К тому времени когда Алекс оказалась одна в своей комнате на втором этаже губернаторского дома в Сиднее, ночь быстро опустилась на город.

Большое выбеленное известкой здание находилось в двух шагах от гостиницы Теннеров — ирония такого соседства оказалась ею незамеченной. Утомленная и безутешная Алекс была совсем не в настроении восхищаться окружающей ее обстановкой. Она не замечала внушительных колонн в стиле ранней эпохи английских королей Георгов, не любовалась замысловатой резьбой по дереву и элегантной мебелью.

Поездка из Бори была долгой и изнурительной, и у нее не оказалось никакой возможности наедине поговорить со своим дядей.

Жена губернатора Макквери, Элизабет, уже ждала их приезда дома и приветствовала их. Она была красивой женщиной, на несколько лет моложе своего мужа, и обладала столь приветливым характером, что Алекс испытала искушение сразу же излить ей свои беды и попросить о помощи. И она бы так и поступила, если бы не присутствие дяди, нрав которого — да будет это известно — отличался чрезвычайной возбудимостью.

Отрывистый вздох сорвался с губ Алекс. Она подошла к кровати и тяжело опустилась на покрытое вышивкой шелковое покрывало, борясь с новым приступом слез, навернувшихся у нее на глаза в тот момент, когда перед ней мелькнул образ Джонатана. Как она ни старалась, у нее из памяти не исчезало воспоминание о нанесенном ему ударе. Не могла забыть она и откровенное злорадство на лице майора Битена. Может быть, этот трус еще раз ударил Джонатана? Но, может быть, Сет или другие рабочие осмелились встать на защиту своего хозяина?

— О Джонатан, — судорожно прошептала она. В ее сердце прозвучала отчаянная, искренняя молитва за него. Она подавила рыдание и поднялась с постели. Походив какое-то время бесцельно по комнате, Алекс подошла к окну и бросила исполненный страдания взгляд наружу.

На небольшом расстоянии от особняка протянулась гавань, и в ее необычно спокойных водах отражался яркий серебристый свет луны. Сквозь опускавшиеся сумерки только-только начали прорезаться огни города. Легкий и прохладный ветерок гнал по бесконечной синеве неба облака. Такую ночь обитатели Сиднея называют «нежной». Мысль об этом вызвала у Алекс проиступ сильнейшей тоски. Для нее это будет первая ночь после свадьбы, когда она не будет спать в его сильных, любящих, теплых руках.

В расположенную позади нее дверь настойчиво постучали. Поспешно вытерев слезы, она обернулась и увидела входившего в комнату дядю.

— Мне не хотелось бы беспокоить тебя, моя дорогая, но я подумал, что мне следует поговорить с тобой до ужина. Миссис Макквери настолько добра, что прислала тебе соответствующий наряд. — Он показал на перекинутое через руку модное бледно-желтое шелковое платье.

Поскольку Алекс никак не отреагировала на его слова, он подошел к кровати и положил на нее платье, а затем, примиряюще улыбаясь, повернулся к Алекс.

— Возможно, наша встреча, — сказал он, — оказалась не такой, как каждый из нас хотел бы, но…

— Как вы могли, дядя? — Она наконец обрела голос, чтобы высказать ему свое возмущение. — Как вы могли поступить таким образом?

— Я пытался лишь действовать в твоих интересах, — настойчиво сказал он, демонстративно проявляя терпение, как будто разговаривал с неразумным ребенком. — Мои методы, быть может, слегка чужды условностям, но тем не менее они всегда оказываются чрезвычайно эффективными.

— Джонатан Хэзэрд такого неблагодарного к себе отношения не заслуживает!

— Ты так думаешь? — Он сдвинул брови и покачал головой. — Этот мерзавец воспользовался тобой, Александра.

— Это неправда, — горячо возразила она.

— Ты до сих пор утверждаешь, что вышла за него замуж по своей воле? — скептически спросил он.

— Нет, — вынуждена была она признать, а затем поспешно добавила: — Но так случилось только потому, что в то время я еще не разобралась в своих истинных чувствах.

— И каковы же твои «истинные чувства»? — Его вопрос был пронизан сарказмом.

