникшие сомнения, она устроила Катю удобнее: подложила под голову мешок, укрыла сверху кафтаном, а сама принялась готовить разводить костер.

— Ой, Катя-Катерина, — причитала она, поглядывая на бледное с синевой лицо. — Ты потерпи чуток, я сей же час тебе травок дам!

Она соорудила из веток небольшой костерок, первым делом бросила в него несколько шишек, да веточек можжевельника. От костра медленно поднялся ароматный дымок, отогнавший прочь мелкий гнус, комаров и мошку. Порылась в мешке, достала из недр его трехногий глиняный горшок с крышкой и перевязанные тесемкой мешочки с травами, те самые, что собирала еще в Тавде. Между тлеющих веток его уместила, заполнила водой из деревянной фляжки до середины и, наконец, дождавшись, как от воды станет подниматься тонкий белый пар, достала из тканых мешочков и бросила в него несколько веток.

От глиняного горшка, перекрывая запахи тайги, потянуло, терпким, горьковато — сладким. Словно полынью в карамели.

Ярушка заглянула под крышку, бросила в дымящееся варево еще несколько листьев, а в костер — еще парочку можжевеловых веток, посмотрела на Катю: та по-прежнему не приходила в себя, хоть испарина прошла, и немного порозовели губы.

— Кать, давай-ка мыслишками пораскинем, — присаживаясь рядом с подругой и оглядываясь, завела беседу сама с собой Ярушка. — Переход я делала прямиком на Аркаим, да выскочили мы раньше. Ты шла, конечно, медленно, но не сразу, значит, большую часть дороги мы проскочили, — она сосчитала минуты, проведенные в переходе. И нахмурилась: — Только, Кать, места больно незнакомые.

Ярослава посмотрела на выглядывающее между вековых сосен голубое небо, поежилась:

— К Аркаиму ближе все пролески, да степь. А тут, вишь, лес какой… Пострашнее нашей Тавдинской тайги.

Она дотронулась до Катиной руки, холодной и бесчувственной:

— Ну, ничего-ничего, — прошептала, — что-нибудь, да придумаем… Ты только очнись скорее, надо разобраться, где мы. Да ночлег найти — не все не под открытым небом?

* * *

А Катя, вдохнув теплого таежного солнца, крепко заснула.

Она еще не осознала, что выбралась из перехода, поэтому во сне упорно продолжала идти по нему. Одно хорошо, что идти, ей так казалось, стало легче, теплее.

Ярославы рядом не было.

Катя обратила внимание: коридор расширился и превратился в широкое, залитое солнечным светом помещение, с высоким сводчатым потолком, узкими окнами и тонкими ажурными колоннами. За ними, прикрытая от посторонних глаз, ввысь устремлялась изящная, словно кружевная лестница, упиравшаяся в верхнюю балюстраду.

Около широкого панорамного окна в пол — оборота к Кате стояла, знакомым жестом сложив руки под грудью, высокая женщина в длинном светлом платье простого кроя.

Ее голову и плечи покрывал белоснежный платок, схваченный на лбу тонким резным серебряным обручем и спадавший до пола. Обнизи нежного жемчуга обрамляли округлое лицо. Ворот, рукава, подол светло-молочного платья из тонкого шелка, похожего на рубаху, были расшиты замысловатым узором.

Поверх платья была одета туника из тонкого кружева, вышитого жемчугом, с широкими рукавами, из-под которых видны расшитые зарукавья нижней рубахи. Тонкий пояс деликатно подчеркивал талию.

Женщина о чем-то задумалась. Она не слышала, что Катя подошла ближе. Овал лица, плечи, тонкие руки, манера складывать их под грудью — все было так знакомо девочке. Но то, что напрашивалось, не могло быть.

С верхней балюстрады послышались торопливые шаги, и в то же мгновение из-за колонн появился приземистый мужчина в темной одежде. Женщина, словно ожидавшая его, очнулась:

— Ну, что? — тревожно спросила, без приветствия.

Мужчина поклонился:

— Государыня. Вестей пока нет, — женщина с отчаянием выдохнула, — известно лишь, что через Ухо она не прошла. Грифон не потревожен.

Знакомая незнакомка закусила гостяшку указательного пальца:

— Что ж я наделала! Ведь как лучше хотела!!!

Ее собеседник почтительно промолчал.

— Куда? Куда она могла деться?

— Проход поврежден, — с сомнением в голосе отозвался мужчина. — В нем оказался заперт вурдалак.

При этих словах женщина шумно выдохнула:

— КАК?

— Чем больше вмешательство, тем сильнее ответ, Государыня… Никто не знает, как он там оказался. Дайте нам срок, и…

— … Ее, может, уже и в живых НЕТ!

И она порывисто отошла от окна. Теперь Катя отчетливо увидела лицо женщины, которую называли «государыня», сомнений не осталось — она узнала знакомые черты.

Затаив дыхание, боясь развеять это наваждение, она шепотом позвала:

— Мама…

Женщина резко обернулась. Распахнутые от удивления глаза цвета байкальского льда вглядывались в темноту. Она не видела дочь.

Катя бросилась к матери, пытаясь дотянуться до нее, дотронуться. Но между ними стоял как и там, в Красноярской квартире прозрачный кокон, не подпускавший ни на сантиметр.

— Катя, — позвал ее тихо кто-то совсем рядом. — Катя, очнись…

Тоска схватила ее за горло тисками, не давая вдохнуть или позвать на помощь.

Сознание медленно возвращалось к ней запахами древнего леса, костра и горящей полыни. Солнце уже давно миновало середину дня, и косые тени красноватыми отблесками прорывались сквозь кроны деревьев.

Она приоткрыла глаза — рядом на коленях сидела Ярослава, из васильковых глаз бежали дорожки от слез, а взгляд был несчастный-несчастный.

— Ты никак не просыпалась, бормотала что-то во сне… Я боялась, темный морок тебя забирает, такое бывает иногда, — лепетала Ярушка, и тихие слезы катились по ее бледным щекам.

 

Глава 16

НОВАЯ СИЛА

Шкода, Афросий и Ключник очнулись почти одновременно.

Антон не сразу открыл глаза, внимательно прислушиваясь к своему телу. Все кости ныли, голова, казалось, просто раскалывалась. В общем, состояние отвратительное. И хуже всего пострадало самолюбие — даже в схватку вступить не успел, а его уже из нее исключили, так сказать. И кто? Какие-то два ряженых деревенщины да девчонки — малолетки!

— Я — то ладно, а вот Афросий, с его самомнением, и навязчивой идеей о превосходстве, тот, наверно, будет в бешенстве. Как очухается.

Он сел. Искоса глянул на товарищей. Да, отделали их на славу. У Шкоды на красивом лице, которым он так гордился, за которым так тщательно ухаживал, синел здоровенный синяк под левым глазом, бардовый кровоподтек пересекал нижнюю, распухшую вареником, губу. Афросий был еще краше: ухо отвисло, губа рассечена и распухла, оголив дыру в зубах, образовавшуюся на месте двух сломанных зубов. Вид у всех весьма помятый и жалкий.

— Охотнички за драгоценностями, ё-мое.

Он встал.

«А девчонка-то боевая», — с какой-то непривычной его сердцу радостью и восхищением подумал он о Кате. И вспомнил, как красиво она вывела Шкоду из игры. Не каждый профессиональный боец так сможет. Он чуть улыбнулся.

В это время зашевелились Афросий и Шкода. Один застонал и резко стал осматривать свою челюсть, а второй первым делом схватился за глаз. Оба сложно и витиевато выругались. Антон криво усмехнулся.

— Се ито быо-то, а? — прошепелявил Афросий. Шкода опять выругался.

— Опять упустили! — со злостью хлопнул он по своему колену. — Как она умудряется раз за разом от нас убегать …

— Да-а, чудеса какие-то, — задумчиво вставил Ключник. Шкода зло огрызнулся:

— Нет никаких чудес!!!

— Ну, то, что ты в них не веришь, еще не значит, что чудес нет, — стоял на своем Антон. — Во всяком случае, как еще объяснить исчезновение человека на глазах у изумленной публики, на наших с вами глазах то есть? А лесной заяц, который вырос до неба и превратился в дым?

— Да фокусы это какие-то! — не унимался Шкода. С него хватит бабки с вечно меняющейся внешностью и странноватыми повадками. Антон пожал плечами и пошел в сторону того места, где исчезла Катя.

Он не успел отойти далеко, когда на поляну откуда-то сверху, приближаясь, словно артиллерийский снаряд, обрушился душераздирающий вой, жуткой болью отозвавшийся в барабанных перепонках. Страшный звук, казалось, шел отовсюду. Все трое, скрючившись, прикрыли уши, но вой продолжался и продолжался.

— Упусти-и-и-и-ли-и-и-и!!! — слышалось сквозь боль.

Вой то стихал, то накрывал их снова с утроенной силой.

Хуже всего приходилось Шкоде: он трясся мелкой дрожью, глаза закатились, изо рта пошла розовая пена. На груди появилось, разрастаясь, багровое пятно.

Терпеть ужасный вой не хватало сил, к горлу подступила тошнота, но тот так же внезапно стих как начался. И возник голос, раздаваясь у каждого в голове:

— Упустили! — четко и зло проговорил он. — Опять упустили!!!

Антон и Афросий оглядывались по сторонам в поисках источника неприятного голоса.

Шкода понял все сразу — он узнал голос старухи Ирмины. Дрожащими пальцами он достал из окровавленного кармана рубашки круглое зеркальце, и выронил его. На ладони остался глубокий след от пореза, словно зеркальце вырвалось у него из рук. Зеркальце при этом, не долетев до земли, повисло в воздухе. Поверхность его излучала сине — зеленый свет.

— Вам что было велено?! — зло шептал голос старухи из зеркальца. — Поймать девчонку и отобрать у нее посох! И то упустили…

Афросий непонимающе вытаращил глаза: «велено»? Он-то думал, что организатором поисков является Шкода. А тут оказывается есть какой-то еще руководитель… И у него, небось, есть свой интерес…

— Что происходит вообще? — хрипло спросил Антон.

— А вы там не тявкайте! — прикрикнула на него старуха, и продолжила: — Значит, так, Ванюша. Последний шанс тебе даю, тебе и твоей компании… Девчонка путь держит в Аркаим. Посох у нее заберете до того, как она ступит в город.

— Да какой Аркаим! — выдохнул Афросий. — Там же одни развалины… И вообще: где Красноярск, а где Аркаим? Она, что пару тысяч кэмэ пешочком пройдет?!

Но Шкода на него так глянул, что Афросий смолк в растерянности.

— Да нет у нее посоха никакого, мешок с собой малень… — начал было Шкода, но договорить не успел, его тут же перекосило от боли: он повалился спиной на траву и, выгнув дугой спину, схватился за горло, пытаясь стряхнуть невидимые руки, сомкнувшиеся на нем.

— Знай свое место, — шуршал голос. — Твое дело: прихлопнуть девчонку и ее подружку, если понадобится, а не думать и вопросы задавать, понял ли?

Шкода хрипел, катался по траве, судорожно пытаясь разомкнуть невидимую удавку:

— Пустииии…

Афросий и Ключник ошалело таращились на него. Он внезапно обмяк, тяжело дыша, расслабился.

Голос продолжил уже спокойнее:

— У нее посох, чувствую я его. Когда схватите, проверьте все вещи…

И вот еще что. Девка больно прыткая оказалась. Видать, не так проста, как кажется с первого взгляда. И помощнички у нее объявились. Так что, придется вам еще немного подсобить.

И с этими словами из зеркальца вырвался черный, словно угольная крошка, дымок. Завис над их головами. А когда рассеялся, в воздухе осталось висеть несколько предметов: жутковатый, изогнутый дугой, черный меч с украшенной темными опалами рукояткой, извивающийся змеей красно-бурый кнут и небольшой амулет на толстом кожаном шнуре, темный, с выжженными на нем изящными знаками.

Шкода протянул руку к мечу и тот скользнул к нему. Хлыст схватил Афросий:

— Вот это знатная вещь! — восхитился он, рассекая воздух. Хлыст при этом издавал жутковатый рык, словно оживая в руках медведеподобного здоровяка.

Антон протянул руку к амулету. Тот оказался холодным и тяжелым, несмотря на свои небольшие размеры. Он хотел отправить его в карман, но продолговатый камень выскользнул из рук, обвил шею и увесисто повис на ней. Грудную клетку сдавило — Антону на миг стало тяжело дышать.

— Это вам на случай следующей стычки, — раздался голос, — они сами знают, что делать. А чтоб Катьку эту найти, даю метку заветную, — из зеркальца вырвался с шипением, словно шаровая молния, зеленовато-синий огонек:

— Сейчас следуйте за меткой, она вас приведет к ночи до девчонки. Действуйте осторожно, чтобы подружка ее не заметила чего.

С этими словами зеркальце упало в траву и погасло.

Над поляной повисло тяжелое молчание. Все трое были ошеломлены случившимся. Шкода еще хрипел и тер свое горло, ощупывал рану на груди, она совпадала по размеру и форме с зеркальцем. Афросий и Антон переглядывались.

— Ты ничего не хочешь нам рассказать? — скорее потребовал, чем попросил Антон. Шкода оторвал от края рубашки длинный кусок и перебинтовывал им руку.

— Лично я, пока все не узнаю, не тронусь с места, так и знай, — Афросий тоже хотел знать, что происходит.

Шкода поднялся:

— Ну и сдохнешь тут, в болотах.

Афросий хотел было уже броситься на него, но на здоровых ручищах повис Ключник:

— Погоди! — он едва утихомирил громилу: тот рычал, вырывался и все норовил запустить в Шкоду хоть палкой. В итоге он с силой пнул землю, выбросив в сторону обидчика кусок черной земли с травой.

Шкоде пришлось рассказать.

— То есть, — решил уточнить Афросий, — мы здесь оказались, чтобы добыть посох этой старухе?

Он гоготнул, и, хлопнув в ладоши, резко поднялся:

— Ха, а оно мне надо, лезть черти — куда, чтобы вся добыча досталась сумасшедшей старухе? Я под этим не подписывался, и я иду домой!..

Как только он сделал шаг в сторону, откуда они пришли, зеленовато-синий огонь оживился, полыхнул синим пламенем, и перед Афросием с товарищами с угрожающим гулом возникла стена иссиня-темного пламени. Он сделал шаг в сторону, чтобы ее обойти, но не тут-то было: как бы он не поворачивался, стена оказывалась строго перед ним, не пропуская его назад. Шкода равнодушно смотрел на его старания:

— Нет у нас дороги назад, — отрезал он, наконец. — Сдается мне, попали мы сюда с помощью старухи Ирмины, и выбраться отсюда сможем тоже только с ее помощью. И залогом ее сговорчивости станет Посох, раз уж он ей так нужен.

Он направился в сторону леса, подальше от стены и парней. Мерцающий лучик, висевший над поляной, качнулся, легко его догнал и пристроился перед ним, услужливо показывая дорогу.

От побоев, Ирмининых ран и усталости Шкоду покачивало. Но он, не оглядываясь, шел вслед за мерцающим лучиком. Черный меч тяжело касался земли, оставляя за собой опаленную дотла дорожку. Афросий двинулся за ним следом, чертыхаясь.

— Я вас сейчас догоню! — крикнул Антон и все-таки доделал начатое — дошел до того места, откуда исчезла Катя с неизвестной ему подругой. Он присел на траву как недавно это делали те два других парня, провел рукой по начерченному рисунку. Внутри равностороннего треугольника лежал небольшой обрывок плетеной тесемки бирюзового цвета. Антон поднял его и аккуратно положил в карман брюк, вздохнул и отправился за товарищами.

 

Глава 17

ДРЕВНИЙ ГРАД

Они шли по едва мелькавшей между кустов можжевельника тропе, довольно бодро.

Катя думала о приснившемся разговоре: больно он походил на реальность. Только почему мама так странно одета. И это обращение «государыня»… Но про грифона нетронутого и оборотня ведь все совпадало! И маму ее, будто, услышала.

Ярушка молчала, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Кать, — тихо позвала она, наконец.

— Чего? — голос получился сердитым, Катя винила подругу в том, что та не вовремя разбудила и не дала разузнать подробности странного, но, кажется, такого важного видения.

— Ты тише ступай…

— С чего бы вдруг?

— Медвежьей тропой идем…

— ЧТО? — Катя похолодела. Хоть и городской человек, но все ж в Сибири выросший, не раз слышала, как охотников или туристов медведь «порвал», — ты с чего так решила?!

— А вот, смотри, — и она показала Кате под ноги: в сырой, не просохшей глине отчетливо отпечатался след: словно кто прошел в надетых на ноги сковородках. От почти круглой сердцевины следа расходились пять остроконечных лучей. Медвежья лапа.

А Ярослава уже показывала Кате другие приметы: широкие, каждая в полтора — два сантиметра царапины на коре, начинались почти в трех метрах от земли, располосовывая стройные деревца.

— Это что?

— Задиры. На пихте ставит, она мягкая.

— А чего ж высоко-то так? — голос у Кати дрогнул.

— Чего ж высоко, нормально. Он же на задние лапы встает и царапает. Взрослый, видать, — Ярушка с сомнением пригляделась к окружавшим их деревцам: — И подлесок выломан, и тропа широкая, значит, частенько здесь хаживает косолапый. И нынче был, недавно прошел, чуешь, запах еще остался?

Катя принюхалась. И то верно: тайга в этом месте пахла по-особенному.

— Хлевом пахнет, только будто диким. Это и есть медвежий запах. Не гоже с ним на его тропе встречаться.

— А что делать?

Ярушка пожала плечами:

— Смотри в оба. Увидишь — не беги. Там посмотрим…

Легко сказать — смотри в оба. Катя после таких слов, идя по плотно вытоптанной тропе, теперь только и могла, что выискивать новые приметы. Вот еще задиры на пихте, поменьше. И рядом на земле следы размером с Катину ногу:

— Это кто, тоже медведь? — ткнула в него пальцем.

Ярушка покачала головой:

— Не, медвежонок. Махонький. Еще и годика, небось, нету…

Катя втянула шею и округлила глаза.

Очень захотелось в туалет.

Внутри все дрожало мелкой дрожью, руки похолодели, по спине бежал тонкий противный холодок. И тут Ярушка схватила ее за руку мертвой хваткой, прошептала:

— Стой!

Катя посмотрела туда, куда указывала взглядом подруга: впереди них, метрах в сорока — пятидесяти, неуклюже косолапя шел большой медведь, а за ним, весело притопывал медвежонок.

Услышав девочек, зверь резко остановился, отчего дитеныш ткнулся ей в бок. Медведь медленно обернулся через плечо.

Катя увидела подвижный черный нос, темные глаза на острой морде. Сердце перестало биться, замерев в грудной клетке, горло тоскливо сжалось.

Медведица развернулась к ним.

Медвежонок, забыв об осторожности, любопытно повел носом и сделал несколько шагов в их сторону.

— У-у, — отчетливо рыкнула на него мать. Тот встал, обиженно поджал черные мягкие губы, облизнул гладкий нос. Но послушно вернулся к матери, встал за ее спиной, вытянув шею.

Медведица уставилась на Катю и Ярушку.

— Может, тень набросить? Как в Тавде? — одними губами прошептала Катя, едва дыша.

— Поздно, увидела она нас.

— А что делать?

Ярушка чуть наклонила голову вперед, уставилась, не моргая, на зверя, прошептала:

— Я — не твоя добыча. Меня мать хранит, меня род хранит, а с тобой мы — сестры.

Медведица фыркнула, повела могучими плечами, отряхнулась.

— Я — не твоя добыча. Меня мать хранит, меня род хранит, а с тобой мы — сестры, — повторила Ярушка чуть громче. И потом еще один раз, третий.

Медведица медленно развернулась и пошла прочь, подталкивая носом оборачивающегося медвежонка.

Когда они скрылись за очередным поворотом тропы, перемахнув через поваленные сгнившие стволы.

Катя и Ярослава все еще стояли, боясь пошевелиться:

— Она вернется? — прошептала, наконец, Катя.

Ярушка только головой качнула, медленно, отрывисто:

— Повезло…

— Повезло. Может, пусть подальше отойдет?

Ярушка, наконец, отвела взгляд от поваленных сосен, за которыми только что скрылись хозяева тайги:

— Ты с ума, что ль сошла? А если еще один придет, да не такой сговорчивый?! Пошли скорее, нам до сумерек ночлег себе найти надо.

И они торопливо двинулись вперед.

* * *

— Как нас вообще сюда занесло? — Катя нервно оглянулась.

Ярушка насупилась в ответ:

— А леший знает! Одно могу сказать, занесло нас гораздо севернее. Уж не знаю, почему — ко мне эти места не привязаны. Может, ты с ним соединена…

Катя пожала плечами? С какими местами она может быть связана? Нигде, кроме Красноярска и не была.

Медвежья тропа еще раз вильнула влево и вывела их подножию отвесных скал.

— Это что такое может быть? — Ярослава дотрагивалась до массивных, в два человеческих роста, плотно подогнанных друг к другу, гранитных плит.

А Катя уже начинала понимать, что происходит. Вернее, нет. Она, начала догадываться, хоть и ни капли не понимала, как такое возможно.

Она узнавала это величественное нагромождение камней. Этот лес.

Она порывисто вздохнула.

— Ты чего? — Ярушка дотронулась до ее плеча.

— Яруш, я знаю это место. Это Красноярские столбы, природный заповедник. Только, — она подняла голову, цепляясь взглядом за ровные ряды гигантских кирпичей, неровные ряды полуразрушенных стрелен, — только в мое время он них почти ничего не осталось. Считается, что Столбы природой сделаны.

Прошедшей осенью они с классом ходили на экскурсию в национальный парк «Красноярские столбы». Помнится, дошли они до столба со смешным названием «Дед», парни из класса забрались на него повыше, а Катя прошла вдоль его основания. Вот тогда-то она и увидела эти странные камни: прямоугольной формы, больше нее в высоту, плотно примыкавшие друг к другу, камни, которые создала сама природа.

Так, во всяком случае, сказала их учительница истории.

Правда, она не объяснила, почему природа придала им такую правильную форму, хорошо их ошлифовала и сложила так аккуратно друг на друга, заботливо подобрав размеры…

— И отсюда до Аркаима добираться очень-очень далеко, — отметила Катя.

Ярослава тоже подняла глаза к вершине стены, с сомнением покачала головой:

— В какую сторону нам хоть идти?

Катя пожала плечами. Что-то ей подсказывало, что идти надо вправо.

Даже в свое время она в этой части заповедника не была, но внутреннее убеждение утверждало, что ей эти места знакомы.

— Откуда, интересно, — хмыкнула она. Но направилась вправо. Ярослава, опасливо поглядывая на нависшие камни, крутые уступы, на которых местами уже проросли березки, пошла следом.

Ярослава вздохнула задумчиво:

— Знаешь, это ведь древняя Александрия может быть.

— Александрия? Это ж в Греции город…

— Да здесь несколько Александрий старики вспоминают. Одна из них, может, это и есть вот эта самая крепость, — она любовно погладила шершавые стены. — Места там древние. В стародавние времена, сказывают, здесь царство огромное было, богатое. Храмы да города каменные. Я слыхала, что в наших краях, и севернее, и восточнее, во многих городах, овеянных ветром, когда-то жили Сварог, и сыновья, и внуки его. Я, правда, ничего такого не видывала. Но в книжках тайных в Аркаиме читала, да бабушку Могиню порасспрашивала.

— И что бабушка тебе говорила? — Катя заглянула в обвал: между крупной мегалитической кладкой, словно крем в слоеном торте, проложен слой черного гранита.

— Говорит, в стародавние времена пришла беда: солнце не вставало полгода, земля дрожала. По небу телеги огненные летали. Голод наступил. Люди тогда и ушли на юг. А города каменные забрала тайга, — она боязливо покосилась на серые плиты. — Иной раз охотники находят что-то эдакое. Да все больше помалкивают.

— Что встречают?

— Как «что»? — Ярослава удивленно посмотрела на Катю. — В местах, людьми позаброшенных, духи селятся. И никто не знает, кого ты там потревожишь, за каменными стенами. Нам бы к реке выйти, — неожиданно сменила она тему разговора.

— Зачем? — Катя подняла вверх голову. Стена в этом месте поднималась метров на пятнадцать-двадцать, камни в основании были примерно с половину человеческого роста, те, что повыше — около полуметра в диагонали. Пригнаны на столько плотно друг к другу, что представляли собой монолит.

— Дорога там хорошая, многолюдная, так что не пропадем. Надо искать ночлег, не на тропе же устраиваться. Отоспимся, ты сил наберешься, а наутро попробуем проложить новый переход, до Аркаима.

Катю не отпускало смутное ощущение, что она почти дома. Что стоит ей пройти несколько метров, и она окажется в безопасности. Эти камни манили ее.

— Давай еще немного пройдем вперед, может, там будет проход.

Ярослава пожала плечами: смысл спорить. Все равно не ясно, в какую сторону идти.

Они прошли еще некоторое время. Ярушка не смотрела по сторонам, глядя только себе под ноги. Катя же шла, не отрывая руку от стены. Ее тонкие взволнованные пальцы будто считывали древний, истершийся в веках текст, а перед глазами короткими яркими вспышками полыхали картины, когда эти руины были городом.

Мозг подсказывал смотреть внимательнее. И еще внимательнее.

Сердце радостно сжалось: рука нащупала разрыв в монолитной кладке.

Присмотревшись, Катя поняла, что перед ними тайный ход — чуть выше ее головы гигантские камни немного заходили один за другой, образовав подобие глубокой расщелины.

— Подожди! Я что-то нашла! — Катя сбросила на землю заплечный мешок. Встала на цыпочки, подтянулась. Ноги неуклюже уперлись в шершавую стену, не находя опоры.

Руки соскользнули, и Катя со всего размаха упала на землю.

— Подсоби! — бросила она Ярушке и полезла снова на стену.

Как заправский скалолаз, она зацепилась и ловко подтянулась к основанию расщелины. Ярослава подхватила ее за колени, удерживая:

— Ты чего там увидала?!

Катя не ответила: тихонько аукнула внутрь расщелины. По звуку она поняла, что та глубокая, и выходит куда-то еще. Она подтянулась еще сильнее, зацепилась носком за крошечный выступ и встала на выступ, показала Ярушке на дыру в камнях:

— Смотри, что это, как ты думаешь?

— Может, проход? — предположила Ярушка.

Катя посмотрела чуть выше: если подняться еще на один уровень выше, то можно попробовать пролезть внутрь.

— Как думаешь, пролезем?

Ярослава посмотрела на нее с ужасом:

— С ума рехнулась? Это ж стена. Застрянем!

Катя посмотрела на нее сверху вниз:

— Ты только не смейся. Но я уверена, что этот ход ведет внутрь, за стену. И там можно найти ночлег.

— Смеяться не буду, но и не пойду, — и добавила, внушительно посмотрев на подругу, — и тебя не пущу!

Стоять на узком уступе было почти невозможно, дышалось тяжело. Таежная мошка, окончательно озверев, лезла в уши, нос. Говорить приходилось, чуть открывая рот — кусачий народ пытался и туда залететь.

— Ярослава, мы в сотнях метров от дороги, от реки. Сейчас уже ночь скоро. Если не попробуем, нам придется оставаться здесь, на тропе. На радость медведям и волкам.

— Почему я тебе должна верить, интересно!

— А потому что это твоя была инициатива — идти без спроса в Аркаим!

Щеки Ярославы залились красными пятнами:

— Я ж для тебя старалась!

Катя кивнула, отгоняя очередную порцию гнуса:

— Исключительно ради меня ты свою спину под батоги решила подставить… По доброте душевной! — Ярослава при этих словах закусила губу. — Расскажешь об этом на привале. Поднимайся сюда!

И Катя, зацепившись пальцами за острые камни, чуть наклонилась вперед, к Ярославе. Та, тяжело вздохнув, нацепила на себя Катин заплечный мешок, схватилась за руку, и уже через несколько мгновений они обе стояли, прижавшись спинами к холодному камню, на узком уступе, пробираясь внутрь расщелины.

— Не правильно встали, надо было, чтоб я первой шла, — проворчала Катя. Ярослава только поморщилась, и без дальнейших споров, прорвав липкую паутину, боком зашла внутрь. Катя последовала за ней.

* * *

Вначале проход был настолько узкий, что идти приходилось боком. Девочки шли на некотором расстоянии друг от друга — так, чтобы можно было дотянуться друг до друга и помочь, если подруга застрянет.

Но лаз вдруг стал шире — теперь по нему можно было идти рядом. Шли, все время чуть в гору, то и дело наступая на скользкие ступени. Ярушка снова соорудила голубой светозар, и теперь им было видно куда идти.

Вдруг у Кати все внутри похолодело.

— Стой! — крикнула она чуть громче, чем следовало в таком тесном пространстве, звук раскатился далеко вперед. Ярослава замерла. — Здесь ловушка!

— Какая ловушка?

— Обыкновенная — наступишь на камень, а в тебя стрела, — и, словно в доказательство ее слов, камень, на который успела наступить Ярушка, отошел в сторону, и в нескольких сантиметрах над головой подруги, звонко ударившись наконечником о стену, просвистела стрела.

— А! — только и успела крикнуть Ярослава.

Ловушка была рассчитана на взрослого человека, не на подростка, поэтому не задела девочку:

— Откуда ты знала?

Катя пожала плечами, мысленно благодаря свой внутренний голос или убежденность или еще что, что подсказало ей об опасности:

— Понятия не имею. Читала, может, о древних крепостях — в них часто такие ловушки использовались: или стрела прилетит, или меч выпадет, или в подземелье провалишься.

Ярушка застыла.

— Хоть назад возвращайся.

— Пойдем, — Катя пошла первой.

Она старалась идти как можно ближе к стене, ступая только на угловые, самые неудобные камни. Ярослава сопела следом.

Спустя еще минут двадцать девочки оказались во внутреннем дворе. Оказалось, что внешняя стена непосредственно примыкает к скале, в которой и был выдолблен город. Хотя, возможно, скала была искусственной — уж больно правильной формы были ее склоны.

По крайней мере, так это выглядело сейчас.

Расстояние между стеной и скалой — не больше полутора метров. Возможно, это тоже была своего рода ловушка. В средневековье захватчики, окажись они в таком зазоре, становились легкой мишенью для защитников.

Вот и девочки, почувствовали себя неуютно в этом каменном мешке.

— Может, метку здесь какую поставим, чтоб обратный путь найти? — тихонько предложила Ярослава. И Катя подняла с земли острый обломок и процарапала здоровую букву «К» на камне.

Они обошли скалу. В метрах пятидесяти от выхода из тайного лаза обнаружили еще один проход, который крутой лестницей вел во внутренние помещения города.

Девочки переглянулись:

— Идем дальше? — и, не сговариваясь, шагнули на первую, темную от времени, мягкую ото мха ступень.

Коридор, выточенный в скале, спиралью поднимался вверх, часто пугая темными провалами боковых ходов и лестниц: одни шли вниз, спускаясь узкой лентой глубоко под землю, другие поднимались круто вверх.

— Надо забраться повыше — там и суше и теплее, — подсказала Ярушка.

Катя по-прежнему шла впереди, уверенно сворачивая с одного прохода в другой, словно ей здесь все было знакомо. Сердце то и дело сжималось в предчувствии чего-то особенного, волшебного. Будто за очередным поворотом она кого-то родного встретит.

Но им никто не попадался. Только звуки собственных шагов и сбивчивое дыхание разносились по пустынному городу.

Они оказались в одном из верхних помещений. Большой зал, снабженный ровными рядами низких полукруглых печей с несколькими отверстиями в каждой. Рядом еще можно было найти какое-то количество простой незамысловатой глиняной и деревянной посуды, хотя основное ее количество было разбито. Над каждым очагом была выдолблена в потолке узкая щель, очевидно, служившая вытяжкой.

— Ой, да тут печи! И погреться, и поужинать получится! — обрадовалась Ярушка. — Правда, еды мы с тобой не захватили. Но травок попьем, все дело, верно?

И она принялась растапливать печь.

Катя же обошла все помещение.

От укуса таежной мошки полыхало огнем ухо, а руки покрылись плотными красноватыми шишками — волдырями. Катя послюнявила палец, чтобы хоть как-то унять ноющую боль. Ее не отпускало ощущение, что она здесь когда-то была.

Будто вспомнить что-то не может.

Что-то важное.

Ей все казалось, что она прежде видела эти стены, в ее памяти она всплывали украшенными цветами, еловыми ветками. И еще, за дальней стеной, было хранилище припасов — огромные горшки и кувшины с пшеницей, гречкой, ячменем, мукой.

А еще дальше должен быть городской колодец.

Она заглянула в одно из углублений в стене — и ей предстало узкое многоступенчатое помещение, целиком уставленное гигантскими амфорами, с крышками, запечатанными мягкой глиной.

Наугад вскрыв ближайший кувшин, Катя увидела в ней чечевицу. В соседней — рис. На вид — вполне хороший, без следов порчи.

— Ага, вот и значки снаружи — содержимое подписано. Катя подняла подол рубахи, и в него как в передник насыпала немного крупы.

Пройдя по узкой лестнице в угловое помещение, она увидела, как и ожидала, колодец. Она умудрилась набрать в кувшин воды, хотя было не очень удобно поднимать ведро, удерживая крупу в подоле. Идти со своим богатством было и того хуже, но она представляла Ярушкин восторг, и предвкушение маленькой победы придавало ей ловкости.

Она не ошиблась.

— Смотри, что у меня есть?! — и она гордо поставила кувшин на пол, и показала Ярушке крупу.

Ярослава ахнула, прикрыв рот ладонью:

— Ты где это взяла?

— Пойдем, покажу, а то ж не поверишь!

Быстро сварив себе замечательную кашу, в которую девчонки побросали еще Ярушкину зелень — среди нее оказалась мята и базилик, они плотно поужинали.

— И чего я раньше эту травку не догадалась в кашу бросить? Вкусно же! — и Катя плотно покраснела — побед сегодня было предостаточно. — А я готовить не умею, — Ярушка не очень печально вздохнула, — В Аркаиме сдавала испытания по домоводству — надо было перемолоть крупу в муку да так, чтобы мыши не проснулись. Так я вначале ухват уронила, потом потеряла ступку.

— И что, не сдала?

— Почему не сдала? Сдала, мыши не выскочили из норок, поэтому экзамен засчитали.

— Класс, повезло!

— Да, прям, — Ярослава громко хохотнула, — мыши еще от грохота первого упавшего ухвата попадали в обморок и остальное уже не слышали.

Сытые и довольные, они улеглись у очага, укрылись кафтанами, и, еще долго болтали, про леших и водяных, про домовых. Ярослава соорудила два светозара, которые уютно освещали их временное пристанище.

— А что, все они, действительно, есть? — удивлялась Катя про домовых и леших.

— А то! Скоро сама увидишь! — она понизила голос. — Мы с тобой как раз попадем на Игрища ежегодные.

— А что за Игрища? — Катя приподнялась на локте, втихоря снова послюнявив распухшую руку.

Ярослава треснула себя по лбу:

— И то верно, я ж тебе не сказывала! — она повернулась к Кате. — Каждый год у нас соревнования проходят меж учениками. Из разных стран и городов. Вот нынче у нас, в Аркаиме. В эти дни там ярмарка мастеров будет, и вот еще и состязания. Нарооооду будет, — она мечтательно уложила голову на руки.

— Да что за соревнования-то?

— Так увидишь! Завтра и увидишь, — она понизила голос и погрустнела, — я ж и просила бабушку с матушкой отпустить меня, да только ни в какую не соглашались. Глупостями это все называют, — она вздохнула, горячо добавила: — а это вовсе не глупости. Меня и в команду хотели взять.

— Здорово было бы…

Ярушка сморщила нос:

— Не то слово. Участников же специально Стар готовит. Специальное волхование с ними изучает… Боевое.

— Яруш, а расскажи, как вы учитесь вообще? Все вместе одно и то же мастерство осваиваете? — Катя подперла голову.

— Есть и такие. Но чаще у каждого своя специализация. Есть общие уроки, есть специальные, а есть и индивидуальные, но это в старших классах. Кто-то учится домашнему чародейству, кто-то изучает лес, звериные языки, травы и врачевания, это, значит, лешие будущие…

— А ты кто? Ведунья?

— Нет, такой специализации нет. Ведовство — это общая дисциплина. Я — яга. Я занимаюсь связями между мирами, наговорами, врачеванием, навеиванием погоды и…

— То есть как «яга»? — Катя подняла голову с импровизированной подушки. — Как баба-яга, что ли?

Ярослава обиделась:

— Чего сразу «баба»? Я ж еще не старая… Еще скажи «костяная нога»…

— Так ты, что, — не дала ей договорить Катя, — яга Ярушка?

— Ну да…

Катя с хохотом рухнула опять на «подушку». Ярослава вначале, хотела запустить в нее чем-нибудь тяжелым, но попался только сапог. Она его со всей силы запустила в хохочущую подругу, и попала ей по выпуклости на нижней части спины. Катя подпрыгнула и захохотала еще громче, зачем-то прикрыв рот ладонью, от чего вместо хохота раздавалось вполне конкретное хрюканье.

Ярослава не выдержала и расхохоталась тоже. В самом деле, как она раньше не заметила «яга Ярушка»… Как бы не прицепилось…

* * *

Из тайги, недалеко от того места, где несколько часов назад прошли две девочки, вспыхнуло сине-зеленое пламя, разливаясь на многие километры вокруг. Через темный уже лес, по еле освещаемой зеленовато-синим огоньком тропе шли трое. Они достигли стены, огонек повернул налево, достиг большого проема — ворот древнего города, и юркнул внутрь. Три тени последовали за ним.

 

Глава 18

ЗНАКОМСТВО

Кате не спалось. Ее беспокоили непонятные голоса, прозрачные тени, мелькавшие по стенам. Они пролетали по потолку и стенам, принимая причудливые формы зверей, птиц.

Вот промчался тонконогий олень — за ним гнался охотник на быстрой лошади, вот будто бы медведь вылез из берлоги и косолапо двинулся к колодцу, пролетел филин. Катя тревожно ворочалась, разглядывая сменявшиеся один за другим сны, словно смотрела черно-белое кино.

В лунных всполохах появились двое мужчин. Один, судя по походке, был довольно стар, он опирался на длинный посох, часто останавливался. Его спутник придерживал его за локоть, помогая передвигаться. Они появились из воздуха, со стороны недавно обнаруженного Катей колодца и оживленно беседовали. Голоса их, приглушенные, словно пробирающиеся через плотно закрытые двери, разносились по пустынному помещению невнятным шелестом.

Катя распахнула глаза.

И через мгновение к ним присоединился еще один мужчина: молодой и стремительный, с военной выправкой. Три тени проследовали мимо Кати к выходу из зала с очагами. Катя последовала за ними, но замерла на пороге: коридоры древнего города пугали темнотой.

— Эй, иди сюда, — позвала она один из задремавших и светивших теперь бледно синим цветом светозаров. Тот встрепенулся. По неровной поверхности пробежали белые искры, словно он стряхивал с себя остатки сна или верещал что-то вроде «я не сплю!», потом метнулся к Кате и любопытно заглянул через ее плечо. — Посвети мне.

Голубоватые искры пробежали волной по поверхности, светозар забрался выше, удобно устроившись над ее макушкой.

Катя сделала шаг в сторону удаляющихся голосов.

Мужчины шли тем же путем, что недавно они с Ярушкой, только в одном из коридоров, по которому девочки прошли прямо, резко повернули в боковые комнаты и пошли длинными галереями, ведущими к вершине скалы. Когда они дошли до одной из внутренних зал, старик присел в нишу отдохнуть. Молодые мужчины тоже остановились.

Тогда Катя смогла услышать часть их разговора. Она остановилась чуть поодаль, вжавшись в неглубокую нишу. Светозар торопливо прильнул к ее уху и тоже замер.

— Вижу, не смогу переубедить тебя, сын мой Словен. Решил ты покинуть землю предков своих, благословенную Отцами нашими, забираешь с собой дружину многолюдную, — тихо и печально говорил старик, — а что мне оставишь делать?

