23. Вперед под парусами
Море, море, море!
Вчера ближе к вечеру Коди прибежал в док с криком:
— Дядя Док сказал, время настало. Собирай вещички. Мы отплываем.
— Ты хочешь сказать, мы отплываем сейчас? Прямо сейчас?
— Ага! Именно так, Софи. — Он расплылся в улыбке.
Я бросилась собирать вещи, и не было времени осознать, что я чувствую и что вокруг происходит. Вот наконец и пришло время отплытия! Помчимся вперед, рассекая ветер и волны!
Первые два часа прошли в лихорадочных сборах и проверках, все ли взято с собой, в спорах о том, где чье место, а дядя Стю и Брайан раздавали свои предписания и объявления. Из-за них я чувствовала себя медлительной улиткой, но сохраняла спокойствие и даже не слишком с ними скандалила.
Покидая залив Фунди мы услышали крики: «Плоп! Плоп! Плоп!» Их издавали тюлени, целыми дюжинами высовывавшие из воды свои симпатичные мордочки.
— Ах вы мои хорошие! — радовался Коди, глядя на их встопорщенные усы.
Даже Брайану они понравились, он оставил командный тон и сидел на палубе, положив подбородок на ладони и любуясь тюленями.
Дядя Мо делал наброски с натуры, сидя на корме. Мне нравятся его рисунки. Он объяснил мне, что тюленей, находящихся вдалеке от нас, на бумаге нужно изображать меньше, чем тех, что подплыли ближе к яхте. Я тоже попробовала нарисовать тюленей, но у меня получилось хуже, чем у дяди Мо.
— Дядя Мо, вы художник? — решила я начать беседу.
— Я? Нет, — удивился он.
— Для меня вы художник. Вы очень хорошо рисуете.
— Да нет. Не блестяще. Я все забыл.
Я спросила, кем он работает, чем зарабатывает на жизнь, он в ответ пожал плечами:
— Я пожиратель цифр, весь день сижу за компьютером и копаюсь в числах.
— А до того как стали копаться в цифрах, вы не собирались стать художником? Еще до компьютера?
— Точно, собирался, — кивнул дядя Мо.
— А почему не стали им?
— Почему не стал кем?
Дядя Мо как раз подрисовывал тюленю усы.
— Художником. Почему вы не стали художником, а стали копаться в цифрах?
Дядя Мо пальцем растушевывал линии на рисунке, чтобы они выглядели размытыми и мягкими и больше напоминали волны. Я подумала, что он не слышал меня, но после длинной паузы он ответил:
— Не знаю. А почему вообще человек кем-нибудь становится?
— Разве не потому, что он этого хочет? Человек становится тем, кем он хочет быть, — предположила я.
Дядя Мо поднял на меня взгляд. Губы его раскрылись, но он молчал, будто слова не могли найти выхода. Он закрыл рот и вновь попробовал заговорить.
— Не всегда, Софи. В жизни все происходит иначе.
— Но почему? Почему человек не делает того, что любит и чем хочет заниматься?
— Потому что иногда, Софи, человеку нужна работа. А работа, которую удается получить, порой вовсе не похожа на то, чем он хочет заниматься.
Теперь Мо изображал рябь на воде вокруг тюленей.
— Надеюсь, со мной этого не случится. Надеюсь, я не стану заниматься нелюбимым делом. Это все равно что зря время терять, — порешила я.
— Ах, молодость, молодость, — вздохнул дядя Мо, отложив свой рисунок.
Ночь выдалась безлунная, мрачная, казалось, что небо и море, став одним целым, окутали нас плотным черным покрывалом. Вдруг я заметила искорку, маленькую вспышку на воде, затем еще несколько огоньков, маленькие струйки света, сиявшие вдоль бортов «Странницы». Огоньки походили на фонарики буйков, указывающих нам путь.
— Это фосфоресцирующий планктон! Что за прелестное зрелище! — воскликнул дядя Док.
Всю ночь вдоль обоих бортов яхты вспыхивали небольшие огоньки, похожие на подводных светлячков. Казалось, кто-то подает волшебные, таинственные знаки. Как сильно мне хотелось расшифровать послание, но я так и не смогла этого сделать. Из-за того что я так пристально следила за ними и забыла про паруса, на меня даже накричали.
Позднее той же ночью, когда мы шли на крепком попутном ветре прямо в открытый океан, мы слышали громкие всплески и шум воды, рев и мычание. Мимо нас проплывали киты! К сожалению, было слишком темно, чтобы их разглядеть, но они выбрасывали фонтаны так близко, что я чуть не влезла на мачту. Что за мощные звуки издавали эти могучие гиганты!
Когда я думаю о происходящем, по спине бегут мурашки. Мы пересекаем океан! Теперь уже не сойдешь с яхты на берег, чтобы походить по твердой земле. Не встретишь новых людей, не попробуешь новой еды, не увидишь деревьев, не наберешь пресной воды, не уединишься, не будет никаких занятий, кроме обязанностей по яхте. Как мы выживем, зажатые в тесном пространстве, не имея возможности укрыться друг от друга?
Меня тревожит постоянное соседство с дядей Мо, потому что он часто кричит, они с Коди всегда на волосок от драки. Да еще дядя Стю и Брайан постоянно командуют нами, суетятся и шумят по поводу и без повода. Я чувствую себя такой маленькой. Дядя Док самый добрый и спокойный, с ним мне хорошо. Но порой он такой неорганизованный и так волнуется, как бы чего не вышло. Я начинаю сомневаться, продолжим ли мы путь, или он заставит нас вернуться при первой же течи или поломке.
Но все эти волнения ничто по сравнению с острым, сильным чувством, рождающимся во мне: море зовет меня! Ветер надувает паруса, мы летим, со свистом рассекая волны! Чувствуешь, что твое место здесь, в море, стремишься вперед и даже не думаешь ни о чем, а просто несешься по волнам!
Бух! Грохочет гром, началась гроза! Прогноз погоды обещает град и шквальный ветер — ого! Теперь-то уж точно станет веселее!
24. Апельсины и пицца
Не-ве-ро-ят-но! Мы действительно плывем по океану!
Идет дождь, но никому до него нет дела. Мы поймали ветер и идем на всех парусах! Стоя на палубе, я подставляю ветру лицо, смотрю на паруса, и это — самое лучшее зрелище в моей жизни. Вот она, свобода!
Сегодня видел, как отец жонглирует апельсинами! Заметив меня, он уронил апельсины и пробурчал: — Что за глупое занятие это жонглирование.
Я все думаю о том вечере перед отплытием с Грэнд-Мэнана, когда мы с отцом звонили маме, чтобы еще раз попрощаться. Она ужасно взволновалась. Может, уже привыкла к одиночеству, когда никто ей не докучает.
