В предыдущей главе так всё было замечательно! Но вот и пример двойственной сущности Эльзы. В какой-то момент Герберт написал ей, что недоволен тем, что его визиты не имеют смысла. Патрик играл в страшные игры и не обращал на него внимания.

— Что поделать, он сам не хочет видеться с тобой, — пояснила Эльза.

— Ты, по сути, лишила меня родительских прав! Это, в конце концов, незаконно.

— Ах, ты хочешь по закону? — с яростью ответила Эльза. Она давно хотела вовлечь его в судебную тяжбу, потому что ей полагался бесплатный адвокат, а Герберта бы это разорило окончательно. Да что уж говорить, его и разорить было невозможно, потому что он и так остался ни с чем. Едва хватало на жизнь.

— Я готова к битве, — гордо заявила Эльза и тут вывалила на Герберта такое количество грязных планов против него, что он захлебнулся.

— Меня больше нет, — чётко сказал он. Эльза продолжала ещё что-то добавлять. И Герберт повторил несколько раз: «Меня больше нет».

Сначала Эльза опасалась, что Герберт начнёт атаку, но, когда поняла, что он действительно решил исчезнуть из её жизни, принялась говорить всем знакомым и членам семьи, что Герберт заявил, будто они для него умерли.

Герберт исправно платил минимально положенные алименты, хотя Эльза принимала их неохотно.

Так прошло полгода, пока адвокат Эльзы не прислал документы на развод. Там закреплялся минимальный размер алиментов и значилось, что Эльза ни при каких обстоятельствах, даже в случае «катастрофических проблем», не попросит у него помощи. «Мне от него ничего не нужно!» — повторяла она.

— Обычно те, кому от нас «ничего не нужно», отбирают у нас всё, — возражал Герберт.

Герберт был поражён, что через полгода градус ненависти к нему не уменьшился, а повысился!

Но тут был вовлечён адвокат. От матери требовалось поддерживать в Патрике желание видеться с отцом. В противном случае суд ни за что не отдаст все права на ребёнка матери.

Герберт всё подписал, понимая, что за сердце ребёнка надо бороться не в суде. Единственное, чего он потребовал: чтобы его письмо к сыну было зачитано мальчику психологом или кем бы то ни было, но не Эльзой.

Герберт писал:

«Мой милый Патрик!

Очень скучаю по тебе и хочу тебя увидеть. Я помню, как мы веселились вместе и что я провёл всю твою жизнь рядом с тобой, пока твоя мать не забрала тебя от меня. Я люблю тебя так, как отец может любить своего сына.

Мне очень жаль, что мы с твоей мамой оформляем развод. Я никогда не хотел разлучаться с твоей мамой. Я любил её всю жизнь. Я встретил её, когда был всего на семь лет старше, чем ты сейчас! Это была исключительно её инициатива — расстаться со мной. Всё произошло к моему полному удивлению, и я чуть не умер. Даже сейчас я думаю, что это всего лишь плохой сон, я проснусь и увижу, что ничего не случилось. Но реальность такова, что сломанное не починишь.

Образ жизни, который мы вели в течение девяти последних лет с приютом в нашем доме, активно поддерживался твоей мамой большую часть времени, и ты должен знать и понимать, что за этой идеей стоял не только я.

Я искренне верю, что мы помогли многим людям, которые в противном случае умерли бы, и эта деятельность была лучшим, что мы сделали в нашей жизни.

Я стал священником по просьбе и с согласия твоей мамы. Наша вера требует самопожертвования. И приют в нашем доме был этим самопожертвованием, а не результатом нашего безумия. Это нормально для некоторых священников.

Внезапно год назад твоя мама попросила меня о разводе. Она не объяснила, зачем ей это нужно, и не сказала, что ты уезжаешь в другое убежище. Она сказала мне, что вы собираетесь жить с другой семьёй, чтобы помочь заботиться о больном ребёнке. Я подписал все бумаги и всегда делал то, что просила твоя мама. Всё было сделано втайне и за моей спиной. В результате вы получили дешёвую квартиру, в которой сейчас живёте.

