Катя лежала ничком на пыльном полу уже более часа. Она не чувствовала боли, усталости или холода. Ей было все равно. Будто она умерла.
Невидящими глазами уставилась она в одну точку на стене, даже не пытаясь понять, где она находится, и как она здесь очутилась. Единственное, что она помнила, это глаза цвета ртути, и темную давящую мглу, втянувшую ее в этот холодный и сырой подвал…
Над ней склонился Афросий.
— Может, все-таки треснуть ей хорошенько? — спросил он у кого-то, стоявшего за его спиной.
— Ты обещал ее не трогать! — взвизгнул где-то далеко голос Антона. Катя вздрогнула.
— Не надо, — тихо пробормотал Шкода, — ПОКА не надо, — выразительно добавил. — Успеешь еще.
Катя отчетливо слышала какой-то постоянный свист, тоненький, сводящий с ума своей монотонностью. Он сильно раздражал даже ее помертвевшую душу, и, волей-неволей, не давал отключиться.
Она почувствовала движение рядом: к ней кто-то приблизился.
— Ты всегда так внезапно исчезаешь, что нам с тобой никак не удается поговорить по-человечески, ты не находишь? — Шкода присел перед ней на одно колено. Уставшее лицо с мешками под глазами, потрескавшиеся губы, кровоподтек на скуле. В руках он держал что-то, то и дело размахивая им. Катя равнодушно уставилась на предмет, пытаясь разглядеть. Зеркальце. Интересно, то самое? Шкода вкрадчиво улыбнулся: — Ты нас очень задерживаешь, ты знаешь?
Кате не хотелось говорить. Она отвела взгляд и от зеркальца, и от склонившегося над ней лица.
Неожиданно сильные руки грубо ее подхватили, дернули за плечи, приподняв на несколько сантиметров над полом, и резко отпустив, снова бросили на камни. Ворот рубахи жалобно затрещал.
Катя застонала.
— Не спать! — прорычал Афросий. — Отвечай быстро, когда с тобой взрослые дяденьки говорят вежливо!
Катя равнодушно отозвалась:
— Я же вам сказала еще там, в Красноярске — нет у меня никакого Посоха, не знаю я, где он находится…
— Она лже-ет! — злой скрипучий старушечий голос. — Она лжет! Она знает!!! Искать!
Катя села. Ирмина. Очевидно, это был ее голос.
Оно посмотрела в глаза Шкоде:
— Я не знаю, в какие вы тут играете игры, — она постаралась, чтобы голос звучал как можно увереннее, — но я рассказала все, как есть: посоха нет, где находится — не знаю.
То ли чувство опасности, то ли злость, а может, и то, и другое, заставили Катю собраться.
Она огляделась.
Высокий потолок, старые, даже древние, каменные стены крупной кладкой, всюду пыль и запустение давно брошенного жилища. Единственное слабое освещение — лентой струящееся над головами сине-зеленое свечение, словно северное сияние. Крепость? Интересно, в какой части света. Судя по запаху пыли и сырости, отсутствию окон — это подвал.
Она совершенно не помнила, как она здесь оказалась. Глаза Антона, уплывающие в темноту, боль и удушье, словно ее затягивает пылесос.
Голос снова злобно зашипел.
— Оставьте нас…
Шкода и Афросий быстренько ретировались, оставив зеркальце на пыльном полу. Громила подхватил Антона, как нашкодившего школьника, выкинул его в темный проход. Тот жалобно пискнул, но подчинился.
Поверхность зеркала помутнела.
Из него потекли, булькая и чавкая, тугие, жирные струи черного и маслянистого вещества, медленно растекаясь по полу. Катя инстинктивно подобрала под себя ноги и передвинулась в дальний угол зала.
Маслянистая жидкость, похожая на Нараат, начала приобретать форму, поднимаясь, собираясь в более толстые струи, переплетаясь змеями и связываясь в плотные узлы, пока не стала красивой молодой женщиной с черными, как смоль глазами, бледной русалочьей кожей, простоволосой, в большом платке, спадающим с ее плеч. И хоть и собрана она была из этой маслянистой жижы, сама казалась легкой, полупрозрачной, как у призрака, покрытого тонким облаком Темного морока.