В конце разговора отец говорил как-то странно, не так резко, как обычно. Все повторял: «Я знаю», и «Сделаю», и «Хорошо», и подобные короткие обещания. А под конец он прокашлялся и сказал маме (это мой-то отец!), что любит ее.
Ну, дела!
— Хочешь пиццу? — сказал он мне, положив трубку.
25. Уволен
Море!
Сейчас мы держим вахту по двое, я снова с дядей Доком, это хорошо. Только он не любит стоять у штурвала в дождь, а дождь идет, не переставая с самого момента отплытия. Дядя Док хочет использовать авторулевой, но по мне лучше крутить штурвал, чем полагаться на эту штуковину. Я считаю, чтобы быть уверенным, куда плывешь, надо править самому.
При сильном попутном ветре мы прошли большое расстояние. Хорошо бы дождь прекратился, но, когда мне холодно и грустно, я вспоминаю слова Бомпи: «Трудности закаляют характер». Он говорил, что если всю жизнь порхаешь без забот и все тебя опекают, то превращаешься в бесхребетного слизняка. А если стойко переносишь трудности, значит, научишься смотреть в лицо опасностям и станешь сильным. Очень похоже на то, чему должен учить настоящий дедушка, правда?
Сегодня утром, одеваясь в носовой каюте, я слышала разговор дяди Дока и дяди Стю на камбузе. Дядя Стю говорил не в своей обычной командной манере. Его голос звучал хрипло, с запинкой.
— Не знаю почему… понятия не имею… как гром с ясного неба. Ведь я делал успехи в работе…
— Подыщешь что-нибудь другое, — сказал дядя Док.
— А если не подыщу? Не надо было плыть с вами. Нужно было остаться и искать новую работу.
— Это лучший выход для тебя, поверь, — убеждал его дядя Док.
Я была поражена. Дядю Стю уволили? Когда я появилась из каюты, дядя Стю отвернулся, пряча лицо.
— А вот и Софи, — приветствовал меня дядя Док. — Брайан тебя звал.
— Что, туалет надо помыть? — пошутила я, но тут же пожалела о сказанном.
Дядя Стю расстроен потерей работы и не должен слышать эти мои слова о Брайане в таком тоне.
26. Код
Творится что-то странное. Отец дал нам первый урок по радиокоду. Я думал, что будет скучища, и он будет к нам придираться. Но отец действительно любит этот предмет, и нам было по-настоящему интересно. Похоже на секретный шифр. И его толком не знают Мистер Всезнайка и его сын Всезнайка Брайан. Поэтому мы все вместе учили код с самого начала. Я выучу его быстрее и лучше всех. Посмотрим тогда, Мистер Всезнайка!
Радиокод — очень забавная штука. В фонетическом алфавите каждая буква обозначается словом, которое начинается с этой буквы. Например:
А — Альфа
В — Браво
С — Чарли
D — Дельта
Е — Эхо
И так далее. Поэтому, если скажешь слово, например «мама», и хочешь быть уверенным, что на другом конце связи тебя поймут верно, ты должен сказать: «Мама — Майк-Альфа-Майк-Альфа». Правда, забавно?
27. Страховка
Море, море, море… Оно волнуется, плещет и зовет меня! Весь день оно изменяет цвет: то голубое, то черное или серое и переливается всеми оттенками. Я люблю море, я так его люблю!
«Странница» идет с хорошей скоростью, прямым траверзом, прямо к цели! Большая часть вахтенного времени уходит на то, что мы устанавливаем паруса по ветру и держим постоянный курс. Когда вахта закончена, мы стряпаем, наводим порядок и драим палубу, чему очень рады Брайан и дядя Стю.
Вчера вечером мы связались по радио с другим судном. Человек плыл на яхте в одиночку, у него случилась поломка в электрике, и ему необходимо было уточнить местонахождение. Никакой другой помощи ему не требовалось, но я всю ночь думала, как он там один. Хорошо ему в одиночестве или страшно?
Когда я пришла с вахты, дядя Стю снова говорил с ним по радио.
— Вы не спали? — спросила я его.
— Нет, просто пытался понять, как работает эта штука, вот и все.
Но меня не обманешь. Он тоже волновался об одиноком мореплавателе.
— Если посчитаете меня слишком любопытной, дядя Стю, можете не отвечать. Мне интересно, кем вы работаете?
— Я страховой агент, оформляю страховку, — ответил он, глядя в сторону.
— Вы имеете в виду страхование жизни, автомобилей и тому подобное?
— Да. Страховок много не бывает.
— Не понимаю я страхования жизни. Платишь деньги, чтобы застраховать то, что останешься в живых? Как уплаченные деньги помогут выжить? А если не выживешь, что толку в страховке?
Дядя Стю потер лоб. Наверное, я довела его до головной боли.
— Это сложный вопрос. Но страховка помогает тем, кто остался в живых.
— И вам нравится этим заниматься?
— Заниматься чем?
— Заниматься страхованием. — Я не отставала.
— В общем, нет. И вообще, меня уволили.
— Что ж, может быть, это к лучшему. Теперь вы сможете заняться тем, чем вам хочется.
— М-да, — задумался дядя Стю.
— И чем же вы займетесь? Чего вам хочется больше всего?
— Знаешь, Софи, я и понятия не имею. Ни малейшего понятия. Грустно, правда? — ответил дядя Стю.
— Да.
Мне действительно было его очень жаль.
Волны мало-помалу становились все выше, каюта вертелась и ныряла, как на «русских горках». И мне приснилось, что я еще не родилась, а мама участвует в марафонском забеге. Все эти укачивающие движения так меня усыпляют, что хочется провести все свободное от вахты время, распластавшись на узкой койке. Но тогда мне не поздоровится, ведь Брайан и дядя Стю меня замучают, напоминая мне о моих обязанностях.
Коди все учится работе на коротковолновом радиопередатчике. Дядя Док удивил меня, сказав, что мой папа пытается установить на доме антенну, и тогда мы сможем связаться с ним по коротковолновому радио. С одной стороны, мне понравилась мысль о том, что я еще раз смогу поговорить с родными, но, с другой стороны, почувствовала разочарование. Похоже, что мы как будто пользуемся шпаргалками или просим экстренную помощь.
Я думаю о Бомпи, мысленно беседую с ним.
«Мы приедем, Бомпи! Переплывем могучий океан, выйдем на волнистые зеленые холмы Англии. Мы придем к тебе!»
28. Кило-Оскар-Дельта-Индия
Ура! Мы плывем! Никаких заходов в порт! Беспросветный туман превратил нашу жизнь в фильм ужасов. Так и кажется, что из глубины вынырнет огромное чудовище и проглотит нас.
