Она стояла на углу у антикварного магазина, выжидая, когда можно будет перейти улицу. Он подошел к ней сзади и сказал:

— Было весело?

Она обернулась с неуверенной улыбкой.

— Получилось чертовски неприятно. Ты долго ждал?

— Порядочно. А что случилось?

— Это все Руди. Он сказал, что не поедет через Кингс-Кросс — ему еще жизнь дорога. Ревность — жуткая вещь. Я прощена?

— Если ты примешь мое приглашение на следующий субботний вечер.

— Договорились, Дэнни. (Будет, конечно, зверски скучно, но надо же как-то загладить этот дурацкий случай.) Руди взбесится, когда узнает, что я не пойду на танцы в яхт-клуб.

— Справедливое возмездие, — сказал Дэнни. — В новогодний вечер я изгрыз до корня три ногтя.

Пола взяла его под руку.

— Пошли… Ну!

Они побежали. Дэнни распахнул дверь, и они вошли в зал. Пола сморщила нос, словно почувствовала невыносимое зловоние.

— С, каждым днем все хуже. Господи, остаться тут до конца своих дней!..

На мгновение Дэнни показалось, что это презренное будущее она предназначает ему, но она тут же отошла, не дожидаясь его ответа, и он решил, что она говорила о себе. Это его не удивило. Конечно, такой девушке, как Пола, мало быть просто машинисткой. Он попробовал догадаться, почему она выбрала такую работу, и со страхом прикинул, долго ли она еще здесь останется.

Сорвав чехол с машинки, Пола с отвращением посмотрела на кипу счетов, которые ей предстояло перепечатать. Какого черта она торчит в этой дыре? Почему она не послушалась отца и не поступила в университет? Чтобы изучить — что? Искусство и литературу? И стать — чем? Школьной учительницей? Ну, уж это, во всяком случае, не жизнь, а пытка. Нет, она будет и дальше пробиваться в газету или журнал. Профессия журналиста дает возможность жить по-настоящему и в рабочие часы. Вот Дороти Паркер, например, всегда в самом центре событий. Ни одной скучной секунды. «И я хочу того же. Я хочу жить каждую минуту каждого часа каждого дня».

Риджби уже сидел за своим столом. Он ласково кивнул и улыбнулся. Дэнни кивнул в ответ, ясно вспомнив, каким видел Риджби вечером под Новый год, и удивился перемене. Риджби снова заполз в прежнюю одежду, в прежнее выражение, в прежнюю манеру держаться. Прежний мистер Риджби, который много лет назад достиг своего предела и продолжал пребывать в тех, прежних временах.

Но как ни была интересна эта мысль, она не отвлекла его от Полы. Каждая черта ее лица, каждое ее движение неизгладимо запечатлевались в его сознании. Иногда их взгляды встречались, и раза два она ему улыбнулась. Ее заразительная жизнерадостность и кокетство были для него чем-то новым и неизведанным, казались волнующей загадкой. На этой неделе он купит себе новый костюм. В субботу вечером ему надо показать себя с наилучшей стороны и выглядеть как можно старше. Вряд ли старше Руди, подумал он огорченно, но, во всяком случае, достаточно взрослым, чтобы получить шанс, отвечающий его возрасту и деньгам.

На следующее утро он явился на службу рано в надежде, что и Пола придет пораньше. Минут через десять в зал уныло вошел Гарри Дент. Бросив шляпу на вешалку, он потянулся.

— У тебя что, бессонница?

— Нет. Я лунатик, — сказал Дэнни, — и проснулся уже здесь.

Теперь он больше не был младшим клерком и держался с сослуживцами гораздо свободнее.

Дент засмеялся.

— Смотри, чтобы тебя не затянуло! Никогда не бери работу домой. Если человеку хочется работать больше восьми часов в день, значит он последняя свинья. — Он плюхнулся на стул. — «Ну, снова на штурм», как сказала девица матросу.

Пола не пришла раньше времени, зато по какому-то невероятному просчету это сделал Слоун. Чтобы хоть как-нибудь избежать своего стола, прежде чем настанет время за него садиться, он остановился возле Дэнни.

— Хорошо провел праздники? — осведомился он таким же тоном, каким попросил бы спичку.

— Да, спасибо, — ответил Дэнни. — А ты?

— Неплохо. Вот только паршиво, что надо возвращаться в нашу контору. — Он с отвращением огляделся и переменил тему: — Эта новая штучка здорово задается, а? Та, которая сидит вон там. Воображает, будто она невесть что такое.

