36. Качка
Качка то бортовая, то килевая.
Тошнит.
Позднее: тошнит.
Позднее: не тошнит.
37. Ветер
Море, море, море… Оно дышит, волнуется и бушует.
Ветры завывают от зари до зари. Мы выбились из сил, неся постоянную радиовахту, ловя все радиопередачи. При первом ударе ветра мы взяли грот на рифы, спустили его и закрепили парус так, чтобы сделать его меньше. Только мы начали зарифлять бизань-парус, как вдруг сломался грота-гик. Мы этого очень боялись.
Дядя Док и дядя Стю стянули сломанные концы гика линем, навернули поверх стальную трубу и принайтовили ее к гику. Надеемся, что выдержит.
Ветер гудит в парусах, он то налетает справа, то накреняет «Странницу» слева, сбивая нас с ног. Волны поднимаются все выше, обдавая нас хлопьями пены.
Не знаю, как судить о высоте волн, по-моему, они размером с двухэтажный дом, раньше я такого не могла себе представить. Волны даже нависают над нашими головами.
Мы шли, взяв оба паруса на двойной риф, дядя Док выкрикивал команды, как настоящий морской волк. Рада, что понимаю большую часть его приказов. Нет времени на обдумывание, где находится правый борт или люк или в чем разница между оттяжкой и фалом. Мы просто обязаны это знать. Хорошо, что я знаю «Странницу» от киля до клотика, чувствую, что приношу реальную пользу в нужный момент. Неважно, кто это делает — мальчик или девочка, главное — дело сделать.
Док зовет.
38. Рев ветра
Кругом только ветер и стены воды. Рев ветра и болтанка страшные. Наверное, мы утонем.
39. Удар, еще удар
Мы принайтовили и закрепили все предметы, имевшиеся на яхте, и так продвигались вперед почти шесть часов, а ветер все крепчал. Теперь он дует с юго-востока. Раньше качка напоминала катание на «русских горках» и даже забавляла, хоть и трудно держать курс, пытаясь встать носом к волне, чтобы яхту не перевернуло.
Вверх на волну, вниз с волны, вверх-вниз, вверх-вниз!
Теперь волны огромные, с пенными гребнями, они почти накрывают «Странницу» и похожи на нападающих чудовищ с хищным взором, плюющихся тяжелыми струями пены. Порой, когда большой водяной вал вздымается за кормой, в нем видны крупные рыбины.
Это нелегко видеть, трудно понимать и так тяжело превозмогать. Стоя на коленях на палубе, я закрепляла линь, когда, обернувшись, не увидела на палубе никого из наших. Хотя всего минуту назад рядом со мной стояли дядя Док, Коди и дядя Мо. Я позвала их, но ветер загнал возглас обратно в горло. Он шепотом отозвался у меня в голове.
— Давление на паруса слишком велико! — крикнул дядя Док, появившись из тумана. Он вглядывался в паруса: там, наверху, кольца-кренгельсы вылетали из обоих парусов, словно пробки! Верхняя часть грота порвалась.
Мы спустили грот и попытались поставить штормовой трисель, но еще на середине пути из него выбило ветром половину кренгельсов. Порывом ветра дядю Мо сбило с ног, он столкнулся со мной, и я упала на леерное ограждение.
— Линь на бизань-парусе лопнул! — крикнул Коди.
— Видишь? — пытаясь подняться, произнес дядя Мо. — Этот мальчишка не идиот. Кое-что знает.
Бизань тоже начало рвать ветром, и его пришлось спустить, но по дороге оторвался фал и застрял у макушки бизань-мачты.
Дядя Док уронил голову на поручни и простонал, глядя в море:
— О Розали!
С оголенными мачтами, измочаленная ветрами, бросаемая волнами словно скорлупка, наша «Странница» оказалась так далеко от земли, что и подумать страшно, и океан уносил ее все дальше в гибельный простор.
40. Нет времени
Нет больше времени на истории про Бомпи, на жонглирование, на изучение морских узлов. Только ветер ревет да ярится море, а паруса пришлось свернуть.
Когда я спустился в каюту, папа обнял меня.
— Я не хочу умирать, — пробормотал я.
— Ты не умрешь. — Он прижал меня к себе. — И Софи не может так умереть.
— Софи не может, а дядя Док и Брайан…
— Мы не можем этого допустить.
Что он имел в виду? Он словно говорил на секретном коде. Все вокруг начинают говорить на секретном коде, когда речь заходит о Софи. Даже сама Софи так говорит.
41. Серфинг
Основную часть вахты я провела у руля, и волны не знали к нам жалости. Стена воды обрушивалась на «Странницу» каждые пять минут, ветер выл и пытался ее перевернуть. Одна чудовищная волна сбила Коди с ног, когда он работал на носовой части палубы.
— Привяжись страховочным тросом, Софи! Заклинь руль! — крикнул дядя Док.
