Прошло несколько дней, и между ними установился пусть хрупкий, но все же мир.

Свои обязанности экономки Алекс выполняла все с большим умением и усердием. Тилли, Колин и Агата были всегда готовы прийти к ней на помощь, и научиться справляться со своей работой самостоятельно стало для нее делом чести. Наведение глянца на мебель, смена постельного белья, выпечка хлеба — все это было ее заботой, а ведь раньше ей даже не пришла бы в голову мысль, что она сможет добровольно взять на себя роль служанки.

Теперь все реже ей приходили на ум воспоминания о ее прошлой жизни. Она объясняла себе это тем, что просто была слишком занята или чересчур уставала для того, чтобы испытывать ностальгию, которая могла лишь возбуждать в ней самые печальные размышления. Тем не менее порой на Алекс все же обрушивались приступы тоски по родине. И до сих пор ее не оставляла мысль о побеге, хотя теперь он казался ей менее привлекательным, чем раньше.

Воспоминания о том, что в Сиднее она оказалась на волоске от гибели, заставляли ее проявлять осторожность. Алекс не хотела повторения уже совершенных ею ошибок. Она решила, что когда вновь попытается встретиться с губернатором, то подготовится к этому гораздо тщательнее.

Однако пока время для этого не приспеет, она постарается извлечь для себя все, что возможно, из пребывания в Бори. Прежде всего, конечно же, должно укрепиться ее душевное состояние. Восемь долгих месяцев борьбы, страха, отчаяния и даже самобичевания сделали свое дело. Возможно, размышляла она в минуты смятения, именно поэтому Джонатан Хэзэрд сумел так растревожить ее душу и смутить все ее чувства.

В последнее время капитан редко появлялся в главном доме. Каждое утро он исчезал сразу после завтрака и не возвращался до наступления темноты. Алекс было совершенно ясно (да и другим тоже), что он избегает ее. Финн Малдун регулярно являлся к завтраку, обеду и ужину, но обычно сообщал Алекс о том, что капитан не придет. Она задумывалась, не питается ли он где-нибудь на стороне. Мысли, что он может испытывать удовольствие от кулинарного опыта и, конечно, компании какой-то другой женщины, вызывали у нее очередные приступы ревности.

Правда, Колин говорила ей, что незамужних женщин на плантации нет. «Но разве этот нахальный распутник не может развлекаться с женой какого-нибудь из своих работников?» — задумалась как-то Алекс, но потом посчитала это маловероятным. Кем бы он ни был, Джонатан не производил на нее впечатления человека, который мог получать удовольствие, наставляя рога другим мужчинам.

Изредка ей удавалось его увидеть, поскольку она теперь пользовалась свободой передвижения по плантации. Иногда во время вечерних прогулок ее сопровождал Малдун. Порой она бродила в тени деревьев с Тилли. Однако Алекс предпочитала прогуливаться по плантации в одиночестве. Она не спеша знакомилась с другими женщинами, которые большей частью приветствовали ее словами: «Добрый день, мисс!» — и робкими улыбками. Особенно дружески к ней относились дети, для которых Алекс перестала быть посторонней. Они были, конечно, чужды каких-либо подозрений относительно ее положения в главном доме.

Куда бы ни шла Алекс, она всегда старалась увидеть Джонатана. Она была чрезвычайно озадачена неожиданным изменением его отношения к ней. Когда им случалось встретиться, он вел себя отчужденно и сдержанно, его лицо было абсолютно непроницаемо, а пронизывающий, строгий взгляд золотисто-изумрудных глаз больше не излучал и намека на прежнюю теплоту и страсть. Создавалось впечатление, будто Джонатан внезапно стал совсем другим человеком — мрачным, неприступным незнакомцем, сожалеющим ныне об их короткой близости.

Ночи приносили ей еще большее беспокойство, чем дни. Она подолгу лежала без сна под балдахином своей кровати и чутко прислушивалась к тихим звукам, доносившимся из соседней комнаты. Алекс беспомощно краснела, когда представляла себе, как он раздевается и взбирается на свою с четырьмя колонками кровать, которую он привез с другого конца земного шара. Когда же в спальне капитана царила тишина, чувства ее приходили в такое смятение, что она даже не замечала, как вздох за вздохом рвутся из ее груди и как дрожит она всем телом, несмотря на душную теплоту ночи.