Дэнни покраснел.

— Разве?

— А ты что, не видишь?

— Нет.

Слоун насмешливо ухмыльнулся.

— Так и думал, что ты клюнешь. Я на тебя посматривал. До того въелся в нее глазами, что и клещами не отодрать. И на что ты, собственно, рассчитываешь?

— Я ведь, по-моему, не говорил, что рассчитываю на что-нибудь. — Он редко разговаривал со Слоуном. Вернее, Слоун редко разговаривал с сослуживцами. И его наглость была так же неприятна, как его невежество.

Арти усмехнулся:

— Наступил тебе на любимую мозоль, а? — Он оперся локтями на стол. — Послушай моего совета, забудь про нее. Тут тебе не светит. — Он придвинулся еще ближе. — Послушай, я ведь в девочках разбираюсь и сразу ее понял. Воображает она, конечно, много, но шикарна по-настоящему. И знает, чего ей нужно. Она своего добьется. Когда дело дойдет до дела, она не станет связываться с голодранцем-клерком. А чего-нибудь получше тебе в этой дыре ждать не меньше десяти лет.

— Спасибо, — сказал Дэнни, — все это крайне полезные сведения.

Слоун пожал плечами.

— Ну что ж, убедись на собственной шкуре.

— А ты, значит, уже убедился? — Дэнни был очень зол. — Не понимаю, почему ты до сих пор еще голодранец-клерк.

Арти заколебался. Но не потому, что сомневался в себе, а потому, что его уверенность была слишком сильна, чтобы сразу обрести выражение в словах.

— Ну, я клерком недолго останусь, — сказал он, и взгляд его стал жестким. — У меня припасена пара штучек. Хоть это и ба-альшая контора, я не позволю втереть себе очки, не поверю, будто работа здесь такая уж радость. — Он обвел взглядом столы, колонны, окна и снова посмотрел на Дэнни. — Это все дерьмо, — сказал он злобно. — И ты, и я, и юбка, в которую ты втюрился, — все мы у них в кулаке. Хотите — берите, хотите — убирайтесь, вот как они ставят вопрос! Ну, пока я беру, а как только буду готов, то уберусь. И чем скорее, тем лучше, черт бы их всех подрал!

Дэнни взял ручку.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Думал, что тебе не вредно будет послушать. В свое время старику Риджби это могло бы пойти на пользу. А посмотри на него теперь — блевать хочется. Ты уже взял пенсионный полис?

Дэнни покачал головой.

— После трех лет службы это обязательно, — злобно сказал Слоун. — Еще один способ привязать тебя к этой лавочке. Пенсионный полис… — Он сделал непристойный жест. — Это спасет вас от голодной смерти, ребятки, когда вы нам больше не будете нужны. А ведь деньги-то твои собственные! Говорю тебе, это заведение — сплошное втирание очков. Как, по-твоему, люди зарабатывают большие деньги? Устраивают выгодные комбинации. Ясно? Ну, а тут возможна только одна комбинация: ждать, чтобы тебе дали прибавку. А от таких комбинаций толку мало.

Дэнни решил, что спорить с ним бесполезно, как бесполезно доказывать теорию эволюции перед лицом первобытной веры. Его собственные мечты оставили бы Слоуна равнодушным. Он бы их просто не понял.

Арти посмотрел на часы.

— Берись-ка за дело. Пусть никто не скажет, что я помешал успешной карьере. — Он уже отошел, но тут же вернулся. — Вот и мисс Сердцеедка, сногсшибательная, как всегда.

Пола быстро прошла к своему столу, сорвала чехол с машинки и начала печатать так, будто поставила себе задачу разбить клавиши. Так, будто его здесь и не было. И не было кануна Нового года, и не будет вечера этой субботы.

За несколько минут до обеденного перерыва к нему вразвалочку подошел Томми Салливен. С тех пор как Дэнни получил повышение, Салливен перестал держаться с ним высокомерно — теперь он смотрел сверху вниз на Рассела, нового младшего клерка.

— Что, утром Слоун учил тебя уму-разуму? — сказал он. — Уж он научит!

— Он давал мне советы, — поправил Дэнни. — Излагал формулу Слоуна, как разбогатеть в два счета.

