Через десять лет после того, как Ямайка перешла в руки англичан, смертность среди поселенцев превышала число приезжавших. Либеральные указы Кромвеля, направленные на поощрение заселения острова, гарантировали английское гражданство каждому родившемуся на Ямайке ребенку. Помимо этого, мужчинам, начиная с двенадцати лет, предоставлялся надел в двадцать акров земли, а женщинам — десять. Но попытки Кромвеля заселить остров не давали желаемых результатов, так как Ямайка пользовалась печальной славой земли скудной, отягощенной болезнями, к тому же окруженной со всех сторон врагами, жаждавшими реванша. Кромвелевский план послать на Ямайку тысячу ирландских юношей и девушек оказался мертворожденным. Второй план, по высылке на остров шотландских «разбойников, бродяг и проходимцев мужского и женского пола» был отменен, когда Кромвеля предупредили, что такие «колонисты», мягко говоря, не пойдут на пользу Ямайке. Обращение к пуританам тоже не встретило понимания, так как первые пуритане, отправившиеся на остров, вернулись, «потрясенные низким уровнем нравственности солдат».

Единственная, казалось бы, успешная попытка заселить остров тоже обернулась провалом. Губернатор Невиса прислал полторы тысячи в том числе мужчин, женщин и детей. Они поселились в восточной оконечности острова и занялись земледелием, расчистив поля для кукурузы. Новоприбывшие успели засеять поля, но собирать урожай пришлось другим. В течение трех месяцев, пока вызревала кукуруза, умерли более тысячи человек. Кромвель неохотно посылал новых солдат и провиант, но решение проблемы пока не было найдено.

В 1657 году лорд-протектор приказал военному губернатору Ямайки полковнику Эдварду д'Ойлею официально пригласить буканиров Тортуги перебраться на Ямайку. По мере того как пираты перевозили свои пожитки, вокруг форта, который де Касерес предлагал использовать для защиты гавани, росло небольшое поселение. Этот портовый городок занимал оконечность длинного и узкого полуострова. Свежую воду доставляли на лодках, по-другому до порта было не добраться. Зато рельеф дна позволял даже очень большим судам разгружаться у причалов, а самая большая гавань Карибского моря, защищенная полуостровом в семь миль длиной, вмещала сотни судов.

Поначалу каждая команда буканиров являлась самостоятельной силой, свободно выбирала и смещала капитана и рыскала по морю в поисках судов, например отставших от караванов галионов. Ситуация изменилась в 1659 году, когда к буканирам обратился коммодор Кристофер Мингс, командовавший ямайской эскадрой. Объединить разношерстные пиратские банды мог только сильный человек, и Мингс, старый морской волк, начинавший карьеру юнгой, соответствовал этому требованию. Он предложил пиратам объединиться под его началом для нападений на испанские города, что сулило больше добычи, чем охота на отдельные суда. В первой экспедиции Мингс и его пираты разграбили три города на континентальном побережье Карибского моря и вернулись с добычей на сумму полтора миллиона песо. Успех ослепил пиратов. В течение нескольких дней кутежа по случаю победы серебро так часто меняло хозяев, что «на острове не осталось никого, кто не поживился бы за счет успешной операции».

Английские офицеры благородного происхождения, шокированные таким разнузданным весельем, пеняли Мингсу на то, что он позволил пиратам оставить себе значительную часть добычи. Они называли его «напыщенным дураком, подлецом, поднаторевшим в обмане государства и ограблении купцов». Но все их обвинения не стоили ничего: победителей не судят. Известия об успехе Мингса привлекли новых буканиров, трактирщиков, проституток, торговцев, искателей приключений и гуляк, так что через несколько лет Пойнт, как его теперь называли, превратился из «пустынной песчаной косы в самый богатый город английской Америки». Триумф Мингса возвестил наступление золотого века пиратства, самым известным представителем которого стал один из молодых капитанов Мингса, впоследствии — буканирский адмирал, сэр Генри Морган.

В августе 1660 года до Ямайки дошли вести о воцарении Карла II. Его обещание вернуть остров Испании после реставрации монархии не было секретом. Будущее Ямайки представлялось неясным, и торговцы, как в Англии, так и на острове, нервно ожидали решения нового короля. Но беспокойство оказалось напрасным: Карл немедленно отказался от своего обещания, пояснив, что собирался вернуть остров только в обмен на помощь со стороны короля Филиппа. Так как помощи английский монарх не получил, то Ямайка осталась английским владением.

Это решение, а также разгром мятежников Исасси и развитие ямайского порта, обогащавшегося благодаря пиратам и защищенного ими же, придало островитянам уверенности в завтрашнем дне. За предыдущие пять лет на Ямайке умерли три четверти из почти двенадцатитысячного населения, но теперь каждое судно, заходившее в порт, доставляло новых колонистов. Плантации увеличились в размерах, и нехватки провианта больше не ощущалось. На Ямайку потекло испанское серебро как в виде трофеев, так и благодаря контрабанде. Эти финансы позволили острову наладить регулярную торговлю с Бостоном, в основном твердой древесиной, соленой рыбой, свежим мясом и кожей. Форт-Кромвель был переименован в Форт-Карл, а Пойнт стал называться Порт-Роялем.

Порт-Рояль, пышно расцветавший на пиратской добыче и активной торговле, способный предложить разнообразные удовольствия, привлекал новых английских и французских буканиров, а также людей, чье происхождение оставалось тайной. На Ямайке они находили все необходимое: готовый рынок для сбыта награбленного, портовые службы для ремонта и снаряжения кораблей, а также грубые развлечения, которым пираты предавались, отдыхая на берегу. К концу 1660 года в водах острова постоянно находился десяток вооруженных судов. Воспользовавшись пиратами, Карл счел возможным отозвать флот на Рождество, а на следующий год позволил себе распустить ямайскую армию.

Иберийские евреи, которых охотно принимали как Кромвель, так и Карл, начали прибывать на Ямайку из всех уголков Нового Света, а также из Европы. На Ямайке они могли сбросить маски конверсос и свободно жить и процветать. Помимо евреев из Голландии и Англии, а также ямайских «португальцев», община включала судовладельцев из Мексики и Бразилии, торговцев из Перу и Колумбии, капитанов и штурманов с Барбадоса и Невиса. Их знание торговли Нового Света, как легальной, так и нелегальной, было непревзойденным.

Перепись, проведенная в августе 1662 года, показала, что на острове жили шесть тысяч человек, из них пятьсот пятьдесят два раба. В Порт-Рояле стояли около тридцати хорошо вооруженных кораблей, а их экипажи составляли до трех тысяч буканиров. В том году Мингс собрал полторы тысячи пиратов и сначала разграбил Сантьяго, второй порт Кубы, а затем разорил Кампече в Мексике. В декабре он вернулся на Ямайку героем, а затем его вызвали в Англию, где король произвел его в рыцари и присвоил ему звание адмирала.

Когда известия об экспедиции Мингса достигли Испании, король Филипп пришел в ярость. Он написал Карлу и потребовал объяснений. Они же недавно договорились о перемирии, возмущался испанский монарх. Разграбленный Кампече находился совсем недалеко от Вера-Круса, где обычно формировался «Серебряный флот». Опасаясь, что пираты нападут на Вера-Крус, испанский король срочно отправил армаду для охраны судов, перевозивших серебро.