Я установила руль как можно более точно по курсу, и все мы собрались, чтобы решить, как быть дальше. Дядя Стю приготовил горячего шоколада, чтобы отогреть нас. Борьба с ветром и волнами измотала всех. У ветра и моря силы не иссякали. Мы же, подобно крошечным песчинкам, окружены огромной силой, способной развеять нас на молекулы. В голову приходят мысли о том, что море и ветер обозлились на каждого из нас.
Я сижу в носовой каюте, волны немного выше, чем раньше, ветер дует со скоростью в пять узлов.
Над белым от пены зловещим морем разливается смешанный запах рыбы, водорослей и плесени. Дядя Стю и Брайан пытаются поставить трисель, но ветер снова изменил направление, и мы идем по курсу без парусов. Мы больше не лавируем, волны сами несут нас с огромной скоростью.
Только что Коди прокричал, что бизань-гик тоже сломан.
Что еще сегодня сломается?
Позднее
Мы решили не ставить штормовой трисель из-за нехватки фалов и слишком большой нагрузки на гики. Мы идем по гребням волн, словно занимаемся серфингом. Серфинг до самой Ирландии.
Позднее
Я в страшной панике. Это тот самый старый страх, что иногда охватывает меня. Я готова делать любую работу на яхте, как и вся наша команда, и я всегда прошусь на работу, но, кажется, навеки застряла у руля.
— Не думай, что ты не сможешь с этим справиться, Софи. Лучше держи руль.
— Здесь немного слишком штормит. Держи руль.
Нет ничего плохого в том, чтобы стоять у руля. Просто наверху так тревожно, когда яхта взлетает вверх, а потом на нее обрушиваются волны.
Позднее
Когда я вызвалась помочь с установкой триселя, а дядя Док выбрал Коди, я не выдержала.
— Я знаю, что Коди сильнее меня, но я буду стараться изо всех сил! — крикнула я.
— Держи руль, Софи, — устало сказал дядя Док. Я стояла у руля, молча злилась и мысленно спорила с дядей Доком, когда подошел Брайан и сказал:
— Софи, не будь такой эгоисткой.
— Эгоистка? Это я-то? Что, черт возьми, ты несешь? — Не знаю, почему я так на него разозлилась.
— Ты тут ни при чем. Просто каждый должен делать то, что он делает лучше всех, и каждый должен подчиняться капитану. — Он похлопал меня по плечу.
— Отстань!
Он снова похлопал меня по плечу:
— Тебя и так взяли только потому, что дядя Док пожалел тебя. Ты здесь только потому, что ты…
— А ну, говори, кто я?
Яхта качнулась, Брайан толкнул меня рукой, я оттолкнула его, и вдруг его подбросило над ограждением. Яхта снова качнулась, Брайан попытался подняться, ухватившись за поручень. Он почти перевалился через ограждение, а я застыла от ужаса, вцепившись в руль.
Откуда ни возьмись появился Коди, подхватил Брайана, отбросил его к центру палубы и крикнул:
— Пристегни свой чертов страховочный трос, Мистер Всезнайка!
Брайан нырнул в каюту, а Коди как-то странно посмотрел на меня.
— Что тут у вас происходит?
— Ничего.
Меня била дрожь. Я до сих пор трясусь, а Брайан избегает меня. Я тоже прячусь от него.
Я чувствую, что я больше не Софи, я превратилась в маленькую морскую блоху.
42. Сражение
Свирепый ветер и жестокие волны. Похоже на сражение, словно мы все на войне.
Когда на палубе пытаешься исправить такелаж, стараясь стоять прямо, чувствуешь себя лучше, но стоит только остановиться или спуститься в каюту, в ту же минуту одолевают мысли о том, что мы погибнем.
Поэтому я снова поднимаюсь на палубу.
43. Усталость
Все очень плохо. Мы устали, слишком утомлены, чтобы писать.
Сегодня плакали все, кроме меня. Я не стану плакать.
44. Сын
Сегодня папа сказал мне, что я — хороший сын, а он был мне плохим отцом и очень об этом сожалеет.
Но он неправ. Я вовсе не хороший сын.
45. Одна
Плохо, плохо, плохо, плохо. Сколько это может продолжаться?
Недавно, когда я стояла у руля и все собрались на палубе, я, обернувшись, увидела, как дядя Стю обнял Брайана, а дядя Мо положил руку на плечо Коди. Дядя Док, вцепившись в ограждение, пристально смотрит в море. Может быть, думает о Розали? Мне хотелось бросить руль и обнять дядю Дока или позволить ему обнять меня, но я не смогла оставить свой пост.
Мы все здесь так одиноки.
46. Бомпи и океан
Возможно, мы попали в такое место, где море всегда штормит, а ветер ревет. А может быть, мы движемся по кругу и никогда не выберемся отсюда, а просто умрем от голода.
Сегодня, когда я и Софи повалились на койки, пытаясь заснуть, она рассказала мне еще одну историю про Бомпи. Вот что я услышал.
Когда Бомпи был молод, он отправился на берег океана, потому что прежде никогда его не видел. Из Кентукки до побережья Виргинии он добрался автостопом. Выйдя на берег, Бомпи присел на песок и… влюбился в океан. Он полюбил все: его запах, песок, прикосновение свежего ветра к лицу.