— Что он в этом, бедняга, понимает! — сказал Томми без всякого сочувствия и начал поигрывать карандашом. — Я за последнее время кое-что обдумал, — продолжал он доверительно. — Надо точно знать, на что ты годишься, а иначе толку не выйдет. Вот возьми Льюкаса: сразу видно, что он может ворочать большими делами, и я знаю, что я с ним не одного калибра, чего себя обманывать? Вопрос в том, какого же я калибра? — Он помолчал. — Я об этом много думал и вижу, что я создан не для того, чтобы сидеть в конторе.

— А для чего же ты создан?

— Чтобы быть агентом, — ответил Салливен. — Немного попозже. Раз ты можешь продать страховку, то сумеешь продать что угодно, так у нас считают. И называется это абстрактной продажей. Продать нужно только идею. Понятно?

— Я это обдумаю на досуге, — сказал Дэнни, но его собеседник был абсолютно серьезен.

— На мой взгляд, это неплохая мысль. На ней была построена вся эта контора, а я бы сказал, что она стоит не меньше миллиона.

— Вот тебе и отличный заход: «Возьмите страховку, сударыня. Нам нужно еще одно здание».

— А, пошел ты! — Томми засмеялся. — Продажа страховки — это особая специальность. Надо уметь подать себя, и это уже полпобеды.

— А вторая половина?

— Заполучить подпись под полисом. — Томми перегнулся через стол. — Послушай, ты же помогаешь Джаджу, когда он по пятницам принимает деньги от агентов. Может, скажешь, кто там самый лучший? С такими ребятами полезно заводить знакомство. Можно многому научиться. Ну, знаешь, поставить пару пива…

Небрежное упоминание о пиве произвело на Дэнни большое впечатление — это был символ взрослости, которой он в себе не чувствовал. Конечно, ему совершенно безразлично, где пьет Салливен и что он пьет. Его пугало другое: по сравнению с Салливеном он может показаться зеленым. А инстинкт подсказывал ему, что в глазах Полы это, несомненно, большой недостаток.

Когда Томми ушел, он развернул завтрак и открыл «Войну и мир». Сражение под Бородином было в полном разгаре: рев пушек, треск ружей, гром копыт, слава, смерть, поражение… Кончив главу, Дэнни закрыл книгу и сперва начал просто так вспоминать свои сегодняшние беседы со Слоуном и Салливеном, а потом потянулся за блокнотом. Бесенок иронии сидел на ручке, которой он писал.

Он сложил листок и сунул его в карман. Затем заказал по телефону билеты на субботу. Когда к концу перерыва вернулась Пола, он подошел к ней.

— Где мы встретимся завтра вечером?

Она небрежно листала журнал.

— Где хочешь.

— Без четверти восемь у букинистического магазина? Белый автомобиль с крестиками и ноликами на дверцах.

— Свинья! — Она показала ему язык. — Что ты сейчас читаешь?

— «Войну и мир». А ты?

— «Восстание ангелов».

Они рассмеялись. Теперь, когда Пола сбросила покрывало равнодушия, Дэнни рассказал ей про Слоуна и Салливена и показал свои стихи. Она прочла, и ее глаза засияли. Сейчас она перепечатает их, преподнесет по экземпляру Слоуну и Салливену, а еще один повесит на доске объявлений. Когда Дэнни запротестовал, Пола с сожалением кивнула.

— А какая возможность чуть-чуть оживить этот морг! Один экземпляр я все-таки захвачу домой и покажу отцу. Ему понравится.

Ее слова болезненно напомнили ему глухую стену непонимания в его собственной семье. Однако утренняя бесцельная злость рассеялась без следа, и позже, когда Арт Слоун с насмешливым сочувствием покачал головой, Дэнни в ответ только ухмыльнулся.

К концу дня, когда последний агент сдал деньги, к столу, за которым сидели Дэнни и Джадж, подошла Пола. Она окинула пачки денег алчным взглядом.

— Будь это все мое! Вот бы я посмотрела мир!

Лори Джадж вздохнул. Он был местной знаменитостью — в свое время участвовал в играх на Кубок Дэвиса, и его имя все еще иногда попадалось на страницах газет. Он поглядел на Полу с покровительственной улыбкой.

— Ну и что бы вы сделали с этими деньгами?

— Удрала бы из этой страны, — ответила она. — Села бы на первый пароход, отходящий в Европу, на Восток, в Америку. Уж я бы выбралась из этого склепа, предупредив об уходе ровно за одну минуту.

Казалось бы, банальные слова, золотая мечта подростка новой эры, но у Полы они прозвучали по-настоящему искренне, выражая живую и страстную потребность.

