Глава 1

Причины и принципы создания и классификация изменнических формирований на территории Советского Союза

Классификация казачьих частей в составе германской армии

Первоначально жесткая позиция Гитлера относительно привлечения к военному сотрудничеству советских граждан и эмигрантов исключала всякое их участие в вооруженной борьбе на стороне вермахта. Однако уже осенью 1941 года германское командование, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением Красной армии и ростом партизанского движения в тылу, было вынуждено решиться на создание вспомогательных частей из военнопленных и населения оккупированных территорий (к эмигрантам на протяжении всей войны немцы относились с недоверием и официально запрещали им, за небольшим исключением, служить в боевых частях вермахта), с тем чтобы усилить охранные войска в тыловых районах групп армий, а освободившиеся немецкие части использовать на фронте. В ряду обстоятельств, непосредственно повлиявших на создание в составе вермахта национальных частей, следует выделить три основных причины.

В первую очередь это было обусловлено большими людскими потерями вермахта. Несмотря на относительно крупные успехи, достигнутые в ходе приграничных сражений, и оккупацию значительных территорий за первые месяцы боев, война против Советского Союза не стала для немцев легкой прогулкой, а потери в живой силе и технике превысили все ожидания. Уже за первые четыре недели войны полевые запасные батальоны дивизий передали весь свой личный состав действующим частям. «Крупные успехи, — пишет генерал-майор вермахта Мюллер-Гиллебранд, — достигнутые в ходе кампании (до ноября 1941 года), стоили потери около 230 тысяч человек убитыми и 14 тысяч пропавшими без вести. Если еще учесть, что число раненых втрое превышало суммарные потери убитыми и пропавшими без вести… то до конца ноября 1941 года из строя вышло примерно 740 тысяч человек, а оказалось возможным возместить эту убыль лишь на 400 тысяч человек». Немецкая армия во всех предыдущих кампаниях потеряла убитыми и пропавшими без вести в общей сложности менее 100 тысяч человек. Но в случае с СССР такие потери были понесены уже через 8 недель после начала операции «Барбаросса». В итоге некомплект личного состава вермахта на Восточном фронте на конец августа 1941 года достиг: в 14 дивизиях — свыше 4 тысяч человек, в 40 — свыше 3 тысяч человек, в 30 — свыше 2 тысяч человек и в 58 — несколько менее 2 тысяч человек. В сложившихся условиях восточные легионы и казачьи части, наряду с другими национальными формированиями, были призваны хотя бы отчасти возместить понесенные вермахтом потери и покрыть дефицит живой силы, начавший ощутимо сказываться на фронте.

Вторым важнейшим фактором, повлиявшим на привлечение в ряды немецкой армии граждан Советского Союза, в том числе и казаков, и создание из их числа особых вооруженных формирований, стала партизанская война, разгоревшаяся в германском тылу. В результате провала планов блицкрига осенью 1941 года перед нацистской Германией замаячила реальная перспектива затяжной войны, к которой страна была явно не готова. К тому же, исходя из предпосылки победного и, главное, быстрого окончания Восточной кампании, немецкие армии и командование тыловых районов имели в распоряжении весьма ограниченные охранные и полицейские силы. И когда «колосс на глиняных ногах» устоял, всем этим немногочисленным формированиям, часть которых к тому же была использована для восполнения боевых потерь на фронте, помимо охраны сильно растянутых армейских коммуникаций приходилось бороться еще и с нарастающим партизанским движением. Естественно, сил для борьбы с «бандитами» не хватало, и формирования из местных добровольцев пришлись немцам как нельзя кстати.

И, наконец, третьим обстоятельством, повлиявшим на пересмотр прежних жестких установок германского руководства по отношению к формированиям из числа советских граждан, стало стремление завоевать симпатии определенных этнических и социальных групп, совпавшее с добровольным желанием представителей некоторых народов служить в немецкой армии. На территории Западной Украины, Прибалтики, в некоторых районах Северного Кавказа навстречу немцам выходили люди, так или иначе пострадавшие от советской власти. Зачастую без какого-либо давления со стороны немцев они формировали отряды самообороны и выражали желание вступить в германскую армию, чтобы бороться против ненавистного большевизма.

Несмотря на то что к зиме 1941/1942 года уже были отданы приказы о формировании боевых частей из представителей тюркских и кавказских народов (так называемых Ostlegionen), немецкому руководству было ясно, что они не смогут решить всех проблем на Восточном фронте. В результате, пытаясь окончательно разрешить проблему недостатка охранных частей (которая особенно обострилась как раз к зиме 1941 года, когда очевидно стало, что блицкриг провалился), первый квартирмейстер Генерального штаба генерал-лейтенант Паулюс приказом от 9 января 1942 года уполномочил командование групп армий Восточного фронта формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части («сотни») из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти. Причем в эти сотни, которые, по идее, должны были быть казачьими, разрешили набирать всех лиц славянского происхождения (предпочтение отдавалось казакам и украинцам) из числа «надежных военнопленных» и местных жителей. Таким образом, люди, стремившиеся облегчить себе жизнь и поменять невыносимые условия концлагеря на предательство, должны были дождаться вербовщиков, объявить себя «казаками» или «украинцами», успешно пройти небольшое собеседование, получить оружие и обмундирование — и все, можно было начинать «новую жизнь». Любопытно, что в первое время после распоряжения Паулюса термины «казачий» и «сотня» использовались для обозначения всех вспомогательных войск из числа военнопленных славян, основной задачей которых было несение караульной и охранной службы.

Весной 1942 года в тыловых районах немецких армий и групп армий появилось множество вспомогательных частей, не имевших, как правило, ни четкой организационной структуры, ни постоянного штата, ни строгой системы подчинения и контроля со стороны немецкой администрации. Первоначально их функции заключались в охране железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных и других объектов, где они были призваны заменить немецкие войска, необходимые на фронте, но уже вскоре их начали активно использовать и в проведении антипартизанских карательных акций. В группе армий «Север» они были известны как «местные боевые соединения», в группе армий «Центр» как «служба порядка», а в группе армий «Юг» — как «вспомогательные охранные части».

Никем не контролируемый рост числа «туземных» воинских частей весной 1942 года вызвал крайне негативную реакцию Гитлера, который все еще был уверен, что на Востоке удастся обойтись собственными силами, и 24 марта он запретил дальнейшее их формирование на том основании, что впоследствии с ними могли возникнуть сложности. В то же время было приказано сохранить уже существующие части в необходимом количестве, ограничивая их размеры рамками батальонного звена, и ни в коем случае не использовать на фронте. Несмотря на все эти ограничения, формирование частей, в том числе из казаков или людей, называвших себя «казаками», продолжалось, и в конечном итоге 15 апреля 1942 года Адольф Гитлер лично разрешил использовать казачьи и кавказские части как в. борьбе с партизанами, так и на фронте в качестве «равноправных союзников». А уже в августе 1942 года в войска было разослано так называемое «Положение об использовании местных вспомогательных формирований на Востоке», в котором были разработаны основные правила организации этих частей, регулирующие систему воинских званий, форму одежды и знаки различия, размеры жалования, подчиненности и отношения с немецкой администрацией (см. Приложение 3.1). Для организации общего управления всеми восточными формированиями в рядах вермахта 15 декабря 1942 года был создан так называемый штаб Восточных войск, который возглавил генерал Гельмих (официально его должность называлась — «генерал восточных войск»). 1 января 1944 года штаб Восточных войск был переименован в штаб Добровольческих войск, а генерал-лейтенанта Гельмиха, получившего под свое командование одно из фронтовых соединений, заменил генерал от кавалерии Кестринг. Теперь его должность называлась «генерал добровольческих соединений».

К лету 1942 года ситуация с использованием на Восточном фронте отрядов, состоящих из бывших советских граждан, перешедших на сторону немцев (не только казаков), окончательно разрешилась. В соответствии с директивой, подписанной 16 августа 1942 года начальником Генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдером, все сформированные из советских граждан подразделения и части отныне получали название восточных войск, а военнослужащие — добровольцев. В директиве выделялись четыре группы добровольцев: уже упоминавшиеся «добровольные помощники», или «хиви»; полицейские команды, то есть вспомогательная полиция немецкого военного и гражданского управления на оккупированной территории; охранные части для борьбы с партизанами и охраны объектов тыла; боевые части — военные формирования, предназначенные для ведения боевых действий против Красной армии. Однако такое разделение всех восточных формирований не прижилось. Реально в нормативных документах германского военного командования и полицейского руководства по использованию «местных вспомогательных сил на Востоке» все контингенты добровольцев имели четкие различия, прежде всего функциональные, делились на три категории изменнических формирований.

Первый контингент — уже упоминавшиеся добровольцы вспомогательной службы, или «хиви». Это, как правило, были лица из числа бывших советских военнопленных или гражданского населения, привлеченные командованием немецких частей и соединений для восполнения недостатка в живой силе. Первоначально они использовались исключительно в тыловых службах в качестве обслуживающего персонала, но со временем им стали доверять и более ответственные задания, такие как доставка боеприпасов. А еще позже появились «хиви» связные и саперы. Ближе к концу войны наиболее преданные и хорошо зарекомендовавшие себя перед немецким командованием «добровольные помощники» переводились в состав охранных команд и антипартизанских отрядов. Те же, кто входил в состав немецких боевых частей, получали оружие и принимали участие в боевых операциях наравне с немецкими солдатами. Правда, такие случаи были довольно редки, да и боеспособность этих солдат была крайне невысокой. Тем не менее к концу 1942 года «хиви» стали важным компонентом действовавших на Восточном фронте немецких дивизий. Только в службе снабжения немецкой пехотной дивизии было предусмотрено 700 штатных должностей для «наших Иванов». А со 2 октября 1943 года новые штаты пехотной дивизии вермахта предусматривали для них уже 2005 должностей на 10 708 человек немецкого личного состава. В танковых и моторизированных дивизиях численность «добровольных помощников» должна была составлять соответственно 970 и 776 человек В 1943 году для «хиви» при войсковых частях действующей армии были изданы инструкции о правах, обязанностях, денежном довольствии, обмундировании, прохождении службы и т. д. Помимо сухопутных войск вермахта, русскими помощниками обзавелись и другие виды вооруженных сил Германии — Люфтваффе, где, наряду с техническими и вспомогательными службами, существовали даже русские экипажи в составе немецких эскадрилий, и Кригсмарине (части берегового обслуживания, зенитная и береговая артиллерия). Весной 1943 года их число превысило 500 тысяч человек, а к концу войны составило примерно 650–670 тысяч человек, хотя, по мнению некоторых авторитетных исследователей, их число было несколько меньшим. Так, генерал-майор вермахта Б. Мюллер-Гиллебранд пишет, что «в середине 1944 года (время наибольшей численности) их насчитывалось около 0,5 миллиона». Как бы то ни было, но именно «хиви» были самой многочисленной группой из числа советских граждан — коллаборационистов.

Второй контингент — это вспомогательная полиция по поддержанию порядка в тыловых районах (Hilfspolizie). В зависимости от того, какой инстанции — военной или гражданской — она подчинялась, ее принято подразделять на: а) вспомогательную полицию (или охранные отряды) в тыловых районах действующей армии или групп армий; б) вспомогательную полицию порядка в районах деятельности гражданской оккупационной администрации («Shuma», от немецкого Schutzmannschaften — полицейские части). Появление этой категории добровольческих формирований было связано с попыткой немецкого командования и оккупационных властей разрешить проблему резкой нехватки охранных частей как в непосредственной близи от районов боевых действий, так и на оккупированных территориях, находившихся в глубоком тылу, но имевших сильное партизанское движение. Про подразделения, формируемые в оккупированных районах СССР, находившихся под управлением военной администрации, мы уже упоминали — это «местные боевые соединения» в районе группы армий «Север», «служба порядка» в группе армий «Центр» и «вспомогательные охранные части» в группе армий «Юг». Что касается областей, находящихся в зоне действия гражданской администрации — рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина», то здесь с ноября 1941 года все «местные вспомогательные силы» были объединены и реорганизованы в части «вспомогательной полиции порядка». Цели и задачи их создания и использования, по сути, ничем не отличались от целей и задач предыдущих формирований, за исключением того, что в данном случае они подчинялись не военным, а полицейским властям. В зависимости от их назначения принято выделять следующие категории «вспомогательной полиции порядка»: а) полиция в городах и сельской местности; б) отряды обороны или «самоохраны»; в) батальоны для борьбы с партизанами; г) вспомогательная пожарная полиция; д) резервная полиция для охранных целей. По подсчетам специалистов, в этих двух категориях служили около 300–400 тысяч советских граждан.

И, наконец, последняя категория — боевые добровольческие формирования из числа бывших советских граждан в вермахте (и впоследствии СС), которые, по оценкам разных историков, насчитывали к концу войны около 400–450 тысяч человек. Точнее определить эту цифру не представляется возможным, так как разделение всех изменнических формирований на категории по их функциональному назначению не было чем-то установленным раз и навсегда. Зачастую на практике многие формирования меняли предназначение, полицейские формирования оказывались на фронте, а боевые части, наоборот, принимали под охрану важные коммуникации в глубоком тылу (вследствие чего и личный состав таких частей в немецких нормативных документах учитывался дважды).

Надо признать, что учет изменнических формирований был чрезвычайно запутан. Помимо постоянных перемещений, перебросок и переформирований «восточных частей», немецкие командные инстанции вермахта на местах нередко скрывали от Берлина истинное число лиц, привлеченных к военному сотрудничеству, так как высшее политическое руководство Германии не особенно поощряло подобные начинания. К тому же среди всех этих батальонов, сотен, дивизионов, полков и соединений нередко возникала такая путаница, что немецкие учетные органы просто не могли разграничить отдельные категории добровольцев. Поэтому так трудно определить, когда речь идет о численности всех военных и полицейских формирований, а когда — только о какой-то определенной категории. По мнению наиболее авторитетных западных исследователей в самом вермахте, войсках СС и полиции, созданной оккупационными немецкими властями на территории СССР, служило от 800 тысяч до 1,5 миллиона советских граждан. Данные, опубликованные в последнее время российскими авторами, существенно расходятся не только с западными, но и между собой: они колеблются в пределах от 200 тысяч до тех же 1–1,5 миллиона человек.

Привлечение советских граждан, в том числе и казаков, в создаваемые немцами формирования носило как добровольный, так и принудительный характер. Первыми и самыми идейными коллаборационистами, изъявившими желание вступить в ряды германской армии, стали добровольцы, имеющие личные счеты с советской властью. Как правило, это были люди, потерявшие во времена коллективизации и чисток 30-х годов своих родных и близких. Были среди них и те, кто воевал с Советами еще во времена Гражданской войны, а потом сумел каким-то образом избежать тюрьмы, затаиться и дождаться прихода немцев. Большинство таких добровольцев-казаков влилось в состав вермахта на территории Донской области и Краснодарского края, которые особенно сильно пострадали во времена расказачивания. Здесь бывали случаи, когда навстречу «немцам-освободителям» выходили целыми станицами, а в казачьих сотнях служили семьями. Вот один из примеров уникального семейного коллаборационизма: «А взвод действительно, как одна большая семья. В нем отец с сыном Краснокутные и свояком отца — Кириенко, два родных брата Горбачевы и с ними двоюродный — Терехов; два Ермоленко и два Афанасьевичи, по столько же Тереховых, Устименко, Авиловых и других. А самому командиру взвода — Михаилу Ивановичу, каждый из его казаков приходится той или иной родней».

Были идейные противники советской власти, причем самых разных национальностей, и среди военнопленных. Именно они в первую очередь поддавались на уговоры агитаторов и записывались во всевозможные изменнические формирования, где составляли активное инициативное ядро и служили надежной опорой немецкого командования. Из их числа готовили младших командиров для формировавшихся частей, а признанных особо надежными направляли в формируемые части специального назначения: в распоряжение спецслужб (Абвера и СД) для подготовки к разведывательно-диверсионным акциям в советском тылу. Вот несколько характерных для того времени жизненных историй о казаках, которые в годы войны по тем или иным причинам абсолютно осознанно пошли служить к немцам, надеясь поквитаться с советской властью за нанесенные им обиды: «Казак Иван Егоров, — вспоминает Н. Васильев, который в годы войны был подростком, но тем не менее успел принять участие в борьбе против Советов, — спокойный, открытый, не умеющий лгать. Ему за сорок. По нашим меркам — старик. В Гражданскую войну был мобилизован в Красную Армию. Его полк добровольно перешел на сторону белых, которые красноармейцев разоружили, построили и расстреляли из пулеметов… Иван остался невредим. Упал первым и притворился мертвым в куче трупов. Затем до конца войны воевал на стороне красных. Но в коллективизацию ему вспомнили добровольную сдачу белым, да и хозяйство было крепким. Угодил на Беломорканал, а семья погибла в ссылке. Было за что не любить Советскую власть. В советско-германскую при первой возможности сдался в плен и вступил для борьбы с большевиками в полк Кононова»… «Капитан Бессмертный был донским казачьим Офицерам и эмигрировал во Францию после Гражданской войны. В середине 20-х годов, поверив обещаниям Советской власти о прощении, вернулся на Дон, где пришел в ужас от увиденного. Долгое время его не трогали, но с началом коллективизации в конце 20-х годов таких, как он, стали арестовывать, сажать в тюрьму и даже расстреливать. Пришлось бежать из родных мест. На одной из железнодорожных станций Донбасса его задержали. За побег ему грозил расстрел. Но ему повезло! В списках комендатуры значился беглец Бессмертнов без инициалов… Его отпустили! Затем… поддельные документы, новое имя, биография и работа на угольных шахтах вплоть до начала войны. Призыв в армию, добровольная сдача в плен, вооруженная борьба с большевиками в восточных формированиях Вермахта»… «Петр Мельников до войны учился в техникуме. Организовал из студентов воровскую группу, которая работала только на железнодорожных вокзалах. Проводили операции просто: рекогносцировка, затем подход к отдельно стоящему чемодану с отвлечением внимания хозяина, накрытие чемодана своим пустым с прорезанной нижней частью, включение зажимов и спокойный уход. Ни разу не попались. Были всегда при деньгах и жили припеваючи. Но началась война, и их призвали в армию. Окружение. Плен. Чтобы выжить, пошел служить в одну из русских воинских частей, воевавших против партизан. И провоевал на стороне немцев около трех лет. Участвовал в подавлении варшавского восстания».

Вполне естественно, что германское командование в первую очередь стремилось заполучить в свое распоряжение именно такой благонадежный и действительно преданный контингент и не скупилось на щедрые обещания. Во всех оккупированных областях появились объявления о наборе в специальные антипартизанские формирования, в которых обещали всех добровольцев обеспечить новым обмундированием, денежным довольствием и питанием по немецким стандартам, а наиболее отличившимся сулили земельные наделы и высокие административные посты. Однако, несмотря на все уговоры и обещания, количество тех, кто по-настоящему идейно ненавидел советскую власть и был готов добровольно бороться против большевиков, было вовсе не так велико, как это иногда пытаются представить некоторые современные исследователи. Значительную часть «добровольцев» в полицейских командах и «восточных» войсках составляли обыкновенные проходимцы, а иногда и откровенные уголовники, стремящиеся в тяжелое и смутное время заполучить в свои руки власть, доверие «сильных» и кое-какие материальные блага.

К концу лета 1942 года, по мере роста потребности в охранных войсках, германское командование, наряду с набором добровольцев, фактически приступило к мобилизации годных к военной службе и по каким-то причинам не призванных в Красную армию мужчин в возрасте от 18 до 50 лет под вывеской «добровольности». Суть такой мобилизации состояла в следующем: жителей оккупированной области ставили перед выбором — быть завербованными на службу в какое- либо «добровольческое формирование» или угнанными на принудительные работы в Германию. К осени 1942 года на смену такой «демократии» пришло открытое принуждение с применением санкций против уклоняющихся — вплоть до привлечения к суду по законам военного времени, взятия членов семьи в заложники, выселения из дома и прочих репрессий.

Другую категорию советских граждан, вставших на путь сотрудничества с германской армией, составляли военнопленные. Отношение к пленным красноармейцам со стороны немцев на протяжении всей войны практически не менялось. Условия содержания были крайне тяжелыми — узники умирали от холода, голода, постоянных издевательств и наказаний. Смертность в лагерях для военнопленных была огромной. Однако анализ немецких военных документов показывает, что за первые полтора-два года отношение к пленным как к потенциальным бойцам «восточных формирований» претерпело своеобразную эволюцию и если не изменилось в реальности, то начало понемногу меняться на бумаге. В начале войны (8 сентября 1941 года) было выпущено специальное распоряжение Верховного командования вермахта об обращении с советскими военнопленными, которое потрясало своей жестокостью и бесчеловечностью. В нем говорилось о том, что «большевистский солдат потерял всякое право на обращение как с честным солдатом, в соответствии с Женевским Соглашением… и что в отношении советских военнопленных даже из дисциплинарных соображений следует решительно прибегать к оружию». Никаких упоминаний о том, что военнопленные могли бы использоваться в качестве потенциальных союзников, не было. Более того, бывали совсем уж вопиющие случаи обращения с бывшими советскими солдатами и офицерами. Вот небольшая выдержка из приказа от 20 октября 1941 года по 464-му пехотному полку 253-й немецкой пехотной дивизии об использовании советских военнопленных при разминировании местности: «Необходимо иметь в виду минированную местность. Использование саперов не всегда возможно. Батальоны должны вести бой сами, не ожидая помощи. Я рекомендую использовать, как это с успехом практиковалось в первом батальоне 464-го полка, русских военнопленных (особенно саперов). Любое средство оправданно, когда необходимо быстро преодолеть местность». Однако со временем в немецких приказах и распоряжениях, касающихся советских военнопленных, начали выделять в отдельную группу «всех офицеров и солдат, которые честно бросят борьбу и добровольно перейдут к нам». Такие военнопленные «будут рассматриваться как противники Советской власти, и к ним будут соответственно относиться». (Полный текст приказов см. в Приложении 3.2.)

Первоначально наиболее активно поиск добровольцев осуществлялся среди военнопленных — представителей национальных меньшинств Советского Союза. Свидетельством того, какое значение им придавали оккупационные власти, служит, в частности, директива Гейдриха от 10 октября 1941 года об обращении с советскими военнопленными. В ней говорилось, что при использовании советских военнопленных следует учитывать их национальную принадлежность. В частности с «украинцами, белорусами, азербайджанцами, армянами, представителями тюркских народов строго обращаться в том случае, если среди них обнаружатся фанатичные большевики».

Уже с первых месяцев Восточной кампании из основной массы военнопленных выделялись этнические немцы, украинцы, белорусы, эстонцы, латыши, молдаване, казаки и финны, которые освобождались из плена и частично привлекались в немецкую армию и полицию. После приказов о формировании национальных легионов из представителей тюркских и кавказских народностей были сделаны соответствующие распоряжения и в отношении указанных групп. Бывали случаи, когда при отборе благонадежных военнопленных обращалось внимание на социальное происхождение вербуемых. В докладе штаба 5-й танковой дивизии об использовании «добровольческой роты» рекомендовалось в первую очередь отбирать крестьян и сельскохозяйственных рабочих, «поскольку в них таится непримиримая ненависть к коммунизму». О промышленных рабочих говорилось, что они «в большей степени заражены коммунизмом», и «их вступление и согласие служить чаще всего объясняется желанием на какое- то время получить хорошее содержание, чтобы потом при первой возможности исчезнуть». Предложения о сотрудничестве со стороны офицеров Красной армии рекомендовалось отклонять в связи с тем, что «они находятся под коммунистическим влиянием и в большинстве являются шпионами».

Агитируя военнопленных за вступление в ряды вермахта, немецкие офицеры и пропагандисты из различных национальных комитетов обещали им хорошие условия жизни, питание и денежное довольствие, как для германских солдат. Также вербовщики активно использовали в своих выступлениях выдержки из печально известного приказа Сталина № 270 (об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия). Вообще, на подготовку квалифицированных пропагандистов из числа русскоговорящих жителей СССР (как правило, это были эмигранты) немцы средств не жалели и с самого начала войны старались привлекать талантливых журналистов-эмигрантов в ряды вермахта. Так, например, 15 октября 1942 года в пражской газете «Казачий вестник» появилось объявление следующего содержания: «Ввиду того, что от соответствующего ведомства Райха поступил запрос о специалистах печатного дела (редакторы газет, наборщики, корректоры, журналисты и прочее) и пропагандистах, предлагается, кроме сведений о себе… прислать на имя представительства в Берлине следующее: каждый журналист или пропагандист, чьи труды не появлялись в печати, должен написать пропагандистскую статью, по возможности на пишущей машинке, величиною в три печатных страницы, не больше, писать на одной стороне листа, если не на машинке, то очень разборчиво. Статья должна быть написана в духе идей национал-социализма и казачьего Национализма… Журналисты, чьи труды или статьи уже появлялись в печати, должны указать точное время и место их появления».

Учитывая ужасные условия содержания, буквально на грани жизни и смерти; многие не выдерживали психологической обработки и шли на службу к врагу. Таким образом, говоря о том, что эти люди были «добровольцами», важно помнить: многие пошли на предательство только ради того, чтобы выжить. После жизни в лагере они были готовы назвать себя кем угодно — «казаком», «украинцем» или «тюрком», — лишь бы получить, наконец, крышу над головой и кусок хлеба. Но при этом нужно помнить и то, что большинство советских воинов не поддавались на уговоры пропагандистов и не вступали на путь предательства, тем самым обрекая себя на верную смерть. Эти практически забытые ныне герои предпочитали умирать от голода и холода, как подобает настоящим Солдатам, нежели жить, чувствуя себя людьми второго сорта, пусть и с немецким оружием в руках, и с куском мяса в животе. Они не могли предать Родину, ждущих дома жен, матерей, отцов, детей и дедов, они выполняли свой долг защитников Отечества до конца. Красноречивый пример подобного великого человеческого героизма привел на послевоенных допросах Эверт фон Рентельн: «Военнопленные содержались в чрезвычайно тяжелых условиях. Люди поголовно были завшивлены, свирепствовал сыпной тиф, питание было исключительно плохим. Все пленные в обязательном порядке выводились на работы. Советские военнопленные были обречены на уничтожение. Я приказал начальнику лагеря построить пленных и объявил им перед строем, что если они хотят сохранить себе жизнь, то могут поступить на службу в немецкую армию. Я заявил военнопленным, что в случае их согласия их будут хорошо кормить, снабжать обмундированием, а после войны они получат земельные наделы на своей родине. Согласие на добровольную службу в немецкой армии дал 21 человек».

Не ограничиваясь лишь набором «добровольцев», немецкое командование уже с весны 1942 года стало широко практиковать прямой набор в охранные и вспомогательные формирования вермахта всех военнопленных, признанных годными к строевой службе медицинскими комиссиями. Особое внимание уделялось прежде всего представителям тюркских и кавказских народов, а также казаков. При вербовке нередко использовались угроза расстрела, а также прямой обман, когда военнопленные отбирались под предлогом создания из них рабочих команд и зачислялись в воинские формирования безо всякого на то согласия. Группы таких «добровольцев» направлялись в сборные лагеря, где их делили по национальным группам, а затем отправляли в подготовительные лагеря центров формирования национальных легионов, казачьих и других частей. Вполне естественно, что набранный таким образом контингент не отличался ни преданностью, ни благонадежностью, и все «восточные» формирования, укомплектованные по такому принципу, со временем превращались для немцев в бомбу замедленного действия, готовую в любой момент взорваться.

Что касается казачьих частей в составе вермахта и полиции, то они отличались от остальных добровольческих формирований из числа жителей СССР. Прежде всего казаки служили либо в боевых частях, либо в полицейских и охранных формированиях, преимущественно образованных в тыловых районах, находящихся под военным управлением, или в тыловых порядках наступающей немецкой армии. Связано это было с тем, что казачьи сотни, батальоны и полки были довольно хорошо обучены (причем сами немцы старались отправлять к ним лучших инструкторов) в военном плане и отличались (по сравнению с другими изменническими формированиями) высоким моральным духом. Казаки, за редким исключением, никогда не работали в качестве обслуживающего персонала или сотрудников вспомогательных служб. Их уделом были: охрана коммуникаций, несение гарнизонной службы, наведение порядка в населенных пунктах (преимущественно на территории Дона, Кубани и Терека), борьба с партизанами и участие в боевых операциях. Такое положение дел еще раз доказывает тот факт, что немецкое командование относилось к казачьим частям с гораздо большим уважением и доверием, нежели ко многим другим формированиям из числа народов СССР.

Все казачьи формирования, появившиеся за время войны, можно условно поделить на пять групп, причем каждая из них обладала своими, только ей присущими характеристиками.

Первая группа — это казачьи части, сформированные в 1941–1942 годах в составе охранных дивизий, танковых, пехотных армий и оперативных соединений вермахта, а также в тыловых районах армий и групп армий. Эти подразделения были первыми казачьими частями в составе немецкой армии. При этом многие из них появлялись совершенно неожиданно для самих немцев, и те были буквально вынуждены принять их помощь. Надо признать, что эти формирования были довольно боеспособными, а их личный состав обладал высокой моральной и военной подготовкой.

Вторая группа — это казачьи части, сформированные в 1942–1943 годах так называемым Главным штабом формирования Казачьих войск на Украине. В этих военных образованиях служили в основном военнопленные, причем самых разных национальностей. Многие из них только называли себя казаками, чтобы вырваться из лагерей. Как следствие, надежность этих частей была весьма сомнительной, и именно в них (среди остальных изменнических казачьих формирований) был наибольшей процент тех, кто пошел служить к немцам только для спасения жизни. В этих частях были зафиксированы несколько массовых переходов к партизанам.

Третья группа — это казачьи части, сформированные на Дону, Кубани и Тереке, то есть на территории исконного проживания казаков (впоследствии они были объединены в так называемый Казачий Стан). Эти формирования отличались от остальных тем, что в них служило очень много добровольцев, которые пошли воевать против Советов не только по личным, но и по идейным соображениям. Именно в этих частях были возрождены традиции казачьих полков еще царской армии. Как следствие, они отличались высокой благонадежностью и были готовы бороться против коммунизма до последней капли крови, что и доказали в сражениях на Северном Кавказе, а впоследствии — в Белоруссии, на Украине и в Италии, где им предоставлялись территории для проживания.

Четвертая группа — это 1-я казачья кавалерийская дивизия и 15-й казачий кавалерийский корпус СС. Эти формирования были самыми крупными и боеспособными казачьими частями за все время войны. 1-я казачья кавалерийская дивизия была сформирована в 1943 году, и в нее вошло большинство частей из 1-й, 2-й и 3-й групп. Большую часть войны бойцы дивизии провели в Югославии, где играли весьма существенную роль в борьбе против партизанского движения. В конце 1945 года дивизия перешла под юрисдикцию СС, и 25 февраля 1945 года на ее основе был образован 15-й казачий кавалерийский корпус общей численностью в 25 тысяч человек.

Пятая группа — казачий полк в составе Русского охранного корпуса на Балканах. Это боевое формирование, практически полностью состоящее из казаков- эмигрантов, к которым немцы относились, в общем-то, с большим недоверием, было сформировано в Белграде осенью 1941 года и на протяжении всей войны несло службу в Югославии, сражаясь против партизан Иосипа Броз Тито.

 

Глава 2

Создание и судьба первых боевых казачьих частей на Восточном фронте

Пользовавшиеся репутацией прирожденных воинов и непримиримых врагов большевизма, казаки одними из первых привлекли внимание германских военных. Причем с самого начала подразумевалось, что казаки будут нести исключительно боевую службу, в отличие, скажем, от добровольцев вспомогательной службы, так называемых «хиви» (еще их называли «наши Иваны» или «наши русские»), которые использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, разнорабочих и прочего обслуживающего персонала. Такому отношению со стороны вермахта простые казаки были обязаны не только своей прославленной многовековой военной истории, но и активности казачьей эмиграции, среди лидеров которой с первых же дней войны развернулась оживленная дискуссия о возможностях и перспективах создания и использования подобных формирований в составе германской армии. Причем мнения, высказываемые теми или иными казачьими лидерами, часто противоречили друг другу, а настроения, царившие в этой среде, были прямо полярными. «По всем имеющимся сведениям, — пишет 7 июля 1941 года в докладной записке И. Горбушин — личный помощник атамана Е.И. Балабина, — можно более или менее уверенно предполагать, что Командование Германской Армии едва ли до освобождения наших Земель от коммунистов воспользуется нами в каких бы то ни было видах помощи от нас в этой борьбе… Поэтому я предполагаю, что наше возвращение домой возможно ТОЛЬКО в одном виде, а именно: НАМ ПРОСТО РАЗРЕШАТ ВЪЕЗД В НАШИ КРАЯ». Самым неприятным для Балабина в сложившейся ситуации было то, что атаман, в отличие от своих «коллег» из КНОД не желающий врать и обещать невозможное, не мог ничего ответить многочисленным простым казакам, которые писали ему в надежде получить информацию о том, когда и в каких частях можно будет начать борьбу с коммунизмом. Подобных писем-заявок на участие в войне было очень много: «Вам, вероятно, известно, — пишет уже 21 июля 1941 года казак-эмигрант из Югославии, — что кадры Лейб- гвардии казачьего, Лейб-гвардии Атаманских полков и Лейб-гвардии Донской казачьей батареи, в которых я состоял делопроизводителем, из Югославии переехали во Францию, а я как семейный человек был определен на службу в финансовую стражу и остался в Югославии… Прошу Вас не отказать в любезности сообщить мне, как бы выйти с ними на связь и в нужный момент присоединиться к ним, если будет предвидеться наш поход на Дон».

Казаки-националисты во главе со своим лидером инженером Василием Глазковым, не обращая внимания на подобные пессимистические настроения в рядах оппонентов и не понимая или не желая понимать всю противоречивость ситуации, сложившейся на начало войны вокруг казаков (еще не было до конца ясно, понадобятся ли они немцам вообще), в свойственном им стиле уже начали разрабатывать важнейшую, как им казалось, проблему: привлечения пленных казаков, воюющих на Восточном фронте, в ряды Казачьего национально-освободительного движения и организации из них отрядов, которые станут прообразом будущей армии «Великой Казакии». «Вы пишете, что имеете нужду в казаках, которые бы работали с пленными. Этот вопрос, по-моему, сейчас представляет особую важность, — отмечает в своем письме Глазкову от 11 ноября 1941 руководитель КНОД в Болгарии агроном И.М. Евсиков, — по письму я понял, что германское командование разрешило Вам выделить пленных казаков в особую группу. А это уже очень хорошо. Сейчас нужно эти чисто казачьи группы прибрать к рукам. Необходимо поставить около каждой группы одного или двух наших подходящих казаков, которые бы им вдалбливали в голову идею национального движения и идею о самостоятельной Казакии… Безусловно, большинство пленных казаков будут сочувствовать нам после небольшой обработки, но могут быть и противники. Из сочувствующих потом можно организовать целые части, которые будут являться зародышем армии Казакии. А если можно будет, то даже послать их на фронт в казачьи земли. Воевать они умеют, а оружия, думаю, будет достаточно для них. Военную тактику большевиков они знают, а потому будут являться отличными бойцами против наших угнетателей… Зачем же кормить 50–60 тысяч казаков даром, если эти люди могли бы дело делать; скажем, занять определенный участок фронта или нести гарнизонную службу в оккупированных казачьих землях».

Как это часто бывает, среди откровенного бреда о том, что пора создавать отряды будущей армии «Казакин», и о 50–60 тысячах голодных казаков, агроном Евсиков в целом правильно предсказал будущее казачьих формирований на Востоке — это несение гарнизонной службы и борьба с партизанами, но не только на оккупированных казачьих территориях, как бы этого ни хотелось всем казачьим лидерам, но также в Белоруссии, на Украине и даже в Югославии, во Франции и в Италии.

Сторонники создания независимого казачьего государства, вне зависимости от складывающейся политической ситуации и отношения к казакам со стороны немецких политиков в целом, ни на секунду не сомневались, что немцы обязательно возьмут их в свой «священный и справедливый поход» против ненавистного большевизма, и старались это подчеркивать как можно чаще, причем зачастую в довольно любопытной литературной форме. «Мы пойдем, — написано в одной из статей в газете „Казачий вестник“, — со свободными и свободолюбивыми. Мы пойдем с Европой против гаремно-галерной сталиновщины. Мы хотим быть народом, а не мировой простоквашей на жидовской закваске». Именно поэтому они, как никто другой, так радовались военным успехам вермахта на Востоке. Ведь каждый успешный день германского наступления, каждый взятый советский город приближал «великий день освобождения от тирании дикой и безжалостной Московии». В архивах сохранилось много свидетельств, прочитав которые трудно поверить, что это мог написать русский человек, казак, много веков служивший великой России. Вот лишь небольшой отрывок из публичного выступления казака-националиста, некоего доктора Вихлянцева: «Я не имею дара слова, чтобы описать радость, которую мы переживаем сейчас. Как доктор медицины, я привык свои мысли выражать коротко, диагнозом, и диагноз внеевропейский и казачий сегодняшней радости есть ВИКТОРИЯ-ПОБЕДА, Слава Богу, Москва горит!» Насколько же нужно было уверовать в утопическую идею о независимой «Казакии», чтобы так сильно ненавидеть всю свою великую многовековую историю, свой народ, прошлое, настоящее и будущее своей родины?! Но подобные оценки кажутся детским лепетом по сравнению со следующим восторженным описанием одного из самых трагических дней в русско-советской истории — 22 июня, а точнее, первых часов после нападения Германии на Советский Союз: «Я был живым свидетелем и очевидцем, — пишет некий казак П. Ковган в письме атаману Астраханского войска Тимофею Ляху, — геройского выступления победоносной армии Великогермании против гнилого и омерзительного советского сброда и считаю себя счастливым в том, что выполнил честно и свято возложенные на меня задания и способствовал разгрому и уничтожению паскудного жидо-московского царства. В ночь на 22 июня текущего года мы с Мариной Васильевной не спали, так как знали о том, что в 3 часа 15 минут начнется разгром жидо-московского царства. Не могу всего передать и описать того, как долго тянулась эта последняя ночь. Особенно долго тянулись 10 минут, потом 4 минуты, потом последняя одна минута… и, наконец, раздался оглушительный рев орудийной пальбы… Красная мерзость от неожиданности растерялась настолько, что вместо обороны бросила свои укрепления, которые на протяжении 2 лет они копали и цементировали, и постыдно, в одних кальсонах и даже совершенно голая бежала… Прорыв „Советского Мажино“ оказался настолько неожиданным, что даже немцы рассчитывали его прорвать в течение дня, но прорвали в течение получаса… Кстати, спрошу и о моих книгах; которые остались при моем отъезде в Софии. Прошу их сохранить и привезти на Кубань, так как теперь уже время нашего возвращения приближается». Как говорится, комментарии излишни!

Наиболее взвешенную и не оторванную от реальности оценку будущего казачьих боевых частей в рядах германского вермахта (пока еще виртуальных), да и казачества вообще, дал самый авторитетный и уважаемый среди всех эмигрантских атаманов — П.Н. Краснов. «Сейчас, то есть в эти последние сентябрьские дни, — пишет он 18 сентября 1941 года атаману Е.И. Балабину, — решается и судьба Европейских казачьих войск. Она решается, конечно, не в Праге Глазковым и Ленивовым, не в Париже атаманом Грабе, и даже не в Берлине, но решается на Дону, на Кубани и Тереке… Выйдут оставшиеся в живых казаки, с хоругвями и крестами навстречу германским войскам — будут и казаки в Новой России, — не выйдут, будут кончать самоубийством, как Смоленск, Ленинград и другие города советские, — никакие казаки-эмигранты — самостийники или великодержавники — казачьих войск не найдут. Станиц не будет, будут „общинные хозяйства“, а в них вместо жидов — немцы». Менее чем через месяц, 16 октября, П.Н. Краснов опять возвращается к этой ключевой, по его мнению, проблеме: «Германские победоносные войска, — пишет он все тому же атаману Е.И. Балабину, — переходят границы земли войска Донского. Встретят их там, как освободителей, как встретили в 1918 году казаки с хлебом-солью, с распущенными Русскими бело-сине-красными и своими войсковыми сине-желто-алыми флагами-знаменами ДЛЯ ОБЩЕЙ РАБОТЫ по очищению Войска от жидов и коммунистов, примут казачьи „колхозы“ немецкие войска как союзников и поднимутся все, сколько их там осталось, за край Родной — есть надежда, что возродятся казачьи войска, — не будет этого, и немцы с боями пройдут Донскую землю — и казаков больше не будет».

Прославленный донской атаман ошибся. Несмотря на то что немцы с боями прошли Донскую землю (впрочем, как и Кубанскую с Терской), и, за редким исключением, никто не встречал их как освободителей и тем более как союзников, казачьи войска все-таки были созданы.

Конечно, оживленная дискуссия в эмигрантской среде обратила на себя внимание немецких властей. Лишний раз убедившись, что на казаков можно в перспективе рассчитывать, они в то же время быстро погасили эмигрантский пыл. Весь энтузиазм тех, кто мечтал как можно скорее с оружием в руках начать борьбу с большевиками, мгновенно улетучился, как только они узнали, что привлечение эмигрантов к участию в войне против СССР признано нежелательным и нецелесообразным. Впоследствии эмигранты-казаки все же приняли активное участие во Второй мировой войне, например, в Русском охранном корпусе на Балканах(но об этом речь пойдет дальше). Но формирование боевых частей из казаков на востоке осуществлялось исключительно по инициативе немецкого командования.

Уже в сентября 1941 года офицер армейской контрразведки барон X. фон Клейст предложил командованию 18-й немецкой армии сформировать из казаков специальные части для борьбы с советскими партизанами. Подобная инициатива получила поддержку, и 6 октября генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-лейтенант Э. Вагнер разрешил командующим тыловыми районами групп армий «Север», «Центр» и «Юг» сформировать, с согласия соответствующих начальников СС и полиции, к 1 ноября 1941 года экспериментальные казачьи сотни из военнопленных и местного населения для использования их в борьбе против партизан.

Однако первые казачьи части начали появляться не в результате каких-то целенаправленных действий германских вооруженных сил, а в результате инициативных действий антисоветски настроенных казаков, которые по той или иной причине остались на территории Советского Союза еще со времен Гражданской войны. Именно они начали формировать небольшие казачьи отряды сразу после того, как немцы осенью 1941 года подошли к Ростовской области. «В октябре, ноябре месяцах 1941 года, — описывает непосредственный участник событий казак В.С. Дудников, — германские войска подошли к границе территории бывшего Войска Донского и заняли некоторые казачьи хутора и станицы… Атаманы и атаманское правление, разумеется, были избраны и приступили к работе… Сбор оружия, разминирование минных полей, погребение павших воинов — трудная задача. Задача, неразрешимая для колхозных бригад… И вот на казачьих землях стихийно стали возникать добровольческие взводы, сотни, батальоны. Так, в станице Сенявской (станичный атаман — вахмистр Икряков) возникла казачья сотня. В станице Синегорской возникла добровольческая сотня под командованием есаула Журавлева, выросшая затем в казачий полк». Одной из таких частей была казачья сотня под командованием старшего лейтенанта Назаренко. Когда в середине октября 1941 года части 14-го немецкого танкового корпуса подошли к реке Миус, за линией фронта, в тылу Красной армии, уже шло сражение. Будучи уверенными в том, что бой ведут немецкие подразделения воздушных десантников или моторизированные части, каким-то образом попавшие в окружение, танкисты поспешили на помощь. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что «немецкими десантниками», атаковавшими оборонительные порядки Советской армии с тыла, оказалась небольшая, всего около 80 человек, казачья сотня под командованием потомственного донского казака — старшего лейтенанта Николая Назаренко.

В конце Гражданской войны Назаренко вместе с родителями бежал в Румынию, где вскоре поступил на службу в румынскую армию. Молодым и способным казаком заинтересовались сотрудники спецслужб, и Назаренко, согласившись на сотрудничество, был направлен в разведшколу. После соответствующей подготовки он был переправлен в Советский Союз со специальным заданием: собирать информацию о частях Красной армии, дислоцированных на советско-румынской границе. Однако по неизвестным причинам его миссия провалилась. Очень скоро диверсант попал под подозрение советских контрразведчиков, за ним была организована слежка. Через некоторое время Назаренко попал в засаду, во время боя был ранен, арестован и приговорен к длительному тюремному сроку. После нескольких лет, проведенных в лагерях, ему удалось бежать. Раздобыв поддельные документы, беглец поселился в Таганроге и устроился работать на завод, где создал небольшую, тщательно законспирированную антисоветски настроенную группу, состоящую из казаков. Вскоре после начала войны, в конце лета 1941 года, советскими властями было принято решение о создании на заводе отряда самообороны из 100–150 добровольцев. Назаренко в жуткой суматохе и неразберихе военного времени удалось каким-то образом получить звание старшего лейтенанта и встать во главе этого добровольческого формирования, которое к тому времени уже практически на 100 процентов состояло из членов его подпольной группы. В середине октября эта группа в качестве маршевого батальона была направлена на реку Миус, где заняла позицию в тылу советской 9-й армии. Сам отряд к тому времени представлял собой довольно внушительную силу, в Таганроге все бойцы были полностью экипированы стрелковым оружием и достаточным количеством боеприпасов, а также продовольствием и медикаментами. К тому же по прибытии на место в качестве усиления отряду были приданы 5 артиллерийских орудий. Дождавшись удобного момента, Назаренко принял решение «нанести удар в спину» советским подразделениям и прорваться навстречу наступающим немецким танковым частям. К несчастью для казаков, за несколько часов до атаки была проведена перегруппировка войск, и сразу несколько советских полков оказались в тылу отряда мятежников. Взяв «добровольцев» в кольцо, они принялись методично их уничтожать, но тут-то и подоспела долгожданная помощь с немецкой стороны, спасшая отряд казаков-коллаборационистов.

Немцы, правда, поначалу не слишком обрадовались тому, что их новыми военными союзниками стали какие-то неизвестные им «казаки». Более того, их попробовали разоружить, но натолкнулись на серьезное сопротивление: разгоряченные после боя казаки немедленно заняли круговую оборону. Увидев, как развиваются события, немцы приняли решение оружие казакам сохранить и, во избежание дальнейшей эскалации конфликта и до выяснения всех обстоятельств, отправить Назаренко и 80 его бойцов в тыл. Через несколько дней командующий 14-м немецким танковым корпусом генерал Густав фон Витершейм лично принял бывшего советского старшего лейтенанта и выслушал его историю. Бравый казачий офицер понравился немецкому генералу, и тот принял решение оставить подразделение Назаренко в составе корпуса. Но тут неожиданно возникли серьезные трудности. Согласно германским предвоенным установкам, такое крупное подразделение из советских граждан не могло сражаться в боевых порядках немецких войск, а предлагать казакам роль обслуживающего персонала никто не решился. Первоначально их попросили объявить себя фольксдойче и уже на законных основаниях вступить в германскую армию, но гордые и независимые казаки не захотели идти на такой компромисс. В конечном итоге немцы пошли навстречу своим новым союзникам и объявили их самыми что ни на есть «законопослушными бюргерами» (во всех документах указывалось, что служащие этого формирования — немцы по национальности), а еще через несколько недель, как только было официально разрешено формировать казачьи части, они опять поменяли национальность и стали казаками.

В немецких документах отряд Назаренко значился как «казачий разведывательный батальон». Все казаки получили со склада немецкую униформу и стрелковое оружие. Единственным их отличием от немецких солдат стали большие белые нарукавные повязки с нашитой на них черной буквой «К», а у Назаренко на немецкой офицерской фуражке была сине-красная кокарда донского войска. Впоследствии этот батальон воевал в составе 1-й немецкой танковой армии. История данного казачьего формирования весьма показательна, ведь именно такие «дикие» части и становились первыми добровольными боевыми союзниками немцев, именно благодаря их успешным и отважным (если можно назвать таковой борьбу против своей собственной страны) действиям на фронте и в тылу многие немецкие солдаты и офицеры прониклись к казакам искренним уважением и еще задолго до официальных приказов и распоряжений начали считать их полноправными боевыми товарищами.

Первая «легальная» казачья часть — казачий эскадрон, в соответствии с приказом командующего тыловым районом группы армий «Центр» генерала фон Шенкендорфа от 28 октября 1941 года, был сформирован в Могилеве под командованием донского казака бывшего майора Красной армии И.Н. Кононова, перешедшего за два месяца до этого на сторону немцев.

Иван Никитич Кононовродился 2 апреля 1900 года в станице Ново-Николаевской Таганрогского округа Области Всевеликого Войска Донского в семье потомственного военного Н.Г. Кононова. Его дед дослужился до полковника и перед Русско-японской войной командовал сводно-казачьей бригадой. Отец — полный георгиевский кавалер, во время Первой мировой войны был очень серьезно ранен. Вернувшись в родную станицу, он не смог принять новую власть, ушел в подполье и в результате был повешен большевиками в 1918 году. Кроме отца, Кононов потерял в 20—30-е годы мать и троих братьев. Оставить территорию Дона вместе с отступающими белыми частями Ивану Никитичу не удалось, и для него началась новая жизнь.

В марте 1922 года, изменив год рождения на 1906 (невысокий рост и перенесенная ранее тяжелая болезнь легко позволили Кононову выдать себя за 16-летнего юношу), он объявил о своем пролетарском происхождении и поступил на службу в РККА. В седле Кононов, с детства любивший лошадей, держался хорошо и сразу же был зачислен в 79-й полк 14-й кавалерийской дивизии, где очень скоро обратил на себя внимание ревностным отношением к службе. Осенью 1923 года он успешно окончил дивизионную школу младшего комсостава и в сентябре следующего года был направлен на кавалерийское отделение элитной объединенной военной школы имени ВЦИК, где за успехи в учебе в сентябре 1926 года получил должность командира курсантского отделения.

