Однажды мир замер. Наш мир, тот, в котором мы спокойно жили и не задавали вопросов. В нем все было плавно и размеренно, не было тайн и не было возможности даже представить, что есть еще что-то кроме того, о чем нам говорили и внушали с колыбели. И вот мир, который был утопией, остановился, как испорченные часы. И тут же на нас обрушились целые ливни вопросов, которые задавали до нас канувшие цивилизации и хмурые философы. Вопросы задавались нам. В один миг, когда смыло все запреты утопии, в которой мы жили, мы стали теми, кто живет на пике стрелы времени, запущенной в далекую вечность из не менее далекого, невидимого для мысли истока прошлого. Конечно, мы растерялись, разнервничались, попытались ответить, но у нас не было даже сил для пробуждения памяти в кипящей и горящей крови. Мы думали, что ответов нет, что мир таков, как мы увидели его сейчас и каким его нарисовали ушедшие поколения. Но потом началась метель. Это была метель ответов и новых чувств. Над нами бушевали стихии и звездное небо с вечными угрозами маленькому миру, встряхнули в нас Душу, дабы мы узрели истоки свои и будущее, которые беспредельны.

И мир, заторможенный паузой эволюционного отката, стал тихо набирать скорость и стремиться из бесконечности к точке. Мы впервые услышали себя, мы впервые оглянулись на Бога. И Нечто, чего не постиг пытливый человеческий разум, проникло шелковой каплей в наш мир и растворилось в пространстве, в наших жизнях и в наших бессмертных Душах.

И где-то за краем былых запретов мы увидели свой дом – эту реальность. Мы приняли тех, кого скрывали тысячелетние талмуды, и дали им право на жизнь среди нас, мы старались быть справедливыми и делали много ошибок, потому что усвоили: наша Душа спала не просто так – наши души и память обрекли на летаргию. Но пора просыпаться. Пора!

Москва, XXI век. Автор констатирует для себя. Потому что для меня все началось очень давно, в 80-х годах прошлого века, с раннего детства. И как бы мне ни хотелось прыгнуть сейчас в самолет, уносящийся далеко к Черному морю, но в паре фраз попытаюсь пояснить смысл рассказанного. Потому что здесь остается моя подруга, которая каждый день борется с новыми хлесткими пощечинами реальности и твердо знает – все неспроста. Конечно, нет. Разве бывает так, чтобы мешались времена года, стихии обрушивались на людей, и, вполне вероятно, невидимое Нечто – плохое ли, хорошее не дает нам успокоиться. Ведь мы не ответили на вопросы, не выиграли битву предыдущих цивилизаций. И вновь всплывают мрачные фигуры прошлых преданий; мысли, над которыми мы раньше шутили, обретают плоть и действуют против нас. И мы начинаем ждать, что мир даст нам глоток свежего воздуха, заступится за нас. Не научно-технический прогресс, а эволюция Души толкает нас вперед и вперед. Рождает печальников земли моей, превращает ангелов в демонов, мешает и ломает константы, творя чудовищ и спасителей. И даже если вы реалист в белом халате, давший однажды клятву оберегать человеческую жизнь, вы все равно столкнетесь с выбором и поймете, что главная терапия для человечества – это сохранить Душу и правильный порядок, заповеданный нам Богом…

– Ты уверен в своих действиях? – большая полярная Сова покрутила головой, осматриваясь. Она удобно устроилась на широком плече Дила, зорко всматривающегося в глубины космоса.

– Как никогда, – ровно ответил Дил.

– А как же твое стремление вернуться домой, к Отцу?

– Не до этого сейчас. Ты хочешь, чтобы я упустил столь благодатное время?

– Но ты проигрываешь, твой горизонт событий уже ничтожно мал и твоих кораблей все меньше, – Сова прищурилась.

– Это не знаки, Сова, – отмахнулся Дил, – это всего лишь астрономическое событие: сжимается звезда, у которой я вел бой с братом. Горизонт событий уже ясен, посмотри. Окончание боя.

– Но там погибли создания твои. Тебе не жаль их?

– Нет, – Дил словно отрезал. – Это даже хорошо, что все погибли, может, и меня посчитают погибшим, мне это лишь на руку.

– Тогда зачем ты здесь? Тебя могут увидеть.

– Сова, ты из столь далеких миров, что тебе не понять причин моей битвы за эту планету. Я жду того, кто уцелеет.

– Но кто может уцелеть в аду сжимающегося до горизонта событий солнца? – удивилась Сова. – В огне катастрофы и смерти небытия?

– Лишь самый крепкий. И если такой останется, я восстановлю его, дам больше сил и возьму его суть с собой в мир моего человечества.

– Твоего?

– Моего, – отчеканил Дил, всматриваясь в некую точку космоса, где плавились пространство и время.

– Я вижу все наперед, не забывай, – прошептала Сова.

– Оставь свою уверенность при себе! В этот раз я изменю будущее…

– Это невозможно, вариант последующих событий давно рассчитан, еще до Истока!

– Реликтовое излучение. Фон мира номер ноль… – Дил опять улыбнулся.

– Ты не посмеешь, – Сова словно окаменела.

– Еще как посмею! Я вмешаюсь в дела Отца. И через пару мгновений после большого взрыва Вселенной у меня будет целых одиннадцать секунд до современного времени порядка! Одна Константа. Я изменю лишь одну Константу Отца в хаосе квантовой эпохи сразу после Создания!

– Ты не посмеешь, – угрожающе повторила Сова.

– О, еще как! – Дил развел руки в стороны. – У меня будет одиннадцать секунд после сотворения этого Мироздания, целых одиннадцать!

– Ты сам можешь погибнуть. Сгинуть в хаосе.

– Я слишком силен. Посмотри на эту гибнущую звезду вдали, она сжалась до горизонта событий от вмешательства лишь малой части моей силы!

– Смотри туда! – перебила его полярная Сова.

Из самого центра катастрофы, из сжимающегося солнца вылетел камень.

– Болид! – прошептала Сова. – Но как он противостоял такому чудовищному сопротивлению материи? Как он вырвался из черной дыры?

– Потому что он – тот, кого я жду, Сова. Именно суть этого существа, выбравшегося из ада такой смерти, я заберу с собой.

– Но он достоин свободы! – возразила Сова.

– Свободы достоин раб, – Дил усмехнулся. – А подобная сила к жизни достойна самого лучшего господина.

Сова слетела с плеча Дила, и рядом с ним возникла девушка в доспехах.

– Что, сестрица, надоело быть Совой? – рассмеялся Дил.

– Хочу смотреть на твоего победителя глазами Высшего Существа, а не птицы.

– Ты мудра, как всегда, – Дил пожал плечами. – Что скажешь, Род?

– Мне не нравится твоя новая затея и не нравится то, что летит сюда.

– Тогда лети прочь, не смотри.

– Нет уж, я дождусь того, кто должен меня бояться и знать в лицо. Мне не нужен случайно встреченный враг, лучше пусть это будет слуга…

Дил лишь рассмеялся и шагнул навстречу летящей огненной молнии.

Сова, прищурившись, наблюдала, как по стенам, выложенным грубо отесанным камнем, стекает кровь. Дил сидел на краю каменной огромной купальни и смотрел, как закипает кровь, заполнившая купальню почти до краев.

– Это отвратительно, братец, – обронила Сова.

– Я не звал тебя, – Дил оскалился в усмешке. – Я закаляю его.

– Вряд ли он что-то понимает после взрыва звезды. У него нет прежнего разума.

– А прежнего и не надо. Надо безумие превратить в одержимость служения мне, этим я его и наделю, – Дил закатал рукава белой атласной рубашки. – Твоя кошка пришла, учуяла?

В каменную мрачную купальню, осторожно ступая мускулистыми лапами по окровавленному полу, вошла огромная краснокоричневая львица. Она оскалилась и зарычала на Дила.

– Она пришла ко мне, – улыбнулась Сова. – Зрелищно у тебя сегодня. Чарлет, сядь рядом, понаблюдай за этим творением.

– Надо же было так зверюгу древнюю назвать, – хмыкнул Дил. – Ты мне так и не скажешь, где ты ее нашла, где гнездо первородных таких?

– Не скажу, – они не должны служить твоей тьме.

– А в твоих сумерках лучше?

– Мои сумерки похожи на рассвет, Дил.

– Конечно, куда мне! – Дил запустил руку в купель, погружая ее в кровь все глубже и что-то нащупывая.

Вспыхнуло пламя, загорелась кровь, пламя стало лизать руку Дила, его лицо и волосы, искажая черты: в них проступило отчетливое выражение горечи и печали, хотя лицо оставалось исполненным решимости. Как алхимик. Только вместо компонентов – души, жизни и противостояние.

– Не жжет? – спросила Сова.

Дил лишь состроил гримасу, огонь его не беспокоил. Наконец он что-то нащупал и с силой рванул вверх из купели. Он держал за волосы человека, бледного как он сам, с безумно открытыми черными глазами. Человек задыхался и пытался вырваться.

– Хорош! – прорычал Дил, а Чарлета ощетинилась.

Дил повернул к себе лицо с безмолвно открывающимся ртом и пальцем, словно огненной стрелой, написал на лбу слово «жизнь». Кровь потекла по лицу человека, и он закричал, страшно и дико, словно это были не муки перерождения, а нечто более чудовищное и невероятное. От его крика, переходящего в нечеловеческий рев, стали крошиться серые камни купальни, а древняя львица еще больше напряглась.

Сова, поджав губы, надменно смотрела на рождение монстра. Ледяную непроницаемую маску ее лица изменяли лишь кроваво-красные отблески огня…

– Я нарекаю тебя Алексис! Алексис Ганари!! Да будет так!

Человек сорвался на еще более страшный рев, перерастающий в бульканье и клокотанье, из его рта полилась кровь. Дил еще раз взглянул в его лицо и вытер кровь со слова «жизнь» на лбу Алексиса. Надпись исчезла, а Алексис Ганари задышал чаще и спокойнее, словно чудовищное напряжение и боль покинули его тело и сознание.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Дил.

– Да, повелитель, – Алексис склонил голову.

– Отдыхай, – Дил встал с края купальни, а Алексис откинулся в ванне крови, наслаждаясь и вдыхая поднимающийся пар.

Сова сидела в огромном бархатном кресле у камина и лениво переворачивала поленья. За спиной Совы в сумрачной комнате, освещенной лишь огнем камина, было пусто.

– Чарли! – позвала Сова, и огромная львица плавно, подобно волне, выскользнула из высокого старинного зеркала, покрытого пылью. Обнюхав настороженно зеркало, Чарлет угрожающе зарычала.

– Это всего лишь старый дом на Земле, Чарлет, – заговорила с львицей Сова. – То, что произошло сегодня, – очень плохо. Мне придется уйти, а ты останешься там, где я скажу: следи, будь моими глазами и ушами.

Львица прорычала что-то опять и легла рядом с креслом Совы.

– Да, это дом Дила, сейчас он запущен, но как только Дил полонит первого из живущих здесь, дом начнет оживать, как вампир, испивший крови.

Чарлет рыкнула.

– Не стоит бояться, тем более когда впереди очередная большая битва за этот мир. Надо быть предельно осторожными, идти своим, правильным путем. Боле не демонами будут одержимы люди, теперь это наверняка будет целое человечество шестьсот шестьдесят шесть. Ибо за ними пришел братец Дил…

Чарлет шумно вздохнула и положила большую голову на лапы, в ее желтых глазах плясали отблески адского пламени камина.

Сова уже поднялась из кресла, когда в комнату вошел Дил. Его атласная рубаха, прежде белая, теперь почти полностью была цвета крови.

– Живописен, – констатировала Сова.

– Уже уходишь? – улыбнулся Дил.

– Конечно. Я увидела, что хотела, братец.

Сова наклонилась к львице и погладила ее по большой голове. И тут же огромная белая птица взметнулась ввысь и растворилась в темноте под сводами потолка. Дил перевел взгляд на львицу у камина, но та уже растаяла, словно видение, плавно скользнув в старое зеркало.

– Не люблю зеркала, – Дил с силой ударил по антикварному стеклу кулаком. Зеркало рассыпалось на кусочки, с руки Дила закапала кровь, но он даже не обратил внимания на это. Где-то под сводом комнаты раздался смех невидимой Совы.

– Чарли, запомни это! И не ходи через треснувшие зеркала!

– Сестрица… – Дил поджал недовольно губы, но тут же на его лице заиграла некая новая тень торжества.

– Новая эра! – подвел черту Дил и рассмеялся в голос.

А поздно вечером Заряна не спала, она тихонечко вставала босыми ногами на пушистый ковер у кровати и брела на большой, залитый луной балкон. В ворохе пены оборок она садилась в плетеное кресло, окруженное ночными сонными цветами, и, вдыхая таинственный сладкий аромат спящих цветов, смотрела в небо.

Луна следила за Заряной, с удовольствием купаясь и отражаясь в ее огромных кошачьих глазах, словно заигрывала, ведь тайн и сказаний этого мира знала и ведала Заряна очень-очень много. Звезды за окном, каскадами, россыпью – драгоценными камнями освещали неведомый далекий путь через всю Вселенную, заповеданный маршрут хоровода чьих-то душ, крыльев, просто странствий и, вероятно, надежд. В него и всматривалась Заряна, ожидая, что вот-вот раздастся шуршание больших белых крыльев… и обычно этот момент просыпала.

– Заряна. – шелест слов Совы будит, распугивает крадущиеся в мозг сны.

– Сова! – Заряна протягивает кружку кофе с молоком, наблюдая, как Сова перекидывает светлую косу назад и смущенно снимает оставшиеся на плечах перья. – Полярная Сова, – повторяет Заряна и улыбается хитро и мудро.

– А что поделать? – Сова разводит руками и усаживается в кресло напротив, берет кружку.

– Что было в этот раз? – спрашивает Заряна.

– Да ничего особенного, – пожимает плечами Сова и отпивает кофе. – Ты же знаешь.

– Знаю, – соглашается Заряна и, кутаясь в плед, поджимает ноги.

– Смотри, кого я привела, – улыбается Сова, и на лунной дорожке, словно на пороге приоткрытой двери, появляется тень. Она проскальзывает в мир Заряны и становится громадной коричневой львицей.

– Ой! – восклицает Заряна.

– Не бойся, это Чарлет. Она очень издалека, очень древняя, сильная и мудрая. Чарлет будет рядом, когда не будет меня.

– Куда ты? – удивляется Заряна.

– Ну, разное же бывает, это на всякий случай. Чарлет, это Заряна, ты должна охранять ее!

Чарлет поднимает желтые глаза на Заряну и зевает. Кажется, на Заряну посмотрели из глубины веков чьи-то усталые и очень мудрые глаза.

– Хорошая девочка, – Заряна смело гладит Чарлет по голове, а та, лизнув ее коленку, устраивается рядом у кресла, словно так было уже сотни раз.

– Но куда ты собралась? – снова тревожится Заряна.

– Мир может измениться с минуты на минуту, Заряна, а может, и нет, – Сова пожимает плечами. – Надеюсь, что нет.

– Как это? – не понимает Заряна.

– Измени хоть одну Константу в мире, и он никогда не будет прежним, – объясняет Сова и прижимает к себе горячую кружку кофе, словно пытаясь согреться ее теплом.

– Ты замерзла?

– Не по себе как-то.

– Но кто может вмешаться в промысел Божий? – Заряна все еще настороженно смотрит на Сову.

– Тот, кто очень силен и очень-очень зол, Заряна.

– Может, тебе лучше не быть Полярной Совой? – переводит разговор Заряна.

– Нет, что ты! Просторно, прохладно, душа болит меньше, и в жизни нет серого цвета.

– Так себе, значит, – делает свои выводы Заряна.

– Ага, – кивает Сова, отпивает кофе и недобро усмехается.

– Наша жизнь и другие, – задумывается Заряна. – Расскажи мне новую историю, Сова, не томи! – просит она. – Про измененную Константу!

Сова тихо смеется и думает. Далеко до рассвета. Может, в комнату Заряны еще заглянут гости, бредущие по звездному пути, а может, никто не изменит Константу и Заряна не забудет Сову в истории своей новой жизни…

– Тяжелая спираль времен закрутилась туже. Эпохи стали ближе друг к другу, заражаясь одна от другой – неистовством войн и разрушений, смертями и горечью безысходности. Вселенная словно сжалась в твердый кулак, и лишь любовь скользила незамеченной из столетия в столетие, оставляя за собой призрачный след, мерцающий и дающий надежду тем, кто устал перерождаться в битвах. Смех ли дьявола, надежды любви, или все это вместе дало толчок одной жестокой истории, Заряна, которую, возможно, ты забудешь.

Когда заканчиваются силы, мы просим их у Бога, но отчего-то боимся, что Дьявол обязательно отнимет данное нам самим Всевышним. Правильно ли это? Бог дал – Бог взял, есть ли право у Дьявола вмешиваться в наши отношения с Богом? А если прав нет, то значит ли, что Дьявол нарушает Божью волю, становясь преградой между Создателем и Человеком? Означает ли это начало противоборства? Это ли не начало войны, ибо двух истин у одного Человека не бывает.

Его мучил голод, страшный ноющий голод в опустошенных клетках. Вероятно, он бы погиб сразу после того, как изменил Константу в глубине плавящейся плазмы Хаоса, на девятой секунде Создания. Но люди, эти добрые самаритяне, всегда давали новые силы жить. Их вера в него, молитвы к нему протянулись мостом силы сквозь времена, в глубь Взрыва, в реликтовый фон начала начал. Проникла энергия, которая стала для него дополнительной силой, позволившей спастись там, где не спасался никто. Ах, люди! Были и будут среди них такие, что поклонялись ему, а не его папочке. Вот благодаря им, их призывам и жертвам он и не погиб, не попал в плен, а лежал на уютной полянке – в кустах сирени и мальвы, отдыхая и мучаясь от голода. Ну, еще Сове спасибо, вытащила из огня погибающей звезды, но вытащила и оставила одного! Кто поймет эти сумеречные создания иных миров и сознаний. Папочкина доча! Если бы еще она сказала, где этот чертов жезл!

Подумал и сам улыбнулся эпитету. Чертов жезл! Люди до сих пор считают, что именно Отец подарил Моисею жезл, с помощью которого тот запугал половину Африки и устроил геноцид египтян. Пусть считают. Глупое человечество, тот, кто олицетворяет любовь, – не сеет геноцид, а потому не дарит таких жезлов! Неважно. Он опять самодовольно улыбнулся. И надо найти этот скипетр власти, который запрятала Сова подальше и на подольше. А вот интересно, она понимает, что Константа изменена? Конечно, нет! Все тонко, искусно и очень продуманно. Какая все-таки слабость…

Но сейчас ему нужен был кто-то сильный и чистый, ему нужна была сила человеческая, чтобы начать выживать. Или жить? Он так много сил потратил после сотворения Алексиса, любая живая душа теперь бы не помешала. Надо еще Алексиса покормить. А почему и нет? Земля – его империя, а он – ее Император. Он улыбнулся.

Кусты раздвинулись, и показалась головка красивой черноглазой девушки.

– Барсик, Барсик! Где ты… – девушка замерла, заметив незнакомца, лежащего в густых зарослях.

Она внимательно оглядела человека, очень бледное и красивое лицо, свитер болотного цвета.

– Вам плохо? – спросила она.

– Очень, – на нее смотрели темные бездонные глаза.

– Я помогу вам.

Дил наблюдал, как тонкая белая рука тянется к нему на помощь. В ней сила. В ней жизнь. Она – начало. Молниеносно и крепко схватив протянутую ему руку и дернув девушку на себя, он зверем набросился на нее. Она не будет сопротивляться, она не сможет даже двигаться и звать на помощь, она сейчас прикована к земле неведомыми ей полями.

– Тебе нравится, правда? Ведь нравится!

– Ты чудовище, ты Дьявол…

Он сделал резкое мощное движение, и из-под закрытых глаз покатились слезы боли.

– Я твой Бог, я смешал силы наши, я отдаю тебе часть себя. Хочешь остаться со мной навсегда? Ты так прекрасна, я еще долго не отпущу тебя.

– Нет!!! Ты не мой Бог!!!

Взмах ресниц, теперь она смотрела прямо в бездонные огромные глаза своего мучителя. Дил усмехнулся и поцеловал ее. Когда его впервые сотрясло, по ее телу словно пробежала голубая волна электрического разряда, и мир начал меняться. Менялась она, и силой наливался Дил. Потом она удивленно, с пониманием смотрела в пространство над собой изменившимися глазами цвета сирени, а дьявол все не успокаивался, истязая тело и душу человеческую.

– Это я, Заряна, Люк… – вдруг прошептала она, словно ветер пронесся над пустыней, – я еще вернусь.

И Дил взревел. Одно-единственное:

– Нет!!!

Только не это! Будь я проклят!

Так Дил проклял себя, начиная новый отсчет времени и новую свою борьбу, приближающую то ли очередную утопию и поражение, то ли смещение всех Констант бытия.

Древний город сиял белыми мраморными колоннами.

Освещенный жарким июльским солнцем Херсонес не казался разрушенным, скорее недостроенным. Причудливое сочетание камней, образовывающих стены и фундаменты, напоминало мозаичную работу художника. Около Владимирского собора, однако, античное великолепие обрывало свой каменный орнамент и словно застывало в благоговейном восторге перед колыбелью русского христианства.

– Смотри, как необычно… – девушка с волосами, собранными в длинный конский хвост, кивнула своей подруге, которая растянулась на покрывале, надеясь не сгореть, а загореть под жестоким солнцем. – Там служба идет… Да поднимись ты, Оль, посмотри.

Ольга нехотя подтянулась на локтях и посмотрела на собор.

– Анька, ты закончишь жизнь в зоопарке. Что ты можешь видеть, если двери закрыты?

– Я чувствую это, зачем мне видеть.

Ольга глубокомысленно вздохнула и поправила солнцезащитные очки на носу.

– Слушай, Шовинская, ты всегда что-нибудь да чувствуешь. Таблеток пить надо меньше, у тебя глаза больные и красные.

– Я и пью, чтобы не чувствовать, – отмахнулась Анна.

– Хорошо, когда почувствуешь что-то грандиозное, сообщишь, – Ольга легла на покрывало.

Анна Шовинская еще немного посмотрела по сторонам, словно оценивая древний пейзаж, затем легла рядом с подругой.

– Ольга, что-то в мире закручивается нехорошее, недоброе, ветер пахнет или войной, или смертью, а ты дрыхнешь. Сейчас нам всего лишь по двадцать лет, так? – неожиданно заговорила Анна.

– И что с того? – отозвалась Оля.

– Нас, наверное, и не будет уже, но наши дети должны пережить что-то страшное.

– О чем страшном можно думать в наше спокойное время, когда мы так молоды? – возмутилась Ольга.

– О приходе к власти какого-нибудь черта или дьявола, например…

В этот момент одинокая тучка закрыла солнце, и окружающий мраморный мир мигом поблек.

Ольга вскочила с покрывала.

– Да ну тебя, Шовинская, нагородила, ей-богу! – и сердито побежала к морю.

Когда Ольга нырнула, Анна закрутила черный хвост на голове и сняла очки. Сиреневые глаза устало смотрели вслед подруге.

– Я это чувствую, Оль.

Небо темнело очень быстро, наливаясь, словно спелый инжир. Особенно покупаться не удалось, и подруги засели в маленьком кафе с античной обстановкой. За окном начал тарабанить косой холодный дождь, стало неуютно…

– Анька, может, ты ведьма? – спросила Ольга.

– С чего бы вдруг, – Анна растерялась.

– Ведьмы все очень красивые, как, например, ты. И глаз таких я ни у кого больше не видела, да и чашки с тарелками другие студенты-медики взглядом не двигают. Бед не пророчат…

Анна рассмеялась и дотронулась до живота.

– Толкается? – Ольга насторожилась и поставила стакан с соком на стол.

– Все в порядке, – отозвалась Анна.

– Вот скажи мне, нормальные первые дети шевелятся на третьем месяце?

– Нет, – улыбнулась Анна. – Она у меня очень способная девочка, да, Олесик? – еле заметным движением Анна погладила живот.

– Ну, с чего ты взяла, что это девочка!?

– Она так решила и сообщила мне, – Анна непонимающе воззрилась на подругу.

– Пусть так, – примирительно согласилась Ольга. – Про отца так и не расскажешь?

– Нет.

В твердости «нет» сомневаться не приходилось, и Ольга, вздохнув, стала допивать сок, а дождь за окном лил все сильнее и сильнее…

Отец Георгий нервничал, он мерил уверенными шагами светелку и ждал. Руки по привычке теребили широкий расшитый кушак, которым подпоясаны были его светлые длинные одежды. С минуту на минуту должен был появиться отец Владимир, молодой такой, но уже посвященный во многие таинства и знания. Георгий остановился у скамьи, сел и глубоко вздохнул. Как раз в этот момент открылась дверь в горницу. Высокий молодой человек в рясе вошел в обитель Георгия. Сделал шаг к нему навстречу, наклонился и поцеловал протянутую руку.

– Не надо слов, Володя, – патриарх жестом остановил его. – Ты сядь рядом.

Владимир послушно присел на деревянную скамью. Патриарх взял со стоящего рядом столика небольшое фото и протянул своему гостю.

– Красивая девушка, – с улыбкой сказал молодой священник.

– Наша послушница, Володя. В дальнем монастыре уже, почитай, восемь годочков как.

– Из неблагополучной семьи?

– Отчего же, мама – врач, хорошая женщина, Анна Сергеевна Шо-винская.

– Анна Сергеевна, приходской доктор? – удивился Владимир. – Я не знал, что у нее такая православная семья. Я думал, она одинокая женщина.

– Да, Анна Сергеевна – человек с тяжелой судьбой, с большой тайной. Приболела она, Володя. Потому и позвал я тебя, – Георгий вздохнул. Заколыхалось пламя свечей.

– Я чем-то могу помочь? – участливо спросил Владимир.

– Да, Володя. Дочь Анны, ее Олесей зовут, замкнутая и необычная девочка. Ее в монастыре очень боятся монахини. Небылицы сочиняют, страшилки. Олеся, конечно, там в безопасности… пока в безопасности, – отец Георгий сделал паузу, словно размышляя, – но она мирской человек. Анне немного времени осталось, да надо, чтобы Олеся жила под защитой хорошей.

– Так, может, еще оздоровится Анна Сергеевна?

– Нет, Володя, нет, здесь не вмешаться нам. Но вот Олесе мы помочь должны. В общем, вот тебе девушка и мое отпущение из лона церковного, не смотри на меня так! Это во имя Божье! Девушку под венец поведешь, боле никому я не могу доверить ее.

– А как же отец ее? – недоуменно воскликнул Владимир.

– Отец ее – враг всего человеческого и живого, Володя, вот кто ее отец.

Владимир поспешно перекрестился.

– Она одержима?

– Наоборот, чиста как ангел, – улыбнулся Георгий. – И способности у нее невероятные, но, понимаешь. То ли это дар Создателя, то ли. В общем, я тебе велю жениться и присмотреть за ней, а главное – не позволить, чтобы эти непонятные фокусы и способности проявились. Пусть она о них забудет, борись за нее, Владимир! Поезжай в монастырь и забери девушку.

Олеся стояла на коленях в келье и молилась. Но не так, как учили монахини, а по-своему, так, как диктовали душа и разум. Ее глаза вспыхивали сиреневыми переливами, когда молитвы вводили ее почти в транс. Монахини боялись ее и обходили, потому что в такие моменты странная девушка молилась на незнакомом языке вперемешку с родной речью.

Волнистые волосы Олеси были заплетены в косу и спрятаны под покров, она говорила что-то, и ее взгляд сиял. Вдруг стены кельи стали плавиться, и сквозь них просунулась чья-то бледная рука. Затем человек прошел сквозь мощные камни, как сквозь воду. Высокий, очень красивый молодой мужчина в белой рубашке и темных брюках, босой, измученный, упал рядом с ней на колени.

Две монахини, подглядывавшие за Олесей через щель в двери, перекрестились и ахнули, но затем крепче прижались к щели, пытаясь разобрать незнакомый язык…

Олеся спокойно повернулась к сидящему рядом мужчине, с тоской смотревшему на нее.

– Ганари? Разве жив ты? – одними губами спросила она.

– Я помнил о тебе, Олис, я заставил себя жить, но я теперь лишен воли…

– Я знаю, любимый, – она погладила его по голове. – Ты изменился, словно тебя создали заново, но настоящая душа твоя еще в тебе, еще спит…

– Я теперь Зверь, – Ганари покачал головой. – И не услышать мне голос твой вновь и не понять, кто ты, когда я сил наберусь и лишусь последних воспоминаний.

– Но ты же ангел!

– Да, Олис, я сражался на стороне Бога, но был захвачен в плен врагом, и стал врагом сам…

– То ведомо мне, Ганари, потому я спешила в мир, любимый, даже в такой страшный мир, где мы не знаем, кто мы и что мы.

– Мне нужны силы, Олис, чтобы хоть попытаться не все забыть.

– Я могу дать их тебе, любимый?

– Да, но я теперь Зверь…

– Я не боюсь этого, потому что физика мира изменилась, а душа твоя постоянна, мой ангел! Бери силы.

Ганари бледной рукой провел по лицу Олеси, его пальцы остановились на ее шее и он сильно притянул ее к себе. Поцелуй превратился в укус, по ее губам потекла кровь, а лик Ганари чудовищно исказился. Монашеские одежды были порваны, безумие закружило двух странных существ, забывающих, кто они и откуда. Древняя песнь песней, любовь, все окропилось кровью, которую испил Ганари. Кровью, которую дала ему Олис. В порыве безумия страсти они не заметили третьего человека, шагнувшего в келью из стены.

– Так-так-так, – усмехнулся Дил. – Думаю, ты боле не голоден, Алексис. Нам пора уйти и надо забыть, все забыть… Вы оба ничего не помните, абсолютно ничего с этой самой минуты!

А еще через полтора месяца Анне стало совсем худо.

– Мама! Мамочка!

Олеся плакала у кровати матери, за ее спиной стоял Владимир. По его лицу было видно, как он переживает и за жену, и за умирающую Анну.

– Тихо, детка, – подала голос Анна. – Все лишь начинается. Ничего не бойся, слушай Володю, он хороший мальчик, он поможет тебе.

– Мама, мамочка, не уходи, не оставляй меня!

– Я не оставляю, родная моя, я скоро вернусь, – и Анна, прикрыв глаза, блаженно и спокойно улыбнулась.

– Ну что, Заряна? – Сова спрыгнула с подоконника и подошла к кровати.

– Сова? – удивилась Заряна. – Что-то я тебя не видела давно, словно годы прошли.

– Ну да, хотя изменилась всего одна Константа, изменилась вся твоя жизнь, и в ней ты забыла меня и стала иной. Чарлет! – позвала Сова, и Заряна оглянулась.

Ее взору предстала странная картина. Она, Заряна, лежала на кровати, а рядом с ней плакала девушка, и стоял молодой мужчина. Львица Чарлет вынырнула из округлого небольшого зеркала на стене, словно всегда там и жила.

– Это же я! – удивилась Заряна.

– Ты, – подтвердила Сова.

– А это… это Олеся, моя дочь…

– Да, Заряна, но нам пора. У тебя мало времени, и ты давно бредешь через непроглядную тьму.

– Я? – Заряна нервно рассмеялась. – Куда мы, Сова?

– Искать выход!

Сова схватила Заряну за руку и потащила к открытому шкафу, внутри которого странным образом начинался белый коридор.

– А дочь?!

– Некогда, некогда! – кричала Сова. – Она будет в порядке, не волнуйся! Чарлет, вперед!

И сумасшедший бег закружил в едином клубке Сову, Заряну, львицу и само время…

– Да, я слушаю, – голос Олеси в трубке был мрачен.

– Это тетя Оля, – послышалось в трубке. – Вы с мамой слышали новость? Не осталось границ больше, не осталось! Когда-то Анна, мама твоя, не верила. Дай-ка мне ее.

– Ее нет, тетя Оля, – ответила Олеся. – Ее больше нет.

– Как это? – удивилась Ольга. – Где Анна?

– Она сказала вчера, что Сатана все-таки получил страну. Даже мир. Сказала, уснула и больше не проснулась.

– Что-о-о? – Ольга почувствовала, что теряет сознание…

Олеся отключила мобильник и прошла на кухню. Володя напряженно, ссутулив спину, смотрел в окно. Щелчок – и электрический чайник заработал, тихо забурлила вода. Тяжелые дни наступали громыхающей поступью, и деваться от них было некуда.

Мир за окном менялся, не просто от утра к ночи или от лета к зиме, а более стремительно и совсем в иную сторону. Менялась политика государства, странно и неуловимо. Прежнее руководство страны неожиданно и очень глупо поскользнулось на огромных финансовых займах, которые оказались не в закромах Родины, а на личных счетах в банках. Всплыли кровавые преступления против своего же народа. Сначала это всколыхнуло волну демонстраций и протестов, потом постепенно переросло в восстания со стрельбой. Первые жертвы начали приносить буквально под двери патриарху, но тот отказался освятить память и жертвенность народа, аргументируя это тем, что люди не ведают теперь, что творят, и потакают Бесу!

Начались странные репрессии. В отместку рушились храмы, убивали духовенство и политиков. На какое-то время было парализовано телевидение и радиовещание. Но потом, когда отгремели расстрелы на стадионах, вдруг первая рябь пробежала по спящим, но ждущим экранам. Первая картинка прямого вещания показала многомиллионной стране окровавленные стены бывшего Парламента и нового Лидера. Его отчего-то поддерживала армия. Молодой человек с хищным, но очень красивым лицом, в полевой форме и генеральских погонах начал говорить, четко и очень грамотно, что страна избавлена от прежней диктатуры, несправедливого насилия и насмешек духовенства. Что теперь все будет иначе, начнутся дни счастья и благоденствия, что вскоре и другие народы последуют в новый мир будущего. А пока всем трудно, и новое временное правительство во главе с Лидером вынуждено ввести комендантский час, чтобы не дать врагам Родины снова дурачить страну и уничтожать невинных! Поэтому вместо прежней службы безопасности сформирована новая Служба Справедливости и много-много еще чего, включая новую конституцию и свод законов. Церковь за свои преступления объявлена вне закона, и священники арестованы!

И никто не сказал «нет», никто не был против. У тех, кто хотел противостоять беспределу и очевидной глупости действий нового правительства, быстро открывались глаза, потому что те, кто громче всех кричал на перекрестках, вдруг исчезали или попадали в сумасшедшие дома с очень странными симптомами. Будто они всегда были умственно отсталыми. Мир менялся, люди начали бояться и склонять головы и спины…

Олесе не спалось, и она заглянула в детскую, где, уютно свернувшись в клубочек, посапывала ее трехлетняя дочь Дарья. Олеся нагнулась к девочке и погладила по головке. Неожиданно Даша распахнула свои удивительные глаза, не по-детски серьезно взглянула на мать и опять уснула. Олеся вздохнула и пошла спать.

Она тихо разделась и осторожно, чтобы не разбудить мужа, легла. Завтра ей предстоял нелегкий путь, и она попыталась заснуть. Повернувшись к мужу, она закрыла глаза и стала вспоминать, как умерла мать и как в ее жизни появился Володя, вытащивший ее из почти восьмилетнего затворничества монастыря. Затем родилась Дашутка. Но Дашутка – это тревожные мысли, и Олеся, безумно любившая дочь, о тревожном постаралась не думать.

Неожиданно за окном послышался тихий, словно приглушенный скрип тормозов. Олеся напряглась и, вскочив с кровати, подбежала к окну. Там стояла машина. Уже шесть лет, как машины со знаком СС – Служба Справедливости – возникли среди прочих атрибутов современного мира… Из машины, стоящей во дворе, вышли трое и направились в темный подъезд дома. Олеся прислушивалась к торопливым шагам на лестничной площадке. Вот открыли чью-то дверь. Приглушенный говор, какая-то суета. Раздался женский плач, который сразу оборвался…

Олеся сжалась. Теперь она вновь смотрела за окно. Вывели какого-то человека в наручниках и втолкнули молча в машину, при этом его сильно ударили в пах, и он, буквально согнувшись пополам, завалился в зарешеченный маленький кузов. Олеся прикрыла руками щеки. Кто-то тихонечко обнял ее сзади, она испуганно обернулась и увидела напряженное лицо мужа.

– Эсэсовцы? – спросил Володя.

Олеся тихонько кивнула.

– Как сотню лет назад… Что-то нехорошее происходит в мире… Идем спать. Завтра разберемся.

– Но как можно спать, когда… – попыталась взбунтоваться Олеся.

– Тише, тише… – все бумажное.

Олеся легла на кровать и прижалась к мужу.

– Господи. Володя, как я боюсь за Дашутку. Когда она родилась, все говорили, что глаза поменяются, а они как были сиреневыми, так и остались. Да еще ее фокусы… Забрали-то Казаченко из 28-й. Он вел общество Рерихов. Я боюсь, Володя.

– Я тоже, но не забывай, пока мы вместе, все не так страшно. Спи. Завтра Вацлав заедет в пять утра. Поспи хоть немного, – и он прижал к себе испуганную жену.

– Вацлав очень пунктуальный молодой человек, – улыбнулась Олеся. – Он действительно приедет именно к пяти. Нет смысла спать.

– Еще рано вставать, – прошептал Владимир.

– Конечно, рано, – в глазах Олеси вспыхнул знакомый Владимиру огонек, и он опрокинул жену на подушки.

– Какой подарок мне сделал патриарх, – тихо сказал он, глядя в потемневшие до сиреневого цвета глаза жены. – То ли святую, то ли дьяволенка.

– Это до сих пор беспокоит тебя? – Олеся обвила его шею руками.

– Нет, это даже не лишит меня сана, потому что в эти минуты я понимаю, что пороку дали неполное определение. Он бывает прекрасным…

Вацлав и Володя, двоюродные братья, пили кофе в шестом часу утра. Олеся собиралась.

– Вчера, вернее, сегодня ночью, эсэсовцы кого-то забрали, Олеся считает, что из 28-й, – сказал Владимир брату.

Вацлав испытующе посмотрел на Володю:

– У нас в институте появились люди из Совета, с эсэсовцами. Закрыли кафедру биофизики.

Дверь на кухню тихо приоткрылась, и в освещенном проеме появилась сонная Дашутка.

– Привет! – поздоровался Вацлав.

– Здравствуй, – Дашутка подошла к Вацлаву и подняла на него свои удивительные сиреневые глаза. – Лучше не уезжай, Вацлав.

– Почему? – удивился тот.

– Не знаю, – Даша пожала плечиками. – С одной стороны, ты прав, что едешь, но, по-моему, потом будет трудно.

Даша сделала серьезное личико и замолчала. Вацлав рассмеялся, и Володя, качая головой, унес дочь в спальню. Вышла Олеся.

– Ну что, поехали?

Целых полтора часа машина выбиралась из города. Через каждые сто – сто пятьдесят метров Вацлава останавливали на патрульных постах СС. Он предъявлял документы, которые тщательно проверялись, сверялись с данными картотеки. Спрашивали, куда едет Вацлав и кто с ним. Вацлав терпеливо объяснял, что Олеся – жена его двоюродного брата и что он, Вацлав, едет в Центр Преображения. Имеет ли он на это самостоятельное право или его вызвали? О нет, у него самостоятельное право как у ведущего физика местного НИИ. Когда они выехали за город, Олеся спросила:

– Нас остановили двадцать шесть раз. Они что, не могут как-то сообщать друг другу?

Фиолетовое напряженное утро, отключенные телефоны, руки Вацлава, плотно сжавшие руль. Он хотел сразу ответить, но накал непонятного ожидания в салоне и какое-то трагическое выражение на лице Олеси заставили его кратко бросить:

– Они и друг друга проверяют.

Олеся смотрела в окно на просыпающийся город. Красные, кровавого цвета стяги с лицом скорбящего нового Лидера фактически над каждой витриной, над каждой вывеской. Плакаты «Служба Справедливости и генерал Торин защитят тебя», «Торин – наш Хранитель», «Лидер нашего мира – наш Отец», «Лидер революции – Император новой Судьбы!», «Да здравствует Высшая Справедливость – Мысль нашего Лидера – Императора новой Судьбы!»

– Что-то мне это напоминает… – Олеся нахмурилась.

На улицах больше не было нищих, обычных бомжей, подземные переходы были вычищены, тротуары фактически блестели, даже алкоголики, в иные годы где-нибудь да украшавшие собой лавочки, исчезли из общего пейзажа. Ни просящих милостыню, ни папертей, ни крестов на маковках церквей.

– А где все люди, ну, которые были бомжами, нищими, бездомными, пьяницами? – спросила Олеся.

– Лучше тебе об этом не спрашивать, – откликнулся Вацлав. – Про генерала Пиночета слышала?

Олеся побледнела и откинулась в кресле. Наступавшее утро ее не радовало.

За городом, в домике тети Оли, старом и покосившемся без надежных мужских рук, было очень тихо. Олеся представила Вацлава тете Оле, подруге ее покойной матери, и та усадила их за стол.

– Ой, милый, я не знаю, что и делать, – всхлипнула тетя Оля и приложила белый платочек к глазам, рассказывая Вацлаву о своей беде. Олеся успокаивающе взяла ее за руку, – Лесеньке уж тринадцать лет было-то, когда наконец-таки Бог мне Алинку послал. И чудная девка уродилась, думает-то и говорит точно так же, как покойница Анна.

Ольга всхлипнула.

– Ну-ну, не надо, – успокаивала Олеся. – Мама в Бога верила и очень хорошо разбиралась в этом хаосе. Разве это плохо?

– Так ведь лет-то сколько прошло… Времена какие были. И то Анюта все таблетки да таблетки пила. А Алина так вообще. Заколют ее врачи, она совсем как неживая стала. Вот и прошу, отвезите вы ее в медицинский центр к Байкалову. У Лесеньки дар прям какой-то общения. Ее он примет, а ты, Вацлав, так совсем человек ученый! Люди говорят, добрый он человек-то, Байкалов, впустую химией кормить девчушку не будет, а как быть, подскажет.

– Конечно-конечно, договорились же, тетя Оля, – улыбнулась Олеся.

– Я сейчас, за Алинкой… – Ольга побежала в комнату.

Вацлав поставил полупустую кружку с чаем на стол и озадаченно посмотрел на Олесю.

– А сколько лет ребенку? – спросил он.

Олеся грустно улыбнулась.

– Ребенку? На десять лет моложе тебя. Семнадцать.

– Ничего себе, – проговорил Вацлав. – И что с ней?

– Считают, что слишком Бога любит. Не то что религиозная очень, нет, а вот сила от нее какая-то немирская исходит, вроде. Тетя Оля извелась уже вся. Девочку жаль, она и вправду в последнее время все молчит и молчит, о чем думает, одному-то Богу и известно. Уже запичкали лекарствами. Она какая-то тревожная стала. Не может как бы состыковаться с миром, с его жестокостью, по ее мнению… Ей все кажется диким, бесчеловечным, особенно последние годы. Действительно, как моя мама когда-то. Та тоже все ждала большой невероятной беды, вот и меня в монастырь отправила когда-то. Думаю, Байкалов разберется, там ведь у них приборы какие-то новые?

– Да… – ответил Вацлав и осекся.

Вошла Ольга и привела дочь. Алина походила на тонкое неземное создание с огромными зелеными глазами. Пышные золотые волосы полыхали осенним костром, и Вацлаву показалось, что его ослепили…

Доктор медицины, высокий и подтянутый блондин Ян Литке ночевал у четы Байкаловых пятый день кряду. Утром его разбудил сам профессор.

– Ян, вставай. Все проспишь, – бодрым голосом сообщил Байкалов и распахнул тяжелые портьеры, пропуская в комнату струящиеся лучи солнца.

– Знаешь, Константин, если мы еще хоть одну ночь будем заниматься «божественной физикой» до четырех утра, то я рискую проснуться на том свете от усталости, – ответил Ян.

Байкалов захохотал:

– Надеюсь, помехи и прочая чертовщина тебе не снились. Спускайся вниз. Лена накрывает завтрак. Да! – профессор обернулся, закрывая за собой дверь в комнату друга. – Сегодня к нам гости из Совета…

В огромном, обитом красным бархатом кабинете сидел Дил. Он закрыл глаза, но не спал, а думал, перебирая факты и события.

Он долго и упорно работал против системы Отца, его тотального зомбирования идеей всеобщей любви…

Но все оказалось иначе и проще здесь, на Земле. Изменив одну Константу, он заставил всех усомниться в существовании Отца. Бог не смотрел и не видел то, чем жил человек, и, по мнению Дила, это оказалось дорожкой к его цели. Человек жил хлебом насущным, хоть и не единым им. И Дил взялся за дело. Несколько лет он помогал крестьянам. Он широко усмехнулся и откинулся в кресле. Фермеры сперва с радостью кинулись сдавать зерно скупщикам Дила, ободренные высокими ценами за свой труд, они брали кредиты под большие следующие посевы. У него же, у Дила брали! И в итоге остались с огромным вдруг невостребованным урожаем на руках. Дил тогда сжалился и купил все по дешевке, обогащая казну и обдирая крестьянство. С рабочими городов он поступил так же. И люди склонили в зависимости головы. Страну начали сотрясать первые признаки голода и отчаянья. Появившиеся в помощь народу правительственные пайки начали постепенно втягивать народ в тень тяжелой и цепкой ладони Дила. Время тьмы наступало, и люди сами шли в полон. Он, кажется, все успел, все предусмотрел, все… Но назревает какая-то неприятность. Он ее чувствует нутром, угроза… угроза извне. Может, от Отца? Дил низвержен им на Землю, он долго подбирал время и место, скитаясь из тысячелетия в тысячелетие, он наконец стал первым в этой стране, а скоро станет первым и в этом мире. Но Отец… Что же Отец? Дил мысленно вызвал Алекса.

Алекс появился перед Дилом из ниоткуда. Он вытирал белым полотенцем окровавленные руки.

– Слушаю вас, – Алекс слегка поклонился.

– Что князь Турбин? – спросил Дил, глядя на руки Алекса.

– Торин выкрал его дочь. Сейчас Рута Турбина в приюте. Князь отказался принять ваш путь, хоть я и был очень убедителен…

– Ничего, состояние Турбина рано или поздно перейдет к дочери. А дочь не увидит больше отца, я возьму опеку над ребенком. Дворяне – позеры! – заключил Дил и добавил, помолчав:

– Большинство из них. Если еще и самые крупные состояния страны я возьму в кулак, то Империи точно быть. Независимо от того, захотят или нет дворяне присоединиться ко мне, – захотят их дети! Когда через десяток лет им поведают иную правду об их родителях и Императоре. Это даже справедливо – репрессировать их. И волки сыты, и овцы целы…

Дил встал.

– Я позабочусь, чтобы последние годы князя были невыносимыми. Раз он настолько верен своему Богу, то пусть Он скрасит его чудовищные муки и видения. А дочери лучше пока не знать, кто она и откуда родом. Решим в будущем. Ты, Алекс, сегодня едешь в Главный Центр Преображения. С сегодняшнего дня все мутанты, все эти божьи создания, эти повстанцы, пророки и ясновидцы должны проходить чистку своих иррациональных мозгов…

– Но… – попытался вставить Алекс.

– Тебя это не касается. Ты мне нужен.

Ввели мужчину. Измученный и грязный, он казался старше своих лет.

– Митрополит Всея? – улыбнулся Дил. – Достопочтенный маэстро Георгий! Не кажется ли вам, что последний оплот православия в данной стороне света сильно мешает мне?

– Дьявол… – тихо ответил митрополит. – Тебе мешает вера наша? Православие? С католиками быстрее договориться? Но древние знания, влившиеся в православие, мешают тебе. На нашей стороне не только Творец, но и иные…

– Ты не дурак, – Дил задумался. – Где скипетр, Георгий?

– Зачем скипетр Божий, издревле бореями и православием охраняемый, дьяволу?

– Зачем мне символ власти над Землей? Ты смеешься, батюшка?! Это моя вещь, а чужое брать нехорошо. Вот, Моисей взял, и сколько народу полегло? А кто его просил? Нет, власти ему хотелось. Так что брать чужое не есть хороший тон.

– Ты лживый бес и самозванец, – процедил Георгий.

Сильный удар сотряс тело Георгия.

– Ты мерзкий слуга Отца моего, ты расскажешь мне, где скипетр власти бореев?!

– Нет, – прошептал Георгий. И громко хлопнули двери от неведомого порыва.

Треснуло зеркало.

– Сова… – прошептал Дил.

Отец Георгий поднял глаза к своду потолка и стал молиться.

