15. Грэнд-Мэнан
В Тюленью бухту на острове Грэнд-Мэнан мы прибыли вечером (кажется, это было вчера?), когда в небе разметались закатные отблески всех оттенков розы и лаванды. Волшебное зрелище!
Такое впечатление, что у дяди Дока повсюду есть знакомые. По пути в Тюленью бухту он по радио связался со своим другом Фрэнком, и тот встретил нас на рейде и указал «Страннице» путь к пристани. Гавань расположилась за огромным волноломом, похожим на крепость. Наша яхта оказалась единственным парусником в бухте, забитой рыболовными судами, словно автостоянка перед супермаркетом. Фрэнк усадил нас всех в свой фургон и привез к себе домой, где мы познакомились с его семьей. По дому мы ходили вразвалку — ноги отвыкли от твердой земли.
Я по-настоящему увлеклась рыбной ловлей. Иначе нельзя: все, кто здесь живет, связаны с рыбой. Они ловят омаров, сайду, сельдь или работают на консервных заводах, выпускающих сардины и селедку в банках. Рыба, рыба повсюду!
Сегодня мы все ловили омаров на рыбацком катере Фрэнка под названием «Форт Фрэнка». Корпус судна он купил, а все остальное достроил сам. Люблю, когда человек может из отслужившей свое развалины сделать вещь не хуже прежней!
Брайану не понравилось увиденное.
— Софи, смотри не свались за борт! Это ведь простая лодка.
Простая лодка?! И месяца не хватит, чтобы рассмотреть ее содержимое. Здесь и ведра с приманкой, и ящики с омарами, резинки, которыми скрепляют им клешни, шланги, сети и прочие снасти, покрытые рыбьей чешуей и водорослями. Кто знает, может быть, и я когда-нибудь стану ловить омаров?
— Как тебе может нравиться весь этот хлам, Софи? — морщился Коди.
— А тебе не нравится? Представь себе, какова была бы твоя жизнь, стань ты рыбаком? Весь день ты вдыхал бы запах моря…
— И запах рыбы. От него может стошнить.
— Может, этот запах показался бы тебе самым лучшим на свете. Ты полюбил бы дни, проведенные на соленом ветру, вытягивая сети, набитые рыбой и…
— Ладно, Софи, можешь любить всю эту бодягу, если хочешь, — перебил Коди.
Некоторые из ловушек, которые мы подняли на борт, оказались пустыми, от приманки остались одни чистые, белоснежные скелетики сельди.
— Куда они подевались? — изумилась я.
— Рыб съели морские блохи, — ответил Фрэнк. — Они здесь повсюду, очень мелкие, почти невидимые рачки. Им наша приманка нравится. Если упадешь за борт и тебя не подберут в течение дня, эти морские блохи съедят тебя вчистую, только скелет пойдет ко дну.
— Хочешь попробовать? — Коди приподнял меня и свесил за борт.
— Не смешно, Коди.
Мне не слишком нравится мысль о том, что рачки объедят меня до костей.
Нам попалась самка омара с яйцами — миллионами оранжевых бусин, прилепившихся на всей поверхности ее брюшка до самой головы. Фрэнк назвал их икрой омара.
— Ступай домой, подружка. Продолжай свой род. — И он бросил омара в море.
Странно, подумалось мне, животное спасли, бросив обратно в океан. Если бы меня бросили туда, мне пришел бы конец.
Вчера вечером я звонила домой. Мама задала миллион вопросов: «Как ты себя чувствуешь? Не укачало ли тебя? Не мерзнешь? Ты цела? Ты не боишься? Тебе не одиноко?» Наконец, трубку взял папа и сказал:
— Вот это приключение! Невероятное приключение!
Пока я разговаривала с родителями, мне было так хорошо. Правда, мама немного расстроила меня, она словно предчувствовала несчастье. Я твердила ей, что все прекрасно и для тревоги нет причин, но, когда настало время прощаться, у меня словно язык прилип к нёбу. Показалось, что мы прощаемся навсегда. Я едва выдавила из себя:
— До встречи, пока-пока… — Я повторяла эти слова, пока не услышала их в ответ, и мне стало немного легче.
Мама сказала, что уже позвонила Бомпи, чтобы сообщить о нашем прибытии, и его это очень взволновало.
— Почему?
— Кажется, сначала он не понял, с кем разговаривает, и называл меня Маргарет.
— Маргарет? А кто это?
— Бабушка, моя мама. Его жена. Он меня этим очень встревожил, но потом наваждение прошло, и Бомпи сказал, что все в порядке, он просто пошутил. Он очень рад вашему приезду.
— Что ж, значит, все хорошо?
— Все хорошо, — подтвердила мама.
16. На приколе
Что за путешествие, мы больше времени торчим на суше, чем плывем. Как будто дядя Док вовсе и не хочет отчаливать. Мне смешны все эти остановки. А может, у яхты серьезные неполадки и дядя Док знает об этом и молчит?