В сентябре 1927 года молодой командир был направлен в Северо-Кавказский военный округ, где получил под начало взвод в 27-м Быкадоровском полку знаменитой со времен Гражданской войны 5-й Ставропольской им. М.Ф. Блинова кавалерийской дивизии, и в течение 5 лет служил там на разных строевых должностях. В 1929 году он вступил в ВКП(б) и в январе 1932 года был переведен на должность политрука 30-го Саратовского кавалерийского полка, а еще спустя два с половиной года возвратился на строевую должность помощника начальника штаба 28-го Таманского кавалерийского полка. В марте 1936 Кононов стал слушателем заочного отделения Военной академии им. Фрунзе, а вскоре был зачислен слушателем на основное отделение и в 1938 году окончил академию. К тому же периоду относится дошедшая до нас благополучная служебная аттестация: «Должности вполне соответствует. Может быть назначен на строевую работу на должность командира кавполка, и после получения соответствующей практики может быть неплохим помощником командира кавдивизии. Предан делу партии Ленина — Сталина и социалистической Родине. Политически и морально устойчив. Политически грамотен хорошо. В жизни парторганизации принимает активное участие. Партвзысканиям не подвергался». В 1938 году приказом наркома обороны Ворошилова Кононову было присвоено звание майора, и в сентябре того же года его назначили начальником I (оперативного) отдела штаба 2-го кавкорпуса Киевского особого военного округа. Осенью 1939 года Кононов принимал участие в операции по возвращению аннексированных Польшей в 1920 году территорий Западной Украины и Белоруссии.

Во время советско-финской войны 1939–1940 годов был направлен на фронт и получил под свое, правда временное, командование 436-й полк 155-й дивизии. Во время одной из операций под непосредственным руководством Кононова бойцам полка удалось отбить несколько ожесточенных контратак финских войск, и за это молодой майор был награжден орденом Красной Звезды. После окончания войны 15 августа 1940 года Кононов уже официально вступил в командование 436-м полком 155-й стрелковой дивизии, который к тому времени был передислоцирован в район Барановичей в Западный особый военный округ.

Полк Кононова встретил войну в состоянии полной боеготовности. 155-я стрелковая дивизия генерал-майора П.А. Александрова организационно входила в состав 67-го стрелкового корпуса 10-й армии генерал-майора К.Д. Голубева, которая, в свою очередь, располагалась в печально знаменитом Белостокском «выступе», окруженном немецкими войсками уже в первые дни войны. К 28 июня войска 10-й армии оказались в котле западнее Минска, затем они вышли в район Налибокской пущи, где вторично попали в окружение.

Здесь в начале июля 1941 года управление армии окончательно перестало существовать, а все части начали выбираться из окружения по отдельности. 22 августа, находясь в 300 километрах от Смоленска, Кононов один или вместе с небольшой частью своего полка встал на путь предательства и перешел на сторону немцев. И по сей день остается много неясного в самом факте сдачи немцам.

Некоторые исследователи пытаются доказать, что решение Кононова о сдаче немцам было обдуманным, что, дескать, он еще в 10-х числах августа отправил к немцам специального посла-парламентера, что проводил агитационную работу среди личного состава полка, а 22 августа произнес антисоветскую речь, во время которой у его подчиненных «волосы вставали дыбом», и в результате большая их часть перешла к немцам вместе с ним. В основе этой версии лежит утверждение о том, что уже в сентябре 1942 года перешедшие вместе с Кононовым военнослужащие стали костяком хорошо вооруженного донского казачьего полка численностью чуть ли не в 2 тысячи человек. Все эти предположения обильно снабжены документальными подтверждениями и воспоминаниями современников. Одно настораживает в исследованиях этих историков — все свои умозаключения они делают, основываясь на крайне претенциозной биографии Ивана Кононова, принадлежащей перу некоего К. Черкасова (издана в 1963 году в Мельбурне), откуда и взяты многочисленные документы и воспоминания. Безусловно, все, что написано в этом труде, является важным историческим материалом, но относиться к нему следует с определенной долей недоверия.

В реальности никакого донского казачьего полка в сентябре 1941 года не существовало и существовать не могло, немцы просто не решились бы в то время сформировать такую крупную часть из числа советских граждан. Есть и другие вопросы: как немцы могли разрешить сдавшимся в плен красноармейцам меньше чем через месяц взять в руки оружие? А что, если все это было спланированной акцией советской разведки? Да и странно, что все как один перешедшие бойцы вдруг оказались казаками-антисоветчиками, хотя сам полк не был казачьим. Практически все источники и документы свидетельствуют лишь о том, что Кононов сформировал не полк, а эскадрон, в который вошли лишь 26 его бывших подчиненных. Что же касается решения Кононова о сдаче в плен (спланированное или спонтанное) и количества бойцов Красной армии, перешедших на сторону немцев, то тут что-либо точно, не боясь ошибиться, утверждать нельзя. Действительно, во многих источниках (например, в дневнике Кононова, частично опубликованном тем же Черкасовым, или в казачьей прессе времен Второй мировой войны) указывается, что на сторону немцев перешел весь полк, но каких-то конкретных данных на этот счет не приводится. Вполне возможно, что вместе с Кононовым сдались несколько десятков человек, а возможно, что и большая часть потрепанного к тому времени в боях подразделения, но его дальнейшая судьба неизвестна. Не совсем укладывается в версию о сдаче всего полка и тот факт, что полковое знамя ныне находится в бывшем «Музее Вооруженных сил СССР». Согласитесь, если бы весь личный состав перешел на сторону немцев, знамя вряд ли попало бы в этот музей.

Вот что по поводу сдачи «батьки» (так Кононова называли подчиненные) в плен написано в казачьем официозе — журнале «На казачьем посту»: «22 августа полк (опять упоминается полк, но куда он делся потом, все-таки непонятно. — П.К.) перешел на сторону немцев. После сдачи Кононов был направлен в штаб фронта в Смоленск, потом в Борисов в нечто вроде санатория для офицеров. В Борисове Кононов пробыл около месяца. Написал рапорт о желании принять участие в борьбе с большевиками. В октябре 1941 майора Кононова вызвали телеграммой в Могилев. С этого момента началась организация 102-го казачьего эскадрона».

Подробнее о формировании первой официальной казачьей части и ее структуре можно узнать из послевоенных показаний на допросах НКВД графа Ганса Риттберга, который исполнял при Кононове функции представителя немецкого командования. Граф утверждал: «Кононовым руководил я, а Кононов командовал эскадроном». «28 октября 1941 года по приказу генерала Шенкендорфа — командующего тыловыми частями группы армий „Центр“ — я явился к немцам в штаб, где меня познакомили с бывшим майором Красной Армии Кононовым… Шенкендорф объявил Кононову, что тот назначается командиром казачьего эскадрона, который следует сформировать в городе Могилеве из советских военнопленных. Шенкендорф указал также, что эскадрон предназначен для проведения оперативных действий против партизан и выполнения карательных функций против населения, поддерживающего партизан». Помимо функций посредника между Кононовым и немецким командованием, Риттберг исполнял роль своеобразного надсмотрщика над первым казачьим командиром: «Майор Кононов, — рассказал он в 1943 году в интервью корреспонденту журнала „На казачьем посту“, — отправился в сад за яблоками, а я подумал, что он решил убегать. Потом он возвратился… с яблоками».

Первый эскадрон был сформирован из военнопленных, содержавшихся в лагерях Могилева, Гомеля, Борисова, Невеля, Лепеля, Витебска, Смоленска и Орши. С военнопленными обычно разговаривал Кононов. Для привлечения людей он «вначале сообщал об успехах германских войск, причем успехи значительно преувеличивались, затем призывал желающих вступить в эскадрон, обещая питание и обмундирование по нормам немецкой армии, а по окончании войны, от имени германского правительства, обещал земельные наделы и денежную субсидию». Естественно, при таких заманчивых обещаниях, да еще и в страшных условиях немецких лагерей среди военнопленных нашлось немало малодушных «добровольцев», которые и составили основу первых казачьих эскадронов. После объезда всех этих лагерей к 9 ноября 1941 года из отобранных 200 добровольцев был сформирован 102-й казачий эскадрон. Прибывающие из лагерей в Могилев казаки представляли собой любопытное зрелище: «В ноябре в Могилеве произошло знакомство первых казаков-бойцов с первым казаком-командиром, майором Кононовым. На следующий день жители Могилева с удивлением смотрели на оборванное бывшее красное воинство, весело шагавшее с песнями в казарму… В конце ноября 1941 года сотня получила коней, если можно было так в то время назвать изнуренных и измученных животных, с выдающимися костями и ребрами. Не обошлось, конечно, без шуток и острот при виде таких „боевых казачьих друзей“… В декабре произошла большая перемена. Казаки просто друг друга не узнавали. Одетые в немецкую форму, все с оживлением рассматривали чистое белье, богатое суконное обмундирование. Многие казаки никогда в жизни не носили подтяжек и приходили в детское смущение, не зная, куда их применить, к немалому веселью оберлейтенанта Риттберга. В первое же воскресенье жители города Могилева вторично с удивлением глядели на четко идущих немецких солдат, поющих лихие казачьи песни».

После трехмесячного обучения, с февраля 1942 года, эскадрон начал осуществлять боевые операции локального характера против партизан или, как их называли немцы, «банд и их пособников» в радиусе 40–50 километров от Могилева.

После того как в апреле 1942 года Гитлер лично разрешил использовать казачьи формирования, произошла окончательная легализация всех казачьих частей, которая сняла с них всякие ограничения, предусмотренные нацистским руководством для большинства «туземных» формирований (исключение к тому времени составляли тюркские и кавказские формирования), и открывала обширные возможности для дальнейшего увеличения их числа. Так, вслед за первым эскадроном Кононова были сформированы 2-й, 3-й, 4-й и 5-й эскадроны (сотни), на основе которых в сентябре, по другим данным — в августе 1942 года, был развернут 102-й (позднее переименованный в 600-й) казачий дивизион (в немецких документах его иногда называли батальоном, а сами казаки в разговорах между собой именовали его полком). 1-я, 2-я и 3-я сотни дивизиона были конными, а 4-я, 5-я и 6-я пластунскими. В составе дивизиона имелась также пулеметная сотня (16 станковых пулеметов «Максим»), минометная (двенадцать 82-мм минометов) и артиллерийская (шесть 76-мм и шесть 45-мм орудий) батареи, подразделение связи, саперное, хозяйственное подразделения и духовой оркестр. Численность дивизиона составляла 1799 человек, в том числе 77 офицеров, 201 урядник и 1521 казак. Командиром дивизиона был назначен И.Н. Кононов, получивший к тому времени звание подполковника. Ближайшими его помощниками стали немецкий офицер связи обер-лейтенант (впоследствии майор) Ганс фон Риттберг и эмигрант майор Пуговничников — бывший офицер югославской армии. Пополнение в дивизион набиралось из Могилевского, Лепельского, Витебского, Смоленского и Оршанского лагерей военнопленных. Несмотря на то что некоторые довольно авторитетные исследователи настаивают, будто настоящими казаками были только 60 % от личного состава, сами участники событий утверждают обратное: «При отборе казаков в военнопленных лагерях, — вспоминает командир одной из сотен Червяков, — я исходил из нижеследующего: во-первых, отбирал чистокровных казаков, а не иногородних, во- вторых, по социальному положению — у кого есть отец, брат или дядя за границей, в-третьих, кто сам репрессирован Советской властью или кто из близких родственников его, а также казаки, пострадавшие от Советской власти за что-либо другое. Я при отборе казаков подходил очень осторожно… чтобы в нашу казачью семью не могли пробраться чуждые нам элементы: хохлы и мужики-лапотники». По всей видимости, этот казак несколько преувеличивает возможности лагерей для военнопленных, которые, согласно его описаниям, были своеобразными конвейерами по «изготовлению» казаков, причем определенных Категорий. Сам Кононов никогда не скрывал того факта, что «в частях и соединениях не только были казаки — были буквально все национальности вплоть до греков, французов и других национальностей».

Пополнив состав вермахта, эта довольно внушительная и хорошо подготовленная боевая часть проводила антипартизанские рейды в районах Бобруйска, Смоленска, Невеля и Полоцка, в ходе которых они «сжигали населенные пункты, расстреливали как партизан, так и обнаруженное в лесах население, арестовывали и частично уничтожали лиц, заподозренных в связях с партизанами». О боеспособности полка, пожалуй, лучше всего свидетельствуют выдержки из дневника генерала Шенкендорфа: «4.09.1942 г. 102-й казачий батальон с боем захватил и разрушил пять партизанских лагерей. Противник понес большие потери в живой силе, захвачено различного рода оружие и боеприпасы, а также снаряжение. В бою разбита партизанская банда, совершившая 22 августа нападение на автоколонну на дороге Витебск — Бешенковичи. 0.09.1942 г. В ходе операции „Рысь“ нами занято на восточном участке несколько покинутых партизанских лагерей. 102-й казачий батальон захватил 34 пленных и различное оружие. 22.10.1942 г. Приказ по корпусу № 123 об объявлении благодарности 600-му казачьему батальону по случаю годовщины его создания. 09.10.1942 г. Настроение казаков хорошее. Боеготовность отличная… Поведение казаков по отношению к местному населению беспощадное».

По словам самого Кононова, на базе дивизиона был даже сформирован 17-й казачий танковый батальон, вошедший в подчинение 3-й танковой армии вермахта под Великими Луками в конце мая 1942 года, где и остался в качестве отдельного подразделения, но на сегодняшний день каких-либо документальных подтверждений существования подобного подразделения обнаружить не удалось. Вплоть до июня 1943 года дивизион Кононова играл важную роль не только в антипартизанских операциях в тылу групп армий «Центр» и «Юг» и в охране немецких коммуникаций, но и участвовал в столкновениях с регулярными частями Красной армии: с 15 мая по 20 сентября под Великими Луками и с 22 октября по 4 апреля 1943 года под Смоленском. Это казачье формирование считалось одним из самых боеспособных среди всех «восточных частей», и именно поэтому в январе 1943 года оно было удостоено особой «чести» — во время поездки по тылам группы армий «Центр» его посетил генерал-лейтенант А.А. Власов.

Несмотря на то что дивизион был на очень хорошем счету у немцев, морально-психологическое состояние некоторой части казаков или людей, называвших себя казаками, было подавленным. Опорой Кононову служили 1-й и 2-й эскадроны, считавшиеся элитными: туда попадали только тщательно проверенные бойцы. Во всех же остальных подразделениях были не только те, кто действительно ненавидел советскую власть, но и те, кто просто пытался вырваться из лагерей для военнопленных, где их ждало только одно — голодная смерть. Многие из них, попав в дивизион, начинали вести подрывную работу и склонять своих новых «товарищей по несчастью» к побегу. За многие месяцы войны казаки-коллаборационисты насмотрелись всякого. Видели они поведение немцев на оккупированных территориях, видели пытки и унижения мирного населения, да и воевать приходилось не против «бандитов и их пособников», а против таких же, как они сами, славян, только защищающих свою землю. Естественно, все это не могло не отразиться на моральном состоянии, и казаки начали переходить на сторону партизан. Так, например, 15 апреля 1943 года большая часть 3-го и 4-го эскадронов, а также артдивизиона, перебив немецких связистов и казачьих офицеров, ушла в лес к партизанам, а 18 июня 1943 года произошел и вовсе уникальный случай. В партизанский отряд Королева, действующий в Осиповическом районе Могилевской области, перешли 16 солдат (все бывшие военнопленные) и заместитель командира одного из эскадронов дивизиона Кононова — князь-эмигрант Н.М. Гагарин. При этом они захватили с собой 5 пулеметов, 16 винтовок, ротный миномет, автомат, 2 пистолета, 8 гранат и 2 тысячи патронов. На первом же допросе Гагарин, приехавший воевать на Восточный фронт из Югославии в мае 1942 года и люто ненавидевший коммунизм и советское государство, объяснил свой переход тем, «что не может переживать и терпеть тех издевательств над русским народом, которые проводят немцы».

4 апреля 1943 года 600-й казачий дивизион был направлен в Могилев, а 7 июня начал по частям перебрасываться в польский городок Млаву (Милау), где формировалась 1-я казачья дивизия полковника Гельмута фон Паннвица. К этому времени дивизион численностью примерно в 2 с половиной тысячи человек представлял собой крупную, отлично вооруженную боеспособную единицу и имел на вооружении «7 артиллерийских орудий, свыше 120 русских пулеметов, много немецких пулеметов, 19 грузовых машин, 3 легковых, около тысячи хорошо откормленных лошадей», что позволило ему с легкостью развернуться в 5-й Донской полк 2-й бригады 1-й казачьей дивизии.

Помимо дивизиона Кононова, осенью — зимой 1941–1942 г. в составе вермахта было сформировано также значительное число малых «казачьих» охранных и разведывательных частей. Точный их учет произвести практически невозможно, так как многие из них не упоминались даже в германских документах. Причем во многих немецких частях они начали формироваться задолго до получения каких-либо официальных разрешений на создание подобных частей. Например, в 43-м армейском корпусе, который организационно входил в состав 4-й танковой армии группы армий «Центр», официально в-мае 1942 года (а на самом деле — с конца 1941 года) был сформирован 443-й казачий батальон. Согласно показаниям казаков, взятых в плен советскими партизанами летом 1943 года, к этому времени он состоял из 4 эскадронов общей численностью примерно в 500–600 человек русских, украинцев, казаков и оценивался немецким командованием «как вполне боеспособная часть с квалифицированными офицерами». Командиром был немец в чине обер-лейтенанта, начальником штаба старший лейтенант Муравский (он же командир одного из эскадронов), во главе эскадронов стояли советские офицеры из числа бывших военнопленных. На вооружении батальона имелось четыре 45-мм орудия (распределены по эскадронам), 4 станковых пулемета (распределены по эскадронам), 11 ручных, 1 батальонный и 4 ротных миномета (распределены по эскадронам). Что-либо про боевые «заслуги» этого отряда сказать сложно, можно лишь утверждать, что немцы особо не жалели своих «союзников» и старались направлять их в самые «партизаноопасные» места. 17 сентября этого же года партизанам удалось захватить еще несколько пленных да 1-го эскадрона 443-го казачьего батальона, которые на допросах рассказали, что за два месяца батальон побывал в серьезных боях и понес ощутимые потери: численность каждого эскадрона составила всего лишь 60–70 человек, то есть уменьшилась почти вдвое. В составе 5-тысячного германского конного соединения под командованием фон Безелагера в тыловом районе групп армий «Центр» был организован казачий эскадрон (5-й эскадрон) численностью в 650 человек.

Казачьи дивизионы начали активно формироваться и в составе немецких охранных дивизий, действовавших на южном участке Восточного фронта, в полосе группы армий «ЮГ», и подчинявшихся непосредственно командованию тыловой зоны группы армий «А» и «Б».

Так, 444-я охранная дивизия в мае 1942 года сформировала конный дивизион четырехэскадронного состава в районе Запорожье — Синельниково, а в октябре того же года — еще один дивизион в районе Ставрополя. Указанные подразделения состояли из донских, кубанских, терских и уральских казаков, а также представителей других национальностей — добровольцев из числа военнопленных. К октябрю 1942 года они успели хорошо зарекомендовать себя на охранной и сторожевой службе, в операциях по прочесыванию партизанских районов на побережье Азовского моря и в долине реки Маныч. Впоследствии этот дивизион активно участвовал в битве за Кавказ, и в феврале 1943 го-, да его 1-я сотня была почти полностью разгромлена советскими танкистами недалеко от Таганрога. В составе 454-й охранной дивизии было сформировано два конных дивизиона, моральное состояние, обученность и боеспособность которых оценивались германским командованием в октябре 1942 года как «хорошие и обещающие достичь уровня полевых войск».

Казачий дивизион 403-й охранной дивизии имел в своем составе три эскадрона, один из которых (конный) был укомплектован казаками добровольцами, а два других (пешие) — военнопленными, отобранными в Харьковском лагере. На вооружении эскадронов находились русские и немецкие карабины, автоматы, 22 ручных и 5 станковых пулеметов, 15 ротных и 4 батальонных миномета. Зимой 1943 года дивизион, находясь в составе частей прикрытия, в оперативном подчинении немецкой 79-й пехотной дивизии, обеспечивал отход на запад главных сил немцев и понес при этом очень серьезные потери.

Кроме того, были сформированы: казачий дивизион в составе 213-й охранной дивизии, в 1943 году переподчиненный 57-му охранному полку; небольшой разведывательный отряд в 97-й егерской дивизии; казачья моторизированная рота 3-го танкового корпуса. А в 4-м охранном самокатном полку была сформирована казачья сотня (10-й разведывательный эскадрон).

Появление этой сотни в рядах вермахта было не совсем обычным и чем-то напоминало историю сотни Назаренко. Осенью 1941 года казаки станицы Синявской при подходе немецких войск перебили местную власть, забрали все имеющееся в наличии оружие и ушли в Донские плавни, где и дождались прихода немецких войск. Обратившись к освободителям с речью, они попросили посодействовать им в создании казачьей сотни. Немцы удовлетворили их просьбу и снабдили казаков лошадьми и оружием, но командирами сотни и всех эскадронов были поставлены немцы. Вскоре советские войска нанесли контрудар и отбросили противника к Таганрогу. Казаки отступали вместе со своими новыми союзниками, причем уже под официальным названием: 10-й казачий разведывательный эскадрон 4-го самокатного полка. В начале лета 1942 года он занял небольшой участок фронта у Таганрогского залива, после чего был передислоцирован в район Красной Поляны, где на протяжении зимы 1942/1943 г. боролся с партизанами. Дальнейшая его судьба была в чем-то похожа на судьбы многих подобных формирований. Отступление, кровопролитные бои, эвакуация и, наконец, прибытие в Млаву, где эскадрон влился в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию. Существование подобных эскадронов лишний раз доказывает тот факт, что формирование частей из коллаборационистов, в том числе и из казаков, началось задолго до того, как их существование было регламентировано немецкими нормативными документами.

Небольшие казачьи части формировались и при штабах немецких танковых соединений, где преимущественно занимались разведывательной деятельностью, борьбой с партизанами и выполняли различные специальные поручения, например по снабжению продовольствием лагерей для военнопленных. Так, 17 мая 1942 года в 47-м танковом корпусе группы армий «Центр» из попавших в плен красноармейцев были сформированы два небольших казачьих подразделения, находившиеся в ведении немецких «снабженцев». Каждый из этих отрядиков состоял из 35 человек (1 офицер, 4 унтер-офицера и 30 солдат) и выполнял вполне конкретные задачи: борьба с партизанами, охрана коммуникаций, изъятие продовольствия у населения для нужд дивизии, участие в снабжении войск и лагерей для военнопленных. Как это было принято, вооружение казаков составляло исключительно трофейное оружие. Причем бойцы одного взвода получили в свое распоряжение 30 югославских винтовок и один советский пулемет, а второй взвод в полном составе был вынужден добывать оружие на складах, оставленных советскими войсками при отступлении. Что касается обмундирования, то казаки представляли собой достаточно забавное зрелище: ботинки и полевая экипировка советские, штаны, каски и плащи вперемешку советские и немецкие, знаки отличия немецкие. Согласно распоряжению командования дивизии, казаки должны были получать продовольственное довольствие такое же, как немцы, за одним небольшим исключением: табак и особенно алкоголь выдавался им в сильно урезанных объемах.

Среди казачьих разведывательных формирований следует отметить прежде всего эскадрон есаула Михаила Загородного, обстоятельства появления которого были не совсем обычными. В июне 1942 года 40-й немецкий танковый корпус генерала Гейepa фон Швеппенбурга захватил такое огромное количество пленных, что организовать их отправку в тыл было весьма затруднительно. Командование корпуса не имело в наличии сил для конвоирования этой массы людей, а выделить для подобной цели солдат из боевых подразделений в ходе наступления не представлялось возможным. Наконец, кому-то из посвященных штабных офицеров пришла в голову идея отобрать из числа военнопленных антисоветски настроенных донских и кубанских казаков, снабдить их винтовками и лошадьми и поручить им конвоирование в тыл своих же соотечественников. Так возник конный эскадрон под командованием Михаила Загородного — казака станицы Белореченской, кадрового военнослужащего Красной армии с 1933 года. Естественно, когда отряд Загородного вместе с многотысячной колонной военнопленных выступил в западном направлении, никто из штаба 40-го танкового корпуса не рассчитывал увидеть его вновь. Однако спустя две недели Загородный неожиданно появился в штабе корпуса, доложил о выполнении задания и вновь предложил свои услуги. Немецкое командование, приятно удивленное такой преданностью, тут же приняло казаков на довольствие и сформировало из них 82-й казачий эскадрон (позже разделен на 1/82 и 2/82-й эскадроны) численностью в 340 человек — главным образом кубанских казаков. Эскадрон получил имя знаменитого героя повести А.С. Пушкина — Владимира Дубровского. Вскоре он был придан в качестве разведывательного отряда немецкой боевой группе и осенью 1942 года участвовал в сражениях с разрозненными группами советской кавалерии в Ногайских степях (часто его разделяли на несколько более мелких и подвижных частей). Немецкое командование, и в частности командир боевой группы полковник Мюнцель, с большой симпатией относилось к Загородному, видя в нем не второсортного союзника из числа военнопленных, но талантливого командира, которому удалось разработать хитроумную тактику взаимодействия казаков в пешем и конном строю с немецкой мотопехотой. Во время немецкого отступления с Кавказа вновь объединенный эскадрон двигался в арьергарде 40-го танкового корпуса, и во время переправы через Дон был окружен советскими войсками. Несмотря на то что связь с корпусом была потеряна и помощи ждать было неоткуда, казакам все-таки удалось прорваться из окружения. Впоследствии 82-й казачий эскадрон Михаила Загородного продолжал нести службу на южном крыле германского Восточного фронта. Поздней осенью 1943 года эскадрон отличился в боях на плацдарме у Никополя, где захватил много пленных и оружия, которым удалось вооружить целую пулеметную роту. Дальнейший трагический путь казаков лежал через Кировоград, Бут и Днестр в Молдавию, где эскадрон продолжал сражаться против советских партизан. Летом 1944 года эскадрон был переброшен во Францию, где и закончил свой боевой путь, попав в окружение у крошечного городка Сен-Ло в Нормандии. Он был полностью уничтожен американскими войсками.

Казаки настолько хорошо зарекомендовали себя, что их старались привлечь на службу не только немцы, но и другие германские союзники. Так, например, казачья сотня (командир майор Кампелло) была сформирована в составе итальянского кавалерийского полка «Савойя», входившего в кавалерийскую мобильную дивизию 8-й итальянской армии. Вскоре она была развернута в дивизион из двух эскадронов, общей численностью в 365 человек. Летом 1943 года дивизион был выведен в Италию и придан уланскому полку «Наварра». После капитуляции Италии подразделение было включено в состав немецкой армии и до окончания войны вело боевые действия против партизан в Северной Италии. Воевали казаки и в составе финской армии: «Весной 1942 года, — пишет в одном из писем некто Фисенко Василий Ермолаевич, „по национальности кубанский казак“, — будучи старшим сержантом, я с группой своих бойцов навсегда освободился из Сталинских кровавых лап. Как казак душой и телом, я этим не успокоился, я решил действовать на пользу своего народа, решил встать на открытый путь борьбы с большевизмом. Финское командование, куда я попал, пошло мне навстречу, и я через 10–15 дней после своего перехода уже сменил свою потрепанную красноармейскую форму на финский военный мундир.

И вот я уже полтора года нахожусь на передовой линии по эту сторону красной стены. Доверие финского командования и имя казака я оправдал, чем могу и погордиться. Жизнью и обращением к себе я очень доволен и благодарен».

Одним из наиболее боеспособных, но в то же время и жестоких в обращении с пленными и мирным населением, был казачий полк под командованием бывшего крупного эстонского землевладельца Эверта Вольдемара фон Рентельна, который до войны владел огромным имением в 1010 десятин (недалеко от эстонского городка Пайде), а также торфоразработками и электростанцией. Военные достижения фон Рентельна в некотором роде уникальны — он имел военные звания трех разных стран мира: ротмистр русской армии, майор бело-эстонской и майор немецкой. При этом, несмотря на свои прошлые заслуги и звания, карьеру в немецкой армии он начал рядовым (работал переводчиком). Однако, благодаря своим способностям и приличному знанию русского языка, ему удалось быстро выдвинуться и отлично зарекомендовать себя перед немецким командованием. В мае 1942 года командир 5-й танковой дивизии генерал-майор Фейн приказал ему сформировать роту особого назначения из русских военнопленных. Рота была образована и очень успешно действовала в нескольких операциях (например, при окружении войск генерала Белова и в боях южнее Ржева), уже 5 ноября 1942 года фон Рентельну объявили о присвоении очередного звания гауптмана (капитана) и сообщили, что ему, по приказу генерал-полковника Рейнгардта (командующего 3-й танковой армией), поручается формирование полка специального назначения из казаков. Рентельн свел уже действующие казачьи батальоны, сформированные из военнопленных и местных жителей: 623-й (майор Бреннер) — в окрестностях Дорогобужа, 622-й (обер-лейтенант Древес) — вдоль полотна железной дороги севернее и южнее Вязьмы, 625-й (майор Михвиц) — между Вязьмой и Дорогобужем и 624-й (капитан Микиш) — вдоль полотна железной дороги западнее и восточнее станции Дорогобуж в 360-й казачий полк. Такой подход к формированию полка привел к тому, что довольно внушительную его часть составляли не военнопленные, а местные жители-добровольцы, что лишний раз подтверждает — в «казачьих» частях зачастую служили не только казаки, но люди самых разных национальностей, просто назвавшиеся «казаками».

Вскоре перед полком были поставлены конкретные боевые задачи, «заключавшиеся в охране железнодорожных коммуникаций, подавлении партизанского движения, уничтожении партийного советского актива, оставшегося на оккупированных территориях…»

Получив 2 батареи 76,2-мм полевых пушек в качестве усиления, вновь образованное казачье соединение начало свою службу. Вот хроника его боевой жизни, восстановленная подробным рассказом фон Рентельна на допросах после войны: «В начале декабря 1942 года 624-й батальон принял участие в карательной экспедиции севернее станции Дорогобуж на глубину до 10 километров. Было захвачено 12 партизан, расстрелянных потом в Вязьме. В начале января 1943 года этот же батальон завязал бой с партизанским отрядом в лесу, в 15 километрах юго-западнее станции Дорогобуж. Убито 20 партизан и 7 захвачено в плен. Пленные расстреляны в Вязьме. Руководимый лично мною 623-й батальон вел непрерывные разведки боем или предпринимал карательные акции в окрестностях города Дорогобуж в радиусе 20–25 километров. Таких акций было до 17.

В начале февраля 1943 года полк в полном составе предпринял карательную акцию против партизан в лесу в 15 километрах северо-восточнее Витебска. Перед самой операцией произошло небольшое осложнение: стоявший на левом фланге моего полка татарский батальон перестрелял своих офицеров и перешел на сторону партизан. Мы открыли огонь по этому батальону, перестреляв около 80 татар, взяв в плен 23 человека, и по моему приказу расстреляли их на месте. Кроме того, было захвачено в плен 45–50 партизан, также потом расстрелянных. В итоге этой операции было убито около 600 партизан.

Между 10 и 21 марта 1943 года двумя батальонами полка была предпринята карательная акция против партизан в лесу северо-восточнее Полоцка. Захвачено в плен и расстреляно 7 партизан.

С 14 по 27 мая полк в составе 8-й танковой дивизии участвовал в карательной экспедиции в лесу северо-восточнее Витебска. При попытке прорыва партизаны оставили более 200 трупов. Однако вследствие низкой квалификации немцев партизанам удалось прорвать кольцо окружения восточнее моего полка.

17–18 июня 1943 года я во главе двух батальонов полка совершил карательную экспедицию в леса юго- восточнее Полоцка в направлении Лепеля. Нарвавшись на большие силы партизан и потеряв около 100 человек, я был вынужден отступить. После этого до переброски во Францию я не участвовал в карательных операциях против партизан и в боях против Красной Армии. Отправка во Францию произошла в середине июля 1943 года по приказу генерала Рейнгардта. С 18 июня и до этого времени полк нес охрану железной дороги Витебск — Полоцк».

Естественно, во время операций против партизан сами казаки также несли довольно существенные потери, которые надо было компенсировать, но вот здесь- то они столкнулись с непредвиденными трудностями. Дополнительное пополнение личного состава полка проводилось путем вербовки военнопленных Вяземского и Полоцкого лагерей, но она не была успешной, и за все время только 21 человек, по утверждению самого фон Рентельна, согласился на добровольную службу в казачьем полку.

После прибытия (летом 1943 года) во Францию полк майора фон Рентельна наряду с другими восточными формированиями был задействован на охране «Атлантического вала» в районе города Руайон, севернее устья реки Жиронда.

В августе 1944 года, во время отступления немецких войск из Франции, полку фон Рентельна удалось с боями пройти несколько сот километров по территории, буквально кишевшей партизанами и парашютистами союзных войск. Под Дордонью фон Рентельн получил письмо от начальника штаба французской Национальной Гвардии с предложением о сдаче полка в плен. Как всегда в таких случаях, в ультиматуме говорилось о бесполезности и бессмысленности любого сопротивления (полк со всех сторон был окружен) и обещалось сохранение жизни всем казакам. Однако после совещания офицеры полка и сам фон Рентельн категорически отвергли предложение французов, и полк двинулся на прорыв. У местечка Перегю после трехдневных кровопролитных боев казаки вырвались из окружения, отбив при этом у противника несколько полевых орудий. Прорвавшись к новой линии немецкой обороны (так называемому «Западному валу»), полк соединился с учебно-запасным полком 1-й казачьей дивизии. «Этот героический поход майора фон Рентельна через всю Францию в августе 1944 года, — написано в газете „Казачья лава“, — затмевает поход советского командарма Ковтюха в августе 1918 года и в свое время будет, несомненно, предметом восхищения казачьих историков». После небольшого отдыха казаки продолжили «свою войну» и еще в течение нескольких недель (в долине Рейна) сражались с наступающими американскими войсками.

Как уже было сказано, все создаваемые казачьи части в начальный период войны были небольшими по численности и, за редким исключением (дивизион Кононова), не могли использоваться в полноценных боевых операциях на фронте, их основным назначением были охранная и сторожевая служба, выполнение небольших разведывательных заданий, снабжение продовольствием германских войск, а также борьба с партизанами. И только весной 1942 года на Восточном фронте начали появляться более крупные казачьи формирования, предназначенные для непосредственного участия в боях с Красной армией. Так, по приказу начальника штаба 17-й армии генерал-майора В. Мюллера (группа армий «Юг») от 5 мая 1942 года, каждый корпусной штаб армии был обязан сформировать одну, а армейское командование — две казачьи сотни, которые впоследствии должны были объединиться в конный полк, названный именем героя Отечественной войны 1812 года, легендарного атамана донских войск графа М.И. Платова. 13 июня последовал приказ командования 17-й армии о формировании полка «Платов», имевшего в своем составе полковой штаб с взводами связи и взводами станковых пулеметов, пять кавалерийских эскадронов, артиллерийскую батарею, эскадрон тяжелого оружия и запасной эскадрон.

В ноябре 1942 года на вооружении полка, состоявшего из кубанских, донских, терских и уральских казаков, а также представителей других национальностей (всего 1942 человека без немцев), имелось 4 орудия, 1 миномет, 70 пулеметов, а также разнообразное ручное стрелковое оружие. Командиром полка был назначен майор вермахта д-р Эдгар Томсен, на должностях заместителя командира, офицера по снабжению, доктора и ветеринара также находились немцы, однако должности взводных и отчасти эскадронных командиров были заняты казачьими офицерами, как правило, бывшими военнопленными. Кроме того, в полку служили, в том числе и на командных должностях, люди самых разных национальностей. По состоянию на 2 мая 1943 года среди командного состава были: бывший рядовой Красной армии немец Иоганн Кнорр, бывший лейтенант азербайджанец Юсуф Агаев, бывший лейтенант русский Василий Медянцев, украинец Василий Шомполов и донской казак Михаил Балашов. В сентябре 1942 года полк выступил из Горловки на фронт в район Майкопа, где наряду с 4-м охранным самокатным полком (про казачью сотню этого полка мы уже писали) и другими частями был включен в состав особой бригады, обеспечивающей охрану работ по восстановлению Майкопских нефтепромыслов, имевших большое стратегическое значение для германской армии. Часть казачьего полка (штаб и три эскадрона) была выдвинута в опасную брешь между немецкими войсками, действовавшими на туапсинском и сухумском направлениях, с задачей охраны шоссе Майкоп — Армавир от возможных нападений со стороны советских войск и партизанских отрядов. В конце января 1943 года весь полк был переброшен в район Новороссийска, где нес охрану морского побережья и одновременно участвовал в операциях немецких и румынских войск против партизан.

Весной 1943 год казачий полк «Платов» принял участие в обороне так называемого «Кубанского предмостного укрепления». Эти оборонительные позиции немецких войск занимали особое место на Восточном фронте. Они не только защищали от атак с востока и препятствовали советским кораблям проникать из Черного в Азовское море, но одновременно и блокировали большое количество советских войск, оттягивая их с других фронтов. Особенности ландшафта (на юге до самой Анапы простираются отроги Кавказских гор, по обеим сторонам Кубани тянутся болота и низменности, а все пространство Таманского полуострова к западу от линии Анапа — Темрюк покрыто озерами) делали наступление практически невозможным. Благодаря прекрасному знанию этой болотистой местности и хорошей боевой подготовке казаки быстро завоевали доверие и уважение со стороны немецкого командования, которое оценило, с каким рвением и отвагой казаки отражали советские морские десанты северо-восточнее Темрюка. Когда в конце мая полк был снят с фронта и выведен в Крым, в телефонном сообщении группы Ветцеля (5-й немецкий армейский корпус) командованию 17-й армии указывалось на то, что «румынские войска не в состоянии заменить казачий полк в районе действия группы», и поэтому «охрана аэродрома от покушений противника может быть гарантирована лишь подходом немецких резервов». Впоследствии полк из Крыма был переброшен в Млаву, где влился в ряды казачьей дивизии.

Одновременно с казачьим полком «Платов» в составе 1-й немецкой танковой армии на южном участке Восточного фронта был сформирован еще один полк, состоящий из двух эскадронов. При этом один из них был чисто немецким, а второй состоял из казаков-военнопленных и перебежчиков. Командовал полком подполковник вермахта Иоахим фон Юнгшульц. С сентября 1942 года этот полк находился на фронте в районе Ачикулака (юг Ставропольского края, недалеко от границы с Дагестаном), где в его состав были включены еще 2 казачьи сотни, сформированные из местных жителей, а также казачий эскадрон, сформированный в июле 1942 года в Симферополе. По состоянию на 25 декабря 1942 года в его составе было 1530 человек, в том числе 30 офицеров и 150 унтер-офицеров. Примерно половина всех офицеров полка были немцами. На вооружении находилось 56 ручных и 6 станковых пулеметов, шесть 82-мм минометов, 42 противотанковых ружья, винтовки и автоматы.

17 октября 1942 года казачьи эскадроны полка фон Юнгшульца принимали активное участие в наступлении, в ходе которого им пришлось столкнуться с частями прославленного 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса Советской армии, а 30 октября успешно отражали попытки советской кавалерии пробиться в направлении на Ачикулак. Как сообщалось в донесении командованию 1-й танковой армии от 2 ноября 1942 года, «все подразделения хорошо держались под артиллерийским и минометным огнем противника и показали выправку и воинский дух». После приказа командующего 1-й танковой армией об общем отступлении, отданного 2 января 1943 года, полк Юнгшульца начал отходить в направлении станицы Егорлыкской, пока не соединился с частями 4-й немецкой танковой армии. В дальнейшем он был переподчинен 454-й охранной дивизии и через Ростов переброшен в тыловой район группы армий «Дон», а затем в район Киева, где в основном занимался проведением антипартизанских карательных акций. Оттуда был направлен в Млаву, где влился, как и большинство других казачьих частей, в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию.

Отдельно стоит сказать о казачьих подразделениях немецких спецслужб. Всего на Восточном фронте действовали 6 диверсионных команд Абвера (Абверкомандо), в подчинении каждой из которых находилось от 2 до 6 абвергрупп. Главной задачей этих специальных подразделений были вербовка, подготовка и переброска агентуры со специальными заданиями диверсионного, пропагандистского и разведывательного характера. Кроме того, они создавали специальные истребительные и штурмовые подразделения из числа советских коллаборационистов, в том числе из казаков, которые проводили спецоперации в тылу советских войск, а также использовались для ведения войсковой разведки и проведения антипартизанских операций.

Разведывательная абвергруппа-103, входившая в состав Абверкомандо-101, с 1942 года активно создавала подобные части казаков-диверсантов в Мариуполе и Волновахе. Данные подразделения предназначались для ведения боевых действий в советском тылу при отступлении немецких войск. Часть личного состава использовалась на хозяйственных работах, охране помещений и сборе теплых вещей у населения. Добровольцы вербовались в лагерях военнопленных в Горловке, Полтаве, Волновахе, Авдеевке, Павлограде, Днепропетровске, Прохладном. Позднее при группе были организованы курсы подготовки разведчиков. 1-я группа курсов (5—10 человек) была казачьей, срок обучения составлял от 5 до 20 дней, после чего слушателей перебрасывали в советский тыл. В Крыму при абверкоманде НБО был сформирован казачий отряд под командованием бывшего полковника Императорской и Белой армии Шалибабаева.

При разведывательно-диверсионной абвергруппе-210, действовавшей на Южном участке фронта, был сформирован Казачий полк особого назначения (командир — полковник Т. Хоруженко), состоящий из 4 сотен. Абвергруппа-204 в конце октября 1943 года в селе Васильевка близ Кировограда создала казачий взвод (80 человек), который использовался для борьбы с партизанами. В абвергруппе-218 в сентябре 1944 года в Чехословакии был сформирован 3-й специальный отряд из 45 казаков, который также использовался для борьбы с партизанами, при контрразведывательной абвергруппе-323 действовал небольшой казачий отряд из 20 человек под командованием унтер-офицера, бывшего лейтенанта РККА Василия Остапенко. В марте 1942 года Главным управлением имперской безопасности (РСХА) был создан разведывательно-диверсионный орган «Унтернемен Цеппелин», основной задачей которого стала работа по дестабилизации советского тыла, причем большое внимание уделялось работе по национальному расслоению и стимуляции сепаратистских тенденций. В составе руководящего штаба «Цеппелина» был создан отдел Ц2, отвечавший за подбор и обучение русской агентуры. В свою очередь в его структуре существовало «казачье отделение» Ц2Б, которым было подготовлено от 40 до 100 казаков-диверсантов.

Подводя итог, можно отметить, что казачьи части, появившиеся в составе охранных дивизий, танковых, пехотных армий и оперативных соединений вермахта в течение 1941–1942 годов в целом представляли собой довольно внушительную и боеспособную силу, сыгравшую значительную роль в борьбе с партизанами в тыловых районах групп армий, а в редких случаях успешно используемую и на фронте. Связано это было, прежде всего, с тем, что личный состав этих подразделений либо практически полностью состоял из людей, ненавидевших советскую власть (как в случае с небольшими частями, самообразовавшимися или образованными на территории Ростовской области, полком «Платов», полком фон Юнгшульца), либо из добровольцев, самостоятельно решивших перейти на сторону немцев (эскадрон Загородного и некоторые другие части). Остальные или проходили тщательную проверку на лояльность нацистскому режиму (дивизион Кононова), или были набраны из казачьих частей, уже успевших хорошо себя зарекомендовать (полк фон Рентельна).

Плюс к этому, немецкое командование тщательнейшим образом следило за своими «союзниками» и контролировало буквально каждый их шаг. Во многих казачьих формированиях все сколько-нибудь важные командные посты занимали офицеры вермахта. А там, где командирами преимущественно были бывшие советские военнослужащие, немцы осуществляли строжайших контроль за всем происходящим и старались направлять в такие части своих наблюдателей.

Но, даже несмотря на все эти меры безопасности, несмотря на то что многим казачьим формированиям действительно удалось завоевать доверие вышестоящего командования, немцы так и не смогли до конца довериться своим «боевым товарищам». Это подтверждает и тот факт, что вплоть до катастрофы под Сталинградом и последовавшего вслед за ней отступления немцев казаков (за редким исключением) старались не использовать на фронте, где они, по мнению большинства солдат и офицеров вермахта, в любой момент могли дрогнуть, предать или нанести удар в спину. Формирование и использование казачьих частей, как, впрочем, и всех других изменнических формирований, осуществлялось лишь для того, чтобы не проливать немецкую кровь там, где можно пролить русскую.

Неудивительно, что при таком отношении практически любому немецкому офицеру было неприятно командовать частями, состоящими из перебежчиков и изменников Родины. Многие считали направление на службу в восточные формирования тяжелым наказанием — прежде всего потому, что не могли в глубине души не презирать своих подчиненных.

 

Глава 3

Организация казачьих частей вермахта на Украине

Создание и появление казачьих частей в составе охранных дивизий и оперативных соединений вермахта было во многом неконтролируемым и спонтанным. Несмотря на общие указания из Берлина, оно часто зависело исключительно от личного желания того или иного командира иметь или не иметь подобное подразделение. Такая ситуация ограничивала появление столь необходимых на Востоке «туземных» частей и не могла обеспечить потребностей всего Восточного фронта в формированиях подобного рода. Решить эту проблему был призван созданный немцами на Украине так называемый «Штаб формирования казачьих войск».

В феврале 1942 года несколько военнопленных советских офицеров, содержавшихся в Винницком лагере, выступили с инициативой создания казачьих частей, и 23 февраля один из них написал заявление на имя начальника лагеря с просьбой разрешить ему сформировать казачью сотню. 2 марта это заявление было передано одному из представителей немецкого командования. К этому времени инициативу о создании казачьего отряда «под впечатлением, которое производил инициатор, разгуливая в казачьей форме», поддержали некоторые другие военнопленные. В конечном итоге предложение военнопленных было поддержано немецкой администрацией и военными представителями, и добро на формирование казачьих частей из числа военнопленных Винницкого лагеря было получено. Уже через месяц, 25 марта, казачья сотня насчитывала несколько сотен рядовых и 38 человек бывших советских офицеров (на службу к немцам перешел даже один майор). Как свидетельствует строевая записка от 2 апреля, добровольцев-казаков на этот момент насчитывалось 508 человек, в том числе 17 человек командного состава.

3 апреля 1942 года в лагерь прибыли немецкие представители и был произведен смотр казаков, в результате которого вынесли окончательное положительное решение о будущем казачьих частей на Украине. После этого события все отобранные казаки (или называвшие себя таковыми) были переведены в отдельные помещения, с ними начали проводить строевую и пропагандистско-воспитательную работу с целью возрождения казачьих традиций. Казакам разрешили по желанию утром и вечером собираться на молитву, а для того, чтобы визуально выделить их из общей массы военнопленных, на гимнастерках были нарисованы погоны. Все эти пропагандистские мероприятия произвели благоприятное впечатление на остальных колеблющихся и сомневающихся военнопленных, многие из которых не выдержали искушения мнимой свободой и стали писать заявления о вступлении в казачьи части. Таким образом, к 17 мая 1942 года численность казаков-коллаборационистов достигла 1600 человек.

27 мая лагерь посетил представитель штаба командующего лагерями военнопленных на Украине капитан фон Брауде. Перед собравшимися военнопленными он произнес речь, в которой коснулся военной службы казаков на протяжении всей истории Российской империи, их традиций, их жизни при советской власти, а в конце призвал к «всеказачьему объединению» и к совместной с немецкими войсками борьбе за восстановление исконной казачьей жизни и казачьих прав. По свидетельству очевидцев, эта речь произвела на деморализованных пленом советских военнослужащих большое впечатление, ведь они снова почувствовали себя настоящими солдатами, от которых что-то зависит и в которых действительно нуждаются. Капитан фон Брауде также огласил приказ о формировании трех отрядов и об отправке их для несения службы по охране лагерей военнопленных и коммуникаций. Уже 6 июня первые два отряда в составе 400 и 200 человек были погружены в открытые вагоны и отправлены по назначению. 7 июня 1942 года был отправлен и 3-й отряд, численность которого составляла 800 человек.

Сразу же после формирования и отправки первых трех отрядов, а именно с 9 по 10 июня, был произведен новый набор казаков из числа военнопленных, находящихся в общем лагере. В результате было получено пополнение в количестве 118 офицеров и 1320 казаков, среди которых начались соответствующая воспитательная работа и проверка на благонадежность. 18 июня 1942 года был получен приказ об отправке вновь набранных казаков в город Славуту и об организации там специального центра по формированию казачьих частей. Этот город, в соответствии с распоряжением штаба командующего лагерями военнопленных на Украине, стал местом концентрации и сбора всех взятых в плен казаков, которые направлялись сюда из шталагов (лагерей) Ковеля, Дарницы, Белой Церкви и других. Таким образом, частная инициатива по формированию казачьей сотни, исходящая от нескольких пленных советских офицеров в Винницком лагере военнопленных, уже через несколько месяцев превратилась в систематическую организованную деятельность, одобренную и всесторонне поддержанную германскими оккупационными и военными властями.

Когда первый транспорт из Винницы прибыл в Славуту, сюда уже были свезены казаки из других лагерей, общее число которых на 28 июня 1942 года составляло 5826 человек. Наличие такого количества людей и ожидаемое увеличение их числа послужили основанием к принятию решения об организации казачьего корпуса и создании Штаба формирования. Казачьи части было решено формировать по войсковому принципу, а именно: Донские, Кубанские, Терские и сводные, куда вошли бы казаки областей, представленных в лагере в небольшом количестве.

Почти сразу после принятия решения о формировании казачьего корпуса возникло одно очень серьезное затруднение, а именно — нехватка в старшем и в среднем командном составе. Для решения этой проблемы немецкое командование разрешило набирать из офицерских лагерей бывших командиров Красной армии, не являвшихся казаками по происхождению, и 29 июня в Славуту прибыла первая группа таких офицеров.

Из наличного состава казаков в первую очередь начали формировать 1-й Атаманский полк и особую казачью полусотню, причем на комплектование последней и подбор казаков в нее было обращено особое внимание. В эту полусотню отбирались казаки, которые во время Гражданской войны служили в отрядах Маркова, Шкуро и других, а также репрессированные советской властью и имевшие по приговорам не менее 10 лет. Такое внимание к подбору личного состава объяснялось тем, что эта боевая единица предназначалась для выполнения особо важных задач, преимущественно в тылу Красной армии. К 30 июня обе части были сформированы и приступили к занятиям под руководством немецких инструкторов.