Выучил радиокод. Вот весь алфавит:
А — Альфа
В — Браво
С — Чарли
D — Дельта
Е — Эхо
F — Фокстрот
G — Гольф
Н — Хоутэл
I — Индия
J — Джульет
К — Кило
L — Лима
М — Майк
N — Ноябрь
О — Оскар
Р — Папа
О — Квебек
R — Ромео
S — Сьерра
Т — Танго
U — Юниформ
V — Виктор
W — Виски
X — Эксрей
У — Янки
Z — Зулу
По радиокоду мое имя Коди: Кило-Оскар-Дельта-Индия. Забавно, правда?
Папу зовут Мо: Майк-Оскар.
Софи: Сьерра-Оскар-Фокстрот-Индия.
Мы называем друг друга Кило-Оскар и Сьерра-Оскар, просто для практики.
— Ты не видел, где Майк-Оскар?
— Наверное, он на палубе со Сьерра-Оскаром. Примерно так это звучит.
Имя Брайан будет: Браво-Ромео-Альфа-Альфа-Ноябрь. Поэтому мы зовем его Браво-Ромео. «О, Ромео, Браво-Ромео!» Он даже засмеялся. Брайан смеялся!
Сьерра-Оскар научила меня вязать забавный узел. Он называется выбленочный узел.
Я сидел и тренировался вязать узлы на собственных шнурках, привязывая их к стеньге под палубой. На меня наорали.
— Какого черта ты привязываешь свои шнурки к стеньге, когда ботинки у тебя на ногах? А что, если срочно понадобится бежать на палубу? — шумел дядя Стю.
— Я просто скину ботинки, — ответил я.
29. Отметка цели на радаре
Мы плывем по широкому синему бушующему океанскому простору, взяв курс на Англию. Здесь океан кажется мне живым, дышащим существом с очень-очень непостоянным характером! Иногда он тих и ласков, словно мирно дремлет, а когда проснется — игрив, плещет и волнуется, а то вдруг рассердится и начнет трепать нашу «Странницу». У океана тоже бывает разное настроение, прямо как у меня.
Вчера нам пришлось немало потрудиться, потому что из главного паруса — грота — выбило два кольца-кренгельса. Дядя Стю и Брайан искали виноватого. Они решили, что кто-то (дядя Стю сказал, что Коди, а Коди сказал, что это был Брайан) освободил парус, забыв при этом отпустить и оттяжку тоже. Из-за этого давление на один край паруса оказалось слишком большим, и кольца выскочили.
Кренгельсы. Слайды. Оттяжки. Я и раньше знала, что означают эти слова, а Коди не может их запомнить, а если может, то отказывается ими пользоваться. Кольца он называл «штуки с дыркой», а слайды — «металлические штуковины», оттяжки — «веревочные штукенции». Вчера у него с дядей Стю случилась нешуточная ссора, когда Коди доложил, что «штуки с дыркой» выходят из «металлической штуковины».
— О чем ты, черт возьми, говоришь? Похоже на бред идиота. Какое отношение ты имеешь к яхте, если не можешь выучить названия ни такелажа, ни рангоута? — кричал дядя Стю на Коди.
— Я знаю, что надо делать, даже без вашей тарабарщины, — огрызнулся Коди.
— Каждый предмет не зря имеет свое название. — Дядя Стю тыкал пальцем в плечо Коди. — Что ты станешь кричать в момент опасности? «Помогите, штуки с дырками вылетели»?
— Перестань тыкать в меня пальцем, — отвечал Коди.
Их ссора разбудила дядю Мо, он слез со своей койки и возник на палубе.
— Почему ты назвал моего сына идиотом? — загремел он.
— Я только сказал, что его слова похожи на бред идиота, — обернулся к нему дядя Стю.
— Так, значит, ты назвал его идиотом? И ты считаешь своего сынка-зануду умнее моего сына? Ты это сказал?
И дядя Мо начал тыкать пальцем в дядю Стю.
Дядя Стю отпихнул дядю Мо.
— Да у Брайана больше ума в мизинце на ноге, чем у Коди в его идиотской башке!
Я уже думала, что они дадут волю рукам, когда вмешался дядя Док:
— Перестаньте. Яхта не место для того, чтобы двое взрослых мужчин вели себя как капризные мальчишки.
— Ты назвал меня капризным мальчишкой?! — заорал дядя Мо.
— Точно, — припечатал дядя Док.
Дядя Мо набрал полную грудь воздуха, судорожно выдохнул и повернулся к Коди:
— Почему ты вечно затеваешь ссоры?
— Я? — изумился тот.
— Да, ты. Живо ступай вниз и приготовь завтрак!
Коди только покачал годовой и спустился вниз, дядя Мо за ним. Я слышала, как они немного поругались, потом все стихло. Довольно скоро они подали нам завтрак, и все уселись есть, не глядя друг на друга и стараясь позабыть о стычке.
Сегодня утром был добрый знак: впервые после отплытия с Грэнд-Мэнана выглянуло солнце. Солнце, солнце, солнце!.. Ясное, прекрасное солнышко! Всем хотелось оставаться на палубе, поближе к благословенному солнцу. Оно пролило на нас свой яркий свет, согрело лица, тела, высушило одежду, рассыпало блики по волнам.
Под яркими солнечными лучами ремонтные работы показались нам нетрудными. Мы спустили грот, высушили отверстия от выбитых колец, укрепили края паруса специальными липкими лентами, заклеив отверстия. Парусная липкая лента плохо приклеивалась, пришлось мне для надежности пришить ее.
— Хорошо, что у нас на борту есть девочка, которая умеет шить, — не удержался от замечания Брайан.
Б-р-р-р! Шить паруса — тяжелый труд! Парусина толстая и грубая, приходится использовать специальный морской наперсток, иначе парусину иглой не проткнешь.
После того как я прошила паруса, мы с Коди проделали в них новые отверстия и вставили новые медные кольца. Коди продел в новые кольца к слайдам тонкий линь, и дело было сделано.
— Послушай, Сьерра-Оскар, мы починили эти штуки с дыркой, теперь они будут хорошо работать с металлическими штуковинами, все тип-топ, — намеренно громко, чтобы услышал дядя Стю, сказал Коди улыбаясь. И прежде чем тот вспылил, добавил: — Говоря правильными словами, кольца и слайды в полном порядке.
Перед тем как поднять парус, Коди отметил, что оттяжка (веревочная штукенция, но если говорить по-морскому, оттяжка, сказал он) у гика перетерлась. Поэтому я села в беседку, прикрепила привязные ремни к фалу, а Коди поднял меня наверх. Обычно я стараюсь подняться самостоятельно, но при высокой волне приходится концентрировать внимание на том, чтобы не удариться о мачту.
Я не поднялась и на полметра от палубы, как меня понесло над волнами, закрутило мою беседку, а яхту бросало, словно взбесившиеся качели. Сидишь высоко над бушующими волнами, яхта накреняется, волны плещут, ветер крутит тебя в воздухе, просто летаешь!
Я как только могла медленно поднималась вдоль каната, чтобы пробыть наверху подольше.