— Катя, — заговорила она все тем же старушечьим голосом. При каждом движении облако Черного морока вокруг нее вздрагивало маревом, делая призрачную фигуру еще более нереальной. — Я не хочу причинять тебе и твоим друзьям…
— Они-то здесь при чем? — воскликнула Катя, но ведьма продолжала:
— …Вред, но вы мне не оставляете выбора: мне нужен Велесов посох, и я знаю, что последний, кто им владел, была Мирослава.
— Моя мама?
— Твоя мама…Да.
— Этого не может быть… А зачем вам вообще посох?
— О, эта длинная и не интересная для тебя история, может, Могиня тебе ее когда — нибудь расскажет.
— При чем здесь она? Вы ее знаете?
Призрачная фигура колыхнулась:
— Знаю, как же не знать! Но хватит об этом.
— Нет, не хватит! Я хочу знать, за что вы меня преследуете, что это за посох такой, ради которого вы бросаете в прошлое этих головорезов!!! — она подозрительно прищурилась и добавила шепотом: — Кстати, а почему вы сами здесь в таком… странном обличии?
— ДА ВСЕ ИЗ-ЗА ЭТОЙ СТЕРВЫ МОГИНИ!!! — черная тень сорвалась и обрушилась с чавканьем на пол, забрызгав стены и Катю с головы до ног. Та брезгливо отерла лицо краем рукава.
Маслянистая жижа стала снова формироваться в человеческую фигуру:
— Это из-за нее я стала такой, из-за нее прозябаю в теле дряхлой старухи, в чужом мире, где я — посмешище! — голос немного успокоился. — Она всегда мне завидовала, всегда-а пыталась от меня избавиться. Тесно нам с ней было в одном мире. Вот и выбросила она меня из моего настоящего в чужое, — Ирмина погрозила Кате пальцем. — Но ты мне сейчас все-е расскажешь и покажешь, и я верну себе свое Настоящее!
По залу начал распространяться неприятный, удушающий запах. Катя резко закашлялась. От едкого дыма слезились глаза, перехватывало дыхание, стало подташнивать.
— Покажешь, — повторяла красавица старушечьим голосом, — покажешь.
Катя схватилась за горло, натянула на подбородок воротник рубахи, закрывая себе нос и рот от едкого противного запаха, который проникал всюду. Голова закружилась. Перед глазами поплыли серо — бурые круги, переплетаясь в зеленоватое пламя.
Сделав один большой вдох, подавляя чувство дурноты и потери контроля над собой, Катя поняла, что она теряет сознание.
* * *
За сотни километров от этого места, в глухой сибирской тайге, в трех днях пути от городка на реке Тавда, встрепенулась старая ведунья. По лицу ее, изборожденному морщинами, пробежало волной удивление и тревога. Бросив корзину с заботливо собранными травами, она повернулась на запад, вглядываясь в темноту сквозь лесную чащу. Коротко крикнула сова над ее головой. Ведунья медленно кивнула.
— Ирмина? Здесь?
Взмахнув руками, словно птица, она растаяла в сумеречном мраке, оставив на траве плетеное лукошко.
И уже в следующий миг Могиня появилась на крыльце своего дома, растрепанная, встревоженная. Ефросинья вышла ей навстречу — на плече полотенце, в руках ковш с водой, видать, стряпать собралась:
— Мам, ты чего?
— Ярослава где?
— Да вон, как ты ушла, все по хозяйству: котлы перечистила, двор вымела, сорную траву повыдирала, воды наносила, все перестирала на неделю вперед, в доме вымела…
Могиня заглянула через ее плечо: Ярушка с Катей сидели на низкой скамеечке, чистили большой чугунный котел. Ведунья зачерпнула воды из ковшика да и брызнула на внучку водой:
— Пусть вода волшбу смоет!
И на месте молчаливо ссутулившихся за работой девочек оказались два нахохленных воробья. Ефросинья ахнула:
— А я все нарадоваться не могла!
— А вот и зря, — она задумчиво перевела взгляд на реку. — Ох, Ярослава, ох и натворила ты.
Могиня устало опустилась на скамейку, взглянула на дочь:
— Неужто не заметила?
