Шлагбаум на мосту был закрыт, и Дэнни, облокотившись о перила, глядел, как буксир неторопливо тащит к мосту огромную баржу. Она словно чудовищный слизняк ползла под дымным пологом, заслонявшим здания на холме, — ползла так медленно, что можно было подумать, будто ее просто несет прилив. Дэнни ждал, перекладывая бумажный мешочек из одной потной руки в другую, и, едва шлагбаум открылся, пустился бежать во всю мочь.

Он хрипло дышал, взбираясь по склону за мостом, и в горле у него пересохло. Пот щипал глаза, рубашка намокла, а в мозгу билась одна мысль: «Господи, только бы не опоздать! Только бы не опоздать!»

Прежде чем войти в здание, он прислонился к стене, стараясь перевести дух и заставить повиноваться подкашивающиеся ноги.

— К мистеру Фиску… Он мне назначил… — сказал он у справочного стола и вздрогнул оттого, что в боку вдруг сильно кольнуло.

— Пройдите.

Фиск кивнул ему и посмотрел на часы.

— Доброе утро, О’Рурк. Не слишком удачное начало для первого дня.

Щеки Дэнни вспыхнули от выговора, как от пощечины. Он оцепенело молчал, и Фиск потянулся к телефону.

— Будьте добры, мистер Риджби, зайдите ко мне в кабинет.

Постукивая золотым карандашиком по столу, старший бухгалтер просматривал счетную книгу. Когда дверь отворилась, он поднял глаза.

— Мистер Риджби, это Дэнни О’Рурк, наш новый-младший клерк, — сказал он, словно сообщая о доставке нового шкафа.

Вошедший протянул руку.

— Здравствуйте, Дэнни.

Это был пожилой человек. Голос у него был мягкий, а глаза улыбались.

И вдруг из мешочка с завтраком, прорвав отсыревшую бумагу, выскочило яблоко, запрыгало по ковру и покатилось под стол Фиска. Фиск потрогал его носком башмака и резко дернул ногой. Яблоко вылетело из-под стола туда, где стоял Риджби. Тот поднял его и сказал:

— Нехорошо, если в первый день у нас вы лишитесь своего яблока, не правда ли?

Дэнни взял яблоко и поспешно сунул его в карман брюк, сразу оттопырившийся, как будто под ним вскочил внушительный фурункул. А Риджби добавил:

— Если вы больше не нужны мистеру Фиску, то идемте: я посмотрю, чем вас можно будет занять.

Зал за кабинетом словно состоял из сверлящих глаз, и Дэнни вдруг пожалел, что не стоит на школьной линейке, неотличимый от остальных. Нет, не таким ему виделся этот, именно этот день — первый день его самостоятельной жизни, и ему вдруг отчаянно захотелось начать все сначала, чтобы уверенно и твердо подчинить себе момент.

Остановившись у маленького стола, Риджби сказал:

— Томми, познакомьтесь с Дэнни О’Рурком. Дэнни, это Томми Салливен.

Томми вскочил и принялся усердно трясти руку Дэнни. Риджби сказал ему:

— Ну, вы знаете, что показать Дэнни, так что я вас оставлю.

Он ласково улыбнулся им и отошел.

Томми пододвинул к столу еще один стул.

— Садись, — скомандовал он, — а завтрак клади вот в этот ящик. — Покосившись в сторону Риджби, он сообщил: — Это наш старший клерк. Прослужил тут лет пятьдесят. Довольно симпатичный старый хрыч.

Перегнувшись через стол, Томми схватил резиновый штемпель и приступил к делу.

— Видишь? — он покрутил штемпелем перед глазами Дэнни. — Это штемпель «Погашено», — он хлопнул им по промокашке. — Видишь? — Дэнни недоуменно кивнул. — Ты, значит, прижимаешь штемпель к этой чернильной подушечке — вот так, и штемпелюешь внизу сбоку вот эти чеки. Запомни: обязательно внизу сбоку, не очень жирно и не очень бледно. Ну-ка, попробуй.

Дэнни проштемпелевал чеки.

Критически осмотрев их, Томми сказал:

— Недурственно. А набьешь руку, и вовсе будет ничего. — Он небрежно отодвинул штемпель в сторону. — Теперь смотри сюда. Это так называемые квитанции мелких расходов. Их заполняют агенты для получения денег на оплату проезда и всякое такое. Ты будешь регистрировать их вот в этой книге. И смотри не забывай пробивать их, как запишешь, не то наживешь крупную неприятность. И записывай поаккуратней, а то попадет от Риджби.

— Это все, что я должен делать?

Томми его слова, видимо, пришлись не по вкусу.