— Отец, — это заговорил тот, с военной выправкой, — земля не прокормит всех. Трижды царица Мара весной оставалась в землях наших, вея мороз и стужу на поля наши. Урожаи скудны. Запасы истощаются. Зверь уходит дальше. Еще год — два и начнется голод, а за ним — смута. Уведу своих людей с женами и детьми… Пойдем искать новые земли. Найдем пристанище — пришлю весточку, поможем зерном и хлебом, — голос мужчины был тихим, но решительным.

Видно, он, и вправду, все решил, спорить бесполезно.

Старик вздохнул:

— Вон, твоему примеру и брат твой Рус желает последовать, — с болью в голосе продолжил он.

— И то славно, брат, пойдем вместе, легче будет.

— Легче, — печально отозвался старик и откашлялся.

— Отец, — в разговор вступил третий мужчина, Рус, хранивший до этого молчание, — с тобой останется Скиф. Землям полуночным нужен царь, а тебе — наследник.

Старик встал, и голоса стали настолько тихими, что Катя уже не слышала продолжение разговора.

Кто это был? Кате осталась в догадках. Но одно точно — места эти древнее, чем о них пишется в книгах и учебниках.

* * *

Огонек провел следовавших за ним под темнеющие своды древнего города.

— Все, я больше не сделаю и шагу. Все равно ни черта не видно, — пробасил Афросий, и рухнул тут же на пыльный пол. — Если она здесь, в темноте мы ее все равно не найдем, а до утра она никуда не денется.

— Согласен, — послышался голос Ключника, в полумраке прошелестела его шаги, он с облегчением опустился в дальнем углу на каменные плиты, вытянул ноги.

Огонек двигался вперед — назад в ожидании людей, потом повис над их головами и немного померк.

— И ведьминому огню требуется отдых, — отозвался Шкода, увидев, что огонек не настаивает, и облегченно вздохнув, тоже опустился на пол.

Припасов у них с собой не было. Пока шли по лесу, успели поесть незрелую еще, белесую ягоду, да расколупать несколько шишек, от чего голод подступил с утроенной силой. Все плотнее укутались в одежду, и постарались скорее заснуть, мечтая лишь о том, чтобы скорее закончить эти скитания и оказаться дома.

Антон вначале тоже задремал, но он привык к городскому шуму, и лесная тишина, шорохи, отдаленные крики зверей и ночных птиц его сильно раздражали.

Промучившись около часа, он понял, что уже не сможет заснуть, и сел.

Рядом похрапывал Афросий, этому все ни по чем, может спать даже стоя, Шкода тоже спал, но ему сегодня больше всех досталось, вообще не известно, как ему удалось дойти сюда. Руки замерзли. Засунув их глубже в карманы, он нащупал обрывок тесьмы, который подобрал несколько часов назад.

Мысли снова вернулись к той сероглазой беглянке.

Перед глазами встал ее образ: удивленный и чуть потерянный взгляд, выбившаяся из косички прядь светлых волос. Нежная, ранимая и беззащитная. Таких хочется опекать.

Антон встал. Бока болели, шея затекла. Теперь он точно не заснет. Он решил прогуляться, в конце концов, интересно, что это за замок или город. Зеленовато-синий огонек никак на него не отреагировал. Но это и хорошо — зачем ему лишние соглядатаи… Тем более у него в кармане лежал фонарик.

Антон пошел вглубь помещения.

Миновав его, вышел на круглую словно блюдце площадь между крепостной стеной и уходившей уступами в ночное небо стены.

Отсюда он хорошо видел городские ворота, вернее, то, что от них осталось — широкий проем, многочисленные выступы, за которые, вероятно, крепились когда-то ворота. Камни огромные, некоторые в человеческий рост, идеально друг к другу подогнаны.

На площадь смотрели темные провалы узких стрельчатых окон, и ни единого прохода внутрь.

Скучно.

Антон зевнул.

Луч фонарика скользнул и выхватил из темноты какое-то углубление. Подойдя ближе, Антон обнаружил проход — узкий, заваленный камнями, сухими ветками, заросший паутиной, тоннель. Проход шел довольно круто вверх, под углом примерно в тридцать градусов к поверхности площади, и упирался в тяжелую каменную дверь. Вернее, это было больше похоже на тупик, если бы не затейливая ручка — кольцо с медвежьей лапой в основании.

— Ого! — только и воскликнул он.

Он уперся ногами в пол, с силой толкнул ее на себя. Безрезультатно. Еще раз, уже сильнее. Снова молчание.

Он посветил фонариком: кольцо висело в медвежьих когтях словно драгоценный трофей. Антон надавил на центр лапы. Хрустнул механизм, гулко разнеся по коридору скрип каменных шестеренок. Дверь дернулась внутрь, освободив узкое пространство по бокам, через которое можно было только протиснуться.

На Антона пахнуло спертым воздухом давно не проветриваемого помещения.

Он постоял, прислушиваясь. Мелькнула шальная мысль — а что, если он встретит здесь эту сероглазую девчонку? Ведь они тоже где-то рядом… Любопытство и едва уловимое желание снова ее увидеть толкнуло его идти вперед.

— Ну, на полпути мы не сворачиваем, — Антон включил фонарик на максимальную мощность и сделал шаг вглубь помещения.

Толстый слой пыли, лежащий повсюду, заглушал шаги, поэтому Антон двигался в полной тишине, словно плыл под водой. Узкий пучок света освещал перед ним небольшой кружок пространства, однако, благодаря ему можно было составить более или менее полное преставление о том, где он находился.

Направленная вверх галерея из семи или восьми небольших помещений с симметричными ответвлениями влево и вправо. Одинаковые стены из одинаковых монолитов метр или полтора по диагонали, без украшений, приспособлений или их следов для освещения. По потолку на равном расстоянии друг от друга Антон обнаружил небольшие углубления правильной ромбообразной формы. Для чего они были предназначены, определить сейчас было сложно — никаких следов, подсказок больше он не нашел.

Галерея вывела его к винтовой лестнице. Здесь уже он заметил следы цветной штукатурки — вероятно, эта часть здания уже была окрашена. Кроме того, примерно в метре от ступенек еще можно было обнаружить полосу растительного орнамента.

Узкая лестница сковывала движения, луч фонарика постоянно упирался в стену.

— Черт, идешь, словно в склепе каком-то, — пробормотал Антон и, стараясь вырваться из неуютного пространства, резко рванул вверх. Он пробежал несколько пролетов, и, выскочив из очередного крутого поворота… столкнулся лицом к лицу с Катей.

— А-а! — коротко пискнула она от неожиданности и замерла, еле дыша. Потом сделала шаг назад.

— Тише, тише! — Антон примирительно развел руки. — Я не причиню тебе зла.

Он помолчал, ожидая, что Катя что-нибудь ответит. Но та молчала. Удивительный шар голубого света мерцал над ее головой, то покрываясь красными трещинами, то бледнея.

— Я, наверно, тебя напугал сильно, не бойся. Я тебе друг, а не враг.

— С чего это? — Катя с вызовом подняла подбородок. — Еще вчера готов меня убить был, а сегодня в друзья набиваешься.

— Нет, — он мотнул головой, — ты все не правильно поняла. Я бы тебе никогда не причинил зла…

— Ну-ну, — Катя сделала еще один шаг назад и опасливо оглянулась, но так, чтоб не выпускать его из вида. — Как ты со своими дружками меня опять выследил?

— Катя, тебя ведь Катя зовут? — девочка промолчала. — Так вот, Катя, все гораздо сложнее. Моим друзьям нужен посох. Иван, ну, ты его помнишь: светловолосый, высокий такой, — Катя по-прежнему молчала, плотно сжав губы, — он у нас за главного. Так вот, его навела на твою квартиру одна бабка. Она заплатить обещала хорошо. Ей и нужен этот посох. Когда ты исчезла из своей квартиры, она отправила нас в лес рядом с деревней Федулки, где мы вас и встретили.

Катя хмыкнула — ну, точно, они сами не врубились, где они находятся. Деревня Федулки…

— Так ты считаешь, что вы в лесу близ какой-то там деревни?

— Ну, да…

— А вы не заметили, что здесь лето?

Антон слегка смутился:

— Нет, странно, конечно, но лично на меня большее впечатление произвело твое исчезновение из леса. Как у тебя получилось?

— Щас, — усмехнулась Катя, — я прям так тебе все и рассказала, — она подобралась вся, светящийся над ее головой шар окрасился бордово-красным. — Слушайте, отвалите от меня — нет и не было у меня никакого посоха!

Антон молчал.

— Знаешь, я примерно так и думал… Только это совсем плохо. Эта бабка, которая нас сюда отправила, готова тебя и твою подругу убить, если мы не найдем у вас посох… Афросий все сделает, он ни перед чем не остановится…

— Да что за бабка-то!?

— Не знаю, — Антон покачал головой, но был рад, что завязался разговор, пусть даже и в таком тоне. Он присел на каменный пол, устало прислонился к стене. Катя осталась стоять. — Я сам ее никогда не видел. Но тетка страшная. Она дала Ивану какое-то зеркальце — для связи, на сколько я понимаю. — Так оно его режет по живому каждый раз как эта бабка нами не довольна.

Он поморщился:

— Когда вы сбежали с поляны, зеркальце всю грудь ему располосовало.

— Ишь, ты, бедненький какой, зеркальцем поцарапался, — не преминула съязвить Катя. — Так эта бабка — она, что, тоже здесь?

— Нет, Шкода, Иван то есть, говорит, что ей эта параллель не доступна. Но мы ее слышали, а когда Афросий заартачился, она его чуть не задушила, только, ты не поверишь, невидимой силой какой-то…

Отчего же. Катя теперь могла поверить во многое. Что-то эта история с невидимой бабкой ей не нравилась.

— А как вы сюда попали?

— Кать, она нам огонек какой-то дала, он нас сюда привел. Но ночью мы вас не нашли. Поиски на завтра, на утро перенесли, — он помолчал. Потом поднял на Катю виноватое лицо. — Слушай, Кать, уходите отсюда пораньше, а? Я парней задержу с утра, постараюсь, по крайней мере, а вы уходите отсюда. Бабка сказала, вы в Аркаим идете…

«Ого, ей и это известно!» — подумала Катя.

— Вот и идите. Я, правда, хоть убей, не понимаю, как вы из Красноярска до Аркаима пехом столько кэмэ прошли за сутки, но то не мое дело, верно? И там не высовывайтесь. Может, она и отстанет от тебя? А?

Катя ничего не ответила.

— Посмотрим. Иди к своим.

— Кать, ты это… — Он мялся, пытаясь подобрать слова. — Прости, что ль…

Девочка посмотрела на него очень внимательно. Он выглядел искренним.

Надо отметить, раскаяние делало его симпатичнее. Хотя, конечно, он и так был ничего: волосы темные, почти черные, прическа, правда, немного лохматая, но это его не портило. Даже наоборот… Глаза такие светлые, оказывается. Вроде и серые, цвета стали, а голову повернет, и они уже небесно-голубые… Или это голубой светозар делает их такими необычными. Может, он, и вправду, не хотел ей зла. Вот сейчас пришел предупредить об опасности.

— Иди, говорю, — сказала она уже мягче. И пояснила: — Не хочу, чтобы ты знал, где наш ночлег.

Антон встал.

— Меня кстати, Антоном зовут, — уже развернувшись, чтобы уходить, пробормотал он. — Кать, а может мы еще увидимся?

— Это каким образом? Или вы преследовать нас и дальше будете?

— А куда я денусь? — он остановился и посмотрел на Катю. — Как я отсюда домой попаду?

— Ой, только не надо на жалость давить! Нечего было с кем попало дружбу водить…

Антон вздохнул, но спорить не стал. «В общем-то, — подумалось ему, — она права». А Катя продолжала.

— Если будут новости, дай знать — ухать как филин умеешь? — Антон кивнул. — Ну вот, запоминай: три уханья — перерыв на счет раз, два, три, — потом снова три уханья. И так три раза. Если буду рядом — приду. Если нет, — значит, вы отстали, и мне твои новости ни к чему. Понял?

Антон кивнул. Потом, уже не оглядываясь, понуро побрел назад.

Катя еще долго в тишине переходов слышала его удаляющиеся шаги, потом медленно пошла в сторону зала с очагами.

— Что ему все-таки было надо?

Мысли то и дело возвращались к разговору со странным парнем, Антоном. Когда она думала, что он за одно с теми двумя ненормальными, все казалось просто и понятно: бандит — он везде бандит. Но сейчас…

Если он ее обманул — притворился добрым и заботливым, то зачем? О том, что у нее нет посоха, она им говорила не раз, повторила только что, и повторила бы и без его признаний… Ей было на столько все не понятно, но, в то же время так… приятно. Приятно, что кто-то о ней думает.

Поэтому, она решила Ярославе о своей встрече ничего не говорить. Пока, по крайней мере.

Она вернулась к очагу, устроилась удобнее, и почти сразу уснула, спокойно, глубоко, без сновидений. Так крепко, что не увидела и не почувствовала, как к ней приблизились две мужские тени, те самые, что недавно вели беседу в тайных переходах древнего города. Один из них, тот, что моложе, присел на одно колено.

— Она? — спросил.

Тень провела рукой над Катиным лицом, оно озарилось мерцающим светом.

— Сомнений нет, — отозвался Рус. — Это его дочь…

И две могучие тени почтительно преклонили колени перед спящей крепким сном девочкой.

 

Глава 19

ВСТРЕЧА

Рано утром, когда еще не выпала роса на траву, место, где Катя и Ярослава, разорвав ткань темного морока, вывалились из перехода, осветилось бледно-синим светом: из образовавшегося провала на сухой ковер из прошлогодних иголок и листвы, шагнули двое. Один из них, высокий светловолосый парень, наклонился над остатками остывшего костерка, дотронулся до обугленных камней.

— Вчера здесь были, — задумчиво вгляделся в темноту.

Второй, приземистый темноволосый паренек, присел рядом с ним, тоже дотронулся до остывшего очага.

— Переход здесь обрывается. Дальше шли сами.

— А костер чего разожгли?

Светловолосый поднялся, заправил руки за пояс:

— А кто ж знает…

— Може, что не так пошло?

— Верней всего…

Высокий потянулся в темноту между сосен, притянул к себе прозрачные серые тени, что столпились у корней векового дерева:

— А ну-тка, сказывайте, чего видали? — обратился к ним.

Серой дымкой, сотканной из утренней сырости и неяркого еще света, колыхнулись тени, подвинулись, ширясь.

И вот перед двумя юношами стоят три полупрозрачных мужичка: шапки набок, короткие полушубки подпоясаны, сапоги потертые, исхоженные, а глаза острые, все подмечающие:

— Чавось не спится вам? — тот, что ближе откашлялся в кулак, деловито подтянул пояс.

— Ведаете, кто я? — тихо спросил светловолосый.

На что мужички, переглянувшись, кивнули:

— Знамо дело, ведаем. Ты — лесной хозяин, товарыш твой — речной. Ведаем и то, что коль позвали в час неурочный, значит, дело важное, нестерпимое.

— И то верно, — светловолосый кивнул, показал рукой на остывший костер, — давеча здесь двое стояли. Видали их?

Мужички медленно, с неохотой, кивнули:

— Видали. Девчонки две. Наследили много.

Светловолосый переглянулся с товарищем:

— Какой тропой пошли?

— Знамо дело, медвежьей…

— Хозяин таежный встретился?

— Так то и говорим — наследили ваши знакомицы: матушку-медведицу потревожили, с медвежонком.

— Мы за то дар оставим, богатый, — светловолосый искоса глянул на товарища, тот порылся в мешке, достал краюху хлеба, положил на поваленный ствол рядом.

Дымчатые мужички зашевелились, деловито приосанились:

— Добро, знакомицы ваши пошли к Старому граду, там в ходах его тайных и укрылись.

— Проведете?

Мужички переглянулись:

— Мы — хвоевики, до стен Града проведем, а там — не наше владение, человечье. Там уж сами… Коль сговорились, то идемте, что ль.

И перед молодыми ребятами узкой лентой растелился туман, уводя вглубь темной еще тайги.

И ребята, не сговариваясь, побежали вперед.

* * *

Катя проснулась резко, словно вынырнула из накрывшей ее волны.

Села.

Посмотрела напротив: Ярушка еще крепко спала.

Катя чувствовала дрожание камней, еле уловимую вибрацию. И низкий, утробный гул, исходивший от стен.

Хлопок, от которого уже и Ярослава подскочила:

— Это что это?!

Катя испуганно озиралась по сторонам:

— Понятия не имею, — но в голове мелькнула предположение, что это проделки ведьмы, о которой предупреждал Антон.

— Вроде снизу откуда-то было? Да? — Ярослава наклонилась, торопливо собирая разложенные на ночлег вещи. Катя тоже сунула в мешок кафтан, которым укрывалась ночью, прислушалась: справа, со стороны колодца, отчетливо слышны были неспешные шаги, тихое, неторопливое пение.

И через мгновение из дальнего угла мелькнул огонек светозара, яркий, солнечный, и в ту же секунду в темном проеме показалась стройная девичья фигурка: темно-русые волосы, заплетенные в многочисленные тонкие косички, были собраны в высокий воинственный хвост, узкие брюки заправлены в высокие, до колен, сапоги-чулки со слегка загнутыми вверх носами, короткая рубашка без украшений, подпоясанная широким поясом, на бедрах — еще один пояс, больше похожий на набедренную повязку, с карманами, сумками и мешочками, привязанными к нему. Там же были закреплены кожаные ножны, из которых виднелась костяная рукоять короткого, сантиметров сорока или пятидесяти, узкого меча.

И это было не единственное оружие незнакомки: на правом бедре, в одном из карманов юбки-фартука, красовался короткий охотничий нож, а за спиной болтался красный колчан со стрелами и лук.

В общем, вид у девушки был довольно воинственный, но вместе с тем, не угрожающий.

Девушка, заметив постоялиц зала с очагами, оторопела, мгновенно выхватила узкий меч из ножен, замерла.

Ярушка и Катя тоже застыли: одна с мешком в руках, вторая — наклонившись над очагом.

Ярослава распрямилась:

— Коли с миром пожаловала — проходи.

— А коли нет? Что сделаешь?

Ярослава загородила собой Катю так, что той пришлось чуть вытянуть шею, чтобы видеть незнакомку:

— Заморю.

И словно в доказательство серьезности своих слов, повернула ладони к незнакомки, выпустив из них темный, с красноватыми прожилками, дымок. Тот взвился к потолку, замер, будто приглядываясь к жертве, и медленно рассеялся.

Катя почувствовала горьковатый привкус во рту, сердце колотилось с утроенной силой, руки вспотели.

— Добро, — кивнула незнакомка, и, убрав в ножны узкий меч, двинулась в сторону девочек.

Приблизившись к ним, она протянула по-мужски руку ладонью вверх:

— Здравия вашему роду, — у нее был спокойный и уверенный голос, гулко разносившийся по пустынным коридорам заброшенного города.

Ярослава протянула руку ей в ответ:

— И тебе здравия. Я — Ярослава, из Тавды. Она — она кивнула в сторону Кати, — подруга моя из земель дальних, держим путь в Аркаим, к волхву Стару.

Девушка кивнула:

— Знаем такого. Меня Енисеей звать, тоже в Аркаим направляюсь.

И она собралась присесть было у очага, как со стороны темного коридора, из которого они с Ярославой вчера пришли, послышалось сопение и приглушенные мужские голоса.

— С вами еще что ль кто?

Девочки, округлив глаза, покачали головами:

— Одни мы…

Енисея опять вынула меч из ножен, встала чуть поодаль, чтобы вошедшие гости не сразу ее заметили. Они прислушались.

— Чего они так высоко забрались-то? Может, это не их следы?

— Да их, их, — отозвался второй голос.

При этих словах Енисея опустила свой меч, а Ярослава облегченно выдохнула.

В следующее мгновение в проеме показались два молодых парня: светловолосый и широкоплечий и его товарищ, оба подтянутые, собранные, за широкими плечами видны резные рукояти мечей, лук и стрелы.

Парни, столкнувшись с тремя парами удивленных глаз, крякнули, а темноволосый, шедший вторым, с силой врезался в спину светловолосому, протолкнув его внутрь помещения.

— Здравия вам, красавицы! — икнул он. — А мы вас разыскиваем!

Енисея, снова убрала меч в ножны, криво усмехнулась:

— Вот прямо таки разыскиваете…

— Во всяком случае Ярославу с ее подругой, разыскиваем, — светловолосый не спускал глаз с Енисеи. Та, чуть наклонив голову, в упор на него глянула.

— А чего это вы нас разыскиваете? — Ярушка насторожилась.

Катя, все еще стоявшая за ее спиной, чуть выдвинулась вперед, шепнула ей на ухо:

— Это кто вообще? Ты их знаешь?

Та вместо ответа чуть кивнула.

— Так чего вы нас разыскиваете?

И ребята рассказали о своей встрече в лесу, короткой схватке.

— Олеб сразу определил, по кольцу входа, что вы в Аркаим направились, — тот, что помладше, темненький, кивнул на светловолосого, — мы за вами, только в Аркаиме вас не нашли.

— Не пришли вы в Аркаим то есть.

— Ну, это нам и так ведомо, — ухмыльнулась Ярушка, и обернулась к Кате. — Знакомься, мои друзья Олеб и Истр. Олеб леший, Истр — водяной.

Катя с любопытством на них уставилась: обыкновенные ребята, джинсы да рубашку или свитер на них одеть — не отличить от ее сверстников. Леший-то и водяной иначе в сказках выглядят.

— А как так: леший и водяной? Вы разве не старые должны быть? И, — она задумалась, подбирая слова, — мохнатые и водянистые. И водяные же духи бесплотные и их нет…

— Это я не знаю, кого там у вас нет, — Истр поджал губы и скорчил смешную гримасу, — а у нас, как видишь, есть. Водяной — ремесло трудное, сложное и почитаемое. Вот как неурожай или засуха какая? Как думаешь, к кому крестьяне бегут? — он со значением поднял вверх указательный палец. — То-то же, к нам…

— Да, уж потерпите малек, годков семьдесят и станем, мохнатые и водянистые.

Енисея шумно прыснула в ладошку, глянула на Олеба:

— Мохнатые, — сквозь хохот повторила.

Истр насупился:

— «Водянистый» — это я, никак?

— Ну, коли я — мохнатый.

— Вы, ребят, не серчайте, — вступилась за нее Ярослава, — она из дальних-дальних стран к нам пожаловала… Оттого и говорит чудно, — а сама глянула на Катю остро, нахмурилась: — А ты тоже думай, что говоришь!

— Енисея, хорош уже, — окрикнул ее Олеб.

Ярослава напряглась:

— А вы, чай, знакомы?

— И то верно, знакомы, можно и так сказать, — белозубо улыбнулась Енисея.

При этих словах ребята смутились, Олеб так и вообще покраснел.

— Хорош. Отыграемся еще, — пробурчал Истр.

— Ну-ну, за тем и идете в Аркаим? — и она обернулась к Ярославе с Катей. — Други наши леший и водяной проигрались мне с подружками на прошлогодних Играх.

И звонко рассмеялась.

В коридоре, за спинами погрустневших Олеба и Истра, послышался шорох.

Все резко примолкли, прислушиваясь.

— Да что ж за шалман такой! — в сердцах прошептала Енисея, неслышно достала меч из ножен (в который раз за это утро) и отошла дальше к стене.

* * *

Блекло мерцая в темном проеме, в зал впорхнула сине-зеленая искра. Неяркая, как гнилушкин огонь в ночи, она любопытно замерла в метре от пола, не переставая издавать мерный шорох, похожий на треск.

— Это что? — прошептала Катя, уставившись на огонек. Не смотря на его крохотный и безобидный вид, от него веяло угрозой.

— Тш-ш-ш, — отозвался огонек и метнулся вверх, оставляя за собой длинный шлейф сине-зеленого фосфорицирующего дыма.

Катя видела, что и ребята, и Енисея напряжены до предела, но ни один из них не уверен в природе странного огонька.

В этот момент она увидела мелькнувшее в темноте коридора пламя. Сине-зеленое, бурлящее варево с неистовым воем хлынуло в зал с очагами.

— Истр! Уводи их! — в ту же секунду заорала Енисея.

Схватив за шиворот оторопевшую Катю, а следом за ней и Ярославу, она подтолкнула обоих в сторону дальней стены зала с очагами, откуда сама появилась всего несколько минут назад.

— Там выход? — крикнул Истр Енисее.

Та автоматически кивнула.

Катя внезапно поняла: она знает, о каком выходе идет речь. Из неведомых до этого момента глубин памяти перед глазами всплывала узкая винтовая лестница, уводящая круто вниз, в мутно освещаемую горящими факелами темноту, узкий коридор, похожий на пиратский лаз. И массивная каменная дверь.

Енисея выхватила меч из ножен и бросилась наперерез разрастающемуся пламени. Олеб встал рядом с ней.

Холодное клокочущее злобой варево, словно голодный хищник изготовилось накинуться на них, но внезапно будто ослепло, беспомощно замерев над ними.

Сине-зеленые языки облизывали пространство вокруг, растерянно шипели, упираясь в невидимую стену.

— Ты это видел? — прошептала одними губами Енисея, боясь спугнуть внезапно возникшее наваждение. Олеб в ответ покачал головой. Ядовито — зеленое пламя методично осматривало возникшее препятствие, напирало, выискивая брешь. От него исходил гул и потрескивание.

— Уходим? — голос Енисеи дрожал. Юноша легко дотронулся до ее руки, уводя в дальний угол зала и стараясь не поворачиваться спиной к истерично всхлипывающему потоку.

Они догнали ребят на лестнице: те уже спустились на несколько уровней вниз.

— Что это? — только и успела прошептать запыхавшаяся и напуганная Катя, сворачивая с основного, широкого коридора в узкий боковой проход и пропуская вперед ребят.

— Не знаю… Быстрее!

Катя кивнула, и бросилась вперед:

— Сюда! — крикнула она ребятам. Она свернула в сторону, нырнув в темноту.

Енисея, бежавшая следом, замерла на мгновение. Олеб, Истр и Ярослава оглянулись на нее, переспросили:

— Туда?

И Енисея медленно кивнула.

Катя легко бежала вниз по узкой винтовой лестнице.

Несмотря на кромешную тьму, она точно знала, где находится, через сколько поворотов окажется выход, и где провалилась ступенька.

Ребята осторожно спускались следом, сильно отставая.

— Сюда, скорее! — шептала Катя в темноту, уводя друзей от опасности.

Они выскочили на ровную площадку узкого как пиратский лаз прохода. Последней появилась Енисея, сдержанная, настороженно посматривающая на возбужденную Катю.

Мелькнул синий светозар — Ярушка рискнула и создала его.

Енисея, отодвинув в сторону ребят, подошла вплотную к Кате:

— Ты откуда про это место знаешь?

Катя растерялась:

— Не знаю.

— Как так «не знаю»? И ход тайный и лестница, людям неведомые. А ты по ним, как кошка бежишь, ни разу не споткнулась даже… Говори.

Катя закатила глаза к потолку, прошипела:

— Да сказала же: не знаю! Давайте убежим уже, а потом будем разбираться.

— И то верно, Енисея. Не время сейчас. Она и вчера тайный вход в город нашла, вела меня такой тропой, о которой лишь пауки да мыши летучие знают, сама воду нашла в колодце, хранилище с припасами.

— Нас слыхать там, наверху. Идти надо, — пробормотал Олеб тихо, Истр кивнул и оглянулся назад, в темноту винтовой лестницы, прислушался.

Енисея отступила от Кати на шаг:

— Куда дальше, сказывай!

Та с благодарностью глянула на Ярушку, показала вглубь коридора:

— Теперь прямо надо. Там дверь.

Ребята недоверчиво смотрели то на Катю, то оглядывались на Енисею.

— Что происходит-то? — прошипела Ярослава, но, не дождавшись ответа, пожала плечами и пошла по коридору дальше. Через несколько мгновений послышался ее приглушенный шепот: — Тут стена, куда дальше-то?

Енисея в упор уставилась на Катю, прищурилась будто экзаменатор:

— Ну, что молчишь? — она сложила руки на груди, кивнула в темноту. — Сказывай, куда дальше?

Олеб и Истр замерли рядом. Истр прошептал одними губами:

— Уходить надо. Мы здесь, как в мешке каменном, не выберемся, коли что…

— Выберемся, — Енисея остро глянула Кате в глаза, — вон она нас выведет. Али нет?

Катя прикрыла веки, медленно выдохнула, по крупицам выпуская из легких вместе с воздухом волнение и тревогу. Перед глазами встала каменная плита: вертикальная полоса орнамента, словно разделяющая на «до» и «после», ведь там, за этой дверью, она знала, — то, после чего ты не будешь прежним.

Еще бы вспомнить, что.

И как туда попасть.

 

Глава 20

КУПЕЛЬ

Отмахиваясь от пристального взгляда Енисеи и ребят, она сосредоточилась.

— Левая рука на знак Сварога, правая — на Ладин крест, — прошептала.

— Говори, — Енисея наклонилась к ней вплотную, нависнув, словно орлица. — Дальше!

— Осень плачет, летний дождь, как забудешь, так пройдешь, Лада — мать, отец — Сварог, не допустят в Храм врагов.

Катя распахнула глаза.

Енисея протянула к ней руки, ладонями прикоснувшись к синеватым в свете Ярушкиного светазара щекам, заглянула в глаза:

— Кто ты?

— Я — Катя, Катя Мирошкина, я говорила уже.

Енисея покачала головой:

— КТО ТЫ?

В этот же момент со стороны удалившейся по коридору Ярушки послышался скрежет двигающегося камня, а наверху — шорох и торопливые шаги.

— Быстрее! — Истр бросился по коридору, увлекая за собой замершую словно во сне Катю.

Ярослава уже проскользнула внутрь, за разомкнувшиеся каменные плиты. Секундой позже туда же забежали Олеб и Енисея. Последняя, дотронувшись до знаков на стене, позволила каменным плитам сомкнуться.

Ребята оказались отрезаны от преследователей, окруженные густой, как смола, темнотой.

— Мы где? Что вообще происходит, а? — Ярушка все еще шептала, правда, из-за возмущения и непонимания ее шепот стал все больше походить на шипение.

— И я тоже хотел бы знать, — кивнул Истр, у свете светозара волосы приобрели синий отлив, сделав его похожим на водяного. — И где мы, и что происходит. Енисея, сдается мне, ты что-то знаешь…

Та обернулась к Кате:

— КАК? Скажи мне? Откуда ты знаешь это место?!

Катя тревожно оглянулась на Ярославу:

— Ребята, я не скрываю ничего…

— ОТКУДА ты знаешь это место?!

— Да НЕ ЗНАЮ Я!!! НЕ ЗНААААЮ!

Ярослава подбежала к Кате, обняла за плечи:

— Ну, что ты к ней пристала, в самом деле? Знает — не знает, какая разница — то?

Енисея невесело ухмыльнулась:

— О, нет, как раз есть, — она широко развела руки, словно взывая к стенам это странного и немного пугающего своей кромешностью места. — Это тайное место. Не знает о нем никто из ныне живущих!

Олеб и Ярослава переглянулись, Истр уточнил:

— То есть как из ныне живущих?

— Город опустел тысячу лет назад, вот почему. Здесь места кругом непроходимые только зверье и бродит! А она, — она кивнула на Катю, — не только город знает, как свой дом родной, но и слова тайные, чтоб попасть сюда.

— Случайность, — отозвалась было Ярослава, но тут же сообразила, что сморозила глупость, и примолкла, поглаживая Катину руку. Катя в это время отрешенно наблюдала за бликами светозара на стене, до боли закусив губу.

— То, что город древний, это ясно. А что ЭТО за место такое? — Олеб обвел взглядом погруженное во мрак помещение.

Енисея сделала движение руками, словно хотела взлететь, и из ее ладоней выпорхнули два шара — светозара. Ярко полыхнув молочно-белым, они поднялись высоко, под самые своды, где расширились и замерли.

Ребята ахнули как один: перед их взором предстал огромный зал со стенами из черного гранита, по периметру которого красовались шестнадцать сводчатых арок, украшенных кристаллами из голубого хрусталя разных оттенков. В каждой арке, на невысоких постаментах стояли хрустальные макеты каких-то зданий и сооружений, выполненные настолько мастерски, что можно было сосчитать количество камней и бревен, ушедших на строительство. Строения были похожи, но чем-то отличались друг от друга: у одного, например, оказалась центральная башня в форме восьмиконечной звезды, а у другого в центре — огромный колодец, у одного стены снабжены бойницами, а в других — нет.

В глубине каждого из зданий бледно мерцал голубоватый свет.

— Вы понимаете, что это? — воскликнула Енисея указывая на загадочные строения. — Это древние Храмы! Это Чертоги Сварожичей, вы узнали? Их шестнадцать, все расположены на одном расстоянии от Стола отца Сварога!

Она подошла к ближайшему макету, со сверкающей восьмиконечной звездой в центре:

— Смотрите, ведь это — Сварожград, а этот, — она указала на строение в форме арки, — Аржанский Храм, в верховьях Енисея стоит. Вот эти два, — она подошла к двум макетам, изображающим простое нагромождение камней и дольменов, — с Куликова поля да Епифании. Знаю, есть еще такие у Остяков, еще в Триполье, да в Скотии, только я там не бывала, не видела. По рассказам волхвов сужу только…

— То есть здесь собраны все самые древние Храмы? — прошептала Ярослава, выпустив, наконец, Катину руку.

Енисея кивнула:

— Самые древние, и самые сильные. И я не могу понять, откуда эта девочка о них знает?

Ярослава коротко взглянула на Катю: на по-прежнему покусывала губы.

— Енисея. А откуда ТЫ о них знаешь? — ее голос разорвал напряженную тишину.

Катя отвела взгляд от стены и шагнула к Енисее:

— Ответь. Ты сказала «никто из ныне живущих». Но ведь несколько минут назад, перед тем, как встретить нас, ты ведь отсюда поднималась, верно? И шла из Аржанского храма, вон, синий огонь на нем ярче всех горит, словно живым теплом напитанный.

Енисея замолчала.

— А ведь верно, — Ярушка встала рядом с Катей. — Ты так говорила. И пришла ты, верно Катя говорит, с этой стороны, и все выпытывала у нее, словно проверяла… Ты обо всем этом больше нашего знаешь, да отмалчиваешься.

Енисея покраснела, сжала острые кулаки.

— Не отмалчиваюсь. И так рассказала вам все про место это. Чего еще хочешь?!

— А откуда ты знаешь про Аржанский Храм, он же запретный, — бросила Ярослава, бросив взгляд на макет этого самого Аржанского храма: на широком холме с плоской верхушкой возвышалась черная арка, испещренная загадочными письменами. От нее шли двенадцать дорог, каждая упиралась в черный дольмен, вход в который был завален камнем с начерченным на него петроглифом: оленем, медведем, тигром, грифоном. Получилась такая черная снежинка. В отличие от других макетов, синяя искра, освещавшая этот храм, расположилась аккурат над черным обелиском, призрачными нитями соединяя линии петроглифов.

— Почему «запретный»? — замерла Енисея.

— Потому что это Храм Мары, хранительницы холода да проводницы смерти!

— Глупость какая! — передернула плечами Енисея и повторила. — Глупость и суеверия! Маара не более черна, чем другие Сварожичи.

— Маара?

— Ее так называть положено, с уважением, — отрезала Енисея.

— Не время спорить сейчас, — Олеб вышел вперед и замер между девочками. — До Аркаима доберемся, там и допрос учиняйте. Те трое, — он кивнул за каменные двери, — с Поганой проплешины идет за тобой. А место это тайное и заповедное не меньше храмов этих. И знают о нем лешие да волхвы только.

— А эти трое словно из-под земли выскочили, грязные, мокрые, в одежах зимних, — подхватил его Истр. — Так что, не факт еще, что и об это заповедном Храме помощникам этих разбойников не известно. Идемте!

Но Енисея и Катя, по-прежнему сверля друг друга глазами, не шевелились.

— Сама скажешь? Или мне? — Енисея гордо вскинула голову.

— О чем?

— О том, что выхода отсюда нет.

— То есть как «нет»? — Олеб нахмурился.

— А так. Все эти Храмы — ведут только одной дорогой: сюда. А обратно — нет. Может, когда и могли, но сейчас не могут. И переходы отсюда никакие не работают, — она с горечью добавила: — Так что мы в западне.

Истр и Олеб, переглянувшись, двинулись по периметру зала, методично заглядывая в ниши, исследуя орнаменты на колоннах, рассматривая знаки на макетах зданий.

— Ну, с жажды мы здесь хоть не умрем, — бросил с противоположной стороны Истр, и показал на каменную купель в центре. — Какое-то время можно выдержать осаду.

В центре помещения, под куполообразным сводом, расположилась огромная, метра два в диаметре, каменная купель. Вода в ней, чистая, прозрачная, слегка бурлила, и от нее поднимался тонкой струйкой пар.

— И что еще хорошо, это ключ! — добавил Истр, подходя назад к девочкам. — И не просто ключ, — с восторгом в голосе пояснил Истр, — а ключ с настоящей живой водой. Это я вам заявляю как водяной.

— Да ну? — Вырвалось у Ярославы.

— Точно вам говорю, — повторил темноволосый парень, и покраснел до корней волос. — Эта вода на самом деле лечить может. Вот, смотрите, силища-то какая!

И он поднял с пола небольшой пыльный камень, окунул один его бок в купель, и на камне тут же появились крупинки зеленого мха.

— Видали? — и он с сожалением покосился на бурлящую жидкость, — эх, жаль ни единой склянки с собой не взял…

Ярушка спохватилась, сунула руку в мешок, достала оттуда фляжку, протянула Кате и ребятам:

— Пить хотите?

Ребята по очереди отхлебнули по глотку, а Ярослава опустевшую фляжку протянула Истру:

— Набирай! Не каждый раз живую воду в пути встречаешь!

К ним подошел Олеб.

— Я выходов тоже не нашел, — задумчиво поправил лук и колчан со стрелами.

— Потому что их здесь нет, — отрезала Енисея.

— Есть.

Катин голос, спокойный и уверенный, звонко подхватило эхо.

— Есть, странно, что ты о нем, Енисея, не знаешь.

— Это ты о чем?

И она указала на высокий постамент в центре зала — на котором возвышалась купель:

— Через воду переход.

— А что, это идея, — оживился Истр. — Сразу на Аркаим и выйти.

— Боюсь, Катя не выдержит переход, — с сомнением покачала головой Енисея.

— Выдержит, мы ее мороком окутаем…

— Она не справится, — отрезала Ярослава. — Мы были в переходе не более десятка минуточек, и я ее едва вытянула из морока. Что с ней будет, если она пробудет там больше — одному Велесу — хранителю переходов известно.

Кате было не приятно, что о ней говорят как о посылке, которую надо доставить в срок.

Ребята зашумели: Олеб говорил что-то на счет Темного морока, Истр просто возмущался, Ярушка упиралась, твердила, что, мол, это риск. Наконец, Кате это все надоело:

— Если вы объясните, наконец, что такое переход и как в нем надо себя вести, то, думаю, у меня будет больше шансов выйти из него живой и невредимой…

Друзья мигом замолчали.

— У меня удалось вызвать духа Темного морока, Ярослава, подтверди, это раз, — она загнула один палец, — по моей команде этот дух принялся меня защищать, это два, Ярушка тоже это видела, — она загнула второй палец, — и у него это получилось, это три. Наконец, может, хватит со мной нянькаться, как с маленькой девочкой, может, уже будем решать проблемы сообща? Это, кстати, четыре. — Она сложила руки на груди, совсем так, как делала ее мама, когда сердилась, и уставилась на своих друзей, переводя строгий взгляд с одного удивленного лица на другое.

Ребята, в самом деле, привыкли думать о ней, как о человеке, о котором надо постоянно заботиться, за которого надо принимать решения, а Катя все это время позволяла это. Но что-то для нее открылось за последние несколько часов. Впервые в жизни она почувствовала силу и желание что-то решать самой, и, что, наверно, самое главное, отвечать за свои действия. Может, вот так, за несколько часов, она стала взрослой?..

— Ты уверена?

— Абсолютно, — отрезала Катя.

— Что ж, хорошо, коли ты так настроена, — поддержала Енисея, в ее голосе чувствовалось облегчение, — на самом деле, я тоже думаю, что ты справишься.