1-й Атаманский полк, который возглавил немец подполковник барон фон Вольф, частично был сформирован (2 дивизиона из 3-х) еще в Винницком лагере — до того, как казаков перевели в Славуту. В него старались отбирать казаков, которые к этому времени уже прошли тщательную проверку на благонадежность и подготовку под руководством немецких инструкторов. В конце июня полк, разбитый на 3 дивизиона, для несения воинской службы был направлен в 3 пункта: Днепропетровск, Кременчуг и Хорол. В августе 1942 года казачьи дивизионы 1-го Атаманского полка были собраны под Полтавой, где казаки приняли присягу на верность Адольфу Гитлеру, после чего получили новое обмундирование, вооружение и лошадей, и были направлены для охраны коммуникаций и борьбы с партизанами в район Белой Церкви. В конце апреля — начале мая 1943 года полк, в котором к этому времени насчитывалось около 3 тысяч казаков, влился в формировавшуюся 1-ю казачью кавалерийскую дивизию.

Всем прибывающим в Славуту казакам и офицерам была организована тщательная проверка на лояльность нацистскому режиму а также налажена среди них воспитательная и пропагандистская работа. По мере получения результатов проверки было начато формирование 2-го Лейб-казачьего полка и 3-го Донского полка, а несколько позднее — формирование 4-го и 5-го Кубанских полков, 6-го и 7-го сводно-казачьих полков. С формируемыми частями проводились строевые занятия под руководством немецких инструкторов. К концу июля 1942 года формирование всех вышеперечисленных подразделений было закончено, а особая полусотня была доукомплектована и преобразована в «особую казачью сотню».

6-го августа все сформированные казачьи части были переведены из Славутинского лагеря военнопленных в город Шепетовку, в специально построенные для них казармы. 9-го сентября из офицерского лагеря военнопленных прибыла вторая группа офицеров, которыми были доукомплектованы свободные командирские вакансии в воинских частях и в штабе формирования.

Особенности организованной работы и взаимоотношений с представителями немецкого командования, а также планы по будущему использованию казачьих полков (их предполагалось дробить на более мелкие формирования и использовать преимущественно на охране коммуникаций и лагерей военнопленных, на полевых работах и для гарнизонной службы) сделали необходимой небольшую административную реорганизацию, и Штаб Формирования казачьего корпуса убыл переименован в Главный штаб Формирования Казачьих Войск (далее ГшФКВ) на Украине. Одновременно с этими организационными изменениями в штабе командующего военнопленными был организован «казачий отдел» с постоянным представителем при ГшФКВ, который параллельно являлся и его непосредственным руководителем. Этим представителем стал обер-лейтенант вермахта Рихтер, начальником штаба был назначен бывший полковник Красной армии Саркисян, филиалы ГшФКВ (казаки туда направлялись для более тщательной подготовки и проверки на благонадежность) были открыты в Каменец-Подольске, Николаеве и некоторых других городах на Украине.

С этого времени на Украине началась планомерная работа по формированию казачьих частей. Вот ее примерная схема: казаки, попавшие в плен (или люди, выдающие себя за казаков), концентрируются в одном лагере (Славута), из которого, после соответствующей проверки на благонадежность, направляются в резервные казачьи части (Николаев и Каменец-Подольский), а уже оттуда — в формируемые воинские части (в Шепетовку).

В зависимости от конкретных условий и требований немцев штаб формировал полки, дивизионы, отдельные сотни и отряды. К весне 1943 года, к первой годовщине создания ГшФКВ, на территории Украины были сформированы и выполняли различные задания до 30 различных воинских единиц, в том числе 15 полков. Во всех частях активно возрождались традиции старой русской армии, начиная с системы воинских чинов и кончая распорядком дня — все здесь было сделано по образцу дореволюционных казачьих полков. Огромное значение придавалось укреплению дисциплины и собственно военному обучению, которое отвечало бы требованиям современной войны. Все казаки, прошедшие через ГшФКВ, должны были принять присягу на верность Адольфу Гитлеру (впоследствии через эту процедуру прошел личный состав всех казачьих формирований на Востоке). Согласно присяге, они обещали «верно служить Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру и бороться с большевизмом, не щадя своей жизни, до последней капли крови»(полный текст см. в Приложении 3.3).

Первоначально формируемые на Украине казачьи части использовались преимущественно как вспомогательные войсковые подразделения по охране лагерей военнопленных и, крайне редко, коммуникаций. Были также нередки случаи, когда казаков разоружали и либо направляли на полевые работы, либо использовали как бесплатную рабочую силу. Например, рядовой состав 10-го Донского казачьего полка в сентябре 1942 года был направлен немцами в город Николаев, в лагерь для военнопленных, где использовался на погрузке угля. При этом условия содержания были настолько плохими, что за время работы с сентября по декабрь свыше 300 человек умерли от голода и различных заболеваний. Видимо, паек «равноправных союзников» ненамного отличался от «довольствия» советских военнопленных.

Однако по мере того как сформированные части доказывали свою пригодность к несению военной службы, вопрос об их использовании стали решать иным образом. Многие отряды были сняты с конвойной службы в концлагерях и направлены на охрану различных военных объектов, мостов, железных и шоссейных дорог. Они несли гарнизонную службу, боролись с партизанским движением на территории Украины и Белоруссии, а некоторые, наиболее боеспособные и проверенные, части получили возможность доказать свою преданность Германии и лично фюреру на фронте. Казачьи полки, разбитые на дивизионы, сотни, отряды и небольшие подразделения, буквально наводнили территорию Украины и Белоруссии, о чем свидетельствуют советские разведывательные донесения за вторую половину 1942 и 1943 год: «дер. Уна — казачья часть до 500 человек. Вооружена винтовками, пулеметами, минометами, часть охраняет шоссе Витебск — Смоленск и ведет борьбу с партизанами. Казачья часть укомплектована военнопленными из украинцев, белорусов и других национальностей»; «На 7.07.1944 в Жихове располагается эскадрон „Вольного казачества“»; «В деревне Леоново (30 км южнее Полоцка) на 14-07-1943 дислоцируется казачий батальон численностью до 500 человек»; «Гарнизон Сарны на 13.08.1943 состоит из 1000 казаков, 6 танкеток, 12 орудий, противотанковой батареи»; «По агентурным данным от 8.08.1943 в Писаревке (50 км южнее Трубчевска) дислоцируется штаб 6-го полка „Вольного казачества“».

Именно казачьи формирования охраняли такие важные для немцев железнодорожные и шоссейные магистрали Украины и Белоруссии, как Лунинец — Калинковичи, Мозырь — Житомир, Житомир — Бердичев — Казятин, Николаев — Днепропетровск — Полтава. Причем для охраны железных дорог немцы формировали специальные казачьи отряды. Например, на железнодорожных линиях Мозырь — Коростень и Житковичи — Василевичи действовал «особый Мозырьский казачий отряд», созданный на базе 14-го сводного казачьего полка. Этот полк (первоначально под именем «Особого казачьего отряда») был сформирован в конце июня — начале июля 1942 года в Николаеве, после чего направлен в Шепетовку для строевой и тактической подготовки. Основу полка (состоявшего из 5 сотен) составили пленные красноармейцы — казаки Донского, Кубанского и Терского войск, основным вооружением были советские винтовки и гранаты. С сентября 1942 года полк, к тому времени находящийся в подчинении командира Словацкой дивизии, был поставлен на охрану железной дороги Мозырь — Коростень и Житковичи — Василевичи, где нес службу совместно со словацкими солдатами, которые, по свидетельству самих казаков, относились к ним даже более пренебрежительно, чем немцы. В зоне ответственности «особого Мозырьского казачьего отряда» находились 11 железнодорожных, 4 шоссейных моста и 7 станций. На охрану мостов казаки выделяли от 8 до 20 казаков в зависимости от важности и места расположения объекта. Железнодорожные станции охраняли небольшие отряды из 15–30 человек, кроме того, в особых случаях создавались небольшие мобильные и хорошо вооруженные группы в составе 10–20 человек, которые проводили разведку и устраивали засады на наиболее «партизаноопасных» направлениях. В ноябре 1943 года полк был собран в одном пункте для охраны шоссейной дороги Звягель — Ровно, а впоследствии принимал участие в борьбе против партизан в районе Пинских болот.

Все казачьи формирования, созданные на Украине, находились в непосредственном подчинении у командиров немецких или словацких охранных частей, а также могли нести совместную службу с другими восточными формированиями. Например, на 13 сентября 1943 года гарнизон Пинска состоял из 1000 узбеков «РОА» (так указано в разведдонесении), 300 казаков и 400 немцев. Казаки на левом рукаве носят знак — «три конских головы, две в сторону одна вниз».

Из 15 полков, сформированных к весне 1943 года, 1-й Атаманский полк действовал в районе Полтавы и Белой Церкви, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 10-й, 11-й, 12-й и 14-й казачьи полки охраняли коммуникации на территории Западной Украины и Полесья, а 6-й, 7-й, 8-й и 9-й полки были направлены в районы Вязьмы, Дорогобужа и Витебска для борьбы против партизан.

Какова же была численность, вооружение и организационная структура этих полков? Об этом можно узнать из показаний многочисленных перебежчиков, пленных, из агентурных данных и разведывательных донесений о некоторых из этих частей. Например, 8-й казачий полк под командованием есаула Андреева, бывшего капитана Советской армии, насчитывал в своем составе 1100 человек и состоял из 5 рот: 1-я и 2-я роты стрелковые (по 250 человек в каждой), 3-я рота велосипедная (170 человек), 4-я — пулеметная (200 человек) и 5-я — штабная (270 человек), состоявшая из 5 взводов: минометного, саперного, химического, связи (2 отделения — телефонное и радио) и ездового. Все остальные роты были трехвзводного состава, во взводе по 4 отделения, в отделении по 16 человек. Ротами и взводами командовали бывшие советские офицеры, отделениями — урядники, старшины стали называться вахмистрами. Основная масса солдат носила немецкую форму разных образцов, но при этом некоторые бойцы «украшали себя» разнообразными элементами дореволюционной казачьей формы — папахами, шапками-кубанками, черкесками, нашитыми на брюки лампасами и даже бурками. На вооружении находилось до тысячи немецких винтовок, станковые и ручные пулеметы, а также одна бронемашина. При этом оружие на руки выдавалось только во время непосредственных боевых действий, в остальное время оно хранилось на складе под тщательной охраной немецких солдат. Распорядок дня в полку был следующим: подъем в 5 часов утра, с 5 до 6 часов — зарядка, утренние процедуры и завтрак, с 6 до 12.00 — занятия, с 12.00 до 14.00 обед и отдых, с 14.00 до 17.00 — занятия, с 17.00 до 22.00 — ужин и свободное время, в 22.00 — отбой. Казаки в сутки получали 450–500 граммов хлеба, 20 граммов масла, 50 граммов сыра или консервов, две осьмушки табаку на 5 дней, утром и вечером — кофе, а в обед суп. В город ходить было строго запрещено. Никакой воспитательно-агитационной работы в полку не проводилось, зато имелся православный священник (поп).

10-й Донской казачий полк имел в своем составе 800 человек, из них рядовых 704 человека, унтер-офицеров 96 человек и офицеров 37 человек, и состоял из двух дивизионов, каждый из которых делился на 4 сотни по 100 человек в каждой. 6-й и 12-й казачий полки также имели в своем составе по 2 дивизиона (4 сотни в каждом), а 7-й полк делился на 10 сотен (по 100 человек в каждой).

Таким образом, можно сделать вывод, что примерная численность каждого из 15 сформированных на Украине казачьих полков составляла примерно 700— 1100 казаков, 80—100 урядников и 40–50 офицеров. Нетрудно предположить, что общая численность всех казачьих частей, сформированных ГшФКВ на территории Украины, составляла примерно 15–20 тысяч человек. Эта цифра подтверждается и данными, которые сообщали на допросах перебежчики. Именно ее назвал бывший подполковник Красной армии Пешков, а впоследствии — командир уже упоминавшегося «особого Мозырьского казачьего отряда», в декабре 1942 года бежавший к партизанам. Сами казаки — непосредственные участники тех событий — настаивали на цифре в 40 тысяч человек. Но она представляется несколько завышенной, и ее появление связано, по-видимому, с тем, что с 1943 года на территории Украины начали появляться отступающие вместе с немецкой армией казачьи части, сформированные на Дону, Кубани и Тереке.

Одной из главных проблем при формировании казачьих частей на Украине была резкая нехватка квалифицированного офицерского состава. Ее не удалось решить даже после нескольких дополнительных «вливаний» пленных советских офицеров неказачьего происхождения. Поэтому в целях подготовки собственных кадров, всесторонне отвечающих новым условиям, в сентябре 1942 года Штабом формирования были открыты «1-е Казачье имени атамана графа Платова юнкерское училище» и унтер-офицерская школа для подготовки младшего командного состава (урядники, вахмистры). В Витебске, где дислоцировались несколько казачьих полков, в бывших красных казармах на улице Фрунзе действовала такая же школа. Срок обучения в ней составлял 20 дней. Численный состав слушателей был 160 человек, из них 100 человек командно-строевого состава, 30 человек санработников и 30 оружейников, поваров и заведующих складами. Начальником школы был лейтенант немецкой армии, преподавателями и командирами взводов немецкие унтер-офицеры.

В октябре 1942 года при ГшФКВ был организован госпиталь во главе с военным врачом — майором Кудиновым. Туда по возможности старались доставлять всех раненых казаков. В госпитале имелось три отделения: терапевтическое, хирургическое и инфекционное, всего 170 коек. Также были открыты курсы санитаров и усовершенствования фельдшеров. При штабе были своя портняжно-сапожная мастерская и читальня-библиотека. Открылось собрание, где ежедневно собирались штабные и строевые офицеры. Для того чтобы вести идеологическую обработку личного состава формируемых полков, был создан Культурно-просветительский взвод. Являясь центром пропагандистской деятельности, взвод организовал целую сеть офицеров-информаторов-пропагандистов (такой офицер должен был быть в каждом полку), через которых доносил до массы казаков всю необходимую информацию. Взвод был разделен на отделы. Редакционный отдел издавал газету «Казачий клич», казачий офицерский бюллетень, «Духовный листок», военную сводку, казачью газету для немецкого персонала и практическое руководство для изучения немецкого языка. Существовал также Отдел Активной Пропаганды для местного населения и военнослужащих РККА. Личный состав получал пропагандистскую прессу, правда, по словам неизвестного казачьего офицера «читалась преимущественно не казачья, а русская газета „Новое слово“».

Иногда до Украины доходила и пражская газета казаков-националистов «На казачьем посту», под влиянием которой многие офицеры и рядовые казаки вступали в КНОД. Были зафиксированы случаи, когда под флаги борьбы за «Независимую Казакию» становились целые казачьи подразделения. Об одной из таких частей рассказывает ее непосредственный командир есаул Ильин: «Я командую сводным дивизионом, причем мои сотни есть в Брест-Литовске, Ковеле и Владимир-Волынске. Наши части мы по возможности одеваем в национальную форму. Офицеры все носят свою национальную форму;на фуражке у нас: на околыше кокарда, а над этой кокардой мы носим вышитый серебром значок КНД. Погоны у нас старые казачьи». А вот письмо от желающего вступить в казаки-националисты командира Казачьего дивизиона: «Прошу помочь организовать по месту службы дивизиона вступление казаков, казачек и офицеров в члены КНД. Дивизион, которым я командую, состоит исключительно из казаков (кубанцев, терцев, донцов, астраханцев, уральцев и горцев). Сформирован в августе 1942 года в Шепетовке. С начала своего формирования и по сие время выполняет задачи по охране военных заводов. По своей работе имеет хорошие служебные отзывы начальников».

Размер денежного довольствия казаков соответствовал месячному жалованью солдат других восточных формирований и был регламентирован «Положением об использовании местных вспомогательных формирований на Востоке». Так, например, в одной из частей холостые казаки получали по 250 рублей, а женатые по 300 рублей в месяц. Деньги это были очень небольшие: на базаре пуд муки стоил 1000–1500 рублей, литр молока — 30–40 рублей, яйца — 120–150 рублей за десяток, табак — 150 рублей за 50-граммовую пачку, и казаков спасало только то, что они находились на полном продовольствии.

12 марта 1943 года произошло знаменательное для казаков событие. После инспекционного посещения казачьих войск на Украине представителем немецкого командования было принято решение о переходе ГшФКВ из ведения командования лагерями военнопленных (такое подчинение казаки считали для себя недостойным) в подчинение командира Восточных войск на Украине. 20 марта 1943 года штаб формирования посетил командующий лагерями военнопленных и попрощался с казачьими офицерами, а 15 апреля состоялся окончательный переход всей системы формирования казачьих частей и управления ими в ведение нового командования, от которого прибыл постоянный представитель.

Об этом очаге казачьего объединения стало известно далеко за пределами Украины. Именно этим можно объяснить то, что многие казаки, покидавшие зимой 1943 года свои станицы на Дону, Кубани и Тереке и отступавшие вместе с немецкой армией, оказываясь в глубоком тылу, стремились попасть в один из районов расположения штабов формирования казачьих войск, которые к этому времени появились уже во многих городах Украины. Вот примерная схема действия одного из таких штабов, располагавшегося в Мелитополе: все молодые казаки, по указанию Германского командования, отправляются в Польшу на формирование 1-й казачьей кавалерийской дивизии; старики и негодные к строевой службе направляются на работы в сельские местности. В особых случаях, по решению штаба формирования, казаки могли направляться на работу сельскими старостами, в полицию и на охрану железнодорожных магистралей. Естественно, деятельность Штаба по формированию не могли обойти своим вниманием казачьи поэты, которые посвящали ему огромное количество песен и даже целые баллады. Вот один из примеров подобного творчества:

Посвящается Главному штабу Формирования Казачьих Войск на Украине [433]

Что же за люди служили в этих казачьих формированиях и, главное, что заставило их пойти на службу в армию страны, идеология которой рассматривала славян как недочеловеков, подлежащих почти полному уничтожению? Что это было — слабоволие, ненависть к советской власти или просто желание сохранить собственную жизнь? Повторюсь: благодаря изучению архивных материалов сегодня практически не приходится сомневаться в том, что почти половина «казаков» не принадлежали ни к бывшему казацкому сословию, ни к казачьим частям Красной армии и называлась казаками лишь для того, чтобы вырваться из лагерей военнопленных, попасть в какой-нибудь «восточный отряд» и тем самым спастись.

Какие были условия, если это можно назвать условиями, содержания в немецких концлагерях, объяснять не надо. «Многие факты, — говорится в одной из разведсводок с оккупированной территории Украины, — убеждали военнопленных, что режим питания в плену рассчитан на безусловную голодную смерть в течение 5–6 месяцев. Как пример, можно привести следующий факт: во Владимир-Волынском лагере начсостава осенью 1941 насчитывалось около 8000 человек До марта месяца 1942 года из этого числа умерло 6000 человек, а остальные 2000 умерли в апреле — мае месяцах». Что тут можно добавить…

При этом перспектива голодной смерти не только не замалчивалась, а, наоборот, широко использовалась вербовщиками в агитационных выступлениях, в которых они пропагандировали вступление в казачьи отряды и рассказывали о «заманчивых возможностях», которые открывались перед добровольцами. Естественно, в таких условиях отыскивалось немало охотников стать «казаками» и «послужить» Гитлеру.

Но все ли, пойдя на службу к немцам, действительно служили им верой и правдой? Нет! Часть бывших советских военнопленных действительно по каким-то личным причинам ненавидела советскую власть и готова была воевать против большевиков до последней капли крови (как правило, это были уроженцы казачьих областей), но многие, очень многие шли к немцам лишь с одной целью: получить оружие и потом бежать к партизанам. Была и третья группа людей, которым, в общем-то, было все равно, что делать и за кого воевать, лишь бы был кусок хлеба и ночлег (желательно — где-нибудь в теплом местечке, подальше от фронта и партизан).

Именно такую характеристику солдатам и офицерам казачьих частей, сформированных на Украине, дал бывший начальник штаба 10-го Донского казачьего полка Долгов, который весной 1943 года с группой солдат и офицеров и всей документацией перешел на сторону советских партизан Пинской области: «Средний и младший комсостав резко делились на три группы. Первая и самая большая — это люди с твердым убеждением разложить эти полки и при первой возможности бежать с оружием и с верными патриотами в партизанские отряды. Они между собой были объединены в группы, и их старались направлять в одно и то же подразделение. Вторая группа — это люди загадочные, часть из них молчаливые, трудно узнаваемые, другая часть — временами бурно и открыто выступающая против немцев, поэтому от них старались держаться подальше, ибо они могли принести вред. Третья часть — наибольшая, зачастую самая глупая и, к сожалению, выходцы с Украины и других национальных республик, была предательски настроена по отношению к нашему народу. Точно так же можно сказать и о составе штаба формирования. Труднее было определить рядовой состав, весь он поступал из лагерей военнопленных, измученный и голодный. Так как здесь кормили лучше, чем в лагерях военнопленных, то они набрасывались на питание и как будто этим только и были заняты».

Показания бывшего офицера-предателя могут вызвать возражения, дескать, он хотел загладить вину, поэтому и сочинил целую легенду о якобы существующей подпольной группе. Но есть и другие факты, подтверждающие, что многие шли служить к немцам с одной целью: сохранить свои жизни для последующей борьбы за освобождение Родины. Эти героические люди (как правило, офицеры) старались склонить на свою сторону колеблющийся личный состав, передавали партизанам важные разведывательные данные, совершали диверсии, в общем, делали во время временной службы оккупантам все, чтобы как можно быстрее и как можно «с большей пользой» бежать к партизанам. Именно поэтому немцы постоянно проводили среди личного состава агитационно-пропагандистскую работу, именно поэтому они нередко выдавали своим «союзникам» оружие только во время проведения операций, именно поэтому были вынуждены идти на насильное разоружение и расформирование уже вооруженных и готовых к отправке на боевое дежурство частей.

Но все эти меры были малоэффективными, и массовые переходы казаков на сторону партизан уже не казались чем-то необычным: «В январе 1943 года к партизанам, — говорится в одном из разведдонесений, — перешел взвод казаков, охранявших Славутинский лагерь, вместе с которыми бежало 45 военнопленных, в это же время из Шепетовского лагеря бежали 35 казаков; в октябре 1943 года из гарнизона Гридино на сторону партизан перешло 85 казаков с оружием и лошадьми, перед уходом они перебили всех немцев и уничтожили 8 автомашин». В конечном итоге немцам пришлось даже выработать специальные средства против побегов: «1. Казаки были распределены мелкими группками без офицеров по штыцпунктам (пункт питания. — П.К.) под командованием немецких унтер-офицеров. 2. Казачьим офицерам разрешалось быть только там, где имелись немецкие старшие офицеры. 3. Первые месяцы офицерам штаба ездить без разрешения по штыцпунктам запрещалось, а разрешения умышленно не давались. В это время сами немцы выдвигали из рядовых предателей и офицеров-шпионов, а наших (подозреваемых в неблагонадежности. — П.К.) отправляли в Шепетовку». Эти профилактические мероприятия, в частности, начали применяться в 10-м Донском казачьем полку сразу же после побега начальника штаба. Правда, в этом случае они не помогли, так как вскоре вслед за ним последовала большая часть личного состава, а оставшихся «немцы разоружили и отправили в концлагеря, а командира полка и его заместителя расстреляли».

Всех вызывавших подозрения офицеров немцы старались как можно быстрее заменить на своих проверенных людей, поэтому неудивительно, что им часто приходилось жертвовать профессионализмом ради лояльности. В результате на ответственные офицерские должности, требующие специальных знаний, назначались бывшие рядовые, которые не обладали ни необходимым боевым и командным опытом, ни умением. Но и это не помогало. Немцы, понимая, что бороться с массовыми переходами к партизанам невозможно, просто постарались затруднить дальнейшую боевую службу казаков-перебежчиков в партизанских отрядах. С этой целью они были вынуждены «для предотвращения возможности попадания оружия и боеприпасов к партизанам издать приказ о замене русского оружия в полицейских и изменнических формированиях на оружие иностранных систем». Не секрет, что проблема нехватки стрелкового (не говоря уже о тяжелом) оружия и боеприпасов в партизанских отрядах была одной из самых главных и, естественно, патроны к иностранному оружию достать было практически невозможно.

Главный штаб Формирования Казачьих Войск сыграл довольно значительную роль в формировании и обучении казачьих полков и отрядов, воевавших на стороне гитлеровской Германии на территории Украины и Белоруссии. Именно эти части занимали важное место в борьбе против партизан, именно они несли гарнизонную службу в небольших городках и населенных пунктах, именно им была поручена охрана важных шоссейных и железнодорожных магистралей, военных объектов и заводов. В то же время нельзя переоценивать деятельность штаба, поскольку сформированные на Украине части, в силу их слабого вооружения, плохого снабжения, ветхого обмундирования и практически полного отсутствия идейной сплоченности, обладали крайне низкой боеспособностью и весьма сомнительной надежностью. Немцы не доверяли своим «союзникам», так что неслучайно казаков часто снимали с выполнения боевых или охранных задач, полностью разоружали и направляли на полевые и прочие тяжелые работы. Но даже в тех случаях, когда той или иной части удавалось хорошо зарекомендовать себя в глазах немецкого командования, ее продолжали держать под строжайшим наблюдением. Командиры всех казачьих частей находились в полной зависимости и под полным контролем немецких наблюдателей, а сами подразделения старались использовать лишь в тех местах, где их всегда могли подстраховать немецкие или словацкие охранные части.

Но все меры предосторожности были тщетными. Проверка на благонадежность осуществлялась плохо, контрразведки в казачьих полках практически не было. Так что неслучайно именно в частях, сформированных Главным штабом Формирования Казачьих Войск на Украине, был наивысший процент перебежчиков среди всех казачьих формирований Восточного фронта.

Большинство из сформированных в 1942–1943 годах на Украине казачьих полков продолжали служить немцам на территории Украины и Белоруссии вплоть до отступления немецких войск. Некоторые из них были переформированы в полицейские батальоны, другие — разбиты наступающими советскими войсками, третьим удалось влиться в состав различных боевых частей, в том числе и в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию.

 

Глава 4

Образование казачьих боевых формирований на Дону, Кубани и Тереке

Окончательная оккупация летом 1942 года территорий исконного проживания донского, кубанского и терского казачества дала немцам возможность привлечь на свою сторону довольно большое количество настоящих, потомственных казаков, мечтавших по тем или иным причинам поквитаться с советской властью. Самую самобытную группу сражавшихся на стороне вермахта казачьих частей составляли полки, отряды и сотни, сформированные как раз из населения оккупированных немцами областей Дона, Кубани и Терека. Именно эти добровольцы действительно начали сражаться за идею освобождения казачества от коммунистического ига, а не за личные выгоды, именно эти боевые части обладали жесткой иерархической структурой, присущей боевым подразделениям казаков на протяжении всей их истории, именно в этих частях меньше всего ощущалось влияние немецких офицеров, которые выполняли в восточных формированиях функции надзирателей. Здесь возрождались старые традиции еще дореволюционной армии, здесь большинство, как правило, составляли настоящие добровольцы из среды казачества, а не «казаки», набранные в лагерях для военнопленных. Но и в этих районах большинство казаков все-таки не встали на путь предательства и не пошли на сотрудничество с врагом, а, не жалея себя, боролись с захватчиками.

На Северном Кавказе, особенно в областях проживания донских, кубанских и терских казаков, была развернуто довольно активное партизанское движение. Только на Кубани к началу оккупации было создано 123 отряда общей численностью 5491 человек, а в Ростовской области к 24 августа 1942 года действовали 8 партизанских отрядов и 5 диверсионных групп общей численностью в 348 человек.

В Центральном штабе партизанского движения, понимая, что именно северо-кавказские народы и особенно казачество могут стать неисчерпаемым людским резервуаром для пополнения и формирования новых изменнических частей, со всей ответственностью подошли к разработке плана организации партизанского движения на территории Северного Кавказа и постарались учесть все особенности прошлого, настоящего и будущего этого сложного региона. «При развертывании партизанской борьбы в районах области, оккупированной немцами, — говорится в подготовленном 8 июля 1942 года плане развертывания партизанского движения на территории Ростовской области, — надо учитывать: вероятность заигрывания в первое время немцев с казаками, разжигания старой сословной традиции — неприязни к иногородним, предоставления некоторых преимуществ казачеству перед иногородними, что также возможно, и обобщение иногородних с партизанами. Отсюда задача — в каждом партизанском отряде обязательно должны быть казаки». В результате Обкомам ВКП(б) Ростовской области и Краснодарского края, а также Южному штабу партизанского движения было поручено «подобрать группу за счет коммунистов, комсомольцев и беспартийных активистов из казаков для заброски в партизанские отряды, работы среди казачьего населения в районах, захваченных немцами, и перебросить их для оседания и легализации». Эти пропагандисты, буквально наводнившие территорию Дона, Кубани и Терека, оказывали огромное влияние на простых казаков, объясняя им в популярной форме истинные намерения немцев. В результате даже многие «бывшие» казаки, то есть те, кто воевал во время Гражданской войны на стороне белых, не поддались на уговоры немецких вербовщиков и не пошли добровольцами в «восточные» формирования, а приняли активное участие в организации сопротивления оккупантам. Например, на Кубани, по поручению партизан, атаманом станицы Пашковской стал казак К.Н. Чуприна, служивший в свое время в Белой армии, а впоследствии сидевший за это в тюрьме. Но, несмотря на представившуюся ему великолепную возможность свести счеты с советской властью, он вел активную антинемецкую борьбу и выполнял различные задания местного партизанского отряда, в частности снабжал их необходимыми документами и агентурными сведениями.

Впоследствии, когда казачьи изменнические формирования на территориях Дона, Кубани и Терека все- таки появились и начали играть довольно существенную роль в оккупационной политике немцев, в разведывательном управлении Центрального штаба партизанского движения были разработаны специальные положения «О борьбе с казачьими сотнями». «Для борьбы с партизанами, — говорится в этом, документе, — немцы создают из местных жителей так называемые казачьи сотни. По имеющимся данным немцы создали казачьи сотни в станицах Северская (30 км. ю.-з. Краснодара) и Ильская (40 км. ю.-з. Краснодара). В целях разложения этих формирований через авторитетную агентуру ПРЕДЛАГАЮ:

1. Составить детальный план обеспечения казачьих сотен нашей агентурой.

2. Собрать исчерпывающие данные об этих формированиях и выявить новые аналогичные формирования.

3. Влить в выявленные казачьи сотни нашу авторитетную агентуру с целью разложения их (учтите возможность и целесообразность использования для этой цели имеющейся в партизанских отрядах агентуры).

4. Проработайте вопрос вербовки внутренников в сотнях.

5. Используйте возможность дискредитации перед немецким командованием командного состава казачьих сотен».

Многие положения этого документа были осуществлены на практике. Так, в большинстве казачьих частей работали советские агенты, которые вносили разброд и смуту среди личного состава, а также старались склонить казаков к переходу на сторону партизан. Более того, в каждом населенном пункте было по нескольку партизанских осведомителей, в обязанность которых входило выявление и пресечение возможного появления новых изменнических частей. Вот один из примеров того, как проводились подобные мероприятия: «По данным партизанских отрядов, в Северском районе немцы приступили к организации казачьей сотни для борьбы с партизанами. Северскому отряду было дано задание принять меры. Отряд вместе с воинской частью провел операцию против карательного отряда немцев. Убили 10 карателей и поймали командира казачьей сотни по борьбе с партизанами Кононенко».

Законспирированные советские агенты наносили немцам такой вред, что для борьбы с ними были созданы специальные казачьи отряды полевой жандармерии, в которых служили наиболее преданные немцам казаки. На их плечи было возложено выявление и уничтожение всех подозрительных личностей, а также проведение карательных рейдов и зачисток: «В бывшем здании пожарной команды, — описывается деятельность подобного отряда казаков-карателей в одном из разведдонесений, — размещен казачий отряд полевой жандармерии… На отряд возложена задача — вести борьбу с партизанами. Отряд зверски расправляется с местным населением. В конце сентября, за убийство немецкого офицера, отрядом было расстреляно 40 человек местных жителей из числа родственников и знакомых партизан».

Первоначально большинство казачьих изменнических частей появлялись спонтанно и безо всякого на то согласия со стороны германских властей. Как только немецкие части входили в какую-нибудь станицу, в ней тут же самосоздавалась инициативная группа из местных казаков-антисоветчиков, которые и формировали некое подобие «казачьих сотен». Как правило, эти формирования, которые немцы называли отрядами «казачьей самообороны», были довольно малочисленны и плохо вооружены. После того как немецкая оккупационная система управления на территории Дона, Кубани и Терека была окончательно выстроена, в крупных городах начали появляться различные казачьи организации, стремящиеся сосредоточить все властные функции в своих руках. Естественно, они старались держать под своим контролем (конечно, с разрешения немцев) и создание всех более или менее значительных казачьих формирований на территории Дона, Кубани и Терека. Но даже после такой «жесткой централизации» каждый уважающий себя местный атаман старался иметь свой собственный, подчиненный только ему казачий отряд.

Все казачьи формирования на этих оккупированных территориях рассматривались германским командованием прежде всего как средство установления полного господства немцев. Уже 5 ноября 1942 года генерал-квартирмейстр Генерального штаба объединенного командования сухопутных войск отдал специальное указание относительно использования появляющихся казачьих частей на их родине для обеспечения немецкого контроля над занятыми районами.

На Дону организацией казачьих частей преимущественно занимался созданный там Штаб Войска Донского во главе с атаманом С.В. Павловым. В начале октября 1942 года специальным приказом Штаба всем казакам в возрасте от 20 до 45 лет было предписано явиться на сборные пункты и зарегистрироваться. Все станичные атаманы обязывались в трехдневный срок произвести регистрацию казачьих офицеров и казаков и подобрать добровольцев (пока еще — настоящих) для новых частей. Каждый доброволец мог указать свой последний чин в Российской императорской армии или же в Белых армиях. Одновременно атаманы должны были выделить для добровольцев строевых лошадей, оружие, седла и обмундирование, причем все снаряжение приходилось обеспечивать за счет местного населения. Вооружение для формируемых частей выделялось по согласованию с германскими штабами и комендатурами.

Уже в октябре была. сформирована пластунская сотня, а в конце ноября приступили к созданию казачьего полка. Инициативу С.В. Павлова по созданию казачьих частей поддержал атаман П.Н. Краснов. 11 ноября 1942 года прославленный генерал направил Павлову письмо, в котором дал ряд рекомендаций по организации повстанческой деятельности и формированию казачьих вооруженных сил, хотя бы и небольших по численности. В перспективе же он предполагал появление крупных соединений, оснащенных всеми видами современного вооружения. Общая численность казачьих формирований, по его мнению, могла быть доведена до 100 тысяч человек, иными словами до 10 дивизий.

Штаб Войска Донского занимался руководством и координацией всей работы по формированию казачьих частей. Начальники штаба и специально отобранные пропагандисты выезжали в станицы, проводили среди простых казаков собрания, выступали с агитационными речами, в которых призывали вступать в добровольческие сотни. После идеологической обработки все добровольцы брались на учет местными атаманами, а затем из них формировались сотни, которые позже направлялись на сборный пункт в Новочеркасск. Формирование казачьих частей проходило в населенных пунктах, станицах, на станциях и хуторах (Мишкинский, Латунковская, Персияновская, Грушевская, Кривянская, Мелиховская, Раздорская, Семикаракорская, Богаевская, Манычская, Старочеркасская, Каменская, Гундоровская, Калитвенская, Зверевская, Сулинская, Шахтинская и другие). Одними из первых в Новочеркасск в количестве 220 человек прибыли добровольцы из станиц Заплавской, Бессергеневской, Мелиховской и Семикаракорской, положив тем самым начало организации конного казачьего дивизиона под руководством войскового старшины Шведова и казачьей полусотни особого назначения под командованием атамана Евстратова.

Ввиду явного недобора личного состава наряду с казаками в добровольческие сотни принимали и неказаков. Причем эта инициатива исходила от немецких военных оккупационных властей. Так, в Раздорской управе в приказе коменданта местным властям предлагалось «немедленно провести собрание казаков и коренных иногородних от 18 до 45-летнего возраста… с таким расчетом, чтобы… записалось как можно больше людей».Но вербовка добровольцев все равно проходила не очень успешно. В той же Раздорской управе, по расчетам немецкого коменданта, уже к 1 декабря 1942 года должен был быть выполнен «план по казакам», но и три недели спустя, 23 декабря, на сборный пункт в Новочеркасск еще никто не прибыл. Не лучше ситуация складывалась и в других районах. Именно поэтому немцы старались привлекать на службу в казачьи формирования не только добровольцев, но и военнопленных из числа казаков. Например, из лагеря, расположенного недалеко от станицы Александровской, были освобождены 150 уроженцев Ростовской области, которые назвали себя казаками. После небольшой проверки они были отпущены по домам на две недели, а впоследствии направлены на формирование одной из казачьих частей.

В середине декабря 1942 года по станицам были разосланы специальные письма, в которых указывалось точное количество «казаков-добровольцев», которые было необходимо завербовать в немецкую армию. То есть, по сути, речь шла уже не о добровольцах, а о полномасштабной мобилизации. Причем каждый из этих «добровольцев» должен был быть полностью экипирован и снабжен довольно крупной денежной суммой, естественно, за счет населенного пункта, откуда он был родом (полный текст подобного письма см. в Приложении 3.5).

В конечном итоге Штабом Войска Донского в Новочеркасске были организованы: конная сотня, две пешие сотни, резервная сотня и учебная команда, а также, при содействии разведывательно-диверсионной абвергруппы-210, уже упоминавшийся казачий отряд (около тысячи человек) под командованием полковника Т. Хоруженко. Это формирование состояло из 4 сотен, каждая из которых имела собственное название. 1-я Андреевская сотня полка (командир — немец лейтенант Гриш) сформирована в августе 1942 года в Крыму и укомплектована донскими и кубанскими казаками из симферопольского лагеря военнопленных. Личный состав подразделения использовался при разведке ближнего тыла советских войск. Отдельные казаки после непродолжительной подготовки забрасывались в советский тыл для выполнения диверсионно- разведывательных заданий. В октябре 1942 года сотня была переброшена на Ленинградский фронт и в ноябре 1942 года действовала близ деревни Замостье Ленинградской области, затем на территории Витебской области вела борьбу с партизанами. В декабре 1942 года казаки были направлены на юг и до середины января 1943 года размещались в Персияновке и Кривянской — станицах Ростовской области. В середине года были отведены в поселок Петровский Сталинской области, в сентябре 1943 года действовали в районе Запорожья и Никополя, в октябре стояли в селе Ольгино Херсонской области, где сотня была расформирована. Часть личного состава влилась в Галдинскую сотню полка, часть осталась при штабе группы.

2-я Зверевская сотня (есаул Иван Земляков, позднее — есаул Кондратьев Владимир, бывший младший лейтенант Красной армии) была сформирована в феврале 1943 года в поселке Зверево Ростовской области. Личный состав подразделения использовался для заброски в советский тыл, главным образом на Дон или Кубань, для ведения разведки и совершения диверсий. Готовил агентуру унтер-офицер Гесс, являвшийся фактическим командиром сотни. В середине марта 1943 года сотня эвакуировалась в деревню Доля Сталинской области, где пребывала до сентября 1943 года. В том же году через Каховку передислоцировалась в село Ольгино Херсонской области, затем в село Свободное Николаевской области. В декабре 1943 года весь личный состав был влит в Галдинскую сотню.

3-я Галдинская сотня была сформирована в январе 1943 года бывшим советским военнослужащим, уроженцем Ростовской области Галдиным. Укомплектование сотни производилось казаками, жителями Ростовской области. При сотне находился представитель штаба абвергруппы обер-лейтенант Ниссен. До марта 1943 года сотня вела разведку переднего края обороны советских войск и дислоцировалась в станице Бессергеневской, на хуторах Богушевском и Татарском Ростовской области, затем в поселке Первомайский Сталинской области, где находилась до середины мая 1943 года, после чего выбыла в Херсонскую область. Личный состав сотни использовался как диверсионно-разведывательная агентура и каратели в операциях против партизан, действовавших в Днепропетровских плавнях. В ноябре 1943 года сотня действовала в районе города Никополя Херсонской области. В начале 1944 года она объединилась с Андреевской и Зверевской сотнями. Новое формирование вышло из подчинения абвергруппы и направилось в город Шаумонд (Франция). Там на базе его был сформирован эскадрон, позднее влившийся в состав 403-го дивизиона 5-го запасного казачьего полка 1-й казачьей дивизии. С февраля по ноябрь 1944 года эскадрон Галдина дислоцировался в городе Грай и участвовал в боях против англо-американских войск. В январе 1945 года переместился в Хорватию, где вел борьбу с партизанами в составе 3-го Кубанского казачьего полка. В мае 1945 года личный состав был интернирован и выдан в СССР.

4-я Гапоевская сотня (командир некто Антон Гапоев) была сформирована в июле 1943 года из военнопленных разных национальностей в лагере города Сталино. При отступлении немцев из Донбасса из личного состава сотни были сформированы несколько мелких агентурных групп, осевших в советском тылу для ведения подрывной работы. Агенты выдавали себя за военнопленных, сбежавших из немецкого лагеря. В дальнейшем этот казачий отряд послужил основой для развертывания на его базе отряда специального назначения «Атаман» Казачьего Стана.

Кроме этих боевых частей, в гарнизоне Ростова-на-Дону несли службу 300 казаков, предварительно прошедших ускоренную военную подготовку. Также в городе была сформирована специальная казачья полицейская команда в количестве 500 человек. Кроме того, из Новочеркасска в разные уголки Ростовской области были направлены еще несколько казачьих сотен, которые получили названия по месту прохождения службы: Кривянская сотня (командир Пухляков), Грушевская (командир Балахнин), Мелиховская (командир Черкасов), Бессергеневская (командир Баландин). Для охраны железных дорог и магистралей были созданы три контрольно-пропускных казачьих пункта. Вооружение казачьих сотен очень разнилось и зависело от характера выполняемых ею задач и места дислокации. Казаки, несшие охранную или гарнизонную службу, были, как правило, вооружены лишь винтовками и гранатами. А если принимали участие в антипартизанских рейдах, то были очень хорошо экипированы и не испытывали недостатка ни в оружии, ни в боеприпасах. Согласно показаниям казака, плененного партизанами осенью 1942 года, его сотня, готовившаяся к диверсионному рейду, состояла из 180 человек, которые имели на вооружении винтовки советского производства, 20 полуавтоматических винтовок, 12 ручных и 1 станковый пулемет, восемь 82-мм и шесть 50-мм минометов.

После того как был положительно оценен опыт использования казачьих частей на Северном Кавказе, германское командование в октябре — ноябре 1942-го дало санкцию на формирование в областях Дона, Кубани и Терека казачьих полков. Из добровольцев донских казачьих станиц был организован 1-й Синегорский атаманский полк в составе 1260 офицеров и казаков под командованием войскового старшины Журавлева. Еще один донской полк (1-й Донской казачий полк) был сформирован в Новочеркасске под личным командованием Походного атамана полковника С.В. Павлова. Его численность по разным оценкам составляла от 400 до 900 человек (причем офицерский состав практически полностью состоял из старых русских офицеров-неказаков), материально-техническое обеспечение было чрезвычайно плохим. 2-й Донской полк численностью в 300 человек под командованием есаула Тимофея Доманова был сформирован в январе 1943 года в городе Шахты. На Дону также были организованы еще один Донской полк без номера под командованием некоего А.В. Шумкова и пластунский батальон. Все эти части вошли впоследствии в Казачью группу Походного атамана полковника С.В. Павлова, позднее переименованную в Казачий Стан.

Главной проблемой всех этих частей (впрочем, как и всех других, сформированных на Дону, Кубани и Тереке) было почти полное отсутствие квалифицированного казачьего командного состава. Офицерские должности занимали либо плохо подготовленные, но лояльные новому режиму рядовые казаки, либо ветхие старики, либо ненадежные офицеры из лагерей для военнопленных. Очень точно характеризует ситуацию с командным составом донесение, полученное с оккупированных территорий генералом Е.И. Балабиным: «Формируется три донских полка. Командиром одного из них назначен полковник Елкин, 70 лет. Молодых офицеров вообще нет…»

Помимо формирования боевых частей из казаков, оккупационными властями было санкционировано создание целой системы карательных и полицейских органов, которые должны были сыграть одну из главных ролей в организации управления на захваченной территории. В сельской местности полицейские управления входили в состав управ. В городах полиция выполняла распоряжения бургомистров, но не входила в состав управ, а подчинялась непосредственно военным комендантам. Полицейское управление обычно состояло из отделов: политического, криминального, наружной службы и службы порядка, паспортного, пожарной охраны, следственного и тюремного. Полицейским не полагалась какая-либо специальная форма, зачастую единственным знаком отличия была белая повязка. Помимо поддержания порядка и охраны населенных пунктов, на полицию возлагались задачи по контролю цен на рынках и конфискации награбленного имущества. Кроме этого, немцам подчинялось огромное количество отрядов и отрядиков так называемой «вспомогательной» полиции (местные жители называли их полицаями), тоже состоящих из местных жителей, преимущественно казаков. По данным анкетирования, в Глубокинской районной управе из 48 «вспомогательных полицейских» 40 объявили себя казаками, а остальные в графе национальность написали либо «русский», либо «украинец». Надежность и боеспособность этих формирований, в отличие от тех частей, что были сформированы в Новочеркасске, была очень невысокой. В этих отрядах, как правило, состояли не идейные противники советской власти, а те, кто был лишен каких бы то ни было моральных принципов и был готов служить любой власти, которая удовлетворила бы их личные запросы. Судя по имеющимся характеристикам, которые составили на этих людей сами немцы, большинство полицаев пошли на службу только ради возможности «пожить в свое удовольствие», многие из них имели «тенденцию к личной наживе» и нередко занимались грабежами и «самоснабжением за счет населения». Во время отхода немцев с территории Ростовской области личный состав этих частей либо вливался в более крупные казачьи формирования, либо разбегался в надежде отсидеться и скрыть свою службу немцам.

На Кубани формирование казачьих частей не было так централизованно, как на территории Ростовской области. В результате с осени 1942 года и вплоть до отхода немецких войск с Северного Кавказа там действовали несколько пунктов по мобилизации, сбору, сортировке казаков и созданию из них боеспособных частей. В станице Крымской часть под названием «Свободная Кубань» формировал бывший полковник Красной армии М.М. Шаповалов. В Армавире штаб по формированию кубанских казачьих частей возглавил есаул Н.Н. Вальтер. В селе Ново-Спасском был сформирован 1-й Кубанский полк: «Первые его сотни, — рассказывает один из очевидцев, — были сформированы из организованных войсковым старшиной И. Саломахи отрядов станиц Уманского отдела. Формирование полка проходило необычайно быстро. Отряд в 13 человек через девять дней составил свыше 600 казаков. Сотник Шабанов прибыл в полк во главе отряда в 140 человек, сотник Заика привел с собой 90 казаков, под командой Гордовского пришли 150 казаков. Группу казаков станиц Ново- и Старо-Леушковских привел атаман Матвеенко. Атаман Кислое и хорунжий Сосновый явились в полк с 80 казаками. В полк шли не только казаки, и не только люди мобилизованных возрастов; шли молодые, еще не обстрелянные юноши, шли казаки, возраст которых уже шел за пятьдесят… Даже девушки-казачки шли в полк; освобождая здоровых казаков для строя, девушки приступали к работе в штабе и тыловых учреждениях. Ежедневно на полковые плацы выходят и выезжают на занятия казачьи сотни. Офицеры из казаков под руководством германских офицеров ведут занятия. После наступления весны полк походным порядком двинулся в сторону Херсона. Для окончательного формирования полки расположились в селах. Ежедневно под руководством германских офицеров проводились занятия и доформировывались части». Полностью закончить создание полка помешало стремительное наступление Советской армии, тем не менее отборный его эскадрон был включен в состав упоминавшегося казачьего кавалерийского полка «Платов» и принял активное участие в боевых действиях на фронте, а впоследствии весь полк был включен в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию фон Паннвица.

В ноябре 1942 года было создано еще одно боевое формирование из кубанских казаков — 1-я особая добровольческая горная сотня. «Образована 1 ноября 1942 года в станице Псебайской сотником П.Ф. Беспаловым. В этот же день формирование было закончено. Казаки пришли со своими конями, снаряжением и оружием. Боевое крещение сотни произошло уже зимой в районе Черной речки в бою против партизан. После длительного ожесточенного боя казаки захватили 20 пленных, 8000 патронов, 6 лошадей и много продовольствия. 11 января 1942 года казаки приняли присягу. В конце января началось отходное движение Германской армии, с которой двигались и казаки. По дороге сотня пополнилась новыми добровольцами, и ее состав возрос до 140 человек Между станицами Воронежской и Старокорсунской произошло первое сражение с регулярными частями Красной армии. В начале февраля под Краснодаром сотня попала в окружение, но ей удалось выбраться».

Казачьи лидеры на Кубани были уверены в том, что «освобожденные станицы и города могут дать до 100 тысяч добровольцев», но такой прогноз был не более чем очередной завышенной самооценкой и желанием зарекомендовать себя с наилучшей стороны перед немецким командованием. В реальности даже при формировании первых казачьих частей возникли огромные трудности, о чем свидетельствует история еще одного боевого формирования кубанских казаков — пластунского батальона, о котором рассказывает его командир, войсковой старшина, а впоследствии полковник Маловик. Это историческое свидетельство интересно прежде всего тем, что автор не пускается в экзальтированные воспоминания о том, как они «били большевистские орды» (с чем часто сталкиваешься в воспоминаниях казаков), а показывает реальные проблемы, с которыми ему пришлось столкнуться при формировании своего батальона. «В первых числах декабря (1942 года. — П.К.), — вспоминает полковник Маловик, — я явился к военному и сел. — хоз. комендантам и получил от них согласие на формирование Кубанского пластунского батальона… 5 декабря я провел совещание со станичными атаманами, предложил им приступить на местах к записи добровольцев, к регистрации: офицеров, подхорунжих и урядников. 8 декабря провел совещание с председателями колхозов, на котором колхозы обязались внести намой счет по 25 000 рублей, а также снабдить всеми необходимыми продуктами. На 15 декабря на моем текущем счету было 600 000 рублей, а на складах — всевозможных продуктов, которые обеспечивали существование батальона в течение года. 25 декабря назначена была врачебная комиссия для осмотра казаков, записавшихся добровольцами. 28 декабря первая сотня была полностью укомплектована. Люди продолжали поступать бодрые духом и здоровые телом, но раздетые и разутые. Имеющихся средств для покупки обмундирования было недостаточно, так как по существующим ценам нужно было затратить 30–40 тысяч рублей, чтобы обмундировать одного казака… С командным составом было еще хуже. Явилось всего два офицера, не казаки, которые за годы Советской власти совершенно забыли военную службу… 10 января ко мне в штаб явились атаман Мищенко и директор банка Ткаченко и заявили, что комендант требует, чтобы я формирование полка узаконил бы через штаб армии. Кроме того, представил бы о себе справки из своей станицы, кто и что я за человек, в противном случае они примут меры к отстранению меня от командования батальоном… Этот момент вмешательства районного атамана заставил меня более серьезно подумать: а с кем же я имею дело? Не может быть, чтобы истинные казаки так разговаривали (здесь, по всей видимости, мы имеем дело как раз таки с оставленными на оккупированной территории агентами НКВД. — П.К.)».