— Что случилось, Софи? Что-то не так? Не получается? — встревожился дядя Стю.
— У меня все отлично, Сьерра-Танго. — Мне хотелось добавить «идиот», но когда я посмотрела на него сверху вниз, он показался мне таким маленьким, взъерошенным и жалким, что я проглотила это слово.
Рыбы у нас нет совсем. Не знаю, что мы делаем не так, но и слава Богу, я довольна. Ненавижу убивать рыб.
Зато мы видели птиц (откуда они взялись?), и им понравилась наша наживка для рыбалки. Сегодня чайка хотела схватить наживку на лету, но нечаянно запуталась в снастях. Коди с риском для жизни вызволил птицу и распутал веревку, намотавшуюся на ее крыло, а потом осторожно отпустил чайку на воду.
— До свидания, птичка! — крикнул он ей вслед.
Вчера и сегодня утром мы видели дельфинов. Три дельфина ныряли и выпрыгивали из воды, словно веселились.
— Привет, дельфины! — кричал Коди.
Я люблю смотреть на дельфинов. Мне кажется, они — посланники моря. Море посылает мне привет.
Сегодня утром солнце светило недолго, и снова зарядил бесконечный дождь. Вечером спустился плотный туман, но ветер нас не подвел.
Прошлой ночью в тумане, когда мы с Брайаном работали с радаром, мы увидели на экране две вспышки — отметки цели. Вспышки — два объекта, засеченных радаром, — двигались вместе примерно в десяти милях к северо-востоку от нас. Мы предположили, что это буксир, тянущий баржу. Потом обнаружили еще одну цель к юго-востоку от нас, она быстро двигалась прямо на нашу яхту, поэтому я поднялась на палубу и принялась сигналить в туманный горн, а Коди пытался связаться с судном по радио. Ответа не было.
Мы очень тревожились. Становится жутко, когда вокруг не видишь ни зги, а радар показывает приближение крупного объекта. Так и кажется, что, внезапно появившись из тумана, тяжелое транспортное или грузовое судно раздавит нашу яхту. Мое сердце тревожно билось, каждую минуту ожидая появления этой громадины.
Мы запустили двигатель и приготовились резко изменить курс, если пароход окажется на расстоянии менее трех миль от нас, но тут сигнал на экране радара переместился. Он стал мигать позади нашей яхты. Немного позднее на экране появились еще пять объектов, также не отвечавших на радиопозывные. Мы оставались в напряженном ожидании того, что громоздкая баржа или танкер расплющит «Странницу» и проследует своим курсом, даже не заметив столкновения.
Дядя Стю долго рылся во всевозможных справочниках, после чего сообщил нам, что в такую погоду радар, возможно, принимал за корабли дождевые облака! Мы были обескуражены, вспомнив, как подавали звуковые сигналы и пытались связаться по радио с… дождевыми облаками.
Сегодня наш боевой дух высок, как никогда, хоть мы все не выспались. Мне кажется, что причиной нашей усталости, если не считать того, что мы не высыпаемся в короткие часы отдыха, состоит в том, что даже самые простые действия требуют от нас больших усилий. Даже несколько шагов даются с трудом. Мы как альпинисты, которые должны учитывать положение каждой руки и ноги, прежде чем начать движение.
Я передвигаюсь, как девяностолетняя старуха или человек с переломанными ногами. Приходится хвататься за предметы и быть готовой при качке врезаться в стену. Невозможно устоять без опоры больше нескольких секунд, движение яхты не дает возможности сохранять равновесие.
Очень трудно готовить, несмотря на то, что плита закреплена на универсальном шарнире и не меняет положения при качке, зато все прочее летает вокруг, проливается, сыплется с полок, образуя невообразимый беспорядок.
Когда ешь, нельзя выпускать из рук тарелку, невозможно пить во время еды, ведь для этого нужно что-нибудь поставить на стол, а рук просто не хватает.
Сон — еще одна проблема. Постоянно стоит шум: скрипит и звякает такелаж, люди стукаются о стены, хлопают паруса, перекрикиваются вахтенные. Всякий раз ложишься спать не на свою койку, а на ту, что свободна. Множество опасностей подстерегает спящего: он может упасть с койки, оказаться заваленным упавшими с верхних полок вещами, а то и обнаружить течь прямо под своим спальным мешком.
Но, несмотря на все это, жизнь на яхте мне нравится. Приятно чувствовать себя полностью автономным экипажем, который способен пересечь океан с помощью одного только ветра.
Ночью, забывшись беспокойным сном, я видела свой повторяющийся кошмар, тот самый, с волной. Она вздыбилась, поднимаясь все выше и выше, невероятная черная стена воды, ее вершина закручивалась вниз, и я оказалась под ней беззащитной скорлупкой. И вот волна обрушилась вниз… Я проснулась с раскрытым в немом крике ртом. Ненавижу этот сон.
30. Морские узлы
Сегодня Сьерра-Оскар научила меня вязать концевой узел. Это просто! Такие узлы завязывают на концах линей, чтобы они не выскакивали из отверстий тех штук с дырками.
Когда я спросил Софи, где она научилась вязать морские узлы, у нее стало такое же выражение лица, которое всегда появляется, если задать ей вопрос. Она уставилась взглядом в море, словно ответ написан на горизонте, потом посмотрела на канат, что держала в руках:
— Не знаю. Может, мне их показали давным-давно.
Выучил радиокод и фонетический алфавит. Победил Мистера Всезнайку, ха-ха!
Сегодня нас навестили и солнце, и дельфины. Невозможно устоять перед зрелищем дельфиньих игр при ярком солнце. Даже папа поднялся на палубу полюбоваться.
— Глядя на них, хочется стать дельфином, правда? — произнес он.
Впервые за долгое время мы пришли к согласию. Дельфины такие беззаботные, никто их не ругает за неправильное поведение. Они только и делают, что наслаждаются прыжками в воде. Стоя на палубе, отец увидел мои зарисовки выбленочного узла, концевых и других морских узлов.
— Эй, где это ты научился рисовать? — удивился он.
Его слова можно было понять либо как обиду: «Я так мало знаю о тебе, что и не заметил, что последние два года ты рисуешь», либо как похвалу: «Э, да ты неплохо рисуешь!»
Интересно, как это понимать — как обиду или как похвалу?
31. Розали
Мы уже неделю идем под парусами в открытом море и пока никого не задушили и не бросили за борт.
Последние дни ветер стих, нас окружают туман и облака, скрывшие от глаз солнце, луну и звезды. Я и не думала, что буду так о них скучать. Так хочется, стоя на палубе, погружаться взглядом в бездонное небо, но кругом только серая мгла.
Солнышко нас не греет, вся одежда отсырела. Каждый бережет в рюкзаке неприкосновенный запас сухих футболок. Мы их экономим, достаем по одной только в том случае, если сырость становится невыносимой. Ах, как приятно прикосновение сухой футболки к телу!