– Запрещаю храмы. Запрещаю Бога. Пусть Торин пока тайно, но начинает уничтожение, – сдерживая злость, заговорил Дил, а вокруг вспыхивали и занимались огнем кресла, мебель, другие вещи. Адское пламя плясало и охватывало все больше и больше пространства. – Центры Нейрофизических Преображений должны быть нашими, позаботься о них, займись директором Главного Центра, он нам нужен. Мне пора.

– Куда? – вырвалось у Алекса.

Дил оскалился в усмешке.

– Хочу поболтать с сестренкой. Она явно где-то здесь…

Голубая дымка окутала Дила, и он исчез.

– Доволен? – Сова сидела у старого камина.

– Очень, – Дил недоверчиво посмотрел на Чарлет, не сводившую с него глаз.

– Ты изменил метафизические планы мира.

– Об этом я и говорил.

– Ты преступник, братец.

Ян спустился в гостиную и вдохнул притягательный аромат завтрака. Старший Байкалов и его девятилетний сын Агей сидели за красиво накрытым столом. Жена профессора Лена бегала и суетилась.

– Садись, Ян, – сказала Лена, – а то чай остынет. Я вам с собой пирожков положу. Угу?

Литке засмеялся.

– Ты и пирожки успела? Ну, профессор, у тебя и жена!

– Потому я и профессор, что у меня такая жена! – с гордостью сказал Байкалов. – Вот ты. Тебе же тридцать скоро стукнет, Ян!

Агей засмеялся и, взглянув на Литке черными глазами, сказал:

– Ян! Ты не старый, не переживай!

– Ну вот! – как бы подтвердил Ян. – Могу не переживать. Агей, кем ты хочешь стать?

– Психоневрологом, как папа!

Олеся шла по коридорам Центра, словно твердо знала, куда ей идти. За ней, в нескольких метрах, шли Алина и Вацлав, они о чем-то шепотом говорили. Неожиданно Олеся жестом остановила их.

Перед Олесей стоял человек. Скорее всего, он был ее ровесником, но его странный вид заставил Олесю замереть. Человек смотрел в окно, и она видела лишь его орлиный профиль. У него были волосы цвета воронова крыла, спускавшиеся по плечам. Он держал руки в карманах широких брюк. Грязно-зеленый свитер, растянутый и неаккуратный, надетый на белую шелковую рубаху, был виден под расстегнутым черным плащом, не по росту большим, закрывающим высокие военные ботинки.

Человек чем-то поразил Олесю. Она чувствовала, что от него исходит какая-то неведомая, устрашающая сила, но сила эта казалась ей родной и знакомой.

Пока Олеся раздумывала, как пройти мимо незнакомца в приемную Байкалова, человек обернулся и посмотрел на нее. Глаза незнакомца были черными, пронзительными. Олеся вздрогнула.

– Не бойтесь, – человек неожиданно улыбнулся. – Вы к профессору?

– Да… – ответила Олеся и внезапно поняла, что человек пытается загипнотизировать ее.

Олеся собралась с духом и мысленно засопротивлялась, из подсознания всплыли странные символы и ощущения. Она почувствовала, заставила почувствовать себя, что Алина и Вацлав незаметны для чужака, а сама она недоступна. И – чудо! – она поверила в это.

Взгляд незнакомца ненадолго потух, но тут же вспыхнул с новой притягательной силой. По-кошачьи тихо он подошел к Олесе и запустил руку в ее пышную золотистую шевелюру, поглаживая затылок и шею.

– Мы, кажется, не знакомы, но мне так знакома твоя красота! А какое дело привело тебя к Байкалову? – спросил незнакомец.

– Я хотела проконсультироваться у профессора по поводу сестры, – ответила Олеся, нервно переводя дыхание. Странное возбуждение необузданной волной поднялось из глубин ее естества. – А вы его помощник?

– Нет, – как-то глухо произнес незнакомец. – Я просто Алекс. Что с вашей сестрой?

– Нервное расстройство… – сказала Олеся.

Алекс кивнул и произнес:

– С нервными расстройствами к Байкалову не приезжают… издалека. А вы издалека. Я отчего-то уверен, что вы чувствуете то же, что и я, – уже под нос себе процедил Алекс. – Пусть идут, они нам мешают общаться.

Вацлав, пораженный, схватил Алину за руку и пробежал мимо Алекса и Олеси дальше по коридору.

– Вот и чудесно, – Алекс глубоко дышал. – Правда, любимая?

Темно-синие глаза Олеси вспыхнули сиреневыми искрами, она обняла Алекса, и он втолкнул ее в пустой кабинет. Дверь захлопнулась сама. Олеся не понимала ничего, лишь ощущала дикую тоску и желание, первобытное, мощное, и Алекс целовал ее, оставляя пятна и следы на белой коже. А она кричала и рычала, словно они были одни в этом мире, и на спине Алекса оставались кровавые полосы от ее ногтей.

Это было не земное обычное удовлетворение, но что-то древнее, борьба двух одинаковых начал, животная страсть, потребность, необходимость. Нечто отличное от любви, но мощное и сметающее все на своем пути. Они творили свою любовь, свой танец. Алекс мощно и ритмично входил в нее, при этом сильно вжав ее в себя, сливаясь с нею в единое целое. Его губы отыскали бьющуюся вену на ее шее, он с блаженным стоном прокусил ее, чувствуя на губах горячую кровь и великое нечто, втекающее в него…

А потом она вытиралась его белой шелковой рубашкой, еще не совсем придя в себя. А он стоял перед ней на коленях и целовал ее плоский живот, вдыхал ее аромат, сжимал ее тело.

– Мне надо идти, – голос разума словно против воли толкал Олесю говорить, – меня ждут и ищут, любимый.

– Я не отпущу тебя, – Алекс целовал ее бедра. – Я не знал, что такое существует, я не мог представить, что в мире есть ты – лучшее, самое лучшее…

– Я замужем, любимый, у меня ребенок, – слабо отталкивала Алекса Олеся.

– Это не помеха, – шептал он, позволяя своим рукам и губам продолжать первобытный танец желания.

– Отпусти меня, любимый, мне пора…

– Ты вернешься ко мне?

– Я не знаю…

– Я сам найду тебя…

Она бежала по коридору не помня себя. Что это было?! Она изменила Володе! Изменила Володе! Что с ней! Кто он?! Почему? Она хлестала себя по рукам и по лицу, била по губам, по щекам текли слезы, а первобытная буря в душе улеглась, и рябь стыда покрыла озеро ее души. Взять себя в руки, успокоиться! Забыть! Забыть и молчать!

Олеся остановилась у окна, переводя дух, автоматически поправляя волосы и натягивая на шею тонкий ворот водолазки. За окном, на площади перед Центром Преображений, стояло много машин СС. Олеся попыталась переключиться, считая машины, людей, деревья вокруг. Руки предательски дрожали. И она снова поспешила по коридорам Центра, ища кабинет Байкалова.

Наконец Олеся влетела в профессорскую приемную, даже не заметив Алину и Вацлава, стоявших у окна перед входом. В приемной находились два человека в белых халатах. Оба удивленно взглянули на Олесю.

– Чем обязан? – спросил один из них лет сорока.

Олеся заметила, что дверь, ведущая в кабинет директора Центра, открыта и там никого нет. Видимо, обратившийся к ней человек и есть Байкалов.

– Вы Константин Аркадьевич Байкалов? – спросила Олеся.

– Да, – ответил профессор и взглянул на Яна.

Ян пожал плечами и предложил Олесе стул.

– Вы с Ганарником? – спросил Ян.

Олеся отрицательно и энергично покачала головой.

– У меня беда. Я к вам на консультацию, – выдохнула Олеся.

– Женщина, милая, как же вы прошли мимо солдат СС и Алекса? – удивленный Байкалов указал на дверь.

Олеся пожала плечами и опустила голову, щеки предательски вспыхнули.

– Подожди, подожди, Константин, – Ян присел около Олеси. – Вы их гипнотизировали? Ведь так?

Олеся кивнула.

– Вот видишь, Байкалов! Мутация – парапсихологические возможности! То, что мы искали! Иная биохимия мозга.

Байкалов нахмурился:

– То, что запретил Совет. Теперь пойдет повальная чистка. – Он обратился к Олесе:

– А что у вас?

– У меня сестра, доктор, – Олеся подбежала к двери и позвала Вацлава и Алину.

Байкалов и Литке как один уставились на Алину.

– Сколько тебе лет? – спросил Байкалов.

– Семнадцать, – тихо ответила Алина.

– Что тебя беспокоит?

– Понимаете, – вмешалась Олеся, – она как не от мира сего, у нее на первом месте Бог… Она может пойти в толпу фанатов, сатанистов, их так много сейчас… – Байкалов и Литке переглянулись, – и доказывать существование Бога живого. Это опасно для жизни, может, ее всего этого лучше лишить? У вас же есть машины…

Алина прижалась к Вацлаву.

– Не думаю, – ответил Байкалов. – Ей просто необходимо слегка заземлиться. Наши машины – дровосеки. Они вырубят из нее бесчувственного зомби… Это экспериментальные машины, они несовершенны и, думаю, понадобятся психически больным людям. Пойдем-ка со мной в кабинет, девочка, – обратился профессор к Алине. – Только ты одна.

Байкалов и Алина удалились. Ян обернулся к Олесе и Вацлаву:

– Он снимает показатели мозга. А почему, собственно, вы, Олеся, настаиваете на чистке мозга?

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивилась Олеся.

– А разве вы не представились?

– Возможно… – задумалась Олеся. – Я настаиваю, потому что не хочу ее потерять. Моя мать была такая же. Она умерла, когда Диктатор пришел к власти.

– Вы не боитесь называть его Диктатором?

– Нет…

Вернулся Байкалов с какими-то бумагами в руках. За ним неслышно вошла Алина.

– Все нормально. Не понимаю, почему вы беспокоитесь? – заговорил Байкалов. – Она верит в Бога и только, именно – Верит, а сейчас пока нельзя так верить. Пока. Уезжайте и увозите ее. Пусть займется чем-нибудь отвлекающим. Чего бы тебе хотелось? – спросил Байкалов Алину.

– Я хочу дочку или двух… – ответила Алина не задумываясь.

Литке пристально посмотрел на нее, а Байкалов пожал плечами:

– Ну, пусть родит ребенка. Все забудет. Да-да, именно так, а пока старайтесь ее отгородить от зла. Ну, в общем, все!

Байкалов развел руками. Олеся кивнула и, обняв Алину за плечи, попрощалась с Байкаловым и Литке:

– До свидания. Возможно, вы правы.

Они выходили, когда Литке окликнул Вацлава:

– Вацлав, я надеюсь, вы лично позаботитесь о девушке, Алина будет рада…

Когда захлопнулась дверь, Байкалов спросил Яна:

– Откуда ты знаешь, что парня зовут Вацлав?

– Вацлав Лесовский, ученый-физик, он сам мне про себя рассказал…

В дверь вновь постучали.

– Войдите, – Байкалов обернулся.

Вошел Алекс Ганарник. Литке откланялся и торопливо ушел.

– Ну что ж, профессор, поговорим, – Алекс прошел в кабинет Бай-калова, настороженным взглядом проводив Литке.

Байкалов приветливо кивнул и сел в кресло у окна. Алекс взял стул, поставил его напротив профессорского кресла и неожиданно спросил:

– Константин Аркадьевич, вы любите свою жену?

Профессор взглянул в омут глаз Алекса, и неведомая сила прикоснулась к нему… Байкалов вздрогнул и натянуто, с трудом кивнул.

– Вот и славно. А хорошего понемножку.

В этот самый момент в кабинет зашла девушка исполинских размеров.

– Это Марина Ловель, ваш новый психолог, – сказал Алекс.

Байкалов успел подумать, что Марина очень некрасива, но в медленное течение его мыслей ворвалось: «Марина очень хорошая девушка, вы полюбите ее, профессор. Вы любите Марину. Вы вместе будете бороться против мутационных изменений. Ваш Центр переоборудуется в Центр Мутационных Преображений. С ключами вас познакомит Марина, сегодня вечером».

– Но я должен ехать с женой… – медленно запротестовал профессор.

– Вы же любите Марину, профессор. Докажите, что вы – настоящий ученый, – глаза Алекса излучали странный свет. – Принесите жену в жертву. Вы отправите ее на чистку по стопроцентной шкале мутации с летальным исходом. Она вам больше не нужна. Вы слышите меня? Она вам больше не нужна!

Байкалов медленно кивнул. Алекс улыбнулся Марине…

Вернувшийся за какой-то мелочью Литке остановился как вкопанный, услышав эти слова, и медленно начал отступать к дверям. Надо было спасать Лену Байкалову, любой ценой увезти ее из Центра и представить все так, словно чистка прошла.

Дил вызвал к себе Торина. Генерал СС пришел незамедлительно.

– Слушаю, – сказал Торин.

Дил медленно повернулся в сторону Торина и добавил, как бы окончив фразу:

– Ваше Величество…

На лице Торина не дрогнул не один мускул, он как механическая кукла повторил:

– Слушаю, Ваше Величество.

– Именно так, – в руке Дила появился высокий черный бокал. – Последние века сильно попортили устои на Земле. Я – Император. И Земля – моя Империя. Моя. Только моя. Знаете ли, Торин, одну вещь?

– Да, Ваше Величество?

– Распятый вновь стремится на Землю. Вы верите Библии?

– Но Бога же нет, Ваше Величество, – ответил генерал, вытягиваясь, как струна, перед Дилом.

– Да, Бога нет, есть мой Отец и его сын, не я, другой, любимый – мой враг. Библии не стоит верить – трескотня веков, но вот кое-чему можно… Собственно, Распятый не должен прийти на Землю или остаться в живых. На тонком плане у меня есть армия, да-да, целая армия, но она ничего не сможет сделать младенцу. Нужно убрать его мать. А сейчас мне известно следующее: Вацлав Лесов-ский, ученый-физик, собрался жениться на Алине, маленькой Алине, которую упустил Алекс. Алекс! – громко взревел Дил.

Из дрожащего воздуха появился Алекс.

– Ты упустил человека, которого необходимо было отправить на чистку! Ты попал под влияние мутанта и сдался!

Алекс ловил мысли Дила, образы возникали у него в голове.

– Но там была одна только женщина, я не видел остальных.

– Вот именно, не видел! Не один ты способен на фокусы… Бог тоже творит чудеса. Хотя… Тебе так понравилась эта человеческая зверушка? – хмыкнул Дил. Алекс опустил глаза. – Играйся!

Торин смотрел на молчавшего Алекса и ничего не понимал. Дил повернулся к нему:

– Итак, генерал, через восемь месяцев Алина родит дочь, которая будет матерью нового Христа. Ребенка необходимо выкрасть и убить. Действуйте как угодно. Дайте ей спокойно родить и унесите ребенка, выкрадите прямо из рук акушерки! Лесовский пусть получит дом в подарок, большой особняк… это неплохой жест. Подарок к свадьбе от Императора. Дом. Генерал, кажется, напротив вашего особняка есть еще один?

– Да, это дом Панченко, конфетного магната.

Дил оскалился в усмешке:

– Ничего, построит новый. Действуйте, генерал.

– Слушаюсь, Ваше Величество!

Торин вышел.

– Вот что, Алекс… Необходимо создать лекарство для воздействия на мозг, маленькие капсулы, чтобы можно было вшить каждому солдату СС. Надеюсь, ты меня понял?

Алекс кивнул. Дил улыбнулся и стал растворяться в воздухе. Алекс пристально следил, как исчезал Сатана.

Вацлава и Алину венчали в старой, спрятавшейся в лесу церквушке отца Георгия. Венчали тайно. Олеся тихо перешептывалась с Ольгой.

– Почему особняк, да еще в столице?

– Не знаю, милая, не знаю. Пусть решает Бог.

– Да, – проговорила Олеся, – видимо, Бог сейчас не решал. Мне это не нравится. А где Даша?

– Да здесь была, – ответила Ольга.

Даша заглянула в маленькую комнату. В свете горящих свечей она увидела иконы на стенах и священника, надевающего крест.

– Тебя как зовут? – спросила Даша.

Священник, вздрогнув от неожиданности, обернулся к девочке.

– О! Какие у тебя удивительные глаза! – сказал он.

– Я вообще удивительный ребенок. Вот, смотри, только не говори маме, она мне запрещает.

И в руках Даши появилась увесистая старая книга, с которой капала вода.

– Где ты взяла ее? – воскликнул отец Георгий.

– Ты так долго о ней думал, и думал так громко, все вспоминал, где ты мог ее потерять, я ее и вернула, – улыбнулась Даша.

– И где же она была? – спросил Георгий.

– В колодце. Ты слишком добр и не смотришь за детьми, которые приходят с родителями к тебе…

– Чудны дела и дети твои, Господи, – только и прошептал Георгий.

– Тужься, милая, тужься! – высокая врач в медицинской повязке, оставлявшей открытыми лишь зеленые кошачьи глаза, ласково разговаривала с Алиной.

Алина металась и кричала, а медсестры, словно заботливые кумушки, порхали вокруг, слушая возвышающуюся над ними докторшу, и боль утихала и утихала.

– Не страшно, деточка, и не больно, – доктор улыбнулась глазами. – Тужься еще! Ну-ну!! Оп-па! – как-то совсем не по-медицински выпалила доктор. – А вот и наша девочка родилась!

Медсестры-акушерки восхищенно заохали, когда младенец издал крик.

– Что-то не так, – нахмурилась врач, и тут же раздался второй крик. – Две девочки? Ничего не понимаю, – пробормотала она.

Но Алина услышала:

– Две малышки? – слабо спросила она. – Спасибо тебе, Господи!

– Спи! – строго сказала докторша, и Алина провалилась в глубокий сон.

– Та-ак, – Сова уперла руки в бока, – почему же две? Чудны дела твои, Папочка… Ну, и где ты у меня, а? – Сова сняла маску и начала вглядываться в младенцев. – Поняла!

И тут раздался настойчивый стук в двери.

– Пришел-таки! – она схватила на руки одну из девочек и, проведя рукой по лицу младенца, поспешила к двери.

Торин был в белом халате поверх формы, с ним рядом стоял еще кто-то – Сова поняла, что это врач. Позади Торина были видны трое солдат СС.

– Тут ваша жена, генерал? – недоуменно спросила Сова.

– Нет, доктор, – ответил Торин и обвел родильный зал взглядом.

Здесь были две роженицы, одна из которых еще рожала в окружении акушерок, так, что ее и не видно было, только крики слышны.

– Где Лесовская? – сурово спросил Торин.

– Я вас огорчу, генерал, – ответила Сова, – она без сознания, а ребенок умер при родах.

– Как умер?! – Торин изобразил удивление.

– Вот, – и Сова показала неподвижного младенца.

– Проверьте! – приказал Торин стоящему рядом врачу.

Доктор ловко выхватил младенца из рук Совы и понес к смотровому столику.

– Какая трагедия, такая молодая семья, первый ребенок, – запричитала Сова.

– Да-да, – согласился Торин, – еще родят.

– Ну, или усыновят, времена сейчас после революции тяжелые, от детей отказываются.

– Или усыновят, – подтвердил Торин.

Вернулся врач, передал тельце ребенка Сове.

– Младенец мертв, мой генерал! – отчитался он.

– Какая жалость, – равнодушно смотря в глаза Сове, сказал генерал.

Буквально через час Алина пришла в себя. Рядом с ней в кроватке спал один ребенок.

– Хочешь сохранить это дитя – говори, удочерили, – раздался голос.

Алина перевела взгляд на говорящую – та самая зеленоглазая врач.

– А вторая дочь? – срывающимся голосом спросила она.

– Не было второй дочери, прощай!

Алина страшно закричала, затем крик ее перешел в плач навзрыд.

Дил нервно постукивал пальцами. Он ждал доклада Торина о сделанном за последние дни. Наконец раздался звонок. Дил взглянул на экран миниатюрного компьютера, и кнопка приема сама вжалась в панель. Появилось красное, взволнованное лицо генерала.

– Ну? – спросил Дил.

– Ваше Величество, девочка умерла при родах!

Дил дико захохотал.

– Но в доме Лесовских все же появился ребенок.

– Как? – Дил поднял черные брови.

– Говорят, усыновили. Смешно, но медперсонал подтвердил это – была отказная девочка.

– Врачи могут солгать! – прошипел Дил.

– Но ребенок действительно умер, я видел, Ваше Величество, и…

– Генерал! – Дил был страшен. – Следить за домом Лесовских, все равно следить, даже если вы собственными руками унесли тело ребенка из родильной комнаты!

Олеся сидела около Алины, которая качала младенца и плакала.

– Тише, тише, – успокаивала Олеся. – Не говори матери ни в коем случае.

– Да, но у меня две дочери! Где вторая? Зачем похитили ребенка? – Алина зарыдала.

– Не знаю. Не нравится мне эта история с особняком. Пусть все, кроме тебя и Вацлава, считают, что девочку удочерили. Медперсонал был странный… Ты знаешь, я зашла вчера в роддом и никого не узнала. Называла имена, а мне говорили – такие у нас не работают. Как будто они с неба спустились. Молчи. И я буду молчать.

Забежала Дарья. Она тихонько подошла к Алине и, став на цыпочки, заглянула в личико младенца.

– Какая маленькая! – сказала Даша. – А сколько ей лет?

– На четыре года меньше, чем тебе, – шепотом пояснила Олеся.

– Значит, нисколько, – сделала заключение Даша. – А она красивая, как Венера.

Алина грустно улыбнулась.

Сова постучала в двери приюта: некогда большой частной школы, а теперь императорского закрытого заведения.

Ей открыл дверь солдат СС.

– Я по поручению генерала Торина.

Солдат как-то отрешенно посмотрел на Сову и пропустил.

Директор приюта сидел за большим столом из красного дерева и что-то писал в большой старой тетради, когда прямо на стол перед ним положили сверток с младенцем. Директор недоуменно поднял глаза. Перед ним стояла молодая красивая женщина с изумрудными глазами.

– Вы друг Влада Лесовского?

– Да, мы служили вместе.

– Это его внучка. Ее убьют, если вы не скроете девочку у себя, – сообщила Сова.

– Но, позвольте! – возмутился было директор, но Сова уже шла к двери.

На пороге она обернулась:

– Девочку вам поручил генерал Торин, чтобы вы тайно ее растили и воспитывали. И чтобы никто не знал! Повторите!

И директор как заводная кукла повторил слова Совы, а потом взял ребенка на руки и заворковал:

– А кто у нас тут маленький и такой красивый? А это наша внучка, Влад. Да?

– Вот и хорошо, – усмехнулась Сова, понимая, что директор уже не видит и не помнит ее…

Пятилетняя Юна сидела на подоконнике приюта и болтала ногами, что-то напевая себе под нос. В вестибюле никого не было, и Юна, наслаждаясь одиночеством и солнечным лучом, гревшим ей спину, чувствовала себя вполне безопасно. Ее рыжие, пламенные, вьющиеся волосы выбились из-под заколки, и девочка время от времени дула себе на лоб, встряхивая падавшие прядки.

– Лесовская! – раздался резкий окрик. – Ты опять сидишь на подоконнике?!

Юна моментально спрыгнула с окна и выжидающе посмотрела на новую смотрительницу, толстую и злую Алису. Добрая к детям Джейн умерла прямо за завтраком. Юна поморщилась при воспоминании об этом.

– Лесовская! – гортанно повторила Алиса. – Что за манера сидеть на подоконнике! Еще раз увижу, и ты лишишься обеда! Или – хуже того – попадешь в карцер. Скажи спасибо, что ты больна.

Алиса замолчала и проплыла мимо Юны. Юна дотронулась до забинтованного розовым шарфом горла.

– Юна! – кто-то звал шепотом из-за угла в вестибюле.

Она повернулась и увидела Руту. Та помахала рукой, и Юна побежала к ней. Рута Турбина, очень хорошенькая и умная девочка двумя годами старше Юны была ее единственной подругой.

– Смотри, – Рута показала Юне книгу в старинном, потрепанном переплете.

– А что это? – спросила Юна.

– Это книга, за которую можно попасть в карцер или еще куда похуже…

– А где ты взяла ее?

– Мне ее перед смертью подарила Джейн. Это Библия, – ответила Рута. – Хочешь, начнем ее читать?

– Где?

Рута пожала плечами…

– Под кроватью, конечно. Идем в спальню, пока все на занятиях.

– А как тебе удалось уйти с уроков? – спросила Юна.

– Вчера, когда ты заболела, я тоже симулировала болезнь.

– Не боишься, что тебя накажут?

– Да не убоюсь я зла, – ответила Рута.

Владимир Зорин не спал, когда в дверь тихо постучали. Он прислушался к тишине в квартире – Олеся и Дашутка не проснулись. Кого же принесло так поздно? Дверь открылась сама, и из коридора навстречу Владимиру шагнул высокий мужчина, в котором Зорин сразу узнал первого помощника самопровозглашенного Императора.

– Чем обязан? – спросил Владимир.

– Ничем, – ответил Алекс, и, прищурившись, посмотрел на Владимира. – Священник?!

Владимир промолчал, а Алекс тихо и торжествующе рассмеялся.

– Пойдем-ка, батюшка, за мной.

И он уверенно пошел в спальню Олеси и Владимира.

– Богиня, – прошептал Алекс, глядя на спящую Олесю. – Ты фильм «Полтергейст» смотрел? – спросил он Владимира.

– Нет, – Владимир начал злиться. – Выйдите немедленно из комнаты!

– Мне в ней больше нравится часть темная, – Алекс кивнул в сторону Олеси. – А тебя, значит, приставили активизировать светлые стороны? Умно, но не выйдет! – Алекс опять рассмеялся. – Так фильма ты не видел? Смотри, это где-то так…

Кресло само подвинулось ближе, и Владимир упал в него. Его словно приклеили к сиденью, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить – ничего, только смотреть. А Алекс тем временем неторопливо разделся и потянул одеяло с Олеси. И вскоре глазам Владимира предстала картина необузданной, животной страсти. Олеся, которой не знал Владимир, словно демон отдавала всю себя этому чудовищу, показывая самые невероятные глубины тьмы, похоти и распутства. Владимир молился, но безумие не прекращалось. И тогда он закрыл глаза. Звуки оргии стихли. Зорин вновь взглянул на мир: это был пустырь, он по-прежнему сидел в кресле, и над ним возвышался довольный Алекс Ганарник.

– Ты ничего не добился. Мне жаль, священник. Но я не дам тебе умереть просто так, ты умрешь от наслаждения.

Владимиру стало страшно. Из-под земли потянулись руки – женские, мужские, потом тела, голые и совокупляющиеся мужчины и женщины с клыками. Их было больше десятка. Заметив неподвижно сидящего в кресле Зорина, они поползли к нему по сырой земле. С него рвали одежду, чьи-то зубы впивались в его плоть и пили из него кровь, кто-то целовал, грыз и лизал его. Владимир молился, когда почувствовал невероятное наслаждение и чьи-то губы, охватившие его внизу. Он запрокинул голову, и тут же в его шею вцепились чьи-то клыки.

Владимир терял жизнь и разум. Алекс наблюдал за этим и усмехался. Когда тело Владимира сотряслось в конвульсиях сильнейшего оргазма, жизнь покинула его.

– Вот и все, – Алекс представил себе Олесю. – А меня ждут…

Кресло с мертвым Владимиром и извивающимися телами медленно проваливалось сквозь землю. Вскоре на этом месте остался лишь холм, покрытый травой.

Олеся очнулась на какой-то миг в объятиях Алекса.

– Скоро муж вернется, – шептала она. – Остановись, любимый!

– Нет его больше, он мертв, – отозвался Алекс.

Олеся вздрогнула и попыталась вырваться, внезапно поняв весь ужас происходящего. Но Алекс сильнее прижал ее, сопротивление лишь раззадорило его. Олеся попыталась отбиваться, но голос словно пропал. А вместо одного Алекса их стало трое, и Олеся потеряла сознание от ужаса, пока три монстра истязали ее тело. Она приходила в себя и снова проваливалась в небытие, два начала боролись в ней, темное и светлое, словно два сражающихся всадника…

– Ты никуда не денешься от меня, – рано утром сказал Ганарник, перед тем как уйти.

Страшная ночь потерь и насилия закончилась, начинался не менее страшный день, спасения не было. Качаясь, Олеся кое-как оделась, зашла к Дашутке, написала записку, что скоро вернется, и ушла из дома. Ее последней надеждой была старая заброшенная церковь отца Георгия, бывшего патриарха.

Добираясь больше часа ранними автобусами, бледная, вся в синяках женщина привлекала к себе взгляды редких прохожих и пассажиров, которые тут же отворачивались, потому что время было непростое, время было бояться. Когда она постучала в некрепкую дверь заповеданной церквушки, отец Георгий открыл сам и едва успел подхватить ее…

– Эй, Венера! – крикнул пятнадцатилетний Егор Торин, увидев среди деревьев цветущего сада рыжую голову с короткой стрижкой. Венера взглянула на Егора, ее глаза вспыхнули зелеными камушками.

– Тебе чего? – натянуто спросила она.

– Пойдем ко мне, я тебе покажу слайды Карпатских гор.

– Зачем они мне?

– Ну, – Егор пожал плечами, – красиво же.

Венера усмехнулась.

– Что ты можешь понимать в красоте? У тебя душа уродливая, ты станешь жестоким эсэсовцем! Ведь так?

Глаза Егора сузились в черные щелочки… Но он промолчал. В это время рядом с Венерой появилась девочка с черными волосами и сиреневыми глазами. Она была чуть младше Егора.

– Пошли, Венера, – сказала девочка и посмотрела на Егора пронизывающим взглядом.

– Ты кто? – спросил Егор.

– Не имеет значения, – ответила девочка. – А что ты делаешь в этом саду?

Егор не ответил, за него ответила Венера.

– Это Егор Торин, сын генерала Торина, он где хочет, там и бродит. Он плохой, Даша, – с детской наивностью сказала Венера.

Даша еще раз оглянулась. Егора вновь прожгли сиреневые глаза.

– Нет, он не плохой, – четко произнесла Даша, чтобы услышал Егор. – Он просто в тебя влюбился.

Егор покраснел и поспешил исчезнуть.

– А вы к нам в гости надолго? – радостно прощебетала Венера.

Даша покачала головой.

– Мне пришла повестка, явиться в Центр Преображения.

– На чистку? – ахнула маленькая Венера.

Даша грустно кивнула.

Даша ничего не понимала, еще вчера все было спокойно, и она проделала долгий трехчасовой путь на электричке из родного города сюда, а теперь машины СС, заполонив дорогу, бесконечным потоком двигались вперед, прогоняя безмятежье из ее души прочь. То безмятежье, тот покой, что она пыталась охранить подольше от извечной тревоги, которая растет в умах и душах человечества, стоит лишь покинуть любой приют. Глядя на бешено летящие машины, Дарья осознавала, что дом отца Георгия – лишь иллюзия, утопия в современном мире…

А до того церквушка отца Георгия, как и прежде, встретила ее таинственно-священным молчанием. Предусмотрительно отключив все мобильные телефоны, она направилась вперед. Сам отец Георгий обрадовался ее приезду как ребенок. Он восклицал: «Слава Господу! Ты здесь!» или «Наконец Всевышний услышал мои молитвы!» Они пили липовый чай, впитавший в себя запах мягкого ладана, и разговаривали.

Разговор старого священника и юной девушки походил на бред умалишенных. Но лишь им был понятен смысл. Они говорили о Боге. Вернее говорила она, а Георгий внимательно, ученически слушал. Она рассказывала ему обо всем неведомом. О тайнах, хранимых землей и небом, о господних делах. О доброте и красоте, о величии и благородстве, о правде и надеждах Веры. Она принесла ему весть. В который раз. Потом он подарит эту весть людям, монолитной толпой собирающимся в тесном помещении церкви. Они придут издалека, проделают долгий путь, чтобы выслушать, впитать его проповеди и молитвы… А пока слушал сам отец Георгий.

Когда Даша закончила говорить, в маленькой комнатке, освещенной тремя свечами, на некоторое время воцарилось молчание. Нарушил его отец Георгий.

– Скажи-ка, Дашенька, – вкрадчиво и очень осторожно проговорил он. – Ты давно обещала рассказать, как тебе удалось избежать чистки.

Девушка бросила на отца Георгия проницательный взгляд и задумалась. Он, бывший митрополит Георгий, чудом спасшийся от мести дьявола, продолжает служить Богу. Через трудности, лишения и опасности, подвергая себя бесконечному риску… Минуту спустя она поставила расписную чашку и тихо заговорила:

– Вообще-то я жила незаметно. Мама видела все мои отклонения, но никогда не говорила об этом, даже самым близким. Кто-нибудь мог донести в Центр Преображения, а оттуда после «очищения мозга» выходят деревянные зомби.

Мама запретила мне фокусы. Единственное, что я себе позволяла, – подогреть чайник, когда я только просыпалась и не хотела вставать, приготовить чай и телепортировать его к себе в комнату. В принципе, я могла бы материализовать чашку с чаем, но это было бы слишком неосторожно.

И все бы шло гладко и незаметно, если бы я однажды не добралась до бабушкиных реликвий. Моя бабушка Аня умерла, когда маме было восемнадцать лет, в день прихода к власти Диктатора. Из бабушкиных записей я поняла, кем является на самом деле Диктатор. Это были записи, датированные первыми десятилетиями нашего века. Я читала и чувствовала тревогу, какой-то рок, я наконец-то поняла, почему мама прятала меня от посторонних. Неожиданно среди всего бабушкиного наследства я нашла старую кассету с магнитофонной записью. Любопытство взяло верх. Сосед за стеной коллекционировал старые магнитофоны… и один, кассетный, через минуту оказался у меня на столе. Я вставила кассету. Полилась песня. Это были запрещенные теперь песни, песни времен молодости бабушки, – это был ДДТ. Я слушала с замиранием сердца, совершенно забыв о бумажной тонкости наших стен. Через два дня пришла повестка, меня вызывали в Центр Преображения.

Олеся пила чай и плакала. Алина и Вацлав сидели рядом с ней.

– Может, можно что-нибудь сделать? – с надеждой спросила мужа Алина.

Вацлав отрицательно покачал головой.

– Центры Преображения корнями уходят в Совет, в правительство… А где Даша?

– Пошла к Венере, – прошептала Алина. – Господи, хоть в одном повезло, Володя не дожил до этого кошмара…

Олеся вздрогнула и заплакала сильней…

И, как десять лет назад, машина Вацлава, но уже другая, более легкая и стремительная, подъехала к Центру Преображения.

Вацлав притормозил у КП, к машине подошел эсэсовец. Олеся через открытое окошко протянула ему повестку-направление. Эсэсовец кивнул, и их пропустили.

Олеся вела Дашу по коридору к двери, на которую ей указали. Навстречу им шел высокий бородатый синеглазый человек в белом халате. Завидев Олесю и Дашу, он остановился. Олеся инстинктивно прижала дочь к себе.

– Мы с вами уже встречались? – спросил доктор Олесю.

– Нет, – солгала Олеся, узнав в мужчине напарника Байкалова.

– А вот и неправда, – улыбнулся человек. – Вы меня обманываете. Видите ли, я психиатр и понимаю, когда мне лгут. Да и разве можно забыть такую красивую женщину? Опять что-то с младшей сестрой?

Голос врача был мягок и добр. Олеся еще раз взглянула на этого высокого, сильного мужчину, стопроцентно соответствующего представлению о надежной защите от жизненных бурь для любой женщины, и разрыдалась, как девчонка, первый раз в жизни почувствовавшая безопасность.

– Дочь, – выдавила она.

Доктор не стал утешать, лишь погладил ее по голове и тревожно взглянул на выглядывающую из-за спины матери девочку.

– Бог ты мой! – выдохнул он. – Глаза! Графики у вас есть?

– Да… У нас в городе сделали… – Олеся торопливо протянула карточку Даши.

Доктор развернул длинные склеенные листы с графиками аномалий. Вверху небрежной рукой какого-то медика было написано: Д. Зорина, 14 лет, стопроцентное мутационное изменение биоритмов и волн мозга. Патологий в органике не выявлено.

Лицо доктора не изменилось, только взгляд, который он кинул на Олесю, стал напряженным. Он снова погрузился в изучение графиков. А в мозг Олеси неожиданно ворвались слова:

Олеся! Ведь вы Олеся? Меня зовут Ян.

Олеся вздрогнула и уставилась на доктора. Он не отрывал взгляда от бумаг, но мысли его обращены были к ней:

Я хорошо вас запомнил, Олеся, мутанты не забываются. Вы мутант, как и я… в этом наше горе, в этом наше счастье, но мы не такие, как ваша дочь. Мы очень-очень мало можем. К сожалению, я не могу уже повлиять на события. Байкалов был когда-то мне близким другом. Что с ним произошло, я не знаю… Решение провести очищение принимается без нашего участия, хоть бы я трижды был против и даже убедил Байкалова. Я не могу понять, кто мутит воду в Центре. Поэтому, Олеся, милая, мужайтесь и готовьтесь к худшему…

Ян поднял глаза на Олесю.

– О Господи, Ян! – зарыдала Олеся и прижалась к плечу доктора.

Ян обнял ее за плечи, взглянул на Дашу. Лицо Даши ничего не выражало…

Даша никогда не забудет той комнаты, куда ее завели, оторвав от матери. Большой полукруглый стол, за которым сидело семь врачей. Среди них Даша узнала нового знакомого. Ее усадили на стул в центре комнаты. Воцарилось молчание, нарушенное каким-то толстяком.

– Как тебя зовут, девочка?

– Даша Зорина.

– А сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – ответила Даша.

– Скажи, Дашенька, а помимо пристрастия к запрещенной музыке, ты в себе не замечала чего-нибудь, ну, необычного?

– Нет, – опять сказала Даша.

Посыпались вопросы, на которые Даша отвечала: «Нет. Нет. Не знаю». Молчали только двое: знакомый доктор и пожилой человек, худой и немного бледный. Видимо, главный, как отметила Даша. Неожиданно шквал вопросов оборвала исполинская женщина в очках:

– Хватит! – заявила она. – Нечего больше решать. У нее даже глаза сиреневые. Однозначно чистка! Если мы ее не сделаем, мы нарушим закон. Это не десять лет назад.

Приговор был вынесен: «Очищение». Даша на негнущихся ногах вышла в коридор.

Сиреневые глаза заволокло туманом слез, она искала мать в толпе родителей и детей, ожидавших в приемной, но матери не было.

– Ты что? – внезапно Дашу остановил чужой удивленный голос. – Ты же смотри по сторонам.

– Извините, – пробормотала Даша.

– Ты откуда?

Дарья подняла глаза. Высокий темноволосый парень лет девятнадцати пристально смотрел на нее.

– А-а… – протянул он. – Ясно, сиреневые глаза, ангельская внешность и, видимо, потрясные возможности. Очищение?

Даша кивнула, и слезы сами потекли по щекам. Парень схватил Дашу за руку и потянул на улицу. Июньское солнце нещадно палило, трава и деревья пожухли раньше времени, словно тоже прошли через очищение. Скамейка, на которую сели Даша и представившийся ей Агеем парень, находилась в тени.

– Боишься? – спросил Агей.

– Боюсь, – Даша уже успокоилась и равнодушно разглядывала свежее пятно какой-то краски на белых брюках.

– На чем тебя поймали?

– Слушала ДДТ.

– А что это? – спросил Агей.

Даша оглянулась.

– Не бойся, здесь никто не слышит. Уж за мной-то не следят.

– Тогда слушай, только расслабься, – устало ответила она.

Агей откинулся на спинку скамейки и повернул красивое лицо в сторону Даши. А Даша вернулась назад. Мысленно она начала заново слушать старую кассету, но теперь уже не одна…

В мозг Агея ворвалась вихревая, бунтующая, уносящая в вечность музыка. Агей вскинул брови и внимательно посмотрел на отсутствующее бледное лицо Даши. Он слушал музыку, странные переворачивающие душу песни и смотрел в удивительные, излучающие свет сиреневые глаза, на черные ресницы с капельками слез. Брови, как черные кончики острых крыльев чаек, припухлые еще по-детски губы и мягкий подбородок с ямочкой – все признаки ангела-мутанта… Черные пряди коротких волос, отчаянно разбросанных на белом лбу. «Какая безысходность», – подумал Агей, и вслед ему далекий хрипловатый голос из прошлого пел: «Что же будет с родиной и с нами…» Сколько прошло времени? Наверное, девяносто минут, кассета была старой и короткой.

– А ты теперь не боишься очищения? – спросила Даша.

Агей задумчиво покачал головой.

– Существует плановое очищение, ему подвергаются все шестнадцатилетние с отклонениями от нормы. И неплановые, но это уже явные, очень сильные мутанты. На такое ведут младших. Чистка… Как бы небольшая квантовая операция, бомбардировка подкорки мозга, разрушение ее, частичное, заставляющее выравниваться ритмы твоего мозга по положенному, нормальному варианту, или полная – гибель подкорки, при которой мозг либо корежится, либо засыпает совсем… Я прошел границу шестнадцатилетия без препятствий. Я вариант нормы. Да и мой отец. В общем, он директор Центра. Когда тебе назначили?

Даша посмотрела на маленькие черные часики на запястье:

– Через девять часов, сорок семь минут.

– Сегодня ночью? – Агей был поражен. Он замолчал и уставился на куст сирени, словно сирень его гипнотизировала.

– А что? Что такое? – встревожилась Даша. – Да, Агей! Я сейчас сожгу эту сирень.

– Не надо, она цвета твоих глаз… Дело в том, – нерешительно начал Агей, – что по ночам идет чистка самых опасных, а если еще и сегодня, то ты, видимо, очень сильна. Слишком. Ночная чистка – это перештамповка в идиотов… или мертвецов.

– И все потому, что у власти сатана, – прошептала Даша и оцепенела.

– Ты думай, прежде чем сказать! – воскликнул Агей, но Даша сидела как каменная.

– Даша! – позвал Агей.

Даша посмотрела на него глазами, напоминавшими о сирени в капельках росы.

– А если я исчезну? – раздалось в голове Агея.

– Нет. Солдаты Службы Справедливости возьмутся за твою мать.

– Но Служба Справедливости – это те… ну, название за себя говорит.

– Наивная, – усмехнулся Агей. – Служба Справедливости, кратко СС, создана для уничтожения. И в первую очередь таких, как ты. Они рушат храмы, церкви, а все думают – что это за напасть в последние годы? Жарко, – вздохнул Агей и, стянув с себя футболку, положил на скамейку. – Подожди меня и ничему не удивляйся.

Агей перемахнул через скамейку и побежал в сторону главного корпуса Центра.

Даша заплакала. Она плакала навзрыд, а сирень напротив вздрагивала, подобно живому существу. Даша не расслышала шаги, она почувствовала их и перестала рыдать.

– Вот, Марина, – раздался голос Агея.

Даша подняла голову и увидела перед собой ту самую исполинскую и самодовольную женщину в очках, вынесшую ей приговор. Она была одного роста с Агеем. Агей стоял, обняв женщину за талию, и внимательно смотрел на нее:

– Мне нужно, чтобы она не проходила чистку.

Марина сняла очки.

– Ты с ума сошел, Агей! Ничего не понимаю… ввиду того, что дача взятки тебе ею исключена, то вывод один: ты сошел с ума! Это невозможно. Она слишком опасна. Графики показали.

– Мне плевать на графики! – резко оборвал Агей. – Мне необходимо, чтобы она не проходила чистку!

– Нет! – отрезала женщина и сняла с пояса руку Агея.

Агей сложил руки на груди и ухмыльнулся:

– Марина! Представь, что будет, когда отец узнает, что его любовница совратила его сына, который моложе ее на тринадцать лет! И вот уже три года как за спиной отца сын развлекается с ней. Получишь ли ты кресло зама? Да и вообще, останешься ли тут? Не швырнут ли тебя эсэсовцам?

Марина побледнела. Ее губы затряслись.

– Подонок! – визгливо выкрикнула она, но тут же взяла себя в руки. – Я попробую, но больше не хочу знать тебя.

– Ну и прекрасно! – Агей сделал обворожительную мину и поцеловал Марину в щеку.

Марина отдернулась и поспешила прочь. Агей вздохнул и сел на скамейку рядом с притихшей Дашей.

– Прости меня, так много грязи не для тебя, – виновато пробормотал он.

– Сколько тебе лет? – спросила Даша.

Агей улыбнулся.

– Сопоставляешь данные? Двадцатник… Ну ладно, пожалуй, пора. Жаль, но теперь мне категорически запрещено тебя видеть. А сколько в тебе музыки, ангел. Живи спокойно, малыш!

Агей перемахнул через скамейку и побежал туда, где исчезла Марина.

Олеся, прижав к себе Дашу, сидела перед дверями отдела корректировки мозга. Они ждали. Олесе было ужасно плохо, она понимала, что сейчас дверь откроется и кто-то заберет у нее дочь, а затем, уже мертвую, ее повезут по этим коридорам. Олеся этого не переживет. Она отчаянно оглянулась, словно в поисках помощи, и за большими стеклянными дверями вестибюля, при свете прожекторов, расположенных на крыше, увидела Вацлава, шагающего взад-вперед с опущенной головой. Олеся сильнее прижала к себе дочь. Электронные часы над дверями отдела показывали 2.58.

Неожиданно из глубины коридора показался кто-то в белом халате. Сердце Олеси горестно забилось, но спустя минуту она узнала Яна. Ян подошел к ней и посмотрел на Дарью. Даша спала на коленях у матери. Ян присел на корточки и заглянул Олесе в глаза. Она услышала его мысли.

Я ничего не понимаю, но карточка из раздела срочной чистки исчезла. Ее нет и в плановых очищениях. Но самое интересное: я был в кабинете Байкалова, и среди дел по очищению нет дела Зориной. Даже в списках, куда заносятся данные обо всех мутантах, ее нет. Так что, Олеся, забирай дочь и увози ее. Вот справка о норме на случай, если в шестнадцать лет ее захотят подвергнуть проверке на мутацию. Вроде бы все. Идемте.

Олеся не знала, что и говорить, она заплакала и уткнулась лицом в Дашины густые волосы. Даша проснулась и удивленно посмотрела на мать. Ян пошел к Вацлаву.

– Мам, ты что? – спросила Даша.

– Ничего, ничего… идем.

Они встали со скамьи и пошли на улицу.

Ночь, освещенная прожекторами, резала глаза. Даша жмурилась. Ян вывел их через КП к машине. Вацлав сел за руль, а Даша расположилась на заднем сиденье машины и вновь уснула. Олеся стояла около Яна.

– Прощай, Олеся, – прошептал доктор. – Теперь нельзя тебя даже увидеть. Я так и не забыл ту женщину, самоотверженно ворвавшуюся в Центр. Ты не изменилась.

– Изменилась, – ответила Олеся, – когда погиб мой муж. Когда его убил Ганарник… Из-за меня. Мне было трудно, и сейчас я не пережила бы Дарьиной смерти… Спасибо, Ян. Мне тебя будет не хватать.

Ян кивнул, и Олеся протянула ему руку. Ян осторожно поцеловал руку Олеси, а затем крепко обнял ее и прошептал:

– Прощай… Не суждено.

Ян Литке долго смотрел вслед уезжающей в ночь машине и думал, что жизнь – сложная и дразнящая штука, на которую нет управы.

Вацлав, Алина и Олеся, уложив детей спать, собрались в гостиной. Алина принесла кофе и вино, Олесю еще трясло. Вацлав задумчиво произнес:

– Ей необходимо поменять фамилию.

– Но память Володи… – возразила Олеся.

Вацлав отрицательно покачал головой:

– Это необходимо. Только мы будем знать, что она Даша Зорина, пусть возьмет твою фамилию: Дарья Шовинская. И глаза. Необходимы линзы, желательно черные.

– И еще, – добавила Алина, – запрети ей стричься, пусть отрастут длинные волосы. Со временем в ход пойдет косметика, и Даша поменяется совсем. Кроме имени не останется ничего прежнего.

– А ее способности? – вопрос Олеси повис в воздухе.

Даша не спала в ту ночь. Она думала. И не о том, что избежала смерти, нет, она думала об Агее. Никогда в жизни Даша не видела настолько красивого человека – прекрасного, как ожившая греческая статуя. И неужели он любит эту противную, огромную Марину? Даша провалилась в сон, когда из ниоткуда ей на лицо упал белый луч света, и она услышала Зов…

– Вот, в принципе, и все… – Даша повернула голову в сторону маленького ажурного окошка. Светало. – Мне пора, – она начала собираться.