По мнению некоторых историков, уже в сентябре 1942 года в Краснодаре началось формирование 7-й добровольческой Кубанской казачьей дивизии. Однако каких-либо свидетельств, подтверждающих существование такого крупного боевого казачьего соединения в 1942 году, нет. Вероятно, этих исследователей ввел в заблуждение тот факт, что во многих разведывательных донесениях с оккупированной территории Кубани действительно упоминается о какой-то казачьей дивизии в районе Краснодара. Например, в разведсводке № 4 от 15 ноября 1942 года говорится: «Формируемая казачья дивизия генералом Красновым предположительно может быть использована при нашем наступлении на Майкоп, Новороссийск, либо в направлении Майкопа, либо в направлении Абинская, Крымская, но не исключена возможность переброски ее в горный район для действия в пешем строю, особенно в связи с тем, что известная часть личного состава этой дивизии может знать хорошо театр военных действий в горах, на этом участке». Как мы видим, здесь эта дивизия превратилась уже в «дивизию генерала Краснова», который на Кубани во время оккупации не был. Скорее всего, в Краснодаре действительно формировалась какая-то крупная казачья часть: полк или даже несколько полков. Такая большая концентрация вооруженных казаков в одном районе привела к тому, что кто-то пустил слух, будто «в Краснодаре формируется казачья дивизия, да еще и во главе с прославленным генералом». Слухи эти дошли до советских агентов, которые старались использовать все доступные источники информации, и в центр полетели шифрограммы о несуществующей дивизии. Хотя какая-то крупная часть в Краснодаре, без сомнения, была сформирована. Нечто подобное произошло и еще с одной казачьей частью-фантомом. В сентябре до начальника Центрального штаба партизанского движения Закавказского фронта дошли слухи, что в Таганроге дислоцируется батальон «вольного казачества». Всем командирам партизанских отрядов было дано немедленное указание разузнать о нем побольше и по возможности внедрить в отряд свою агентуру. Однако через некоторое время выяснилось, что никакого батальона просто-напросто не существует, а информация о нем была обыкновенной «уткой».

Первоначально руководство вермахта использовало преимущественно методы добровольной вербовки для создания коллаборационистских формирований. На оккупированной территории Краснодарского края с целью привлечения казачества практиковалась выдача семьям добровольцев денежного вознаграждения в 500 рублей (в декабре 1942 года рыночная цена 1 килограмма хлеба составляла 100–200 рублей, а мяса 180–220 рублей). «Особо преданные» казаки зачислялись в разряд так называемого «нового казачества», представители которого получали дополнительный земельный надел в 1 га на человека и по две лошади на хозяйство. Им также на 50 процентов снижали все налоги. Иногда добровольцы получали вознаграждение не только деньгами, но и продуктами. «Немцы формируют белогвардейские казачьи части из ТУЛЬСКОГО и МАЙКОПСКОГО районов, — говорится в разведсводке Южного штаба партизанского движения от 4 декабря 1942 года, — путем вербовки добровольцев и мобилизации возрастов рождения 1923–1926 годов. Добровольцам, вступившим в армию, выдается вознаграждение: 600 руб и 16 кг. муки. Сформировано 4 сотни». В свою очередь казаков, отказавшихся добровольно вступать в ряды немецкой армии или полиции, всячески притесняли.

Незначительный приток добровольцев вскоре вынудил немецкое командование приступить к проведению мобилизационных мероприятий. Мобилизация осуществлялась через старост станиц под строжайшим контролем немецких комендатур. Все уклонившиеся подвергались репрессиям вместе с членами своих семей. Таким образом немцам удалось набрать в казачьи части молодежь 1925–1926 годов рождения. Для их обучения по всей территории Краснодарского края были организованы специальные центры, в которых «рекруты» проходили первоначальную военную подготовку и проверялись на благонадежность. Например, в станице Рязанской обучалось около полутора тысяч молодых людей.

Однако, несмотря на все вышеописанные мероприятия, оккупационные власти не сумели полностью решить проблему личного состава «восточных» войск за счет местных жителей. Впоследствии пленный немецкий офицер И. Эрле заявил на допросе: «..мы все рассчитывали на то, что казаки выступят против большевиков. Но теперь я вижу\ что мы не поняли душу русского казака и не учли тех двадцати пяти, лет, которые сформировали характер новых казаков». Именно поэтому довольно большую часть и в этих формированиях составляли военнопленные, которых буквально вынуждали идти на службу к немцам. «В Краснодаре в концентрационном лагере № 182, — говорится в разведсводке № 9 от 16 ноября 1942 года, — содержится до 10 000 человек военнопленных… Все военнопленные завшивлены, не бритые и не стриженные, многие опухли с голода. Военнопленных ежедневно гоняют на работу на аэродром. Последние 7 дней военнопленным не дают хлеба, вынуждая их записываться под видом добровольцев в Кубанские части, формируемые прибывшими старыми офицерами из- за границы. За всякое неповиновение военнопленных избивают палками». Такое же тяжелое положение было и в лагере № 162, который располагался прямо на поле краснодарского стадиона «Динамо». Военнопленные жили под открытым небом, их практически не кормили, но при этом ежедневно водили на тяжелые работы и зверски избивали. Естественно, многие были готовы сделать все, что угодно, только бы вырваться из этого ада. Большинство таких «добровольцев» не то что никогда не были казаками, но даже и лошади не видели. Такое комплектование казачьих войск привело к тому, что в некоторых частях процент действительно преданных немцам казаков резко снизился. Все это крайне негативно сказалось на боеспособности частей, что потом особенно ярко проявилось в оборонительных боях в январе — феврале 1943 года. Полки и сотни, состоящие из настоящих казаков-добровольцев, сражались за свою идею до конца, а формирования, в которых преобладали бывшие военнопленные или насильно мобилизованные, бросали оружие и уходили в лес — дожидаться, «когда все успокоится и можно будет вернуться домой».

На территории проживания терских казаков формирование казачьих частей шло гораздо меньшими темпами, чем на Дону и Кубани, но и здесь по инициативе войскового старшины Н.Л. Кулакова и сотника Кравченко были сформированы 1-я и 2-я сотни знаменитого 1-го Волгского полка Терского Казачьего войска, а впоследствии этот полк был полностью укомплектован.

Именно на Юге России были зафиксированы и совсем удивительные случаи использования казаков немцами. Так, в одном из номеров журнала «На казачьем посту» рассказывается, что на одном из участков южного фронта воюют «нескольких эскадрилий, укомплектованных казаками-летчиками, обучавшимися в германских авиационных школах и уже доказавших свою храбрость». Вот еще одно свидетельство, подтверждающее тот факт, что в рядах Люфтваффе воевали казаки-летчики: «Иностранные журналисты (итальянские. — П.К.), посетившие один из южных участков восточного фронта, поместили в целом ряде газет свою беседу с командующим воздушными силами указанного участка, молодым генералом фон Кортелем, который заявил, что в его распоряжении имеются уже казачьи воздушные эскадры, которые великолепно зарекомендовали себя как прекрасные истребители. Авиационное искусство и опыт казаки приобрели при немецкой авиации», — говорится в небольшой заметке из «Казачьего вестника». Однако, несмотря на все эти статьи и заметки, на сегодняшний день так до конца и неясно, действительно были в составе Люфтваффе казачьи эскадрильи или нет. Каких- либо архивных документов, подтверждающих или опровергающих их существование, на сегодняшний день не обнаружено.

Точная и объективная оценка боевого духа и морального состояния всех казачьих формирований, созданных на территории Дона, Кубани и Терека, как представляется, была дана в докладной записке Южного штаба партизанского движения от 26 декабря 1942 года: «Для борьбы с партизанами из бывших белоказаков, дезертиров из Красной Армии, кулацко-уголовного элемента немцы создают карательные отряды… Лица, входящие в состав этих отрядов, вооружены автоматами, винтовками, некоторые отряды обмундированы в немецкую форму; а некоторые — в казачью. На правом рукаве носят белую повязку с фашистской свастикой. Среди местного населения карателей обычно называют полицейскими. На указанные отряды возложена задача: наряду с борьбой против партизану несение внутренней службы по охране населенного пункта. Обычно такие отряды в одном населенном пункте долго не находятся, а перебрасываются, через 2–3 недели, из одного пункта в другой… Необходимо отметить, что отряды дерутся стойко, с криками „Ура, за Родину“».

Еще одну любопытную характеристику казачьих частей, созданных на территории проживания донских, кубанских и терских казаков, дал атаману Е.И. Балабину в своем письме-отчете от 3 мая 1942 года войсковой старшина Зарецкий: «..На местах в Казачьих областях и действующих казачьих полках никакой самостоятельности нет и не предвидится: всякая даже маленькая попытка самостийничать так презирается казаками, что у каждого пропадет охота что-либо подобное проявлять… Существует уже около 20 казачьих полков, каждый численностью от 400, 500, 600 и до 1000 казаков. Ощущается острый недостаток в офицерах и урядниках. Есть стремление просить у Германских властей из эмиграции указанных офицеров и казаков, так как прикомандированные бывшие красные офицеры авторитетом и доверием не пользуются».

Именно этим казачьим частям, «верой и правдой» служившим немцам, предстояло, пожалуй, одно из самых тяжелых военных испытаний, а именно — ожесточенные бои с превосходящими силами наступающей Красной армии. Это было начало конца нацистской Германии, и казакам выпала страшная судьба — отступать вместе с немецкими войсками с Северного Кавказа.

Надо отметить, что многие казачьи части, защищая, как им казалось, свою родину от большевистских орд, сражались до последнего. Казаки 1-го Синегорского полка войскового старшины Журавлева в январе 1943 года вместе с немецкими войсками держали оборону на правом берегу реки Северский Донец. Здесь, у хутора Ясиновский, особенно отличилась отдельная сотня под командованием сотника Рыковского, которой удалось в одной из контратак отбросить прорвавшиеся советские войска обратно за реку. Несмотря на плохое вооружение и отсутствие боеприпасов, храбро сражались казаки под Батайском, обороняли Ростов-на-Дону, Майкоп и Новочеркасск. Именно бои за столицу Донского казачества были наиболее кровопролитными. В бой был брошен 1-й Донской казачий полк под личным командованием Походного атамана С.В. Павлова (в этих боях он потерял почти половину личного состава), кроме того, в городе находилось несколько тысяч невооруженных казаков, которые незадолго до этого прибыли на формирование, и отряд полковника Хоруженко. Большинство из них погибли во время уличных боев.

Однако все эти усилия и самопожертвование были бессмысленными — судьба Северного Кавказа и казачьих земель была предрешена. Казакам, связавшим свою судьбу с немцами и не желающим возвращения советского режима, оставалось только одно — бегство вместе с отступающими германскими частями.

 

Глава 5

Эпопея Казачьего Стана под водительством Походных атаманов С.В. Павлова и Т.И. Доманова в 1943–1945 гг.

После Сталинградской битвы, завершившейся для немцев полным уничтожением и пленением остатков 6-й армии фельдмаршала Паулюса, германские войска зимой 1943 года были вынуждены начать отступление с территории всего Северного Кавказа и, в частности, с казачьих земель Дона, Кубани и Терека. Вслед за ними потянулись и многочисленные колонны беженцев, по различным причинам не желавших дожидаться прихода Советской армии. «Десятки тысяч казаков и казачек, — вспоминает один из участников тех трагических событий казак В.С. Дудников, — старых и малых ушли в отступ с Дона, Кубани, Терека и Ставрополья с надеждой на скорое возвращение. Отступали с оружием… Били морды агитаторам. Вели беспощадные бои с местными партизанами. Несли потери, но шли и шли».

Тысячи и тысячи казаков, сотрудничавших во время оккупации с немцами, справедливо опасаясь прихода Красной армии и будущей расплаты за предательство, были вынуждены бежать с родной земли. Конечно, с немцами ушла меньшая часть казачества, — большинству бояться было нечего, они с нетерпением ждали прихода Красной армии. Перед теми же, кто решил отступать с немцами, вставал трудный выбор: уйти одному или с семьей. Многие, понимая, что уходят они, возможно, навсегда, старались забирать с собой не только семьи, но и домашний скарб, и животных. Но часть казаков, особенно молодежь, бежали «налегке», оставив дома и родных, и пожитки. Они в тот момент не думали о возможных последствиях своего поступка, не думали ни о ком, — все их мысли были о собственном спасении. Знали бы они, что ждет родных и близких, оставшихся дома, какая расплата за все прегрешения и ошибки беглецов приготовлена им, часто — ни в чем не повинным! Вот лишь несколько примеров того, как после войны обходились с родными и близкими тех, кто служил немцам, а потом ушел в «священный отступ»: «Учитывая, что сын Ничипорова — Николай Васильевич, 1924 года рождения, во время отступления /январь 1943 года/ добровольно ушел с немцами и стал предателем и изменником Родины — в силу чего в назначении государственного пособия его родителям — ОТКАЗАТЬ», — вынес 18 августа 1943 года решение исполнительный комитет Багаевского района. А вот еще один пример — на этот раз жена казака-предателя лишена пенсии в результате постановления Цимлянского районного Совета депутатов трудящихся Ростовской области: «…муж Ефимовой при немцах был старостой, сейчас „изъят“ органами НКВД и осужден… Ввиду того, что гражданка Ефимова находилась на иждивении мужа… в назначении госпособия отказать». Не легче было и тем, кто все- таки решился уйти с насиженных мест вместе со своими сыновьями, мужьями и дедами. На долю этих женщин, немощных стариков и детей выпали куда более страшные испытания. Им предстояло пройти многие сотни и тысячи километров под бомбежками и обстрелами, научиться терпеть постоянные голод и холод, и ради чего? Ради того, чтобы в конце концов погибнуть где-нибудь в Белоруссии, на Украине, в Польше и Югославии или самим стать оккупантами в «казачьих станицах» Италии!

Сегодня сложно дать однозначную оценку тем далеким и трагическим событиям. Сами современники, особенно казаки, пытались представить все таким образом, будто с территории проживания донских, кубанских и терских казаков ушло практически все население только с одной целью — продолжить борьбу против коммунистов. «Это все люди с иного — казачьего теста, — восторженно рассказывается о казаках-беженцах в одной из статей в газете „Казачий вестник“, — это едет не русская простокваша, не русское „ни рыба и ни мясо“ — элемент вечно всеми и всем недовольный и в достаточной мере пропитанный большевизмом. Это едет народ, морально здоровый, твердый, с определенным — остро противобольшевицким настроением и убеждением… Этот великий исход казачьего народа с его родной земли следует считать в его истории седьмым. Первую казачью эмиграцию казачьи и иностранные историки относят к концу XV столетия. Вторая последовала в 1688 году, третья в 1708–1709 гг. при царе Петре I. Четвертая и пятая были при Екатерине II в 1775 и 1778 гг. Шестой эмиграцией являемся мы. Покинувшие пределы казачьей земли в 1920 году». Конечно, это было не так, и большая часть казаков осталась на родине, но в любом случае исход довольно больших казачьих масс с территории Дона, Кубани и Терека стал еще одной страшной трагедией для всего казачества, окончательно расколовшей его в тяжелые годы войны.

Немцы, предвидя возможную перспективу отступления вместе с германской армией внушительных масс беженцев, во избежание путаницы и возможных организационных недоразумений попытались этот процесс как-то регламентировать и узаконить. Во все казачьи области были направлены специальные германские военные представители, которые должны были организовать отступавших казаков, согласовать порядок взаимодействия с отступающими немецкими частями, выдать казачьим лидерам некоторые денежные суммы на «транспортные расходы» и указать примерный путь эвакуации. В результате этих действий отход казаков-беженцев из разных областей Дона, Кубани и Терека проходил по нескольким маршрутам.

Утром 1 января 1943 года д-р Бройтигам, политический советник-эксперт при штабе германской армейской группировки «А», нанес визит командующему генералу фон Клейсту (с 31 января 1943 года — фельдмаршал). В прошедшем разговоре Бройтигам выразил сожаление о необходимости отступления германских войск с территории Терека, приказ о чем был уже подписан фон Клейстом. Одновременно он подчеркнул, что при всех обстоятельствах немцы должны провести планомерную и организованную эвакуацию всех племен и народов Сев. Кавказа, верящих в силу и мощь германского оружия. Уже 2 января генералом фон Клейстом был подписан приказ об образовании Кавказского

Штаба эвакуации беженцев, и на следующий день был официально оглашен германский приказ о начале отхода с территории Терека всех Терских казаков и горцев, по каким-либо причинам не желавших дожидаться прихода Советской армии. Одновременно генералом фон Клейстом были даны особые предписания германским полевым комендатурам, которые были обязаны содействовать всем проходившим мимо них беженцам.

Организованный отход казачьих и горских беженских групп с территории Южной Кубани и Терека осуществлялся по маршрутам: 1. Моздок — Эльтохово — станица Прохладная. 2. Пятигорск — станица Невинномысская — Армавир. 3. Георгиевск — Моздок — Кизляр — станица Бургустанская — Армавир: 4. Кисловодск — аул Кайдан — Черкесск — Кропоткин (бывший хутор Романовский при ж. д. станции Кавказская). Казачьи и горские беженские колонны продвигались на север, через города Георгиевск и Минеральные Воды (основной маршрут при отступлении с Терека), увеличивались за счет притока казаков из Кисловодска, Железноводска, Пятигорска, местных казачьих станиц и хуторов. При подходе казачьих и горских беженских колонн к Кропоткину немцы поворачивали их налево, на запад, направляя по шоссейным и гужевым дорогам вдоль р. Кубань — на Краснодар. Тогда же к Кропоткину стали выходить из восточной части Кубани беженские колонны кубанских казаков и калмыков из Астраханья и Ставрополья, также стремившихся в Краснодар.

Несмотря на сложную военную обстановку, стремительное отступление немцев и связанные с этим неразбериху и панику, казаки-беженцы из станиц и хуторов Восточной и Южной Кубани совместно с небольшими группами черкесов и адыгейцев смогли все-таки продвинуться к Краснодару, выйдя к нему из верховьев рек Урупа и Лабы. К тому времени дорога на север в направлении Ростова-на-Дону и Азова была уже перерезана советскими войсками. Спасением для отступающих послужил Таманский полуостров, а точнее — большая (16 километров в длину и 2 километра в ширину) песчаная коса Чушка, через которую в январе — марте 1943 года прошли огромные массы беженцев (по различным оценкам, среди них было от 20 до 80 тысяч казаков). «В условиях суровой зимней стужи, — описывает будни казаков-беженцев на Таманском полуострове казак А.К. Ленивов, — и постоянно душившего ледяного ветра „боры“ на косе Чушки располагались бесконечными рядами беженские повозки и арбы, с поднятыми вверх оглоблями. На последних были натянуты самые разнообразные пологи и ковры, служившие предохранением от ветра. Повсюду дымились костры, с помощью которых беженцы приготовляли себе незатейливую горячую пищу — примитивное кушанье саломату, уваривая в котлах, ведрах и жестяных банках воду, муку, смалец и соль. Рядом, прижимаясь к повозкам и арбам дрожащими от холода телами, стояли понуро многие тысячи беженских коров, быков, лошадей и верблюдов, жалобно ревевших от голода». По утверждению А.К Ленивова, именно в воздушных боях над Таманским полуостровом и, в частности, в операции по воздушному прикрытию косы Чушки приняли участие казачьи эскадрильи Люфтваффе.

В очень короткий срок германскому командованию удалось организовать переброску беженцев через Керченский пролив в Крым. Оттуда людские массы двинулись на север, к Перекопскому перешейку. С перешейка германские военные комендатуры направляли их на крупный сборный пункт донских, кубанских и терских казаков в район Херсона. И лишь небольшая часть строевых казаков осталась в Крыму и влилась в крымско-татарские батальоны, в составе которых участвовала в боях на Крымском полуострове весной 1944 года.

Эвакуация казачьих беженцев из северных областей Кубани была поручена начальнику германской полевой комендатуры № 810 полковнику фон Кольнеру. 20 января 1943 года он прибыл в станицу Уманскую и на общем собрании объявил всем собравшимся казачьим представителям об уходе немцев с территории Кубани. Исполняющим обязанности Кубанского Войскового атамана был назначен вахмистр Т.С. Горб, которому была вручена Атаманская булава, а войсковой старшина И.И. Саломаха стал Походным атаманом Кубанского Казачьего войска. Уже через несколько дней они издали специальный приказ, в котором все кубанские казаки северных областей Кубани объявлялись мобилизованными (!), а значит, в обязательном порядке (!) обязаны были начать отход вместе с немецкими войсками. Однако все эти распоряжения были вскоре аннулированы, так как личным приказом генерала фон Клейста «Атаманом отступающих казаков» был назначен полковник Белый. «25-го января 1943 года, — вспоминает один из близких к полковнику казаков — П.П. Иваница, — полковник Белый немецким командованием был назначен, и ему был выдан один миллион немецких марок, то есть 10 миллионов рублей, и дан приказ на отступление, держась маршрута Ейск — Мелитополь… То, что немецкое командование, и в частности генералы Фрайтаг и Бройтигам, серьезно относились к организации и легализации казачества, подтверждается не только выдачей 10 миллионов рублей, но и присылкой булавы для Кубанского Войскового Атамана… 29 января 1943 года Штаб Кубанского Войска оставил Краснодар».Все эти приказы, дележ атаманской булавы и административные перестановки имели мало общего с действительным положением дел. Те казаки из северных областей Кубани, кто решил уходить вместе с немцами, покинули родные станицы еще 21 января и двинулись со своими обозами в направлении города Азова и села Кагальника (южнее Азова, на побережье Азовского моря). Основную массу казаков составляли уроженцы станиц Екатерининской, Тихорецкой, Камышеватской, Ново-Покровской, Павловской, Крыловской, Ново-Минской, Ново-Щербиновской, Старо-Щербиновской, Уманской, Шкуринской, Кущевской, Роговской, Незамаевской, Бриньковской, Брюховецкой, Ново-Архангельской. Уже 25 января из Азова и Кагальника одновременно началась переправа подошедших кубанских казаков из северных районов через замерзшее Азовское море в направлении на Таганрог.

К этому времени в городе на базе казачьего штаба Таганрогского Округа Всевеликого Войска Донского (атаман — войсковой старшина Стефанов) уже началось создание своеобразного пересыльного пункта для казаков-беженцев. Сам штаб был официально создан только 1 февраля 1943 года, а его главной и единственной задачей как раз и был прием, размещение и распределение отступающих казаков. В приказе № 1 по Таганрогскому Казачьему округу Всевеликого Войска Донского от 1 февраля 1943 года устанавливались и строго регламентировались все вопросы, связанные с проведением эвакуации казачьих беженцев: «1. Во исполнение распоряжения генерал-фельдмаршала фон Клейста, сего числа, вступил в исполнение обязанностей атамана Таганрогского округа Всевеликого Войска Донского в старых (дореволюционных) границах. 2. Для управления делами округа, руководства воинской организацией Казачества (учет военнообязанных, комплектование, учение) организовать Штаб округа по штатам, согласно приложению. Начальником Штаба округа назначить есаула Гончарова Георгия Михайловича, которому поручаю укомплектовать личный состав Штаба. 3. Для упорядочения дела устройства населения Донской, Кубанской, Терской и других областей, прибывающего в город Таганрог в порядке эвакуации, организовать в городе Таганроге пересыльный пункт. 4. Всем лицам и организациям, прибывшим в город Таганрог из Донской, Кубанской, Терской и других областей, со всеми имеющимися при них государственным, общественным (колхозные) имуществом, немедленно по прибытии явиться на пересыльный пункт, по адресу — Николаевская 16, для регистрации и получения назначения на дальнейшее следование в тыловые районы. Подпись: Атаман Таганрогского округа ВВД Войсковой старшина Стефанов». Из Таганрога казаки были направлены в Бердянск, который и должен был стать новым сборным пунктом для всех казаков-беженцев, отступающих этим маршрутом.

Отступление казаков с территории Всевеликого Войска Донского началось еще в середине декабря 1942 года, Все крупные транспортные артерии: станица Боковская — ж. д. станция Миллерово; ж д. станция Мальчевская — Ворошиловград (Луганск); станица Морозовская — станица Ермаковская — Сулин — Чистяковка — Макеевка; станица Цимлянская — станица Раздорская — Новочеркасск — Ростов-на-Дону использовались донскими казаками и их семьями для отхода. «Все дороги на подходах к городам Новочеркасску, Ростову-на-Дону, Азову, Макеевке были полностью забиты войсками (немецкими и румынскими. — П.К.) и беженцами, всюду существовали „пробки“-заторы, казачьи беженские обозы и транспорты, как правило, растягивались на десятки километров». Отступал даже Провальский конезавод, поголовье которого насчитывало около 4 тысяч кобыл и 50 чистокровных жеребцов-производителей. Под охраной отряда из 260 казаков и калмыков (командир есаул Г.И. Копылов) он был направлен в район Днепропетровска. Большая часть казаков старалась добраться до крупных железнодорожных узлов Миллерово и Мальчевская. Оттуда они направлялись на Украину — в Макеевку и Луганск (Ворошиловград), а уже из этих городов — на сборные пункты в Запорожье и Мелитополь. Прикрывали отход беженских колонн уже сформированные и создаваемые на скорую руку казачьи отряды, которые приняли активное участие не только в локальных столкновениях с частями Красной армии, но также в обороне Ростова-на- Дону и Новочеркасска.

Одной из самых крупных частей из донских казаков — полку атамана Павлова, понесшему существенные потери (около 40 % личного состава) во время пригородных и уличных боев за Новочеркасск — все-таки удалось вырваться из города, и оставшиеся казаки (около 500 человек) вместе с маршевыми батальонами немецкой 79-й пехотной дивизии двинулись на запад в направлении Матвеева Кургана. Около Матвеева Кургана полк Павлова снова вступил в сражение с регулярными частями Красной армии и был практически полностью уничтожен. Оставшиеся в живых примерно 60 казаков во главе с непострадавшим атаманом двинулись дальше через Таганрог, по направлению на Мелитополь и Запорожье, соединяясь по дороге с отступающими колоннами донских казаков и их семейств. Еще одна довольно большая группа донских казаков пробивалась к Таганрогу по льду Азовского моря, направляясь оттуда к Мариуполю, а впоследствии — в район города Запорожья. Это было страшное зрелище: «Лед был топок, — вспоминают непосредственные участники событий, — поэтому полагалось двигаться с большой скоростью, что было невозможно соблюдать из-за невероятно большого скопления людей, животных, повозок и автомашин. Порой лед не выдерживал тяжести влекомого груза, трескался, оседал, вдавливался вглубь, образовывая огромную впадину, становившуюся ледяной могилой…». В конечном итоге большая часть донских казаков была сгруппирована на Украине, в Запорожской области, в районе городов Мелитополь и Запорожье.

По окончании эвакуации весной 1943 года перед казачьими атаманами встала проблема установления общего командования над большими массами казаков- беженцев и организации последних в единую силу. Между тем в среде беженских колонн, наводнивших юг Украины, царила тяжелая атмосфера разобщенности и моральной подавленности, чему способствовали как подрывная деятельность советских спецслужб, так и личные амбиции многих казачьих атаманов, каждый из которых именно себя прочил на место всеказачьего вождя. Повсеместно были созданы казачьи штабы, которые пытались собирать именно под свои знамена отступающих казаков. Немецкий штаб группы армий «Юг», пытаясь навести хоть какой-то порядок среди отступающих казаков, начал даже выдавать казачьим офицерам и атаманам удостоверения на право организации и объединения беженцев. Как правило, этот документ выдавался без особой проверки всем желающим, что на практике приводило к еще большему разброду. Разрозненные казачьи штабы действовали зачастую совершенно без учета обстановки, складывавшейся на фронте, а их действия часто противоречили друг другу.

Особенно острый конфликт возник между обосновавшимся в Запорожье не имевшим поддержки немецких властей, но очень популярным среди простых казаков Штабом Походного атамана С.В. Павлова и созданным 10 марта 1943 года при личном участии генерал-фельдмаршала фон Клейста «Штабом формирования Добровольческих Казачьих Войск Кубани и Терека» в Херсоне, который возглавляли полковники Белый и Духопельников (к последним, несмотря на покровительство немцев, очень многие относились весьма настороженно, считая их агентами НКВД).

Суть и причины конфликта состояли в следующем. В конце января 1943 года полковник Духопельников был послан атаманом Павловым под Азов собирать эвакуированных казаков и их семьи. Попав в окружение, он сумел прорваться к Таганрогу. Павлова в городе в этот момент уже не было, и немецкий генерал фон Клейст подчинил Духопельникову все сборные казачьи пункты Ростова, Таганрога, Мариуполя, Бердянска. Задача пунктов состояла в регистрации всех казачьих групп, снабжении их продовольственными карточками и отправке в Херсон на главный казачий сборный пункт. В Бердянске в это время находились также назначенные Клейстом Кубанский атаман полковник И.И. Белый и Терский атаман есаул Н.Л. Кулаков со своими штабами. Генерал-фельдмаршал фон Клейст 10 марта 1943 года на совещании с тремя атаманами предложил все штабы объединить в единую организацию и перевести в Херсон. Имея на руках такие полномочия, Духопельников, Белый и Кулаков через разветвленную сеть вербовочных и сборных пунктов от Таганрога, Мариуполя, Бердянска и до Херсона вербовали и направляли всех строевых казаков, независимо от их желания, на формирование 1-й казачьей кавалерийской дивизии, приказ о создании которой был получен 21 апреля 1943 года. Причем методы, которыми казаков принуждали идти на службу в дивизию, были довольно жесткими. В марте 1943 года штабом в Херсоне был даже издан специальный приказ, в котором говорилось: «Наши друзья и братья те, кто хочет свободы своей родине, а наши враги те, кто хочет скрываться под различными предлогами, чтобы не воевать и не помогать войне против общего врага человечества — жидо-большевизма и его приспешников и капиталистов». Таким образом, все те казаки, по каким-либо причинам не желающие собираться в Херсоне, объявлялись чуть ли не «врагами народа».

Естественно, подобная деятельность «Штаба формирования Добровольческих Казачьих Войск Кубани и Терека» в Херсоне вызывала негативную реакцию атамана С.В. Павлова, считавшего, что только он, как законно избранный Походный атаман на Дону, имеет право распоряжаться людскими и материальными ресурсами всех казачьих областей. Штаб атамана Павлова обосновался в Таганроге, где уже в начале апреля 1943 года состоялось его первое заседание. В конечном итоге на Украине сложилась парадоксальная ситуация: были созданы и успешно функционировали две крупные казачьи организации. Причем обе структуры претендовали на роль верховного «возглавителя» казачества и проводили бурные кампании по вербовке и сбору казаков, призывая их «немедленно вступать в казачьи части» и «идти в бой за освобождение своей родины, своих станиц и родственников, которые не смогли эвакуироваться».

Противостояние зашло так далеко, что казаки, поддержавшие атамана Павлова, обвинили Штаб формирования в Херсоне в связях с НКВД. «Официальная миссия, — утверждает соратник атамана Павлова П.Н. Донсков, — полковника Духопельникова и полковника Белого заключается в организации отходящего на запад казачества в воинские части и направлении их в ведение немецкого командования в Млаву. Неофициальная сторона деятельности этих самозваных возглавителей казачества состояла, по указанию НКВД, в разложении, дискриминации и дезорганизации казачества. Казачья семья, попадавшая на территорию Таганрога, Мариуполя, Бердянска, Херсона, раскулачивалась. Лошади и подводы реквизировались (безвозмездно), глава семьи направлялся в ведение штаба, а семья оставалась без средств передвижения на расправу наступающим красным армиям. На этой территории оказался и возглавитель Ростовского представительства В.М. Одноралов, перешедший опять на службу к своим прежним покровителям: Духопельникову и Сюсюкину и получивший назначение представительствовать от их штаба в Кривом Роге. Самозваный атаман таганрогского округа Стефанов, старый алкоголик, потерявший человеческое достоинство, беспрекословно подчинявшийся своей переводчице-комсомолке, ставленнице НКВД, также примкнул к штабу Духопельникова и Белого».

В конечном итоге 6 апреля 1943 года на заседании штаба атамана Павлова было принято решение ревизовать работу «самозваных атаманов Духопельникова и Белого в Херсоне и отстранить их от дел». Для выполнения поставленной задачи в Херсон была направлена вооруженная группа во главе с упомянутым сотником Донсковым с заданием арестовать полковника Духопельникова. Только вмешательство генерала Клейста смогло разрядить ситуацию. По приказу Клейста Донсков и сопровождающие его люди были задержаны немецкой полевой жандармерией, разоружены и после допроса отправлены назад в Запорожье. Лишь после того, как в конце апреля штаб генерала фон Клейста вместе с Духопельниковым и Белым убыл в Млаву, к месту формирования казачьей дивизии, Штаб Походного атамана на время стал единственным центром, имевшим влияние и собиравшим под своим началом всех казаков-беженцев.

Местом сбора всех казаков и их семей, отступавших с немецкой армией, были определены окрестности города Кировограда. Всех прибывающих казаков распределяли по поселениям (станицам), исходя из их войсковой принадлежности. Станицы избирали станичных атаманов и станичное правление, которое в свою очередь подчинялось С.В. Павлову. К июлю 1943 года в окрестностях Кировограда собралось до 3 тысяч донцев, из которых удалось сформировать два полка (сборный пункт строевых казаков находился в Кривом Роге). В августе батальоны этих полков были приданы немецким частям, вместе с которыми сражались против партизан и регулярных частей Красной армии. О процедуре воинского набора в эти части можно узнать из воспоминаний казака М. Таратухина: «В мае месяце комендатуры всех районов дали распоряжения — всех казаков, находящихся на Украине, доставить в районные села. В районах были представители Штабов Донского и Кубано-Терского, которые принимали доставленных и жел. дорогой везли в г. Кривой Рог на сборный пункт. На Почтовой улице дом № 22, на дверях дома была надпись — Представительство добровольческих Кубанских и Терских Казачьих Войск. Нас поставили в длинную очередь. В 9 утра представительство начало работу. В помещении за столом сидел старший писарь, каждый проходивший подавал ему свое удостоверение личности, он записывал и передавал людей присутствующим на регистрации казачьим офицерам, старым и инвалидам выдавал справки об освобождении от воинской обязанности. Офицеры уводили казаков в казармы, которые были на окраине города. Из нашей группы шестерых взяли в казачьи части, а пяти старикам и мне, инвалиду, выдали справку освобождения от службы».

С целью подготовки командного состава для новых частей атаман С.В. Павлов намеревался открыть при своем штабе офицерскую школу и школу танкистов. Он даже адресовал специальное послание атаману П.Н. Краснову, в котором просил разобраться со всеми внутренними раздорами. «У нас у всех один путь борьба с большевизмом, — писал С.В. Павлов, — с нами Великая Германия и — победа. Мы призываем Вас, наших старших соратников, и Вас, господин Генерал, помочь казачьей стихии через Германское Верховное Командование, без внутренних раздоров. Ведь нам, казакам, предстоит еще великий труд по восстановлению всего хозяйства на жертвенных руинах, своей Государственности, культуры и быта». Однако реализовать все эти проекты и даже дождаться ответа П.Н. Краснова казакам не удалось. Новое наступление советских войск вынудило их в очередной раз бросить только-только обжитые места и уходить от своих родных мест все дальше на запад.

В конце лета — начале осени 1943 года никем не контролируемые отступающие казачьи беженские колонны вновь наводнили юг и юго-запад Украины. В начале сентября в Берлин, в Казачье управление Дона, Кубани и Терека при Министерстве по делам оккупированных Восточных территорий, поступила телеграмма, в которой сообщалось о движении по территории Украины внушительных масс казачьих беженцев с семьями, домашним скарбом и скотом, мешающих отступлению регулярных частей немецкой армии. Для урегулирования ситуации Начальник казачьего управления Дона, Кубани и Терека доктор Гимпель командировал на Украину своего заместителя Э. Радтке. И вскоре распоряжением немецких властей в Херсоне (вместо убывшего в Польшу на формирование 1-й казачьей кавалерийской дивизии «Штаба формирования Добровольческих Казачьих Войск Кубани и Терека» атаманов Белого и Духопельникова) был создан «Казачий комитет Кубани, Терека и Дона». Комитет состоял из шести выборных представителей, и его возглавлял назначенный германским командованием полковник Г.П. Тарасенко. «В тылу Восточного фронта, — говорится в немецком приказе о создании этого комитета, — с разрешения Государственного Министра занятых Восточных областей, организован Казачий комитет по заботе о казаках и их семействах, отошедших вместе с германскими войсками из казачьих областей и из Ставрополья. Комитет образован 30 сентября и состоит из 6-ти членов… Задачи комитета: 1. Учет эвакуированных казаков, находящихся ныне на территории Украины. 2. Забота о казаках материальная и культурная. 3. Предоставление для всех боеспособных казаков службы в армии, в полиции, по охране железных дорог и заводов по мере требования властей. 4. Организованное включение всех трудоспособных казаков в рабочий процесс… 24 октября в городе Херсоне, в здании Большого театра, состоялось расширенное заседание этого комитета с участием представителей казачьих войсковых соединений, организаций, общественности и эвакуированного населения из казачьих областей».

Распоряжением комитета были заново открыты все сборные казачьи пункты в городах Николаеве, Вознесенске, Херсоне и Гайсине. По данным, опубликованным в различной казачьей периодике времен Второй мировой войны, к 10 октября 1943 года на этих пунктах были зарегистрированы «71368 казаков, 4432 казачки и 1674 казачьих ребенка, 21 341 лошадь, 6346 повозок и другого имущества». Причем 11 358 молодых казаков от общего числа были направлены для укомплектования 1-й казачьей дивизии, 9656 — в части особого назначения (конвойные сотни, полицейские батальоны и т. д.), 12 703 казака, 3536 казачек и 518 казачьих детей — во Францию на военно-строительные работы. Однако такое число казаков-беженцев представляется сильно завышенным. Например, не внушает доверия количество казаков, якобы направленных на службу в «казачьи части особого назначения». К этому времени практически все казачьи части, действовавшие на оккупированной территории Советского Союза, были переброшены на Запад, во Францию — на строительство Атлантического вала или в Польшу — на формирование 1-й казачьей дивизии фон Паннвица. Что же касается цифры в 11 тысяч казаков, как раз и направленных в дивизию фон Паннвица, то и здесь имеет место явный подлог. На 1 ноября 1943 года официальная численность этой, уже полностью укомплектованной, дивизии составляла 18 555 человек (из них 3827 немецких нижних чинов и 222 немецких офицера). Причем большая часть из оставшихся «чистых» 14 тысяч казаков прибыла к месту формирования еще летом 1943 года. Таким образом, получается, что все те казаки, которые были направлены в дивизию поздней осенью 1943 года «Казачьим комитетом Кубани, Терека и Дона» (напомню, он был создан только 30 сентября), куда-то испарились. По всей вероятности, число казаков, собранных этим комитетом, было не таким уж большим, и направлялись они не только в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию, но и в казачьи части, оборонявшие «Кубанское предмостное укрепление» на Тамани, и в непосредственное подчинение атамана С.В. Павлова, у которого к осени 1943 года, согласно немецким данным, собралось примерно 18 тысяч человек, включая женщин, стариков и детей, а согласно послевоенным показаниям ближайшего помощника атамана Тимофея Доманова — примерно 7 тысяч казаков с семьями.

27 ноября 1943 года на совещании с участием самого С.В. Павлова и нового начальника Штаба Походного атамана есаула Т.И. Доманова, а также представителей немецких оккупационных властей, было принято решение, согласно которому все остальные казачьи организации на оккупированной территории должны были быть распущены, а все казаки обязаны перейти в подчинение Казачьего Стана (именно так стало именоваться объединение казаков под руководством полковника С.В. Павлова). Таким образом, была достигнута окончательная централизация всего казачьего движения на оккупированной территории Украины.

Это решение вызвало бурю недовольства среди других казачьих лидеров. Например, полковник Белый, находившийся с небольшой группой казаков в районе Ровно, категорически отказался признать Павлова в качестве Походного атамана всех Казачьих войск Так же отреагировал на это предложение и Духопельников, который в это время пытался сформировать в районе польского Кракова пластунскую казачью бригаду. Видя, что казачье движение снова находится на грани развала, в декабре 1943 года на совещании в Николаеве представитель немецкого командования Э. Радтке, не вступая в излишние прения, заявил, что «германское командование не может допустить какого-либо разлада в казачьей среде, и поэтому приказывает распустить все штабы формирований, не подчиненных полковнику Павлову, а их личный состав распустить».

В конце 1943 года основная масса казачьих беженцев (от 7 до 18 тысяч человек) под руководством Походного атамана С.В. Павлова сосредоточилась в районе города Проскурово (Хмельницкий). 10 января 1944 года Павлов подписал приказ о переходе Казачьего Стана в полном составе во Львов. Все находившиеся в других районах беженские колонны направлялись немецкими полевыми комендатурами для соединения с Казачьим Станом. В середине января, в соответствии с Декларацией германского правительства от 10 ноября 1943 года и по согласованию с германским военным командованием, казакам были выделены территории для расселения в районе с. Валино и города Каменец-Подольский (Каменец-Подольская область, недалеко от Днестра). 4 февраля 1944 года С.В. Павлову были предоставлены внушительные денежные кредиты на содержание казачьих строевых частей и беженских станиц Казачьего Стана. Помимо этого, на Украину доставили 20 тысяч комплектов германского военного обмундирования и специальную антисоветскую пропагандистскую литературу, которая должна была хоть как-то успокоить казаков и их семьи, измученные тяжелейшими переходами и полной неопределенностью, поднять моральный и боевой дух. «Для Советов надвигается ужасная катастрофа, — говорится в одном из таких пропагандистских материалов, — 1944 год будет небывалым голодным годом — вот общее и твердое убеждение всех тех, кто еще недавно был свидетелем тыловой производственной разрухи в СССР. Вторым массовым бедствием, надвинувшимся на страну, является холод. В связи с недостатком рабочих рук и разрухой транспорта, необходимое Советскому Союзу количество топлива не было заготовлено. Отсутствие топлива в свою очередь тяжело отражается на работе транспорта — получается заколдованный круг. От холода страдает и фронт и тыл… Во многих частях на фронте до сих пор не получены рукавицы и зимние шапки. Телогрейки и брюки получены только частично и притом, сплошь и рядом, негодные к употреблению». В это же время казаки получили очередной приказ из Берлина, гласивший, что теперь они находятся в непосредственном подчинении у созданного в Берлине Главного Управления Казачьих Войск (ГУКВ) — своеобразного казачьего правительства под руководством генерала П.Н. Краснова.

Однако, несмотря на все заверения, организационные перестановки и обещания скорого краха ненавистного Советского Союза, пожить на «новой родине» казакам удалось лишь до 8 марта 1944 года. Стремительное наступление Красной армии, которая к этому времени уже вышла на рубеж Тарнополк — Проскуров, вынудило казаков начать новое отступление на запад. 8 марта казачий боевой авангард под командованием немца капитана Эккерта походным порядком выступил из Балино в направлении села Городенко. Вслед за ними двинулся и полковник С.В. Павлов с главными силами, прикрывая растянувшиеся по дорогам беженские колонны. Частям Походного атамана приходилось с боями пробиваться в западном направлении вместе с частями немецкой 17-й танковой дивизии, чтобы выйти навстречу немецким войскам, шедшим на выручку из района Львова.

Во время этого перехода особенно трудно пришлось группе казаков под командованием войскового старшины Тимофея Доманова, являвшегося, как уже было сказано, начальников Штаба Походного атамана. Поход этой группы продолжался более месяца. «Советы с юга и севера, — описывается этот переход в газете „Казак“, печатном органе Штаба Походного атамана С.В. Павлова, — пытаются отрезать нас, не дав выйти к Пруту. Наша пехота пошла вперед, за нею обозы. Путь прикрывала кавалерия. Мы подвергались яростному обстрелу из всех видов оружия. Продвигаясь с боем вперед, мы наткнулись на уходящий конный обоз большевиков с пехотой, в хвосте которого отстала пушка. Казак Емельянцев вместе с другими казаками захватил пушку, повернул ее в сторону уходящих обозов и пехоты и открыл по ним беглый огонь… Прорвав окружение, мы вышли к Пруту». За время отступления казаки несколько раз попадали в окружение, в тяжелейших погодных условиях и под обстрелом советских войск переправлялись через Днестр и Прут, были в Бессарабии и Прикарпатье, но в конце концов смогли соединиться с основными силами Казачьего Стана, хотя и с большими потерями.

Местом нового сосредоточения Казачьего Стана был избран район польских городов Перемышль и Сандомир, откуда казаков в дальнейшем планировалось перебросить в Белоруссию, где командование вермахта предоставило для их размещения 180 тысяч гектаров земли в районе городов и населенных пунктов Барановичи — Слоним — Новогрудок — Ельня — Столицы. После непродолжительного отдыха во Львове 1 апреля 1944 года колонны Казачьего Стана прибыли в город Фельштин, где полковник С.В. Павлов решил сделать остановку и отпраздновать Пасху. Вскоре туда же подошла и группа казаков Тимофея Доманова. В Фельштине был проведен первый смотр казачьих строевых частей, после чего 19 апреля поход был продолжен. Движение беженских колонн осуществлялось по пересеченной местности, с многочисленными переправами через реки Сан и Висла. Наконец 28 апреля 1944 года казаки сосредоточились в районе города Сандомира. Отсюда по железной дороге и пешим порядком их начали перебрасывать в Белоруссию. «Тяжел был путь по Белоруссии, — описывает казак А.К. Ленивов, — бесконечные леса, суровые, непроходимые чащи. Дорога через лес жуткая. Почти темно, как в тоннеле, благодаря высоким, нависающим над дорогой деревьям. Нескончаемой колонной идут беженские подводы. Медленно ползет обоз почти по сыпучему песку. Продвинется одна подвода, с трудом прорезав колеи, а следом идущая повозка уже не может попасть в тот же след. По лесам всюду разбросаны мины. Проехав некоторое расстояние, наткнулись на страшное зрелище. У дороги лежат лошади с вырванными внутренностями, убитых людей поразбросало взрывом кругом».

О том, что за территории были предоставлены казакам для налаживания новой жизни, вспоминает В.С. Дудников, прошедший весь путь Казачьего Стана: «Новым местом для формирования корпуса был избран район Новогрудок, что в Западной Белоруссии. Район, буквально кишащий партизанами самых разных мастей: от советских до польских, от крупных партизанских соединений до никому не подчиняющихся банд… Партизаны то и дело нападали на эшелоны, взрывали железнодорожную колею. Казаки отбивались, нанося противнику тяжелые потери, но и сами несли их».

Нетрудно догадаться, что именно для борьбы с партизанскими «бандами», с которыми они не могли справиться сами, немцы и предоставили «союзникам» эти новые «казачьи края». Сразу же по прибытии последних отрядов Казачьего Стана в район расселения руководителем «СС» в Белоруссии группенфюрером фон Готтбергом был издан специальный приказ, согласно которому казаки должны были «обеспечить дороги Городище — Новогрудок — Березовка так, чтобы в любое время по ним можно было ездить без сопровождения и не опасаясь мин». Для того чтобы задобрить казаков, немцы создали для них очередную иллюзию самостоятельности и разрешили находиться исключительно под собственным казачьим командованием и воевать, соблюдая свои прежние традиции. Вооружение, обмундирование и снаряжение казаков, а также питание и обеспечение осуществлялось по тем же правилам, что и для германской полиции.

Расселенные на новом месте казаки были сгруппированы по принадлежности к разным Казачьим Войскам, а внутри них — по округам и отделам: внешне воспроизводилась структура казачьих поселений на Дону, Кубани и Тереке. В новых поселениях была предпринята широкая реорганизация казачьих строевых частей и создана стройная система военного управления. Всего было сформировано 11 казачьих пеших (пластунских) полков по 1200 штыков в каждом:

1-й Донской полк, командир полковник В.А. Лобысевич;

2-й Донской полк, войсковой старшина Русаков;

3-й Донской полк, войсковой старшина Журавлев;

4-й Сводно-казачий полк, войсковой старшина Овсянников;

5-й Кубанский полк, войсковой старшина Бондаренко;

6-й Кубанский полк, полковник П. Новиков;

7-й Терский полк, майор Г.П. Назыков;

8-й Донской полк, полковник М.И. Маловик;

9-й Кубанский полк, полковник Скоморохов;

10-й Терско-Ставропольский полк, полковник Маслов;

11-й Сводно-казачий полк, полковник Маркевич.

Казаки были вооружены оружием, предоставленным немецкой армией со своих трофейных складов. Также казакам было передано 20 тысяч комплектов немецкого армейского обмундирования. Впоследствии было начато формирование 1-го казачьего конного полка, а из пеших полков организованы соединения — казачьи бригады, командирами которых являлись полковники Васильев, Силкин (донцы), Тарасенко (кубанцы) и Вертепов (терцы). Личный состав каждого полка проходил обязательную военную и полевую подготовку и только после этого направлялся на боевую службу. Благодаря строгой организационной структуре казакам вскоре удалось добиться значительных успехов в борьбе с партизанами. Так, в частности, немецкий комиссар города Новогрудок сообщал, что «с помощью собранных в Новогрудке казачьих частей в короткий срок удалось освободить от партизан и удержать главные пути сообщения».