Бомпи вошел в воду, и, хоть волны попытались сбить его с ног, он продолжал идти вперед, пока не оказался по шею в воде. Тогда он лег на спину, глядя в небо, и вспомнил другой океан, далеко-далеко отсюда, в Англии. И тут он понял, что уже видел океан прежде, много лет назад, когда был совсем маленьким. А потом он догадался, что это один и тот же океан, простирающийся на тысячи миль от Виргинии до Англии. И может быть, та волна, что держит его на поверхности сейчас, некогда лизала берега Англии, и это та же самая вода, что омывала его в младенчестве.
Наконец он опустил ноги вниз, но не почувствовал дна и, оглянувшись, увидел, как далеко его отнесло от берега. Он стал сильно грести, шепча: «Держись, Бомпи, наддай!» Но берег был так далек, а Бомпи очень устал, изнемог и не знал, хватит ли у него сил доплыть. Он снова полежал на спине, отдыхая, и поплыл снова и наконец добрался до берега.
Он заснул, упав на песок, а когда проснулся, поехал к себе в Кентукки. Автостопом.
Остальное вы знаете. Взбучка и кусок пирога (на этот раз снова с яблоками).
47. Десять баллов
Море, море, море… Оно волнуется и кипит. Боюсь, что оно поглотит нашу «Странницу».
Дядя Док сказал, что шторм достиг десяти баллов. Скорость ветра — пятьдесят узлов в час, а волны, похожие на отвесные стены, ударяют по яхте день и ночь. Мы до сих пор не можем поставить паруса. Каждые двадцать минут за кормой разбивается огромная волна, заливая водой кокпит. Мы все твердим, что ветер скоро стихнет, не может же такой ураган продолжаться вечно.
— Мужайтесь! — кричит дядя Док. — Эта огромная волна скоро принесет нас к берегу.
Странно было слышать эти слова, когда берега нет и в помине. Потом дядя Док объяснил, что цитировал нам стихи поэта Теннисона.
Дядю Стю («У-Меня-Не-Бывает-Морской-Болезни») подкосила морская болезнь. Он пожелтел и ослаб, мы подменяем его на вахте и молимся, чтобы самим не слечь.
Сейчас час ночи, волна снова залила кокпит, начинается моя вахта. Пожалуйста, пускай ветер утихнет.
48. Ночь
Выловит ли кто-нибудь из моря мой непутёвый дневник? Узнает ли мама, что с нами стало?
Мама, вчера мы пытались поймать весточку от тебя. Мы тебя любим.
Если бы я мог начать жизнь сначала…
Дня больше нет. Тянется одна бесконечная ночь.
Чтобы услышать друг друга, нам приходится кричать что есть силы — только так можно перекричать ветер. А мне хочется шептать о чем-нибудь хорошем. Но времени нет. Мы постоянно боремся с ветром.
Прошлой ночью мне приснилась Софи. Поэтому утром я спросил дядю Дока, знает ли сама Софи, что случилось с ее родителями.
— В некотором смысле Софи знает это. Но насколько четко она это осознает? На это может ответить лишь она сама, — сказал дядя Док.
Еще я спросил, почему никто не говорит нам об этом, почему бы не рассказать все мне или Брайану?
— Пока не время. И, может быть, Софи сама нам расскажет. Ведь это ее история.
49. В вихре
Коди, дядя Док и я заступили на вахту примерно в час пополуночи. Мне показалось, что шторм начинает успокаиваться, появилась надежда, что по окончании вахты мы передадим «Странницу» в руки дяде Мо, Стю и Брайану при более спокойном море.
— Всюду тьма, только бури пронзительный вой! — прокричал дядя Док.
— Это тоже стихи? — спросила я.
— Точно, — кивнул дядя Док.
Мы простояли на вахте почти час, когда Коди крикнул мне:
— Сьерра-Оскар! Ваше высочество — где оно?
Я тупо смотрела на него. Должно быть, сильно уши заложило. Что такое он кричит? Коди снова крикнул, подергивая за пояс:
— Ваше высочество!
Я потрогала голову: уж нет ли на мне короны? И сделала реверанс. Наверное, Коди затеял новую игру. Покинув пост, он спустился в каюту, и, когда Коди подошел ко мне, я увидела, что он принес мой страховочный трос. Ох, ведь это он кричал мне: «Пояс страховочный», а мне послышалось: «Ваше высочество». Как глупо получилось. Коди застегнул на мне страховочный пояс и строго наказал:
— Ты должна носить его, Софи. Обязана.
— Ладно, море-то успокаивается. Все будет в порядке, — отмахнулась я.
— Ничего не в порядке, Софи. Не снимай пояс! Море, кажется, решило дать нам передышку, ветер утих на час-другой.
Я следила за тем, как умело Коди работает на палубе. В одну минуту он установил парус по ветру, в следующий момент подтянул линь, закрепив свободный край паруса, повернулся к следующему.