— Я люблю Джонатана Хэзэрда!..

Она глубоко, содрогнувшись всем телом, вздохнула и скрестила руки под грудью. Ее сердце дико билось, когда она наконец открыто сказала о своей любви.

— Я полагаю, что и тогда я все знала, но я… я не хотела признавать этого. Я меньше всего предполагала, что влюблюсь в невозможного, приводящего меня в ярость мужчину, который наймет меня в качестве экономки, откажется поверить мне, что я была несправедливо обвинена, а потом потратит так мало времени на то, чтобы жениться на мне и уложить меня в постель. Однако я влюбилась в него, — продолжала Алекс, — и полагаю, что я должна была понять это еще в тот самый первый раз, когда встретила его. Я должна была бы это уже давно понять. — Он пытался объяснить мне, — пробормотала она, глубоко вздохнув с чувством сожаления. — Он пытался заставить меня взглянуть в лицо правде, но я не слушала его. Если бы я только не была такой упрямой! О мое проклятое упрямство!

— Александра! — сделал резкое замечание лорд Генри. Он еще больше сдвинул брови, а его глаза, когда он взял ее за руку, потускнели. — То, что ты чувствуешь к нему, не любовь.

— Нет, дядя Генри, это и есть любовь. — Она отодвинулась и продолжала ходить по комнате. — И именно поэтому я не могу уехать.

— Ты вела замкнутую жизнь, — напомнил он ей. Его опасения по поводу ее душевного состояния многократно усилились. — Слава Богу, — сказал лорд Генри, — что у нас никогда не было случая говорить о таких вещах раньше. Но теперь необходимо это сделать.

— Я должна вернуться к Джонатану! — воскликнула она, не обращая никакого внимания на слова дяди. — Разве вы не понимаете? Я не могу…

— Послушай меня, Александра! — Он снова крепко схватил ее за руку и заставил остановиться перед ним. — Этот бродяга совратил тебя. Он украл твою невинность. Он тебя запутал и ввел в заблуждение.

— Нет! — Она резко покачала головой, отвергая его слова. — Вы ошибаетесь.

— Ты думаешь, что ты первая, которую так провели? — Его рот скривился в презрительной гримасе. — Ситуация эта хорошо известна в среде наших пэров. Мужчина вынудил тебя играть роль служанки. Разве не так? Именно потому, что ты оказалась в столь уязвимом положении, он смог воспользоваться тобой.

— Как же вы тогда объясните тот факт, что он женился на мне? — спросила она лорда Генри.

— Ты — наследница. Он понял возможность…

— Глупость и бессмыслица! — С тем самым выражением гордого неподчинения, которое с самого начала восхитило Джонатана, она подняла голову и заявила: — Я не могу возвратиться с вами в Англию, дядя Генри!

— Ты забудешь о нем, как только мы окажемся в Лондоне, — высказал он свое мнение с самодовольной, приводящей ее в бешенство уверенностью. — Как только ты снова окажешься среди своих друзей, вернешься в мир, к которому принадлежишь, ты сумеешь позабыть об этом печальном эпизоде и подумаешь о новом браке, который принесет тебе больше счастья, чем ты даже можешь себе вообразить. Развод может оказаться в каком-то смысле делом деликатным, но я позабочусь о том, чтобы он прошел возможно спокойнее. Даже если и существует возможность скандала, имя твоей семьи, ее состояние и связи, несомненно, сгладят все неприятности.

— Вы что, не расслышали ни одного слова из того, что я вам говорила? — спросила Алекс, все больше приходя в отчаяние. Ее глаза загорелись яростным сине-зеленым огнем. — Развода не будет. Я намерена остаться со своим мужем!

— Что ты имеешь здесь? — Его пальцы сжались вокруг ее руки, а аристократические черты исказились от злости, когда он приблизился к ней. — Неужели ты действительно веришь в то, что можешь найти счастье в этой грубой, варварской стране, в далекой и обширной колонии, населенной отбросами общества? Можешь ли ты действительно представить себя женой мужчины, который не только американец, но и негодяй и изгнанник? Что, по твоему мнению, сказала бы твоя мать, упокой Бог ее душу, узнав, кого ты выбрала себе в мужья? — Он выпустил ее руку и тяжело вздохнул. — Я люблю тебя, Александра, так, как если бы ты была моей собственной дочерью. И поэтому я не могу позволить тебе разрушить свою жизнь из-за какого-то мимолетного увлечения. Ты вернешься со мной в Англию!