Едва только казакам удалось наладить хоть какое- то подобие нормальной жизни, их постигло новое несчастье. 17 июня 1944 года во время одной из антипартизанских акций был убит непререкаемый лидер Казачьего Стана, его идейный и духовный вдохновитель — Походный атаман Казачьих войск полковник С.В. Павлов. По поводу его смерти существует несколько версий. Упоминавшийся уже подъесаул казак В.С. Дудников в своих воспоминаниях пишет, что Походный атаман был убит случайно в одной из незначительных операций: «…прилетела единственная (как бы не своя) шальная пуля, и храброго Походного атамана полковника Павлова не стало». Бывший офицер штаба Походного атамана Петр Донсков в одном из писем Н. Бетеллу — английскому писателю, занимавшемуся казачьей тематикой, в «подготовке убийства Павлова с целью завоевать доверие немцев и стать Атаманом» обвиняет самого генерала П.Н. Краснова, правда, никак не подтверждая документально свое обвинение. Германский отдел Безопасности (СД), проверяя все обстоятельства гибели Павлова, пришел к выводу, что он, по неизвестной причине, был убит своим личным адъютантом, сотником Богачевым. В пользу версии о том, что Павлов был застрелен своими же в результате некоего заговора, говорит и тот факт, что, по утверждению доверенного лица П.Н. Краснова в Казачьем Стане М.М. Ротова, на атамана было осуществлено несколько покушений. «Во Львове, — описывает Ротов в своих воспоминаниях, — произошло второе покушение на жизнь Павлова, спасшегося чудом. Павлов, как обычно, отправился в казачий пункт на одной из отдаленных улиц города. Когда Павлов стал вылезать из машины, вдруг, неожиданно из нижнего этажа противоположного дома его обстреляли почти в упор. Телохранитель не растерялся и, рискуя жизнью, бросился туда, стреляя из автомата в окно, откуда раздавались выстрелы.

Покушавшийся выскочил на улицу и, отстреливаясь, стал убегать. Казак нагнал его и застрелил». Однако, по мнению самого Ротова, эти покушения были не чем иным, как тщательно подготовленными акциями устрашения, проводимыми советскими партизанами.

Согласно версии Кубанского атамана, одного из лидеров казачьей эмиграции В.Г. Науменко, смерть полковника С.В. Павлова была случайной. По его мнению, во время одной из карательных операций казаки случайно напали на деревню, где находилась застава белорусских полицейских, и «учитывая все данные, полученные при производстве расследования и при опросе непосредственных свидетелей трагедии, не остается никакого сомнения в том, что Походный атаман С.В. Павлов был убит пулей с белорусской заставы».

В эмигрантской среде ходили и другие версии, которые представляют все в несколько ином, менее героическом для казаков свете: «С немцами окружали, — высказывает свою версию руководитель Общеказачьего объединения в Германской империи атаман Е.И. Балабин, — деревню, которую грабили партизаны. Казаки были пьяны. Услали куда-то ракетчика. Когда подошли к деревне, не смогли ответить на ракету немцев, которые, думая, что казаков еще нет, открыли огонь по деревне. Их пулями убит Павлов и еще восемь казаков. Ответными выстрелами убито четыре немца и столько же ранено». Еще более уничижительную версию гибели С.В. Павлова дает видный деятель казачьей эмиграции С.В. Маракуев: «Павлов был с двумя сотнями казаков в селе близ Барановичей. Немецкий офицер Мюллер уведомил его, что неподалеку оттуда собирается банда партизан, и предложил ночью окружить их, забрать или уничтожить. Павлов с казаками должен был обойти с юга, Мюллер с севера. О своем приходе в исходный пункт для нападения Мюллер должен был дать знать красной ракетой, Павлов — белой. Павлов был пьян, казаки тоже, ракетчик куда- то послан. Мюллер дал ракету, но Павлов не мог ответить. Мюллер дал вторую ракету. Партизаны, видя это, разбежались, а немцы открыли ружейный и пулеметный огонь, но не по исчезнувшим партизанам, а по казакам, а казаки по немцам. С обеих сторон оказалось человек по 20 убитых и раненых. Одною из первых пулеметных очередей убит Павлов и его адъютант. Подвиг, вполне заслуживающий награждения чином генерала (здесь Маракуев иронизирует над тем, что С.В. Павлов посмертно был произведен в генерал- майоры. — П.К.)». Такое обилие версий только запутывает дело и, по всей видимости, мы так никогда и не узнаем, что же произошло 17 июня 1944 года недалеко от небольшой безымянной белорусской деревушки.

Как бы то ни было, но место Походного атамана недолго оставалось вакантным, и вскоре генерал-майор Науменко, находившийся в это время с инспекционной поездкой в Казачьем Стане, назначил исполняющим обязанности Походного атамана войскового старшину Т.И. Доманова. Вскоре последовали приказ за подписью П.Н. Краснова о производстве Доманова в чин полковника и утверждение его на этом посту.

Тем временем военные события на Восточном фронте вновь заставили казаков сниматься с насиженных мест и отступать все дальше и дальше на запад. 23 июня 1944 года советские войска начали одну из крупнейших наступательных операций Второй мировой войны — операцию под кодовым названием «Багратион», главной целью которой были разгром немецкой группы армий «Центр», освобождение Белоруссии от немецких захватчиков и выход к западным границам Советского Союза. Уже 2 июля казачьи полки совместно с немецкими дивизиями вступили в бой с наступающими частями Красной армии, а в начале второй декады июля в расположение Казачьего Стана прибыл С.Н. Краснов (племянник атамана П.Н. Краснова), который привез приказ о немедленной эвакуации и перемещении Казачьего Стана на территорию Польши. Но было уже поздно, казачьи поселения в Белоруссии были со всех сторон окружены партизанами. И тогда было принято решение прорываться в Польшу тремя группами, а местом сбора были определены польские города Здунская Воля, Ширас и Серадзь (Центральная Польша). Первая группа должна была пробиваться в направлении Гродно и населенного пункта Августово на севере Польши, вторая через Беловежскую пущу к границе Польши, а третья — от города Барановичи строго на запад. Судьба всех трех групп сложилась по- разному.

Прорвав с боями кольцо партизанского окружения, полки авангарда Казачьего Стана, входившие в первую группу казачьих беженцев, вышли на открытые просторы к Гродно. Дальнейший их путь пролегал к городу Августову на севере Польши, а уже оттуда они направлялись на место сбора всех казаков. «Страшный, незабываемый путь! — вспоминает казак, скрывающийся под инициалами Т.С. — Мы колесили по Польше, проходя губернии Белостокскую, Гродненскую, Ломженскую, Калишскую, Люблинскую. Помню города Лодзь, Кельцы, Остров, Петроков, много сел и местечек, захватили кусок Восточной Германии, вышли снова в Польшу и около 3-х месяцев простояли в лесах около Здунской Воли».

Однако остальным казачьим группам повезло еще меньше. О том, как казаки 2-й группы прорывались через Беловежскую Пущу, наводненную партизанскими отрядами, и добирались до сборного пункта Казачьего Стана, вспоминает неоднократно упоминавшийся уже казак В.С. Дудников: «Двигаться было очень трудно. Подножного корма для лошадей не было. Пуща настолько густа, что под деревьями не растет трава. Падали обессилившие, голодные кони. Колеса повозок глубоко тонули в рыхлом песке. Бронедивизион и грузовой автотранспорт скоро Израсходовал горючее, и все машины пришлось уничтожить. А над головой и вокруг тонко пели пули, выпущенные издалека, но, увы, ранившие и убивавшие. Походный Стан с боями вышел из Пущи на нормальные дороги Восточной Польши. Жара сменилась бесконечным проливным дождем. Измученные люди и кони еле брели в сплошных потоках дождя. Шли, падали, подымались и снова шли. Казалось, не будет конца этому мучительному маршруту. Но вот выглянуло солнце. Появился обильный корм для лошадей. Еще пять суточных переходов, и 6-й Сводный казачий полк под командованием полковника Журавлева первым вступил на территорию старого польского артполигона Думска Воля (Здунская Воля. — П.К.)».

Третья казачья группа должна была прорываться из района города Барановичи. Но из-за того, что атаман В.Г. Науменко, находившийся в это время в инспекционной поездке по Казачьему Стану, долго не санкционировал полученного приказа об отступлении, она практически полностью была уничтожена или пленена наступающими советскими войсками. «В Барановичах, — излагает свою версию событий в Белоруссии казак-эмигрант С.В. Маракуев, — произошло следующее. 18 тысяч казачьих семейств, всего 60 тысяч человек, были выведены в м. Лесное при советском наступлении. За два дня до катастрофы было ясно, что местечко не будет удержано, и казаки попросили ген. Науменко начать эвакуацию. Но Атаман запретил, сказав, чтобы никто не трогался с места без приказа начальства. Через два дня, когда цепи красноармейцев были в виду Лесного, толпа обступила автомобиль Науменко, требуя, чтобы их эвакуировали. Последовало новое запрещение. Но когда начали отходить немецкие части, полковник Кравченко, кубанец, сидевший в атаманском автомобиле, крикнул: „Спасайтесь, кто как может“. Началась паника, все бросились бежать, смешались с воинскими частями. Большевики с аэропланов высадили впереди отступающих парашютистов и забрали всех. Спаслось очень немного».

При прорыве с территории Белоруссии казаки использовали весьма любопытную тактику построения походной колонны. Впереди шли авангардные пластунские (пешие) полки. Затем двигались походные станицы, растянувшиеся на многие километры. По обе стороны дороги их охраняли разъезды конных полков. В арьергарде, последними, шли два пластунских полка, охраняющие колонну от нападения с тыла. Главной ударной силой при таком построении были пластунские полки. Пешими они были только номинально, а на самом деле представляли собой мобильные и боеспособные отряды отлично подготовленных и вооруженных «передвижных бричек». Любопытно, что своими боевыми походными порядками и построениями они чем-то напоминали знаменитое оборонительно-походное построение средневековых чешских крестьян-таборитов (более подробно см. Приложение 3.6).

В конечном итоге большая часть изрядно поредевших колонн казачьих беженцев собралась в Центральной Польше. Точный подсчет всех казаков провести было очень сложно, так как новые колонны подходили ежедневно. По мнению участника тех событий М.М. Ротова, «донцов было около трех тысяч, кубанцев около полутора тысяч, терцев восемьсот, иногородних более трехсот, это не считая штаба Походного атамана с его конвоем, автоколонны, хозяйственной части и полков». Таким образом, можно предположить, что в Польше собралось примерно 15–17 тысяч казаков и членов их семей.

По прибытии Казачьего Стана в Здунскую Волю, Ширас, Серадзь местный командующий германскими войсками генерал-лейтенант Герценкомпф передал в штаб Походного атамана сообщение о награждении полковника Тимофея Доманова германским Крестом за Военные Заслуги 1-го класса, командира 7-го Терского казачьего полка майора Назыкова орденом Железного Креста 1-го класса и 286 офицеров, урядников и казаков Знаком отличия для Восточных народов. Эти награды были пожалованы за отличия в боях с наступающими советскими войсками в период со 2 по 13 июля в Белоруссии, где казаки спасли около 3 тысяч раненых немецких солдат и до 7 тысяч офицеров. Этим же приказом войсковые старшины Бондаренко и Скоморохов были произведены в чин полковника.

Однако впереди казаков ждали новые испытания. 2 августа 1944 года в Варшаве вспыхнуло восстание, инспирированное польским правительством в изгнании. Наряду с другими подразделениями восточных войск (русскими, туркестанскими, азербайджанскими) для подавления восстания были привлечены и казачьи части. В боях с повстанцами самое активное участие приняли сформированные еще в 1943 г. в Варшаве казачий полицейский батальон СС (более 1000 чел.) и конвойно-охранная сотня СД (250 чел.), а также казачий батальон 57-го охранного полка и, по некоторым данным, 572-й и 631-й казачьи батальоны. Сюда же был переброшен 5-й Кубанский полк Казачьего Стана (в некоторых источниках он называется 3-м Кубанским) под командованием полковника Бондаренко. Несмотря на неподготовленность казаков к уличным боям в большом городе, они точно выполнили все поставленные перед ними задачи и заслужили похвалу германского командования. Одному казачьему подразделению во главе с хорунжим И. Аникиным было поручено даже такое ответственное задание, как захват штаба руководителя повстанческого движения генерала Т. Бур-Комаровского. По итогам операции в Варшаве германское командование наградило многих казаков, принявших участие в этих боях, немецкими боевыми наградами, а генерал П.Н. Краснов издал даже специальный благодарственный приказ, посвященный 3-му (или 5-му) казачьему полку: «3-й казачий пеший полк с неутомимым усердием, мужеством и доблестью сражался в течение семи недель в кровавых и утомительных уличных боях с повстанцами… Пятая часть полка кровью запечатлела служение делу освобождения Европы от большевизма».

Сложившаяся на Восточном фронте обстановка между тем потребовала очередной немедленной эвакуации Казачьего Стана из Польши. В начале августа начальник Главного управления Дона, Кубани и Терека д-р Гимпель и войсковой старшина Д.А. Стаханов побывали в Северной Италии и пришли к выводу, что наиболее подходящим местом для временного размещения казаков является территория вокруг североитальянских альпийских городков Толмеццо и Удино. С 29 августа по 30 сентября 1944 года почти каждый день отправлялись железнодорожные эшелоны с казаками из Польши в Северную Италию по маршрутам: Здунская Воля — Катовице — Моравская Острава — Брно — Братислава — Вена — Леобен — Виллах — Джемона; Здунская Воля — Калиш — Бреславль — Градец Кралове — Прага — Вена — Леобен — Виллах — Джемона. «В обед, — описывает прибытие в Италию В.С. Дудников, — мы прибыли в пункт назначения… Казаки выводили коней, разгружали оружие на платформу. Было воскресенье, и на привокзальной площади шумел открытый рынок. Русых и голубоглазых казаков с любопытством разглядывали чернявые, кареглазые и красивые итальянки. Добродушные улыбки с обеих сторон, смех молодежи, яркая зелень и солнце навевали мирное настроение. Казалось, мы попали в страну вечного мира и благополучия. И как мы ошибались!»

И действительно, казаки вместо мирной жизни на спокойных «казачьих землях» вновь попали в самый настоящий, но на этот раз итальянский «партизанский рай». Еще не успев толком обустроиться, они уже были вынуждены идти в бой, защищать свои только-только образованные станицы. «Казаки в Северной Италии, — пишет полковник Дронов атаману Е.И. Балабину в своем отчете, — у Доманова живут в ужасных условиях, все во вшах, не раздеваются, негде помыться, большинство спит на полу, некоторые до сих пор живут в кибитках на повозках, не одеты и не вооружены… Невооруженному человеку там грозит всегда смерть. Каждый день убивают 4–5 человек Не щадят ни женщин, ни детей. Все стараются оттуда убежать».

Из Джемоны казаков пешим порядком направляли в район города Толмеццо, где они должны были разместиться в окрестных деревнях, которые были предварительно очищены от местного населения. По данным походного штаба Походного атамана Доманова, к концу сентября в Северную Италию прибыли 15 590 казаков, казачек и казачат, а чуть позднее — еще 5492 казака (по другим данным, 19 тысяч казаков, 6 тысяч пожилых казаков и 7 тысяч членов их семей). Но казаки продолжали прибывать, и уже спустя 7 месяцев, согласно «Строевому рапорту по казачьим частям Походного атамана генерал-майора Доманова (незадолго до конца войны ему было присвоено звание генерал- майора. — П.К.) по состоянию на 27 апреля 1945 года», численность Казачьего Стана превышала 31 тысячу человек. Однако и эту цифру также нельзя назвать на 100 % достоверной, так как, например, Кубанский Войсковой атаман В.Г. Науменко, часто бывавший в Италии, утверждает, что численный состав Казачьего Стана к 6 января 1945 года составлял: боевой состав — 9411 человек, нестроевых — 3733 человека, женщин — 2848 человек, детей — 1712 человек; всего — 17 713 человек.

Все казаки в возрасте от 18 до 45 лет, способные носить оружие, были сведены в строевые полки (полки составляли три бригады) и приступили к несению военной службы, а казаки в возрасте от 45 до 70 лет состояли в специальном охранном батальоне. Для подготовки офицеров было открыто Казачье юнкерское училище. «Наступила лихорадочная жизнь, — вспоминает эпопею с открытием казак Т. Данилевич, — организация военного училища. Дело приняло реальные формы, начались вступительные экзамены, а пришедшая из Резерва учебная команда стала ядром вновь открывающегося училища. Постепенно наплывала молодежь из полков и станиц, прибывала из других казачьих подразделений… Шились первые модельные юнкерские погоны, мерились и раздавались бескозырки… Вскоре был сформирован командный и преподавательский состав училища, оборудовано помещение для занятий и общежитие юнкеров. Налажено снабжение и неподалеку от школы устроена кухня со столовой для юнкеров. Рядом с училищем, в особняке богатых итальянцев, сняли комнату для начальника училища, а в нижнем этаже открыли офицерское собрание. Перед открытием привезли новое обмундирование, но юнкера надели его, отпоров все немецкие знаки отличия — надели с юнкерскими русскими погонами. Рукав каждого мундира украсила нашивка „Дон“, „Кубань“, „Терек“ — в зависимости от принадлежности к Войску». Торжественное открытие училища почтили своим вниманием многие известные казачьи атаманы и даже генерал П.Н. Краснов, в феврале 1945 года также перебравшийся в Толмеццо, подальше от ежедневных берлинских воздушных тревог. «Ни сквернословия, — выступил он перед юнкерами с напутственным словом, — ни панибратства… ни неряшливости в одежде… ни распущенности… ни пьянства в вашей среде быть не может и быть не должно. Сами следите друг за другом и останавливайте ослабевших товарищей. Не терпите в своей среде доносчиков, ябедников, сутяг, клеветников, пролаз, подлиз, подхалимов, но поднимитесь на подлинную высоту офицерской чести! Не чваньтесь своим званием и чином, но несите его со скромным достоинством… Верность офицерскому слову, никакой лжи, никакого лукавства! Офицерское казачье слово крепче всего. Верность Германии и немецкому народу, принявшим нас и давшим нам возможность возрождения».

Как уже было сказано, самую большую опасность для новых альпийских жителей представляли итальянские партизаны, которые, помимо постоянных вооруженных акций, вели еще и усиленную пропаганду, предлагая казакам переходить на их сторону. И хотя прекрасно вооруженным и закаленным в боях и походах казачьим полкам удалось в течение 17 дней очистить от партизанских отрядов район своего проживания, ликвидировать угрозу полностью они были не в состоянии. Это было связано также и с тем, что очень многие местные жители были настроены по отношению к казакам крайне негативно, по понятным причинам считая их не исстрадавшимися беженцами, а самыми обыкновенными захватчиками. Вот лишь одно описание антиказачьей акции итальянских партизан: «В средних числах октября партизаны предприняли крупное наступление на Алессо — центр донских станиц. Последним приказом Походного атамана в станицах забрали для пополнения полков всех способных двигаться. Не тронули хор трубачей и певчих. Станицы остались почти без охраны, там оставались только полиция и команды стариков от 65 лет и старше для внутренней охраны. Это стало известно партизанам. Ночью они напали на станицы с трех сторон. Случайно, по шуму падающих камней, их нападение было обнаружено сторожевым охранением полиции. Секрет открыл огонь. Окружной атаман по тревоге собрал трубачей, певчих и стариков охраны, указал им линию обороны, и завязалась перестрелка».

Однако и в Итальянских Альпах казакам не удалось задержаться надолго. 28 апреля 1945 года в штаб Доманова прибыли три итальянских офицера, командированные Центральным партизанским штабом Карнико-Фриулия. Они предъявили ультиматум, согласно которому казаки должны были оставить пределы Италии, сдав предварительно все оружие итальянским партизанам. Для обсуждения ультиматума был созван Казачий Военный Совет под председательством П.Н. Краснова, составленный из самых старших и уважаемых казачьих начальников. Было принято постановление: «1) Отвергнуть ультиматум, как предложение, несоответствующее Казачьей Чести и Славе. 2) Отказать итальянцам в сдаче оружия, даже на условиях гарантированного пропуска в Австрию. 3) Прорвать с боем, если таковой будет необходим, кольцо партизанского окружения, согласуя это решение с действиями германского военного командования в Италии и, перейдя Карнийские Альпы, выйти в Австрийский Восточный Тироль».

Естественно, что, получив такой ответ, уже на следующий день итальянские партизаны при поддержке местных жителей начали массированные атаки на казаков. 30 апреля казачьим Военным Советом было решено начать эвакуацию Казачьего Стана из Северной Италии. В ночь с 30 апреля на 1 мая все горные высоты около села Каваццо-Карнико, где находился центр Кубанского Отдела казачьих беженских станиц, были заняты партизанскими пулеметными расчетами. 2 мая Т.И. Доманов передал партизанам решение Военного Совета о том, что в ночь со 2 на 3 мая Казачий Стан начинает полный отход из Северной Италии в Австрию.

Отступление началось в ночь со 2 на 3 мая и проходило в очень сложных условиях: непрерывный дождь, сменяющийся сильнейшим снегопадом, гололедица, высокие альпийские перевалы, узкие дороги, обвалы и сход лавин. Во время того перехода казаки узнали от местных немецких комендатур о капитуляции Германии. Первоначально казачьи колонны двигались в нейтральную Швейцарию, но эта страна категорически отказалась принять Казачий Стан.

К вечеру 7 мая, преодолев высокогорный альпийский перевал Плоукен-Пасс (1360 метров), последние казачьи отряды пересекли итало-австрийскую границу и расположились в своем, на этот раз — уже последнем, пристанище в долине реки Драва, между городами Лиенц и Обердраубург. 9 мая 1945 года Т.И. Доманов капитулировал перед командиром З6-й английской пехотной бригады генералом Дж. Мессоном. Дальний путь Казачьего Стана подошел к своему логическому концу.

 

Глава 6

1-я казачья кавалерийская дивизия генерала Гельмута фон Паннвица

Во время Великой Отечественной войны практически все восточные формирования в рядах германской армии на Восточном фронте постоянно находились под сильнейшим воздействием советских пропагандистов, оказывавших огромное психологическое влияние на их личный состав. С весны 1943 года эта пропаганда усилилась и, по оценкам некоторых исследователей, имела очень неплохие результаты. Так, по сведениям С.З. Острякова, за 1943 год только по самым скромным подсчетам на сторону партизан с оружием в руках перешли около 14 тысяч солдат всех восточных формирований. И хотя количество перебежчиков не было таким уж большим, подобная тенденция внушала немцам очень серьезные опасения по поводу надежности остальных частей в условиях продолжающихся военных неудач и отступления на Востоке. Особенно опасной она была непосредственно для фронта. Так, 13 сентября 1943 года из-за плохой моральной и боевой подготовки частей РОА и национальных формирований сорвалась попытка немецких войск воспрепятствовать выходу советских войск к Днепру в районе Оболони, а действовавший на этом участке фронта туркестанский батальон перебил всех немецких офицеров и с оружием в руках перешел на сторону Красной армии. Все это повлияло на позицию германского командования относительно дальнейшего использования восточных формирований. «Лучше вообще не иметь охранных частей в тыловых районах, чем иметь ненадежные элементы, которые в критический момент с оружием в руках уходят к партизанам» — выразил общую точку зрения относительно будущего боевых частей из коллаборационистов начальник генерального штаба ОКХ генерал-полковник Цейтцлер.

В сентябре 1943 года на совещании в ставке Гитлера — в знаменитом «Волчьем логове» обо всех этих проблемах было доложено фюреру. Услышав из доклада шефа СС Гиммлера, что восточные части переходят на сторону партизан и сдают целые участки фронта, он пришел в ярость. «Кейтель, — обратился Гитлер к начальнику Штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), — объясните своему генштабу, что надо проучить их раз и навсегда. Все русские части распустить немедленно. В качестве первого шага распустить восемьдесят тысяч. Всех разоружить и отправить этот сброд на шахты во Францию. Пусть уголек копают. Мне русские предатели не нужны». Однако некоторые представители командования, включая генерала Восточных войск Гельмиха, сумели убедить Гитлера отказаться от подобных резких мер. По их мнению, в случае разоружения в восточных формированиях могли произойти бунты, попытки массового ухода к партизанам или переходы на сторону Красной армии. Существовали также вполне реальные опасения, что репрессивные меры против добровольцев могут резко осложнить обстановку в лагерях для военнопленных, а также среди многочисленных восточных рабочих. К тому же ранее проведенные разоружение и переброска в тыл некоторых наиболее неблагонадежных частей выявили и еще несколько очень серьезных проблем: отвод всех восточных формирований мог встретить скрытое сопротивление полевых командиров, которым просто некем было восполнять день ото дня растущие потери, плюс ко всему перед немцами остро встал вопрос размещения всех выведенных в тыл и разоруженных частей. Не хватало казарм и полигонов, местные органы отказывались выдавать «немецким союзникам» продовольствие и одежду.

В конечном итоге вместо скоропалительного и «взрывоопасного», учитывая количество «добровольцев», решения о разоружении восточных частей генерал Гельмих предложил перебросить большую часть подобных формирований на второстепенные театры военных действий (западное побережье Франции, Северная Италия, Югославия, Дания и Норвегия), что дало бы возможность использовать на советско-германском фронте освободившиеся немецкие войска. Что касается разоружения, то здесь он предложил отобрать оружие у личного состава только тех отдельных частей, которые действительно дали серьезный повод сомневаться в их надежности. Окончательное решение о замене немецких батальонов на Западе восточными частями было принято 25 сентября 1943 года, а 10 октября вышел официальный приказ о переброске восточных частей во Францию, Италию и на Балканы. Ситуацию, сложившуюся к 1943 году вокруг всех восточных формирований, отлично характеризуют слова начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерал-полковника А. Йодля, сказанные 7 ноября 1943 года на выступлении перед функционерами НСДАП: «К использованию иностранцев в качестве солдат нужно относиться с величайшей осторожностью… Эксперименты были хороши, пока мы побеждали. Они стали плохи, когда ситуация изменилась и мы вынуждены отступать».

В течение всего 1943 года немцы вывели большинство (почти 70–80 %) восточных формирований в Западную Европу, Италию и на Балканы, направив освободившиеся немецкие войска на советско-германский фронт. В одной только Франции было собрано более 72 батальонов, которые буквально распихивали по всем немецким частям. Не хватало казарм, оружия и продовольствия. Командиры немецких полков, ранее в глаза не видевшие так называемых советских добровольцев, отказывались принимать их в расположении своих частей. «Предатель, он и есть предатель, — было единодушное мнение, — без них обойдемся».

Но над всем западным побережьем Франции нависла угроза высадки союзников. Немецких войск, чтобы полностью закрыть побережье, было недостаточно и волей-неволей немецкие генералы соглашались брать добровольческие формирования, выдвигая их, как правило, на первую линию — в районах, где угроза была максимальной. Ни о каком отводе на отдых или о переформировании, обещанных до переброски, не было и речи. Существовавшие полки дробили на батальоны, передавая их в подчинение немецким полковым командирам. В тылу добровольческих войск спешно сооружались отсечные позиции на случай, если «союзники» попытаются открыть фронт. Снабжение продовольствием практически полностью отсутствовало. Только что назначенный командующий добровольческими формированиями при главкоме Западного фронта генерал-майор фон Вартенберг публично заявил на совещании немецкого офицерского состава: «Русскому солдату пропитание не требуется. Он питается древесной корой и корешками». Добровольцы платили немцам той же монетой. Отношения с немецким командованием почти повсеместно были крайне напряженными. Не получая необходимого довольствия, коллаборационисты занимались самообеспечением, обворовывая французские дома и огороды. Устраивали драки и скандалы в местах расположения, нападали с «определенными целями» на женщин. Местные власти, пытаясь хоть как-то обезопасить себя от оголодавших русских, пытались открывать бесплатные столовые и расширяли сеть публичных домов (в некоторых местах они, как и столовые, были бесплатными)…

Большинство казачьих формирований избежали этой бессмысленной трагедии. К тому времени многие рядовые солдаты и офицеры вермахта на практике убедились, что казачьи части действительно являются одними из наиболее боеспособных из числа всех восточных формирований, и относились к ним уважительно. Такое отношение к казакам подкреплялось и довольно частыми публикациями в немецкой военной прессе. Вот какая характеристика казакам была помещена под специальной серией фотографий «Казаки на Восточном фронте» в газете «Der Sturmer» (№ 16 от 15.04.1943): «Гордый, самонадеянный, храбрый и верный. Видно, что в его жилах течет много нордической крови. Это та кровь, которая заставляет его ненавидеть дьявольский большевизм… И это та кровь, которая влечет его воевать на стороне немецких солдат». К концу 1943 года большинство казачьих формирований также были сняты с занимаемых ими позиций на Восточном фронте и переброшены на Запад. Некоторая часть оказалась во Франции, где участвовала в работах по возведению «Атлантического вала», по организации обороны побережья Западной Европы от высадки англо-американских войск, а впоследствии — и непосредственно в боевых действиях против союзнических соединений. Большая же часть казаков была переброшена в Югославию, на борьбу с активизировавшимися партизанами Иосипа Броз Тито.

Всему этому, однако, предшествовало создание крупнейшего в восточных войсках соединения — казачьей кавалерийской дивизии. Первые мысли о том, что такое крупное соединение из жителей СССР может быть создано, возникали у немецкого командования еще в середине 1942 года, после того как опыт использования казачьих частей на фронте показал практическую ценность подобных формирований. Но долго оставалось неясным — возможно ли вообще формирование такого крупного воинского соединения из добровольцев на Восточном фронте. Многое говорило «за» (ненависть большой группы казачества к существующему строю, отличная боевая подготовка и многовековые военные традиции) и многое — «против» (опасность массового дезертирства и перехода на сторону Красной армии уже целой прекрасно вооруженной дивизии, амбиции командиров небольших казачьих формирований, дрязги и споры в среде казачьих лидеров как в эмиграции, так и на территории СССР). Для разрешения всех этих спорных моментов и для выяснения возможности формирования подобного соединения на Северный Кавказ 30 сентября 1942 года был направлен полковник германской кавалерии Гельмут фон Паннвиц.

Этот немецкий офицер, отлично владеющий русским языком, прекрасный наездник, к тому же являлся личным знакомым главы СС Гиммлера (очень немаловажное знакомство в то время). По мнению многих современников, Паннвиц был наиболее подходящей кандидатурой на должность командира предполагаемой казачьей дивизии. Он был одним из немногих немцев, кто действительно знал «дикую» для западного мировоззрения казачью историю, смог разобраться в особенностях казачьей души и мировосприятия, понимал менталитет и нужды казаков. Именно поэтому Паннвиц старался делать все возможное и невозможное для того, чтобы его подчиненные почувствовали себя независимыми от немецкого командования, он даже старался избавить казаков от тех офицеров-немцев, которые относились к ним без должной симпатии и уважения. Паннвиц одобрял и даже официально разрешил ношение традиционной казачьей одежды. «Он поощрял, — вспоминает командир сотни 1-го Донского полка, упоминавшийся уже бывший советский лейтенант Николай Назаренко, — общение немецких и казачьих офицеров, считая это необходимым для создания единства духа. Он выбирал для дивизии немецких офицеров, преимущественно из тех, которые до революции жили в России или в Прибалтийских краях и, следовательно, знали русский язык». Благодаря такому отношению к простым казакам фон Паннвиц заслужил среди них огромное уважение, и за глаза они называли его почтительно «Наш Батька». Даже много лет спустя после войны казаки-эмигранты в своих воспоминаниях посвящали этому немецкому генералу целые журналы и даже сочиняли в его честь стихи, песни и хвалебные оды (см. Приложение 3.7). Например, в июне 1972 года в американском эмигрантском журнале «Первопроходник» о нем были написаны такие слова: «На фоне современной беспринципности, продажности и полного падения морали подвиг этих богатырей духа (в статье шла речь о Паннвице и Краснове. — П.К.) и рыцарей чести пусть будет нам и грядущим поколениям нашим путеводной, никогда не меркнущей звездой». Тем не менее необходимо отметить тот факт, что, несмотря на все усилия Паннвица, атмосфера в дивизии была далека от идеальной. Особенно это касалось взаимоотношений между немцами и казаками. Довольно часто между ними вспыхивали ссоры, нередко заканчивавшиеся драками и даже убийствами. Например, во время полевых занятий в Млаве в 3-м Кубанском полку немецкий унтер-офицер по неизвестной причине ударил казака по лицу и тут же был убит. В ходе расследования было установлено, что убийство совершила вся сотня, и дело закрыли. В 4-й сотне 2-го Сибирского полка произвол немецких унтер-офицеров привел к массовой драке между ними и подчиненными казаками.

Военная карьера Гельмута фон Паннвица, будущего казачьего атамана, складывалась довольно успешно. В 18-летнем возрасте он в составе различных кавалерийских подразделений принял участие в Первой мировой войне и за храбрость был награжден Железным Крестом 1-го и 2-го класса. После войны Паннвиц провел несколько лет в Венгрии, а затем вернулся на Родину и в 1935 году поступил на службу в германский вермахт. В 1941 году в составе 45-й немецкой пехотной дивизии он участвовал в нападении на Советский Союз в качестве командира передового ударного отряда, в захвате Бреста, Пинска, Чернигова и ряда районов Курской области. «Признаю, — заявил уже после войны на суде генерал фон Паннвиц, — что, продвигаясь от Брест-Литовска до Курска, подчиненный мне ударный отряд и другие части 45-й пехотной дивизии уничтожили ряд сел и деревень, разрушили советские города, убили большое число мирных советских граждан, а также грабили советских людей».

Осенью 1942 года Гельмут фон Паннвиц был переведен на Северный Кавказ и уже через месяц, а именно, 8 ноября 1942 года, назначен командующим пока еще виртуальной казачьей дивизией, которую только предстояло сформировать. Однако немедленно приступить к формированию помешало наступление Красной армии под Сталинградом, начавшееся 19 ноября. После разгрома северного фланга 4-й румынской армии советские войска вышли к большой излучине Дона в районе Котельниковского. Этот населенный пункт имел огромное стратегическое значение, поэтому германское командование создало для его обороны сильную немецко-румынскую конно-механизированную группу во главе с полковником фон Паннвицем. 26 ноября вновь созданная группа атаковала северный фланг продвигавшихся через п. Красная Балка на Котельниковский советских войск и отбросила их. Однако утром следующего дня советским войскам все же удалось вплотную приблизиться к городу и даже ворваться на его северные окраины, в то время как другая часть их обошла город с северо-запада. Однако и в этой сложной ситуации группа фон Паннвица оказалась на высоте. Приблизившись к Котельниковскому с востока, она зашла в тыл противнику и смогла отбросить две советские кавалерийские дивизии, приготовившиеся к штурму, на десятки километров. В знак благодарности полковник фон Паннвиц румынским командованием был награжден орденом Михаила Храброго, а 13 января 1943 года вызван в Ставку фюрера, который лично вручил ему Дубовые листья к Рыцарскому Кресту. И совсем неудивительно, что именно этот удачливый кавалерийский командир был направлен на формирование дивизии из, без сомнения, самых блестящих кавалеристов — казаков.

Непосредственно приступить к формированию казачьей дивизии удалось лишь после эвакуации немецких войск с Кавказа и относительной стабилизации фронта. В марте 1943 года генерал-фельдмаршал фон Клейст приказал всем казачьим отрядам, отступившим вместе с частями немецкой армии, собраться на Украине в районе Херсона. Первыми туда прибыли пять сотен донских казаков и тысяча терских. Вскоре к ним присоединились полки Журавлева, Соломахи и Кулакова, сводно-казачий полк полковника Маловика, а также большое количество более мелких казачьих формирований и эскадроны калмыков, которых немцы направили в Херсон ошибочно, считая, что все, кто держит в руках шашку и ездит на лошади, и есть казаки. Уже 13 февраля штаб генерал-фельдмаршала фон Клейста сообщал о новом казачьем формировании численностью около 4 тысяч человек, которых нужно было оснастить всем необходимым, включая оружие и обмундирование. Всего же ранней весной 1943 года в Херсоне и его окрестностях сосредоточилось не менее 12 тысяч казаков, не считая членов казачьих семей.

Наконец, в середине марта полковник фон Паннвиц получил приказ «сформировать из готовых к борьбе добровольцев — донских, кубанских и терских казаков — отдельное казачье соединение». В помощь ему были назначены целый ряд казачьих офицеров: полковники Белый, Духопельников, Горб, Тарасенко и Бедняков, войсковой старшина Пахомов и другие, из которых был образован упоминавшийся уже «Штаб формирования добровольческих сил Кубани и Терека», осуществлявший руководство всеми пунктами (штабами), вербовавшими молодых казаков на службу в немецкую армию. Все собранные иррегулярные части были сведены в отдельное войсковое соединение. Первоначально было сформировано четыре полка: 1-й Донской, 2-й Терский, 3-й Сводно-казачий и 4-й Кубанский, общей численностью до 6000 человек.

21 апреля 1943 года был получен приказ за подписью начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Цейтцлера о формировании 1-й казачьей кавалерийской дивизии, а еще через три дня поступило распоряжение о переброске соединения фон Паннвица в Польшу на учебный полигон Млава (Милау), где еще с довоенных времен находились огромные склады снаряжения польской кавалерии.

Отправка казаков за границу была обставлена торжественно: «В пятницу наши полки подошли к Херсону, — вспоминает Николай Некрасов, — и стали биваком у товарной станции. В субботу мы были построены на парад, принятый генералом Паннвицем. Долго не смолкало громовое „ура“ казаков на его приветствие, которое он твердо выговорил по-русски. После обеда началась погрузка в товарные вагоны. Для офицеров были прикреплены классные вагоны. На второй день Святой Пасхи, 26 апреля, тронулся в путь и наш эшелон». По прибытии в Млаву полки выгружались и следовали пешим порядком до большого военного лагеря, где размещались в отведенных для них бараках.

Сюда же в мае — июне 1943 года были направлены: из района Полтавы — 1-й Атаманский полк барона фон Вольфа, из района Киева — полк фон Юнгшульца, из Белоруссии — 600-й казачий дивизион Кононова, а из Крыма — казачий полк «Платов». «Лагерь большой, как город, — описывает корреспондент журнала „На казачьем посту“. — Сколько здесь людей — не перечесть: об этом может сказать лишь строевая записка дивизии. Их много! Здесь: кубанцы, терцы, донцы, уральцы, астраханцы, семиреченцы, амурцы, оренбургцы, уссурийцы, забайкальцы, сибирцы».

Созданные без учета войскового принципа, все эти части по прибытии в Млаву расформировывались, а их личный состав сводился в полки по принадлежности к Донскому, Кубанскому и Терскому, а позднее и к Сибирскому казачьим войскам (казаки из других войск направлялись в сводно-казачьи полки). Сама процедура распределения проходила в торжественной обстановке и представляла собой весьма любопытное действо (см. Приложение 3.8). Исключение было сделано лишь для дивизиона Кононова, который был включен в дивизию в полном составе и под старым командованием. Правда, его переименовали в 5-й Донской казачий полк. Во главе всех остальных полков и на всех значимых должностях были поставлены немецкие офицеры (это было обязательное условие, оговоренное еще до начала формирования), а при них, в качестве посредников между немцами и казаками, Походные атаманы: донской — полковник Духопельников, кубанский — полковник Тарасенко и терский — войсковой старшина Кулаков. В должности командира дивизии, как и следовало ожидать, был утвержден Гельмут фон Паннвиц, произведенный к этому времени в генерал- майоры. Такое распределение командных должностей вызвало большое недовольство среди казачества. И вот здесь Паннвиц, который на самом деле ничего не мог поделать с таким положением дел, проявил необычайную тактичность и выдержку. Он собрал всех казаков- офицеров на встречу, в ходе которой уладил разгорающийся было конфликт. «Паннвиц, — вспоминает присутствовавший на той встрече Николай Некрасов, — объяснил нам, что из-за отсутствия среди нас соответствующего старшего состава, во всех полках, за исключением полка Кононова, им назначены на должности полковых и дивизионных командиров лучшие немецкие строевые кавалерийские офицеры, которые останутся до тех пор, пока не будут подготовлены наши казачьи офицеры. Он заверил нас, что к концу подготовки дивизии он выберет из нашей среды самых способных офицеров и отправит их на особые ускоренные курсы в Германию, в город Бамберг, и, когда полученные ими там знания закрепятся боевым опытом, он заменит ими все командные должности в дивизии» . Паннвиц действительно сдержал свое обещание и направил в августе 1944 года небольшую группу казачьих офицеров на курсы в Бамберг. Но из-за катастрофического положения на фронте они не успели пройти весь курс обучения, так что до конца войны казаки вынуждены были провоевать под руководством немецких офицеров.

Уже к середине лета в лагере 1-й казачьей кавалерийской дивизии царил порядок, все казаки были обеспечены обмундированием, оружием и неплохим по меркам военного времени питанием. «Обмундированы, — рассказывает корреспондент газеты „Казачий вестник“, — казаки прекрасно. Каждый получил, кроме двух высшего качества суконных комплектов, еще и две пары сапог, белье и все иные Питание очень хорошее. Каждый день имеется мясное блюдо, а зачастую и два раза в день… В лагере в ближайшее время открывается кинематограф, зал для особых представлений, намечается открытие читальни, зала отдыха и т. д. При лагере имеется своя амбулатория, лазарет, бани».

Постоянно прибывающие с Восточного фронта и оккупированных территорий казаки направлялись в Моково (населенный пункт недалеко от Млавы), где был образован казачий учебно-запасной полк, насчитывавший от 10 до 15 тысяч казаков, и только после соответствующей тщательной боевой и организационной подготовки распределялись по строевым частям дивизии.

При учебно-строевом полку была организована казачья унтер-офицерская школа, готовившая кадры для дивизии, и «Школа юных казаков», где проходили общее и военное обучение несколько сот подростков, оставшихся без родителей. И хотя в день ее создания (15 июня 1943 года) она насчитывала всего лишь 12 учеников, уже через год в ее стенах проходили обучение 450 казачат. Восемьдесят пять процентов всех детей составляли маленькие кубанцы, вывезенные весной и летом с Таманского полуострова. Казачата изучали в школе русский и немецкий языки, математику, казачью историю, географию и овладевали начальными военными знаниями. Во время боевых занятий все команды отдавались на немецком языке. По окончании обучения всем ученикам присваивалось звание урядника. В 1944 году «Школа юных казаков» была передислоцирована во Францию.

Окончательно сформированная к осени 1943 года 1-я казачья кавалерийская дивизия предстала в следующем виде. По донесениям советской разведки, основной контингент личного состава дивизии составляли: 1) воинские части, прибывшие с Восточного фронта и составленные из изменников и белогвардейцев, уже участвовавших в войне против Красной армии и советских партизан; 2) беженцы, ушедшие вместе с немцами при их отступлении с оккупированных территорий СССР; 3) пленные красноармейцы, изголодавшиеся в концлагерях и пошедшие на службу к немцам;

4) насильственно мобилизованные жители Украины, Белоруссии, Дона, Кубани, Терека и др. областей СССР;

5) собранные по всей Европе белогвардейские эмигранты; 6) немецкие офицеры. По «национальному» признаку преимущественно были донские, кубанские, терские и сибирские казаки, но присутствовал также большой процент русских, белорусов, украинцев, калмыков и представителей различных кавказских народов.

Дивизия состояла из следующих бригад, полков и боевых единиц:

1-я Донская казачья бригада (полковник Ганс фон Вольф):

1) 1-й Донской казачий полк (подполковник Вагнер);

2) 2-й Сибирский казачий полк (подполковник фон Нолькен);

3) 4-й Кубанский казачий полк (подполковник фон Вольф).

4) 1-й Донской казачий конно-артиллерийский дивизион;

2-я Кавказская казачья бригада (полковник фон Боссе):

1) 3-й Сводно-казачий полк (подполковник фон Юнгшульц), впоследствии 3-й Кубанский казачий полк;

2) 5-й Донской казачий полк (подполковник Кононов);

3) 6-й Терский казачий полк (подполковник фон Кальбен);

4) 2-й Кубанский казачий конно-артиллерийский дивизион.

Вспомогательные части и подразделения:

1) Казачий саперный батальон в составе: штаб, 3 саперных эскадрона, 1 саперно-строительный эскадрон, 1 мостовая колонна, 1 легкий саперный парк.

2) Казачий дивизион связи в составе: штаб, 2 эскадрона телефонистов, 1 эскадрон радиосвязи, имелась также артиллерийская группа связи при штабе дивизии.

3) Моторизированный разведывательный батальон (личный состав полностью составляли немцы) в составе: штаб, 3 самокатных эскадрона из числа немецкого кадрового состава, взвод легких танков и аэроплан.

4) Казачий Санитарный батальон: 2 санитарные роты, 2 эвакуационные автороты.

5) Дивизионный штаб частей снабжения с 1 автомобильной ротой, 3 автоколоннами, 1 ротой снабжения.

6) Ремонтная рота.

7) Дивизионная служба продовольственного снабжения с хлебопекарной ротой и скотобойней.

8) Ветеринарная рота.

9) Конно-гужевая колонна.

10) Группа полевой жандармерии.

11) Служба полевой почты.

12) Позднее были организованы альпийский батальон, штрафной батальон и запасной полк во Франции.

13) Школа юных казаков.

Кроме этого, в личном распоряжении генерала Паннвица имелась конвойная сотня — составленная из старых казаков, как правило, воевавших еще в Гражданскую войну, и носившая название «Конвой его величества». К этой же сотне были приписаны 8 православных священников (они находились на зарплате), служивших молебны и справляющих обряды.

В штаб дивизии, помимо немцев, входили и несколько казачьих офицеров, представителей от каждого полка. Кроме того, в дивизию часто приезжали, с целью проведения пропагандистских выступлений и общей координации работы штаба, генерал П.Н. Краснов, генерал-майор В.Г. Науменко и генерал-майор Шкуро.

При штабе располагался целый ряд специальных отделов: санитарный, интендантский, пропагандистский, полевая жандармерия, автоколонна, отдел связи и т. д.

Пропагандистский отдел располагал собственной типографией, приспособленной к выпуску не только листовок, но и газет с брошюрами. Работали там только казаки (10–12 человек), ответственным редактором был бывший белогвардеец есаул Бескровный. Там же «проходили службу» 2 бывших красноармейца — лейтенанты с высшим образованием, которые были, по всей видимости, штатными корреспондентами. Отдел имел постоянную связь с редакциями газеты «Новое слово» (Берлин) и журнала «На казачьем посту». В отделе также существовал небольшой литературный подотдел, выпускавший «статьи, стихи, загадки и цензурующий материалы, поступающие от казаков». Кроме того, при этом отделе была довольно обширная библиотека в несколько тысяч томов. Основу составляли книги классиков (Пушкин, Толстой, Гоголь, Горький), но имелись произведения и современных писателей, например, романы генерала П.Н. Краснова. Сотрудниками отдела были исключительно русские или казаки, главным образом бывшие красноармейцы с высшим образованием.

Кроме того, пропагандистский отдел осуществлял выпуск газет «Казачий клич» (газета большого формата, выходила раз в три дня и уделяла основное внимание истории Дона, Кубани, Терека, Сибири и прочих казачьих регионов), «Казачий листок» (ежедневная газета-листок, где печатались приказы по дивизии, наставления и поучения) и «Казачий клинок» (в этой газете, по-видимому, печатались истории из боевой жизни казаков настоящего и прошлого). Кроме того, из Берлина регулярно доставлялись газета «Новое время» и журнал этой же редакции «Казачья кавалерия», а также официальный орган казаков журнал «На казачьем посту» и газета казаков-националистов «Казачий вестник». В ходу у казаков были брошюры «Почему я враг большевиков» и «В подвалах НКВД». Из редакции «Нового слова» и «На казачьем посту» присылались календари за 1944 и 1945 годы со статьями, песнями и стихами религиозного и антикоммунистического содержания. Такое развитие печатного дела в дивизии объясняется тем, что фон Паннвиц уделял огромное внимание не только пропаганде, но и собственно казачьей культуре, которой он проникся и которую старался как можно лучше понять: генерал просил переводить ему все статьи, стихи и песни, написанные казаками или о казаках.

Военная организация 1-й казачьей кавалерийской дивизии (смотри также схемы 7 и 8).

Схема 7. Организация 1-й казачьей кавалерийской дивизии.

Схема 8. Организации полка 1-й Казачьей кавалерийской дивизии.

Дивизия была поделена на 2 бригады, которые состояли из трех полков и артиллерийского дивизиона. Каждый казачий полк 1-й казачьей дивизии фон Паннвица состоял из двух конных дивизионов, организация которых была идентичной, за исключением 2-го Сибирского полка (один дивизион самокатный — на велосипедах) и 5-го Донского полка (один дивизион пластунский). Дивизионы состояли из 4 эскадронов (3 конных и 1 конно-пулеметного), а эскадрон — из 4 взводов (3 боевых и 1 хозяйственного, в конно-пулеметном эскадроне хозяйственного взвода не было), каждый из которых делился на 3 отделения по 4-16 бойцов в каждом (численность зависела от количества потерь), и минометного отделения. Кроме этого, в каждом полку был 9-й тяжелый эскадрон, делившийся на 5 взводов, и штабная сотня.

Артиллерийский дивизион состоял из штаба со штабной батареей и 3 батарей 75-мм горных орудий образца 1936 года или 105-мм орудий (200 человек и 4 орудия в каждой батарее), в конце 1944 года в нем также появилась батарея из 4 противотанковых пушек (76,2-мм РАК-36 (R)).

Штаб полка. Каждый командир полка имел своего заместителя и помощника заместителя. В штабе работали несколько штабных офицеров, штабной врач, обер-ветеринар, атаман (политрук), несколько переводчиков с русского, немецкого и хорватского языков. При штабе полка имелось отделение связи с несколькими радиостанциями, телефонами и курьерами, коноводы, конвой и прочие вспомогательные команды, которые входили в штабную сотню. На ответственных должностях в штабе полка находились немецкие офицеры, менее значительные посты занимали казаки и русские.

Штаб дивизиона был организован аналогично штабу полка. Его отделение связи располагало одной радиостанцией. При штабе дивизиона имелась сапожная, портняжная, кузнечная мастерские. Все они вместе с интендантурой, санитарной частью и разными вспомогательными командами составляли штабную сотню. Командование эскадрона состояло из командира и нескольких штабных офицеров и имело, правда, не всегда, своего замполита («атамана»), который отвечал за политические настроения в части. Старшина (старший вахмистр) отвечал за боевое, санитарное и хозяйственное состояние эскадрона и был подчинен непосредственно командиру эскадрона. Также имелась довольно большая группа переводчиков. Командование взвода состояло из командира-офицера и нескольких заместителей, в распоряжении которых имелись 3 курьера и вестовые для связи. Командирами хозяйственного взвода и минометного отделения были старшие урядники.