Она могла вспомнить каждое сказанное им слово, каждый подаренный им поцелуй, каждую его ласку. Теперь ей стало до боли ясно, что они ничего не означали. Он сказал, что она принадлежит ему, что он никогда не разрешит ей уйти. Почему же он изменил свое мнение? Возможно, он сердится на нее за то, что она убежала тогда в Сидней. Возможно, испытываемое им к ней желание уменьшилось до такой степени, что он больше не стремился соблазнить ее. Он вполне мог прийти к выводу, что преступница недостойна его внимания.

Но какова бы ни была причина столь разительной перемены, Алекс должна была бы только радоваться подобному повороту событий. В самом деле ей должно было бы стать намного легче, коль скоро он относится к ней с таким безразличием, и она должна была бы быть благодарна ему за это.

Но почему тогда так болит ее сердце?

Ей никогда не приходила в голову мысль, что у Джонатана, может быть, была тайна, тщательно продуманная цель, преследуя которую он и сохранял дистанцию между ними. Не подозревала она и того, что там, за стеной, из ночи в ночь он страдает душой и телом не меньше, чем она.

Что-то неизбежно должно было случиться. Напряженность между ними перерастала в пышущую жаром лихорадку. И хотя ни один из них не был пока готов признать это, возникшая перед ними дилемма имела простое решение.

Однажды вечером, примерно через неделю после возвращения на плантацию, Алекс осталась в одиночестве на кухне. Опершись о стол, она задумчиво смотрела в окно. На землю только-только начали опускаться сумерки. Она управилась со всеми намеченными на день делами: еда была готова, стол накрыт, посуда вымыта и расставлена. Колин и Агата отправились домой, захватив с собой по пакету с продуктами для детей. А красивый молодой хозяин Бори опять не явился на ужин.

Недовольно хмурясь, Алекс развязала тесемки фартука, сняла его и бросила на рабочий стол. Потом она пошла в сторону входной двери, решив под влиянием неосознанного побуждения отказаться от уже установившейся привычки проводить остаток вечера наверху, в своей комнате, за чтением, шитьем или за письмом дяде. В душе у нее царило какое-то странное беспокойство и острое, не такое, как всегда, ощущение одиночества. Вздохнув, она отворила дверь и вышла наружу.

Садившееся за горизонт солнце окрасило небо в великолепные цвета. Воздух уже был прохладен. Легкий бриз принес с собой знакомые ароматы горящих дров и жимолости. Уже взошедшая луна обещала ясную летнюю ночь. Где-то вдалеке раздавался вой дикой собаки динго, а совсем рядом овцы, коровы и быки все еще медленно бродили по пастбищу.

Алекс глубоко вздохнула и скрестила руки на лифе своего нового рабочего платья. Сшить его помогла ей Тилли. Они отрезали на платье кусок ткани от рулона, который нашли в одном из шкафов на чердаке. Сшитое из светло-бежевой шерсти платье было гораздо практичнее тех, которые подарил ей Джонатан, хотя нельзя было не признать, что оно ей не так шло. Цвет его был тусклым, а фасон слишком прост, чтобы его можно было посчитать модным. Но в нем Алекс было удобно двигаться, и оно было на удивление прохладным.

Без всякой предварительной мысли, куда ей направиться, Алекс не спеша пошла через двор. Взгляд ее бирюзовых глаз праздно переходил с одного предмета на другой, нигде не задерживаясь. Кроткая печальная улыбка коснулась ее губ, когда она посмотрела на раскинувшиеся впереди коттеджи и услышала неясный детский смех. «Там живут семьи, — подумала она, — люди, любящие друг друга… мужчины и женщины, которые делят радости и печали своей жизни, заново начатой в такой далекой и дикой стране».