Он повернулся кругом на своих высоких каблуках и вышел из комнаты. Алекс уставилась ему вслед, чувствуя себя более жалкой, чем когда-либо до сих пор.

Алекс любила своих дядю и тетю. Все долгие минувшие годы они были добры и щедры по отношению к ней. И ее жизнь в Лондоне была легка, удобна и полна привилегий. Она так не походила на тяжелый труд в Бори. И вместе с тем могла ли она даже задумываться о возвращении в Англию именно теперь, когда она поняла, что любит Джонатана? Перспектива жизни без него была для нее невыносима. Одной только мысли о том, что она никогда больше не увидит его, было достаточно, чтобы ощутить, как острый нож пронзает ее сердце. О Боже, она не могла покинуть его!

— Что мне делать? — бормотала Алекс, вновь и вновь обращая отчаянные взгляды на небо. Ведь были же пути для того, чтобы убедить дядю в истине. Существовали какие-то способы помешать ему силой заставить Алекс вернуться в Лондон — надо было только отыскать их.

Она снова подошла к окну. Ее глаза внезапно загорелись осознанием ясной и уверенной в успехе решимости.

«Конечно», — решила она, и сердце ее лихорадочно забилось, по мере того как в ее мозгу принимал очертания план, уже использованный ею довольно успешно некоторое время назад. «Вскоре стемнеет, — размышляла Алекс. — Тогда можно будет вылезти из окна, спуститься на землю, а затем бежать. Бог мне поможет, и я двинусь вдоль реки вплоть до плантации».

Назад к Джонатану!..

Бросив быстрый тревожный взгляд через плечо, Алекс бесшумно открыла окно и устремилась в глубину комнаты. Она знала, что вскоре дядя придет за ней, чтобы сопровождать ее на ужин, поэтому стала поспешно умываться и одеваться.

Около девяти вечера ей разрешили вернуться в свою комнату. Она еще в коридоре пожелала дяде доброй ночи — при этом, для того чтобы не вызвать подозрений, сделала это не слишком тепло, — шмыгнула в комнату и затворила дверь. Едва не заплясав от радости, она бросилась к окну и взглянула вниз, в темноту.

За окном Алекс никого не увидела. Она собралась с духом и подобрала свои юбки.

Внезапно чья-то рука зажала ей рот. Она напряглась, и тревожный полузадушенный крик вырвался из ее горла, когда Алекс почувствовала, что ее обхватили сзади за талию.

— Спокойно, любовь моя, не то мы поднимем на ноги весь этот проклятый полк, — прошептал ей в ухо знакомый, удивительно красивый по тембру голос.

Сердце Алекс затрепетало от радости. Она повернулась в его объятиях, и глаза ее ярко засветились, встретив его любящий взор.

— Джонатан! — ошеломленно прошептала она. — Как?.. Где?..

— Я же сказал, что никогда не позволю вам уйти.

— Каким образом вам удалось проникнуть в мою комнату?

— Никогда не советую вам недооценивать людей из семьи Хэзэрдов.

— Но, Бог мой, я не могу поверить, что вы в самом деле здесь, — сказала, волнуясь, она. — А что, если кто-нибудь вас видел? Здесь вы в гораздо большей опасности! Прошу вас, Джонатан. Вы должны немедленно удалиться.

— Только с вами. — Он положил свои руки ей на плечи. Его красивое лицо — правда, слегка поцарапанное и со следами побоев — приобрело мнимую суровость, когда он спросил ее: — Вы пойдете со мной по доброй воле, миссис Хэзэрд? Или я переброшу вас через свое плечо и унесу силой!