— Да и в мыслях не было…
Могиня тяжело вздохнула, покачала седой головой:
— Пошли. Искать девок-то надо! — она исподлобья посмотрела на дочь, прошептала: — Ирмина объявилась…
Ефросинья окаменела.
— Да как же это? Я думала, сгинула она.
— Видать нашла душу, с которой силу набрать можно, вот и прорвалась. Очень ей Катя нужна. Прям до смерти…
* * *
Вместо беспамятства Катя оказалась в длинном коридоре, заполненном черным дымом, струящимся водопадом по стенам, клубящимся по полу. Она оказалась в переходе.
Осторожно ступая, Катя пошла вперед. Через несколько шагов дым рассеялся, и она оказалась посреди маминой спальни в своей Красноярской квартире.
Вот кровать. Рядом с ней — низкая тумбочка с подслеповатой лампой.
Она услышала, как открывается входная дверь, и увидела, как сама пробежала по коридору, в джинсах и вытянутом домашнем свитере, с куцыми хвостиками, наспех собранными с утра.
Бог мой, да ведь это — то самое утро, три дня назад!!!
В квартиру зашла мама. Сняла пальто, привычным, но немного тяжелым движением повесила его на вешалку, рядом небрежно бросила шапку. Мама выглядела усталой, нездоровой. Она ласково, но отстраненно поцеловала дочь в щеку и направилась в гардеробную. Сквозь пелену Морока нынешняя Катя слышала свой разговор с мамой.
— А ты чего так рано? — спросила тогда Катя. Голос звучал встревожено.
— Отпросилась, очень плохо себя чувствую, грипп, наверное, — отозвалась мама. — Доча, завари-ка чайку…
И Катя убежала в кухню. Нынешняя Катя зашла в гардеробную следом за мамой. Та плотно прикрыла дверь. Достала с полки шкатулку темного дерева, открыла ее. В ней уже лежал сверток из простой холщевой ткани. Затем она расстегнула замочек дамской сумочки, с которой только что пришла, и, достав из нее моток красных ниток, бережно положила его в шкатулку.
— Ну вот, теперь все в сборе, — еле слышно прошептала она.
Только после этого стала переодеваться.
Ага, вот и Катя заглянула в гардеробную:
— Чай заваривается, малина и мед на столе… Может, врача вызвать?
— Нет, Катюш, не надо, отлежусь, — поцеловала Катю в макушку. И обе, обнявшись, вышли из гардеробной.
Нынешняя Катя осталась в гардеробной одна. И тут она услышала злобное шипение старухи Ирмины у себя за спиной:
— Открой шкатулку, — скомандовала она девочке.
«Так вот в чем дело!» — догадалась она. — «Ирмина пытается использовать меня как куклу, увидеть все моими глазами. Ну, нет, это уж — дудки!!!».
— Открой шкатулку! — требовательно повторила Ирмина.
— Ни за что, — отрезала Катя.
Старуха угрожающе замолчала. Катя только чувствовала ее злобное давящее дыхание у самого своего уха.
— Ну, пеняй на себя, девка, — прошипела ведьма.
И в тот же миг мир вокруг рухнул.
Гардеробная с грохотом исчезла за черным глухим туманом, заполнившим ее. Катя осталась одна в пустом пространстве без стен, потолка и пола, словно подвешенная в чернильной мгле.
Опорой ее ногам служил маленький пятачок, размером с ее ступни. Мгновение — исчез и он.
Жуткое, выворачивающее внутренности свободное падение. Ледяной ветер бил по барабанным перепонкам, разрывал легкие изнутри. Сердце бешено колотилось, выскакивало из грудной клетки. Тело мешало. Оно стало неимоверно тяжелым, неповоротливым, словно его положили в застывающую смолу. Именно в минуту осознания своей полной беспомощности Катю накрыл покрывалом настоящий ужас: никто не сможет ей помочь.
В безжизненном пространстве вокруг не было ни одной поверхности, за которую можно было бы ухватиться, чтобы прекратить это жуткое падение. Катя кричала? Да, наверно, но звук не выходил из ее гортани, она могла только беззвучно хватать воздух.