Отец Георгий задумчиво смотрел на нее. Даша застегивала сумку и говорила:

– А потом со мной на связь вышли светлые силы, а может, это ангелы. С тех пор я как проводник, а вы как приемник, отец Георгий, – Даша краем глаза заметила улыбку священника. – Кроме того, после школы в шестнадцать лет я поступила в медико-технический лицей и через три дня получу диплом медтехника.

Отец Георгий вопросительно поднял брови.

– Я буду иметь дело с мутантами, в тот момент их жизни, когда они будут проходить очищение. Только я, приговоренный ребенок и аппарат, оператором которого я являюсь. А это… – Даша задумалась. – В общем, через неделю я буду работать в Центре Преображения, в том, в который распределят. Бог укажет нужный…

Теперь по дороге, ведущей в город, с шумом неслись машины Службы Справедливости. Церквушка отца Георгия осталась далеко позади, и вдалеке уже маячили белые дома.

Даша сошла с трассы, машины ревущим потоком промчались мимо нее. Куда это они?

За последние четыре года утекло много воды. СС уже не скрывала своих дел. Рушились церкви и храмы в городах, запрещались многие фильмы, уничтожались книги, картины, затирались песни. Запрещали Бога. Кто там был у руля? Кто правил страной и давил, как рабовладелец, на остальной мир? Сатана или Диктатор. Его мало кто видел, его правление сравнивали с властью, пришедшей в начале ХХ века. Когда Даша родилась, Диктатор стоял у власти уже несколько лет, но она считала, вернее знала, кем является на самом деле Диктатор. Она понимала, Сатана низвержен на землю и готовится к ответному удару.

Практически каждая область имела свой Центр Преображения. Это гарантировало стопроцентную безопасность имеющейся власти, защиту от мутантов, от промысла Бога. Диктатор мутантов остерегался. Они были верны Богу и несли в себе Весть. Поэтому каждый ребенок до шестнадцати лет был подозреваем. Потом он либо оказывался нормален, либо проходил чистку… Дарья ее избежала.

В центре города скопилась пробка, улицы, ведущие к главной площади, оказались забиты городским транспортом и машинами СС. Люди и солдаты в черной форме спешили к центру. Такое суматошное движение напомнило Даше муравейник, частицей которого она должна была стать, чтобы попасть к вокзалу. И Даша затерялась в потоке людей и машин, в хитром переплетении старинных улиц…

На небольшой площади, лежащей на Дарьином пути, воздвигли баррикаду из поставленных плотными кольцами машин, сваленных легких киосков. На вершине баррикады находились люди, среди которых особенно выделялся один – маленький худой человек с бородкой и длинными волосами, в допотопной одежде. Он размахивал руками и громко говорил в микрофон.

– Люди, – кричал он, – проснитесь! Посмотрите на звезды! Ведь есть же мы! Есть Бог! Радость и грусть, смех и печаль, Вера и жизнь, все это в наших руках! Но разве вы, сильные духом, не видите творящееся вокруг? Сатана правит миром, он пытается отобрать у нас самое святое – веру в Бога, он специально обезличивает наших детей, ведь… – он не договорил.

Эсэсовцы с каменным равнодушием разбросали людей на баррикаде. Какой-то молодой офицер сорвал оратора с его пьедестала и поволок через толпу, кричащую под ударами эсэсовских палок, к своей машине.

Идиот! – мысленно крикнула Даша неудачливому оратору. Тот удивленно замер, но эсэсовец потащил его дальше. Человек вертел головой в поисках говорящего с ним.

Не время кричать на перекрестках! Ты что, захотел новой чистки? Сейчас будешь делать так, как я скажу!

Человек обмяк и больше не пытался вырваться. Даша шла через толпу, и люди расступались, сами не зная почему. Она преградила дорогу эсэсовцу и замерла. Перед ней в форме лейтенанта СС стоял сосед Венеры, вернее, ее поклонник Егор Торин. Егор удивился, увидев перед собой девушку:

– В чем дело? – грубо спросил он.

– Я думаю, Егор, Венера еще больше станет ненавидеть тебя, – сказала Даша.

Изумленные глаза Егора остановились на Дашином лице. Этого хватило, Егор оцепенел. И Даша наконец-таки схватила за руку оратора.

– Бежим! – крикнула она. – Через минуту он очнется!

Скоро они затерялись в толпе, но все еще бежали. Где-то вдалеке завыла сирена патрульной машины. Даша мчалась по лабиринтам улиц, а за ней, безропотно подчиняясь, спасенный оратор. Он тяжело дышал, но остановиться не мог. Только за городом Даша прекратила бег. Прислонившись к дереву, растущему у кромки леса, она осмотрела человека. Он не мог отдышаться и сильно кашлял, нагибаясь и держась за грудь. Ему было лет двадцать семь, но лицо казалось не по возрасту усталым и изможденным.

– Ты что, сумасшедший? – спросила Даша.

– Нет, – чуть успокоившись, ответил человек. – Они не понимают, что…

– Хватит! – перебила Даша. – Не время кричать на перекрестках. Тебе необходимо спрятаться, возможно, на тебя охотится вся СС. Ты для них – опасный преступник.

– Но где спрятаться? – промямлил парень.

– Пошли, только через лес. Как тебя зовут?

– Горский.

Его звали Демид Горский, и ему действительно было 27 лет. Он родился за тысячи километров отсюда, в Сибири, в самом сердце тайги. И, живя с родителями в уединении, не прошел чистки в шестнадцать лет. А кто догадается потом? Он рос в окружении старых, ныне запрещенных книг. Рядом с домом была маленькая часовня с иконами, и Демид ходил туда, учился читать в тишине и окружении староцерковных книг. Там он решил стать священником, и родители, будучи христианами, одобрили его решение.

Так Горский появился здесь. Он был потрясен, подавлен происходящим. Но, положась на Бога, воспрянул как феникс в духе и начал бродяжничать из города в город, проповедуя запрещенное. На него охотились, но Демиду везло…

– А куда мы? – неожиданно спросил Демид.

– Я веду тебя к священнослужителю, отцу Георгию, – ответила Даша.

– К настоящему?!

– К самому что ни на есть, – улыбнулась Даша.

– А как тебе удалось все это, ты… – Демид запнулся.

– Да, я мутант, – договорила за Горского Дарья.

– А с виду не скажешь.

– И с виду скажешь, у меня сиреневые глаза.

– Но они же черные!

– Линзы, – отмахнулась Даша.

– Ух ты! – всплеснул руками Демид. – А как же ты чистку вашу пропустила?

– Так уж вышло.

Дверь старой церквушки, как всегда, открыл отец Георгий.

– Даша?! – воскликнул он и вопросительно посмотрел на Горского.

Даша все рассказала Георгию. Священник слушал и кивал, а затем сказал, радушно улыбаясь:

– Что ж! Особо опасный теперь преступник, Демид, милости прошу в мои апартаменты. Но как же теперь ты, Даша?

– Не знаю. Я опаздываю, через двадцать пять минут начинаются экзамены… А до дома два с половиной часа.

– Дарья, – вмешался в разговор Демид, – но, может, ты умеешь по воздуху?

– Я могу телепортировать предметы, но не себя, – рассмеялась Даша.

Воцарилось недолгое молчание.

– Эврика! Отец Георгий, у вас есть машина? – глаза Горского лукаво сверкали.

– В сарае, эсэсовская, – ответил Георгий.

– Эсэсовская? – удивились Демид и Даша.

– Один добрый христианин ее угнал, – пояснил тем временем батюшка, – спасался, она в розыске.

– Вот как… – пробормотал Горский. – Может, к лучшему, если машина исчезнет. Дарья! Тебе надо лишь сесть в машину и телепортировать ее в свой город. Ты же переносишь предмет! И, следовательно, все его содержимое.

Через шесть минут машина СС, находившаяся уже три месяца в розыске, стояла в ста метрах от медико-технической школы. Из машины выскочила девушка и побежала к школе. Через час вокруг машины собралась недоумевающая толпа эсэсовцев.

Вручали дипломы. На факультете медтехники Даша была единственной девушкой.

– Дарья Владимировна Шовинская! Красный диплом!

Зал зааплодировал.

– Вы получаете направление в самый крупный Центр Преображения под руководством профессора Байкалова, – сердце Даши оборвалось.

Олеся была в смятении, она отговаривала дочь от работы со всеми хитростями и уловками, на какие была способна…

– Нет, мама, – твердо отвечала Даша, – я поеду. Значит, так нужно.

Даша задумалась, вспоминая прошлое. Из глубин памяти показалось лицо Агея. Где он сейчас? Наверное, куда-нибудь уехал, но, возможно, когда-нибудь она увидит и его.

Открылись высокие белые двери с табличкой: «Заместитель заведующего Центром Преображения, главный психолог М.Ю. Ловель», и вышедшая из кабинета секретарша, тоненькая и серенькая, прощебетала:

– Можете входить, Марина Юзефовна вас ждет.

Даша вошла в кабинет. За длинным полированным столом, окруженным множеством стульев и коронованным высоким кожаным креслом, восседала исполинская, словно дорическая колонна, женщина в очках. Даша сразу узнала Марину, приговорившую ее когда-то к смерти, но отступившую под давлением Агея.

– Садись, пожалуйста, – Марина жестом указала на стулья.

Даша села на один из тех, что подальше. Марина отметила это быстрым взглядом из-под опущенных ресниц. Сердце Даши бешено заколотилось. Господи! Но она так изменилась, за прошедшие четыре года ее волосы из короткой стрижки превратились в блестящую черную лавину до пояса, черные линзы спрятали удивительные сиреневые глаза, а ангельское детское личико превратилось в изящное лицо иконописной красавицы… Марина же совсем не изменилась, лишь лицо стало еще более самодовольным. Она внимательно, настороженно смотрела на Дашу.

– Как тебя зовут? – спросила Марина.

– Дарья.

Марина вскинула брови:

– А фамилия?

– Шовинская, – Даша назвала фамилию матери, на которую пришлось поменять ее прежнюю фамилию, когда она избежала чистки.

Марина вздохнула и встала из-за стола. Она собирала какие-то бумаги в папку и говорила.

– Диплом нам твой подходит очень. Специалистов твоего профиля не хватает по стране. Люди уходят, работа нервная, – Марина на минутку задумалась. – Твоим прямым начальством буду только я! Работать будешь с двумя докторами, познакомишься завтра. Квартиру тебе выделят сегодня в наших домах. Ну а пока все. Рабочий день закончен, завтра к восьми, не опаздывай. Моя секретарь даст тебе ключи от квартиры. Ну, все…

– До свидания, – Даша повернулась уходить.

– Подожди! – окликнула Марина. – А ты не проходила чистку?

Вопрос был рассчитан как неожиданный меткий удар. Марина испытующе смотрела на Дарью, прямо в глаза. Но сиреневые сияющие глаза не пропускали к себе никого, будучи скрыты черными линзами.

– Нет, – ровно и спокойно ответила Даша. – После чистки не берут на медтехника преображения.

– Иди, ладно, – вздохнула Марина.

Из кабинета Даша направилась к столу секретарши. Та, мило улыбнувшись, прощебетала:

– Сейчас мы с вами пойдем за ключами.

Даша слышала, как за ее спиной Марина закрывает дверь. В этот момент кто-то вошел в приемную.

– О! – услышала Даша возглас Марины, перешедший в шепот. – Это неосторожно. У тебя же есть ключи от моей квартиры!

Даша оглянулась и замерла. Это был Агей. Даша с болью и тоской разглядывала его идеальный профиль, слегка насмешливые губы и взгляд, полный какого-то неведомого превосходства и адресованный суетящейся у дверей Марине. Агей сложил руки на могучей груди и молчал.

Секретарша, заметив Дашино смятение, громким шепотом, чтобы было слышно через стол, сообщила:

– Это наш самый красивый врач! Будущий директор Центра…

Даша занервничала, но виду не подала. Сообщение секретарши достигло слуха Агея и он, подняв одну бровь в снисходительной улыбке, повернул голову в сторону Даши и секретарши. Даша взяла себя в руки и выдержала его взгляд. Агей с интересом разглядывал ее, но вдруг, к неописуемому восторгу секретарши, стал бледнеть. Его лицо утратило презрительно-высокомерное выражение. Он тревожно и печально смотрел на Дашу. Воцарилось напряженное молчание. Марина подошла к Агею:

– Да, похожа, похожа. Я сама удивилась! Это наш новый медтех-ник Дарья Шовинская.

– Инквизитор? – равнодушно спросил Агей. – Таки нашли нового… да еще красивого и очаровательного.

Даша удивилась, и Марина объяснила:

– Так за глаза зовут всех медтехников преображения.

Затем Марина мило улыбнулась, взяла Агея под руку, и они вышли из приемной. Секретарша защебетала опять:

– Первый раз вижу, как Байкалов-младший побледнел!

Даша ее не слышала, она отчаянно, мысленно крикнула: «Агей!»

Где-то в коридоре Агей резко остановился, услышав отчетливо свое собственное имя, произнесенное знакомым голосом, который ему нельзя было вспоминать.

Лунный свет золотой дорожкой вел через окно и падал на пол темной, душной комнаты, наполненной тоской. Агей лежал на кровати и курил, на ощупь стряхивая пепел в пепельницу на ночном столике.

– Ты не спишь? – спросила Марина.

Агей молчал. Марина уставилась в потолок.

– Я знаю, почему ты не спишь, – продолжала Марина. – Не забывай, я же психолог. Ты думаешь об этой новенькой?

– Плохой ты психолог. Я думаю о девочке из прошлого, – отозвался Агей. – Ее тоже звали Дашей, возможно, она теперь такая же взрослая…

– Я тебе уже не нравлюсь? – спросила Марина.

Агей молчал и курил. Вопрос Марины казался неуместным. Как могла она нравиться или не нравиться ему? Ему было наплевать на нее. Он ненавидел отца и уже семь лет мстил ему с помощью Марины. Сознание власти над отцом, способности в любую минуту причинить ему боль успокаивало Агея, но все же ранило душу. Месть всегда была обоюдоострым мечом: уничтожая врага, уничтожаешь собственную душу. Агей поднялся с кровати и подошел к окну. Марина жадно разглядывала его точеный, греческий силуэт. Агей это чувствовал.

– А я тебе нравлюсь? – усмехнулся он, не оборачиваясь.

– Ты же знаешь…

– Сегодня опять ночная чистка? Дежурит отец? – спросил тихо Агей.

– Почему ты так его ненавидишь? – неожиданно задала вопрос Марина.

– Из-за матери; мне было девять лет, когда он отправил ее на ночную чистку. Она не вернулась.

– Отклонения?

– Нет, он просто ее разлюбил. Появилась же ты. Не помнишь? – Агей резко обернулся. – Еще бы, разве можно сравнить потухшую сорокалетнюю женщину, из последних сил стремящуюся сделать мужа и сына счастливыми, с пышущей молодостью двадцатидвухлетней барышней?

– Прости, но твой отец воспользовался служебным положением.

– Да? – издевательски-удивленный тон Агея напугал Марину. – Можно было развестись, но нет, для такого крупного ученого это не подходило. А вот принести себя в жертву – это да! Но не он, а мать жертва. и я. И я отомщу…

– Как? – тихо спросила Марина.

– А что, я ему не мщу? – усмехнулся Агей. Если бы было светло, он увидел бы бледное и решительное лицо Марины. – А потом отправлю на чистку тебя.

– Не выйдет! Теперь уже не выйдет! – захохотала Марина.

– Почему уже? – равнодушно спросил Агей.

– Да потому, что Дарья Шовинская, медтехник преображения, и Даша Зорина, в возрасте 14 лет подлежавшая уничтожению, – одно и то же лицо!

– С чего ты взяла? – проговорил Агей.

Марина поняла, что одерживает верх. Впервые.

– Графики, милый! Все те же графики, на которые тебе наплевать! Они, как отпечатки пальцев, у каждого свои! А у меня в кабинете четыре датчика, снимающие графики посетителей, совершенно незаметно! Графики Зориной уникальны. Полнейшая мутация! Я представляю, какие у нее возможности!

– Зачем же… зачем же ты взяла ее на работу? – спросил Агей.

– А я знала, что это она? Да и потом, мне на руку. Я буду держать тебя на коротком поводке! – Марина захохотала. – Я наконец-то нашла способ!!!

– Стерва! – Агей стал одеваться. – Где она живет?

– Испугался? – Марина еще сильнее развеселилась. – Если она явилась сюда и не побоялась разоблачения, то это ей необходимо! Ты не отговоришь ее! Мне плевать, кого уничтожают или превращают в идиотов, плевать на всех, на людей и мутантов! Мне нужен ты, и теперь я получу тебя до конца!

Агей, уже одетый, стоял в дверях:

– Где она живет?

– Восьмой сектор, восьмая секция, восьмой номер! – ответила, успокаиваясь, Марина. – Все просто, дорогуша! До завтра!

Агей хлопнул дверью. Марина вздрогнула и задумалась. Все становилось слишком серьезно. Мутант – опасный противник. В жизни она с ними не сталкивалась, только с приговоренными детьми, а Зорина уже взрослый человек. Да и стопроцентный показатель мутации – единственный на ее памяти. И Агей может уйти. Надо что-нибудь предпринять…

Даша не спала, она ходила по квартире, неожиданно большой и роскошной, и думала, думала, созидая невидимую плоскость. Теперь над квартирой появилась энергозащита, превратившая ее в надежное убежище для Даши. Даша расслабилась и, глубоко вздохнув, плотнее закуталась в длинный шелковый халат. Она подошла к зеркалу и вынула линзы – огромные сиреневые глаза, приобретавшие со временем все более сочный и глубокий цвет, сияли тайным блеском…

Из головы не шел Агей. Узнал он ее или нет? Он сильно изменился. Даша была безмерно благодарна ему. Интересно, чем он занимается? Секретарша Марины, проводившая ее к новому дому, по дороге сообщила, что Агей тоже психоневропатолог, как и отец. Вся женская половина Центра сохнет по нему, но Агей ни на кого не смотрит. Он, если только по секрету, увлечен Мариной Юзефовной. Правда, иногда у него бывают срывы, и он меняет дам как перчатки, но всегда возвращается к Марине. «Возвращается к Марине…», еще раз пронеслось у Даши в голове. Ей это совсем не нравилось, но больше всего Дашу смущало другое. Ее саму страшно тянуло к Агею.

– Бред! – вслух произнесла Даша.

Она не может отвлекаться на это чувство, у нее другая задача, более важная.

В Агее неплохо иметь союзника, не больше, хотя… Сердце Даши заныло. Она села на диван и опустила голову – тяжелые черные волосы рассыпались по плечам и коснулись пола, когда Даша положила голову на колени.

Комната засветилась, невообразимые узоры от золотого до небесно-серебряного оттенков закружились по стенам, потолку, мебели. На ковре расцветали цветы из невиданных вибраций и свечений, полилась тревожная, далекая музыка. Даша пыталась отвлечься, даже не глядя на происходящее в комнате, а лишь чувствуя это. Она не услышала, как двери ее квартиры открылись и вошел Агей.

Он замер при виде калейдоскопа огней и сплетающихся линий, странная музыка, казавшаяся ему чуждой, вызывала тоску, которую простой человек не мог вынести. Агей захотел уйти, но увидел сидящую на диване девушку со склоненной головой и рассыпавшимися до пола волосами. Агей решительно шагнул в комнату и взял Дашу за плечи. Танец огненных кружев и музыка тут же прекратились. На Агея удивленно, с затаенной болью смотрели глаза густого сиреневого цвета.

– Ты неосмотрительна! – сказал Агей, глядя в сиреневые глаза. – Первое, что надо делать, когда въезжаешь в новый дом, – ставить новый замок.

Даша перевела взгляд на входную дверь. К изумлению Агея, две задвижки тут же закрылись сами по себе.

– Насколько ты чужая в этом мире… – Агей смотрел на Дашу, как смотрел бы на инопланетянина.

Даша отрицательно покачала головой, по ее щекам потекли слезы.

– Возможно… Не знаю, – прошептала она. – Я никому не мешаю… Зачем ты здесь? Что-то случилось?

– Ты должна уехать, Марина знает, кто ты. У нее в кабинете считывающие датчики.

Даша опять покачала головой.

– Агей, ты боишься больше за себя или за Марину?

Агей отпустил Дашу, его лицо стало непроницаемым.

– Все шло своим чередом, – ответил он. – Но что будет теперь, я не знаю. Ты все испортишь, если останешься.

– Но я не мешаю тебе! – воскликнула Даша.

– Марина может шантажировать меня, угрожая тебе. Это ломает мои планы.

– Нет, я не уеду, – Даша упрямо подняла голову.

Агей буквально впился глазами в ее лицо.

– Даже красота у тебя нереальная, неземная. Тебе место среди твоих собратьев, – сказал Агей.

– Но вы же их уничтожаете! – Даша презрительно улыбнулась. – Я такой же человек, как и ты, Агей. Просто ты относишься ко мне как к чему-то иному. Даже Марина, при всем своем деградировавшем мировосприятии, тебе кажется больше человеком, чем я. Может, это с тобой что-то не так?

У Агея похолодело в душе, он понимал, что Даша права, но не собирался отступать.

– Тебе необходимо уехать, иначе ты попадешь на чистку.

– Ты меня отправишь? – голос Даши стал равнодушным.

Это взбесило Агея. Дашу он считал… ничем он ее не считал! Он не мог объяснить.

– Может, и я, – холодно проговорил Агей.

Даша встала с дивана и отошла на несколько метров.

– Агей! – позвала она странным тихим голосом. – Посмотри на меня. Ты уверен, что я не человек?

Агей уставился на Дашу как на привидение. Незнакомая волна невероятной тоски окатила его. Ему казалось, что он слышит тысячи тихих голосов, слившихся в потоке боли. Разбитое золотое счастье, кинутое на потрескавшийся циферблат времени, чья-то теплота и нежность, граничащая с безумной жертвой, замешенной на сумасшедшей, всеподчиняющей и всепобеждающей, оттого вечно борющейся любви. В центре хаоса чувств Агей ощутил присутствие человека. Маленькое, беспомощное, теплое существо, готовое броситься к любому огоньку, чтобы сгореть без остатка; но не принятое, непонятное и потому одинокое.

Что это было? Чья-то душа. Агей очнулся и понял, что Даша плачет, отвернувшись от него.

– Даша… – позвал Агей. – Прости меня, я не знал, что…

– Уходи! – сказала Даша. – Уходи, Агей, я не уеду. А знаешь, – Даша обернулась, ее лицо было уже спокойно, – со мной впервые случилось такое обычно-человеческое… Я благодарна тебе за помощь, но я не уеду. Моя судьба – моя забота. Иди с Богом, Агей.

Она опять отвернулась. Агей пошел к выходу, но у порога комнаты остановился. Поколебавшись секунду, он выключил свет и вернулся обратно. Даша чувствовала сильные руки Агея, обнявшие ее. Агей крепко прижал ее к себе и уткнулся лицом в черные волосы:

– Мне так легче, – сказал он. – Ты – человек.

– Уходи, уходи, потому что я – человек, – сказала Даша.

– Пожалуйста, – шепотом попросил Агей.

Может, он так ее захотел, эту необычную, неземную девочку, может, в нем проснулся инстинкт рыцаря, спасшего некогда прекрасную даму и теперь получавшего сказочную благодарность, а может, природа пошутила с ним сегодня, показывая ему, искушенному и опытному, что такое любить ангела? Агей летел, падал, терял сознание и не мог оторваться от нее, словно она – его обетованный берег. Сильнейшие импульсы, словно сладкие и колючие стрелы, медленно пронзали его тело. Он и не догадывался ранее, что возможно так желать бесконечных агоний в ослепительных оттенках невероятного блаженства плоти и души. Он не мог прекратить целовать ее губы, как тюльпаны весной, податливые и бьющие током, так непередаваемо прекрасно.

Когда он пришел в себя, на небе уже зажглась утренняя звезда, и сквозь развеивающийся туман блаженства и наступающий стремительно сон его глаза уловили слабый свет ее дивного тела, принадлежавшего сейчас ему, вспышка звезды, полет, сон.

Даша проснулась, потому что чувствовала, что на нее кто-то смотрит. Агей внимательно изучал лицо Даши при свете ночника.

– Ты думаешь, во сне я превращаюсь в чудовище? – спросила Даша и опять закрыла глаза.

– Нет, – ответил Агей. – Я думаю, ты слишком красива для живого человека.

Агей прикоснулся губами к Дашиной шее и почувствовал, как пульсирует венка. Словно успокоившись, он шумно вздохнул и, обняв Дашу, перевернулся на спину. Даша опять заснула у Агея на груди. Он не спал, думал о том, что он подонок и не любит Дашу, боится полюбить ее. Она слишком, невероятно красива и далека от мира, в котором он живет…

Марина ехала по темным улицам к Центру и размышляла. Агей действительно ушел, он испугался, но вот кого? Ее или Шовинскую?

Она притормозила у Центра и, оставив машину открытой, направилась к двери. Ее остановила охрана СС, но Марина предъявила удостоверение, и ее пропустили. По полутемным коридорам она шла к кабинету директора Центра. Сегодня проводилась ночная чистка, и дежурил отец Агея, сам директор, профессор-психоневролог Константин Аркадьевич Байкалов.

Марина ураганом ворвалась в его кабинет. Байкалов что-то писал, но когда влетела Марина, резко оторвался и поднял голову.

– Что случилось, Марина?

– Вот! – и Марина, достав из кожаной папки листы с графиками, положила их перед профессором.

Байкалов взял листы в руки и стал их изучать. Его лицо менялось и бледнело:

– Где ты их взяла? Это стопроцентная мутация. Только уничтожение.

Марина успокоилась. Завтра наконец-таки Дарья Зорина будет мертва. Это хорошая пощечина Агею.

– Ты знаешь же, Костя, у меня в кабинете датчики…

– Кто это был? – перебил Байкалов.

– Наш новый медтехник по очищению.

Агея разбудил пронзительный крик. Он резко вскочил с кровати и обнаружил, что Даши нет. Но тут же увидел, что Даша стоит на стуле, прижав к себе халат, и ее глаза переполнены ужасом. Она смотрела вниз. Агей бросил взгляд на пол и увидел… таракана. Агей громко рассмеялся. Ему стало легче. Дарья боялась тараканов, как обычная девчонка, и выглядела сейчас не менее обычно, зато очень притягательно.

– Агей, прогони его… – сдавленным голосом попросила Даша.

Агей откинулся на подушку.

– Не-а, – ответил он.

– Ну, Агей, я тебя умоляю! – Даша явно была в панике.

Агей рассмеялся и огляделся вокруг. Не найдя ничего подходящего, он вытащил из-под головы подушку и ею пришлепнул таракана.

– Мамочки, – прошептала Даша и начала падать в обморок.

Агей еле успел подхватить ее…

– Вот это номер, – услышала Даша голос Агея, когда пришла в себя. – А как насчет мышей?

Даша обиделась и отвернулась. Агей подумал, что если она не человек, то он просто динозавр. Он шумно вздохнул и опрокинул Дарью на кровать…

– Скоро? – крикнул Агей, допивая чай.

– Сейчас, – отозвалась Даша.

Она вставила линзы и накрасила лицо. Косметику ей постоянно дарила тетя Алина. Выбирая наряд, Даша остановилась на еще одном подарке Алины, который раньше надеть не решилась бы: сером костюме, состоящем из длинного приталенного пиджака с глубоким вырезом и короткой юбки. К нему надела красные лаковые туфли на шпильке. Даша собиралась не защищаться, а нападать…

Она вышла из комнаты в кухню:

– Все, я готова, – Дарья щелкнула блестящим тонким слайдером и спрятала его в карман.

Агей поперхнулся и изумленно, с восхищением уставился на Дашу.

– Ты? – проговорил он.

Даша кивнула.

– Слушай, зачем тебе эта работа? Хочешь, я устрою тебе прекрасную жизнь, только давай уедем, а?

– Нет, – отозвалась Даша.

– Ну почему?

– Ты не любишь меня. Пошли.

Визель присвистнул и высунулся из окна.

– Что за манеры, Михаил! – в сердцах воскликнул Байкалов, обращаясь к заведующему отделом Мозга и Преображений.

– А вы посмотрите, Константин Аркадьевич!

Байкалов неторопливо встал и подошел к окну. С высоты второго этажа он увидел девушку необыкновенной красоты, только что вышедшую из машины Агея.

– Какая дамочка! – воскликнул Визель.

Из машины выбрался сам Агей и, подойдя к девушке, поцеловал ее в щеку. Девушка побежала в здание Центра, а Агей остался закрыть дверцу.

– А-а-а, – протянул Визель, – ну, Константин Аркадьевич! У Агея вкус… ничего не скажешь, – и отошел от окна.

Через мгновение Байкалов улыбнулся и тоже вернулся на свое место…

Даша добралась наконец-таки до своих рабочих апартаментов. Отдел Преображения и корректировки мозга был спецотделом, а значит, не каждый из сотрудников Центра мог туда попасть. Даша позвонила в звонок. Дверь открыл здоровенный санитар. Он причмокнул и уставился на нее. Девушка показала ему пропуск, и, внимательно прочитав его от корки до корки, верзила вновь уставился на Дашу.

– Ну, может, пропустишь? – спросила она чуть нагловатым и не приемлющим возражений тоном.

Санитар отшатнулся, уступая дорогу. Даша опять оказалась в коридоре.

– Куда? – спросила она, увидев несколько дверей вдоль коридора, озаренного бело-голубым светом.

– Идемте, идемте. Сейчас только и собрались все, а вот профессор Байкалов уже ушел к себе. После ночной-то…

Верзила открыл перед Дашей одну из дверей. Ее взору предстал кабинет с высокими белыми стенами и белой же мебелью. На одном из двух столов сидели и курили два врача, третий грузный мужчина задвигал стулья. «Наверное, санитар», – подумала Даша. Врачи перестали курить и торопливо встали.

– Ха! – громко сказал один из них, лет тридцати пяти, с ясными голубыми глазами. – А вы…

– Вот, – Даша протянула свое направление и удостоверение.

Он внимательно прочел документы, затем поднял лучистый взгляд на Дашу и передал удостоверение коллеге, показавшемуся Даше знакомым.

– Вот это да! – выдохнул он. – Вы наш новый техник? Первый раз вижу, чтобы в инквизиторы пошла женщина, да еще такая очаровательная! Знаете ли, здесь надо очень много пить, чтобы выдержать чистки. А еще надо делать некоторые запрещенные вещи!

– Какие?

– Уметь молиться, потому что мы здесь все прокляты за нашу долбаную высокооплачиваемую работу монстров. Вы будете первым таким красивым монстром, которого скоро тоже проклянут.

Даша довольно холодной улыбкой поблагодарила его за комплимент. Но человек спешил представиться.

– Визель, Михаил Осипович, но лучше без отчества, – и протянул Даше большую горячую руку.

– Дарья Шовинская, как вы уже прочитали, – ответила она.

Визель уже представлял второго, бородатого, похожего на художника доктора.

– Ян Вильгельмович Литке, наш психиатр, иностранец, но доказывает, что родился в Союзе, потому как тот, по его мнению, развалился не до него, а уже при нем; поэтому иностранцем себя не считает и лучше меня говорит по-русски. А это санитары – Лева и Леша. Они немного безумны с тех пор, как Центр Преображения занялся чистками, но они и счастливее нас. Надо быть безумным здесь, иначе душа умрет, а сердце лопнет!

Литке пожал Даше руку:

– Очень приятно, зовите меня просто Ян.

– Ну, присаживайтесь, Даша! – пригласил Визель и отодвинул стул. – Сейчас принесу чаю с коньяком, – и вышел.

Ян взял трубку и спросил Дашу:

– Я не помешаю, если закурю?

– Нет-нет, – ответила Даша.

Ян внушал ей доверие.

– Скажите, Дашенька, а ваши родители не против вашего выбора?

– Да, нет… Мама не против, – ответила Даша.

– А отец? – осторожно спросил Ян.

– Я его почти не помню, мне было пять лет, когда он погиб…

Ян выдохнул клуб дыма, окутавший его.

– У тебя красивое имя – Даша, Дарья… – сказал Ян.

– У моей бабушки было два любимых имени – Даша и Олеся. Олесей назвали маму, а мне досталась Дарья…

Влетел Визель, неся чай и бутылку армянского коньяка, и с ходу задал Даше вопрос:

– Даша, а не страшно иметь такую неженскую профессию?

– Нет, – коротко ответила Даша. – Мне очень нравится политика нашего Императора.

Визель и Литке переглянулись.

– Сегодня в десять первая чистка, и без техника никуда. До сих пор эту работу приходилось делать самому Байкалову, а у него и так забот полон рот, – продолжал Визель. – Да вы, видно, заметили, какой он задерганный…

– Я его еще не видела, – ответила Даша.

– А кто же вас принимал? – удивился Визель.

– Марина Юзефовна.

– Ловель? – Визель помолчал. – И что она сказала?

– Что я напрямую подчиняюсь ей.

– Но я же заведующий отделом, – Визель ничего не понимал.

Даша пожала плечами, а Ян, выпустив клуб дыма, задумался.

Байкалов находился в собственном кабинете. Он сидел за черным полированным столом и размышлял. После ночной ему полагался свободный день, но такового пока не получалось.

Байкалов впервые задумался о том, что Агей стал совсем взрослым – ему шел двадцать пятый год. Скоро сын займет его место. По указанию Совета, должность директора стала элитарной и наследственной. Но Агею тоже необходим сын. А ведь действительно нужен наследник… Байкалов подумал о внуке, и у него потеплело на душе. Может, хоть внуки будут ласковыми и любящими? Он нажал кнопку вызова.

– Да, Константин Аркадьевич, – отозвалась секретарша.

– Наташа, где Агей?

– Минуточку… он в отделе Мутации и Диагностики с начмедом Ливановым, – сообщила она.

– Вызови мне Агея.

– Слушаюсь…

Байкалов отключился и стал ждать. Через некоторое время вошел Агей. Отец отметил, что сын слишком бледен, каштановые волосы растрепаны, а глаза нездорово блестят.

– Тебе плохо? – спросил Байкалов.

– Нет, профессор, я не выспался, – Агей отодвинул один стул, плюхнулся на него, а на другой положил ноги.

Байкалов покачал головой, но ничего не сказал.

– Ты не ночевал дома, Агей, – как можно строже сказал он.

– Да ты же дежурил!

– Не имеет значения, ты опять не ночевал дома.

– Не смог, – ответил Агей.

– Где ты ходишь?

– Мне не шестьдесят лет, это мое дело. Ты вызывал меня, чтобы задать этот вопрос?

Байкалов хотел рассердиться, но подумал, что тогда сын уйдет.

– Агей, ты скоро займешь мое место…

– К сожалению, – перебил Агей.

Байкалов пропустил это мимо ушей.

– Необходимо подумать о наследнике.

– А-а-а, – понял Агей и сделал гримасу. – А если родится мутант? Представь, профессор: стопроцентная мутация! Ты отправишь его на чистку во имя науки и какой-то дурацкой логики? Своего внука? Говорят, внуки ближе, чем дети…

– Перестань! – закричал Байкалов и стукнул ладонью по столу, но тут же взял себя в руки. – А что это за девушка была с тобой?

– Девушка? – удивился Агей.

– Да, необычайно, просто на редкость красивая девушка, ты привез ее в Центр сегодня…

– А, подглядываешь! – Агей понял, что отец говорит о Даше. Необходимо было что-то предпринять, чтобы перетащить отца на ее сторону. – Действительно, красивая. А с каких это пор ты шпионишь за красивыми девушками?

– Я не шпионю, Агей! – закричал он. – Не мели чепуху! Визель увидел ее, а я взглянул, кто подъехал к Центру!

– Ну, если Визель… Тебе она нравится?

– Если она еще и человек хороший, лучшего и желать нельзя, – заключил Байкалов.

– Да, конечно же, – смиренно отозвался Агей. – Она вообще не такая сволочь, как мы. Если честно, то я не хочу, чтобы она страдала.

– Я не понимаю, – сказал Байкалов.

– Дело в том, – Агей с отличным актерским выражением отвел глаза, – что она из-за меня закончила медицинскую школу. Я люблю ее уже несколько лет, а она меня…

– Да?! – Байкалов был сражен. – Я не знал, но почему ты никогда не приглашал ее к нам?

– Ну, отец, у нас в доме ей было бы не особенно хорошо, а я не хочу ей плохого.

– Почему плохого? – Байкалов не понимал.

– У нас почти всегда Марина Юзефовна, и днем, и вечером тоже, даже когда тебя нет. Твой психолог так увлечена работой, что ты предоставил ей кабинет у нас в доме, и она почему-то сильно нервничает, когда к нам приходят женщины.

– Чепуха, Агей! – воскликнул Байкалов.

– Возможно. Только я не то, что надо ей. Я познакомлю ее с Ви-зелем.

– Почему?!

Агей встал и направился к двери, но перед выходом обернулся:

– Моя мать прошла чистку и не вернулась. Я несу в себе гены мутанта. Следовательно, дети мои тоже будут мутантами… Ты забыл мутационную генетику. Поэтому лучше Визель, я ее слишком люблю, – и он вышел, хлопнув дверью.

Байкалов хотел остановить его, крикнуть сыну, что мать не мутант, но… Он вновь нажал кнопку вызова:

– Наташа, пригласи Ловель…

Через минуту влетела Марина в блестящем, черном платье в обтяжку.

Она неплохо выглядела, но Байкалов невольно сравнил ее с девушкой Агея, и Марина сразу как будто поблекла, отодвинулась в тень, подобно гигантской нелепой скульптуре.

Марина сияла, сегодня ей необходимо было восхищать.

– Ты превосходно выглядишь, дорогая, – проговорил Байкалов. – Ну что? Вызываем твоего нового техника. Налаживай датчики…

Визель, Ян и Даша разговорились о всякой чепухе. Они пили лимонный чай с галетным печеньем и дружно смеялись над анекдотами Яна. Внезапно загорелась кнопка вызова.

– Не понял, – сказал Визель и включил прием.

Из динамика послышался голос Наташи, секретарши директора.

– Медтехника Шовинскую срочно к Байкалову, – и она отключилась.

Ян развел руками:

– Дашунь, к директору. Знакомиться, что ли? Через сорок минут чистка, что он себе думает?

Байкалов и Ловель ждали Дашу. Датчики работали, готовые в любую минуту снять показания.

Замигал вызов Наташи.

– Да, – отозвался профессор.

– Шовинская пришла.

– Просите…

Первый раз в жизни Байкалов был растерян, а Марина Ловель начала комплексовать. Профессор онемел, перед ним стояла девушка Агея. Ближе она была еще красивее.

– Вы… Дарья Шовинская? – спросил Байкалов, желая услышать «нет».

«Да» прозвучало твердо. Графики лентой струились из щели в боковой панели его стола. Байкалов растерянно посмотрел на ленты, датчики показывали: вариант – норма. Профессор облегченно вздохнул и, оторвав длинную ленту, небрежно бросил ее Марине. Марина впилась в графики глазами и изменилась в лице:

– Не-е-ет! Она – мутант, Константин, поверь мне!

Даша сделала непонимающее лицо.

– Марина Юзефовна! – Байкалов говорил жестко. – У вас мутан-томания!

– Нет! Нет! – кричала Марина. – Проверь непосредственно!

– Хорошо! – зло крикнул профессор, а затем обернулся к Даше. – Дарья. э…

– Без отчества, пожалуйста, Константин Аркадьевич, – попросила Даша.

– Спасибо. Дашенька, вы не могли бы помочь нам с Мариной Юзефовной разрешить один спор?

– С удовольствием, – согласилась Даша.

– Идемте, – Байкалов встал из-за стола и показал на маленькую дверь в стене.

На голову Даше надели шлем с датчиками, провели моментальную энцефалограмму. Марина схватила заключение, выданное компьютером, и выбежала из комнаты. Байкалов помог Даше снять шлем.

Марина сидела, уставившись в бумажку. Байкалов взял заключение и сурово посмотрел на Марину.

– Норма! – яростно сказал он. – Норма! Что с вами, Марина Юзефовна!

Но потом вдруг переменил тон и сказал:

– Извините нас, Дашенька. Мне потом очень хотелось бы поговорить с вами.

Даша непринужденно и приветливо улыбнулась.

Даша переоделась в голубой халат и теперь находилась в маленькой комнате наедине с гигантскими, во всю стену электронными приборами преображения. «Уничтожение», – подумала Даша. Это теперь рабочее место, а не место ее возможной гибели. Теперь она хозяйка этого страшного оружия.

– Даша! – из динамика раздался голос Яна. – Лев ведет девочку. Мы в соседней комнате, девочка спокойная, ничего страшного не будет. Документы у Льва…

Через минуту грузный Лев привел маленькую худенькую девочку, очень бледную, с широко распахнутыми от ужаса глазами. По ее щекам текли слезы. Лев привычно усадил девочку в кресло, кожаные ремни стянули ее запястья и ноги, охватили талию. На голову ребенка спустился прикрепленный большим металлическим стержнем и проводами шлем. Девочка сидела неподвижно и плакала. Даша изучала ее карту Обыкновенная мутация (три минуты жесткого излучения на мутировавшие центры и полная амнезия). Рина Роум, 16 лет.

Даша оглянулась. Неужели этому хрупкому созданию 16 лет? Да, Венера Лесовская, пятнадцатилетняя девочка, ее троюродная сестренка, выглядит намного старше. Хотя Венера – это нечто особенное… А сейчас Рина огромными, молящими о пощаде глазами смотрела на Дашу.

– Успокойся, – мягко сказала Даша, – через три минуты ты пойдешь домой.

Ее слова, естественно, слышали Визель и Ян. Но Даша не знала, что, кроме них, за ее работой наблюдают Байкалов и Марина, следя за графиком Рины по компьютеру.

Что ты натворила такого, что тебя привели на чистку? – раздалось в голове у Рины. Рина чутьем, данным только мутанту, поняла, кто к ней обращается, и удивленно посмотрела на Дашу. – Так что? – повторила Даша. – Я помогу.

Я делала все незаметно, но энцефалограмма… – Даша наконец уловила ответ и включила приборы преображения, потух свет.

Ты где? – уловила вновь Даша.

Здесь, не бойся, я перестраиваю энцефалограмму. Ты хочешь выжить, Рина?

Да.

Тогда слушай, когда приедешь домой, несколько дней молчи, во имя своего же блага. Если доверяешь матери, то говори с ней мысленно. Упаси только тебя Бог говорить обо мне… Так вот… За городом, в юго-западном направлении отыщешь церквушку отца Георгия, ты сможешь найти. Там тебе помогут. Все полученные знания ты должна отдавать людям, где бы ты ни была, но только мысленно. Понятно?

Да.

Раздался щелчок и зажегся свет, преображение теоретически закончилось.

– Сиди спокойно, девочка, видишь, все хорошо, – вслух произнесла Даша, для тех, кто был за стеной, а Рине послала другое:

Видишь на столе яблоко?

Да.

Кинь его мне…

Яблоко взлетело вверх и, сделав в воздухе сальто, опустилось Даше в руки. Даша улыбнулась Рине…

Открылась дверь, и вбежал Ян.

– Даша! Все прекрасно! Графики чистые, у тебя здорово вышло, словно эта аппаратура тебя лишь и ждала! Михаил понес графики Ливанову на утверждение, но там все будет гладко! Поздравляю…

Затем Ян подошел к Рине и заглянул ей в глаза:

– Ну все, ребенок, ты больше не мутант. Сейчас придет мама, и ты уедешь домой, хорошо?

Рина молчала и пусто смотрела на Яна. Неожиданно до Даши донеслись мысли Яна, обращенные к Рине: Только смотри, Рина, не переиграй, а то хорошего врача накажут, а злой сделает тебе больно.

Даша замерла, но лишь на мгновение, затем снова как ни в чем не бывало стала приводить приборы в порядок.

Байкалов смотрел на экран компьютера.

– Ну, что, Марина? Все?

– Константин, милый, она мутант, опасный мутант, просто как-то водит нас за нос!

– Хватит! – профессор ударил кулаком по столу. – Мне нравится эта девушка! Я больше не принимаю твои доводы!

Агей шел от Ливанова. Он только что просмотрел новые данные Рины Роум. Зачем Даше эта работа? Он выглянул в окно в коридоре. Рина держала за руку мать и шла, опустив голову, но неожиданно они с матерью переглянулись, и Агей увидел, как Рина улыбнулась. Агей сорвался с места и бросился в отдел Преображения. В холле он затормозил, увидев, как Визель что-то оживленно рассказывает смеющейся Даше. Затем они пошли в отдел. Агей почувствовал, как в нем загорелась злость по отношению к Визелю и обида на Дашу.

Неожиданно Агей понял, что ревнует…

Вечером того же дня, девятнадцатого мая, Агей вновь появился у Даши.

В своем особняке поздно ночью профессор Байкалов лег спать, не дождавшись сына, но больше на Агея он не сердился.

Рута неслышно, по-кошачьи пробиралась по узкому и темному лабиринту подвала, за ней незаметной тенью скользила Юна…

– Ты уверена, что мы правильно делаем, да и вообще правильно идем? – спросила Юна, когда вода с низкого потолка закапала чаще и чаще.

– Да-да… – ответила Рута. – Я не могу ошибиться, я следила за директором: хотя бы раз в три месяца он спускается сюда. По-моему, кроме него, это место не знает никто.

– Но почему? – удивилась Юна.

– Потому что мы живем не просто в приюте, а в специальном государственном приюте-интернате. Даже на внешнем заборе нет таблички с названием…

– Тебе удалось перелезть через забор? Но он же выше здания! – воскликнула Юна.

– Я не перелезала, – Рута обернулась к Юне и прижала палец к губам. – Я на минутку выскользнула наружу, когда охрана не закрыла калитку в заборе. Правда, я тут же вернулась, потому что появились солдаты… Но вместо полагающейся приюту вывески там громадными буквами написано: «Опасно для жизни. Военный склад ядохимикатов. Запретная зона». Через два месяца мне должно стукнуть семнадцать. Неужели ты думаешь, что я просто уйду из приюта и не узнаю, что здесь?

– Но ты же обещала вернуться через месяц, – возразила Юна. – У нас не хватает воспитателей, а няня Берта говорит, что воспитателей готовят три недели…

– Конечно, – отозвалась Рута и пошла дальше. – Только я не знаю, как это получится. Пустят ли меня в засекреченный приют? Или меня сразу же отпра… – Рута умолкла на полуслове.

– Что такое? – заволновалась Юнона.

– Здесь заканчивается коридор, какое-то помещение. Подожди, – Рута стала шарить рукой по стене в поисках выключателя.

Ее рука наткнулась на какой-то рычаг, и Рута подтолкнула его вверх. Зажегся свет.

Взору предстала небольшая сухая комната с деревянными полками, забитыми доверху папками, старыми тетрадями, книгами и бумагами. В углу комнаты между книжными шкафами стоял стол с тетрадями и мягкий удобный стул.

– Это что? – шепотом спросила Юна.

– По-моему, какой-то архив, смотри, шкаф с буквами в алфавитном порядке.

Рута смело направилась к шкафу и взяла стопку над буквой «Л». Она положила бумаги на пол и стала их перебирать. Нагнувшись над какой-то тетрадью, она позвала Юну.

– Смотри, – Рута показала подруге тетрадь.

В центре тетради в широкой красной полосе было аккуратно написано: «Абсолютно секретно. К. Торин, генерал спецслужбы».

И ниже: «Дело Лесовских».

– Что?! – Юна была поражена.

Рута взглянула на нее и села на пол, Юнона устроилась рядом. Рута открыла тетрадь и начала тихо читать вслух.

– «…Дочь Лесовских доставлена в приют адъютантом Торина. Адъютанта в живых уже нет», – Рута прервалась. – Это писал директор. Он здорово рискует, имея такой Архив.

– Ну читай же, – нетерпеливо попросила Юна.

– «…Мне сообщили, что девочку должны были уничтожить по приказанию Императора, она представляет собой какую-то угрозу. Я принял ребенка и поручил его Джейн. Я хорошо знаю отца девочки Вацлава и ее деда Влада. С Владом мы прошли огонь и воду, поэтому я сохраняю жизнь его внучке.

Когда я навел справки о Вацлаве, то удивился, узнав, что он сосед Торина, но самое поразительное, что у них есть еще одна дочь, точная копия моего подкидыша. Видимо, девочки – близнецы. Но зачем Императору уничтожать одну из них, не знаю. Я разговаривал с Вацлавом об отце, но отметил, что его жена печальна, видимо, из-за пропажи второй дочери. Однако Лесовские не подают виду. Я ушел, положение обязывает. Я ничего не могу рассказать Вацлаву, но я присмотрю, чтобы внучка Влада выросла здоровой и сильной. Видимо, когда ей исполнится семнадцать, мне придется куда-нибудь спрятать ее. Скорее всего, отправлю жить в Польшу. Джейн знает польский, ей приказано обучить малышку языку. Дочь Лесовского зовут Венера, они взяли римское имя Богини Красоты, и я назову свою малышку римским – Юнона, по имени королевы богов Геры.