— Разве вы не заметили, что я готовилась к побегу? — дерзко парировала Алекс, кивнув в сторону окна. Но в следующее мгновение она заговорила серьезно. — О, Джонатан! С вами все в порядке? Майор Битен…

— Сейчас он наслаждается плодами своего труда в какой-то таверне в Параматте. — Джонатан не добавил, что он заранее позаботился о своей личной мести, и следующим утром майор будет испытывать огромное «удовольствие» от полученных им синяков. — Сет и двое других работников, — пояснил Джонатан, — оказались достаточно любезны, чтобы сопроводить его туда. Его начальство отнюдь не отнесется к нему сердечно, обнаружив его пьяным и не совсем в порядке при исполнении служебного долга.

Джонатан переборол стремление поцеловать ее, утешив себя мыслью о предстоящей ночи, как только они покинут Сидней.

— Но сейчас ни слова об этом. Вперед, леди Алекс, — сказал он, нехотя отрывая ее от себя и одновременно крепко беря за руку. — Мы больше не можем терять времени. Наш корабль готов сняться с якоря, как только мы…

— Наш корабль? — повторила она, и глаза ее округлились от изумления. — О чем вы говорите? Разве мы не возвращаемся домой?

— Нет. Мы отплываем в Америку.

— В Америку…

— Ваш дядя не разрешит вам остаться здесь. Губернатор недвусмысленно разъяснил свою собственную позицию. У нас нет иного выбора, кроме побега.

— Но что будет с плантацией? Что будет…

Джонатан быстро протащил ее через комнату, открыл дверь и убедился, что в плохо освещенном коридоре никого нет. Он знаком предупредил Алекс, чтобы она сохраняла молчание, и выскользнул из комнаты.

Алекс послушно проследовала за ним на лестничную площадку. Ей пришла в голову мысль, что он даже не поинтересовался, почему она готова ослушаться дядю и отказывается от всякой мысли вернуться в Англию. Если бы ее нервы не были натянуты как тетива лука, она бы обиделась за такое невнимание. Но она все равно ушла бы с Джонатаном.

Алекс молниеносно оглянулась вокруг и, сдерживая дыхание, на цыпочках пошла за ним по широким, устланным коврами ступеням. Внезапно ей почудилась ужасная картина того, что может произойти, если их перехватит ее дядя. Будет поднята тревога, и на них набросятся правительственные войска. Воображаемая картина, однако, не превратилась в реальность. Джонатан вел ее по узкому коридору к черному ходу. Наконец они вышли в прохладную темноту, царившую снаружи.

— Почему нет стражи? — прошептала она. Голова ее шла кругом при мысли о том, с какой легкостью им удался побег. — Конечно, губернатор…

— У меня в этом доме есть друг, — скупо ответил Джонатан, закрывая за ними дверь.

— Друг?

— Элизабет Макквери была всегда безнадежно романтичной особой. — Заметив удивление в глазах Алекс, Джонатан на какое-то мгновение улыбнулся. — Идемте в ту сторону, — вновь потянул он ее за собой.

Они быстро шли вдоль спокойных, освещенных лунным светом улиц, а потом спустились вниз с холма в более шумную часть города. Когда они наконец достигли гавани, Алекс задыхалась. Джонатан проталкивал ее сквозь толпу, направляясь к ожидавшей их трехмачтовой шхуне.

— Как вам удалось… так быстро организовать выезд? — запинаясь, спросила Алекс. Ее глаза засверкали, а щеки разрумянились, когда он подобрал ее юбки, чтобы подняться по сходням.

— Шхуна «Просперо» принадлежит мне, Александра.

— Вам? — У нее от удивления перехватило дыхание. — Но я полагала…

— Я слишком много лет пробыл в море, чтобы навсегда отказаться от него, — заметил он с кривой улыбкой. — А на тот случай, если вы склонны разделить подозрения вашего дяди в отношении моего корыстолюбия, вы должны знать, что у меня есть и другие суда.

— Так что же получается, вы совсем не нуждаетесь в моем состоянии? — поддразнила она его, а ее глаза сияли от восторга, в который привело ее это открытие.

— К черту ваше состояние! — Он поддержал Алекс, когда та перебиралась со сходен на палубу шхуны.

— Готовьтесь к отплытию, мистер Малдун! — приказал он резким повелительным тоном.

— Есть, капитан!

Алекс обернулась и увидела старого ирландца, который стоял наверху на спардеке — средней надстройке корабля. Он широко улыбался, глядя на нее сверху вниз.