Но голос Ирмины достал ее и здесь. Он разносился в бездонном черном колодце глухим шелестящим эхо:
— Ты мне покажешь… Покажешь… Когда увидишь мучения своих друзей…
Падение замедлилось. Перед глазами, словно кадры кинохроники, поплыли картины одна страшнее другой: чья-то невидимая беспощадная рука наносит удары по лицу Ярушки, оставляя на нем кровавые следы от когтей. Ярослава кричит, зовет на помощь, но ей некому помочь — рядом стоит, словно окаменевшая, Енисея. В ее широко распахнутых глазах плещется безумие, нечеловеческие страдания и боль, обрушившиеся на нее.
В следующем кадре Ярослава, истекая кровью, упала. Над ней замер, зло смеясь, Афросий. Медленным движением он достал из ножен кривой нож и занес его над беспомощной Ярославой.
— БЕГИ!!! — Катя неистово закричала, надеясь предупредить, увести беду.
И наваждение растаяло, так же внезапно, как и началось.
Она снова оказалась в том же подвале, вжимаясь в каменный угол, балансируя на крохотном клочке каменного пола.
А перед ней стояли изрядно потрепанные, но живые и невредимые, Ярушка и Енисея. На лбу у последней алел длинный уродливый кровоподтек. Олеб и Истр лежали вповалку, ничком и, кажется, оба без сознания, исцарапанные, с изрезанной и изорванной в клочья одеждой.
* * *
Ярушка, только увидев, что Катя пришла в себя, сразу бросилась к ней:
— Миленькая моя! Жива, жива!!! — исступленно шептала она, обнимая. — Все хорошо, мы здесь, мы рядом. Ты нас так напугала!
Она торопливо смахнула с лица слезы, улыбнулась:
— Смотрим, ты стоишь, глаза закатила, руками-ногами пошевелить не можешь, кричишь будто, а крика не слышно! Жуть такая!
Катя еще приходила в себя, она не верила, что снова оказалась в этом подвале, как-никак, но все-таки под ногами была почва, рядом — друзья, и вместе они обязательно что-нибудь придумают. Она с облегчением выдохнула и порывисто обняла подругу.
— Да уж, напугала ты нас. Думали, может отраву тебе какую дали, — Енисея подошла к Олебу и Истру, бегло осмотрела порезы, подложила под их головы рюкзаки.
— Что произошло-то? — спросила она у Кати. — Мы тебя ждем от Стара, а тебя нет как нет.
Катя отвела в сторону глаза, губу закусила. В мутно-желтом свете крохотного светозара мелькнул ее растерянный взгляд. Ярушка, внимательно следившая за ней, все поняла:
— Антон? Это он тебя сдал?
Катя нехотя кивнула. Она, кажется, только сейчас начала постигать смысл этого предательства.
Были красивые слова и обещания. Но они остались только красивыми словами, только обещаниями. Проверку на прочность они не прошли.
У него не было мук, угрызений совести… Нет — он просто сказал «извини», будто наступил ей на ногу в трамвае. Или съел ее завтрак. Словно то, что он сделал — пустяк, ничего не значащая безделица. Предал, перешагнул и пошел по жизни дальше… Кто станет его винить? Ведь он же извинился! Значит, обиды на него никто не держит.
Да и какая обида?
Обидно, когда заходишь в магазин, видишь платье, а оно тебе мало.
А это… ЭТО не имеет названия.
Ярушка положила ее голову себе на плечо и молча обняла. Так и просидели они беззвучно и бесслезно…
В углу зашевелился Истр. Приподняв голову он радостно протянул:
— Девчо-онки! Живе-ехоньки…
Следом за ним начал приходить в себя Олеб.
— Как вы-то сюда попали? — Катя легонько отстранилась от Ярославы, однако не выпустила ее рук.
— Я к шатру ходила, там большой скандал, судьи дознание начали с английской командой, так как те запрещенное ведовство использовали. Которое ты и увидела. Я и прибежала домой тебе рассказать, а тебя нет: шкатулка твоя на кровати, вещи оставлены. Енисея и ребята подоспели…. Бросились к Стару, а тот говорит — ушла ты от него давно. Тут мы и переполошились, — ребята переглянулись. — Начали тебя везде искать. Стражники сказали, что видели тебя выходящей из города около пяти вечера.