Состав и вооружение конного эскадрона.

Три взвода (I, II, III), в каждом из них: 45–50 человек, 3–4 пулемета (MG-34 или MG-42) с боезапасом на каждый пулемет, 3 полуавтоматические винтовки (либо 7,92-мм самозарядная винтовка системы Вальтера G-41 (W), либо более поздний вариант G-43 (W)), несколько пистолет-пулеметов (MP-4G или трофейные образцы), все остальное винтовки (7,92-мм винтовка системы «маузер», обр. 1898 г.).

IV взвод (хозяйственный) — около 40 человек — составлен как минимум из 1 сапожника, двух портных, 1 слесаря, 1 повара, 2 оружейников, 2 кузнецов, 1 шорника, кучеров и другой обслуги. Имелись 1 ветеринарный фельдшер с двуколкой санитарного материала и конная кухня. Основу вооружения составляли винтовки системы «маузер».

Минометное отделение — 9 казаков, вооруженных винтовками системы «маузер» плюс один или два легких ротных 50-мм миномета обр. 1936.

Всего в эскадроне было 160–180 человек (не считая офицеров) — 8—10 пулеметов, 1–2 легких миномета, остальное вооружение составляли стандартные винтовки системы «маузер», а также пистолет-пулеметы и самозарядные винтовки.

Состав и вооружение конно-пулеметного эскадрона.

Три взвода (I, II, IV), в каждом из них: 40 человек, 4 пулемета MG-34 или MG-42, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

III взвод — 40 человек, 4. батальонных миномета (81-мм обр. 1934 г.), остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

Минометное отделение — состав и вооружение, как в минометном отделении обычного конного эскадрона.

Всего около 160 человек (не считая офицеров), 12 станковых пулеметов, 4 батальонных 81-мм миномета, остальное вооружение — как в стандартном конном эскадроне.

Состав и вооружение тяжелого эскадрона.

I взвод — 45–50 человек, 3 станковых пулемета MG-34 или MG-42, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

II взвод — 45–50 человек, 3 батальонных 81-мм миномета, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

III взвод — 45–50 человек, три 37-мм РАК 35/36, или 50-мм РАК-38 противотанковых пушки на конной тяге, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

IV взвод — состав и вооружение, как в I взводе.

V взвод (хозяйственный) — состав и вооружение, как в хозяйственном взводе конного эскадрона.

Состав и вооружение штабной сотни.

Примерно 150–200 человек, 4 батальонных 81-мм миномета, 2 пулемета MG-34 или MG-42, 2 противотанковых ружья (по всей видимости, 28/20 противотанковые ружья PZB-41), 2 противотанковые пушки калибра 37-мм (или 50 мм).

Каждый эскадрон располагал 18–25 двуколками, которые при формировании были исключительно военного образца, но впоследствии, благодаря потерям почти на 40–50 %, были заменены повозками гражданскими, реквизированными у населения. В эскадроне имелось 180–200 лошадей и приблизительно столько же седел. Все потери конского состава пополнялись из запаса или при помощи обычного грабежа крестьян (реквизиции, как называли это сами казаки).

Всего по штатному расписанию, со всеми вспомогательными службами, в полку насчитывалось около 2 тысяч человек, включая 150 человек немецкого кадрового состава. На вооружении имелось двенадцать 75-мм горных орудий обр. 1936 года, впоследствии замененных на 105-мм орудия, 5–6 противотанковых пушек (калибра 37-мм или 50-мм), 15–16 батальонных (81-мм) и большое количество ротных (50-мм) минометов, около 80 ручных и станковых пулеметов. Ближе к концу войны сверх установленного штата полкам были также приданы по одной батарее из 4 противотанковых пушек (76,2-мм РАК-36 (R)). Приведенные цифры надо признать условными, поскольку количество и качество вооружения постоянно менялось, а личный состав нес довольно ощутимые потери в боях. Но, в общем и целом, картина с вооружением и личным составом выглядела примерно так.

Кроме строевого командования, в дивизии имелся и специальный институт политических руководителей (организационно он входил в пропагандистский отдел) — так называемых «атаманов», которые назначались, как правило, из старых белогвардейских казаков (крайне редко встречались и молодые атаманы из военнопленных). Они находились при штабах полков, дивизионов и некоторых эскадронов и отвечали за политические настроения во вверенной им части. В круг их обязанностей входило проведение политзанятий, ознакомление личного состава частей с новыми пропагандистскими брошюрами и газетными статьями, проведение бесед о религии, казачьей и воинской дисциплине, истории и традициях казаков, издание различного рода прокламаций, а также строжайший контроль за всем, что происходило среди личного состава дивизии. Германское командование уделяло таким пропагандистам-атаманам повышенное внимание и даже организовывало для них специальные курсы. Отчет корреспондентов журнала «На казачьем посту» и газеты «Казачья лава», побывавших в мае и июле 1944 года на таких 16-дневных занятиях в Северной Италии и Потсдаме, дает очень хорошее представление об уровне подготовки казаков-пропагандистов. «На курсы съехались 54 человека казаков и офицеров… Теоретическая часть курсов включала лекции на следующие темы: „История казачьих войск“, „Казачество в свете современной политики“, „Казачество и европейская культура“, „Советское мировоззрение и его преодоление“, „Социальная политика Германии“, „Краткий курс истории Германии“, „Народность и жидовство в Германии“, „Причины нынешней войны“, а также были затронуты многие другие темы». Не обошли эти курсы своим вниманием и лидеры казачьего движения генералы П.Н. Краснов, В.Г. Науменко и А.Г. Шкуро, а от министра пропаганды Германии доктора Геббельса всем участникам были переданы подарки.

Помимо института «политруков-атаманов», за настроениями казаков следил также контрразведывательный отдел. Во главе этой службы стоял бывший красноармеец лейтенант Червяков. Контрразведчиками была создана разветвленная сеть доносчиков, они были в каждом эскадроне и тщательно отслеживали всех, кто внушал хоть малейшее подозрение. Эта же служба отвечала за выполнение всех дисциплинарных наказаний. Система наказаний была очень простой, но в то же время весьма действенной. За малейшую попытку подрыва боевого духа казаков, за разговоры, направленные против немцев и командования, за всякую политическую антинемецкую пропаганду и, наконец, за любую попытку дезертировать применялась высшая мера наказания — смертная казнь через расстрел или повешение. За другие проступки казаков ожидали: порка, концлагерь, штрафной батальон, внеочередные наряды или разжалование. Во многом именно благодаря прекрасно подготовленным политрукам-атаманам и карательным органам практически все казаки 1-й казачьей дивизии воевали до конца войны и даже не помышляли о переходе на сторону партизан. По официальным данным, в период с 1944-го до начала 1945 года дезертиров было не более 250 человек.

Система поощрений также была тщательно проработана. После того как дивизию перебросили в Югославию, каждый рядовой казак стал получать регулярное жалованье: по 250 хорватских кун каждые 10 дней. Ефрейторы — 300 кун, унтер-офицеры — 350 кун, вахмистры — 400 кун. За каждую боевую операцию казаки и их командиры получали специальные «боевые» деньги — 200–800 кун за 10 дней боя, в зависимости от его интенсивности и успеха. Кроме этого, командование поощряло досрочное присваивание унтер-офицерских и даже офицерских званий.

Для отдыха и лечения казаков в Северной Италии была организована специальная казачья здравница: «В Северной Италии, — описывает корреспондент газеты „Казачья лава“, — в Альпах, в узкой высокогорной долине… расположен на высоте 900 метров известный итальянский курорт. Здесь, где прежде ежегодно отдыхала итальянская молодежь, теперь устроен казачий дом отдыха 1-й казачьей дивизии. Продолжительность отдыха — три недели. Первая партия отдыхающих казаков в 370 человек 10 июня уже окончила срок пребывания в доме отдыха и выехала обратно в дивизию. Казаки небольшими партиями совершали экскурсии в ближайшие города: Бергамо, Верону, Милан».

Штаб дивизии и штаб 5-го Донского полка имели свои оркестры и хор трубачей. «В репертуаре хора, — рассказывается про дивизионный оркестр в журнале „Казачьи ведомости“, — самые разнообразные вещи — из исторических песен: „Зозуля“, „Отчего я так дуже сумую“; из современных — „Песнь в честь вождя — Адольфа Гитлера“, „Плачет Кубань“… Хор разучил „Божественную литургию“, „Верую“, „Херувимскую № 9“… Молодой казак Целиков чудесно исполняет на сцене забористые антисоветские частушки:

Оркестр (балалайки, мандолины, гитары, баяны… и т. д.) состоит из 27 казаков. В репертуаре оркестра такие исторические песни, как „Слава Платову-герою“, „Донская походная“ и др. Пользуются всеобщим успехом исполняемое оркестром „Попурри из казачьих песен“ и выступление талантливого скрипача Р. Павловского» (тексты некоторых песен из репертуара оркестра см. в Приложении 3.9). Как и в былые времена, все казачьи полки имели свои полковые гимны: донские — «Всколыхнулся взволнованный тихий Дон»; кубанские — «Кубань, ты наша Родина»; терские — «Терек». Более того, помимо «музыки», в дивизии имелся даже собственный цирк, который «гастролировал» по полкам.

На 1 ноября 1943 года численность 1-й казачьей дивизии составляла 18 555 человек (в том числе 3827 немецких нижних чинов и 222 офицера, 14 315 казаков и 191 казачий офицер). Немецкими кадрами были укомплектованы все штабы, специальные и тыловые подразделения. Все командиры полков (за исключением И.Н. Кононова) и дивизионов также были немцами, а в составе каждого эскадрона имелось 12–14 немецких солдат и унтер-офицеров на хозяйственных должностях. В то же время дивизия считалась наиболее «русифицированным» из регулярных соединений вермахта: командирами строевых конных подразделений — эскадронов и взводов — были казаки (или русские), а все команды отдавались на русском языке (первым из полков, где все команды отдавались только на русском, стал полк Кононова). Единственным чисто немецким боевым подразделением был разведывательный дивизион.

Характерной особенностью 1-й казачьей дивизии было то, что среди ее личного состава, особенно среди офицерства, было очень много русских или представителей других народов, не имевших никакого отношения к казачеству. Вот как эту довольно неприятную для казаков ситуацию прокомментировал П.Н. Краснов в своем письме атаману «Общеказачьего объединения в Германской империи» Е.И. Балабину: «Комплектование новых дивизий офицерами-казаками будет зависеть от самих казаков. Если в первую дивизию попали много офицеров немцев и русских, то это потому, что присланные офицеры-казаки по своей подготовке не оказались на высоте ни по своим военным знаниям, ни по дисциплине, ни по работоспособности. Много было прислано старых, не годных для строевой службы. Если поступающие в новые части казачьи офицеры окажутся годными для службы — они и останутся, окажутся негодными — их заменят немцами».

Пополнение в дивизию приходило из учебно-запасного полка (командир подполковник Штабеков), который дислоцировался на полигоне в Моково, недалеко от Млавы, а в 1944 году вместе со «Школой юных казаков» был переведен во Францию, в небольшой город Лангр. «Запасной казачий полк, — рассказывает о жизни этой казачьей части корреспондент „Казачьей лавы“, — расположен в одном небольшом городке на Восточной границе Франции и базировался на территории старинной крепости… Офицеры запасного полка также проходят военную подготовку и усовершенствование в офицерской сотне. Ею командует еще молодой полковник И. Некрасов… Военный городок-крепость — центр запасного казачьего полка. Тут стоят и проходят обучение несколько батальонов, отсюда осуществляется связь с 1-й казачьей дивизией, тут создана школа юных казаков, есть крытые манежи, центральный казачий дом, где казаки после занятий поют песни, танцуют, веселятся. В доме есть ресторан, в котором казаки могут выпить вина, пива, хорошо закусить… Казаки живут в старых, благоустроенных, светлых и чистых французских казармах».

Еще более вольготно жилось казакам-подросткам, обучавшимся в «Школе юных казаков». «Май 1944 года, — вспоминает бывший учащийся этой школы казак Николай Васильев. — Мы отдыхаем в маленьком курортном городке. Трижды в день пьем воду, пахнущую сероводородом, а один раз между завтраком и обедом принимаем минеральные ванны… У каждого из нас большая комната со шкафчиком в углу для переодевания, душ, туалетный столик с зеркалом, цветами и парфюмерией, пуфик и кресло, а посредине маленький бассейн для одного взрослого человека… Вечерами устраивались танцы, где наши старшие ребята и взрослые казаки из запасного полка танцевали с местными француженками, а мы толпились в качестве зрителей. Разыгрывались лотереи, где самым желанным призом была бочка пива, которая тут же под смех и веселые шутки вскрывалась и распивалась сообща…»

Вообще надо отметить, что обучению молодых казаков уделялось огромное внимание со стороны немецкого командования дивизии. Так, например, летом 1944 года всю «Школу юных казаков» направили в специально организованный летний военный лагерь, где мальчики каждый день занимались физической, строевой, тактической и стрелковой подготовкой. Однако проявить приобретенные навыки им так и не удалось. После высадки союзников в Нормандии школу расформировали, часть детей направили в расположение 1-й казачьей дивизии, часть в Казачий Стан, а часть — в небольшое казачье поселение, расположенное недалеко от города Юденбурга, в Австрийских Альпах.

Как уже было сказано, с 10 октября 1943 года все коллаборационистские военные части, сформированные из военнопленных и «добровольцев», подлежали переводу с советско-германского фронта на другие театры военных действий. Объяснение этому решению в приказе было дано такое: «Германское руководство идет навстречу естественному желанию многих добровольцев не быть вынужденными стрелять в своих соотечественников и дает им возможность непосредственно свести счеты с англичанами и американцами».

Для многих казаков, имевших свои счеты с советской властью, это немецкое распоряжение было настоящим ударом. Почти все они хотели участвовать, как сами говорили, в своей «частной войне со Сталиным», а их вдруг решили перебросить с Восточного фронта в Югославию, где в это время активизировались партизаны И. Броз Тито и на «Атлантический вал», где казаки были вынуждены готовиться к предстоящей высадке союзников. «Вперед, за свободу казачества», — напутствовал их перед дорогой фон Паннвиц. Но как можно обрести свободу, сражаясь неизвестно с кем, неизвестно где, да еще и за тысячи километров от Родины? Этот вопрос казаки задавали себе до конца войны. Германское руководство почти сразу поняло, что приказ о передислокации в Европу был крайне непопулярен в рядах казачества, и старалось всячески загладить свою «вину». Отсюда и разрешение использовать казачью униформу, и показная отправка группы молодых казаков в кавалерийскую школу в Германии, и воззвание от 10 ноября 1943 года, и обещание помощи при построении настоящей казачьей жизни в Восточной Европе, под защитой фюрера.

В середине сентября 1943 года окончательно сформированная 1-я казачья кавалерийская дивизия была отправлена в Югославию. Покинув Млаву (Милау), эшелоны пересекли Польшу, Словакию, Венгрию и достигли небольшого городка Панчево, северо-восточнее Белграда, где дивизия перешла в подчинение командующему 2-й немецкой танковой армией генерал- полковнику Рендуличу и была направлена на подавление активизировавшихся партизанских отрядов Иосипа Броз Тито.

Казачьи части, благодаря своей большой подвижности и маневренности, а также предыдущему опыту борьбы против партизан в России, действовали на Балканах гораздо более эффективно, нежели немецкие моторизированные дивизии и отряды усташей. Вот лишь некоторые тактические приемы, которые применялись в антипартизанской войне на Балканах и позволяли казакам успешно противостоять активным действиям партизан Тито. «Казачьи части, — писал в одном из донесений в „центр“ советский агент, внедренный в дивизию, — как только займут какой-нибудь пункт, предпринимают обеспечение близкими и дальними патрулями. Ближние патрули лесом прокрадываются к селам и прислушиваются и наблюдают, есть ли в них воинские части. Дальние патрули уходят до 12 километров от главных сил. Патрули имеют в своем составе самое меньшее 1 взвод с 3-мя мелкокалиберными пулеметами… В целях разведки мест дислокации партизанских войск и мест нахождения учреждений югославского народно-освободительного движения, в партизанский тыл с определенной регулярностью засылались так называемые „волчьи группы“. В большинстве случаев личный состав „волчьей группы“ составляли добровольцы во главе с русским, казачьим или немецким унтер-офицером. Каждому члену отряда выдавался сухой паек с расчетом на самостоятельные действия в течение нескольких дней. Все бойцы были вооружены автоматическим оружием или винтовками. Тактика действий подобных отрядов была очень простой: казаки проводили разведывательные рейды или устраивали засады. Главной задачей в подобных операциях было установление местоположения партизанских баз, отрядов и захват „языков“. Впервые „волчью группу“ заслал 4-й Кубанский полк в районе села Велика Гора. Мало-помалу эту практику переняли и другие казачьи полки. „Волчьи группы“ оперировали в районах Новой-Градишки, Дугог-села, Беловара и т. д. Во время операций эти отряды сами часто попадали в засады, но самую большую опасность для них представляли местные жители, которые очень часто работали на партизан. Одна крестьянка обнаружила в лесу „волчью группу“ из 20 человек в районе между селами Иванчаны и Вукашинац и немедленно сообщила об этом партизанам. Ударному батальону партизанского отряда удалось окружить казаков, после непродолжительного боя 8 из них были убиты, а 12 взяты в плен. Так было в районе Карловаца и Пожега-Талькессель, у Пакраца и Дарувара».

Вот как оценивала действия казаков из 1-й казачьей дивизии на Балканах немецкая военная печать: «За короткое время казаки стали грозой бандитов везде, где патрулируют их сторожевые отряды или где они сидят в настойчивом ожидании под прикрытием скал и кустарников. Подвижность, инстинктивно точное оценивание врага, близость к природе, смелость при нападении, ловкость в бою и беспощадность к побежденному врагу, выполняющему задачи большевизма, — вот особенности казака, бросившие его навстречу борьбе с большевизмом на Юго-Востоке»(также, см приложение 3.10). А вот характеристика, данная уже в казачьей печати: «Легко передвигающиеся, непритязательные в отношении собственных жизненных удобств, приспосабливающиеся к любым условиям боя, казаки являются опаснейшими противниками красных банд». Успешные действия казаков в Югославии не обошло своим вниманием и германское верховное командование. В сводке от 30 апреля 1944 года (эта сводка была первой, в которой упоминалось о боевой деятельности крупного воинского соединения, состоящего из восточных добровольцев), в частности, было сказано: «С начала октября 1943 года в западных Балканах введена в бои против коммунистических банд Первая Казачья Дивизия, которая своими доблестными действиями наносит противнику тяжелые потери в людях и технике».

Какими же методами вели казаки борьбу против югославских партизан? На этот вопрос мы получили ответ уже после войны, когда, находясь в советской тюрьме, генерал фон Паннвиц признался: «Мы выполняли преступные приказы циркуляра, составленного СС, обергруппенфюрером Бах-Зелевски (Целевским), в котором излагались меры по борьбе с партизанами и по расправе смирными жителями». В этом печально известном циркуляре указывалось, что партизанская война противоречит международным правилам, а поэтому предлагалось применять любые средства, признанные целесообразными начальником воинской части: «Обергруппенфюрер СС Бах-Зелевски, — говорилось, в частности, в этом документе, — предоставляет руководителю команды СД право решать исключительно самому — сжигать ли деревни, уничтожать или эвакуировать их жителей». Кроме того, в циркуляре были даны и другие «ценные» указания, развязывающие руки карателям:«Поскольку партизаны пользуются поддержкой местного населения, предлагалось каждую женщину, каждого старика и даже ребенка рассматривать как помощника партизан…

При захвате населенных пунктов предлагалось проводить во всех домах и постройках тщательные обыски. Местное население, если оно не будет признано активным помощником партизан, должно быть выселено (если же существовало хоть малейшее подозрение, всех расстреливали. — П.К.)и эвакуировано, а деревня — как очаг партизанской борьбы — может быть сожжена. Старшему начальнику карательной экспедиции предоставлялось право — на месте решать вопрос о судьбе захваченных в плен партизан (такой вопрос, как правило, даже не ставился. — П.К.)».

Важнейшим аспектом подготовки казаков к борьбе против партизан являлась пропагандистская работа уже упоминавшихся политруков-атаманов. Именно они пугали своих подчиненных зверствами «босоногих лесных чудовищ» (именно так они называли югославских красных партизан) над пленными казаками (выкалывание глаз, сдирание кожи и пр.). В подтверждение своих выступлений атаманы привлекали казаков, которым «чудом» удалось бежать из партизанского плена. «О партизанах рассказывают, — пишет в своем донесении в „центр“ один из советских агентов, внедренных в дивизию, — что это разбойничья банда, рассеянная по лесу в малых группах и причиняющая народу насилия и зверства… Они обязаны (побывавшие в плену у партизан казаки. — П.К.)говорить о том, что партизаны голодают, что партизаны босы и голы и что они ужасно обходятся с пленными».

Естественно, имеющие на руках «всепозволяющий» циркуляр и накачанные пропагандой атаманов-политруков казаки не стеснялись в выборе средств борьбы против партизан и мирных жителей, которые подозревались в партизанской деятельности: «Из многочисленных преступлений, совершенных подчиненными мне казаками в Югославии, — вспоминал на послевоенных допросах генерал фон Паннвиц, — мне припоминаются следующие факты. Зимой 1943–1944 гг. в районе Сунья-Загреб по моему приказу было повешено 15 человек заложников из югославских жителей. В этом же районе в 1944 году по приказу немецкого лейтенанта были расстреляны три местных жителя якобы за шпионаж, хотя их шпионской деятельности не было. В конце 1943 года в районе Фруска-Гора казаки 1-го кав. полка повесили в деревне 5 или 6 крестьян. Казаки 3-го, 5-го и 6-го кавалерийских полков в этом же районе учинили массовое изнасилование югославских женщин. В декабре 1943 года подобные же экзекуции и изнасилования были в районе города Брод (Босния). В мае 1944 года в Хорватии, в районе южнее города Загреб, казаки 1-го полка сожгли одну деревню. Этим же полком в июне 1944 года было совершено массовое изнасилование жительниц города Метлика… Была сожжена частично деревня Чазьма, что западнее гор. Беловар. В этот же период, то есть летом 1944 года, казаки 3-го кав. полка сожгли несколько домов в Пожего-Даруварском районе. Я также вспоминаю, что в декабре 1944 года казаки 5-го кавалерийского полка под командованием полковника Кононова во время операции против партизан в районе реки Драва, недалеко от города Вировитица, учинили массовое убийствонаселения и изнасилование женщин». Такая жестокость не могла остаться безнаказанной, и югославские партизаны, следуя принципу «око за око, зуб за зуб», платили казакам той же монетой. Все это привело к тому, что любая стычка превращалась в жестокую резню, где каждый попавший в плен был обречен на страшную и мучительную смерть.

Помимо жгучей ненависти партизан, казаки снискали себе дурную славу и у мирного местного населения. Передислокация в Югославию пагубно отразилась на дисциплине дивизии, резко упавшей после «спартанских» условий лагеря формирования в Млаве. Командованием дивизии, естественно, предпринимались меры против распоясавшихся казаков. Вот, например, выписка из приказа командира 5-го Донского казачьего полка И.Н. Кононова: «Категорически запрещаю на марше или при выполнении боевых задач употребление спиртных напитков. Я отдельных лиц наказал, и впредь буду наказывать… Быть исключительно внимательными и дисциплинированными по отношению к местному населению, а также к усташам, домобранам, и местным хорватским властям, чтобы не было никаких недоразумений. Буквально избегать ненужных трений и споров». Однако все эти приказы, директивы и прочее были совершенно бесполезными по двум причинам. Во-первых, действие всех дисциплинарных приказов нивелировалось тем, что частям было разрешено заниматься самоснабжением, и казаки постоянно «реквизировали» лошадей, продовольствие и фураж у местного населения: «Согласно приказам командования, мое соединение, — рассказывал после войны генерал фон Паннвиц, — должно было добывать себе пропитание у местного населения. Лошадей и фураж мы также должны были доставать себе сами. В соответствии с этим приказом я и давал распоряжения — отбирать у местного населения лошадей, скот, продовольствие, фураж». Все это, естественно, выливалось в постоянные конфликты с коренными жителями Сербии, Боснии и Хорватии, которые нередко заканчивались тем, что недовольных просто-напросто уничтожали. Во-вторых, озлобленность казаков достигла такой степени, что они начали мстить местному населению не только за помощь или мнимую помощь партизанам, но и за простое проявление недовольства. А как можно «наказать» мирных жителей? Естественно, только расстрелами и насилием. В результате в последний год войны даже самый невинный протест местных жителей против бесчинств, творимых казаками, приводил к тому, что «убийства и насилия над мирными жителями проводились не только за помощь партизанам, но и за сопротивление грабежу и насилию». Недаром югославские крестьяне ненавидели казаков, боялись их больше, чем немцев и даже усташей, не считали русскими (разве «русские бра- тушки» могут убивать и насиловать?) и презрительно называли «черкесами». Все это привело к тому, что в конце концов казаки оказались в абсолютно враждебной среде, где у них не было ни друзей, ни союзников.

Любопытно, что многие оставшиеся в живых бойцы казачьей дивизии после войны писали, будто все зверства и насилия по отношению к местному населению творились не настоящими казаками, а внедренными в дивизию спецагентами НКВД. «Еще в момент формирования 1-й казачьей дивизии, — писал в своих воспоминаниях казак А. Сукало, — в Млаве дивизионной контрразведкой был раскрыт ряд заговоров, имевших целью взорвать дивизию изнутри, внести в нее деморализацию и разложение. Организация заговоров производилась группой агентов НКВД, просочившихся в дивизию под видом рядовых казаков. Самый серьезный заговор имел место в 6-м Терском полку. Двадцатого сентября один из осведомителей сообщил дивизионной контрразведке и дивизионному суду, что в упомянутом полку организована коммунистическая ячейка, имевшая своей целью захват 21 сентября оружия, находившегося в дивизионном складе и еще не розданного казакам, уничтожение офицерского состава и вывод дивизии из лагеря на соединение с оперировавшими в районе Млавы польскими партизанскими коммунистическими бандами, руководимыми советским офицером-энкаведистом. Заговорщики, в числе семи человек, будучи арестованными, после короткого запирательства, под давлением неопровержимых свидетельских показаний, сознались и показали, что они командированы Москвой в дивизию для совершения диверсионных актов и шпионажа. Все семь заговорщиков оказались офицерами, начиная с полковника и кончая младшим лейтенантом. В полку же они прикинулись неграмотными и просили при получении жалованья и обмундирования подписываться за них других грамотных казаков. Второй случай деятельности энкаведистов под видом казаков имел место уже в Хорватии. На одном из участков фронта к женщине, матери трех малолетних детей, жене железнодорожника, зашли два вооруженных „казака“. Она угостила их прекрасным сытным завтраком. Но вместо благодарности посетители пристали к ней с гнусными предложениями. Женщина упала перед ними на колени и просила, ради детей, пощадить ее. Но насильники были неумолимы. Борясь с ними, женщина вырвалась и бросилась бежать. Но один из бандитов со словами: „Нет, шалишь! От нас не уйдешь!“ — выстрелом из винтовки убил ее. Потом оба надругались над ее телом. Следствие выяснило, что оба они были подосланы большевиками-провокаторами, из которых убивший женщину был уроженцем Вологодской губернии и членом коммунистической партии, по фамилии Парфенов. Был случай изнасилования трехлетней девочки, другой — восьмидесятилетней старухи. Во всех упомянутых случаях следствием, произведенным дивизионным прокурором лейтенантом К. Седиковым, точно установлена принадлежность преступников к коммунистической партии и факт засылки их в дивизию органами НКВД».

Несмотря на кажущуюся правдоподобность, подобные «версии» не имеют под собой основания по двум причинам. Во-первых, агенты НКВД в казачьей дивизии, конечно же, присутствовали, но главной их задачей были не провокации подобного рода, а сбор и отправка в «центр» важной разведывательной информации. Во-вторых, еще в апреле 1944 года генерал фон Паннвиц на официальной встрече с послом Хорватии признался, что в действиях его подчиненных чувствуется озлобленность не только по отношению к партизанам, но и к местному населению. «Еще приходится слышать, — сказал тогда генерал, — о зверствах казаков, то позвольте мне, господа, высказать относительно этого особое мнение. Вы знаете, господа, что казак в течение 25 лет воспитывался по-большевистски и только около двух лет находится в рядах немецкой армии. Конечно, и в моей дивизии, хотя и немного, но есть такие казаки, у которых тяжело искореняется насильственно привитый им большевизм. Но такие элементы в дивизии выявляются своими же товарищами… Я не имею никакого повода к защите своих же казаков. В охваченной войной стране, где мы сейчас находимся, не всегда возможно перед каждой военной операцией определить заранее, что можно и чего нельзя. Что же, лес рубят — щепки летят… В отношениях казаков к хорватскому населению постоянно чувствуется, что запуганный вражеской агитацией хорватский крестьянин либо избегает казака, либо относится к нему пренебрежительно… Поэтому совсем неудивительно, и так было бы при данных обстоятельствах и с солдатом всякой другой нации, что казаки иногда прибегают к алкоголю и в состоянии опьянения обнаруживают свое озлобление… С глубоким чувством я преклоняюсь перед жертвами, — закончил свою речь командующий 1-й казачьей дивизией, — принесенными людьми моей дивизии. В боях сложили свои головы 18 офицеров, среди них 6 командиров эскадронов, 41 унтер-офицер и 328 рядовых. 18 офицеров, 63 унтер-офицера и 398 рядовых получили ранения».

Свой боевой путь (см. также Карту 1) на Балканах 1-я казачья дивизия генерала фон Паннвица начала в первых числах октября 1943 года, когда провела первую антипартизанскую акцию в районе местечка Фруска-Гора (южнее Дуная), недалеко от Белграда.

Карта 1. Места основных боев 1-й казачьей дивизии, впоследствии 15-го казачьего корпуса.

Эта операция была спланирована заранее, еще до прибытия казачьей дивизии на Балканы. Ее главной целью было уничтожение партизанских отрядов и баз севернее и западнее Белграда. В операции участвовали обе казачьи бригады, однако она закончилась безрезультатно, так как партизанские отряды всякий раз уклонялись от боя с намного превосходящими их силами противника. Тем не менее благодаря тому, что казакам удалось обнаружить и уничтожить несколько баз титовцев, немецкое командование оценило действия казачьей дивизии положительно.

В середине октября часть дивизии была переброшена в район западнее линии Вуковар — Винковцы — Врполье, на охрану коммуникаций. Штаб дивизии располагался в городе Винковцы, а затем в Джяково. Небольшие группы казаков охраняли участки дорог и, в особенности, транспортные магистрали, отражая постоянные нападения партизан. В течение месяца казакам удалось добиться почти полного усмирения этого района, в то время как хорватские части, находившиеся здесь до появления дивизии фон Паннвица, не могли справиться с ситуацией на протяжении полутора лет.

В конце ноября 2-я казачья бригада под командованием полковника Вагнера была временно переподчинена штабу 15-го немецкого горнострелкового корпуса и направлена в район Сараево для очистки территории от партизан и охраны путей сообщения на участке Дервента — Добой — Грачаница. Здесь же было предпринято несколько наступательных операций ограниченного характера. В то же время штаб дивизии вместе с 1-й бригадой и дивизионными частями переместились в район северо-западнее города Сисак и расположились двумя группировками: Сисак — Петринья — Глина и Сисак — Сунья — Костяница, частично поступив в распоряжение штаба 11-й панцер-гренадерской дивизии СС «Нордланд». Здесь 2-й Сибирский полк подполковника фон Нолькена выжег крестьянские хутора и поселки, где укрывались партизаны, обстреливавшие дорогу Гора — Глина. Вскоре области были переданы под контроль усташей, а дивизию перебросили в район Загреба, где она также несла службу на охране коммуникаций и боролась с местными партизанами.

Одновременно с боевыми операциями в конце 1943 года казаки участвовали и в специальных пропагандистских акциях. Например, несколько подразделений 2-й бригады недалеко от местечка Броды устроили показательную охоту на кабанов с использованием национальных охотничьих приемов, а усилиями 6-го Терского полка специально для местных жителей — сербов была организована и проведена традиционная кавказско-казачья джигитовка.

В январе 1944 года в дивизии произошли кадровые перемены: вместо отозванного в распоряжение ОКХ полковника фон Вольфа командиром 1-й казачьей бригады был назначен полковник Александр Павлович фон Боссе (казаки в знак уважения дружески называли его «Сашка не бойся»), а 2-й — подполковник фон Шульц (бывший начальник оперативного отдела штаба дивизии); командирами 1-го и 3-го казачьих полков стали соответственно подполковники Вагнер и Леман.

В середине января 2-я казачья бригада возвратилась из Боснии в распоряжение главных сил. После завершения операций в районе Глина — Гора, переданном затем под контроль хорватских усташей, дивизия была переброшена в район Ястребарско — Карловац (юго-западнее Загреба), где выполняла задачи по охране дорог и проводила операции местного значения. Здесь в феврале казаков удостоили своим посещением прибывшие из Белграда атаманы Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск за границей — генералы Татаркин, Науменко, Вдовенко и Ляхов, а также генерал-лейтенант Шкуро.

23 марта 1944 года 2-й Сибирский полк фон Нолькена, усиленный разведывательным дивизионом ротмистра Вайля, окружил под Дубравчаком (северо-западнее города Сисак) и полностью уничтожил партизанскую бригаду На поле боя было обнаружено свыше 200 убитых партизан, до 200 человек было захвачено в плен. Потери казаков составили: 2 немецких и 1 казачий офицер, 8 немецких и 20 казачьих унтер-офицеров и рядовых. После этого боя дивизию посетили представители казачьей эмиграции. Они весьма неоднозначно охарактеризовали дивизию: «Германские власти из военнопленных казаков и беженцев, которые ушли из казачьих областей вслед за отступающими немецкими войсками, образовали воинские части: дивизию в 22 тысячи человек, которая под командою немецкого генерала фон Паннвица ведет борьбу с коммунистическими повстанцами в Хорватии, и 5 батальонов пехотных, общей численностью в 6 тысяч человек, которые находятся в настоящее время во Франции… Донской атаман ген. Татаркин по приглашению нач. дивизии ген. фон Паннвица ездил в Хорватию познакомиться с этой дивизией, и молодые казаки-беженцы произвели на него хорошее впечатление. Они дисциплинированны, хорошо настроены, враждебны к советскому и мечтают о возрождении казачества и старого быта… Офицерский состав в дивизии высший состоит из немецких офицеров, низший из красных казачьих командиров — военнопленных. Эти красные командиры далеко не на высоте положения: пьянствуют, играют в карты со своими казаками, в военном отношении плохо подготовлены, и ф. Паннвиц ими очень недоволен. Предполагается заменить красных командиров офицерами из состава старой эмиграции, но вопрос этот далек от разрешения в высших сферах, несмотря на требования ген. ф. Паннвица».

Весной 1944 года штаб дивизии располагался в городе Ново-Градишка, а 1-я казачья бригада дислоцировалась по правому берегу р. Сава юго-восточнее линии Загреб — Сисак — Сунья — Костяница. В ходе очередной операции под кодовым названием «Шах» (начало мая), проводившейся одновременно с операцией «Ход конем» (главной целью которой был захват И. Броз Тито), 1-я казачья бригада действовала в районе юго-западнее Глина — Топуско. Однако после того как партизаны уклонились от боя с казаками, полки повернули назад. Во время отхода 2-й Сибирский полк попал в крайне трудное положение юго-западнее города Глина, оказавшись совершенно отрезанным партизанами от основных сил. Лишь своевременный подход 2-го батальона 373-й немецко-хорватской легионерской дивизии спас полк от полного окружения. После тяжелого боя 2-й Сибирский полк прорвал окружение и соединился с главными силами бригады.

1 мая 1944 года произошло знаменательное событие — в честь годовщины создания 1-й казачьей дивизии по приказу Адольфа Гитлера были полностью уравнены в правах германские солдаты и казаки. Согласно этому распоряжению, казаки стали носить знаки различия Германской армии, но одновременно по-прежнему сохранялись и знаки казачьих войск. Казакам было разрешено носить лампасы и папахи, а вне боевой обстановки и традиционную казачью форму. «Офицеры национальных соединений, занимающие штатные места и отвечающие всем требованиям в отношении характера, поведения, работоспособности и надежности, — было сказано в приказе, — будут в дальнейшем носить германские знаки различия и национальный нарукавный знак (на правом рукаве), а также кокарду в соответствии с имеющимися указаниями. Ношение германских знаков различия разрешается только после того, как каждый военнослужащий лично получит на то разрешение, которое будет занесено ему в книжку военнослужащего. Офицеры, о которых еще не установлено, достойны ли они носить германские знаки различия, привлекаются к дополнительному прохождению испытательных курсов». Продовольственное снабжение казаков, фронтовые денежные и пайковые надбавки, оплата командировок начали производиться на тех же основаниях, что и для германского офицерского, унтер-офицерского и рядового состава. Дополнительное ежемесячное довольствие стало выдаваться национальными соединениями по существующим для германских военнослужащих тарифам. Что касается предоставления отпусков, офицерский и унтер-офицерский состав национальных соединений, в основном, был приравнен к германским военнослужащим. Добровольцы, не имеющие в Германии родственников, получили возможность проводить свой отпуск в специально предназначенных для этого домах отдыха. Вместе с тем вырабатывались новые распоряжения о выплате денежного довольствия военнослужащим национальных соединений, а также о порядке выплаты пособий семьям военнослужащих и пенсий инвалидам. Одновременно на всех добровольцев распространялись действующие в Германской армии уложения о воинском уголовном праве и о дисциплинарных взысканиях.

29 июня 1944 года началась операция из района Пожега — Талькессель в направлении Джяково, в которой участвовали 3-й Кубанский и 5-й Донской полки 2-й казачьей бригады. Но и здесь партизаны не приняли боя и отступили на север и восток. Такое странное поведение партизанских отрядов вызвало у командования дивизии сильное подозрение. После проведенного расследования появилось предположение, что в провале тщательно подготовленной операции виноват эмигрант-переводчик — зондерфюрер князь Мирский, выдавший титовцам планы своего командования и вскоре таинственно исчезнувший из расположения бригады.

Одновременно 1-я казачья бригада осуществляла крупную карательную операцию юго-западнее Загреба. Она началась 10 июля 1944 года. Три казачьих полка, продвигавшиеся с разных направлений, соединились в районе города Метлика, занятого партизанами. После недолгого сопротивления утром следующего дня Метлика с минимальными для казаков потерями была взята штурмом. По завершении операции в бригаде произошли кадровые перестановки: вместо выбывшего полковника фон Боссе командиром бригады был назначен полковник фон Баат, а командиром 4-го Кубанского полка — подполковник фон Кляйн.

Под руководством командира 2-й казачьей бригады фон Шульца 25–26 июля началась карательная операция в Боснии, в которой участвовали все те же 3-й Кубанский и 5-й Донской полки, действовавшие в направлении Черновица — Прнявор. В качестве усиления германским командованием был выделен полицейский полк. Результаты операции оказались незначительными: лишь 2-й пластунский дивизион 5-го Донского полка имел столкновение со слабыми силами партизан (последние были рассеяны). Полки прошли через горные лесные массивы и, перебравшись через Саву западнее местечка Брод с помощью казачьего саперного батальона майора Янса, вышли 2 августа в места прежней дислокации.

В середине августа 1944 года 2-я казачья бригада, действуя под непосредственным руководством генерала фон Паннвица, уничтожила несколько партизанских отрядов и опорных пунктов в районе Дарувар — Пакрац, а также в районе Бьела, восточнее города Дарувар.

Между тем фронт стремительно приближался к Балканам. Ободренные успехами Красной армии и западных союзников, югославские партизаны вновь перешли в наступление, нанося все более чувствительные удары оккупационным властям. В конце сентября критическое положение сложилось в районе города Баня-Лука, где на сторону партизан перешла целая дивизия домобранов (добровольцев) с сильной артиллерией, в результате чего под контролем титовцев оказалась значительная территория. Лишь небольшой плацдарм на реке Сава 3-й Кубанский полк подполковника Лемана удерживал до подхода основных сил, а в крепости Баня-Лука оборонялась группа усташей.

По приказу командующего 69-м армейским корпусом генерала Аулеба в этот район с целью восстановить положение были направлены разведывательный дивизион 1-й казачьей дивизии, 3-й и 4-й Кубанские и 5-й Донской полки под командованием фон Паннвица, в помощь которому были выделены технические части 2-й танковой армии и отряд усташей под командованием полковника Люборича. После жестокого боя, в котором обе стороны понесли большие потери, город был взят, а окруженное подразделение усташей освобождено. Район между городами Босанска-Градишка и Баня-Лука был занят частями усташей при поддержке 2-й казачьей бригады. Когда ситуация здесь окончательно стабилизировалась, бригада была переброшена в долину р. Сава, оставив за собой плацдарм у Босанска-Градишки. К 20 октября 1944 года штаб 1-й казачьей дивизии был переведен из Ново-Градишки в Кутню, а 4-й Кубанский полк вернулся в район Сунья — Костяница.

Однако к этому времени силы на «Балканском фронте» были уже неравными, поскольку партизаны соединились с советскими войсками и образовали сплошной фронт. Они получили от Красной армии довольно ощутимую поддержку Действия советских войск с фронта умело сочетались с ударами партизанских отрядов в немецком тылу

С этого времени огромную опасность для командования дивизии начали представлять не только активизировавшиеся партизаны, но и резко усилившаяся коммунистическая пропаганда. Несмотря на то что, по официальным данным, результаты ее действия были довольно незначительными (как уже было сказано, по сведениям титовских партизан до конца войны на их сторону перешло не более 250 человек, включая нескольких казачьих офицеров и унтер-офицеров. Наиболее громким событием стал переход к партизанам командира взвода 5-го Донского полка — сотника Аксюка вместе со своим подразделением), коммунистическая пропаганда оказывала серьезное психологическое воздействие на моральное состояние личного состава, и немцам приходилось прикладывать немало усилий, чтобы дивизия попросту не вышла из-под контроля. «Большинство казаков, — писал в одном из донесений неизвестный советский разведчик, — ненавидят немцев и знают о зверствах, творимых ими во временно оккупированных областях СССР, но боятся победы Красной Армии, так как считают, что будут осуждены на смерть, как изменники. Говорят, что их все равно ожидает смерть — в казачьей ли дивизии или вне ее. Большинство считает, что Красная Армия победит, и не верит вражеской пропаганде. Случается, что немцы шутя спрашивают: „Если Красная Армия победит, мы сдадимся, а что будете делать вы?“ Дисциплина поддерживается страхом перед немцами и боязнью слежки в рядах казаков. Нередки были случаи вешания казаков, неприятельски настроенных в отношении командования. В 4-м Кубанском полку перед строем был повешен 1 казак, а в Лойнице, Великой Горице и Сиску были расстрелы только по подозрению в намерении перебежать к партизанам. Перешедшие на сторону партизан казаки говорят, что они уверены в том, что 50 % казаков перешло бы на сторону партизан, если бы были доставлены казакам прокламации, в которых им была бы обеспечена жизнь при добровольном переходе. В 4-м Кубанском полку имеется 10–15 % казаков-добровольцев. Они и являются наиболее боеспособными и следят за остальными казаками в бою и вне боя. Они стараются верить в победу Германии и в подачки немцев в виде казачьей республики и земельных наделов».

В начале декабря 1944 года 2-я казачья бригада полковника фон Шульца выступила навстречу частям 3-го Украинского фронта генерала Толбухина, перед которым стояла задача как можно быстрее соединиться с отрядами Тито, действовавшими на севере Хорватии. В составе 3-го Кубанского, 5-го Донского и 6-го Терского полков, усиленного артиллерийского дивизиона, саперного батальона, роты связи, санитарной роты, а также колонны снабжения бригада начала свой поход. Маршрут пролегал через Кутню, Поповачу и Клоштар Иванич в район Копривницы, недалеко от реки Драва. Партизаны всеми возможными способами препятствовали продвижению бригады. Они минировали дороги и мосты, нападали на колонны. Однако, несмотря на это, уже 10 декабря бригада достигла городка Копривницы, который обороняли усташи под командованием полковника Бобана. После однодневного отдыха казачьи полки двинулись на восток к Новиграду, продолжая по пути отбивать атаки партизан. В городе Клоштар юго-восточнее Дворджеваца казаки учинили расправу над мирными жителями, которые в ожидании Советской армии заранее заготовили транспаранты с приветствиями.

К этому времени части 233-й советской стрелковой дивизии под командованием полковника Сидоренко заняли плацдарм на правом берегу реки Драва и, развернувшись фронтом на запад, юг и восток, ожидали подхода югославских частей. Утром 17 декабря 6-й Терский полк подполковника Зальма и отряды усташей провели разведку боем, в ходе которой оценили группировку Советской армии. Получив эти сведения, прибывший в расположение бригады генерал фон Паннвиц принял решение немедленно атаковать оборонительные порядки советских войск, чтобы не допустить их соединения с югославскими партизанами.

26 декабря в 7.30 утра три казачьих полка, усиленные отрядами усташей, перешли в наступление в общем направлении на м. Питомача, где оборонялись советские 703-й стрелковый полк 233-й дивизии, 23-й огнеметный батальон, два дивизиона 684-го артиллерийского полка и взвод зенитно-пулеметной роты. 3-й Кубанский полк действовал в направлении м. Джуретин (севернее Питомачи), 5-й Донской атаковал Питомачу в лоб, а 6-й Терский — в обход Питомачи с юга в направлении Ст. Градац.

К 9 часам утра наступающим казакам удалось овладеть населенными пунктами Клодара, Острованец и Седлерица, однако 703-й стрелковый полк Советской армии, отражая удар превосходящих сил противника северо-западнее и южнее Питомачи, продолжал удерживать занимаемые позиции. По решению командования 233-й дивизии, на линию железной дороги южнее Питомачи был переброшен резерв командира 703-го стрелкового полка — рота автоматчиков, а в район Ст. Градац и на юго-восточную окраину Питомачи — две батареи 684-го артиллерийского полка — с задачей не допустить обхода Питомачи казаками и немцами с юга. Дополнительные силы были также подтянуты из района Вировитицы. Продолжая наступление, 6-й Терский полк в 12.00 смял батарею 684-го артполка, овладел Ст. Градац и, оседлав шоссейную дорогу частью сил для прикрытия тыла, пошел в наступление на Питомачу с востока. Одновременно возобновили свои атаки 3-й Кубанский и 5-й Донской полки. По приказу фон Паннвица в цепи атакующих выдвинулся конно-артиллерийский дивизион майора Коттулинского, которому удалось подавить советскую артиллерию. В 15.00 казаки ценой огромных потерь все же прорвали оборону 703-го полка на участке Джуретина и на юго-западной окраине Питомачи.

В 17.00 казаки ворвались на окраины Питомачи и завязали уличные бои, продолжавшиеся до глубокого вечера. К 21.00 боевые порядки 703-го полка Советской армии были полностью смяты, и его остатки начали прорываться из окружения в район Штишка — Буковица. Подошедшим свежим частям удалось отбить Ст. Градац, однако дальнейшее наступление на Питомачу было прекращено, и советские войска перешли к обороне.

К утру 27 декабря Питомача была полностью очищена от советских войск. В руки казаков попала вся материальная часть 703-го стрелкового полка, двух артиллерийских дивизионов и огнеметного батальона — 29 орудий, 6 минометов, 42 пулемета, 149 огнеметов, 13 противотанковых ружей, 72 автомата, несколько сотен винтовок, а также много автомашин и боеприпасов. Потери советских войск составили примерно 200 человек убитыми, еще 150 красноармейцев попали в плен. Потери казаков также составили примерно 200 человек убитыми, еще около 50 казаков и усташей попали в плен, где были немедленно расстреляны. Тем не менее успех казачьей бригады был очевиден. На следующее утро генерал фон Паннвиц прямо на поле боя вручил всем отличившимся казакам и офицерам немецкие боевые награды. Через несколько дней об этой победе упомянули в сводках германского Верховного командования, где было сказано буквально следующее: «Все части 1-й казачьей кавалерийской дивизии показали себя в высшей степени боеспособными и доблестными, за что Фюрер выразил свою признательность».

После достигнутого успеха 2-я казачья бригада укрепилась в районе Питомача — Ст. Градац — Списыч — Буковина, где постоянно подвергалась обстрелам советских батарей, расположенных на левом берегу Дравы. С юга части Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) при поддержке советской артиллерии пытались прорвать позиции 5-го Донского полка, который держался из последних сил.

5 января 1945 года 2-я казачья бригада получила приказ командования 69-го армейского корпуса занять Вировитицу, однако атака ее полков на открытой местности была остановлена артиллерийским огнем, причинившим казакам большой урон. По приказу немецкого командования наступление было прекращено, а 6-й Терский полк выведен с фронта и направлен на борьбу против партизан, обосновавшихся в горных лесных массивах южнее Питомачи.

1-я казачья бригада 7–8 января сосредоточилась в долине реки Сава. Вместо раненного осколком мины фон Баата бригаду возглавил полковник Кернер. У Бановой Яруги в Верхней Герцеговине и в районе Липик — Пакрац бригада успешно сражалась с наступавшими с востока крупными силами югославской армии, содействуя таким образом операции 2-й бригады против Вировитицы. Перед 2-й казачьей бригадой вскоре была поставлена новая задача: прикрыть отход с фронта горно-стрелковой дивизии СС «Принц Евгений». Чтобы обеспечить безопасный проход последней, 3-й Кубанский полк был выдвинут к южному берегу Дравы в район города Барч, в то время как 6-й Терский полк блокировал с юга район Вировитицы, а 5-й Донской — держал фронт в районе Питомача — Ст. Градац. Подчиненная штабу 2-й бригады немецкая штурмовая бригада «Юго-Восток» охраняла участок северо-восточнее Вировитицы — до правого берега Дравы.

