Глава 9

Колумбийский университет

Шесть лет назад

– С дороги, пузан!

Мэтт стоит в снегу. Облачка пара вырываются изо рта. Автомобиль Брэда Матесона, в котором помимо самого Брэда сидят несколько его дружков, вот-вот наедет на Фогги Нельсона. Фогги – прозвище Франклина Нельсона, соседа Мэтта по комнате. Он тоже учится на юриста. Отличный парень.

Таких нынче мало.

Брэд успевает затормозить, но колеса проскальзывают на ледяной корке, и машина по инерции проезжает еще немного и ударяет Фогги сзади. Тот спотыкается и едва не падает.

– Беги, поросеночек! – орет Брэд.

Фогги стыдливо оглядывается по сторонам, видит снисходительные взгляды прохожих и начинает бежать вразвалочку, настолько быстро, насколько способно его слегка полноватое тело. Брэд с приятелями заливаются смехом и снова поддают газу.

Ребята вроде Брэда хорошо знакомы Мэтту. Точно такие же издевались над ним в школе. Парни с толстым кошельком и почти полным отсутствием мозгов, склонные к спонтанным проявлениям жестокости, которые, впрочем, обычно проходят с возрастом. Но не у всех. По мнению Мэтта, те, у кого и с возрастом не проходит тяга к издевательствам, становятся либо преступниками, либо полицейскими.

Между первыми и вторыми – тонкая грань.

Фогги недостаточно быстр, и Брэд снова его нагоняет. Бампер задевает Фогги за ногу, на этот раз сильнее, и тот, поскользнувшись на льду, падает лицом вниз. Вокруг разлетаются учебники.

Брэд давит их колесами. Мэтт подходит поближе. Машина едет навстречу, и в его голове формируется образ. Мэтт видит за рулем хохочущего Брэда, которого дружки похлопывают по плечу.

Мэтт переходит дорогу и помогает Фогги подняться.

– Спасибо, – говорит тот, печально глядя на грязные растерзанные книги.

– Чего они к тебе пристали? – спрашивает Мэтт.

Фогги лишь пожимает плечами.

– Не нравлюсь я этому уроду, вот и все.

Мэтт нагибается, чтобы поднять учебники, не забывая предварительно пошарить тростью. Нельзя выходить из образа.

– Придется терпеть, – продолжает Фогги. – Недолго осталось, всего каких-то три года.

Мэтт как никто знает, во что могут превратить человека три года издевательств. Поэтому вечером он надевает черные джинсы и куртку, берет специально купленную лыжную маску и выбирается по пожарной лестнице на крышу университета. Крыша поддерживается в чистоте и хорошо освещена. Кругом прожекторы, вдоль дорожек – фонари. С точки зрения безопасности все просто замечательно, а вот для Мэтта – хуже не придумаешь.

Что ж, надо поддерживать себя в форме. С той ночи в Адской Кухне Мэтт редко выходил на крыши. Он залег на дно в ожидании возвращения Стика. Скучал по его ругани и готов был вынести любое наказание. Но Стик, очевидно, понял, что произошло, и никак не давал о себе знать. Тянулись молчаливые дни, и Мэтт понимал, что наставник разочаровался в нем. С этим он ничего не мог поделать. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил ту девушку, ее крик ужаса и тот мерзкий, тошнотворный шлепок, когда она ударилась о землю.

Даже сейчас ему приходится отгонять эти воспоминания.

Мэтт натягивает маску, набирает в грудь побольше морозного зимнего воздуха и пересекает крышу.

Он находит Брэда лишь спустя пару часов. Этот идиот появляется, когда Мэтт уже практически отморозил себе задницу. Брэд не один, с ним девушка. Кажется, Салли. Мэтт следит за ними с крыши. Салли пытается сбежать от Брэда и вернуться в женское общежитие.

– Брэд, прекрати, я же сказала «нет».

– Да ладно тебе, Салли! Пошли ко мне, у меня пивко есть, таблеточки…

– Ты спятил? Если тебя застукают, то сдадут в полицию.

– Что с того? Шеф полиции – приятель моего папаши.

– Хорошо тебе. Вот только у других таких связей нет.

Брэд начинает лебезить.

– Детка, я не дам тебя в обиду. Если будешь гулять со мной, тебе ничто не будет угрожать.

Салли останавливается. Снег под ее ногами хрустит, когда она поворачивается к Брэду.

– Брэд, знаешь что? Я лучше в тюрьме год отсижу, чем стану «гулять» с тобой. Ясно? Даже не мечтай, что я буду с тобой встречаться. Ни. За. Что.

Мэтт ухмыляется. Снова раздается хруст снега, за которым следует хлопок.

– Ты… ты смеешь меня бить?! – Брэд изумлен.

Пренебрежение в голосе Салли сменяется гневом.

– Брэд, только попробуй еще раз поцеловать меня, и я сама вызову полицию. Надо будет – из-под земли тебя достану. Понял?

Она разворачивается и торопливо уходит.

– Тупая корова! – кричит Брэд вслед.

«Ладно, – думает Мэтт, – пора с этим завязывать».

Он спрыгивает на землю позади Брэда, подсекает его ногой, валит лицом в сугроб и прижимает сверху коленом.

– Слушай план своих дальнейших действий, – шепчет Мэтт. – Ты изменишься. Научишься быть вежливым с людьми. Поймешь, что они не обязаны тебя развлекать. Усек?

– Д-да ты вообще знаешь, с кем связался? Я расскажу…

– Неправильный ответ.

Мэтт вдавливает колено Брэду в бок, и тот визжит от боли. Мэтт прижимает его еще сильнее.

– Вот еще что. Ты перестанешь издеваться над Фогги Нельсоном.

– Это к-кто такой?

Мэтт с трудом подавляет желание начать колотить Брэда по торчащей макушке.

– Парень, которого ты доставал с начала семестра и чуть не задавил сегодня утром.

– А, этот? А тебе какое…

Новый тычок коленом в область почки.

– Ладно, ладно! Боже, я оставлю его в покое!

– Даже не знаю, – говорит Мэтт. – Брэд, что-то подсказывает мне, что ты обманываешь. Давай сделаем так: я преподам тебе урок, который ты запомнишь на всю жизнь и будешь вспоминать каждый раз, когда захочешь над кем-нибудь поиздеваться.

Мэтт снимает лыжную маску и натягивает на голову Брэда так, чтобы тот ничего не видел.

Затем он переходит к выполнению своего плана.

Утром во время пробежки Брэда находит пара девушек. Не проходит и десяти минут, как добрая половина студентов собирается у фонтана и хохочет над привязанным к нему голым парнем. Он провисел там пять часов, и его приходится отправить в больницу с легким обморожением.

Мэтта здоровье Брэда не беспокоит. Все это время он приглядывал за ним. Поспать не удалось, но это того стоило. Теперь-то Брэд сто раз вспомнит эту ночь, прежде чем к кому-нибудь пристать. Жаль, Стик этого не видел. Мэтт думает, что старик оценил бы его поступок.

– Чудеса какие-то, – говорит Фогги, лежа на кровати и сунув руки под голову. – Стою я, значит, у автомата с газировкой – того, что у медиатеки. Его постоянно заклинивает, и приходится совать руку внутрь и тянуть…

– Ближе к делу, – говорит развалившийся на своей кровати Мэтт.

– А? Да, извини. Короче говоря, стою я, засунув руку в чертов агрегат, а ко мне идет Брэд Матесон собственной персоной! Ну, думаю, попался. Он же устроит целый спектакль из моего неловкого положения! Но, представь себе, все происходит не так.

– И как же?

– Он говорит: «Нельсон, давай помогу». Наклоняет автомат, чтобы я мог вытащить руку. А я понять не могу, что происходит. В чем подвох? А подвоха-то и нет. Он спрашивает: «Все нормально?», а я отвечаю: «Да, спасибо». Тогда он хлопает меня по плечу, говорит: «Не за что, Нельсон, увидимся», и уходит. Ты можешь в это поверить?

– Люди меняются.

– Да уж. Посмотрим, что дальше будет. Кстати, ты сегодня с Кэти разговаривал?

Мэтт морщит лоб. Кэти. Да, она подходила к нему после лекции профессора Линча по этике.

– Да, она просила меня объяснить кое-что. Хотела, чтобы мы вместе поработали над ее этикой. Я решил, что это у нее шутки такие.

Фогги заливается смехом.

– Серьезно? И как, поможешь ей?

– Неа.

– Почему?

Потому что опасно давать волю эмоциям. Из-за этого гибнут люди.

Нужно держать все под контролем. Чувства, желания. Только так можно оградить окружающих от опасности. Разобравшись с Брэдом, он уже нарушил данное себе слово и не собирается делать это второй раз.

– Времени нет, – говорит Мэтт. – Самому учиться надо.

Повисает пауза.

– Ты ведь понимаешь, что ей вовсе не помощь в учебе нужна?

– Фогги, пора спать.

– Сейчас. Только на всякий случай уточню – ты понимаешь, чего ей от тебя надо?

– Понимаю, понимаю.

– Уверен? Мне почему-то кажется, что не понимаешь.

Пружины матраса скрипят, когда Фогги переворачивается на бок, чтобы взглянуть на Мэтта.

– Короче, я думаю, что если ей и нужна помощь в изучении чего-либо, то только биологии.

Мэтт не реагирует.

– Я бы даже сказал, анатомии, – добавляет Фогги.

Мэтт швыряет в него подушку.

Дождавшись, пока Фогги уснет, Мэтт вылезает из постели и надевает черный спортивный костюм и кроссовки. Если вдруг кто-то остановит его, всегда можно сказать, что он не мог заснуть и решил пробежаться.

К тому же так оно и есть.

Более или менее.

Выбора у него все равно нет. Когда твой сосед по комнате – Фогги Нельсон, нормально спать невозможно. Фогги храпит как никто – от его грудного, звучного, рычащего храпа даже соседи за стенкой просыпаются.

Мэтту все равно. Он не мог бы уснуть, даже если бы спал в одиночестве. Как уснешь, когда тебя зовет ветер?

Ветер говорит с ним, нашептывает дневные новости. Суровый, горький, пробирающий до костей, он несется с океана, принося вести с грузовых судов и рыболовных траулеров. Он шатает спутниковые антенны и провода, оставляя за собой снежные вихри. Он ревет среди каменных джунглей, повергая в дрожь голые зимние ветви деревьев. Старые пожухлые листья и шелуха шуршат и вьются в воздухе, словно нездешние волшебные существа – эльфы.

