Паршиво, дальше некуда, думал Слоун, тащась мимо спортклуба Лайхардта и даже не посмотрев на него. Все началось с Фиска — накрахмаленная рожа! А кончилось громовым скандалом с Альфом Бенсоном. Он, видите ли, не позволит, чтобы Пегги вертели по танцзалу до пяти утра. Он, видите ли, позаботится, чтобы теперь она приходила домой когда положено. Он, видите ли, ее отец! «А что она нашла в помешанном на джазе бездельнике вроде тебя, хоть убей, не пойму!»

Толкнув калитку, он впился глазами в парадную дверь, словно Бенсон должен был вот-вот распахнуть ее и ринуться с поднятыми кулаками по дорожке. Ничего, старику недолго осталось командовать! Он тогда прямо войдет в дом и скажет: «Может, вы еще не слыхали? Мы с Пегги женимся». И поглядит на его дурацкую физию. А после этого папаша может копаться у себя на заднем дворе, пока не сдохнет. И старухе нечего будет совать нос в их дела. Правда, своему муженьку она не спускает, этого у нее не отнимешь. С ней, пожалуй, лучше поддерживать хорошие отношения. Умаслить ее немножко. Дура набитая, конечно, но ведь Пегги думает, что как раз наоборот.

Слоун почувствовал немалое облегчение, когда дверь ему открыла Пегги.

— А!.. Здравствуй, Арти, — она замялась. — Сегодня… сегодня я не смогу пойти в «Палэ». Папа считает, что недельки две мне танцевать не стоит.

— И очень хорошо. Пошли погуляем. Как папа считает, ходить тебе можно?

— Вот что, Арти! Он ведь желает мне только добра — у меня все-таки было нервное переутомление, ты же знаешь.

— Знаю, крошка. И прогулка — лучшее от него лекарство.

Пегги вдруг улыбнулась.

— Ну ладно. Подожди тут.

Арти неторопливо направился к калитке, закурил и стал ждать. Здесь ему рады, как собаке в лавке мясника. Хотя вообще-то танцевать у него нет настроения с самого марафона. Скрестив ноги, он прислонился к забору и, затягиваясь, неторопливо крыл на все корки и «Палэ» и танцы.

Пегги пробежала по дорожке.

— Идем, Арти, — и потянула его за локоть.

Ее тревога пробудила в нем упрямство.

— С чего это такая спешка?

— Да папа просто на стену лезет. Если он тебя увидит, сразу начнет читать мораль.

— Пусть читает своей шляпе. Ей-богу, не понимаю, откуда у такой девочки, как ты, выродился такой папаша. Просто не верится.

Пегги взяла его под руку.

— Он так себя ведет, что мне иногда бывает жалко маму. Не понимаю, зачем она за него выходила.

— Секрет конюшни, — ухмыльнулся он. — Мамочку об этом спрашивать не стоит.

Пегги крепче сжала его локоть.

— У нас так не будет, Арти, правда?

Он искренне возмутился:

— Ну, это ты брось. Кем ты меня считаешь?

— Я считаю, что ты замечательный, Арти, — Пегги говорила тихо, с радостным смущением. — И мне очень повезло, что мы с тобой познакомились, честное слово.

— Вот это другой разговор! — он обнял ее за талию. — И мне тоже повезло. Когда мы вместе, крошка, я знаю, что я своего добьюсь! — Он воспрянул духом, глаза загорелись привычной мечтой. Прежний Арт Слоун.

Они свернули на Парраматта-роуд, сияющую огнями витрин и летних кафе.

— Давай играть в покупки, Арти! — они принялись разглядывать выставленные товары. — Ой, какая прелесть! Вот этот спальный гарнитур и гарнитур для гостиной: ковер, радио, ваза, трюмо… — она вздохнула. — Только они ведь очень дорогие, правда?

— Очень дорогие для тех, кому они не по карману, — ответил он. — И чертовски дешевые для людей с деньгами. И для нас они будут чертовски дешевыми, такое у меня чувство.

Пегги молчала, в который раз дивясь его уверенности в себе. Он всегда говорил такие вещи совершенно серьезно.

— Знаешь что, Арти? По-моему, папа просто тебе завидует, когда ты вот так говоришь. Поэтому и кажется, что ты ему не очень нравишься.

— А, они всегда так, неудачники вроде него. Сидят на мели и злятся на всех, кто это видит. Ему не нравится, что я поумнее его, а очень ли он-то умен? — Вопрос повис в презрительном молчании. — Пойдем, — сказал Арти. — Посмотрим, что предлагают вон те магазины.

К нему возвращалась вера в себя, он чувствовал ее теплую волну в своих жилах, и позолоченный мир витрин превратился в заманчивое будущее, озаренное светом за зеркальными стеклами. Объединенные общей мечтой, они достигли самой сердцевины своего желания. Свернув в темный переулок, они замерли в тесном объятии, жадно целуясь, рывком приближая это будущее.

— Арти, они собирались сегодня вечером в кино, — ее голос стал грудным, перешел в шепот.

— Пойдем и посмотрим, крошка. К этому времени им уже пора бы уйти.

Назад они шли молча — возбуждение было слишком сильным для слов. Остановившись на тротуаре против ее дома, они оглядели фасад: сквозь занавески окна в передней пробивалась полоска света.

— Они дома, — сказал он. — Черт… — его голос замер, захлестнутый горечью обманутой надежды и желания.

— Может быть, они все-таки ушли? Мама всегда оставляет свет в прихожей, чтобы одурачить грабителей. А все другие окна темные.

Они перешли через улицу.

— Ну, авось они не задумали одурачить нас, — сказал он и открыл калитку: его тело покалывали иголки нетерпения, смешанного с тревогой. Он перебежал газон и заглянул в окно коридора.

— Там всюду темно, — сказал он, но Пегги растерянно поглядела на него.

— Я не захватила ключа, Арти, мы же не можем войти! — она была готова расплакаться.

Он уставился на темную полосу двери рядом с ярким прямоугольником из цветного стекла, и от панического отчаяния на шее и ладонях у него выступил пот.

— Попробуем окна, — сказал он.

Пегги следовала за ним по пятам, пока он дергал рамы и заглядывал внутрь. Какого черта они запирают все окна? Что, по-ихнему, у них можно украсть?

Обойдя дом, он яростно рванул кухонное окно. Оно подалось, и он дергал его и раскачивал так, что стекла отчаянно дребезжали.

— Только не разбей его, Арти! Ради бога! — испуганно шептала Пегги.

Увидев воткнутую в грядку лопату, Слоун схватил ее, вставил между подоконником и рамой и осторожно нажал. Задвижка отскочила. Он метнул лопату в грядку.

— Было время, я так на жизнь зарабатывал, — сказал он, распахивая окно и перелезая через подоконник.

Он впустил Пегги, и они принялись ползать на четвереньках по полу, заглядывая под стол, буфет и стулья в поисках винтов от задвижки. Словно пара мартышек, которым кинули арахис, подумал Слоун.

Наконец он нашел винты и ручкой ножа забил их на место. Этот эпизод был оскорблением ему, им обоим, но с первым же объятием унизительное ощущение исчезло, рассеянное жаром страсти. Он с издевкой вспомнил старика Бенсона, и удовлетворение стало от этого еще полнее.

Они прошли в комнаты, и на кушетке Пегги стряхнула с ног туфли. Арти улыбнулся в полумгле и притянул ее к себе, положив руку к ней на грудь.

— Милый…

Исчезли все двери и окна, исчезли угрозы, насмешки, запреты, и был только распахнутый, нежный, теплый и плодоносный мир.