Катя шла за Ярославой по сырому коридору — темной трубе с призрачно сизыми стенами без звуков, запахов, с единственным доступным ощущением — холода. Казалось, она перемещается в холодильнике, который вытягивает из нее по крупице тепло.

— Яруш, — зубы с трудом разжимались, — давай оденемся, холодно тут, как в морге.

— Ступай скорее, — торопила ее подруга, с тревогой на нее оглядываясь и всматриваясь в Катино лицо.

И Катя послушно делала шаг за шагом, хотя идти становилось все труднее. Холод перехватывал обручем ребра, сковывая легкие. Ноги, ватные, словно чужие, с трудом отрывались от земли, волосы покрылись тонкой пылью инея, и Ярославе, чтобы не потерять подругу, пришлось снять с себя пояс и несколько раз обернуть его вокруг Катиного запястья, надежно привязав подругу к себе.

— Потерпи, родненькая, еще чуточку осталось пройти, — шептала она.

Ярослава видела: переход Кате дается все труднее.

Будь у нее опыт в подобных вещах, за эти несколько минут, что они находятся здесь, они бы уже легко добрались до конечной точки перехода — Аркаима. Но Катя шла медленно, несмело, и теряла гораздо больше сил, чем следовало.

— Ты ж темный морок оживила, ты Духа его призвала, и явился тебе он в обличье живом, — исступленно бормотала Ярушка, практически волоча подругу по дымчатой трубе. — Это ж значит что? Что ты сильная! Ого-го-го какая сильная, — она приобняла Катю за талую, перекинула ее обмякшую руку через плечо, почти взвалив на себя тяжелеющее тело. — И не гоже тебе так разнюниваться!

Она, стараясь не останавливаться, выдохнула, сильнее взвалила Катю себе на плечи, потянула вперед, как заговоренная, продолжая разговаривать, вытягивать подругу из забытьи.

— Я ж как думала, — шептала она, задыхаясь от тяжести, — я ж думала добраться до Первого уступа, это всего-то в трех верстах от Тавды. А там у бабушки домик запрятан в чаще. Там бы мы ее ступу прихватили, на ней и махнули до Аркаима. А там дядюшка Стар. Он, знаешь, какой умный! Он бы что-нибудь подсказал тебе!

Катя не знала. Ярушкины слова до нее доходили медленно, продираясь сквозь темный туман и безвременье.

— А тут эти гаврики полоумные. Вот и пришлось планы-то менять! Но ты — то мороком управлять можешь. Что тебе крошечный переходик!

Ярослава повернула голову, заглянула в покрывшееся бледно-зелеными пятнами Катино лицо, всхлипнула:

— Эх, анчутка одноглазая дернула меня броситься в этот переход! Можно ж было тень на тебя набросить, они б тебя и потеряли из виду! Вот помрешь? Я что делать буду?!

Они целиком находились во власти духов темного морока — владельцев и хранителей всех путей между мирами, и ослабленная душа могла навек заблудиться в устроенных ими лабиринтах, став одной из них.

Катя резко побледнела, ахнула, хватаясь за горло, задыхаясь. Глаза закатились, и тело, мгновенно, потяжелев, безвольной тряпкой повисло на руках Ярославы.

— Да ёк — жеж — макарёк! — не устояв на ногах, Ярушка с шумом упала на подругу.

Катя покрылась мелкими капельками пота, от лица, шеи, открытых рук исходил тонкий пар, глаза закатились, а дыхание стало тяжелым, хриплым.

— Ка — атя! — пробасила она, шлепнув ее по щекам. Но та не отозвалась. Тогда, решительно схватив ткань темного морока, из которого был соткан коридор, Ярослава потянула ее на себя, наматывая ее на кулак и локоть, словно пеньковую веревку, другой рукой по-прежнему сжимая конец пояса, к которому была привязана Катя.

Сизый сумрак струился атласом в ее руках, натягивался, пока ткань морока не истончилась настолько, что начала рваться, пропуская внутрь перехода солнечные лучи и тепло. Тогда она резко дернула «веревку» морока, обрывая ее. Стена напряглась, натянулась пузырем, и … с треском лопнула. Через образовавшуюся дыру на девочек потоком хлынул летний воздух, пропитанный хвоей, ворвались голоса птиц и шелест зеленой листвы.

Ярославу подхватило мощное течение, вынося за пределы коридора и ее и Катю. Обе рухнули тут же, едва выйдя из перехода.

— Катя! — Ярушка пыталась растолкать подругу, но та не отзывалась. Приложив ухо к Катиной груди, она немного успокоилась — сердце билось, — перевела дух: — Ох, и наделали мы с тобой дел…

Девочки оказались в глухой тайге: вокруг, плотно смыкая кроны, упирались в небо вековые сосны, у стволов вились разномастные елки, колючий можжевельник да тощие, корявенькие березы. Место Ярославе было незнакомое. Если верить лесным ориентирам, а Ярушка им верила, они оказались гораздо восточнее, чем следовало. Будто их отнесло совсем в другую сторону.

А вот это она, Ярушка, уже никак объяснить не могла.

Отгоняя от себя не к месту возникшие сомнения, она устроила Катю удобнее: подложила под голову мешок, укрыла сверху кафтаном, а сама принялась готовить разводить костер.

— Ой, Катя-Катерина, — причитала она, поглядывая на бледное с синевой лицо. — Ты потерпи чуток, я сей же час тебе травок дам!