P.S. Да, оказывается, настоящая дата рождения Юноны – 21 сентября…»

Рута замолчала и закрыла тетрадь.

– 21 сентября, – повторила Юна. – А я не знала. Я считала по окончанию года… Значит, почти через четыре месяца мне стукнет пятнадцать… Польский я действительно знаю, и я должна уехать? Я же теперь могу найти родителей!

– Нет, – Рута покачала головой. – Не можешь, это повлечет за собой слишком много смертей.

Юна понимающе кивнула, но потом вдруг радостно взглянула на подругу:

– Я могу посмотреть на них и на сестру издалека. А ты? Давай поищем что-то о тебе.

Юна вскочила на ноги и подбежала к полке с буквой «Т». Она перекладывала тетради и листы, пока наконец не нашла нужное.

– Вот! – крикнула она, откидывая непослушные золотые локоны и устраиваясь рядом с подругой.

Рута дрожащими руками взяла тетрадь, на которой стояла та же самая красная пометка: «Совершенно секретно. К. Торин, генерал спецслужбы».

– Опять? – удивилась Юна.

Ниже подпись: «Дело Турбиных». Рута перевернула страницу.

«Рута Турбина, единственная наследница пятидесятимиллиардного состояния, годовой доход 400 %. (Господи! Когда она вырастет, ее состояние будет неисчислимым!) Полное имя: Ее Сиятельство, княгиня Руатана Алексеевна Турбина. Мать, Ее Сиятельство княгиня Виктория Леонидовна умерла в возрасте тридцати девяти лет при родах дочери. Отец, Его Сиятельство великий князь Алексей Федорович умер через месяц после похищения дочери. По газетным выступлениям я понял, что дворянство возмущено и давит на Императора. Слишком смело… слишком, впрочем, они дворяне! Личный представитель Императора Алекс Ганарник заявил публично, что наследница жива и находится на воспитании при императорском дворце, под опекой самого Императора. Достигнув семнадцатилетнего возраста, она сможет полностью распоряжаться своими владениями, а пока ее воспитанием занимаюсь я (а не королевский совет), хотя я должен каждые полгода делать отчет о ее самочувствии и каждый месяц высылать фотографию. Что будет с маленькой княгиней, мне неизвестно. Жаль девочку. Впрочем, ее состояние заморожено, никто не посмеет прикоснуться к владениям Турбиных из-за возможного нарастания недовольства сильных мира сего. Подмена девочки невозможна ввиду огласки всех физиологических и биоданных. Я думаю, посылаемые мной фотографии будут появляться на страницах газет, дворянству необходима Турбина, она уже превратилась в какой-то символ… Генерал Торин предупредил о неприкосновенности ребенка. Что ж, княгини мне только и не хватало, к тому же я устал от постоянно передаваемых солдатами писем от дворецкого Турбиных с ультиматумами на высокосветском языке…»

Рута замолчала.

– Вот это да! – еле выговорила Юна. – А Алиса тебя дерет как Сидорову козу. Но тебе уже исполнилось семнадцать!

Рута словно очнулась и странно, ошарашенно посмотрела на Юнону:

– Что же со мной будет?

– Не знаю, Рута. Но у тебя, оказывается, столько денег, столько власти…

– Тогда почему я здесь? – Рута недоуменно пожала плечами и опустила голову:

– Значит, ты не сможешь вернуться работать в приют… никогда…

– Перестань! – Рута решительно встала. – Если я здесь до сих пор, значит, про меня давно никто не помнит.

– Иди-ка сюда…

Юна тихо подошла и стала отряхивать с брюк пыль:

– Смотри.

Перед Юной на столе лежала старая потрепанная тетрадь.

– Господи! Сколько же ей лет! – воскликнула Рута, осматривая надорванные, загнувшиеся края.

На титульном листе была надпись: «1917 год, март. Заряна».

Рута перевернула пожелтевшую от времени страницу и стала читать вслух.

«Когда голос Махатмы уже не был слышен, стало понятно: я иду в глубокой тьме. И словно из тьмы возникают существа с просьбами, молитвами или требованиями. Как они живут в такой тьме? Чтобы их понять, надо страдать. И я с готовностью несу этот ад, потому что так решила сама. Он протекает жгуче-черным потоком и больно хлещет в абсолютной тишине.

Зачем я спустилась так низко? Чтобы лучше понять себя, увидеть со дна, что значит свет, или потому что Он должен быть где-то здесь??? В этом хаосе страданий, потерянный и отверженный… но все еще бесконечно любимый мною… Сова сказала мне, что именно в этой реальности живет Он. Кому как не сестре знать, где ее брат…

Живущие здесь смотрят на меня с непониманием или с мольбой. Я уже знаю, что значит боль, страх, ненависть и смерть. Когда испытываешь все это на себе, то видишь воочию до мелочей происходящее…. Как далеко я ушла! Мне кажется, что здесь еще не было ни одного фотона Белого Света. И они, живущие здесь, отрицают его, но тянутся и тянутся к нему, потому что еще не знают, что любовь, радость, гармония и сострадание, все, созданное Белым Светом, – норма в Мироздании.

Тот путь, по которому я пришла, уже не сможет стать мне дорогой обратно: если я поверну, то черный поток, несущийся впереди меня, вновь заполнит только-только выздоравливающее пространство позади. Здесь нельзя бояться, они только и ждут моего страха, тогда белое для них перестанет быть белым. Сильнейшие из них не хотят пускать меня в ад. Но там страдает Он, значит, я пойду.

Да не убоюсь я зла… Помоги мне, Сова!

Весь страх свой я выкидываю в плотный План, где я заметна в своем безумии от происходящего в другом мире. Но чем дальше я иду, тем отчетливей понимаю – обратного хода не будет, потому что вряд ли я пройду этот ад до конца. Чем дальше, тем гуще тьма, тем беспощаднее удары; но удары исподтишка. Почему они боятся взглянуть мне в глаза? Уже очень, очень холодно, зато там, позади, мое тепло нужнее; болеющему нужно тепло…

У меня для них есть только мое собственное тепло. И так, шаг за шагом, я остываю, превращаясь в твердую белую, почти шахматную фигуру, которая ходит как хочет и уже беспощадно уничтожает то, что считает Большим Злом. Наверное, где-нибудь я сделаю неверный ход, и поток сможет сбить меня и прорваться назад… Поэтому я ищу точку опоры. Как она мне необходима! Но неужели нет кого-нибудь, кто сможет проститься с покоем и пройти этот путь до конца с зажженным светильником в полной тьме?

1917, октябрь. Заряна.

Я повторяю свое имя, чтобы не забыть его, я, кажется, уже много забыла, наверное, слишком долго шла, время – самая длинная из существующих дорог.

Черный поток, явившийся впереди меня, смешался с красным, мне стало страшно. Кажется, я заболеваю в этом мире. Я чувствую нарастающую злобу Сатаны, но я не вижу его, только его дела. Неужели я когда-нибудь с Ним встречусь?

1918, Заряна.

Странно, расстреляли царскую семью. Зачем?

Я видела их перед расстрелом. Сова показала мне их скорбь. Николай все понял, когда увидел меня и Сову, но я сказала ему: «Да не убоюсь я зла…» Он повторил, но это ничего не изменит, а жаль…

1933, Заряна.

Голод. Они умирают. Я не в состоянии держать такой натиск, но все же стою. Неужели во всем виноват Он? Почти не помню лица его…

1937, Заряна.

Когда-нибудь мир узнает о своем настоящем происхождении и ужаснется.

1942, Заряна.

Дьявол рассвирепел, такой одержимости я не видела в веках. Это ад, ад, перенесенный на Землю. Словно кто-то перепутал Константы Бога.

1969, Заряна.

Одни строят песочные замки, другие умирают, неугодные ему.

1985, Заряна.

Я не вижу выхода, впереди только разрушение. Дьявол издевается, но люди, словно опомнившись на короткое время, начинают приходить в церковь. Но не за Богом…

1994, Заряна.

Сколько боли! Боже мой, сколько боли вокруг! Зачем я здесь? И кто я?

Я, кажется, тоже умираю, но неведомая сила толкает меня через годы. Это будет мой последний шаг, последний рывок к концу тьмы. Туда, где восседает Сатана. Что будет со мной в тот момент?..»

– Как это? – удивленная Юнона смотрела на Руту.

– Не знаю, возможно, – Рута пожала плечами, – возможно, хотя я и не уверена… Вообще когда-то очень давно Джейн мне рассказала одну историю. После пришествия Христа на Земле появилась девушка по имени Заряна. Хоть и имени такого еще не знали. Заряна – ангел, что ли… Или еще кто-то из небожителей. Я не знаю дел Бога, но я поняла так, что до падения Люцифера она была его женой или его возлюбленной. И сейчас она идет по Земле, стараясь убрать зло на своем пути, исправить ошибки дьявола; правда, она ничего не помнит о себе… Даже имени своего настоящего… дьявола не помнит. Идет против черного течения, не дает некоторым погибнуть. Вечная борьба и любовь, они всегда рядом… И с каждым годом, с каждым столетьем Заряна все слабее и слабее.

Рута замолчала и откинула длинные серебряные пряди со лба.

– И что же с ней будет в конце концов? – настаивала Юна.

– Джейн говорила, что, встретив Люцифера, Заряна пройдет путь до конца. Она несет в себе любовь. И идет против зла уже бессознательно, словно целую вечность делает все это ради одного мига свидания, все тысячелетия. Люцифер падет после прихода Заряны. Это все, что мне известно…

– А так бывает? – задумчиво произнесла Юна. – Да и можно ли любить дьявола?

– Бог любит… – эхом отозвалась Рута. – А про Сову я никогда не слышала.

– Бог любит всех. Рута, ты когда-нибудь выйдешь замуж? – неожиданно спросила Юнона.

Рута внимательно посмотрела в стальные, блестящие, как темная ртуть, глаза подруги.

– Не знаю. Я даже не представляю, что со мной будет. Ты видела солдат СС? Это пока единственные представители мужского пола, не считая директора, которых я встречала. Они пусты… Так что не знаю. Да и вообще, если бы я могла уехать куда-нибудь далекодалеко, я взяла бы с собой тебя. Ведь кроме Юноны Лесовской у Руатаны Турбиной, пусть даже княгини, никого нет.

Рута звонко рассмеялась и обняла подругу, но металлический взгляд Юноны заставил ее замолчать.

– А ведь Император – Сатана, – прошептала Юна…

Танец рук, сплетенных и белых, в потоке белоснежных лепестков вишни. Белая шелковая струйка, бегущая из сложенных мягких ладоней. Тонкие пальцы, поставленные к солнцу ромашкой, сияют в ослепительном блеске. Все танцуют, но медленно, каскадно. Грация и мягкость, превращенные в сверкающий танец. Танец раскрывает ладони и растягивает шелковые полотна, развеваемые танцующим ветром. Медленно опускается шелк, и тяжело поднимаются веки.

– Проснись! – требовательный и властный голос разбивает последние осколки танцующего сна.

Рута открыла глаза. Склоненное над ней лицо принадлежало смотрительнице Алисе. Та безжалостно стащила с Руты одеяло, в котором сохранились капли треснувшего сна и немножечко тепла.

– Идем, – настойчиво повторила Алиса и схватила Руту за руку.

Рута инстинктивно повернулась в сторону окна. Было совсем темно, большая полная луна бросала свои отблески на лицо спящей Юноны.

– Но куда, Алиса? – спросила Рута.

– Не задавай лишних вопросов, – толстая Алиса потянула за собой не проснувшуюся до конца Руту.

Смотрительница наконец выволокла девушку в коридор. В свои шестьдесят она была еще очень подвижна и энергична. Да и как же, иначе не выживешь.

– Куда мы? – закричала Рута и замерла на месте. – Я шага больше не сделаю!

Алиса уставилась в отчаянное лицо Руты, затем, вздохнув, схватила ее крепче за руку.

– К директору, – сказала она и потащила Руту дальше по ночным коридорам и лестницам.

Рута запаниковала. Около двери кабинета директора стояли два эсэсовца. Руте сделалось плохо, но Алиса уже вталкивала ее в кабинет со словами:

– Вот и Турбина, господин директор.

Дверь захлопнулась. Рута расслышала удаляющиеся шаркающие шаги Алисы. Она стояла перед директором и каким-то незнакомым человеком. Ей стало неуютно и холодно. Она была босиком в одной ночной рубашке.

Незнакомец встал из-за директорского стола и направился к ней, на ходу снимая черный плащ. Плащ окутал Руту, от человека повеяло сладковато-приятным запахом. Незнакомец отступил на несколько шагов и поклонился.

– Ваше Сиятельство, позвольте представиться, личный представитель и секретарь Его Императорского Величества, Алекс Ганар-ник.

До Руты постепенно стал доходить смысл происходящего. Она вгляделась в молодое, непроницаемое лицо Алекса, в его бездонные глаза и кивнула в холодном приветствии. Это немного озадачило Алекса, и он оглянулся на директора.

– Вы знаете, кто вы? – спросил Ганарник.

Рута решила играть вслепую, другого выхода не было.

– Княгиня Руатана Алексеевна Турбина.

– Откуда вам это известно? – удивился Алекс.

– А откуда вам известно, что вы Алекс Ганарник?

Алекс кивнул, соглашаясь, но по-прежнему недоумевая.

– Я должен вас увезти, – сказал он.

– Куда? – встревожилась Рута.

– Домой, вы поедете к себе домой, – ответил Алекс. – Надеюсь, вас здесь не обижали?

– Здесь не могут не обижать, Алекс, это же спецприют…

Алекс сурово посмотрел на директора. Директор дрожащей рукой снял очки, судорожно протер их платком и опять надел.

– Здесь есть очень жестокий человек, который даже не слушает нашего доброго директора, – вдруг вставила Рута.

– И кто он, с вашего позволения? – спросил Алекс.

Рута взглянула на облегченно вздохнувшего старого директора.

– Смотрительница Алиса. Вот если бы на ее место поставили другую няню…

– Вы поняли? – громко обратился Алекс к директору.

Директор закивал, и Алекс услышал его кричащие мысли. Черт возьми этих титулованных особ! Подсовывают их в приют как нищих или преступников и еще хотят преклонения.

Алекс ехидно улыбнулся.

Весь путь до машины Алекса Рута думала о Юноне. Когда они вышли за высокий непроницаемый забор, Рута впервые увидела большую, великолепную черную машину. Алекс открыл перед ней заднюю дверь, и Рута, юркнув внутрь, устроилась на широком ярком сиденье с подушкой.

Алекс сел за руль и передал Руте бархатистое покрывало:

– Спите, Ваше Сиятельство, дорога длинная, приедем к утру, а в вашем, простите, детском возрасте надо спать ночью.

Рута натянула покрывало и пробормотала:

– Я не ребенок, Алекс, мне уже семнадцать лет.

– Семнадцать? – удивился Алекс. – Мы же еще не ввели вас в курс дела.

– Я и так все знаю. Пятидесятимиллиардное состояние и набежавшие за каждый год 400 % годовых, сокровища… – Рута заснула под плавное покачивание машины и гипноз Алекса.

– Да-а… – протянул сам для себя Алекс, – к сожалению, не только это.

Алекс нажал на кнопку, еле заметную на правой стороне руля. На панели загорелся небольшой экран, возникло изображение Императора.

– Ну что, Алекс? – спросил Дил.

– Княгиня спит на заднем сиденье. Странно, но она все о себе знает.

– Вот как, – казалось, Дил не удивился. – Скорее всего, через директора. Вези ее прямо в особняк Турбиных. И расскажи ей, что она обручена, можешь даже показать ей отцовские бумаги о наследстве. Не надо ничего скрывать. Час назад ушел Голицын: предводитель заявил, что принц Уэльский уже неделю пребывает в недоумении из-за отсутствия своей невесты.

– Принц Уэльский? – присвистнул Алекс.

– У людей странные законы, мутант, – Дил специально выделил последние слова. – Мать нашей княжны из царской фамилии, так что…

Дил вдруг умолк на полуслове: тень львицы Чарлет молнией проскочила посреди комнаты и исчезла. Ганарник наверняка и не заметил этого по монитору. Где-то рядом Сова? Не к добру, сестрица, не к добру. Что-то идет не так…

– Впрочем, эти законы мне на руку, – продолжил Дил. – Король скоро умрет, место займет его сын, принц Уэльский. Думай, Алекс, думай. Король умер – да здравствует король!

Дил отключился.

Рута проснулась в огромной спальне. Она рывком села на кровати, удивительно бескрайней, и завертела головой. Высокие золоченые двери открылись, и вошла пожилая женщина с заплаканными глазами.

– Вы кто? – спросила Рита.

– Няня вашей матушки, голубушка моя, – всхлипнула старушка…

После завтрака, поданного в постель няней, ей удалось выскользнуть и затеряться в собственном доме. Рута посвятила его осмотру целое утро. Сплошное сияющее великолепие княжеского особняка поразило ее. Но в большей степени ее внимание привлекали фамильные портреты и фотографии. Она долго стояла перед изображением матери. Видимо, это был парадный портрет: с потолка на Руту ласково смотрела женщина в голубом платье. Высокая прическа придавала ей царственный вид, а горделивая осанка выдавала аристократку.

Рута вздохнула и обхватила себя руками, ей было немного холодно. Она бы все бродила и бродила в одной ночной рубашке по коридорам и лестницам между этажами, заглядывая в бесчисленные комнаты и залы, если бы вдруг не услышала пронзительный женский визг:

– Ваше Сиятельство! Мы чуть с ума не сошли!

Рута обернулась и увидела растерянную, растрепанную женщину. На крик сбежалось множеству народу, поднялся шум, и голова Руты закружилась. Кто-то накинул на ее плечи халат. Еле соображая в этом хаосе, она зажмурилась и крикнула:

– Замолчите!

Шум мгновенно прекратился.

– Что случилось?

Рута поежилась, ей было неприятно смотреть, как взрослые люди – втрое, вчетверо старше, – заискивающе ловят ее слова. Старый седой человек поклонился Руте и протянул ей сложенный лист бумаги. Рута развернула его и прочитала:

«Княгиня, сегодня в девятнадцать ноль-ноль я буду у Вас, по поручению Императора. Алекс».

Рута окинула присутствующих взглядом и, немного запинаясь, спросила в толпу:

– Здесь… здесь есть во что переодеться? Мое… мое все осталось там…

– Ваше Сиятельство, – затараторила женщина лет тридцати трех, – мы не знали, что вы прибудете так внезапно и без багажа… Через некоторое время все будет куплено, а сейчас…

Все растерянно молчали. «Боятся они меня, что ли?» – подумала Рута. Она выделила из присутствующих худенькую женщину в сером незаметном костюме:

– Может, что-нибудь есть у вас?

Женщина чуть не упала в обморок… Простая горничная, англичанка Аниес, работала в пустующем особняке Турбиных недавно. Ее явно шокировала просьба княгини…

Рута выбрала старые потертые джинсы, в которых, возможно, лет десять назад Аниес ходила в походы и лазала по горам, а теперь хранила из сентиментальности. За ними последовала черная выгоревшая футболка, белые (правда новые) носки и кроссовки, чуть-чуть великоватые.

Через минуту Ее Сиятельство княгиня Турбина предстала взорам своих приближенных. Наверное, Юнона Лесовская охарактеризовала бы эту немую сцену так: «Приближенные были в отпаде».

– Ваше Сиятельство… – пробормотал пожилой седеющий человек в строгом костюме, – я Ваш управляющий… Я должен ознакомить Вас с делами…

– А вы сомневаетесь в своей честности? – спросила Рута.

– Что вы! Но так принято! – сказал управляющий.

– Ну тогда чего спешить? Это вы все время писали письма, справляясь обо мне и требуя моего возвращения? – Рута улыбнулась.

– Я, Ваше Сиятельство, – управляющий опустил голову.

– Спасибо вам, дорогой мой человек, что ждали меня из моей тюрьмы. Я пойду в сад! Не беспокойтесь, я умею не выходить за заборы! – и побежала вниз по лестнице.

– Бедная девочка, – пробормотала няня.

Рута сидела в ветвях шикарной черешни и поглощала ягоды… Она думала о том, как все замечательно сложилось. Теперь она обязательно вытащит Юнону! И если она на самом деле так сказочно богата, то они поедут в кругосветное путешествие! Господи, она ничего не видела в жизни, кроме приюта!

Раздался рев мотоцикла. Рута глянула вниз. Какой-то мотоциклист остановился около черешни, прислонил машину к стволу дерева, снял шлем и, видимо, собрался уйти. «Кто-то из слуг?» – подумала Рута.

– Эй! – крикнула она. – А как я слезу? Мотоцикл же мешает!

Мотоциклист удивленно вскинул голову:

– „Русалка на ветвях сидит”, – процитировал он Пушкина со странным мягким акцентом. – Слезай! Не буду же я убирать из-за тебя мотоцикл!

Спорить было бесполезно, Руте пришлось слезть при помощи мотоциклиста. Он оказался высоким улыбчивым блондином с красивыми серыми глазами и широкими скулами.

– Ты кто? – спросила Рута.

– Принц, – ответил парень.

– Ну, если ты принц, то я… – Рута осеклась и улыбнулась.

– Эдвард, Эд… – представился парень. – Ты что здесь делаешь?

– Я здесь вроде бы живу… – пожала плечами Рута.

– Да? Я раньше тебя не видел, как тебя зовут? Ты здесь работаешь?

Рута заколебалась: ей не хотелось говорить, кто она, и она просто кивнула.

– Меня зовут Берта, – Рута назвала имя приютской няни. – А ты что здесь делаешь?

– У меня здесь невеста…

– А-а-а…

– Да нет, – отмахнулся парень. – Я ее вовсе не люблю, но положение обязывает.

– Не бывает никаких положений, которые могут обязывать, – сказала Рута. – А кто она?

– Да так… – было видно, что Эду совсем не хочется говорить на эту тему. – Хочешь, поедем покатаемся? – заговорщически прошептал парень. – Я сегодня еле вырвался на этой бандуре.

«Бандура» была совершенно новенькая, самые придирчивые рокеры на свете могли только грезить о такой. Но Рута этого не знала.

Мотоцикл ревел и несся по улицам незнакомого города, у Руты захватывало дух, но Эд, видимо, ничего не боялся и сильнее нажимал на газ. Конец мая освещался всеми цветами радуги. Улицы, умытые и молчаливые утром, сверкали под бликами майского солнца.

Такого соцветия красок, именно живых красок, Рута не видела никогда. Она дышала городом, дышала его жизнью и, крепко держась за Эда, еще не могла поверить, что это так.

Они летели среди старинных домов, утонувших в старых благородных каштанах, они летели куда-то вперед, рассекая воздух, разгоняя редкие машины. Казалось, призом такой гонки будет только счастье; но неожиданно около старинного белого здания с величественными дорическими колоннами капризная судьба словно передумала и начала отсчет в обратную сторону.

Эд старался удержать равновесие, мотоцикл влетел в галерею между колоннами и теперь падал, падал, как в бесконечность…

Очарование дня оборвалось, сгустилась тьма. Не надо!

Сумерки улетучились, Рута открыла глаза. Над ней, привстав на одно колено, возвышался Алекс.

– Как вы себя чувствуете, Ваше Сиятельство? – тихо спросил он. Рута села и огляделась. Она сидела на холодном плиточном полу, рядом лежал разбитый мотоцикл, около которого толпились люди весьма представительной внешности. Рута глянула за колонны: дом был оцеплен эсэсовцами.

– Нормально, – наконец ответила она. – А где Эд? Что с ним?

– Все в порядке, княгиня, не волнуйтесь, он занят.

– Занят?!

А за колонной метрах в ста от Алекса и Руты разговаривали двое. Император и наследник английского престола принц Уэльский. Император вежливо выражал принцу соболезнования по поводу внезапной смерти его матери, королевы Английской, и такой же скоропостижной гибели батюшки Короля. После чего принц Уэльский поспешил к подъехавшей черной машине, чтобы отправиться в аэропорт и лететь в Лондон. Его ждал внезапно опустевший для него Тауэр.

Император вышел из-за колонны и направился к Алексу и Руте. На его губах играла жутковатая улыбка.

– Здравствуйте, княгиня, – не переставая улыбаться, сказал Император. – Признаться, не ожидал, что вы такая.

Это «вы такая» заставило Руту пристально всмотреться в смуглого человека. Ему было около тридцати, а может и меньше, – вероятно, он был одним из тех хиппи, с которыми водился Алекс. Его длинные черные волосы были зачесаны и собраны сзади. Можно было бы сказать, что он одет безупречно, если бы не его мешковатый зеленый свитер поверх белоснежной кружевной сорочки, впрочем, придававший ему своеобразный шарм, как и серьга в форме остроконечной узловатой фигуры в левом ухе. Император заметил взгляд Руты и пояснил:

– Это подарок давно усопшей Мириам…

Рута посмотрела незнакомцу в глаза и отпрянула. В бездонных черных, звездных глазах присутствовал красный огонек, который не заметишь просто так. Такой взгляд невозможно было вынести, от него леденела спина, и ужас сдавливал голову. И Рута, приходя в себя, опустила взгляд.

– Дил, – Император протянул Руте руку.

Рута посмотрела на нее и осторожно, словно в огонь, протянула свою. Дил схватился за нее холодными пальцами.

– Рута… Рута Турбина.

– Я знаю, – мягко произнес Дил и, взяв Руту под руку, пошел с ней между колонн. – Вы не находите неразумным, княгиня, – начал Дил, – убегать из дома с незнакомым человеком, будучи совершенно чужой в этом городе?

– Мы познакомились, его зовут Эд. – Внезапно Рута почувствовала прилив ярости. – Я не обязана отчитываться! Да кто вы такой!

– Я ваш Император, юная леди…

Рута с ногами сидела в большом кожаном кресле в кабинете своего отца. Алекс немного нервничал, но, не показывая этого, ходил перед ней как заводная механическая фигура.

– …поэтому, Ваше Сиятельство, все лето вы должны провести дома, среди лучших учителей и мастеров. Вам необходимо многому научиться…

– Алекс, – тихо прервала Рута.

– Да? – Алекс замер и в упор посмотрел на княгиню.

– Скажите, Алекс, а могу я, отдав вам все, что мне принадлежит, спокойно уйти и жить где-нибудь?

Алекс отрицательно покачал головой.

– Уже нет, Рута. Это мог сделать ваш отец, но не вы. У дворянства мощная власть и поддержка. Императору необходимо спокойствие, а у ряда иностранных держав этот шаг может вызвать непонимание. Вы официально являетесь невестой принца Уэльского – ныне короля Английского.

– Но я не хочу выходить замуж, даже за короля! – воскликнула Рута.

Алекс пожал плечами.

– Это ваши личные проблемы. А общество требует своего, и вы подчиняетесь Императору.

– Император – Сатана! – крикнула Рута.

Алекс скривился и как-то посмуглел, его голос словно стал внутренним.

– Интересно, откуда вы это взяли. Думаю, Император удивится. Но кем бы он ни был, вы его подданная. А что, Дил похож на черта?

Рута поежилась.

– На хиппи. А вы, Алекс, похожи на него, значит, вы…

– Княгиня, – закричал Алекс, – не забывайтесь! Вы несете чушь…

– А мы сейчас проверим…

Рута сунула руку в зазор между пуговицами рубашки и, резко дернув, сорвала что-то с цепочки на шее. Не разжимая кулак, она протянула это Алексу.

– Это от меня, на память.

Глядя Руте в глаза, Алекс взял ее кулачок в ладонь. Рута разжала руку, и в этот момент, побледнев до неузнаваемости, Алекс отдернул кисть, словно что-то стряхнул.

– Прощайте на все лето, – тихо сказал Алекс и, покачиваясь, вышел.

На полу остался лежать, поблескивая, маленький кулон в виде распятия.

Лето подходило к своему печальному концу в день почти забытого или запрещенного религиозного значения, а именно двадцать восьмого августа. Листья с высоких кленов отчего-то необычно печально лились на землю, покрывая ноги Руты, стоящей посреди огромного фамильного парка. Подошел старый камердинер и немного озабоченно доложил, что приехал полковник личной охраны Императора.

– Зачем? – осведомилась Рута.

Камердинер лишь пожал плечами, и Рута была вынуждена вернуться, покинув парк.

Полковник Ванец доложил об указании Императора. Руте надлежало немедленно ехать во дворец. Понимая, что Ванец лишь пешка и что, если она откажется, ее увезут силой, княгиня, не переодеваясь, в брюках и выгоревшей на солнце футболке плюхнулась на заднее сиденье черной машины без номеров. Полковник сел за руль и немного удивленно посмотрел в зеркало на свою пассажирку, разглядывая слегка взлохмаченные, собранные в длинный хвост волосы цвета серебряного дождя. Рута поймала взгляд Ванца и, откинув со лба выбившуюся прядь, отвернулась к окну. Машина тронулась, сопровождаемая эскортом эсэсовцев…

Озадаченно оглядев представленную Ванцем Руту, слуга в строгом костюме повел княгиню вглубь дворца. Полковник остался в дверях. Рута засунула руки в карманы брюк и спокойно прошествовала через мрачные коридоры.

По всей вероятности, раньше здесь был музей, но теперь Дил приспособил его под жилище. Слишком величественные, вынырнувшие из старины вещи, у каждой из которых был собственный характер, недоверчиво смотрели на Руту. Почему так враждебно, почему так недоверчиво, где же ты, Боже, ну объясни им!

Слуга поклонился и открыл очередную дверь. Рута прошла внутрь под его провожающим взглядом. Это была небольшая, немного даже необычная по сравнению с только что увиденными огромными залами комната с камином. Горящий камин в августе, нелепость… Все как-то небрежно заштриховано, задрапировано – казалось, наперекор природе здесь давно наступила поздняя осень. В комнате было пусто, и Рута не без удивления подняла с пола прошлогодний сухой листок. Она осторожно взяла его за хвостик и села в покрытое красным бархатом кресло. Листик клена был совсем сухой…

– Здравствуйте, княгиня! – раздался вкрадчивый голос Дила.

Рута обернулась, даже не вздрогнув, кленовый лист рассыпался в пыль. Дил, ухмыльнувшись на траурную сценку, сел в кресло напротив. Рута подумала, что он носит все тот же свитер, хотя нельзя было сказать наверняка: Император сел спиной к свету, тогда как Рута, напротив, находилась лицом к окну. Она, здороваясь, кивнула.

– Итак, вы уверены, что я – Сатана? – Дил говорил мягко.

Руту вопрос не встревожил, ей было все равно.

– Уверена, – она откинула голову на спинку кресла и равнодушно посмотрела на Дила.

– И что же тогда?

Рута пожала плечами.

– Раньше все были уверены, что победа за Богом, теперь вы объявили его мертвым и все пошли против него, за вами.

– А вы?

– Я? Я верю в Бога. Вы не совершенны как он, и поэтому Бог с вами, Император… – вздохнула Рута.

– А Христос? – спросил Дил.

– Христос? – Вдруг она что-то вспомнила: – Можно вопрос?

Дил согласился.

– Вы любите Бога, Дил, я знаю, вы его творение, а вот кто такая Заряна?

Император вздрогнул.

– Ты знаешь Заряну? – его глаза вспыхнули.

Руту словно пригвоздило к креслу. Голова закружилась, подкатила тошнота, тихое жужжание в ушах оглушило. Невероятная слабость тяжело навалилась на плечи, изображение уплывало, в голове появились чужие мысли, мысли в полной тьме.

Ты знаешь Заряну, Рута? Ты говорила о Заряне, и именно о той самой Заряне… Давно надо было провести сканирование… В твоем понимании Сатана – зло? А в моем зло – Христос. Кто же прав, княгиня? Я, проживший миллиарды лет, или вы? Недавняя. Но где в вашей голове Заряна? Вас интересует, кто она? Она – то же, чем был я до моего падения. Ее зовут вовсе не Заряна, у нее другое имя, а это – земное. Она слишком дорога мне, дорога, как Бог. Чтобы я позволил тебе превратно о ней думать… Ну, где она, эта цепочка… Заряна не просто женщина, это нечто высшее, другое, в твоем понимании, это создание будет иным, но и я иной…

В памяти с быстротой разрушительного потока понеслись сцены прошлого.

Дневник… Ты нашла ее дневник, девочка?

Замелькали строчки, прочитанные ранее…

Мы разминулись… Но откуда ты знаешь про нее?

Слова, давно сказанные в тишине подвала…

Няня Джейн… Умерла? Жаль, интересная, видимо, женщина. Что ты еще читала в загадочном подвале?

Опять строчки в обратном порядке.

Так вот откуда, оказывается, ты знаешь о себе… С кем ты там была?

Вспыхнуло лицо Юноны.

Юна Лесовская? Кто она? Посмотрим дальше…

Страницы, переворачиваемые чужой волей.

Торин! Не уничтожена! Нет, распятый не родится! Княгиня, ваша подруга не должна жить. Директор приюта оказал ей неоценимую услугу, но, я думаю, в ближайшее время Юна исчезнет. Что ей Земля? Правда, княгиня? Кто у нее есть? Вы недосягаемы, родители усыновили другого ребенка, мне она мешает… Спасибо, Рута.

Слабая попытка мозга к сопротивлению.

Не закрывайтесь, вы не сможете, вы же не мутант. А, кстати, нет ли в вашей чудесной головке сведений об одном очень опасном для меня существе… Поищем?

Скорость мыслей сводит с ума.

Стоп!

Няня Джейн, ласково улыбаясь, рассказывает семилетней Руте и пятилетней Юне: «Я просто удивилась и возблагодарила Бога, когда увидела перед собой ее! Подумать только, маленькая девочка с сиреневыми глазами, которая так смело остановила свору собак, гнавшихся за мной. Ах, как она прекрасна, словно ангел!..»

Вы, наверное, давно об этом забыли, княгиня? Прошло десять лет. Жаль, что Джейн умерла. Мне необходимо лицо той девочки. А вы тесно контактировали с няней. Потерпите, это не очень приятно…

Из глубин памяти и сознания за неведомые ниточки потянули постороннюю, чужую и холодную, мертвую суть. Боль, чудовищная боль. Мир глазами умершей Джейн, чужие мысли, вспышка! Мраморное, невероятно красивое детское лицо с огромными сиреневыми глазами. Все исчезло…

Дил отпустил Руту. Девушка обессилено замотала головой. Император встал и подошел к окну.

– Не все хорошо, Рута, любопытство до добра не доводит. Впрочем, спасибо за информацию. Как понимаете, я не могу оставить в живых ни вашу подругу, ни спасительницу Джейн.

– Почему? – закричала Рута.

– Вы любопытны, несмотря ни на что… Юнона должна стать матерью Христа, а девочка с сиреневыми глазами – очень опасный противник, мутант. Но вас это не должно беспокоить. Подумайте лучше об английской короне. Нам она необходима, поэтому не спешите. Пока я не закончу с вашей подругой, княгиня Турбина не покинет Дворец Сатаны.

Дил ушел. Рута осталась одна, в паническом смятении.

Профессор Байкалов, Марина, Агей и Даша сидели за белоснежным чайным столиком в саду, окружавшем роскошный особняк Байкаловых.

Впервые за четыре месяца и только с помощью отца Агею наконец удалось уговорить Дашу приехать к ним. Марина бесилась, что забавляло Агея. Они пили кофе и вели светскую беседу о классической музыке. Байкалов-старший обнаружил, что познания Даши в этой области весьма обширны, и был приятно удивлен тем, как легко Даша угадывала его весьма символические мысли, выраженные в сумбурных фразах.

Неожиданно Агей услышал Дашу.

Агей, сделай, пожалуйста, одолжение, замолчи, возьми какое-нибудь яблоко, ешь и смотри на меня самым влюбленным взглядом, на который ты способен.

Агей замолчал и минуту думал о чем-то забавном, затем взял банан, неторопливо почистил его и протянул Дарье, сопровождая действие таким взглядом, что ту бросило в жар. Марина нервно смяла салфетку, а профессор, удовлетворенно сверкнув глазами, только было пустился в повествование о корнях музыкальной истории, как вдруг неожиданно замолчал сам. Он услышал мысли. Он понял, что слышит мысли. Это были мысли Марины. Байкалов посмотрел на Дашу, и Даша, мило улыбнувшись, о чем-то заговорила. Байкалов сделал вид, что внимательно слушает и кивает, соглашаясь, но на самом деле он вслушивался в мысли Марины.

Подонок! Мальчишка! Тряпка! Увидел смазливую физиономию и растаял! Уже влюбился, конечно, эта старая лошадь все ей позволяет… Не выйдет! Не будь я членом Совета! Завтра же, завтра же Алекс будет здесь! Чистка, милашка, только чистка. А там – старика на свалку, а ты, дорогуша, такой красивый, талантливый и перспективный, будешь полностью мой! Клянусь Императором, его великим настоящим именем – Сатана!

Записка… Да, записка. В твою комнату на стол.

– Я сейчас, минутку, – Марина встала из-за стола и направилась к дому.

– Да, да, – пробормотал Байкалов. – Агей? Может, покажешь гостье сад?

– Угу, – Агей давился яблоком, пытаясь задушить смех.

Он поспешно встал и предложил Даше руку. Даша так очаровательно улыбнулась профессору, что Байкалов совсем поник.

Даша и Агей ушли. Профессор сидел, задумчиво закусив губу. Неужели Марина мутант? Такой сильный мутант? И те графики, что она пыталась выдать за Дашины, на самом деле ее? Но мало того, она влюблена в Агея! Вот почему Агей всегда уходил, когда Байкалов был с Мариной, он избегал ее, а она его пыталась… что? Пыталась совратить? Мысли, предназначенные Агею, достались ему, и мутанты ошибаются. Она хочет уничтожить девушку, так как видит в ней соперницу? И Марина Ловель – член Совета, а Император – Сатана? Нужно найти Яна… Записка! Надо прочитать записку, может, это бред? Профессор встал.

– Ты куда? – вернулась Марина.

– Минутку, минутку… – Байкалов скрылся в доме.

Когда Даша и Агей спускались к искусственному озеру, у Даши сильно закружилась голова. Агей подхватил ее и посадил на траву, щупая пульс.

– Что случилось?

– Ушло много энергии. Когда работаешь телепатическим посредником, почему-то уходит много энергии. Считываешь чужие мысли, да при этом еще подключаешь третьего.

– Что на этот раз? – твердо спросил Агей.

– Мысли Марины о тебе я передала твоему отцу. Она, кстати, пошла писать тебе записку. Ее уже, наверное, читает профессор.

– О, боже! – Агей схватился за голову.

«Агей, любимый, если все кончено, то необходимо поговорить. Жду у себя в 23–00. Всегда твоя, Марина». Байкалов перечитывал все снова и снова. Какой чудовищный обман! Кого он пригрел! Оборотня! Ради нее он убил жену!!! Женщину, которая действительно его любила! Ах, Лена! Она шантажировала Агея! Лена, эта безобразная женщина пыталась совратить нашего единственного сына!»

– Ты меня не отвезешь домой? – спросила Даша.

– Мы только приехали, – Агей жевал травинку и отрешенно смотрел на озеро.

– Твоему отцу необходимо побыть одному. Сколько бы сейчас было твоей матери?

– Пятьдесят пять, – ответил Агей. – Будь она жива, все было бы в порядке в моем мире…

– Все в порядке, она жива, – прошептала Даша. – Ее нет в мире ушедших.

– Я не слепой, мою мать отправили на чистку на моих глазах! – разозлился Агей. – Я видел, как ее увозили, накрытую простыней. Хватит!

Агей поднялся и, подхватив Дашу, пошел назад.

Даша извинилась перед Байкаловым, сославшись на недомогание.

– Не пойму, в чем дело, вся как избитая, – сказала Даша.

– Да, милочка, ты плохо выглядишь, может, энерговампиры? – съязвила Марина, но Байкалов недоверчиво посмотрел на нее.

– Дашенька, может, в дом? – предложил он.

– Нет, нет, спасибо, – заговорила Даша, отмахиваясь. – Вы извините, мне лучше домой.

– Ничего, ничего, – усмехнулась Марина. – Может, профессор, вы отвезете Дашу? С вами безопаснее.

– Я думаю, Агей хороший врач, да и его компания Даше интереснее, – отозвался Байкалов.

Профессор встал и вежливо попрощался. Марина натянуто улыбалась. Агей сел за руль, и машина тронулась.

– И чего ты так любезничаешь с отцом? – спросил Агей, входя в квартиру и плюхаясь в кресло.

– Очень много опасного появилось, – ответила Даша.

– Не лезь, и полный порядок…

– Ага, и все такие равнодушные, как ты, – ухмыльнулась Даша.

– Это наша личная, местная жизнь. Лучше бы тебе уехать.

– Знаешь что, Агей, – разозлилась Дарья. – Это мое дело! А ты, будь любезен, сваливай из моей квартиры!

– Конечно, – Агей поднялся с кресла, явно игнорируя сказанное, и направился на кухню.

Вскоре стукнула дверь холодильника.

– Ну, Даша, – крикнул Агей, – у тебя же выходной был, просил – купи продукты! Из чего я приготовлю ужин?

Даша, ничего не говоря, пожала плечами в пустой комнате. Казалось, Агей предвидел этот жест, он не замедлил появиться в проеме двери.

– Когда ты спустишься на землю? – изумляясь, спросил он. – А что было бы с тобой без меня? Ты умерла бы с голода! Хорошо, будем ужинать ананасным соком и коньяком, но коньяком – совершеннолетним!

Немую тишину разрезал телефонный звонок. Даша протянула руку и взяла телефон, часы показывали 22.55.

– Да! – Даша взглянула на Агея, Агей спал.

– Это Ян Литке, Даша.

– Что случилось?

– Срочно выезжай в Центр, через пять минут у твоего дома будет машина. Ночная и срочная!

– Еду, – Даша положила трубку и тихонько встала, сняв с плеча руку Агея.

Агей открыл глаза.

– Куда? – спросил он.

– В Центр. Чистка.

– Но я ничего не знаю, даже о срочных оповещают заранее!

– Агей, не кричи, и я не знаю.

Через пять минут Даша уже дремала в машине на заднем сиденье, а Агей сидел впереди и, куря в окошко, тихо говорил с водителем.

– Что там случилось? – спросил Агей.

– Да мальчишку привезли, – ответил водитель. – Еле довезли, по дороге чуть в аварию не вляпались, два раза шину спускало. А сейчас он громит отделение Мутации.

– Как? – не понял Агей.

– А так, все рушится само по себе, вот как…

Агей оглянулся на Дашу. Она больше не спала, но, сузив в темноте глаза, внимательно слушала водителя.

Сотрудники отдела Мозга и Преображений шли по коридору, их шаги скорее походили на бег.

– Черт знает что! – в сердцах говорил Визель. – Ни профессора не найти, ни тебя, Агей! Слава богу, объявился, я уже подумывал, что и Дарью не отыщем, останемся среди руин.

Начмед Ливанов на ходу протирал очки и удивленно восклицал:

– Мальчишку ловили час, взять не могли, устроил баррикаду из машин СС. Телепортация такой мощности! Сняли энцефалограмму – стопроцентная мутация! Ловель подписала немедленную чистку с уничтожением и уехала! У нее дела! А мы не можем никого найти, даже ты, Ян, как испарился! Хоть собрал вас всех наконец!

Они зашли в отделение корректировки мозга.

Даша на минуту остановила Литке.

Ян, Елена Байкалова жива. Я знаю. Где она?

Даша… Не надо в это лезть, – мысли Яна стали тревожными.

Где она, Ян!?

Зеленоград, психиатрическая больница, под своим именем.

Ян с удивлением обнаружил, что черная тень, ожидающая его в ночном парке, оказалась Байкаловым.

– Ян, у меня срочное дело, – прошептал Байкалов.

– Но профессор, вас везде ищут, чистка…

– Бог с ней, выслушай меня, я спешу, – перебил Байкалов.

Литке, пожимая плечами и сунув руки в карманы халата, слушал профессора. Байкалов откровенно рассказал о произошедшем сегодня днем.

– Что ты думаешь, Ян? Марина из Совета?

– Вполне возможно, – Ян устремил взгляд на затемненное лицо Байкалова. – И это опасно. Помните, пятнадцать лет назад мы вплотную подошли к разрешению вопроса по «божественной нейрофизике»?

– Да, да! – заговорил Байкалов. – Мы получили запрет на наши исследования, а искали живой материал – людей с новыми возможностями. Ты хочешь сказать…

– Да, я хочу сказать, Константин, что отклонения мозга, вызывающие некоторые странности в поведении, и есть проявления «нейрофизики Бога», – закончил Литке.

– То есть мутанты и есть наше искомое, Ян? – спросил Байкалов. – Вроде как посланцы Бога, Печальники этого мира, которые страдают за него и идут на смерть, чтобы хоть как-то донести божественную Весть… Я верю в Бога, Ян, хотя я и ученый, но верю. Мне больно осознавать, что, возможно, Бог не верит больше в меня. Я уничтожал Печальников Земли моей, я погубил свою жену и убивал по приказу Совета, которым правит Сатана, – зашептал Байкалов.

Ян молчал.

– Бог мой! Как я мог! – профессор схватился за голову. – Мы преступники! Дьяволопоклонники! А это все, – профессор как бы обвел руками Центр, – своеобразный фильтр по отсеиванию божественного. Нам нужен мутант, Ян, но мы не имеем права… Что делать?

Ян вздохнул:

– Я обещаю тебе мутанта, Константин. А Марина, кстати, вовсе не мутант. Можно личное?

– Да.

– Ты любил Лену?

– Любил, – ответил сдавленно Байкалов. – До того момента, когда увидел Марину, – нет, когда Алекс представил ее мне. В первый момент она мне даже показалась. неприятной.

– Ясно, – Литке кивнул головой. – Пятнадцать лет под внушением Алекса. Вот кого надо остерегаться. Пошли в круг света под фонарь, мне надо видеть твои глаза.

Через три минуты из столпа фонарного света, наполненного летними ночными бабочками, вышел и направился к корпусам высокий Литке, а спустя некоторое время задумчивый Байкалов побрел в противоположную сторону. Он больше ни в чем не сомневался и все понимал, а кроме того, он не любил Марину.

– Вот, Агей, – Ливанов протянул графики.

«… Александр Ткачев, 13 лет…», круги пошли перед его глазами, Агей мучительно собрал волю в кулак. Сашка? Двоюродный брат? Племянник матери? Агей оглянулся в поисках Даши.

– Где техник? – спросил он.

– Уже у себя, – ответил Визель.

Даша включала приборы, когда в комнату влетел Агей:

– Это мой двоюродный брат, по матери… такой чудесный парень, сделай что-нибудь! – прошептал Агей. – Ты же можешь, я знаю.

В этот момент зашли Визель и Ливанов.

– Я вас поняла, – официальным тоном ответила Даша.

Раздался грохот, в коридоре посыпались стекла, Даша услышала чью-то отчаянную мысль: Сволочи!

– Мутанта ведут, – сообщил Визель, наливая себе коньяка. Ему легче было не думать о ребенке как о человеке. – Стекла бьются.

Мутант был хорошенький, похожий на Агея. Лев и Леша еле усадили его в кресло – пристегивающие ремни лопались. Лев прослезился и что-то промычал. Мальчишка отчаянно сопротивлялся и пытался вырваться. Он бы разбил всю аппаратуру, если бы Даша не посадила его в «колпак». Наконец его привязали. Все вышли, остались лишь Агей и Даша. Неожиданно вернувшийся Литке тенью стоял в углу.

– Санька, успокойся, – прошептал Агей, – слышишь, малой, успокойся.

Сашка уставился на Агея.

– Агей! – закричал он. – Выпусти меня, ты же мне брат, в конце концов! Где дядя Костя, где моя мама? – Санька разревелся.

– Ну, малый, – Агей был в отчаянье.

– Агей, выйди… – попросила Даша.

Агей ушел, не заметив притаившегося Литке.

– Отпусти меня, – всхлипнул Сашка. – Я не хочу умирать, я же не виноват, что таким родился.

– Помолчи, пожалуйста, – строго сказала Даша. – Тебе лучше расслабиться.

– Начали! – раздался в динамике голос Визеля.

Погас свет. И в этот момент в Сашкину голову потекли мысли Даши:

Санька, будет трудно, но если ты мне поможешь, то, может, мы выиграем.

Сашка ошарашено уставился на Дашин силуэт.

Что я должен делать? – мысленно спросил он.