Мэтт идет за ветром, перепрыгивая с крыши на крышу и наблюдая за происходящим внизу.

Булочник угощает свежим хлебом прибившегося к его порогу бездомного.

Из такси и других машин звучит музыка на сотне разных языков, вместе складывающихся в язык города.

Стаи собак рыщут в поисках еды, лают и грызутся друг с другом за территорию и превосходство. Собачья схватка заканчивается гибелью одного из участников, и победитель воет на луну, чувствуя, должно быть, зов древней крови, отголосок тех времен, когда волки свободно странствовали по степи.

И над всем этим – Мэтт Мёрдок, открытый ветру и торжествующий.

Он перепрыгивает пропасти между зданиями. Приземляется, перекатывается, вновь вскакивает и бежит. Его шаги легки и почти беззвучны. Он огибает дымовую трубу, отталкивается, взмывает в воздух и летит, парит, раскинув в стороны руки, возносясь над городской суетой.

Все его движения грациозны.

Он снова приземляется и продолжает бежать, не замедляя шаг. Следующее здание выше. Он цепляется за пожарную лестницу. Холодный металл обжигает ладонь, мышцы рук напрягаются, когда Мэтт подтягивается и взбирается на карниз.

Новый разгон, новый прыжок с крыши на крышу. С легкостью и спокойствием канатоходца Мэтт балансирует на проводах.

И тут…

…он чувствует сбоку движение. Мэтт замирает, насторожившись, и тут же прячется в тень.

Рядом есть кто-то еще. Мэтт прощупывает окружающее пространство и улавливает запах. Человеческий, приятный. Жасмин, цитрус – свежий, летний аромат духов. Женщина. Мэтт медленно поворачивает голову, пытаясь определить ее местоположение.

Вот она. Он чувствует ее быстрый от возбуждения пульс. Удары то появляются, то исчезают, проносясь мимо него со скоростью ночного экспресса.

Вдох, выдох. Улыбка.

Мэтт выходит на открытое пространство, подставив лицо ветру.

Снова звук. Легкие шаги по крыше.

Ему бросают вызов.

Мэтт пускается в погоню за вторгшейся в его мир незваной гостьей. Она быстра, успевает даже оглядываться и улыбаться ему. Она буквально летит над крышами, удаляясь от Мэтта.

Он не может в это поверить. Это невозможно. Это его мир.

Его территория. Никто не способен знать ее лучше него, но тем не менее нашелся человек, способный оставить его далеко позади, будто их гонка на самом деле – утренняя пробежка в парке.

Тут фигура женщины исчезает за краем крыши. Сердце Мэтта замирает. Она просчиталась, упала и разбилась насмерть.

Он тормозит у края и проверяет, что внизу. Ничего. Ее будто след простыл. Мэтт даже не может больше уловить ее запах – мешает мусорный бак внизу. Мэтт спрыгивает вниз, поскальзывается на чем-то липком и шлепается на задницу.

Раздается смех.

Он резко оборачивается.

Кто-то мягко ступает по асфальту. Мэтт поворачивает голову и видит перед собой кота. Выгнув спину, тот трется о его ногу. Мэтт машинально гладит кота, по-прежнему не понимая, куда пропала девушка.

Смех раздается снова. Мэтт бежит к выходу из переулка и останавливается.

Пахнет жасмином. Вон она.

Направляется в парк.

Мэтт цепляется за ее запах, как ищейка. К аромату духов теперь примешался легкий, отнюдь не неприятный запах пота. Теперь-то ей не уйти.

Мэтт срывает с головы маску, чтобы не мешала, и продолжает погоню.

Девушка играет с ним, не испытывая ни капли сострадания к слепому. Она пересекает оживленную улицу в надежде, что он бросит погоню. Мэтт не бросает и слишком поздно осознает ошибку. Его едва не сбивает машина. Оглушительно гудит клаксон, визжат покрышки, мгновенно возвращая Мэтта в тот судьбоносный день, с которого началась его новая жизнь.

Он отвлекся, как последний болван. Мэтт прыгает, думая, что с легкостью перескочит через крышу автомобиля, но цепляется ногой за фонарь с шашечками и валится в сугроб. Дыхание перехватывает. Поморщившись, Мэтт перекатывается на бок. Снег больно щиплет лицо. Откуда-то снова доносится смех.

Он вскакивает на ноги и продолжает преследование.

Внезапно в ночи раздается крик. Мэтт сворачивает в направлении, откуда донесся звук. Перед ним бетонная дорожка, ведущая в парк. Крик повторяется, на этот раз переходя в тихий игривый смех.

Мэтт спотыкается о какой-то предмет. Он нагибается за ним и понимает, что это кроссовка.

Нахмурившись, Мэтт оставляет ее лежать на месте и шагает дальше. В десяти шагах он находит вторую кроссовку, чуть поодаль – шарф. Потом…

… штаны. И футболку.

А еще дальше, на дереве – трусики.

Что здесь, черт побери, происходит?

Он останавливается под деревом и тянется к ветке.

– Ни с места, извращенец!

Мэтт делает как велено.

– Повернись! Медленно.

Мэтт повинуется. Перед ним двое полицейских: один пожилой, опытный, другой молодой, нервно сжимающий рукоять пистолета. Если понадобится, Мэтт легко их уложит. В конце концов, убежит. Но в таком случае ему придется нарушить правила, а он прекрасно помнит, как сделал это в прошлый раз. В результате погибла девушка.

Больше он подобного не допустит.

– Стив, найди девушку, – говорит старый коп, – а я присмотрю за этим уродом.

Молодой коп поспешно удаляется, а старый лениво подходит к Мэтту.

– Парень, только не делай глупостей.

Мэтт протягивает ему сложенные руки.

– Даже не думаю, сэр. Возникло какое-то недоразумение.

– Ну-ну, обычная песня. Удостоверение личности есть?

Мэтт вздыхает и достает из кармана кошелек. Полицейский внимательно изучает документы. Мэтт готов поклясться, что слышит, как брови копа лезут вверх в недоумении.

– Эээ… тут сказано, что ты слепой.

– Так и есть, офицер.

– Что, совсем слепой?

– К сожалению, да. С детства.

– Так какого черта ты тут забыл в такой час?

– Не мог уснуть, решил прогуляться. Я учусь на юриста, у меня экзамены на носу.

– Слепой юрист? Ну ты, парень, даешь.

Полицейский возвращает ему кошелек. Возвращается молодой коп.

– Ничего не нашел, – отчитывается он. – Ни девушки, ни трупа, ни следов.

– Идем, Стив, нечего тут искать. – Старый коп берет молодого за руку и уводит к машине.

– Что, даже задерживать его не будем? – удивляется Стив.

– За что нам задерживать слепого? За нахождение в общественном месте?

– А он слепой?!

Мэтт оставляет спорящих копов и неторопливо идет к выходу из парка. Он чувствует, что за ним наблюдают и получают от его злоключений несказанное удовольствие.

На следующий день наступает настоящая, суровая зима. Всю территорию университета заваливает крупными, тяжелыми снежными хлопьями. Сугробы высятся не только на тротуарах, но и на подоконниках.

– Не могу понять, – бормочет Фогги сквозь шарф.

– Что именно? – дышит на ладони Мэтт.

Они вместе идут к университетским воротам.

– Я зубрю с утра до ночи, а ты едва заглядываешь в учебники.

– И?

– Я сдаю экзамены с трудом, а ты – будто это тебе раз плюнуть.

– Может, тебе во время учебы телевизор выключать?

– Эй, ну это уже чересчур!

Фогги делает шаг на улицу, но Мэтт хватает его за руку и тянет обратно.

– В чем дело?

– Постой.

Мгновение спустя из-за поворота выскакивает с заносом спортивный автомобиль. Водитель успевает выровнять машину и тормозит как раз на том месте, где должен был оказаться Фогги.

– Эй! – кричит тот. – Мозги у тебя есть? Ты меня чуть не задавила!

Мэтт принюхивается. Пахнет цитрусом и жасмином.

– Чего лыбишься? – продолжает ругаться Фогги. – Вот чокнутая баба! Еще и с открытым верхом в такую погоду…

Мэтт запрыгивает на заднее сиденье машины, и тут же перебирается на место рядом с водителем.

– Мэтт? – опешив, только и успевает спросить Фогги.

Мэтт слышит, как включается передача, и в ту же секунду автомобиль срывается с места, оставляя за собой шлейф из снежной и ледяной крошки. Машина вливается в транспортный поток, то и дело подрезая соседние, но не сбавляет скорости, несмотря на гул клаксонов.

Ухмыляясь, Мэтт откидывается в кресле. Ветер треплет его волосы. Они едут со скоростью 80 километров в час. По снегу. В час пик. Он чувствует, что девушка постоянно косится на него, пытаясь понять, боится ли он. Каждый раз, когда она это делает, Мэтт улавливает новые черты ее внешности. Лицо симпатичное, но волевое. Губы полные, то и дело растягивающиеся в улыбке. Скорость возрастает до 95. Она подрезает тяжелую фуру. Водитель грузовика бьет по тормозам, огромные колеса проскальзывают, прицеп заносит.

Аварии удается избежать. Все успевают вовремя затормозить. Девушка продолжает поглядывать на Мэтта – теперь куда чаще, чем на дорогу. Она кладет голову на руль, словно собирается вздремнуть. 110 километров в час. Вокруг ледяные брызги.

Скорость 130. Девушка выпрямляется и выглядит… разочарованной? Она ожидала от Мэтта хоть какой-то реакции, но ее не последовало. Мэтт снова ухмыляется. Девушка вдавливает педаль газа в пол. 150 километров в час. На месте Мэтта у любого бы уже началась истерика, но только не у него. Он чувствует прилив адреналина, чувствует, как возбужденно колотится сердце. Он давно не испытывал таких ярких эмоций.

Через час они добираются до гор. Воздух здесь разреженный, и легкие кажутся пустыми. Они так и не сказали друг другу ни слова.

Щеки Мэтта раскраснелись, их покалывает от мороза. Носа он не чувствует. Что ж, по крайней мере, одет он по погоде. А вот на девушке, если восприятие его не обманывает, лишь черное платье. И все: ни колготок, ни обуви. Только платье.