Сегодня я спросил дядю Дока, знает ли он, что случилось с родителями Софи.
— Ничего не случилось. Они остались в Кентукки.
— Да нет, не с этими. С ее настоящими родителями, — пояснил я.
— А-а.
— Ты знаешь, что с ними произошло?
— Да.
— Расскажи мне.
— Нет.
— Почему?
— Невеселая это история, — пробурчал дядя Док.
17. Традиция
Вчера со мной заговорила жена Фрэнка:
— Ты очень смелая девочка, если поплыла на яхте! Ты храбрая, ведь вокруг одни мужчины.
Еще ее интересовало, позволяют ли мне управлять парусами.
— Доходит до драки, — призналась я. — Они не очень-то хотят…
— Я думала, что ты только стряпаешь и убираешь.
— Вовсе нет! Это работа Коди! — отрезала я.
Но готовит и убирает не только Коди. Мы все по очереди занимаемся хозяйством, только Брайан отлынивает. Коди больше всех любит работу по хозяйству. Когда Фрэнк пришел к нам на «Странницу» и посмотрел, как лихо Коди моет посуду и драит палубу, он сказал:
— Из тебя вышла бы отличная жена. — И он стал звать Коди Мистер Мама.
А Коди не обиделся. Он превратил все в шутку.
— Мистер Мама к вашим услугам, — говорил он, подавая сыр и галеты. Или покрикивал: — Ну-ка, посторонитесь, Мистер Мама должен вытереть за вами пол!
Хотелось бы мне иметь такое чувство юмора, как у Коди. Я просто места себе не нахожу, когда люди удивляются, что я умею пользоваться электроинструментами, поднимаюсь на мачту или работаю с фибергласом, а особенно, если меня считают коком. Я обязательно сорвусь и нагрублю в ответ, а лучше бы брать пример с Коди. Если сам смеешься над собой, люди перестают тебя донимать.
Вчера, когда мы собирали моллюсков, Фрэнк обернулся ко мне и предупредил:
— Сегодня тебе придется много готовить!
— Нет, не мне! Я не единственная на яхте, кто умеет готовить, и вы это знаете! — выпалила я.
Фрэнк только охнул. Наверное, я его обидела, оборвав так грубо, и пожалела об этом, ведь он так добр к нам. Пора мне научиться сдерживаться.
Теперь я хочу рассказать о сборе моллюсков. Надеюсь, рассказ не получится скучным, мне так хочется записать и запомнить все происходящее. Ведь события забываются, стираются в памяти детали, и, если кто-нибудь захочет узнать, о чем думал или что чувствовал, память может подвести. Или если заболеешь или уедешь, не рассказав ничего, никто так и не узнает, как было интересно. Похоже на то, как крошечные морские рачки съедают самую суть жизни.
Однажды я спросила, как Бомпи удается помнить все его истории, и мама объяснила:
— Они у него в голове, словно ожившие картины.
— Но что, если эти картины сотрутся?
— Послушай, разве такое может случиться? — ответила мама.
Во время отлива мы отправились на сбор моллюсков, и с нами отец Фрэнка семидесяти девяти лет! Нужно было искать выходящие из мокрого песка пузырьки воздуха и копать в этом месте. Но очень многие норки покрыты водорослями и водой, поэтому нельзя рассмотреть, что именно ты откапываешь. Моллюски зарываются глубоко в каменистое дно, и откопать их непросто.
Так любопытно наблюдать за пузырьками в воде и знать, что внизу, в песке, скрывается живое существо.
Мне становится страшновато, словно я откапываю не моллюска, а человека.
Уже через двадцать минут Брайан и дядя Стю решили, что сбор моллюсков — дело скучное. Они ныли, что перепачкали джинсы, что тяжело работать, согнувшись в три погибели.
— Столько раскопок ради одного жалкого моллюска, — ворчал дядя Стю.
А отец Фрэнка работал да еще и рассказывал:
— И я, и мои родители родились и прожили здесь всю жизнь вместе с моими двенадцатью братьями и сестрами и всеми их детьми. Моллюсков я собираю почти каждый день, и в саду люблю копаться, и на оленя охотиться, когда доведется. Жизнь хороша. Очень хороша.
А я подумала, как это прекрасно — жить такой большой семьей, где все знают и любят друг друга.
Я многое узнала о жизни на Грэнд-Мэнане, и все мне было мало. Здесь мне ближе стали и мои дяди. Забавно, как много узнаешь, пока добываешь из песка моллюсков или вынимаешь из ловушки омаров.
Оказывается, Мо, Док и Стю с детства хотели переплыть океан. Они разговаривали об этом, строили планы, мечтали.
— Могли ли вы подумать, что ваши мечты сбудутся? — спросила я у дяди Мо.
— Нет.
— Что ты говоришь? Конечно, мы знали, что мечта сбудется. Мы все это знали, — возразил дядя Стю.
— А я не думал, — настаивал Мо.