Она подошла к Кате, положила ей горячие ладони на плечи, заглянула в глаза.

— Значит так, — сказала она, — переход — это лаз, соединяющий две точки в пространстве. Так как любой переход происходит под властью Темного морока, то на него не действуют природные силы: время, расстояние и скорость изменяются — и ты оказываешься как бы вне настоящего. Когда мы это изучали в Аркаиме, нам подсказали сказку о Хаврошечке, которая проходила из одного уха волшебной коровы в другое. Поэтому часто переход называют Велесово ухо или игольное ушко.

— То есть, мне надо пролезть в игольное ушко? — уточнила Катя.

— По сути — да.

— У нас это называют кротовья нора, — усмехнулась Катя, — но про игольное ушко мне больше нравится. Так что мне надо делать, чтобы пройти через это ушко?

— Во-первых, — серьезно подхватила Ярослава, — надо научиться представлять пространство как лоскутное одеяло. Переход — иголка, ты — нитка. И ты должна две части этого одеяла прошить иголкой с ниткой. Как только у тебя это получится, ты сможешь мгновенно перемещаться. А живая вода в купели должна помочь, так что стоять надо где-то рядом с ней.

Катя призадумалась.

Образное мышление у нее было развито неплохо. Она живо представила себе карту России как огромное лоскутное одеяло, она мысленно сложила вместе две точки — древний город Александрию (а он находился аккурат там, где стоят Красноярские столбы) и Аркаим. Исходя из того, что Александрия — это место, где они находятся в настоящем, а Аркаим — древний город, откопанный в Челябинской области, она мысленно взяла в руки толстую штопальную иглу и представила, как она будет сейчас эти две точки сшивать…

Раздался странный звук, похожий на бульканье. Словно в воду бросили тяжелый булыжник.

Пространство вокруг дрогнуло и потемнело. Внезапно воздух стал тяжелым и давящим. Клубы темного дыма окружили ребят, проникая все глубже в легкие и застилая широко распахнутые от удивления глаза.

— Это что происходит-то? — в панике воскликнула Ярослава. Енисея и Олеб переглянулись, и тот мгновенно бросил Кате под ноги обломок щепки, которой несколько минут назад чертил на пыльном полу карту перехода. Пространство вокруг еще раз дрогнуло и замерло. Стихли звуки, исчезли цвета и запахи. Ребята оказались в центре широкого коридора.

— Это как произошло? — недоумевали ребята.

Истр спросил у Олеба:

— Это вы с Енисеей устроили? Хоть бы предупредили! — возмущался он, а Енисея, Ярослава и Олеб пристально следили за Катей.

По точности ориентировки конкуренцию Аркаиму во всем древнем мире могут составить только некоторые пирамиды Египта, но они моложе лет на двести.

Та все еще стояла с закрытыми глазами, слегка разведя в стороны руки, так, будто собиралась обнять кого-то невидимого. Она не двигалась, словно заснула в таком неудобном положении.

— Катя-я, — тихонько позвала Ярослава, — ты не уснула?

Катя открыла глаза.

— С чего это я должна спать? — она огляделась по сторонам, и, казалось, немного смутилась. — А где это мы находимся?

— А вот и нам это хотелось бы знать, — съехидничал Истр, выражая, конечно, общее мнение.

— Ты нас куда затащила-то? — медленно чеканя слова спросила Енисея тоном директора школы. — Ты хоть сама поняла, что произошло?

Катя покачала головой. Все на нее смотрели, будто ждали объяснений. А что она сделала не так, она никак не могла понять. Единственное, что было абсолютно очевидно — она снова находилась в переходе. Только при чем тут она?

— А что случилось? — Катя шумно сглотнула. Истр хохотнул и с восклицанием: «Ах ты ж, рыбий хвост!» — плюхнулся на пол.

— Этот переход сделала ты, — Енисея не спрашивала, она утверждала. Ярослава подошла ближе к подруге, на случай, если за нее придется вступаться. — И я хотела бы знать, куда он приведет.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — покачала головой Катя, — я никаких переходов не делала. Это точно.

— Вот влипли… — сокрушенно пробормотал Олеб и плюхнулся рядом с товарищем. — И чего теперь делать будем? Есть идеи?

Вопрос повис в воздухе. Но постепенно до Кати начинал доходить смысл произошедшего.

Получалось, что ребята оказались в переходе, невольно ею выстроенном, без знания местности, законов построения перехода. Теперь при выходе из выстроенного ее неумелыми руками коридора они легко могли оказаться на другом конце света, или, на дне океана, или в кратере вулкана, в общем, в любом самом неподходящем месте.

— Ты скажи, о чем ты думала, когда переход представляла, — Ярослава взяла Катю за обе руки и, развернув к себе, заглянула в ее испуганные глаза. Кажется, она осталась единственной, кто пытался сохранить спокойствие и самообладание.

— Да ничего такого не делала. Я представила карту России, поставила на ней две точки: Александрия и Аркаим, — взяла мысленно в руки иголку и р-раз, — и тут же пространство вокруг опять дрогнуло.

Ребята хором закричали, чтобы Катя замолчала, но было уже поздно: перед ними открылся широкий просвет, затянутый тонкой, но плотной пленкой, похожей на ртуть. Еще через мгновение пленка натянулась как пузырь и со свистом лопнула.

В пространство перехода хлынул поток свежего теплого воздуха, щедро приправленного ароматом горьких трав, и сероватая дымка морока мгновенно растаяла, оставив ребят стоять на краю скалы, на небольшом, метров трех в диаметре пятачке, заваленном камнями. Перед ними раскинулась бескрайняя долина.

— Уф, — с облегчением выдохнули одновременно Истр и Ярослава, — удачненько выскочили!

— А как мы отсюда спускаться будем? — поинтересовалась Катя, взглянув на отвесную скалу у них за спиной, и довольно крутой склон — в сторону долины. — Веревка, может, у кого-то есть?

— Веревка-то? — отозвался Олеб, но не продолжил: послышался шум крыльев. Все насторожились.

Катя подняла голову и замерла: с вершины скалы, издавая пронзительный визг, на них надвигались четыре огромные птицы. Или нет, не птицы — четыре летающих льва с птичьими головами.

— Грифоны, — в ужасе прошептала стоявшая рядом с Катей Ярослава.

 

Глава 21

ГРИФОНЫ

При этом слове у Кати защемило под сердцем — она вспомнила, как мама ей сказала помнить о носе грифона. И там, в глубине жутковатого коридора внутри зачарованной шкатулки, ей бросилась в глаза дверь с роскошной инкрустацией в виде то ли орла со звериными лапами, то ли льва с расправленными крыльями и выпуклым носом-клювом. А она, мучительно вспоминая, как должен выглядеть грифон, прошла мимо.

И именно эти летающие зверюги сейчас готовились к нападению на них.

«Вот, дура бестолковая, — отчаянно пронеслось в голове, — если бы открыла ту дверь, может, уже бы маму нашла!»

Олеб и Истр, не сговариваясь, одновременно бросили сумки на землю и достали лук и стрелы. Прицелившись, они выпустили несколько стрел в приближающихся хищников.

Тонкие лучики со стальными наконечниками со свистом рассекли воздух, ударились о плотное оперенье, и отлетели в стороны, не причинив никакого вреда птицам.

Енисея выхватила узкий меч.

— Занять оборону! — послышался ее зычный голос, и ребята, без колебаний подчинившись ему, прислонились спина к спине. — Ярослава, в укрытие!

Та, и без дополнительных указаний, уже заталкивала сопротивлявшуюся Катю в узкую расщелину между двумя огромными валунами, прикрыв собой вход.

— Не высовывайся, — коротко бросила она.

А на головы ребят уже пикировали гигантские хищники.

Прогремел душераздирающий крик. Одновременно с ним на ребят обрушился шум тяжелых крыльев, визг, лязганье клювов, скрежет когтей по камням.

Катя, высунувшись из своего укрытия, в ужасе наблюдала за схваткой.

Кто бы мог сказать современному человеку, что такие чудовища водились на нашей земле каких-то триста-четыреста лет назад?

Туловище длиной полтора-два метра. Поистине устрашающие крылья — покрытые блестящими черными плотными, похожими на чешую, перьями, они достигали в размахе четырех или даже пяти метров, и сейчас практически полностью закрывали собой небо.

Это были монстры с туловищем льва и головой орла: огромные тяжелые лапы с длинными изогнутыми когтями, львиная грудь и шея, гладкая черная шерсть — щетина, тонкий хвост с кисточкой на конце, голова при этом была орлиная, с сильным клювом, могущим разорвать жертву на части.

И вся эта махина обрушилась на тройку подростков.

Олеб, Истр и Енисея, заняли оборону, прислонившись друг к другу спинами и ощетинившись клинками. Стрелы не пробивают плотные покров хищников. Значит, вся надежда на ближний бой.

Небольшой уступ, на котором все они находились, с одной стороны, не позволял птицам окружить их, но, с другой, не давал большого пространства для маневра, и ребята каждую секунду рисковали упасть в пропасть.

Грифоны действовали организованно, четко распределяя функции: если один отвлекал людей, кричал, хлопал крыльями над их головами, то остальные в это время агрессивно атаковали, стараясь столкнуть людей со скалы в пропасть.

Действовали как спаенная бригада налетчиков.

Или ими кто-то руководит?

Олеб первым вступил в схватку: размах, прыжок и грифон с почти человеческим криком отпрянул, теряя равновесие, но падая в пропасть, изловчился и ударил парня когтистой лапой в предплечье.

Треск. Звонкое эхо подхватило и многократно усилило звук разрывающейся ткани, а на поврежденной руке расплылось алое пятно. Олеб качнулся, опасно наклонился над пропастью, теряя равновесие.

Катя услышала короткий крик Ярушки рядом, и в следующее мгновение та уже оказалась рядом, успев подхватить его за край рубахи.

— Стой! Куда! — крикнула ей в след Катя. — У тебя же и меча нет!

Но было поздно: стоило ей отбежать из своего укрытия на несколько шагов, как черный грифон, широко раскинув лапы, тучей взвился над ней.

— Берегись!!! — это Истр бросился к ней на выручку, отбросив в сторону второго грифона. Ярушка взвизгнула и бросилась назад, к Кате.

Хищник, залетев сбоку, ухватил Ярославу за ворот. Рывок, и она окажется в пропасти.

Олеб, присев на одно колено, дотронулся до чахлой невзрачной травы, сочившейся между камней. И та словно ожила. Мощными нитями тянулась она к его руке, поднимаясь все выше, к предплечью. Юноша преобразился, будто даже и вырос, и в плечах шире стал. В светлых волосах блестели ярко-зеленые травинки, глаза стали ярче, а по всему телу, словно ожившее тату призрачно мерцали изумрудные линии.

Леший вырвал с корнями обвившую его руку траву, и, орудуя ей как лассо, с силой полоснул по мощной шее грифона, тянувшего когтистые лапы к Ярославе.

Животное захрипело. Грифон с мерзким визгом взмыл верх, и, бросился на ребят с новой силой. Раненый, он стал еще свирепее — он, кажется, перестал ощущать боль и приближался к людям настолько близко, что можно было разглядеть зрачки-щелочки его ярко-голубых глаз.

Оттолкнув юношу лапой к дальним камням, оно вцепилось в руку девушки. Ярушка вскрикнула и с силой рухнула на камни, отбиваясь.

Другой грифон, вырвавшись из боя с Енисеей, словно желая отыграться на Ярушке за все свои неудачи, с пронзительным визгом присоединился к первому, раненому и разъяренному животному.

Олеб, Истр и Енисея в одно мгновение оказались оттеснены от девушки. Та прикрыла голову окровавленными руками, прижалась к камням.

— Олеб! — крикнула она, но леший не мог даже приблизиться к птице, терзавшей ее.

Грифон, немного приподнялся над каменным пятачком и с протяжным визгом спикировал вниз. Еще миг, и его жестокие когти схватят Ярушку и сбросят ее со скалы.

— Ярослава, держись! — кричала ей Енисея, пробиваясь сквозь шум крыльев.

Сама не ведая, что творит, Катя подняла камень, прицелилась и, из укрытия, со всей силы бросила в сторону грифона. Удачно — камень угодил хищнику в глаз. Жуткий, скрежещущий визг и шипение.

Катя радостно вскрикнула:

— Получай!

Птица отпрянула на мгновение.

Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Катя успела взять несколько камней побольше, и прицелиться еще раз.

Она выскочила из укрытия и метко бросила их один за другим в оцепеневшего грифона.

— И еще получай, — кричала она, приближаясь, шаг за шагом к хищной птице. И тут же на него посыпался уже град ударов: это на помощь Кате бросилась Енисея с мечом: она и Истр сумели прорвать оборону хищников и оттеснить их к обрыву.

— Голова и лапы — его слабые места, — кричала Енисея. Вместе девочки старались метиться в открытые, незащищенные густыми перьями места, и им все чаще это удавалось.

Одним молниеносным движением Енисея выхватила длинную веревку и отстегнула нож, висевший на ее поясе. Вместо рукояти у него было сплющенное кольцо. Ловко, не глядя, что делает, она вставила веревку в кольцо, и, раскрутив его над головой, словно лассо, запустила в голову ближайшего грифона, самого крупного из всей стаи.

Нож, острый как бритва и тонкий как шило, пронзил животному висок. Тот взвизгнул, дернулся, и безжизненной тушей полетел в пропасть.

Оставшиеся грифоны, изрядно потрепанные, еще несколько минут не могли взять в толк, куда исчез их предводитель, и, не найдя его, издали протяжный крик и стали отступать. Покружившись еще некоторое время высоко над головами ребят, они медленно скрылись за облаками.

— Простите меня, ребят, — едва не плача прошептала Катя.

* * *

Взгляды всех ребят были устремлены на маленький скрюченный комочек.

Ярослава.

Она лежала, чуть завалившись на бок и плотно прижав колени к груди, по-прежнему прикрывая голову окровавленными руками. Она была без сознания. Одежда на спине, плечах и руках была изодрана в клочья. Через широкие порывы кровоточили рваные до кости раны, по тонкой ткани рубашки расплывалось жуткое алое пятно.

— Ярушенька, миленькая, — простонала Катя, опускаясь на колени перед окровавленной Ярославой. — Прости…

— Да не реви ты! — прикрикнула на нее Енисея, и довольно грубо оттолкнув ее, села на колени перед Ярославой.

Она аккуратным и точным движением нащупала пульс на ее запястье:

— Жива, — прошептала одними губами. Не оглядываясь, она бросила Олебу и Истру: — Скройтесь!

Те отошли как можно дальше, поспешно скрылись за теми же валунами, где несколько минут назад прятались Катя и Ярушка.

Енисея с сомнением посмотрела на Катю, но сказала при этом утвердительно:

— А ты мне помогать будешь.

Катя с готовностью закивала.

Енисея этого уже не видела, она достала из маленького неприметного кармана на поясе ожерелье из небольших мутно-голубых кристаллов, цепочкой сплетенных грубой волокнистой нитью, похожей на бечевку. Осторожно, чтобы не причинить боль Ярушке, она набросила его, как смогла, ей на голову, прямо поверх сомкнутых на затылке рук.

— Ой, — обронила Катя, услышав, будто камни издали легкий звон. Енисея нахмурилась в ответ.

Она достала из другого кармана короткий кинжал, с искривленным полумесяцем лезвием, выточенным из такого же мутно-голубого камня. Посмотрела на Катю сурово и решительно.

У той от ее взгляда что-то оборвалось внутри, руки задрожали.

«Мне надо сейчас ей раны промыть? Перебинтовать? Швы накладывать?» — в панике завертелись в мозгу лекции по ОБЖ.

Чтобы как-то спрятать выплескивавшийся наружу страх, и волнение, девочка закрыла глаза. Как двери переполненного лифта. Не помогло: волнение все нарастало. Еще чуть-чуть и захочется в туалет. Она почувствовала легкое прикосновение.

— Сядь рядом, — Катя подчинилась, с усилием открыв, наконец, глаза. — Сейчас слушай внимательно. Возьми вот это. — Енисея протянула ей в холодные ладони кусок ткани, Катя его развернула: чистая рубашка, с тонкой алой каймой по горловине и подолу. — Когда скажу — переоденешь ее. Поняла? И не бойся ничего.

Она плотнее придвинулась к лежащей Ярославе, и затянула низким, шелестящим голосом:

— Маара день, Маара ночь, Маары сила словно дождь, соль степей и холод гор. Призываю тебя из Безвременья. Силу лютую остуди, рану черную затяни семью нитями золотыми, безразрывными, бесприметными. Забери себе змия проклятого, сотвори с ним расправу десятую, чтоб не знал, не гадал, не ведал, где судьбу Ярославы иссечь.

Наговаривая так, она водила каменным ножом над Ярушкиными ранами, почти касаясь окровавленной плоти, движением руки повторяя то, как они были нанесены, только в противоположном направлении, как будто затягивая разорванные ткани.

Мутно-голубой кристалл издавал при этом один и тот же высокий, утробный, звук, а кристаллы ожерелья вторили ему легким перезвоном тысяч колокольчиков.

Забыв о страхе, Катя сидела как зачарованная.

В тех местах, где лезвие соприкасалось с плотью, от ран поднимался бело-синий пар. На ее глазах кровь переставала сочиться сквозь широкие порывы тканей, раны, повинуясь движениям руки, медленно затягивались, оставляя лишь тонкие неровные беловатые шрамы. Но незаметно исчезали и они.

Единственное, что носило следы недавнего увечья — разорванная в клочья и окровавленная рубаха. Да сама Ярослава, так и не пришедшая в себя.

Тогда Енисея перевернула нож, взяв его лезвие в руку, и с легким нажимом провела костяной рукоятью вдоль Ярушкиного позвоночника. Та встрепенулась, изогнула дугой спину, вздохнула и ослабла.

Руки, все это время прикрывавшие голову, обмякли, и безвольно опустились на камни. Плечи вздрогнули и замерли, а голова мягко запрокинулась.

Сквозь бледные губы прорвался единственный вздох, и Ярослава замерла. Словно уснула.

— Она жива? — решилась спросить Катя. Голос дрожал, и, казалось, принадлежал кому-то другому.

Енисея устало взглянула на нее.

— Конечно, жива…

Потом она медленно, покачиваясь, отодвинулась от Ярушки:

— Теперь твоя работа, — и, не дожидаясь ответа, осторожно встала, нетвердыми шагами отошла к ближайшим камням, животом легла на них и тоже замерла.

Енисеи странно себя вела — то ли от колдовства у нее помутилось, то ли она была ранена, и скрывала это.

Катя поторопилась.

Дрожащими пальцами, она нащупала узелок Ярушкиного пояса, потянула его, аккуратно развязала. С рубашкой она решила не церемониться — спасать там, на ее взгляд, было нечего, — поэтому она просто разорвала ткань вдоль спины, вынув худенькие Ярушкины руки из рукавов.

Надевать предложенную Енисеей рубашку оказалось гораздо сложнее: она была узкая, из плотной неэластичной ткани. Но кое-как Катя справилась и с этим.

— Вот, — довольно пробормотала она, подвязывая Ярушке пояс.

Разорванную рубашку она сложила чистой стороной вверх так, чтоб из нее получилось что-то вроде валика, и подложила его подруге под голову.

Енисея не шевелилась.

Катя к ней подбежала: та была холодна и тяжело дышала. На лбу выступили крупные капли пота. Ее била мелкая дрожь.

— Енисея, — шепотом позвала Катя. Та не отозвалась.

Катя стремглав бросилась к камням, за которые ушли ребята.

Истр что-то вытачивал из мелкой деревяшки, найденной им, видимо, тут же. Олеб был бледен, и не сводил глаз от входа. Так что стоило Кате появиться, он сразу подскочил:

— Как она? — с волнением спросил он.

Катя немного смутилась.

— Нормально, спит еще, — растерялась она, — Енисея просто умница, она ей все раны заживила…

— Хорошо, но я о Енисее спрашивал — как она?

Катя смутилась еще больше. В начале она подумала, что оказалась случайным свидетелем проявления симпатии этого светловолосого богатыря к своей подруге, но тут оказалось, что он имел ввиду другую… Двойной конфуз.

— Не знаю… Я поэтому и пришла за вами. По-моему, ей плохо…

Оттолкнув ее, Олеб выскочил из-за камней, и бросился к лежащей на камнях Енисее.

Он внимательно осмотрел ее, подхватил на руки, и бережно перенес за камни, в укрытие. Катя и Истр, вместе, осторожно перенесли туда же Ярославу, уже начавшую немного приходить в себя. Олеб вытащил из сумки деревянную фляжку, поднес ее к губам Енисеи, влил несколько капель в полуоткрытый рот.

Девушка коротко вздохнула.

Он вылил несколько капель на свои пальцы, растер ее руки, массировал тонкие пальцы. Щеки Енисеи окрылись тонким румянцем, она выдохнула, а через пару мгновений открыла и глаза.

 

Глава 22

ПРИВАЛ

Прошло несколько часов.

Все немого отдохнули, Енисея совсем оправилась, а Ярушка уже вполне неплохо самостоятельно держалась на ногах. Правда была молчалива и задумчива больше обычного.

— Какие идеи на счет спуска? — деловито осведомился Истр. — У нас два раненых бойца.

— Я не раненый, — огрызнулась Ярушка.

— Без геройства, лады? — строго отозвался Истр и внимательно сощурился, приглядываясь к Ярушке. — Нам еще долгий путь держать. Так что еще успеешь показать, какая ты воительница несгибаемая. Кстати, хорошо было бы узнать, где именно мы находимся.

— Я предлагаю спускаться тут, — отбросив последний вопрос, Енисея указала на ближайший более-менее пологий склон. У его подножия распростерлось черное тело грифона. — У этого в голове мой акинак. Забрать надо.

Катя заглянула в пропасть: почти отвесная скала, высота метров тридцать. Вроде и не много, но, если упасть на острые камни внизу — мало точно не покажется.

Она искоса посмотрела на ребят: Истр с прищуром подтачивал нож, Олеб разложил перед собой три связки из пеньковой веревки, примеряя, хватит ли их длины. Ярослава сидела в стороне с каменным лицом, видно, еще не пришла в себя. Енисея, кажется, забыла о своем ранении, и думала только о том, чтобы вернуть свое оружие.

— Если хватит веревки, то Енисею и Ярушку можно спустить в люльке, — подала голос Катя. Все на нее посмотрели:

— Это как?

— Несколько месяцев назад я смотрела фильм про альпинистов, ну, скалолазов. Так там героиня вывихнула ногу, и товарищи спускали ее вниз, сделав из веревки что-то вроде люльки, — на плоской поверхности скалы, она начертила камнем конструкцию.

Олеб еще раз просчитал длину веревки, задумался, повел рукой по волокнам, и те словно вытянулись, добавив к длине еще несколько метров.

— Вроде хватит, — сказал он, распрямляясь. — Закрепляем один конец здесь, — он указал на тяжелый валун, — второй спускаем вниз. Я страхую здесь, наверху, ты, Истр, — внизу. Девочки спустятся, а там и я. В начале идет Катя, потом Ярослава и Енисея — в люльке, как Катя дельно предложила. Все согласны?

Ребята закивала:

— А чего уж там, — деловито пробасил Истр, — ладный план.

Истр ловко соскользнул на несколько десятков метров вниз, закрепился за небольшой гладкой платформе, буквально в метре от земли:

— Давай! — крикнул остальным.

— Катя следующая, — скомандовала Енисея. — Если что — поможешь Истру.

Катя подошла к краю уступа. Порывистый ветер с силой бил по щекам. Дыхание резко перехватило. Слезы непроизвольно брызнули из глаз.

— Ой, — метнулась она в сторону. Согнулась на пополам, отдышалась.

— Ты как? — спросил Олеб.

— Все хорошо, секундочку.

Олеб деликатно отвернулся, крикнул вниз Истру:

— Эй, ты готов?!

Истр махнул рукой, крепче обвязал вокруг себя веревку, натянул конец.

Катя собралась с духом. Олеб сделал ей на руки обмотку:

— Это чтоб ладошки не сожгла. Ты не цепляйся, ты скользи по веревке. Ногами ее обхвати, и скользи руками. Поняла?

Катя кивнула. «Ни черта я не поняла». Но ждать было уже не когда.

Она схватилась за веревку, как ей показал Олеб, оттолкнулась ногами от камней и с визгом бросилась в пропасть.

Инерции ей хватило ровно на то, чтобы обхватить веревку ногами. Она вцепилась в нее со всей силой, ожидая, что оно как то само сейчас начнет скользить. Но не тут то было!

Ее качало из стороны в сторону, ветер трепал волосы, веревка больно врезалась под коленями.

— А-а-а, — истошно визжала она не своим голосом. — Не могу!!!

Перекрывая ее визг, продираясь к ее сознанию, которое, конечно отключилось и болталось где-то в районе пупка, до нее донесся громоподобрый крик Енисеи:

— Скользи! Руками!

А за ее спиной Ярушка показывала одно и то же движение: присев на корточки так, чтобы ноги оказались чуть скрещены, она будто перехватывала что-то перед собой. Так, кажется, показывали на уроках физкультуры.

Катя, не спуская глаз с Ярушки, чуть ослабила хватку, и ветер и сила тяжести ее легко подхватили, со свистом увлекая вниз, в руки замершего Истра.

— И-и-и-хо! — с визгом полетела она вниз.

Руки и ноги болели, на ладонях — кровавые ссадины и мозоли, а это еще только малая часть пути.

— Я смогла! — кричала она ввысь и улыбнулась Истру: — Спасибо!

Тот аккуратно поставил ее на выступ скалы, и покраснел:

— Да ладно, чего уж там…

И снова махнул рукой ребятам наверху.

Но ни Ярушка, ни Енисея не показались. Он обернулся к Кате, прямо посмотрел ей в глаза:

— Слушай, пока никто не слышит, — начал он, — скажу тебе: силища у тебя необыкновенная. Затащить пятерых взрослых людей в переход, вот так, на раз-два, без подготовки, чертежей и волховских трав, просто закрыв глаза и пожелав — это дорогого стоит. Поверь мне!

Катя смутилась и покраснела еще больше самого Истра:

— Да только теперь отсюда выбираться приходится, и нас чуть грифоны не стяпали…

— Это все от неопытности, — белозубо улыбнулся Истр. Его лохматая голова одобряюще ей кивнула. — Ты была бы лучшей ученицей Стара!

Сверху показалась всклокоченная голова Олеба. Катя отошла в сторону, перехватила веревку чуть дальше от Истра, уперлась ногами в камни.

Следующей спускалась Ярослава. Она медленно плыла вниз по отвесной скале. Мальчики держали веревку, Олеб наверху, Истр — здесь, внизу. Енисея помогала Олебу, Катя — Истру, и так, сантиметр за сантиметром, им удалось спустить Ярушку вниз.

— Спасибо, — прошептала она, спокойно позволила себя спустить, и, не говоря ни слова, отошла в сторонку, освободив место для приземления Енисеи.

После нее стала спускаться Енисея. Она ловко, словно в танце, перехватывала веревку, и через мгновение уже стояла рядом с Катей и Истром.

Последним, закрепив веревку за широкий уступ скалы, к ребятам присоединился Олеб.

Вся группа, наконец, оказалась в долине.

* * *

День перевалил за полдень.

Солнце стояло высоко, стало по-летнему жарко, душно. Все устали.

Тем более пришлось сделать крюк, чтобы добраться до тела грифона. Енисея долго его рассматривала, прощупала раны.

— Странное животное, — только и проговорила она. — Кровь черная… Странно.

Потом выдернула из тела грифона свой нож. Катя вздрогнула.

Аккуратно, чтобы не задеть лезвие, Енисея вытерла его о траву, несколько раз воткнула по самое кольцо в рыхлую землю. И лишь после этого успокоилась, и вставила нож в узкие ножны на своем поясе, а тонкий шнур, с помощью которого она запустила его в грифона, опять скрутила на запястье.

Никто не был настроен на расследование, все торопились дальше, хотели узнать, как далеко их занесла Катина неопытность.

Да и перекусить тоже были не прочь. И последнее желание оказалось сильнее.

— Что, маленький привал? Как считаете? — под одобрительный гомон предложил Истр.

— Я здесь невдалеке ручей заметила, пока со скалы спускалась, — предложила Ярослава, показывая куда-то в сторону. — Я за водой схожу.

— Еще чего! — возмутилась Ист. — Тебе еще раны надо свои зализать! Я схожу.

Ярушка хотела было возмутиться, но парень уже скрылась за ближайшими деревьями.

— Как с маленькой, ей-Богу, — обиженно пробормотала та, и уселась на широкий, нагретый на солнце камень. Енисея и Олеб принялись разжигать костер из имевшихся веток.

— А я пока веток, что ль, для костра наберу, — это Катя тоже решила не сидеть, сложа руки, и направилась собирать хворост для костра. Ей надо было побыть одной и подумать. Осознать, что она еще пропустила кроме двери с изображением грифона, о которой так настойчиво говорила мама.

* * *

Она отошла всего несколько метров. Голоса ребят на небольшой поляне, которую они заняли, отсюда были уже не слышны. Скала давала хоть и совсем маленькую в полдень, но все-таки тень. Здесь было прохладно, пели птицы.

Катя в который раз пожалела, что плохо знает природу, вот что это за птичка такая сидит на пеньке, черненькая, грудка беленькая, хвостик длинненький, сидит себе, «фьють-фьють» поет. Увидела девочку, прыг-прыг, и улетела. Рядом с пеньком рос большой куст смородины. Катя была большая ее любительница. Набрав целую горсть, она с наслаждением положила ее в рот. Оказалось кисло. Не дозрела, видимо, ягода-то…

Филин прокричал три раза. Где-то совсем близко…Чуть помолчал и опять три раза крикнул. Раз-два-три, и снова…

Сердце у Кати оборвалось и рухнуло в пятки. Она огляделась. Звук шел откуда-то справа.

— Антон, — тихонько позвала она.

Треск ломающихся сучьев, кто-то продвигался в ее сторону. Катя замерла.

Через мгновение появился Антон, довольный и улыбающийся:

— Класс! Я и не думал, что так быстро увидеться удастся!!! Привет! — Он сделал быстрое движение, словно хотел поцеловать ее, но Катя ловко увернулась и метнулась на шаг в сторону. Теперь их разделял пенек, на котором недавно пела черно-белая птичка. Антон виновато улыбнулся, но приближаться больше не стал.

— Ты как здесь оказался?!! — воскликнула она шелестящим, чтобы не было слышно на полянке, шепотом.

— О-о! — Антон снова улыбнулся во весь рот, откинув с лица длинную челку. — Эта бабка нас все утро водила по заброшенному городу, извелась вся. Потом говорит: «Ушли они, чую я» — при этом Антон смешно изобразил старушечий голос. — И давай снова колдовать… Кстати! Я ж тебе не сказал, она, по ходу, ведьма, эта бабка…

— С чего это ты взял? — Катя сделала еще пару шагов влево, стараясь, чтобы пенек по-прежнему оставался строго между нею и Антоном.

— Ну, как она Шкоду невидимыми руками душила, это я тебе рассказывал уже, — Катя кивнула, — а тут она прям реально начала колдовать: напустила из этого зеркальца туман. Тот углем почернел, стал такой плотный, аж дышать тяжело. Потом из него вырвались четыре или пять теней каких-то зверюг, вроде львы, только с крыльями…

— Грифоны, — подсказала Катя.

— Не знаю, может и грифоны, я в этом не разбираюсь, — отмахнулся Антон, — а мы оказались у подножия этой скалы.

Он махнул в сторону скалы, с которой только недавно слезли Катя с друзьями.

Все верно.

Катя случайно завела ребят в эту глушь, Ирмина наслала на них грифонов, чтобы задержать, и без помех и сложностей провела Антона с товарищами через игольное ушко. Теперь бандитам добраться до нее — пара пустяков. Хорошо, что Антон на ее стороне, они хоть предупреждены.

— А вы чего сюда забрались? Вы же вроде в Тюмень шли. Так он, бабка эта говорит, в другой стороне.

— Заблудились, — на всякий случай соврала Катя.

— Быва-ает…

Он засунул руки в карманы и покачивался с носка на пятку:

— Ты вообще чего тут делаешь?

— Вообще я за хворостом пришла…

— Ну, давай тогда собирать! — предложил Антон и опять ослепительно улыбнулся.

И не дожидаясь ее ответа, наклонился и поднял первую попавшуюся ветку. Катя тоже начала собирать сухие ветки.

— Ты такие бери, которые посуше и потолще, — посоветовал Антон, — они дольше горят, жарче. — Потом он помолчал и добавил: — Хотя, зря это вы с костром. Вам уходить отсюда надо…

Катя искоса на него глянула.

— Так что толку уходить, если эта ваша бабка-колдунья нас легко находит, — вздохнула она. — Я вот что думаю, может, пусть вы нас найдете, я с ней поговорю, объясню, что нет у меня никакого посоха, она и успокоится…

Антон молчал. Катя заглянула ему в лицо:

— Ты как думаешь? — он криво усмехнулся в ответ.

От этого его лицо сделалось немного печальным.

— Не отстанет она. Говорю ж, она Афросию поручила убрать тебя, если посоха у тебя не окажется. Есть кто-нибудь, кто может тебя защитить?

— Ну, я и сама могу за себя постоять, — начала было Катя, но Антон так громко фыркнул, что она не стала продолжать в том же духе. — Я не одна, здесь Ярослава, Енисея, Олеб, Истр…

Антон поднял с земли толстую ветку, приладил к остальной охапке. Где-то в кустах торопливо пел соловей.

— Имена-то какие странные у твоих друзей, — пробурчал он.

— Ничего не странные, для их времени обычные, — Катя осеклась. Проболталась-таки.

Антон насторожился:

— То есть как «для их времени»? — Он в упор на нее посмотрел, словно сканируя. — Ты что-то знаешь и мне не говоришь, — он с силой бросил охапку хвороста и отвернулся. — Не доверяешь все-таки…

«Обиделся», догадалась Катя. А он продолжил, не оборачиваясь:

— Я же на твоей стороне, как ты не понимаешь.

— Понимаю, — прошептала Катя, — но, знаешь, первое знакомство тебя не очень-то красит.

— Да сколько же можно говорить! — он резко к ней повернулся. На побледневшем лице горел лихорадочный румянец. — Не причинил бы я тебе никакого вреда, и парням не дал бы причинить! Что мне сделать, чтобы ты мне, наконец, поверила?!

Катя молчала. В самом деле, что? Ты либо веришь, либо — нет. Третьего не дано. Она посмотрела на него еще раз, внимательнее, чем прежде. Решительный взгляд — скажи сейчас, что не веришь, и уйдет. А Кате отчего-то не хотелось, чтобы он уходил. И она решила, что верит.

— Я верю, — сказала она больше себе, чем ему.

— А раз так, то какие могут быть между нами недоговорки? — ему было уже мало просто слов, он требовал доказательств. И Катя доказала:

— Вы думаете, что вы в две тысячи пятнадцатом году, но это не так. Вы в глубоком прошлом, в тысяча пятьсот восемьдесят седьмом. Сейчас в Москве правит царь Федор Иоаннович, сын Ивана IV.

Антон смотрел на нее, не моргая. Прошла минута, другая. В его глазах мелькнуло недоверие, сменившееся разочарованием и обидой.

— Шутишь? — наконец, проговорил он.

— Да нет, куда там… Сама была в шоке как узнала. Я оказалась в коридоре, из которого вело много-много дверей. Я открыла одну из них, и оказалась здесь.

— А как мы сюда попали тогда?

— Видимо, с помощью вашей бабки-колдуньи, — вздохнула Катя.

— А твой коридор откуда взялся?

— Из-за одной шкатулки, — Катя не хотела продолжать, но что теперь делать, он задавал все больше вопросов, а ей приходилось все больше открываться.

— А зачем? — он все еще сомневался.

— У меня мама исчезла, растаяла у меня на глазах. За несколько минут до того, как в квартиру ворвались вы, — Катя подняла собранную Антоном охапку хвороста в руки, слегка подбросив, удобнее перехватила. Рядом заливался соловей, отвлекая от серьезного разговора.

— Так вот почему ее в доме не было?! — Антон прищурился, уставившись в кусты. — Афросий следил за ней, говорил, что как утром пришла, так из дома не выходила.

Катя кивнула:

— Она и не выходила, она заболела, отпросилась с работы. Вызвали врача, а она исчезла… Сказала, что ответ в той шкатулке, а там вместо ответа какое-то старье. Я толком ничего не успела сообразить, появились вы. Афросий, этот второй…

— Шкода, — подсказал Антон.

— … напугали меня сильно. Я подумала, что надо убегать и оказалась в этой шкатулке, а потом, здесь, в этом времени, оказалась в доме своей пра-пра-бабушки.

Антон тряхнул головой:

— Это как, «оказалась в шкатулке»? Ты ж не мальчик-с-пальчик…

— Ой, не знаю я ничего! — воскликнула, наконец, Катя. — Мне маму надо найти. Бабушка обещала помочь, — она резко повернулась в сторону своей полянки. — Мне идти надо. Пока!

И она, удобнее перехватив охапку сухих веток, пахнущих смолой и почками, бросилась в сторону.

— Стой! — Антон схватил ее за рукав. — Так ты не разыгрываешь меня? Это правда прошлое?

— Для нас с тобой — прошлое, для них, — она кивнула в сторону полянки, и освободила рукав, — настоящее. Они хорошие ребята, не причиняйте им вреда.

— Да подожди ты! — снова остановил ее Антон. — Связь держим тем же способом? — Катя кивнула. — Я постараюсь увести Шкоду и Афросия в другую сторону, без вмешательства старухи. А вы уходите как можно быстрее и как можно дальше. По крайней мере, выиграем время. И думай, как избавиться от старухи.

Катя кивнула в ответ, поглядывая на его руку с тонкими длинными, как у скрипача, пальцами, которая все еще удерживала ее за рукав.

— Слушай, — он вдруг снова заулыбался, — а если вы оторветесь от нас, и когда все это закончится, давай дружить будем? Ну, в нашем времени…

Катя ошеломленно молчала, а Антон, видимо, расценив это как согласие, продолжил:

— Ты прикольная…

Катю передернуло. «Прикольная». Странное предложение и странное объяснение… Если это вообще можно было назвать объяснением.

— Посмотрим, — уклонилась она от ответа и пошла в сторону своего привала.

А на душе вначале остался неприятный осадок, но прошло всего несколько минут, и Катя решила, что она брюзга, что он современный молодой человек, и не сказал ничего «такого».

Она вздохнула, окончательно прогнав из головы и сердца все сомнения, и поспешила к друзьям. Тем более оттуда стал доноситься аромат пшеничной каши, а голодный желудок не позавтракавшего до полудня подростка способен заглушить и более серьезные мысли и сомнения.

 

Глава 23

КАРТА

Выйдя на поляну, она сразу почувствовала царившее там оживление: по центру поляны, от края и до края, поблескивая серебристой росой, туманными склонами холмов и горными вершинами, раскинулась полупрозрачная, черно-белая, но при этом, довольно подробная карта. Все ребята склонились над ней и жарко спорили.

— Нет, мы вот здесь! — настаивал Истр, указывая на какую-то темную точку на карте. — Вот, смотрите, это скала, с которой мы слезли только что, вот ручей…

Енисея с ним не соглашалась, утверждала, что они находятся в другом месте.

Катя подошла поближе.

Без сомнения, перед ней распростерлась немного напоминавшая голограмму карта России.

Цепь Уральских гор величественно клубилась черным туманом, Западносибирская равнина, испещренная лучиками серебристых рек, поблескивала вершинами церквей. Повсеместно возвышались над равниной, в излучинах и устьях рек, в местах их слияния с притоками, многочисленные купола и башенки городов, большие и малые.

Темными линиями чернели нитки дорог и трактов.

При этом карта была живая. Над городами струился тоненькой струйкой дымок от тысяч печей, по дорогам то тут, то там тянулись цепочки караванов и маленькие точки одиноких путников.

Вот эти-то точки и разглядывали ребята, пытаясь найти среди них самих себя. Спор еще осложнялся тем, что если следовать логике Истра, то они находились совсем рядом с Аркаимом, всего в нескольких часах ходьбы.