Машина ползет все выше и выше. Мэтт решает, что пора нарушить тишину.

– Гмм… мисс?

Девушка с торжествующей улыбкой поворачивается к нему, думая, что сейчас он начнет расспрашивать, кто она такая и зачем его преследует.

– Что?

– Вы не простудитесь? Мне кажется, вы слишком легко одеты. Может, хоть курточку накинете?

Такого она не ожидала.

Машина дергается и уходит в занос. Пробив ограждение, они пролетают сквозь сугроб и взмывают в воздух. Приземлившись, машина продолжает нестись по склону со скоростью под сотню километров в час, то и дело задевая мелкие кустики. Девушке невероятным образом удается избежать больших деревьев. Несмотря на сумасшедший пульс, Мэтт держит себя в руках. Пока что все под контролем, адреналин не зашкаливает. Со стороны водителя он тоже не ощущает никакой паники.

Она сделала это намеренно.

Машина разворачивается на 360 градусов. Девушка хохочет, подняв голову к серому зимнему небу. Они будто совершают безумный слаломный спуск среди голых деревьев.

Мэтт чувствует приближение обрыва. Там, внизу, гуляет холодный ветер.

Они непременно упадут, но Мэтту все равно. Час, проведенный с этой девушкой, разрушил обыденность той повседневной жизни, которую он вел последние несколько лет. Девушка дергает ручной тормоз, и Мэтт встречает это действие смехом. Машину снова начинает медленно разворачивать.

Край все ближе. Остается каких-то пятнадцать метров, а машина даже не начала замедляться.

Десять метров. Они упадут.

Пять…

На пути встает плотный сугроб. Мэтта швыряет на дверцу, в плечо больно впивается ремень безопасности. Автомобиль становится на бок, балансирует несколько секунд и гулко опускается обратно на все четыре колеса.

Мэтт облегченно выдыхает. Напряжение отпускает его.

Спустя несколько мгновений тишины девушка спрашивает:

– Тебе понравилось?

Она выбирается из машины и идет к обрыву. Ветер настолько силен, что может сбить обычного человека с ног, но она стоит и не шелохнется. Мэтт чувствует в ней силу. Он ожидает ее дальнейших действий. Ему по-прежнему непонятны ее мотивы, желания, мысли. Эта загадочность зачаровывает.

– Подойди ближе, Мэтт Мёрдок.

Что ж, ей известно его имя. Интересно.

– Один шаг до края.

– Края чего? – Мэтт вылезает из машины и неторопливо подходит к девушке.

Он будто подкрадывается к лесному оленю – одно неверное движение, и спугнешь.

Он встает рядом, но девушка не оборачивается. Ее взгляд устремлен вниз.

– Вот наше место, – тихо, задумчиво произносит она.

– В сугробе?

– На грани, – она косится на Мэтта, изучая его лицо, словно пытаясь запечатлеть его в памяти. – Другие, как послушные овечки, счастливы в своих хлевах. Они ничего не чувствуют, не мечтают. Мы не такие, как они.

– Правда?

– Да. Я сразу поняла, когда увидела тебя на крыше. – Девушка снова отворачивается и смотрит на бегущий внизу бурный поток. – Мэтт, мы с тобой похожи как две капли воды.

Она вновь смотрит на него. Мэтт чувствует, будто она чего-то ждет. Что-то ищет. Хочет что-то понять.

– Мы не можем жить как обычные люди. Мы не можем молчать, не можем смиренно ждать конца. Понимаешь, о чем я?

Во рту Мэтта пересыхает. Он понимает.

– Нас с тобой притягивает к краю, – девушка гладит его по щеке. – И за край.

Она шагает в объятия ветра.

Мэтт тянется за ней, но поздно. Как и в прошлый раз. Она падает.

– Нет!

Она падает.

Мэтт уже готов услышать знакомый тошнотворный звук удара тела о землю, но вместо этого слышит громкий треск, будто молния ударила в дерево.

Лед. Она ударилась об лед.

А подо льдом – вода.

Мэтт не мешкает ни секунды. Он прыгает за ней.

Ветер терзает его лицо, очки улетают. Он переворачивается в воздухе и в последний момент успевает сгруппироваться и приземлиться на ноги. Ощущения такие, будто сталкиваешься со стеной. Грудь больно ударяется о колени. Раздается громкий хруст, и Мэтт сначала думает, что сломал ноги, но это лишь лед.

Он проваливается в ледяную воду. Все тело мгновенно сжимается, воздух со свистом выходит из легких. У Мэтта перехватывает дух, в глотку попадает вода. Он беспорядочно молотит руками, пробивая ледяную корку, чтобы вынырнуть. Наконец, его голова оказывается на поверхности; он набирает в грудь побольше воздуха и снова ныряет, ищет.

Тщетно. В воде он не может учуять ее. Все, что он чувствует – это готовую поглотить его первобытную тьму и пустоту над собой, под собой, вокруг. Мэтт барахтается, но девушки нигде нет. Кругом пусто. Должно быть, поток уже унес ее вниз по течению.

Мэтт снова выныривает на поверхность, чтобы набрать воздуха. Он уже готов нырнуть обратно, но его останавливает какой-то звук.

Звук заводящегося двигателя.

Мэтт замирает и лишь слегка подгребает руками, чтобы его не смыло. Он ждет. Прислушивается.

Вот, опять. Рев мотора и звенящий на ветру смех.

 

Глава 10

Шесть лет назад

– Тони, люди должны тебя уважать, – говорит Риголетто, сидя за столиком в отдельной комнате своего любимого ресторана.

Он учит житейской мудрости своего племянника, Тони Пикколо. Тому уже за сорок, и он должен унаследовать бизнес от Риголетто, если тому вдруг вздумается уйти на покой. Ларкс считает, что этого никогда не произойдет. Старик никому не отдаст бразды правления, пока не помрет.

Тони Пикколо считает себя представителем старой школы, вроде Аль Капоне или Лаки Лучано. Ларкс же считает его клоуном, и Фиск тоже придерживается такого мнения. Тони без ума от гангстерских сериалов, постоянно твердит, какие они реалистичные и как трудно, должно быть, поддерживать порядок в семье – Семье с большой буквы «с». Он и себя воображает актером. Он специально набрал вес, а как-то раз Ларкс застукал его в туалете перед зеркалом – Тони тренировал взгляд исподлобья, как у исполнителя главной роли в его любимом сериале. Ларкс ничего ему не сказал, просто прошел к писсуару и справил нужду.

А вот Фиску он выложил все в мельчайших подробностях. Фиск хохотал так, что едва не захлебнулся вином. Ларкс был доволен. Ему всегда нравилось развлекать Фиска.

Ларкс внимательно слушает речь Риголетто об уважении. Фиск сидит напротив Пикколо и лишь утвердительно кивает каждый раз, когда Риголетто обращается к нему:

– Фиск, я прав?

Ларкс точно знает, что Фиск не согласен с Риголетто. Риголетто – старый чудак, пережиток прошлого. Прошлого, которое, по мнению Ларкса, могло вообще существовать лишь в фантазиях Риголетто. Удивительная эпоха честных гангстеров, которые переводили старушек через дорогу и защищали свой район от настоящих бандитов.

Чушь. Никогда такого не было. Мафия всегда была такой же, как сейчас. То ли Риголетто отказывается это признавать, то ли он впал в старческий маразм. Во все времена все решала власть. Хочешь иметь власть – имей деньги. Хочешь иметь деньги – нарушай закон. Все просто, как дважды два.

Власть – ключевой фактор абсолютно во всем. Не только в криминальном мире. Жизнь, любовь, семья, работа, развод – все зависит от постоянно меняющегося вектора власти. Либо ты ей обладаешь, либо ищешь возможность ее получить.

В дверь вежливо стучат. Ларкс, как младший по рангу, встает, чтобы открыть ее.

Он чувствует снаружи неожиданный толчок, и распахнувшаяся дверь расквашивает ему нос. Ларкс отшатывается назад. Перед глазами искры, из носа хлещет кровь.

Вокруг творится хаос. Отступая, Ларкс видит, как в комнату врывается неизвестный в маске, наводит короткоствольный револьвер на Пикколо и медленно нажимает на спусковой крючок. Барабан револьвера прокручивается.

Раздается грохот выстрела. Яркий рыжий всполох. Из ствола летят искры. Пуля попадает в грудь Пикколо, тот кривится и хлопает себя, словно его укусил комар. Стрелок продолжает огонь. Пикколо отбрасывает на кресло. Пули попадают ему в ногу, руку, живот и задницу.

Он сползает на пол.

Не проходит и трех секунд, как в зал врывается другой стрелок. Он наставляет револьвер на Фиска, а его сообщник – на Риголетто. Облокотившись на стену, Ларкс выхватывает нож и метает.

Нож вонзается первому стрелку в шею. Тот теряет равновесие и спускает курок. Пуля проходит рядом с Риголетто. Пользуясь замешательством неизвестных, Фиск выхватывает пистолет и выпускает пять пуль в грудь раненого. Выстрелы оглушают всех. Второй стрелок разворачивается и убегает.

Фиск прикрывает собой Риголетто на случай нового нападения.

– За ним! – командует он Ларксу.

Тот выбегает из комнаты под потрясенные взгляды посетителей ресторана. Выскочив на улицу, он успевает заметить отъезжающий автомобиль, на большой скорости задевающий такси и исчезающий за поворотом.

Ларкс возвращается и видит склонившегося над племянником Риголетто.

Тони Пикколо лежит на полу в луже собственной крови. Он, несомненно, мертв.

«Что ж, – думает Ларкс, – по крайней мере, его конец был весьма кинематографичен. Такого он наверняка себе и желал».

– Фиск! Что это, мать твою, было?!

В их направлении через лужайку шагает детектив Бойд, бледный и злой.

Ларкс встает. Он высок, под метр девяносто, но Бойд тоже не маленький, пусть жира в нем и больше, чем мускулов. Модная прическа, дорогой одеколон – детектив себя не обделяет. Заметив Ларкса, он сбавляет шаг и виновато поднимает руки.

– Ладно, ладно, молчу.