Когда она отошла, Джадж сказал:

— Эта девица думает, что она неотразима.

Он закрыл сумку с деньгами и отнес ее в хранилище.

Дэнни смотрел, как Пола надевает чехол на машинку. Томление в её голосе и глазах добавили Европу, Восток и Америку к тому длинному списку возможностей, в котором сам он фигурировал в качестве примечания, набранного самым мелким, почти неудобочитаемым шрифтом.

Когда он проходил мимо Риджби, тот поднял голову и спросил:

— Большие поступления сегодня, Дэнни?

— Обычные, мистер Риджби.

— Деньги — это большая ответственность, — сказал Риджби, — и то, что они проходят теперь через ваши руки, вам очень полезно.

Это было одно из тех произвольных утверждений, которые приподымают краешек правды, словно краешек театрального занавеса, открывая ноги актеров.

— Ну, мою работу нельзя назвать ответственной, — сказал Дэнни, — нужно только уметь считать.

— Вас по-прежнему не удовлетворяет ваша работа, не так ли? — спросил старший клерк.

— Да, по-прежнему.

— Возможно, это чувство у вас никогда не исчезнет.

Дэнни нахмурился. До сих пор Риджби всегда старался его ободрить.

— Но почему? — спросил он. — Ведь существует же достаточно ответственная работа.

Зал уже совсем опустел, только Гарри Дент и Джим Лейкер еще надевали пальто. Но Риджби их не видел. Он словно искал ответ там, куда не мог проникнуть взгляд, за внешней оболочкой предметов, в глубинах гранита и кирпича. Он медленно произнес:

— Видите ли, учреждения вроде этого не всегда так велики, как кажется. На самом деле они вовсе невелики, если только значимость не будет привнесена в них со стороны.

Риджби умолк.

Да, это было так, это была правда. Тут все держалось на человеке, на мысли, на идее, скрытой за действиями, на вере — на всем том, что стремился постигнуть Дэнни.

Старший клерк продолжал:

— Мистер Рокуэлл производит впечатление человека, способного на это. И я бы не сказал, что он потерпел в этом неудачу. Но, пожалуй, жить он может, только оставаясь королем в своем замке.

Все та же его неприязнь к Рокуэллу! Дэнни вспомнил управляющего — таким, каким видел его раза три-четыре в вестибюле, — и сказал:

— Вы хотите сказать, что он считает себя своего рода помазанником божьим?

Риджби улыбнулся. Очень удачно сказано. Мальчик, возможно, далеко пойдет. А может быть, он обречен прозябать в безвестности. Слишком многого ждет, чтобы удовлетвориться мелкими триумфами, чтобы подлаживаться к мелким людишкам.

— Можно назвать это и так, — произнес он вслух. — Арнольд Рокуэлл превратил компанию в свою собственность. Он наложил на нее отпечаток своей личности и, пожалуй, своих идеалов. Мне часто доводилось его слушать, и, по-моему, он говорит искренне. Однако я все чаще склоняюсь к мысли, что он видит перед собой идеал, которого в действительности не существует.

— Но как же не существует, если им определяются его поступки?

— Возможно, он не существует только для меня, — не стал спорить Риджби. — Однако я твердо знаю одно: деловое предприятие способно подогнать человека под определенный стандарт. И во время этой обработки полностью поглотить его личность. А каким способом можно избежать такой судьбы, я не знаю.

Он откинулся на спинку стула, а Дэнни, повинуясь внезапному порыву, продекламировал:.

Стихи показались ему невыносимо напыщенными, и он уставился на чернильницу, жалея, что не сумел удержаться.

— Кто это написал, Дэнни?

— Шекспир О’Рурк.

— Да неужели! Мне нетрудно представить себе, как эти слова произносит Арнольд Рокуэлл — если бы он чего-то добивался или если бы ему нечего было терять.

Дэнни молча ждал. Риджби сидел нахохлившись: руки бессильно лежат на коленях, взгляд обращен в себя, и глаза кажутся пустыми, словно стекляшки. В опустевшем зале стояла тишина. Выходящее на запад высокое окно горело оранжевым пламенем заходящего солнца, и чудилось, будто в тишину проникает что-то жуткое, и это что-то исходит от Риджби, который погрузился в непонятный транс, а может быть, даже и умер. Когда, наконец, он заговорил, его голос был глухим и беззвучным, словно далекое эхо мыслей.