— Ну нет, не все! Ты должен еще приклеивать уведомление «Просим уплатить» к счетам, клеить марки на письма, относить их на почту и вести учет марок. И еще ты собираешь заказы на завтрак. Хватит с тебя?

— Пожалуй. — Дэнни растерялся. Он вдруг почувствовал себя совсем маленьким, словно вернулся в начальную школу.

Его наставник придвинулся к нему поближе.

— А главное — ловчи и всегда делай вид, что занят по горло, даже когда никакой работы нету. А не то старик Риджби тебе что-нибудь еще подбросит. У меня девиз такой: хотите, чтобы я больше работал, так платите больше.

Он подмигнул. Ловчила из ловчил.

— И тут все так говорят?

— Кроме дураков. Для чего же ты работаешь, если не ради денег, а?

Нет, не ради них, подумал Дэнни, но не стал возражать и обвел глазами зал.

— А они все как будто очень заняты.

Салливен проследил за его взглядом.

— Когда заняты, а когда и нет. Видишь толстяка вон там? Это Гарри Дент. Хороший парень. Каждую пятницу раскошеливается на шиллинг за то, что таскаешь ему завтрак. А вот там сидит Джон Росс, а рядом с ним Мервин Льюкас. Он дипломированный бухгалтер, но бухгалтером еще не работает. С ним держи ухо востро. Сразу накапает на тебя Фиску. А как тебе Фиск?

— Нормально как будто.

Томми с ехидцей посмотрел на него.

— Да-а? И что же в нем такого нормального? Меня от него мутит. А хозяина ты видел?

— А это кто?

— Рокуэлл. У него кабинет на верхнем этаже, где он чинит суд и расправу. — Томми зажал рот ладонью. — Я один раз заглянул туда. Ух, и стол же! Прямо для пинг-понга.

Дэнни, отвернувшись, наблюдал за человеком, который, заложив перо за ухо и зажав в зубах сигарету, перелистывал какие-то квитанции с небрежной деловитостью, наводившей на мысль, что он только делает вид, будто работает. Толкнув Томми локтем, Дэнни спросил шепотом:

— А это кто?

Томми презрительно сморщил нос.

— Не «кто», а «что»! Это Арт Слоун. Дырка от нолика. Я его все время извожу: обещаю уволить, когда стану управляющим. Не обращай на него внимания. Пустое место. — Тут он, в свою очередь, подтолкнул Дэнни локтем. — Видишь вон ту крошку? Это Китти Блэк. Девочка что надо… — Он умолк и поглядел на часы. — Пора браться за дело. Нам же надо зарегистрировать все эти квитанции.

Они прервали работу в половине двенадцатого, чтобы успеть собрать заказы на завтрак.

— Захвати блокнот и карандаш, — скомандовал Томми. — Они тут все чокнутые: каждый день заказывают что-нибудь новое.

Бросив взгляд на лежавшую перед ним памятную записку, Фиск продолжал вытирать перо авторучки клочком промокательной бумаги. Весь вид его говорил, что перо — это нечто драгоценное и хрупкое, «…а также доводится до Вашего сведения, что мистер Рокуэлл утвердил десятипроцентную прибавку мистеру Льюкасу, начиная с первой январской выплаты…». Итак, подумал Фиск, великий человек изъявил свою волю. Он посмотрел на размашистую подпись, вполне под стать величественным жестам и благородным чувствам, которые тот демонстрирует всем и каждому. Фиск бросил испачканный клочок промокашки в корзину для бумаг, взял трубку внутреннего телефона и распорядился:

— Мистер Риджби, будьте так добры, попросите Мервина Льюкаса зайти ко мне.

Фиск осторожно повесил трубку и открыл свой гроссбух, бережно переворачивая страницы, чтобы они не утратили и капли своей первозданной свежести. Каждое его движение обладало той же сухой логичностью, что и четкие цифры и аккуратные записи в гроссбухе. Что и результаты его трудов, которые, дистиллируясь в графах прибылей и убытков и в сводном балансе, показывают реальное положение вещей без всякой суматохи и ненужных эмоций.

А за своим столом в общем зале Риджби устало смотрел на собственные четкие изящные цифры — на цифры, заполнившие и эту страницу, точно так же как они уже заполнили множество счетных книг компании «Национальное страхование». Он досадливо передернул плечами. Почему он должен идти? Почему после стольких лет службы он вынужден выполнять распоряжения выскочек вроде Уилли Фиска? Подчиняться своим бывшим подчиненным! Его охватили возмущение и стыд — к голове горячей волной прихлынула кровь, и он несколько минут не мог встать.

Когда он заговорил с Льюкасом, тот неторопливо поднял голову и улыбнулся — любезно и самоуверенно.