— А эта карта показывает все в настоящем времени, да? — на всякий случай уточнила Катя. Ребята ей хором утвердительно закивали. — А давайте тогда какой-нибудь знак подадим, и сразу будет понятно, где мы есть…

Ребята призадумались:

— Что именно?

— Какой знак? — не поняли они.

Катя пожала плечами:

— Ну, если карта показывает эту местность так, как она выглядит с высоты, то можно ввысь пучок света пустить. Ярослава говорила, что есть Светлый морок, что это чистый свет. Наверно, его видно будет даже днем…

Она оглянулась на Ярославу. Та, в отличие от всех ребят участия в споре не принимала, держалась в стороне. Когда Катя вышла на полянку, та еще ниже опустила лицо, старательно ковыряя тонкой веточкой землю, и вроде как спрятала лицо.

Катя вначале не придала этому особого значения, но сейчас отстраненность подруги ее озадачила. Своим чутким сердцем она сразу поняла — что-то случилось. Вот и сейчас, Катя практически напрямую к ней обратилась, а Ярослава будто и не слышала, продолжая увлеченно ковырять веточкой землю.

— Это конечно можно было бы, — отозвался Олеб, почесывая подбородок, и поглядывая на Енисею и Истра, будто ища их поддержки, — только беда в том, что никто из нас не овладел Светлым мороком до такой степени. Он доступен только волхвам.

Катя оторопела. Вот те раз!.. Только волхвам, значит…

— Я могу попробовать сделать звезду. Это, конечно, не Светлый морок, но все-таки, — донесся голос Ярославы.

Ребята оживились.

Ярушка не стала дожидаться, пока ее начнут уговаривать. Поднялась. Катя удивилась, на сколько бледна ее подруга. И глаза, прежде такие живые, сейчас потухли и обесцветились. Не ранение же так на нее подействовало? Катя своими собственными глазами видела, как затянулись все раны. Что тогда еще?

Подруга между тем вытянула вперед сомкнутые руки ладонями вверх так, будто собирала в них дождевую воду, закрыла глаза, а когда открыла их, то на ее ладонях лежал большой шар голубого света, необычайно яркий, и в самом деле, похожий на звезду.

Она взмахнула руками, и яркий шар взлетел ввысь, озаряя все вокруг холодным синеватым светом.

На сумеречной карте, в том самом месте, на которое указывал Истр, в это же мгновение загорелась крохотная синеватая точка.

— Ура!!! Вот они мы! — завопил он, приплясывая.

— Ты здорово придумала, Ярушка, — Олеб улыбался, и, казалось, был счастлив.

Ярослава на миг подняла на него синие глаза, на миг в них промелькнула тень улыбки и… тут же погасла. Девушка снова вернулась к своему занятию — продолжила ковырять в землю.

Ребята были на столько счастливы, что их путешествие приходит к концу, что никто, казалось, не заметил этого. Одна Катя не спускала с нее обеспокоенный взгляд.

— Давайте это отметим поеданием каши! А то у меня живот к спине прилип от голода. Я, конечно, парень бывалый, и не в таких переделках бывал! Но прямо слабею, когда каша нееденная стоит и сохнет, ей-Богу!

— А что, Истр, — подмигнул остальным Олеб, пока друг доставал из сумки ложку, — ты и когда с русалками хороводы водил, тоже, небось, кашу требовал?

Истр замер:

— Не напоминай мне про этих безмозглых русалок, а еще не простил им барахла, которое они мне, порядочному человеку, продали втридорога.

— Это ты про пояс опять свой? — хохотнул Истр, и шепотом добавил, повернувшись к девчонкам: — Вы ешьте, ешьте, он пока болтает, не ест, глядишь, тогда всем достанется.

Истр встрепенулся:

— Подлые твари меня бесчестно обольстили, уговорили то есть, купить у них шикарный пояс, сказали, из водорослей реки Черной Смородины, взяли с меня цельных три золотых, а пояс оказался — позор один, порвался в первой же драке.

Настроение у всех, понятное дело, было замечательное.

* * *

С другой стороны горы, Шкода, Афросий ругали Антона. Того отправили осмотреть окрестности, найти следы Кати и ее друзей, а тот мало того, что ничего не нашел, так еще и упал в овраг, и вывихнул ногу. Идти теперь сам не мог. Хорошо хоть бабка Ирмина куда-то пропала, а то сейчас бы такое устроила, даже страшно подумать.

— Кстати, довольно странно, что она куда-то делась, — отметил Афросий, смачно сплевывая травинку, — то не отставала ни на минуту, то нет уже с самого прибытия в эту глухомань. Где мы, кстати?

Все трое были голодны, злы. Попадись им сейчас Катя, точно бы прибили. Афросий, пока они ждали Антона, поймал пару мелких птичек, с помощью зажигалки разжег костер и поджарил их прямо на углях. Этого было мало, но все равно кое-что.

— Эй, Шкода! — окликнул Афросий.

Тот остановился, хмуро глянул через плечо:

— Чего тебе?

— Мне что, с этой штуковиной, — он взмахнул кнутом, данным ведьмой, — так и ходить наперевес? Далась она мне, ей-богу, у меня ж пистолет есть. Может, выбросить?

— Выброси, — Шкода равнодушно пожал плечами, — Ирмина спросит, так ей и скажешь «Фигня вопрос, где-то выкинул за ненадобностью». Спасибо от нее услышишь.

Афросий нервно сплюнул в траву, пробубнил:

— На черта с этой бабкой связались? Че, народу мало, кого грабануть, что ли? Или тихо-мирно покопать могильники.

Шкода покосился на свой меч: он положил его рядом с собой, на траву. Лишь только он выпустил его из рук, тот перестал истекать угольно-черным пеплом, стих, будто заснул.

— Спрячь кнут свой, из рук выпусти.

— Куда «спрячь»?! — дернулся Афросий.

Антон, делавший все это время вид, что спит, отозвался:

— Заколебал ныть, Афросий. Штанину оторви, в нее замотай и за пазуху убери.

— А ты не умничай, — взревел громила. — Я и по зубам могу дать.

И бросился к Ключнику.

— Не дергайся, Афросий! — Шкода недобро глянул на подельника. — Тоха дело говорит.

И сам снял с себя рубашку, оторвал от нее рукава и, аккуратно обмотав ими Ирминин меч, закрепил его на поясе.

Афросий, прищурился и сделал то же самое со своим кнутом.

— Двинули, — тихо скомандовал Шкода.

— Давай его тут оставим? — крикнул Афросий, кивая на Ключника. — Будем возвращаться — заберем, или бабка эта пусть его вытаскивает.

— Нет, — отрезал Шкода, — втроем пришли, либо втроем выберемся, либо пропадем здесь. Вместе надо держаться.

Афросий в ответ тяжко и витиевато ругнулся, но спорить больше не стал.

Напившись воды из ручья и соорудив нечто наподобие носилок, они посадили в них Антона и двинулись следом за Катей.

* * *

Торопить никого не пришлось, ребята быстро поели, разобрали наполненные Истром фляжки с водой, и двинулись в путь. Первым, мурлыкая какую-то залихватскую песню, пошел Истр — съеденная каша и победа в споре на счет их места нахождения сделали его веселым и жизнерадостным. Солнце палило не так сильно, тропинка, ведшая от поляны, — ровной и хорошо утоптанной. Щебетали в вышине птицы, переговариваясь о своих птичьих нуждах. Гудели комары.

За ним, тихо переговариваясь, шли Олеб и Енисея. Катя и Ярослава — последние. Катя специально отстала от остальных, чтобы поговорить с Ярушкой.

— Ярослава, — Катя придержала ее за рукав, чтобы быть уверенной, что их точно никто не услышит. — Что происходит?

— Ты о чем? — Ярослава постаралась изобразить на лице непонимание.

— Только не пытайся мне врать, — строго оборвала Катя все попытки скрыть от нее правду, — не позорься. Что произошло, пока меня не было?

Ярослава молчала.

Прошла минута, за ней другая, третья. Кате уже казалось, что подруга не собирается отвечать, и она заготовила гневную тираду про доверие и правду. Но она не понадобилась.

Катя внезапно услышала, что Ярослава всхлипывает.

— А ну, не реви! — Катя встряхнула подругу за плечи. — Говори!

Но Ярослава не могла, она вся как-то осунулась, скривилась, беззвучно рыдая. Она хватала ртом воздух, как рыба, но вздохнуть не могла, крупные слезы заливали покрывшееся розовыми пятнами лицо, она подняла высоко к небу голову, словно стараясь, чтобы слезы затекали обратно. Но где уж там…

— Ярушка, милая моя, хорошая, родная!!! — шептала Катя, обнимая и целуя ее заплаканное лицо. — Не плачь, все хорошо будет, не знаю, что случилось, но это все ничего! Ты самая лучшая, самая талантливая, самая умная, ты мой самый лучший друг! Да что там! Ты мой единственный друг!

Ярослава виновато на нее посмотрела сквозь пелену слез, и вдруг улыбнулась, глотая, наконец, застрявший комок горя.

— Ну что? Ты мне расскажешь?

Вместо ответа, Ярослава тихонько кивнула, утерла краем рукава слезы:

— Вы разошлись все по делам, а мне велели отдыхать. Вот я и устроилась в теньке, на траве ноги вытянула, на камень большой и теплый прислонилась, да задремала, видать. На минуточку. И слышу разговор тихий. Я встать хотела, показать, что не сплю, но не смогла, — она притихла, вспоминая что-то, нахмурилась.

— Что ты услышала? Не томи же!

— Олеб и… и Енисея… он ее любит… — с отчаянием выдавила из себя Ярослава. — Давно…

Катя немного отпрянула.

— И что с того? Я тоже видела, что он очень переживал из-за нее, когда ей плохо стало там, на скале…

Ярушка опустила голову:

— Я тоже … это видела… Но… думала… случайность…

До Кати постепенно стало «доходить».

— Так вы, не просто одноклассники, вы хорошо знакомы, что ли? — Катя судорожно искала, за что зацепиться, чем поддержать стремительно теряющую себя подругу.

— Конечно, Олеб же тоже в Аркаиме учится, тоже ученик Стара. — Подруга замолчала, подбирая слова. — Мне его так увидеть хотелось, не было никакой мочи ждать конца лета. А тут в Аркаиме состязания эти должны пройти, — Ярослава тяжело вздохнула. — Понимаешь, мне всегда казалось, что я ему нравлюсь. Олеб меня часто выручал, хвалил, говорил, что, мол, я молодец. Ну, вот как недавно, со звездой. И я это расценивала по-своему… Я тешила себя надеждой, а он ко мне просто хорошо относился…оказывается. Глупо, конечно.

— Так ты из-за этого такая потерянная?

— Ну, да, — вздохнула Ярослава, она положила голову Кате на плечо, спрятав лицо, — стыд-то какой! Он же, небось, догадывается, что я его… — она так и не произнесла это слово вслух.

— Да ну, брось, ничего он не догадывается, — успокаивала Катя. — Мне же со стороны виднее! Мальчишки они вообще мало что замечают, они такие… — Катя с трудом подобрала нужное слово, — твердолобые!

— Вот что мне теперь делать?! — причитала Ярушка, и в голосе опять послышались слезы.

— А ничего и не делай! Ничего не произошло: вы были друзьями? Друзьями и останетесь. Веди себя как всегда, и все… Все забудется, понимаешь? Как говорит моя мама — «все перемелется, мука будет».

Ярослава облегченно выдохнула, будто вес тяжелый с плеч сбросила.

Тут из-за кустов можжевельника появилась взволнованная, с горящими глазами, Енисея:

— Девочки, вы чего отстали? Аркаим!

 

Глава 24

АРКАИМ

Солнце нагрело землю, наполнив воздух терпким ароматом полыни и степных трав, и освещая необъятные просторы величественной степи.

Катя вздрагивала от возбуждения: Аркаим рядом. Она его сейчас увидит.

Это все равно, что оказаться в легендарной Анлантиде.

Бросившись за Енисеей, Катя ожидала увидеть огромный залитый солнцем город, полный чудес. Но первое, на что натолкнулась — бесконечная цепочка караванов.

Уже подходя к краю пролеска, до нее доносился топот сотен ног, ржание лошадей, стук копыт, скрип груженых телег и подвод, визги и хохот. Казалось, бы шум старинного города. Но нет: они просто оказались на обочине широкого многолюдного тракта.

— Это что? — растерянно спросила Катя. Теперь, чтобы перекрыть весь этот гомон, приходилось почти кричать.

Енисея вздернула брови:

— Дорога. У вас не такие?

Катя промолчала, бросив недоуменный взгляд на Ярушку. Та, все еще сумрачная, задумчиво смотрела вдаль, поверх лошадиных грив, тюков с товаром. Там, упираясь расписными красно — оранжевыми стенами в выжженное солнцем небо, могучей цитаделью высился Аркаим.

Несколько лет назад девочке попалась небольшая заметка в газете. В ней описывалась находка века — древний (вероятно, ровесник знаменитых египетских пирамид) город — храм.

Археологи его назвали Аркаим, вернее, он был отмечен под таким названием на одной из древних географических карт, дошедшей до наших дней. Его должны были затопить — с троили оросительные каналы. Чудом удалось не допустить этого, и вот сейчас, спустя много лет запустения, писалось в статье, специалисты вернулись к уникальной находке.

Говорят, в окрестностях Аркаима было найдено еще несколько десятков аналогичных городов, разных по размеру и назначению. Как знать, может быть, Аркаим — это верное доказательство существования древней страны городов — Гардарики, которой восхищались скандинавы при посещении Руси.

Катя отчетливо помнила, там была компьютерная план-схема города. Реконструкция, конечно. Два кольца хорошо укрепленных крепостных стен, к которым вплотную примыкали жилые и рабочие помещения, с выходами на внутреннюю улицу. В центре внутреннего кольца — квадратная городская площадь.

В реальности — два кольца расписанных крепостных стен в окружении глубоководного рва.

— Ого! Как перьями жар-птицы украшен! — прошептала Катя, любуясь.

Она оглянулась на ребят: такие разные и по духу, и по привычкам, они одинаково улыбались волшебному городу: восторженно и влюбленно.

— Па-аберегись! — мимо них, залихватски громыхая по деревянному настилу, промчалась тяжелая повозка, груженная кумачово — красными мешками, в сопровождении отряда вооруженных всадников.

— А это кто?

Ярослава проследила за Катиным удивленным взглядом:

— Говорила ж тебе — ярмарка. Телега с меховыми деньгами проехала, ясное дело. Оттого и под охраной.

У Кати вытянулось лицо:

— Как это «с меховыми деньгами»? Шерстью, что ли покрытые?

Енисея, Ярушка и ребята переглянулись одновременно в голос захохотали:

— Соболя это, Катя! Соболя! Оттого и «меховые», — давилась смехом Ярушка, — ой, умора!

— А что, обычных денег у вас нет? — Катя уже была готова обидеться.

— Отчего нет? — Енисея все еще улыбалась, от этого ее ясно-голубые глаза стали еще светлее. — Только тебе ж сказали «ярмарка» — значит, купцы приедут, и с востока, и с запада, и с севера, и с юга. А им наши деньги без надобности, да и нам их — ни к чему. А цена соболя да куницы всем ясна. Странная ты. Неужно у вас не так?

И Енисея подозрительно прищурилась. Катя покраснела. Ярушка перестала хохотать, деловито подтолкнув всю компанию по направлению к городу:

— Ну, хватит тут лясы точить! Будет время еще поболтать…

Они примкнули к каравану. Видимо, из Индии: от туго набитых и перевязанных бечевками тюков пахло корицей, имбирем и черным перцем. Да и сами купцы: важные, в белоснежных тюрбанах, зорко поглядывавшие свысока, — верхом на кораблях пустыни, верблюдах. Для Кати эти животные были в диковинку, а вот Истр, Олеб и Енисея с Ярушкой, похоже, им нисколько не удивлялись. Олеб что-то горячо объяснял Енисее, Ярушка смотрела на них пасмурно и немного отрешенно, Истр болтал о предстоящем соревновании.

Катя прислушалась:

— Яруш, представляешь, я три дня тренировался. И так пробовал, и этак, и ничего не берет его…

— Что не берет?

— Да Шорох…

— А что за шорох?

Ярослава отвлеклась от своих мыслей, чуть повернулась к Кате:

— Шорох — это игра такая, мы на нее и попадем завтра, — и, глянув искоса на Олебаи Енисею, добавила чуть тише: — Давайте обгоним этот караван.

И побежала вперед. Катя и Истр — за ней, пока вся компания не выскочила на торговую площадь у Главных ворот Аркаима.

Перед ними, укрытые разноцветными шатрами, ровными рядами были установлены ларьки и прилавки. Многие из них, (вдоль главных, самых многочисленных, улиц ярмарки) оказались уже заняты.

У пестрого навеса с шелковыми коврами шумели два араба в широких, как паруса шароварах, ожесточенно жестикулируя. Один из них, щуплый и невзрачный, то дело показывал на пригорюнившуюся молодую женщину. Та устроилась на пузатых туках с пожитками и тяжело поглядывала то на мужчину в здоровом тюрбане, то на более пожилого его оппонента.

— Чего это они, интересно? — Катя притормозила.

— Да, ясное дело, — место не поделили, — отозвался Истр, — тут такое сплошь и рядом. Сейчас еще самоеды не приехали, они в этих же рядах обычно устраиваются с мехами да жемчугом. Вот тут дружине нашей придется смотреть в оба — и подпалить друг друга могут. И зашибить.

— Самоеды? Они ж вроде такие мирные, я читала. И гостеприимные.

Истр только хохотнул в ответ:

— Много вы знаете, видать…

Катя примолкла: побоялась ляпнуть еще чего, — и занялась разглядыванием выставленных товаров.

Чего тут только не было: и шелка, и ковры, и шерсть тончайшая. И янтарь с жемчугом, дивной красоты самоцветы, и пряности, деревянные поделки, посуда, оружие. С дальней окраины ярмарочной площади то и дело доносилось ржание лошадей, видимо, тоже привезенных на продажу.

— Богатая у вас ярмарка, — задумчиво протянула Катя. — И с Азии купцы, и с севера к вам приезжают…

— А то, — гордо ухмыльнулся Истр. — Ты еще не видела город аркаимских мастеров, он там, у ворот…

— И что, много здесь мастеров?

Истр посмотрел на нее, как на инопланетянку:

— Да ты с этого ли мира? Ярушка, чего твоя дружка, и про мастеров наших не слыхивала?!

Ярослава бросила на Катю короткий осуждающий взор:

— Да, знамо дело, знает. Шутит она, верно?

Катя торопливо добавила:

— Верно, верно. Как не знать.

Но Истр только недоверчиво пожал плечами.

— Ладно, не когда мне туту с вами болтать, пошел я узнаю, что там на завтра решено…

И исчез за ближайшим поворотом, ловко нырнув в толпу зевак.

Катя, и в самом деле, замерла перед самыми широкими и яркими рядами, уставленными дорогой посудой, инкрустированной смальтой и эмалями, расшитыми золотом одеждами, оружием и ювелирными изделиями. Но были среди них и такие лавки, которые вызывали благоговейный трепет: покрытые черными шелками шатры, в них были выставлены мерцающие магические шары, высокие колбы с дымящимися напитками, ароматные варева и толстые книги о тайных, вековых знаниях.

— А что там? В этих шагах? — с любопытством спросила Катя.

Ярослава опасливо поежилась:

— О том иногда лучше и не знать, — и отвернулась.

Катя присела от удивления: Ярушка! И чего-то боится!

— Ярушка! Да ты ли это?!

Подруга остановилась посреди дороги, посмотрела на Катю сердито:

— А ты я, как я посмотрю, на волшбу и волхование смотришь как на забавное приключение!

— Яруш, ты что? — Катя опешила.

— В шарах этих, — Ярослава понизила голос до зловещего шепота, — яды, болезни внутри заперты.

Катя замерла, открыв рот. Мимо них, то и дело толкая их, суетился народ, сторговывался, спорил о цене, а у нее внутри все похолодело:

— Да неужели вот так, среди бела дня, такими вещами торговать можно?

— А не надо лезть не в свои дела. Поняла? Не тот грех на себя берет, кто склянку запечатал. А тот, кто распечатал. Поняла ли?!

И, резко повернувшись, быстро, не останавливаясь более, зашагала к городским воротам.

* * *

У ворот их догнала Енисея, бодрая, раскрасневшаяся. Пошла рядом.

— Вы почто обе такие сумрачные?

— А тебя одной, счастливой, на нас всех хватит, — огрызнулась Ярослава.

Енисея обернулась к Кате:

— Чего это с ней?

Та в ответ пожала плечами: не говорить же, в самом деле. Енисея поняла это по-своему:

— Нелюдимая она, твоя подружка. А вот Олеб и Истр о ней иначе отзываются. Уж не подменили ли нашу Ярославу, — и хитро подмигнула: — а, Ярослава, тебя не подменили?

Но Ярушке, видно, было не смеху. Тяжело глянув на соперницу, она отвернулась. Енисея только брови вздернула.

А Катя все с большим восторгом приглядывалась Аркаиму: перед ней во всю свою мощь вставали его стены, высокие, метров пяти в высоту и ширину, массивные, способные выдержать не один месяц осады.

Миновав глубокий обводной ров, девочки прошли через главные ворота, мимо дружины в блестящих чешуйчатых кольчугах, в полном вооружении.

— Стоять, красавицы, — остановил их дюжий молодец. — Куда путь держите? Аркаим закрыт, ведомо ли?

— Ведомо, дяденька. Свои мы, — и Ярослава достала из-за пазухи монету, проколотую в центре и подвязанную на длинной веревочке. Показала стражнику, кивнула на Катю: — и она со мной, к Стару.

Тот кивнул, почесал курчавую бороду с сединой:

— А третья девица?

Енисея показала ладонь, на которой на мгновение возник, проявившись, красноватый знак: медвежья лапа в круге из перевитых стеблей. Стражник почтительно взглянул на девушку:

— Проходи, красавица…

Катя вытянула шею, разглядывая тающий знак:

— А что это?

— Метка, — просто пояснила Енисея, но уточнять не стала. — Ладно, мне тоже надо кой — кого сыскать здесь. Потом вас найду…

В толпе прохожий мелькнула ее прямая спина, красный колчан со стрелами.

Ярослава мрачно посмотрела ей вслед, но промолчала.

— А в Аркаим один вход?

Ярушка перевела дыхание, и, кажется, посветлела:

— Входов, на самом деле, четыре: по одному на сторону света, — тихо пояснила она. — Все, конечно, под охраной. В Аркаиме хранятся дивные богатства, поэтому местный староста и призвал дружину.

Они проходили длинным, метров в пятьдесят, тоннелем, ведущим от главных ворот во внутренние улицы города. Катя осторожно дотронулась до гладких, отполированных, стен.

— Яруш, а как так сделали? Город же деревянный. А стены гладкие, будто эмалью покрытые.

— Внутри стены земляная насыпь, ее деревом обшивают, а сверху покрывают кирпичом — сырцом, глиной. Она высыхает на солнышке, и ничто такую стену не берет, ни таран, ни ядра пушечные, ни огонь.

— А роспись?

— А это уже для красоты… Чаще крепости некрашенные.

А они тем временем выскочили на внутреннюю, метров пять шириной улицу, по которой сновал народ: бородатые мужчины в короткий, до колен, льняных рубахах, важные женщины, ярко, по-праздничному одетые. Любопытные ребятишки всех возрастов босоного суетились, хохотали, лузгали семечки и смачно заедали медовыми пряниками, не обращая ни малейшего внимания на девочек.

Быстро ступая по деревянному настилу, почти такому же как в Тавде, только грандиознее, добротнее, девочки пробирались сквозь эту гомонящую толпу вглубь города.

Катя прислушалась: под бревенчатым настилом, судя, по звуку, шумела вода, однако, от мостовой не чувствовалось запаха сырости и нечистот, значит, вода в канаве была постоянно свежая.

Катя топнула ногой, чтоб удостовериться:

— Там пусто, что ли?

— Там канава с водой, чтоб дождь и сырость уходили.

По сути, это была ливневая канализация!

Примыкавшие, словно дольки лимона, к внешней стене помещения выходили на главную улицу. Сегодня, в самый разгар ярмарочного дня, многие из них оказались настежь распахнуты, из них тянуло дымом и едой, у ворот торопливо переговаривались хозяйки, суетились ребятишки. Другие же дома оказались — наоборот, закрыты.

— А что это за помещения? — спросила Катя, указав ровные ряды одинаковых дверей и занавешенных окон.

— Здесь ремесленники живут. Большие семьи. А в иных домах, и по нескольку семей. Здесь же, иной раз, и ученики селятся, те, которые подмастерьями пришли, — пояснила Ярушка. Она показала Кате на дома-ячейки: — Здесь, во внешней стороне, тридцать пять домов.

— А какие они изнутри? — Катя любопытно вытянула шею.

Ярослава хохотнула:

— Увидишь… Да ты не пялься как чужачка!

— А ты, ты тоже, в доме как подмастерье живешь, когда учишься здесь?

Ярушка покачала головой:

— Нееет. Там, внутри, в Большом Аркаиме, — она махнула вправо, за еще более высокую внутреннюю стену, — дома волхвов, библиотека, школа. Все ученики волхвов и ведунов живут в Общем доме. Один — для мальчиков, один — для девочек. Живем сами, хозяйство тоже ведем, как положено, к нам приставлены матроны для порядка. Если кто на излечение приехал, али за советом каким, те за воротами становятся, там селение имеется.

— То есть здесь учеников мало? — удивилась Катя. — Я просто думала, что это большая школа, академия или вроде того.

— Ну, это не совсем школа, — улыбнулась Ярослава, — это… Ну как стольный город, только по умениям всяким, понимаешь?

Катя кивнула:

— У нас бы сказали «культурный центр».

Ярослава пожала острыми плечами:

— Наверно, можно и так. Тебе виднее.

И она подошла к одному из домов: квадратные оконца занавешены, дверь распахнула, а на низкой скамеечке, вытянув ноги на деревянную мостовую, сидит, подремывая, дородная женщина в красном платке и цветастом переднике.

— Здравия тебе, тетушка Марфа.

Женщина открыла глаза, широко белозубо улыбнулась:

— И тебе здоровья, Ярослава. Никак, на соревнования пришла?

— Да, пришла. Да вот, подружку с собой привела.

Женщина бросила короткий взгляд в сторону Кати.

— Здравствуйте…

Марфа хмыкнула:

— Ну и хорошо, заходите, устраивайтесь. Сейчас кормить вас буду тогда!

Ярослава поблагодарила и вошла внутрь, в полумрак и прохладу.

— А ты почему «ты» говоришь? Это же … невежливо как-то.

— Так кто ж одному человеку выкает? Выкают или когда народу много или врагам. А тетушка Марфа — не враг мне. Она матрона наша, — и она махнула Кате рукой, — заходи. За одно и поглядишь, как оно мы здесь живем.

И Катя, затаив дыхание, нырнула в мягкое, вкусно пахнущее гречневой кашей и сливочным маслом нутро Общего дома для девочек.

 

Глава 25

ОБЩИЙ ДОМ

Катя несколько минут подслеповато жмурилась, ждала, когда зрение, наконец, привыкнет к полумраку, и даст оглядеться.

Она оказалась в длинном почти прямоугольном помещении, чуть суженном у входа. Через узкие глазки вентиляции и продолговатые окна под потолком, перекрытым тяжелыми балками, проникало достаточно света, мягкого, рассеянного. На деревянном полу красовались красноватые прямоугольники света.

Справа от входа, на разномастных резных опорах, высился второй ярус, с установленными в нем кроватями. Под ним — рабочая зона. В центре — массивный стол с лавками по обе стороны. По левой стороне от входа — длинный ряд полок с посудой, кухонным и рабочим инвентарем, небольшими деревянными емкостями для круп, и совсем крохотными пузырьками — для специй.

На отдельной, крайней от входа, полке горкой лежали толстые восковые свечи (видимо, далеко не все здесь умеют делать светозары), высилась стопка бересты, тонко раскатанные глиняные пластинки, веером торчали остро заточенные палочки для письма, и, как великая реликвия, небольшой кованный сундук с навесным замком. Катя, как дочь искусствоведа, сообразила: в нем одна из самых больших ценностей тех лет, бумага.

По той же стороне, в дальнем углу, слева, темнели низкие, Кате по колено, печи, рядом с которыми удобно примостились здоровые емкости.

— А там — что? — спросила у уплетавшей черешню Ярушки.

— Печь.

— Нет, рядом?

— Колодец…

— У вас что, в каждом доме колодец?

Ярушка кивнула и отправила в рот очередную горсть красной ягоды:

— А что?

— Здорово у вас…

Та самодовольно хмыкнула:

— А то! Аркаим! — она стянула с плеч мешок и направилась в сторону приставной лестницы: — Пойдем тогда устраиваться!

Ловко забравшись на второй этаж, Ярушка бойко побежала вдоль рядов с кроватями.

— Идешь ли? — ее макушка выглянула из-за резной пилястрины.

Катя поправила мешок, и осторожно вскарабкалась по приставной лестнице.

— Яруш, а чего у вас все подставки резные, да разные, ни одна на другую не похожа?

Из противоположного конца галереи послышался Ярушкин смех:

— Да это мальчишки. Они мастерят поделки всякие по заданию мастеров, а что дереву просто так пропадать? Вот, делают всякие нм украшения: шкатулки, бусики, инструмент кой-какой кузнецы делают. Что корявенькое, что очень даже ничего. Потом тебе покажу… Ты проходи сюда! Тут места свободные есть, здесь и устроимся!

Катя направилась на голос, мимо ровных рядов простых деревянных кроватей, покрытых яркими лоскутными одеялами и отгороженных друг от друга легкими перегородками.

Ярослава ждала ее в самом конце, уже распаковывая свой мешок, и укладывая нехитрые вещи частью в сундук у изголовья, частью — на небольшую полку:

— Вовремя мы с тобой появились! А то бы пришлось в другом месте устраиваться, а тут оно как-то сподручнее…

Катя устало опустилась на свободную кровать:

— Что, все на соревнования приехали?

— Ну, да! Такое событие….

— А что пусто тогда?

— Так, небось, шатер пошли смотреть. Или на ярмарке. Такое событие, — по-стариковски повторила она.

— Так что за игра эта «Шорохи»? Расскажешь?

Ярушка плюхнулась рядом с Катей:

— Расскажу. Но позже! А сейчас надо тебя покормить и…

— … спать уложить?

Ярушка широко улыбнулась:

— Не-е-е, и Стару показать! Ты ж еще не забыла, ради чего сюда спешила? Или тебе так у нас нравится, что ты теперь и домой не собираешься?

— Конечно, помню! Такое разве забудешь?

— А что именно «такое»? — за их спинами появилась Енисея, прямая словно жердь, сумрачная.

Катя покраснела, у Ярославы глаза загорелись:

— Подслушивала?!

— Да вас слыхать на пол — Аркаима! — Енисея пожала плечами, бросила сумку на оставшуюся свободную кровать, следующую от Ярушки, колчан со стрелами и лук спрятала под подушку. — Так что у тебя за дело здесь, Катя? И что за упыри за тобой гоняются по лесам? А?

И она уселась напротив, чуть наклонив голову к плечу, уставилась на Катю. Та искоса взглянула на Ярославу.

— А наша Ярослава, видать, в курсе, да покрывает тебя, — догадалась Енисея.

— Ничего она не покрывает. И с чего это я должна тебе доверять?!

Брови у воительницы взлетели вверх. Потерев мочку уха, она пробормотала:

— А, действительно, чего это? Мне-то до вас и дела нет. Одну из Александрии вытащила, вторую с того света вынула на горе… Доверять мне, действительно, не надобно, — она встала, поправила пояс с ножнами. — Только помните о том, что сейчас сказывали, когда на вас опять какая дрянь нападет.

— Енисея, подожди! — уши у Кати полыхали. — Ты все не так поняла. Ты не поверишь, если я расскажу все, как есть. А врать я не хочу. И не умею.

— А ты попробуй.

— Врать?

— Нет, рассказать.

Катя неловко засуетилась, устраиваясь. Енисея с любопытством смотрела на нее в упор. Наконец та замерла, подняла пепельно — серые глаза с яркими голубыми прожилками.

— А ты тоже здесь учишься? — спросила, наконец, она у Енисеи.

Та удивилась, но кивнула:

— Здесь, только во внутреннем городе.

— А где ты научилась так сражаться?

Енисея посмотрела вдаль, за продолговатое окно:

— Дома, конечно, у меня братья старшие есть, они и научили. Нам без того никуда.

— А ты откуда? — заинтересовалась Ярослава. — Я в Аркаиме с позапрошлой осени обучаюсь, но тебя раньше не встречала, а ты говоришь, будто ты здешняя.

Та покачала головой, медленно, словно слова ей с трудом давались, проговорила:

— Я здешняя. Только я с гор Алтайских. Я из семьи жрецов, служили на Аржанских холмах, в храме Маары. Только… — она осеклась, подбирая слова, — я живу за две тысячи лет до сегодняшнего дня.

— Ого! — вырвалось у Кати.

Ярослава же только удивленно вскинула бровь:

— И ты тоже?

— А как ты здесь оказалась?!

— Долгая история. Считай, случайно забрела и заблудилась, — она посмотрела на Яруславу: — А что значит «и ты тоже»? Кто-то еще также затерялся во временах? — Енисея напряженно вглядывалась в их лица.

— Да не обращай внимания, — отмахнулась Ярослава, — мы вот уже ничему не удивляемся, вот Катя, например, из будущего, через четыреста лет жить будет, — Ярослава понизила голос до шепота. — Возможно, моя правнучка, да-да.

Глаза у Енисеи округлились:

— Вот это, в самом деле, «ого!», — прошептала она, переводя взгляд с одной девочки на другую и обратно.

Те, дружно переглянувшись, расхохотались. Катя, хоть и довольно сумбурно, рассказала свои недавние приключения, от которых Енисея, кажется, пришла в шок:

— Ну даешь… И Духа темного морока смогла вызвать?! — Ярушка кивнула в знак подтверждения.

— И портрет Макоши в древней книги один-в-один — лицо ее мамы, — от себя добавила.

Катя закусила губу, стараясь не разреветься:

— Енисея, я сама толком ничего не понимаю. Как я сюда попала? Зачем? Как отсюда выбираться? Почему я древние развалины те знаю, как свои пять пальцев?

— Эти древние развалины называются Александрия. Древний город, — поправила ее Енисея. — Это я тебе точно говорю. Я теми ходами да выходами, что в Храме Подлунном сколько лет пользуюсь, чтоб дорогу назад найти.

— Храм Подлунный?

— Это там, где купель стоит с живой водой. Раньше, до обвала, над ней окно было. В полнолуние на купель лунный свет сходил. Жрецы в том свете видения вещие читали, — пояснила Енисея. — А эти, трое из леса, от которых вы до того сбежали, тоже за вами идут?

Катя ничего не ответила. О встрече с Антоном ей пока не хотелось говорить. Еще и в такой девчоночьей болтовне. Она жалобно сморщилась, сложила ладони, будто молиться собралась:

— Девочки, научите меня сражаться и по-настоящему владеть хоть чем-то, хоть какими-то знаниями, вот Темным мороком, например. Пожалуйста!

Енисея и Ярослава переглянулись. Енисея с сомнением в голосе отозвалась:

— Можно прямо сейчас и начать… Только не жалуйся потом — если больно будет!

Катя с визгом «ура!» подскочила, сбросила с плеч мешок, бросила его на кровать и встала по стойке «смирно!», готовая к уроку.

Енисея же, деловито сняла с себя широкий пояс с карманами и оружием, верхнюю рубашку, аккуратно все сложила на краю кровати. За это время Ярослава быстро сбегала вниз, отсыпала из тарелки черешню, и, вернувшись наверх, забралась снова на свою кровать, подобрала под себя ноги и приготовилась смотреть.

Енисея же поманила Катю пальцем за собой, заставив спуститься на первый этаж.

— Итак, урок первый, — начала она, встав напротив. — Думаю, для начала, тебе необходимо научиться обороняться. Для этого есть много способов. Предположим, тебя схватили за запястье правой руки. Давай, пробуем! — Катя изобразила нападающего, схватившего Енисею за правое запястье. — Я фиксирую твою руку, вот так, свободной левой рукой, кисть правой поднимаю к плечу. Получается рычаг. Выворачиваю руку и тут же давлю на твой локоть. Видишь? — Катя промычала в ответ. — Одновременно наклоняю корпус в твою сторону и своим весом тебя же и опрокидываю.

Она медленно, фиксируя, показывала каждое движение, подсказывая, на что обратить внимание, а потом вернулась к первой позиции «схватить за правое запястье» и быстро провела весь прием:

— Р-раз, — в следующую секунду Катя с хрустом шлепнулась на пол, — ты повержена, можешь еще и по носу получить, — и Енисея, в подтверждение своих слов, легонько наклонилась и щелкнула Катю по кончику носа.

Дальше урок был больше похож на истязание. Енисея просила Катю захватить ее руки разными способами — и двумя руками, и одной левой, и одной правой, и спереди, и нападать сзади, — и последовательно рассказывала как провести контрприем.

И каждый раз Катя оказывалась повержена.

— Видишь, как все просто! — воскликнула она после очередного Катиного падения. — Ну, давай, проверим, что ты запомнила! — девочки поменялись местами. Теперь Енисея «нападала» на Катю.

Она падала, теряя устойчивость, висла на Енисеиных руках, словно тряпичная кукла, посвистывая от напряжения. После третьей попытки дело пошло на лад. Изрядно побив друг друга, девочки рухнули на пол. Сверху к ним свесилась Ярослава:

— А учиться наносить удары вы сегодня тоже будете? А то я думаю — ждать пока вы друг друга поколотите или все-таки пообедать. После этой кислятины, — она кивнула на зеленый абрикос, — уж очень есть захотелось…

— Пообедать, — отозвалась Енисея. Когда Ярушка сбегала вниз, она продолжила. — А теперь, слушай главное.

Она встала напротив Кати, упруго положив руки ей на плечи. Она была выше и сильнее Кати, собранная, всегда готовая отразить удар воительница-амазонка.

— Уворачиваться от ударов — не главное. Главное — контролировать свой страх. Вот я сейчас на тебя нападаю. Не всерьез, ты это знаешь. А в глазах твоих все одно, страх плещется… Я это, как твой противник, вижу. Значит я, считай, уже победила.

Она приподняла Катин подбородок, прошептала:

— Не отводи взгляд, держи его. Если тебе пришлось вступить в схватку, то твоим оружием может быть что угодно — меч, нож, палка, ветка, камень, как сегодня утром с грифонами. Любой из этих предметов, даже собственную руку или ногу нападающего, можно использовать как рычаг или как оружие. Любой рычаг многократно увеличивает твою силу, а, значит, ты сможешь одержать победу даже над более сильным и подготовленным противником. Поняла? Но чтобы этим воспользоваться, надо держать голову, — она легко дотронулась до Катиного лба, — и сердце, — она положила вторую руку ей на грудь, — холодными…

Катя кивнула. Конечно, попробовать бы все это проделать на практике…

* * *

Девочки быстро собрали на стол.

Три глубокие миски, три ложки, по крынке козьего молока да по ломтю хлеба — вот и весь обед.

Катя покосилась на стоявшую перед ней такую же миску с гречневой кашей, положенной пушистой горкой. На самом ее верху лежал желтый кубик масла и стекал аппетитными ручейками. На краю миски — здоровенный ломоть хлеба.

Она шумно сглотнула слюну. Желудок жалобно пискнул и затаился.

Будь Катя дома, она непременно запричитала бы, что порция слишком большая, что она столько не съест. Но сейчас, после длинного перехода, впечатлений от увиденного в Аркаиме, и особенно после тренировки с Енисеей, от которой болело все тело, она оказалась настолько голодной, а хлеб и каша — такими ароматными, что она, мысленно кивнув своему желудку, без уговоров принялась за еду.

Сладковатое, нежное масло ласково связывало гречневые крупинки, и те послушно таяли во рту. Кусочек хлеба с румяной хрустящей корочкой оказался с орехами и семечками.

— Я ничего вкуснее в жизни не пробовала, — стараясь не подавиться прошептала она. — Божественно, — мурлыкала она, прикрывая от удовольствия глаза.