Карл ответил Филиппу, что Мингс действовал без ведома короля, и пообещал положить конец пиратским набегам. Английский король написал губернатору Ямайки: «Учитывая, что испанцы с жадностью взирают на остров и преисполнены решимости захватить его… король выражает неудовольствие всеми подобными предприятиями и повелевает не повторять такие действия в будущем». Несмотря на жесткую формулировку, в действительности Карл не собирался настаивать на выполнении этого требования. Черновик письма дает представление о его истинных чувствах: в первоначальном варианте король писал о мужестве пиратов и выражал удовлетворение успешными деяниями Мингса. Последующие письма губернатору ясно продемонстрировали, что при надлежащих обстоятельствах приказом о прекращении пиратства можно пренебречь.

Эта история впоследствии повторялась в разных вариациях на протяжении десятков лет. После Тридцатилетней войны мир был редкостью. Когда европейские державы договаривались о перемирии, чаще всего это делалось для того, чтобы двое могли вместе напасть на третьего. Когда пиратов следовало придержать, каперские патенты отзывались, но лишь затем, чтобы через некоторое время под каким-либо предлогом выдать новые. Главной целью оставалась Испания, но разнообразные союзы нередко подставляли под пиратские удары французские, голландские и португальские суда. В 1665 году Голландия и Франция воевали против Англии. Голландский флот бомбардировал остров Барбадос, а французы разбили англичан на Сент-Киттсе и угрожали Ямайке.

Публично король Карл II сурово осуждал пиратов, но фактически закрывал глаза на их деятельность. Монарх назначал губернаторов на Ямайку с четкими указаниями «поддерживать мир», но они быстро учились правильно использовать предлог «Испанцы идут!». Необходимость нанести превентивный удар и остановить вторжение давала нужные оправдания пиратству. Помимо этого англичане считали, что, если свободу Порт-Рояля как-либо ограничить, пираты найдут себе другие базы и, возможно, станут нападать уже на английские суда.

В марте 1663 года евреи-золотоискатели прибыли в город, где насчитывалось около трехсот зданий. Когда через год они уехали, зданий было уже четыреста, все постройки скопились на оконечности пустынного полуострова. Современник описывал узкие кривые улочки, застроенные домами с трактирами, лавками и складами, над которыми находились жилые помещения, — этакий «английский город на тропическом полуострове». Когда англичане завоевали остров, здесь был только песок, «ни травы, ни камней, ни воды, ни деревьев», и испанцы пользовались этой территорией исключительно для кренгования судов, чтобы очистить их днища. Десять лет спустя пустынный участок превратился в сокровищницу Индий, склады которой переполняла добыча, а на пристани теснились ящики, сундуки и мешки с сахаром, какао, драгоценными камнями, серебром, золотом и другими товарами. Одни пиратские суда разгружались на причале, другие ждали своей очереди на рейде, между берегом и судами постоянно сновали гребные лодки, перевозившие пассажиров и грузы. В прибрежных водах шла бурная деятельность.

Пираты захватывали сокровища, но богатели в основном торговцы — как сефарды, так и их конкуренты-англичане. Они покупали товары в порту задешево, а затем продавали за границу втридорога. Как писал очевидец, «торговцы утопали в роскоши и изобилии и могли позволить себе тотчас удовлетворить любую прихоть». Их красивые дома были уставлены пиратскими трофеями, в том числе серебряной и хрустальной утварью, предназначавшейся для какого-нибудь гранда или епископа. В 1663 году в подобной роскоши жили двадцать два пиратских капитана, они подковывали своих коней серебряными подковами, специально используя тонкие гвозди, чтобы подковы могли отвалиться. Тем самым они выражали пренебрежение к накопленным богатствам.

Нам неизвестно, как проводили время на Ямайке Коэн и его партнеры. Через год они покинули остров. Из исторических документов исчезли и упоминания о двух «португальцах», приветствовавших англичан — Дуарте да Косте и Франсиско Карвахале. Сефардские имена между тем фигурируют в разных счетах, сделках по недвижимости, исках, завещаниях и других документах, относящихся к началу английского владычества на Ямайке. В Порт-Рояле были Еврейская улица и синагога. Известны имена главных еврейских купцов (пятнадцать из ста двадцати пяти ведущих торговцев), а также имена их врагов, требовавших изгнать «гонителей нашего Господа, которые вытесняют нас и наших детей из торговли».

Большинство судов ходили в Англию, как требовал Акт о навигации, но были и такие, кто нарушал закон, чтобы уклониться от регистрации. В общественном регистре Ямайки доля товаров еврейских купцов относительно невелика. Как и во времена испанского владычества, сефарды Ямайки занимались в основном «тихой» торговлей. Они специализировались в этой теневой отрасли и продавали европейские товары по низким ценам торговцам-конверсос в испанских колониях. Незарегистрированные товары, отправлявшиеся в Вера-Крус, Гавану, Картахену, Санта-Марту и Номбре-де-Диос, покидали Порт-Рояль ночью, на безымянных шлюпах. Архивные записи показывают, что в те годы в городе проживали девяносто шесть евреев. Наверняка были и другие, но их имена не попали в документы. Так как торговать могли только англичане и натурализовавшиеся евреи, то прочие еврейские торговцы хранили свою деятельность в секрете.

Сколько же нелегалов-чужаков обитало на острове и каков был оборот их незаконной торговли? Историки Давид Бьюсере и Нуала Захедие, изучавшие Порт-Рояль, даже не пытаются ответить на этот вопрос. В своем тщательном анализе имеющихся документов они просто отмечают, что скрытый характер такой торговли затрудняет возможность оценки. Однако некоторое представление о масштабах контрабанды можно получить. В течение первых двух лет после воцарения Карла испанские галионы не приходили на остров. Когда в 1662 году они наконец явились, то не смогли почти ничего продать, так как запрошенная цена оказалась слишком велика для колонистов. Галионы вернулись в Испанию с большей частью грузов.

В 1660-х годах Порт-Рояль стал самым оживленным и самым дорогим портом Нового Света. Работы хватало, а платили там в три раза больше, чем в Англии. Только в самом центре Лондона арендная плата была столь же высока. Постоянное население города, насчитывавшее четыреста человек в 1664 году, составляли ремесленники, торговцы, трактирщики и «ночные бабочки», обслуживавшие гостей порта. После раздела добычи буканиры разбредались по барам и борделям, которых было по одному на десять человек. Каждое место предлагало свое порочное развлечение. С наступлением вечерней прохлады начиналось безудержное веселье. Таверны распахивали двери, и проститутки в нижних юбках и с трубками в зубах выходили на панель.

После торговцев самыми богатыми были владельцы подобных заведений. Как говаривали на Ямайке, ни один настоящий буканир не отправится в море до тех пор, пока не спустит последний песо. Пираты проигрывали добычу, пропивали и тратили ее на проституток. «Они швырялись деньгами, не интересуясь сдачей». Хорошим свидетельством этому служат записи голландского хирурга (вероятно, конверсо) Джона Эксквемелина, служившего у Моргана. Он писал, что пират, получив свою долю, думал только о выпивке и женщинах.