Дядя Док управлялся с парусами по другую сторону палубы. Они двигались с обманчивой легкостью, словно волны не раскачивали «Странницу». Их действия походили на игру, а движения напоминали грациозные балетные па.
Около половины четвертого утра, за полчаса до окончания нашей вахты, ветер и волны разыгрались с прежней силой. Дядя Док был на кокпите, Коди у руля, я сидела у крыши кабины, следя за волнами, вздымавшимися за кормой, чтобы предупреждать Коди о приближении особенно высокой волны.
В тот момент, когда волна поднимается на дыбы, я всякий раз чувствую слабость и тошноту, не столько от качки, сколько от страха, что она перевернет яхту. Вдруг в отдалении я увидела волну, которая сильно отличалась от прочих. Она была намного выше других, не меньше пятнадцати метров, и не темная, как остальные. Белая от основания до верха, волна вся состояла из пены, словно только что разбилась. Секунды две я смотрела на нее, пытаясь сообразить, что происходит, и вот волна уже нависла над нами. Невероятно, но она все еще продолжала расти, вся покрытая пеной.
— Коди! Оглянись! — крикнула я изо всех сил.
Он обернулся, быстро посмотрел на волну и упал, свернувшись клубком и обхватив голову руками.
Большая часть волн, разбивавшихся над нами, заливала кокпит пеной со стороны кормы. Но эта была непохожа на другие. На ее верхушке образовалось завихрение, отчетливо различимое снизу. Я следила, как она воздвигалась над нами, все выше и выше и, наконец, ударила по «Страннице» всеми тысячами литров белой, бурлящей воды.
Я оказалась внутри водяного вихря, меня понесло, завертело, бросало в разные стороны. Мысленно я твердила себе: «Задержи дыхание, Софи! Держись!» — сомневаясь, что снова смогу глотнуть воздуха. Что за свирепая сила несла меня, непохожая на воду, обычно такую нежную и ласковую? Я лихорадочно пыталась вспомнить, пристегнула ли я свой страховочный пояс? Да или нет?
Я чувствовала, что вода тащит меня за борт. Навсегда остаться в океане, под водой, закрутившей и швырнувшей меня, словно хрупкую скорлупку? Меня смыло за борт? Мне четыре года? В голове зазвенел детский голосок: «Мамочка! Папочка!»
И вдруг я услышала в ответ: «Софи!»
Даже сейчас, когда я записываю пережитое, у меня перехватывает дыхание.
50. Волна
Волна. Волна… Она выплеснула меня с такой силой, что я пробила брезентовую крышу кабины и, проехав по палубе, уткнулась в бортовое ограждение. Словно опрокинутая черепаха, я лежала на спине, двигая руками и ногами в напрасной попытке за что-нибудь ухватиться. Первой моей мыслью было — спрятаться, пока не накрыло следующей волной. Страховочный трос выдержал мощнейший удар, остался закрепленным. Иначе сейчас я была бы уже далеко от яхты.
Я увидела дядю Стю, высунувшего желтое лицо из главного люка. Вид у него был такой, словно его ударили в живот. Широко раскрыв рот, он не отрываясь смотрел прямо перед собой.
Я не могла думать ни о чем, кроме того, где сейчас Коди и дядя Док.
Ухватившись за мой страховочный трос, дядя Стю втащил меня в кабину сквозь дыру в брезенте. Я упала на навигационный стол. Ноги болели ужасно. Наверное, обе сломаны. Накатила дурнота, ныло избитое тело, невыносимо колотилось сердце.
Я сползла на пол, по колено в воду: нужно выяснить, где люди, все ли на борту. Вокруг плавала одежда, остатки пищи. Дядя Стю. Дядя Мо. Брайан. Я не могла их сосчитать, не могла сосредоточиться.
Я поползла по полу, гадая, кого же не хватает. Стю. Мо. Брайан. Эти здесь. Я пробиралась по полу, в воде, среди грязи и мерзости. И вдруг закричала:
— Коди-Док-Коди-Док!..
Я доползла до кормовой кабины и повалилась на груду мокрой одежды, мыча: «Коди-Док-Коди-Док!..»
Подошел Брайан, опустился возле меня на колени:
— Он в порядке, Софи, в порядке. Он наверху.
— Кто наверху?
— Док. С ним все в порядке.
— А Коди? Где Коди?
Какие-то люди сновали туда-сюда, пытаясь откачать воду.
— Он в порядке, Софи, он здесь, я его видел, — успокаивал Брайан.
— Что у тебя с рукой? Она выглядит странно.
Брайан осторожно придерживал свою правую руку левой:
— Наверное, сломана.
Меня не оставляла мысль о том, что нужно убедиться, все ли наши на борту. Я перебирала в голове всех по именам, опять и опять: Док откачивает насосом воду, Мо — на палубе, заделывает люк. Брайан здесь, откачивает воду. Стю — тоже. Коди? Где Коди? Я так привязалась к нему. Потом до меня дошло: он на палубе.