— Но ты об этом все время говорил, заставлял выдумывать название для нашего корабля, показывал нам атлас…
— Это была просто игра, — буркнул Мо.
— Игра? Просто игра?! — возмутился Стю.
— А я знал, что мы исполним задуманное. Я знал, — спокойно произнес дядя Док.
— А мама тоже строила планы о путешествии? Хотела плыть с вами? — Мне стало интересно.
— Кто? Клэр? Ты о ней говоришь? — уточнил Стю.
— Конечно, она говорит о Клэр. Ей хочется узнать, какой Клэр была в детстве, — улыбнулся дядя Док.
— Нет. Клэр не хотела с нами водиться. Она нас считала противными и надоедливыми, — сказал дядя Стю.
— Говори за себя. Мы с Клэр всегда прекрасно ладили, — возразил дядя Док.
Еще я узнала, что полное имя дяди Мо — Мозес, за что в детстве его часто колотили ребята.
— Подумай сама, хотелось бы тебе, чтобы тебя звали Мозес?
И он сократил имя. «Мо» звучало похоже на «мощный», «могучий», так оно к нему и пристало. А полное имя дяди Дока — Иона!
— Как ты из Ионы превратился в Дока? — удивилась я.
— Я с детства любил корабли, но однажды старый моряк сказал мне, что для морехода имя Иона не годится, потому что, по Библии, Иона принес несчастье товарищам по путешествию. Знаете эту историю? О том, как Иона прогневил Бога и тот наслал страшную бурю…
— И Иону проглотил кит, — закончил Брайан.
— Так, так. И старый моряк сказал мне, что Иона — неподходящее имя, и стал звать меня Док, потому что я день-деньской торчал в доке.
— А ведь на самом деле он Иона. Как ты думаешь, он не принесет нам несчастье? — наклонившись ко мне, тихо произнес Брайан.
— Брайан, ты бы иногда держал свои мысли при себе. — Я даже отодвинулась.
Я вдруг начала беспокоиться о том, что один из нас прогневит Бога, тогда Бог точно нашлет на нас бурю. И это так меня встревожило, что я решила лучше думать об именах. Я размышляла о том, обязательно ли человек станет тем, что означает его имя, и о том, что разные имена предполагают разные черты характера. Брайан похож на Брайана, Коди — на Коди, а какой должна быть Софи?
А потом я подумала о Бомпи. Я знаю, что Бомпи — всего лишь прозвище, а о настоящем его имени я и понятия не имею. Нужно прямо сейчас спросить об этом.
18. Бомпи и поезд
Сегодня, когда я ворчал, что мы застряли на Грэнд-Мэнане, Софи вдруг выдала:
— А Бомпи вот чему меня научил: не так важно, куда ты стремишься, важно то, как ты туда попадешь.
— Ну, мы-то пока никуда не попали, разве не так? — возразил я.
— Конечно, попали! Мы на удивительном острове, мы ловили омаров, собирали моллюсков. Это тоже часть нашего путешествия. Ведь мы — странники!
Я никак не могу ее раскусить. Стоит ей заполучить любую мелочь — взять хоть ловушку для омаров, — она в нее вцепляется, задает миллион вопросов, тормошит, вертит, нюхает ее! Можно подумать, что она всю жизнь просидела в клетке, ее только что выпустили и ей открылись все эти удивительные штуки.
Сказать по правде, ни омары, ни ловушки не показались мне занятными, пока они не заинтересовали Софи. Она все твердила, как ей было бы интересно работать ловцом омаров или строить лодки. Послушаешь ее речи и начинаешь думать, а может, такая жизнь и вправду интересна?
А потом слышишь занудство Брайана: да зимой рыбацкая жизнь ужасна, да что будет, если ничего не выловишь или лодка, что ты построил, потонет?
Их двоих послушаешь, так в голове все перепутается.
У меня тоже есть свои мысли. Я думаю, Софи боится воды. У меня просто такое чувство.
Брайан по-прежнему задирает Софи. Когда мы собирали моллюсков, она сказала, что однажды, когда она собирала моллюсков с Бомпи, то копали пальцами ног, а не лопаткой. Брайан сразу к ней придрался:
— Вранье. Ты никогда не собирала моллюсков с Бомпи.
— А вот и да.
— А вот и нет.
— А вот и да.
Вчера звонили домой. Странный вышел разговор. Сначала отец полаялся с мамой, потом передал трубку мне. Она сказала своим тихим голосом:
— Коди, сынок! Если хочешь, можешь передумать. Можешь вернуться домой.
— С чего бы это?
Я не хотел ей грубить, а ей показалось, что я ей грублю, и она начала всхлипывать.
— Послушай, мама, все хорошо. Папа много спит, поэтому в последнее время не очень ко мне цепляется.
Это не совсем так, но лучше маме не знать правды. Я до сих пор не понимаю, почему отец в первую очередь позвал в плавание меня. Пошел бы один — целый месяц, а то и больше, меня бы не видел. И не было бы причин для раздражения!