Такие пираты могли промотать три тысячи песо за ночь, не оставив себе даже рубашки, чтобы прикрыть спину утром… Я знал одного типа, который отдал обычной проститутке пятьсот песо только за возможность увидеть ее голой. Мой хозяин [Морган] частенько покупал бочку вина, выкатывал ее на улицу и заставлял прохожих пить с ним, угрожая пистолетом в случае отказа. Иногда он просто начинал выплескивать вино и бренди из окна, обливая прохожих [420] .

Эти неистовства лишь в какой-то степени отражают сложный характер людей, начинавших жить в Старом Свете, но бежавших в Новый Свет. Стереотипный пират в головном платке и с абордажной саблей в руке, распевающий «Йо-хо-хо и бутылка рома!», не слишком похож на этих дикарей с Эспаньолы, спавших со своими животными и не имевших ничего, кроме «ножа, ружья и неба над головой». Парень с повязкой на глазу и золотой серьгой в ухе был настоящим анархистом, следовавшим своим собственным путем, в итоге приведшим его в Порт-Рояль. На Тортуге он нашел убежище, на Ямайке он нашел дом.

Для поддержания видимости порядка в Порт-Рояле имелись две тюрьмы, клетка, позорный стул и колодки. Одна тюрьма предназначалась для моряков и «прочих ненадежных элементов», вторая — для женщин, чтобы «немного остудить пыл этих горячих амазонок». Ночная стража отводила в клетку тех, кто напивался так, что не мог добраться до постели самостоятельно. Когда пираты не предавались блуду, они играли в карты, кости, на бильярде, делали ставки на петушиных боях и на звериных поединках, например боях быков с медведями. В шумном и пьяном городе царила атмосфера насилия. Таверны «заманивали пиратов, выжимали досуха и выбрасывали за новым золотом». Священник, впервые прибывший на Ямайку, был так потрясен, что убрался с острова тем же судном. Он писал, что Порт-Рояль — это современный Содом, населенный «пиратами и головорезами, шлюхами и самыми отвратительными негодяями в мире». Другой посетитель острова отмечал: «Этот город невозможно привести в цивилизованный вид. Грязные шлюхи — это ходячая эпидемия, против которой бессильны тюрьмы, бичевание и позорные стулья».

Обстановка просто взывает к хорошему романисту. К тому же персонажи, ранее упомянутые, находятся в Порт-Рояле: Мозес Коэн Энрикес жил там с женой Эстер (документ о гражданстве ему подписал Генри Морган). Кампо Сабада, штурман, помогавший при вторжении, тоже получил гражданство, а Абрахам Лусена, один из полудюжины евреев, боровшихся против Стёйвесанта, владел землей в порту.

Интересной фигурой был пират по прозвищу Бартоломео (или Бальтазар) Португалец. Его похождения прочно вошли в пиратский фольклор. За помощь английскому вторжению в 1642 году Бартоломео был изгнан с Ямайки и занялся пиратством. Он часто заходил в Порт-Рояль. Историю Бартоломео Португальца рассказал его современник Джон Эксквемелин. Еврейский пират не смог вовремя остановиться, хотя и считался умнее и настойчивее большинства буканиров. В 1666 году он со своими людьми захватил «огромное судно» к югу от Кубы. Судно перевозило множество какао-бобов и 70 тысяч песо. Противный ветер не позволил пирату спокойно вернуться в Порт-Рояль, и скоро его перехватили три больших испанских военных корабля, которые отконвоировали пиратов в ближайший порт, Кампече. В прошлом Бартоломео уже побывал в тюрьме в этом городе («за убийства и разбой») и смог убежать, так что испанцы решили оставить его на судне под стражей, «чтобы он не удрал, оказавшись на берегу».

Утром его должны были повесить. Ночью Бартоломео, не умевший плавать, смастерил поплавки из двух пустых винных бочонков, убил стражника и бросился за борт. Добравшись до болот, поросших магнолиями, пират просидел три дня в дупле, скрываясь от разыскивавших его испанцев. Воспользовавшись гвоздями, выдернутыми из выброшенной на берег доски, он соорудил плотик и добрался по реке до тайной гавани, часто использовавшейся пиратами. Там он встретил ямайскую пиратскую команду, «своих добрых друзей». Бартоломео поведал им о своих злоключениях и попросил помощи. Он обещал поделиться добычей, если ему дадут маленький корабль и двадцать человек, чтобы отбить судно, две недели назад принадлежавшее ему. Пират смог незамеченным войти в гавань Кампече и вплотную приблизиться к своей бывшей добыче. Бартоломео и его люди представились торговцами с континента. Когда испанцы поняли, с кем на самом деле столкнулись, было уже поздно — пират снова завладел судном.

К тому времени денег в трюмах не осталось, но прочий груз оказался на месте. Бартоломео, недавний узник, ожидавший казни, а теперь снова хозяин судна, поднял якорь и отправился на Ямайку. Однако удача опять отвернулась от него. К югу от Кубы корабль попал в ужасный шторм и разбился о скалы. Бартоломео со своими людьми добирался до Ямайки на каноэ. Эксквемелин пишет в заключении, что, хотя Бартоломео «уцелел, чтобы снова попытать удачу, больше Фортуна не была благосклонна к нему».

Некоторые авторы полагают присутствие в Порт-Рояле родственника Абрахама Коэна, Йосефа Буэно Энрикеса, который утверждал, что знает местоположение тайного испанского медного рудника, свидетельством того, что поиски рудника самим Коэном были выдумкой, необходимой для внедрения в экономическую жизнь и торговлю Ямайки. В 1661 году Йосеф просил у короля разрешения отправиться на Ямайку, чтобы найти медный рудник, о котором он узнал от испанского беглого узника в 1658 году. При этом Йосеф показал себя настоящим скрягой, предложив королю всего 10 процентов от доходов рудника. Монарх отверг его предложение. Однако позднее Карл подписал ему документы о натурализации, и в 1672 году Йосеф фигурирует в числе шестнадцати зарегистрированных еврейских торговцев Порт-Рояля.

Впрочем, внимательное изучение королевского контракта показывает, что Коэн и его партнеры пришли «не только ради торговли». В контракте указано, что евреи получат право экспортировать ямайский перец, «только если найдут и начнут разрабатывать рудник» [курсив автора]. Так что если они использовали рассказ о руднике лишь в качестве уловки, а на самом деле этих копей не было, то евреи не смогли бы прибыльно торговать.

Документы из архивов острова, ранее никем не потревоженные, свидетельствуют о том, что и золотой рудник Колумба искали всерьез и что Коэн либо нашел его, либо был уверен, что знает, где тот находится. Из документов следует, что, несмотря на пожизненный запрет, Коэн вернулся на остров в 1670 году, а в январе 1671 года приобрел 420 акров земли в долине у истоков реки Оракабесса. Сегодня министерство горной промышленности Ямайки признает этот район золотоносным. Действия Коэна, оставившего семью в Амстердаме и предпринявшего дальнее путешествие на остров, куда ему было нельзя ступать, чтобы купить землю в удаленном уголке, объяснимы только в случае, если он считал, что там находится золотой рудник Колумба.

Мнение Бистона, назвавшего Коэна мошенником, тоже заслуживает отдельного изучения не только потому, что Коэн вернулся на Ямайку. Дальнейшее поведение Бистона показало, что он недружелюбно относился к евреям. Бистон был представителем власти, но при этом занимался торговлей и конкурировал с евреями. В 1671 году начальник гавани захватил судно, принадлежавшее еврею, заявив, что речь идет о евреях-иностранцах, не имевших права торговать. Суд заставил его пойти на попятную, однако, став в 1700 году губернатором острова, Бистон попытался изгнать евреев. Он решил обложить их очень высокими налогами и, как указывали евреи в протесте, тем самым хотел заставить их покинуть Ямайку.