Нас по-прежнему посещают животные, удивительно, как радует меня их компания! Вчера на кокпит присела черная птичка, такая жалкая и продрогшая. Я позвала Коди, чтобы он взглянул на нее.
— Ах ты бедная птичка, — приговаривал он, нежно трогая ее перепончатые лапки и поглаживая клювик. Откуда эта шишка на носу? Откуда ты прилетела? Почему так промокла? — Коди согрел птицу в ладонях и обсушил у себя за пазухой. — Симпатичная эта маленькая пичужка, правда?
И мы стали звать ее Пичужкой.
Когда я проснулась к следующей вахте, Пичужка уже проделала путь с палубы вниз и забралась на стенной шкаф рядом с навигационным столом. Дядя Мо сидел напротив и рисовал ее с натуры. Он показал мне, как изобразить взъерошенные перья птицы. Пичужка простояла на шкафу несколько часов, словно ей понравилось позировать.
Еще одна птица, похожая на нашу Пичужку, летела следом за яхтой всю ночь и весь следующий день. Мы решили, что это супруг нашей Пичужки, но он так и не присел на яхту, а Пичужка его, похоже, так и не заметила.
Коди носил Пичужку за пазухой, чтобы отогреть, но мне казалось, что ее это пугало, потому что птичка начинала биться и хлопать крыльями. Она неуверенно вспорхнула на леерное ограждение, взлетела и медленно и не очень грациозно обогнула яхту, а затем скрылась из виду.
— Пока-пока, Пичужка, — попрощался Коди. Мне так не хотелось ее отпускать, она казалась такой одинокой, что щемило сердце.
— Ты как дурак: «Ах, Пичужка, ох, Пичужка!» — Брайан воздел руки, словно взывал к небесам. — Мы что, плавучий приют для всех, кто потерялся?
— А разве это не так? — ответил Коди, смерив его взглядом.
Вчера мы снова видели небольших китов, они называются гриндами. Гринды похожи на дельфинов, только у них головы круглые, а не вытянуты в длинные носы.
— Эгей, киты! — окликал их Коди.
Мы растянулись на палубе и следили за китами. Гринды подплыли к яхте, но не так близко, как дельфины, и держались за кормой. Скоро мы рассмотрели среди них мать с детенышем, плывшим бок о бок с мамой, и третьего кита, очень крупного, плывшего справа по борту.
Эта троица меня загипнотизировала. Я решила, что крупный кит — отец семейства, он кружил, охраняя мать и дитя. Малыш почти не удалялся от матери, тыкался ей в бок. Иногда, отбившись, он начинал бестолково метаться и снова возвращался к матери, чтобы уткнуться ей в бок. Мне очень понравилось, как дружно гринды держались вместе, я даже растрогалась, глядя на их семейку.
К нам присоединился и дядя Док:
— Очаровательное зрелище!
И пока мы любовались китами, дядя Док рассказал нам историю о женщине, с которой некогда был знаком. Ее звали Розали, и она всем сердцем любила китов. Она прочла все, что было написано о китах, просмотрела все фильмы об этих животных, в ее комнате не было места, которое бы не украшали всевозможные изображения китов или их фигурки.
— Но живьем она кита еще не видела. То есть прямо в море, понимаете? И однажды я арендовал яхту и взял Розали с собой в море. Мы целый день провели в поисках китов, она все молилась, чтобы киты появились. Это был прекрасный день.
— Вы увидели китов? — поинтересовалась я.
— Нет, в тот день не видели.
— И тогда вы вышли в море еще раз?
— Да. Я продал свою лучшую удочку хозяину яхты, потому что был беден как блоха, и мы еще раз вышли в море. Весь день мы искали китов…
— И Розали молилась, чтобы они появились…
— Совершенно верно. И именно тогда, когда мы повернули к берегу… О, это было великолепное зрелище! Жемчужно-серый кит медленно поднялся над водой… И Розали, о Розали! Ее рот превратился в большую букву «О», она распахнула свои ясные глаза и смотрела на красавца кита, пока он не пропал из виду. — Дядя Док протяжно вздохнул.
— А что стало с Розали?
— Она вышла замуж за другого.
Дядя Док отряхнул брюки, словно отметая воспоминания, и выпрямился.
Коди вскочил, распахнул объятия и крикнул в небо:
— Розали, о Розали!
Дядя Док тряхнул головой и скрылся под палубой. Брайан посмотрел, как я любуюсь китами, и изрек:
— Софи — Китовая Девчонка.
— А тебе неинтересно, что происходит вокруг? Разве ты не считаешь, что киты просто замечательные? — возмутилась я.
— Ну-у, э-э, — протянул Брайан.
— Они ведь интереснее, чем книги и карты, правда? — настаивала я.
— Э-э-э… — повторил Брайан, но все-таки подошел к нам и постоял, глядя на китов, и даже засмеялся однажды, когда детеныш с разгона неуклюже ударился о бок матери. Но тут Брайан смутился, поняв, что мы поймали его на том, что он радуется китам, и быстренько ретировался.
Сегодня снова к нам приплыли дельфины, они играли в волнах у самой яхты. Один из них выпрыгнул высоко из воды прямо перед носом «Странницы», словно крикнул нам: «Смотрите, вот я каков!»
Я любовалась дельфинихой с детенышем, которые двигались на удивление синхронно, как одно целое.
— Малыш — точная копия матери, только поменьше. Но такой же грациозный и быстрый, — вырвалось у Брайана.
— Брайан, тебе тоже интересны дельфины? — удивилась я.
— Смотри, она словно обучает его игре! Как ты думаешь, почему они нам так доверяют? — продолжил Брайан.
Меня тоже преследовала мысль о том, что дельфины инстинктивно доверяют нам, мне даже захотелось плакать. Должно быть, естественнее было смеяться от радости, потому что животные приглашали нас присоединиться к ним, стать участниками игры. Они безмятежно и радостно играли, исследовали нас, скользили, выпрыгивали из воды и вертелись волчком. Не знаю, почему мне хотелось плакать. Я все думала: вон дельфины, а вот я. Они невесомы, беззаботны, хотят играть с нами, а я стою на палубе и, кажется, вешу целую тонну.
Дядя Мо принес этюдник и быстро, легко нарисовал прыгающих над волнами дельфинов.
— Своим любопытством и энергичностью они напоминают мне детство. Словно говорят: вот каким ты можешь быть. — Дядя Мо обернулся, словно вдруг обнаружил на палубе меня, Брайана и Коди, снова взглянул на набросок и пробормотал: — Или что-то вроде этого.
32. Бомпи и омут
Я даже во сне говорю на радиокоде. Мы видели китов, дельфинов, маленькую черную птичку.
Хотел бы я стать птицей или дельфином. Плыть по морю или лететь по воздуху.