В том, что мы торчим на суше, тоже есть плюсы: Брайан прекратил свои уроки болтологии.
А когда мы собирали моллюсков, Софи рассказала нам еще одну историю про Бомпи. Вот что в ней произошло.
Когда Бомпи был примерно моих лет, он жил на реке Огайо, в том месте, где река очень глубокая и шириной почти в полтора километра. Ближайшая переправа через реку предназначалась только для поезда и была вся увешана предупреждающими надписями. Люди не должны были находиться на мосту, так как на нем негде укрыться при проходе поезда.
Однажды Бомпи захотел переправиться через реку. Ему это было просто необходимо. Дул сильный ветер, шел дождь, и Бомпи ужасно не хотелось тащиться четыре километра до пешеходного моста. И он пошел по железнодорожным путям.
Слышали бы вы, как Софи об этом рассказывала. Словно не Бомпи, а ты сам видел перед собой реку, тебе в лицо хлестал ветер, струи дождя затекали под рубашку.
Вот Бомпи шел да шел себе по мосту и дошел до середины, как вдруг, угадайте, что он услышал? Точно, я сразу догадался, как только Софи сказала, что он пошел по шпалам. Бомпи услышал приближающийся поезд. Софи так описала шум поезда, что все почувствовали, как дрожит эстакада, увидели, как Бомпи оглянулся, поняв, что поезд все ближе и скоро настигнет его.
Бомпи уже дошел до середины моста. Он бросился бежать вперед, шепча: «Ну, наддай! Держись!» — но ноги скользили по мокрой дороге, он едва не потерял равновесие и не мог «наддать». Грохот поезда нарастал, заставляя вибрировать мост. Большой черный паровоз внезапно возник из-за изгиба пути, приближаясь к опорам моста.
Бомпи понял, что не успеет добежать до другого берега реки. Он взобрался на ограждение и, протиснувшись между стальными балками, свесился с моста. Далеко-далеко внизу бурлила мутная, бурая вода.
Поезд с оглушительным ревом несся прямо на него. Бомпи расцепил руки и полетел вниз, вниз, вниз, в бурлящую воду.
Софи умолкла и оглядела всех слушателей.
— Ну? Что же было дальше? — нетерпеливо заговорили мы.
— О, это была трудная схватка. Глубокая мутная река вертела и крутила Бомпи. Он подумал, что пришел его конец.
— И что потом? — торопили мы.
Софи рассказала, как Бомпи в конце концов удалось вынырнуть на поверхность. Он был так счастлив, увидев небо, что просто лег на спину, плача и смеясь одновременно. Течение несло его вниз по реке, он видел, как поезд прогрохотал над ним. Наконец он перевернулся и стал как бешеный грести. Он плыл, плыл и наконец достиг берега.
— А когда Бомпи пришел домой, отец дал ему подзатыльник за то, что он весь вымок и испачкал одежду. А мама дала ему кусок яблочного пирога.
Как только Софи закончила рассказ, Брайан заметил:
— Ты ведь говорила, что Бомпи вырос в Англии.
— Нет, я только сказала, что он родился в Англии. Он уехал оттуда еще маленьким, кажется лет пяти.
— Ха! — Брайан сомневался.
— А ты знаешь что-нибудь интересное о своем дедушке? — спросила его Софи.
19. Остров Вуд
Я совершенно запуталась в череде дней. И благодарение Богу! Оказалось, что настоящее имя Бомпи — Улисс! Несмотря на то что домашние зовут его Бомпи, порой некоторые друзья называют его настоящим именем. Мне даже трудно себе представить, что Бомпи — Улисс!
Мы пока еще находимся на Грэнд-Мэнане, и иногда я страстно стремлюсь к продолжению нашего путешествия, не могу дождаться встречи с Бомпи—Улиссом! Порою же остров околдовывает меня, затягивает здешней жизнью, заставляя забыть о течении времени, о том месте, где я жила прежде, и о том, куда так стремлюсь попасть.
Вчера мы с Коди повстречали долговязую, тощую женщину с немецкой овчаркой. Она показала нам свою хижину, построенную из тонких древесных стволов, с одной комнатой, без водопровода и электричества.
— Сама построила, — сообщила она нам.
— Как, все это? И фундамент вырыли, и возвели стены? Как вы управились в одиночку? И крышу сами покрыли? И окна вставили?
— Постой-постой. Слишком много вопросов, — остановила меня женщина.
Хотелось бы мне побыть этой женщиной. Я вообразила, что живу на отшибе, в этой хижине, с собакой. И днем я хожу ловить омаров и собирать моллюсков.
— Вам здесь не одиноко?
— Одиноко? Ха! Ни вот столечко. У меня есть собака, а когда хочу повидаться с людьми, я иду в порт. А если захочется настоящего покоя, отправляюсь на остров Вуд.