Ты должен знать, что я предлагал другие способы, которые позволили бы сохранить наш дом для нуждающихся и иметь отдельную квартиру для нашей семьи, но твоя мама не согласилась ни на один вариант. Она знала, что если у вас будет субсидированная квартира, то я не буду иметь права жить с вами. У меня не было возможности воссоединиться с семьёй в этой квартире, и твоя мама никогда мне этого не предлагала. Это показывает, что у твоей мамы никогда не было серьёзных планов спасти наш брак.

Из-за того, что твоя мама ушла из дома, я потерял дом и сан священника (есть такое правило).

Этот дом, где ты родился, который тебе всю жизнь будет видеться во сне, был единственным достижением в моей жизни, и для меня он составлял целый мир. Потеряв тебя, семью и свой дом, я пришёл в отчаяние.

Я никогда ничего не делал против планов вашей матери, несмотря на все её опасения по поводу моей мести. У меня не было никаких плохих намерений.

Единственный момент, о котором мы спорили с мамой, заключался в том, что нам не удаётся видеться свободно и без её наблюдения. На Рождество в „Макдональдсе“ ты вёл себя очень агрессивно по отношению ко мне в её присутствии и говорил, что больше не хочешь меня видеть. В других случаях, когда я навещал вас на квартире, у тебя не было интереса ко мне. Я думаю, ты поступал так, чтобы угодить своей маме, и если бы мы остались одни, ты был бы другим.

Уход твоей матери привёл к гибели церкви, дома и моего священства. Я потерял последнюю поддержку, а по наводке нашего нового родственника — инспектора — пожарные закрыли наш дом.

Отвечаю на вопрос, который вы задали мне на Рождество: „Почему все ваши дети ненавидят вас?“ — я не знаю. Джейк всегда активно выступал против того, что я делал в своей жизни — как в бизнесе, так и в церкви. Энжела вышла замуж за сына человека, который отправил нас в тюрьму и который стоит за тем, что я потерял дом и семью, а ты лишился любящего отца. Я всегда был добр к своим детям и делал всё, что они хотели. Ты должен спросить их, почему они меня ненавидят. Ты также можешь задать тот же вопрос своей маме. Искренне верю, что я всегда относился ко всем вам наилучшим образом с любовью и уважением.

После того как ты узнал все эти факты, я хотел бы, чтобы ты начал видеться со мной наедине, без участия твоей мамы. Мы можем повеселиться, сходить в кино, заняться шоппингом или что-нибудь ещё. Я хочу быть частью твоей жизни».

Герберт не надеялся, что письмо возымеет действие. Он написал его в ответ на обращение от адвоката Эльзы, которая безо всяких оснований в свою пользу лишала Герберта родительских прав. Герберт не сопротивлялся. Он всё равно никогда не принимал никаких решений за детей без согласия Эльзы.

Единственным условием, которое поставил Герберт, было желание, чтобы это письмо прочитал кто-нибудь не связанный с Эльзой — учитель или психолог. Его требование пообещали выполнить.

Герберт уже ни на что не надеялся. После года нескончаемого потока лжи и проклятий, которые выливались на Патрика в адрес отца, надеяться на то, что одно письмо что-то изменит, было глупо.

Герберт давно поссорился с Богом и ни с чем, кроме упрёков, к Нему не обращался. Но тут не выдержал и взмолился: «Дай мне видеться с сыном! Ещё пару лет и этого малыша не станет. Появится хмурый и желчный подросток».

И вот произошло чудо. Позвонил Патрик и звонким голоском затараторил:

— Папа, мне прочли твоё письмо! Я тебя люблю! Я тебе верю! Ты ни в чём не виноват! Я хочу с тобой видеться!

Герберт дрожащим голосом что-то отвечал. Ему казалось, что это сон, ему очень хотелось плакать, но на этот раз это были слёзы радости.

Потом, как холодный душ, в трубке зазвучал непривычно наглый голос Эльзы. Ненависть сняла маску лицемерия.

— Привет. Ну всё, Патрика уже ознакомили с твоей версией событий. Он хочет видеться с тобой. Только я прошу тебя не говорить с ним больше обо всём этом. Говорите о радостном.

— Хорошо, конечно о радостном, только о радостном! — тихо промолвил Герберт и блаженно улыбнулся сквозь слёзы.