У нее же никого не было. Бросив исполненный боли взгляд на небо, она закрыла глаза и почувствовала, как в горле ее образуется ком. Алекс с трудом переборола внезапно охвативший ее порыв побежать обратно в дом и уединиться в своей комнате и, открыв глаза, повернула в сторону большего из двух амбаров.

Ночь быстро надвигалась, но она шла дальше, не обращая на это никакого внимания. Ее отсутствия в доме никто не заметит. Джонатан Хэзэрд вообще едва ли помнит, что она все еще существует на свете.

Алекс отворила двойную дверь и проскользнула в прохладную, таинственную темноту амбара. Поскольку она здесь раньше уже бывала, Алекс вспомнила, что в нескольких футах от нее на столбе должен висеть фонарь. Она ощупью нашла его и зажгла огонь. Потом, взяв его в руку, она вернулась к высоким деревянным дверям. Оставив их лишь слегка приоткрытыми, она повернулась вокруг и осмотрела амбар.

Воздух здесь пропах смолистым, характерным ароматом еще не просохших досок, сложенных в одном углу в достигающие стропил штабеля. Финн Малдун рассказывал ей, что в интересах торговли выгодно придерживать их до тех пор, пока спрос на них в Англии не вызовет повышения цен. Таким образом, хотя овцы были лишены своих драгоценных шуб уже несколько недель назад, амбар все еще располагал местом для хранения товара, ставшего для плантации главным источником ее дохода. Выращивание продовольственных культур и разведение крупного рогатого скота было обязательным занятием на плантации, однако блестящее будущее сулила Бори торговля мериносовой шерстью.

Высоко подняв фонарь, Алекс пробралась к горе состриженной овечьей шерсти и не долго думая погрузилась в ее душистые мягкие недра. Она поставила фонарь у своих ног, легла на спину, скрестила руки под головой и на короткое мгновение засмотрелась на причудливые тени, отбрасываемые на стену пламенем от горящего масла. Ее веки тихо смежились. В хаос мыслей, овладевших ее сознанием, помимо ее воли вторгся образ высокого, зеленоглазого американца.

— Джонатан, — пробормотала она. Лишь смутно отдавая себе отчет в том, что она произнесла его имя вслух, Алекс повторила его полным тоски голосом и еще глубже закопалась в шерсть. «О Боже! Что я собираюсь сделать?»

В это время Джонатан верхом на лошади пересекал двор по направлению к дому. Внезапно он остановил коня. Его брови изумленно поползли вверх при виде исходящего из амбара узкого пучка бледно-золотистого света. Он знал, что работы на сегодня закончены, люди разошлись по домам к своим семьям, а Малдун еще днем сообщил, что собирается поехать на одну из ближайших плантаций, чтобы нанести своему приятелю давно обещанный визит. «Кто, черт побери, станет бродить здесь в такой поздний час? И зачем?» — подумал Джонатан.

Сорвав с головы шляпу, он небрежно бросил ее себе на колени и направил лошадь к амбару. Пока он ехал, он обернулся и посмотрел на дом. Ему показалось странным, что на верхнем этаже не светилось ни одно окно. Джонатан подумал, не легла ли Алекс спать. Как всегда, мысли о ней, лежащей в постели с закрытыми глазами, о ее округлом теле, не прикрытом ничем, кроме тонкой ночной сорочки, вызвали у него внезапный взлет раскаленного добела желания. Он не сдержал тяжелого вздоха.

Больше выносить это было ему не по силам.

Его терпение, его самообладание, его решимость преодолеть страсть уже готовы были изменить ему.

Вернувшись из Сиднея, он поклялся, что предоставит им обоим время на раздумья. Он хотел проверить свои собственные чувства, желая выяснить, действительно ли они, как он начал подозревать, столь сильны и долговременны. Одновременно он хотел убедиться, что ответная пылкая реакция Алекс на его поцелуи рождалась также под влиянием ее искренних чувств.

Алекс казалась такой невинной! Ему становилось все труднее поверить, что она была либо воровкой, либо опытной соблазнительницей, да и в конце концов это больше не имело значения. Кем бы она ни была в прошлом, сейчас она принадлежит ему. И рано или поздно он вынудит ее это признать.