Софи привязалась к Пичужке, заботится и беспокоится о ней. Я сказал:
— Смотри, не стань такой, как дядя Стю.
— Я не такая! — ответила Софи.
Каждый раз, когда дельфины или киты окружают нашу яхту, Софи не может оторваться от этого зрелища. Потом она начинает фантазировать, откуда они приплыли, куда направляются и почему они остаются возле нас, может быть, все они — одна большая семья?
Брайан опять ляпнул не вовремя о сиротах. Во-первых, он все время называл Пичужку птичкой-сироткой, а позднее, когда мы все любовались дельфинами, Брайан завел разговор о том, как детеныш подражает матери.
— Интересно, что будет, если дельфиненок останется сиротой, — брякнул он. — Как и чему он выучится?
— Думаю, они достаточно умны и могут сообразить все сами. Да у них, похоже, нет другого выхода, — отозвалась Софи.
— И ты так поступала, всему училась сама?
Брайан порой невыносим.
— Смотрите! Смотрите на нее! Видели, как высоко она выпрыгнула из воды? — воскликнула Софи, а потом спустилась в каюту. Когда через несколько минут я спустился следом, Софи жонглировала пакетиками с кренделями. Она держится очень стойко.
— Покажи мне, как жонглировать четырьмя предметами, — тут же попросила она. — И еще научи, как можно «ненарочно» стукнуть кое-кого по башке и выбросить за борт.
Я догадался, что она говорит о Мистере Всезнайке, Браво-Ромео, Брайане.
Вечером она снова рассказала историю о Бомпи. Вот что мы услышали.
Когда Бомпи жил в деревне, неподалеку от его дома на реке была глубокая яма, где все купались. Река, изгибаясь, вымыла омут. С одной стороны омута высилась скала, там же торчали стволы деревьев, на них можно было взобраться, чтобы — плюх! — нырнуть в воду с высоты. Место было опасное, потому что в воде тоже скрывались камни и древесные стволы, часто незаметные сверху. Нырять было страшно, поэтому Бомпи строго-настрого запретили купаться в омуте.
Но однажды жарким-жарким днем Бомпи очень-очень сильно захотелось искупаться. Его так и тянуло прыгнуть в прохладную воду и плавать, пока кожа не покроется мурашками. И вот он пришел к омуту, забрался на один из камней и стал смотреть на прохладную воду, что манила снизу. О, как же было жарко! Жарко-жарко. А снизу от воды тянуло прохладой. И Бомпи нырнул.
Прикосновение холодной воды было так приятно, он опускался все ниже, ниже… как вдруг — бум! Он ударился головой обо что-то твердое — может, о камень? Или о дерево? И снова — бум! Он опять ударился о твердое. Бомпи уже погрузился довольно глубоко в холодную-холодную воду и — бум! Его голова уперлась в преграду.
Он принялся вертеться, переворачиваться и выкручиваться и ничего уже не видел в бурлящей ледяной воде. Наконец он кое-как вынырнул на поверхность, вскарабкался на берег и без сил распластался на земле, прислушиваясь к тому, как медленно утихает боль в сердце. Потом он побрел домой.
— И получил подзатыльник! — вскричал Брайан. — Правильно? Спорим, отец задал ему взбучку!
— Верно, — кивнула Софи. — А потом…
— Постой! — перебил Брайан. — Не подсказывай. Яблочный пирог, верно? Его мама дала ему кусок яблочного пирога.
— Нет, — хитро прищурилась Софи.
— Как? — Брайан был обескуражен. — Не дала яблочного пирога? Но разве она не захотела накормить его пирогом за то, что он остался жив? Не дала пирога?
— Нет, в тот раз пирог был черничный. Просто яблоки кончились.
Когда Софи закончила рассказ, Брайан подумал вслух:
— И почему, черт возьми, Бомпи вечно лезет в воду?
— Как? Что ты имеешь в виду? — насторожилась Софи.
— Если в воде с ним постоянно случаются несчастья, зачем он всегда суется в воду? Казалось бы, должен держаться как можно дальше от воды.
Софи сидела, плотно сжав губы, и внезапно показалась мне такой беззащитной, что я не выдержал:
— Может, именно поэтому Бомпи и стремится к воде…
Софи смотрела на меня полными слез глазами.
— Возможно, он и боится воды, но продолжает встречаться с ней, потому что должен… Он должен доказать…
— Что доказать? — поторопил меня Брайан.
— Не знаю. Но если ты думаешь, если борешься с тем, что тебя больше всего пугает, тогда, наверное, ты избавляешься от страха. Тебе не кажется?
— Ну, это глупо, — пожал плечами Брайан. — Если чего-то боишься, значит, на то есть причины, и лучше держаться от этого подальше. Я так думаю.
Софи не отвечала. Она отошла к леерному ограждению борта и стояла там, как обычно, глядя в морскую даль.
33. Жизнь
Утром я проснулась с неожиданной мыслью: я ненавижу море, и море ненавидит меня. Странная мысль. У меня вовсе нет ненависти к морю.
Дядя Стю возился на камбузе, когда я вошла, чтобы поесть. Мы с ним редко видимся. Когда он спит, я на вахте, а когда он на вахте, сплю я. Поэтому у нас прекрасные отношения.
Мне было страшновато остаться на камбузе вдвоем с ним. Не знаю, о чем с ним говорить. Поэтому я решилась спросить его о Розали.
— Вы когда-нибудь видели Розали? Ту Розали, о которой нам рассказывал дядя Док?
— Конечно, — кивнул Стю.
— Дядя Док сильно ее любил, правда?
— Мягко сказано.
Дядя Стю погрузился в свои списки, одно вычеркивая из них, другое добавляя.
— Значит, когда Розали вышла замуж за другого, он не мог не горевать, правда? Она разбила его сердце, да?
— Что-то в этом духе, — промычал дядя Стю.
— И как он поступил? Пытался забыть ее?
Дядя Стю выпучил на меня глаза:
— Забыл о Розали? Ты шутишь? А зачем, ты думаешь, мы делали все эти остановки — и на острове Блок, и на Мартас-Винъярде, и на Грэнд-Мэнане?
— Зачем? Разве мы не навещали друзей дяди Дока? Разве не занимались ремонтом «Странницы»?
— Да, конечно. — Дядя Стю аккуратно сложил свои бумаги. — Послушай, я расскажу тебе кое-что, только не говори дяде Доку. Он очень чувствителен во всем, что касается Розали.
— Не скажу, — кивнула я.
— Дядя Док впервые встретил Розали не на острове Блок.
— Вот как?
— А помнишь Джои в Мартас-Винъярде? Так вот, Джои — брат Розали.
— Ее брат? Правда?
— От Джои Док и узнал, что, когда муж Розали умер…
— Так ее муж умер? Она больше не замужем?