Сейчас я включу приборы преображения, но тебя они не коснутся, будут работать для тех, кто за стеной. Ты должен остановить сердце, войти в состояние клинической смерти, оставив бодрствующим мозг. Когда тебя отправят в крематорий… Будь внимателен теперь!!! В тот самый миг, когда закроется люк адовой жаровни, ты подашь мне сигнал и пустишь сердце. Я телепортирую тебя, но ты добавишь мне и своей энергии…

Сашка молчал.

Саня, некогда раздумывать, скоро ты увидишь маму и Агея, Богом клянусь, но только если поможешь себе и мне.

Хорошо, я отключаю сердце, – уловила Даша.

Потом зажегся свет, Даша обернулась. В дверях стоял Ян Литке.

– Ян? – спросила Даша.

Но вместо ответа до нее донеслись мысли Яна: – Ты уверена, что ребенка удастся спасти?

Да, только мне нужно в крематорий, – ответила Даша, прямо глядя на Яна.

Ян кивнул и открыл дверь, вошли Ливанов и Агей. Агей потрясенно смотрел на бледного, безжизненного брата. Ливанов констатировал смерть.

– Все! – крикнул из-за спины Визель. – Мозг чист.

Агей ненавидяще посмотрел на Дашу:

– Я никогда тебе этого не прощу. Лучше уезжай домой. Я не ручаюсь за себя, у меня аллергия на инквизицию, даже священную, – прошептал он.

Визель удивленно взглянул на Агея, Даша побледнела.

– Миша, – обратился Литке к Визелю, – вы с Колей Ливановым наведите порядок, а я помогу Льву и Алексею отвезти тело. Дашу возьму с собой.

– Зачем? – поинтересовался Визель.

– Нервы закалять, кто из нас психиатр? Или ты хочешь и этого техника потерять?

– Этого не хочу, бери, – ответил Визель. – Пусть хоть каждый раз закаляется, только остается. Я в твою гениальную методу не лезу.

Даша и Ян шли за каталкой, которую везли Лев и Леша. Дарья огляделась – Агей исчез.

Двери топки закрывались, каталка с Сашкой летела в огонь. Сердце Даши бешено колотилось, Ян моментально побелел. Лишь санитары и рабочие равнодушно следили за скольжением в небытие. И вдруг где-то на грани чужой смерти Даша и Ян услышали:

Жив. Жарко.

В этот момент печь странно вспыхнула, раздался гул, вибрации голубыми волнами понеслись по залу, и во всем Центре Преображения потух свет.

– Ребята, – раздался чей-то шепот, – я готов поклясться, за несколько мгновений до конца пацан исчез!

– Видимо, так умирают мутанты, – громко, но несколько хрипло сказал Ян.

В тот же миг перед Демидом Горским и отцом Георгием появился бледный и качающийся мальчишка.

– Господи! Ты откуда? – перекрестился Георгий.

– Я мутант. Меня вытащила из крематория девушка-врач и отправила сюда, – и Сашка разревелся.

– Ну-у! – Отец Георгий прижал пацана к себе.

Демид протянув Сашке кружку с водой, деловито сказал:

– Это была Даша. Тебе повезло, малец…

После того как Марина, на скорую руку пробежав глазами по энцефалограмме Ткачева, вынесла приговор, она поспешила домой.

Сегодня день был неудачным, Агей явно уплывал от нее, а Константин как-то странно вел себя, очевидно, он ей не верит. Мутантка сильна, очень сильна, приборы, видимо, подчиняются ей. Но Агея она не отберет! Придется обратиться в Совет. Алекс носом чует мутантов, а Император их ненавидит. Немного хитрости, тактики – и ей больше не придется скрывать свои планы и настоящие намерения.

Марина захохотала и, смеясь, зажгла свечи на изысканно накрытом столе. В дверь позвонили. Агей! Все-таки пришел! Марина села на стул, положив ногу на ногу и слегка распахнув китайский халат, гортанно произнесла:

– Агей, входи же!

Она слышала, как Агей вошел, прошел через прихожую и коридор в ее комнату. Марина небрежно повернула голову. Перед ней с перекосившимся лицом стоял Байкалов-старший, в руке он теребил знакомый клочок бумаги. Марине стало нехорошо.

Ян перед уходом домой зашел в свое отделение корректировки. Никого не было, да и кто останется после ночной до четырех утра! Ян остановился перед кабинетом Даши. Внутри горел свет, и Ян удивленно дернул ручку двери. Дверь была заперта. Литке встревожился и, напрягая силы, заставил замок бесшумно открыться. Даша, еще не снявшая медицинский халат, неслышно плакала.

– Даша? Ты что? – Ян не разобрался.

Даша подняла на Яна большие сиреневые глаза.

– Что с твоими глазами?

– Я же мутант, – всхлипнула Даша. – Линзы сняла.

Ян прикрыл дверь:

– А что случилось? По какому поводу траур?

– Агей считает, что я виновата в смерти брата. Я не могу сказать ему, что мальчик жив, Агей только рассмеется…

– Даша, все так серьезно? Тебе это важно? – спросил Ян.

Даша кивнула:

– У меня будет ребенок, Ян.

Литке широко раскрыл глаза.

– Агей знает?

– Нет.

– А твоя мать?

– Нет.

– Ну, знаешь ли, – Ян развел руками. – Сашка все равно вернется, а ты мало того что треплешь себе нервы, так еще и вредишь ребенку Не трагедия, Агей не принцесса на горошине, а здравомыслящий человек, к тому же будущий директор Центра, и наверняка понимает, что если бы даже Санька и погиб, то ты не виновата. С теми же претензиями можно обратиться к топору на плахе!

– Он ничему не верит и никому. Только себе, – сказала Даша.

– Прекрасно, – Ян разозлился на Агея. – У тебя три выходных дня впереди. Конец августа, а ты бледнее снега. Возьмешь мою машину и прокатишься к морю, а Агей пусть подумает.

Рута слушала, как Дил играл на органе. Это была странная, большая и серьезная музыка. Это был реквием эпохи, эпохи Дила. В его музыке перед Рутой промелькнули все беды, обрушившиеся на человечество от основания мира. И Рута поняла, что Сатана за органом, в потоке не его, божественной музыки, – это тайна, это плач Дила о чем-то утраченном, его воспоминания…

Но вот музыка стала мягче, нежнее.

И Руте показалось, что сейчас откроются невидимые двери и в зал вплывут нарядные коронованные пары. Рута улыбалась. Неожиданно, из ниоткуда музыка порождала многочисленные образы, светлые и легкие, которые, сделав пару сложных фигур старинных танцев, уносились в небытие высот.

Повеяло средневековьем, былым величием, светлым и чистым. Маленькая княгиня слушала игру Дила и мечтала…

Дил, словно почувствовав настроение княгини, сменил мелодию. Обреченность, закат и гибель чего-то хрупкого, хрустального заставили Руту очнуться. Музыка говорила: «Подожди, подожди, не бросай так легко вишневые цветы! Их тут же унесет ветер, а за ним будет ураган, все исчезнет, ты останешься одна в мире коричневого и черного! В мире, где дальше по дороге – только смерть! Не бросай вишневые цветы!»

Рута опустила голову. Она давно рассыпала лепестки вишни…

И Дил обуздал музыку. Мелодия, как обреченная узница с поникшей головой в черном капюшоне, побрела на гильотину…

Рута беззвучно заплакала. Она не хотела, не хотела этого мрака. Она – представитель древней семьи, всегда отвечавшей за судьбы многих людей, хотела света и Бога! Да-да, именно Бога.

Дил прекратил играть и обернулся к Руте:

– Ну, Ваше Сиятельство, я не могу сказать «даст Бог», но сегодня я рассчитаюсь со всеми…

Дил сидел у себя в кабинете и ждал. Он замер, подобно статуе, вслушиваясь в поток текущих мимо столетий. В дверь постучали, Дил пошевелился.

– Войдите.

Вошел Алекс, а за ним немного угрюмый и настороженный Торин в летнем пиджаке, широком и белом. Дил жестом пригласил их сесть, сам встал.

– Я предоставляю вам возможность исправить ошибки…

Алекс не вздрогнул, а Торин замешкался.

– Да-да, первым совершил ошибку генерал Торин. Вы не уничтожили дочь Лесовских пятнадцать лет назад…

Торин побледнел, но Дил продолжал спокойно, без ярости, к которой привык генерал в среде СС при малейшей провинности.

– Теперь либо вы уничтожите весь приют вместе с любопытным директором, либо умрете сами. Я обещаю вам веселую смерть… Егор лично будет палачом.

Дил немного помолчал.

– Алексис, – продолжил он, – пятнадцать лет назад вы упустили мутанта и приставили к Главному Центру плохого психолога – мне известно, что она больше занималась своими личными делами, а не прямыми обязанностями, и в результате отпустила, как я понял, самого опасного мутанта на планете. Вы привезете мне и своего психолога, и мутанта – им должна быть девушка с сиреневыми глазами. И не забудьте замену. Найдите нового психолога для будущего директора и позаботьтесь о Центре. И еще, Алекс. Я милостив до определенной степени, но и у меня есть неломаемые тысячелетиями принципы. Вам дорога эта Олеся?

Алекс побледнел.

– Ты многое можешь сделать, чтобы она жила. Смерть ее мужа не в счет, мы все веселиться любим, – продолжал Дил. – Я полагаю, мутант, за которым ты поедешь, будет защищаться. Дашь себя еще раз обмануть этим ошибкам природы – Олеся погибнет. Я объясню: она мать того чудовища, за которым ты отправляешься на охоту.

Алекс вздрогнул.

– Твой ли это ребенок? – Дил откинул голову и захохотал. – Этого я никогда не скажу тебе, Алекс, любовь – плохой советчик. И более того, ты всегда будешь терзаться сомнениями насчет этого монстра, ребенка твоей женщины. Поэтому больше ты никогда не станешь искать встреч с Олесей Шовинской. Понял?! – взревел Дил.

Алекс коротко кивнул.

– Вы свободны… И, генерал, для облегчения работы можно представить уничтожение приютских как террористический акт, – заключил Дил.

– Да, Ваше Величество, – очень напряженно кивнул Торин и отдал честь.

Алекс и Торин вышли. Дил обернулся к маленькой запасной двери и прошептал:

– Княгиня, нехорошо подслушивать, можно напороться на Сатану, а он не всегда спокойный и мирный…

– Почему ты их называешь мутантами? – раздался шепот юной княгини.

– Потому что изменение одной Константы во Вселенной влечет за собой много погрешностей, – ухмыляясь, ответил Дил.

– Если Бог допустил возможность их существования, значит, не было никакой ошибки с изменением Констант. Впрочем, неважно…

– Бог допустил возможность? – Дил от души веселился, и отблески адского камина гротескно меняли его лицо. – При чем тут Бог и измененная Константа, о которой ты даже понятия не имеешь? Какие возможности?! – и вдруг Дил осекся, резко оборвал смех и шумно втянул воздух носом. – Его планы, говоришь, все Его неслучайные планы?! Ты думаешь, Он все учел, а я – лишь орудие Его?! Ты слышишь?!

Но Рута уже брела по бесконечным коридорам мрачного дворца, по ее щекам текли слезы. А Дил вдруг замолчал и погрузился в себя.

– Сова, – зашептал Дил, – что же задумал Отец, Сова? Где же ты.

Торин в неизменном пиджаке и темных очках сидел на переднем сиденье автобуса рядом с директором приюта, похожим на печальную ворону.

– Чего они так кричат? – спросил Торин, оглядываясь на шумевших детей, которых пыталась усадить на место и успокоить няня Берта.

– Они никогда не видели улицы, а тут еще такой ранний подъем, новость, что их пустят за забор увидеть мир, да и ваша экскурсия с кино. Они – дети, они в восторге, разве у вас нет детей? – ответил директор.

– Мой сын обычно молчит, он очень сдержанный парень, я не помню, чтоб он плакал или громко смеялся.

– Да? – удивился директор. – Скажу вам как воспитатель: это плохо, очень плохо. У вашего мальчика проблема, поговорите с ним.

Торин пожал плечами:

– Зачем? Даже если так, он должен справиться сам, как мужчина, а не ребенок.

Директор взглянул на Торина:

– А мои дети всегда шумят, когда им хорошо или плохо, делятся проблемами и радостями. Знаете, я тогда очень счастлив.

– Но эта свора не родная вам? – удивился, в свою очередь, Торин.

– Конечно, родная, – ответил директор. – Они выросли в моем присутствии, в каждом из них частичка меня. Вот сейчас я знаю, что мы обречены, хоть вы и не признаете этого, но я боюсь не за себя, мне отчаянно жаль детей. Мои малыши хотят жить, генерал, как и ваш сын.

Торин отвернулся к окну, ничего не сказав. Директор просил о невозможном поступке.

Автобус, сопровождаемый эскортом эсэсовцев, остановился у здания старого кинотеатра на пустынной окраине города, возле нового шоссе. Торин встал и направился к выходу.

– Можете выходить. Пусть дети немного поиграют во дворе, мы не будем мешать. У них полчаса, пусть шумят, – сказал Торин директору.

Даша вела машину по загородному шоссе. Она собиралась не отдыхать, а работать. Машина летела в Зеленогорск. Стало как-то муторно, потом словно туман закрыл дорогу – спать, очень хотелось спать… Колыбельная? «Спи, моя радость, усни…» – словно пел кто-то совсем рядом, гладил по голове. Как же хорошо и легко стало, как хочется спать. И Даша уронила голову на руль.

– Тсс! – Сова замолчала и аккуратно, одной рукой взявшись за руль, свернула на обочину.

Юнона сидела на обочине дороги и грустно смотрела на веселившихся, играющих друзей. Ей не хотелось радоваться, ей не нравилась эта поездка. Осунувшееся лицо директора, ходившего туда-сюда мимо своих питомцев, не предвещало ничего хорошего.

Неожиданно Юна услышала скрип тормозов. Пыль с обочины, куда съехала с шоссе машина, облачком накрыла ее. Юна вскочила на ноги и обернулась. Из роскошной машины вышла высокая, невероятно красивая девушка в белом блестящем костюме и с распущенными сверкающими волосами. У девушки были зеленые глаза, яркие как капли. Девушка подмигнула Юне, сняла плащ, накинутый на плечо, и бросила его на капот машины, потом постучала по лобовому стеклу, и из него, словно в сказке, вытекла и обрела форму большая каре-красная львица с необычным, почти человеческим взглядом желтых мудрых глаз. В глазах львицы словно плавился янтарь восходящего солнца. Девушка медленно подошла к Юне.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она мягким красивым голосом.

– Я вас не знаю, – ответила Юна, намереваясь уйти, но девушка схватила ее за руку.

Берта, увидев странную сцену, хотела броситься на помощь, но ее остановила властная рука директора. Директор приказал молчать: а вдруг хоть Юнону спасет случайность?

Но очень красивая девушка из шикарного автомобиля настораживала и пугала Юну.

– Точнее – не помнишь, – твердо сказала Сова.

– Я никогда не лгу, – Юна решительно взглянула на девушку. – За ложь бьют. Меня зовут Юнона Лесовская!

– Юнона? – незнакомка пристально смотрела на девочку. – Бог мой, значит, тебя назвали Юноной? А я пока разобралась, кто из вас с сестрой есть кто… Я Сова.

Юна молчала и пыталась освободиться, но девушка, назвавшая себя Совой, мертвой хваткой держала ее руку.

– Юна, иди немедленно в машину, там спит твоя троюродная сестра.

Юна перестала вырываться и уставилась на Сову.

– Сестра? – почти жалобно спросила она.

– Да, она очень устала, плохо себя чувствовала и заснула за рулем. Ее зовут Даша.

Юна сорвалась с места и побежала к машине.

Тем временем Сова очень медленно проплыла мимо директора и, приложив палец к губам и глазами показывая на детей, попросила угомонить их. Директор примиряюще поднял руки и подошел к детям, те тут же смолкли и облепили своего Учителя.

Небольшая группа эсэсовцев удивленно уставилась на ослепительно улыбающуюся девушку, неизвестно откуда взявшуюся. Солдаты заулыбались в ответ и, словно марионетки, прошли внутрь ветхого здания кинотеатра.

А Сова подошла к Торину.

– Замечательное утро, правда, генерал?

– Замечательное, – как робот ответил Торин.

– Вы хотите наказать своих самых непослушных приближенных?

– Хочу, – так же ответил Торин.

– Сейчас дети уедут, и можете нажать на детонатор – зачем нам свидетели?

– Не нужны, – согласился Торин и замер.

Сова вернулась к директору и, протянув неизвестно откуда взявшиеся золотистые ключики, заглянула ему в глаза:

– Вы добрый старик, у вас большая семья, вы всех усыновили?

– Всех, – улыбнулся директор.

– Как это замечательно. И Берта вам так подходит. Хорошо, когда на старости лет есть жена и любимые дети. Вы знаете, где стоит дом, ключи от которого я вам дала?

– Конечно. Я знаю этот чудный дом, – обрадовался директор.

– Его вам подарил ваш старый друг Влад Лесовский в благодарность за спасение внучки. Как наследство, вы же понимаете? – заговорщически подмигнула Сова.

– Все понимаю! – согласился директор.

– Юнона уехала столько времени назад, что и говорить никому об этом не стоит, – Сова задумалась.

– Да, давно уехала, – повторил печально директор. – Я уже и лица ее не помню, – он горько вздохнул.

– В Польшу?

– В Польшу.

– Вам пора, – опять подмигнула Сова, – вы переезжаете с семьей в новый дом.

– Да-да! Дети, дети! Берта, дорогая! – директор, окрыленный и помолодевший, поспешил к семье, подталкивая на ходу всех к автобусу. Сова взглянула на сидящую рядом Чарлет.

– Ну что, киска, ты останешься, присмотришь за Дарьей?

Чарлет лениво рыкнула и побежала к машине, где прыгнула обратно в стекло и опять растаяла в нем.

Даша вздрогнула и проснулась, резко обернулась к сидящей рядом девочке. К горлу подкатил ком.

– Ты, ты…

– Юна, – тихо ответила девочка.

– Близняшка Венеры, – Даша в порыве сильно обхватила девочку и прижала к себе.

Юна выглядела голодным, беспризорным ребенком. И если Венера была мягкой и задумчивой девочкой, почти постоянно погружавшейся в свои мысли, в свой мир, то в глазах Юноны, во всем ее внешнем облике, таком родном и незнакомом, читался вызов, дикое желание жить, непокорность и мятеж.

– Ты поедешь со мной, – сказала Даша. – Я отвезу тебя домой, спасибо тебе, Господи!

– Это была Сова, а не Господь, – прошептала Юнона.

– Какая Сова?

– Не знаю, – в глазах Юны стояли слезы. – Но может, может, мы читали про одну Сову.

– Потом, родная, потом! – Даша торопилась. – Странно, – сказала она самой себе, – почему тишина такая напряженная, будто перед катастрофой? Поехали, нам пора. Меня зовут Даша.

– Я знаю, Сова сказала…

Машина подняла пыль на обочине и, вырулив на трассу, умчалась прочь.

Директор задумчиво смотрел вслед автомобилю. Какая-то слишком ранняя прогулка, хоть и полезная, воздух такой хороший.

Из-за здания вышел Торин с детонатором в руках.

– Почему вы здесь остановились? Здесь проводится спасательная правительственная операция… – заявил он.

– Сегодня чудный утренний воздух, хотел, чтобы дети и жена подышали, – сказал директор.

– К сожалению, вам придется покинуть это место, – ухмыльнулся генерал. По его лицу тек пот. – Погода действительно чудная, моему сыну тоже бы понравилось.

– Все мальчишки – романтики, – согласился директор. – Вам плохо?

Торин отвел глаза.

– Извините, – сказал он директору, сжимая детонатор, – но вам надо срочно покинуть это место!

– Конечно-конечно, – заторопился директор.

– Что ты делала на дороге? – наконец нарушила молчание Даша.

– Нас привезли на экскурсию в кино, – ответила Юна.

– В половине седьмого утра? – Даша удивленно взглянула на сестру.

– А что, в это время кино нельзя смотреть?

– Нет, можно, – вздохнула Дарья, – только дети в это время спят. Странно…

– Не знаю, – растерянно сказала Юна.

– Где ты жила до сих пор, Юна?

– В приюте, где же еще может жить человек, который чем-то помешал Сатане и чудом остался в живых…

– Ты много знаешь о себе. Откуда? – Даша искренне удивилась.

– У меня есть лишь один близкий человек на Земле – подруга, Рута Турбина. Ее тоже почему-то отправили в приют, хотя на самом деле она княгиня. Вот она и нашла архив директора.

Даша притормозила и обернулась к сестре.

– Юна, – она положила руку на кудрявую рыжую голову сестры, – у тебя очень много близких людей. У тебя замечательная мама, которая только о тебе и думает уже пятнадцать лет. Хороший добрый, очень умный отец, родная сестра-близнец Венера, необычайно ласковая девочка, есть бабушка Оля, в конце концов, есть я и моя мама, твоя тетя. Ты всем нам очень нужна, и сейчас я скорее погибну, чем не довезу тебя домой.

Даша прижала Юну к себе и уткнулась в рыжие пышные локоны лицом. Юнона впервые почувствовала себя абсолютно спокойно.

– Я не боюсь, – сказала она.

– Чего? – Даша улыбнулась, взглянула в темно-ртутные глаза.

– Даша, ты такая красивая, лучше чем на картинках, а я буду отличаться от людей, я, наверное, дикая и другая.

Даша рассмеялась звонко, как колокольчик, и встряхнула кудряшки Юны.

– Знаешь, я считала, что Венера – самая красивая девочка, какую я видела, но ты красивее Венеры, правда, замороженная немного, но это поправимо.

– А родители меня точно любят? – Юне стало не по себе.

– Да, – ответила Даша просто. – Настолько, что я боюсь, не случился бы у твоей матери инфаркт, когда она тебя увидит… А сейчас мы все-таки приведем тебя немного в порядок.

– Как это? – не поняла Юна.

– В городе на нашем пути есть большой магазин, там продаются разные красивые вещи для женщин и таких девочек, как ты.

– Но у меня же нет денег! – воскликнула Юна.

– Есть, успокойся. У меня слишком вредная высокооплачиваемая работа. Я, наверное, считаюсь богатой…

Белый «кадиллак» Яна Литке притормозил у сверкающего застекленного здания. В витринах находились всевозможные украшения, рекламы, ткани и плакаты, призывающие стать под знамена Императора.

Даша вышла из машины, захватив сумку.

– Выбирайся, нам сюда, – сказала она Юне.

– Я боюсь, там все слишком красиво, – ответила Юнона.

– Не бойся, я с тобой.

…В холле дорогу Юне, восхищенно осматривавшей все вокруг и отставшей от Даши, преградили два швейцара в красной униформе.

– В чем дело? – Даша подошла к Юне и положила руки ей на плечи.

– Но, мадам, это элитный супермаркет, – сказал один, – мы не можем пропустить эту девушку.

– Она со мной, – ответила Даша, – это моя младшая сестра.

– Но, мадам…

Даша достала устрашающее удостоверение работника Центра Преображения. Удостоверение «инквизитора» подействовало сильнее, чем автомат эсэсовца.

– Да, мадам, извините… Просто за сутки голова идет кругом, мы с ночной смены, путаемся, – промямлил швейцар.

– Я тоже думаю, что вы запутались, – кивнула соглашаясь Даша. – А то начальнику СС не понравилось бы, что задерживают невесту его сына.

Это было последней каплей, швейцары вытянулись по струнке и испуганно уставились на Юнону. Даша очаровательно улыбнулась:

– Так-то лучше.

Когда они ехали в лифте, Юна спросила:

– Почему они так испугались удостоверения?

– А, это нагоняет страх на любого. К сожалению, в мире, где правит Сатана, господствуют лишь страх и деньги.

– А почему я невеста сына начальника СС?

Даша улыбнулась.

– Егор Торин, сын генерала СС Торина, влюблен в Венеру. А кто различит близнецов?

– Слушаю вас, мадам, – продавщица «Отдела красоты и моды» встретила Дашу приятной натренированной улыбкой. Ее взгляд невольно оценил безупречную внешность Дарьи.

– Мне необходимо привести в порядок и переодеть сестру. Вы можете это сделать?

Девушка переключила внимание на Юну, ее улыбка стала снисходительней.

– А документы, мадам? На кого оформлять?

– На меня, – Даша протянула удостоверение.

Юна с восторгом следила, как продавщица, взяв в руки страшное удостоверение, сменила вежливую улыбку на подобострастную.

– Да, мадам, конечно, – пролепетала она.

Даша протянула кредитку.

– Не экономьте, пожалуйста. Девочку зовут Юнона.

– О, Юнона! Королева Олимпа! – запищала засуетившаяся девушка, искоса бросая осторожные взгляды на Дарью.

В Центрах Преображений почти не работали женщины, только секретарши, даже вместо медсестер были мужчины-медбратья. Поэтому такая гостья для «Отдела красоты и моды» стала сенсацией.

– И еще, на ваш изысканный вкус, – с милой улыбкой сказала Даша, – мне необходим модный шелковый костюм для женщины тридцати пяти лет, размер 46–48, желательно яркого цвета, – добавила Даша, вспомнив черные глаза и каштановые вихры Агея. – Я подожду здесь, можно?

– О, конечно, конечно! Вот у диванчика столик с фруктами и журналами, – выдохнула продавщица.

– Большое спасибо, – ответила Даша. – Юна, я жду тебя здесь, не переживай.

Даша звонила по мобильному телефону в родной город, на домашний номер Лесовских.

Трубку долго никто не брал, наконец раздался щелчок и запыхавшийся голос Вацлава спросил:

– Слушаю?

– Дядя Вацлав? Это Дарья.

– Господи, Дашенька, наконец-таки объявилась, я думал, ты из-за своей работы всех нас забыла.

– Да нет! А где Алина? – Даша звала ее по имени.

– С Олесей за городом. Твоя мама уехала пожить к бабушке Оле, но я думаю, Алина будет дома часа через четыре.

– Через четыре часа я сама буду у вас.

– Вот здорово! Впереди два выходных, Дашутка, сходим на рыбалку, как раньше? На тебя рыба идет, как заговоренная!

– Я еду на минутку, дядь Вацлав!

– Ну потешь несчастного рыбака-неудачника!

– Не могу – дела, на следующие выходные обещаю рыбалку. Познакомлю вас с доктором Литке, он тоже рыбалку любит, и устрою рыбный день. Ему, как и вам, компания нужна.

– Ловлю на слове! Ты не обманываешь никогда. Но, Дашутка, а что за происшествие, что ты за столько километров едешь на минутку?

– Дядя Вацлав, вы только не волнуйтесь, – Даша заговорила тихо.

– Что случилось? – Вацлав занервничал.

– Дядя Вацлав, я нашла вашу вторую дочь…

– Что?! Где?! Дочку?! Как?!

– Тише, тише… Не волнуйтесь, слушайте меня внимательно. Ее выкрали по приказу Императора, хотели убить…

– Господи!!!

– Но она по какой-то случайности осталась жива. Выросла в приюте, ее назвали Юноной, Юной. Странное совпадение. Впрочем, все странно. Я встретила ее сегодня на загородном шоссе, у заброшенного кинотеатра среди других приютских детей. Мне удалось ее увезти – удивительно, но директор ничего не сказал, и, я думаю, ей что-то грозило. Теперь я поменяла маршрут и везу ее к вам.

– А где она сейчас, Даша? Я хочу услышать свою вторую дочь!! Пожалуйста…

– Дядя Вацлав, возьмите себя в руки, вам еще успокаивать Алину. Лучше ее подготовить, дай Бог, она приедет раньше! А Юна сейчас у стилистов, я ее жду, мы в супермаркете.

– Даша, немедленно возьми ее за руку и не отпускай!!!

– Господи, дядя Вацлав! Перестаньте, вы как ребенок! Ее хочет уничтожить Император, а вы суетитесь и кричите.

– Да, да, Дашутка… А не опасно звонить? Вдруг слышат? Господи, Даша!

– Нет! Тише! Я блокировала систему, если нас кто и слышит, так только Бог.

– Конечно, Дашутка, ты же можешь, я совсем растерялся. А дочь еще не вернулась?

– Нет, это довольно долго. Я здесь, вместе с ней, так что нечего бояться. Дядя Вацлав, когда я привезу Юнону, вы должны сохранять спокойствие и не показывать бурную радость на улице, это опасно.

Я передам ее вам из рук в руки и тут же уеду. А потом, когда зайдете в дом, прыгайте хоть до потолка. Пусть Юнона пока играет роль Венеры.

– Да, Дашутка, конечно, ты права.

– Тогда я закругляюсь, ждите.

– Но как же…

– Дядя Вацлав!!!

– Да, да, совсем свихнулся, я жду, жду, Дашутка!

– До встречи! – Даша повесила трубку и вздохнула.

Даша взяла в руки журнал и, глядя сквозь страницы, задумалась. Лишь бы все обошлось! Господи, бедный ребенок, какая немилосердная эпоха. Ничего, я с тобой. А потом, потом в Зеленогорск; необходимо вытащить из больницы Елену Байкалову, мать Агея. Ее надо вернуть в прежний возраст, сделать такой, какой помнят ее Агей и профессор. Сколько энергии! На обратном пути надо забрать Сашку у отца Георгия. Агей поймет, что она не виновна, обязательно поймет. К тому же… К тому же будущее… Даша внимательно вслушалась в себя. Где-то там внутри нее жил будущий маленький человечек…

– Даша!

Даша очнулась от голоса Юноны. Юна преобразилась неузнаваемо, на ней, великолепно подчеркивая исключительную фигурку, прекрасно сидел голубой костюм из денима, расшитый стразами и блестками. Рыжую вьющуюся шевелюру распустили и помыли, а затем расчесали и уложили.

– Ну, Юна, – Даша развела руками, – ты просто красавица!

Продавщица весело, искренне засмеялась и подала Даше второй заказ, одежду для Елены Байкаловой.

– У вас очень красивая сестренка, мадам!

По дороге к машине Даша купила пакет фруктов, мороженое, пару литров ананасного сока…

– А зачем все это? Это жалко есть, – прошептала Юнона, неся половину пакетов.

– Тебя будем откармливать по дороге, ехать четыре часа… Держи, для полной экипировки, – и Даша надела на Юну свои темные очки.

В пятницу дежурил Агей. Центр пустовал после чистки. Было невыносимо жарко, и Агей, включив бесшумный вентилятор, сидел в кресле в любимой позе: положив ноги на стол. Он расстегнул халат и тонкую рубашку и, напевая себе под нос какую-то песню, где отчетливо были слышны лишь слова «… вышла замуж за сиамского кота», складывал бумажные самолетики из регистрационных бланков и по одному запускал их. На полу потихоньку образовалось кладбище самолетов.

Кто-то вошел, но Агей не обратил внимания. Это был Ян Литке. Ян обошел кресло Агея и сел в противоположное.

– Малыш, у тебя истерика, – сказал Ян.

Агей взглянул на Яна, хмыкнул и запустил еще один самолетик.

– Хорошо, – произнес Ян. – Ты не малыш, хотя я имею право так тебя называть. Агей, у тебя истерика, тебе надо бы уколоть успокоительное.

– Обязательно, – согласился Агей. – Тебе виднее, ты же гениальный психиатр Центра, читающий чуть ли не мысли… Светило!

Ян задумался.

– Агей, а ты знаешь, что твоя мать жива?

Агей взглянул на Яна.

– Кто тебе сказал? Дарья?

– Нет. Это я когда-то не дал Лене погибнуть, спрятал ее.

– Жива… – прошептал Агей, и нервно смял только что сделанный самолетик. – Но тогда… я видел, Янек!

– Тогда была кукла, всего лишь кукла. Ты помнишь Алекса?

– Нет.

– Это мутант из Центра, советник Императора. Я хочу тебе кое-что рассказать…

Агей убрал ноги и, слушая, стал застегивать на груди рубашку.

…Прошло пятнадцать минут. За это время лицо Агея несколько раз меняло свое выражение. Он внимательно слушал, вникал во все подробности «нейрофизики» и переосмысливал события последних пятнадцати лет. Ян замолчал, Агей снова нервно расстегнул рубашку…

– Господи! Какой я идиот, Ян!

– Ты просто ничего не знал…

– Самоуверенный, самовлюбленный…

– Ну, самовлюбленные болваны так не говорят о себе! – парировал Ян.

– Ян, я с Мариной…

– Это простительно, Агей, ввиду сложившихся обстоятельств…

– Мать жива, господи! Сашка жив, я обидел Дашу, Ян! Обижал отца!

Ян кивнул.

– Ты действительно гениальный психиатр, – проговорил Агей.

– Нет, малыш, я обыкновенный мутант, – улыбнулся Ян. – Ты думаешь, я простой методой снял с отца гипноз Алекса?

– Мутант? – Агей задохнулся. – Ты тоже мутант?

– Агей, у меня есть некоторое право знать, как ты относишься к Даше?

– Даша… – Агей побледнел. – Я сказал, что не хочу ее видеть! Ян, посиди здесь вместо меня, вдруг она действительно уедет? – Агей вскочил на ноги.

– Она уехала, Агей, я дал ей свою машину.

– Как уехала? – душа Агея ушла в пятки.

– Куда-то на море, отдохнуть, в воскресенье вечером она вернется…

– Ты дал ей машину? Она же устроит где-нибудь аварию, ты же ее не знаешь! Или умрет от голода! Она не умеет готовить! Ты дал ей уехать без меня? Ты что, Ян? – воскликнул Агей.

– Успокойся, сядь, Даша – взрослый человек, ее реакция в несколько раз быстрее твоей, и авария ей не грозит. А насчет голода – я не знал, что ты по совместительству у нее поваром. По дороге есть столовые.

Агей рухнул в кресло:

– Наивный, она три дня будет пить ананасовый сок! Одна на море, а хулиганы?

– Ее возможностей хватит, чтобы развязать и выиграть небольшую войну, – Ян развеселился и еле сдерживал смех. – Агей, почему она у тебя такая лентяйка?

– Лентяйка, – иронично хмыкнул Агей. – Она убирает квартиру, стирает, готовит и даже шьет, когда читает газеты. Все делается само по себе.

– А-а-а, – потянул Ян.

– Вот тебе и а-а-а. Поэтому я буду есть нормальную пищу, приготовленную своими руками, и кормить ее: кто может поручиться, – Агей говорил серьезно, – что в желудке жаркое не превратится в живую куропатку? Я за пищу без колдовства!

– Бедный! – Ян расхохотался, на его глазах выступили слезы. – Действительно, упаси меня Бог от такой женщины…

Наконец Ян успокоился…

– Я люблю ее, Ян, очень люблю, такой, какая она есть, и каждую минутку без нее я тоскую.

– Она тоже, – сказал Ян.

Агей вопросительно взглянул на Яна.

– Агей, меня, конечно, Дарья за это не похвалит, но я тебе скажу: она ждет ребенка…

Агей вскочил и беспорядочно заходил по комнате, мотая головой и жестикулируя, как в пантомиме.

– Как же ты мог ее отпустить? – буквально закричал Агей.

Дверь в кабинет резко открылась, влетел Байкалов.

– Сын, что с тобой? Тебе нехорошо, ты плохо выглядишь. Агей? Кого куда отпустили?

– Отец! – растерянно и по-детски крикнул Агей. – Ян отпустил Дашу одну на выходные к морю!

Константин Байкалов недоуменно взглянул на Яна, затем на Агея.

– А что в этом плохого? – спросил он сына. – Даша устала, ей необходимо отдохнуть…

– Но она же беременная! – крикнул Агей.

– Да? – Байкалов стал похож на вопросительный знак и залпом осушил стакан воды, поданный Яном. – У меня будет внук. Ян!!! Представляешь, внук!!!

– Если она вернется, – Агей успокоился и подошел к окну. – Я конечно не мутант, но у меня дурное предчувствие.

– Вернется, – сказал Ян, – говорю как мутант… А пока есть идея: через полтора часа придет Миша Визель, и мы это дело обмоем у Агея и Даши дома.

– У нас в холодильнике со вчерашнего дня только ананасовый сок! – Агей пожал плечами.

Ян расхохотался опять. Байкалов непонимающе смотрел на него.

Костя, это забавная история, я расскажу после! – раздалось в голове у Байкалова.

Да, Ян, я знаю, что ты читаешь мои мысли. Завтра приезжает Алекс и новый психолог для Агея. Мне необходимо спрятать сына.

Ян перестал смеяться.

Профессор, отправь его в столицу к академику Трифонову, отзовешь, когда Алекс уедет…

Байкалов кивнул.

– Ну что, – сказал он вслух, – дождемся Визеля, выпьем ананасового сока, а после, Агей, ты поедешь в командировку к Трифонову.

Агей удивленно обернулся…

Даша весело смеялась, наблюдая, как Юнона прикончила торт и теперь, перемазанная кремом, вытирала руки платком.

– Хороший был торт, – сказала Юна.

Даша прыснула со смеху.

– Действительно, я никогда не ела торт, он как солнце зимой, – оправдываясь, сообщила Юна. – Это твоя любимая еда?

Даша покачала головой.

– Я люблю ананасовый сок, охлажденный…

Они остановились на КП, и солдат-эсэсовец, проверив документы Даши, отказался верить, что Юна несовершеннолетняя. Он поплелся в здание искать фоторобот Венеры Лесовской…

– Я так и думала, – сказала Даша, – теперь этот истукан провозится минут десять.

Дорогу преградила эсэсовская машина, из нее выскочил парень в форме капитана СС.

– Какой молодой капитан, – прошептала Даша. – Бог мой! Юна, надень очки, это Егор Торин. Запомни, ты – Венера…

Егор шел в постовое здание и по дороге разглядывал стоящие машины. Его взгляд пробежал по белому «кадиллаку», по лицу Даши и остановился на Юноне… Он сделал несколько медленных шагов, а затем бегом бросился к машине… Неожиданно даже для Даши Егор открыл дверцу со стороны Юны и вытащил ее наружу.

Даша выскочила следом, готовая в любую минуту разнести все в пух и прах.

Егор посадил Юну на передок машины перед собой. Его невероятно бледное, почти детское, очень нежное лицо с огромными живыми, темными глазами было серьезно.

– Венера, где ты была два месяца? Мне сказали, что ты вот-вот родишь, и я, как дурак, исколесил весь город и издергал всех твоих друзей… Я был злой как волк!

– Да? – Юна обернулась к Даше.

Та подошла к Егору.

– Вы себя отвратительно ведете, молодой человек, – сказала она.

– Где-то я тебя видел, такая красивая и такая серьезная.

– Я сестра Венеры…

– Егор Торин, – Егор протянул Даше руку.

– Дарья Шовинская, – Даша слегка коснулась горячей руки Егора. – Может, ты поможешь нам без приключений добраться домой?

И Даша движением, немало удивившим Егора, обхватила Юнону за талию, без видимых усилий сняла ее с капота и подтолкнула к дверце. Сама обошла с другой стороны и села за руль…

На многочисленных КП перед городом их больше не останавливали. Черная военная машина Егора действовала не хуже репеллента.

– Я себя правильно вела? – спросила Юна.

– Ты – да, он – нет, – ответила Даша. – Вообще, трудно разобраться… хотя… Егор – эсэсовец, наверняка даже Император хорошо с ним знаком, поэтому Егор слишком раскован и сосредоточен лишь на собственных чувствах и желаниях. То, что он влюблен в Венеру, ясно, но не дает ему права так обращаться с ней. А вот Венера, насколько мне известно из ее редких откровений, органически не переваривает Егора, особенно его спецформу. И то, что он сейчас нам помогает, лишь его удивленная реакция на твое спокойное поведение. Он, видимо, ждал от тебя посыланий куда подальше.

– Странные люди, – прошептала Юна.

– Да, – улыбнулась Даша, – этот мир вообще странный. Ты еще поймешь, что пятнадцать лет жизни за забором в уединении, среди друзей – почти рай…

– Рай? – поразилась Юна. – Как может быть раем режим? Там не было ни дорог, ни лесов, ни городов, ни красивых людей, ни ананасового сока…

Даша рассмеялась.

За два квартала до дома, на пустой улице Даша остановила машину и заперла дверцу со стороны Юноны.

– Юна, помни, мы не должны себя обнаруживать. Ты – Венера и ненавидишь Егора. Надень очки, у тебя глаза другого цвета.

Машина Егора, впереди, резко затормозила. Егор вышел наружу и настороженно взглянул на «кадиллак». Юна демонстративно отвернулась к окну. Егор, заметив это, помрачнел, но Даша поспешила выйти из машины и подошла к Егору.

– Егор, спасибо, но дальше мы сами, – сказала Даша.

– Почему? Что-то опять не так?

– Домой мы вернемся сами…

– Но мой дом рядом, я тоже возвращаюсь домой! – недоумевал Егор.

– Не дави на Венеру, Егор, – Даша взглянула Егору в глаза. – Ты только отталкиваешь ее.

– Хорошо, – согласился Егор, ухватившись руками за свой черный пояс. – Я для всех вас навсегда останусь только солдафоном, человеком в страшной форме… Где хотя бы она была два месяца? Я все перевернул, мне очень важно…

Даша улыбнулась.

– Твоему постоянству можно позавидовать. Венера была у меня, в четырех с половиной часах езды отсюда…

– Дарья, но ты же живешь здесь! Ты замуж вышла, что ли?

– Нет, – врать было бесполезно, и Даша протянула Егору удостоверение…

Егор внимательно просмотрел его и поднял глаза на Дашу:

– А я думаю, откуда белый «кадиллак»? Поезжайте, ладно…

Подъезжая к дому Лесовских, Даша видела, как вдоль ажурного забора по тротуару ходил и нервно ворошил волосы Вацлав, а значит, Алина еще не вернулась…

– Вон, видишь крышу за верхушками деревьев, в центре сада? Это твой дом, – сказала Даша.

– Дом? Но он больше приюта! И огромный сад! Не может быть! – воскликнула Юнона.

– Может, – ответила Дарья. – Там есть фонтан и бассейн с золотыми рыбками, где можно купаться, а у дальнего забора наверняка поспели арбузы. Не нервничай, все в порядке, я же с тобой…

Даша притормозила у ворот, но Вацлав не обратил внимания на роскошный «кадиллак».

– Твой отец, – сказала Даша.

– Настоящий? Отец? – Юна была в замешательстве. – А он тебя не узнает?

– Да он и тебя узнает из тысячи, он просто «кадиллак» не воспринимает. Но не думает же дядя Вацлав, что я подгоню электричку!

Даша вышла из машины и пошла навстречу Вацлаву.

– Ну, вы даете, дядя Вацлав! – сказала она, когда до него оставалось всего три шага.

Вацлав вздрогнул, его синие глаза округлились:

– Даша? Ты? На такой машине? А где Юна, Даша?! Где моя дочь?

– Тише! – чуть ли не зашипела Дарья. – Рядом особняк Торина! Он выкрал Юнону в детстве! Тише, вы хотите ее лишиться еще раз?

Вацлав прикрыл рот рукой и кивнул. Торин мгновенно стал врагом.

– Юна возле машины…

Вацлав сорвался с места.

– Бог мой! Сейчас будет шторм! – и Даша рванула следом…

– Доченька моя! Маленькая, господи! Какое счастье! Какое счастье! – Вацлав чуть не раздавил Юнону в объятиях и буквально едва не плакал.

– Дядя Вацлав, – окликнула его Даша. – Уходите в дом, я уезжаю…

– Как? – спросила Юна.

– Мне нужно спасти одного человека… Я приеду на следующей неделе. Юна…

– Дашутка, спасибо тебе, Дашутка, – прошептал Вацлав.

Даша помахала Вацлаву и Юне рукой и села за руль. Один камень с души упал, теперь – в Зеленогорск.

Через пять минут пути дорогу преградила машина Егора.

– Уже уезжаешь? – спросил подошедший Егор.

Даша кивнула.

– Отвезла сестру домой и еду обратно, работа.

– Понял, – согласился Егор и вытащил мобильную рацию.

– Первый, это капитан Торин, передай по цепочке всем КП: не задерживать белый «кадиллак» – «Р50-ООК». До связи.

– Спасибо, Егор, – улыбнулась Даша. – Ты очень хороший человек, честно.

– Да?! – Егор искренне удивился, но Даша уже уехала.

К величайшему своему восхищению, Вацлав обнаружил, что Юна знает польский, который Венера и Алина отказывались учить… Дочь стала еще роднее и ближе, хотя дальше было и некуда.

Они разговаривали на польском, и у Вацлава ныло сердце, когда он слышал звонкие интонации Юноны, повествующей о жизни в приюте…

– Но вас очень хорошо одевали, – заметил Вацлав.

– Это Даша меня переодела, в большом, красивом магазине.

– Даша? – рассмеялся Вацлав. – Она может. Идем обедать, уже двенадцать. Тебе необходимо хорошо питаться, ты очень худенькая и бледная. Я, конечно, могу сутками смотреть на тебя, но твоя мама меня убьет, если узнает, что ты голодная. Она и так меня убьет за то, что я не слетал за ней на космическом корабле!

– Не волнуйся, все четыре часа пути Даша меня кормила…

– Интересно, – Вацлав заподозрил страшную вещь, – не ананасовым ли соком?

– Там был ананас! И целый торт. Я не осилила коробку пирожных и спрятала ее от Даши на заднем сиденье, а ей сказала, что съела.

– Я так и думал. Тебе не плохо?

Алина вернулась вместе с Олесей, и они вошли в дом. В руках у Олеси был огромный арбуз.

– Фу! Слава богу! – сказала Алина. – Жарко, не могу, какой душный август!

– Сейчас возьмем арбуз и пойдем в бассейн, в тенек, – Олеся пристроила арбуз на журнальном столике. – Странно, кто-то разговаривает. Вацлав не в институте? А мы сами тащили тяжеленный арбуз!

– Не может быть! – Алина удивленно взглянула на Олесю. – Еще и девичий голос, они говорят по-польски! С кем это он?

Женщины вошли в столовую.

– Венера? Но ты же… – Алина осеклась.

Венера, которая должна была оставаться у бабушки Оли, обернулась к матери… Нет, это не она.

– Мама? – тихо спросила девочка, как две капли воды похожая на Венеру, но только худее, очень бледная, с длинными вьющимися вихрами и огромными темно-ртутными, живыми и очень грустными глазами. В сердце Алины словно кольнули иглой, она нервно вздохнула и опустилась на диван, не в силах говорить. У Олеси закружилась голова, но она удержалась и только схватила Алину за руку. Рука была холодная и липкая.

– Вы мама Даши? – спросила Юна Олесю.

Олеся кивнула.

– Вы очень похожи, – улыбнулась ей девочка.

Олеся взяла себя в руки и подошла к ней. Погладив ее по голове, она спросила:

– Но как тебя зовут, девочка моя?

– Юна, Юнона. Па? – Юна чуть не плача повернулась к Вацлаву, ища поддержки…

Вацлав, сильно побелевший, подошел к дочери и прижал ее к себе…

– Ничего, просто мама не может прийти в себя… Она так долго тебя ждала.

– Юна? – наконец выдохнула Алина. – Олеся, это Юна! Мой ребенок! Мой ребенок!

Алина прижала к себе Юнону и рыдала, все повторяя и повторяя: «Мой ребенок…»

Алина успокоилась только через несколько часов, когда Дарья въезжала в Зеленогорскую область…

– Но как же он посмел?! Как он посмел?! – сокрушалась Алина, не отпуская от себя Юнону. – Он же генерал, сосед, как мог?

– Успокойся, Алина, – тихо сказала Олеся. – Он выполнял приказ Императора, он даже ослушался, раз сохранил ребенка.

Алина печальными зелеными глазами взглянула на Олесю.

– Да-да, конечно. Но Вацлав, где ты нашел дочь? Я так и не поняла!

– Ее нашла и привезла сюда Даша.

– Даша? – в один голос спросили Алина и Олеся.

Юну снова расспрашивали, она весело отвечала, а глаза Алины впервые за столько лет засветились радостью.

Дарья петляла по Зеленогорску. Она уже порядком устала, но продолжала искать клинику. Притормозив у эсэсовского поста, она обратилась к белобрысому, бесцветному, но начищенному до блеска лейтенанту.

– Скажите, как проехать к областной психиатрической клинике?

Лейтенант оценивающе оглядел Дарью и машину с чужими номерами и снизошел до разговора:

– Все время прямо по тому шоссе, упретесь в клинику, она в конце проспекта. Ваши документы можно?

Даша протянула паспорт и удостоверение. Лейтенант пробежал глазами по паспорту и застрял на удостоверении.

– Медтехник психокорректировки? – выговорил он так, как будто понимал. – Главный Центр Преображения? Вы опасная женщина… А что вы делаете вечером?