Женщина рассказала нам, что остров Вуд находится в двадцати минутах езды на гребной лодке от Тюленьей бухты.
— Там осталось всего несколько домов. В них живут пара отшельников да еще привидения.
— Привидения? Настоящие привидения? — Коди ужасно заинтересовался ими.
— Ну… А какие привидения настоящие? — протянула женщина.
Один из призраков, рассказала она, старик, что бродит в черном дождевике и черной шляпе. Другой обитает там в образе женщины с ребенком, они плавают, распевая леденящие кровь песни.
— Почему они там? — задумалась я.
— Что ты имеешь в виду?
— Я спрашиваю, почему эти призраки обитают там, а не здесь, например?
— Милочка, ты задаешь слишком много вопросов!
Но было заметно, что она их обдумывает, кивая головой, наклоняя ее то вправо, то влево. Наконец ответ был готов:
— Эти привидения вернулись туда, где они раньше жили. Может быть, они там что-нибудь позабыли.
Мне понравилась мысль о том, что призраки возвращаются, чтобы убедиться, что все, что они оставили, на месте.
Сегодня мы с Коди отправились в лодке на поиски призраков и отшельников. Густой туман окутал нас плотным облаком, и, не отплыв и сотни метров от волнореза, мы потеряли из виду берег. С собой мы прихватили необходимое снаряжение: компас, фонарь, три банки газировки и полпакета конфет. Лимонад мы выпили по пути, а конфеты съели через пять минут после высадки на остров Вуд.
На острове не было дорог, только тропинки тянулись от одного обезлюдевшего домика до другого. Мы нашли церковь, чисто вымытую и прибранную, со свежими цветами и свечами на алтаре.
— Может, это призраки приходят сюда и прибираются, — предположил Коди.
Я опустилась на колени и коротко помолилась за Бомпи и моих родителей, а еще за мою корабельную семью и благополучное окончание нашего путешествия за океан.
— О чем ты молишься? — спросил Коди и, получив ответ, тоже преклонил колени и закрыл глаза, — наверное, тоже помолился.
В одном из опустевших домов Коди подобрал порванное бисерное ожерелье.
— Это тебе. — Он галантно протянул мне нитку и рассыпавшиеся бусины. — Может, ты сумеешь перенизать бусы?
Бисеринки, которые он высыпал мне в ладонь, показались теплыми, мне померещилось, что в доме кроме нас кто-то есть, возможно привидения. Мне было ужасно любопытно, что с ними произошло и одни ли только бусинки остались от их жизней?
Мы пошли дальше в надежде встретить отшельников или привидения, но единственными людьми, которых мы увидели, оказались двое мужчин, они строили дом через дорогу от церкви. Один окликнул нас:
— Наверное, ваша одежда плохо просыхает в такую погоду?
— Что? Вы о чем? — переспросил Коди.
— О вашей яхте, что стоит на якоре в бухте. Вся ваша одежда развешана на канатах. Слишком густой туман, чтобы она могла просохнуть, не так ли?
— А как вы узнали, что мы с этой яхты и это наша одежда?
— Не так уж много приезжих появляется в наших краях, — засмеялись они.
Коди решил, что они слишком любопытны, а мне понравилось, что они нас приметили. Мы ведь не привидения.
Мы побрели к центру острова, утонувшего во мхах, прелых листьях и валежнике. Шли словно по глубокому снегу. Ноги промокли в болотной жиже, и то и дело приходилось пробираться через топкие участки.
Нас окружали покой и тишина. Открытое небо не стягивали ни линии электропередач, ни телефонные провода, не затмевали неоновые огни уличной рекламы. Мы слушали пение птиц, не заглушаемое гулом автомобилей и ревом газонокосилок. Я начала представлять свою жизнь на острове. Можно починить одну из хижин, поселиться в ней с собакой, и, возможно, все, кто некогда обитал на острове, вернутся один за другим, и дома их вновь наполнятся жизнью.
Мы покинули остров Вуд перед самым заходом солнца. Туман сгустился, видимость не превышала шести метров перед носом нашей надувной лодки. Казалось, нам не найти дорогу назад. Меня охватило паническое чувство, словно туман хотел меня задушить.
— Дыши глубже! — велел Коди. — Не трусь, у нас есть компас. Капитанский компас к вашим услугам! — Он поменялся со мной местами и приказал: — Греби, а я стану править. Держи немного влево, нет, от тебя вправо, а от меня влево. Теперь держи прямее. Нет, ты меняешь направление, возьми немного правее, нет, от меня правее.
Все, что я видела, был сплошной туман, туман, туман. Он смешал кромки воды и неба.
— Так держать, все хорошо, мы идем по курсу… Вперед, — приговаривал Коди.
Я гребла изо всех сил, все быстрее, чтобы не исчезнуть в тумане. Мы продвигались и продвигались сквозь туман, пока Коди не воскликнул:
— Эй, на лодке! Вижу крепость!