— Благодарю вас, мистер Риджби.

В темных глазах, в исчерченном тенями лице чувствовалась сила, тщательно скрываемая, но не подавляемая. Невозможно было представить себе, чтобы Льюкас поступил опрометчиво или сказал что-то не то. Как все люди, умеющие держать себя в руках, он казался непроницаемым, и все же можно было угадать, что за завесой непроницаемости скрыт ум, функционирующий в строгих рамках причин и следствий, способный спланировать и то и другое.

И Риджби, вернувшись к своему столу, подумал, что Мервин Льюкас неизбежно преуспеет там, где он сам потерпел полный крах. Квалификация Льюкаса, его стремления и характер вполне гармонируют друг с другом. Он, Риджби, всего лишь призрачное олицетворение власти для всех этих молодых людей в аккуратных костюмах и коротко подстриженных девиц в узких юбках, а у Льюкаса каждое слово, каждое действие — словно скрытый приказ, так что простой счетовод кажется человеком, занимающим куда более высокое положение.

Когда Льюкас вернулся от Фиска, он переложил книгу так, чтобы на нее не падало солнце, и продолжал писать. Работа не требовала ничего, кроме привычного автоматизма, и, водя пером по бумаге, он думал: прибавка в десять шиллингов в неделю! Знак признания его диплома. Попахивает мертвящей лапой Фиска. Ну ничего. Он подождет. Еще два года, и он получит степень бакалавра экономических наук. А уж тогда им придется предложить ему что-нибудь поинтереснее!

Арт Слоун сунул ручку в рот. И тут же с отвращением вытащил — изжеванный кончик набух, как губка. Он отломил его и швырнул в корзину для бумаг; потом вонзил перо в промокашку и зевнул. Тут он поймал на себе взгляд Льюкаса, выдернул ручку и злобно обмакнул перо в чернила. И с какой стати он должен притворяться, будто занят делом, только потому, что этот сукин сын смотрит на него? Воображение Арта бешено заработало: с безжалостной точностью его кулаки опускались на морду Льюкаса, а когда это кончилось, он в задумчивом оцепенении уставился на зеленый квадрат промокашки.

Потом он внезапно очнулся и поглядел на часы. Еще полчаса, и можно будет вырваться на волю. Он принялся напевать себе под нос: «Только любовь я могу подарить, кро-ошка, лишь о любви я могу говорить, кро-ошка!»

Куда бы пойти сегодня вечером? В киношку или в «Палэ»? Или забежать в спортклуб? А может быть, Чик что-нибудь придумает… Возможности казались неисчерпаемыми. Арт метнул ручку в чернильницу. На этот паршивый день хватит! Откинувшись на спинку стула, он посмотрел по сторонам. Остальные уже собирались. Конечно, кроме старика Риджби: он, как всегда, уйдет последним, сначала проверит, все ли готово на завтра. И завтра то же. И послезавтра. Бр-р! Что это за жизнь! Изо дня в день, изо дня в день одно и то же — ждать пятницы, ждать смерти! Ему стало жутко. Он отогнал от себя эту мысль и быстро вскочил. Надо еще вымыть руки. Слава богу, можно уйти!

Щепочка солнечного света на столе Риджби коснулась его руки, и вздутая артерия под белой кожей стала особенно заметной. Его взгляд медленно скользнул вдоль луча к окну, и окно вдруг стало серым и холодным. Он посмотрел на часы. Без пяти пять. И в его ушах зазвучали голоса — молодые и неутомленные… «Всего хорошего, мистер Риджби… Всего хорошего… Всего хорошего… Всего хорошего…»

Фиск надел колпачок на авторучку и замигал. Все этот искусственный свет! — подумал он с досадой. Неужели, проектируя кабинет старшего бухгалтера, нельзя было позаботиться о достаточном естественном освещении? Он раздражался все больше и больше. Наверное, они вообще спохватились, когда было уже поздно: а куда же нам деть старшего бухгалтера? Уж, конечно, Рокуэлл был слишком занят, чтобы позаботиться об этом: обновлял ковер в своем кабинете и прихорашивался, готовясь к церемонии открытия. Говорят, что старый сэр Бенедикт любит его послушать и что Рокуэлл по-прежнему пользуется полным его доверием. И все-таки дни старой гвардии сочтены. Теперь в ходу дипломированные специалисты, и никогда больше простой агент не станет управляющим «Национального страхования». Он поднялся и задвинул ящичек картотеки. Между ним и местом управляющего стояло всего два весьма пожилых человека: Фаулер, секретарь, и Ньюби, старший экономист. Не позже чем через пять лет он сменит Ньюби. Сухо усмехнувшись, Фиск подумал, что ему, пожалуй, стоило бы взять несколько уроков ораторского искусства. Возможно, решающее слово в вопросе о назначении преемника Рокуэлла будет все еще принадлежать сэру Бенедикту.