— Сказали, что ты пошла в сторону реки. Ну, мы туда, — продолжила Енисея. — Тебя, естественно, там нет. По следам определили, что всего несколько часов назад в этом месте было несколько человек, обувь не наша, у нас такую никто не носит, три пары, не считая твоих следов. Судя по размеру — мужские.
— Вот и смекнули, что тебя сцапали, — Истр, морщась, потер ушибленную скулу. — А у дороги, смотрим, знак запретный выжжен. Мы поближе подошли, чтоб распознать, кто поставил-то, а тут вдруг ветер налетел, вихрем нас к земле пригнул. Мы вырваться попробовали, да не тут-то было, нас — ХЛОП — в этот знак и втянуло…
Енисея хмыкнула от его красноречия, передала Кате небольшой мешок:
— Кстати! Катя, мы твои вещи на всякий случай захватили, мало ли.
— Ой, спасибо, — Катя положили его на колени и обхватила руками.
— Так ты посмотри, там кое-что есть для тебя, — подмигнула Енисея.
Катя заглянула внутрь: привычные уже вещи — сменная рубашка, кафтан, шкатулка, при виде которой больно сжалось сердце, небольшой сверток.
— А что это? Его тут раньше не было, — удивилась Катя.
Ярослава обняла ее:
— Катя, не знаю, как и когда это все закончится, но, уверена, что очень скоро ты окажешься в своем доме, в своем времени, со своей мамой. Но я очень хочу, чтобы ты никогда о нас не забывала, чтобы память о нас тебя хранила от всех бед и невзгод, — и она развернула сверток, спрятанный в Катиной сумке. Длинный разноцветный пояс, плетенный из мельчайшего бисера, змеей выскользнул из ее рук, — я его сама плела.
Катя почувствовала, что сейчас расплачется.
— Ярушка, зачем сейчас? Красота-то какая!!! Когда ж ты успела?!
Ярослава покраснела от удовольствия:
— Ну, Темный морок можно не только для переходов использовать, я вот, когда к экзамену готовилась, научилась время замораживать. Вот, пока мы спали в Александрии, я, значит, и, плела… С днем рождения!
Катя рассмеялась:
— Так вот отчего ты дрыхла как сурок, не слышала ничего! — и девчонки расцеловались. Катя тут же, к большой радости Ярушки, одела пояс.
Истр достал из-за пазухи небольшой сверток, протянул его Кате и смущенно покраснел.
— Ну, я тоже, того, — покраснел он еще больше, — присоединяюсь, в общем, к тому, что пожелала Ярослава.
Катя развернула грубую ткань, ей на руки выскользнули серо-голубые бусы. Она только ахнула: внутри каждой бусинки (а размером они были не больше горошины каждая) светилась махонькая звезда.
— Что это?! — Катя была поражена такой красотой, она восторженно посмотрела на водяного, от чего тот стал совсем свекольного цвета, и, говорить, видимо, уже не мог.
— Бусы, ничего особенного, — пробурчал Истр, и отодвинулся подальше, но Катя взяла его за руку, притянула к себе, и поцеловала в щеку:
— Спасибо! Это очень замечательные бусы! У меня нет ничего подобного. А что там внутри? — спросила Катя, одевая и его подарок.
— Капелька Аркаимского солнышка… Я тоже думал, чтобы ты о нас не забывала…
— Это очень удачно получилось, — заулыбалась Енисея, — ты и наш с Олебом подарок сможешь надеть.
И они протянули Кате серебряное колечко с четырьмя камушками: зеленым, голубым, синим, бирюзовым.
— Серебро — это ты, ты нас всех — она обвела рукой их с Олебом, Ярушкой и Истром, — подружила и объединила. Мы теперь никогда не перестанем дружить. Камни — это мы: Ярушка, умница и затейница — бирюза, Истр, владетель водных пучин, — аквамарин, Олеб, защитник лесов и зверей, — изумруд, и я — лазурит.