Без особого желания выяснить, кто зажег свет в амбаре, он приблизился к дверям и распахнул их. Его взгляд померк, когда он увидел внутри Алекс.

Он хотел было приказать себе повернуть обратно и уйти, дабы не позволить диким, необузданным инстинктам, которые Алекс разожгла в нем, овладеть собой. Но было поздно, теперь ничто на свете уже не могло заставить его удалиться.

Он медленно двинулся к ней. Его сапоги бесшумно ступали по покрытому сеном полу. Свет фонаря играл на его лице и отбрасывал причудливые тени на стены. Но Алекс это не могло встревожить: ее глаза были все еще закрыты, а сознание глубоко погружено в мысли.

Джонатан остановился рядом с ней, пожирая взглядом ее распростертое у его ног тело. Его пронзительные зеленые глаза разгорались огнем жгучего желания. Не имея представления о том, что он стоит в шаге от нее, Алекс закинула руки за голову и лениво скрестила обутые в высокие ботинки ноги. Она на секунду прикусила нижнюю губу, что у нее было выражением тайного томления.

— Джонатан, — вновь прошептала она.

Звук его имени, сорвавшийся с губ Алекс, был воистину искрой, брошенной в пороховой бочонок.

Выругавшись сквозь зубы, он опустился на колени в мягкую шерсть и схватил Алекс. Ее глаза широко раскрылись, и при первом же прикосновении его рук она издала подавленный крик испуга.

— Капитан Хэзэрд! — с трудом выдохнула Алекс. Не понимая, что происходит, странно взволнованная, она почувствовала, что он приподнимает ее. — Что вы…

Его губы сокрушающе обрушились на ее мягкий приоткрытый рот в яростном, пылком, требовательном поцелуе, заставившем усиленно биться ее сердце. Она протестующе подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но отказать ему не могла.

Глухой стон вырвался из груди Алекс, извивавшейся в его властных, объятиях. Не обращая внимания на ее беспомощные, да к тому же не вполне искренние протесты, он вместе с ней рухнул на пружинящее руно. Джонатан при этом оказался на спине, удерживая ее на себе своими сильными руками. Алекс направила ему между ног колено в последней отчаянной попытке остановить безумие.

Джонатан быстро повернулся так, что она оказалась под ним. Его рот всосал в себя горячее дыхание Алекс, а его полное мужской силы, напрягшееся мускулами тело вдавливало ее в шерсть.

Чувствуя себя так, будто она заблудилась в одном из своих грешных снов, Алекс не смогла противостоять своему желанию обвить его шею. Она стала сама целовать его. Ее язык отвечал на каждое возбуждающее, вызывающее у нее головокружение движение его языка, а ее губы сладко покорились ему.

Яркий свет и огонь… Так всегда случалось между ними.

Она так хотела этого.

Она уступала его грубым ласкам, ибо ей стало наконец ясно, что он был далеко не безразличен к ней. Его страсть никак не могла остыть. «Да, — думала Алекс сквозь окутывающий ее сознание туман, — если считать нынешние действия Джонатана хоть за какое-то выражение его чувств, то это значит, что он сейчас хочет меня больше, чем когда бы то ни было до сих пор».

Она испугалась этой мысли, но не высказала сколь-нибудь убедительных возражений, когда он поднес свою руку к округлому декольте ее лифа. Он так сильно рванул его, что со спинки платья посыпались пуговицы. С вызывающей у нее головокружение дерзостью он опустил вниз лиф и нижнюю сорочку, обнажив ее груди. Она вздохнула еще раз, чувствуя на своей обнаженной коже волну прохладного воздуха.

Джонатан не оставил ей времени опомниться. Его губы лихорадочно ласкали ее тело, а потом, обжигая поцелуями шелковистую шею, спустились к ее полным грудям. Она вздрогнула, когда его губы сомкнулись вокруг нежной розовой вершины одной из грудей. Его горячий, бархатистый язык возбуждающе кружил вокруг чувствительного соска.