Весь день Дэнни вписывал цифры в книгу мелких расходов, штемпелевал чеки и приклеивал уведомления «Просьба уплатить» к счетам. Томми, орудуя влажной губкой, приклеил марки на несколько конвертов. «Видишь, как это делается?» Теперь перехваченные резинками пачки писем уже лежали аккуратной стопкой на блокноте.

Дэнни откинулся на спинку стула. И вновь, как и в первый момент, его поразило великолепие зала. Гранитные колонны, люстра под высоким сводчатым потолком, золоченые карнизы, огромные янтарные окна, озаренные предвечерним солнцем. Он поглядел на лица тех, кто уже обрел для него индивидуальность. Риджби все еще был поглощен работой — казалось, его посадили за этот стол давным-давно и каким-то таинственным образом забыли там. А вот Льюкас не кончит, как Риджби, это сразу видно. Чем больше на него смотришь, тем яснее становится, что со временем он будет ворочать большими делами. Не то что Арт Слоун, который старательно заслоняет свою работу папкой и то и дело посматривает на часы. И не то что Томми Салливен — парень не промах, ловчила и воображала.

Примчавшись из умывальной, Томми скомандовал:

— Пошли! Бери письма, и смываемся.

Дэнни собрал пачки и встал.

— Всего, мистер Риджби, — сказал Томми, проходя мимо стола старшего клерка.

— Всего хорошего, Томми, — Риджби улыбнулся и подозвал Дэнни. — Ну, как прошел ваш первый день, Дэнни?

— Все было понятно, мистер Риджби.

Риджби кивнул.

— Я так и думал. Сложности возникают позже. — Он поглядел вслед исчезающему в дверях Томми. — Идите-ка, а то до почтамта вам его не догнать.

Томми нетерпеливо ждал у выхода.

— Если ты будешь трепаться со стариком, — сказал он сердито, — то проторчишь там до ночи. Он запирает хранилище. Запирает окна. Запирает входную дверь. Гасит свет. Можно подумать, будто он тут хозяин.

— Наверное, привычка, — сухо ответил Дэнни. Салливен начинал его раздражать.

— Привычка? — в голосе Томми звучало презрение. — Ему это нравится! Уж я-то знаю старого хрыча.

Сдерживая злость, Дэнни шел рядом с ним по Мартин-Плейс. Томми подвел его к шпалере почтовых ящиков.

— Видишь? — указал он. — Город, пригороды, штат, другие штаты, заграница. Теперь понимаешь, почему мы сортируем письма по разным пачкам? Опускай каждую в нужную щель. Смотри не напутай!

Дэнни взбесился:

— Ты что, думаешь, я буду нарочно рассовывать их не туда?

— Ах, ты так! — обиделся Томми. — Смотри, какой умник выискался! Так чего же мне зря время тратить? — и он сбежал по ступенькам почтамта.

Дэнни так злобно рассовывал оставшиеся пачки по ящикам, что двое каких-то мужчин засмеялись. Покончив с письмами, он в нерешительности прислонился к колонне, глядя сверху на цветочные лотки. Его томило ощущение, что день прошел на редкость плохо. Затем, повинуясь внезапному порыву, он повернулся и пошел назад по Мартин-Плейс.

Когда он остановился возле антикварного магазина на углу, город уже закутался в серое одеяло сумерек. Он взглянул на здание напротив: огромные бронзовые буквы «Страховая компания «Национальное страхование»" стояли на страже над каменным гербом и свитком с девизом, который невозможно было разобрать. Окна общего зала теперь только тускло поблескивали, но на верхнем этаже ярко светилось большое окно. Наверное, кабинет Рокуэлла, подумал Дэнни, пристально глядя на него, словно набираясь уверенности для завтрашнего дня. Над углом парапета с флагштока безжизненно свисал флаг — символ, как внушали учебники истории, столько в себе воплощающий. Взгляд Дэнни скользил все ниже, и здание запечатлевалось в его сознании — ободряющее, исполненное внутренней значительности, столь же прочно утвердившееся в жизни города и всей страны, как его фундамент в земле. Дэнни почувствовал, что разочарование этого первого дня уходит в прошлое, как ушла в прошлое школа — изрезанная парта, чернильница, высокие зарешеченные окна. Его сознание уже нащупывало опору, как усики виноградной лозы, пересаженной в новую почву. Будущее будет лучше прошлого, оно все принадлежит ему, и оно необъятно.