Всякий человек, наверное, должен представлять или хотя бы догадываться, кто он такой на самом деле. Из всех многочисленных ролей есть одна самая главная, глубинная, неподдельная. Тут уж и правда не имеет значения чужое мнение. Раз говорит человек, что он видит себя так, а не иначе — значит, так и есть!

Герберт не хотел взрослеть. Помните, как было в «Маленьком принце» у Экзюпери? «Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше».

Ему не нравился этот мир разводов и браков, шантажа и лести, заводов и фабрик, тюрем, больниц, кладбищ, притонов, парламентов, а также районных игральных домов.

Он говорил: «Я плюшевый медведь». Конечно, при этом за свою жизнь он успел побывать многим. Кем бы он ни был — подлецом ли, хоть и не чуждым щедрости и благородства; лицемером ли, хоть и откровенным до основания; священником, хоть и отчасти безбожником; бесом, святым, бизнесменом, учёным, профаном, специалистом, шарлатаном, философом, выскочкой, писателем, плагиатором, поэтом, графоманом и много, много ещё кем, но сам-то он считал и верил, что прежде всего он плюшевый медведь. Грязнуля, обжора, но милый и ласковый, как Винни-Пух.

На этом и зиждился величайший диссонанс его бытия. Потому что плюшевый медведь не может быть ни подлецом, ни лицемером, ни святым, ни священником — да вообще никем, кроме себя самого. Плюшевый медведь может быть только плюшевым медведем и никем другим.

Но мир не соглашался с таким определением Герберта, и поэтому тот был обречён на неразрешимый и вечный конфликт.

Никто не мог сказать Герберту, что он не плюшевый медведь — ласковый, наивный, милый. Потому что он сам видел себя именно таким.

Конечно, ему никто не верил. В реальном мире нет места плюшевым медведям.

Он превратил свою избранницу Эльзу в плюшевого зайчонка и любил её так, как не может любить человек. Он боготворил её, создал из неё себе кумира и поплатился за это.

И в этом была самая страшная, самая пронзительная трагедия его жизни.