– Возвращаюсь на опасную работу, я в командировке.

Лейтенант вскинул брови:

– Ну что ж, жаль, всего хорошего.

Даша находилась в приемной заведующего Каро и читала дневной выпуск новостей. На первой странице огромными буквами был напечатан заголовок «Террор в Зеленогорске».

«Сегодня утром во время сеанса в одном из кинотеатров города произошел взрыв. Погибли двадцать шесть воспитанников детского дома вместе с директором, няней и сопровождающими их солдатами СС…» Даша отвела глаза, ее словно ошпарило…

– Доктор Каро вас ждет, – прозвенела появившаяся секретарша. – Вам плохо?

– Нет, спасибо, – Даша взяла себя в руки и вошла в кабинет.

Толстый лысый врач сидел, склонив голову между двумя вентиляторами на столе. Он держал документы Дарьи Владимировны Шовинской.

– Так… так… Значит, у вас тепло? Вы, коллеги, выбрали самое красивое место на юге и блаженствуете, а я только из Архангельска. Лето выдалось там холодное, да и город чего-то переименовывают… Так чем обязан, Дарья Владимировна?

– Мне необходимо кое-что уточнить у жены Байкалова, Елены Байкаловой…

– Да? – доктор Каро поднял брови. – А я думал, кроме меня и доктора Литке, местонахождение Елены Сергеевны никому неизвестно и не нужно… Вы…

– Я невеста Агея Байкалова, сына Елены, – договорила Даша.

– Ага, вот как… – доктор задумался. – Ну что ж. И сын знает… Вы поговорите в саду? Перед моими окнами? Погода замечательная.

Даша взглянула на верхушки тополей за окном и улыбнулась.

– Да, прекрасно, вы очень любезны.

Даша сидела на скамейке перед врачебным корпусом, когда санитары привели Елену Байкалову… Пятидесятипятилетняя женщина в красном цветастом халате походила на древнюю старушку… Она подошла к Даше и села рядом. Санитары удалились. Глаза Байкало-вой, точно повторенные в Агее, светились теплом.

– Здравствуйте, Елена Сергеевна, – прошептала Даша.

У нее наворачивались слезы…

– Здравствуй, милая, – просто ответила Байкалова. – Какая ты красивая девочка!

– Елена Сергеевна, я хочу увезти вас отсюда…

– Куда ж я поеду? Дома у меня больше нет, муж, наоборот, от меня избавился, сына не отдаст, – Байкалова вздохнула и улыбнулась. – Рыбонька, а ты Агея моего не видела? Какой он?

– Елена Сергеевна, я заберу вас и отвезу к Агею. Он взрослый человек, ему двадцать пять лет, и живет он отдельно от отца. Он вас любит, ему плохо без вас, но он не знает, где вы…

– Ох, Агей… – простонала женщина.

– Значит, едем? – спросила Дарья.

– Но как? Милая, следят ведь…

Даша оглянулась на санитаров, на стоящего у окна Каро. Ей понадобится сегодня уйма сил, тяжело расходовать их… Она вздохнула.

В этот момент доктор Каро отпрянул от окна, подумав: что это за усталость на него навалилась после Архангельска? Надо писать доклад в здравуправление… Он помотал головой и поплелся за стол работать. Три санитара, курившие неподалеку, неожиданно ушли. Даша поднялась со скамейки:

– Идите, Елена Сергеевна. Выедем за город и прыгнем к отцу Георгию. За ночь силы восстановятся, а утром начнем работать…

Даша вывела «кадиллак» Яна на трассу и сосредоточилась на машине. Она сильно устала, очень сильно. Елена Сергеевна задремала под легким гипнозом Дарьи… Ночная чистка, телепортация Сашки, Агей, Юнона, бесконечные дороги, Елена Байкалова, сколько же сил человеческих нужно, чтобы вынести сегодняшние сутки? Она начала представлять церквушку отца Георгия. По машине прошла легкая дрожь. Шел шестой час вечера…

Агей недоумевал, почему академик Трофимов, член Императорской медицинской академии, вызвал его? Повышение будущее, что ли? В два часа дня отец и Ян посадили его за руль и отправили узнавать, в чем дело. Отец ничего конкретно не объяснил, ограничился туманными фразами типа «разберешься на месте». Агей беспокоился за Дашу, теперь даже за двоих возможных Даш.

Неожиданно Агей чуть не врезался в странно двигающуюся машину. Он затормозил и готов был броситься на тупого водителя, как вдруг увидел перед собой белый «кадиллак» Яна. За рулем сидела Даша, а рядом… рядом…

– Мама? – прошептал Агей и выскочил из машины.

Но «кадиллак», вспыхнув как факел, исчез.

– Опять эти выходки! – рассердился Агей. – В таком положении… мама. – Он развернул машину, чтобы вернуться в Центр.

«Кадиллак» появился на поляне перед церквушкой отца Георгия на глазах у колющего дрова Демида.

– Все нормально, Елена Сергеевна? – вздохнула Даша.

– Да-да, милая. Господи, храм Божий! – очнулась Елена Байка-лова.

– Мы поживем здесь до послезавтра, – сказала Даша и вышла навстречу отцу Георгию и бегущему Сашке.

Они допили чай. Сашка недоуменно смотрел на тетю.

– Теть Лен, а почему мама про вас не говорила?

– Тебя еще не было, малыш, когда я уехала, – ответила Байкалова, прижимая к себе Сашку. – Как ты на подросшего Агея похож!

– Агей взрослый! – изумился Сашка. – Он теперь станет директором Центра!

Даша рассмеялась. Отец Георгий деловито наливал чай, а Демид передавал кружки…

– Отец Георгий, вы меня завтра вечером разбудите? – спросила Дарья.

Демид подавился и закашлялся.

– А чего ты смеешься, Демид? – спросил Сашка. – Если мутант устал, ему нужно долго спать! Я когда полдня перетаскивал вертолет с поста СС в лес, целых двое суток проспал!

Демид раскашлялся еще сильнее.

– Даш, – Сашка дернул Дарью за руку, – а у тебя в машине на заднем сиденье коробка пирожных лежит, это в Центр?

– Пирожных? – удивилась Даша. – Хм, значит, она не съела, а спрятала. Тащи сюда, съедим!

Сашка принес большую золотистую коробку…

– Это самые вкусные и дорогие, – сказал он, – а чьи они?

– Были моей троюродной сестры, а теперь твои…

– Дашенька, – отец Георгий поставил чашку на стол, – что ты собираешься делать?

– Сейчас спать, а завтра начну работать. Александр, ты мне поможешь? Дело серьезное, я думаю, работы на час, потом отдыхать сутки…

– А что за работа? – спросил Сашка.

– Будем твою тетю Лену возвращать в биологическое прошлое.

– Конечно, помогу, только я не знаю как! – воскликнул Сашка.

– Слава Господу! – прошептал отец Георгий. – Радуйся, Демид, завтра чудо божественное узрим!

В одиннадцатом часу вечера Агей влетел в квартиру Даши. Ее не было…

– Ничего, дождусь, любимая, я упрямый, – сказал Агей вслух и рухнул как подкошенный на кровать.

Он уснул мгновенно, и сны ему не снились.

Утро тридцать первого августа выдалось на редкость туманным и холодным. Из тумана на дороге, ведущей к Центру Преображения, появилась черная правительственная машина с эскортом эсэсовцев. В машине ехали Алекс и голубоглазая блондинка Рината.

Алекс мрачно смотрел в клубы тумана и думал о Диле.

…Дил появился в столпе света посреди своей комнаты в замке. В его руке была золотая чаша, доверху наполненная чем-то красным. Дил улыбался, он был величественно ужасен: он только что принял жертву на далеком Крите и теперь блаженствовал, впитав в себя новую чужую жизнь… Распятый ему больше не грозил, влияние на Земле стало абсолютным…

…Ребенок Венеры родился ранним-ранним утром очень легко, о своем явлении миру он известил громким криком. Венера заглянула в глаза младенца и ахнула: его глаза были цвета живой темной ртути… Ольга, онемевшая от счастья, провела к внучке трех священников. Один из них тут же окрестил чадо…

– Теперь необходим скипетр, что хранится в заброшенном храме в горах. Это символ власти, жезл, которым царь царей пасет народы… Это защита для младенца, которая сделает его невидимым для Сатаны, – пояснил шепотом один из священников.

Юнона сидела на краю бассейна с золотыми рыбками, туманный восход щекотал душу. Было неспокойно, Юна физически ощущала будущее…

…Вацлав тихо вышел из дома. Он на цыпочках прошел в сад и взглянул на дочь, которая вскрикивала и бултыхала в воде руками, пытаясь поймать золотую рыбку. Вацлав рассмеялся совсем неслышно и, счастливый, отправился в институт.

Алина и Олеся болтали на кухне. Олеся никогда не видела Алину такой радостной и красивой.

– А что ты за чепуху пьешь? – спросила Алина, разливая кофе.

– Ананасовый сок, – ответила Олеся, и обе рассмеялись.

…Генерал Торин встретил утро в одиночестве. Едва открыв глаза, он позвонил в Управление и тут же получил доклад о задержанном человеке, видимо сумасшедшем, призывавшем на еще пустой центральной площади к революции.

– Еду, – Торин утра не заметил…

…Егор Торин не спал уже час, он думал о Венере. Она стала еще красивее и ни разу не накричала на него. Правда, ничего и не сказала. Но ее сестра… Надо же, такая красавица! Как ненастоящая! Даша сказала, что Егор очень хороший человек, а ему никто еще этого не говорил… Венера слушает старшую сестру. Может, еще можно надеяться?

Егор счастливо улыбнулся и повернулся к спящей рядом проститутке. Бог мой! Какая она блеклая и как там ее зовут? Егор наморщил лоб, но не вспомнил имя.

– Слышишь, слышишь, ты, соня, – Егор покачал девушку за плечо, она испуганно открыла желтоватые глаза.

– Что такое? – пробормотала она.

– Как ты думаешь, я хороший человек? – спросил он.

– Сотня сверху, и я скажу, что люблю тебя, – и девушка плюхнулась в подушку лицом, снова уснув.

Егор не разочаровался. Даша сказала бесплатно, от души…

…Митрополит Георгий служил заутреню. В церквушке стояла вековая тишина, несколько прихожан сонно вдыхали какой-то особенно прохладный сегодня запах ладана…

…Даша мирно спала под прохладное дуновение ветра, ей снилась Земля, красивая, вся в цветах. Множество людей, среди которых нет безбожников или дьяволопоклонников. Она идет с открытыми сиреневыми глазами между людей по цветущему полю, она ищет Агея, он где-то здесь… Она должна сказать ему, что у них будет ребенок…

– Санек, пойдем, не мешай Даше спать, – сказала Елена Байка-лова. – Смотри, какое утро. Я не встречала розовых туманных рассветов уже пятнадцать лет… Идем, у озера нас ждет Демид, он уже купается и кричит, что жизнь прекрасна, пойдем…

– Тетя Лена, Даше снится самый красивый сон, какой я видел.

– Нехорошо подглядывать чужие сны…

– Но я никогда не видел такую добрую планету, как у Даши во сне, к тому же мы не чужие, а родственники. Вы не понимаете!

– Почему?

– Даша ищет Агея, а он, наверное, сейчас ищет ее, у них будет ребенок…

…Агея разбудил ветер. Еще не осознавая пробуждения, он пошарил рукой по кровати, словно что-то потерял.

– Даша? – он открыл глаза. – Ты дома?

Никто не отзывался. Агей прошел по всем комнатам, Даши не было. Всего лишь суббота…

– Хороша же ты, Дарья, – вслух сказал Агей. – Бросила меня одного. А если я от переживаний умру… из-за тебя? Нет, из-за вас?

…Профессор Байкалов смотрел на фотографию жены.

– Простишь ли меня, Леночка? Агейка-то уже вырос. Как же мне жаль, как безумно жаль, как страшно все то, что я натворил!

С фотографии на него весело смотрела красивая женщина с выразительными глазами и пышной шапкой каштановых волос. Здесь его жене тридцать пять, он сам фотографировал ее в день пятилетия Агея, а сейчас? Пятьдесят пять. Сколько же времени потрачено на ошибки под влиянием чужой воли!

…Марина ликовала: ну и что, что Байкалов раскрыл ее тайну, зато сегодня приезжает Алекс! Разберется с выходками мутантки и увезет ее или отправит на чистку! Байкалов-старший уже староват для директора Центра, его место отдадут Агею, а Агея – ей! Нет, сегодня великолепное прохладное утро, сменившее необычайно жаркие летние дни. Сегодня Агей полюбит ее! Алекс это обеспечит!

– Посмотри, Ян, какое утро! – Визель высунулся из окна и с удовольствием потягивал сигарету.

– Миша, так ты воздух-то не засоряй дымом.

Ян расстегнул халат и потянулся. Он не спал вторые сутки, анализируя вместе с Визелем деятельность Центра за последние пятнадцать лет. Ян высунулся из окна.

– Ух, красотища! Какие туманы клубятся! Не понял… – Ян всмотрелся вдаль. – Слушай, друг, заведующий отделением, звони-ка профессору, да и всем нашим, Алекс едет…

…Рута печально смотрела на кровавый туманный восход. Вчера не стало Юноны, а скоро убьют и девочку с чудесными сиреневыми глазами из воспоминаний Джейн. По щекам самой богатой княгини на земле текли слезы. Она не может даже выйти на улицу, чтобы затеряться в тумане! Когда же прекратится этот кошмар? Где тот парень, Эд? Где Заряна?

…Эдуард, король Английский, встретил августовское утро в самолете уже над чужой страной. Эд летел за невестой, княгиней Руатаной Турбиной, но сердце стремилось к обворожительной славянской девушке, которую он встретил у Турбиных в усадьбе…

…Заряна взглянула на мир перед новым, последним шагом, и мир показался ей восхитительным. Она улыбнулась и потянула руки к солнцу…

…И только Сова не радовалась наступившему дню. Она стояла на самом краю высокой прибрежной скалы, о которую били могучие океанские волны. Древняя львица Чарлет сидела рядом. Чайки над головой Совы кричали то ли от боли, то ли от холода, планета стремительно кружилась вокруг своей желтой звезды, с каждым днем приближаясь к развязке. Какой? Страшной? Сколько еще горя надо пройти и испытать, чтобы все Константы во Вселенной уравновесились и стали на свои места? Сколько еще надо сил, чтобы мир получил достаточно энергии на исправление недопустимой ошибки?

Сколько душ еще должно погибнуть лишь по той причине, что они никогда не должны были оказаться здесь, сейчас, при этих обстоятельствах?! Сколько еще ей вмешиваться в запретное – в дела человечества? Сова усмехнулась и опустилась на одно колено рядом с Чарлет:

– Видимо, пока человечество не сотрет с себя этот напыщенный знак Шестьсот Шестьдесят Шесть и не вспомнит Истину! Что ж, братец, ни ты, ни я не знали, что Отец меня противопоставит тебе. Вероятно, погрешность от изменения той самой Константы. Все не так, все не так! Эх, Чарлет! – Сова потрепала большую львицу по загривку. – Обычно и свет, и тьма равнозначны для Отца, но если кто-то так сильно рвется вперед… Вот и вывод!

В ответ одиннадцатая волна с силой обрушилась на высокую сиреневую скалу, окрашенную светом солнца, окатив и Сову и львицу, смывая мелкие камушки и растения с вершины утеса. Но Сова и львица даже не шелохнулись.

– Успокойся! – приказала Сова бушующей стихии.

И океан смолк, воцарился штиль, раскинулась радуга, и рассвет стал благоухающим и свежим.

– Вот, это наш с тобой эскиз, Чарлет! Даже если все пойдет не так, это утро мы обязательно запомним, как и этот утес. Потому что сегодня я чувствую поворот.

Чарлет рыкнула, подтверждая, а может, утверждая, а потом зевнула и подняла умные глаза на Сову. Неожиданно Сова рассмеялась, совсем по-детски.

– Если бы я могла, то заказала бы эту картину какому-нибудь не рожденному здесь гению художнику! Да-да, он бы написал новую Даму с новым горностаем! – и звонкий смех Совы окрасил утреннюю тишину над океанским рассветом.

Байкалов ворвался в свой кабинет, хлопнув полированной дубовой дверью… В кабинете со стенами, до потолка затянутыми кожей, было прохладно, но профессор все же расстегнул верхнюю пуговицу. В кресле, поставленном между двумя раскрытыми окнами, сидел Алекс – как всегда, в своем просторном черном плаще и белой рубашке…

– Здравствуйте, Алекс. Вы не скучали в моем кабинете без меня? – съязвил профессор.

– Нет, что вы.

Дверь распахнулась, и влетела веселая Марина. Байкалов одернул пиджак и сел во главе т-образного полированного стола.

– Алекс! – запорхала розовая, в рюшах, Марина. – Ты совсем не изменился… Такой же молодой и красивый!

Алекс наклонил голову набок и оценивающе поджал губы. Его руки, опирающиеся локтями о подлокотники, жестикулировали в такт разговору.

– А ты сильно постарела, Марина, поправилась. Мутанты не стареют. Но ничего, я увезу тебя обратно, на заслуженный отдых. Пора подумать о семье.

– Но Алекс! – воскликнула обиженная и встревоженная Марина. – Я не устала, я могу и здесь подумать!

Ганарник криво улыбнулся.

– Понравилась молодая кровь? Константин Аркадьевич, – Алекс, не отрываясь взглядом от Марины, обратился к Байкалову, – я слышал, что ваш сын может бросить перчатку Аполлону?

Байкалов вздохнул и опустил голову на сцепленные в замок руки…

– Так что, Марина, я счел бы несправедливым навязывать молодому, умному и очень красивому парню отталкивающую старушку. Я привез ему Ринату!

– Но Алекс! – закричала Марина. – Ты ничего не знаешь!

– Заткнись и сядь, не выводи меня!

Марина послушно села.

– Профессор, можно увидеть вашего медтехника Шовинскую? – спросил Алекс.

Марина зло улыбнулась.

– Ее нет, – растерянно ответил Байкалов. – Даша отдыхает, она уехала.

– Да? – Алекс задумался. – Когда она вернется?

– Клянусь вам, Ловель больше насочиняла про Дарью!

– Это мы увидим. Вы не ответили.

– В понедельник утром она придет на работу, – сказал Байкалов упавшим голосом.

– Я подожду, а где ваш сын? – спросил Алекс.

– Агей уехал, а куда, не сообщил, – я думаю, он не скоро вернется.

Дверь с шумом раскрылась, и Байкалов онемел. На пороге стоял Агей. Алекс с интересом разглядывал его.

– Ну, судя по внешности Аполлона и решимости Дон Кихота, ты – Агей? – спросил Алекс.

Агей смерил Алекса оскорбительным взглядом, и сердце отца зашлось.

– А ты, судя по секонд-хендовскому прикиду и фраерской снисходительности, – Алекс? – спросил Агей, а затем картинно и надменно поклонился.

Алекс вскинул брови и удивленно уставился на Агея.

– Ты слишком смел для молодости, – сказал он.

– А ты слишком развязен для своей древности, – не остался в долгу Агей.

– Кого вы воспитали, профессор? – агрессивно процедил Алекс. – Ты, парень, соображаешь, что говоришь?

– Ну конечно, – протянул Агей, – я же психоневролог, сэ-эррр!

– За это можно поплатиться, Агей.

– Не думаю, Алекс. Или Император тебя назначит на мое место? Ты же, кажется, врач? Я не прав?

– Скотина! – вдруг хмыкнул Ганарник.

– Древний каннибал, – не остался в долгу Агей.

– Да как ты смеешь!

Алекс стремительно поднялся из кресла, и неведомая мощная волна отшвырнула Агея в противоположный угол директорского кабинета. Круша на своем пути мебель, Агей Байкалов сильно ударился о стену, из его носа пошла кровь.

– Ну ты, дрянь! – опять заговорил он. – Не той силой меряешься, как мужик совсем иссох, что ли?

Алекс зарычал и бросился на Агея. Вцепившись друг в друга, они с силой дрались кулаками, в стороны разлетались брызги крови. Их начали разнимать, Байкалов-старший призывал одуматься и сына, и Алекса, но не тут-то было, Агей что есть силы разбивал кулаки о каменное лицо Алекса и оторвать их друг от друга было невозможно. Вбежали Литке и санитары. И лишь когда Ян с каким-то нечеловеческим усилием растолкал в стороны дерущихся, все словно опомнились. Га-нарник зло смерил взглядом тяжело дышащего Литке:

– Я вас не просил.

– Так вы бы убили друг друга, – ответил тот.

– Не убили бы, – Алекс, шатаясь, поднялся на ноги, из разбитого носа и губы шла кровь. – А вот вы – очень странный человек, с силой нечеловека.

– Тренированный я, – Ян выдержал долгий и пристальный взгляд Ганарника.

– Тренированный, значит, – повторил Алекс. – А ты, Агей, кусайся, пока зубки лезут, но помни! Всегда можно напороться на того в этом мире, кто прокусит сонную артерию.

Агей опять рванулся было к Алексу, но его сдержали санитары.

– Оставим, – резко сказал Алекс. – Сядь, пожалуйста! Хватит!

Неожиданно Агей сел рядом с Мариной, в отчаянии опустив голову на руки.

– О! – выкрикнул Алекс. – Какой контраст! Агей, вы явно из другого мира, а наша несравненная Марина Юзефовна хотела летать, когда ей предписано ползать.

– У Марины Юзефовны обычная для ее должности завышенная самооценка, – прошептал Агей в пол, но Алекс услышал.

– Вот-вот! – подхватил он. – Агей, вы, собственно, через два года директором станете, и по сему поводу позвольте-ка вам представить. Заметьте, я добр после вашей выходки, еще добр!

Вошла высокая, худая девушка с белыми волосами, она пробежала взглядом по присутствующим и восхищенно замерла, увидев Агея.

– Рината, – представил Алекс, – новый психолог, красивая девушка. Ринате двадцать шесть лет…

Алекс сделал паузу, его взгляд немигающим пламенем остановился на глазах Агея, Алекс внушал…

– Агей, ты полюбишь Ринату, – с расстановкой, монотонным голосом говорил Алекс, – ты любишь Ринату. Агей, ты любишь Ринату…

Байкалов-старший побледнел. Воцарилось молчание, Алекс работал и ждал реакции Агея.

– Не колдуй, Алекс, – неожиданно усмехнулся Агей. – Ты гениальный шаман, но неужели ты считаешь меня настолько плохим психоневрологом? Я знаю противоядие. Как бы тебе объяснить. У меня своеобразный иммунитет выработался против подобной нейрофизики. Ты в жизни не уговоришь меня: Рината не красива, вероятно, не умна, и я ее не полюблю. Колдун не может приказать сердцу, оно только мое. Даже я сам ему не приказываю.

– Как тебе это удалось? – обалдел Алекс.

– Профессиональный секрет, – ответил Агей.

– Я могу провести сканирование, – сообщил Алекс.

– А я кое о чем подумаю, и нейрофизическая вибрация этой мысли произведет ядерный взрыв в твоей голове. И вместо умницы Алекса получится мутант после чистки, полезший в мои мысли своими инструментами и нечаянно сам себе выжегший мозг.

Алекс встал.

– А на Шовинской ты экспериментировал?

– На Даше? – спросил Агей. – Она исключение, мой же эмоциональный фон уничтожит эту вибрацию.

– Почему? – допытывался Алекс.

– Я ее люблю. Любовь – это иммунитет, Алекс. Должен же ты знать, что такое любовь?! – почти выкрикнул Агей.

Алекс нахмурился, по его лицу видно было, что он огорчился из-за чего-то, потемнел и шумно втянул в себя воздух.

– Так-так, – забормотал Алекс. – Ни разу не солгал. Ты не любишь мутантов?

– Мне не нравится их колдовство.

– Шовинская опять исключение?

– Я ее люблю…

Алекс отвернулся к окну, всматриваясь в синие небеса. Возникла неестественная пауза, мысли Алекса были то ли далеко, то ли он сам был не здесь, но вместе с ним замерли все присутствующие.

Любовь, друг мой, как Лимонадный Джо. Все его знают, но никто его не видел, – раздалось в голове Байкалова-младшего.

Ты видел, – мысли Агея были полны убежденности.

Я монстр! – резко заявил Алекс своему визави. – Я видел такое, о чем ты не смеешь и подумать в худших темных кошмарах, – не то что любовь!

– Ну, если любовь – это кошмар, который видел даже монстр, – согласился Агей вслух, – то методом от противного – она же лучшее, самое светлое, что может быть у человека!

В семь вечера Дарью разбудил отец Георгий. Даша выпила чай, взяла Сашку за руку, и началось колдовство.

Демид находился в предобморочном состоянии, наблюдая за Еленой Байкаловой. Отец Георгий читал молитвы. Через час Елена Сергеевна из изнуренной старушки превратилась в молодую, красивую женщину тридцати пяти лет, выглядевшую даже младше своего возраста.

– Все… – Дарья опять поникла. – Сашка, иди спать. Разбудите нас в воскресенье вечером. Демид, скоро тебе предстоит начать самый главный Путь в твоей жизни, – и Даша пошла спать.

– Возрадуйся, дочь моя, – отец Георгий протянул Байкаловой крест, – ибо чудо свершилось с тобой! Демид! Это не простые слова, это Откровение! Иди, молись, сын мой, молись и благодари!

Елена Байкалова посмотрела на себя в зеркально натертый крест и заплакала.

– Пусть выспятся как хотят, не будем будить завтра, – сказала она.

Алекс, замучившийся спорить вторые сутки со слишком умным и опасным противником, каким оказался Агей, ждал понедельника и никого не трогал. Агей, Ян и профессор волновались. Все прекрасно понимали, что над Дашей нависла страшная угроза, но выйти из Центра было невозможно: эсэсовцы оцепили всю территорию, и даже главный корпус кишел солдатами.

– Не волнуйся, – сказал Алекс Агею, случайно встретив его в коридоре, – твоей Дарье не будет больно: я думаю, ей даруют бессмертие и сразу отправят в ад.

– Подонок!

Агей опять сильно ударил Алекса, Ганарник отлетел в противоположную сторону. Но Алекс больше не благородничал, он швырял молодого врача по больничному коридору как куклу, пока не успокоился, и все же измученный Агей вновь бросился на него. Их разняли солдаты, но не посмели трогать Агея. Мутант разбил ему губу, и из нее сочилась кровь.

– Какой ты резвый! – зло выпалил Алекс, внимательно наблюдая, как держат вырывающегося Агея. – Скажи спасибо, что ты влюблен и потому плохо уязвим. Ничего, я думаю, твоя нейрофизика со временем тебя излечит и от любви. Но я покажу тебе небольшую часть ужаса – вероятно, лишь малую толику того, что ждет твою возлюбленную.

Алекс ушел. Солдаты, подождав, пока он удалится, отпустили Агея – в Центре он имел статус неприкасаемого. Подбежал Ян. Агей невидящим взглядом смотрел, как разлетается халат Литке, пробирающегося ему на помощь сквозь черный частокол эсэсовцев. Ян оглядел разбитую губу Агея, его глаза говорили за него.

– Он собирается убить Дарью, а я даже не могу выйти за пределы Центра!!! – отчаянно крикнул Агей.

Ян опустил глаза.

Агей ночевал в кабинете отца, так было проще Ганарнику. И в эту ночь с воскресенья на понедельник Алекс отправил домой профессора и старший персонал.

Агей долго не мог заснуть, но наконец просто провалился в сон без сновидений. Очнулся он от резкой боли, настолько сильной, что хотелось исчезнуть в небытие. Но этого не произошло. Ночное поле, деревянные брусья под головой и оголенным торсом, от которых саднило кожу… Агей не мог кричать, он онемел, а его руки и ноги приколачивали к кресту.

– Какой бред! Ты старый маразматик! – Агей чувствовал, что Алекс где-то рядом.

– Ну, вроде все старо, как мир, но больно и страшно, правда? – отозвался Ганарник.

Агей думал, что вот-вот потеряет сознание от боли, но этого не происходило, – то, что могло и должно было стать спасительным человеческим убежищем, сейчас было недостижимо. – Алекс! Прекрати!

– Я только начал, – ответил голос в его голове.

Крест стали поднимать. Руки Агея, пробитые гвоздями, начали рваться под тяжестью провисающего тела, боль была бесконечной, мучительной, и хотелось умереть.

– Где твой иммунитет? – снова голос.

– Пошел ты!

– Невероятно упрямый, – заключил голос, – Рината?

Перед искаженным от боли лицом Агея возникло лицо Ринаты. Ее голова на шее длинной, как белый змей, качалась на уровне высокого креста, давая понять, что Рината тоже чудовище. Она оскалилась в широкой бескровной улыбке, и Агей разглядел острые, длинные зубы. Миг – и Рината с шипением вцепилась ему в шею, высасывая кровь и терзая новой болью. И тогда Агей поднял в небо глаза и стал молиться. Неумело, неправильно, но точно сознавая, что если есть столь дикий ужас, то где-то должно быть и спасение.

– Не оставь меня, Бог! – выплеснуло сознание Агея, и спасительная тьма окутала его мозг.

– Надо же, уверовал! – удивился Алекс. – А вот это плохо, снимаем его! Какой недочет, действительно, месть – обоюдоострый меч, – мудро рассудил Ганарник. – Убиваешь врага и калечишь собственную душу. Увы!

В глубине души ключом била тревога, но порвать путы оцепенения было практически невозможно – с другой стороны, само оцепенение было как оазис в пустыне, так откуда же тревога? Агей!

Даша все-таки проснулась. Отчего-то стало страшно за Агея. Она даже вспотела.

Светало, но она уже отдохнула. Неужели на восстановление потраченной энергии ушла только одна ночь? Она набирается сил быстрее прежнего. Даша вслушалась в тишину. Необычной угрожающей гримасы начинающегося заново дня она не увидела. Значит, всего лишь кошмар, ночной кошмар.

Что-то изменилось в мире? Утром, когда пространство еще не наполнено шумом дыхания умирающего человечества, можно очень остро осознать Высшее присутствие, руку Бога, Исправляющую дела Сатаны, Павшего утреннего сына…

Но обманчивое утро радостно торжествовало, пело гимн кому-то… Кому? Даша вздрогнула. Уже родился? Но где? Когда? У кого? Она проспала появление…

Дарья взглянула на часы. «8 ч. 46 мин. 2 сентября». В восемь она уже должна быть на работе!

– Сашка! – крикнула она в соседнюю комнату.

Алекс недоуменно взглянул на профессора Байкалова.

– Константин Аркадьевич, почти девять, где ваш медтехник?

Но Байкалов втайне был доволен и надеялся, что Дарья не вернется в Центр никогда.

Неожиданно в комнату вошел измученный Агей, руки его были перебинтованы, как и ступни ног. Босой, в кровоподтеках.

– Агей!

Константин бросился к сыну, и Алекс отвернулся от них, игнорируя.

– Тебе нужна помощь! – прошептал Байкалов-старший.

– Бог поможет, – спокойно ответил Агей, и Алекс вздрогнул.

Он не сломал этого парня, не сломал! Все вышло наоборот. Видимо, сильна дочь Олеси, очень сильна, если парень так за нее борется. Похоже, дело не только в генах матери. Алекс на миг прикрыл глаза и шумно вздохнул, отгоняя ненужные мысли.

Во дворе высокого многоярусного дома, окруженного старыми тополями, возник белый «кадиллак». Из машины вышли красивая молодая женщина в ярко-малиновом костюме и мальчишка, дожевывающий бутерброд.

– Вот, Елена Сергеевна, – Даша протянула Байкаловой ключи, – восьмой дом, восьмой сектор, восьмой номер, а вечером я привезу Агея и Константина Аркадьевича.

– Даша, – тихо сказала Байкалова, – не надо Константина Аркадьевича, хорошо? Теперь только Агей и ты – моя семья. И зови меня Леной, ладно?

– Ладно, Лена, – улыбнулась Даша.

Байкалова поцеловала ее в щеку, а Сашка помахал рукой.

– До вечера! – крикнул он. – Мы с тетей Леной стол накроем, будет праздник!!

– Ой, вот! – Даша протянула сумочку. – Здесь кредитки. Пока!

Белый «кадиллак» замерцал и исчез, чтобы через мгновенье появиться на площади перед Центром.

Агей сидел у окна на втором этаже административного здания. Он смотрел на цепь солдат, окруживших площадь. Неожиданно в центре площади появился белый «кадиллак», и солдаты побежали к нему. Как неосторожно! Но откуда она могла знать, что в это утро здесь все так изменится?

– Даша! Даша! – закричал Агей и с трудом побежал вниз.

Вышедшую из машины и недоумевающую Дарью обступили эсэсовцы. Как могло случиться, что после начала рабочего дня на площади кто-то есть, да еще эсэсовцы? Она растерянно предъявила удостоверение, его взял какой-то маленький сержант.

– Я могу пройти? – спросила Даша.

– Боюсь, что нет, мадам, сейчас спустится господин Ганарник.

– Даша! – распихивая толпу солдат, подбежал Агей. – Господи, Даша!

– Агей? – Даша заметила перебинтованные руки и ноги, ссадины на губах и шее. – Что это?

Но Агей обнимал, крепко прижимал Дарью и целовал, целовал. Солдаты расступились, образовав круг, из Центра выбегали люди.

– Что у тебя с лицом, что за бинты? – спросила Даша, дотрагиваясь губами до синяка и осторожно беря Агея за руки.

– Ничего, пустяк. Даша, зачем ты приехала обратно, я не смогу жить без тебя! – глаза Агея умоляли.

– Но… я не собираюсь никуда деваться, Агей, я ездила за Сашкой и твоей матерью, они у меня.

– Я знаю, знаю, прости, любимая, прости, – Агей успокоился, крепко обнял Дарью, боясь потерять, но осознавая, что все кончено… – Ты меня любишь? – спросил он.

– Ты же знаешь, какое это имеет значение?

– Не так, пожалуйста, не так.

– Я люблю тебя, Агей, уже целую вечность, с четырнадцати лет. Что случилось? Твои раны, солдаты СС? Дай руки! – Даша вновь схватила Агея за руки, считывая прошедшие часы и дни, просматривая его раны. По ее лицу потекли слезы осознания и понимания происходящего, а раны Агея стали затягиваться.

– Как мне быть, Дашка? Тебя заберут у меня, и тебя, и ребенка.

– Ты знаешь о ребенке? Ах, Ян! – Даша улыбнулась. – Да, он родится в феврале, но кто может забрать меня? – все еще пытаясь отсрочить неизбежное, Даша улыбалась, снимала с Агея окровавленные повязки, под которыми теперь была целая кожа, без следов ран.

– За тобой приехали из Совета. Алекс Ганарник, по приказу Императора, – выдохнул наконец Агей.

Даша вздрогнула. Тяжело вздохнув, она оперлась на руку Агея, затем, немного подумав, сняла линзы и выбросила их.

– Значит, конец. Ничего, главное свершилось. Агей, ты не думай обо мне, не надо. Я знаю, что меня ждет, теперь я даже не могу скрыться, – усмехнулась Даша.

Агей грустно, поверженно смотрел в сиреневую глубину неземных глаз.

– Ты чудесный человек, Агей, поверь мне, когда все встанет на свои места, ты еще будешь счастлив. А я счастлива, что у меня был ты, и я люблю тебя.

– Но Даша! – Агей готов был уничтожить все вокруг. – Я же люблю тебя, я с ума схожу, я не представляю себя без тебя!

Даша замерла.

– Ты меня любишь? – прошептала она.

– Тысячу раз!

– Хватит, – раздался резкий голос.

Даша обернулась, это был Ганарник.

– Невероятно! Я видел много дочерей человеческих, но вы лучшая из всех, вы прекрасны, Даша.

Ганарник церемонно поклонился.

– Красота – удел Господний, – сказала Даша, разглядывая Алекса.

– Слуги дьявола ее не чтят. Поэтому не паясничайте.

Агей тревожно следил за прищурившимся Алексом, крепко прижав Дашу к себе. Даша вздохнула и положила голову Агею на грудь. Не обращая внимания на Алекса, она говорила:

– Спасибо, Агей, но теперь мне не хочется, чтобы ты меня любил. Я хочу, чтоб ты был счастлив.

– В чем же дело? – вмешался Алекс. – Даша, видите эту красивую девушку? Ее зовут Рината. Пусть Агей полюбит ее, это в ваших силах!

Даша улыбнулась.

– Не выйдет, Алекс, я просканировала вас раньше, чем вы подошли. Вы хотите заставить Агея любить Ринату, как когда-то профессора Байкалова– Марину?

Среди собравшихся людей пробежал шепоток удивления.

– И у вас, Алекс, не получается, так как у Агея есть щит. Человек сильнее мутанта! Сердце сильнее колдовства во зло. Какой красивый первый проигрыш! Я могу уничтожить вас, Алекс, это несложно, – голос Даши стал тверд, – но затем явится ваш повелитель, будут напрасные жертвы… Отойдите, Алекс, я буду готова через минуту.

– Для безопасности, от Повелителя лично вам, – и Алекс, улыбаясь, взял Дашу за запястье левой руки.

Когда он отошел, то стоящие рядом люди увидели у Даши на руке голубой энергетический обруч. Даша пошатнулась, но Агей крепко держал ее. Сиреневые глаза вдруг потухли и стали безжизненными. Даша с трудом, натянуто улыбнулась.

– Что… что ты сделал?! – закричал Агей.

– Ничего, через полчаса она привыкнет, и все будет в норме. А через сутки браслет растворится, Боженька не бросит. Ты же ученый. Я, так сказать, занизил, э-э-э, некий потенциал. Через полчаса она придет в себя, в моей машине. А вы неплохо смотритесь. Какая пара! Вас бы заморозить и в музей изящных искусств.

– А если я не соглашусь на должность директора Центра? Подумай, Алекс, да еще Император узнает, что человек сильнее мутанта!

Глаза Алекса сверкнули злостью, он сплюнул в сторону и процедил:

– Агей, я и так делаю тебе одолжение, что неслыханно само по себе. Я оставляю тебя таким, какой ты есть, хотя мог насильно накачать транквилизаторами, а Императору сказать, что иначе невозможно было тебя уговорить. Я также должен был бы прихватить с собой твоего отца и прочистить весь персонал Центра… Не каждый день попадаются мутанты с сиреневыми глазами, а они оставляют после себя след. Ты предпочитаешь грандиозную чистку? – Алекс сорвался на крик. – Ну, отвечай! Она одна? Или еще прихватить на тот свет полцентра, включая твоего отца и Литке?!

Агей взглянул в глаза Даше, у нее выступили слезы. Дарья, преодолевая мучение, поцеловала его в щеку и успокаивающе кивнула. Говорить она не могла, не было сил, все ее тело раздирала боль. Она попыталась сорвать браслет, но только обожгла пальцы.

– Мне надоело, – сказал Алекс. – Сержант, оцепите присутствующих и прикажите нескольким солдатам оторвать доктора от девушки, а то они могут прощаться вечно.

Людей в белых халатах отодвинула черная цепь солдат с автоматами, Дашу и Агея оторвали друг от друга. Алекс взял Дарью за руку и повел к машине. Даша обернулась, Агея держали солдаты. Нависла небывалая тишина. Черные жгучие, блестевшие от горя глаза смотрели в бессильные, но такие чудесные сиреневые.

Алекс хотел втолкнуть Дарью в машину, когда из стекла его автомобиля выскользнула львица, а по его плечу постучали, Алекс обернулся и побледнел. Он помнил этот облик столько времени…

– Моя королева, – прошептал он и склонил голову.

– Да, раб, твоя королева, – ответила Сова и, нагнувшись, сорвала браслет с руки Дарьи. – Она достаточно слаба, чтобы противостоять тебе после дозы, полученной от этого украшения. – Сова отшвырнула браслет, и он тут же захрустел на клыках Чарлет.

– Но мой повелитель.

– Твой повелитель получит мою внучку, не переживай! – отмахнулась Сова.

– Вашу внучку? – Алекс недоверчиво посмотрел на Дарью.

– Родную внучку моего брата и родную дочь твою, – слова Совы разрезали пространство вокруг Ганарника острым лезвием.

– Каково это, Алексис, быть рабом и не предпочесть свободу? Ты сегодня ночью чуть нового Господа не сотворил, – улыбнулась Сова. – Какой потенциал! Я уж думала – карты все спутаешь.

Но Ганарник был подавлен столь неожиданно открывшейся правдой.

– Поезжай, – проговорила Сова, – ты теперь знаешь Истину, тебе с ней жить, как и моему брату. До свидания, Алексис Ганари!

И Сова пошла прочь по дороге, за ней поплелась гигантская красно-коричневая львица, и вскоре они исчезли из виду. Машины СС тронулись с места.

Они ехали уже около часа. Даша откинулась на спинку мягкого сиденья и молчала, боль прошла, но сил не было.

– И все-таки, Даша, – заговорил Алекс, – зачем тебе это нужно? Во имя чего? Твой Бог мертв опять. Он умер, еще не успев родиться, бросив тебя.

Даша взглянула на Алекса.

– Ты непроходимо глуп, и это надолго…

Алекс хмыкнул и пересел к Дарье.

– Может, ты меня просветишь?

Даша смерила Алекса взглядом.

– Изыди, привидение, уходи к своим.

– Ну-у, – протянул Алекс. – Я довольно-таки ощутим, даже очень. Я ведь такой же, как ты, как оказалось… Я и тянусь к своим.

– Замолчи, Алекс, во имя всего святого… Мы по разные стороны бытия. Я не могу стать свечой для такого полуночного шершня, как ты. Не лезь, когда речь идет о Боге.

– Ты куда, Агей? – спросил Байкалов сына.

Ян Литке сидел на краю стола и задумчиво курил, наблюдая, как Агей переодевается…

– К матери, – сухо ответил Агей.

– К матери? – не понял Байкалов.

Литке погасил сигарету и подошел к профессору.

– Даша сделала подарок на прощанье, она исправила чужие ошибки, – горько усмехнулся Агей. – Отец, Ян, собирайтесь, пойдем к Дарье домой.

– Да-да… – прошептал Байкалов, расстегивая халат.

Заглянул Визель:

– Константин Аркадьевич, что будем делать с плановыми очищениями?

– Отложи на месяц под каким-нибудь предлогом. Мы меняем курс.

– Но…

– Без «но», Михаил, – отрезал Байкалов. – Если боишься, можешь уйти. Время выбирать.

Агей открыл своим ключом дверь Дашиной квартиры. На пороге появился Саша.

– Агей! – закричал он. – Вот здорово! Все! А где Даша?

Из комнаты вышла молодая женщина. Она не отрывала глаз от высокого Агея, не замечая остальных.

– Агей? – спросила она.

– Мама! Мама! – Агей закружил изумленную женщину.

– Бог мой! Агей, неужели это ты! – Елена Байкалова притянула голову сына и прижала к себе. – Господи, счастье какое, сын… сын… сынок!

– Мама, я с отцом и Яном…

Елена взглянула наконец на стоящих в нерешительности и недоумении мужа и Литке.

– Зачем ты пришел, Константин? – спросила она мужа. – Я ведь больше не мешаю тебе.

– Леночка, – прошептал Байкалов, все еще не доверяя глазам своим, но его голос сорвался.

– Лена, – Ян держал себя в руках, – поверь, это чужие ошибки, и за них уже слишком дорого заплачено…

– Я не виню тебя, – она повернулась к Яну. – Спасибо, Ян, я помню, что именно ты был противником моего окончательного исчезновения из жизни.

Елена загородила собой Агея, словно пряча его от неведомого врага:

– Нет такой цены, которая оплатит пятнадцатилетний счет.

– Мама, – заговорил Агей, обняв мать, – ты такая красивая и молодая. Ян прав, отец не виноват, выслушай Яна.

– Хорошо… – Байкалова взглянула на мужа, бледного и несчастного.

Профессору было больно.

Рассказ Яна не занял много времени. Елена Байкалова плакала и кивала, соглашаясь с ним, она не могла поверить, что два единственно близких ей человека так несчастны.

– Хорошо, все будет хорошо, спасибо, Ян, – сказала она и пошла к мужу.

– Ты совсем не изменился, Костя.

– Нет, я постарел, сильно постарел без тебя, – ответил глухо Бай-калов.

– Неправда, ты молодой и красивый.

– Лена! – Байкалов кинулся к жене.

– Вот видишь, Агей, – пробормотал Ян, – любовь слепа.

– А где Даша, Агей? – Сашка повис на руке брата. – И почему ты невеселый?

– Все нормально, малыш, – и Агей скрылся в комнате, забыв про всех.

Дашу закрыли в темной комнате большого замка Сатаны. В ожидании приговора она села на пол и расплакалась, тихо и обреченно. Послышался шорох, Даша обернулась на шум. Из-за небольшой двери, подсобного, видимо, помещения, тенью появилась худенькая, хорошенькая девочка с длинными искрящимися белыми волосами и села рядом с Дашей, внимательно разглядывая ее.

– Какая ты красивая! – прошептала девочка. – Как тебя зовут? Ты мутант?

– Дарья, – она перестала плакать. – Откуда ты знаешь, кто я?

– Это из-за меня ты здесь, – девочка с грустью смотрела на Дашу большими синими глазами. – Дьявол провел сканирование моего мозга и вытащил тебя из воспоминаний моей умершей няни. Было так больно. Он искал тебя. Он убил мою подругу, у которой должен был родиться сын, новый Господь, и теперь мы не увидим Христа.

Даша погладила девочку по голове и улыбнулась.

– Я чувствую тебя, ты веришь Богу. Мессия жив, поверь мне, он родился, но кто твоя подруга?

– Нет, – девочка удивилась, – ее убили. Торин лично доложил Сатане, что детей убили.

– Торин? Детей?

– Понимаешь, мы вместе воспитывались в приюте, потом их и директора убили, в загородном кинотеатре, еще газеты писали.

У Даши по спине пробежал холодок.

– А почему ты здесь?

Девочка вздохнула.

– Потому что я княгиня Рута Турбина…

– Подруга Юноны?

– Ты знаешь ее?! – воскликнула Рута.

– Да, она моя троюродная сестра, как и ее близнец Венера.

– Да-да, – подтвердила Рута.

– Но Юна жива, поверь мне, Рута, я увезла ее за несколько мгновений до гибели.

– Жива?! Но у нее должен родиться Младенец!

Даша задумалась. Она вспомнила утро, когда она почувствовала, что ОН на Земле. Сопоставила события, факты. Мозг работал с нечеловеческой скоростью.

– А Сатана в замке? – спросила Даша.

– Нет, его нет – Алекс ждет его возвращения.

– Рута… Послушай, Рута. Младенец появился на свет, теперь мне это ясно, но он появился у Венеры, сестры Юноны. Рута, им необходимо помочь. Желательно спрятать Венеру с ребенком – ты можешь, у тебя власть и деньги, но сделай это незаметно. Постарайся запомнить все, что я скажу, а потом сразу же уходи.

Рута кивнула, она внимательно слушала.

– Отправь Венеру с ребенком куда-нибудь подальше из этой страны, на время, пока он не вырастет. Пусть Юна возьмет в союзники Егора Торина. Она его знает. В императорском Центре Преображения работает доктор Ян Литке, психиатр-корректировщик, он все поймет и поможет! Я скажу тебе адрес Юноны…

И Рута запоминала адреса и имена.

Дил с интересом смотрел на Дашу. Затем он неожиданно улыбнулся:

– Да, все божественное всегда прекрасно, но божественное, а не Христово. Вот что, Дарья Зорина, девятнадцати лет, ты все испортила, появившись в моем мире. Бог проник в души людей, как вирус или цепная реакция, тем самым заставляя меня поднять меч. А ты, что делать с тобой? Ты знаешь, кто я?

– Конечно, – Дарья устало вздохнула. – Ты Дил, Люцифер, Ангел. Правда, падший. И еще ты мой дед.

Дил как-то резко вскинул голову и впился взглядом в Дарью.

– Ну что ж, – он устало повалился в кресло эпохи барокко, обитое красным бархатом и атласом, – если ты все знаешь, моя хорошая, я свободен от объяснений. Я рад тебе.

Даша молчала и как-то отстраненно рассматривала золотых императорских орлов, вышитых на обивке величественного кресла.

– Как понимаю, тебя интересует твое будущее, потому что ты за него в ответе? – спросил Дил.

– Конечно, – тихо согласилась Дарья, – мое будущее – это мой ребенок, а я хочу жизни для него. Ты решил убить своего правнука?

– Не утрируй. Все-таки ты моя внучка, я намерен сотрудничать с тобой. Он плохо влияет на тебя, святость не к лицу твоей внешности и дару, ты вольна в выборе пути.