— Джонатан! — Алекс еще раз выкрикнула его имя. Но это была не просьба о пощаде, не требование отступить. Жидкий огонь разлился по ее жилам, и она инстинктивно выгибала под ним спину. Ее пальцы скользили по его широким плечам, а он продолжал восхитительный в своей дерзости штурм ее грудей.

Его рука присоединилась к его губам, изучая ее тело, дразня его и воспламеняя. Она боролась хотя бы за возможность вздохнуть. Ее голова металась по мягкой подушке шерсти.

Вторая рука Джонатана лишь на миг запуталась в ее юбках, поднимая их. С уст Алекс сорвался еще один подавленный вздох, когда его пальцы сомкнулись на ее едва прикрытых ягодицах. Он смело и властно сжал их соблазнительные округлости, а потом рука его ловко проникла под ее панталоны. Она издала приглушенный протестующий крик, но его губы печатью закрыли ее рот.

Стон вырвался у нее из груди, а веки задрожали и приоткрылись, когда Джонатан прикоснулся к треугольнику шелковистых волос между ее бедрами. Его пальцы раздвинули влажные розовые складки тела Алекс. Хотя теперь она начала извиваться всерьез, ей не удалось помешать ему захватить то сокровище, к которому он так стремился.

Гело Алекс напряглось. А когда Джонатан стал нежно, но вместе с тем настойчиво ласкать ее, всеохватывающая волна страсти потрясла ее. У нее было чувство, что ее тело пронзила молния, грозящая испепелить ее. Испытываемое ею желание пугало ее в той же степени, что и его вожделение. Она была и в самом деле невинна. Но она знала, к чему неизбежно ведет страсть… Она не может допустить, чтобы это случилось.

У нее отобрали все, что некогда было так дорого для нее. Невинность было последнее, что у нее осталось. Единственное, что она могла бы отдать по своей собственной воле. Но как она может дарить ее человеку, который ее не любит?

Внезапная острая боль пронзила ее сердце. Она хочет, чтобы это сладкое безумие продолжалось. Она жаждет поцелуев и ласк Джонатана Хэзэрда. Однако она не может пойти на то, чтобы всю дальнейшую жизнь испытывать сожаление, получив взамен длившееся лишь одну-единственную ночь наслаждение. Она не просто его рабыня, не просто его собственность, которую можно использовать, а потом выкинуть прочь. Одной этой мысли было достаточно, чтобы вернуть ее в мир реальности.

Резко повернув голову, она уперлась ему в грудь и попыталась сомкнуть свои бедра, препятствуя грешному искушению, которому подвергали ее его пальцы.

— Прошу вас, остановитесь, — умоляла она голосом, полным отчаяния.

— Черт побери, женщина! Что за игру вы ведете? — рассвирепел он. В его глазах сверкнуло чуть ли не бешенство. Когда он посмотрел на нее сверху вниз, Алекс увидела, что его лицо словно накрыла грозовая туча.

— Это не игра… А теперь разрешите мне уйти. — Алекс ударила его в грудь, но он сжал ее запястье железной хваткой и завел руку ей за голову.

— Может быть, вы хотите выторговать себе за это свободу? — Желание все еще пылало в нем. Его возбужденная плоть болезненно пульсировала. Его яростный, горящий взгляд разглядывал ее покрасневшее лицо, а потом опустился ниже, на вздымающиеся обнаженные груди.

Джонатан стиснул зубы и попытался противостоять своему стремлению взять ее сейчас же. Хотя он никогда еще не брал ни одну женщину насильно, эта женщина, думал он, вынуждает его уступить и честь, и разум самому дьяволу.

— Не входит ли в ваши планы предложить свое тело в обмен на пропуск для отъезда из Австралии? — резко спросил он, и в намеренно грубо заданном вопросе прозвучали обвинительные нотки.

— Нет! — вскрикнула Алекс. Побагровев от его жестоких слов, она почувствовала, что ей на глаза навертываются горячие, горькие слезы. — Нет… Я… мне не нужна никакая сделка с вами. — Она корчилась и извивалась в его безжалостных руках, отчаянно пытаясь освободиться. — Позвольте мне уйти!