— Я никогда не стоял один в своем собственном праве — ни разу за все эти годы. Говоришь и ведешь себя нормально, и вид у тебя нормальный. И все это время внутри одна черная тоска. — Он задумчиво кивнул. — Моя мать любила повторять: «По плодам их узнаешь их, Джо. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?»

Он не отрываясь смотрел на чернильницу, и его бормочущий голос подводил итоги ушедшего прошлого с той иррациональной логикой, которая свойственна нелепо здравым суждениям сумасшедших.

Дэнни нервно обернулся. Его взгляд скользнул по опустевшим письменным столам, по зачехленным машинкам, по картотекам, по папкам, по гранитным колоннам, по пятну света над дверью хранилища, по высокому окну, ставшему теперь серебристо-серым, и тишина захлестнула его тугой петлей. Он посмотрел на Риджби, на сухожилия и вены, вздувшиеся под полупрозрачной кожей его рук, и сказал негромко:

— Мистер Риджби, — и более настойчиво: — Мистер Риджби!

Риджби медленно поднял на него глаза. Уголки его рта дернулись в усталой, смущенной улыбке, и он провел ладонью по глазам.

— Я что-нибудь говорил, Дэнни?.. Впрочем, неважно. Запрем хранилище и пойдем домой.

В хранилище Дэнни увидел, что в малом сейфе торчит ключ. Он вынул его и передал Риджби.

— Лори Джадж забыл свой ключ, — сказал он.

— Сейф заперт, Дэнни?

— Да.

Риджби взвесил ключ на ладони. Несколько секунд он смотрел на него, а потом сунул его в карман.

— Не понимаю, как мог Лори допустить такую оплошность, — сказал он. — Лучше никому об этом не говорите. Ведь он отвечает за малый сейф.

— Должно быть, это второй ключ, который он хранит у себя в кассе, — заметил Дэнни. — Обычно он пользуется ключом, который носит на кольце вместе с другими.

Риджби кивнул.

— Стоит отступить от привычного распорядка — и ошибка становится почти неизбежной. Ну, а теперь, будьте добры, закройте дверь, я ее запру, и мы пойдем.

На улице газетчик выкликал:

— «Сан», вечерний выпуск, «Сан»!

Риджби купил газету и пробежал взглядом заголовки. Привычка, подумал он, складывая газету и чувствуя, что все это его не трогает. И лестные сплетни и события, потрясающие мир, утратили какое-либо значение. Он поглядел на Дэнни, выжидавшего удобный момент, чтобы попрощаться, и вновь почувствовал внутреннюю близость с этим мальчиком, и ему захотелось загладить то неприятное впечатление, которое он мог произвести. Он нащупал в кармане ключ — это тоже был залог доверия между ними. Доверия, думал он, которым Дэнни, возможно, станет дорожить и, если ему будет известно больше, возможно, не нарушит.

— У вас есть какие-нибудь планы на этот вечер, Дэнни? — спросил он. — Если нет, то не хотите ли поужинать со мной? То есть, конечно, если вы можете дать знать родителям, что задержитесь.

Они вернулись в «Национальное страхование», и Дэнни позвонил миссис Сэдлер, которая сказала, что, разумеется, забежит предупредить его мать, это ей совсем нетрудно.

Они вновь стояли на тротуаре, выжидая, когда можно будет перейти улицу.

— Осторожней на мостовой, — сказал Риджби, — автомобили так мчатся, что не успеешь оглянуться, как окажешься под колесами. В наши дни главное — скорость. Мне иногда кажется, что мы движемся слишком быстро, чтобы знать, куда, мы, собственно, направляемся.

В трамвае он рассказывал о том Сиднее, которого больше не было, об омнибусах и конках, о булыжных мостовых, о мусорщиках с их совками, о знаменитых шайках хулиганов из Рокса и кварталов вокруг Ирландского рынка — пока они не доехали до Кингс-Кросс.

Вестибюль «Маноа» был очень внушителен, а когда Риджби повернул выключатель и Дэнни увидел квартиру, он удивился еще больше. Ковры, мебель, гардины и бронзовая фигура рыцаря с мечом в руке на мраморной консоли были намного изящней и дороже всего, что ему до сих пор доводилось видеть в частных домах.

— Мне нравится ваша квартира, мистер Риджби, — сказал он и увидел, что его слова были приятны старику.

— А теперь займемся ужином, — сказал Риджби. — На углу есть кулинарная лавка. Может быть, вы сходите туда и купите парочку бараньих отбивных, пока я все тут приготовлю? — Он вынул из кармана деньги. — Плох тот хозяин, который посылает своего гостя покупать обед, но у меня нет поварского таланта.