И тут наконец на трапе появился Коди с окровавленным лицом. Волна ударила его головой о штурвал, он разбил нос и левую бровь. Он торопливо пробирался в ванную. Я поспешила за ним. Коди сидел на полу, растерянно глядя на пакет с бинтами, лежащий у него на коленях.
— Софи, — позвал он, — помоги мне.
Я пробралась в носовую кабину, взяла аптечку первой помощи, вернулась к Коди и начала смывать с его лица кровь салфетками, смоченными чистой водой. Раны оказались глубокими. Когда я принялась обрабатывать их дезинфицирующим раствором, Коди затрясло и вырвало.
— Ничего, Коди, ничего, все нормально, это просто шок, — бормотала я, пытаясь его успокоить.
Я снова промыла раны, наложила на них марлевые тампоны и заклеила пластырем. Вид у Коди был довольно жалкий, но для начала лицо было спасено. Найдя кое-что из сухой одежды, я помогла ему улечься и укутала шерстяными одеялами.
Я сидела рядом с Коди, присматривая за ним, а в ноги мне словно вонзались огненные стрелы. Вокруг царил невообразимый беспорядок. Брезентовое покрытие наполовину съехало на палубу, его металлическая рама, прежде привинченная к палубе, отвалилась. Стол в кокпите сломан, пропала радиоантенна, сорвало крышки люков. Наружные динамики тоже смыло водой вместе с беседкой, голубым креслом и кучей подушек.
Верх аварийного контейнера с пресной водой проломило и содержимое вытекло. Все деревянные части кокпита поцарапаны и испорчены.
В кабине все пропитано водой. Вода хлещет в люк словно из брандспойта, заливая все вокруг. Огромная банка острого соуса после удара волны наполовину пуста. Соус выбило из банки, и его место заняла вода.
Аппарат спутниковой связи, радио и радар — все снесено, керосиновая плитка раздавлена.
Такое чувство, что мы несемся верхом на разъяренном быке, одновременно попадая под жестокие удары волн, тяжелых, словно камни.
51. Слабость
Мы двигаемся с трудом. Я совершенно выбит из колеи, мне кажется, что я смотрю страшный фильм. Было бы легче, знай мы, чем все закончится. Если нам суждено высадиться на сушу, я бы успокоился. Но если нет… зачем тогда тратить долгие часы, пытаясь починить такелаж, произнося сложные морские термины? Почему мы не делаем самого главного? И что для нас сейчас самое главное?
52. Смятение
Море, море, море… Оно ревет, волнуется, тревожит меня и всех членов команды.
Мы дрожим, заслышав удар волны. Стоит мне закрыть глаза, как я вновь вижу ту ужасающую белую стену воды, слышу нарастающий гул, переходящий в грохот при ударе волны о яхту. Мы все боимся спать, в страхе ожидая, что волна вернется.
Стоит нам прилечь, любой гул приближающегося вала заставляет нас вскакивать. В голове снова и снова прокручивается ужасная картина, я стараюсь представить ее с разных точек на палубе. Тогдашние ощущения напомнили мне роды: я мирно сидела в своем маленьком мирке, как вдруг могучий поток рассек его, скрутил меня в тугой комок и протолкнул через узкое пространство, оставив лежать на спине, мокрую и беззащитную, связанную с яхтой тонким прочным жгутом, пока большая рука не подняла меня. Я не могла говорить, только шептала что-то и стонала.
Люк починили, большую часть воды откачали. Коди уже на ногах. Теперь морская болезнь одолела дядю Мо, и у них с дядей Стю несчастный вид. У Брайана сильно растянуты связки на руке, а дядя Док повредил спину. Вся компания представляет собой жалкое зрелище.
Правая нога у меня ужасно болит, особенно колено и нижняя часть бедра. Другая нога получше, только растянуты связки и содрана кожа на колене. На затылке большая шишка, но в общем я цела.
Зато внутренне я словно рассыпалась на части. В голове у меня все перемешалось, и кажется порой, что любое движение яхты или удар волны рассеет меня на миллионы частичек и все их смоет в море.
Вот мой страховочный пояс, тонкий стальной трос, спасший мне жизнь. Такие же тросики спасли жизни Доку и Коди. Вот так.
Лицо у Коди все еще выглядит неважно. Вчера, когда он наконец начал приходить в себя, он спросил, испекла ли я ему пирог. Я поначалу не поняла, и он пояснил:
— Помнишь, как в историях про Бомпи. Когда он выживал после приключений, ему всегда доставался кусок пирога.
— Но и взбучка ему тоже доставалась, — напомнила я, надеясь, что Коди засмеется.
Вместо этого он сказал:
— Как ты думаешь, его отец потом пожалел об этих наказаниях?
Пришлось рассказать ему еще одну историю про Бомпи, правда, она не отвечала прямо на вопрос Коди, но пришлась к случаю.
53. Бомпи и его отец
Когда я расшиб голову и лежал в каюте, Софи рассказала мне еще одну историю о Бомпи. Она совсем не походила на прежние. Бомпи не падал в воду, не прыгал с моста… Вот что с ним произошло.