– Тогда отпусти меня. И я уйду дальше бороться с тобой.

– Даже так? – Дил усмехнулся. – По-твоему, я – чудовище?

– Абсолютное, – подтвердила Дарья. – Или ты думаешь, мне неизвестны обстоятельства появления на свет моей матери?

– Я тебя недооценил, – лицо Люцифера стало жестким. – Считаешь, я не умею любить?

– Уверена.

– Ты не права, малышка, ты так не права…

Я любил Его, как всякий преданный сын любит своего могучего Отца. Я служил Его идеям, Его проектам и этому. человечеству.

В тот чудесный день у ворот Эдена я стоял на страже. Я был старшим патрульным отряда Нибиру, все-таки я Его сын. Я почувствовал тревогу, когда надо мной закружила белая северная птица – моя сестра, предвещая мне несчастья, а потом пришла та, которая носила имя Заряна и совсем недавно была твоей бабкой.

Я любил ее, я так любил ее. Мне казалось, ничто в мироздании не сравнится с этим твореньем, чудесным и дивным, облаком любви, неким совершенством, истиной, открытой однажды мне Отцом… Моей любовью, моей Заряной. Но женщины жестоки, она не любила меня, как я понимаю. Это небесное создание из мира грез жило по своим законам, и ей было не до меня. Я был в отчаянии, сам не свой. Надо ли говорить, что, когда в тот же день бытия и рассвета Земли к воротам Эдена приблизился Каин, убивший своего брата, я проигнорировал печать Всевышнего на челе его! А было сказано – убивший проклятого Каина сам будет проклят, ибо муки его вечны. Каин хотел пройти в резиденцию, я не пустил его, он взбесил меня. Я убил его, защищая наш общий дом. Но Он не пожалел меня, своего сына! Он проклял меня и отшвырнул от Эдена, – Люцифер замолчал. – Больно, когда горят крылья. Очень больно. В пустыне Аравии меня подобрал другой могучий владыка и выходил. Но был ли прав Отец?

Теперь ты понимаешь меня, девочка?

– Да, но я не буду обиженным противоборцем в твоем стане. Он все равно любит тебя, ты эгоист, обычный самовлюбленный эгоист.

– Да как ты смеешь!!! – Люцифер взревел и поднялся из кресла.

– Я накажу тебя, девчонка! И выживешь ты лишь в том случае, если пресловутый эгоизм уступит тебе дорогу!

– Ваше величество, – вмешался Алекс.

– Перестань, Алекс, я вижу тебя насквозь. Твоя дочь против твоего существования, этого достаточно! – усмехнулся Дил. – А где твоя Ловель?

Привели Марину. Дил приказал эсэсовцам уйти.

– Ну, что ж ты, милая, – обратился Дил к Марине. – Зачем же ты отпустила ее тогда?

– Но… Ваше Величество.

– Твой голос меня раздражает, лучше помолчи, – сказал Дил. – Если у Алекса все кадры таковы, как ты, то я не удивляюсь, что мы в проигрыше. Особенно я рад его безвкусице, – скривился Дил. – Конечно, может, прошлое его подвело, и он видит в тебе прекрасное! Я придумал наказание тебе, Даша, – неожиданно переключился он на Дарью. – Ты слишком хорошо летала на своих белых крыльях. Попробуй падение, почти такое же, как с небес на землю. Только в ад. Круги ада еще никто не проходил, и если останешься жива, если противостоишь эгоизму, то вернешься назад. И ее возьмешь с собой, – Дил указал на притихшую Марину. – Если тебе повезет, ты вернешься через два года, бедные твои дети! Правда, для тебя пройдут сутки. Запомни, каждый час – это месяц… Вперед, в ночь! – закричал Дил и захохотал…

Алекс смотрел, как неистово хохочет Сатана и как исчезают Даша и Марина. Неожиданно Дил прекратил смеяться и медленно обернулся к двери. Алекс проследил за его взглядом. В дверях стояла Рута. Дил молчал и смотрел на нее с перекошенным лицом.

– Ты зверь! – закричала она. – Чудовище! Тебе никогда не победить Бога, ты слишком ничтожен!

И Рута, круто развернувшись, убежала.

– Ну что, Алекс, – спокойно сказал Дил, – закрывай Центры Преображения – объявим большую охоту. Клеймить всех моим знаком! Сопротивляющихся убивать! Биомагнитные приборы в головах солдат запустить на полную катушку, зомби не подвержены эмоциям. И против них никто не устоит! Я устрою ужасы тысячи и одной ночи. Я все равно победил, я лишь проведу очищение кровью!

– А генералы? – спросил Алекс.

– Не особенные. Да, только сын моего верного пса Торина, кажется, без жучка? Ты мне предоставил вчера отчет. Почему, Алекс?

– Ваше Величество, у него странная несовместимость с такого рода излучениями, он может погибнуть, – ответил тот.

– Мутация, Алекс, странная мутация, но он на моей стороне, не страшно.

– А прочие страны и государства? – тихо спросил Алекс.

– Ты забыл, кто я, раб. Эпидемии, катаклизмы, катастрофы, перевороты, тысячи и тысячи зомби, чьи души и сердца принадлежат мне.

Даша стояла у невидимой грани, а впереди высокой стеной горел огонь. Даша лихорадочно соображала, как ей выбраться из огня. Пламя подступало все ближе и ближе, лишь в одном месте огненный барьер был ниже. Даша услышала плач. Плакала Марина. Даша не глядя протянула руку вправо и наткнулась на нее…

– Перестань! – крикнула она.

«Дождь!» – подумала Даша, но дождь не пошел, и она поняла, что здесь бессильна. Времени оставалось мало. Пламя монолитом подступало к ней, и тогда Даша, схватив Марину за руку, побежала вперед, туда, где огонь был поменьше. Ударило жаром, загорелась одежда, какие-то дьявольские фигуры заплясали в огне, касаясь их и обжигая. Марина визжала от ужаса и боли. Даша наткнулась на что-то твердое. Это был колодец, и вода в нем тоже полыхала. «Лучше утонуть, чем стать факелом», – подумала Дарья и прыгнула в колодец, увлекая за собой теряющую сознание Марину. Кончался сентябрь небытия.

Олеся забежала в подъезд и вжалась в темный угол. Машина, кажется, уехала. Господи! Неужели она на месте… С тех пор, как Центры Преображения превратились в запретные зоны, от Даши не поступало вестей… Она еле добралась до дома дочери, с трудом преодолевая частоколы эсэсовских постов… Но дома Дарьи не оказалось…

Олеся тихо шла по темным пустым коридорам Центра, время от времени оборачиваясь. Солдаты у входа не заметили прошедшую мимо женщину.

Агей дежурил вместе с Яном. Литке давно собирался поговорить с Агеем: Байкалов-младший замкнулся в себе, превратив душу в неприступную цитадель. И теперь Ян ждал, пока Агей хоть немного приоткроет плотно захлопнутую дверь, на страже которой стояло равнодушие.

Агей работал, четко исполнял свои обязанности врача, но не более. В свободное время он бесцельно бродил по многочисленным коридорам и лестницам Центра. Так, однажды ему почудилась Даша – она спешила прочь от него, во тьму переходов.

– Даша! Даша! Дарья! – Агей бросился вдогонку. Но обернувшаяся девушка оказалась очень похожей на Дашу, не более.

– Вы знаете Дашу? – спросила тревожно незнакомка. – Где она? Я ее мать, Олеся.

– Олеся? – упавшим голосом повторил Агей.

В этот момент появился Ян, и Олеся, узнав его, немедленно кинулась к нему.

– Ян? Ян, где моя дочь?! – Ян молчал, и Олеся с паникой на лице обернулась к Агею. – Молодой человек, я чувствую вашу душу, что с Дарьей?!

Агей отвернулся к темному окну.

Туманные рассветы все чаще и чаще опускались на землю. Юна наблюдала, как медленно двигается туманная дымка вдоль морского берега.

Она смотрела в морскую глубь, где плавно колыхались водоросли. Тишина, какая тишина! Юна думала о Венере, вернее, о ее сыне. Неожиданная тайна сестры потрясла Юнону. Все стало на свои места, теперь было ясно, зачем ее хотели убить. Было ясно всем. Юна оказалась втянутой в сложную игру Сатаны. Как реально ощущается бывшая угроза теперь. Бывшая. Они пришли в мир вдвоем. Она и ее сестра. Но она – как прикрытие, для отвода глаз, как жертва ради спасения сестры, которая… что ж. Это выход. И вот теперь, когда она сыграла свою роль, ее присутствие здесь оправданно еще более прежнего. Юнона снова перестала существовать, она была Венерой.

Юна откинула волосы назад и носком кроссовка коснулась водной глади. Затем, засунув руки в карманы брюк, подняла лицо к небу и, вздохнув, зажмурилась…

Для чего? Может, скипетр из храма в горах, хранящийся под плитой со знаком, не так уж и важен? Но если не будет скипетра, не будет и защитного отражающего поля для младенца. И какой-то там повелевающей силы. Но никто не может отправиться за ним, никто. Везде СС… Посты, перекрытые дороги, солдаты в черной форме.

Внезапно руки со знаком СС на черных манжетах обняли Юну – кто-то незаметно подошел сзади. Она открыла глаза, вскрикнула и тут же сорвалась в воду, увлекая за собой еще кого-то.

Вода холодом сковала тело, моментально потяжелевшая одежда потянула глубже, но кто-то вытолкнул ее на поверхность, и Юна, уцепившись за камень, выкарабкалась на поверхность. Следом вынырнул Егор.

– Ты что? – смеялся он, подтягиваясь на руках. – Это же я! Егор!

Юна разозлилась и вновь столкнула его в воду.

Егор, кашляя и отплевываясь, выбрался из воды и сел рядом с Юной. С черной формы, как и с одежды Юноны, текла вода.

– Сумасшедший, – Юна дрожала от холода, стараясь обхватить себя руками как можно крепче. Зуб на зуб не попадал.

– Я не хотел, кто тебя просил дергаться, – и Егор обнял Юнону, пытаясь согреть.

– Ты всегда подходишь так тихо! Я же просила – не подкрадывайся сзади! – воскликнула Юна. – И не прижимайся ко мне, ты мокрый.

– А ты? – рассмеялся Егор. – Тебя не будут искать? Ты так далеко ушла, полтора километра, и ни души.

– Папа в институте до трех, а мама еще вчера уехала к… к бабушке. Да и это место, видимо, никто, кроме меня, не знает…

– А я? – спросил Егор.

– Ты? – казалось, Юна удивилась. – Ты всегда знаешь, где я. Ладно, Егор, проваливай, мне придется сушиться.

– Ничего себе, а я пойду мокрый?

– Ты наверняка оставил за скалой машину, уедешь и переоденешься.

– Поехали вместе, – предложил Егор

– А если мой отец опять нас застукает вместе? – спросила Юна. – Ты докажешь, что не верблюд, а я?

– Тогда я никуда не поеду, – Егор встал на ноги и принялся расстегивать форменную рубашку. – Буду сохнуть с тобой вместе.

– Но Егор!

– Я – с этой стороны камня, а ты – с другой. Венера, я не уеду, оставив тебя одну…

Вещи разложили поверх высокого острого камня. Когда Егор перекинул через него брюки, из кармана на сторону Юноны вывалилась маленькая круглая коробочка. Юна, внимательно оглядев ее, открыла. На бархатной красной поверхности сияло великолепное кольцо с белым, удивительно чистым камнем. Юна повернула золотое колечко и увидела надпись изящным витым почерком, выгравированную внутри: «Единственной и любимой в день рождения, 21 сентября».

Юна медленно вышла из-за камня. Раздетый Егор сидел, прислонив голову к камню и подставив лицо солнцу, наконец разогнавшему туман.

– Это мне? – спросила Юна.

Егор резко и удивленно обернулся, но его взгляд упал не на кольцо.

– Тебе ко дню рождения. Какая ты красивая… – зашептал он, подхватывая Юнону на руки.

– Песок становится горячим, сегодня совсем не осенний день, – сказала тихо Юна.

Егор поцеловал ее в висок и шумно вздохнул.

– Я, наверное, дикий эгоист, но больше я тебя не отпущу, Венера. Мне все равно, что думают все родители в мире, я взрослый человек и домой не вернусь. Я уезжаю, а тебя забираю с собой, – прошептал Егор твердо.

– Нет, мне необходимо вернуться к родителям… Я не могу без них.

– А без меня, ведь я же люблю тебя? – Егор крепко обнял Юну.

Юнона погладила мускулистое плечо Егора и посмотрела в черные глаза.

– И без тебя не могу, но не поеду.

– Но почему, Венера?

– Хотя бы потому, что я не Венера, – ответила Юна.

– А я не Егор, – улыбнулся он.

– У Венеры зеленые глаза, короткие прямые волосы, она чуть ниже ростом, ты разве забыл? – Юна в упор смотрела на Егора.

– Ты не подпускала меня к себе, как я мог точно определить цвет глаз? Волосы отросли и, наверное, завивка, а рост… ты растешь! Ты вообще как-то взрослее кажешься! – опять улыбнулся Егор.

– Нет, – пальцы Юноны ворошили шевелюру Егора, – у меня длинные вьющиеся волосы, а у Венеры действительно зеленые глаза, да и потом, тебя она не выносит, ты для нее эсэсовец.

– Ну, тогда… – Егор замер в недоумении. – Кто же ты?

– А я могу до конца верить тебе?

– Ты – самый родной человек на Земле для меня! – ответил Егор.

Он положил голову на грудь Юноны и внимательно слушал, время от времени его лицо темнело от горечи и негодования, но иногда он закрывал глаза и погружался в тайну под ласкающими пальцами Юноны, а его губы нежно касались ее груди.

– Значит, необходим скипетр? – спросил Егор через пять минут молчания.

– Необходим, совершенно необходим! – ответила Юна.

– И мой отец дважды пытался тебя убить, принимая за Венеру.

– Он лишь исполнитель, и он все же не сделал этого.

– Второй раз лишь из-за Дарьи, – резко сказал Егор и приподнялся на локтях.

Он внимательно, но немного жестко разглядывал лицо Юноны. Юна подумала, что совершила глупость, ей стало жутко. В блестящих темно-серых глазах появился страх, граничащий с ужасом, на лбу выступили капельки пота. Егор это заметил.

– Ты что! – он принялся целовать лицо Юноны. – Успокойся, больше бояться нечего… Тебя же считают мертвой. Все даже легче, я скажу отцу, что женюсь на тебе, и больше никто не будет угрожать тебе.

– Но мне пятнадцать лет, – прошептала Юна.

– Ну и что, Венере тоже пятнадцать, и она уже родила Эммануила, – улыбнулся Егор, и на его щеках появились ямочки. – Зато я перестану бегать за тобой по всей стране! Значит, я добуду скипетр для Бога, а потом займусь твоей защитой. Хорошо?

Юна счастливо и как-то грустно улыбнулась Егору и кивнула.

– Я люблю тебя уже тысячу лет, – прошептал Егор. – Но как же тебя зовут?

– Юна, Юнона.

– Здравствуй, Юнона… Красиво! Лучше и нельзя было придумать!

– Я себя чувствую очень неуверенно в твоей машине, – сказала Юна Егору.

– Ничего, привыкнешь. Тебе нужно выжить, нам нужно спасти Эммануила, поэтому ко многому придется привыкать.

Егор взял радиотелефон и набрал номер.

– Генерал Торин слушает.

– Отец, ты где? – спросил Егор.

– Дома. Я тебя не видел восемь дней, Егор, не хочешь заехать, или служба?

– Я сегодня отдыхаю, ты мне нужен.

– Да? Зачем? Я через пару часов должен уехать… – голос генерала потеплел.

– Хотел познакомить тебя с невестой, но если ты уезжаешь…

– С невестой? Егор, ты женишься? Ты уверен, что твоя невеста, невеста капитана Торина, понравится Императору?

– А мне какая разница? Я же женюсь, а не он!

– Я жду вас, – Торин отключился.

– Я боюсь, – сказала Юна.

– Ничего страшного, отец боится силы, а я сильнее, морально и физически.

Они проехали особняк Лесовских и остановились у дома Торина.

– Пойдем, Юна…

Генерал Торин был поражен…

– Венера? – спросил он. – Но, но…

– Какие «но», отец, ты же знал, что я люблю ее, – отрезал Егор. – Я бы все равно добился своего.

– Здравствуйте, – робко сказала Юна.

Генерал растерянно кивнул.

– Чего же мы стоим, ребята? – спросил он. – Венера, как мама с папой?

Торин находился в кабинете Дила.

– На дочери Лесовских? – Дил приподнял бровь. – Занятно, занятно, генерал. И неплохо! Пусть будет так, как хочет ваш сын.

Торин кивнул, соглашаясь.

– Привезите ее ко мне, Торин…

Егор разговаривал с постовым, высунувшись из машины.

– Ну и чего ты хочешь от меня? – вопрошал Егор.

– Но, капитан, там запретная зона! Без разрешения самого Императора вы не имеете права идти туда!

– А мне плевать на Императора! – Егор завел машину.

Солдат позеленел и крикнул вдогонку:

– У нас приказ уничтожать всех, кто въезжает в эту зону!

Машина капитана сорвалась с места. Егор петлял по горной трассе, за ним гнались. Когда замаячили стены храма, запрятанного в кипарисах с можжевельником, машину Егора стали обстреливать. Егор сильнее нажал на газ и вытащил из-под соседнего сиденья автомат. Раздался грохот, машина, отчаянно затормозив, остановилась. Егор выскочил из машины и прыгнул в сторону кустов. Машина взорвалась, завязалась перестрелка.

Освобождая себе путь и паля по невидимым противникам, Егор пробирался вперед. Когда он ступил на многовековую плиту храма, автомат неожиданно заглох, Егор выругался и кинул бесполезное оружие. В тот же момент плечо прожгла острая боль, Егор закусил губу и ухватился за плечо. Рука коснулась чего-то мокрого. Он взглянул на ладонь – с нее капала кровь. Пошатываясь, Егор забежал в распахнутые двери церкви и упал. Двери захлопнулись сами по себе.

Неожиданно кто-то помог ему перевернуться, начал перевязывать плечо. Дал воды.

– Ты кто? – прошептал Егор.

– Я Демид. Демид Горский, меня послали тебе на помощь!

Лежа, Егор нащупал кобуру и, расстегнув ее, обнаружил, что пистолет пропал.

– В храм не идут с оружием, ибо оно есть зло! Помни, сын мой.

Егор вскочил на ноги.

– Кто это? – крикнул он, озираясь по сторонам.

– Это есть все видимое и невидимое, начало и конец, – шепотом ответил Демид.

Егор пристально посмотрел на Горского.

– Мне нужен скипетр… для Эммана, – тихо сказал Егор.

– Значит, возьми его!

Плита у алтаря вспыхнула голубым светом, Егор медленно склонился над ней.

– Ух ты! – опешил Егор.

– Чудо узрели, – согласился Демид.

Рельефные знаки и звезды по краям плиты мерцали, соединенные четкой синей линией. На символическом изображении сосуда, из которого текла вода, сияла звезда с красным камнем в центре. Егор коснулся камня, и плита отъехала. Изнутри полился свет, освещая потолок со старинными фресками, изображающими сцены из Евангелий… Свет исходил от маленького золотого кулона в форме царского скипетра на цепочке.

Дрожащими руками Егор достал скипетр – свет стал ярче, а плита задвинулась на место. Егор спрятал скипетр в нагрудный карман.

– Я пошел? – спросил он Демида.

– Давай поменяемся одеждой, – ответил Демид. – Тебя ищут, а меня никто не знает.

– Нет такого капитана СС, как ты, Демид!

– Будет, – развел тот руками.

– Ты погибнуть можешь!

– Так во имя Господне!

Спор прекратился быстро, как только Егор понял, что Горского не переубедить. Они обменялись одеждой, и Егор стал объяснять Демиду, как надо вести себя с солдатами СС. Демид вникал и кивал, соглашаясь.

Дверь храма открылась сама, Демид и Егор медленно вышли. Остановившись у порога, они оглянулись: Егор – с Надеждой, Демид – с Верой.

Двери вновь закрылись. Было удивительно тихо и печально. Плечо Егора оказалось здоровым. Он направился в сторону, противоположную той, откуда пришел, и стал спускаться к дороге. Демид же двинулся обратно по пути, которым пришел Егор.

Демида окружили плотным кольцом солдаты СС, начали проверять документы капитана Торина, обнаружили подлог. Но вдруг Демид заговорил. Заговорил так вдохновенно, призывая к Богу и к отречению от того, кто назвал себя Императором, но на самом деле…

Раздался выстрел.

Где-то обернулся и остановился Егор, он все понял. Демида застрелили.

Их попросили помочь сыну Бога, и вот Демид мертв.

Его, Егора, попросили? Ему доверили скипетр и ради него оставили Юну жить, только ради него, самое главное – его благословил ОН. И за него только что погиб Демид. Егор сел на землю, на глазах выступили слезы. Неужели Бог любит его?

– Куда мы пришли? – спросила Юна Торина.

– Император хочет познакомиться с тобой, – ответил генерал. – Подожди здесь…

Юна осталась в большой комнате со старинной обстановкой. Ей было жутко. Солдаты выловили ее прямо на улице и отвезли, ничего не говоря, в замок Сатаны, где ее встретил отец Егора.

Юна разглядывала темные, обитые ситцем стены и вздрагивала от случайных шорохов. Сердце заходилось от страха, но что-то в нем преобладало над ужасом и не давало упасть в обморок…

Юнона судорожно вздохнула и, подняв руки, заплела волосы в косу. Становилось невыносимо жарко.

– Юна!

Удивленный шепот заставил ее оглянуться туда, где, по первому впечатлению, за тяжелыми портьерами находилось окно, но на самом деле скрывалась дверь. Из-за слегка отодвинутой шторы выглядывало знакомое лицо.

– Рута? – одними губами прошептала Юнона и медленно, еще не веря своим глазам и озираясь по сторонам, подошла к подруге.

Рута приложила палец к губам, знаком прося тишины, Юна кивнула.

– Юнона, я знаю, тебя выдают за Венеру, Император считает тебя погибшей, – зашептала Рута. – Я видела Дашу, твою сестру, она просила помочь маленькому Христу, но как? Нужен Егор Торин.

Юна пораженно уставилась на Руту.

– Не время удивляться, Дил может появиться в любую минуту.

– Дил?

– Сатана, Император…

– Рута, Егор Торин отправился за скипетром в Храм… Венере, моей близняшке, нужно куда-нибудь уехать, спрятаться, но куда?

Послышался шум. Юна обернулась: появились Торин и Дил. Губы Юноны от страха задрожали.

– Все… – Рута скрылась.

Дил почувствовал, что где-то за стеной по темным лабиринтам бродит маленькая княгиня, но не придал этому значения, его внимание переключилось на Юнону.

– Какая кроха! – воскликнул Дил. – Девочка, тебе не снятся по ночам ангелы? Поверь мне, у них обычно твоя внешность…

Юнона покачала головой.

– Ты явно впервые в этом мире и явно случайно. Может, ты ради кого-нибудь на Земле? Тобой Бог решил утешить твоих родителей, а тебя уводит Егор, – Дил рассмеялся и тут же осекся, всмотревшись в чуть сиреневую ртуть глаз Юноны. – Ты напоминаешь мне одно существо; тоже ангела, я знавал ее давно…

Дил печально вздохнул, что сильно удивило генерала, и произнес фразу, которую не понял никто:

– Я мог бы поверить, что это пришла ты, Заряна, но ты предназначена только мне, как я – тебе; тогда бы не существовало Егора Торина, которого ты любишь. Но ты – не она. Заряна не предала бы меня, предательства обычно переворачивают мироздание и изменяют ход эпох… Ты лишь похожа на нее, девочка…

Неожиданно Дил поднял бровь и взглянул на Торина.

– Генерал, ваш сын устроил бойню перед моим дворцом. Удивительно, но моя охрана, состоящая из парапсихологов, не может остановить его. У него что, сила изгоняющего?

Дил замолчал и опять взглянул на Юнону. В его бездонных горящих глазах вспыхивали звезды и печально гасли, он гладил Юнону по голове, не обращая ни на кого внимания, и о чем-то мечтал.

Ворвался Егор и остановился на месте… Дил нахмурился, словно вслушивался в нечто невидимое, а затем взглянул на Егора, как будто смотрел на незнакомого человека и пытался проникнуть в его суть… Егор кивнул в знак приветствия Императору и подошел к Юноне. Дил удивленно отступил…

– Егор, – сказал он, прищурясь как-то совсем по-человечески, – у тебя тоже… такие же глаза и рост, сложение, как у меня… впрочем, земной облик, все возможно!

Никто не понимал Сатану. Дил печально в последний раз погладил Юнону по волосам, но Егор вызывающе взглянул на Императора и прижал Юну к себе… Дил горько усмехнулся.

– Иллюзия! – воскликнул он. – Конечно же, это не она, конечно, – его голос перешел на шепот. – Женись, Егор, женись, но береги ее, а вдруг… тогда…

И Дил испарился на глазах изумленных присутствующих…

– Пойдем, Венера, – Егор взял Юну за руку и, зло взглянув на отца, направился к выходу.

Лишь когда они выехали за пределы города, Егор притормозил и, обернувшись к Юноне, впервые заговорил:

– Что случилось? Почему он так?

– Не кричи! Я не знаю!

Егор вздохнул и, наклонившись, обнял Юнону.

– Я боюсь за тебя, очень боюсь, вдруг тебя отнимут?

– Кто? – удивилась Юна. – Наверное, в мире, в каком-то неведомом месте существуем лишь ты и я. Ты уверен, что я не та, кто была обычно с тобой?

Егор улыбнулся и, поцеловав Юну, достал скипетр.

– Через неделю бал, княгиня, – в очередной раз напомнил Алекс.

Рута кивнула и опустила голову на руки, сложенные на столе. Она уже дома, ее отпустили, а что через неделю?

Алекс ушел раскланявшись. Рута даже не обратила внимания на его уход. Память резали слова Сатаны, подслушанные ею в одной из многочисленных комнат дворца-лабиринта, где она блуждала полтора месяца…

«Война! Всем, кто против меня! Всем, кто инако идет! Ныне каноны устанавливаю я! Я даю полтора месяца на проверку всего населения! Полтора месяца! Я или смерть!»

Рута решительно встала из-за стола и вызвала управляющего. Вошедший старик вежливо поклонился.

– Зачем вы кланяетесь, Арсений Иванович, я же в четыре раза моложе вас! – воскликнула Рута. – К тому же вы мой ангел-хранитель, заботящийся обо мне и в мое отсутствие.

– Ваше Сиятельство, иначе не смею, вы – княгиня и будущая английская королева.

– Ну, – печально вздохнула Рута, – вы в Бога верите?

Старик испуганно оглянулся, но, посмотрев в грустные, отчаянно распахнутые глаза княгини, сказал:

– Верно, девочка моя, Всевышний – единственная надежда старого одинокого человека!

– Ну, не одиноки вы, Арсений Иванович, вы – моя семья, а, глядишь, дальше и новых родных найдете.

На глазах крепкого, многое повидавшего, но не сломленного человека, выступили слезы.

– Прекрасно, а машину вы водите, Арсений Иванович?

– Конечно, – удивился управляющий.

– Мне нужна крупная сумма денег, дорогой мой человек, – покачала Рута головой и вздохнула.

– Сколько нужно, столько и получим в банке, вы только не расстраивайтесь, деточка!

– Нет, – Рута сделала отстраняющий жест рукой, – мне необходимы наличные, немедленно и без участия банков… Это… это для Бога. Если я сниму со счета, заметит Сатана.

Старик задумался.

– Я найду, Ваше Сиятельство.

– Вы уверены, что это именно тот Центр Преображения? – спросила Рута управляющего, когда они подъехали к контрольному посту огромного комплекса зданий.

– Да, Ваше Сиятельство. Это Императорский Центр Преображения, и, видимо, именно здесь работают все те люди, имена которых вы доверили вашему старому Арсению.

Рута улыбнулась.

Управляющий Арсений Иванович много лет был предан ее родителям и сейчас дорожит ею, как собственным ребенком; он, возможно, единственный, кто не терял надежды и самоотверженно требовал освобождения Руты. Фактически единственный простой человек, который подталкивал все эти годы бывших друзей князя Турбина на протесты и требования возвратить юную княгиню, адресованные Императору.

К длинной черной машине подошел постовой. Через окошко Рута подала удостоверение личности… Эсэсовец вытянулся по струнке:

– Проезжайте, Ваше Сиятельство.

Их не останавливали, люди в белых халатах лишь удивленно оглядывались на проходящих мимо девушку и старика.

– Вы кого-нибудь ищете?

Их остановил худощавый человек лет пятидесяти, со впалыми щеками… Рута оглядела его сухую фигуру, распахнутый халат, надетый на костюм, сомкнутые за спиной руки… Подслеповатые светлые глаза за стеклами очков в металлической оправе внимательно глядели на Руту.

– Мне нужен психиатр Ян Литке, – Рута решительно взглянула на человека.

– А зачем он вам? Вам назначено? – около человека в очках появился другой, высокий, бородатый, синеглазый.

Рута растерялась. Вокруг собирались люди в белых халатах. Один из них привлек внимание княгини необычайно красивой внешностью, его бездонные очень умные глаза светились грустью, он печально взирал на Руту. Княгиня Турбина не выдержала его взгляда и покраснела; красивый доктор, словно поняв ее, отвернулся к бородатому. Руте было не по себе.

– Вам назначено? – повторил уже человек в очках.

– Не-ет… – Рута окинула врачей вызывающим отчаянным взглядом, на глазах выступили слезы – они же как бастион!

Она обернулась к управляющему. Арсений Иванович, бросив взгляд на маленькую госпожу, благородно вытянулся, по-молодецки сверкнул глазами, отчего в замешательство пришли врачи Центра, и объявил голосом церемониймейстера:

– Ее Сиятельство княгиня Руатана Алексеевна Турбина, невеста Эдварда Английского, короля Соединенного королевства Великобритании!

Воцарилось молчание. Человек в очках нервно взглянул на красивого удивительного доктора, зачем-то снял очки, затем опять надел их.

– Меня зовут Рута, просто Рута. Мне нужен доктор Ян Литке, – взмолилась маленькая княгиня.

– Но Ваше Сиятельство, – пробормотал бородатый доктор, – зачем он вам?

– Нужен. Мне нужна его помощь.

– Я Ян Литке, – снова отозвался доктор.

– Ян Вильгельмович? – Рута вздохнула. – Даша сказала, что вы можете помочь.

– Даша?! – воскликнул красивый доктор и неожиданно для всех подхватил Руту, как пушинку, и заскочил с ней в ближайшую открытую комнату.

Дверь хлопнула. Доктор посадил Руту в кресло и сел напротив на корточки…

– Агей! Агей! – забарабанили в дверь. – Открой немедленно!

Но Агей не обращал внимания на крики.

– Где Даша, Рута? Она не погибла? – глаза Агея молили.

– А вы… ты кто ей? – осторожно спросила Рута.

– Я… – Агей вытер вспотевший лоб и немного нервным, но красивым движением откинул волосы. – Я… муж, я ее муж.

– Да? Она не говорила, что вы…

Дверь выломали, и люди в белых халатах ворвались в кабинет. Рута испуганно вскрикнула, Агей даже вздрогнул и тоскливо взглянул на отца.

– Агей, – воскликнул Байкалов, – что за выходки?

Агей встал.

– Я хотела сказать, – начала Рута, и все замолчали, – наш Император – Сатана. Я знаю, среди вас нет богоотступников, кроме женщины-психолога…

– У нее выходной, – вставил профессор. – Нечистая сила тоже устает.

– Дьявол рассвирепел, он приказал закрывать Центры Преображения после того, как Даше удалось отпустить более пятисот мутантов, и Бог вновь проник в души людей. Сатана объявил войну. У меня есть достаточное количество денег и самолет неподалеку от соседнего города. Все вы должны улететь, захватив одного человека с ребенком…

Рута замолчала. Молчание длилось очень долго, наконец заговорил директор Центра…

– Спасибо, девочка… но пойми. Я врач, я не могу бросить страждущих, а сам спасаться. Если уж настали такие времена, то я умру, когда придется, но не оставлю своих больных, я им нужен. Представь себе сотни человек, для которых ты – единственная надежда. Разве я смогу уйти?

– Но уйти – чтобы вернуться! – воскликнула Рута.

– Вернуться в хорошее? Но, может, без меня затянется плохое. Нет.

Врачи по очереди отказывались.

– Да вы же погибнете! – воскликнула Рута.

– А без нас другие! – усмехнулся очень румяный врач и щелкнул Руту по носу.

– Миша! – Ян подергал Визеля за плечо. – Это же княгиня!

– Ну, хорошо! – вскочила Рута. – Имея в виду человека с ребенком, я говорила о малыше Христе и его Матери! Необходимо спасти младенца!

Все взглянули на Яна. Литке округлил глаза.

– Она говорит правду, ребята. Рута, расскажи подробнее…

Агей еще не мог отойти от потрясения, веря и не веря в слова маленькой княгини. Олеся, оставшаяся в Центре после поисков дочери, тихо рыдала на плече у Яна. Елена Байкалова заламывала руки, ее трясло от немыслимости происходящего. Даша была в аду!

Все думали об одном и том же… Даша и будущий ребенок в реально существующем аду. Выживет? Вернется ли оттуда, откуда еще не возвращался никто? Да кто знает, что там в действительности может происходить?!

…Визель и Ливанов собирались в дорогу вместе с Арсением Ивановичем. Ян Литке, проведя диагностику ему лишь одному понятным способом, именно их отобрал для выполнения миссии…

…В 13.00 психиатр Литке провел сканирование и отброс некоторой информации из мозга княгини Турбиной…

…В 13.58 Рута Турбина возвращалась домой, не понимая, зачем Сатана хочет устроить бал и зачем она катается за городом? Наверное, из-за тоски по убитой подруге и вины перед девочкой с чудесными сиреневыми глазами из воспоминаний няни Джейн. За рулем сидел нанятый ею вчера новый управляющий. Упокой, Господь, душу Арсения Ивановича, так глупо погибшего в аварии. Еще надо сказать всем домашним… Княгиня горько вздохнула…

…В 17.26 Ян Литке, Олеся, Ливанов, Визель и Арсений Иванович вылетели за Венерой на служебном вертолете медицинской службы. Они сослались на данные о небывалой мозговой активности некой группы людей в южном районе, – данные, нуждавшиеся в срочной проверке, – и солдаты СС пропустили врачей…

…В 19.00 Венера и Сын, сопровождаемые Ливановым, Визелем, Арсением Ивановичем и бабушкой Олей, летели в далекую вихару Белой Тары, где их ждали Бодхисаттвы в шафрановых одеждах, священники и пастыри – в золоченых и черных. Туда, где ждали Тат-хагату, Мессию, Пророка. Маленького Майтрейю. Эммануила, или просто Эммана. Где-то в горном чистом воздухе, на сверкающем белом коне несся навстречу повелитель Шамбалы Ригден-Джапо.

Утром следующего дня Ян Литке, Вацлав Лесовский и Егор Торин ловили рыбу. Рыба шла на Яна как заговоренная, Егор же нервничал, у него ничего не получалось…

– Ух, селедка несчастная! – злился Егор.

Ян и Вацлав смеялись, Вацлав ободряюще хлопал Егора по плечу:

– Ничего-ничего, получится; да и селедка в реке не водится!

– Егор, – изумился Ян, – как это ты дожил до двадцати лет и не можешь элементарного – ловить рыбу?

– Ха! Элементарное я могу!

Егор отложил удочку и выхватил из-за пояса пистолет. Обернувшись в мгновение ока, он выстрелил в кусты. Вскрикнула какая-то птица и рухнула в траву. Егор вскочил на ноги и побежал за жертвой.

– Да-а, – Ян был явно сражен.

– Bo! – крикнул возвращающийся с добычей Егор. В правой руке, поднятой вверх, он держал убитого фазана. – Дичь! На ужин!

– Тебе на мамонтов охотиться, – иронизировал Ян, – а ты в войну играешь.

– Я Штирлиц в самом тылу врага! – подмигнул Егор Яну.

– А ты знаешь, кто это? – удивился Литке

– Вацлав рассказал, он вообще – ходячая библиотека! И знаешь, Ян Вильгельмович, – заговорщически зашептал Егор, усаживаясь на место и передавая фазана Вацлаву, – если бы я не играл в войну, то мой отец сыграл бы со всеми нами в репрессию.

Рута в сверкающем золотом платье вошла в зал Императорского дворца… В центре круглого поля находился фонтанчик с перемежающимися голубыми и серебряными струйками, люди группками и парами толпились у небольших островков зелени, вдоль стен, вымощенных блестящими квадратиками с подсветкой. Плетеные скамеечки, играющий оркестр в лоджии, снующие лакеи с высокими янтарными фужерами и закусками на подносах, благовоспитанные господа, разодетые лучшими модельерами в неповторимые одежды. Все это создавало атмосферу радости и счастья, и Рута усомнилась: туда ли ее привезли? Но громкий дикторский голос произнес:

– Ее Сиятельство, княгиня Руатана Алексеевна Турбина!

Многочисленные взоры, подобострастные и приветливые, завистливые и надменные, устремились на нее, люди кланялись, кивали головами. Рута поняла, что не ошиблась. К ней подлетела стайка девушек, которые весьма беззастенчиво, как заметила Рута, едва познакомившись с нею, пересказали ей все светские сплетни. Рута всматривалась в их загримированные донельзя лица и не могла понять, что они вообще тут делают? Эти актрисы, графини, чьи-то дочери?

– Вы такая счастливая, княгиня! – воскликнула девушка с невероятной лиловой прической.

– Отчего же? – спросила Рута.

– Вы выходите замуж за короля!

– По-моему, со стороны родителей было весьма неосторожным заключить такую сделку.

– Сделку? – изумилась кудрявая блондинка в черном атласном платье с буфами. – Что вы! Династические браки вновь в силе, да и в моде. К тому же король Англии – великолепный молодой человек, прекрасно справляющийся и с должностью премьер-министра! Раньше такого не было, он – единоправный властелин, ах, Англия! Вы знаете английский, княгиня?

– Нет, – Рута взяла бокал с подноса одного из лакеев.

– Извините, – голос с легким акцентом заставил всех обернуться.

– Э-эд! – выдохнула Рута.

Эд был не во фраке с бабочкой, как почти все присутствующие мужчины, а в шикарном сером костюме искусной кройки.

– Я похищаю у вас княгиню? – Эд предложил Руте руку.

– Конечно, сир, – девушки вежливо и почтительно поклонились.

Рута вцепилась в руку Эда как в спасательный круг, и они медленно пошли между расступающимися и кланяющимися людьми.

– Почему ты мне навешала лапши на уши, княгиня? – немного зло, но по-русски точно прошептал Эд.

– Да? А ты бы посадил княгиню Турбину на мотоцикл? – оправдывалась Рута.

Эд немного подумал.

– Нет, Руатана, – наконец сообщил он.

– Я не люблю имя Руатана, – огрызнулась Рута.

– А как же мне тебя именовать, княгиня? Берта?

Рута остановилась и выдернула руку.

– Нет! Меня зовут Рута! И не злись!

Серые глаза Эда весело сверкнули.

– А я не злюсь… И не шуми, пожалуйста, на нас обращают внимание.

Эд взял Руту за руку и довольно властно повел к плетеной золотой скамейке под экзотическим деревом. Они опустились на сиденье.

– А что ты здесь делаешь? – неожиданно спросила Рута.

– То же, что и ты. Да, кстати, я раньше в такие обороты не попадал, поэтому, – лицо Эда приняло трагическое выражение, – княгиня, я прошу вас стать моей женой!

– Ты с ума сошел? – Рута растерялась: Эд рехнулся!

– Нет, я нормальный, как и ты. И кстати, со мной так еще никто не разговаривал.

– А ты хрустальный, Эд? – Рута шутливо вскинула брови.

– Нет, хуже, – Эд наклонился к уху Руты, явно собираясь выболтать какую-то тайну, Соединенного королевства Великобритании, – я твой жених. Ну так что, Рута?

Рута отшатнулась:

– Ты – король? Ты?!

– А что, это преступление? Я, например, сказочно счастлив, эээ… безмерно, что княгиня Турбина – именно ты…

На глазах у Руты появились слезы. Эдвард искренне испугался и схватил Руту за руку.

– Рута, Рута, ты что? Поверь, если я тебя обидел, то нечаянно. Я летел сюда за княгиней Турбиной, а думал только о девочке, с которой чуть не разбился на байке. Меня Алекс успокоил, что все нормально. Но Рута! В наше время король – это обозначение, я просто человек, как и ты! – отчаянно воскликнул Эд.

Рута кивнула, глотая слезы…

– Хорошо, хорошо, Эд, только я очень прошу, немедленно увези меня из этой страны! – и уже шепотом: – Здесь правит Сатана…

Эдуард недоуменно посмотрел в отчаянные и такие измученные глаза невесты. И поверил. Поверил каждому ее слову, мгновенно вернувшись мыслями к нелепой смерти своих родителей. Простуда ли?

– Расскажи мне, – попросил он.

– Не тут, не тут! – взмолилась Рута и вдруг заулыбалась, насмешливо и высокомерно, глядя куда-то за плечо Эдуарда.

Король обернулся. К ним направлялся танцующей походкой мрачный ставленник Императора – Алекс Ганарник.

– Грешник? – сам себя спросил Эд.

…Пропасть словно была бездонной.

– Да-а-аша! – кричала Марина, проваливаясь в безумную пустоту, из которой время от времени материализовывались адские создания и рвали когтями их измученную плоть. От них не было пощады, боль сводила с ума, спастись было невозможно.

– Тише-тише, – успокаивала Марину Даша, такая же исцарапанная, с ввалившимися глазами и обугленными крыльями…

– У тебя крылья! Крылья! – опять сорвалась на крик Марина. – Они поэтому тебя обходят!

– Какие крылья? – удивилась Даша, обернувшись.

Приближающееся к ней чудовище с разинутой пастью отшатнулось, напоровшись на взгляд Дарьи, заскулило, сжалось, – но ад продолжался, и крыльев Дарья не заметила.

Падение закончилось в декабре. Они находились на пустынном берегу. Марина, вся в крови, смотрела на Дашу:

– Ты действительно беременна, – она взглянула на треснувшие часы, размазанные по острым выступам скалы. – Декабрь на исходе, странные часы идут верно, – и разрыдалась. – Прости меня, Дарья, прости… – Марина упала на землю. – Прости меня, ангел!

Даша подняла голову, всматриваясь в серое небо.

– Что-то очень тихо, Марина, – сказала она. – Мне это не нравится.

Неожиданно раздался грохот, пошел ливень, сильнее и сильнее.

– Марина! – закричала Даша и схватила Марину за руку.

Поток воды столкнул их в разверзшийся океан и закрутил. Они отчаянно боролись со штормом и бурей. Вода кишела змеями и чем-то еще, на что не хотелось и смотреть, это что-то разрывало одежду, резало ноги и руки крепкими клещами и шипами.

Их выбросило на мель в начале февраля. Они оказались на крошечном островке из сваленных в кучу обломков деревьев, скелетов животных и людей.

Даше стало плохо, она рожала.

– Восьмимесячный? – задыхаясь, спросила она.

– Восьмимесячный, – прошептала Марина и плача, размазывая кровь и слезы по лицу, стала принимать роды…

Боль была сильной – особая боль рождения, специально приготовленная для одной женщины, она была чудовищной. Даша умирала, а Марина седела по мере того, как заглядывала в измученные смертью и болью сиреневые глаза.

Дети родились в следующем феврале, муки рождения продолжались двенадцать часов… Все заволокло болью, все стало красным, Марина тоже слилась с Дашиной болью… они кричали вместе, пронизанные одной каленой стрелой боли, потом этих стрел стало больше и больше, Марина попыталась посчитать наконечники, но сбилась и попыталась затолкнуть стрелы боли в землю, но земля не принимала и возвращала их Марине… Реальность и нереальность смешались. Когда все закончилось, два родившихся мальчика были годовалыми…

Марина не смогла осознать все это и в отчаянии закричала:

– Боже, не оставь ее!!! Все же ангел Твой! – а сама, будучи уже не в силах совладать с рассудком, подбежала к краю острова и кинулась в пропасть, вместе с водой и кровью…

– Марина? – позвала Даша, приходя в себя.

Вновь пошел дождь… Дети ползали вокруг Даши, а она набиралась сил. Выползающие на берег страшного острова твари тут же шарахались в сторону, лишь приметив сияние огромных крыльев.

– Марина? – опять позвала Даша, но ответа не было.

Через некоторое время Дарья поняла, что Марины больше нет, она сгинула здесь.

– Не оставь ее, – шепотом попросила куда-то Даша, – не оставь, ибо не ведала она, что творила!

Кроваво-лиловый океан у подножия крохотного острова, где находились Даша и дети, начал переливаться; яркое свечение, спиралью поднимаясь из океана, поплыло вверх.

– Марина… Спасибо, – Даша поблагодарила и стала проваливаться в небытие…

Остров исчез, его заменил холод арктических просторов, мерцающий снег. Огромная львица красно-коричневого цвета подбежала к Дарье и, лизнув ее в щеку, легла рядом. Даша уткнулась в нее бессознательно, пытаясь согреться. Малыши подползли к Чарлет, ручками принялись толкать ее в мягкий живот. Львица приподняла мощную лапу и пустила малышей к себе ближе, вытянувшись огромной горой тепла и любви. Чарлет урчала, прикрыв малышей лапой, а те сосали ее, кормясь молоком львицы, словно это было совершенно естественно.

– Ну, вот вы где! – рядом появилась Сова. Она стянула плащ и накрыла Дарью, а потом присела около малышей. – Вот в пекле-то я и не додумалась вас искать. Это уже вышло за рамки любых изменений Констант, – Сова разозлилась, ее лицо стало безжалостным и холодным. – Ну, братец! Чарлет, подкорми детей и оставайся с ними, скоро я вытащу всех!

Чарлет блаженно заурчала, с удовольствием отдавая силы и тепло малышам.

– Ха! – Сова усмехнулась. – Мамочка нашлась! Чуть не забыла! Парни, два имени – Ригден и Рожден! Разбирайте, кому какое нареченье нравится. Чарли, помоги своим детям! Я скоро!

И девушка, обернувшись белой полярной птицей, воспарила в немыслимые небеса, сотворенные из огня и холода.

– Егор, – позвала Юнона и, пошатываясь, зашла в темную комнату.

Положив голову на стол, Егор спал, измотавшись за последние трое бессонных суток. Он так и заснул здесь, не разбудив Юну. Юнона поставила на стол свечу и обняла спящего Егора за плечи. От его волос пахло дымом постоянных городских пожаров, одежда провоняла бензином, маслом…

– Юна? Юна, зачем ты встала, тебе нужно больше спать! – встрепенулся Егор.

– Я испугалась во сне, что потеряла тебя, и проснулась.

Егор посадил Юну на колени и, обняв, уткнулся ей в плечо. Глаза сами закрывались от усталости. За последнее время Егор похудел и осунулся.

– Егор? Родители. Что-то узнал? – тихо спросила Юнона.

– Не нашел, любимая, не нашел еще. Но, вот увидишь, обязательно найду, только тебе нужно поправиться, я за тебя отвечаю перед ними. Ты должна их встретить здоровой.

Егор помолчал.

– Возможно, после пожаров они где-нибудь спрятались, найдем, всех найдем… – Егор вздохнул и задремал.

Юна положила подбородок на голову Егора и, обхватив ее руками, задумалась.

Егор обманывал Юнону. После того, как служба СС под руководством его отца огнем начала вычищать кварталы христиан, пожар перекинулся на остальные районы города, сгорели почти все дома и сооружения. Погибло очень много людей, в том числе и родители Юноны. Погиб и сам генерал Торин. Когда Егору посочувствовали, он лишь сказал: «Поднявший меч от меча и погибнет»…

Голод, экономический и энергетический кризис. Эпидемии косили народы и страны, страшные болезни в день уносили десятки тысяч жизней. И наряду с этим кто-то блаженствовал, выполнив лишь одно условие – позволив поставить себе клеймо. Капитан Торин всячески избегал этого. Егор боялся за Юнону, которая болела уже третий месяц: никто не мог поставить диагноз, она медленно умирала. Егор панически боялся развязки, он не мыслил себя без Юноны, поэтому верил, что она выздоровеет, хотя врачи говорили обратное.

– Егор, – зашептала Юна, – ты меня слышишь?

– Угу…

– Егор, через неделю должны уничтожить королевскую семью.