Весной 1945 года казакам фон Паннвица довелось принять участие в последней крупной наступательной операции вермахта, развернувшейся на равнинах Венгрии в районе озера Балатон. В результате кровопролитных боев на южном фасе Балатонского выступа 81-му армейскому корпусу и 4-му Кубанскому казачьему полку удалось создать плацдарм на левом берегу Дравы в районе Волпово (северо-западнее города Осиек). Против немцев на этом участке фронта действовали войска 1-й болгарской армии. В ночь на 23 марта 4-й Кубанский полк атаковал болгарские артиллерийские позиции. Под покровом темноты и густого леса четыре сотни казаков под командованием ротмистра Маха выдвинулись на исходный рубеж, а затем на полном скаку неожиданно ворвались на позиции болгар, заставив артиллерийскую прислугу спасаться бегством. На свои позиции казаки, понесшие лишь незначительные потери, привели 450 пленных.

 

Глава 7

15-й казачий кавалерийский корпус СС

К концу лета 1944 года положение нацистской Германии стало угрожающим. Советские войска, которые в основном уже завершили освобождение оккупированных территорий Советского Союза, вплотную приблизились к границам «Германского рейха». На Западе 6 июня союзники наконец-то открыли Второй фронт, и германская военная машина потеряла последние возможности для маневра резервами и переброски сил с одного направления на другое. Для обороны немецких границ элементарно не хватало людей, Третий рейх трещал по швам. Немецкому руководству необходимо было в срочном порядке изыскивать дополнительные мобилизационные ресурсы и формировать новые дивизии. Исключительные полномочия здесь были предоставлены рейхсфюреру СС Г. Гиммлеру. Стремясь еще более укрепить свои позиции и одновременно ослабить влияние армии, он в августе 1944 года добился передачи в распоряжение СС всех инонациональных частей и соединений сухопутных войск.

Естественно, что 1-я казачья дивизия, являвшаяся, пожалуй, самым лакомым кусочком для Гиммлера, не осталась в стороне. На совещании с участием фон Паннвица и других командиров казачьих формирований, а также генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро, состоявшемся в начале сентября в ставке Гиммлера, было принято решение о развертывании дивизии в казачий кавалерийский корпус. Для этой цели при Главном штабе СС создавался специальный орган — Резерв казачьих войск, в распоряжение которого предполагалось отправить всех казаков: эмигрантов и бывших «подсоветских», находящихся в лагерях военнопленных и среди восточных рабочих на германских предприятиях, в частях СС, полиции и армии, — всех, кто был способен носить оружие. Начальником Казачьего резерва приказом рейхсфюрера СС Гиммлера от 5 сентября 1944 года был назначен генерал-лейтенант А.Г. Шкуро.

«Поднимайтесь все, — обратился он в день своего назначения с официальным приказом ко всем казакам, — в чьих жилах течет казачья кровь, все, кто еще чувствует себя способным помочь общему делу Казак — эмигрант ли ты 1920 года, пришел ли сейчас с Германскими войсками с Востока, находился ли в лагерях военнопленных, в Восточных лагерях, в частях „СС“ или в полиции и других германских учреждениях, все уроженцы казачьих областей, родители которых были тамошние коренные жители, уроженцы Ставропольской и Черноморской губерний, потомки казаков, насильно оторванные от казачьей семьи, — всех вас я призываю немедля являться в местные учреждения войск „СС“ и местные казачьи организации, заявлять о своем казачьем происхождении или письменно сообщать о том же в мой штаб… Все установления войск „СС“ германских вооруженных сил получили приказ Государственного Руководителя „СС“ оказывать вам всем полное содействие и направлять всех казаков от 18 до 50 лет, а офицеров до 60 лет, в Леобен около Граца для формирования, а остальных казаков, а также казачьи семьи направлять в Вену для дальнейшего следования в места казачьего поселения».17 сентября за подписью начальника Главного управления Казачьих войск генерала П.Н. Краснова вышел специальный приказ № 15 «О формировании казачьего корпуса и задачах Казачьего Стана». «…Первая казачья дивизия, — говорилось в приказе, — генерал-лейтенанта фон Паннвица избрана Фюрером сборным местом всех казаков. Все казаки должны соединиться вместе и составить один казачий корпус… Все казаки мобилизуются и собираются в особый КАЗАЧИЙ РЕЗЕРВ, начальником которого назначен Кубанского Казачьего Войска ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ШКУРО. Бить врага нужно не растопыренными пальцами, но крепко сжатым могучим кулаком… Приказ этот не касается частей Походного атамана полковника Доманова, которые имеют особое назначение очистить от партизан и бандитов временную казачью землю(в Италии. —П.К.)для поселения на ней казачьих семей и для охраны их на этой земле»(полный текст этих уникальных документов см. в Приложении 3.12).

Сам генерал П.Н. Краснов отнесся к решению о формировании целого казачьего корпуса в составе войск СС как к сигналу о всеобщей казачьей мобилизации: «По существу, — писал он генерал-лейтенанту Е.И. Балабину — речь идет уже не о добровольном поступлении, но о мобилизации. Лучше теперь же поступить добровольно, чем потом быть призванным насильно, что казаку и неприлично, так как при таком призыве он попадает в русскую часть наряду с военнопленными красноармейцами, где ему будет чуждо и жутко».

Уже к середине сентября в Берлине были образованы комендатуры и вербовочный штаб, в состав которых вошли 11 казачьих офицеров, 2 унтер-офицера и 2 казака. Для организации вербовочной работы выделялось 25 офицеров и столько же казаков. Был создан также этапный лагерь для приема мобилизованных, где в качестве обслуживающего персонала и охраны были задействованы 21 казак, 1 врач и 1 санитар. Вербовочные штабы предполагалось создать также в Праге (в составе 10 человек) и Вене (2 человека). Весь штатный состав Резерва казачьих войск, таким образом, определялся в 100 человек, в том числе 1 генерал, 48 офицеров и 51 казак. В работе по вербовке и регистрации казаков генералу Шкуро было предписано пользоваться содействием министерства Розенберга и дублировавшего его отделения СС «Остраум» для выяснения вопросов по гражданской части казачьего управления.

Весть о начале формирования «казачьей армии», да еще в составе войск СС, быстро разнеслась по Европе, и все «добровольцы», воюющие на стороне Германии и имеющие казачьи корни, начали писать заявления с просьбами о своем переводе в создаваемый корпус. Вот одно из таких писем, направленное в октябре 1944 года неким казаком Анатолием Шторгиным в штаб-квартиру Казачьего национально-освободительного движения в Праге: «Я прошу, чтобы меня перевели в Казачьи войска. Я сейчас нахожусь в армии SS Галицкой дивизии ввиду того, что немного говорю по-украински… Прошу, чтобы меня перевели в казачью Армию, поскольку я являюсь казаком Кубанского войска с. Дондуковской».

Возрастные рамки вербуемых в ряды казачьего корпуса были ограничены 45 годами для рядовых казаков и 50 для офицеров. Одну из двух дивизий корпуса предполагалось комплектовать исключительно казачьими офицерами и под казачьим командованием. Первоначально запись добровольцев тормозилась приказом о том, что офицерами и унтер-офицерами могут быть только лица, знающие немецкий язык и немецкие уставы, хотя мало кто из казаков-эмигрантов, не говоря уж о «подсоветских», соответствовал этим требованиям. Однако вскоре благодаря усилиям генерала П.Н. Краснова этот приказ был отменен, и казаков стали принимать в корпус вне зависимости от знания ими немецкого языка. Таким образом, использование казаков на офицерских и унтер-офицерских должностях должно было определяться лишь их профессиональной пригодностью.

Деятельность Резерва казачьих войск протекала независимо от Главного управления казачьих войск генерала П.Н. Краснова, однако отношения между этими двумя органами складывались благоприятно, и последнее активно помогало А.Г. Шкуро, не вмешиваясь в его действия. Однако на практике идея сбора казаков в единое воинское формирование столкнулась с немалыми трудностями, которые были связаны прежде всего с межведомственными отношениями внутри Рейха. Сложившуюся ситуацию наглядно иллюстрирует сообщение атамана Е.И. Балабина о трудностях, связанных с формированием инженерных частей из казаков в Праге: «Германская армия состоит из частей Вермахта и частей СС и СД… В Варшаве в батальоне СС более тысячи казаков и в сотне СД 250 казаков — новых эмигрантов. Но СС не имеет саперных, железнодорожных, танковых и других технических частей. Все это принадлежит Вермахту. Вермахт же никому не верит, и все формирования производит сам».

Пожалуй, главной трудностью в работе нового органа было освобождение казаков с немецких заводов для зачисления их в строй. Несмотря на распоряжение Главного управления СС о том, чтобы таких рабочих увольняли с производства, администрация предприятий игнорировала его, ссылаясь на приказы германского трудового фронта. Освобождать казаков удавалось лишь после долгих препирательств с другими ведомствами. Были и прочие сложности в формировании казачьего корпуса, а именно — личность самого генерала А.Г. Шкуро. Вот как характеризует его деятельность в первые месяцы после назначения на должность начальника Резерва казачьих войск видный деятель казачьей эмиграции С.В. Маракуев: «Шкуро отозван в Берлин ввиду недостойного поведения в Вене… Он прикомандировывается к Главному Управлению, вероятно, по проискам Науменки (атамана В.Г. Науменко) и вопреки желанию Краснова, который этим назначением очень недоволен. Недоволен от также Ген. Науменко, который успел втереть в Гл. Упр. 9 кубанцев. В разговоре с Балабиным П.Н. высказал это недовольство, сказав о кубанцах, что „они казачьи жиды“ по своим ухищрениям и пролазничеству… Шкуро в Вене пьянствовал, брал взятки за выдачу удостоверений о прикомандировании „к его штабу“».

Естественно, в таких условиях результаты деятельности Резерва казачьих войск никак не могли быть значительными. Уже после войны, давая показания на Лубянке, генерал А.Г. Шкуро сообщил, что с сентября 1944 года по апрель 1945 года им было направлено в 5-й запасной полк корпуса фон Паннвица до двух тысяч человек, а в Казачий Стан Доманова — до семи тысяч человек, главным образом стариков, женщин и детей.

Таким образом, можно сделать вывод, что главным источником пополнения для нового казачьего корпуса были боевые части казаков, перебрасываемые с других участков фронта. Осенью 1944 года в дивизию генерала фон Паннвица стали прибывать из разных мест большие и малые казачьи группы и целые воинские части. В их числе были два казачьих батальона из Кракова, 69-й полицейский батальон из Варшавы, батальон заводской охраны из Ганновера и, наконец, З60-й казачий полк фон Рентельна, с боями прорвавшийся на соединение с корпусом с Западного фронта. 5-й казачий учебно-запасной полк, дислоцировавшийся во Франции, был переброшен в Австрию (г. Цветле) — поближе к району действия дивизии. Кроме того, дивизию пополнили 1-я, 2-я и 3-я Волчьи сотни.

Об этих не совсем обычных казачьих формированиях стоит рассказать поподробнее. 1-я Волчья казачья сотня была организована 26 декабря 1943 года группой молодых казаков-добровольцев. В приказе по поводу формирования этой сотни было сказано: «Название Волчьей сотни — особых отрядов генерала А.Г. Шкуро в годы Гражданской войны — было грозою и смертью для большевиков. Пусть оно и в наши дни борьбы с ними страшит их и приносит им разгром и смерть». Командиром сформированной сотни стал подъесаул П.Ф. Беспалов, воевавший перед тем 9 месяцев вместе со своей Особой горной казачьей сотней на передовых рубежах «Кубанского предмостного укрепления». Как и в годы Гражданской войны, казаков из Волчьих сотен отличали волчьи хвосты на башлыках вместо шерстяных махров, а на их черных знаменах изображалась оскаленная волчья пасть.

Вслед за 1-й было решено создать 2-ю Волчью казачью сотню. Организовать ее германское командование поручило есаулу П.К. Емцову — старому казаку, активному частнику сражений еще Гражданской войны, бойцу 2-го офицерского конного полка Дроздовской дивизии, заключенному многих советских концлагерей. К началу февраля 1944 года сотня была полностью сформирована и направлена во Францию.

Вскоре появилась и 3-я Волчья сотня, только, в отличие от двух первых, она не была сформирована заново, а получила наименование Волчьей за боевые заслуги. «3 февраля 1943 года, — рассказывается о боевом пути этого подразделения в газете „Казачья лава“, — лучшие сыны станицы Динской с оружием в руках на своих боевых конях выступили в поход на Запад… По дороге к динцам присоединились казаки станиц Ново-Титоровской и Старомышастовской. Образовался отряд в 146 вооруженных казаков. Во главе его стал Атаман станицы Динской сотник Павел Борисович Рябо вол… Отряд в полном составе прибыл в Керчь. Отсюда он двинулся к пункту своего назначения— в город Винницу… Казачий отряд был немедленно брошен на борьбу с красными партизанами, действовавшими в районе Гайсина… После первого боевого „крещения“ сотня Рябовола получила приказ разбиться на 4 группы. Их командирами были назначены сотники Салай и Злой, хорунжие Демченко и Скопец… В декабре 1943 года на юге Украины организовалась 1-я Волчья казачья сотня под командованием подъесаула Беспалого. Ей был дан приказ выступить в поход в город Гайсин, там соединиться с сотней Рябовола… За славные боевые подвиги, совершенные к тому времени сотней Рябовола, ей было присвоено имя 3-й Волчьей казачьей сотни… 29 ноября 1943 года казаки покинули Гайсин и по приказу Германского командования вошли в состав 14-го сводного казачьего полка».

Летом 1944 года слухи об организации Волчьих казачьих сотен дошли до генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро. Вскоре ему был передан рапорт есаула М. Земцова, в котором подробно рассказывалось о формировании и боевом пути этих подразделений. Растроганный таким вниманием, атаман выразил желание лично посетить сотни на фронте и написал специальное обращение к «Казакам Волчьих сотен»: «Мои родные молодые волчата! С чувством неизъяснимой гордости и безграничной радости я прочитал рапорт есаула М. Земцова о сформированных 3 Волчьих казачьих сотнях под командованием подъесаула П. Беспалова (1 сотня), есаула П. Емцова (2 сотня), сотника П. Рябовола (3 сотня)… Мои родные сынки, волчата! Мои лихие и дорогие! Благословляю вас на ваше служение родной Кубани. Боритесь до последней капли крови, до последнего вздоха, за наше славное прошлое и за наше светлое будущее! Знайте твердо, что только вместе с Германской армией вы достигнете победы и сможете вернуться в свои станицы, к семьям своим!»

Одновременно с пополнением в дивизию начало прибывать дополнительное вооружение, обмундирование и снаряжение. В течение двух месяцев номинальная численность дивизии увеличилась почти вдвое, но в то же время подготовка развертывания ее в корпус была затруднена непрекращающимися боями против партизан и нехваткой тяжелого вооружения.

В конце 1944 года организационная структура и статус 1-й казачьей дивизии претерпели серьезные изменения. Приказом от 4 ноября дивизия была передана на время войны в состав войск СС. Несмотря на то что эта передача носила, в общем-то, формально-бумажный характер, она позволила серьезно улучшить обеспечение дивизии оружием, техникой и автотранспортом. К уже имеющемуся вооружению казаки получили несколько шестиствольных минометов и 12 единиц бронетехники. В остальном же дивизия продолжала оставаться боевым соединением вермахта, а ее кадровый состав не получил никаких документов, фиксировавших принадлежность офицеров и солдат к эсэсовским формированиям нацистской Германии. Одному лишь генералу фон Паннвицу 1 февраля 1945 года был официально присвоен чин группенфюрера и генерал-лейтенанта войск СС.

Наконец приказом от 25 февраля 1945 года 1-я казачья кавалерийская дивизия была преобразована в 15-й кавалерийский корпус войск СС.

Схема 9. 15-й Казачий Кавалерийский корпус.

1-я и 2-я бригады переименовывались соответственно в 1-ю и 2-ю казачьи дивизии практически без изменения их состава и организационной структуры. На базе 5-го Донского полка И.Н. Кононова началось формирование Пластунской бригады в составе двух полков с перспективой развертывания в 3-ю казачью дивизию. Формально 5-й Донской полк в составе 2-й казачьей дивизии остался, но только теперь он был сформирован из двух отдельных дивизионов из числа частей, прибывших с других фронтов. На основе конно-артиллерийских дивизионов в казачьих дивизиях началось формирование конно-артиллерийских полков.

По состоянию на 25 февраля 1945 года 15-й кавалерийский корпус генерала фон Паннвица имел следующий боевой состав:

Штаб корпуса (начальник штаба полковник Штайнсдорф).

Корпусный разведывательный дивизион (майор Вайль).

1-я казачья кавалерийская дивизия (полковник фон Баат, и.о. командира полковник Вагнер):

1-й Донской казачий полк (полковник Вагнер);

2-й Сибирский казачий полк (полковник фон Нолькен);

4-й Кубанский казачий полк (подполковник фон Кляйн);

1-й казачий артиллерийский полк (майор фон Эйзенхард-Роте), находился в стадии формирования;

дивизионные части и полк снабжения.

2-я казачья кавалерийская дивизия (полковник фон Шульц):

3-й Кубанский казачий полк (подполковник Леман);

5-й Донской казачий полк (майор Эльц);

6-й Терский казачий полк (подполковник принц цу Зальм-Хорстмар);

2-й казачий артиллерийский полк (майор граф Коттулинский);

дивизионные части и полк снабжения.

Пластунская бригада — формирующаяся 3-я казачья дивизия (полковник И. Кононов):

7-й пластунский полк (войсковой старшина Борисов);

8-й — пластунский полк (есаул Захаров);

Разведывательный дивизион.

Корпусные части боевого и тылового обеспечения

(см. также табл.).

Таблица личного состава 15-го Казачьего корпуса.

Общая численность корпуса достигла примерно 25 тысяч солдат и офицеров. Кроме того, на завершающем этапе войны вместе с 15-м казачьим корпусом СС действовали такие восточные формирования, как калмыцкий полк (до 5 тысяч человек), кавказский конный дивизион, украинский батальон СС и группы танкистов Русской освободительной армии.

15-му казачьему кавалерийскому корпусу вплоть до последних дней войны приходилось вести крайне тяжелую борьбу на два фронта, отражая удары болгарских войск и частей Народно-освободительной армии Югославии. Лишь в первых числах мая 1-я казачья дивизия и Пластунская бригада были сменены на линии Соколовац — Копривница — р. Драва 2-й казачьей дивизией и начали отступление в направлении Лютберг — Вараждин. 2-я дивизия удерживала эту линию до 6 мая, пока и она не получила приказ отходить. Преодолевая горные перевалы и сбивая вставшие на пути партизанские заслоны, казаки фон Паннвица прорвались в Австрию, где 11–12 мая сложили оружие перед англичанами. Дело доходило до курьезов: так, 6-й Терский полк подполковника Зальма, пути отхода которого были отрезаны болгарской дивизией, сдался в плен английским солдатам из находившегося неподалеку лагеря военнопленных.

Подводя итог, можно сказать, что на заключительном этапе войны 1-я казачья кавалерийская дивизия, преобразованная впоследствии в 15-й кавалерийский корпус СС, оказала огромное влияние на ход войны на Балканах, став, по сути, единственной силой, способной справиться с югославскими партизанами, имеющими поддержку и снабжение советского правительства. Благодаря отличной боевой выучке, тактической подготовке и достаточно высокому уровню идейной сплоченности казаки провоевали на стороне немцев вплоть до капитуляции Германии. По оценке многих исследователей, именно 1-я казачья кавалерийская дивизия и 15-й кавалерийский корпус СС были в германском вермахте одними из самых крупных, надежных и боеспособных воинских формирований из восточных «добровольцев».

 

Глава 8

Казаки в Русском охранном корпусе на Балканах

Уже в июне 1941 года, сразу же после нападения Германии на Советский Союз, довольно большое количество казаков-эмигрантов высказало желание принять личное участие в борьбе против СССР и поступить на службу в те или иные боевые формирования вермахта, действовавшие на Восточном фронте. Несмотря на довольно строгие распоряжения германских властей, направленные на полное отстранение эмиграции от участия в судьбе России, они тем не менее находили огромное количество лазеек для проникновения на службу в различные немецкие военные и хозяйственные учреждения в качестве переводчиков, врачей, инженеров, юристов, землемеров, техников, шоферов и сестер милосердия.

С 1942 года этот процесс становится все более заметным. Так, в мае — июне этого года из Парижа в оккупированные советские районы тремя партиями выехали несколько сотен офицеров, включая казаков, для формирования охранных частей из военнопленных. Бывшему командиру лейб-гвардии Казачьего полка генерал-майору В.А. Дьякову германская автотранспортная организация «Шпеер» поручила вербовку эмигрантов в качестве инструкторов для работы с советскими военнопленными, а также в качестве шоферов и технического персонала для укомплектования автоколонн. Конечно, такое небольшое количество казаков- эмигрантов, попавших на Восточный фронт, не могло удовлетворить чаяния всей многочисленной и крайне агрессивно настроенной эмиграции. К тому же вскоре стало окончательно ясно, что частей из казаков-эмигрантов немцы создавать не планируют, так как они разочаровались даже в тех немногочисленных «помощниках», кому все-таки удалось попасть на Восток. В связи с этим весьма показательна оценка деятельности казаков-эмигрантов на Восточном фронте, данная атаманом П.Н. Красновым, всегда очень точно чувствующим ситуацию: «Русские (в данном случае генерал имеет в виду казаков. — П.К.), поехавшие переводчиками в отряды из красноармейцев, оказались не на высоте. Много было, с одной стороны, слюнявого сентиментализма, с другой стороны — грабежей и насилия над местным населением, вообще русские оказались в некоторых местах забывшими дисциплину и распоясавшимися за долгие годы эмигрантской жизни, и немцы стали очень осторожны с ними».

Поэтому единственной возможностью для эмигрантов, в том числе и для многих казаков, принять хоть какое-то участие в «крестовом походе против большевизма» стал так называемый Русский Охранный Корпус, действовавший на Балканах.

Эта боевая часть была создана 12 сентября 1941 года в Белграде, когда генерал-майор М.Ф. Скородумов подписал приказ «О формировании Отдельного Русского Корпуса», который должен был состоять в основном из русских солдат-эмигрантов, в том числе из бывших врангелевских солдат и офицеров. В ходе дальнейших событий это воинское формирование неоднократно меняло название: с 2 октября 1941 года Русский Охранный Корпус, с 18 ноября 1941-го — Русская Охранная Группа, с 30 ноября 1942-го — снова Русский Охранный Корпус, с 10 октября 1944 года — Русский Корпус в Сербии, с 31 декабря 1944-го — Русский Корпус. Все перемены названия были вызваны изменением военного, юридического и политического статуса данного формирования (далее, во избежание путаницы, эта часть в тексте будет называться Русским Охранным Корпусом, или Русским Корпусом на Балканах. — П.К.).

Предыстория создания Корпуса такова. Вскоре после оккупации Югославии для усиления контроля над довольно большими массами беженцев из России немцами было создано «Бюро по защите интересов русских эмигрантов в Сербии». Руководителем Бюро был назначен генерал-майор Михаил Федорович Скородумов. Перед ним стояло множество социальных задач — обеспечить людей работой и жильем, которое многие потеряли в результате немецких бомбежек. Но главное — надо было найти способ защитить русскую эмиграцию от преследования со стороны коммунистических партизан Тито. Для решения этого вопроса Скородумов в начале августа 1941 года обратился к представителям сербской гражданской администрации, но они оказались бессильны чем-либо помочь. Тогда он обратился к Д. Льотичу, который в то время начинал формировать Сербский Добровольческий Корпус. Представитель русских эмигрантов рассчитывал получить партию оружия для самозащиты. Однако выяснилось, что самому Льотичу немцы выдали оружия меньше, чем необходимо.

Оставалось обратиться в Штаб германского главнокомандующего на юго-востоке генерала Бадера. Начальник Штаба полковник Кевиш от имени главнокомандующего предложил Скородумову отдать приказ о вступлении русских эмигрантов в германские воинские части, но генерал это предложение отклонил. В своих воспоминаниях, написанных после войны, Скородумов сообщает, что свой отказ он мотивировал так; «Белые, как политические эмигранты, могут воевать только против большевиков, а вступая в немецкие полки, которые могут быть переброшены на другие фронты, русские эмигранты будут вынуждены воевать и против некоммунистических государств, что для Белых абсолютно невозможно. Я добавил, что могу отдать приказ лишь о формировании отдельного русского корпуса для борьбы на Восточном фронте, и вполне естественно, что за время формирования этот корпус примет участие в борьбе с сербскими коммунистами».

После длительных переговоров немецкий главнокомандующий разрешил формирование Отдельного Русского Корпуса и, по словам Скородумова, даже дал обещание после ликвидации коммунистического движения в Сербии перевести Корпус на Восточный фронт. Условия создания Корпуса были переписаны в двух экземплярах и скреплены подписями Скородумова и Кевиша: «1. Лишь один командир Корпуса. подчиняется немецкому командованию, все же чины Корпуса подчиняются только командиру Корпуса и русским начальникам, им назначенным. 2. Корпус не может дробиться на части, а всегда будет действовать как одно целое, то есть ни одна часть Корпуса не может быть придана немецким частям. 3. Русский Корпус может быть только лишь в русской форме, но ни в коем случае не в сербской и не в немецкой. Для распознавания немцами чинов, на воротниках должны быть особые знаки. На шлемах же должны быть ополченские кресты белого цвета. 4. Никто из чинов Корпуса не приносит никакой присяги, кроме командира Корпуса. 5. Когда Корпус закончит формирование и коммунистическое движение в Сербии будет подавлено, немецкое командование обязуется Корпус перебросить на Восточный фронт. 6. Русский Корпус не может быть использован ни против какого-либо государства, ни против сербских националистов Дражи Михайловича и др. Отдельный Русский Корпус может быть использован только против коммунистов».

12 сентября 1941 года Скородумов получил от Кевиша письменный приказ: «Начальнику Бюро генералу Скородумову разрешается призвать всю эмиграцию в Сербии для формирования Русского Охранного Корпуса и таковой сформировать». Любопытно, но начальник Штаба германского главнокомандующего на юго-востоке именует Корпус не Отдельным (то есть независимым), как это было оговорено в документе об условиях формирования, а Охранным, то есть призванным выполнять вспомогательные функции. Скородумов же продолжал использовать прежнюю формулировку. В день получения приказа Кевиша он отдал собственный приказ: «12 сентября мною получено распоряжение германского командования за № 1 с согласия сербских властей о призыве русской эмиграции в Сербии для формирования Отдельного Русского Корпуса. Командиром Русского Корпуса назначен я. На основании вышеизложенного, объявляю набор всех военнообязанных в возрасте от 18 до 55 лет… Все поступившие в Корпус удовлетворяются всеми видами довольствия по нормам германской армии. Ставки для обеспечения семей будут объявлены дополнительно. Призываю г.г. офицеров, унтер-офицеров, урядников, солдат и казаков к выполнению своего долга, ибо ныне открывается новая страница Русской истории. От нас зависит, что будет написано на этой странице. Если возродится Русская Армия, то возродится и Россия. С Божьей помощью, при общем единодушии и выполнив наш долг в отношении приютившей нас страны, я приведу вас в Россию».

Разумеется, этот крайне политизированный и патриотический документ не вписывался в контекст нацистской «восточной политики». Уже через два дня Скородумов был арестован гестапо с согласия германского военного командования. Работу по созданию Корпуса продолжил генерал-майор Борис Александрович Штейфон. Формирование находилось в подчинении германскому Хозяйственному управлению в Сербии, во главе которого стоял группенфюрер СС Нейхгаузен. Основными кадрами для формирования служили ветераны Русской Императорской и Белых армий и эмигрантская молодежь. Формирование проводилось по мобилизационному принципу, но было немало и добровольцев.

Корпус состоял из 5 полков трехбатальоного состава, с наличием отдельных взводов: артиллерийского, противотанкового, саперного, конного, связи, в 1-м и 4-м полках были также музыкальные взводы. Батальоны состояли из трех стрелковых рот и взвода тяжелого оружия. Впоследствии в 4-м и 5-м полках были сформированы артиллерийские роты, а в 5-м полку еще и противотанковая рота. В каждом батальоне также имелись роты тяжелого оружия. Роты состояли из трех взводов, а каждый взвод делился на три отделения.

При штабе Корпуса имелся немецкий штаб связи, в строевых частях полков и батальонов — немецкие офицеры связи и ротные инструкторы. Также при штабе находился отдельный батальон «Белград» в составе караульной, транспортной, запасной рот и роты снабжения, плюс отдельная рота связи и отдельная ветеринарная рота.

Все хозяйственные подразделения Корпуса были в руках немецких гражданских чиновников и унтер-офицеров. Функционировал отдел так называемых семейных пособий, выдававший часть жалованья чинов Корпуса их семьям. Имелась разветвленная система медицинского (в подчинении штаба Корпуса находились два лазарета — в Белграде и Шабаце — с русскими врачами и санитарами) и ветеринарного обслуживания. Вся молодежь сводилась в юнкерские батальоны, роты и взводы и несла службу наравне со взрослыми. На постоянной основе действовали курсы усовершенствования командного состава, при Корпусе существовали также курсы ПВО, радиотелеграфистов, оружейных мастеров и других военных специалистов.

Вооружение Корпуса было не на очень высоком уровне. Так, например, первые немецкие пистолеты «МР-40» (знаменитые «шмайсеры») были выданы лишь осенью 1944 года, да и то в ограниченном количестве. Основу вооружения личного состава составляли винтовки системы «маузера», итальянские карабины (после войны участники боевых действий в составе Корпуса рассказывали, что дальность стрельбы этих «чудо-винтовок» составляла всего 500 метров, а разброс пуль 2–3 метра) и чешские ручные пулеметы «Чешска Зброевка». То же самое относится и к тяжелому вооружению, которое было либо трофейным, либо морально устаревшим немецким.

Изначально чины Русского Охранного Корпуса носили униформу защитного цвета, которая изготовлялась путем переделки югославских мундиров — стоячий воротничок перешивался на отложной. В начале 1942 года была введена темно-коричневая униформа аналогичного покроя. Головными уборами служили пилотки и фуражки с кокардой Русской Императорской Армии, а также чехословацкие стальные шлемы с белым («ополченским») крестом. Солдаты и офицеры носили русские погоны, соответствующие последнему званию, полученному в Русской Армии, однако служебного значения погоны не имели. Звания по занимаемым ныне офицерским должностям обозначались на петлицах, а звания нижних чинов — нарукавными шевронами. Чины Русского Корпуса получали паек и жалованье, соответствующее нормам вермахта. Командные посты занимали исключительно русские офицеры. Внутренний распорядок и обучение первоначально строились по уставам Русской Императорской армии, но впоследствии Корпус перешел к уставам Красной армии.

Всего за время войны через Русский Корпус на Балканах прошло примерно 17 тысяч 100 человек. Общие потери Корпуса к концу войны достигли 11 506 человек, из них 1132 человека убитыми.

По характеру боевых действий историю Русского Корпуса можно условно разделить на три периода:

1. С осени 1941 года до весны 1944 года — охрана стратегически важных объектов и коммуникаций в определенных районах Югославии и в Боснии-Герцеговине, а также отдельные операции против партизан.

2. Весна 1944 года — осень 1944 года — активная борьба с партизанами в Сербии.

3. С осени 1944 года и до конца войны — активные фронтовые бои с Народно-освободительной армией Югославии, а также с советскими и болгарскими войсками.

1-й полк Корпуса в составе трех батальонов был сформирован к ноябрю 1941 года, 2-й — к январю 1942-го, 3-й — к маю 1942 года. Подразделения Корпуса несли гарнизонную службу по городам, охраняли шахты, промышленные объекты и железные дороги. Отдельные батальоны и роты были рассредоточены немцами по всей территории Сербии без учета их подчиненности русским штабам полков и батальонов. Они включались в состав немецких дивизий и «боевых групп» — отрядов внештатного состава и численности. Русские батальоны и роты часто переходили из подчинения одним немецким начальникам к другим. 30 ноября 1942 года особым распоряжением германского командования Корпус был включен в состав вермахта. Это решение явилось следствием доклада Геринга Гитлеру в котором действия Корпуса получили очень высокую оценку.

После этих организационных изменений Русский Охранный Корпус получил права немецкой действующей армии. Задачи остались те же, но подчинение изменилось — часть перешла всецело в ведение германского главнокомандующего, придававшего полки Корпуса тем или иным немецким соединениям. Штаты полков были увеличены, но их число было ограничено тремя. При этом новые штаты соответствовали немецким. Командный состав сократился примерно на 150 человек.

28 января 1943 года вышел приказ германского командования, в соответствии с которым военнослужащие Русского Охранного Корпуса получали обмундирование вермахта с германскими знаками различия, а русские знаки отличия упразднялись. На следующий день началось приведение чинов Корпуса к присяге: «Клянусь свято перед Богом, что я в борьбе против большевиков — врагов моего Отечества и сражающихся на стороне большевиков неприятелей Германской Армии, буду оказывать Верховному Вождю Германской Армии, Адольфу Гитлеру, всюду, где бы это ни было, безусловное послушание и буду готов, как храбрый воин, во всякое время пожертвовать мою жизнь за эту присягу». Принятие этой присяги явилось формальным завершением передачи Корпуса в состав вермахта.

12 марта 1943 года Русский Охранный Корпус получил пополнение из военнопленных Красной армии в количестве 297 человек, а еще через несколько месяцев пополнился пятью тысячами добровольцев из Одессы, Бессарабии и Буковины. К сентябрю 1943 года численность боевого состава корпуса составляла 4769 человек. В течение 1943–1944 годов при активной поддержке немецкого командования и германского Министерства иностранных дел Корпус продолжал активно пополняться за счет русских добровольцев (эмигрантов и военнопленных) из Германии, Франции, Венгрии, Хорватии, Болгарии, Греции и Румынии.

К сентябрю 1944 года Корпус в основном завершил свою функцию по защите объектов от партизан и начал действовать как фронтовое соединение. Внезапная капитуляция союзных Гитлеру Румынии и Болгарии привела к тому, что в течение нескольких дней фронт переместился к границе Югославии. 10 октября из названия Корпуса было удалено слово «охранный», отныне он стал именоваться «Русским Корпусом в Сербии». С этого момента Русский Корпус использовался немецким командованием в основном против проникающих в Югославию советских войск. В ходе кровопролитных боев Корпус понес очень тяжелые потери, и через несколько месяцев его остатки (менее 4 тысяч человек) прорвались из Сербии в Хорватию. 12 мая 1945 года Русский Корпус под командованием полковника А.И. Рогожина, принявшего командование после смерти Б.А. Штейфона, сдался англичанам в районе австрийского городка Клагенфурта и сумел избежать выдачи советским властям.

Одними из наиболее активных и боеспособных воинов в составе Русского Корпуса на Балканах были казаки, из которых уже к концу 1942 года на 100 процентов состоял 1-й полк и примерно на 75 процентов 2-й.

С самого начала в формировании Корпуса активное участие принял Кубанский войсковой атаман В.Г. Науменко, который предложил даже провести мобилизацию казаков-эмигрантов. 29 октября 1941 года в Белград прибыл казачий дивизион Конвоя Е.И.В. (его императорского величества. — П.К.)с хором трубачей, который сразу же был включен в состав одного из полков в качестве отдельной боевой единицы. К началу ноября в составе Корпуса было около 300 казаков, к концу года их число выросло до 1200, а к концу следующего, 1942 года, достигло 2 тысяч. Несмотря на то что количество казаков в Корпусе стремительно увеличивалось, многие шли в него с большой неохотой, так как хотели попасть на Восточный фронт, а не воевать против сербов, которых считали своими братьями. «Неприятно, что наш полк, — написал в конце 1942 года руководитель казаков-националистов в Германии Бабич лидеру КНОД В. Глазкову, — будет назначен на усмирение сербов, но может быть, потом перебросят к нам на Родину, а так не очень много будет желающих».

Первоначально в составе Корпуса предполагалось сформировать отдельную конную казачью бригаду, однако этот проект не был реализован, и казаки были распылены по всем полкам, батальонам и ротам. Так, в составе 1 — го и 2-го полков корпуса были сформированы по 3–4 казачьи сотни, в основном из кубанцев, а в 4-м полку — батальон донских казаков, прибывших из Болгарии. Однако казачьи лидеры, и в особенности генерал В.Г. Науменко, уделявший много внимания Русскому Корпусу на Балканах, не теряли надежды на то, что рано или поздно в его составе будет сформирован отдельный казачий полк или хотя бы несколько батальонов. 27 апреля и 12 мая атаман обратился ко всем казакам-кубанцам со специальными приказами, в которых подробно рассказывал о положении казаков в Корпусе и анализировал их дальнейшие перспективы: «В течение апреля из Болгарии прибывали эшелоны для пополнения рядов Русской Охранной Группы в Сербии. В числе прибывших было свыше 100 кубанцев, из коих сформирована казачья сотня под командой Кавалера ордена Святого Георгия Генерал-майора Тихоцкого… Из докладов офицеров и беседы с казаками я узнал, что многие из них бросили свои доходные предприятия, службу и давно насиженные места (здесь атаман немного лукавит, так как все казаки в Корпусе получали денежное довольствие в размере 3–4 тысяч динар, в то время как зарплата инженера в Сербии составляла примерно 3 тысячи динар. — П.К.). Все это они бросили, считая своим долгом в переживаемое нами ответственное время вновь взяться за Прежде всего мы должны доказать свою способность к предстоящей работе и заслужить честь участия в освобождении нашей Родины. Германское командование, разрешив формирование русских частей, по понятным причинам не указывает предстоящих задач, но, поручив им выполнение настоящей задачи и наблюдая их работу, оно сможет дать им и должную оценку… Надо не забывать, что в настоящих условиях формирования, когда обстановка требует подчас спешного выдвижения мелких частей, сведение их в более крупные представляется затруднительным, но тем не менее в составе Корпуса мы имеем не только свои казачьи сотни, но и батальоны. Дальнейшие формирования зависят во многом от нас самих, то есть от числа вступающих в корпус».

Когда в ноябре 1942 года Корпус был включен в состав вермахта и в связи с этим подвергся реорганизации, почти все казаки по ходатайству казачьих войсковых атаманов были сведены в один полк — 1-й Казачий под командованием генерал-майора В.Э. Зборовского. Однако некоторые казачьи лидеры все равно считали выделение казаков в корпус чисто номинальным, а отношение к ним со стороны немцев и русских командиров — исключительно пренебрежительным: «Немецкие военные круги, — написал в конце августа 1943 года руководитель Всеказачьего союза КНД в Сербии Поляков, — нас всерьез не воспринимают. Вообще казачий вопрос на задворках. Выделение казаков в Русском корпусе прошло лишь номинально, масса казаков осталась в русских полках. Но… зато когда нужно показать товар лицом, немцев везут — к казакам… Словом, повторяется все то, что было в течение последних двухсот лет. На казаках выезжали, но казакам ничего не давали. Смотрю я на эту свистопляску, и хочется мне записаться в негры… Трудно казаку под лаптем».

Как бы то ни было, но казачий полк считался одним из лучших в Корпусе, пользовался доверием немцев и к началу 1944 года имел более 80 % наград германского командования, которых были удостоены чины корпуса.

В октябре 1944 года, после гибели В.Э. Зборовского в бою с партизанами, командиром полка стал донской казак генерал В.И. Морозов. 2-й полк Русского охранного корпуса также считался казачьим, поскольку на 75 % был ими укомплектован. Его командиром с 1942-го по 1945 год был полковник Б А Мержанов. Кроме этого, в составе корпуса была сформирована отдельная сотня казаков-националистов (членов Казачьего национально-освободительного движения), не считавших себя русскими (380 человек).

К концу войны дисциплина в Корпусе сильно расшаталась. Это привело к тому, что многие казаки написали рапорты о переводе в 15-й казачий кавалерийский корпус СС, а когда получили отказ (немецкое командование не желало отпускать своих лучших воинов), ударились во все тяжкие. Именно к этому времени относятся многочисленные свидетельства о грабежах, незаконных экспроприациях и расправах над мирными жителями. Даже атаман В.Г. Науменко после посещения Корпуса был вынужден отметить «много темных и неприятных для казаков положений в Русском охранном корпусе Сербии».

Летопись боевого пути казачьих полков в Русском Корпусе на Балканах 1942–1945

(смотри также карту 2)

Карта 2. Районы дислокации и боевой службы 1-го и 2-го казачьих полков Русского Корпуса.

1942 год

1-й полк

К 1 февраля 1942 года части 1-го казачьего полка были дислоцированы в населенных пунктах: Лозница — штаб полка, сотня управления, штаб 1-го батальона, 2-я и 4-я роты; Крупань — штаб 2-го батальона, 5-я, 7-я и 8-я роты и 6-й эскадрон; Заяча — штаб 3-го батальона, 10-я, 11-я и 12-я сотни; Лешница — 9-я сотня; Столица — 1-я рота; Мойковичи — 3-я рота (все перечисленные населенные пункты находятся на западе от Белграда, вдоль реки Дрина).

В конце февраля 1942 года части полка в составе 2-й, 3-й и 7-й роты совместно с четниками участвовали в 6-дневной операции против партизан-титовцев в районе Мойкович — Осечина. В боевое соприкосновение с партизанами удалось войти 2-й юнкерской роте. В этом бою были ранены командир роты полковник Эйхгольц и три юнкера. При преследовании партизан, 1 марта 1942 года, в 7-й роте было ранено три чина.

Начиная с 22 марта, ввиду опасности переправы крупных сил партизан-титовцев через реку Дрину, казаками производилась усиленная разведка сел на участке М. Зворник — Нулине. 26 марта части полка получили распоряжение об охране реки Дрины от М. Зворника до Рогачицы.

9 апреля хорватские усташи по неустановленной причине обстреляли берег реки Дрина, занятый казачьими патрулями, в районе местечка Любовия, но после ответного огня, открытого полевыми караулами, отступили, чиня дикую расправу над местными сербскими жителями. После этого инцидента казачьи патрули организовали прикрытие мостов через реку Дрина, помогая сербам переправиться на безопасную сторону.

28 мая начала боевые занятия специальная учебная команда, составленная из молодых казаков, собранных из всех сотен полка. 9 июня в Белград был направлен на обучение незадолго до этого сформированный артиллерийский взвод.

12 сентября, по случаю годовщины основания Корпуса, в Лознице состоялся парад, во время которого произошло производство 186 юнкеров, окончивших военно-училищные курсы, в подпоручики.

21 октября для борьбы против партизан была сформирована так называемая «охотничья команда» под командованием лейтенанта Флегинского.

Второе полугодие 1942 года прошло в постоянных частных боевых операциях частей полка против партизан и в проведении разведывательных рейдов.

2-й полк

В 10-х числах января 1942 года части 2-го полка были дислоцированы в следующих населенных пунктах к юго-востоку от Белграда и в зоне, приграничной с Румынией: штаб полка в Заечаре, откуда 19 января переведен в Бор. 1-й батальон в Пожареваце, причем 1-я рота была отправлена для охраны рудников в Костолац, Кленовник и Чириковац. Кроме этого, некоторые части располагались в Кучево, Младеноваце, Смередово, Майданпеке.

В августе в полк прибыл незадолго до этого сформированный на Банице взвод противотанковых орудий под командой лейтенанта Сомова.

Боевые операции 2-го полка против партизан-титовцев: с 24 по 27 марта в районе станции Метовница — Парачин; 8 сентября — по очистке района Црни Врх; 7 октября — в районе Рготский Камень; 22 октября поход 2-го эскадрона по маршруту Пожаревац — Младеновац — Белград — Смедерево — Кучево — Петровац и 1 ноября возвращение в Пожаревац.

1943 год

1-й полк

В 1943 году части полка, дислоцированные вдоль реки Дрина (крупные гарнизоны в городах Шабац, Лешница, Крупань), продолжали выполнять задачи по борьбе против партизан-титовцев.

7 апреля в Лозницу прибыла из Белграда сотня так называемых «вольных казаков» (члены Казачьего национально-освободительного движения) под командой войскового старшины Протопопова.

Части полка почти ежедневно производили рейды в районах своей дислокации, а 9 апреля была проведена локальная боевая операция крупными силами в районе Тисовика.

26 июня казакам удалось спасти четырех немецких пограничников, которые в районе Любовии при переправе через Дрину подверглись обстрелу со стороны партизан.

1 июля в Зворнике в результате тщательно спланированного нападения партизанами Тито была прорвана оборона, состоящая из местных частей.

С 1 по 8 июля отряд генерала Морозова вел бои по обороне моста через Дрину у местечка Зворник. За это время через казачьи части прошло 379 раненых хорватских солдат и гражданского населения, а также свыше 1000 здоровых солдат и не менее 3000 таких же беженцев. Потери отряда составили: 2 убитых и 17 раненых. Вот как это сражение описывает непосредственный участник событий казак К. Николаев: «Красные заняли окраинные дома и правительственные здания городка (Зворник. — П.К.), фасады которых смотрели на мост. Из окон, с балконов и крыш они развивали в дни боев невероятный огонь по горсти защитников моста. Многочисленные пулеметы, ружейный, а также огонь их бомбометов и артиллерии сметал все, что приближалось к мосту с нашей стороны. Казармы наших сотен и сербской жандармерии были главным объектом для бомбометного огня красных. Главная тяжесть боя легла на 6-ю сотню, которая все время находилась в первой линии обороны. Сотня выслала к мосту караул силой в 1 офицера (полк. Третьяков) и 8 казаков. Караул успел построить примитивные окопы, караулку в виде слабого бункера и своим огнем никому не давал вступить на мост. Этот караул пробыл с первого дня боя, непрерывно, без смены и почти без пищи 26 часов. Сменен он был тогда, когда все были переранены, но продолжали бой во главе со своим, тоже раненым, командиром. Самое удивительное здесь было то, что казаки 6-й сотни по возрасту были, пожалуй, самыми пожилыми в полку. Средний возраст их можно было считать в 50 лет… Жители Хорватии из окрестностей и городка устремились от красных на наш берег… Разумеется, наши постарались своим огнем прикрыть этих несчастных. Но бешеный огонь красных превратил это бегство спасающихся от них в кровавую бойню. К тому же разобранный нами еще накануне настил моста делал переход через него еще труднее, ибо люди проваливались сквозь верхнее строение моста. Женщины, дети, старики, хорватские солдаты — все смешались в пеструю громадную толпу, в паническом ужасе бегущую помосту и заливающую кровью этот мост ужаса».

19 июля во время экспедиции в село Неделицу охотничьей команды и отделения 7-й сотни, в перестрелке был ранен генерал Старицкий. Потери партизан составили: 4 убитых и 4 раненых.

20 сентября во всех гарнизонах полка было получено предложение заключить тайное согласие с частями Дражи Михайловича против германских сил, с угрозами полного уничтожения, если предложение не будет принято. В этот же день на взвод 9-й сотни войск старшины Колышкина, проводивший разведку в районе местечка Коренита, было совершено нападение. Взвод оборонялся несколько часов и нанес значительные потери партизанам (7 убитых и 20 раненых). Потери казаков составили: 3 убитых и несколько раненых. Взводу была объявлена благодарность командира Корпуса.

29 сентября партизаны обстреляли казачьи секреты у Лозницы и с боем заняли город Зворник.

1 октября для охраны рудника Лисса была направлена 5-я сотня. В этот же день отбито два нападения на гарнизон Любовии (ранено двое казаков). В конечном итоге казачьи подразделения отошли из Любовии и передислоцировались в Малый Зворник. У села Брезьяк подвергся нападению обоз 1-го батальона из 8 подвод с шинелями и продовольствием. Потери казаков — 1 убитый и 4 угнанные партизанами подводы.

14 и 16 ноября партизаны пытались захватить Зворник, но огнем 6-й сотни были отброшены.

29 ноября приказом Главнокомандующего Юго-Востока объявлено, что «в районе южнее Белграда до Крагуевца и Аранжеловца между германским командованием и четниками Дражи Михайловича заключено перемирие для совместных действий против коммунистов с 30 ноября до 31 декабря 1943-го».

В течение декабря части полка почти ежедневно производили разведывательные рейды и часто меняли места своей дислокации.

2-й полк

На протяжении 1943 года части 2-го полка Русского Охранного Корпуса продолжали нести охранную службу к юго-востоку от Белграда и в приграничных с Румынией районах. Наиболее крупные гарнизоны были дислоцированы в населенных пунктах Пожаревац, Майданпек, Кучево, Бор, Смередово.

В январе, производя осмотр местности к югу от Пожареваца, 2-й эскадрон захватил в плен 18 партизан.

Весной в полк прибыло пополнение — сформированные в Банице отряды из бывших красноармейцев-казаков.

22 мая отряд партизан пытался освободить из тюрьмы в Неготине политических заключенных. Одновременно с убийством часового у тюрьмы был открыт ружейный огонь в разных местах города, но ответный огонь караула и частей гарнизона из казаков заставил партизан оставить город.

12—13 июня состоялась боевая экспедиция сборного отряда полковника Левандовского из состава гарнизона Майданпека. Войдя в соприкосновение с противником на хуторах Слатина под Трстеником, отряд вступил в перестрелку, в результате чего, как позднее было установлено разведкой, местными крестьянами было похоронено 10 убитых партизан. Добычей казаков стал партизанский обоз с имуществом и оружием. Командир Корпуса, в приказе за № 39, объявил благодарность всему отряду.

В это же время 7-я, 11-я роты и конный взвод приняли участие в боевой операции совместно с двумя германскими ротами. В результате было убито 2 и захвачено в плен 16 партизан.

1944 год

1-й полк

Полк продолжал дислоцироваться в районе реки Дрина и выполнял две основные задачи:

1) охрана объектов внутри района своего расположения;

2) наблюдение за Дриной во избежание переправы партизан. Эта задача сводилась к тщательной разведке района к западу от Зворника. Партизаны, базируясь в районе Шековичи — Папрача — Осмаци, имели аэродромы около Ракино Брдо, на которые регулярно садились английские и советские самолеты, выгружавшие оружие, обмундирование и продукты и забиравшие раненых и больных партизан. Против партизан в этом районе действовали многочисленные отряды четников, хорватских усташей и легионеров, мусульманские отряды, части Боснийской дивизии СС.

5 января около станции Кленка партизаны напали на поезд, в результате перестрелки было убито три казака. 9 января 5-я сотня, находясь на фабрике Лисса, совместно с 7-й ротой 3-го полка отбила нападение партизан.