Рядом размеренно постукивали деревянными ложками Енисея и Ярушка: первая задумчиво — молчаливо, вторая — с тревогой. Но Катя, хоть и улавливала настроение новых подруг была слишком поглощена угощением. Единственное, что ее смутило — терпко пахнущая белая густая жидкость.

— Это что?

— Молоко, — Ярушка дернула плечом.

— Молоко?! — Катя принюхалась, заглянула внутрь небольшой крынки, поставленной перед ней. — Молоко-то не так пахнет.

— Так козье, — Енисея отвлеклась от своих невеселых мыслей и посмотрела на новую знакомую.

Катя криво, по-детски, оттопырила нижнюю губу. Замерла.

— Ты попробуй. Вкусно, — Енисея прищурилась.

Катя бросила на нее сердитый взгляд, взяла обеими руками крынку, поднесла к губам.

Теплая, горьковато-сладкая жидкость коснулась ее губ, проникла внутрь, нежно легла на язык и застряла — горло перехватило, и Катя поняла, что проглотить не сможет. Желудочный спазм, острое желание умереть прямо сейчас и молоко прыснуло из ее рта.

— Катя! Ёк-макарек! — ругнулась Енисея и бросила ей льняное полотенце, — вытирай давай.

Та послушно вытерла лицо, руки, испачканную рубашку и стол, виновато покосилась на Матрену — та как раз руки в боки поставила:

— Извините. Я не пробовала никогда. А оно такое жирное, горько-сладкое…

— Горькое? — Матрена всплеснула руками и подошла к Катиной крынке, отпила глоток: — а ведь и то правда. Манька наша, видать, опять бузины объелась, недоглядел пастушок. Не огорчайся, водички испей…

Матрена улыбнулась и деловито вышла, угрожающе размахивая полотенцем, но вернулась через несколько минут.

— Это ты, что ль Катя? — заглянула она в комнату. — Тебя Стар к себе зовет!

Та замерла.

— Чего сидишь? — Ярушка толкнула ее в бок. — Пошли, я тебе дорогу покажу!

Катя, метнувшись на второй этаж, схватила свой неразобранный еще рюкзак, быстро выложила из него лишнюю одежду на кровать, свалив все в несколько неопрятную кучу, покосилась на аккуратно сложенные Енисеей вещи, вздохнула, и побежала за Ярославой.

 

Глава 26

СТАР

Ярослава торопливо шагала по главной улице Аркаима, кольцом огибавшей внутренний город — высокие, метров семи высотой крепостные стены, и Катя едва за ней поспевала. Вокруг суетились горожане, возвращавшиеся с ярмарки. Мастера катили по домам телеги с непроданным товаром, покрикивали:

— Поберегись, красавицы! Не то ноги оттопчу, будешь лягушкой шлепать по мостовой!

И дружно гоготали.

Оказалось, все ворота выходили на главную улицу, но во внутренний, Большой Аркаим, вел единственный проход. Девочки миновали улицу и проскользнули в длинный изогнутый змеей узкий тоннель на юго-востоке.

— Выходит, Аркаим — не таблетка круглая, а прямо гигантская улитка, — пробормотала Катя.

Идти было совсем не удобно: помимо то и дело встречающихся горожан (которые, к слову сказать, в этой части города были особенно медлительными и важными), приходилось еще и протискиваться между широкими выступами, которые располагались в шахматном порядке и полностью скрывали происходящее на центральной площади от посторонних глаз.

Оказавшись в Большом Аркаиме, Катя словно попала в другое измерение, словно под воду нырнула.

Высокая и толстая стена защищала жителей центральной части Аркаима от всего внешнего, мирского и суетного: сюда не проникали прямые солнечные лучи, звуки, запахи города, порывы ветра.

Здесь все становилось не важным, кроме неба над головой и твоей собственной души, которая тревожно билась в груди.

Невольно Катя замедлила шаг, сердце просило гармонии с этим миром.

Она огляделась: дома, выходившие на квадратную площадь, были такими же, как на внешнем кольце, только двери под широкими, словно кустистые брови старика-волхва, навесами оказались гораздо шире. Да у каждой стоял кумир — высокой деревянное изваяние духа — хранителя.

— Эй, не отставай, — шепотом поторопила ее Ярослава. Ее голос подхватило гулкое эхо, многократно усилило, заставило вздрогнуть от неожиданности.

Она подвела Катю к неприметной двери и остановилась у пологих ступеней. — Я дальше не пойду, — выдохнула она, — Стар только тебя же звал…

— Заходи — заходи, Яруша, — послышалось из дома.

Катя, затаив дыхание, вошла. Дерево, хранившее тепло зимой и защищавшее от полуденного зноя летом, пахло смолой и свежестью, к ним примешивались острые ароматы степных трав.

Глаза, непривыкшие к полумраку, вылавливали из темноты лишь неясные блики. Они постепенно проявлялись, словно снимок на полароидной бумаге, и она, наконец, смогла разглядеть жилище волхва Стара.

Высокий потолок. Лампады в глубоких нишах по обе стороны от входа, источавшие тонкий аромат лаванды и мяты. Сказочные росписи на стенах: глубокий старец в тяжелом плаще стоит в чаще леса, опершись обеими руками на посох; над равниной плывет по облакам белый лебедь, запряженный в золотую колесницу, в которой сидит прекрасная золотоволосая дева. Большой белокаменный город возвышается на холме, и как бы вырастает из него, защищенный двумя рядами могучей крепостной стеной, с многочисленными башнями, переходами и мостами.

С правой стороны от входа Катя увидела низкую арку и лестницу, ведшую вниз.

Средних лет мужчина с удивительно светлым и открытым взором, в простой холщевой рубашке, подпоясанной лохматой бечевкой стоял на верхней ступени. Темно-русые волосы его красивыми волнами спадали на плечи. Он приветливо улыбнулся Кате, жестом позвал следовать за ним, и нырнул в низкий проход.

Девочки оказались на узкой винтовой лестнице, круто убегающей вниз, под центральную площадь, метров на пять под землю.

Ярушка притихла. Катя слышала ее сопение у себя за спиной.

— Я здесь еще никогда не была, — восторженно прошептала та. — Есть большая библиотека, наверху, в нее хаживала часто. Я про здешние секреты только слыхала краешком уха…

Молодой мужчина спустился с девочками вниз:

— Тут подождите, — и, оставив их у подножия лестницы, свернул налево, в сумрак пустынного коридора, не известно где и когда заканчивавшегося.

Девочки оказались в огромном квадратном зале примерно двадцать пять на двадцать семь метров. Не смотря на то, что помещение находилось глубоко под землей, в нем было естественное освещение — солнечный свет попадал из небольших расщелин под самым потолком, кроме того, по периметру зала светились гирлянды из шаров голубого света — светозаров.

У Кати от восторга перехватило дыхание: вдоль стен зала бесконечными рядами высились широкие стеллажи с книгами, свитками, перевязанными лентой стопками дощечек различных форм и размеров.

Некоторые были переплетены, другие лежали разрозненными. В углу, за широким письменным столом, напрочь заваленным бумагами, Катя заметила стеллаж с кристаллами в форме шаров, пирамид и конусов. Кристаллы преимущественно были голубого цвета, среди них выделялись три камня бурого цвета и один черного. На черном отчетливо выделялись белоснежные письмена.

Но библиотека оказалась пуста.

— А где дядюшка Стар? — Кате беспомощно обернулась к подруге, та странно на нее посмотрела, но ответить не успела: из-за стеллажа с кристаллами вышел все тот же молодой мужчина, только теперь на его плече, деловито поглядывая на гостей то одним то вторым желтым глазом, сидел сокол, а в руках он нес плоскую миску с водой.

— Ярослава, собери книги мои, будь добра…

— Конечно, дядюшка Стар.

Ярушка бросилась к столу, а Катя вытаращила глаза, рассматривая человека, которого представляла, как умудренного жизнью старца с белой, как лунь бородой и величественной синевой глаз. А вместо этого перед ней оказался его прямая противоположность.

— Так вы и есть Стар?..

Молодой мужчина на освобожденное Ярушкой место, аккуратно поставил миску с водой, потом осторожно спустил птицу с плеча и посадил ее на край миски (птица тут же начала пить):

— Я и есть. Ты, никак, кого другого ждала?

Катя смутилась:

— Нет, не в том дело. Просто «Стар».. и вроде как вы должны старый быть.

Волхв снисходительно улыбнулся:

— Ну, должен али нет, про то не ведаю, но уж изволь принять таким, каков есть, девица Катя — свет — Катерина, — и он подошел к ней ближе, положил руки на плечи, заглянул в глаза.

Катя почувствовала, что краснеет. Жар от ушей полыхнул по щекам, спустился на шею. У Стара оказались синие-синие глаза, в прозрачных серо-голубых прожилках, яркие и лучистые.

— Ну, здравствуй, путешественница, — радушно проговорил он.

— Здравствуйте, — Катя тоже несмело улыбнулась и, кажется, еще сильнее покраснела.

— Сколько лет живу на этом свете, а чудес таких не видал, да, — продолжал улыбаться волхв.

Он подвел ее к скамейке, установленной между стеллажей, рядом со столом. Катя села, только в этот момент сообразив, что все это время, открыв рот, не могла отвести взгляд от его глаз. Так и шла, как загипнотизированная обезьянка.

Стал пододвинул вторую скамейку и сел на нее, прямо напротив Кати, откинулся на спинку и сложил руки.

— Ну, сказывай, что тебя привело в мою обитель?

Катя нервно перебирала конец пояса, не зная, с чего начать: то ли издалека, то ли с главного. На помощь пришла Ярушка. Она устроилась рядом с ней, чуть наклонилась вперед и прошептала:

— Она во временах потерялась.

Дядюшка Стар посмотрел на Катю:

— Так ли?

— Так.

— И как случилось это?

И Катя рассказала про то, как мама заболела, как в отражении появилась черная кошка и убежала в мамину комнату, как мама проснулась, говорила непонятные вещи, а потом исчезла — растаяла в воздухе.

— Словно утренняя заря, — шепотом добавила Ярушка, вставив бабушкино замечание. Стар кивнул.

— Дальше что?

— А потом в дом к нам ворвались бандиты, искали посох какой-то, которого у нас никогда не было, посох Велеса. А кошка в отражении мне подсказала, как бежать. Я нырнула в шкатулку, и оказалась в коридоре, в котором много-много дверей. Там зверюга какая-то вырвалась, я испугалась и вышибла одну из дверей. Это оказался дом бабушки Могини.

Стар опять понимающе кивнул:

— А что, Ярослава, здорова ли бабушка твоя?

— Здорова, дядюшка, — пискнула Ярушка и опустила глаза.

— Дядюшка Стар! Мне мама сказала про то, что мне нужно только за нос грифона дотронуться! Он там был, на одной двери, а я не сообразила! Понимаете? И как мне теперь назад вернуться? Как маму найти? У меня никого ближе и роднее ее нет!!! Понимаете, НЕТ!

И Катя, сама не ожидая от себя этого, зарыдала.

— Тише, тише, — попробовала утешить ее Ярушка, то и дело виновато поглядывая на Стара.

Сокол, перестал пить воду, тревожно переставил когтистые лапы и спрыгнул на стол. Он, вытянув шею, любопытно поглядывал то на Стара, то на плачущую девочку. Потом резко вспорхнул, с шумом расправив сильные крылья, и, издав резкий протяжный крик, перелетел на скамью волхва.

Тот костяшкой указательного пальца аккуратно погладил птицу по пестрой голове.

— А, что, дитя, с собой ли шкатулка, оставленная мамой?

Катя шумно и порывисто выдохнула:

— Да, со мной…

— Ну, так покажи, милая.

Девочка быстро сбросила с плеч сумку, достала из нее шкатулку и протянула ее волхву. Тот, чуть наклонившись вперед, посмотрел на нее.

— Бабушка сказала, будто очень древняя вещица, — пояснила Ярослава, Стар кивнул.

— Права твоя бабушка.

— И что владеть такими ценностями великими только внутри рода одного можно, и что матушка Катина, должно быть, большая мастерица по части волхования.

— И тут права бабушка Могиня. Пойдем — ка сюда, Катя, — он подошел к столу, — положи-ка сюда да открой шкатулку со словами: «Открой свои тайны, матушкин ларец».

Катя послушно поставила шкатулку на стол, прошептала:

— Открой свои тайны, матушкин ларец.

К огромному удивлению девочек, по темному дереву волной промелькнула алая искра, из шкатулки пахнуло сыростью и замкнутым помещением.

— Открывай теперь.

Катя открыла шкатулку и заглянула внутрь: внутри было то самое помещение, с дверью в длинный коридор с чудовищем, только сильно уменьшенное.

— Этот проход? — волхв кивнул внутрь темнеющего пространства.

— Да-а-а, — Катя ошеломленно сглотнула.

Тогда он протянул ей одну руку, а второй коснулся крышки шкатулки со словами:

— Позволь, Ларец, пройти до двери и верни назад.

В это же мгновение, дерево моргнуло красным, Катя почувствовала удушье и головокружение, сокол шумно отлетел в сторону, и она опять оказалась в темной прямоугольной комнате без окон, с единственной дверью. Только на этот раз, за руку ее держал волхв Стар, а потолок отсутствовал: вместо него в комнату заглядывало огромное лицо Ярушки. И удивленный глаз любопытного сокола.

— Ну, что там?! — голос Ярославы отразился от стен, с силой ударив по барабанным перепонкам.

Катя прикрыла уши ладонями:

— Тише, Ярослава, оглушишь…

— Извини… Так что там? — повторила она громоподобным шепотом.

— Пойдем, посмотрим, — голос Стара был спокоен.

— А вдруг там этот зверь?

— Пока не откроем дверь, не узнаем, верно?

И Катя подошла к двери. Глубокие извилистые трещинки. Орнамент поверху. Ручка-кольцо.

Она толкнула от себя.

Дверь глухо скрипнула, но не поддалась. Девочка надавила сильнее, но снова безрезультатно.

Она обернулась к Стару, посмотрела на онемевшее лицо Ярушки:

— Не открывается.

— Ну, что ж, и этому тоже найдем разгадку. Но, к сожалению, Катя, должен тебе сказать, что этим же путем к своей маме ты попасть не сможешь, — и добавил чуть громче: — Благодарю, Ларец, мы увидели все, что хотели.

Снова удушье и головокружение — и они опять в библиотеке, в своем теле и размере.

— И что теперь? — Катя устало опустилась на пол. — Я застряла здесь и никогда не увижу маму?

Ярушка закусила костяшку пальца, чтоб не разреветься, так ей жалко было свою подругу.

Стар положил Кате руку на плечо:

— Мы найдем способ. Покажи, что еще было в шкатулке.

Катя снова открыла шкатулку, только теперь без заветных слов, и на дне увидела моток с нитками и полупрозрачный камень сочного василькового цвета. Она протянула руку, чтобы достать их, но волхв остановил ее:

— Погоди.

Он взял в руки шкатулку, чуть наклонил ее так, чтобы ее содержимое отразилось в воде.

По водной глади пробежала рябь, а когда она улеглась, Катя увидела в отражении преобразившийся ярко алый вместо василькового, искрящийся самоцветными огнями камень. От него, узкими серебристыми змейками к ее рукам тянулись лучи.

— Что это? — прошептала она.

— Алатырь. Камень, открывающий двери. Твоя бабушка, Ярушка, оказалась права и в том, что матушка нашей Катей — большому ведовству открыта…

— А этого не может быть, — Катя упрямо мотнула головой. — Она искусствовед. Ученый.

Стар только покачал головой:

— Алатырь — царский камень. Его не у каждого волхва встретишь. А у матушки твоей он имеется.

— И в книге древней ее портрет имеется как Макоши, — опять встряла Ярушка. Сокол встрепенулся и едва не укусил ее за руку. — Ай!

Катя недоверчиво нахмурилась.

— Не веришь?

— Нет.

— А ну-ка, вода, покажи, кто чары сильные наложил на ларец этот, — и он взглянул на Катю: — Смотри!

Сердце у нее подпрыгнуло и оборвалось: на нее смотрела ее мать, Мирослава Мирошкина. Катя всхлипнула и бросилась к Ярушке на грудь.

— Не может быть! Этого не может быть!

— Зато теперь мы точно найдем тебе дорогу домой, — тихо отметил Стар. — Дай только немного подумать.

Он задумчиво посмотрел на шкатулку и ее содержимое, дотронулся до темного, потрескавшегося дерева.

— Ярослава, Кате надо отдохнуть, в себя прийти. Отведи ее в дом. А ларец этот здесь пока оставь. Мне подумать надо. Ступайте.

И он легонько подтолкнул их к лестнице наверх.

* * *

Шкода и Афросий, конечно, увидели дым от костра.

Пока они делали Антону носилки, от Кати и ее друзей простыл и след.

— Вот же черт! — в очередной раз ругнулся Афросий и с неприязнью глянул на Антона. — Ведь рядом были. Если б не этот хлыщ, уже бы бабке сдали деваху, да и дома в баньке парились.

— Умолкни, — прикрикнул на него Шкода, осматривая поляну. — Вот следы их. По ним пойдем.

Пока Шкода и Афросий дотащили Антона до Аркаима, им уже было не до Кати. Мокрые от пота, грязные, голодные, и злые, они почти не отреагировали на ряженых крестьян, странные караваны, орущих на них мужиков в высоких тюрбанах, встречавшихся им по дороге.

Увидев некое подобие дома — небольшой сарай с крытой соломой крышей, они рванули к нему.

— Эй! Есть кто живой!!! — орал озверевший Афросий. — Хозяева!

— Да не ори ты как оглашенный, — остановился мужичок с окладистой бородой, в потертом зипуне, ловко поправил повисшую за плечами котомку. — Заходи, коли надо. Вишь — ключ на висит, значится, свободен дом. Заходи, да живи. Токмо убери за собой. Так дела и делаются…

И, покачав неодобрительно головой, пошел своей дорогой в сторону горевшего на закате города.

Афросий схватил ключ, дернул дверь и ворвался внутрь:

— Гляди, пацаны, — гоготнул он, выглянув наружу, — и салфеточки на столе льняные разложены! Заходи, хоть пожрем нормально да помоемся!

Антон, с тоской посмотрев на шагающих по дороге людей, вздохнул и направился, похрамывая, внутрь. Шкода плелся рядом, злой и напряженный.

— Как бы старуха нас тут не застукала, пока мы «нормально жрем» и «моемся»…

— Не дрейфь, прорвемся! — Афросий с силой стукнул по крепкому карнизу и в следующее мгновение уже скрылся к темноте. — Антох, ковыляй сюда, польешь мне, а то от меня разит тиной, и чешется все, сил уже нет!

В доме, действительно, было все прибрано, как и сказал проходивший мимо дед.

— Гостиница это, что ли. У этих, у ряженых? — Афросий добыл кусок черствого хлеба и сейчас, орудуя мощными челюстями, пытался его разгрызть. — Коспей у них здесь, что ли?

— Это что за муть?

Афросий гоготнул:

— Ну, ты темная личность, Шкода. Косплей — это что-то вроде ролевой игры. Народ наряжается всякими гэндальфами или поттерами, во всякие известные персонажи, короче.

— И что делают?

— А что угодно. Что положено по костюму, то и делают.

Антон, нарочито сильно прихрамывая, заглянул на полку, увидел небольшие холщевые мешочки. Заглянув в один из них, увидел крупу.

— Парни, тут перловка есть. Давайте кашу сварим, что ль.

После бесконечного марш-броска и непривычно сытого ужина, Шкоду разморило.

— Антох, давай эту деваху завтра искать, — Шкода то ли себя уговаривал, то ли с товарищем советовался. — Тут народу — тьма, черт ее знает, где она пристроилась… Завтра найдем. А сейчас давай спать? А?

— А давай! — Антон был не против.

Устроились на лавках. Твердо, но все равно лучше, чем на камнях.

Шкода заснул, наверное, даже раньше, чем лег. Только он вытянулся под небольшим стеганым одеялом, которое они нашли в сундуке за печкой, так сразу и захрапел, только иногда почесывая одну о другую босые ступни, не поместившиеся под короткое одеяло.

Антон еще подождал некоторое время — Афросий тоже храпел.

После этого, потихоньку, стараясь не скрипеть половицами, взял ботинки и выскользнул из дома.

Уже на крыльце, вдохнув полной грудью вечернюю прохладу, он обулся и по опустевшей к вечеру дороге торопливо пошел в сторону города.

* * *

Кате ничего не оставалось, как поплестись домой: понимания, как попасть домой после разговора с волхвом у нее не возникло, но тень надежды грела, не давая отчаяться.

Когда они вышла из дома Стара, был уже вечер.

От реки тянуло прохладой и свежестью, дымком вечерних костров и горьковато-приторным ароматом полыни и медуницы.

Аркаимцы ужинали в своих домах, открыв все двери и окна навстречу вечеру. Светловолосый мужчина сидел перед домом и вытачивал из дерева колыбель для младенца. Его беременная жена присела рядом, прикрывая рукой округлый живот, и они любовно поглядывали друг на друга и загадочно улыбались. Будто у них одна на двоих тайна. Никому не известная.

— Кать, пойдем, посмотрим на шатры, которые к завтрашнему состязанию ставят, — предложила Ярушка, показывая куда-то в сторону западного входа. — Там, небось, и ребята тренируются, и Енисея. Посмотрим?

Катя обрадовалась: нет, не тому, что надо куда-то идти, и что-то смотреть, впечатлений ей на сегодня хватило с лихвой. У нее, всегда нелюдимой и замкнутой, наконец, появилась возможность оказаться одной и подумать. О том, что с ней произошло. Осознать это.

Она обернулась к подруге, кивнула:

— Яруш, ты иди. Я завтра все посмотрю.

— Тебе, что же, не интересно? — озадачилась Ярушка, в глазах промелькнуло разочарование.

— Нет, что ты! Не в этом дело! Просто… Я никак не могу поверить в то, что со мной происходит, — она дотронулась до подсвеченной заходящим солнцем оранжево-алой стены Большого Аркаима. — Да и хотелось бы еще подумать о вчерашнем дне, вдруг, я вспомню что-то еще, важное.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Дорогу назад найдешь?

— Если за мной не станет гнаться вурдалак — найду, — Катя улыбнулась и, махнув подруге рукой, направилась в сторону Общего дома для девочек.

Она вышла на главную улицу, рассеянно поглядывая то на ребятишек, бегавших между домами, то на темнеющее небо. Какая-то женщина в красном платке ругалась с соседкой, мальчишка гнал козу, легонько тыкая ее в бок прутиком.

Катя лавировала между прохожими, стараясь никого не задеть, и тут с силой столкнулась с встречным прохожим. Подняла глаза, чтобы извиниться и обомлела:

— И снова здрасте! — радостно воскликнул Антон. — А я тебе давно машу-машу, а ты вся такая заду-умчивая…

— Привет! Вот удивляюсь, как вы нас все время находите?.. — пробурчала Катя, стараясь изобразить гнев.

— Привет, привет! — повторил Антон, и криво усмехнулся. — Пойдем к речке? А то нас тут затолкают…

Катя очень обрадовалась, увидев Антона. Проходя мимо него, она даже тихонько потрогала свои щеки — горячие как огонь, значит, красные… Ох, не удобно-то как! Но от прогулки не отказалась.

 

Глава 27

АНТОН

Они вышли за крепостную стену, воспользовавшись ближайшим выходом из города. Стражники, деловито беседовавшие у ворот, подозрительно посмотрели на Антона, бросили:

— Скоро ворота позакроем. Не мешкайте там…

Катя кивнула.

— Ты как вообще в город прошел, они ж не пускают…

Антон уклончиво улыбнулся:

— А я понял, подождал. Семейство какое-то шло, я с ними и проскочил…

Прошли по узкому северному мосту (этот выход предназначался только для пешеходов, и мост, соответственно, был неширокий, с веревочными поручнями), и, миновав двухметровый ров, наполненный водой, направились в сторону реки.

Вначале шли молча. Катя чуть впереди, Антон на полшага отставал от нее.

— А чего ты не спрашиваешь, как мы сюда добрались? — нарушил неловкое молчание Антон.

— Так как вы сюда добрались? — Катя сорвала травинку, внимательно начала ее изучать, будто ничего интереснее в жизни не видала.

— Я — верхом!

Катя удивленно на него посмотрела, для чего, правда, пришлось бросить свое интересное занятие.

— Я ж обещал, что задержу ребят, вот. Я, типа, ногу подвернул сильно. Правда Афросий, гад, предлагал меня бросить там.

— Так подвернул или «типа» подвернул?

— Говорю ж — «типа»! — он забежал вперед и теперь шел спиной вперед, на несколько шагов опережая Катю.

— Все хотел рассмотреть твои глаза, — улыбнулся он. — Вот, знаешь, странное дело, лицо помню, а глаза — нет.

Он остановился и взял Катю за плечи:

— Дай посмотрю, пока светло, какого они у тебя цвета.

— Серые, — буркнула Катя и попробовала легонько отстраниться. Антон только крепче сжал ее плечи.

— Не, не серые, — он прищурился, подбирая слова. — Они цвета Темзы на рассвете.

Катя с силой повела плечами, высвобождаясь. Обогнула его, снова пошла впереди:

— Не знаю, не бывала.

— А я в Лондоне много раз был, — задумчиво обронил Антон.

Они дошли до реки. По ее зеркальной глади скользило несколько припозднившихся рыбацких лодочек. Откуда-то издалека доносилась грустная песня, про любовь да про разлуку.

— Красиво здесь, да? А что это за место такое? — снова прервал молчание Антон.

— Это Аркаим.

Глаза у него расширились, и чуть не выпали из орбит:

— Реально? Тот самый?!! — Катя кивнула. — Ого! Жаль, в телефоне батарейка сдохла, фотки бы сделать! — с тоской в голосе проговорил он.

— Слушай, Антон, — она впервые назвала его по имени, и ему это понравилось. — Что дальше делать? Рано или поздно твои фокусы раскусят, Афросий и Шкода меня схватят, посоха у меня нет, бабка эта ваша меня прикончить велела… Что делать? Есть идеи?

Антон молчал. Он об этом не думал. Вообще, он редко принимал самостоятельные решения — чаще всего за него все решал отец. Если они и были, эти самостоятельные решения, то скорее не сами по себе, а вопреки желанию отца, назло ему. Вот и со Шкодой он связался назло.

А Катя сейчас спрашивала у него, как у взрослого… Не хотелось выглядеть в ее глазах несерьезно:

— Ну, какое-то время можно и пофинтить, — не придумалось ничего более стоящего. — Вы сколько времени собираетесь быть в Аркаиме?

Катя повернулась к реке:

— Не знаю… Мне маму найти надо здесь.

— Она, что ли тоже тут?! Это хуже, — Антон присел на траву, Катя устроилась чуть поодаль.

Теперь ему хорошо был виден ее профиль. Он невольно залюбовался, так она была хороша: большие и светлые глаза, такие открытые и наивные, мягкая полуулыбка, золото волос. И еще ей очень шла эта странная старомодная одежда.

— Ребята, кстати, до сих пор не поняли, что мы в прошлое попали, — Антон улыбнулся, но улыбка получилась какая-то безрадостная, — бабка эта, Ирмина, на связь не выходит…

— Да? — Катя оживилась. — А чего ж ты сразу не сказал?!

— Ну, вот сейчас говорю, какая разница… Это тебе хорошо, что она на связь не выходит — нас не дергает, а я вот думаю — как мы без нее отсюда выбираться будем? Ну, то есть если она и вправду поверит, что посоха у тебя нет, и это чертово зеркальце не заработает больше?

Катя передернула плечами:

— Выберемся как-нибудь.

— У тебя того…шкатулка-то осталась?

— Ею все равно не воспользуешься, — она косо посмотрела на Антона, он замер в ожидании, — там, что-то напутали, и… И там то ли медведь, то ли еще какой зверь выскочил, не знаю. Короче, этим проходом больше воспользоваться не получится.

— Плохо, — Антон замолчал.

— Знаешь, мне домой пора, — Катя встала.

— Подожди! — Антон схватил ее руку. — Куда ты все время от меня бежишь?

Катя покосилась на его пальцы, снова присела на траву. Антон, не выпуская ее руку, придвинулся ближе.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя никогда не оставлю здесь. Мы что-нибудь придумаем, — с жаром начал он. — Я еще сейчас не знаю, как, правда, но что-нибудь придумаю. Давай, ты скажешь, что посох этот дома остался, что мы его просто не нашли? Тогда Ирмина вернет нас всех назад.

— А дальше что? — Катя посмотрела на него в упор. Разговор этот нравился ей все меньше. — Она выяснит, что посоха нет, что ее обманули. Вранье еще никого не доводило до добра.

— Да, ну ее, эту старуху! — воскликнул Антон. — Главное, чтобы она нас отсюда вытащила, а там ее кинем и все!

— Ты забыл еще одну деталь, — тихо произнесла Катя. — Я здесь, чтобы найти мою маму. Ее как, тоже «кинем», как ты выразился?

Она высвободила свою руку и встала.

— Кать! — попробовал ее остановить Антон.

— Знаешь, Антон, — ты не заморачивайся на счет меня, сам отсюда выбирайся. Хорошо?

— А ты?

— А со мной все будет в порядке. И друзей своих забирай, вот и поможешь.

— Так если ты здесь застрянешь?

— Думаю, не застряну, — хотя Катя в этом была совсем не уверена, но голос ее прозвучал иначе. Она собралась уходить.

— Кать, постой, — попросил в последний раз Антон. Она оглянулась. — Что у нас с тобой никак разговор не ладится? Вот и сейчас ты уходишь, а мы так и не поговорили…

— Не поговорили, — отозвалась Катя.

— А я тебе о стольком хотел рассказать.

— О чем, например?

Он криво усмехнулся:

— Ну, что ты мне нравишься, например…

— Ах, да, я «прикольная»… Ты уже говорил, — тихо напомнила Катя и отвернулась.

Антон покраснел. Встал рядом. Несмело, одним пальцем погладил ее по плечу. Она покосилась на палец, но не отодвинулась.

— Что ты к словам цепляешься?.. Ты классная. С тобой интересно…

Он замолчал.

Чуть привлек ее себе, обнял. Уткнулся губами в волосы. Щеки у Кати пылали огнем, хорошо в надвигающихся сумерках не видно. Сердце неистово билось от чего дышать становилось все тяжелее.

Она часто читала в книгах, как происходит такое признание, и представляла себе как-то все иначе. А в реальности все лучше даже. Этот вечер, нарождающиеся звезды, тонкий серп луны, река, в которой отражается небо, аромат степных трав. Она чувствовала, что сама скоро загорится, как огонек.

— Может, завтра в это же время придешь сюда?

— Может, — только и смогла произнести Катя, вырвалась и бегом бросилась к Аркаиму.

— Я буду ждать тебя! — услышала она за спиной.

Он еще посидел на берегу реки, думая о завтрашней встрече. Потом его мысли потекли еще дальше, представляя как он вернется домой. Это его немного отрезвило, возвращение предстояло сложное, если вообще предстояло. Поэтому он встал и зашагал в сторону деревеньки, где находился их ночлег.

Он тихонько снял ботинки на крыльце, осторожно, чтобы не скрипела, открыл дверь в сени. Дверь во внутреннюю комнату была открыта настежь, а на пороге стоял, скрестив на груди руки, Афросий.

* * *

В это время Ирмина металась по своему душному, пропахшему благовониями, кабинету. В дорогом шелковом халате с безумного размера драконами, она походила на рассерженную ворону. На низеньком столике, стоявшем между двумя пухлыми глубокими креслами, было установлено большое, старинное, зеркало. Насколько оно хорошо сохранилось, сказать было сложно, так как в данный момент оно было покрыто белой как молоко пленкой.

Ведьма бросала на его поверхность траву и уголь, пепел и соль — в молочной пелене лишь иногда просвечивали малюсенькие точки-просветы, но они тут же затягивались.

— Вот, дурачье. Чего я с вами связалась только! — причитала Ирмина, устало бросаясь в глубокое кресло напротив зеркала, — вроде вышли где надо… Мелюзгу эту птичками задержала, бери-хватай. Так нет. Опять черти-куда забрались. Да опять упустили, — она беззубо пошамкала губами. — Все самой делать приходится.

И она резво для своего преклонного возраста, подскочила и зашаркала в дальние комнаты. Как только за ней закрылась дверь, в кабинет осторожно заглянула секретарша Маруся, она хотела было пройти внутрь, но дверь дернулась, как живая, и с треском захлопнулась перед самым ее носом. Маруся услышала, как закрылся внутренний засов.

Через мгновение в комнате снова показалась Ирмина. В ее руках поблескивал голубым прозрачный флакон.

— Ну, что, менеджер Ваня, за все надо платить. Как запечатала твою душу, так и распечатаю.

С этими словами она откупорила флакон и поднесла его к зеркалу.

* * *

Стар склонился над оставленной Катей шкатулкой. Рядом с ним, голова к голове, сидел сокол и любопытно заглядывал из-под руки волхва.

— Что скажешь, Рарог?

Птица недовольно фыркнула и отвернулась. Но тут же, покосившись желтым глазом на странную вещицу, клюнула ее.

— Тебе тоже интересно, что это за рисунок, верно? — птица щелкнула клювом в знак согласия. — Вот и мне интересно. Смотри, Рарог, — Стар повернул шкатулку так, чтобы светозар осветил ее крышку насквозь, — видишь, эти отверстия?

Действительно, через небольшие, едва заметные дырочки, проникал яркий свет. Волхв оторвал от гусиного пера несколько ворсинок, вставил в одно из таких отверстий: оно оказалось значительно шире.

— М-м-м, не подходит, видишь, — он задумчиво погладил птицу по желтоватой головке. — Думаю, должно быть что-то еще. И он заглянул в шкатулку, внимательно, осмотрев ее содержимое: камень и моток ниток.

— Смотри, друг мой, Алатырь — камень, открывающий путь, еще нитка путеводная, — он взял в руки красный моток, чуть подбросил его на ладони и сжал в кулаке: внутри почувствовалось что-то колкое. Он аккуратно извлек из мотка длинную бронзовую иглу без ушка. — А вот это уже совсем интересно.

Переглянувшись с птицей, он вставил конец иглы в одно из отверстий: идеально, игла без сопротивления насквозь проткнула крышку шкатулки. Но никаких изменений не последовало: ларец безмолвствовал.

— Верно, слова заветные надобно знать, — предположил он. Сокол рядом пронзительно щелкнул в ответ и взлетел волхву на плечо. — Кто-то очень хотел, чтобы наша Катя попала точно в нужное место.

Вдалеке послышались громовые раскаты.

— Гроза будет, — задумчиво прошептал Стар и прислушался: по крыше ударила первая тяжелая капля.

* * *

Катя вернулась в город перед самым закрытием ворот, ужасно себя ругая, что не подумала об этом заранее — ведь могла вообще на ночь остаться за крепостной стеной! Однако в то время пока одна половина Кати себя ругала, другая ликовала. В ее голове никак не укладывалось, что вот оно! То, о чем пишут в романах! То, о чем слагают стихи! То, о чем мечтают все девчонки! Вот оно, сбылось! Ее ЛЮБЯТ! Хотя это слово и не звучало в сегодняшнем разговоре, оно витало в воздухе, и чуткая Катина душа, уловила его, поймала его ха хвост, как жар-птицу.

Она летела по улице, чуть не сбивая с ног прохожих. Но это ее нисколько не смущало. Ведь у нее в жизни случилась любовь! Она уже чувствовала ее нежные ростки в своем сердце, которое, мгновенно ошалев от упавшего с неба счастья, забыло все сомнения, забыло все тревоги и недоверие.

— Ты где была? — резко вернула ее в реальность Ярушка. Она стояла посреди улицы, всматриваясь вдаль, и, конечно, уже давно видела Катю, бежавшую на всех парах по широкой пустеющей улице.

От неожиданности Катя едва не упала. Ярушка прищурилась. Катя покраснела — ее застали врасплох, она не успела придумать ни оправдания, ни легенды. Глаза предательски забегали, рот беспомощно хватал воздух.

— Я… я… я за городом была…

— Это я уже поняла, а зачем за городом была?

— Яруш, — Катя на мгновение зажмурилась, представив только, что сейчас скажет подруга, но еще вчера она решила не избегать ответственности, а это значило, в том числе, и не лгать. Тем более лгать другу — это вообще не по правилам. — Я знаю, что ты сейчас скажешь, потому что сама себе это говорила, и не раз.

Она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила на одном дыхании:

— Я встречалась с Антоном, тем самым, который Ключник.

Ярослава потеряла дар речи.

— Как? Когда? Они что, здесь???

— Да, они идут за нами следом!

— Боже мой милосердный! — всплеснула руками Ярушка. — И ты так спокойно об этом говоришь?

— Антон на нашей стороне. Он меня нашел еще в Александрии…

— Да ты что! — ахнула Ярослава. — И ты молчала…

— Ну, когда бы я тебе говорила! — взмолилась Катя. — Он искал меня, чтобы предупредить, что они рядом. Рассказал про то, что они сюда попали при помощи какой-то старухи-колдуньи, к которой обратился еще в Красноярске Шкода. Та им дала зеркальце, которое их сюда и привело. И сейчас она их ведет по нашему следу, какую-то искру им выдала…

— Какая колдунья? — Ярушка не верила своим ушам: она, конечно, поняла, что-то идет не так, но чтобы преследователи шли за ними буквально по пятам, да еще Катя об этом знала, знала, и ничего не сказала сразу … Это не укладывалось у нее в голове.

— Не знаю, Ирмина, кажется. Она в нашем времени живет, управляет оттуда с помощью зеркальца. Антон говорит, что она очень опасная. Правда, уже полдня на связь не выходит…

— Да зачем ты ей?! — не выдержала Ярослава.

— Посох, ей по-прежнему нужен Посох Велеса…

— А с чего ты взяла, что этот Антон, или как там его, на нашей стороне?

Катя покраснела.

— Он… Он… Я ему нравлюсь. Он их специально даже задержал у горы, сказал, что у него нога вывихнута, чтобы дать нам время уйти подальше…

Ярослава беспомощно развела руками:

— А что, если так же, как дружков своих предал, он и тебя предаст? Зачем ему все это? С чего вдруг такая любовь?

Катя нахмурилась.

— Надо ребятам рассказать и Стару, — убежденно сказала она. — И выяснить, что там еще за колдунья Ирмина…

Ярослава была, конечно, права. Ирмина могла оказаться очень опасна. То, что она не выходила полдня на связь, еще ничего не значит, может выйти в любой момент, и тогда какую команду даст Шкоде и Афросию? А что, если она уже объявилась, и они могут появиться с минуты на минуту (хорошо, что ворота запираются на ночь!), а она, Катя, еще ни на шаг не приблизилась к поискам своей мамы. Да и ребята в опасности… Ярослава права. Только…

— Яруш, только давай не будем всем рассказывать, почему нам Антон помогает.

Ярослава фыркнула и пошла в дом.

Катя еще некоторое время посидела на прогретых дневным солнцем, еще теплых, досках мостовой Аркаима. Несколько раз выглядывала Енисея, но ни о чем не спрашивала, и снова исчезала за широкими ставнями.

Говорить ни с кем не хотелось.

Катя снова и снова вспоминала глаза Антона, длинные, до плеч темные волосы, его прикосновение… Ему так хотелось верить!.. Но рядом с желанием верить тонкой змейкой скользило сомнение: Ярослава права, с чего вдруг такая привязанность? Антон не выглядел, как человек, которому можно доверять. Вот Истр или Олеб, хотя она их знает едва ли больше Антона-Ключника, — другое дело. Им можно было доверить свою жизнь без оглядки. Эти скорее сами умрут, чем друга оставят в беде…

Она слышала, как ребята на завалинке шепотом обсуждали Ирмину. Другие девочки, обитательницы Общего дома, иногда прислушивались к их разговору, но не вмешивались.

Уже стало совсем темно, когда мальчишки ушли в свой Общий дом. Олеб и Истр, проходя мимо, попрощались, но в разговор вступать не стали. Видимо, поняли, что ей надо побыть одной.

Девчонки тоже улеглись. В доме была оставлена на столе одна-единственная свеча. Для Кати. Конечно, Ярушка позаботилась… Милая Ярушка.