Ларкс не отвечает, а лишь поигрывает с подобранной в заснеженной траве бутылочной крышкой, крутя ее, будто фокусник, между пальцами. Ларкс не любит Бойда. Тот, по его мнению, слишком честолюбив. Всеми правдами и неправдами стремится занять местечко повыше. Такими сложно управлять – они предадут тебя при любой возможности.

Впрочем, как говорит Фиск, хорошо иметь ручного копа. Особенно такого, который стабильно продвигается по службе. Главное – иметь на него достаточно компромата, чтобы держать под контролем. Одна проблема: Ларкс уверен, что Бойд придерживается того же мнения и за время сотрудничества с Фиском сам накопал не меньше.

– Четко сработано, – говорит Фиск, отламывая кусочек черствого хлеба и бросая в пруд.

Местных уток такая подачка не интересует.

– Мы должны были обойтись без потерь! – возмущенно отвечает Бойд.

– Значит, надо было выбирать человека понадежнее, – возражает Фиск. – Похоже, что этот собирался застрелить Риголетто. Ларкс, как ты думаешь?

Ларкс кивает.

– Мне тоже так показалось.

– Не собирался он его убивать! Только припугнуть хотел!

– Он уже готов был выстрелить, – уверенно говорит Ларкс.

– Он был полицейским! – рявкает Бойд.

Нервно оглядываясь по сторонам, он подходит ближе.

– У него осталась семья! Что мне им сказать?

– Ничего, – говорит Фиск. – Пускай полиция расследует «бандитскую перестрелку», в ходе которой был убит коррумпированный сотрудник полиции. Это должно отмести любые вопросы, и тебе не за что будет оправдываться.

– Тогда его жена лишится пособия.

Фиск недоумевающе смотрит на Бойда, прежде чем расплыться в улыбке.

– Ты что, шутишь? Не говори, что тебя всерьез это волнует.

Бойд отводит взгляд.

– Если ты серьезно – то можешь послать ей гонорар за сегодняшнюю операцию. А лучше делай ей ежемесячные отчисления из жалованья, что я тебе плачу. Или твоя нравственность все же имеет пределы?

Бойд ничего не отвечает.

– Так я и думал. Проваливай отсюда, детектив, пока всех уток не распугал.

Бойд разворачивается и, сунув руки в карманы, шагает к выходу из парка. Ветер треплет его прическу.

– Не нравится он мне, – говорит Ларкс. – Он вас не уважает.

Губы Фиска вновь растягиваются в улыбке.

– И плевать. У нас с Риголетто разные взгляды на уважение и страх. Страх держит человека в узде. Уважение – нет.

– А что насчет самого Риголетто и его ближайших помощников? Они вас боятся?

Прежде чем ответить, Фиск молча разглядывает уток.

– Скоро начнут, – тихо произносит он.

 

Глава 11

Шесть лет назад

На то, чтобы спуститься с горы и добраться до общежития, у Мэтта уходит остаток дня. Насквозь продрогший, он вваливается в комнату. Он не чувствует ног, пальцы онемели.

Фогги смеряет его подозрительным взглядом.

– Ты где шлялся?

– Да вот, искупаться решил.

Мэтт заходит в ванную и включает горячую воду. Пока ванная наполняется паром, он стягивает промерзшую одежду, сваливая ее в кучу на полу, обматывается полотенцем и отогревает кости, сидя на краю ванны.

– С Электрой купался?

– Ее так зовут?

– Ага. Не связывайся с ней, чувак, она больная на всю голову.

Пар окутывает Мэтта, словно заключая в теплые объятия.

– Помнишь, как Флинт катался на лыжах и обе руки сломал?

Мэтт кивает.

– Он вообще кататься не умел, – говорит Фогги.

– Вот руки и сломал.

– Да нет же! Он клеился к Электре. Говорил, последнее, что помнит – как она рассмеялась ему в лицо. А потом он очнулся уже в больнице. Говорю, эта баба – невменяемая!

Мэтт снова кивает.

– Возможно. Знаешь ее адрес?

Мэтт и сам до конца не понимает, зачем стоит здесь, под снегом, в десять часов вечера.

В одном он уверен: мысли об Электре не выходят у него из головы. Вчера и сегодня он думал лишь о ней. Он знает, что Фогги прав – от этой девушки одни неприятности. Но что-то в ней притягивает Мэтта, как магнит.

Он даже не может сказать, что испытывает к ней. Зол ли он? Или восхищен? А может, раздражен? Вероятно, все сразу. Вот почему он не переставая думает о ней. Таких чувств он еще ни к кому не испытывал.

Одно он знает точно: ему хочется проучить ее. За то, что оставила его бултыхаться в реке. За то, что решила, будто знает его. Все, что она говорила – чепуха. Он способен следовать правилам. Он другой. Он не следует первобытным инстинктам. Всю свою жизнь он только и делает, что контролирует себя, чтобы не навредить другим людям. Единственный раз он дал волю эмоциям, и это закончилось гибелью человека. Так зачем она лезет к нему в душу? Кем она вообще себя возомнила?

Мэтт хочет доказать, что он не такой, как она.

Но в то же время в глубине души хочет произвести на нее впечатление.

Особняк за высокой оградой на противоположной стороне улицы – каменная громада с изящными окнами – видится Мэтту тюрьмой. Раздражает его. В нем нет никакого изъяна. Чтобы «увидеть» его очертания, не требуется никаких усилий. Кирпичи да строительный раствор – больше ничего примечательного. Ничего необычного. Этот дом – как сутенер с золотой цепью на шее. Он – послание миру от человека с кучей комплексов. Фогги сказал, что отец Электры – дипломат. Может, они все такие? Выражают себя через свое жилище.

Мэтт ждет у ограды, прислушиваясь к своим чувствам. По количеству машин снаружи он понимает, что внутри происходит какое-то важное событие. Кругом вооруженная охрана. Будет непросто, и он уже задумывается о том, чтобы бросить затею. Но любопытство берет верх. Он дожидается, пока луна скроется за тучами, выходит из укрытия под тисовым деревом, пересекает пустынную улицу и подбегает к железной ограде. Пространство между прутьями слишком мало, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.

Однако внешность может быть обманчива.

Мэтт вспоминает уроки Стика. «Пацан, твои ребра – гибкая штука». Сделав глубокий вдох, он протискивается между прутьями. В какой-то момент ему кажется, что он застрял. Мэтт уже представляет лица охранников, когда те обнаружат торчащего из ограды нарушителя, но в конце концов ему удается протолкнуться. Он бежит к низенькому каменному забору, ограждающему сад от подъездной дорожки.

За забором Мэтт видит ступеньки, ведущие, судя по всему, в кухонные помещения. Там ему делать нечего. Надо забраться на крышу – там он будет чувствовать себя как рыба в воде. Прислушавшись, он улавливает звук шагов и шуршание бумаги. В нос бьет сильный запах мятной жвачки.

С таким же успехом охранник мог бы обвешаться фонариками. Конечно, Мэтт обнаружил бы его и без всякой жвачки, но лишний ориентир никогда не помешает.

Дождавшись, пока охранник пройдет мимо, Мэтт влезает на забор и, оттолкнувшись от него, запрыгивает на карниз второго этажа. Подтянувшись, он прыгает еще выше, хватаясь за карниз третьего. Теперь медлить нельзя: если хоть одному охраннику придет в голову посмотреть вверх, он тут же заметит Мэтта.

До крыши не дотянуться. Мэтт спокойно, с кошачьей грацией пробирается по восьмисантиметровому карнизу в поисках другого пути наверх. Ничего. Он движется дальше, пока не чует у окна запах Электры: жасмин и цитрус.

Заглянув внутрь, Мэтт понимает, что это ее комната, и мешкает. Чувствует, что вторгается в личное пространство, будто какой-то маньяк. Может, найти другой способ проникнуть внутрь? Мэтт оглядывается через плечо. Внизу патрулируют двое. В любой момент они могут его заметить.

Нет, это единственный путь. Мэтт проверяет щеколду – заперто. Не проблема. Он достает потрепанный мешочек и, присев, аккуратно извлекает из него отмычку – подарок Стика – и захват. Первым делом он использует захват, чтобы придержать механизм замка, а затем вставляет отмычку. Он ведет ее медленно, стремясь уловить пальцами любую вибрацию, и прислушивается к пощелкиванию миниатюрного механизма.

На то, чтобы открыть замок, уходит не больше пяти секунд. Убрав отмычку, Мэтт осторожно приоткрывает окно и запрыгивает через подоконник в спальню Электры.

Закрыв за собой окно, он оценивает окружающую обстановку. Кажется, будто сама Электра рядом – повсюду ощущается ее присутствие. Оставленный ею запах показывает, чем она занимается, где проводит больше всего времени: в кровати и у туалетного столика, где силен также запах косметики.

Мэтт подходит к камину, ощупывает стоящие на нем трофеи и награды. Кубки по плаванию, легкой атлетике, карате, айкидо, кендо. Все победные.

Да уж, папина дочка способна за себя постоять.

Мэтт решает, что пора выходить, пока его интерес не стал действительно нездоровым. Он бесшумно открывает дверь и слышит вдалеке звуки: разговоры и смех в толпе. Звучит музыка, фортепиано и арфы. Звенят бокалы и посуда.

Вечеринка и правда знатная – благотворительная, не иначе.

Мэтт проникает в коридор. Под ногами дорогой пушистый ковер. Мэтт медлит. Зачем он здесь? Продуманного плана у него нет, он лишь хотел показать Электре, что его не так-то просто обвести вокруг пальца, но как это сделать? Может, вернуться в спальню и написать что-нибудь помадой на зеркале?

«Классно поплавали» или «В следующий раз я поведу машину».

Звучит неплохо.

Он крадется обратно, но тут же слышит цокот когтей по плитке и грозное рычание.

Черт.

Из-за угла выскакивает сорвавшийся с поводка пес. Судя по звуку, крупный – ротвейлер или немецкая овчарка.

Убивать его Мэтт не хочет. Когда пес бросается на него, он пинает его в голову, достаточно сильно, чтобы вырубить, но недостаточно сильно, чтобы убить.

Следом из-за угла появляется кинолог. В одной руке у него рация, другая рука тянется к кобуре.

По-тихому не вышло.

Мэтт кидается на охранника и ударом по руке успевает выбить у того пистолет. Мэтт ловит пистолет в воздухе, бьет им охранника по лбу и подсекает его за ногу.

