При этом слове у Кати защемило под сердцем — она вспомнила, как мама ей сказала помнить о носе грифона. И там, в глубине жутковатого коридора внутри зачарованной шкатулки, ей бросилась в глаза дверь с роскошной инкрустацией в виде то ли орла со звериными лапами, то ли льва с расправленными крыльями и выпуклым носом-клювом. А она, мучительно вспоминая, как должен выглядеть грифон, прошла мимо.

И именно эти летающие зверюги сейчас готовились к нападению на них.

«Вот, дура бестолковая, — отчаянно пронеслось в голове, — если бы открыла ту дверь, может, уже бы маму нашла!»

Олеб и Истр, не сговариваясь, одновременно бросили сумки на землю и достали лук и стрелы. Прицелившись, они выпустили несколько стрел в приближающихся хищников.

Тонкие лучики со стальными наконечниками со свистом рассекли воздух, ударились о плотное оперенье, и отлетели в стороны, не причинив никакого вреда птицам.

Енисея выхватила узкий меч.

— Занять оборону! — послышался ее зычный голос, и ребята, без колебаний подчинившись ему, прислонились спина к спине. — Ярослава, в укрытие!

Та, и без дополнительных указаний, уже заталкивала сопротивлявшуюся Катю в узкую расщелину между двумя огромными валунами, прикрыв собой вход.

— Не высовывайся, — коротко бросила она.

А на головы ребят уже пикировали гигантские хищники.

Прогремел душераздирающий крик. Одновременно с ним на ребят обрушился шум тяжелых крыльев, визг, лязганье клювов, скрежет когтей по камням.

Катя, высунувшись из своего укрытия, в ужасе наблюдала за схваткой.

Кто бы мог сказать современному человеку, что такие чудовища водились на нашей земле каких-то триста-четыреста лет назад?

Туловище длиной полтора-два метра. Поистине устрашающие крылья — покрытые блестящими черными плотными, похожими на чешую, перьями, они достигали в размахе четырех или даже пяти метров, и сейчас практически полностью закрывали собой небо.

Это были монстры с туловищем льва и головой орла: огромные тяжелые лапы с длинными изогнутыми когтями, львиная грудь и шея, гладкая черная шерсть — щетина, тонкий хвост с кисточкой на конце, голова при этом была орлиная, с сильным клювом, могущим разорвать жертву на части.

И вся эта махина обрушилась на тройку подростков.

Олеб, Истр и Енисея, заняли оборону, прислонившись друг к другу спинами и ощетинившись клинками. Стрелы не пробивают плотные покров хищников. Значит, вся надежда на ближний бой.

Небольшой уступ, на котором все они находились, с одной стороны, не позволял птицам окружить их, но, с другой, не давал большого пространства для маневра, и ребята каждую секунду рисковали упасть в пропасть.

Грифоны действовали организованно, четко распределяя функции: если один отвлекал людей, кричал, хлопал крыльями над их головами, то остальные в это время агрессивно атаковали, стараясь столкнуть людей со скалы в пропасть.

Действовали как спаенная бригада налетчиков.

Или ими кто-то руководит?

Олеб первым вступил в схватку: размах, прыжок и грифон с почти человеческим криком отпрянул, теряя равновесие, но падая в пропасть, изловчился и ударил парня когтистой лапой в предплечье.

Треск. Звонкое эхо подхватило и многократно усилило звук разрывающейся ткани, а на поврежденной руке расплылось алое пятно. Олеб качнулся, опасно наклонился над пропастью, теряя равновесие.

Катя услышала короткий крик Ярушки рядом, и в следующее мгновение та уже оказалась рядом, успев подхватить его за край рубахи.

— Стой! Куда! — крикнула ей в след Катя. — У тебя же и меча нет!

Но было поздно: стоило ей отбежать из своего укрытия на несколько шагов, как черный грифон, широко раскинув лапы, тучей взвился над ней.

— Берегись!!! — это Истр бросился к ней на выручку, отбросив в сторону второго грифона. Ярушка взвизгнула и бросилась назад, к Кате.

Хищник, залетев сбоку, ухватил Ярославу за ворот. Рывок, и она окажется в пропасти.

Олеб, присев на одно колено, дотронулся до чахлой невзрачной травы, сочившейся между камней. И та словно ожила. Мощными нитями тянулась она к его руке, поднимаясь все выше, к предплечью. Юноша преобразился, будто даже и вырос, и в плечах шире стал. В светлых волосах блестели ярко-зеленые травинки, глаза стали ярче, а по всему телу, словно ожившее тату призрачно мерцали изумрудные линии.

Леший вырвал с корнями обвившую его руку траву, и, орудуя ей как лассо, с силой полоснул по мощной шее грифона, тянувшего когтистые лапы к Ярославе.

Животное захрипело. Грифон с мерзким визгом взмыл верх, и, бросился на ребят с новой силой. Раненый, он стал еще свирепее — он, кажется, перестал ощущать боль и приближался к людям настолько близко, что можно было разглядеть зрачки-щелочки его ярко-голубых глаз.