И правда, мы приплыли к входу в гавань, к самому волнолому, похожему на крепость. Целые и невредимые. В конце концов, и Коди кое-что умеет.
Когда мы пришли в док, дядя Мо, Брайан и дядя Стю уже собирались выйти на поиски в море на рыбачьей лодке.
— Где, черт возьми, вы пропадали, беспутные? — обрушился на нас дядя Мо.
— На острове Вуд, как и собирались, — ответил Коди.
— Вот этот человек сказал, что был там, но вас не видел. Это правда?
— Ага, точно, — кивнул мужчина. — Был там весь день, а их не видел.
— Мы были там, изучали остров.
Рыбак начал объяснять дяде Мо, что между Грэнд-Мэнаном и островом Вуд существует течение со скоростью в четыре узла. Он развернул карту и показал дяде Мо, что нас могло отнести далеко от Грэнд-Мэнана в залив Фунди, а там недолго замерзнуть, проголодаться, а то и попасть под грузовой пароход.
— Но мы же не потерялись, не замерзли и не умерли от голода. И танкер нас не задавил.
— А мог бы, — настаивал дядя Мо.
— Но все обошлось, — успокаивал его Коди.
Вот сижу я теперь и думаю. Как просто наша прогулка могла обернуться бедой. Что, если бы нас отнесло в залив Фунди, что, если?..
Почему я заранее не подумала о такой возможности? Может быть, потому, что не знала об этом течении и не представляла те опасности, что нас поджидали. Интересно, если бы я о них знала и опасалась их, смогли бы мы так хорошо провести время?
Эти мысли вертелись у меня в голове и так и сяк, пока я совсем не расстроилась. Больше не буду думать о подобных вещах.
20. Маленький ребенок
Софи любит все исследовать, вот мы и шарим по всем закоулкам и даже надолго сбежали от Брайана, так что нам хватило времени догрести до острова Вуд. Когда мы вошли в заброшенный дом, Софи хотелось подобрать каждую оброненную мелочь, которая казалась ей сокровищем, а то и ключом к загадке.
— Интересно, кому это принадлежало? Как ты думаешь, почему они уехали? — то и дело вопрошала она.
Она осмотрела стены и проронила:
— И я могла бы здесь жить. Если бы довелось.
Позднее, когда мы разведывали середину острова, я почуял, что вокруг нас крадутся призраки. Призрак женщины с ребенком следовал за нами среди зарослей, и я все спрашивал у Софи, видит ли она их. Но она не видела призраков.
— Я не верю в привидения. Скорее всего, мы их сами воображаем, — объяснила Софи.
Чем дальше мы шли по мшистой тропе, тем смелее я становился.
— Софи, можно мне спросить о твоих родителях?
— Конечно, — кивнула она.
Софи не остановилась, не помедлила с ответом, даже не запнулась.
Словно они с дядей Доком отрепетировали единственный ответ: «С ними все в порядке. Они в Кентукки…»
— Не они. Я говорю о других твоих родителях…
— Мои родители в Кентукки. Давай добежим до того камня? Кто первый? — И она припустила бегом по тропинке.
Что с ней стряслось?
Когда мы миновали камень, она начала рассказывать о маленьком ребенке, своем знакомом. Сказала, что он уже пожил во многих местах.
— Скольких местах?
— О, очень во многих. Таких не очень-то приятных местах.
— А где были его родители?
— Где-то в другом месте. Поэтому ребенку приходилось жить с другими людьми. А им он был не нужен. Все время мешал. Побежим наперегонки вон до того корявого дерева?
Когда мы вернулись, отец прочел нотацию о том, какие мы безответственные, как нас могло бы отнести далеко в море и прочую тягомотину. Он не доверяет мне ни на грош. Я совсем уже было завял, но тут Софи пожала мне руку и прошептала:
— Он так волновался за тебя.
— Странная у него манера выражать заботу, только упрекает и отчитывает.
Да еще Брайан засыпал вопросами. Ему все нужно было узнать: куда мы правили, как догребли, что видели, почему ему не сказали, страшно ли было возвращаться, да что, если бы мы потерялись, и еще миллион вопросов в том же духе.
Я почти пожалел о том, что мы с Софи не взяли его с собой. Но тут он сказал, что намерен составить для каждого члена команды расписание занятий на каждый день. Чтобы мы всегда знали о местонахождении друг друга.
— А зачем нам это знать? — удивился я.
— Затем! Нам ведь необходимо знать, где в данный момент находятся остальные, тебе не кажется? На тот случай, если кто-нибудь потеряется, будет ранен или случится что-нибудь подобное. Тогда, если он не вернется, мы поймем, что он потерялся, и кто-нибудь догадается, где он может быть, и тогда этот кто-нибудь…
— Какой же ты зануда, — простонал я.
— Но он все делает правильно. — Софи повернулась к Брайану: — Какая удачная мысль, Брайан.
Брайан покраснел как вареный омар и засиял, ужасно довольный собой.