Охранник теряет равновесие. Мэтт слишком поздно понимает, что окно совсем рядом. Он бросается вперед, но охранник, пробив стекло, исчезает в оконном проеме.

Мэтт подскакивает к окну и слышит, как внизу разбивается стеклянная крыша, и охранник падает на пол огромного зала, в котором полно людей. Мэтт слышит потрясенные возгласы и чувствует, как все смотрят вверх…

…прямо на него.

Перед тем, как отшатнуться, он успевает почуять слабый запах жасмина и цитруса и почувствовать знакомое биение сердца. Электра там, внизу, играет на фортепиано какую-то сложную вещь – кажется, Рахманинова. В ее исполнении она звучит легко. Есть хоть что-нибудь, чего она не умеет? Она не прервала игру даже когда над ее головой разлетелось стекло.

Наконец она бросает играть и смотрит на него. Мэтта бросает в жар. Он будто в ловушке, как рыба, пойманная на крючок. Дыхание перехватывает, мгновение кажется вечностью.

– Взять его!

Совсем рядом щелкают предохранители автоматов.

Кто-то в зале открывает пальбу. Масса людей в панике бросается к выходу, сбивая на ходу стулья. Мэтт отскакивает от окна. Пули, не встретив сопротивления, превращают в решето стену за его спиной. Дело плохо. Зачем он вообще сюда притащился? Он ведь нарушил собственные правила. Уже в который раз. Результат вновь плачевный. Выбора нет, нужно немедленно убираться.

Мэтт бросается наутек, злясь на себя самого за столь необдуманный поступок. У него будто помутился рассудок. Чем он думал? Электра выбила его из равновесия, задела за живое.

Он в коридоре, впереди слышен топот и крики.

Мэтт останавливается и оборачивается. Путь назад тоже отрезан, и он ломится в первую подвернувшуюся дверь. Заперто. Соседняя дверь ведет в рабочий кабинет. Мэтт поспешно подбегает к окну, распахивает его, высовывается наружу. Двор освещен прожекторами, как в тюрьме строгого режима. Кругом снуют охранники, заливаются лаем собаки. Здесь не спуститься, надо лезть выше.

Мэтт невольно вспоминает все, чему учил его Стик, что говорил, когда Мэтт сердился или чересчур возбуждался. Успокойся, пацан. Дыши. Сосредоточься на текущем моменте и забудь обо всем остальном.

Глубоко вдохнув, Мэтт выбирается на карниз, разворачивается, ощупывает кирпичную стену. Такая ему вполне подходит – есть за что зацепиться.

Он тянется, пока не находит самую глубокую щель в кладке, и цепляется за нее пальцами, надеясь удержаться на пальцах.

Других вариантов нет. Мэтт хватается поудобнее и как можно крепче, ведь ему придется передвигаться с помощью одних лишь пальцев. Фаланги пронзает боль, но он удерживается, пусть и с трудом. Передохнув, он отпускает левую руку, на что правая отзывается дикой болью в плече и локтевом суставе. Поморщившись, Мэтт цепляется левой рукой повыше и подтягивается на ней. Затем отпускает правую, цепляется ей еще выше и раз за разом повторяет этот процесс.

Продвигается он медленно, болезненно, но успевает достичь крыши незамеченным. По крайней мере, окликов снизу не слышно.

Обеими руками он хватается за конек крыши…

…и тут раздается грохот выстрела, и его левую руку пробивает пуля. Болевой шок столь силен, что Мэтт не может сдержать крик и соскальзывает с крыши, повисая на одной лишь правой руке. Из глаз льются слезы. Левое плечо будто в огне, по венам словно бегут электрические разряды. Снизу слышны крики и новые выстрелы. Пули дробят кирпичную кладку прямо рядом с головой Мэтта, мелкая острая крошка царапает лицо. Сжав зубы, Мэтт вновь подтягивается, ожидая, что в любой момент пуля может попасть ему в спину. Перекатившись через край, он переворачивается и просто лежит, глядя на хмурые облака. Нехотя потрогав рану, он нащупывает отверстие и чувствует, как пульсирует внутри теплая и липкая кровь. Необходимо остановить кровотечение и скрыться, пока не потерял сознание от пронзительной боли.

Убраться отсюда – первоочередная задача.

Поднявшись, Мэтт перебегает на противоположную сторону крыши. Внизу та же картина – толпа охранников, вооруженных автоматами и пистолетами. Похоже, отец Электры – действительно важная шишка, раз так опасается за свою безопасность. А может, он просто параноик.

Мэтт перебирается к западному крылу дома, от которого ведет подъездная дорожка, в конце которой припарковано с дюжину автомобилей. Здесь уже можно найти укрытие. Охранники светят яркими, как лампы в операционной, фонариками в сторону машин, забыв о зоне между домом и оградой и оставив Мэтту достаточно неосвещенного пространства.

Не церемонясь, Мэтт разворачивается спиной к краю крыши, опускается на колени и свешивается вниз. Провисев немного на правой руке, он отпускает хватку и падает на балкон третьего этажа, больно ударившись грудью о колени. У него перехватывает дух, и он тратит несколько секунд, чтобы восстановить дыхание.

Кажется, пронесло. Ни криков, ни выстрелов.

Он ждет еще немного, надеясь, что боль утихнет, но она лишь усиливается. Поднявшись на ноги, Мэтт переваливается через балконные перила, пару секунд балансирует и падает с третьего этажа в клумбу.

Приземляясь, он успевает сгруппироваться и перекатиться и без передышки крадется к ограде, оставляя за собой кровавый след на траве и цветах.

Мечась от одной машины к другой, он наконец оказывается у последней и проверяет обстановку у ограды. Справа, у фасада, толпятся охранники, несколько приближаются и слева. Дело дрянь. Если его заметят, то сразу откроют огонь. Убежать не получится. Мэтт вынужден вернуться к дому. Он находит неприметную дверь в комнату охраны. Внутри компьютеры и мониторы, на столе лежат рации и чей-то обед (сандвич с тунцом и большая шоколадка). Мэтт ощупывает стену, пока не находит то, что нужно: крючок с ключами от автомобиля.

Схватив первые попавшиеся ключи, Мэтт спешит обратно на стоянку. Он крадется, пригнувшись, в настоящем лабиринте из дорогих автомобилей. Нажимает кнопку брелока-контроллера. Громкий писк отключившейся сигнализации раздается с правого края импровизированной парковки. Надо пошевеливаться – охранники наверняка его услышали. Мэтт до конца не уверен, какая машина ему нужна, и жмет кнопку второй раз. Теперь писк раздается по левую руку от него. Компактный внедорожник. Мэтт снова деактивирует сигнализацию и открывает дверь со стороны пассажира. Охранники по-прежнему его не видят, но приближаются, оживленно переговариваясь. Пригнувшись как можно ниже, Мэтт тихо закрывает дверцу, и, не высовываясь, вставляет ключ в замок зажигания, и устраивается так, чтобы его ноги оказались над педалями. Он медлит. Это настоящее сумасшествие, ведь прежде он никогда не водил машину. Но другого пути нет.

Он заводит машину.

Двигатель начинает урчать, и Мэтт жмет на педаль. Слева и сзади раздаются выстрелы. Пули свистят со всех сторон, но Мэтт не останавливается, несмотря на гулкие удары по корпусу. Он уже на лужайке, из-под колес летит грязь и трава. До железной ограды рукой подать.

Стрельба усиливается, задние фонари разбиваются вдребезги, а следом и заднее стекло, но машина продолжает набирать скорость.

Внедорожник на полном ходу врезается в ограду. Мэтта бросает вперед, рычаг ручного тормоза впивается в ребра. Колено больно ударяется о приборную панель. В лицо раскрывается подушка безопасности, и Мэтт, дезориентированный, лишь в последний момент соображает, что нужно повернуть руль, чтобы не врезаться в здание напротив. Не снимая ноги с педали газа, он отчаянно борется с подушкой, чтобы забраться в водительское кресло.

Гудят клаксоны, встречные машины уворачиваются от него. Пахнет дымом. Неужели машина загорелась? Нет, это всего лишь пар, но Мэтт чувствует также и запах масла. Какие-то повреждения автомобиль все же получил – либо от столкновения с оградой, либо от пуль. Как бы то ни было, от машины нужно как можно скорее избавиться.

Мэтт прислушивается к шуму колес и щелчкам тормозов встречных машин и, быстро научившись определять дистанцию между ними, легонько поворачивает руль вправо и возвращает внедорожник на свою сторону проезжей части.

Перед ним в том же направлении едет другая машина. Отлично. Он сосредотачивает все внимание на звуке ее колес, запоминая малейшие повороты. Этот автомобиль становится для него собакой-поводырем.

Через пару минут движение становится интенсивнее, и Мэтт вынужден бросить внедорожник, чтобы избежать лишнего риска.

Остановившись у обочины, он пинком открывает дверь и бросается в придорожные кусты. Оттуда он по склону сбегает на детскую площадку, и бежит, не останавливаясь, несмотря на немеющее тело. Он понимает, что должен вернуться в общежитие как можно скорее, заштопать рану, залечь на дно и не высовываться. Попадаться полиции ни в коем случае нельзя.

Сам не зная как, он добирается до города. Восприятие начинает подводить его, то включаясь, то выключаясь. Он не помнит, сколько раз падал и вставал. Он вспотел и замерз. Кровотечение так и не остановилось, кровь капает с кончиков пальцев. Мэтт запирается в себе, стараясь таким образом спрятаться от боли.

Он изо всех сил пытается не потерять концентрацию, собирает последние силы, несмотря на приступы дрожи и тошноты, несмотря на озноб, жар и лихорадку. Наконец, он у себя в общежитии. В холле пусто, все уже наверняка улеглись спать.

Вот его комната. Фогги, как обычно, храпит и сопит. Мэтт пробирается мимо кровати в ванную и склоняется над раковиной. Кровь струйкой сбегает в сливное отверстие.

Нужно промыть рану.

Не потерять сознание.

Остановить кровотечение.

Он повторяет эти слова, будто заклинание, пока шарит рукой в аптечном шкафчике в поиске бинтов и антисептика.

Остановить кровотечение.

Не потерять сознание.

Сейчас это две важнейшие задачи в его жизни. Не справишься хотя бы с одной – и тебе конец.