Джонатан снова выругался. Он знал, что не пойдет на то, чтобы силой заставить ее отдаться ему. Он предчувствовал, что она возненавидит и себя, и его, если он завершит начатое им дело насилием. И все же…

Он должен обладать ею.

Неожиданно к нему пришло удивительно ясное решение. Сперва он не хотел соглашаться с ним, полностью осознавая, что после этого пути обратно у него не будет. Но сердце его одобрило эту внезапную мысль. Говоря по правде, это был единственный оставшийся путь.

Алекс была ошеломлена, когда он вдруг освободил ее и поднялся во весь рост. Приходя в себя, она смотрела на него в течение показавшихся ей такими долгими нескольких секунд, а потом поднялась сама.

Ее руки дрожали, когда она поспешно оправляла свое платье. Она стояла перед ним в свете фонаря, широко раскрыв глаза и затаив дыхание. Клочки шерсти запутались у нее в волосах, и ее полные груди оставались все еще на виду, несмотря на все ее усилия прикрыть их от его взгляда.

Для Джонатана же вид ее нового домашнего платья еще более подтвердил правильность принятого им решения.

— Я могу предложить вам, Александра Синклер, собственную сделку, — сказал он спокойно.

— Я сказала вам, что я… — начала она протестовать.

— Даже вы не можете больше отрицать того, что существует между нами. — Его зеленые глаза тепло всматривались в бездонные глубины ее тревожного взгляда. Тень улыбки мелькнула на его губах. — Наступило время посмотреть в глаза правде и, заказав музыку, заплатить оркестру.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Хотя ее разум приказывал ей бежать, тело отказывалось подчиняться этому приказу. И почему вспышки пламени, которые так пугали ее, вместо того чтобы отступить, приблизились?

Ей показалось, что слова, которые произнес вслед за этим Джонатан, прозвучали откуда-то из дальнего далека.

— Я говорю о браке.

— О чем? — Должно быть, решила Алекс, она плохо его расслышала.

— Мы собираемся пожениться, — проговорил он. — И притом возможно скорее.

— Вы… вы не можете говорить об этом всерьез, — запинаясь, сказала она. Ее глаза округлились и выглядели как два блюдца, а ноги стали подкашиваться.

— Я никогда не был более серьезен, чем сейчас, — заверил он ее.

— Но это же невозможно! — Она, все еще не веря услышанному, покачала головой. — Как вы можете желать, чтобы я стала вашей женой? Мы знаем друг друга так недавно, и к тому же я ваша экономка.

— Я найду другую.

— Вы всегда думали обо мне самое плохое, — напомнила она ему, пытаясь осмыслить его ошеломляющее предложение. — Для вас я просто обычная воровка, ссыльная заключенная, привязанная к вам на семь лет. С какой стати вы хотите дать мне ваше имя?

— Ну а как вы сами думаете? — спросил он ее в ответ. — Я хочу вас больше, чём когда-либо хотел любую другую женщину. И ваша страсть разгорается, как и моя.

— Нет! — но это прозвучало неубедительно даже для нее самой.

— Вы моя, Александра.

— Действительно, ваша, — насмешливо-презрительно ответила она. На ее лице появился злой румянец, когда она бросила ему обвинение: — Вы хотите меня только в вашей постели!

— Я не отрицаю. Но дело-то идет дальше этого. Я мог бы овладеть вами сегодня вечером, и никто бы об этом, не узнал.

— Но тогда почему вы не поступили так? — возразила она, поднимая руку и сердито смахивая единственную слезу, катившуюся по ее гладкой, по-расневшей щеке.

— Да потому что, черт побери, мне нужно от вас ольше, чем это!

У нее перехватило дыхание, когда его руки внезапно легли на ее обнаженные плечи. Дрожа, она откинула голову назад и уставилась на него со смесью замешательства, страха и удовольствия — удовольствия столь сильного, что это испугало даже ее самое.

— Я хочу вас целовать! — сказал он, и лицо его стало опасно мрачным.

— А этого, сэр, ни один мужчина от меня никогда не добьется! — нанесла она встречный удар.