Она с интересом наблюдала, как команда засуетилась, готовясь к отплытию. Алекс продолжала напряженно следить за происходящим в порту, так как до сих пор не могла поверить, что и она, и Джонатан свободны. Она знала, что ее дядя не остановится ни перед чем, лишь бы вернуть ее назад. Она могла допустить, что он даже способен потребовать смертной казни Джонатана через повешение за попытку ее похищения.

Ее охватила неудержимая дрожь. Она посмотрела вдаль, туда, где из таверн и игорных домов вываливались на улицы предававшиеся веселью люди.

Ее самые худшие предположения оправдались, когда она увидела в конце пристани экипаж, в котором находились ее дядя и губернатор. Из ближайших казарм была вызвана колонна солдат — эскорт, который потребовал ее дядя, когда он обнаружил отсутствие своей племянницы. Солдаты маршировали сразу же за экипажем.

— Джонатан! — вмиг охрипшим голосом закричала Алекс, горло которой сжалось в тревоге.

Через мгновение он уже стоял рядом с ней. Его суровое лицо превратилось в яростную маску решимости, когда он посмотрел в указанном ею направлении.

— О Боже, что нам теперь делать? — задыхаясь, спросила Алекс.

— Все то, что потребуется.

По сигналу Джонатана Малдун и остальные члены команды собрались за его спиной, подготавливаясь к обороне. Все были вооружены. И все были готовы к сражению, даже если бы это означало противоборство с войсками губернатора.

— Александра! — обратился к ней Генри Кэвендиш, когда он, хватаясь за сердце, трусцой преодолел освещенный фонарями причал, чтобы разглядеть ее. Он остановился у самых сходен. Его негодующий, мстительный взгляд уперся в Джонатана. — Отпустите ее, вы, злонамеренный бродяга!

— Он не бродяга, дядя, — крикнула в ответ Алекс. — Джонатан — мой муж, и вам ничего не удастся сделать, чтобы помешать мне уехать с ним.

— Я — твой опекун. Ты сделаешь так, как я тебе скажу. Немедленно спускайся на берег или… — предупредил он.

— Черт побери, Джонатан! Вы что, спятили? — бросил ему губернатор Макквери, когда оказался рядом с лордом Генри. Солдаты заняли позиции на пристани в ожидании команды. — Этот мужчина имеет полное право взять Александру с собой, — напомнил губернатор Хэзэрду.

— Она — моя жена, Лачлен, — заявил тот спокойно. Его глаза выражали так хорошо известную Алекс опасную напряженность. — Как я вам уже сказал раньше, я не отдам ее.

— Вы готовы пойти на риск кровопролития? — с насмешливым недоверием спросил лорд Генри.

— Я готов рисковать своей собственной жизнью.

— Нет! — закричала Алекс, переводя охваченный ужасом взгляд с Джонатана на дядю, а с того — на губернатора. Ради Бога, губернатор Макквери. Вы же не собираетесь…

— Я, девчушка, боюсь, что решение зависит от вашего дяди. — Губернатор, конечно, блефовал. Он не собирался прибегать к насилию. И его собственная совесть, и его жена уже дали ему нагоняй за ту роль, которую он сыграл минувшим днем в неприятных событиях в Бори. Но тем не менее он должен был убедительно продемонстрировать готовность применить силу. — Если бы лорд Кэвендиш согласился урегулировать эту проблему цивилизованным путем, то мы смогли бы все вернуться домой в свои постели, — предложил Макквери.

— Здесь нечего регулировать, — упрямо заметил англичанин. Он вновь с яростью взглянул на Джонатана. — Мне следовало бы предвидеть, что вы попытаетесь украсть Алекс.

— Мы отплываем в Америку, — сообщила Алекс.

— Ты говоришь черт знает что!

— Да, дядя Генри, я это говорю! И я также говорю, что вы меня больше никогда не увидите, если будете настаивать на этом абсурде!