– Какую? – не понял Егор.

– Ведь Эдвард и маленький сын Руты Эдуард – последние представители английской королевской династии, – прошептала Юнона. – Они отказались ставить клеймо Сатаны.

Егор поднял взгляд на Юнону.

– Егор, спаси Руту, пожалуйста, Егор! – Юна умоляла…

– Но, малыш, подумай сама?

– Егор, ты же Торин в конце концов!

Эдвард, король английский, и его жена, русская княгиня Турбина, ныне королева, стояли перед группой солдат, за спинами которых расхаживал Алекс.

– Ну что ж, Ваши Величества, – говорил он, – война за веру есть война за веру. Сами виноваты, никто этой жертвы во имя мертвого Бога не хотел. Начинайте, – Алекс пошел прочь.

Эдвард прижал к себе растрепанную Руту, свободной рукой взяв у нее месячного сына, наследника Эдуарда. В конверте, где находился Эдуард, были спрятаны королевские документы, удостоверяющие личность малыша и его родителей. Солдаты подняли короткие автоматы. Лейтенант собирался скомандовать «Пли».

– Стойте! – раздался голос.

Эд и Рута видели, как солдаты и лейтенант вытянулись по струнке и отдали честь. Королевская чета обернулась. Рута отпрянула: перед ней в форме капитана СС стоял Император Дил.

– Дил? – прошептала Рута и прижалась еще сильнее к Эдварду.

Но «Дил» устало улыбнулся, его глаза по-человечески добро блеснули.

– Я капитан Егор Торин, муж Юноны Лесовской, – одними губами сказал он.

Рута и Эд его поняли, а солдаты и лейтенант, к которым он стоял спиной, не видели ничего…

– Она жива? – Рута растерянно взглянула на благородного Эдварда, а затем на Егора.

Егор кивнул.

– У меня нет возможности спасти вас двоих. Максимум через сутки меня уже раскроют. Но сейчас я прилетел к вам на остров со спецотрядом под выдуманным предлогом. Я могу забрать Эдуарда. Думайте, быстро! – губы Егора шептали лишь для двоих.

Рута и Эдвард, прикрытые широкой спиной Егора, смотрели друг другу в глаза. Наконец Рута сказала:

– Обещай отдать ребенка Юне.

Егор кивнул.

Эдвард, несломленный последний монарх земли, поцеловал спящего сына и медленно передал его жене. Рута взяла конверт с ребенком и внимательно всмотрелась в его спящее личико, затем, также поцеловав и перекрестив по христианскому обычаю своей страны, отдала Егору.

Егор взял наследника на руки и сказал:

– Прощайте, Ваше Величество. Прощай, Рута. Честно, я не знаю, как расскажу об этом Юноне, она просила вернуть всех.

И Егор, отдав честь английской королевской чете, отошел в сторону. Солдаты и лейтенант недоуменно смотрели на него.

– Лейтенант, делайте свое дело, – бросил Егор.

– Но господин капитан! Вы уносите наследника, что скажет повелитель, ведь приказано?

– Молчать! – закричал Егор. – Не лезьте не в свое дело, лейтенант… Это приказ Императора.

Рута неотрывно смотрела на сына. От звука голоса Егора ребенок проснулся, молочными глазками взглянул на мать и широко раскрыл ротик.

– Его надо покормить, – робко попросила Рута Егора.

Егор скованно кивнул и, повернувшись, пошел прочь. Руте стало нехорошо, Эдвард подхватил ее.

Уже очень издалека Егор услышал выстрелы и оглянулся на безликие серые крепостные стены.

Через полчаса капитан Торин уже взлетал, оставив на земле вдруг растерявшихся и покачивающихся как болванчики солдат спецотряда. В его планы не входило возвращать всех. Егор смотрел на маленького – теперь уже короля – Эдуарда и думал, повредит ли месячному ребенку абрикосовый или яблочный сок? Что бы сказала Рута, королева? Думал, что скажет Юнона, и сколь велика духовная сила и Вера истинных монархов Земли…

Машина Егора Торина петляла среди развалин городских зданий, обугленных деревьев и взорванных тротуаров. Люди, бродившие как тени, терялись в темных обрушившихся подъездах. Город кишел эсэсовцами с одинаковыми деревянными глазами. Они грабили, уничтожали, разрушали, насиловали, убивали. Они бесчинствовали целой армией от лица одного – Сатаны, мстящего Богу.

Егора не останавливали, не смели. Еще не смели. Поэтому он ехал домой, с мыслью о Юноне, ради которой он жил, а теперь. Егор взглянул на ребенка, спящего на сиденье. Его покормили и перепеленали час назад в военном госпитале, после чего Егор вновь спрятал в конверт малыша его фамильные бумаги. Что теперь делать? Юнона больна, за ребенком нужен глаз да глаз, а он сам. Егор не сомневался, что его схватят. Он надеялся на «авось», вдруг сработает? Капитан Торин усмехнулся: как «Юнона и Авось», да еще английский король.

Егор резко затормозил и, бросив руль, придержал чуть не скатившегося на пол младенца.

Под колеса едва не попал высокий худой мужчина в черном плаще. Егор выскочил из машины.

– Ты соображаешь, куда прешь?! – закричал Егор.

– Извините, – неуклюже отозвался мужчина. Не поднимая головы, он собирал бумаги.

Егор сердито ждал. Наконец мужчина поднялся и удивленно сказал:

– Ну и грубиян же ты, Егор!

Потрясенный Егор узнал в бледном, изможденном человеке Яна Литке…

– Ян?!

– Он самый. Ты куда пропал, Егор? Где Юна, Вацлав и Алина? Мы с Олесей уж и не знали, что думать!

– Вацлав и Алина погибли, – ответил Егор, – а ты еще умудряешься радоваться жизни, Ян Вильгельмович.

Глаза Яна потухли.

– Погибли? А дочь? Юна? Где твоя жена?

– Она не знает, что родители погибли. Ян, она умирает.

– Что с ней?

Егор пожал плечами.

– Мне сказали, все бесполезно…

– Немедленно вези девчонку к нам!

– Но Центр разрушен! – удивился Егор. – Я там все обыскал!

– Константин, то есть профессор Байкалов, Агей и я – мы работаем, мы живы. Я еду с тобой.

Егор кивнул и вернулся за руль.

Ян открыл дверцу и изумленно уставился на ребенка.

– Это что такое? – пробормотал он, беря младенца на руки и опускаясь на сиденье.

Машина тронулась…

– Познакомься – Эдуард, английский король, сын Эдварда и Руты Турбиной, последний из английской правящей династии…

Ян потрясенно слушал.

– И что, ты собираешься вручить маленькую августейшую особу больной восемнадцатилетней девочке?

– Я обещал Руте и Эдварду.

– Ну-у, милый мой, они были загнаны в тупик. Да и потом, Юнона – единственный человек, которому до конца верила княгиня, то есть королева. Пока Юна не будет совершенно здорова, подкинем ребенка Олесе и Елене Байкаловой. У них хорошо получится. Кстати, еще у нас живут английский консул, лорд Чарльз Чатлер и французский граф де Ренье…

– Что они у вас делают? – воскликнул Егор, услышав имена разыскиваемых аристократов.

– Спасаются от режима вместе со своими многочисленными сопровождающими, в жилах которых течет голубая кровь. О, – Ян закатил глаза, – ну, Чарльз еще ладно, но остальные! Как они лезут под руку!

– Юна! Юна! – Егор влетел в темную квартиру.

Никто не отозвался, сердце бешено заколотилось…

– Юнона! – Егор заскочил в спальню.

Юна спала, бессильно свесив левую руку.

– Юна, – уже намного тише и спокойнее, садясь рядом, сказал Егор, – ты меня напугала.

Юна открыла красивые, как живая темная ртуть, глаза и села на кровати. По ее щекам потекли слезы.

– Егор, где ты был? Я испугалась. Так долго ты еще ни разу не отсутствовал.

– Ну, ну, – Егор шумно вздохнул и, поцеловав Юнону, обнял ее, – я же вернулся.

Юна обняла Егора правой рукой за шею и положила голову ему на плечо.

– Я все знаю, Егор, ты и не мог бы успеть, это немыслимо. Их расстреляли, – прошептала она.

– Я спас сына Руты, Эдуарда, – ответил Егор.

Юна посмотрела в его черные, любящие глаза.

– Но это невозможно!

– Возможно, ради тебя все возможно. До сих пор не понимаю, как Сатана, зная, что на Земле есть такой человечек, как ты, до сих пор не убрался отсюда, перестав нас мучить.

– Фантазер! – Юна взъерошила волосы Егора. – Какой ты чумазый. А где Эдуард?

– Внизу, в моей машине, ждет нас вместе с Яном Литке.

– С Яном? – воскликнула Юна. – А тетя Олеся?

– Мы сейчас уезжаем к ним, – ответил Егор.

– И никогда больше не вернемся в нашу кошмарную квартиру?

– Никогда!

Юна счастливо рассмеялась, а с души Егора свалился многотонный камень, тяготивший его долгие месяцы. Она выздоровеет, она обязательно выздоровеет, если она наконец рассмеялась.

– Я люблю тебя, – прошептал Егор.

– Я тебя тоже. Мы заберем все продукты, у нас их полно, твоими пайками можно накормить взвод.

– Но ты ничего не ешь сама.

– Не хочу, Егор. Забирай – в кухне пять больших рюкзаков.

Егор появился у машины с двумя тяжелыми рюкзаками.

– Ты что, мебель перетаскиваешь? – спросил Ян, качая Эдуарда.

– Нет, это продукты. Для теней отца Гамлета, таких, как ты.

– И где ты взял их? – удивился Ян. – Императорский склад ограбил?

– Ты забыл, кто я, Ян. Лучше помоги, я буду выносить, а ты складывай на пол перед задним сиденьем.

– И много еще?

– Три.

– Влезет?

– Втрамбуем, Юна откажется ехать без них.

– Ты что, превратил ее в Плюшкина?

– Она все время думает, что вы где-то голодаете, и сама не ест.

– Правильно думает. Но сама – это неправильно.

Когда спустилась Юнона, Ян ахнул:

– Бог ты мой! Девочка… тебе нужно срочно под систему.

– Дядя Ян! – Юна разрыдалась и бросилась к Литке.

Машина ехала по страшным лабиринтам, в глубь городских трущоб. Ян показывал дорогу, Юна на заднем сиденье спала, крепко прижимая к себе младенца Эдуарда Последнего.

Они притормозили у разрушенного почти до основания дома.

– Нам сюда, – сказал Ян.

– Но здесь же ничего нет, – удивился Егор.

– Ты упускаешь из виду мелочи, капитан. В середине прошлого века здесь вырыли отличное бомбоубежище, да забыли про него. У нас из этого бомбоубежища получилась неплохая клиника. Подожди…

Ян вышел из машины и скрылся в развалинах. Егор обернулся к жене. Юна спала, но дышала неровно, зато король-младенец, чувствуя тепло ее рук, посапывал свободно и спокойно. Егор с нежностью смотрел на принадлежащую только ему прекрасную златокудрую мадонну с младенцем.

К машине вернулся Ян, ведя с собой Олесю и Агея. Егор вышел и поздоровался.

– Егорушка! – воскликнула Олеся. – Ты осунулся. Невероятно осунулся! Мальчик мой!

Олеся прижала к себе голову Егора и расплакалась.

– Да я… я… я просто не спал пять суток… почти, – Егор смутился от нахлынувших чувств.

– Как?! – Олеся была в ужасе.

– Нет, ну я спал по полчаса.

– И как же ты ходишь? – очередь удивляться пришла Агею.

– Как и ты, Агей, – ты тоже не спишь.

– Ну, я врач, – Агей открыл дверцу машины и спокойно, почти равнодушно передал младенца Олесе, округлившей глаза.

– Осторожно! Это английский король! – воскликнул Егор.

Из машины послышался голос Агея:

– Она без сознания.

Егор рванулся к дверце, пытаясь оттолкнуть Агея, но Агей крепко схватил его за руки и процедил:

– Не впадай в истерику, Егор, и не трогай ее сейчас. Твоей Юноне нужна помощь врача, а не паника мужа!

Егор отступил. Агей аккуратно вынес Юнону из машины.

– В ней не больше сорока килограммов веса, – сказал озабоченно он и пошел в развалины.

Следом за ним, как за поводырем, спотыкаясь о камни, поплелся Егор и побежала Олеся, с английским королем на руках.

– Юна, Юна, ты меня слышишь? – звал Егор.

– Нет, Егор, – профессор Байкалов положил ему руку на плечо. – Она тебя не слышит, малыш, она спит.

– Спит? Честно? А зачем капельницы? Сразу две!

– Тише, тише, – успокаивал Байкалов, – так нужно. И тебе, сынок, необходимо выспаться. Твое бодрствование ненормально. Иди, поспи.

– Егор, – позвал Агей, – тебя наверняка уже ищут. Лучше избавиться от твоей машины. Я отгоню ее за город и столкну с обрыва…

– Да, конечно, – рассеяно отозвался Егор. – Только я сам.

– Ты уснешь за рулем, Егор, это исключено.

– Исключена твоя поездка, Агей. Ты за рулем моей машины – это указатель на нас всех.

Егор нагнулся к Юноне и, поцеловав ее в щеку, прошептал:

– Я вернусь, обязательно, нам не так много осталось мучиться.

Егор шел по коридору, когда его остановила Елена Байкалова:

– Идем за стол. Ты нам царский обед устроил, сынок!

– Не сейчас, – улыбнулся Егор.

Дверь соседней комнаты была открыта, и Егор невольно заглянул в нее.

Сэр Чарльз восклицал, читая бумаги Эдуарда и потрясенно поглядывая на маленького короля. Затем он заметил Егора:

– Вы самый отважный человек в мире! – от всего сердца сказал он.

Егор кивнул и пошел к выходу.

Шел снег… Все укутало белым. Даша, обессиленная, но согревшаяся теплом древней львицы, уже через два часа встала на ноги и еле подняла сытых и спящих сыновей.

– Спасибо тебе, – сказала она львице.

Та лизнула ее руку и позволила женщине с двумя детьми на руках опереться на нее.

– Надо идти, – прошептала Дарья львице.

Даша шла по обледенелой пустыне бесконечно, она уже не чувствовала ног, изрезанных болью, она тихо молилась и прижимала к себе близнецов, лепечущих и говорящих «мама». Ее обступали монстры, она видела призраков, агонизирующих людей. Море страданий, силуэты смерти, удары боли, волны безумия, пустыни льда, стены огня, потоки крови. Чарлет рычала на них и крепче прижималась к Дарье, обороняя от неведомого врага.

В какой-то момент Даша не выдержала:

– Я не могу больше! – закричала она, готовая упасть.

Как вдруг, словно кто-то ожидал этого, в воздухе раздался смех, ужасный, сатанинский смех.

– Нет! – твердо сказала Дарья и подняла глаза в ледяное небо небытия.

В небесах – не серых, а голубых – отражался лик. В больших опрокинутых глазах синевы небес стояли слезы. И Даша, собрав последние силы, чувствуя поддержку мощного зверя, шагнула в сентябрь третьего года.

Ее глаза заволокло, она инстинктивно прижала к себе детей и стала проваливаться в никуда…

Почему-то никуда оказалось устелено мягкой травой.

Егор в недоумении остановил машину на пустынном загородном шоссе… Неужели он настолько хочет спать, что ему мерещится? Он помотал головой, но виденье не исчезло. Тогда он выбрался из машины и медленно пошел навстречу «призракам». Двое малышей, похожих как две капли воды, с удивительными огромными сиреневыми глазами ползали по обочине дороги.

Егор подошел к ним и, присев на корточки, с изумлением спросил:

– Вы чьи?

Один из карапузов серьезно взглянул на Егора и ответил детским голоском:

– Мамины.

Егор чуть не упал. Детям было не больше полутора-двух лет. Одетые в холщовые длинные рубашонки, они выглядели более чем странно…

– А как вас зовут?

– Меня Рожден, а его… – малыш обернулся к брату, – он говорит, что Ригден.

– Говорит? – удивился Егор. – Но он молчит.

– Все равно слышно, – засмеялся малыш.

– Вы телепаты, наверное, мутанты. А может, я в раю, и вы ангелы.

– Пойдем, – личико заговорившего Ригдена было серьезно, – там маме плохо.

Егор шагнул за малышами в траву и увидел девушку в такой же холщовой рубашке и нелепо смотрящемся здесь белоснежном плаще с золотой застежкой в форме Совы. Девушка без сознания лежала в траве лицом вниз. Он аккуратно поднял ее и ахнул: это была Даша.

– А ну-ка, малыши, поедем-ка к папе…

Егор думал о том, как сообщить, что он нашел Дашу с детьми? И возвращаться небезопасно. Как?

– Ты представь себе место и телефон там, – неожиданно заявил Ригден, – а я сообщу номер.

Егор затормозил у обочины.

Ян наблюдал за Юноной, когда раздался телефонный звонок. Он осторожно поднял трубку и вслушался, ничего не говоря.

– Алло! Это Егор Торин.

– Да, Егор! – отозвался он.

– Ян, я нашел Дашу с детьми, срочно выезжай.

– Что?! Егор!

– Да слушай же, я нахожусь…

Ян выбежал из убежища, оставив Юну на медсестру и никому ничего не сказав. Медсестра сняла капельницы и увидела, что девочка пришла в себя. Она смотрела в потолок темно-ртутными глазами. Медсестра погладила ее по голове:

– Как тебя зовут, малышка?

Внимательные глаза посмотрели на сестру, и девочка тихо ответила:

– Заряна.

– Ты полежи, Заряна, я позову профессора.

Когда медсестра вышла, Заряна, забывшая Юнону, осторожно встала и, сдвинув со лба огненную рыжую прядь, выплыла как тень в коридор, откуда выбралась на улицу и ушла, теряясь среди развалин.

Обшарпанный «кадиллак» Яна затормозил возле машины Егора. Когда Ян увидел Дашу, он тяжело вздохнул и вытер лоб, вспотевший от волнения.

– Рожден и Ригден, – представил Егор детей Яну.

– Да? – Ян крайне изумился. – Невероятно!

– Ты Ян? – спросил Рожден.

Ян не успел ответить, в воздухе послышался шум вертолета.

– Быстрее, Ян! – закричал Егор, перенося Дашу в «кадиллак».

Взвизгнув колесами, «кадиллак» сорвался с места, Егор погнал свою машину в другую сторону. Он петлял, пытаясь вырваться из-под пулеметных выстрелов. Отстреливаться было бесполезно.

В рации послышался голос Алекса:

– Капитан Торин, вы заблокированы со всех сторон, остановите машину.

Потом:

– Не валяй дурака, Егор, лучше все решить честно и спокойно. Ты помогаешь коронованным особам – уж не потому ли, что твоя жена – спасенная подружка королевы? Подумай о себе, Егор.

– Сволочь, – отозвался Егор и, вытерев пот со лба, на полной скорости врезался в скалу.

От сильного сотрясения смятая в лепешку машина загорелась, Егор поднял окровавленную голову и прошептал: «Не бросай меня, Юна», – затем бессильно уронил голову на исковерканный руль. Машина взорвалась и заполыхала, как факел.

– Егор! Егор! – окликнула Сова молодого капитана, наблюдающего, как горит его машина и как стервятниками слетаются на нее СС.

Егор оглянулся.

На него смотрела и улыбалась белокурая девушка с изумрудными глазами, на ее плече на белой майке были приколоты две золотые броши, изображающие сову и стрелу.

– Иди прямо по этой дороге, – сказала девушка. – К вечеру ты доберешься до одного удивительного места, где тебя ждет Юна.

– Правда?

– Конечно! И не нарушай больше законов физики!

– В смысле? – не понял Егор.

– Запомни на будущее, когда придется горько сожалеть о прошлых ошибках: Божьи Константы этого мира неизменны, они все равно возвращаются на место.

– Хорошо, – согласился, не понимая, Егор. – А машина? – он кивком указал на догорающий факел врезавшегося в скалу джипа.

– Погрешности, две реальности, сам потом найдешь ответ, иди!

И Егор послушно побрел по длинной и пустой дороге к обещанному удивительному месту. Невероятным образом ему вдруг стало очень легко и свободно…

Дил сидел на скамейке, откинув голову назад и раскинув руки вдоль спинки. Его глаза были закрыты. Он с жадностью и наслаждением вдыхал предвечерний воздух Земли.

Отпела гроза. Но буря впереди, а что в вечности? Они мужественно дрались, его войско насчитывало столько воинов, сколько песчинок на морском берегу. Невообразимые по мощи корабли. Целое войско парапсихологов-солдат; армия нечистой силы; его приверженцы – все ввергнуто во прах и сброшено на Землю. И опять, как когда-то, горящий странным, вызывающим благоговенье светом взгляд Отца, пронзивший его. И мысль Его, острая как стрела. Я изгоняю тебя, Люцифер, ибо ты совершил грех.

Он совершил грех? Он тогда совершил грех? Он? Лучший из его сыновей? Желающий помочь… Грех?! Да что вы знаете о грехе? Неужели грех – это отступление от вами принятых, державных канонов? А чужое мнение, иное? Зачем вся эта иерархия? Разве грех дать человеку опасный плод с дерева познания целого мироздания? Грех? Ему было интересно узнать возможности законсервированных и спящих центров мозга этих существ… Тогда Отец простил его, а Каина – нет. Убийцу – не простил!

Люди жили только любовью! К его Отцу и между собой. Разве можно ограничиться одной любовью? Да когда он вмешался, они хоть стали развиваться… И люди вышли из повиновения. Ну и что ж, Повелитель Вселенной, Император света получил государство в государстве; а его Сын Утра стал Князем Ночи. Если уж на то пошло, то виновато все борейское потомство, выведенное в этом питомнике голубой планетки. Почему же Отец выбрал человечество, а не его? Почему? В который раз он задавал себе этот вопрос. А люди проклинали его, давшего им первым лучшее – истину, знание, способность сомневаться и рушить догмы морали, а не голую любовь. Помнится, когда пришел Калкин Будда, да и Иисус, они прошли тысячу километров пути к городу Учителей.

Люцифер скривился в усмешке. Его «братик» искал земную истину там, на станции, возглавляемой этим парнем… или как его там окрестили… Ригден-Джапо! Ну да… И каждый в итоге имел дело с Люцифером, его властью, бродящей в людях. Потому что истина землян не в сознании единства и любви к Отцу, а в их душах! Уж онто знал толк в заблудших душах.

И вот теперь. Да, именно теперь «братик» решил изолировать его от человечества. Добрые мои! И ангелы посмели подняться на него.

И он пал… Н-да! Ну хоть на Землю. Ничего, он сотворил Зверя. Его помощник покорил людей чудесами. И он отдал власть ему, он умный парень. Изобрел знак Зверя, заклеймил всех тремя шестерками. Его эмблемы смертоносны. Не будет носитель благоговеть перед Люцифером – и эмблема, настроенная на излучения мозга, просто убьет. Правда, были и отказники, не желающие ставить эмблемы. Их его ребята убивали. Он не уступит Землю просто так, не уступит.

Он еще раз глубоко вздохнул могучей грудью. На кармане голубой куртки красовалась эмблема дракона. В этот раз Отец сказал ему… Когда его крейсер подбили далеко в космосе у гибнущей звезды, то на борту обреченного энергокорабля появился вездесущий, как мысль, Отец. Он сказал ему: Люцифер, ты не понял меня. Ты не понял Земли. Ты будешь наказан.

Я не боюсь боли, Отец. Я не боюсь ничего. Я же твой сын.

Ты любим мной, как и прежде, но ты истинно проклял себя! Ты будешь наказан тем, что не понял и не принял!

Отец исчез, а энергетический крейсер взорвался в космосе, как миниатюрная сверхновая. Унося в пекло звезды две воюющие стороны. Он сам было усомнился, что выкарабкается из могучего тяготения. Его спасла сестра. Вездесущая Сова вовремя сунула любопытный нос в его дела. Он сотворил себе помощника и рокировался на Землю. Почти рядом с этой скамейкой у шуршащего моря, в кусты мальвы, где его нашла… Дил печально нахмурился. Что за наказанье придумал ему Отец, ему, бесстрашному, как огонь? Ему, Сильнейшему? Восставшему против самого Бога? И если Отец любит его, то ни за что не причинит ему вред. Кто же посмеет наказать его, кто?

Он рассмеялся глухо и раскатисто, не открывая глаз. А затем опять замолчал – кто-то шел сюда. Все ближе и ближе. Он вслушался, улавливая волны и излучения, ему лишь доступные и ясные. Человек. Однозначно. Интересно, что на нем нет эмблемы и числа. Зверь еще не всем поставил эмблемки? Ему не хотелось, чтобы кто-то подходил к нему, и он направил волны страха в сторону идущего. И, к удивлению, не свойственному ему, обнаружил, что человек приближается все равно. Неотвратимо, как судьба. Он плюнул на это дело и представил себе приятную картину.

Свет, много света. Отец, ласково улыбающийся ему в вихре голубых вибраций. Он только что родился, лучи раннего Утра мироздания. Воспоминание кольнуло его, он застонал.

– Вам плохо? – тихий участливый голос разбудил его, вернул из грез.

Он открыл глаза. В бездонности их ночи отражались все звезды вселенной. Перед ним стояла девушка. Он цинично оглядел ее с головы до ног. Где-то он ее видел? Не-ет, просто обыкновенная земная девчонка-нищенка. Красивая. В лучшие бы времена. Но! Сейчас не до этого, у него проблема.

– Не-ет, – протяжно ответил он девушке и опять закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Но девушка не уходила, он чувствовал это. Он опять открыл глаза.

– Ну что тебе? – грубо спросил он.

Девушка поежилась, ее знобило.

– У вас проблема? – мягко спросила она. – Может, я помогу?

Он рассмеялся. Чем может помочь она? Кому? Дьяволу? Виданное ли дело, чтобы ему предлагали помощь? Даже его Зверь боялся задать подобный вопрос. Он внимательно вслушался в стоящую перед ним девушку. Она дрожала от холода и высокой температуры. Люцифер отметил, что она смертельно больна. Может, протянет еще несколько часов, а может, нет. Что ж, люди должны умирать. Но эта доходяга предложила ему помощь.

– Ты знаешь, кто я? – ухмыльнулся он.

Она оглядела его форму.

– Космонавт?

Люцифер захохотал. Небо разрезало кровавой зазубренной молнией, поднялся шторм, ветер как пыль швырял кричащих от бессилия чаек.

– Садись, – Сатана указал девушке на место рядом с собой.

Она послушно села. В конце концов, это его обязанность – падаль! Девушку знобило. Используя свою силу, Люцифер окунулся в боль девушки. Она горела. Все ее существо, стремящееся к жизни, медленно угасало, словно деревья на камнях. Он полез в ее мысли и обнаружил абстрактную картинку. Она думала о самом счастливом моменте в жизни, как и все люди перед смертью. Но его поразило другое. Она вспоминала Утро. Ясное, нежное, розовое и бархатноароматное, усыпанное лепестками мохнатых персиковых цветков. Он выскочил из ее сознания, как ошпаренный. Она светла! Она от Бога! Почему же она жива?! Он огляделся по сторонам, словно опасаясь своих же зверей, и инстинктивно, по неведомому и чуждому ему чувству, прижал ее к себе. Она вздрогнула.

– Не надо!

– А я ничего и не делаю.

– Мне больно! – взмолилась она.

– А-а, – Люцифер вспомнил, что не отключил и не успокоил свое жесткое поле, в котором передвигался по миру. Он убрал его. – А теперь?

– Нормально, – но в уголках измученных губ отражалась боль.

– Зачем ты здесь? – спросил дьявол.

– Здесь всегда спокойно и пустынно, я пришла отдохнуть.

– Не лги, – Люцифер прожег ее взглядом и окинул взором мечущихся чаек, – спокойно. Спокойно умереть? Так? Ведь так?

– Да, – еле слышно отозвалась девушка

– Но почему не в больницу?

– У меня нет клейма…

– Эмблемы?

– Да. Мне удалось избежать…

Люцифер подумал, что все-таки дело было налажено плохо, если она спаслась.

– А ты не боишься дьявола? Ведь он вездесущ.

– Да нет. Вроде бы у него много дел. Народ заставили верить ему и пресмыкаться перед ним.

– Заставили? – лицо дьявола исказила усмешка.

– Ну конечно. Люди же любят Бога!

– У ночи есть глаза и уши, а ты говоришь такое. А вдруг я преданный слуга дьявола?

– Нет! – девушка рассмеялась золотым смехом, от которого на Люцифера пахнуло Утром Рождения. – В тебе нет ничего рабского, ты очень красивый.

– А что, Сатана – чудовище?

– Ну, конечно же, – удивилась она такому незнанию. – Да и посмотри на себя!

– Что со мной?

– Только любя, Бог может наградить такими глазами с тайной о звездах. А раз тебя любит Бог, то значит, ты любишь Его, а любящий Бога не может быть слугой дьявола, чтобы губить народ. И клейма у тебя нет, космонавт!

– Ты права, я люблю Бога, а он меня. У меня действительно нет клейма. Уж мне-то оно ни к чему. А людей в рабство не обращают. Люди Бога умирают в Боге. Обращенные либо преданны, либо трусливы, что равносильно богоотступничеству.

– Они в безвыходном положении!

– Ты защищаешь негодяев?

– Да что ты знаешь, космонавт! Что можно разглядеть из космоса на Земле?

– Многое, – дьявол ослепительно улыбнулся, – например тебя. Ты хотела мне помочь?

– Я думала, тебе плохо.

– Поможешь?

– Да.

– Поцелуй меня, – сказал Сатана.

– Но, – девушка растерялась, – я же умираю.

– На этом жизнь не кончается. Для тебя.

Она встала и неверной походкой пошла в сторону моря.

Люцифер зло ухмыльнулся:

– Эй! – крикнул он. – Когда будешь на том свете, передай привет Отцу от меня. И как тебя звали-то?

– Заряна, – эхом отозвалась она и, пройдя несколько шагов по холодному песку, упала.

Через миг Люцифер был рядом и держал Заряну на руках, потрясенный своим страшным открытием. Затем он исчез со своей ношей, лишь следы остались на песке, да и те смыла вскоре волна.

Крутые ступени вели во дворец Дила. Очень устало Алекс поднимался по ним в каком-то непонятном раздумье, вспоминая нечто забытое, сокрытое в глубоких полутенях памяти. Он напрягал свой фантастический мозг, он почти не видел ступеней, не понимал, что иногда останавливается, не слышал дождя и шлепков плаща о белый мокрый мрамор. Он просто шел и останавливался, погруженный в себя. Его лицо осунулось, но не постарело. Остановившись, он поднес ладони с длинными пальцами к лицу и, посмотрев на них с сомнением, потер сильно щеки, пытаясь освободиться от странного наваждения.

Стало жарко, невыносимый жар исходил от дома его Господина, от его дома. Алекс не раздумывая снял плащ, белоснежная рубашка тут же намокла и прилипла к сильной груди и спине. Непонятное напряжение и усилия Алекса одолеть что-то, с ним происходящее, передались группе солдат СС, стоявших внизу у ступеней. Они хотели было подняться за ним, но остановились в нерешительности.

Алекс преобразился. Стал как-то выше, мощнее, еще моложе. Но затем он вдруг сел на ступени, опрокинув лицо в ладони. Затем он закачал головой, и окружающий мир сотряс мощный крик, не похожий на человеческий.

– Оли-и-ис!!! Оли-и-и-и-ис! Оли-ис… – кричал и кричал куда-то в пространство Ганари, а люди внизу – и солдаты, и горожане – сбивались в одну перепуганную толпу, нерешительную, дрожащую.

Алекс же сидел и продолжал кричать, призывая неведомое существо по имени Олис, словно он беспомощный ребенок, и мир его рушится.

Потом он замолчал и сник, но откуда-то появилась рыжеволосая кудрявая женщина, молодая и красивая. Ее глаза вспыхивали сиреневым отсветом. Она бесстрашно направилась по ступеням к Га-нарнику. Села с ним рядом на мокрые мраморные ступени и обняла его за плечи, прижимая к себе, пытаясь согреть.

– Олис, что я натворил… – Ганари смотрел на свои руки. – На мне столько крови, на мне кровь нашего ребенка, Олис!

– Нет, любимый, ангелы не столь беспомощны, чтобы испугаться какой-то преисподней. Наша дочь жива, она вернулась. А Господь видел твои страдания, Он не может не простить тебя.

– Видел? – с надеждой спросил Алекс. – Вернулась… Благие вести, Олис. Но думаю, Господь отринет своего бывшего ангела, превращенного в орудие зла, в Зверя.

Алекс был похож на беспомощного, огромного ребенка, сжавшегося в объятиях Олис.

– Тише, тише, любимый, что бы ни ждало тебя, я последую за тобой. Ты же знаешь, невозможно убить любовь, невозможно не простить любовь.

– Я люблю тебя, Олис, столько времен люблю, – прошептал Ганари. Он бережно взял ладони Олис в свои и нежно поцеловал, прижимая к своим губам и лицу, вдыхая их аромат. – Прости нас, Отец, – шептал Ганари. – Если можешь, прости. Не губи Олис, ибо Зверь его – это я.

– Нет-нет, – зашептала Олис, покрывая поцелуями лицо Алекса, – я не хочу мира без тебя, он мне не нужен!

И случилось нечто чудесное на глазах огромной толпы людей. Голубое сияние окутало Зверя и Олис, словно голубой перламутровый шар. Хлопок, похожий на небольшой взрыв, теплый дождь, резкий запах весенних цветов. И люди ахнули. Четыре огромных белоснежных крыла расправились над Ганари и Олис. Это были их крылья! Люди зашептались, солдаты, крестясь неумелыми, забытыми движениями, бросали оружие.

– Да кто это?! – раздался голос ребенка из толпы.

– Это ангелы Господа нашего, – ответила высокая зеленоглазая женщина. – Просто они не помнили, что они ангелы. Разве даст усомниться Сатана в иллюзиях, созданных им?

– Ангелы, ангелы вернулись! – перешептывались люди.

– Потому что Бог есть. И Он есть любовь. И простит Он заблудших и неправедных, потому что любви без прощения не бывает, – громко и четко договорила Сова.

Алекс и Олис обнимали друг друга, словно это были первые и последние объятия. Мощные крылья прятали их от жестокой и умирающей реальности. Вспыхнула радуга, голубое свечение стало белым, дождь прекратился, и ангелы распахнули крылья! От взмаха крыльев двух ангелов веяло теплом и забытым детским покоем, цветами и надеждами, верой и торжеством. Огромные белые крылья поднимали их в небо, выше и выше, пока вдруг вспышка света не поглотила их.

– Они умерли? – голос ребенка, готового заплакать.

– Нет, конечно, малыш, – отозвалась Сова. – У ангелов тоже есть дом. Они улетели домой.

– Домой? – переспросили люди.

– Да, домой, – ответила Сова. – Вот вам всем разве не надо домой? Все так меняется, а вы не идете туда, где вас ждут те, кто вас любит, а стоите перед дворцом Сатаны…

– Домой… – вздох пронесся волной по толпе людей, и они стали расходиться. Вскоре на площади осталась лишь Сова и вынырнувшая из ближайшей стеклянной витрины Чарлет.

– Ну что, дорогая, – Сова погладила Чарлет по голове, – пойдем-ка к моему брату заглянем. Не все так однозначно на этот раз.

И они стали подниматься по мраморным ступеням решительно и легко, словно ветер помогал им, или эпоха подталкивала в спину.

Дил очутился в просторном старинном зале. Его дом на Земле. Сейчас.

Люцифер пронес девушку к огромной кровати и аккуратно уложил на нее, подсунув под голову большую подушку. Он занялся лечением и, к своему удивлению, провозился очень долго, сумев сделать лишь немногое… Сильнее был только Бог… Отец звал Заряну домой.

Девушка пришла в себя и, удивленно взглянув на Сатану темнортутными глазами, прошептала:

– Ты?!

Он кивнул и, шумно вздохнув, обнял ее…

Заряна закрыла глаза:

– Я думала, что уже не найду тебя, никогда. Я столько тысячелетий иду к тебе.

– Не надо, – попросил Люцифер, – ты так слаба и скоро уйдешь…

– Нет, Люцифер, – возразила Заряна, вглядываясь в бездонночерные глаза. – Мне было обещано Богом, что ты останешься со мной, как только я найду тебя, а я так долго тебя искала. Ты один такой во Вселенной.

– А может, нас двое? – спросил тоскливо Люцифер.

Заряна улыбнулась и покачала головой…

– Мироздание не дублирует, ты один. У меня есть лишь двое, Бог и ты, любимый… Ты просто ошибся, я знаю. Теперь ты не будешь Дьяволом этого мира. Разве Зло и Любовь совместимы? Я так тебя люблю… Расскажи мне, как ты жил без меня?

– Я не жил без тебя, – прошептал Люцифер. – Рассказать – все равно что ничего не сказать. Но теперь… – Дил задумался. – Я помню, как хорошо любить тебя.

– Я с тобой, я теперь всегда с тобой, – прошептала Заряна и, вздрогнув, стала проваливаться в небытие.

– Заряна? – имя, произнесенное шепотом, адской болью застряло в горле дьявола.

Он напряженно смотрел в любимое лицо. Где-то на грани жизни и смерти Заряна улыбнулась, словно уже из недосягаемого далека, и прошептала:

– Ну, вот и все, Егор, а столько тысячелетий пути. Я же говорила, что Бог не отнимет тебя у меня. Идем… идем домой, Егор, нас ждут, любимый!

Юнона-Заряна, шедшая за Люцифером, любившая его и ненавидевшая, ставшая божьим возмездием, вернулась назад в свет со своим любимым и без него. Куда никогда не пустят воистину отверженного мирозданием и Отцом, превращенного в тайну, которую закрыл в своем сердце Всевышний.

Дил рухнул на колени. Вспыхнул адский камин. Он отрешенно посмотрел на пламя. В его черных глазах отражались огонь и нечеловеческая тоска.

– Я же говорила, брат, – раздался голос Совы. – Будущее начертано Отцом, не нами.

В комнату откуда-то просочилась Чарлет и легла перед Дилом, тоскливо и понимающе глядя ему в глаза.

– Он наказал меня, – ответил Дил. – Он неимоверно жестоко наказал меня, отобрав веру и надежду… любовь.

– Вероятно, это твоя расплата за испорченные законы физики Пространства, – вздохнула Сова.

– Я не сдамся!

– А что тебе остается делать? Может, сдавшись, ты получишь свободу и вернешь любовь, которую в гордыне возжелал забыть?

– Но ты же сама не любишь никого, сестра! – воскликнул Дил.

– Я люблю Отца, люблю своих потомков.

– Этого мало! – не отступал Дил.

– Возможно, я забыла, брат, – Сова села рядом с Дилом, обняв его за плечи, и стала раскачиваться, словно убаюкивая. – Я не просто так здесь, братик, я пришла арестовать тебя.

– Но!

– Тсс! – прошептала Сова. – Покорись, Люцифер, это даст тебе надежду вновь обрести ту, которую ты утратил.

Люцифер шумно вздохнул и совсем по-человечески уткнулся в плечо сестры.

– Ты не забудешь меня? – спросил он.

– Как я могу забыть своего брата? – удивилась Сова. – Я же люблю тебя.

И в окно вплыла большая полная луна, как колыбель из далекого утра их рождения, где не было тьмы и сумерек, где царствовали любовь и свет, где жил Отец и однажды появилась Заряна. Чарлет зевнула и, не мигая, уставилась на круглую луну, тоже думая о чем-то своем, древнем, как она сама.

– Мне пора, брат, – попрощалась Сова.

Дьявол встал с колен, взглянул на мертвую Заряну и прошептал, посылая мощный ментальный сигнал Отцу:

Все встретившиеся однажды, далее после смерти вместе, особенно любящие. Но не я. Ты сумел наказать меня, Отец. Я жду.

Зазвенели цепи, белый сияющий столп света упал на узорный ковер. В нем стоял Архангел Михаил. В его руках были цепи.

Люцифер засиял, словно покрылся синим пламенем, его душа, легкая и светлая в черной оболочке, освободилась от плоти, приобрела вид туманного утреннего облака и покорилась энергетическим цепям.

Агей изумленно наблюдал за сияющим небом. Что-то менялось в мире, что-то происходило… Даже израненная душа вдруг перестала болеть… Он шел среди развалин, человек в белом медицинском халате, стоявший на страже человеческой души до последнего часа. Человек, терявший веру и веру обретший. Чем он жил? Надеждой, своей верой и, конечно, любовью, а что еще могло спасти Агея Бай-калова, молодого нейрохирурга и ученого?

И теперь он вдруг понял, что началось перерождение мира, где не надо больше лечить души, ибо все уже излечены навечно любовью и верой. Он оглянулся назад. Из катакомб бомбоубежища выходили люди в белом, удивленно вглядываясь друг в друга. Агей взглянул на отца, ведущего мать. Молодая медсестра держала на руках маленького Эдуарда, а следом шли люди, шли, шли… Агей свободно вздохнул всей грудью и поднял лицо к небу. На мгновенье он закрыл глаза.

– Агей, – послышался голос Яна, – Олеся пропала…

Агей завороженно взглянул на помолодевшего и влюбленного Яна, вышедшего из бесшумно подъехавшего «кадиллака»…

– Наверное, ушла продукты раздать, не переживай, дружище!

– А это к тебе, – сказал Ян с тихой грустью и улыбкой, подталкивая к Агею двух красивых малышей.

Агей присел и внимательно, затем с изумлением вгляделся в знакомые сиреневые глаза.

– Ригден и Рожден, – представил Ян детей. – А это, малыши, и есть тот человек, о котором я вам говорил…

Рожден, отпустив руку брата, подошел к Агею, дотронулся до его щеки…

– Почему ты колючий, папа?

Агей поймал маленькую ладошку и притянул к себе сына. Подошел Ригден и обнял Агея за шею.

– А где дедушка и бабушки? – спросил Ригден.

Агей, еще не придя в себя, взял сыновей на руки, встал и вопросительно взглянул на Яна.

– Агей, не теряй рассудок, нынче уже невозможно сие дело…

– Дети, – прошептал Агей, – мои дети, – и крепко прижал их к себе.

Малыши восторженно завизжали…

Подошел пораженный Байкалов-старший.

– Это… это… – запинаясь, пробормотал он.

Ян, подтверждая, кивнул.

– Внуки! – радостно закричал Байкалов, – Бог мой, мои внуки! Лена! Даша вернулась с детьми!

У Агея буквально насильно вырвали сыновей. Несколько минут он молчал в шоке, а затем рванул к «кадиллаку»…

Из машины, пошатываясь, вышла Дарья.

– Даша!

Она буквально упала на руки Агея. Он крепко сжал ее, словно опять боялся потерять, и молча уткнулся в черные, волной хлынувшие до колен волосы.

– Агей, – прошептала Даша, гладя его лицо, – все кончилось, Агей?

– Все, любимая, все, – наконец отозвался он.

Хлынул дождь. Даша сильнее прижалась к Агею.

– Смывает зло, – прошептала она. – Что же дальше? Я еще ничего не чувствую.

– Дальше? Дальше я с тобой. Но почему Рожден и Ригден?

– Они сами себя так назвали, – улыбнулась Даша.

– Мутанты, – весело вздохнул Агей.

– Нет, печальники, печальники Земли нашей, любимый. Новые люди, совсем новые.

Земля сломала зло, когда сентябрь вздохнул золотом, люди – добром, а Бог – любовью.

Окно распахнуто навстречу звездному ветру, далеким спиралям галактик, туманностям, вспышкам сверхновых звезд и терпкому, едва уловимому запаху вселенских тайн. Заряна не спит, Заряна ждет.

Она напряженно вглядывается в огромный мир через распахнутое окно и ищет взглядом лишь ей одной известный знак. Белой точкой на фоне громады космических исполинов – деталей мироздания, путей, миров и скоплений замыслов, приближается большая белая птица. Один взмах ее крыльев преодолевает сотни парсеков. Путешествие через безмерную вселенную для этой птицы – прогулка, дороги и истории…

Ветром врывается Сова, ударяется оземь.

– Ух ты! – восклицает Заряна, буквально впрыгивая в плетеное кресло с ногами. – Как волшебно! Оземь – и снова девушка!

– Девушка? – Сова берет кружку остывшего капучино с маленького столика, заставленного сонными цветами.

– Сделать свежий? – спрашивает Заряна.

– Не надо, – Сова оборачивается к Заряне, перекидывая косу за спину, сжимает кружку, и кофе вскипает. – Пожалуй, достаточно.

– Как ты можешь пить кипяток? – удивляется Заряна.

– Отцовская привычка, – Сова машинально поправляет брошь в виде золотой стрелы, говоря о родителе.

– А что это за знак на стреле?

– Руна. Руна Богини. Захары, или Софии. Милости Божьей.

– Зачем она тебе? – удивляется Заряна.

– Она защищает меня от проделок древней тьмы. Иногда люди ее трактуют и как руну волка.

– Тебя? Ты же Свет! – восклицает Заряна и, помолчав, заворачивается в белоснежный вязаный плед.

Сова пьет капучино и наблюдает за Заряной.

– Тебе стало неуютно, милая, – говорит Сова. – К сожалению, у Света есть много оправданий для Тьмы, но не надейся, что Тьма будет так же любезна к Свету. Как ты себя чувствуешь?

– Я чувствую себя такой уставшей. – жалуется Заряна.

– Ты сама-то хоть помнишь эту стертую любовь?

– Нет, – Заряна отворачивается к темному звездному небу, – дикая история, если верить твоим словам и моим спонтанным воспоминаниям. Но люблю я совершенно другого.

– Конечно, другого, – соглашается Сова. – Брат теперь наказан.

– Может, тебе показалось, Сова?

– Мне?! – Сова вскидывает брови. – Могут ли мне привидеться годы, эпохи, человеческие жизни и смерти? Привидеться так, чтобы часть моих галлюцинаций помнила ты?

– Нет, – отвечает Заряна и зябко ежится.

– Значит, это еще не конец, – приходит к выводу Сова, задумчиво делая глоток кофе.

Крики чаек за окном отвлекают обеих. Белые громадные птицы летят через Вселенную, вероятно, направляясь в соседнюю галактику.

– Космические чайки, – шепчет Заряна.

– Что-то их напугало, – отвечает Сова. – Они решили лететь к более далеким звездам.

– Защити меня, – вдруг просит Заряна. – Ведь мне скоро опять на Землю.

– Да, – эхом отзывается Сова и задумывается.

Ее взгляд словно застывает, она как бы всматривается в себя, в прошлые эпохи, а может, и в будущие, ища ответ или прикидывая, нужен ли он сейчас. А Заряна внимательно, с затаенной тоской смотрит вслед птицам, улетающим к другим, опасным, быть может, мирам.

– Там, в мирах чужих и странных, встретят нас иные сказки, – шепчет Сова.

– Откуда это?

– Земное, – отмахивается Сова. – Защитить тебя непросто, Заряна. Скорее всего, расскажи я тебе что-то сложное и по-настоящему чудесное – ты забудешь это, когда придешь на Землю.

– Но что-то же останется в моей памяти? – спрашивает Заряна. – Что-то, что в минуты опасности вспыхнет, как свеча надежды на спасение?! Как цветок?

– Свеча и цветок? – Сова улыбается. – Значит, это будет невероятный цветок…

– Светлые Боги! Темные Боги! Сколько их? – Сова задумчиво гладила Чарлет по голове, вглядываясь в темные просторы космоса. – Их немного, – ответила она сама себе, – а человечество одно, но сколько душ-то, сколько!

Она взяла кружку с недопитым кофе. Напиток послушно закипел в белом фарфоре, и Сова сделала глоток. Поднялась с кресла, выглянула с увитого сонными цветами балкона Заряны. Космос переливался всеми цветами радуги, и Сова удивилась про себя, как это люди смотрят в свои телескопы и видят лишь тьму и звезды? Как огромно мироздание, как красивы вспышки истины и переливы зарождений жизни! Как прекрасен далекий зов Отца, который люди принимают за поля, излучения, акустику, за науку физику! Сова обернулась к креслу, в котором задумчиво сидела Заряна, но кресло оказалось пустым. Заряна ушла. Вновь. На Землю.

И тогда Сова снова заглянула в бездонные и очень родные глаза Вселенной. Бог улыбался, что означало – в мире все идет своим чередом, согласно древним планам и замыслам. Снова прокричали космические чайки, и Сова тревожно сдвинула брови. Пора возвращаться домой, в мир, где ее ждут, где ее зовут и просят ее защиты. Но Земля… Настанет день, настанет час, но чуть позже, чуть позже…