Катя проскользнула наверх, посмотрела на спящих подруг. Енисея лежала поверх одеяла, как была, в одежде, сбросив только узкие сапоги. Из-под подушки торчал кончик кинжала. А на сундуке у изголовья приготовлены лук и стрелы. Лишь Катя подошла к ней чуть ближе, ее ресницы дрогнули, а пальцы скользнули к рукоятке ножа. Катя только сейчас поняла, до какой степени Енисея воительница. Настоящая амазонка. Всегда начеку.

Ярушка сладко посапывала, укрывшись до подбородка одеялом. В изголовье, на сундуке, ее личное оружие — толстая книга в переплете из войлока. Катя наклонилась. «Искусство врачевания. Белый морок нам в помощь». Ну, конечно! Что же еще…

Катя присела на край кровати. Над Аркаимом разворачивалась гроза. По крыше ударили первые тяжелые капли. Через мгновение к ним присоединился следующий десяток. И вот уже дождь во всю силу забарабанил по деревянным крышам, стекая по отводным трубам на мостовую, и потоком унося с собой грязь и дневную пыль древнего Аркаима.

Медленно пройдя мимо спящих подруг, она поднялась по узкой лестнице, ведущей на крышу девичьего общежития, приоткрыла люк, закрепив крышку в специальное медное кольцо, и бочком примостилась на верхней ступеньке. Вытянув руку, Катя ловила узкой ладонью прохладные капли и вытирала ими лицо.

— Ты чего? — услышала она из темноты взволнованный шепот Ярушки. — Чего тут мокнешь?

— Хорошо здесь, свежо, — неопределенно пробормотала Катя.

Она услышала, как вздохнула внизу Ярослава, и вот уже заскрипела первая ступенька лестницы. Через несколько мгновений та уже устроилась на соседней ступеньке и тоже подставила ладонь под холодные струи.

— О нем думаешь? — спросила она, наконец.

— Да, нет, — Катя пожала плечами. К горлу подкатил колючий комок. — О чем тут думать…

— И в самом деле, о чем, — кивнула головой Ярушка. — Я знаешь, что тебе сказать хочу? — Катя напряглась. — Мама твоя, видать, большая кудесница.

Катя посмотрела в лицо подруге. Та говорила всерьез.

— Меня все время мучила та картинка в книге моей, ну, той, что я у бабушки читала. Там, где портрет твоей мамы… Книга издана в 882 году от Рождества Христова. Выходит, что твоей маме либо несколько сотен лет и жила она в годы, когда книжку ту печатали. Либо она перемещается во времени, как ты или Енисея. В любом случае — она у тебя большая кудесница!

— Яруш, таких долгожителей не бывает, а мои перемещения во времени — проделки шкатулки. Как Енисея это делает, мы не знаем, но наверняка тоже нечто подобное. К волшебству это не имеет никакого отношения. Это какая-то технология.

— Что такое «технология» мне не ясно, а вот что это не волхование — я не согласна. Есть в этом какая-то загадка! И то, что у тебя есть такие интересные способности — доказательствует о моей правоте. Ты очень неплохо для новичка владеешь Темным Мороком, знаешь Александрию как свои пять пальцев, да еще с тайными ходами, переходами и выходами из лабиринтов! На счет долгожительства ты вообще не права, легенды и не такое гласят.

— Так то легенды. Давай лучше спать, — вздохнув, предложила она. Ярушка кивнула, в глубине души довольная тем, что отвлекла Катю от мрачных мыслей.

Одна за другой, они спустились вниз и устроились в кроватях. Катя сразу закрыла глаза: ей хотелось, чтобы Ярушка, убедившись в том, что она заснула, успокоилась, и у Кати появилось еще несколько минут, чтобы пережить сегодняшний день.

Лишь она закрыла глаза, как тонкая Ярушкина ладонь тенью промелькнула над ее лицом, унося с собой в полуночную мглу все сомнения, переживания…

— Сон Сонович, утоли ее печали, забери их все с собой, — прошелестел девичий голос, — под тяжелым камнем припрячь в холодном море-окияне, забудь до него дорогу, ни ветрам, ни дождям не сказывай…

Катя в одно мгновение уснула.

Ярушка улыбнулась.

— Так-то оно лучше, — прошептала она и юркнула под одеяло, напоследок еще раз бросив внимательный взгляд на спящую Катю.

Рядом пошевелилась Енисея, повернулась к Ярославе, тихо прошептала:

— Хочу, чтоб ты знала. Я ему сказала нет.

— Кому? — голос у Ярушки дрогнул.

— Олебу.

— А-а. А что ты решила мне сказать? Мне-то что?

Енисея повела плечом.

— Просто. Хочу, чтоб знала ты.

Ярослава помолчала. Енисея тоже ничего не говорила, в темноте было слышно ее ровное дыхание.

— А почему «нет»? Не люб он тебе?

— Люб. Только как понять ему, что не быть нам вместе?! — едва слышно прошептала Енисея и отвернулась. А Ярушка, так и продолжила сидеть, поджав под себя ноги и наблюдая, прислушиваясь к удаляющейся грозе.

 

Глава 28

ИГРА

Они вышли через западные ворота. Стражники, оставленные сегодня на службе, сердито поглядывали с дозорной вышки на толпу мужчин, женщин, стариков и детей, спешившую из города.

— Ребята и Енисея уже там давно, наверно, — Ярушка, вытягивая шею, смотрела через головы прохожих, стараясь разглядеть товарищей. — Пока мы твою яишню варганили.

— Яруш, ну, хватит меня пилить. Вкусно же было! — Катя зажмурилась, глядя на яркое, еще и не палящее солнце.

От реки тянуло ночной прохладой, пахло клевером. Радужные бабочки покачивались над длинными стеблями, улетая подальше от людей вглубь полей, деловито жужжали пчелы, а над головой вертелись назойливые оводы. В воздухе пахло радостью и ожиданием сверхъестественного.

«Или это только мне кажется?» — мелькнуло у Кати в голове. Дело в том, что люди, чинно и важно следовавшие с ней одной и той же дорогой, не были возбуждены. Скорее даже наоборот, они были спокойны и сосредоточенны.

— А коли места сейчас не хватит? — продолжала ворчать Ярослава. — Сама ж потом страдать будешь, что ничего не видать и ничего не понять.

— Так если ты мне не говоришь, что за состязания у вас такие, и отчего народ серьезный смотреть на них идет, как мне что-то понять?!

Ярушка открыла было рот, чтобы ответить, но рядом с ней материализовался здоровенный детина с широкой кривоватой улыбкой и россыпью веснушек на лице. В него, как в океанский лайнер, врезалась толпа, недовольно рассекаясь и смыкаясь за ним вновь.

— Яросла-а-а-ва! — радостно пробасил он. — И ты здесь! А сказывала, не будет тебя!

Ярушка чертыхнулась себе под нос, схватила под руку Катю, прижала к себе, натянуто улыбнулась.

— Здорово, Микола, — деловито поздоровалась та, стараясь держаться от верзилы подальше. — Вот, случилось заглянуть. А ты чего здесь, не с командой? Неужто опять вышибли?

Рыжий Микола шумно втянул носом воздух, заправил ручищи за пояс, широко расставил локти, отчего их застрявшая посреди дороги компания стала уже не океанским лайнером, а атомным ледоколом. Прохожие недобро поглядывали на них, но связываться не решались.

— Ну, вроде того…

— Наш Микола очень скор на расправу, — обернувшись к Кате, пояснила Ярушка. — В том году его тоже выгнали за драку с ильменским служкой: тот пытался доказать, что летать умеет, как птица.

— И что? — Катя с опаской поглядывала на Ярушкиного знакомого.

— Полетал, — двусмысленно кивнул Микола и снова шмыгнул носом.

Ярослава прикрыла глаза:

— Он его в реку сбросил, с высокого берега, служка едва не утоп.

— Да не утоп бы он, я ж рядом был! Яруш, я тебе гостинец припас, — и Микола достал из-за пазухи большой печатный пряник в прозрачно — молочной сахарной глазури. — На, прими!

Глаза Ярушки вспыхнули огнем:

— Не приму я, — отрезала.

Микола замер, побледнел, едва дыша.

Ярослава схватила Катю за локоть, рванула в толпу.

— Яруш, погоди! — верзила, и без того красный от конопушек, покраснел еще сильнее. — Я ж не про то! Я по дружбе! Просто так.

— Ага, — недоверчиво протянула Ярушка, не останавливаясь.

— Да правду говорю! Ей-богу! — он протянул ей поблескивающий на солнце пряник. — Возьми. Вкусный, медовый, с Тулы купец привез… Сама не хочешь, так подружку угости, не пробовала, чай… Вон, какие глаза голодные.

Катя икнула от неожиданности и отвернулась.

А Микола, разломав его пополам, торопливо всучил им в руки и бросился бежать, рассекая людской поток.

— С кем сегодня играем хоть? Ведаешь? — крикнула ему вслед Ярушка.

— Англяне будут! — и двинул дальше. Катя видела только его рыжую голову, возвышавшуюся над аркаимцами.

Ярушка вздохнула:

— Плохо, что англяне. Сильные они. Третий год Кубок держат.

— Англяне — это кто? Англичане, что ли?

Ярушка задумчиво кивнула, и тут же поморщилась — мальчишка лет шести немилосердно наступил ей на ногу.

— Эй, малец, смотри, куда топаешь!

Тем временем они подошли к шатру, специально установленному для игры: высокие в три — четыре яруса помосты туго скреплены и обшиты коврами и войлоком. Слева и справа от каждого входа стояли девчушки в ярко-зеленых нарядах, с цветами, вплетенными в длинные косы. Они раздавали простенькие амулетики, на Катин взгляд, жутко неказистые. Простая деревянная бляха на кожаном шнурке. Ни тебе узора, ни картинки.

Катя, проходя мимо, презрительно отвернулась. Ярослава же, искоса взглянув на подругу, взяла один, намотала браслетом на запястье.

— Тебе такая ерунда нравится, что ли?

— Пригодится, — уклончиво отозвалась Ярушка и направилась в шатер.

Внутри было прохладно и темно: от единственного источника света — круглого оконца в центре купола — на овальную арену вертикально спускался яркий столб, в котором металась заблудившаяся мошкара.

Они направились налево, поднялись на третий, самый высокий в этой части конструкции, уровень. Ярушка заняла свободное место, Катя тихо опустилась рядом.

— Народу-то сколько, — отметила она тихо и добавила: — Душно сейчас будет.

— Не будет. Не бойся! — Ярослава только хмыкнула. — Кабы не замерзнуть.

— Да я, собственно, и не боюсь, — дернула плечом Катя.

Катя видела, как зрители, торжественно и важно, рассаживались на свои места, преимущественно стараясь не занимать правую часть трибун.

И вот, когда все желающие поместились в шатре, на середину арены вышел, легко опираясь на посох, старец в зеленой тунике — рубахе, поднял правую руку в знак всеобщего приветствия.

— Это главный судья, волхв Сытень, — шепотом пояснила Ярушка, слегка наклонившись к Кате.

— Здравия, дорогие гости! — крикнул волхв.

Трибуны заголосили в ответ «И тебе здравия!». Старик, между тем, продолжал:

— Рад приветствовать вас на пятнадцатом состязании по игре «Шорох».

Как только старик произнес это слово, все присутствующие, как один, прошептали слово «шорох» и топнули левой ногой.

Получилось жутковато. Катя поежилась, покосилась на Ярушку, но та, спокойно сидела, улыбаясь, вместе со всеми топнула ногой. И, кажется, только Катя обратила внимание, что стены шатра всколыхнулись, будто от порыва ветра, по ним пробежал дымок, будто от тлеющей на углях ткани, взметнулся к потолку и, добежав до круглого отверстия, укутал его плотной непроницаемой пленкой.

Внутри сразу стало темно, тихо и холодно.

Катя уже хотела спросить у Ярушки, что происходит, как поняла сама: по плотной ткани шатра, дымясь и извиваясь, полз серый сумеречный туман, местами светлый, местами — черный до синевы, с белесыми хлопьями-прожилками.

— Это что, же, морок, что ли? — насторожено произнесла она, с опаской поглядывая на клубящееся за спиной марево.

Ярушка кивнула и показала подбородком на арену:

— Смотри, не то самое интересное пропустишь…

В живой, дымящейся темноте, волхв Сытень громогласно объявил:

— Гости из туманной Англии!

По обе руки от него, напротив пустующей еще части трибун, воздух молнией рассекли две белоснежные искры. Узкие и длинные как кошачьи зрачки, они установились параллельно друг другу, замерли на миг. С жутковато — утробным гулом искры расширились, образовав один широкий проход, из которого хлынул ослепительно белый свет, свежий морской близ и головокружительно — сладкий запах клевера. Протяжно вздохнула волынка, свирели выводили мелодию, которая лилась и укладывалась в замысловатые кружева.

Трибуны взорвались аплодисментами.

— Что это? — прошептала Катя, прикрывая, как и многие зрители, глаза.

— Англяне, болельщики их. Сейчас рассаживаться будут на свою сторону.

И в самом деле, привыкнув к яркому свечению, Катя заметила, что из тоннеля плотным потоком шли люди, подходили к трибунам, усаживаясь на свои места.

Широкий тоннель заискрился зеленым. Сытень возвестил:

— Встречаем команду Англии, Скотии и Вельса!

Белоснежное кружево, повисшее над ареной, взмыло вверх. Из огненно-белого слепящего пространства вылетели несколько изумрудно-зеленых стрел и вонзились в прозрачную ткань, рассыпавшись сотнями кристаллов.

— Красотища-то какая!!! — воскликнула Катя, ничего подобного не ожидавшая. — А наши, наши где?!

— Смотри дальше.

Проход захлопнулся, оставив на арене десять фигур в зеленых одеждах: плотные плащи укрывали их с головы до ног, Катя смогла разглядеть в полутьме только высокие сапоги с загнутыми носками, да узкие резные щиты, которые держали четверо из игроков. У остальных в руках оказались длинные и плоские деревянные биты.

— А что это за щиты у них в руках? И биты?

Ярослава не успела ответить — Сытень раскатисто прорычал:

— Команда мастеров Аркаима! Встречайте!

Открылся изумрудно — синий переход. Из него полились звуки гуслей и свирели, мерное дыхание кузнечного горна и звуки скрещивающихся мечей. Они тонкими нитями малахитовыми нитями обвили уже сложенный англичанами узор, одни элементы от этого стали ярче, полнее, другие — нежнее и прозрачнее. Рисунок словно ожил.

С последней нотой проход закрылся, оставив на арене десять игроков, среди которых Катя без труда узнала Олеба, Истра и Енисею. В руках четверо участников также держали узкие щиты, а остальные — плоские деревянные биты.

Катя захлопала в ладоши и громко, с улюлюканьем крикнула:

— Ура!!!

Одна. На весь шатер.

На нее озирались, недоуменно поглядывали, кто-то крутил у виска.

Ярушка схватила ее за рукав, дернув к себе:

— Тише ты, чего ж ты орешь?!

— Так игра же! Игроков приветствую, поддерживаю свою команду, кричу «Ура». У нас бы еще кричалку какую-то сделали болельщики. Типа «Аркаимцы смело в бой, англичан сметем долой!».

— ТИШЕ ТЫ! — она пригнула Катину голову, чтоб спины других зрителей спрятать.

— Да что такое-то? — уже едва различимым шепотом шипела Катя. — Нельзя?

— Конечно, нельзя. Это же ШОРОХ! Любой звук, брошенный со зла, или в безудержной радости, против твоей команды идет, очки добавляет.

— Так здесь, что ли сидеть смирнехонько надо? И смотреть только? Что за игра такая странная…

Ярушка вспылила:

— Хорошая игра! Смотри в оба и не отвлекайся. Орать, визжать и топать ногами можно только пока волхв стучит в посох.

На арене обе команды выстроились рядом: в первом ряду восемь игроков со щитами, во втором — остальные, одновременно резко взмахнули руками и тончайшее кружево, повисшее в воздухе над их головами, разорвалось на множество мельчайших фрагментов. Они, подхваченные легким порывом ветра, белыми хлопьями взмыли под купол и опустились на ладони зрителям.

Катя тоже получила маленький, размером не большее ее ладони, цветок, тонкий, трогательный, пахнущий солнцем и летним отпуском. Она подняла восхищенный взгляд на Ярушка — та приложила легкую ажурную птичку, как брошь, верхней рубахе — тунике. Девушка рядом с ней закрепила кружевного ужика в волосах, и тот выглядывал оттуда, поблескивая темными изумрудными глазками.

— Они держатся сами, — пояснила она шепотом. — А после игры развеются.

Катя поместила свой цветок на тыльной стороне ладони — давно хотела сделать татушку. И тот, в самом деле, словно приклеился к коже, впитался, став с ней одним целым.

— Как здорово!

Волхв продолжил:

— Судить нынче станут волхвы Сытень и Брус, маг Первой гильдии Макфелл, и колдун Тор из Канимеда!

Зрители взорвались овациями. Сытень снова поднял вверх правую руку, остановил движение в зале и возвестил:

— Да начнется Игра!

Морок за спиной сгустился, темно-серые разводы покрылись инеем, словно пеплом. Резко похолодало, изо рта пошел пар, смешиваясь с густыми сумерками.

Катя опять почувствовала, что задыхается. Грудь передавило, острые колкие комья темного тумана, врывались в легкие, разрывая их. Катя шумно сглотнула, пытаясь восстановить дыхание:

— Да что ж это такое? Опять что ли? — прохрипела она, хватаясь за горло.

Ярушка с жалостью на нее глянула, протянула простой деревянный амулет, тот самый, от которого несколько минут назад Катя презрительно отвернулась:

— На, надень это на шею, полегчает.

Та дрожащей рукой подцепила черную нитку, затянула на шее. Сразу стало легче. С груди будто камень сняли.

Между тем игроки и судьи заняли свои места на поле.

Четверо игроков каждой команды — те, что со щитами — встали друг напротив друга, по краю арены. Ярушка горячо прошептала на ухо: «Это шептуны, они заклятья нашептывают на морок».

Остальные игроки («ловцы») — в центре поля, каждый на расстоянии метра от другого. Напротив английских игроков со щитами встали наши, аркаимские, напротив них, — наоборот, английские. Судьи заняли четыре круглые площадки по углам, над ними загорелись золотые шары светозаров, ярко осветивших поле, а в центре, под куполом, появились две пустые хрустальные чаши.

— Ах, неудачно сели, — вздохнула рядом Ярослава. — Как раз под удары аглицких шептунов!

Катя замерла, почувствовав неладное:

— Шептуны? То есть как «под удары»? Они что, против нас играют, против зрителей?

Ярослава только отмахнулась от нее:

— Да что ты…

Игроки, те, что со щитами, низкими, утробными голосами затянули медленную, протяжную песню.

И в этот момент Катя почувствовала, как ее накрывает с головой холодная волна, ледяные брызги иголками колят тело и открытые руки. Она посмотрела на них: синие, все в бугорках «гусиной кожи».

— Это что?

— Сила. Защиту можешь поставить, — просто объяснила она. — Представь перед собой стену.

Катя попробовала.

Мысленно взяла в руки кирпич, поставила перед собой, на него сверху — следующий, потом еще и еще. Стало легче. Только плохо видно.

— Не так страшно. И хоть дышать можно, да?

Ярушка не отозвалась: она тоже выстраивала защиту, изящную и прочную хрустальную стену. «И чего я не додумалась прозрачную представить», — с сожалением подумала она, посмотрев на соседей и их красивые и ровные невидимые ограждения.

При этом Катя обратила внимание, что волна Силы, наколдованная шептунами (или как там их Ярослава назвала), действовала на всех по-разному. Наискосок от них с Ярославой в третьем ряду, весело поглядывали на них два парня и, кажется, не замечали ледяного душа.

А другие, наоборот, были серьезны и сосредоточенны, будто не на игру пришли, а на экзамен, и сосредоточенно следили за происходящим на арене.

Катя пожала плечами: за чем там следить, на поле пока ничего особенного не происходило — шептуны спрятались за своими щитами, только лохматые макушки видно. Ловцы распределились по полю, в напряженном ожидании чего-то.

Катя нашла глазами своих друзей. Истр махнул им рукой.

Удар посоха.

Один из англичан неожиданно привстал из-за щита и, резко выбросив вперед руку, метнул в аркаимских ловцов шар, похожий на шаровую молнию, ослепительно яркий, искрящийся и угрожающе шипящий. Он несся прямиком на Енисею:

— Осторожнее! — воскликнула она, и звук ее голоса, превратившись в крохотный изумрудный кристалл, отправился в одну из подвешенных под потолком чаш.

— Ну вот, счет открыла, — Ярослава расстроилась.

А Енисея ловко развернулась и одним ударом биты сбила огненный шар, тот с шумом врезался в траву, оставив глубокую черную воронку.

Белоснежный камень отскочил от Енисеи и отправился во вторую пустую чашу. Катя сообразила: это счет.

— Сравняли.

Игра напоминала бейсбол, лапту и крокет вместе взятые. Шептуны выбрасывали в центр поля огненные шары, ловцы противоположной команды должны их отбить. Команда противника старалась этому всячески помешать: отвлекали, пытались перехватить мячи, отбить их сами или изменить их траекторию.

Истр даже умудрился броситься англичанину под ноги, лишь бы не дать ему отбить брошенный огненный шар, за что получил два штрафных камня, улетевших в чашу к гостям.

Енисея сражалась великолепно, она летала над полем, ловко отбивала все огненные мячи, и казалось, что она сроднилась с шаровыми молниями, словно заклинатель змей.

Олеб тоже играл хорошо, азартно, но часто отвлекался — все пытался прикрыть Енисею, в результате и ей мешал, и штрафные камни получал. Посреди игры та схватила его за рукав и что-то сердито бросила. Олеб понуро поплелся на дальний угол поля, сменив там другого игрока.

Но не все шаровые молнии разбивались, некоторые ускользали. В итоге их под куполом становилось все больше, они носились над полем, с грохотом врезаясь друг в друга, сбивая, рассыпаясь шипящими искрами. Причем, не брезговали и на зрителей налетать: то и дело слышался визг, и в воздух взмывали то зеленые, то белые камешки.

Все больше игроков сражалось с красноватыми ожогами на лицах и руках.

Игра стала похожа на опасный праздничный фейерверк.

Катя, привстала, чтобы лучше разглядеть происходящее, и в нее тут же помчалась шаровая молния.

— Ой! — взвизгнула она, снова отдав одно очко в пользу английской команды. Удар, ее стена дрогнула, на миг став голубовато-мутной, а шаровая молния рассыпалась огненным песком. — Так и пришибет ведь! — еще один зеленый камешек в копилку гостей.

Ярослава подмигнула:

— Не особо, парочка синяков да выбитые зубы не в счет. Смотри в оба.

И снова увлеклась игрой:

— Аглицкие шептуны уж больно сильны… Сейчас в атаку пойдут, видишь, что-то замышляют…

И точно: англичане, под прикрытием своих ловцов, протяжно затянули древнюю песню, словно заговор. На первых словах наши игроки припали к земле, выставив вперед руки. Трибуны стихли в напряжении. В воцарившейся тишине Катя слышала короткие команды, которые отдавал капитан аркаимский мастеров — рослый парень с бритой налысо головой и вихрастым чубом.

Воздух напитался Силой до такой степени, что мелькавшие над головами игроков молнии, казалось, соединились с одну сеть, монотонно-гулкую, живую и огненно-белую. От рук аркаимских ловцов исходили мелкие серебристые разряды.

Зал замер, увлекшись игрой, а Катя в какой-то момент не почувствовала — увидела, как арена заполняется зловещей темной искрящейся массой, почти прозрачной, но, тем не менее, плотной и осязаемой.

Вещество, возникшее из-за щитов англичан, постепенно укрыло плечи и головы игроков обеих команд, выплескиваясь наружу, на трибуны. Люди, увешанные простенькими и действенными магическими амулетами, испытывая ничем не объяснимый страх и, вероятно, боль, вскрикивали. На их лицах Катя видела смущение, удивление, которое сменялось почти животным ужасом. То и дело над головами болельщиков загорались белые или зеленые камни — игра не остановлена, счет продолжал идти, а эмоции сдерживать зрители уже не могли.

Защитные стены рушились одна за другой, оставляя прятавшихся за ними людей беззащитными.

Темная масса поднималась все выше. Катя в панике оглянулась по сторонам: все по-прежнему увлеченно следили за игрой. Темную массу, заполняющую собой шатер, не видел никто.

Соседка ярусом ниже, уже укрытая с головой невидимым морем, лишь тревожно оглядывалась вверх и зябко потирала плечи. Даже те, кто, обвешанные защитными амулетами, до сих пор безмятежно наслаждались игрой, сникли.

— Смотри, они едва могут идти! — прошептала Катя: два человека, сгорбившись, попробовали встать и покинуть шатер. Но едва могли сделать несколько шагов, как, окончательно обессилев, вынуждены были вернуться на свои места. Заплакали напуганные дети.

Катя с ужасом заметила, что ее собственная стена побелела, жалобно скрипнула. Гребни призрачных волн поднимались все выше, карабкались, переливаясь через край и спускаясь смолистыми струями под ноги. Поперек стены пролегла длинная косая трещина. Катя поняла — еще мгновение, и ее захлестнет ледяная, пугающая темная волна.

Инстинктивно она вскочила с места, выставила вперед руки, громко скомандовала:

— СТОЯТЬ!!!

Стена скрипнула еще раз, накренилась. Трибуны стихли, все уставились на девочку.

— НЕ СМЕЙ!!! — прокричала она еще строже.

Темное море морока замерло, чуть приподнялось, вздыбилось в центре. Катина стена еще раз качнулась, и завалилась вперед, обдав впереди сидящих зрителей серебристыми искрами. Одна за другой рушились защитные стены болельщиков. Белые и зеленые камешки в недоумении повисли над их головами. Счетчик очков растерянно моргнул и замер. Жуткая субстанция побледнела, потеряла плотность и, словно живая, мыслящая, сникла.

— Катя-я! — пискнула рядом Ярушка и потянула за рукав. — Ты что творишь… Наших же сейчас накажут…

— Ты что, это не видишь? — Катя тыкнула пальцем в медленно колыхавшееся море.

Ярушка непонимающе на нее уставилась, одними губами произнесла: «что?» и пожала плечами.

Судьи ударили посохами и остановили игру. Морок, сворачиваясь в клубок, уменьшался, стекая вновь в руки английских шептунов.

— Прошу подойти старших игроков, — возвестил Сытень.

От англичан отделилась тонкая высокая девушка, мягко передвигаясь, подошла к судьям. От аркаимцев — высокий парень с бритой головой. Пока судьи тихо совещались, игроки ожесточенно жестикулировали, Енисея и Олеб мрачно поглядывали в зал. Один Истр не унывал, широко улыбался, поглядывая то на замерший счетчик, то на соперников.

— Эх, — простонала Ярушка, — сейчас или игры скажут пропустить, или еще как накажут… Опять Кубок англянам достанется.

— У нас это называется дисквалификацией, — пробубнила Катя, садясь на свое место и оглядываясь по сторонам — все, кто не смотрел на арену, пялились на нее, кто волком, кто радостно хихикая.

— Хорошее слово. Длинное…

— Прости.

— Да чего уж там, — Ярушка расстроено махнула рукой.

— Може, утопить ее, чтоб не мучилась? — донеслось до нее справа: это старик-аркаимец сверлил ее взглядом. — Умом, чай, девка тронулась.

Катя замерла.

— Да не тронулась она, дедушка, — вздохнула, впрочем, не очень уверенно, Ярушка, — Не местная она.

— Шпиёнка?!

— Гостья…

Катя прошептала старику:

— Простите…

Вперед выдвинулся волхв Сытень:

— Решением Судейского собрания Игра не засчитывается, — гул недовольных голосов. — Новая игра состоится через два дня в аглицкой стороне, — радостные возгласы англичан подхватили голос волхва. — Виновницу сего бесчинства, — Катя затаила дыхание, вцепилась в Ярушкину руку, — решено наказать примерно, но после расспроса. Для чего отдать ее на суд Верховному волхву.

При этих словах Катя побледнела, а Ярушка, наоборот, облегченно выдохнула:

— Повезло!

— То есть? Меня под суд, а я ж не виновата! А ты говоришь — повезло…

— Не голоси, — она встала и подтолкнула ее в строну выхода, — повезло, потому что, Верховный волхв — это Стар.

* * *

По безлюдным улицам Аркаима Катя медленно плелась за Ярославой к Стару.

Предстояло объяснение, а она сама уже не была уверена в том, что видела:

— Понимаешь, словно море печали, густое, тягучее, людей поглощало. Неужели не видела?

Ярослава только мотнула головой.

— Не может же такого быть, чтобы никто не видел!

— Может. Если англяне чего специально понавыдумывали, — с сомнением отозвалась та.

— Ты — то хоть мне веришь? — Катя остановилась.

Подруга посмотрела на нее, отозвалась просто:

— Верю, — и направилась дальше, в сторону прохода во внутренний город. — И хочу, чтоб ты ошиблась.

— То есть как?

Ярослава снова остановилась:

— То, что ты описываешь — может быть очень темное колдовство. И, коли ты его увидала, значит, с ним знакома. Значит, есть что-то еще. Что-то, что мы не знаем. И оно меня пугает.

Она провела Катю по узкой винтовой лестнице на крепостную стену Большого Аркаима, а сама отправилась искать Енисею, Олеба и Истра:

— Узнаю, что им известно.

День был ясный, близился к полудню, и, выскользнув из прохлады внутренних двориков Аркаима на солнцепек, девочка сразу почувствовала себя цыпленком на сковороде.

Стар стоял поодаль, всматриваясь в даль.

Катя подошла к нему и стала рядом.

— Красиво, верно?

Вид был, действительно, волшебный. Палящее солнце обесцветило небо, сделав его безжизненно голубым, почти белым. Серебряная прохлада речной глади отражала его пустоту и неопределенность. Ветер, ласково и сонно поглаживал бледно-желтый ковыль.

Катя порывисто вздохнула.

— Что, тяжко было? — не отрывая взгляда от горизонта, отозвался волхв.

Катя кивнула:

— Угу. Меня накажут?

Стар покосился на нее:

— За что? За то, что ты оказалась более зрячей, чем Сытень или Бут?

— Мне никто не верит, — Катя посмотрела себе под ноги.

— Не правда. Ярушка тебе верит. И я. Этого разве мало? — он помолчал и протянул ей руку ладонью вверх: в ней тяжело перекатывалась хрустальная сфера, в которой, Катя видела это отчетливо, покачивалось точно такое же вещество, темное и тягучее, как на арене. Может быть, даже еще более темное и тягучее.

— Тебе это знакомо? — спросил волхв, кивнув на сферу.

Катя заволновалась:

— Да, оно выглядит так же как то, на арене. Оно поглощало людей, одного за другим… Что это?

— «Нараат», довольно опасное существо, кстати, — Стар печально вздохнул, — Надо сообщить судьям. Придется им поработать и с прежними играми английской команды, не использовали ли они его и раньше.

— А что это такое?

— Нараат? — Стар спрятала сферу в складках платья. — Слуга ночи. Он окутывает жертву, вызывая чувство страха и ужаса. Жертва в панике, команде — дополнительные очки.

Катя поежилась.

— Но они и своих болельщиков пугали тоже… Ужас какой-то.

Стар кивнул:

— Жестоко, да. Нараат — обитатель Черного морока, его личный Хаос. Раз ты его увидела — у тебя большая судьба.

— Почему?

— Ты уже поняла, что такое Свет и Тьма? — вместо ответа спросил волхв.

Катя пожала плечами:

— Так это и так ясно. Свет — это день, добро и правда. Тьма — ночь, зло и ложь.

Стар хмыкнул:

— Как ты все хорошо разложила.

— А что, я не права?

— Права, конечно, — он улыбнулся, — но не совсем. Нет Добра, нет Зла. Есть Сила.

— Мне Ярушка уже говорила.

— Ярушка — молодец. Много читает, много понимает. И она понимает главное — Свет, в самом ярком его проявлении также опасен, как и Тьма. По сути, это две стороны одной монеты. Они всегда рядом, рука об руку. И нет ничего опаснее, чем перейти на ту или другую сторону. Особенно для такой молодой души, как твоя.

Он развернулся к ней и заглянул в глаза.

— Я ничего не поняла, — честно созналась Катя. — И Светлый, и Черный морок, это зло?

— Не так. И Светлый, и Темный морок одинаково опасен для тебя. Это абсолютная Сила.

— А Темный морок? Он меня слушается. Я переходы сегодня пробовала делать, у меня получается.

— Темный морок мудр. Он на границе Света и Тьмы. И нам того же желает. Потому и служит тебе исправно.

— А если придется выбирать: Свет или Тьма? Что тогда делать?

Стар нахмурился.

— Я и сам не ответил для себя. Чего уж тебе ответить. Думается, и твоя мама пыталась подольше уберечь тебя от этого выбора.

Катя встрепенулась. На глазах выступили слезы, она их тайком смахнула:

— Вы что-то узнали?!

Стар кивнул и протянул ей знакомую шкатулку.

— Я узнал кое-что про твой ларец.

И Стар, открыв шкатулку, достал из мотка ниток иглу и проткнул ею крышку шкатулки. Катя ахнула.

— Твоя мама очень заботилась о тебе. Очень хотела, чтобы с тобой ничего не приключилось.

— Но зачем? Почему просто не взять было меня с собой? Исчезли бы вместе…

— Есть еще Судьба, Мойра, Фатум… Ну, и твоя невнимательность, конечно, — Стар снова улыбнулся. — И, уж коль скоро Судьба не дала себя обмануть, и настаивает на своем, помни: даже приняв на себя Силу, выбор, куда Ее направить, на какие дела, всегда за тобой! Я прошу тебя помнить о времени, когда ты была слаба, не переставать быть Человеком.

Катя заплакала:

— Так я найду когда-нибудь свою маму?

— Конечно. Мне для этого надо некоторое время… Если снова не вмешается Судьба. У нее на тебя свои планы…

* * *

Выскочив из дома волхва, Катя бросилась через площадь, помедлила у Общего дома для девочек, на минуту забежала внутрь, и, обогнув главную улицу, выскочила через западный вход в Аркаим. Солнечные часы на башне показывали пять часов вечера. Ворота закрывались в семь. У нее два часа.

Она пробежала еще несколько сот метров в сторону реки, но потом сбавила шаг и оставшуюся часть пути прошла ровным шагом — не хотелось быть запыхавшейся. Дыхание все равно сбивалось от все нарастающего волнения, щеки полыхали огнем.

За десять — двенадцать метров до места вчерашней встречи Катя пошла совсем медленно. Она боялась, что Антон еще не пришел. А что ей тогда делать?

— Повернусь и уйду, — вслух сказала она.

Но боялась она напрасно. Антон был уже у реки. Из-под длинной челки, волной спускавшейся не лоб, на нее немного печально смотрели светло-стальные, словно ртуть, глаза. Подтянутый, высокий, какой-то непривычно смущенный.

Увидев Катю, он встал, виновато улыбнулся.

Катя улыбнулась в ответ, сделала шаг ему навстречу, но тут же словно окаменела: за его спиной выросли два позавчерашних знакомца — Шкода, а справа от нее, почти за спиной, из-за куста можжевельника — медвежья фигура Афросия. Внутри все оборвалось.

Афросий гоготнул:

— Ну, здравствуй, красавица, шустрая ты наша.

Но Катя не смотрела ни на него, ни на Ивана. Тоненькая ниточка надежды еще заставляла ее искать выход. Она не сводила взгляд с лица Антона, пытаясь понять, что же произошло, но не находила ответа. Он виновато опустил глаза, пробурчал:

— Извини. Так получилось: они узнали, что мы встречались, — и он дал себя оттеснить Ивану в сторону, отвернулся.

Тоненькая ниточка надежды оборвалась.

Все.

Пропасть.

 

Глава 29

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Катя лежала ничком на пыльном полу уже более часа. Она не чувствовала боли, усталости или холода. Ей было все равно. Будто она умерла.

Невидящими глазами уставилась она в одну точку на стене, даже не пытаясь понять, где она находится, и как она здесь очутилась. Единственное, что она помнила, это глаза цвета ртути, и темную давящую мглу, втянувшую ее в этот холодный и сырой подвал…

Над ней склонился Афросий.

— Может, все-таки треснуть ей хорошенько? — спросил он у кого-то, стоявшего за его спиной.

— Ты обещал ее не трогать! — взвизгнул где-то далеко голос Антона. Катя вздрогнула.

— Не надо, — тихо пробормотал Шкода, — ПОКА не надо, — выразительно добавил. — Успеешь еще.

Катя отчетливо слышала какой-то постоянный свист, тоненький, сводящий с ума своей монотонностью. Он сильно раздражал даже ее помертвевшую душу, и, волей-неволей, не давал отключиться.

Она почувствовала движение рядом: к ней кто-то приблизился.

— Ты всегда так внезапно исчезаешь, что нам с тобой никак не удается поговорить по-человечески, ты не находишь? — Шкода присел перед ней на одно колено. Уставшее лицо с мешками под глазами, потрескавшиеся губы, кровоподтек на скуле. В руках он держал что-то, то и дело размахивая им. Катя равнодушно уставилась на предмет, пытаясь разглядеть. Зеркальце. Интересно, то самое? Шкода вкрадчиво улыбнулся: — Ты нас очень задерживаешь, ты знаешь?

Кате не хотелось говорить. Она отвела взгляд и от зеркальца, и от склонившегося над ней лица.

Неожиданно сильные руки грубо ее подхватили, дернули за плечи, приподняв на несколько сантиметров над полом, и резко отпустив, снова бросили на камни. Ворот рубахи жалобно затрещал.

Катя застонала.

— Не спать! — прорычал Афросий. — Отвечай быстро, когда с тобой взрослые дяденьки говорят вежливо!

Катя равнодушно отозвалась:

— Я же вам сказала еще там, в Красноярске — нет у меня никакого Посоха, не знаю я, где он находится…

— Она лже-ет! — злой скрипучий старушечий голос. — Она лжет! Она знает!!! Искать!

Катя села. Ирмина. Очевидно, это был ее голос.

Оно посмотрела в глаза Шкоде:

— Я не знаю, в какие вы тут играете игры, — она постаралась, чтобы голос звучал как можно увереннее, — но я рассказала все, как есть: посоха нет, где находится — не знаю.

То ли чувство опасности, то ли злость, а может, и то, и другое, заставили Катю собраться.

Она огляделась.

Высокий потолок, старые, даже древние, каменные стены крупной кладкой, всюду пыль и запустение давно брошенного жилища. Единственное слабое освещение — лентой струящееся над головами сине-зеленое свечение, словно северное сияние. Крепость? Интересно, в какой части света. Судя по запаху пыли и сырости, отсутствию окон — это подвал.

Она совершенно не помнила, как она здесь оказалась. Глаза Антона, уплывающие в темноту, боль и удушье, словно ее затягивает пылесос.

Голос снова злобно зашипел.

— Оставьте нас…

Шкода и Афросий быстренько ретировались, оставив зеркальце на пыльном полу. Громила подхватил Антона, как нашкодившего школьника, выкинул его в темный проход. Тот жалобно пискнул, но подчинился.

Поверхность зеркала помутнела.

Из него потекли, булькая и чавкая, тугие, жирные струи черного и маслянистого вещества, медленно растекаясь по полу. Катя инстинктивно подобрала под себя ноги и передвинулась в дальний угол зала.

Маслянистая жидкость, похожая на Нараат, начала приобретать форму, поднимаясь, собираясь в более толстые струи, переплетаясь змеями и связываясь в плотные узлы, пока не стала красивой молодой женщиной с черными, как смоль глазами, бледной русалочьей кожей, простоволосой, в большом платке, спадающим с ее плеч. И хоть и собрана она была из этой маслянистой жижы, сама казалась легкой, полупрозрачной, как у призрака, покрытого тонким облаком Темного морока.

— Катя, — заговорила она все тем же старушечьим голосом. При каждом движении облако Черного морока вокруг нее вздрагивало маревом, делая призрачную фигуру еще более нереальной. — Я не хочу причинять тебе и твоим друзьям…

— Они-то здесь при чем? — воскликнула Катя, но ведьма продолжала:

— …Вред, но вы мне не оставляете выбора: мне нужен Велесов посох, и я знаю, что последний, кто им владел, была Мирослава.