Когда отец Бомпи состарился и заболел, Бомпи приехал его навестить. Он сидел у постели отца каждый день целых три недели.
Всю первую неделю Бомпи сидел и злился на отца, он даже не мог толком говорить с ним. Вторую неделю он злился еще больше, сидел и припоминал отцу все его взбучки и подзатыльники.
— Помнишь, как я упал с моста и чуть не утонул в реке Огайо? Помнишь, как ты мне всыпал? — говорил Бомпи. — А когда река опрокинула меня вместе с машиной? Я едва добрался домой, а ты поколотил меня до синяков…
Он все припоминал полученные подзатыльники, а отец лежал, глядел на него и только помаргивал.
На третьей неделе Бомпи перестал рассказывать, он просто смотрел на отца. На его руки, плечи, пальцы, лицо. Он потрогал его лоб и щеки. Потом Бомпи ушел из больницы. А вернувшись назавтра, он сказал отцу:
— Смотри, что я тебе принес. Яблочный пирог!
И отец заплакал, и Бомпи заплакал тоже.
Когда Софи закончила свою историю, мне тоже захотелось ей что-нибудь рассказать. Но мне ничего не пришло в голову.
54. Мистер Золотые руки
Несмотря на израненное лицо, Коди чувствует себя лучше. Я имею в виду физически. Он спокоен, серьезен и, похоже, жалеет о потерянном времени. Он стал настоящим мистером Золотые руки, сосредоточился на приборах и устройствах, что требуют ремонта.
Остальные способны только к коротким вспышкам активности, а Коди работает без остановок, даже не спит. Все говорят, что мы с Коди должны стоять у руля, потому что именно нам удалось найти способ удерживать яхту в гармонии с волнами. Говорят, «Странница» двигается ровнее, когда ею управляем мы с Коди. Правда, у меня сильно болят ноги, и это мешает мне подолгу стоять у руля.
Мы все очень благодарны Коди. Никто не сказал этого вслух, но я знаю это. Может быть, мне тоже немного благодарны, но теперь это не кажется мне таким важным, как раньше.
Дядя Док подтвердил, что прибор спутниковой связи, коротковолновый радиопередатчик и радар испорчены. Мы не знаем, где находимся, и никто этого не знает. На помощь рассчитывать не приходится.
Паруса все еще спущены, мы молимся, чтобы ветер и волны стихли. Все оставшееся от сна и вахты время мы тратим на попытки навести порядок. Мы все притихли, погруженные в мысли о том, как тонка грань между жизнью и смертью.
55. Сырость
Сырость, сырость, сырость. Все кругом промокло. Только в носовой каюте немного посуше, там мы и устраиваемся, когда удается урвать часок-другой для сна.
У Софи в ноге все еще стреляет и жжет, но ходить она уже может. Она до сих пор очень нервная, но изо всех сил старается делать вид, что все в порядке.
Мы устали, устали, устали. Несколько минут назад Брайан пробормотал: «Все в порядке, идем ко дну», — попытался пошутить.
И все же мы идем под парусами! Мы с Софи взяли грот на двойные рифы, а штормовой трисель установили на бизань-мачту. «Странница» имеет потрепанный вид, но ценой больших усилий по восстановлению такелажа мы продвигаемся вперед.
Яхта снова жива! Брезентовое покрытие кабины снова на месте, керосиновый нагреватель работает и руль (он погнулся, когда меня швырнуло на него) налажен.
Мы добьемся своей цели.
56. Быть нужным
Поскольку наша спутниковая аппаратура теперь превратилась в мусор, по выражению дяди Дока, мы пытаемся определиться с помощью секстана. Только Брайан и дядя Стю умеют им пользоваться, и я слышала, как Коди им сказал:
— Как же я рад, парни, что вы знаете, как обращаться с этой штуковиной!
Те посмотрели на Коди и улыбнулись и даже не сказали ему ничего резкого в ответ.
Подошел Коди и сел рядом со мной.
— Знаешь, единственное, чего все хотят, — это быть нужными. — Он завязал на каждом моем шнурке по концевому узлу. — И еще хорошо бы, чтобы кто-то это заметил, — добавил он.
— Ты нам очень нужен, Коди, — сказала я.
— И ты тоже, Сьерра-Оскар, — кивнул он.
С тех пор как нас настигла белая волна, я очень тревожусь, стоя на вахте. Сейчас волны не так высоки, но все же ужасно страшные. Я все время озираюсь, опасаясь, что любая волна с шапкой пены на вершине способна превратиться в ту роковую волну.
Кажется, прошло сто лет с тех пор, как мы ловили омаров и собирали моллюсков на Грэнд-Мэнане, делали вылазку на остров Вуд и так неистово стремились в океан, легкомысленно не думая о том, что нас может ожидать.
У меня такое чувство, что со временем я должна заново полюбить плавание под парусом, потому что сейчас я его разлюбила. Я хочу к Бомпи, хоть на время хочу забыть об океане. Но мы еще не добрались до Бомпи. Мы посреди океана.