С начала апреля стала наблюдаться повышенная активность в небе над Дриной. Почти каждую ночь в течение апреля, мая, июня и июля английские самолеты сбрасывали в районе Неделиште патроны и продовольствие партизанам и спускали на парашютах английских офицеров — инструкторов. Так, например, 21 августа в районе Столицы пролетевший аэроплан сбросил 9 парашютистов.

Ввиду наступления партизан с юго-востока (городок Байна Башта), перед 1-м полком была поставлена задача охранять район, ограниченный с юго-востока линией Црнча — Крупань.

12 сентября, согласно приказу немецкого командования, части 1-го полка под огнем передовых частей наступающих советских войск и партизан отошли из Зворника в М. Зворник, потеряв 2 казаков убитыми и 3 ранеными. На следующий день для переброски в Валево, где происходило наступление красных, выступил сводный батальон генерала Морозова (2-я, 3-я и 9-я сотни). На мосту через реку Буковицу (7 километров западнее Вялево) вошел в соприкосновение с красными, с которыми вел бой весь день. Потери казаков составили 2 человека убитыми и 2 ранеными.

17 сентября перед полком была поставлена новая задача: прикрывая направление на север по линии Батар — Костайник — Мойкович, действовать самостоятельно, исходя из складывающейся обстановки.

В конце сентября части полка вели ожесточенные бои с партизанами Тито за населенные пункты Лозница и Лешница, но в конечном итоге были вынуждены отступить.

26 сентября в одной из перестрелок на улицах городка Ново-Село был ранен пулей в живот командир полка генерал Зборовский, которого немедленно доставили в госпиталь. В больнице генерала посетили высшие германские чины и наградили Железным Крестом 2-го класса.

С 30 сентября по 22 октября части полка занимали позиции сначала на внешнем, а затем на внутреннем секторе обороны города Шабац и вокруг Кленака, регулярно отбивая атаки красных и производя разведки.

9 октября в Граце от ран скончался генерал Зборовский. В приказе Русского Охранного корпуса № 280 от 11 октября 1944 года было сказано: «В Граце скончался от ран, полученных в боях с красными, доблестный командир 1 — го Казачьего полка, оберет Зборовский Виктор. С первого дня формирования Р. К. оберст Зборовский был в наших рядах. Командуя 1 — м полком, он в течение 3-х лет с неизменной энергией и примерным мужеством руководил вверенной ему частью. Во всех боях своего полка он был всегда в первых рядах, подавая пример храбрости и исполнения долга. Ряд наград, и в том числе Железный Крест, отличали выдающуюся боевую службу покойного. Вся деятельность оберста Зборовского была проникнута любовью к Родине и служению России и казачеству. С глубоким уважением чту память моего верного и благородного помощника, погибшего героя — оберста Зборовского, этого рыцаря без страха и упрека. Да упокоит Господь его светлую душу. Генерал-лейтенант Штейфон».

23 октября, после получения приказа об оставлении Шабаца и Кленака, полк в составе общей колонны прибыл в Лачарак, а 24-го перешел в Товарник. Здесь полк получил задание по укреплению позиций. 3 ноября был сформирован батальон тяжелого оружия под командой майора Скворцова в составе: штаба батальона, сотни тяжелого оружия, артиллерийского взвода и взвода ПАК Перейдя 3 ноября на новые работы в районе Адашевцы, 1-й батальон уже 12 ноября был направлен по железной дороге через Винковци в Брчко. В конце концов полку было приказано занять опорные пункты в селах: Омербеговача, Пукиш, Челич и Шокчичи.

8 декабря началась очередная перегруппировка сил с занятием сел к северу от р. Савы. Штаб полка обосновался в городке Брчко. 11 декабря в боевое соприкосновение с партизанами в районе села Врбанья вступила 1 — я сотня. Потери партизан составили 43 человека убитыми.

До конца года части 1-го полка постоянно вступали в бое- столкновения с партизанскими отрядами и несли при этом довольно существенные потери.

2-й полк

На протяжении всего 1944 года части 2-го полка вели ожесточенные бои с партизанскими отрядами в местах своей дислокации к востоку от Белграда и в приграничных с Румынией районах. В конце концов все подразделения полка были передислоцированы на северо-запад и расположились вместе с частями 1-го полка в районе местечка Брчко и в селах к северу от реки Сава.

1945 год

1-й полк

В период с 1 января по 7 апреля подразделения полка вели активные боевые действия в районе населенных пунктов Брчко — Челич.

7 апреля полк оставил Брчко и начал движение в сторону Загреба. 14 апреля части полка сосредоточились у села Яруге и заняли участок обороны от реки Сава до села Беровци. На следующее утро советские войска атаковали позиции казаков 8 танками «Т-34», но, потеряв три машины, отступили. Потери казаков составили 4 человека убитыми и 12 ранеными.

Вскоре казаки продолжили отступление. 24 апреля полк прибыл в Рожданик, 25-го в Батина, 26-го в Лупоглав, 28-го в Кральевац, а 1 мая, пройдя Загреб, — на станцию Ранн, где части 1-го полка были посажены в железнодорожные эшелоны. Потери полка за апрель составили 47 казаков убитыми и 163 ранеными.

Медленно двигаясь к австрийской границе, казачьи части несли большие потери. Но в конце концов 11 мая, пройдя через туннель под хребтами Альп, они вошли в Австрию. Двигаясь на городок Клагенфурт, 12 мая полк встретился с англичанами, перед которыми и сложил оружие.

2-й полк

Большая часть подразделений 2-го полка в самом начале 1945 года вошла в подчинение командующему 1-гo полка и проделала тот же путь, что и все остальные казачьи части Русского Корпуса. Не вошедшие в состав 1-го полка подразделения пробирались к югославско-австрийской границе самостоятельно, и в итоге большая их часть достигла городка Клагенфурт, где капитулировала перед англичанами.

 

Приложение 3.1.

ПРИКАЗ начальника Генерального штаба генерал-полковника сухопутных войск Ф. Гальдера № 8000/1942 «Положение об использовании местных вспомогательных сил на Востоке»

1. Подбор. Подбор добровольцев из местных жителей и русских солдат (военнопленных) ведет командир батальона. Принимает присягу на верность фюреру — штаб батальона.

2. Использование. Подбор добровольцев преследует цель заменить немецких солдат добровольцами. Из добровольцев создаются строительные батальоны, вспомогательные части по борьбе — с партизанами и т. п. Немецких солдат использовать в действующих частях. Запрещается постоянное использование добровольцев денщиками, дровоколами и т. п. (всякое использование на нештатных должностях).

3. Личный учет. Ведется список добровольцев, принявших присягу, и регистрация учетных карточек в батальоне. На каждого добровольца до получения им учетной книжки составляется учетная карточка в 2-х экземплярах (один экземпляр у добровольца, второй в его личном деле). На учетной карточке ставится номер полевой почты батальона. Номер учетной карточки служит номером (личным добровольца). На каждого добровольца составляется анкета, которая по ликвидации надобности ликвидируется. В анкету вписываются личные наклонности, ранее занимаемые должности и специальное образование (слесарь, шофер, повар и т. д.).

4. Руководящие указания по обращению с добровольцами. Добровольцы идут к нам, чтобы создать себе лучшие условия в настоящем и будущем, и поэтому необходимо создать для них приемлемые жизненные условия. Воспитывать их в духе борцов с большевизмом. Прививать им «воинскую гордость» (путем выдачи обмундирования и знаков различия). Немецкий солдат должен стать образцом для добровольцев. Младший командный состав подбирать специально для обслуживания добровольцев. Препятствовать панибратству. Немецкий солдат должен отстаивать свое превосходство, но в то же время проявлять заботу о добровольцах. Добровольцев, говорящих по-немецки, назначать доверенными лицами.

5. Осуществление власти, дисциплина, взыскания. Дисциплинарные взыскания на добровольцев накладывать, как и на немецких солдат (денежные взыскания не налагать). Полученные взыскания добровольцев заносить в анкетный лист. Самым большим наказанием должно быть направление в лагерь военнопленных (бывших гражданских лиц направлять в гражданский лагерь). Знаки отличия изымать.

6. Одежда и знаки различия. Добровольцы носят свою русскую военную форму или гражданскую одежду с повязкой на левый рукав с надписью «На службе немецкого вермахта». В отдельных случаях выдается старая немецкая форма. Единообразие формы соблюдать необязательно.

7. Денежное содержание. Добровольцы получают содержание по трем разрядам: 1 — 30 марок (375 рублей);-2 — 36 марок (450 рублей); 3 — 42 марки (525 рублей). Содержание по первому разряду могут получать все добровольцы, по второму — 20 %, по третьему — 10 % всего состава добровольцев. Каждый перевод во второй и третий разряд должен быть подтвержден письменным распоряжением командира батальона.

8. Продовольствие. Добровольцы получают продовольствие бесплатно, в таком же количестве, что и солдаты данного подразделения.

9. Расквартирование. Квартиры предоставляются бесплатно. Добровольцы размещаются отдельно от немецких солдат. Желательно обеспечить их охрану, особенно на случай налета русских регулярных частей или партизан.

10. Медицинская помощь. Медицинская помощь оказывается добровольцам бесплатно.

11. Обучение и вооружение. Вооружение добровольцам выдается не всегда. Запрещается выставлять добровольцев на охрану складов с боеприпасами и оружием.

12. Отпуск. Отпуск к родным санкционируется только командиром батальона в населенный пункт, занятый немецкими войсками, и только после проверки.

13. Надзор в целях предотвращения шпионажа. Надзором за добровольцами в целях предотвращения шпионажа ведают, в первую очередь, главные фельдфебели (главные вахмистры) подразделений. К добровольцам необходимо по возможности засылать тайных агентов. Постоянный надзор за добровольцами ввиду засылки русских агентов в ряды добровольцев. Батальонный офицер по контрразведке должен наблюдать за связями добровольцев среди местного населения. Установить обязательную 2-х месячную проверку добровольцев оставшихся и перебежчиков.

Начальник Генерального штаба

генерал-полковник сухопутных войск Ф. Гальдер

РГАСПИ. Ф. 69. ОП. 1. Д. 742. Л. 2–3.

 

Приложение 3.2.

ПАМЯТКА об охране советских военнопленных

Большевизм является смертельным врагом национал-социалистической Германии.

В первый раз в этой войне немецкий солдат встречается с противником, обученным не только в военном, но и в политическом отношении, идеалом которого является коммунизм, который видит в национал-социализме злейшего врага. В борьбе против национал-социализма он считает пригодным все средства: партизанскую войну, бандитизм, саботаж, поджоги, разлагающую пропаганду, убийства. Даже попавший в плен советский солдат, каким бы безобидным он ни выглядел внешне, будет использовать всякую возможность для того, чтобы проявить свою ненависть ко всему немецкому. Надо учитывать то, что военнопленные получили соответствующие указания о поведении в плену. Поэтому по отношению к ним совершенно необходимы максимальная бдительность, величайшая осторожность и недоверчивость.

Для охранных команд существуют следующие указания.

1. Применение строжайших мер при проявлении малейших признаков сопротивления и непослушания! Для подавления сопротивления беспощадно применять оружие. По военнопленным, пытающимся бежать, немедленно стрелять (без окрика), стараясь в них попасть.

2. Всякие разговоры с военнопленными, в том числе и по пути к месту работы и обратно, строго воспрещаются, за исключением совершенно необходимых служебных указаний. На пути к месту работы и обратно, а также во время работы категорически запрещается курить. Следует препятствовать всяким разговорам военнопленных с гражданскими лицами, в случае необходимости надо применять оружие — также и против гражданских лиц.

3. На месте работы также необходим постоянный строгий надзор со стороны немецких охранных команд. Каждый охранник должен всегда находиться на таком расстоянии от военнопленных, чтобы он мог в любой момент немедленно пустить в ход свое оружие. Никогда не поворачиваться спиной к военнопленному!

По отношению к трудолюбивым и послушным военнопленным также неуместно проявление мягкости. Они рассматривают это как проявление слабости и делают из этого соответствующие выводы.

4. При всей строгости и твердости, которые должны сопровождать безусловное исполнение отданных приказов, не должны иметь место произвол или плохое обращение с военнопленными со стороны немецких солдат, не должны применяться палки, кнуты и т. д. Подобное поведение противоречило бы достоинству немецкого солдата как оруженосца нации.

5. Мнимая безобидность большевистских военнопленных никогда не должна приводить к отклонению от вышеприведенных указаний.

ЦГАОР СССР. Ф. 7021. ОП. 102. Д. 617. Л. 31. Перевод с немецкого.

Преступные цели — преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944). М., 1985. С. 134–135.

ПРИКАЗ начальника Генерального штаба генерал-полковника сухопутных войск К. Цейтцлера № Р/500/43 «Местные вспомогательные силы на Востоке — добровольцы»

Об отношении к командирам и бойцам Красной Армии, перешедшим на сторону немцев

Берлин, 29 апреля 1943 г.

1. Большое количество добровольно перешедших к нам офицеров и солдат Красной Армии показывает, что офицеры и солдаты Красной Армии не хотят больше бессмысленно жертвовать собой за Советскую власть.

Все офицеры и солдаты, которые честно бросят борьбу и перейдут к нам, будут рассматриваться как противники Советской власти, и к ним будут соответственно относиться. В добавление к ранее изданным приказам Главное командование сухопутных войск указывает, что всякий принадлежащий к Красной Армии офицер, политрук, младший командир и боец могут поодиночке или группами добровольно к нам перейти.

2. Отношение к добровольно сдавшимся офицерам и бойцам Красной Армии:

a) в частях, дивизиях и корпусах все добровольно к нам перешедшие отделяются тотчас же от военнопленных и хорошо обеспечиваются питанием. Личные вещи (деньги, ценности, одежда, знаки различия и т. д.) не отнимаются;

b) добровольно к нам перешедшие получают снабжение из войсковых складов;

с) добровольно к нам перешедшие удаляются из зоны вражеского влияния, если можно, автомашинами, только не пешком; больным и раненым оказывается медицинская помощь.

3. Каждый добровольно к нам перешедший получает удостоверение личности и немецкий паспорт, а также пользуется следующими правами:

a) В местах сбора всех добровольно к нам перешедших размещать в специально приспособленных помещениях (отапливаемых, освещаемых и т. д.). Офицерский состав должен быть отделен, и ему должны быть предоставлены необходимые удобства (возможность стирать белье, принимать душ и т. д.);

b) снабжение должно быть как для всех добровольцев, а если позволяют местные условия, то должны предоставлять и предметы туалета (одеколон, пудра и т. д.), а также табак;

c) негодное обмундирование сейчас же заменяется;

d) в течение семи дней добровольно к нам перешедшие имеют возможность подумать и вступить по своему желанию в один из национально-освободительных легионов, а также в качестве добровольцев остаться нести службу в частях германской армии или рабочими в районах освобожденных областей;

e) офицерам, до капитана включительно, положено на трех человек по одному ординарцу; начиная с майора — по одному ординарцу на двух; начиная с генерал-майора — по одному ординарцу на одного человека;

О можно также привлекать добровольцев из числа местного населения выдачей журналов, необходимой литературы, музыкальных инструментов, демонстрацией фильмов, а также требуется проявление собственной инициативы в этой области.

4. Всем добровольно к нам перешедшим после окончания войны гарантируется возвращение на родину, в том случае, если они этого пожелают.

Начальник Генерального штаба

генерал-полковник сухопутных войск К. Цейтцлер

Цит. по: Романько О.В. Мусульманские легионы во Второй мировой войне. М, 2004., С. 294–295.

 

Приложение 3.3.

ПРИСЯГА казаков на верность Адольфу Гитлеру

«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием в том, что буду Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом, не щадя своей жизни до последней капли крови. Все законы и приказания от поставленных Вождем Германского народа Адольфом Гитлером начальников отданные, по всей силе и воле исполнять буду. В поле и крепостях, в окопах, на воде, на воздухе, на суше, в сражениях, стычках, разъездах, полетах, осадах и штурмах буду оказывать врагу храброе сопротивление и все буду делать, верно служа вместе с Германским воинством защите Новой Европы и родного моего войска от большевистского рабства и достижения полной победы над большевизмом и его союзниками. Если узнаю о чем-нибудь, вредящем общему делу борьбы за свободу Европы и наших родных казачьих краев, не только заблаговременно о том объявлю, но всеми способами постараюсь отвратить и уничтожить зло. Всякую вверенную мне тайну крепко буду хранить. Поставленным надо мною начальникам, как немецким, так и своим казачьим, во всем буду послушен и все буду делать по совести. От команды и полка, к которому принадлежу, ни в поле, ни в обозе, ни в гарнизоне, какая опасность мне ни угрожала бы, пока жив отлучаться не буду и хотя и раненый следовать за ним буду и везде и во всем себя буду так вести и поступать, как то честному, верному, послушному, храброму и расторопному казаку надлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение сей клятвы целую Слова и Крест Спасителя Моего. Аминь».

На казачьем посту. 1943. № 12. С. 4.

 

Приложение З.4.

Первые встречи

( заметки корреспондента А.М. )

Среди массы советских пленных разыскиваю казаков. Сам стараюсь не говорить, что я казак. Передо мною стоит казак-инженер из Новочеркасска. На мой вопрос отвечает, что он казак. Задаю ему вопрос, как он, интеллигентный человек, может считать себя казаком? Инженер обидчиво снова подчеркивает, что он является казаком по плоти своих родителей и предков и что таковым и умрет. Расспрашиваю его о жизни донской столицы. Как много изменилось, как все обнищало! Рассказывает, что его отец говорил ему о прежней жизни казаков, об их борьбе за свою свободу, за действительно счастливую жизнь, да и сам он помнит много из своей юношеской жизни о героической борьбе казаков. Подхожу к молодому, едва 20-летнему. Расспрашиваю его. Рассказывает о тяжелой сталинской жизни, которая дала его отцу 3,5 и 10 лет. Он знает, что его дядя за границей в Болгарии. Задаю вопрос: много ли казаков выселили «товарищи»? Говорит, что много, но нас, казаков, снять с нашей земли нелегко. Кто же селится у нас? Красные партизаны, но им невесело живется у нас, да и к нашей работе непривычные они.

Из нескольких тысяч пленных нашел около двух десятков казаков. Их рассказы полны ужасов о подсоветской жизни, разорившей богатые Казачьи Земли, где теперь нельзя встретить ни забора, ни плетня!

Вступаю в разговор с молодым казаком, потерявшим родителей, беспризорным, попавшим затем на дрессировку в ростовскую политшколу. Стоит ли говорить, что он «советский казак». На задаваемые вопросы отвечает цитатами из Ленина и Маркса. Спрашиваю его мнение, на что он мне заявляет, что в Советском Союзе нет и не может быть личного мнения. С натасканной уверенностью говорит о «зажиточной, лучшей на всем свете жизни». Высказывает желание лично на практике увидеть, что большевистский обман был обманом. На вопрос, почему он к казачьему имени присоединяет «советский», отвечает по Ленину: «Казаки царского режима представляли касту, которая несла жандармскую службу и была опорой царизма, который за это награждал казаков землей и освобождал от всех податей и налогов, а такой касты, как говорил товарищ С. на такой-то конференции и тогда- то, не должно быть».

Подхожу к другому, расспрашиваю, в какой он «советско-казачьей» части находился, отвечает, что особых казачьих частей нет, но что были попытки «наряжать на страх врагу». Беседую с молодым, бойким казаком, при вопросах о месте его рождения попадаю на своего одностаничника. Проверяю правдивость его показаний, вспоминаю свою родную станицу, ее достопримечательности, знакомых. Его ответы правильны. Мои подробные вопросы порождают у него вопрос, откуда мне известны станичные подробности. «Да вы ведь мой станичник!» — догадывается, наконец, он. Пришлось признаться. Как радостно заблестели его глаза, а на лице счастливая улыбка. Мой первый одностаничник с родных просторов!

Разговариваю с казаком «лишенцем», отец и семья которого до дна испили чашу «советской идиллии». Сколько в его словах злобы и ненависти к большевистским тиранам и твердая уверенность, что час справедливой расплаты не за горами. Крепко жму ему руку и говорю: «Да, станичник, этот час близок!»

Некоторые сразу себя не признают казаками, с ответами очень осторожны, подозрительностью отвечают на поставленные им вопросы и только тогда, когда видят прямой к ним подход, охотно отвечают на вопросы и открывают тайники своей души.

ГАРФ. Ф. 5762. ОП. 1. Д. 108. Л. 357.

 

Приложение 3.5.

ПИСЬМО начальника Пролетарского районного управления Ростовской области Агапова старшине Буденновской волости того же района

Районное управление Пролетарского района

Ростовской области

Старшине Буденновской области

15.12.1942. № 9/364

Для несения внутренней службы по охране Родины и для помощи Германским Вооруженным силам под руководством Главного немецкого командования в борьбе с коммунизмом и сталинской жидовской сворой приказываю:

1. Завербовать не менее 7 человек добровольцев в Донской казачий полк.

2. Добровольцы в Донской казачий полк вербуются не только из казачьего, но и из коренного населения постоянных жителей степей, в том числе и военнопленных, вполне благонадежных политически.

3. Добровольцы должны быть снабжены паспортами и Вашими рекомендациями о политической благонадежности.

4. Добровольцы должны быть Вами обеспечены: 1. Строевой лошадью. 2. Седлом с амуницией. 3. Полушубком. 4. Сапогами. 5. Папахой. 6. Курткой. 7. Гимнастеркой. 8. Шароварами. 9. Двумя парами белья. 10. Шашкой. 11. Карманными деньгами — по 1000 рублей каждому.

5. Все перечисленное переходит в личную собственность добровольца за счет Вашей общины и изъятия у населения Вашего поселка обмундирования бывшего советского образца и казачьего снаряжения…

10. Завербованные и снаряженные добровольцы должны быть доставлены Вами лично в Районное Управление 23 декабря с. г. с недельным запасом продовольствия и фуража.

11. Доставленные Вами добровольцы будут направлены в город Новочеркасск для строевого обучения.

За точное выполнение данного распоряжения отвечаете Вы. Старшине волости также явиться лично 23 декабря с. г. во главе старост и добровольцев волости.

Районный начальник (Агапов)

Начальник Агробюро (Копылов)

Цит. по: Решин Л. «Казаки» со свастикой. Документы из архивов КГБ // Родина. 1993. № 2. С. 74.

 

Приложение 3.6.

Организация пластунского казачьего полка

Основой пластунского полка являлось пластунское (стрелковое) отделение. Представьте себе пароконную бричку. На ней размещены сиденья, сколоченные из досок — вот и транспортное средство пластунского отделения. Численность отделения — восемь человек. Командир отделения — младший урядник или урядник, вооруженный автоматом. Две пары стрелков, вооруженных карабинами, расчет ручного пулемета — приказный и его второй номер, ездовой, вооруженный карабином. Всего на вооружении отделения: один автомат, один ручной пулемет, шесть карабинов. Такое ездящее отделение было казачьим изобретением времен Гражданской войны в пластунских батальонах Шкуро.

Нормальный суточный марш пластунского отделения — 50 километров. Проходимость близка к проходимости конницы. На четыре человека приходилась одна лошадь — это было экономично. Важным преимуществом такого «ездящего войска» было то, что пластуны шли в бой в пешем строю, не будучи утомленными изнуряющим маршем. Кроме того, при спешивании только один ездовой оставался коноводом, в то время как в кавалерийском отделении — три. Да и накормить отделению двух лошадей труда не составляло.

Пластунский взвод состоял из трех отделений, взводного урядника (старший урядник или подхорунжий), командира взвода (хорунжий или прапорщик). Во взводе восемь лошадей.

Пластунская сотня состояла из трех взводов и ячейки управления — командира сотни (сотника или подъесаула), вахмистра, писаря (приказного) и ординарца. Всего 82 человека и 28 лошадей.

Батальон состоял из трех пластунских сотен, пулеметной команды, минометного взвода, отделения конной разведки и штаба батальона. Всего в батальоне до 350 человек и 115 лошадей. Батальонами командовали есаулы и войсковые старшины.

Пластунский полк состоял из трех пластунских батальонов, штабной сотни, минометной и противотанковой батарей. Общая численность полка до 1500 человек и до 500 лошадей. Командовали полками полковники или войсковые старшины.

Дудников В.С. Воспоминания старого казака о пережитом и размышления о настоящем // В сб.: Материалы по истории русского освободительного движения 1941–1943. Под общей редакцией А.В. Окорокова. Вып. 1. М., 1997. С. 334–335.

Из истории военной организации таборитов

Для неподвижной обороны и для обороны на марше чехи-табориты широко применяли изобретенное ими сооружение из повозок (вагенбург), специально изготовленных для похода и боя. Повозки отличались особой прочностью и запрягались четверкой лошадей. С двух сторон повозки подвешивались на цепях толстые дубовые доски, закрывавшие проход под ней. Возились толстые деревянные щиты для установки их на повозках и между ними. Повозки скреплялись длинными железными цепями.

Команда каждой повозки состояла обычно из 10 воинов: ездового, четырех молотильщиков (главным оружием таборитов был тяжелый цеп — «молотило»), пикинеров и стрелков (или лучников, или арбалетчиков, или аркебузеров). Это была низшая организационная единица. Личный состав нескольких повозок составлял роту, входившую в состав отряда, действовавшего самостоятельно. Численность такого отряда обычно не превышала 5–6 тысяч человек Табориты выработали свою тактику борьбы с рыцарским войском на походе, в наступательном и оборонительном боях.

Разин Е.А. История военного искусства VI–XVI вв. СПб, 1999. С. 495.

 

Приложение 3.7.

Немец с русским сердцем

( Доброй памяти генерала Гельмута фон ПАННВИЦА )

Гельмут фон Паннвиц, считавший своим величайшим отличием, счастьем и честью — право командовать Казачьим Корпусом на Балканах, в дни, когда всех нас и его судьба уже была предрешена на конференции в Ялте, тогда, когда уже не было надежды, или мягче сказать — испарялась надежда на победу здравого разума над безумством завоевателя, когда Розенберг и ему подобные проиграли свою игру у нас на родине, неся не освобождение, а новое вражеское жестокое закрепощение, когда исчезла надежда и вера в победу белой идеи над красным кошмаром. И тогда генерал фон Паннвиц был с нами, был наш, любил и ценил русского человека, казака, бойца и, дав клятву, остался ей верен и не ушел. Он отказался от права немца покинуть свой пост и своих людей, сохранить если не свободу, то, во всяком случае, жизнь. Он предпочел сохранить честь солдата и свое имя светлым в памяти всех тех, кто пережил катастрофу выдачи из Австрии 1945 года, всех тех, кто боролся с коммунистами под его командой, всех тех, кто хоть раз с ним встречался…

Газета «Русская жизнь». Сан-Франциско, США. № 3422 от 6 августа 1955 года.

Фон Паннвиц

И.И. Сагацкий Журнал «Родимый край» Париж. № 94. Май — июнь 1971 года.

 

Приложение 3.8.

Из истории формирования 1-й казачьей дивизии

При прибытии в Млаву полки выгружались и следовали пешим порядком до большого военного лагеря, находившегося примерно в девяти километрах к востоку. Там каждый полк размещался в отведенном ему квартале благоустроенных бараков. В последующие дни по приказу генерала Паннвица было образовано несколько различных комиссий, которые сразу же приступили к своей работе. В их числе была комиссия из старых казаков, хорошо знавших свои Войска, отделы и станицы. Эта комиссия разбивала казаков по Войскам, месту рождения или происхождению, проверяла действительность принадлежности к казачеству, минувшую деятельность и прочее. Ее работа проходила весьма успешно, благодаря наличию тысяч собранных вместе и знавших друг друга казаков. По окончании работы комиссий все наши полки были выведены на большую площадь и построены фронтом взводными колоннами в своем полном первоначальном составе.

При приближении генерала Паннвица была подана команда «смирно». Поздоровавшись, он сказал о своем счастье быть с нами, о необходимости переформирования и подготовки к грядущим боям против коммунистов, о положении с нашим старшим офицерским составом, о своем намерении здесь же назначить из нашей же среды новых командиров и с этой целью предложил всем строевым офицерам выйти на правый фланг всего построения и стать там в одну шеренгу.

После его команды «вольно», пока мы выходили на указанное нам место, к полкам стали подходить специально назначенные чины разбивочной комиссии, которые становились отдельными группами против каждого полка примерно на расстоянии сорока шагов. У каждой такой группы имелись списки всего рядового состава будущего полка по дивизионам, сотням и взводам, по которым они тут же приступили к вывозу казаков, называя номер его полка, дивизиона, сотни и взвода. Каждый вызванный казак переходил в тыл разбивочной группы и занимал за нею свое место во взводе строившейся в колонну сотни.

Тем временем к нам подошел генерал Паннвиц в сопровождении нескольких немецких офицеров и других чинов. Он расспрашивал каждого из нас о нашем военном образовании, службе в строевых частях, их названиях, их местах действий и т. п., а затем, в зависимости от полученных данных, назначал на соответствующую должность с указанием полка. В этих назначениях генерал Паннвиц руководствовался исключительно современностью военных знаний офицера и его боевым опытом, независимо от того, воевал ли он до этого на стороне немцев, или наоборот, сражался против них в рядах Красной армии.

По окончании назначений мы заняли свои места в формируемых полках. Те же офицеры, которые остались по разным причинам, были переведены в резерв с правом службы на нестроевых должностях в нашей дивизии.

К вечеру разбивка закончилась, причем все наши полки были перенумерованы следующим образом: 1-й Донской кавалерийский полк, 2-й Сибирский велосипедный полк, 3-й Кубанский кавалерийский полк, 4-й Кубанский кавалерийский полк, 5-й Донской кавалерийский полк, 6-й Терский кавалерийский полк.

Н.Г. Назаренко. 1-я казачья дивизия // В сб.: Великое предательство. Сост. В.Г. Науменко. СПб, 2003. С. 12–13.

 

Приложение 3.9.

КАЗАЧЬИ ПЕСНИ ВРЕМЕН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

КАЗАЧЬЯ ПЕСНЯ

(автор — юный казак Василий Тарасов)

ПЕСНЯ О 1-й КАЗАЧЬЕЙ ДИВИЗИИ

(автор — казак Г. Нестеров)

Первая Казачья

ПЕСНЯ О КАЗАКАХ-ДОБРОВОЛЬЦАХ

Добровольцы казаки

Казачьи ведомости. 1944. № 13–14. Июнь — июль. 1945. № 15–16. январь — февраль.

 

Приложение 3.10.

Казаки против балканских банд

Газета Берлинер Иллюстрирте Нахтаусгабе (так в документе. — П.К.) от 14 декабря 1943 года поместила очерк военного корреспондента СС Андреаса Альбрехта, который мы перепечатываем полностью.

Не все казаки сохранили свою родину там, где Терек катит свои усталые волны в диких зеленых берегах или Нижний Дон несет в море свои мутные воды. Но они дома везде, где небо высоко, а Кремль далеко, во всех селениях, которые восторженно встречали немецкие отряды. Они присоединялись к ним, как только их миссия в этих местах оканчивалась, и наши отряды передвигались на запад. Они уходили оттуда во имя свободы.

Для московских властодержцев казаки всегда были беспокойным элементом, так как они никогда не желали признавать большевизма, и никакие карательные экспедиции ничего не могли с ними поделать. Тысячами перебегали они, в одиночку или целыми отрядами, избегая воинской повинности у большевиков, и требовали оружия, чтобы иметь возможность обратить его против угнетателей и врагов своей родины. Мы давно их знаем, этих жилистых молодцов с резкими чертами лица; мы видели их, как они стрелой носились по долинам на своих горячих лошадях, мы видели их танцы в селениях и слышали их песни. Мы знаем их темперамент — они делают или все или ничего, но то, что они делают, они доводят до конца. Их любовь к свободе так же велика, как и их гордость, они обладают природным инстинктом воина, и их врожденное добродушие покидает их, как только в них вскипает ненависть.

Такими видели мы их на юге Восточного фронта, когда они пришли к нам, такими видим мы их снова теперь, далеко от родины, под палящими лучами солнца Южной Европы, на берегах Савы или в Боснии. За это время они на учебных полях выучились многому, что облегчает им выполнение боевой задачи, которой они себя посвятили, и расширяет их горизонт в военно-технической области. Здесь можно сделать большое дело при наличии хорошей выправки и стойких убеждений.

Дело вовсе не так обстоит, как этого бы хотел видеть английский премьер. Балканы вовсе не в пламени, это он видит там фальшивые отблески. Банды бродят в непроходимых горах, производят опустошения в селах, сидят в выжидании в неприступных ущельях и нападают оттуда на транспортные единицы или слабые сторожевые отряды. Здесь разыгрываются эпизодические бессвязные военные действия, хитрый, доверившийся природе противник избегает открытой борьбы, с ним надо быть всегда настороже и бить его его же оружием. Эта задача возложена несколько недель тому назад на казаков, которым она приходится как раз по вкусу. Несколько казачьих полков проводят ее с видимым успехом. Со всей страстностью своего темперамента выполняют казаки свою обязанность, перед коммунистическими террористическими группами вырос в них противник, который в войне такого рода ни в чем им не уступает.

За короткое время казаки стали грозой бандитов везде, где патрулируют их сторожевые отряды или где они сидят в настойчивом ожидании, под прикрытием скал или кустарников. Подвижность, инстинктивно точное оценивание и определение врага, близость к природе и привычка к большим переходам, смелость при нападении, ловкость в бою и беспощадность к побежденному врагу, выполняющему задачи большевизма, — вот особенности казака, бросившие его навстречу борьбе с бандитизмом на юго-востоке.

Лучше всего чувствуют себя казаки под открытым небом, сидя у костра, на котором жарится на вертеле баран, подаренный им пастухом или крестьянином за то, что ему не надо больше дрожать за свой домашний очаг. Ночью же в них не дремлет воинственный дух. С наступлением сумерек гасят они костер и патрулируют неслышно по горам и расщелинам скал. Они в большинстве случаев уже вперед знают, где есть для них работа, застигают неприятеля врасплох. О своих ночных набегах и приключениях они говорят мало, а между тем им нередко выпадают на долю тяжелые переживания, так как они не любят действовать большими отрядами. Никто не знает подробностей об их ночных боях по скалам и кустарникам, о стычках у бурлящих рек, по берегам которых вьется полотно железной дороги и шоссе. Часто это бывают жестокие рукопашные бои.

Кто утром в безопасности и без неприятных задержек едет по железной дороге, между висящими по обеим сторонам горным стремнинами, может только предполагать о ночных происшествиях. В такой час казаки еще преследуют где-либо в горах беглецов с поля битвы или спят после работы в кустах, так как день снова сменится ночью, а она принадлежит им.

Андреас Альбрехт

Казачьи ведомости. 1944. № 7. ГАРФ. Ф. 5761. ОП. 1. Д. 12. Л. 257–257 (об).

 

Приложение 3.11.

ПРИКАЗЫ ИЗ АРХИВА 1-й КАЗАЧЬЕЙ ДИВИЗИИ

ПРИКАЗ № 179

5-му Донскому казачьему полку

11 декабря 1944 года

1. Полк совершил в течение нескольких дней очень большой марш. Из моих личных наблюдений я установил, что многие офицеры, вахмистры и унтер-офицеры уделяли большое внимание порядку, дисциплине и боевой готовности своих подразделений. Особенно я отмечаю 2-й дивизион, который свыше 300 км прошел пешком, и, несмотря на усталость людей, я видел порядок и дисциплину. Вчера особенно отличился 8-й эскадрон, который энергично сбил противника, захватив тяжелый пулемет. Командиру эскадрона, командирам взводов, вахмистрам, унтер-офицерам и казакам эскадрона объявляю благодарность.

2. Все же, несмотря на порядок и дисциплину на марше, я видел отдельных разгильдяев, пьяные, между собой подрались, набили друг другу физиономии, едут с синяками и подбитыми глазами. Иногда даже отдельные казаки в пьяном виде отставали от строя. Категорически запрещаю на марше или при выполнении боевых задач употребление спиртных напитков. Я отдельных лиц наказал и впредь буду наказывать. Запомнить всем, что разгильдяям, пьяницам и дебоширам в нашем славном дорогом полку места и пощады никогда не будет.

3. В пути, я видел, у отдельных повозок ломались колеса, рвалась сбруя. Все это является результатом невнимательной подготовки обоза и сбруи к движению.

4. Во время движения, когда шел дождь или снег, отдельные казаки и даже унтер-офицеры садились на повозки, закрывшись плащ-палатками и не видя, что делается в подразделении. Отдельные ездовые утеряли кнуты, отдельные казаки выглядят подчас очень безобразно; с поднятыми воротниками, руки в карманах, в папахе или пилотке, надетой как попало. Без команды курят, разговаривают. Некоторые спешат вперед себя устроить, а потом уже лошадей. Отдельные лошадей не убирали и не кормили как следует. Другие не следовали со строем или обозом, а выскакивали на тротуар.

Приказываю: вышеуказанное внимательно проработать вплоть до унтер-офицера и необходимые пункты довести до сведения казаков.

5. Полк прибыл в район, где находится очень много различных банд, а также недалек и фронт. Население к нам доброжелательно. Поэтому быть исключительно внимательными и дисциплинированными по отношению к нему, а также и к усташам, домобранам и местным хорватским властям, чтобы не было никаких недоразумений. Буквально избегать ненужных трений и споров. Быть исключительно внимательным, принять бои в любое время дня и ночи, учитывая подчас наличие сильного противника, как наземного, так и с воздуха. Все замаскировать, установить четкую линию обороны и укрепить ее. В бою каждый из нас, в обороне, на марше или в наступлении, должен быть стойким, энергичным, смелым, всегда держаться друг друга, выручать один другого. Вы, мои родные сыны, должны быть действительным факелом возрожденного казачества, помня всегда, что Русское освободительное движение под руководством генерал-лейтенанта Власова сильно потрясло Советскую власть. И скоро настанет такой момент, когда наша освободительная армия непосредственно столкнется с большевизмом и нанесет ему смертельный удар. В этих боях казачество должно принять авангардную роль. Настоящий пункт не позднее 10 часов утра 12.12.44 довести до сведения всего личного состава.

6. 12.12.1944 г. произвести следующее: занять и укрепить линию обороны, осмотреть обоз и отремонтировать его, осмотреть конский состав, ковку, привести в порядок сбрую, оружие, обмундирование. Наладить четкое питание людей и кормление лошадей, организовать бани для казаков, помыть белье.

7. В занимаемом населенном пункте в 17.00 запрещаю движение цивильного населения, об этом предупредить местную власть. Все входы и выходы занять и установить посты и проверить всех лиц, прибывающих в деревню; всех подозрительных направлять в штабы дивизионов и штаб полка.

Подписал. Командир 5 ДККП

полковник Кононов

Верно. Начальник штаба полка

обер-лейтенант Гончаров

12 декабря 1944

Пункты 1, 2, 3,4, 7 данного приказа довести до сведения всего личного состава дивизиона.

Начальник штаба д-на

обер-лейтенант Гюнтер

ПРИКАЗ

Вчерашний день путем героических боев 3-го, 5-го и 6-го казачьих полков и артиллерии занято от сильно оборонявшегося противника село Питомача. С этого дня можно считать начало большого успеха 1-й Казачьей Дивизии.

Впервые казаки встретились в бою с большевистской армией, поддержанной жидовским марксизмом, с его ложными обещаниями и клеветнической пропагандой.

Ни численный перевес, ни перевес вооружения и материалов не смогли помочь неприятелю. Боевой дух и храбрость моих казаков уничтожили в несколько часов неприятеля.

Казаки! Вы этим доказали, что Ваша клятва не была пустыми словами, что ваша борьба за освобождение Родины и за Новую Европу — святое дело! Я вас благодарю за Ваш боевой успех и за Вашу храбрость! Потери неприятеля за вчерашний день: 204 обнаружено убитыми. Есть предположение, что число убитых гораздо больше. 136 пленных. Взято от неприятеля, как военная добыча:

4 пушки 12,2 см.

1 — 10,5 см.

2 — 7,6 см.

1 — 6,7 см.

8 противотанковых пушек 7,5 см.

3 пушки легкие.

1 зенитная пушка 2,0 см.

5 тяжелых минометов.

12 пулеметов.

13 противотанковых ружей.

72 автомата.

Около 250 винтовок.

149 огнеметов.

Около 300 мин тарелочной формы.

8 легких грузовых автомашин.

1 легковая автомашина.

1 трехместный мотоциклет.

95 лошадей, частью с седлами и сбруей.

15 повозок с большим количеством боеприпасов, масками (противогазами), продовольствием и обмундированием.

Подпись: Командир 2-й казан, кав. бригады полковник фон Шульц

ПРИКАЗ № 194

5-му Донскому Казачьему кавалерийскому полку

30 декабря 1944 года.

Деревня Питомача

1. Я установил большой беспорядок в содержании военнопленных. Надо помнить, что мы должны показывать образец современного солдата, борющегося во благо нашему народу, России. Поэтому каждый должен быть дисциплинированным, подтянут, не болтать того, что не следует, показывать из себя культурного воина. Понятно, что к военнопленным нужно относиться очень хорошо, но не так, как я вчера видел во 2-ом дивизионе: захожу в комнату, где сидят военнопленные: казаки конного взвода 2-го дивизиона были назначены для охраны военнопленных, вся эта охрана разделась до нижнего белья, оружие положила на соломе в углу возле военнопленных, в комнате ужасно накурено, грязно, валяется хлеб, мясо, все охраняющие казаки сидят вместе с военнопленными, играют в карты. У дверей часового нет. Такое безобразие может привести к бегству военнопленных, могут перебить всю охрану.

Приказываю:

1) Для военнопленных подбирать хорошее помещение, теплое и уютное. Кушать давать в определенное время.

2) Часовой должен стоять у дверей или у окна, должны быть назначены люди как выводные — если военнопленный захочет выйти оправиться.

3) Завести в дивизионах в отдельных подразделениях тетради учета военнопленных с указанием, где захвачены, дата, откуда родом, в какой части служил, каким эскадроном захвачен.

4) Если кто желает поговорить с военнопленными, то обязательно должно быть разрешение от начальника штаба или командира дивизиона.

5) Военнопленным обязательно давать прочитывать манифест и программу Русского освободительного движения и мое обращение.

6) Конвоирование и передача в вышестоящие штабы военнопленных должно происходить в исключительном порядке.

Впредь выделять для охраны военнопленных исключительно добросовестных унтер-офицеров и казаков. Детально их инструктировать о их обязанностях.

2. Ввиду наступления холодов надо срочно организовать, поделать перчатки и наушники для казаков, не допустить ни одного случая обмораживания.

Подписал. Командир 5-го дон. каз. кав. полка полковник Кононов

Верно. Начальник штаба обер-лейтенант Гюнтер

Алферьев Б. Крук В. Походный атаман батька фон Паннвиц. М., 1997. С. 151–155.

 

Приложение 3.12.

ПРИКАЗ начальника Казачьего резерва генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро от 5 сентября 1944 года (Обращение к казакам)

Обращение генерала А.Г. Шкуро

Родные казаки!

Приказом государственного Руководителя «СС» я назначен Начальником Казачьего Резерва, и на меня возложена задача собрать вас всех, способных носить оружие, для формирования Казачьего Корпуса, чтобы казаки имели возможность с оружием в руках защищать свои семьи, отстоять свое право на жизнь и на свободное существование и помочь нашему союзнику — Германской армии в ее тяжелой борьбе против общего врага — жидо-большевизма!

Казаки! Настало время, когда каждый из нас должен честно и громко сказать, с кем он, и за что борется! Времени для колебаний и размышлений нет. Или с нами и Германской армией, или против нас!!!

Поэтому я, облеченный высоким доверием Государственного Руководителя «СС», громко призываю вас всех, казаки, к оружию и объявляю всеобщий казачий сполох!

Поднимайтесь все, в чьих жилах течет казачья кровь, все, кто еще чувствует себя способным помочь общему делу. Казак — эмигрант ли ты 1920 года, пришел ли ты сейчас с Германскими войсками с Востока, находился ли в лагерях военнопленных, в Восточных лагерях, в частях «СС» или в полиции и других германских учреждениях, все уроженцы казачьих областей, родители которых были тамошние коренные жители, уроженцы Ставропольской и Черноморской губерний, потомки казаков, насильно оторванные от казачьей семьи, — всех вас я призываю немедля являться в местные учреждения войск «СС» и местные казачьи организации, заявлять о своем казачьем происхождении или письменно сообщать о том же в мой штаб — Берлин, В15, Курфюрстендамм, 216 (Berlin,W15, Kurfurstendamm, 216) или же в казачье управление — Берлин, CO16, Рунгештрассе, 27 (Berlin, SO16, Rungestrabe, 27, Kosakenleitstellen) и записываться в казачьи войска.

Все установления войск «СС» германских вооруженных сил получили приказ от Государственного Руководителя «СС» оказывать вам полное содействие и направлять всех казаков, способных к строевой службе, от 18 до 45 лет, а офицеров до 50 лет, в казачий запасной полк (Dollernsheim bei Zwettl) для формирования, а остальных казаков, а также казачьи семьи направлять в Вену (Wien III, Radetzkystr, 3, Kosakenauffangstab) для дальнейшего следования в места казачьего поселения.

Я горячо верю и твердо знаю, что вы, казаки, понимая всю сегодняшнюю обстановку, дружно отзоветесь на мой призыв, и мы все докажем Великому Фюреру и Германскому народу, что мы, казаки, верные друзья и в хорошее время и в тяжелое.

Итак, казаки, до зроби, к оружию!

Начальник Казачьего резерва

генерал-лейтенант Андрей Шкуро

ПРИКАЗ начальника Главного управления Казачьих Войск генерала П.Н. Краснова № 15 «О формировании казачьего корпуса и задачах Казачьего Стана»

Приказ казачьим войскам

17 сентября, № 15, г. Берлин

№ 1

Для полного объединения и дружеской общей работы всех казачьих войск предписываю с нынешнего 1944 года Войсковым Праздником во всех Казачьих войсках считать день ПОКРОВА ПРЕСВЯТАЯ БОГОРОДИЦЫ, 1 (14) октября.

№ 2

Поздравляю всех казаков и казачек с Войсковым праздником!

Мы встречаем в этом году наш праздник в тяжелых и трудных обстоятельствах шестого года упорной и жестокой войны. Нас ожидает слава победы и доблесть исполненного долга перед родными войсками и принявшей нас, как союзников, Германией. Из «Особого приказа» начальника 1-й казачьей дивизии генерал-лейтенанта фон Паннвица мы узнаем о признательности казакам Фюрера Германского народа, Адольфа Гитлера, за нашу верность, настойчивость и жертвы, принесенные каждым из нас.

Первая казачья дивизия генерал-лейтенанта фон Паннвица избрана Фюрером сборным местом всех казаков.

Все казаки должны соединиться и составить один казачий корпус. По приказу Фюрера, он пойдет освобождать наши родные края. Упорные бои перед нами. МЫ будем в них не одиноки. Плечо к плечу с нами пойдут сотни тысяч бойцов Русской Освободительной Армии. Они также, как и мы, пойдут освобождать свои родные дома.

Все казаки собираются в особый КАЗАЧИЙ РЕЗЕРВ, начальником которого назначен Кубанского Казачьего войска ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ШКУРО.

Бить врага нужно не растопыренными пальцами, но крепко сжатым могучим кулаком. Разбросанным повсюду казачьим частям и одиночным казакам предписываю собраться к резерву генерала Шкуро.

Казаки всех войск и те иногородние, кто жил на наших землях, кто ушел с них с нами, чтобы сражаться за свободу родных краев и их союзников, где бы они ни находились: в лагерях ли военнопленных, в рабочих ли лагерях вместе с другими рабочими, на службе на заводах или в отдельных малых частях и командах охраны, в полицейских командах или при штабах отдельных германских частей — через своих комендантов и начальников обязываются заявлять об их священной обязанности исполнить призыв Фюрера, переданный через начальника 1-й казачьей дивизии генерал-лейтенанта фон Паннвица, через начальника Казачьего резерва генерал-лейтенанта Шкуро и мой приказ, и требовать через местные учреждения частей «СС» отправления. Казаков собирать по войскам в маршевые сотни и отправлять при офицерах в распоряжение генерала Шкуро.

Приказ этот не касается частей Походного атамана полковника Доманова, которые имеют особое значение очистить от партизан и бандитов временную казачью землю для поселения на ней казачьих семей и для охраны их на этой земле.

Казаки, вы можете спокойно идти в поход, зная, что за мощною охраной старых, испытанных в походе и боях полков Походного атамана семьи ваши защищены, дети воспитываются и обучаются, они будут такими же казаками, как и вы, и станут достойною вас сменою.

Я зову вас словами призыва генерал-лейтенанта Шкуро: — «ДО ЗРОБИ! К ОРУЖИЮ!»

Запомните заключительные слова «Особого приказа» генерал-лейтенанта фон Паннвица: «…Дорогие мои казаки! Вы знаете, что вся моя любовь принадлежит вам. Вы всегда были предметом моих мыслей, чувств и действий. Покажите же теперь, что ваши мысли, чувства и действия принадлежат Фюреру. Только таким образом вы станете на путь, который ведет к светлому будущему. Вперед, в бой за освобождение Родины! Да здравствует Фюрер!»

Я уверен, что ни один казак, в груди которого бьется подлинное казачье сердце, не уклонится от призывов, не уклонится от моего приказа.

Я — старый казак, участник трех войн, отдавший всю долгую жизнь казакам и с частями Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского, Уральского, Сибирского, Забайкальского, Амурского, Уссурийского и Енисейского войск, ковавший славу казачью в войнах Японской, Великой и Противобольшевистской, зову вас ВСЕХ, родных и близких мне казаков и уроженцев казачьих областей, Ставропольской и Черноморской губернии, в ком течет та же казачья кровь и кто шел с казаками в бои против большевиков — с великим душевным подъемом, с жаждой подвига и победы, с искренним желанием и готовностью все отдать за свободу родных краев, за новую Европу без жидов и большевиков, стать в ряды нашего казачьего освободительного корпуса.

Да здравствует фюрер Адольф Гитлер, наш вождь! Да поможет нам в святом нашем деле господь бог, и да покроет нас своим покровом пресвятая богородица, наша защитница и нерушимая стена! В добрый час!

Начальник Главного Управления Казачьих Войск

генерал от кавалерии КРАСНОВ