— Моя мама?

— Твоя мама…Да.

— Этого не может быть… А зачем вам вообще посох?

— О, эта длинная и не интересная для тебя история, может, Могиня тебе ее когда — нибудь расскажет.

— При чем здесь она? Вы ее знаете?

Призрачная фигура колыхнулась:

— Знаю, как же не знать! Но хватит об этом.

— Нет, не хватит! Я хочу знать, за что вы меня преследуете, что это за посох такой, ради которого вы бросаете в прошлое этих головорезов!!! — она подозрительно прищурилась и добавила шепотом: — Кстати, а почему вы сами здесь в таком… странном обличии?

— ДА ВСЕ ИЗ-ЗА ЭТОЙ СТЕРВЫ МОГИНИ!!! — черная тень сорвалась и обрушилась с чавканьем на пол, забрызгав стены и Катю с головы до ног. Та брезгливо отерла лицо краем рукава.

Маслянистая жижа стала снова формироваться в человеческую фигуру:

— Это из-за нее я стала такой, из-за нее прозябаю в теле дряхлой старухи, в чужом мире, где я — посмешище! — голос немного успокоился. — Она всегда мне завидовала, всегда-а пыталась от меня избавиться. Тесно нам с ней было в одном мире. Вот и выбросила она меня из моего настоящего в чужое, — Ирмина погрозила Кате пальцем. — Но ты мне сейчас все-е расскажешь и покажешь, и я верну себе свое Настоящее!

По залу начал распространяться неприятный, удушающий запах. Катя резко закашлялась. От едкого дыма слезились глаза, перехватывало дыхание, стало подташнивать.

— Покажешь, — повторяла красавица старушечьим голосом, — покажешь.

Катя схватилась за горло, натянула на подбородок воротник рубахи, закрывая себе нос и рот от едкого противного запаха, который проникал всюду. Голова закружилась. Перед глазами поплыли серо — бурые круги, переплетаясь в зеленоватое пламя.

Сделав один большой вдох, подавляя чувство дурноты и потери контроля над собой, Катя поняла, что она теряет сознание.

* * *

За сотни километров от этого места, в глухой сибирской тайге, в трех днях пути от городка на реке Тавда, встрепенулась старая ведунья. По лицу ее, изборожденному морщинами, пробежало волной удивление и тревога. Бросив корзину с заботливо собранными травами, она повернулась на запад, вглядываясь в темноту сквозь лесную чащу. Коротко крикнула сова над ее головой. Ведунья медленно кивнула.

— Ирмина? Здесь?

Взмахнув руками, словно птица, она растаяла в сумеречном мраке, оставив на траве плетеное лукошко.

И уже в следующий миг Могиня появилась на крыльце своего дома, растрепанная, встревоженная. Ефросинья вышла ей навстречу — на плече полотенце, в руках ковш с водой, видать, стряпать собралась:

— Мам, ты чего?

— Ярослава где?

— Да вон, как ты ушла, все по хозяйству: котлы перечистила, двор вымела, сорную траву повыдирала, воды наносила, все перестирала на неделю вперед, в доме вымела…

Могиня заглянула через ее плечо: Ярушка с Катей сидели на низкой скамеечке, чистили большой чугунный котел. Ведунья зачерпнула воды из ковшика да и брызнула на внучку водой:

— Пусть вода волшбу смоет!

И на месте молчаливо ссутулившихся за работой девочек оказались два нахохленных воробья. Ефросинья ахнула:

— А я все нарадоваться не могла!

— А вот и зря, — она задумчиво перевела взгляд на реку. — Ох, Ярослава, ох и натворила ты.

Могиня устало опустилась на скамейку, взглянула на дочь:

— Неужто не заметила?

— Да и в мыслях не было…

Могиня тяжело вздохнула, покачала седой головой:

— Пошли. Искать девок-то надо! — она исподлобья посмотрела на дочь, прошептала: — Ирмина объявилась…

Ефросинья окаменела.

— Да как же это? Я думала, сгинула она.

— Видать нашла душу, с которой силу набрать можно, вот и прорвалась. Очень ей Катя нужна. Прям до смерти…

* * *

Вместо беспамятства Катя оказалась в длинном коридоре, заполненном черным дымом, струящимся водопадом по стенам, клубящимся по полу. Она оказалась в переходе.

Осторожно ступая, Катя пошла вперед. Через несколько шагов дым рассеялся, и она оказалась посреди маминой спальни в своей Красноярской квартире.

Вот кровать. Рядом с ней — низкая тумбочка с подслеповатой лампой.

Она услышала, как открывается входная дверь, и увидела, как сама пробежала по коридору, в джинсах и вытянутом домашнем свитере, с куцыми хвостиками, наспех собранными с утра.

Бог мой, да ведь это — то самое утро, три дня назад!!!

В квартиру зашла мама. Сняла пальто, привычным, но немного тяжелым движением повесила его на вешалку, рядом небрежно бросила шапку. Мама выглядела усталой, нездоровой. Она ласково, но отстраненно поцеловала дочь в щеку и направилась в гардеробную. Сквозь пелену Морока нынешняя Катя слышала свой разговор с мамой.

— А ты чего так рано? — спросила тогда Катя. Голос звучал встревожено.

— Отпросилась, очень плохо себя чувствую, грипп, наверное, — отозвалась мама. — Доча, завари-ка чайку…

И Катя убежала в кухню. Нынешняя Катя зашла в гардеробную следом за мамой. Та плотно прикрыла дверь. Достала с полки шкатулку темного дерева, открыла ее. В ней уже лежал сверток из простой холщевой ткани. Затем она расстегнула замочек дамской сумочки, с которой только что пришла, и, достав из нее моток красных ниток, бережно положила его в шкатулку.

— Ну вот, теперь все в сборе, — еле слышно прошептала она.

Только после этого стала переодеваться.

Ага, вот и Катя заглянула в гардеробную:

— Чай заваривается, малина и мед на столе… Может, врача вызвать?

— Нет, Катюш, не надо, отлежусь, — поцеловала Катю в макушку. И обе, обнявшись, вышли из гардеробной.

Нынешняя Катя осталась в гардеробной одна. И тут она услышала злобное шипение старухи Ирмины у себя за спиной:

— Открой шкатулку, — скомандовала она девочке.

«Так вот в чем дело!» — догадалась она. — «Ирмина пытается использовать меня как куклу, увидеть все моими глазами. Ну, нет, это уж — дудки!!!».

— Открой шкатулку! — требовательно повторила Ирмина.

— Ни за что, — отрезала Катя.

Старуха угрожающе замолчала. Катя только чувствовала ее злобное давящее дыхание у самого своего уха.

— Ну, пеняй на себя, девка, — прошипела ведьма.

И в тот же миг мир вокруг рухнул.

Гардеробная с грохотом исчезла за черным глухим туманом, заполнившим ее. Катя осталась одна в пустом пространстве без стен, потолка и пола, словно подвешенная в чернильной мгле.

Опорой ее ногам служил маленький пятачок, размером с ее ступни. Мгновение — исчез и он.

Жуткое, выворачивающее внутренности свободное падение. Ледяной ветер бил по барабанным перепонкам, разрывал легкие изнутри. Сердце бешено колотилось, выскакивало из грудной клетки. Тело мешало. Оно стало неимоверно тяжелым, неповоротливым, словно его положили в застывающую смолу. Именно в минуту осознания своей полной беспомощности Катю накрыл покрывалом настоящий ужас: никто не сможет ей помочь.

В безжизненном пространстве вокруг не было ни одной поверхности, за которую можно было бы ухватиться, чтобы прекратить это жуткое падение. Катя кричала? Да, наверно, но звук не выходил из ее гортани, она могла только беззвучно хватать воздух.

Но голос Ирмины достал ее и здесь. Он разносился в бездонном черном колодце глухим шелестящим эхо:

— Ты мне покажешь… Покажешь… Когда увидишь мучения своих друзей…

Падение замедлилось. Перед глазами, словно кадры кинохроники, поплыли картины одна страшнее другой: чья-то невидимая беспощадная рука наносит удары по лицу Ярушки, оставляя на нем кровавые следы от когтей. Ярослава кричит, зовет на помощь, но ей некому помочь — рядом стоит, словно окаменевшая, Енисея. В ее широко распахнутых глазах плещется безумие, нечеловеческие страдания и боль, обрушившиеся на нее.

В следующем кадре Ярослава, истекая кровью, упала. Над ней замер, зло смеясь, Афросий. Медленным движением он достал из ножен кривой нож и занес его над беспомощной Ярославой.

— БЕГИ!!! — Катя неистово закричала, надеясь предупредить, увести беду.

И наваждение растаяло, так же внезапно, как и началось.

Она снова оказалась в том же подвале, вжимаясь в каменный угол, балансируя на крохотном клочке каменного пола.

А перед ней стояли изрядно потрепанные, но живые и невредимые, Ярушка и Енисея. На лбу у последней алел длинный уродливый кровоподтек. Олеб и Истр лежали вповалку, ничком и, кажется, оба без сознания, исцарапанные, с изрезанной и изорванной в клочья одеждой.

* * *

Ярушка, только увидев, что Катя пришла в себя, сразу бросилась к ней:

— Миленькая моя! Жива, жива!!! — исступленно шептала она, обнимая. — Все хорошо, мы здесь, мы рядом. Ты нас так напугала!

Она торопливо смахнула с лица слезы, улыбнулась:

— Смотрим, ты стоишь, глаза закатила, руками-ногами пошевелить не можешь, кричишь будто, а крика не слышно! Жуть такая!

Катя еще приходила в себя, она не верила, что снова оказалась в этом подвале, как-никак, но все-таки под ногами была почва, рядом — друзья, и вместе они обязательно что-нибудь придумают. Она с облегчением выдохнула и порывисто обняла подругу.

— Да уж, напугала ты нас. Думали, может отраву тебе какую дали, — Енисея подошла к Олебу и Истру, бегло осмотрела порезы, подложила под их головы рюкзаки.

— Что произошло-то? — спросила она у Кати. — Мы тебя ждем от Стара, а тебя нет как нет.

Катя отвела в сторону глаза, губу закусила. В мутно-желтом свете крохотного светозара мелькнул ее растерянный взгляд. Ярушка, внимательно следившая за ней, все поняла:

— Антон? Это он тебя сдал?

Катя нехотя кивнула. Она, кажется, только сейчас начала постигать смысл этого предательства.

Были красивые слова и обещания. Но они остались только красивыми словами, только обещаниями. Проверку на прочность они не прошли.

У него не было мук, угрызений совести… Нет — он просто сказал «извини», будто наступил ей на ногу в трамвае. Или съел ее завтрак. Словно то, что он сделал — пустяк, ничего не значащая безделица. Предал, перешагнул и пошел по жизни дальше… Кто станет его винить? Ведь он же извинился! Значит, обиды на него никто не держит.

Да и какая обида?

Обидно, когда заходишь в магазин, видишь платье, а оно тебе мало.

А это… ЭТО не имеет названия.

Ярушка положила ее голову себе на плечо и молча обняла. Так и просидели они беззвучно и бесслезно…

В углу зашевелился Истр. Приподняв голову он радостно протянул:

— Девчо-онки! Живе-ехоньки…

Следом за ним начал приходить в себя Олеб.

— Как вы-то сюда попали? — Катя легонько отстранилась от Ярославы, однако не выпустила ее рук.

— Я к шатру ходила, там большой скандал, судьи дознание начали с английской командой, так как те запрещенное ведовство использовали. Которое ты и увидела. Я и прибежала домой тебе рассказать, а тебя нет: шкатулка твоя на кровати, вещи оставлены. Енисея и ребята подоспели…. Бросились к Стару, а тот говорит — ушла ты от него давно. Тут мы и переполошились, — ребята переглянулись. — Начали тебя везде искать. Стражники сказали, что видели тебя выходящей из города около пяти вечера.

— Сказали, что ты пошла в сторону реки. Ну, мы туда, — продолжила Енисея. — Тебя, естественно, там нет. По следам определили, что всего несколько часов назад в этом месте было несколько человек, обувь не наша, у нас такую никто не носит, три пары, не считая твоих следов. Судя по размеру — мужские.

— Вот и смекнули, что тебя сцапали, — Истр, морщась, потер ушибленную скулу. — А у дороги, смотрим, знак запретный выжжен. Мы поближе подошли, чтоб распознать, кто поставил-то, а тут вдруг ветер налетел, вихрем нас к земле пригнул. Мы вырваться попробовали, да не тут-то было, нас — ХЛОП — в этот знак и втянуло…

Енисея хмыкнула от его красноречия, передала Кате небольшой мешок:

— Кстати! Катя, мы твои вещи на всякий случай захватили, мало ли.

— Ой, спасибо, — Катя положили его на колени и обхватила руками.

— Так ты посмотри, там кое-что есть для тебя, — подмигнула Енисея.

Катя заглянула внутрь: привычные уже вещи — сменная рубашка, кафтан, шкатулка, при виде которой больно сжалось сердце, небольшой сверток.

— А что это? Его тут раньше не было, — удивилась Катя.

Ярослава обняла ее:

— Катя, не знаю, как и когда это все закончится, но, уверена, что очень скоро ты окажешься в своем доме, в своем времени, со своей мамой. Но я очень хочу, чтобы ты никогда о нас не забывала, чтобы память о нас тебя хранила от всех бед и невзгод, — и она развернула сверток, спрятанный в Катиной сумке. Длинный разноцветный пояс, плетенный из мельчайшего бисера, змеей выскользнул из ее рук, — я его сама плела.

Катя почувствовала, что сейчас расплачется.

— Ярушка, зачем сейчас? Красота-то какая!!! Когда ж ты успела?!

Ярослава покраснела от удовольствия:

— Ну, Темный морок можно не только для переходов использовать, я вот, когда к экзамену готовилась, научилась время замораживать. Вот, пока мы спали в Александрии, я, значит, и, плела… С днем рождения!

Катя рассмеялась:

— Так вот отчего ты дрыхла как сурок, не слышала ничего! — и девчонки расцеловались. Катя тут же, к большой радости Ярушки, одела пояс.

Истр достал из-за пазухи небольшой сверток, протянул его Кате и смущенно покраснел.

— Ну, я тоже, того, — покраснел он еще больше, — присоединяюсь, в общем, к тому, что пожелала Ярослава.

Катя развернула грубую ткань, ей на руки выскользнули серо-голубые бусы. Она только ахнула: внутри каждой бусинки (а размером они были не больше горошины каждая) светилась махонькая звезда.

— Что это?! — Катя была поражена такой красотой, она восторженно посмотрела на водяного, от чего тот стал совсем свекольного цвета, и, говорить, видимо, уже не мог.

— Бусы, ничего особенного, — пробурчал Истр, и отодвинулся подальше, но Катя взяла его за руку, притянула к себе, и поцеловала в щеку:

— Спасибо! Это очень замечательные бусы! У меня нет ничего подобного. А что там внутри? — спросила Катя, одевая и его подарок.

— Капелька Аркаимского солнышка… Я тоже думал, чтобы ты о нас не забывала…

— Это очень удачно получилось, — заулыбалась Енисея, — ты и наш с Олебом подарок сможешь надеть.

И они протянули Кате серебряное колечко с четырьмя камушками: зеленым, голубым, синим, бирюзовым.

— Серебро — это ты, ты нас всех — она обвела рукой их с Олебом, Ярушкой и Истром, — подружила и объединила. Мы теперь никогда не перестанем дружить. Камни — это мы: Ярушка, умница и затейница — бирюза, Истр, владетель водных пучин, — аквамарин, Олеб, защитник лесов и зверей, — изумруд, и я — лазурит.

Олеб кивнул и продолжил:

— Пока с нами все в порядке, — камни будут такого цвета, как ты видишь, но если с нами что-то случится — ты об этом тут же узнаешь, даже находясь в своем времени. Камни потеряют свой цвет, а когда нас уже не будет — станут и вовсе черными.

Катя все-таки заплакала, представила черные камни на пальце. Она вернется домой, и никого из них уже не будет на этом свете.

Она привлекла к себе ребят, обняла:

— У меня никогда не было таких друзей. Спасибо!

Ярослава чуть отстранилась от нее, заглянула в глаза:

— А отчего ты кричала не своим голосом, как мы здесь очутились?

Катя внимательно посмотрела на ребят: Ярослава, серьезная и собранная, Енисея и Олеб, готовые в любой момент принять удар, улыбчивый Истр — ее новые друзья, без которых она уже не представляла своей жизни. Которые стали уже ЕЕ, родные и близкие люди. И вот они оказались здесь по ее вине.

Могли сейчас ужинать в Аркаиме, есть вкусные лепешки тетушки Мартены. А они здесь.

И надо как-то отсюда выбираться.

— Значит, так, — в голосе Кати послышалась твердость. — То, что вы здесь оказались, запретный знак, все это проделки ведьмы Ирмины. Той смой, что идет за мной из самого Красноярска….

— Откуда? — мальчишки переглянулись и посмотрели на Енисею и Ярославу.

— Катя будет жить через много-много лет, в городе Красноярке, — кратко пояснила Енисея. — Мы не успели вам рассказать.

— Ну, конечно, так собирались, что не успели, — скептически отозвался Истр и поправил пояс. Олеб с сомнением уставился на Катю.

Катя кивнула и продолжила:

— Не знаю как, но она смогла выйти из зеркала сегодня, я ее видела, говорила с ней. Здесь…

У Ярославы округлились глаза, Енисея и ребята оживились:

— Как «здесь»?

— Она из своего зеркала вышла… Потом заставила посмотреть тот день, когда исчезла мама, — Катя снизила голос до шепота. — Я видела, как мама тем утром положила в шкатулку моток с нитками. Более того. В шкатулке или указатель, где находится Посох, или вообще он как-то спрятан там, в шкатулке.

— Да ну?

— Совершенно точно. Ирмина его чувствует.

Енисея побледнела. Кажется, она первая поняла, что значат Катины слова:

— Так мы принесли сюда ее…

— Тссс. Надо выбираться отсюда. И чем быстрее, тем лучше.

Истр внимательнее огляделся:

— Не получится. Это мешок какой-то каменный. Ни выхода, ни входа… Можно, конечно, мечами прорубить стены каменные. Но это долго. И шумно.

— Переход сделаем, — с готовностью отозвалась Ярослава, но Олеб только головой покачал:

— Место заговоренное, — она кивнула в сторону повисшего над их головами чахлый светящийся шар. — Вон, светозара и то едва сделали. Не знаю, как вы, а я совсем в нем Силы не чую. Темным мороком не пройдем, точно вам говорю.

Ярослава хотела что-то возразить, но Катя остановила спор:

— Выход есть. Ирминины головорезы как-то отсюда вышли, и, — она огляделась по сторонам и снизила голос до едва различимого шепота, — раз уж вы принесли сюда шкатулку, не воспользоваться ли Алатырем?

Ребята переглянулись:

— Оно, конечно, здорово, — высказал общее мнение Олеб, — только как? Мы не знаем, как его открыть, чтобы он дорогу показал…

Катя выразительно посмотрела на друзей:

— Мне кажется, он сам подскажет, как. Только покараульте меня, чтоб Ирмина не сцапала меня…

И она уселась на пыльный холодный пол, скрестив ноги в позе лотоса, достала из шкатулки камень василькового цвета.

Ребята ее окружили. Достали и приготовили мечи.

Катя закрыла глаза.

На груди светились бусы Истра, на талии пестрой голубой лентой вился пояс, подаренный Ярушкой, на пальце — зачарованное кольцо, а вокруг нее по эллиптической орбите медленно, как во сне, с легким гулом проплывали искры всех цветов радуги. По темному подвалу, тускло освещенному светозаром, медленно расползался дымок январских морозов.

 

Глава 30

АЛАТЫРЬ

Ребята увидев, как вращающиеся вокруг Кати разноцветные огоньки стали материализовываться, приобретая твердость, в полном недоумении придвинулись к ней ближе. Ярушка протянула руку к плавающим искрам, и легонько, одним пальцем, толкнула одну из них.

Искра от прикосновения качнулась и вернулась на свою прежнюю орбиту.

— Да это же самоцветные камни! — воскликнула Ярослава. Она посмотрела на кольцо, подаренное Енисеей и Олебом, потом на ребят. — Это вы кольцо так настроили?

— Нет, — ребята одновременно покачали головой.

— А что это такое тогда? — вздохнула Енисея.

— Ой, ребятки, — отозвалась Ярушка, — наша Катя все больше меня удивляет, — она понизила голос до шепота. — Сдается мне, у нее способностей к волхованию больше, чем у нас с вами вместе взятых.

А Катя, тем временем, погружалась во все более и более глубокий сон.

Только сон ли это был?

Вначале она видела ребят, как бы сквозь пелену или если бы она смотрела кино на пленке плохого качества. Потом картинка сменилась. Сквозь угольно-черный пепел проявилась фигура Ирмины, Шкоды и Афросия с Антоном. Шкода нес ее, Катю на руках, как тряпичную куклу. Громила за шиворот волок упирающегося и что-то кричащего Антона. Потом увидела себя на каменном полу, и рядом — склонившегося Афросия. Тот держал ее за запястье, проверял пульс. Шкода казался недоволен.

— Да жива она, щас очухается, — оправдывался Афросий.

Тут от стены отделилась тень. Антон. Сердце екнуло, оборвавшись и бросившись в ноги.

По-прежнему спокойный, слегка взъерошенный. Сердце опять предательски оборвалось: она все еще верила, что есть какие-то неизвестные ей обстоятельства, которые полностью объясняют его предательство.

Хотя… какие оправдания могут быть у предательства? В это время Антон, помявшись за спиной Афросия, и, видимо, услышав, что она сейчас «очухается», молча вышел из зала, плотно прикрыв за собой низенькую полукруглую дверь.

Душа сжалась в маленький комочек и замерла, словно оледенела. Разум застыл на мгновение, но, потеряв последнюю надежду, больше доводов в защиту Антона не выдвигал. Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит: трус и предатель.

Все.

Точка.

Катя повела плечами, стараясь как можно быстрее избавиться от неприятного чувства брезгливости. Душа глухо молчала.

А зал погрузился во мрак. Катя только успела запомнить, где находится дверь, через которую вышел Антон.

Вокруг нее медленно начали вращаться разноцветные огоньки.

Она их заинтересованно разглядывала, ведь смотреть больше было не на что — только пустота и темнота. В ладони камень из шкатулки, мерцающий разными цветами, то он становился алым, то васильково синим, то изумрудно-зеленым, то белым.

Легкий толчок. Пространство вокруг дернулось и застыло на мгновение. Хлопок и сильный ветер, порывом ворвавшийся в подвал, на миг перехватил дыхание, и стих.

В этот момент она почувствовала, что помещение изменилось, оно перестало быть пустым и заброшенным. А сама она словно потеряла тело. Оказалась бесплотным духом. Влекомая неведомой ей силой, Катя вырвалась из подвала, помчалась по широкому и пустынному коридору, освещенному гранеными светозарами, проскользнула по узкой винтовой лестнице, вылетела на верхнюю анфиладу, открытую зимнему студеному ветру и холодному солнцу.

Странное ощущение возникло у нее.

Будто вернулась она домой.

И узор на стене — знакомый. И выщербленные перила — родные. И ветер — любимый. Она выглянула в окно.

Серебряным покрывалом сковала зима всю округу, насколько хватало глаз. Сосны величаво поскрипывали заснеженными кронами, перешептываясь. У их корней боязливо жались пушистые елочки, в богатых снежных шубах.

За небольшим сосновым бором вилась узкой лентой закованная в лед река. Дальше — насколько хватало глаз — бескрайняя равнина, уходящая в пепельно-синее небо.

Она знала это место. Этот изгиб реки. Этот лес.

Это Александрия. И это — когда-то, когда время сметет последние краски жизни из этих стен, станет заповедником под Красноярском.

За спиной послышался детский заливистый смех. Катя вздрогнула.

В анфиладе появилась девочка в длинной, до земли, бархатной шубке василькового цвета, подбитой белоснежным мехом, и такого же цвета шапочке. Светло-русые коротенькие косички растрепались, и торчали пушистой бахромой. Девочка раскраснелась, заливисто хохотала, убегая от кого-то, пока не видимого Кате, и ее бойкие ножки с шумом топали по замерзшему камню.

— Доченька, — услышала Катя знакомый голос и онемела, — не упади!

— Да что с ней станется, егозой! — отозвалась девочка лет десяти, прямая как жердь, с длинной гладкой косой, шедшая рядом.

Катя как зачарованная смотрела на вышедшую из-за поворота молодую женщину. Светло-русые волосы, нежный овал лица, высокий лоб, нос прямой, чуть пухлые губы, большие ярко-синие глаза цвета байкальского льда, даже махонькая бежевая родинка над губой — все было знакомо.

Ее мама, Мирослава Мирошкина. А рядом…сестра.

— Мама, скорей бы! — верещала девочка, подпрыгивая и крутясь на одном месте. Молодая женщина подхватила ее и с наслаждением уткнулась в плечо ребенка.

— Ты ж моя кровинка, потерпи, скоро уже, — шептала женщина, обнимая и целуя дочь в пухлые румяные щечки. Не спуская с рук младшей дочери, Мирослава обняла за плечи старшую, прижала к себе.

Сердце у Кати бешено стучало.

Она уже знала, ЧТО будет дальше: этот сон преследовал ее, сколько она себя помнит.

Через мгновение из-за поворота появилась фигура высокого мужчины с рыжеватой бородой тонким клинышком. Уверенная, властная походка. Он быстро шагал, почти бежал к ним и широко улыбался. Пронзительно — синие глаза горели счастьем.

— Папа! Папа! — завизжала младшая, и, высвободившись из материнских рук, бросилась к отцу.

Тот ее подхватил, поднял высоко-высоко и закружил.

— А вот и папа приехал! — радовался мужчина.

Старшая порывисто обняла отца, прижалась к нему.

— Все хорошо? — с тревогой спросила Мирослава, подходя ближе.

Он обнял жену за плечи, ласково поцеловал в губы:

— А то как же.

Дочки ластились к нему и счастливо улыбались. Мама тоже положила голову на плечо рыжеволосому, облегченно вздохнула:

— Волновалась я. Девочки извелись совсем.

— А зря, — и он погладил ее по спине.

Катя, онемевшая, еле живая от потрясения, стояла и смотрела на эту счастливую семью. На ЕЕ семью.

Она готова была поклясться, что помнит откуда-то и шубку, ее мягкий мех, а красивым узором, вышитым на рукавах, она частенько любовалась перед сном.

Кольцо на руке больно сжалось, вернув ее к действительности. Одновременно она почувствовала до ломоты в костях мороз, и студеный ветер. Дрожа как осиновый лист, Катя посмотрела на кольцо: камни стали бесцветными, почти серыми. От неожиданности она вскрикнула, и готова была поклясться, что мама вздрогнула и на миг их глаза встретились.

Пространство вокруг Кати сжалось, выдавливая в настоящее. На прощание она последний раз взглянула на счастливую себя, на молодую маму, на почти забытого отца. В одно мгновение она снова оказалась в темной комнате, заваленной тюками с тканями, в ее руке мелькнул алый камень, который горел огнем, освещая ее обратный путь, и исчез.

 

Глава 31

МИРОСЛАВА

Болезненно медленно она приходила в себя. Мозг уже ощущал боль и тяжесть, сковывавшую тело, но не мог что-то изменить: тело не слушалось. Словно джинн в тонкое горлышко лампы, ее сознание входило в тело, заново подчиняя себе мозг.

И лучше всего ей помогла в этом боль.

Гибкими стрелами проникала она в пальцы, заставляя сжиматься кулаки, содрогаться дыхание, переворачивая внутренности.

Именно боль ей помогла осознать, что вокруг ее тела, пока еще безвольного словно неловко надетый скафандр, происходит нечто невообразимое.

Гулким эхо разносились в мозгу крики и проклятия, лязг стали и грохот камней.

Вместе с осознанием происходящего, до нее дошло, где она оставила свое тело, и что это за странные звуки до нее долетают. Она сидела в той же позе лотоса все в том же подвале.

А звуки, доносившиеся до нее — это шум драки.

Она еще не успела открыть глаза, как почувствовала прикосновение, толчок — кто-то ее крепко обнял за плечи. Мягкий шелк волос, аромат трав. Ярослава.

— Ка-атя! — сквозь ватную пелену кричала подруга.

Катя не могла открыть глаза, отозваться, но видела все вокруг, словно находясь в нескольких сантиметрах над своим телом.

Ярослава, обхватив ее голову руками, закрывала собой. Ее лицо, зареванное, в ссадинах и порезах, искажалось от боли.

За ней высилась фигура разъяренного Афросия, больше похожего на зверя, чем на человека, в рубахе с оторванными рукавами. С неистовым усердием он раскручивал над головой тонкий хлыст, чтобы с силой обрушить его на Ярославу:

— Отойди! — орал он. — Зашибу!

Ярушка отчаянно трясла головой и лишь крепче обхватывала Катю.

Афросий рыкнул. Его ярость передалась хлысту: тот покрылся оранжево черными искрами, и будто вырос в длину.

Громила занес его над головой, медленно раскручивая, и резко обрушил его рядом с Ярославой.

Каменные плиты со стоном треснули, взорвались сотней острых как бритва осколков. Ярушка взвизгнула и повалила Катино тело на землю.

Катя с трудом дышала. Огненные молнии и змеи от Афросиева кнута врезались с грохотом в стены, вырывая из них куски и оставляя глубокие рваные раны, а Ярушка как-то умудрялась сама уворачиваться от них да еще прикрывать Катю.

Шкода был вооружен мечом, дымившимся угольно — черным туманом, и все, чего он касался, в одно мгновение покрывалось сажей и сгорало. Не известно, откуда у них взялось такое вооружение. Вероятно, Ирмина постаралась.

Но дело даже не в нем. Енисея, Олеб и Истр, при всем их мастерстве, теперь оказались абсолютно беспомощны. Они методично отбрасывали в сторону шипящих змей, вырывавшихся их Афросиева хлыста, разрубали их пополам. Но от каждого такого удара, их мечи истончались.

— Берегись! — бросила Енисея, отгораживая ребят от исходящего черным дымом меча. Легкий выпад, и голубоватая стена приняла на себя удар, с гулом отбросив Шкоду в угол.

Катя медленно приходила в себя.

Она отчетливо почувствовала запах гари, едкий дым, от которого едва не задохнулась в Ирминином мороке. Лязг мечей, шипение огненных змей и испаряющегося металла, град осыпающихся каменных искр — все это разом обрушилось на нее, словно кто-то на максимум поставил громкость приемника.

Ярослава ахнула и обмякла: фрагмент стены, вырванный Афросиевым кнутом, ударил ее по голове, она потеряла сознание.

Катя резко подскочила, подхватив Ярославу. Зло глянула на Афросия:

— Вот ты гад! — вырвалось у нее.

— О! А вот и наша Будда недоделанная проснулась! — мерзко гоготнул Афросий и, скалясь, направился к ней.

Катя схватила Ярушку за плечи, потянула на себя и оттащила к стене, подальше от этого ненормального.

Тонкая огненная змея с шипением врезалась в каменную кладку, оставив на ней глубокий черный шрам:

— Куда ж ты от меня, красавица, — голос Афросия звучал неестественно хрипло.

Голубоватая искра метнулась между ними, окатив Катю с ног до голову прохладными брызгами пахнувшей тиной воды: это ей на помощь поспешил Истр. Он ловко орудовал струей озерной воды, словно лассо, намотанной на его кулак.

— А, ну-тка, со мной в начале поболтай!

У его ног, копошились изумрудно-прозрачные человечки ростом не выше крупной собаки, толстенькие, с зеленоватыми бородками и длинными руками, в лаптях, перевязанных болотной травой. Они бесстрашно бросались наперерез огненным змеям, хватали их за самое горло, и что было сил давили. Справившись с одной змеей, человечек победоносно кряхтел, деловито отряхивал широкие ладошки, оправлял зеленую рубашку и как ни в чем не бывало бросался на нового противника.

— Водяные? Тоже? — Катя удивленно уставилась на них, на мгновение забыв о схватке.

— Бродники мы, хозяюшка, — поправил ее один из спасителей.

И ловко подпрыгнув, подцепил огненную змею и одним движением перерубил ее пополам. Багровая чешуя потемнела, уплотняясь, и рассыпалась каменной пылью на пол.

— От — так, — довольно пробормотал бродник, спрыгнул на покрытый черной крошкой поверженных змей пол, и побежал на помощь собратьям: те толпой висли на кнуте и руках Афросия.

— Разбойники эти гляди какими диковинками вооружились. Нам такие и не видывались! Я на стене сырость нашел, — он махнул в сторону дальнего угла. — От нее бродников и позвал, — подмигнул ей Истр. — Олеб ни одной травинки — былинки тут не сыскал, мечом орудует.

Олеб рьяно сражался со Шкодой, легко вращал мечом над головой, за спиной, обходя противника то слева, то справа, мастерски делал обманные выпады так, что Шкода едва поспевал за ним.

Но длинные струйки черного тумана, шедшего от зачарованного меча, словно гимнастические ленты, спиралями закручивались вокруг Олеба. Ловкий выпад, разворот, лязг стали о непрочную на вид ткань, и полотно черного тумана рассеивалось.

— Только не позволяй ей сомкнуться над головой, — крикнула ему Енисея.

Олеб улыбнулся:

— А я то и делаю…

— Ребята! Там, — она показала рукой туда, где, как она запомнила, должна оказаться дверь. — Там дверь!

Катя поискала глазами третьего… Антон, ранее не принимавший в событиях никакого участия выглядел сейчас растерянно. Он единственный из этой тройки знал, что попал в прошлое.

Вооруженный тяжелым мечом, он, очевидно, не знал, что с ним делать, неловко отбиваясь от противостоявшей ему Енисеи. Он часто отвлекался, с ужасом поглядывая в сторону адских змей, извергаемых Афросиевым кнутом, шарахаясь от черных призрачных лент.

— Эй, вояка! — то и дело окликала его Енисея. — Или дерись или беги уже!

— Вы не понимаете, — метался Антон как загнанный зверь, — они обещали, что никто не пострадает. Так не должно было быть!

Енисея сурово на него посмотрела:

— А ты и поверил?

И она, сделав крутой поворот вокруг своей оси, долом стеганула его по спине. Катя зажмурилась.

Антон, взмахнув руками, рухнул на пол.

Даже в блеклом свете светозара и красноватых бликах адского оружия Кате потребовалось несколько секунд, чтобы все это увидеть.

В своей ярости злой до невменяемости, Афросий был особенно опасен. Он уже почувствовал власть. Прельстился силой, которую давало ему его оружие.

И он, широко шагая, направился к Кате.

Сейчас он как раз развернулся спиной, чтобы отбиться от очередной ватаги бродников и запустить змею в Истра. Не дожидаясь, когда он развернется, Катя бросилась кубарем ему под ноги.

От неожиданности громила не устоял на ногах, тяжело рухнул на каменный пол.

Хлыст выпал из его рук, мгновенно рассыпавшись на миллионы черных угольков.

Катя запрыгнула на него верхом и с размаха ударила кулаком в переносицу.

— Получай! — выдохнула она.

Афросий взвизгнул не то от боли, не то от досады, дернулся в сторону, ушел от следующего удара. Молниеносным движением он приподнялся, сбросив Катю с себя. Но встать не успел.

Справа подскочил Истр и точным размеренным движением треснул Афросия рукоятью. Тело громилы обмякло.

— А вот и я! — Истр глянул на Катю и улыбнулся.

— Вот зараза! — Олеб на одно мгновение отвлекся на схватку Кати с Афросием, но Шкода воспользовался этим мгновением: резкий выпад вперед, удар, толчок, и рукав рубахи лешего покрылся беловатым пеплом, истлел и рассыпался в тлен.

— Промазал, — прошептал Шкода, — второго шанса не представится.

— Промазал, — подтвердил Олеб, размахнулся и резким ударом по кисти почти выбил меч из рук Ильи. Круто развернувшись, нанес удар долом меча по предплечью соперника.

Шкода охнул и окончательно выронил меч.

С глухим звоном тот ударился о камень.

Черная дымка, сочившаяся из острия его лезвия, медленно истончилась и угасла, как потушенная сигарета.

Оставшись без оружия, Шкода сразу сник, поднял вверх руки, стараясь отступить от Олеба к стене:

— Все, я не буду ничего делать.

Олеб направил на него острие меча:

— Стоять! — Шкода замер.

Больше он ничего не успел сказать: с потолка бесшумными каплями полил черный густой как смола дождь. Тяжелое, живое маслянистое вещество Катя сразу узнала — из такого же пару часов назад возникла Ирмина.

И она не ошиблась — еще через мгновение перед ребятами стояла призрачная тень ведьмы. Черные смоляные лепестки платья ниспадали до пола, прикрывая изящные ступни, темная полупрозрачная ткань платки прикрывала волосы цвета воронова крыла. Мягкая пугающая улыбка скользила по красивому лицу.

Тонкие белесые руки тянулись к Кате, стараясь дотронуться до нее, схватить.

Девочка отшатнулась. Сине-зеленое свечение с угрожающим гулом нависло над ней.

Олеб и Истр, не сговариваясь, дружным выпадом, ударили мечами по призрачным ногам ведьмы, стараясь отсечь ее от пола. Но из-под лезвия клинков выскользнул лишь черный туман.

Сталь почернела и рассыпалась прахом.

Ирмина проскрипела старушечьим голосом:

— Ах, дети — дети…

Ребята выхватили по второму мечу, уже замахнулись, но ведьма неуловимым движением сняла с головы свой платок, взмахнула им и набросила на ребят. Олеб и Истр сникли и осели бесчувственными куклами на пол. Лишившись части силы, водяные духи застыли, словно замерзли.

— Олеб! — крик Енисеи разорвал темноту. Взмах тонкой руки и узкий клинок пронзил ей правое предплечье. — Мама, — выдохнула Енисея и рухнула на пол.

Катя осталась одна.

— То-то, — Ирмина медленно повернулась к Кате. — Отда-ай посох! — прохрипела она.

Катя не шелохнулась.

Ведьма бросила Шкоде:

— Возьми мешок! Ничего вам поручить нельзя. Огненный клинок потеряли, Черное марево — тоже. А ведь вещички не дешевые, редкой силы вещички! — по-старушечьи ворчала ведьма. — Зря только с вами время потеряла…

Шкода — потерянный, подавленный, ни тени недавнего воинственного воодушевления — подошел к Катиному мешку. Та ловко наклонилась, схватила его раньше парня, и вцепилась что было силы. Шкода устало и обреченно посмотрел на нее, резко дернул вниз за лямки. Катины пальцы не выдержали и разомкнулись.

— Мадам, позвольте, — с издевкой процедил он, и равнодушно протянул мешок Ирмине.

— Вытряхни все из него!!!

Он разорвал завязку, и, перевернув мешок вверх дном, вытряс содержимое на пол. Мешочек с травами, самоцветный камень и бронзовая игла выскользнули из шкатулки, с глухим шелестом упали на рубаху. Шкода ногой разбросал вещи, чтобы Ирмине было лучше видно.

При виде Катиных вещей ведьма заволновалась, подслеповато приглядываясь, задрожала. Тяжелое марево мерцало:

— ВОТ ОН!!! — истошно завопила ведьма.

Глаза ее алчно загорелись, лицо исказилось до неузнаваемости. Она тянулась трясущимися руками к разбросанным по пыльному полу вещам.

Катя еще ничего не поняла, затаив дыхание, она следила за тем, куда тянутся призрачные руки Ирмины. Она перевела взгляд на искаженное лицо ведьмы: та смотрела на … сломанную бронзовую иглу.

— Вот он, — словно заговор повторяла она, приближая мерцавшие в темноте руки к игле.

— Не сме-ей! — Катя бросилась наперерез, но наткнулась на кулак Шкоды.

— Остынь.

Ирмина уже почти дотронулась до иглы. Еще мгновение, и она у нее.

Вспышка, ослепительно яркая, словно молния, рассекла полумрак подвала, полыхнула белым пламенем, и Ирмина с визгом отскочила в сторону.