Мне кажется, что внутри у меня было нечто сокрытое до времени, ну, как аварийная помпа под полом каюты «Странницы». И как только волна снесла преграды, все всплыло, и я не знаю, как теперь с этим жить.
Умница Коди обнаружил и вышел на связь с канадским военным кораблем, который установил местонахождение нашей «Странницы». Сейчас мы находимся вблизи от трасс морских судов, и теперь, даже если обнаруживать всего одно судно в день, Коди сможет связаться с ним по высокочастотному радио, чтобы уточнить наше местонахождение.
Мы в тысяче миль от Ирландии, до нее осталось меньше недели пути, а если повезет, там и до Англии недалеко.
О Бомпи!
57. Раздумья
Я думаю о Бомпи. Наконец-то я его увижу.
Почему же мне страшно?
58. Маленький ребенок: вперед-назад
Когда я спал, мне приснилась Софи. Во сне она разговаривала на радиокоде, а я пытался расшифровать ее слова, но фразы, что я записывал, не имели смысла. Она говорила все громче, я писал все быстрее, но не было смысла в записанном тексте.
Вчера Софи рассказала мне историю, но на этот раз не про Бомпи. Я спросил, помнит ли она что-нибудь из детства.
— Почему люди всегда меня об этом спрашивают?
И, когда я уже решил, что она повернется и уйдет, Софи начала рассказывать. Еще одна история о маленьком ребенке. Вот что с ним было.
Жил-был ребенок. Он не понимал, что происходит вокруг. Ему хотелось есть, он замерзал или боялся, он хотел к мамочке и папочке. И когда чужие люди сказали ему, что мамочка и папочка улетели в рай, такое чудесное место, где тепло и солнечно и где нет ни печали, ни страданий, маленький ребенок тосковал и недоумевал, почему родители не взяли его с собой в это прекрасное место.
И куда бы ни попал этот ребенок, люди спрашивают, что он помнит о родителях, улетевших от него в райские кущи. Но он не хочет вспоминать об этом печальном событии. У него достаточно забот. Он хочет быть здесь и сейчас, думать о сегодняшних и завтрашних делах, а не о том, что осталось в прошлом.
Однако, вопреки его желанию, нечто внутри ребенка толкало его вперед, а что-то другое тянуло назад, к прошлому.
Когда Софи умолкла, я не знал, что ей ответить. Единственное, что пришло мне в голову:
— Ты не хотела бы сейчас пирога?
— Да, — кивнула Софи.
Софи стала очень тихой, словно прислушивается к музыке, слышной ей одной. Порой она придвигается ко мне близко-близко, словно надеется, что я с ней заговорю. И мне кажется, я снова вижу тот сон, потому что не знаю, каких слов она ждет от меня.
59. Новые уны
Я заметила, что дядя Мо старается быть добрее к Коди. Он больше не кричит на него, не называет тупицей. Коди, похоже, не знает, как реагировать. Он посматривает на отца, словно изучает его.
Лицо у Коди выглядит получше. Мы отыскали шовный материал в аптечке, и я смогла наложить швы на раны у глаза и на носу. Когда прибудем в Англию, Коди придется показаться врачу. Дядя Стю сказал, что рука Брайана тоже нуждается в помощи врача, да и моя нога тоже. Правда, она уже заживает и не так сильно болит, но еще держится отвратительный кровоподтек вокруг колена.
С дядей Стю происходит забавное превращение. Казалось бы, сейчас у него так много поводов для беспокойства, а он стал спокойней и добрее.
Когда Стю спросил меня о больной ноге, он добавил:
— Странная штука — быть отцом. Чувствуешь себя ответственным за все, так стараешься защитить своих детей и так трясешься над ними, что порой не можешь правильно оценить обстановку. А потом вдруг осознаешь, что не в состоянии контролировать события, и приходится только надеяться, что все будет хорошо. — Он оглянулся на Брайана, составлявшего очередной список на камбузе, и закончил: — И иногда просто оставляешь все как есть и надеешься, что дети сами себя спасут.
Я поняла, что он имел в виду. Интересно, подходит ли это к детям? Должны ли мы оставить все как есть, если не можем контролировать события? Может быть, оставить родителей в покое и пусть будет, что будет? Но тут у меня в голове все перепуталось, и я даже не могла с точностью сказать, где я и что делаю.
Теперь мы с Коди снова стоим на вахте вдвоем, вот мы и принялись обсуждать произошедшее. Не знаю, понимают ли остальные, как волна подействовала на нас двоих, потому что, если не считать дядю Дока, никто не видел и не испытал на себе первого удара волны, крушившей нас словно орехи щипцами.
Еще я думала о волне, что снилась мне прежде. Очень странно, что волна из моего сна была в точности как наша: так же высока, тех же очертаний. Единственное различие в том, что волна из моего кошмара была черной, а та, что ударила «Странницу», — белой.