Мэтт осторожно ощупывает раненую руку и едва не падает от облегчения, найдя выходное отверстие. По крайней мере, пуля прошла навылет, и обращаться в больницу не придется.

Пользуясь лишь одной рукой и помогая себе зубами, он туго заматывает рану бинтом. Голова кружится от утомления. Мэтт закидывает в рот несколько таблеток болеутоляющего посильнее и снова склоняется над раковиной, чтобы отдышаться.

Какой же он дурак! Дурак, дурак! Снова дал волю эмоциям и чуть не погиб. Почему он никак не научится?!

Мэтт споласкивает лицо водой. В ноздри въелся запах собственной крови и страха, но, вытерев лицо, Мэтт чувствует и другой аромат.

Жасмин и цитрус.

За его спиной включается душ. Вода барабанит по пластиковой шторке.

– Так и будешь стоять и заливать кровью пол, или мне тебя помыть?

Мэтт чувствует, что она ухмыляется.

 

Глава 12

Четыре года назад

Уилсон Фиск обожает зиму. Каждое утро он встает в полпятого, только чтобы посмотреть из окна на город. Фиску нравится его чистота. Легкая пороша скрывает всю грязь и словно заставляет город начать жизнь с чистого листа. Разумеется, грязь вернется, она всегда возвращается. Слякоть, мусор, чернеющий лед… Но в этот ранний час город обновляется и ждет.

– Времена меняются, Риголетто. Стыдно, что теперь с нами могут соперничать даже банды подростков.

Фиск отворачивается от окна. Внизу снег уже смешался с грязью. За каких-то три часа город снова стал грязным.

Он поворачивается боком, чтобы не заслонять своим массивным телом уличный свет, и наблюдает, слушает, как ведут переговоры главари манхэттенского преступного мира. Десять самых важных шишек в городе. Риголетто созвал их по предложению Фиска – с тех пор как Фиск спас его жизнь, старик во всем следует его советам.

– Соперничать? – срывается Марсель Бикс.

Бикс занимается морской контрабандой и контролирует оборот товаров в доках.

– Мы с ними не соперничаем. Они лучше знают, чего хотят люди, и давно уже обставили нас.

«Люди хотят синтетических наркотиков», – думает Фиск. Присмотревшись к Риголетто, он замечает, что усталое, постаревшее лицо босса перекосило от гнева.

– Нам надо семьи кормить, – продолжает Бикс. – Зарплату платить. Риголетто, мы должны идти в ногу со временем. Рэкет, вымогательство, подпольная торговля сигаретами – все это уже не приносит дохода.

– Хватит! – рявкает Риголетто. – Даже слышать ничего не хочу!

Вперед выступает Ал Спилотро.

– С каких это пор ты стал заботиться о нравственности? Нам надо делать деньги. На кону сотни миллионов. Зачем позволять мелким барыгам и уличным дилерам отбивать наш хлеб, когда у нас достаточно ресурсов?

Бикс и еще пара боссов согласно кивают. Фиск запоминает их. Воодушевленный поддержкой, Спилотро готовится еще что-то сказать, но прежде чем он успевает вымолвить хоть слово, Риголетто бьет кулаком по столу.

– Заткнитесь! Мы не будем убивать детей, ясно? Мы не станем потакать… извращенцам. Вы ведь намекаете на торговлю людьми? Секс-рабынями? Вы что, спятили? Хотите весь район на крэк подсадить? Ну уж нет, все останется по старинке. Мы хоть и преступники, но не чудовища.

– Но…

– Точка! Убирайтесь с глаз долой!

Остальные боссы переглядываются. Фиск оценивает их настроение. Наконец, все покидают комнату. Бикс громко хлопает дверью на прощание.

Риголетто вздыхает.

– Ох. Фиск, и зачем времена меняются? Почему все не может оставаться как прежде? Все забыли про нашу честь и готовы отказаться от традиций – ради чего? Быстрых денег? Наши семьи живут в этом же городе, наши дети ходят в местные школы, – Риголетто делает глоток кофе и, поморщившись, отставляет чашку, беря вместо нее стакан воды. – Они готовы превратить этот город в сущий ад. Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля…

Риголетто теряет мысль и качает головой.

– Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля, – повторяет Фиск и делает глубокий вдох. – За этим будущее.

– Что?!

Риголетто поворачивается в кресле, но Фиск оказывается у него за спиной и хватает за голову своими огромными лапищами.

– Что ты делаешь?! – Риголетто сопротивляется, пытается вырваться, но он слишком стар и слаб.

Фиск с ухмылкой сворачивает ему шею. Хруст – и Риголетто больше нет.

Осмотрев бездыханное тело, Фиск нагибается, забирает розу из петлички пиджака Риголетто и прикалывает на свой костюм. Он годами ждал этого момента, прокладывая себе путь из самых низов, обзаводясь связями, устанавливая партнерские отношения между другими боссами.

Перешагнув через труп, Фиск возвращается к окну. За окном снова идет снег – крупные белоснежные хлопья рано или поздно скроют грязь и слякоть. Фиск улыбается. Это знак.

Город выбрал его своим хозяином.

Он уже видит, как растет его будущая империя.

Но сперва… сперва надо прибраться в доме.

 

Глава 13

Четыре года назад

По словам перебравшего виски Фогги Нельсона, последующие месяцы жизни Мэтта «словно вырезаны из стереотипной и до зубовного скрежета слащавой мелодрамы».

Мэтт не возражает. В это время ему вообще все равно. Он думает лишь об Электре. О ее коже. Ее запахе. Ее прикосновениях. Ее волосах. Обо всем, что принадлежит ей.

Они встречаются каждую ночь. Когда все ложатся спать, Мэтт с Электрой идут в университетский спортзал и часами тренируются.

Они не говорят друг другу ни слова, общаясь лишь на языке тела. Мэтт чувствует в Электре радость, ликование первобытного охотника, всеобъемлющую жажду проживать каждый день как последний.

После тренировок маты пропитываются их потом. Они сливаются воедино.

Но есть в Электре и какая-то грусть. Вселенская печаль, которая никогда ее не покидает. Каждую ночь, когда им приходит пора расстаться, Мэтт чувствует перемены в ее настроении. Радость сменяется грустью, которая ложится на ее плечи тяжким грузом. В эти минуты высокомерная, острая на язык девушка, в которую Мэтт влюбился, превращается в незнакомку.

Он поднимается сквозь тьму, будто из глубин океана. Что-то манит его. Что-то, чего не должно быть.

Опасность.

Он чувствует прикосновение. Чувствует деревянную палку у горла.

– Все такой же непослушный? – раздается ворчливый голос.

Мэтт просыпается. Все его мышцы напряжены. Палка давит на горло сильнее, и подняться с постели он не может.

– Держись от нее подальше.

Он узнает этот голос.

Это Стик.

Мэтт пытается подняться, с языка готов сорваться целый ворох вопросов, но Стик не дает ему встать, по-прежнему тыча палкой ему в кадык.

– Молчи. Просто слушай. Она – зло. Запомни это. Она – яд. Ей суждено гореть в аду, и она затащит туда и тебя. Ты подвел меня, и это я как-нибудь переживу, но присоединиться к врагу не позволю. Прежде чем это случится, я убью тебя собственными руками.

Мэтт собирается было возразить, но молниеносный тычок тут же отзывается острой болью в горле, и он сползает обратно на кровать.

– Повторяю последний раз: держись подальше от Электры, Мёрдок.

Проснувшись наутро, Мэтт так и не может понять, что имел в виду Стик. Зачем он вообще приходил? Электра вовсе не злая. У нее свои причуды и сложный характер, это правда, но она не злая. Мэтт рассеянно поглаживает горло. Кожа в этом месте нежная, но на ней не осталось даже синяка. И вообще, кем Стик себя возомнил, что без приглашения является к нему в комнату, да еще и указывает? Жизнь Мэтта его не касается. В конце концов, Стик сам его бросил.

Встретившись с Электрой, Мэтт предлагает ей поехать куда-нибудь. Устроить романтическое путешествие для двоих.

– Может, в горы? – с энтузиазмом предлагает Электра. – Хочу покататься на лыжах!

– Идет. Поедем в горы.

Мэтт готов ехать куда угодно, лишь бы подальше от слежки.

Ему стоило бы догадаться, что катание на лыжах в понимании Электры – далеко не обычная вещь.

Она находит самую крутую и опасную гору в окрестностях их гостиницы и дожидается снегопада, чтобы снег не успел слежаться.

«Так веселее», – говорит она.

«Так опаснее», – думает Мэтт. Свежий снег повышает вероятность схода лавин.

Электра резвится, как только может.

Она – будто львица, которую всю жизнь держали в клетке, но вдруг выпустили на волю.

Она прыгает с утесов, скатывается с самых крутых, поросших елями склонов, где катание запрещено. Разумеется, Мэтт всюду следует за ней и впервые за долгое время чувствует – нет, не страх – осознание собственной смертности. Один неверный шаг, одно неверное движение – и он разобьется, врезавшись в дерево. Одно неудачное приземление – и он на полном ходу ударится головой о скалу. Один неловкий тычок палкой – и их накроет лавина.

Но ему все это нравится.

Он… счастлив. Именно такой Мэтт всегда представлял свою жизнь. Мечтал о ней.

И тут он все портит.

Они лежат на ковре у камина. Пламя почти погасло, но после бурного дня им и так жарко, и нет нужды подбрасывать дрова.

Мэтт водит пальцами по коже Электры в тех местах, где отражаются язычки пламени. Он чувствует жар, теплый живой румянец.

– Я люблю тебя, – шепчет он.

И тут же желает взять эти слова обратно. Электра не отвечает. Не шевелится. Вообще никак не реагирует. Вначале Мэтт старается не обращать на это внимания, но чем дольше длится молчание, тем сильнее он проклинает себя за глупость.

– Электра?..

– Мэтт, ты ведь вообще меня не знаешь.

– Почему? Знаю…

– Нет, – вздыхает она. – Ты знаешь, что на прошлой неделе я убила пятерых человек?

Мэтт не может удержаться от смешка. Раз она шутит, то не все так плохо.

– Думаешь, я шучу? – грустно говорит Электра.

– Конечно, шутишь.

– Мэтт, я недостойна любви. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

– Все заслуживают любви.