— Дьявол! — взвизгнула она.

Она попробовала дотронуться еще раз. Снова вспышка и злобный крик.

Катя торжествующе замерла.

Ведьма обернулась к Шкоде:

— Возьми Посох!

Тот с опаской глянул на разбросанные вещи. Игла с отломанным ушком воинственно светилась в полумраке, словно предупреждая. Едва он попробовал взять иглу в руки, — тоже получил сильнейший удар.

Его правая рука мгновенно опухла, и он ее прижал к груди и, качая как младенца.

— Сопляк, — гаркнула Ирмина.

Она наклонилась к игле сама, но лишь прикоснулась к ней, как резко отдернула руку — из мертвенно бледных пальцев сочилась кровь и темными каплями падала в пыль.

Игла же взлетела вверх и ловко вошла в хлопок Катиной рубашки, словно показав, кто здесь ее настоящий хозяин.

— А-а-а-а-а! — нечеловеческим голосом завопила Ирмина. — Мой! Он мой! Отдай его МНЕ!!!

— И не подумаю. Ты проиграла, Ирмина.

* * *

Мир вокруг Кати изменился. Мрак, поземкой завертевшись у ног ведьмы, зловещими щупальцами стал расползаться по залу, поглощая на своем пути одного за другим почти бездыханных людей, и подбираясь все ближе к Кате.

— Отдай его мне, и я их не трону, — слышала она старушечий шепот ведьмы.

Тьма подползала все ближе, окружая девочку непроницаемым кольцом. Еще короткое мгновение, и Катя оказалась окружена им со всех сторон так плотно, что не видела ничего на расстоянии вытянутой руки.

— Отда-ай, и я отпущу вас всех-х! — змеиным шипением требовала Ирмина.

Кромешная тьма стеной встала перед Катей. Сквозь нее не проникали ни цвета, ни запахи, ни звуки. Единственный живой звук — это биение ее собственного сердца, и злобный шепот ведьмы, раздававшийся в голове:

— Отдай, а то пожалеешь! Их смерть останется на твоей совести. Ты все равно не сможешь жить с таким чувством вины. Ведь они все умрут по твоей вине!

Катя порывисто выдохнула. Червь страха вновь поднимал голову, беззубо скалясь, выворачивая внутренности. Сердце бешено колотилось, пульсируя в висках.

Маленький клочок света, светлый круг под ногами — это все, что осталось реальным. Все, за что можно удержаться, чтобы не сойти с ума. Тьма не могла приблизиться и поглотить ее. Угольно черными змеями карабкалась она вверх, словно по стенкам прозрачной колбы, не в силах проникнуть внутрь.

В чернильной темноте мелькнула синеватая тень. Потом еще одна и еще… Катя судорожно сглотнула, внимательнее вглядываясь в пустоту:

— Только не бояться, — приказала себе.

На границе света и тьмы раздался тихий угрожающий рык.

Внезапно к стене «колбы» прислонилась худая изможденная человеческая ладонь.

Катя вздрогнула и отпрянула.

Тьма дрогнула навстречу, на мгновение приблизившись, но тут же замерла на прежнем расстоянии от Кати: «колба» в итоге не изменила своего размера.

Катя с облегчением выдохнула.

За пределами светового круга движение усилилось: мутный угольно-черный дым закручивался в спирали, слышалось злобное шипение и рык.

На границе света и тьмы появилась еще одна ладонь. С силой надавливала она на прозрачную преграду, хранившую Катю, стенки гудели, подрагивая.

Катя перестала дышать.

Рядом с ладонью появилась другая. Потом третья.

Сумрачные, синевато-серые тела приближались к ней, громоздясь и толкаясь. Звериные оскалы, пустые голодные глазницы, костлявые ключицы.

Кто-то, находящийся там, в кромешной тьме, бился к ней, в ее крохотный оазис света и тепла.

Жутких существ по ту сторону тьмы становилось все больше.

Они карабкались друг по другу, обращаясь в подобие живой лестницы, сталкиваясь обнаженными худыми телами-скелетами, стараясь забраться все выше и выше и найти конец стены.

Своими невидящими глазницами обращались они к Кате, бесплотные рты открывались, шипя и изрыгая черный пепел.

— Где ты! — доносилось до нее. — Чуть ближ-же…

Катя прижала руки к губам.

Сердце, казалось, слишком громко стучит. Ее могут услышать.

И тогда…

Тогда — конец!

Она села на пол, плотно поджав под себя ноги, чтобы не коснуться стены, не разрушить ее спасительные чары, и зажмурилась. Она обняла голову руками, зажав уши от жуткого шипения.

— Духи Черного морока! Мары кладбищенские! — кричала Ирмина, обращаясь к жутким существам, — Идите, идите!!! Убейте девчонку, достаньте мне посох!

Световой круг раскачивался под натиском страшных существ. Они скреблись о него, царапали, оставляя на невидимой поверхности багровые шрамы.

«Мама!» — не открывая глаз, шептала Катя. — «Помоги! Дай знак, что мне делать, как избавиться от этого наваждения?!»

Неожиданно она почувствовала, что в руке у нее что-то появилось, что-то гладкое, теплое и тяжелое. Открыв глаза, она увидела в руках мерцающий всеми цветами радуги камень — Алатырь, открывающий двери.

Она сжала его в кулаке. И в этот же миг, кромешная мгла рассеялась. Девочка оказалась все в том же зале, только совершенно одна: ни Ирмины, ни Духов, ни друзей. Только гулкая тишина.

Она встала. Сделала несколько шагов в сторону.

Ничего не изменилось. Она одна. Подойдя к тому месту, где должна была находиться Ярослава, она ничего не увидела. Что это? Сон? Или сон как раз там, в кромешной тьме? Может, ее друзьями в порядке?

— Я уже сама не знаю, во что верить, — обратилась она к искрящемуся в руках камню. — Где сон, где реальность?

Она взглянула на кольцо — недавний подарок Енисеи и Олеба — камни стали серыми, в них едва теплилась жизнь.

Справа послышался хруст, словно треск поленьев в камине.

Она тревожно оглянулась. Но опасаться было не чего и не кого: зал был по-прежнему пуст.

Треск исходил от стены. Катя подошла ближе.

Серые плиты, словно покрытые испариной, дымились. От них исходил знакомый уже Кате аромат редкого синего ландыша — букетика в шкатулке, оставленной мамой.

Камни словно ожили. Легкое марево дернулось синевой, и на камнях стал проступать человеческий образ, женское лицо: округлый подбородок, длинные волосы, украшение на лбу. Изображение проявлялось все четче. Катя могла уже различить высокий лоб, прямой нос, чуть пухлые губы, нежные завитки волос, богатый головной убор в виде усыпанного камнями обруча… Постепенно проступили покатые плечи, руки, длинное платье в затейливых узорах. Она уже ни чему не удивлялась, и боялась, что это опять наваждение. Но это лицо…

— Мама? — прошептала она, боясь спугнуть удачу.

Женщина, лик которой проступил на камне, открыла глаза, улыбнулась, протянула к девочке каменные руки.

— Ну, вот мы и свиделись, солнышко!

— МАМА!!! — Катя бросилась к холодному камню, обнимая его, целуя. Слезы текли у нее по щекам ручьем. — Мама, мамочка!!! Как ты?!! ГДЕ ты? — причитала она как заговоренная.

— Катенька, — пропела Мирослава. — Ты стала такая взрослая…

— Мамочка, о чем ты! — Катя прильнула к плечу каменного изваяния. — Мы всего три дня не виделись…

— О, эти три дня дорогого стоят, моя милая… С Днем рождения тебя…

— Мама, что происходит, а? ГДЕ ты? — взмолилась Катя.

Каменное изваяние качнулось, на пол посыпалась мелкая как мука пыль:

— Это я у тебя хочу спросить: где ты? Я все продумала, все подготовила заранее: ты должна была дотронуться до носа грифона, и оказаться рядом со мной, Алатырь провел бы тебя кратчайшей дорогой. А ты затерялась во временах, мы с ног сбились, разыскивая тебя!

Катя смутилась.

— Понимаешь, мам, я не сообразила, где этот нос грифона находится. Потом только сообразила, как увидела их живьем, — при этих словах Мирослава порывисто ахнула, — но там уже поздно было, проход закрыт. В коридоре этом было столько дверей. И за одной из них — зверюга какая-то, она вырвалась. Я побежала и вот, оказалась тут. Потом мы отправились с Ярославой в Аркаим. А по дороге на нас напали бандиты, и мы оказались здесь, в этом подвале. И вроде это Александрия.

— Хотела тебя уберечь от бед, и сама же навлекла их на твою голову, — покачала головой Мирослава, — Не так должно было все случиться.

Катя нетерпеливо вздохнула. Она хотела ответов, а не новых загадок.

— Мама, ЧТО должно был не так случиться?

Мирослава прикрыла каменные веки, расправила плечи:

— Много лет назад, когда ты только родилась, тебе было предсказано, что тобой овладеет Белый морок в раннем возрасте, что станешь ты Вершителем.

— Кем?

— Вершителем, Катя, — мама открыла, наконец, глаза и печально на нее посмотрела, — Великим правителем судеб.

— И что? Какая связь? — Катя начинала нервничать.

— Белый морок — опасный дар…

— Да, мне уже говорили.

— …Овладением им в раннем возрасте — почти наверняка — одержимость, Катя. Безумие. Юная, неопытная душа, незнающая добра и зла, не умеющая любить и сострадать, и наделенная такой властью — лишена милосердия. Я не хотела для тебя такой судьбы.

— И поэтому ты забрала меня из Александрии?

— Я украла тебя у Совета. В другой мир, в другую, отколовшуюся от нашего мира много веков назад, параллель, где Морок почти безвластен. Отец, как мог, защищал нас. Но и его власть не безгранична. Три дня назад ты видела, что произошло, мне пришлось уйти. Я приготовила для нас с тобой другое место.

— Да, шкатулка, коридор, нос грифона, Алатырь… Ты хотела, чтобы я всю жизнь пряталась?

В каменных чертах Мирославы мелькнуло смятение:

— Ты говоришь, как твой отец.

— Вот видишь.

— Катя, у меня нет выбора.

Катя вспомнила слова Стара.

— Выбор есть всегда. Трусливое бегство — это не выбор. А эти трое разбойников с ножами, огненными змеями и дымящимися кинжалами, выскакивающая из зеркала ведьма — это все тоже было задумано заранее?

Мирослава отвела взгляд:

— Хочешь рассмешить богов — расскажи им о своих планах. Я не знаю, кто они, те трое.

— Мама, там, в заброшенном подвале Александрии, в которой Ярушка, мои друзья, она там каких-то существ повызывала, тощих, страшных, от которых идет черный дым. И она требует от меня какой-то посох, вроде как посох Велеса. Я думала, она сумасшедшая, у меня же нет никакого посоха. А тут она обыскала меня, нашла все эти вещи из шкатулки (ну, которые ты мне оставила: камень, иголку и моток ниток), и говорит, что иголка — это и есть посох Велеса. Хотела забрать иголку себе, но та не далась: обожгла ее и запрыгнула мне за воротник.

И Катя показала на обломок, прикрепившийся к вороту ее рубахи. Мирослава медленно качнула головой:

— Она не сумасшедшая…

Катя перестала дышать:

— Так эта игла — и в самом деле посох? Посох Велеса? А почему она такая маленькая? Я просто думала, что Велес — это ведь Бог, да? А он, выходит, крохотный совсем…

— Катя, ты говоришь об отце, — Мирослава нахмурилась.

— «Об отце»? — Катя замерла. — Велес — он, что, мой отец? Тот человек, которого я увидела, летая с искрящимся камнем в руках, — это Велес? — Катя развела руками.

Мирослава рассмеялась, проговорила, отчетливо чеканя каждое слово:

— Это посох твоего отца, Катя. И это посох Велеса! Он — царь в том, покинутом тобой мире, а ты — дочь его. Тебе необходимо открыть его силу. И тогда переходы всех миров подчиняться тебе, — Мирослава чуть наклонилась вперед, прошептала на ухо Кате: — Время не ждет, тебе надо отправляться домой. Камень, что хранился в шкатулке, Алатырь, покажет тебе дорогу. Только, пожалуйста, больше никуда не сворачивай.

Катя молчала.

— Мама, так значит, у тебя все в порядке, ты вне опасности?

— Да, у нас все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

— И я смогу попасть к тебе благодаря камню и посоху?

Мирослава кивнула:

— Теперь — в любое время, тебе стоит только сделать шаг.

Катя взглянула на кольцо — камни на нем начали тускнеть.

— Мои друзья, — она умоляюще посмотрела на мать, — они в беде. Я не могу их бросить… И это мой выбор. Я не могу бежать.

Мирослава медленно кивнула.

— Ну что ж, — наконец проговорила она. — Я не могу просить тебя оставить их там, во мраке, беззащитных, еле живых. — Катя с благодарностью улыбнулась. — Только прежде тебе надо знать еще одну вещь: Могиня и Ярослава потому появились в твоей жизни, что они — твоя родная кровь и плоть.

Катя хохотнула:

— Да, мы так и подумали, что Ярослава — моя бабушка.

Мирослава покачала головой:

— Нет, не так, она твоя пра-пра-правнучка. Время здесь течет иначе. Позже ты поймешь это!

Катя рассмеялась:

— Так вот почему у меня так просто и легко получилось вызвать Духа темного Морока, сделать переход! — догадалась Катя. — Выходит, я древняя старушка, просто об этом не знаю!!!

Мирослава снова улыбнулась, но покачала головой:

— Не совсем так. Ты дочь Велеса и Макоши, а Ярушка — наша правнучка в седьмом примерно поколении — в нашем мире люди живут гораздо дольше, чем в этом. Поэтому силы владеть Светом и Тьмой тебе досталось больше. Вся сила — в тебе. Ты можешь все, когда будешь точно знать свою цель. Какова твоя цель сейчас?

— Вернуться и помочь моим друзьям…

— Так иди к ней, — и Мирослава стала исчезать.

Последнее, что услышала Катя, было:

— Когда ты будешь готова, только подумай обо мне и Посох тебя приведет.

И она исчезла. Катя подумала о ребятах, сжала в кулаке Алатырь, взглянула на кольцо:

— Хочу к ним.

Тени снова сгустились.

 

Глава 32

ДАВНИЙ СПОР

Она опять оказалась внутри светового круга, окруженная кромешной тьмой и громоздившимися друг на друга уродливыми Духами Черного морока. Но у Кати больше не было страха в душе.

Протянув вперед руку, в которой сжимала горящий огнем Алатырь, она сделала шаг в ту сторону, где, как ей казалось, находилась Ярушка — Алатырь давал ей защиту только на расстоянии вытянутой руки.

Темный морок отступил, живые скелеты с визгом рухнули на каменный пол и бросились от нее врассыпную.

Катя делала шаг за шагом, приближаясь к Ярославе. Лишь она останавливалась, Духи снова наседали на нее, стараясь проломить защиту: с бешеным неистовством бросались они вперед, бились о свет, словно о стену, падали.

Ирмина истошно визжала:

— Убейте же ее!

Но Катя шла напролом.

Красноватые лучи Алатыря выхватили в темноте что-то ярко-синее: Ярушкин сапог с ярко-голубым узором.

Катя придвинулась еще на несколько шагов, охватив спасительными лучами сжавшееся тело своей «внучки в седьмом поколении».

— Яруша! — позвала она. Бирюза на пальце вспыхнула живым огнем.

Катя положила Алатырь рядом с собой так, чтобы они обе оказались внутри защитного круга, потрясла подругу за плечи, не переставая звать:

— Ярушка, миленькая, очнись. Тут такие дела без тебя творятся! Очнись, все самое интересное пропустишь.

Ярослава качнулась и с трудом открыла глаза, застонала. Она огляделась, увидев непроницаемую мглу вокруг, испуганно выдохнула, попробовала встать. Ее тошнило.

— Ярушечка, ты идти можешь? — торопилась Катя, она чувствовала, что Черный морок, управляемый Ирминой, готовится к наступлению, времени совсем мало. Ярослава кивнула, стараясь ровнее дышать.

Катя потянула ее за рукав, постаралась подставить плечо. Световой круг чуть расширился, приняв под свое крыло второго человека.

— Вот так, потихоньку, — шептала Катя пересохшими губами, — на меня сильнее обопрись, Яруш, смелее, я выдержу.

Но Ярослава вдруг отстранилась, она тревожно заглянула в Катины глаза:

— Что случилось? Где все?

Катя показала глазами на потемневшее кольцо с единственным цветным камнем — бирюзой.

— Надо найти остальных, пока они живы!

Ярослава кивнула, постепенно приходя в себя, пока не смогла самостоятельно передвигаться.

Алатырь прокладывал им путь, разметая с пути потерявшие человеческое обличье тела с пустыми глазницами, жадно открывающие темные беззубые пасти. Их худые серые тела с хрустом падали одно на другое.

В темноте мелькнул холодный блик:

— Туда! Там кто-то есть! — воскликнула Ярушка.

И, действительно, сделав пару шагов в его сторону, они натолкнулись на Енисею. Та лежала на спине, неудобно вывернув ноги, из правого предплечья торчала костяная рукоять клинка, вокруг девушки растекалась, смешиваясь с пылью и острыми каменными осколками, лужа крови. Енисея едва дышала.

Ярослава покопалась в своем мешке, вытащив из него фляжку с живой водой, той самой из Купели. Сжав зубы, рывком выдернула нож из плеча подруги, отбросила его в сторону.

— На мори, Окияне, на острове Буяни, стоит бел горюч камень, как камень лежит, так и кровь твоя стоит, — нашептывала Ярослава над раной, омывая ее живой водой. Кровь, медленно сворачивалась, рана покрылась тонкой хрупкой коркой. Щеки Енисеи покрылись бледным румянцем.

Катя огляделась. Она точно помнила, что мальчики должны быть совсем рядом с Енисеей — та бросилась к ним на помощь, когда Ирмина подсекла ее.

Девочка тревожно взглянула на кольцо — изумруд и аквамарин стали одинаково серыми. Время пошло на минуты.

— Где же вы? — простонала она. Катя старалась не поддаваться панике, но нигде их было не видно — конечно, мешал темный платок Ирмины.

Она лихорадочно придумывала, что бы такое предпринять, но ничего не приходило на ум — хоть бы знать, в какой они стороне от Енисеи!.. И двинуться она не могла, ведь Енисея еще не пришла в себя.

— Яруш, смотри, Духи Черного морока больше не появляются, отступили, — прошептала она, сердце чувствовало неладное.

Лазурит на Катиной руке полыхнул небесно синим, Енисея всхлипнула, распахнула глаза. Попробовала приподняться. Ярушка ее придерживала за плечи, чтобы та не ударилась:

— Тише, тише, Енисея, — шептала она, — это мы с Катей, не вертись.

Енисея села, растирая виски онемевшими руками. Она смотрела по сторонам, и, кажется, без слов поняла, что происходит.

— Слышите? — Катя вся обратилась в слух.

Там, в глубине Черного морока, что клубился непроглядной тьмой за стенками их убежища, в кромешной тишине, они все отчетливее слышали нарастающий гул, треск, резко повеяло холодом.

Бесшумной поступью крался к ним лютый мороз.

Черная мгла на мгновение посветлела — иней, оседающий на камне, дал ту каплю света, которой оказалось достаточно, чтобы девочки увидели в нескольких метрах от себя темнеющее пятно Ирмининого платка и две фигуры под ним.

Не думая о последствиях и не сговариваясь, Ярушка и Катя бросились к ним, схватили за ноги и втянули внутрь светового круга. Ирмин платок слетел черной тучей с лиц ребят.

И Олеб, и Истр, были смертельно бледны, еле дышали. Смочив их лица живой водой, девочки тревожно переглянулись.

По хрусткому инею к ним подошла Ирмина. Равнодушный взгляд, растрепанные темные волосы.

Встала перед светящейся сферой, зловеще улыбнулась. Она прикоснулась бескровными руками к стенкам колбы, и из-под ее пальцев потекли морозные узоры:

— Как вода огонь заливает, так мой снег твою жизнь забирает.

От ледяного порыва у Кати перехватило дыхание, волосы и ресницы мгновенно покрылись пушистым инеем. Она оглянулась на ребят: у Енисеи косы замерзли и ломкими прутиками кололи плечи. У Ярушки сильнее задрожали руки, губы посинели, она с отчаянием в глазах смотрела на распростертые тела Олеба и Истра.

— Что теперь?

Катя оглянулась в поисках двери, где-то же она должна быть. Она помнила, как в нее выходил Антон, но сейчас потеряла то место: везде лежала ровная каменная кладка.

В этот миг за спиной Ирмины возникла тусклая полоска света, из которой появилась преобразившаяся… Могиня. Она по-прежнему была стара, но, кажется, бросила с плеч лет тридцать: плечи распрямились, голова высоко поднята, стан прямой, уверенная походка.

Ирмина резко обернулась, зашипела:

— Могиня…

Казалось, она меньше всего ожидала увидеть здесь ведунью.

С появлением Могини холод и мрак ослабли: уже можно было разглядеть стены огромного зала, высокий потолок, и дышаться стало легче. Не известно, что лучше подействовало на мальчишек — то ли чародейство живой воды, то ли теплый воздух, но они один за другим очнулись.

— Ого! — Истр тряс головой, сбрасывая с плеч остатки черного наваждения.

— Это вообще как? — Олеб привстал.

В открывающейся серой мгле стало видно поле недавнего боя: Афросий навзничь лежал около дальней стены, Шкода, тоже бездыханный, калачиком свернулся на каменном полу, как-то смешно поджав под себя ноги. Уперся лицом в пыль и Антон.

Пол был усеян маленькими замерзшими телами бродников.

Истр шумно втянул носом холодный воздух, бросился к ним. Олеб перехватил его, бросил короткий взгляд на Ирмину и прижавшихся к каменным плитам мар:

— Погоди, не пройдем.

— Ну, здоровья тебе не желаю, Ирмина, — вместо приветствия проговорила Могиня. — Может, хватит, с детками несмышлеными битву держать? Кличешь на бой, так зови равного супротивника.

Ирмина высокомерно хмыкнула:

— Кто тут мне равный противник? Ты, что ли, карга старая, в ровни мне метишь? Да ты посмотри на себя! Ты ж древнее сухого дуба!

— А ты как была тенью непрошеной, такой и осталась, — прищурилась Могиня. — Что, разомнем старые косточки?

Могиня взглянула через Ирминино плечо на ребят, приветливо улыбнулась:

— Ступайте, — мягко скомандовала она им, — нам с подружкой бывшей посудачить надобно. Она стукнула по каменным плитам посохом, и за спинами ребят начала вырисовываться.

Олеб потянул Ярославу и Енисею за рукава к двери.

— Катя, пойдем, — Ярушка взяла ее за плечо, но та, спокойно вывернула руку, по-прежнему не спуская глаз с Могини.

Она помнила, что ей только что сказала мама — Могиня и Ярослава — ее, Катина, плоть и кровь.

Увидев, что Катя не собирается никуда двигаться, ребята переглянулись и тоже замерли в ожидании.

 

Глава 33

КАТЯ

— Так почто ты явилась сюда? — спросила Могиня. Они ходили по кругу, не приближаясь и не отдаляясь друг от друга, как две волчицы перед схваткой. — Что надобно тебе в МОЕМ мире?

Ирмина взвизгнула:

— Он такой же твой, как и МОЙ… Еще вопрос, кому здесь не место…

— Да нету никаких вопросов, — усмехнулась Могиня. — Твое время закончилось, когда ты Черному мороку служить стала, когда людей стала до смерти морить, для забавы своей, когда тело молодой дочки кузнеца украла, запечатав свою старость на дне морском.

— Да только ты нашла ее, старость мою, и наслала ее на меня злым мороком, — шипела Ирмина.

— Не злым, а справедливым, не стоило тебе забирать у людей силу и молодость, не стоило деревни целые со свету сживать, — жестко поправила ее Могиня. Потом добавила: — Не место нам в одном мире, Ирмина, зря ты сюда вернулась…

— Зря или нет — не скажу пока, а вот то, что тесно мне рядом с тобой, то правда. В том с тобой соглашусь, — прошипела Ирмина, — и сейчас мы это поправим, — и нанесла первый удар: сине-зеленые искры шаровой молнии рассыпались у ног Могини миллиардом цветных огней.

— Стареешь, — хохотнула та, — вот и меткость уже не та.

Вместо слов Ирмина запустила еще одну шаровую молнию, Могиня легко ее отбросила в сторону. Молния с грохотом врезалась в стену, вырвав из нее кусок камня, и с шипением рассыпалась.

Ирмина неистово заорала, и бросила в Могиню несколько огненных змей. Духи Черного морока материализовались — они выходили из стен, пауками сползали с потолка. Мары, бледные, злобные, осклабили свои безжизненные лица, выискивая новую жертву.

Могиня выставила вперед посох.

— А ну, пошли вон! — Олеб, Енисея выскочили из-за Катиной спины, бросились на помощь Могине.

Ирмина повела плечом и ребята оказались отброшены к стене:

— Ишь, защитники выискались.

Мары схватили Олеба, подняли высоко над головами и с силой бросили на каменные плиты. За спиной у Кати взвизгнула Ярослава, Енисея устремилась было к нему, но ее перехватили, отшвырнули в угол.

Истр зарычал, подняв меч, сделал шаг к ребятам. В несколько прыжков он оказался в самой гуще мар. Схватив одну из них за тощую шею, приподнял над полом, запустил в других.

Завязалась драка.

— Не то, — Катя лихорадочно соображала, удерживая Ярославу, та рвалась к ребятам. — Силой их не взять.

Могиня, выбросив вперед руку с огненной шаровой молнией, крикнула:

— Уноси их отсюда!

Катя и Ярослава бросились к Истру. Пока мары были отброшены на несколько метров, вытянули Олеба и Енисею из-под удара.

Ирмина хохотала:

— Ну, ты опять все испортила, Могиня. За твоими детками так приятно наблюдать… Как их мучают, ломают кости, рвут плоть… Вечно ты все веселье портишь!

Могиня запустила шаровую молнию в ведьму. Белоснежный снаряд пронесся через зал, с треском врезался в маслянистую фигуру. Ирмина заскрежетала зубами, злобно прошипела:

— Заходи справа! — скомандовала нежити.

Темный туман жался к стене, окружая Могиню, оставляя ей все меньше места для маневра, все больше высасывая сил.

— Ну, что, — издевалась ведьма, предчувствуя скорую победу, — где твои хваленые светлые силы?

Могиня ребром ладони очертила вокруг себя круг, и из него появилась серая дымка. Она клубилась, искрилась серо-голубыми сполохами.

В призрачной дымке появилась фигура древнего седоволосого старца, в длинном сером одеянии, с кривым посохом в руке. Старец вышел из созданного Могиней круга, стукнул об пол посохом, рассыпав множество дымчатых искр, каждая из которых, увеличившись, обернулась другим Духом.

Так и стали друг напротив друга два воинства: нави и яви, черное и серое. И началась битва не на жизнь, а на смерть.

Духи Темного морока бросились на мар, подбрасывали их бескровные тела к потолку. Те визжали, кривились, исступленно бросаясь вперед вновь и вновь.

Катя наблюдала за битвой, словно рассматривала замедленное кино. Вот Ирмина из-под руки бросила молнию, и та попала Могине в грудь. Ведунья ахнула и осела. В этот же миг, воспользовавшись ее слабостью, Духи Черного морока накинулись на нее, повисли угольными плетьми на ее руках, сделав легкой добычей для шаровых молний Ирмины.

И чем слабее становилась Могиня, тем больше потерь несли Духи Темного морока.

Бескровные демоны терзали их призрачные тела, разрывая тонкую дымчатую ткань одежд, обращая их в прах и пепел. Черная мгла стала вытеснять серую дымку, пока последние серо-голубые огоньки не утонули под жутким покрывалом.

На какое-то мгновение Катя ощутила себя над схваткой, так, будто она смотрит на сражающиеся тени сверху, с потолка. Она отчетливо видела, как Духи Темного морока, возглавляемые Могиней, терпели сокрушительное поражение, она видела растерянные лица друзей, которые, не смотря на многочисленные попытки, так и не смогли вступить в бой и помочь Могине, она видела черный туман, застилающий все вокруг.

— Отец! — прошептала Катя. Голос ее дрогнул, острый комок застрял в горле и не давал дышать.

Этот черный туман вокруг был таким безнадежным, бескрайним, что Катя закрыла глаза, представив перед собой облако Светлого морока — единственной силы, не задействованной в этой битве, призывая его вступить в бой и защитить правду, прошептала:

— Я принимаю на себя силу Рода моей матери, родившей меня, и силу Рода своего отца… Принимаю, и обязуюсь беречь ее и лелеять, и использовать только во благо.

Острая боль пронзила все ее тело, от ресниц до кончиков пальцев. Словно вывернули ее наизнанку. Горячие волны сменялись ледяным холодом, от которого взрывались легкие. Она открыла рот, чтобы крикнуть и облегчить боль. Но звук застрял в гортани, словно морской еж. Перед глазами, мерно раскачиваясь, проплывали образы отца, матери, давно ушедших предков, щуров и пращуров. И каждый образ острой иглой отзывался в онемевших от боли конечностях, в каждой клеточке мозга.

И эта пытка, кажется, тянулось бесконечно.

— Я не боюсь, — шептала она потрескавшимися губами, — все, что угодно, только позволь им помочь…

Внезапно Кате показалось, что она умерла: такое облегчение наступило. Звуки и голоса вокруг стихли, теплые волны нежно гладили ее кожу. Неведомая сила подхватила ее, приподняла и словно впитывалась в нее.

Катя почувствовала, что летит. Что за ее плечами, в ее руках столько неимоверной, неописуемой словами силы, что можно всю Землю обнять.

В этот же миг всех присутствующих ослепил яркий голубовато-синий свет, возникший среди мглы Черного морока. Тонкими змейками он струился сквозь Катины пальцы, закручиваясь в многочисленные спирали, пересекаясь параллелями, искрясь мириадами белых огней.

Игла, торчавшая в вороте ее рубашки, выскользнула. Падая, игла стала преображаться, расти в размерах, вокруг нее закрутились спиралями тонкие и толстые серебряные ленты, горящие белым пламенем символы, похожие на руны, заискрились вокруг него и осели на гладких боках, складываясь в замысловатые письмена.

Замерев в нескольких сантиметрах над полом, посох осветился множеством вращающихся световых нитей. Они обвивали его, Катю, окутывая ее тело плотнее, пока вся она не превратилась в свет, пока светом не стала ее одежда. Катя развела руки по сторонам, и сине-белое пламя стеной встало по сторонам от нее.

Могиня, осевшая было под тяжестью Черного морока, замерла от удивления:

— Неужто это все-таки ты, Долюшка родная, как же мы тебя не признали-то?! — шептала она, глядя на Катю.

Из стены бело-синего пламени стали один за другим выходить ослепительно белые фигуры, с прозрачными светлыми лицами, в одеждах, целиком состоявших из солнечного света. Они стройными рядами стали по обе стороны от девочки, вооруженные мечами и огненными копьями. Повинуясь ее зову, грозно двинулись в сторону замерших Черных и Серых Духов.

Мары, завидев их, в панике стали жаться к стене. Некоторые, особенно рьяные, бросились вперед, попытавшись вступить в бой. Над головами Могини и ребят мелькнули угольно-черные спирали и растаяли в воздухе, разорванные Светом.

Нападавший Дух истончился и с хрипом растаял. Желающих занять их место не находилось.

Духи сжимались кольцом вокруг Ирмины:

— Прекратите! — к потолку возносился ее истошный вой, но ей некому было помочь, словно в черную дыру засасывало Духов, и ведьму вместе с ними.

Постепенно угольный сгусток стал уменьшаться, пока не исчез вовсе, не оставив от себя даже тени.

Духи Темного морока почтительно расступились перед Светлыми, стараясь, однако, слишком не приближаться. Из дымчатой стены выдвинулся один из Серых Духов, тот самый седой старец с непокрытой головой, что появился первым, и, поклонившись Кате, затем Светлым Духам, произнес:

— Мы вызваны для защиты. Мы верой и правдой служим Свету, хоть ему и не принадлежим. Просим не препятствовать нашему уходу.

— Намерены ли вы и далее следовать Свету? — спросил один из Светлых Духов, белоснежный старец с аквамариновыми глазами.

— Намерены, подтверждаем, — отозвались нестройным хором Серые Духи.

Светлые Духи немного расступились, давая возможность Кате принять решение о судьбе Духов Темного морока.

Все Духи повернули к ней свои призрачные лица с немигающими глазами, ожидая ее решения. Они не проявляли нетерпения, им некуда было спешить, но Катя чувствовала себя неловко.

Катя протянула руку к Посоху, и он сам скользнул ей в руки, взглянула на пепельно-серое колышущееся марево, с мелькающими в нем сумрачными фигурами:

— Я благодарю вас за помощь.

Дымчатый туман колыхнулся и начал таять. Последним исчез седовласый старец. Он отвесил Кате земной поклон, и растаял вслед за своими собратьями.

Сине-голубое марево с колышущимися в ней фигурами Духов Светлого Морока, тоже начало таять, бесшумно поднимаясь белым туманом к потолку. Через мгновение исчезли и они.

В огромной зале, расположенной где-то в основании крепостной стены Александрии, остались только они.

Могиня обняла ребят. Наконец можно расслабиться, наконец, все позади.

Тихие слезы радости текли по их щекам. Ярушка спрятала лицо на груди у бабушки, обняла за талию.

— Прости, бабушка…

Та беззлобно потрепала ее по голове:

— Эх, ты ж егоза… Будешь у меня весь год котлы чистить, да крапиву собирать.

Ведунья привлекла к себе Енисею, Олеба и Истра, крепко обняла. Катя смотрела на эту компанию дорогих и любимых людей, близких и родных, и улыбалась. Теперь все будет хорошо — она знала.

 

Глава 34

ДО ВСТРЕЧИ!

— Они что же, все умерли? — в ужасе шептала Ярослава, обходя с Истром тела болотников: серо-зеленые, покрытые белесой изморозью.

Истр тяжело вздохнул:

— Нет, зимой их болота до дна, почитай, промерзают, и ничего, весной все семейство оттаивает. Морок, конечно, черный… Болеть будут, сердешные, долго…

И тут до них донесся глухой стон.

— Ох-хо-хоюшки-хо-хо, — вздыхал кто-то в самом низу.

— Скорее!!! — закричал радостно Истр, к нему на помощь бросились ребята.

Все вместе они быстро разобрали гору замороженных и обледеневших тел, и обнаружили сильно помятого, покрытого толстым слоем копоти человечка. Тот болезненно зажмурился, когда его подняли на руки, и открыл глаза только тогда, когда его аккуратно положили на расчищенное место, заботливо положив под голову мешок.

— Что, други мои, неужто мы победили?

— Победили, дедушка, победили, — закивали ребята.

Тогда болотник сел. Огляделся по сторонам:

— Ох, беда-беда, сколько болотного люда померзло, — причитал он.

— Дедушка, — воскликнул Истр, помогая встать болотнику, — надо родню на помощь звать, лечить скорее от морока черного, да от беды неминучей.

Старик покряхтел, бросил на пыльный пол свой пояс, внутри которого тут же появилась зеленая лужица, шагнул в нее, и исчез со словами:

— Ну, прощавайте, люди добрые!

И через мгновение стали исчезать замерзшие тела его собратьев.

— Это за ними родственники приходят и забирают. Не хотят, чтобы мы их видели, — пояснил Истр.

— Бедные, жалко-то их как! — тяжело вздохнула Ярушка.

* * *

Катя немного отделилась от остальных.

Она подошла к тому месту, где недавно лежало тело Антона: все трое исчезли вместе с Ирминой и Черными духами. Не известно, что с ними стало, но ведьма никого не пожалела, в том лютом морозе, который она наслала на Катю и ее друзей, вряд ли кто-то выжил.

Катя не могла понять свои чувства. Разочарование. Грусть. Горечь. Непонимание. Все это сплелось в один клубок.

К ней подошла Могиня:

— Прости, милая. Как я сразу не признала в тебе Долюшку! Это я, старая, все не правильно поняла, и все запутала: и с зверем-оборотнем, и с сундуком. Теперь мы обязательно найдем твою маму.

Катя улыбнулась:

— Я ее уже нашла, все в порядке. А отчего Вы меня «долюшкой» какой-то зовете?

— Да тут и сомнений быть не может — тебе сами Правьи Духи покорилися… Да и Посох этот, и Алатырь опять же. Все одно к одному сходится — ты дочка Макоши и Велеса, великих наших заступников. А коли на поле боя удачу принесла — значит, их младшенькая, Долюшка. Старшенькая-то та все больше к неудачам и бедам нам, людям, видится, от того и зовем ее запросто — Недоля…

Ребята, привлеченные их разговором стояли рядом, разинув рты. Ярослава, не мигая, смотрела на Катю, дышала через раз. Наконец, она не выдержала:

— Как же так? Неужто такое может быть? Вот прям настоящая Доля?!. А я ей косы плела…

И она растерянно моргнула.

Могиня внучку погладила по голове:

— Мне думается, нашей Кате пора… Она довольно для нас всех сделала, теперь ей домой надо сбираться…

И отошла в сторону.

Ребята обступили Катю со всех сторон, но как-то засмущались, глаза потупили.

Ярушка всхлипнула:

— Так что же, ты уйдешь, и мы больше никогда — никогда не свидимся?

Катя убрала волосы с лица.

— Ребята, я сама толком еще ничего не понимаю. Алатырь провел меня к маме. Она наговорила мне много всего. Получается, что вроде как этот мир, — она показала пальцем себе под ноги, — существует с другим, в котором я когда-то жила, одновременно. В том мире у меня отец есть, сестра. Дом. И Александрия не разрушена, — Ярушка понимающе кивнула. — Выходит, я как — бы не в будущем живу, а в прошлом… И как такое возможно, не знаю.

Ярослава порывисто обняла ее. Поцеловала в щеку, измазав солеными и горячими слезами.

— Ты нас вспоминай, ладно? — тихо прошептала Енисея и обняла их обоих.

— Мы о тебе всегда помнить будем, — вздохнул Истр.

— Да уж. Такое не забудешь, — подтвердил Олеб и улыбнулся.

Катя быстро прошептала:

— Я уверена, что мы еще встретимся, только никому не говорите. На всякий случай, оставляю вам Алатырь, — она протянула кулачок Ярушке и положила его ей в ладонь. В девичьей ладони блеснул синевой прозрачный камень.

Ребята запротестовали:

— Нельзя, что ты! — горячо шептали они, а сами опускали любопытные и восторженные глаза на Ярушкину ладонь. — Кто-нибудь хватится…. Да и не будет он нас слушать!

— А я его попрошу, и он станет. Короче, он вас выведет ко мне, если что. А я сама найду к вам дорогу, как только разберусь там, что да как…

С этими словами она еще раз порывисто всех обняла, подскочила и чмокнула Могиню в щеку, схватила свой мешок и, лихо взмахнув посохом, исчезла в ослепительно белой дымке.

Оставшиеся в тишине ребята и Могиня еще какое-то время слышали тяжелый гул, будто где-то рядом работают гигантские каменные жернова мельницы, но через пару мгновений, стих и он. Их снова окружила полная тишина.

Только над головами поблескивали небольшие круги светозаров.

Тяжело вздохнув, Могиня обняла ребят, и увлекла в переход. Когда сумеречное пространство за ними закрылось, вдоль стены проскользнули две мужские тени:

— Надобно проходы лучше запечатать. Боюсь, навьи Духи сюда зачастят, место-то приметное…

— И то верно, — согласился с ним второй. Потом радостно хлопнул первого мужчину по плечу:

— Да не печалься, брат! Зато у него дочка нашлась! Ведь и не чаял уже свидеться-то.

— Что правда — то правда, — рассудительно проговорил первый, — дочка хороша. И толк из нее будет.

Мужчины помолчали.

— Как бы Алатырь молодежь не потеряла…

— А ты пригляди на всякий случай, лады?

Что ответил первый, уже не было слышно: тени сквозь стену прошли в другие помещения. Большой зал снова погрузился во мрак и тишину, ожидая наступления новых не менее захватывающих событий, свидетелем которых он в скором времени станет.