Оттолкнув юношу лапой к дальним камням, оно вцепилось в руку девушки. Ярушка вскрикнула и с силой рухнула на камни, отбиваясь.

Другой грифон, вырвавшись из боя с Енисеей, словно желая отыграться на Ярушке за все свои неудачи, с пронзительным визгом присоединился к первому, раненому и разъяренному животному.

Олеб, Истр и Енисея в одно мгновение оказались оттеснены от девушки. Та прикрыла голову окровавленными руками, прижалась к камням.

— Олеб! — крикнула она, но леший не мог даже приблизиться к птице, терзавшей ее.

Грифон, немного приподнялся над каменным пятачком и с протяжным визгом спикировал вниз. Еще миг, и его жестокие когти схватят Ярушку и сбросят ее со скалы.

— Ярослава, держись! — кричала ей Енисея, пробиваясь сквозь шум крыльев.

Сама не ведая, что творит, Катя подняла камень, прицелилась и, из укрытия, со всей силы бросила в сторону грифона. Удачно — камень угодил хищнику в глаз. Жуткий, скрежещущий визг и шипение.

Катя радостно вскрикнула:

— Получай!

Птица отпрянула на мгновение.

Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Катя успела взять несколько камней побольше, и прицелиться еще раз.

Она выскочила из укрытия и метко бросила их один за другим в оцепеневшего грифона.

— И еще получай, — кричала она, приближаясь, шаг за шагом к хищной птице. И тут же на него посыпался уже град ударов: это на помощь Кате бросилась Енисея с мечом: она и Истр сумели прорвать оборону хищников и оттеснить их к обрыву.

— Голова и лапы — его слабые места, — кричала Енисея. Вместе девочки старались метиться в открытые, незащищенные густыми перьями места, и им все чаще это удавалось.

Одним молниеносным движением Енисея выхватила длинную веревку и отстегнула нож, висевший на ее поясе. Вместо рукояти у него было сплющенное кольцо. Ловко, не глядя, что делает, она вставила веревку в кольцо, и, раскрутив его над головой, словно лассо, запустила в голову ближайшего грифона, самого крупного из всей стаи.

Нож, острый как бритва и тонкий как шило, пронзил животному висок. Тот взвизгнул, дернулся, и безжизненной тушей полетел в пропасть.

Оставшиеся грифоны, изрядно потрепанные, еще несколько минут не могли взять в толк, куда исчез их предводитель, и, не найдя его, издали протяжный крик и стали отступать. Покружившись еще некоторое время высоко над головами ребят, они медленно скрылись за облаками.

— Простите меня, ребят, — едва не плача прошептала Катя.

* * *

Взгляды всех ребят были устремлены на маленький скрюченный комочек.

Ярослава.

Она лежала, чуть завалившись на бок и плотно прижав колени к груди, по-прежнему прикрывая голову окровавленными руками. Она была без сознания. Одежда на спине, плечах и руках была изодрана в клочья. Через широкие порывы кровоточили рваные до кости раны, по тонкой ткани рубашки расплывалось жуткое алое пятно.

— Ярушенька, миленькая, — простонала Катя, опускаясь на колени перед окровавленной Ярославой. — Прости…

— Да не реви ты! — прикрикнула на нее Енисея, и довольно грубо оттолкнув ее, села на колени перед Ярославой.

Она аккуратным и точным движением нащупала пульс на ее запястье:

— Жива, — прошептала одними губами. Не оглядываясь, она бросила Олебу и Истру: — Скройтесь!

Те отошли как можно дальше, поспешно скрылись за теми же валунами, где несколько минут назад прятались Катя и Ярушка.

Енисея с сомнением посмотрела на Катю, но сказала при этом утвердительно:

— А ты мне помогать будешь.

Катя с готовностью закивала.

Енисея этого уже не видела, она достала из маленького неприметного кармана на поясе ожерелье из небольших мутно-голубых кристаллов, цепочкой сплетенных грубой волокнистой нитью, похожей на бечевку. Осторожно, чтобы не причинить боль Ярушке, она набросила его, как смогла, ей на голову, прямо поверх сомкнутых на затылке рук.

— Ой, — обронила Катя, услышав, будто камни издали легкий звон. Енисея нахмурилась в ответ.

Она достала из другого кармана короткий кинжал, с искривленным полумесяцем лезвием, выточенным из такого же мутно-голубого камня. Посмотрела на Катю сурово и решительно.

У той от ее взгляда что-то оборвалось внутри, руки задрожали.

«Мне надо сейчас ей раны промыть? Перебинтовать? Швы накладывать?» — в панике завертелись в мозгу лекции по ОБЖ.

Чтобы как-то спрятать выплескивавшийся наружу страх, и волнение, девочка закрыла глаза. Как двери переполненного лифта. Не помогло: волнение все нарастало. Еще чуть-чуть и захочется в туалет. Она почувствовала легкое прикосновение.