В кошмарном сне я всегда нахожусь на берегу, обычно играю на пляже. Однажды, помню, мне приснилось, что волна наступала издалека, и я бросилась строить дамбу из мешков с песком. Не могу избавиться от чувства, что волны из моих сновидений предсказывали мне волну, что настигла нас в океане.
Теперь я вижу новые сны, хуже прежних. В них я уже не на твердой земле, а в лодке, волна приближается, подхватывает меня, уносит далеко-далеко, и, когда я просыпаюсь, мне кажется, что волны все еще тянут меня в море.
Я постоянно записываю задания для себя: одно нужно сделать поскорее, другие дела отодвинуть на будущее. Я хочу научиться ткать, построить свой ткацкий станок, чтобы ткать шелковые ткани, как мама. Хочу полететь на воздушном шаре с газовой горелкой. Хочу совершить прыжок с парашютом. Проехать по Аппалачской дороге. Проехать на горном велосипеде тысячу километров. Спуститься на каноэ вниз по длинной-длинной реке, ночуя по пути в палатке на берегу. Подняться в горы. Построить хижину на острове, как та женщина с собакой на Грэнд-Мэнане.
И пусть рядом со мной всегда будут люди. Бомпи, Коди, дядя Док, мои родители. Даже Брайан и дядя Стю, пусть и они приходят.
Возможно, когда мы достигнем Ирландии, этот список дополнится походом на парусной яхте.
Сегодня вернулись дельфины, и, глядя на их прыжки, я смеялась. Они словно приглашали меня развлечься вместе с ними в воде.
Коди сказал, что, наверное, в начале пути мы накопили энергию, набрались сил, а когда волна настигла нашу яхту, эта энергия стала защитной оболочкой и спасла нас. В этом есть свой смысл, как и во всем, что произошло с нами за эти дни.
— Знаешь, о чем я думал, когда ударила волна? Я думал о Бомпи, — признался Коди.
— И я тоже! — Я и забыла об этом, пока Коди не напомнил. — Когда я почувствовала, что тону в пучине, я вспомнила, как Бомпи боролся с водой — в реке, в океане…
— Я тоже! Разве это не удивительно? — Коди расплылся в улыбке. — Знаешь, что я твердил себе, когда вода накрыла меня? Я твердил: «Держись, Коди!»
— И я тоже. Как странно.
— Может, у нас крыша поехала? — предположил Коди.
Вчера у нас с Коди был очень серьезный разговор о жизни. Мы обсуждали, что было бы, если бы люди никогда не умирали, а просто жили бы себе да жили.
Когда смерть проходит совсем рядом, ты словно умираешь, как и все, окружающие тебя, но ты, твое внутреннее «я», не прекращает существования. Наоборот, ты продолжаешь жить так, как прежде, но ты уже побывал на волосок от смерти и чудом спасся. Мы предположили, что, возможно, каждый из нас — не единая личность, а множество людей, проявляющихся в разных ситуациях. Как, например, корабельный линь, который расплетается и разветвляется, но в нем всегда есть один центральный канат.
От большого количества мыслей у меня заболела голова, и Коди сказал:
— Ночью в океане человеку часто приходят на ум странные мысли. Давай не будем больше думать. Лучше пожонглируем.
И мы стали жонглировать мокрыми носками.
60. Вопросы
Папа больше не кричит на меня и все время спрашивает, как я себя чувствую. Я собираюсь поговорить с ним, но не знаю, как начать.
Вот о чем я думаю: живешь себе, не замечая времени и не думая, что постоянно изменяешься. И вдруг понимаешь, что твои сегодняшние мысли отличаются от тех, что были вчера, и сам ты отличаешься от вчерашнего Коди и от Коди, который был месяц назад. Как это получается?
У меня такое чувство, что я проспал всю предыдущую жизнь, а мне бы хотелось, чтобы я постоянно задавал вопросы, как Софи. Тогда бы я узнал гораздо больше. Несмотря на эти мысли, я еще не знаю, как стать человеком, который всем интересуется, многое знает.
А мой папа — ведь я видел его почти каждый день, — как получилось, что он показался мне вдруг совсем чужим. Я о нем ничего не знаю. Не знаю, где он родился, чем занимается на работе, отчего у него на лбу шрам.
Все только и говорят об Ирландии, а у меня странное чувство, словно мы туда и не собираемся, может, я еще не готов туда попасть. А что будет с Софи, когда мы приедем к Бомпи? Может, поэтому я и не хочу в Ирландию? Я боюсь за Софи.
Я продолжаю думать, откуда Софи знает истории о Бомпи, если это действительно его истории? И только ли ей одной он рассказывал о борьбе с водой, а если ей одной, то почему он так поступил? Потом мне вспомнилась одна из историй Бомпи, которая не связана с водой. О том, как умирал его отец. Вчера ночью мне приснилось, что Бомпи рассказывает эту историю мне, и, проснувшись, я подошел посмотреть на отца, крепко спавшего на соседней койке. Я тыкал в него пальцем, пока не разбудил.
— Просто хотел проверить, — объяснил я ему.