Становилось все интереснее.
— Да, это так, — подтвердил Стю. — Поэтому Док, узнав, что Розали поехала на Грэнд-Мэнан навестить Фрэнка и полюбоваться китами…
— Вы хотите сказать, к нашему Фрэнку?
— Вот именно.
— А Розали? Где она была, когда мы приплыли туда?
— Уехала.
— Ох, да где же она наконец?
— Угадай, — усмехнулся Стю.
Но тут вошел дядя Док, и дядя Стю нарочито углубился в бумаги, давая понять, что разговор окончен.
Позднее я снова попыталась расспросить дядю Стю, но он отмахнулся:
— Я и без того рассказал тебе слишком много. На сегодня вполне достаточно.
— Вам действительно многое известно о Розали. Наверное, никто мне не расскажет больше вас.
— Ха-ха-ха. Да, я знаю кое-что еще.
Я все время думала, где же сейчас Розали? Может, мы плывем вовсе не к Бомпи? Может, дядя Док привезет нас еще куда-нибудь в поисках Розали? Что, если она в Гренландии? Это как раз нам по пути. А может быть, она осталась в Соединенных Штатах и Док собирается повернуть назад и отправиться на встречу с Розали?
Прошлой ночью, во время нашей вахты, дядя Док меня встревожил. Я стояла у руля, а он на носовой части палубы вглядывался в горизонт. Он обернулся и, посмотрев на меня с минуту, спросил:
— Для чего все это, Софи? — и тяжело вздохнул.
— Что вы имеете в виду, дядя Док?
— Ты знаешь, о чем я. О жизни.
— Вы спрашиваете это у меня? — опешила я.
Он закусил нижнюю губу. Мне показалось, что он заплачет, и это было ужасно, ведь именно дядя Док всегда оставался самым стойким и спокойным. Невозможно было себе представить, что он мучается вопросом о смысле жизни. И уж точно никто не ожидает увидеть его плачущим ночью на яхте.
Потом он прошел на корму и стал перебирать какие-то канаты и больше ничего не сказал о жизни. Глядя на море, на небо, я испытала быструю смену чувств. Только что я погружалась в полный покой, словно находилась в самом мирном месте на земле, но вдруг умиротворенность сменилась острым чувством полного одиночества.
Тогда я вспомнила о страховании жизни, о том, как было бы славно, если бы продавали страховку на счастливую жизнь, и чтобы все, кого ты знаешь, жили счастливо, могли делать все, что пожелают. И чтобы отыскали всех, кого так хотят найти.
34. Ночные кошмары маленького ребенка
Почти не спал, потому что отец ко мне придирался, дядя Стю и Брайан со мной препирались, а дядя Док накричал за то, что я бросил свободный конец линя на палубе; и шел дождь, и висел туман, а море штормило так, что все вещи валились мне на голову.
Когда я наконец заснул, меня разбудила Софи, она кричала, потому что ей приснился кошмар, правда она не рассказала, что ей привиделось. Однажды она рассказывала мне про того маленького ребенка, ее знакомого.
Когда ребенку было примерно три года, он очутился на берегу океана. Может, с ним была его мать, но точно Софи сказать не могла. Ребенок лежал на полотенце (голубом таком, сказала Софи) и заснул.
И вот тут-то появилась волна, она накрыла ребенка словно черной стеной. Мать схватила ребенка за руку, но волна не отдавала его и затягивала, затягивала все дальше, он уже не мог видеть, не мог дышать.
Тогда мать вытолкнула ребенка на поверхность воды.
— Знаешь, все равно этому ребенку снится, что ужасная волна приближается к нему, — говорила Софи.
— То есть ребенок до сих пор боится воды? — уточнил я.
— Я этого не говорила. — Софи покачала головой. — Ему нравится вода, он любит море…
— Но почему же кошмар все время повторяется?
— Не знаю. Может быть, из-за того, что это произошло неожиданно. Ведь сначала ребенок был в безопасности, крепко спал в тепле и покое, а волна, словно коварная змея, подкралась, чтобы забрать его.
— Ого! Такое впечатление, что волна охотится на ребенка, и он боится, что волна выследит его и вернется…
— Может, так, — Софи отвернулась, — а может быть, и нет.
Весь день Софи вела себя странно. То подолгу смотрела на море, то быстро сбегала вниз в кубрик, потом выскакивала на палубу, словно внизу ей было душно. И так весь день вверх-вниз, вверх-вниз. Наверное, волновалась о маленьком ребенке.
35. «Синий плясун»
Мы плывем уже полторы недели, «Странница» проделала путь около двух тысяч километров. Мы находимся на полпути к Бомпи! Пересекли два часовых пояса, теперь наши будильники на два часа впереди тех, что остались в Кентукки. Впереди еще три часовых пояса. Каждый раз, переводя часы вперед, Коди радуется: «Пока-пока, часик! Куда эти часы уходят?»
Мы почти на тысячу миль восточнее Ньюфаундленда и немного меньше двух тысяч миль на юг от Гренландии. Я все еще боюсь услышать приказ дяди Дока: «Эй, давайте-ка остановимся в Гренландии!» или «Зайдем на Ньюфаундленд», и придется нам сделать остановку, а он бросится на поиски Розали. Но никто не заикается о возможных остановках.
Последние несколько дней стояли холода, и только при приближении к Гольфстриму потеплело. Дядя Стю говорит, что сочетание Лабрадорского течения (самого холодного в Атлантике, движущегося с севера на юг) и Гольфстрима (самого теплого, поднимающегося с юга) создает «весьма интересные погодные явления».
— Что это значит? — Я решила уточнить.
— Ну, знаешь, внезапные штормы, сильные бури…
Может быть, дядя Стю просто проверяет меня на смелость — сказал и посмотрел, испугаюсь ли я, заплачу ли. А может быть, он просто хочет подготовить меня к возможным испытаниям.
Я и виду не показала, что испугалась, и плакать не стала.
Вчера, когда гроза задела нас краем, мы попали в шквал, дядя Стю крикнул:
— Отключить электроприборы!
— Почему? — спросили мы с Коди.
— Хотите сгореть как спичка?
Тяжелые темные тучи надвигались на нас, резкий ветер словно кнутом ожег «Странницу». Дядя Стю проверял по списку:
— Радар?
— Выключательно!
— Спутниковая связь?
— Отключательно!
— Система дальней связи «Лоран»?
— Отмыкательно!
— Что за черт! — заорал дядя Стю. — Что ты несешь? Отключены системы или нет?
— Отключены! — доложил Коди.
Я не стала слушать, чем закончится их разговор, спешила на вахту. Мы неслись вперед, ветер хлестал как бешеный. Все надели штормовое обмундирование, поэтому не обращали внимания на потоки проливного дождя, обрушивающегося сверху, в то время как «Странница» пробивалась вперед по бурному морю. Казалось, откуда-то из-за кулис нашу борьбу со стихией сопровождает громоподобная драматическая симфония. Каждая клеточка моего тела напряженно трудилась, чтобы выжить. И яхта помогала нам в этом, а все мы помогали яхте, действуя как единый организм. О, какое мощное чувство движения!