— Сядь рядом, — Катя подчинилась, с усилием открыв, наконец, глаза. — Сейчас слушай внимательно. Возьми вот это. — Енисея протянула ей в холодные ладони кусок ткани, Катя его развернула: чистая рубашка, с тонкой алой каймой по горловине и подолу. — Когда скажу — переоденешь ее. Поняла? И не бойся ничего.

Она плотнее придвинулась к лежащей Ярославе, и затянула низким, шелестящим голосом:

— Маара день, Маара ночь, Маары сила словно дождь, соль степей и холод гор. Призываю тебя из Безвременья. Силу лютую остуди, рану черную затяни семью нитями золотыми, безразрывными, бесприметными. Забери себе змия проклятого, сотвори с ним расправу десятую, чтоб не знал, не гадал, не ведал, где судьбу Ярославы иссечь.

Наговаривая так, она водила каменным ножом над Ярушкиными ранами, почти касаясь окровавленной плоти, движением руки повторяя то, как они были нанесены, только в противоположном направлении, как будто затягивая разорванные ткани.

Мутно-голубой кристалл издавал при этом один и тот же высокий, утробный, звук, а кристаллы ожерелья вторили ему легким перезвоном тысяч колокольчиков.

Забыв о страхе, Катя сидела как зачарованная.

В тех местах, где лезвие соприкасалось с плотью, от ран поднимался бело-синий пар. На ее глазах кровь переставала сочиться сквозь широкие порывы тканей, раны, повинуясь движениям руки, медленно затягивались, оставляя лишь тонкие неровные беловатые шрамы. Но незаметно исчезали и они.

Единственное, что носило следы недавнего увечья — разорванная в клочья и окровавленная рубаха. Да сама Ярослава, так и не пришедшая в себя.

Тогда Енисея перевернула нож, взяв его лезвие в руку, и с легким нажимом провела костяной рукоятью вдоль Ярушкиного позвоночника. Та встрепенулась, изогнула дугой спину, вздохнула и ослабла.

Руки, все это время прикрывавшие голову, обмякли, и безвольно опустились на камни. Плечи вздрогнули и замерли, а голова мягко запрокинулась.

Сквозь бледные губы прорвался единственный вздох, и Ярослава замерла. Словно уснула.

— Она жива? — решилась спросить Катя. Голос дрожал, и, казалось, принадлежал кому-то другому.

Енисея устало взглянула на нее.

— Конечно, жива…

Потом она медленно, покачиваясь, отодвинулась от Ярушки:

— Теперь твоя работа, — и, не дожидаясь ответа, осторожно встала, нетвердыми шагами отошла к ближайшим камням, животом легла на них и тоже замерла.

Енисеи странно себя вела — то ли от колдовства у нее помутилось, то ли она была ранена, и скрывала это.

Катя поторопилась.

Дрожащими пальцами, она нащупала узелок Ярушкиного пояса, потянула его, аккуратно развязала. С рубашкой она решила не церемониться — спасать там, на ее взгляд, было нечего, — поэтому она просто разорвала ткань вдоль спины, вынув худенькие Ярушкины руки из рукавов.

Надевать предложенную Енисеей рубашку оказалось гораздо сложнее: она была узкая, из плотной неэластичной ткани. Но кое-как Катя справилась и с этим.

— Вот, — довольно пробормотала она, подвязывая Ярушке пояс.

Разорванную рубашку она сложила чистой стороной вверх так, чтоб из нее получилось что-то вроде валика, и подложила его подруге под голову.

Енисея не шевелилась.

Катя к ней подбежала: та была холодна и тяжело дышала. На лбу выступили крупные капли пота. Ее била мелкая дрожь.

— Енисея, — шепотом позвала Катя. Та не отозвалась.

Катя стремглав бросилась к камням, за которые ушли ребята.

Истр что-то вытачивал из мелкой деревяшки, найденной им, видимо, тут же. Олеб был бледен, и не сводил глаз от входа. Так что стоило Кате появиться, он сразу подскочил:

— Как она? — с волнением спросил он.

Катя немного смутилась.

— Нормально, спит еще, — растерялась она, — Енисея просто умница, она ей все раны заживила…

— Хорошо, но я о Енисее спрашивал — как она?

Катя смутилась еще больше. В начале она подумала, что оказалась случайным свидетелем проявления симпатии этого светловолосого богатыря к своей подруге, но тут оказалось, что он имел ввиду другую… Двойной конфуз.

— Не знаю… Я поэтому и пришла за вами. По-моему, ей плохо…

Оттолкнув ее, Олеб выскочил из-за камней, и бросился к лежащей на камнях Енисее.

Он внимательно осмотрел ее, подхватил на руки, и бережно перенес за камни, в укрытие. Катя и Истр, вместе, осторожно перенесли туда же Ярославу, уже начавшую немного приходить в себя. Олеб вытащил из сумки деревянную фляжку, поднес ее к губам Енисеи, влил несколько капель в полуоткрытый рот.

Девушка коротко вздохнула.

Он вылил несколько капель на свои пальцы, растер ее руки, массировал тонкие пальцы. Щеки Енисеи окрылись тонким румянцем, она выдохнула, а через пару мгновений открыла и глаза.