Она почувствовала, что горючие слезы потекли по ее щекам, но она решительно смахнула их:

— Я очень люблю вас и тетю Беатрис. Я, честное слово, благодарна вам за все, что вы сделали для меня. Но теперь я жена Джонатана. Независимо от того, что вы станете говорить или делать, независимо от того, насколько вы хотите, чтобы все вернулось к прежнему положению вещей, вы не сможете изменить то, что есть. — Потом она сделала глубокий вдох и сказала: — Я люблю его, дядя. Я люблю его всем сердцем. И если вы чувствуете к тете Беатрис хотя бы десятую долю того, что я чувствую к Джонатану Хэзэрду, тогда вы сумеете понять, почему я должна остаться с ним!

Алекс почувствовала сильную теплую ладонь Джонатана, снова сжавшую ее руку, и ее щеки зарумянились, когда она посмотрела ему в глаза.

— Лучше поздно, чем никогда, леди Алекс, — едва слышно проговорил он. Его слова предназначались только для ее ушей.

— Что с тобой случилось, Александра? — спросил ее дядя, сдвигая брови под влиянием испытываемого им обидного и злого удивления. Он понял, что она изменилась даже в большей степени, чем он предполагал. Ему никогда не приходилось видеть ее столь неуступчивой и твердой. — Ты всегда была такой беззаботной, но…

— Боюсь, что теперь я стала даже хуже, — вздохнув, призналась она. Выражение ее лица стало мягким и умоляющим, а голос был полон надежды, когда она сказала: — Вы, конечно, смогли убедиться, что Джонатан заслуживает того, чтобы вы его признали. Он показал, что готов отдать все, чем он здесь владеет, для того чтобы быть со мной. Он присягнул на вечную любовь и преданность мне. Прошу вас, дорогой дядя, дать нам ваше благословение.

— Она права, лорд Генри, — посчитал в этот момент возможным вмешаться в разговор губернатор Макквери. Он положил руку на плечо старого лорда и торжественно посмотрел на него. — Неужели вы допустите, чтобы ваша гордость разбила ее сердце — да к тому же и ваше? Вы можете навсегда потерять ее, если только лишите ее этого шанса на счастье.

— Какое счастье может быть в таком непристойном браке? — воскликнул лорд Генри. В нем боролись чувства и разум. Его взгляд смягчился, когда он посмотрел на племянницу.

— Больше, нежели вы можете вообразить себе.

Алекс снова взглянула на Джонатана. Почерпнув силы в том, что она увидела в его глазах, она отошла в сторону и медленно пошла вниз по сходням. Она остановилась перед дядей и взяла его руки в свои.

— Прошу вас, дядя Генри, — умоляла она. — Я люблю его.

— Итак, ты хочешь, чтобы я оставил тебя в этой пустыне? — спросил он внезапно дрогнувшим голосом. — Так далеко от дома? Так далеко от всего, что тебе было так дорого?

— За исключением вас и тети Беатрис, все, что мне дорого, находится в этой пустыне, — заверила его она, и ее глаза снова засверкали.

— Ты уверена в этом, Александра? — Он внимательно всматривался в ее лицо. — Возврата обратно быть не может. Избрав свой путь, ты должна будешь идти по нему до конца. В этом ты должна дать себе отчет.

— Говоря по правде, сейчас я более уверена в этом, чем когда-либо. — Она оглянулась на Джонатана, который спускался по сходням, чтобы присоединиться к ней. Он протянул пожилому англичанину в знак примирения руку.

— Даю вам слово, лорд Кэвендиш, я сделаю все, чтобы она не сожалела о своем решении.

— Но почему, черт побери, я должен верить слову американца?

— Потому что — независимо от того, американец ли я или нет — я мужчина, которому она всегда будет принадлежать. — Призрак улыбки бродил по его губам, пока он продолжал ждать с твердо протянутой вперед рукой.

Лорд Кэвендиш оказался перед дилеммой, не похожей ни на одну из тех, с которыми он встречался до сих пор. Его раздражало, что его племянница вышла замуж за человека, столь низкого по положению и столь неподходящего для нее. Он всегда видел ее невестой богатого дворянина или, возможно, наследного принца одного из европейских дворов. А какой теперь у него выбор? Он может продолжать настаивать на своих правах опекуна. Он может захватить ее сейчас и с помощью губернатора заставить отплыть вместе с ним в Европу в конце этой недели. Но, поступив так, он опасался, что оправдается предупреждение шотландца. Он потеряет ее навсегда.