— Этого добьется вот этот мужчина, — клятвенно заявил Джонатан. Он крепко прижал ее к себе, и его пальцы впились в ее податливое тело. — . Телом и душой вы принадлежите мне!

— Вы не владеете мною, Джонатан Хэзэрд. Для вас я, может быть, и движимое имущество, но это все же не дает вам права…

— У меня есть полное право. И клянусь всем святым, вы будете моей женой.

— Вы действительно вступите в подобный брак? — решительно спросила она, всеми силами стараясь не обращать внимания на свое дикое сердцебиение. — В конечном счете я осужденная.

— А я — американец. — Губы его подрагивали, а взгляд скрывал теперь проказливую улыбку. — Мы хорошо подходим друг другу. Вы не станете этого отрицать?

— Это — безумие, — сказала она, прерывисто дыша.

О Господи, этот мужчина лишился разума. Либо это так, подумала она, либо он ведет некую хитрую игру.

— Называйте это как вам нравится, но никуда не уйти от того, что нам предназначено быть вместе.

— Я не могу выйти за вас замуж.

— Вы можете, и вы выйдете.

— О нет! Боже, я… я даже не знаю вас! — Она почувствовала, что ее охватывает паника. Правда, она не могла бы сказать, результат ли это его клятвы владеть ею или ее сомнений в том, можно ли допустить это.

— У нас впереди целая жизнь, чтобы узнать друг друга.

Руки Джонатана заскользили вниз, и он обнял ее стройную талию. Он взглянул в глубь ее глаз:

— Неужели, Александра, перспектива выйти за меня замуж действительно столь неприятна? Точно так же, как вы сделали это в тот день, когда я нашел вас в Параматте, вам следует хорошо обдумать свое положение. Став моей женой, вы освободитесь от нависшего над вашей головой приговора. Вы станете хозяйкой Бори. Ни я, ни кто-либо другой не сможет использовать против вас ваши прежние прегрешения.

— У меня нет никаких прежних прегрешений, — воскликнула она слабым, дрожащим голосом. — И я ничего не могу понять!

— Тогда и не пытайтесь. Просто скажите «да».

— Но как я могу это сделать?! Как я могу пойти на такое хладнокровное соглашение?

— Хладнокровное соглашение? — бросил он ей вызов, сопроводив его притворной улыбкой, и Добавил, разъясняя, в чем дело: — Ваше согласие необязательно.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, моя дражайшая леди Алекс, что в данном вопросе у вас нет выбора. По правде говоря, ваша судьба в моих руках. Я могу подписать ордер на вас любому, кто бы ни захотел. Я могу выдать вас замуж. Если захочу, то за себя.

— И вы согласитесь жениться на несогласной на этот брак невесте? — спросила она без обиняков, гордо подняв голову. Ее сердитый жест, однако, маскировал сладкое тепло, разливающееся по всему ее телу.

— А вы не будете несогласной, — пообещал он.

Прежде чем она успела спросить о значении его слов, Джонатан решил доказать свою правоту способом, который оставил бы мало сомнений и у него, и у нее. Он наклонился к ее лицу и впился в ее губы таким поцелуем, который, хотя и был много нежнее предшествовавших ему, все же заставил ее содрогнуться в новом приступе страсти. На нее это так повлияло, что она едва вновь не оголила свои груди, когда ее руки против собственной воли потянулись, чтобы обнять его. Но ей пришлось вовремя спохватиться и предотвратить окончательную катастрофу. Когда он поднял голову, Алекс открыла глаза и увидела, что его взгляд полон неотразимой смеси ласки, решительности и желания.

— Вы — моя, Александра, — повторил он. От низкого тембра его голоса мурашки поползли по ее телу.

Алекс, затаив дыхание, неотрывно смотрела на него. В душе у нее бушевала буря, и она уже не знала, что чувствует и во что верит. Издав нечленораздельный крик, она оторвалась от Джонатана и бросилась к дверям.

Джонатан не пытался остановить ее. Он молча, с деланным безразличием наблюдал за тем, как она скрылась в сгустившейся темноте. А потом на губах его заиграла легкая улыбка удовлетворения.