Враждебность Бистона проявилась и в 1702 году, когда евреи, ссылаясь на несправедливое обращение, потребовали себе избирательные права. Губернатор, при поддержке Совета Ямайки, объявил их требование «возмутительным» и предложил бросить евреев в тюрьму за такие поползновения. Этого не произошло, но власти потребовали от евреев уплаты двух тысяч фунтов штрафа. Король поддержал евреев и отменил этот штраф, однако в избирательных правах им отказал.

Архивные документы проливают свет на происходящее на Ямайке в период с 1664 года по 1675-й, то есть за время, прошедшее с момента изгнания Коэна до его окончательного возвращения. Он дважды прибывал на остров, сначала для покупки земельного участка в долине, затем — чтобы развивать купленный участок. Но из документов неясно, что позволило Коэну вернуться в 1670 году и купить землю и почему на следующий год он снова уехал. Непонятно также, почему он счел для себя безопасным вернуться в 1674 году и почему опять спешно бежал.

В июне 1664 года, через два месяца после отбытия евреев-золотоискателей, на Ямайку с Барбадоса прибыл новый губернатор, Томас Модифорд. В отличие от Бистона, он приветствовал еврейских поселенцев. Еще на Барбадосе, за несколько недель до прибытия на Ямайку, Модифорд отмечал, что еврейские торговцы помогают заселять колонию: «Они наши главные снабженцы на Барбадосе, продают все недорого и дают отсрочку платежа на два года, что позволяет самым бедным колонистам значительно поправить свои дела». Возможно, в 1664 году Модифорд и не знал, что король запретил пускать Коэна на Ямайку, но он совершенно точно знал о запрете в 1671 году, когда подписал документ о продаже Коэну участка земли.

Модифорд правил Ямайкой в золотой век пиратства. С 1664 по 1670 год буканиры во главе с Генри Морганом нападали на испанские колонии и заставляли тамошних жителей платить выкуп. Используя те же пытки, что и инквизиторы (а иногда и те же инструменты), пираты заставляли испанцев расставаться с богатством. За пять лет Морган при покровительстве Модифорда и поддержке евреев Порт-Рояля «ограбил восемнадцать больших городов, четыре города поменьше, тридцать пять деревень и бессчетное количество судов».

Морган родился в 1635 году в Уэльсе, в зажиточной семье. Юношей он отправился на поиски приключений в Бристоль, тогдашний центр работорговли. Вскоре Морган в буквальном смысле попался — тогда часто похищали людей и отправляли в колонии, где продавали в рабство. Так случилось и с девятнадцатилетним деревенским юношей, болтавшимся у доков. Его схватили и продали на судно, уходившее на Барбадос. На острове Морган оказался в рабстве у помещика, владевшего табачной плантацией, но трудился там недолго. Вскоре на Барбадос прибыл флот, посланный Кромвелем, и юноша вступил в армию Венейблса, соблазнившись обещанием свободы. Затем до 1662 года о нем ничего толком не известно, хотя он должен был воевать с «истребителями коров» на Эспаньоле и с мятежниками Исасси на Ямайке, приобретая боевой опыт, так пригодившийся ему позднее. В 1662 году Морган присоединился к Мингсу, у которого научился военному делу, что позднее превратило его в блестящего стратега. Конечно, и личные качества Моргана — мужество, храбрость и жестокость — стали не менее важными для пиратского вожака.

Модифорд и Морган оказались прекрасной парой, задававшей тон колонии. Хотя во многом губернатор и пират являлись противоположностями, они все-таки отлично дополняли друг друга. Потомок Моргана позднее писал: «[Модифорд] был хитроумным, элегантным и пользовался широкой популярностью. Его интимные привычки выдавали склонность к гомосексуализму». Морган был груб и спесив. Ром служил для него эликсиром жизни, и он частенько проводил время с приятелями в тавернах Порт-Рояля, где плел небылицы за кубком этого напитка.

При всей разнузданности и взрывном темпераменте Морган был прирожденным лидером. Когда требовалось, он подчинялся дисциплине и показывал себя блестящим тактиком. Морган делал все, что требовалось, для захвата города и выбивания последних песо из горожан. Если он и его люди и обладали совестью, то тщательно ее прятали. Они убивали солдат и священников, насиловали монахинь, пытали взрослых и детей, взрывали церкви. Модифорд, со своей стороны, сглаживал впечатление от этих деяний, утверждая, что они необходимы для защиты Ямайки.

Модифорд прибыл на Ямайку в 1664 году со строгими инструкциями, требовавшими унять буканиров. Морган отсутствовал, он как раз отправился в двухлетнее путешествие, в ходе которого разграбил три города в Центральной Америке. Он вернулся с восемью испанскими судам, нагруженными сокровищами, и убедил Модифорда в том, что его действия призваны сорвать испанское нападение. Губернатор, впрочем, и сам хотел, чтобы его убедили. Незадолго до прибытия Моргана он узнал, что испанцы захватили судно, на котором на Ямайку плыл его сын. Судя по всему, молодого человека взяли живым, но затем либо пытали и убили, либо продали в рабство где-то в южных морях. После переговоров с Морганом Модифорд написал генералу Джорджу Монку и объяснил, почему дал буканирам свободу действий:

Я не понимаю, почему мы должны проявлять сдержанность, когда испанцы свободно делают с нами все, что захотят. Мы не будем в безопасности до тех пор, пока король Испании не признает остров владением Его Величества [436] .

В 1666 году Модифорд вновь защищал буканиров:

Испанцы считают нас нежеланными гостями и нарушителями при любой встрече в Индиях и поступают соответственно. Когда они в силах, то стараются выгнать нас из наших владений… Только силой можно заставить их отказаться от такого недружелюбного поведения по отношению к иностранцам [437] .

Модифорд был хитрым политиком. В депешах не упоминаются ни трофеи, ни личная месть. Вместо этого он постоянно подчеркивает, что Ямайке грозит вторжение и что рейды Моргана — единственное средство защиты.

Получая 10 процентов от каждой добычи, доставленной в порт, Модифорд стал одним из самых богатых людей Англии. Он управлял Ямайкой как собственной вотчиной, подчиняясь только королю, который находился от него за тысячи миль и указы которого шли из Англии на Ямайку месяцами. Основные посты в военной и юридической структурах Ямайки занимали члены семьи губернатора, и Модифорд самостоятельно распоряжался доходами острова.

Слова Карла в письме королю Филиппу о том, что Морган действовал вопреки его указам, были слабым утешением на фоне опустошений, производимых пиратами, а также с учетом того, что король Карл спокойно брал свою долю трофеев. В 1670 году испанцы решили взять дела в свои руки. Губернатор Портобело нанял каперов для нападений на английские суда, а Филипп отправил в Карибское море шесть военных кораблей. Морган утверждал, что кораблей было двенадцать, и жаловался, что армада может захватить любое английское судно на своем пути: «С фрегатом или двумя, стоявшими на небольшом отдалении от Порт-Рояля, они могли перехватывать все наши суда и уничтожить нас, расстроив торговлю».