Почти каждую ночь мы пытались установить контакт с цивилизацией, и Коди, на удивление всем, стал королем коротковолновой связи. Необходимо знать тьму кодов, уметь виртуозно пользоваться фонетическим алфавитом и жаргоном радиолюбителей. Нужно напрягать все мозги, чтобы уловить суть радиосообщений. Наши позывные — N1IQB Маритим Мобайл, а на языке коротковолновиков надо говорить так: Новембер-Один-Индия-Квебек-Браво Маритим Мобайл. Ужасно интересно слушать, как Коди разговаривает, словно на иностранном языке:
— Говорит Ноябрь-Один-Индия-Квебек-Браво Маритим Мобайл. Прием.
Дядя Мо научил нас еще нескольким кодам. Звучит как шифр: QSL — как слышишь меня, прием. 88 — обнимаем и целуем.
Вот как говорит Коди:
— Роджер, это Ноябрь-Один-Индия-Квебек-Браво Маритим Мобайл вызывает Виски-Браво-Два-Янки-Папа-Зулу, прием.
И слышит в ответ:
— Роджер, Ноябрь-Один-Индия-Квебек-Браво Маритим Мобайл, слышу вас хорошо, ваше сообщение переслал, прием.
Мы до сих пор не связались по радиопередатчику ни с кем из родных, поэтому приходится по радиосети разыскивать тех радиолюбителей в Коннектикуте, кто мог бы передать наше сообщение или позвонить по телефону нашим родственникам. Коди говорит, что большинство коротковолновиков на суше могут подключаться к телефонной сети. Они могут получать ответные телефонные звонки, тогда и мы смогли бы поговорить с родными по телефону.
Голоса искажаются, звучат нечетко, но, когда их слышишь, охватывает волшебное чувство, хоть это случается и нечасто. Мы пытались связаться с моим папой, но безуспешно.
Когда Коди сидит за радиопередатчиком, я так волнуюсь. Ужасно хочется услышать родной голос! Проходит время, связи нет или слышимость очень плохая. Меня охватывает разочарование. Я начинаю думать, что лучше было бы и не пытаться. И всегда появляется чувство, что мы немного жульничаем, выходя на связь с другими людьми.
Я поделилась этой мыслью с дядей Доком, и он очень удивился:
— Что? Ты действительно хочешь быть полностью отрезанной от людей? От всего мира?
— Я этого не говорила. Просто мы должны преодолеть все самостоятельно.
— Софи, нет ничего плохого в том, что мы связаны с другими людьми, — убедил меня дядя Док.
Я весь день думала об этом. Для меня очень важной кажется способность все делать самостоятельно, не полагаясь на других. Мне всегда именно так и хотелось жить, но дядя Док сказал, что это эгоистично. Не понимаю почему.
Сегодня редкий по везению обед: мы все собрались, никто не спит. Дядя Док спросил:
— А помните, как мы однажды нашли надувную резиновую лодку? Когда еще были детьми…
— Ага! Синюю такую, — сказал дядя Мо.
— Да, и я это помню! — сказал дядя Стю. — Ее выбросило на берег, верно? Мы решили, что она будет нашей.
— И назвали ее… помните как? — прищурился дядя Док.
Дядя Мо и дядя Стю долго вспоминали, потом Стю расплылся в улыбке, может быть, я впервые увидела, как он умеет улыбаться.
— Я помню! Мы назвали ее «Синий плясун»! Правильно?
— Точно! — засмеялся дядя Мо.
— А помните, мы так обрадовались, что залезли в нее, и оттолкнулись от берега, и смеялись как сумасшедшие.
— И так хохотали, что даже не заметили…
— Не заметили, что нас относит все дальше от берега…
Стю даже подавился от смеха:
— А когда мы опомнились…
— Оказалось, что весел-то у нас нет!
Теперь хохотали все трое. Сначала я тоже смеялась, и было очень забавно смотреть, как они дурачатся. Потом я подумала, что же тут смешного, если трое мальчиков остались без весел. У меня вся кожа покрылась мурашками. Бедных, беспомощных мальчишек относило в море!
— А дальше что? — Коди тоже взволновался. — Как вам удалось вернуться?
— Гм, точно не помню, — промычал дядя Мо.
— Как-то все же вернулись, — пожал плечами дядя Стю.
Понятно, что все закончилось благополучно, ведь все трое сидят рядом со мной. Но только после слов дяди Стю я почувствовала огромное облегчение.
— А потом Бомпи, о господи! — вспомнил дядя Док.
— Что? Задал вам взбучку? — спросил Коди.
— Бомпи? Да он сроду нас и пальцем не тронул, — покачал головой Стю.
— Точно, — кивнул Док.
— Что же сделал Бомпи, когда вы вернулись? — настаивал Коди.
— Он привел нас в сарай и сказал: «Видите вот эти деревянные штукенции? Их называют веслами. Может, в следующее свое океанское плавание вам захочется прихватить с собой парочку весел», — улыбаясь, поведал Стю.
Дядя Стю очень смешно изобразил эту сцену, мы долго смеялись. А я никак не могла прогнать из головы видение того, как они плывут по морю на лодке без весел. Мне даже пришлось спуститься в каюту.
Вчера я снова поднималась на мачту, на этот раз на самый верх! Линь лопнул и застрял в блоке на верхушке мачты. Поэтому я привязала новый линь к страховочному ремню, и Коди поднял меня наверх. Яхта резко ныряла вниз, мешали качка и порывистый ветер, и в таких условиях мне необходимо было справиться с заданием. Мы словно состязались с ветром, он как будто дразнил меня: «Ну что, Софи, сможешь? Спорим, что у тебя не получится!» А я будто бы ему отвечала: «Я справлюсь! Вот увидишь!» Трудные задания иногда даже раззадоривают, и чувствуешь себя отлично.
Еще мы обнаружили трещины на концах гиков, в месте присоединения. Эта задача посложнее. Дядя Док сказал, что он наложит специальное найтовое крепление, и, возможно, щели больше не будут увеличиваться.
Серьезную проблему подкинул нам водонагреватель, он тоже сломался. Никто не может понять, в чем причина поломки. Но как раз сегодня очередь Брайана принимать горячий душ, поэтому мы приложим все усилия, чтобы починить нагреватель. Кстати, о душе — от нас от всех уже давно пахнет океаном! И все вещи на яхте тоже пропахли.
Дядя Стю зовет меня, чтобы я помогла ему что-то починить, поэтому писать кончаю, до связи, это была Софи: Сьерра-Оскар. QSL. 88.