Олеб кивнул и продолжил:
— Пока с нами все в порядке, — камни будут такого цвета, как ты видишь, но если с нами что-то случится — ты об этом тут же узнаешь, даже находясь в своем времени. Камни потеряют свой цвет, а когда нас уже не будет — станут и вовсе черными.
Катя все-таки заплакала, представила черные камни на пальце. Она вернется домой, и никого из них уже не будет на этом свете.
Она привлекла к себе ребят, обняла:
— У меня никогда не было таких друзей. Спасибо!
Ярослава чуть отстранилась от нее, заглянула в глаза:
— А отчего ты кричала не своим голосом, как мы здесь очутились?
Катя внимательно посмотрела на ребят: Ярослава, серьезная и собранная, Енисея и Олеб, готовые в любой момент принять удар, улыбчивый Истр — ее новые друзья, без которых она уже не представляла своей жизни. Которые стали уже ЕЕ, родные и близкие люди. И вот они оказались здесь по ее вине.
Могли сейчас ужинать в Аркаиме, есть вкусные лепешки тетушки Мартены. А они здесь.
И надо как-то отсюда выбираться.
— Значит, так, — в голосе Кати послышалась твердость. — То, что вы здесь оказались, запретный знак, все это проделки ведьмы Ирмины. Той смой, что идет за мной из самого Красноярска….
— Откуда? — мальчишки переглянулись и посмотрели на Енисею и Ярославу.
— Катя будет жить через много-много лет, в городе Красноярке, — кратко пояснила Енисея. — Мы не успели вам рассказать.
— Ну, конечно, так собирались, что не успели, — скептически отозвался Истр и поправил пояс. Олеб с сомнением уставился на Катю.
Катя кивнула и продолжила:
— Не знаю как, но она смогла выйти из зеркала сегодня, я ее видела, говорила с ней. Здесь…
У Ярославы округлились глаза, Енисея и ребята оживились:
— Как «здесь»?
— Она из своего зеркала вышла… Потом заставила посмотреть тот день, когда исчезла мама, — Катя снизила голос до шепота. — Я видела, как мама тем утром положила в шкатулку моток с нитками. Более того. В шкатулке или указатель, где находится Посох, или вообще он как-то спрятан там, в шкатулке.
— Да ну?
— Совершенно точно. Ирмина его чувствует.
Енисея побледнела. Кажется, она первая поняла, что значат Катины слова:
— Так мы принесли сюда ее…
— Тссс. Надо выбираться отсюда. И чем быстрее, тем лучше.
Истр внимательнее огляделся:
— Не получится. Это мешок какой-то каменный. Ни выхода, ни входа… Можно, конечно, мечами прорубить стены каменные. Но это долго. И шумно.
— Переход сделаем, — с готовностью отозвалась Ярослава, но Олеб только головой покачал:
— Место заговоренное, — она кивнула в сторону повисшего над их головами чахлый светящийся шар. — Вон, светозара и то едва сделали. Не знаю, как вы, а я совсем в нем Силы не чую. Темным мороком не пройдем, точно вам говорю.
Ярослава хотела что-то возразить, но Катя остановила спор:
— Выход есть. Ирминины головорезы как-то отсюда вышли, и, — она огляделась по сторонам и снизила голос до едва различимого шепота, — раз уж вы принесли сюда шкатулку, не воспользоваться ли Алатырем?
Ребята переглянулись:
— Оно, конечно, здорово, — высказал общее мнение Олеб, — только как? Мы не знаем, как его открыть, чтобы он дорогу показал…
Катя выразительно посмотрела на друзей:
— Мне кажется, он сам подскажет, как. Только покараульте меня, чтоб Ирмина не сцапала меня…
И она уселась на пыльный холодный пол, скрестив ноги в позе лотоса, достала из шкатулки камень василькового цвета.
Ребята ее окружили. Достали и приготовили мечи.
Катя закрыла глаза.
На груди светились бусы Истра, на талии пестрой голубой лентой вился пояс, подаренный Ярушкой, на пальце — зачарованное кольцо, а вокруг нее по эллиптической орбите медленно, как во сне, с легким гулом проплывали искры всех цветов радуги. По темному подвалу, тускло освещенному светозаром, медленно расползался дымок январских морозов.