Острожный Модифорд какое-то время сдерживал Моргана, но затем произошел инцидент, который он не мог игнорировать. Испанский капер сжег несколько ферм на незащищенном западном побережье Ямайки, а также приколотил к дереву послание, чтобы продемонстрировать презрение к врагу. Дерзкий капер писал: «Только нехватка времени не позволила мне отправиться к Порт-Роялю и заявить: Я, капитан Мануэль Ривера Пардаль, пришел за адмиралом Морганом… и требую, чтобы он искал меня и узрел доблесть испанцев». Брошенный вызов взбесил буканиров и весь Порт-Рояль. Торговцы, трактирщики, даже проститутки пришли в ярость. Хотя на самом деле им следовало посмеиваться над бахвальством капера, спровоцировавшего войну, которая снова даст буканирам возможность пиратствовать и возобновит поток испанского серебра. В июле 1670 года Модифорд выступил перед возмущенным Советом. Описав свидетельства испанской агрессии и зачитав заявление Пардаля, он потребовал, а они согласились со следующим:

Для безопасности острова и защиты торговых судов… адмиралу Моргану надлежит собрать все корабли, которые есть в гавани… и выйти в море, чтобы захватывать и топить все вражеские корабли, которые только сможет… Он также имеет право высаживаться на территории врага… чтобы сделать все необходимое для безопасности нашего острова… все захваченное следует поделить по обычным правилам [441] .

Хотя Совет не упоминал целей экспедиции, все знали, что Морган собрался напасть на Панаму. В прошлом году пират угрожал губернатору Панамы вернуться в течение года. Панама, основанная в 1517 году, была вторым по величине городом Индий, уступая только Картахене. От пиратов Панаму отделял перешеек в двадцать пять миль шириной, состоявший из почти непроходимых гор и лесов, так что жители Панамы считали себя в безопасности. Однако именно это ощущение безопасности делало город уязвимым для пиратов, жаждавших богатой добычи. Панамские торговцы, копившие золото, жили в роскошных особняках мавританского стиля, обставленных самой модной европейской утварью. Как описывал Морган, Панама была главным складом серебра и золота мира: «Туда стекались товары, доставляемые из старой Испании королевским флотом. Тот же флот увозил золото и серебро, поступавшие из рудников Перу и Потоси».

Модифорд прекрасно осознавал, что последствия такой экспедиции, даже очень успешной, падут на его голову, и постарался заручиться поддержкой ближайшего окружения короля. Чтобы добиться одобрения Англии, он написал своему союзнику лорду Эшли, одному из доверенных лиц Карла, что является «жалким губернатором без денег» и не собирается объявлять войну «богатейшему и могущественнейшему европейскому государю». Но у него нет выбора, так как Испания объявила войну ему. Губернатор ждал приказа о прекращении войны, но «больше боялся порицания со стороны друзей и местных жителей, чем вражеских клинков».

Как оказалось, Модифорд поступил весьма разумно. Примерно через неделю после того, как губернатор одобрил план Моргана о нападении на Панаму, английский король встретился в Мадриде с испанским монархом и подписал соглашение о «восстановлении мира в Америке». Договор обязывал Англию объявить пиратство вне закона, а в ответ Испания признавала английские владения в Новом Свете. Но когда Модифорд узнал о договоре, Морган уже отплыл. Губернатор выслал за ним судно с приказом вернуться, однако посланцам не удалось догнать пиратов, как писал Модифорд в Лондон.

Примерно в это время из Амстердама на Ямайку прибыл Абрахам Коэн, чтобы приобрести участок земли в глубине острова. Второго декабря 1670 года, когда Морган посвящал товарищей в планы взятия Панамы, Коэн и его спутник-землемер продвигались по неисследованной речной долине на северном побережье Ямайки. Одиннадцатого января, когда Морган и тысяча его пиратов продирались сквозь джунгли и болота на перешейке, землемер отмерил четыреста двадцать акров земли у истоков реки Оракабесса. Седьмого февраля Морган грабил Золотой город, а Модифорд подписывал документ о правах Коэна на владение землей.

При этом губернатор не подозревал, что совершает незаконный поступок. Во-первых, запрет на пребывание Коэна на острове по-прежнему действовал, а во-вторых, Модифорд уже не был губернатором Ямайки. Король Карл, узнав месяцем ранее, что Моргана не остановили, обвинил во всем Модифорда и отменил его полномочия: «Сэр Т. Модифорд, бывший губернатор Ямайки, поступил вопреки приказам короля и совершил много бесчинств и враждебных действий против подданных Католического короля, доброго брата Его Величества».

Вскоре весть о сожжении Панамы достигла Испании. Английский посол писал: «Королева провела несколько часов на коленях, взывая о Божественном отмщении. Вся Испания погрузилась в траур». Карл ожидал испанской реакции на действия Моргана и немедленно поручил Томасу Линчу, богатому ямайскому плантатору, проживавшему в Лондоне, отправиться на остров, арестовать Модифорда и доставить его под стражей в Англию, для чего назначил Линча вице-губернатором. Линч выполнил приказ, но при этом действовал разумно и осторожно. Он прибыл на остров, выждал несколько дней, а затем пригласил губернатора отобедать на борту судна. Только здесь Линч сообщил Модифорду о приказе короля. Он объяснил, что не хочет враждовать с популярным губернатором и подчеркнул, что король вынужден был отдать приказ на арест Модифорда по политическим соображениям, из-за Панамы. Линч пообещал, что жизнь и состояние губернатора вне опасности.

Линч впервые попал на Ямайку с армией, посланной Кромвелем, а затем, при Модифорде, возглавлял суд на острове, пока губернатор не уволил его. Одно время они дружили, но затем разошлись во взглядах на буканиров. Линч владел самой богатой и самой лучшей плантацией сахарного тростника. Кроме того, он занимал должность в Королевской африканской компании, промышлявшей работорговлей. По этой причине он выступал за мир с Испанией, надеясь получить возможность торговать с испанскими колониями. Возвращение Линча в 1671 году повлекло за собой раскол населения острова на противоборствующие партии. Линч и другие плантаторы выступали против покровительства пиратства. В то же время многие мелкие фермеры отказались от земледелия ради того, чтобы стать пиратами, так как фермерство не могло составить достойную конкуренцию пиратству. Пока существовали буканиры, о легальной торговле не могло идти и речи.

Линч рассчитывал, что в обмен на разрыв с буканирами испанские колонии откроются для его судов. Выступая перед Советом Ямайки, он говорил, что честная торговля выгоднее, достойнее и безопаснее, чем пиратство. В соответствии со своим курсом Линч предложил капитанам следовать в испанские порты под флагом перемирия и открыто предлагать свои товары. Но, несмотря на мирные намерения, суда вернулись ни с чем. По словам моряков, испанцы категорически отказались что-либо покупать.

Обескураженный Линч тем же летом получил королевский приказ об аресте Моргана. Из Лондона сообщили, что Испания угрожает войной, если пирата не арестуют. Вице-губернатор попал в затруднительное положение. Он написал королевскому советнику лорду Арлингтону, что готов выполнить приказ, арестовать Моргана и отправить его в Англию — для удовлетворения испанцев. Однако Линч понимал, что единственная сила, способная защитить Ямайку, это пираты, а Морган — единственный, кто способен ими командовать. Отправить его в Англию — значило оставить остров без защиты, как раз когда испанцы начали готовить армию вторжения. Линч писал, что некоторые купцы показывали ему письма из Голландии и Испании, в которых говорилось, что испанская церковь и гранды собрали пятитысячную армию и флот в тридцать шесть кораблей для захвата Ямайки.