— Я не могу отрицать того, что весьма неохотно доверяю ее вашим заботам, капитан Хэзэрд, — сказал он, хотя и пожал его руку. У него было непреклонное выражение лица, но глаза свидетельствовали о покорном согласии. — Обращайтесь, молодой человек, с ней мягко или, Бог мне свидетель, я встречусь с вами в аду!

— Я буду помнить об этом, — медленно проговорил Джонатан, глаза которого возбужденно засверкали.

— Спасибо, дядя, — тихо сказала Алекс. Переполненная смешанными чувствами облегчения, благодарности и любви, она обняла его за шею и крепко прижалась к нему. — Скажите тете Беатрис, что я наконец встретила то, к чему стремилось мое сердце. Она поймет.

— И я, дорогая Александра, ради всего святого, надеюсь на это.

Позже в эту же ночь, когда команде дали увольнительные на берег, а губернатор Макквери увел солдат и гостя с тем, чтобы они могли еще раз воспользоваться комфортом своих постелей, Алекс и Джонатан лежали вместе в каюте шхуны «Просперо». Финн Малдун оставался на вахте на освещенной лунным светом палубе, празднуя честно заработанной бутылкой спиртного окончание кризиса и наступление яркого завтрашнего дня.

— Неужели это все сделали вы, Джонатан? — удивилась вслух Алекс. Она уютно пристроилась рядом с ним в тепле узкой корабельной койки. Изгибы ее обнаженного тела прекрасно вписывались в его мускулистый торс. — И вы проплыли бы весь путь до Америки?

— Если бы было нужно, я проплыл бы до края земли. — Скользящим движением он направил свою сильную властную руку к изгибу ее бедер. — Вы все еще, миссис Хэзэрд, не понимаете, что я люблю вас больше самой жизни?

— Я начинаю это понимать. — Она блаженно вздохнула, а потом нахмурилась, и глаза ее наполнились неожиданным раскаянием. — Я… мне жаль, что я позволила своей глупой гордости брать . верх над тем, чем было заполнено мое сердце. Вы, конечно же, были правы. Я действительно ревновала вас к Гвендолин. А сегодня, когда я увидела, как майор Битен ударил вас, я больше не могла прятаться от своих истинных чувств.

— Если бы я знал, что для этого потребуется так мало, я позволил бы ему ударить меня еще той ночью в кабаке «Насест», — поддразнил он ее. Потом он посерьезнел, и глаза его потемнели, когда он признался: — С моей стороны было ошибкой не верить вашей истории. Я так хотел вас… Клянусь небом, я знал, что вы не такая, как остальные. Я понял это, когда впервые увидел вас. Но было уже слишком поздно. Я был уже околдован. — Мягкая ироничная улыбка тронула уголки его рта.

— Так же, как и я, — быстро ответила она. — Я страдала от своей неспособности сопротивляться вам. Я была уверена, что превратилась в истинную шлюху, в женщину столь низких нравственных устоев, что вам было достаточно прикоснуться ко мне, чтобы затащить к себе в постель.

— С таким наблюдением можно согласиться. Но лишь до тех пор, пока вы выступаете в роли шлюхи не с кем иным, как со мной.

— В этом вы можете быть уверены, — обещала она, краснея от удовольствия.

Еще один вздох удовлетворения сорвался с ее губ перед тем, как она затрепетала в его руках. Она приподняла голову с его плеча и посмотрела на него сверху вниз. Красивые черты его лица освещались светом лампы, а в темно-зеленых глазах отражалась опьяняющая смесь нежности и желания. Она увидела в них свое будущее. Будущее, полное любви и чуждое сожаления о том, что Алекс оставила позади.

— Итак, мы остаемся в Австралии навсегда, мой дорогой капитан Хэзэрд? — спросила она чуть слышно.

Он улыбнулся, и она почувствовала, как плавится ее сердце.

— Навсегда плюс еще один день, леди Алекс, — подтвердил он, притянув ее к себе.

Их губы встретились в поцелуе, настолько сладострастном, что все остальное было тут же немедленно забыто.