— Черт, неужели, Софи, ты и вправду считаешь, что у этого болвана может быть удачная мысль? — изумился я.
— Если ему необходимо знать, где находится каждый из нас, значит, он заботится о нас, волнуется, думает, что с нами случилось. Мы для него что-то значим.
Она отвернулась и, опершись на поручни, уставилась на воду. Мне вдруг стало так грустно, как никогда в жизни.
21. Крещение
О море, море… Оно катит ко мне свои волны и окликает меня. Море зовет: «Приди, приди».
Дядя Док назначил выход в море на завтрашний или послезавтрашний день.
— Осталось доделать кое-какие мелочи, — объявил он.
От волнения меня словно распирало изнутри. Я могла бы жить вечно на Грэнд-Мэнане, но меня тянет в море.
Сегодня утром Коди, Брайан и я пришли в сухой док, где его хозяин позволил нам всюду совать носы. Здесь по большей части работали с фибергласом, вручную покрывая его поверхности различными смолами, лаками и даже гелями.
Еще он сам изготавливал надувные лодки прекрасного качества. Я-то думала, что кое-что понимаю в фибергласовых яхтах, особенно после починки днища «Странницы», но оказалось, что я не знаю и половины всех секретов.
— Посмотри-ка, в слое лака нет ни одного воздушного пузырька, — не удержался Брайан, чтобы не обратить моего внимания.
— Конечно, ведь он занимается этим делом намного дольше, чем мы, — признала я.
Хозяин дока показал мне немало приемов в работе с покрытиями, например, как пользоваться валиком при нанесении гелевого слоя, как ставить пластиковые заплаты на мелкие повреждения, чтобы слои обшивки оставались гладкими.
— Вот как тебе нужно было ремонтировать днище, — встрял Брайан.
— Но ведь раньше я этого не знала, верно?
Брайан начал меня злить.
— Ты меня не любишь, правда? — пристал Брайан.
— Я этого не говорила.
Слова Брайана меня расстроили.
— Это ничего, даже если не любишь. Меня никто не любит. — Со своими неуклюжими руками и ногами он был похож на сломанную куклу.
Коди молча слушал нас.
— Не понимаю, за что меня никто не любит, — не унимался Брайан.
Я боялась, что Брайан и меня спросит о причинах всеобщей нелюбви к нему. К счастью, в беседу вступил Коди:
— Возможно, причина в том, что ты постоянно возишься со своими списками и расписаниями, вечно поучаешь окружающих, что и как им делать, словно знаешь ответ на любые вопросы, копаешься в мелочах и…
Брайан крепко обхватил себя руками:
— Я не с тобой разговариваю. Мне наплевать, что ты там обо мне думаешь. — Он резко повернулся и ушел со строительной площадки своей нескладной, дерганой походкой.
— Что ж, он сам спросил, а я ответил, — пожал плечами Коди.
В тот же день немного позднее дядя Док повел всех нас на церемонию крещения внука Фрэнка. Брайан старался держаться подальше от нас с Коди. Мне совсем не хотелось идти на крещение, сердце не лежало. Но прежде мне ни разу не доводилось присутствовать на крещении, и, когда служба началась, у меня от изумления выпучились глаза.
Люди в одеяниях, похожих на мантии выпускников, во главе со священником вошли по грудь в воду. Священник погружал их с головой в холодную воду, спиной вперед. Он словно удерживал их под водой, становилось страшно, а вдруг люди захлебнутся?
Во время погружения крестящихся все окружающие пели: «Велика милость Господня», и от этого песнопения я совсем окоченела. Где я слышала этот псалом прежде? Может быть, на похоронах? Горло сдавило, словно в нем что-то застряло. Все поплыло перед глазами, я почувствовала дурноту и услышала голос дяди Дока:
— Софи, Софи! Тебе нужно сесть. Опусти голову пониже…
Когда мы возвращались домой к Фрэнку, чтобы отпраздновать крестины, Брайан нарушил молчание. Он разъяснил нам, что священник погружает крестящихся для того, чтобы вода смыла с них все прежние грехи и вновь окрещенные могли начать жизнь с чистого листа, безгрешные, как новорожденные дети. Я думала об этом снова и снова, представляя, как грешника погружают в воду и — буль-буль! — он выныривает весь светлый и чистый, словно ангел. Я мысленно без конца вызывала эту картину, пока опять не почувствовала головокружение и слабость.
— Послушай, поешь чего-нибудь. Может быть, ты сегодня мало ела?
Дядя Док подвигал мне густую похлебку из рыбы и моллюсков, жареные морские гребешки, сандвичи с омаром и салатом, картофельный салат, пироги с сыром, с морковью, с бананами. Я съела, сколько могла, но потом, увы, все съеденное вернулось обратно.
— Наверное, ты простудилась, — забеспокоился дядя Док и увел меня на «Странницу».
Я немного поспала и проснулась оттого, что вернулись Брайан и Коди.