Линч не назвал источники своей информации. Однако, как Кромвель, полагавшийся на лондонскую «португальскую» общину для сбора сведений, так и вице-губернатор получал сообщения от еврейских купцов Ямайки. Они поддерживали постоянные отношения с агентами в Голландии и Испании, занимаясь, по выражению Линча, «маленькой тайной торговлей» с врагом. Вице-губернатор защищал евреев от английских купцов в 1671 году, когда англичане потребовали его вмешательства в связи с ростом числа еврейских торговцев в Порт-Рояле. Английские конкуренты требовали провести точную перепись еврейского населения и выслать тех, кто прибыл на Ямайку незаконно. Опережая обращение купцов к королю, Линч писал Карлу:

«Для сохранения кредитоспособности или даже обогащения нашего острова Ваше Величество не найдет более полезных подданных, чем евреи. У них множество товаров, они ведут обширную переписку… У Вашего Величества нет других подданных, кроме евреев, готовых рисковать собой и своими товарами ради получения возможности торговать. Они продают недорого, они не столь многочисленны, чтобы угрожать нам, не в их интересах изменить нам. Чтобы сохранять кредитоспособность, а тем более чтобы обогащать остров, нам нужно сделать все, чтобы сохранить мир и хорошо обходиться с ними» [449] .

Несмотря на позицию Линча, была проведена проверка. Только шестнадцать евреев представили необходимые документы о натурализации и, следовательно, были признаны законными торговцами. Сколько было таких, у кого не оказалось бумаг, неизвестно. Нестабильность жизни общины стала очевидна в ноябре 1671 года, когда Бистон приказал задержать судно еврея из Нового Амстердама (уже называвшегося Нью-Йорком) под предлогом того, что евреи были иностранцами и, следовательно, не имели права торговать. Коэн, завершив все формальности по покупке земли и опасаясь разоблачения, поспешно отбыл в Амстердам, оставив брата Мозеса (пользовавшегося покровительством Моргана) присматривать за собственностью.

Через некоторое время жена Абрахама, Ревекка Палаччи, сообщила, что ее муж скончался, и взяла на себя его долги как вдова. На самом деле Коэн инсценировал смерть для сокрытия незаконных путешествий на Ямайку. Из Амстердама он перебрался в Сале, пиратскую республику в Северной Африке, где у него было много партнеров и где он и семья его жены были хорошо известны.

Евреи Порт-Рояля использовали главное правило выживания, которому следовал их народ в рассеянии: они «служили двум господам». Евреи снаряжали пиратов, давали советы, какую цель для нападения следует выбрать, и получали долю добычи. Однако если пиратство оказалось вне закона, то оставалась прибыльная торговля с испанцами, пусть и незаконная. Всем хотелось получить свой кусочек, даже новому губернатору Ямайки. В марте 1672 года Линч написал Арлингтону, что присутствие пиратов разрушило испанские планы нападения на остров, и добавил, что больше не будет пытаться наладить легальную торговлю с «самым неблагодарным и бесчувственным народом в мире».

Но Линч вовсе не был столь наивным, как может показаться. Отправляя капитанов в первое плавание с предложениями для испанцев, он дал им и иные инструкции. Если испанцы оттолкнут протянутую руку и не захотят торговать, то капитанам следовало связаться с некоторыми местными купцами. Список имен составили агенты губернатора, занимавшиеся «тихой торговлей». Пока торговля оставалась незаконной, сефарды Порт-Рояля считались предпочтительными агентами для иностранцев любого вероисповедания. За комиссионные в размере 10–15 процентов они «рекомендовали грузы, усиливали команды, предоставляли коммерческие сведения и сопровождали суда на испанские рынки».

Враждебность английских купцов к «потомкам убийц Господа нашего» не исчезла. В июне 1672 года Линч получил петицию от семидесяти двух торговцев-христиан, которые сообщали, что опасаются «бессчетного количества евреев, которые живут на острове и торгуют тут же, вопреки закону». По иронии судьбы, ямайские купцы, как когда-то в Ресифи, обвиняли евреев в том, что те занимались вещами, сегодня считающимися принятой деловой практикой:

Главное зло, причиняемое евреями, заключается в том, что они создали торговую монополию. Они объединены в одно сообщество пайщиков и не только покупают самые лучшие товары, но часто просто приобретают весь груз судна и продают по цене ниже, чем у подателей сей петиции, так как последние живут куда беднее… Ваша честь наверняка видели в Европе, как евреи поглощают всю торговлю… Хотя их торговля принесла прибыль и уважение острову, Англия не получает ничего из всех товаров, прибывающих из Голландии, куда они наверняка отправятся со всеми своими приобретениями, а остров Его Величества будет обездолен, и его подданные претерпят большой ущерб [454] .

Линч призвал Карла отвергнуть прошение, снова приведя аргументы в поддержку евреев. Король, нуждавшийся в твердой валюте, подтвердил милостивое отношение к евреям. Покупательская способность еврейских торговцев, их опыт в импорте и экспорте драгоценных металлов (наряду со связями в Испанской Америке и Голландии) делали присутствие евреев на Ямайке необходимым для притока капитала в Англию и процветания колонии. Мнение Линча возобладало, и исполнительная королевская власть рекомендовала позаботиться о привлечении новых евреев на Ямайку. В декабре 1672 года Карл написал Линчу, что захват судна Бистоном в прошлом году на основании того, что судовладельцем «был еврей, которого следует считать иностранцем», был несправедливым и незаконным. «Указанный судовладелец, Рабба Коути, должен пользоваться всеми правами свободного гражданина… судно и весь груз необходимо ему вернуть».

Предрассудки не в состоянии победить экономику. Вклад евреев в процветание Ямайки и Англии определил доброе отношение к ним со стороны королевской власти. За двадцать лет, с 1656 по 1676 год, Ямайка поставила в Англию примерно четыре миллиона фунтов серебра, в основном благодаря тем, кто занимался нелегальной торговлей. Английская Счетная палата отмечала, что остров стал главным поставщиком серебра и золота. Оттуда поступило драгоценных металлов больше, чем из всех других владений Англии, вместе взятых.

Морган ничего не слышал от короля с тех пор, как в 1672 году его доставили под стражей в Англию, чтобы он дал ответ за свои «преступления против короля, его короны и достоинства». Возможно, Карл полагал, что будет достаточно отозвать пирата с Ямайки. Так или иначе, прошел год, прежде чем монарх вызвал к себе Моргана. К сожалению, о периоде пребывания Моргана в Лондоне есть лишь неполные свидетельства. Несомненно, обитатели британской столицы содрогались при мысли о том, что принимают настоящего головореза.

Пока Морган будоражил Лондон, Модифорд маялся в Тауэре. Испанский посол с удовлетворением отмечал, что бывший губернатор Ямайки чахнет в тюрьме, будучи погребенным в «холодной и сырой комнате с каменными стенами». Когда Модифорд наконец вышел из тюрьмы, все были уверены, что его время прошло. Но, как оказалось, Морган не забыл своего начальника.