– Только не я. Только не после того, что я сделала.

Она откатывается в сторону, садится, прижав колени к груди, и смотрит на угасающее пламя. Ограждается от Мэтта.

– Почему? Зачем ты сама лишаешь себя такого счастья?

– Мэтт, ты что, еще и глухой? Я недостойна этого. Я не могу быть счастлива. Мне попросту не позволят.

– Кто не позволит?

Она качает головой.

– С теми, кто со мной связывается, всегда что-нибудь случается…

От ее слов у Мэтта бегут мурашки. «С теми, кто со мной связывается, всегда что-нибудь случается». На мгновение он вспоминает падающую из окна девушку, но тут же прогоняет видение.

– Какой-то бред ты несешь, – говорит он игриво, полушутя.

– Бред? Вот именно. Мэтт, я сумасшедшая.

– Я пошутил. Ничего такого не имел в…

Она поворачивается к нему, прикасается рукой к щеке.

– Знаю. Но это правда. Мэтт, я… слышу голоса.

Мэтт недоуменно поворачивается к ней.

– Какие еще голоса?

– В голове. Они говорят со мной, указывают, что делать. Они без конца кричат и замолкают лишь тогда, когда я делаю что-нибудь безумное.

Голоса? Мэтт гадает, в прямом ли это смысле. У нее шизофрения или что-то в этом роде? Спросить он не решается, ждет продолжения.

– Я начала слышать их, когда была маленькой. Они… – Электра замолкает. – Впрочем, забудь об этом. Забудь, что я вообще это говорила.

– Электра…

– Хватит, Мэтт. Я устала.

Свернувшись клубочком, как кошка, она тут же засыпает. Мэтт садится рядом, лицом к огню, и берет ее за руку, проклиная себя за то, что вообще открыл рот.

Дни, что проходят с той ночи – как дополнительное время в спортивном матче. Мэтт чувствует пустоту внутри и понимает, что все кончено.

После возвращения он встречает Электру несколько раз, но замечает, что она сторонится его, и чем сильнее он пытается ее удержать – тем быстрее она отдаляется.

Он вынужден оставить ее в покое. Ему остается лишь ждать и надеяться, что все еще можно вернуть.

Это не так. Конец наступает морозным днем, когда даже слезы мгновенно превращаются в лед.

Электра звонит ему по телефону.

– Мэтт, – произносит она, и все сразу становится ясно.

Ее слова пронзают его сердце холодными иглами. Мэтту хочется повесить трубку, забраться под одеяло и спрятаться от всех.

– Мой отец… Он мертв, Мэтт.

Мэтт тут же приходит в себя. От жалости к себе не остается и следа.

– Как? Что случилось?

– Кто-то вломился в дом. Не… не знаю. Я слышала… голоса.

Мэтт, я слышу голоса.

– Где ты сейчас?

– В аэропорту. Сажусь на отцовский самолет и… улетаю.

– Постой, не уезжай!

– Мэтт, я должна. Не могу больше здесь оставаться.

– Прошу, хотя бы дождись меня. Мы должны попрощаться.

Она соглашается подождать. Всю дорогу в аэропорт Мэтт прокручивает в голове способы заставить ее остаться, придумывает разнообразные доводы – как адвокат, защищающий подсудимого.

Электра и слушать ничего не желает. Она стоит у края взлетной полосы, рядом с протянувшимся во всю длину сугробом, пока самолет заправляют и готовят к вылету.

На ней плотное пальто. Изо рта вырывается пар. Мэтт стоит напротив и чувствует его, чувствует, как тепло ее тела на открытом воздухе превращается в холод.

– Даже не отговаривай меня.

– Почему? Тебе стоит лишь…

– Нет! Ты что, не понимаешь? Я не заслуживаю счастья! Это мое наказание.

Мэтт мотает головой.

– Неправда…

– Правда. Папа умер, потому что я его любила. Так сказали голоса. Мэтт, они всему виной.

– Они?

– Они это сделали! Им нужно было поставить меня на место. Напомнить, что я должна всегда быть одна.

– Электра, прошу тебя, не уезжай.

– Я должна. Если останусь, ты погибнешь следующим.

– Так ты знаешь, кто убил твоего отца? Давай обратимся в полицию, пусть их арестуют.

– Неважно, кто спустил курок. Во всем виноваты голоса.

Мэтт не находится что сказать.

– Я не хочу тянуть тебя за собой в бездну. Не хочу, чтобы тебя ждала судьба моего отца. Так будет правильно. Я отправлюсь в ад одна, без тебя.

– Ты не попадешь в ад, – с грустью говорит Мэтт.

Электра смеется. На морозном воздухе ее смех звучит громко и ясно, и Мэтт улавливает в нем истеричные нотки. Он крепко обнимает Электру, желая своими объятиями защитить ее, укрыть от всего мира.

Перестав смеяться, она прижимается к его груди, слушая, как бьется его сердце. Через минуту она отстраняется.

– Будь счастлив, Мэтт Мёрдок, – говорит она и, не оглядываясь, поднимается по трапу.

Самолет разгоняется и взмывает в небо. Мэтт провожает его невидящим взглядом.

Вновь начинается снегопад.

Зима грядет суровая.

 

Глава 14

Четыре года назад

У Ларкса весьма подходящее ему задание. Именно к этому он готовился последние десять лет. Все убийства, которые он совершил, были ради этой ночи, которая ознаменует начало его новой жизни.

У дома Ала Спилотро его охватывает возбуждение. Здание старомодное, двухэтажное, с двускатной крышей и небольшим ухоженным садиком. Дорогое жилье, высокого класса. В таких обычно живут люди помоложе.

На улице стоит лютый мороз. Облачка пара вырываются изо рта Ларкса и вереницей тянутся за ним, когда он переходит улицу. У ворот он останавливается и осматривается, но не видит никого. Слишком холодно. Все сидят по домам и либо греются у каминов, либо валяются под одеялом.

Ларкс толкает железную решетку и подходит к входной двери – массивной, из красного дерева. Постучав, он ждет, но никто не спешит ему открывать.

Ларкс обходит дом, стараясь не оставлять следов, и наблюдает за воротами, прижавшись к стене. Он мог бы взломать замок и подождать внутри – семьи у Спилотро нет, а значит, дома никого, – но так ему больше нравится. Грядущее развлечение доставит куда больше удовольствия, если перед этим придется преодолеть небольшие трудности.

Через полчаса приезжает Спилотро. У Ларкса уже зуб на зуб не попадает, а руки, даже несмотря на кожаные перчатки, вовсе онемели. Скрипит решетка. Увидев Спилотро на подъездной дорожке, Ларкс онемевшими пальцами пытается достать из кармана заранее заготовленный шприц, но роняет его. Выругавшись про себя, он стягивает зубами перчатку и осторожно поднимает шприц.

Спилотро уже у двери. Ларкс молниеносно выскакивает из-за угла, подбегает к Спилотро сзади и всаживает иглу ему в шею. Ноги Спилотро подкашиваются мгновенно, как у героинового наркомана, месяц проведшего без дозы. Он падает с глухим стуком, головой в снег. Оглянувшись через плечо, Ларкс переступает через Спилотро, берет его под мышки и втаскивает внутрь.

Первым делом Ларкс разводит огонь. Разжигает пламя посильнее и отогревает руки. Спилотро он привязывает шнурами от занавесок к обитому кожей стулу, стоящему возле камина, и, придвинув себе такой же стул, садится напротив.

«Милая комнатка», – думает Ларкс. Мебель дорогая, деревянная, лакированная. В шкафчике алкоголь на любой вкус. Ларкс наливает себе бренди, чтобы окончательно согреться.

Медленно потягивая напиток, он ждет, пока Спилотро очнется. Тот начинает приходить в себя как раз в тот момент, когда Ларкс допивает бренди. Ларкс отставляет стакан в сторону и наблюдает, опершись на подлокотники.

Спилотро открывает глаза и в недоумении моргает, неожиданно увидев перед собой огонь. Попытавшись пошевелиться, он понимает, что не может этого сделать. Лишь тогда он замечает связывающий его шнур, а следом и Ларкса.

Неописуемый страх на его лице приводит Ларкса в восторг, и он вдоволь наслаждается моментом, не произнося ни слова, пока выражение лица Спилотро не меняется.

За свою жизнь Ларкс стал, по его собственному мнению, настоящим экспертом в области мимики людей, находящихся в смертельной опасности. Такое у него хобби. А может, не хобби, а навязчивая идея. У каждого своя духовная пища – кто-то рисует, кто-то пишет. А Ларкс – изучает эмоции умирающих.

Страх на лице Спилотро сменяется гневом. Ларкс практически слышит, как тот думает: «Этот ублюдок вломился в мой дом! Шкуру с него спущу!» Следом наступает задумчивость: «Сперва надо придумать, как выпутаться». Спилотро шарит взглядом по комнате, но в голову ему ничего не приходит. Он понимает, что крупно влип.

Положение безвыходное.

«Следом он пойдет на хитрость, – думает Ларкс. – Постарается уговорить меня отпустить его».

– Н-не знаю, ч-что случилось, – говорит Спилотро, – но если Риголетто решил, что я замышляю измену, то он ошибается.

Ларкс молчит.

– Я заплачу́! Сколько ты хочешь?

Ларкс подливает еще бренди и откидывается на спинку стула.

– Что молчишь?! Чего хочет Риголетто? Причина в том, что я выступил…

– Риголетто мертв.

Спилотро проглатывает окончание фразы и разевает рот.

– Значит…

– Меня прислал мистер Фиск.

– Фиск? Ты что несешь? Пусть Фиск поцелует меня в…

– Мистер Фиск теперь главный.

– Хрен ему. Я следующий по старшинству после Риголетто!

– Вот поэтому я и здесь. Нам нужно побеседовать.

Ларкс достает из внутреннего кармана куртки свой рыбацкий нож, не сводя глаз со Спилотро. Вот, вот то, чего он ждал: гнев сменяется смирением.

Спилотро осознает, что ему конец. Его ждет смерть. Глаза теряют последний огонек надежды, в потухшем взгляде читается лишь отвращение.

Ларкс дрожит от удовольствия. Ради этих моментов он живет. Научиться бы еще разливать их по бутылкам для последующего употребления.

– Ладно, – говорит Ларкс, – мне нужны имена. Ты же можешь мне их назвать?