— Надеюсь, это был не последний ужин, — пробормотал Брайан.
— Заткнись! Не будь трусом. Почему ты вечно ожидаешь неприятностей? Ты что, хочешь испортить нам путешествие? — прикрикнул на него Коди.
— Я чувствовал бы себя намного лучше, если бы наша команда точно знала, что делает, — гнусил Брайан.
— Да, но и ты тоже часть команды, противный долдон!
— От долдона слышу!
Наша корабельная семья стала более раздражительной и нервной. Мы рвемся в путь, но все больше задумываемся о неизвестных трудностях, с которыми предстоит столкнуться. Слишком много думать тоже нехорошо.
22. Бомпи и священник
Я теряю терпение. Мы все еще стоим на Грэнд-Мэнане, и нам предстоит еще тьма работы на «Страннице». И вообще, эта яхта пригодна для мореплавания или нет?!
Вчера я проходил мимо дяди Дока и его друга Фрэнка, которые топтались, разговаривая, на берегу. Завидев меня, дядя Док сказал Фрэнку: «Т-с-с! Больше об этом ни слова! — и помахал рукой, словно отгоняя мух. — В чем дело, Коди?»
О чем бы ни шла речь, им явно не хотелось, чтобы я это услышал.
Но на этом странности не закончились. Когда вечером я вернулся на яхту и спустился в каюту, отец лежал на своей койке и плакал. Плакал! Слезы так и текли по его лицу.
— Что-нибудь случилось? — испугался я.
— Нет. Все в порядке. Все как обычно. — Он даже не вытер слез.
Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда в жизни я не видел, чтобы отец плакал. Когда мне было восемь лет и я пришел домой в слезах, потому что упал с велосипеда, отец велел мне:
— Перестань! Не надо плакать из-за этого! — А когда я не перестал плакать, он пришел в ярость: — Перестань! Перестань! — Он расстегнул ремень и замахнулся им на меня: — Хочешь поплакать? Сейчас у тебя будет причина для слез!
Мама на цыпочках подошла к двери и, увидев ремень, попыталась перехватить его. Но отец очень сильный, он выдернул ремень и ударил им маму, прямо по голой руке. Потом швырнул ремень на пол и вылетел прочь из дома.
Больше я никогда не плакал у него на глазах.
Софи рассказала нам историю о том, как Бомпи крестился. Вот как это произошло.
Бомпи был уже подростком, но его никто не крестил, а его мама решила, что крестить его необходимо обязательно, обязательно, обязательно. Поэтому она договорилась со священником, что тот окрестит Бомпи в реке Огайо.
Бомпи не очень ладил со священником, зато он ухаживал за его дочкой, и та порой возвращалась домой довольно поздно. Бомпи не очень-то боялся, что священник станет окунать его в речку.
Но день настал, и Бомпи со всею семьей пришел к реке. Священник улыбался Бомпи широкой фальшивой улыбкой, и пришло время Бомпи окунаться в воду. Тут священник пихнул Бомпи в бурую, взбаламученную воду и удерживал в ней. И удерживал, и удерживал. А у Бомпи закончился запас воздуха в легких, он задыхался и принялся лягать священника, а потом укусил его за руку, которой тот зажимал ему рот.
Священник вскрикнул, и Бомпи выскочил из воды.
— Ну и что? Что сделал отец Бомпи?
— Как что, дал ему затрещину за то, что он лягнул священника.
— А мама? Дала она Бомпи кусок яблочного пирога? — допытывался я.
— Да, я думаю, что дала, — закончила Софи.
Сегодня отец опять плакал.
— Что случилось? — пытал я его.
— Ничего не случилось. Все как обычно.
Сейчас мне вдруг вспомнилось, как вчера Софи рассказывала историю крещения Бомпи.
— Пап, ты слышал эту историю раньше? — спросил Брайан.
— Нет, пожалуй, не слышал, — покачал головой дядя Стю.
Брайан самодовольно надулся, точно арбуз проглотил.
— Я раньше тоже… — начал было дядя Док.
— Что я вам говорил! — выпалил Брайан. Дядя Док возразил ему:
— А та история про поезд и мост мне точно вспоминается. Уверен, что слышал ее когда-то прежде.
Я думал, Брайан подавится своим воображаемым арбузом.
— Ну, а я ее не слышал. И другие тоже, — протянул дядя Стю.
— Может, ты просто забыл, — сказал дядя Док.
— Я ничего не забываю!
— А может быть, Бомпи тебе ее не рассказывал, — предположил дядя Док.
— Почему это он тебе рассказал, а мне нет? — Дядя Стю побагровел. — Мо, ты слышал эту историю раньше?
— Нет, — буркнул отец.
— Вот видите! — возликовал дядя Стю.
— Зато история про автомобиль в реке кажется мне очень знакомой, — вставил отец.
— А мне никто ничего не рассказывал! — сердился дядя Стю.
Во время всего разговора Софи молча жонглировала пакетиками с печеньем.