Тревожные письма от Линча сообщили королю, что губернатор Кубы нанял каперов для захвата британских судов, а ямайские буканиры, объявленные вне закона, перебежали на Тортугу и теперь действуют во благо Франции. Линч заявил, что потратил собственные деньги на укрепление обороны Ямайки, и хвалил Модифорда за то, что тот держал буканиров на коротком поводке. Без угрозы со стороны пиратов испанцы не собирались соблюдать условия мира с презренными протестантами, завладевшими их островом. Линч заканчивал отчаянным заявлением: «Боюсь, все будет потеряно, если мы не получим один-два фрегата для защиты острова».

В ответ на это письмо Карл вызвал Моргана и спросил его совета о защите острова. Ответ пиратского вожака так впечатлил короля, что тот решил отозвать Линча и отправил на Ямайку Моргана, произведя последнего в вице-губернаторы. Морган, самоуверенный, как всегда, в ответ заявил, что готов занять этот пост, но просит сначала присвоить ему рыцарское достоинство, а также назначить его друга Модифорда главой ямайской судебной палаты. Король согласился. Узнав об этом, потрясенный Линч писал: «Испанцы очень встревожены фавором адмирала при дворе и его предстоящим возвращением в Индии. Его назначение подольет масла в огонь». Что же до своей отставки, Линч приветствовал уход со своего поста и предвкушал возвращение в Англию: «Никто не получает эту должность с большей радостью, чем та, с которой я ее оставляю».

Шестого марта 1675 года в Порт-Рояль прибыл сэр Генри Морган. На следующий день он отправился на встречу с Линчем, а также колонистами и торговцами, составлявшими Совет Ямайки. Они хотели мира и боялись возвращения скандально известного пирата. Эти господа так или иначе наживались на работорговле, причем не столько покупали для себя, сколько продавали рабов в испанские колонии. Последнее, чего они могли желать, так это возвращения старых буканирских времен, когда такая торговля была невозможной. Зачем ямайскому колонисту горбатиться в поле, если можно присоединиться к пиратам и немедленно получить долю добычи? Испанцы, в свою очередь, не будут пускать в порты английских торговцев, так как любой из них может оказаться пиратом. Торговля и пиратство не могут сосуществовать.

Но члены Совета тревожились понапрасну. Морган, сменивший старый наряд на камзол, более подходящий его новому статусу и блиставший королевскими наградами, сообщил, что получил приказ в дальнейшем противодействовать пиратству. Эту политику подтвердил и новый губернатор Ямайки лорд Вон, прибывший через неделю. Люди, знавшие Вона, называли его «самым похотливым типом своего времени», что не мешало лорду слыть поэтом и покровительствовать искусствам. Предпочитая царствовать на острове рабов, а не буйных и недисциплинированных пиратов, он поддержал колонистов.

Тем временем все ожидали прибытия из Суринама английских специалистов по производству сахара. В 1674 году Новый Амстердам окончательно перешел в руки англичан — в обмен на Суринам. Английские фермеры, жившие в этой колонии, начали искать новое место жительства. В апреле 1675 года три судна должны были перевезти около сотни семей на Ямайку. Историки полагают, что именно суринамские поселенцы привнесли необходимые знания и навыки, позволившие превратить остров в огромную плантацию сахарного тростника, ставшего главным источником доходов Британской империи. Чтобы завершить работу, требовалась дешевая рабочая сила. Одиннадцатого мая 1675 года Совет Ямайки, где заседали в основном землевладельцы, обратился к Королевской африканской компании и потребовал больше рабов. Годом ранее компания прислала на Ямайку 2320 негров. В ответ на новую просьбу были высланы четыре транспорта с 1660 рабами.

В начале 1675 года Абрахам Коэн узнал, что может спокойно вернуться на Ямайку, ничего не опасаясь, так как на острове снова был его союзник Модифорд. Он также выяснил, что король Карл разрешил суринамским евреям поселиться на Ямайке. Так как монарх отверг требование об изгнании евреев, Бистон и прочие спрятали когти и занялись улаживанием своих дел. Коэн решил воспользоваться этим и затеряться среди новоприбывших. Однако когда он прибыл на остров и предъявил права на собственность, то неожиданно столкнулся с трудностями — на этот раз с другой стороны. К суду Коэна привлек его брат.

Как помнит читатель, в 1671 году, уезжая с острова, Абрахам Коэн попросил брата Мозеса приглядеть за его собственностью. Тогда такое решение казалось хорошей идеей, так как, хотя Мозес и не входил в число шестнадцати евреев с документами о натурализации, он был пиратом и другом Моргана, и поэтому никто не решался оспорить его положение.

В суде Мозес потребовал платы за годы трудов в качестве хранителя собственности брата. Дело было улажено в мае 1675 года. Абрахам признал, что «задолжал брату Мозесу Коэну Энрикесу жалованье за два года и семь месяцев», в течение которых Мозес работал на него. Абрахам отдал брату ферму стоимостью сто фунтов стерлингов, а также сорок коров и лошадей.

Сам по себе иск выглядел незначительным. На суде председательствовал не кто иной, как Модифорд. Именно он поставил свою подпись под соглашением. Однако надо учесть, что оба брата находились в солидном возрасте (им было за шестьдесят) и обладали немалым состоянием, так что речь шла не только о деньгах. Судя по всему, Мозес заболел золотой лихорадкой и захотел получить свою долю от рудника Колумба. Так или иначе, но Абрахам Коэн пал духом. Одно дело — нарушить приказ короля, инсценировать свою смерть и дважды приезжать на запретный для него остров, избегая встречи с Бистоном и его единомышленниками. Совсем другое — обнаружить, что родной брат пытается чинить препоны в предприятии, над которым он трудился двадцать лет, с тех пор как впервые услышал о золотом руднике. Через несколько месяцев после улаживания иска Коэн продал свою землю и отказался от поисков, и с тех пор мы уже ничего нового не услышим о евреях, разыскивавших золотой рудник Колумба.

В 1677 году король Карл II сместил губернатора Вона и назначил на его место графа Карлайла, благосклоннее относившегося к Моргану. Адмирал оставался на посту вице-губернатора. Модифорд прослужил два года в качестве главы судебной палаты, после чего удалился в свое поместье. Переменчивая политика ямайского руководства по отношению к пиратам (сдерживание и послабление) сохранялась неизменной до самой смерти Модифорда, последовавшей в 1679 году. После этого Карлайл уехал в Англию, и Морган в течение двух лет исполнял обязанности губернатора. Это давало ему возможность восстановить Порт-Рояль в качестве пиратской столицы, но он предпочел карьеру гонителя пиратов. Он стал крупным землевладельцем, и морской разбой более не привлекал его. Морган пообещал, что те пираты, которые оставят свое ремесло, будут помилованы и получат земельные наделы. Прочих ждала виселица.