Она соорудила из веток небольшой костерок, первым делом бросила в него несколько шишек, да веточек можжевельника. От костра медленно поднялся ароматный дымок, отогнавший прочь мелкий гнус, комаров и мошку. Порылась в мешке, достала из недр его трехногий глиняный горшок с крышкой и перевязанные тесемкой мешочки с травами, те самые, что собирала еще в Тавде. Между тлеющих веток его уместила, заполнила водой из деревянной фляжки до середины и, наконец, дождавшись, как от воды станет подниматься тонкий белый пар, достала из тканых мешочков и бросила в него несколько веток.

От глиняного горшка, перекрывая запахи тайги, потянуло, терпким, горьковато — сладким. Словно полынью в карамели.

Ярушка заглянула под крышку, бросила в дымящееся варево еще несколько листьев, а в костер — еще парочку можжевеловых веток, посмотрела на Катю: та по-прежнему не приходила в себя, хоть испарина прошла, и немного порозовели губы.

— Кать, давай-ка мыслишками пораскинем, — присаживаясь рядом с подругой и оглядываясь, завела беседу сама с собой Ярушка. — Переход я делала прямиком на Аркаим, да выскочили мы раньше. Ты шла, конечно, медленно, но не сразу, значит, большую часть дороги мы проскочили, — она сосчитала минуты, проведенные в переходе. И нахмурилась: — Только, Кать, места больно незнакомые.

Ярослава посмотрела на выглядывающее между вековых сосен голубое небо, поежилась:

— К Аркаиму ближе все пролески, да степь. А тут, вишь, лес какой… Пострашнее нашей Тавдинской тайги.

Она дотронулась до Катиной руки, холодной и бесчувственной:

— Ну, ничего-ничего, — прошептала, — что-нибудь, да придумаем… Ты только очнись скорее, надо разобраться, где мы. Да ночлег найти — не все не под открытым небом?

* * *

А Катя, вдохнув теплого таежного солнца, крепко заснула.

Она еще не осознала, что выбралась из перехода, поэтому во сне упорно продолжала идти по нему. Одно хорошо, что идти, ей так казалось, стало легче, теплее.

Ярославы рядом не было.

Катя обратила внимание: коридор расширился и превратился в широкое, залитое солнечным светом помещение, с высоким сводчатым потолком, узкими окнами и тонкими ажурными колоннами. За ними, прикрытая от посторонних глаз, ввысь устремлялась изящная, словно кружевная лестница, упиравшаяся в верхнюю балюстраду.

Около широкого панорамного окна в пол — оборота к Кате стояла, знакомым жестом сложив руки под грудью, высокая женщина в длинном светлом платье простого кроя.

Ее голову и плечи покрывал белоснежный платок, схваченный на лбу тонким резным серебряным обручем и спадавший до пола. Обнизи нежного жемчуга обрамляли округлое лицо. Ворот, рукава, подол светло-молочного платья из тонкого шелка, похожего на рубаху, были расшиты замысловатым узором.

Поверх платья была одета туника из тонкого кружева, вышитого жемчугом, с широкими рукавами, из-под которых видны расшитые зарукавья нижней рубахи. Тонкий пояс деликатно подчеркивал талию.

Женщина о чем-то задумалась. Она не слышала, что Катя подошла ближе. Овал лица, плечи, тонкие руки, манера складывать их под грудью — все было так знакомо девочке. Но то, что напрашивалось, не могло быть.

С верхней балюстрады послышались торопливые шаги, и в то же мгновение из-за колонн появился приземистый мужчина в темной одежде. Женщина, словно ожидавшая его, очнулась:

— Ну, что? — тревожно спросила, без приветствия.

Мужчина поклонился:

— Государыня. Вестей пока нет, — женщина с отчаянием выдохнула, — известно лишь, что через Ухо она не прошла. Грифон не потревожен.

Знакомая незнакомка закусила гостяшку указательного пальца:

— Что ж я наделала! Ведь как лучше хотела!!!

Ее собеседник почтительно промолчал.

— Куда? Куда она могла деться?

— Проход поврежден, — с сомнением в голосе отозвался мужчина. — В нем оказался заперт вурдалак.

При этих словах женщина шумно выдохнула:

— КАК?

— Чем больше вмешательство, тем сильнее ответ, Государыня… Никто не знает, как он там оказался. Дайте нам срок, и…

— … Ее, может, уже и в живых НЕТ!

И она порывисто отошла от окна. Теперь Катя отчетливо увидела лицо женщины, которую называли «государыня», сомнений не осталось — она узнала знакомые черты.

Затаив дыхание, боясь развеять это наваждение, она шепотом позвала:

— Мама…

Женщина резко обернулась. Распахнутые от удивления глаза цвета байкальского льда вглядывались в темноту. Она не видела дочь.

Катя бросилась к матери, пытаясь дотянуться до нее, дотронуться. Но между ними стоял как и там, в Красноярской квартире прозрачный кокон, не подпускавший ни на сантиметр.

— Катя, — позвал ее тихо кто-то совсем рядом. — Катя, очнись…

Тоска схватила ее за горло тисками, не давая вдохнуть или позвать на помощь.

Сознание медленно возвращалось к ней запахами древнего леса, костра и горящей полыни. Солнце уже давно миновало середину дня, и косые тени красноватыми отблесками прорывались сквозь кроны деревьев.

Она приоткрыла глаза — рядом на коленях сидела Ярослава, из васильковых глаз бежали дорожки от слез, а взгляд был несчастный-несчастный.

— Ты никак не просыпалась, бормотала что-то во сне… Я боялась, темный морок тебя забирает, такое бывает иногда, — лепетала Ярушка, и тихие слезы катились по ее бледным щекам.