Когда Дэнни вернулся, Риджби уже переоделся: домашние туфли, домашняя куртка, перепоясанная шнуром с кисточкой, свежая рубашка и галстук.

Стол был сервирован с большим тщанием, тихо играло радио. Второй раз Дэнни видел перед собой Риджби, освобожденного от его служебного двойника, и в течение всего ужина изумлялся этой перемене. Ему казалось, что старик вдохнул в обстановку квартиры дух того общественного положения, которого ему так и не удалось достичь.

После ужина он сказал:

— Ну, Дэнни, садитесь в кресло и отдыхайте, пока я сварю кофе. А потом поболтаем.

Они говорили о книгах, о пристрастии Риджби к классикам («Я не знаю книги лучше «Адама Бида»), а Дэнни — к таким современным писателям, как Синклер Льюис, Уэллс и Лоусон.

— А как вы развлекаетесь, Дэнни? Занимаетесь спортом? Ходите на танцы? Может быть, у вас есть девушка?

Дэнни рассказал про Полу, и Риджби удивился:

— Подумать только, как я умудряюсь не замечать того, что происходит прямо у меня под носом.

Потом Риджби налил в рюмки хересу. Дэнни подождал и, только когда Риджби сделал два-три задумчивых глотка, рискнул последовать его примеру.

Вкус у этой штуки довольно неприятный, решил он, но потом ощущение остается неплохое. А старику она как будто нравится, судя по тому, как он играет рюмкой и, откинувшись в кресле, предвкушает каждый новый глоток.

Риджби внимательно посмотрел на своего гостя и после короткого молчания сказал:

— Мы во многом похожи, Дэнни. — Он говорил неторопливо, тихо и доверительно. — Сегодня, когда вы заговорили о том, чтобы стоять одному и быть самим собой, меня это тронуло гораздо сильней, чем могло вам показаться. Потому что… — он остановился, словно подыскивая слова. — Потому что сейчас, на склоне лет, я намерен поступить именно так.

Риджби поставил рюмку на ручку кресла. Он хотел, чтобы этот мальчик понял его по-настоящему. И не только потому, что это была необходимая предосторожность, но и потому, что в случае неудачи его плана ему будет легче нести бремя своей тайны. Он словно заверял потомков в своей невиновности, одновременно оправдывая себя в собственных глазах.

— Когда подобные вещи говорит старик, — продолжал он, — это может показаться странным, но, по-видимому, я принадлежу к тем людям, для кого никогда не поздно начать сначала. Видите ли, я собираюсь уйти на покой. А кроме того, я собираюсь жениться. — И добавил обезоруживающе: — Я знаю, что вы сейчас думаете: нет дурака глупее старого дурака.

Дэнни с недоумением покачал головой.

— Я не обиделся бы, если бы вы так и подумали.

— Мне будет очень грустно, когда вы уйдете, мистер Риджби.

— Строго говоря, я уйду раньше, чем должен был бы. Вероятно, это вызовет некоторое удивление наверху. Я ведь так долго был частью привычной обстановки! — Это были первые горькие слова, которые он произнес за весь вечер, и ему было нетрудно продолжить уже в другом тоне. — Так что мы можем считать этот вечер маленьким торжеством, не так ли? А что за торжество без тостов! Какой тост вы предложите?

— За будущее? — нерешительно сказал Дэнни, и Риджби ответил, подумав:

— Очень удачно. Да, пожалуй, это хороший тост. Он по-разному подходит для нас обоих. Но есть еще и тот дух, который движет нами, — если не ошибаюсь, он по-гречески называется «этос». Ну как, пьем за будущее и этос, согласны? — он поднял свою рюмку.

Выпив, Риджби откинул голову на спинку стула и несколько секунд молчал. Затем сказал, улыбнувшись:

— Когда-нибудь вы расскажете об этом вечере своей жене. Как вы обедали с чудаковатым старым клерком, который служил в «Национальном страховании», а потом внезапно бросил службу и благодаря этому обрел новую жизнь. — Он добавил серьезным голосом: — Вы единственный человек там, с кем я бывал откровенным, Дэнни. Я знаю, что могу довериться вам и в этом.

Допив рюмку, Риджби встал.

— А теперь пойдемте на балкон, — сказал он, отбрасывая серьезность. — Я покажу вам огни бухты и мигающий маяк. Я называю его «веселым глазом порта» и очень к нему привязался.