Среди каперов, просивших официального прощения и готовых дать клятву никогда не пиратствовать больше, мы находим Мозеса Коэна Энрикеса. Ему было уже за семьдесят, он наверняка годами не выходил в море, однако все же хотел получить помилование за «грехи молодости». И 18 ноября 1681 года Морган, отвечая на «робкое прошение Мозеса Коэна», подписал документ, гарантировавший старому пирату натурализацию — лучшее, на что мог рассчитывать еврей в те годы. Примерно в то же время Мозес, как и его брат Абрахам, отказался от своего испанского имени. В документе указано, в частности:

[Я, сэр Генри Морган] даю и гарантирую Мозесу Коэну и всем его потомкам и наследникам с этого дня и в будущем на острове Ямайка полную натурализацию. Подтверждаю для него и его наследников все права, привилегии и свободы, которые полагаются нашим гражданам, как если бы указанный Мозес Коэн родился в одном из владений короны. Свидетельствует сэр Генри Морган, рыцарь и главнокомандующий острова Ямайка [465] .

Судя по всему, Морган знал о существовании золотого рудника, но не представлял себе его местонахождение. Тем не менее, когда король предоставил герцогу Олбемарлу монопольные права на поиск испанского золота на Карибских островах, Морган завлек его на Ямайку историями о затонувших судах с сокровищами и утерянном золотом руднике. Хотя им удалось добыть кое-какие затонувшие драгоценности, легендарный рудник они так и не нашли. После смерти герцога привезенные им рудокопы, «вместо того чтобы искать рудник, обычно ходили по домам колонистов и напивались».

Великое землетрясение 1692 года уничтожило пиратскую столицу — море поглотило две трети Порт-Рояля. Бистон владел прибрежным участком напротив гавани, ставшей Кингстоном, и, несмотря на враждебное отношение к евреям, после землетрясения продал часть своей земли еврейским инвесторам.

Из пиратской столицы остров Ямайка превратился в центр сахарной промышленности. В 1698 году на здешних плантациях трудились сорок тысяч рабов. В 1713 году Ямайка стала главным перевалочным пунктом, отсюда рабов развозили по островам Карибского моря, а также отправляли в Северную Америку. В тот период английская Королевская африканская компания получила монопольное право (asiento) на работорговлю в Испанской Америке, предоставленное Испанией. Некоторое количество ямайских евреев участвовали в этом предприятии, но большинство торговали другим товаром. На это указывает лондонская петиция от 1735 года, где содержится жалоба на попытки конкурентов вытеснить еврейских купцов. Ответчики (девяносто два торговца, евреи и неевреи) писали: «Евреи [Лондона] — практически единственные торговцы, поставляющие на Ямайку мануфактуру и галантерею, действуя на свой страх и риск… чтобы снабжать жителей острова и обеспечить надлежащий ассортимент товаров для испанцев».

По мере того как еврейское участие в карибском пиратстве сходило на нет, пути пиратов и их сефардских нанимателей расходились, чтобы в следующем веке сойтись снова, когда новая нация призвала их к борьбе за свободу. Во время Американской революции несколько десятков евреев-пиратов примкнули к восставшим. Основатели еврейской общины, они владели несколькими кораблями, которые захватили или уничтожили более шестисот британских судов и взяли добычу на сумму восемнадцать миллионов долларов (в пересчете на современные деньги).

Говоря о еврейском пиратстве, нельзя не упомянуть о происхождении знаменитого пирата, известного американцам героя битвы под Новым Орлеаном. Жан Лафит писал: «Своим мастерством я полностью обязан моей еврейско-испанской бабушке, которая своими глазами видела инквизицию». Поясняя свое происхождение, Лафит писал в своем дневнике:

Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, и я не помню ее. Ее заменила мне бабушка с материнской стороны, жившая с нами. Бабушка была испано-израэлитка… Отец матери, алхимик с хорошими связями в Испании, был свободомыслящим евреем, не придерживавшимся ни католических верований, ни традиционных еврейских. Это не спасло его от голодной смерти в тюрьме, куда его посадили за отказ сделать официальное заявление, которое инквизиторы требовали от всех евреев. Бабушка часто рассказывала о судах и злоключениях ее предков во времена испанской инквизиции. Эти рассказы разожгли во мне ненависть к испанской короне и ее злодеяниям — не только против евреев [470] .

На этом заканчивается наша история. Иберийские евреи, прикидывавшиеся христианами, стали пионерами Нового Света. Они были пиратами, исследователями, конкистадорами, ковбоями, они превратили выращивание сахарного тростника в целую индустрию, они основали первую торговую сеть, охватившую Мировой океан. Точные цифры неизвестны, но принято считать, что в середине XVII века в Новом Свете было десять тысяч конверсос, то есть 5 процентов от общего населения этих территорий. На островах Карибского моря их доля составляла 15 процентов. Так как большинство из них скрывало свое истинное происхождение, то мы знаем лишь о тех, кто попал в руки инквизиции или раскрыл свою тайну другим образом. После столетий отрицания иудаизма многие конверсос действительно отвергли веру отцов. Среди тысяч испанских и португальских имен в телефонном справочнике Ямайки евреев сегодня насчитывается не более двух сотен.

Братья Коэн Энрикес и их друзья взрослели в Голландии, оазисе терпимости во враждебном мире. Об ужасах инквизиции они знали от старших, бежавших в Амстердам из Испании и Португалии. Следуя примеру своего наставника, раввина-пирата Самуэля Палаччи, они горели желанием сражаться с врагами еврейского народа. Достигнув двадцатилетнего возраста, они, используя дипломатию и силу, завоевали новую родину в Бразилии. В зрелые годы, когда голландская колония оказалась уничтоженной, они прибегли к своим связям и навыкам, чтобы заняться производством и продажей сахара, тем самым обеспечив себе место на островах Карибского моря. Внушительные экономические возможности позволили им заручиться поддержкой голландской Вест-Индской компании в борьбе за права своих детей в Новом Амстердаме, а также убедить Генеральные Штаты потребовать освобождения их товарищей, арестованных на Ямайке. В Порт-Рояле, став торговцами и судовладельцами, они использовали пиратов для ведения войны с «Империей инквизиции», и эта война привела к падению испанской гегемонии в Новом Свете. Позднее они получили вознаграждение и в юридическом статусе, и в финансовой сфере.

Изгнание из Испании в 1492 году не значило ничего нового для народа, две тысячи лет скитавшегося по свету. Вместо того чтобы уничтожить их, оно обеспечило выживание. В эпоху Великих географических открытий они заселяли новые земли, их влияние росло по мере развития международной торговли. Торгуя с соплеменниками по всему свету, они развивали рынки и приобретали информацию, которой жаждали лидеры разных стран, соревновавшихся за обладание выгодными торговыми путями. Менаше бен Исраэль, обращаясь к Кромвелю, цитировал Книгу пророка Амоса (9:9): «Я рассыплю дом Израилев по всем народам, как рассыпают зерна в решете, и ни одно не падает на землю», — и продолжил: «Примите нас, и мы сделаем вас богатыми». Сегодня, спустя века, это обещание богатства по-прежнему защищает народ Книги в равнодушном и часто враждебном мире.

Поиски потерянного золотого рудника Колумба были последним предприятием еврейских торговцев-авантюристов, предприятием, потерпевшим крах. Однако дело, которому братья Коэн и их товарищи посвятили свою жизнь, увенчалось успехом. В 1675 году, когда братья выясняли отношения в суде, еврейские молельные дома открывались в Амстердаме и Лондоне, а на следующий год — на Кюрасао, Барбадосе и Ямайке. Во многом это стало возможным благодаря их борьбе с ограничениями на место жительства и торговлю для евреев. В конце концов, евреи смогли открыто быть евреями — как в Старом, так и в Новом Свете.