– Какие еще имена?

– Тех, кто планировал заговор против Риголетто.

Спилотро нервно облизывает губы.

– Никто ничего не замышлял. Что за чепуха?

– Спилотро, не притворяйся. Мистер Фиск все знает, но хочет поступить по справедливости и не наказывать тех, кто ни в чем не виновен. Я бы просто убил вас всех и начал с нуля, но мистер Фиск верит, что кое-кто еще способен принести пользу. Так что выкладывай.

– Бикс. Это была его идея. Он предлагал мне присоединиться, но я отказался. А вот Кассано и Валерио согласились. Кроме них – никто, клянусь!

Ларкс кивает. Поднявшись, он осматривается и замечает у дальней стены табурет. Он придвигает его ногой, ставит между стульями и кладет на него ноги Спилотро. Затем он снимает со Спилотро ботинки, швыряет в сторону и привязывает ноги к стулу оставшимся куском шнура.

– Ларкс, прекрати! Я же все тебе рассказал!

Ларкс снова берет нож и медленно поворачивает. На клинке отражаются языки пламени. Спилотро вжимается в стул.

Ларкс садится.

– Я много думаю, – говорит он. – Лежу в своей комнате, смотрю в окно в потолке и думаю о разных вещах. – Ларкс направляет острие ножа вверх. – В последнее время меня занимают пытки. Знаешь, что мне пришло в голову?

Спилотро мотает головой.

– Я подумал: а что, если пытки разума эффективнее пыток тела? Понимаешь, о чем я? Что, если видеть, как с твоим телом что-то делают, но при этом не чувствовать боли, куда страшнее, чем сама боль? Боль – штука ожидаемая, предсказуемая. А если ее нет, когда она должна быть? Мне кажется, это ужасно.

Резко наклонившись, Ларкс всаживает нож в ступню Спилотро, так, что кончик выходит с другой стороны. Спилотро с воплем пытается отдернуть ногу, но его крик превращается лишь в сдавленный и растерянный стон.

– Видишь? – Ларкс вытаскивает нож.

Спилотро в замешательстве, с жалобным видом таращится на рану.

– Наркотик, что я тебе вколол, нейтрализует болевые ощущения, – Ларкс тычет ножом в ногу Спилотро. – А теперь слушай внимательно, потому что вскоре я продолжу эксперимент. Готов назвать всех заговорщиков?

Спилотро неохотно отводит взгляд от своей окровавленной ноги. Его глаза вытаращены, на щеках слезы.

– Что?

– Назови имена всех, кто замышлял против Риголетто.

– Я всех назвал!

– Гмм. Знаешь, не верю я тебе. Попробуем вот что…

Ларкс хватает раненую ногу Спилотро, крепко прижимает к табурету и отрубает на ноге все пальцы.

Спилотро кричит. Ларкс встает. Ему любопытно. Спилотро кричит, будто ему больно, но это не так. Это невозможно. Значит, его мозг создает отсутствующие ощущения.

Спилотро не сводит глаз с лежащих на полу в лужице крови пальцев. Ларкс приседает на корточки рядом с ним.

– Спилотро. Спилотро! Посмотри на меня! Вот, молодец. Тебе больно? Я хочу сказать, правда больно? Что ты вообще чувствуешь?

– Ты псих! – всхлипывает Спилотро.

– Псих? – Ларкс снова поднимается и начинает ходить туда-сюда. – Интересное замечание. Я и сам об этом задумывался, но пришел к выводу, что это не так. Я другой. Я знаю, кто я.

– Да псих ты!

– Нет. Я социопат. Это отнюдь не то же самое. Теперь говори, кто еще замешан.

– Бикс! Кассано, Валерио. У остальных кишка тонка.

Кровь из ноги Спилотро заливает деревянный пол. Ему недолго осталось. Решив, что Спилотро не лжет, Ларкс склоняется над ним и перерезает ему горло. Глаза Спилотро широко раскрываются. Ларкс наклоняется ближе и глядит в них. Пусть его лицо будет последним, что увидит Спилотро перед смертью. Наконец тот испускает дух.

Через час Ларкс сидит на диванчике в ресторане, слушая музыку и изредка поглядывая на не первой свежести танцовщиц, кружащихся и извивающихся на сцене по левую руку от него.

Он раздумывает о будущем за бокалом вина. Вместе с Фиском грядут большие перемены. Круг обязанностей Ларкса станет шире, денег тоже прибавится. Впрочем, деньги никогда не были для него мотивирующим фактором. Им движет служение искусству.

Ларкс разглядывает пьяных придурков за столиками у самой сцены. Ведут себя как полные идиоты, разве что слюни не пускают. Каждого наверняка ждет дома семья.

Ларкс поднимает вверх пустой бокал. Бармен замечает это, но тут же отворачивается и продолжает заниматься своими делами. Он с самого начала вел себя высокомерно по отношению к Ларксу – безо всякой причины, и это Ларкса раздражает.

Он держит бокал секунд десять, после чего ударяет им по столу.

– Эй, пацан! – кричит он. – Не заставляй меня вставать!

Бармен как раз держит в руках бутылку вина.

– Налей-ка мне, – говорит Ларкс.

Бармен хмурится, но приносит бутылку и щедро плескает вина в бокал – так, что оно переливается через край. Ларкс обалдело таращится на бармена, но тот как ни в чем не бывало ставит бутылку на стол и возвращается на привычное место за стойкой.

Ларкс готов вспылить, но тут же успокаивается. У него впереди много дел, нельзя срываться с катушек. А вот потом, когда у него появится свободное время… Посмотрит он, как будет себя вести этот заносчивый ублюдок.

Он аккуратно поднимает бокал, но все равно проливает пару капель себе на брюки. Переводя гневный взгляд с пятна на бармена и обратно, Ларкс решает все-таки проучить его. Пальцы гангстера сжимаются на бутылочном горлышке. Он поднимает бутылку, взвешивает в руке. Тяжелая. Стекло хорошее, прочное.

Осторожно допив вино, Ларкс облизывается и встает. Он подходит к барной стойке, держа бутылку пониже, так, чтобы бармен не видел. Дождавшись, пока парень обслужит другого клиента, Ларкс подзывает его. Тот подходит с неохотой. Бандит ухмыляется и уже готовится схватить парня за грудки и хорошенько треснуть лицом о столешницу, но тут откуда-то из-за спины Ларкса появляется человек и проходит мимо стойки. Человек даже не смотрит в их сторону, скрываясь за дверью в административное помещение, но Ларкс узнает в нем Валерио.

– Повезло тебе, парниша.

Бармен непонимающе смотрит на него и отправляется обслуживать следующего клиента.

Дождавшись, пока он отвернется, Ларкс обходит бар и проскальзывает в дверь за Валерио.

Перед ним узкий коридор, вдоль стены выстроились алюминиевые пивные бочонки. Сбоку три двери, впереди – лестница.

За первой дверью кладовая. За второй – пусто. Ларкс останавливается у третьей двери, прислушиваясь. Изнутри доносится шум – кто-то листает бумаги. Ларкс распахивает дверь и оказывается в небольшом кабинете. Валерио сидит за столом, просматривая документы. Он удивленно поднимает голову на Ларкса. Тот закрывает за собой дверь.

– Ларкс, ты что тут забыл?

– А ты как думаешь?

– Знал бы – не спрашивал бы.

– Я говорил со Спилотро.

– Неужели? Рад за тебя.

Валерио возвращается к своим документам. «Вот нахал», – думает Ларкс.

– Он все мне рассказал.

– Что «все»?

– Все о вашем никчемном заговоре против Риголетто.

Ага. В точку. Лицо Валерио слегка задергалось.

– Припоминаешь?

– Понятия не имею, о чем ты.

Ларкс неожиданно швыряет в него бутылку. Та попадает прямо в лицо, нос Валерио хрустит, кровь хлещет на стол. Валерио с криком хватается за сломанный нос, а бутылка, целая и невредимая, падает, не разбившись. Ларкс даже немного удивлен – он ожидал, что она разобьется о физиономию Валерио.

– Валерио, выкладывай, кто еще в деле.

Валерио лишь скулит и бормочет, заливая стол кровавыми соплями.

– Ну же, приятель. Не стыдно тебе? Говори, и отвезем тебя в больницу.

– Спилотро! – визжит Валерио.

– Это я знаю, – спокойно говорит Ларкс. – Еще кто?

– Бикс!

– Ага. И?

– Кассано.

– И?

– Это все, клянусь!

Ларкс кивает. Выходит, Спилотро все-таки не лгал.

Он подходит к столу и поднимает по-прежнему крутящуюся бутылку. Сжимает ее за горлышко и с размаху бьет Валерио в висок.

На этот раз бутылка не выдерживает.

Голова Валерио дергается и ударяется о стену, глаза вылезают из орбит. Он с трудом встает, в ужасе таращась на Ларкса, огибает стол, но колени подкашиваются и он падает на пол, ударившись лицом о пивной бочонок.

Раздается гулкое, звонкое эхо, и Ларкс морщится.

– Валерио?

Потыкав Валерио носком ботинка и не дождавшись ответа, Ларкс со вздохом склоняется над ним и переворачивает на спину. Из головы Валерио торчит кусок стекла.

– Вот глупыш! Нужно ведь быть осторожнее!

Дверь кабинета открывается, и на пороге появляется бармен. Заметив склонившегося над телом Ларкса, он замирает. Ларкс оборачивается, хватает его и втаскивает внутрь, захлопнув дверь.

Бандит ухмыляется.

– Ну что, куда же подевалась твоя дерзость? – говорит он и достает нож.

Ларксу повезло. Бикс и Кассано вместе проводят вечер в принадлежащем Биксу казино «Имперский курорт».

Кутаясь в пальто, Ларкс наблюдает за казино из подворотни на другой стороне улицы. Вывеска мерцает голубым и лиловым, освещая входящих и выходящих сквозь двери из тонированного стекла посетителей.

Ларкс ждет допоздна. В этот час внутри остается лишь горстка игроков. Подрагивая от холода, он смотрит на небо. Колючие зимние звезды затянуты тяжелыми тучами. Пора заканчивать дела, пока снег снова не пошел.

Он подбирает кожаный заплечный мешок и переходит улицу, оказываясь в прилегающей к казино подворотне. Всю нужную информацию он уже получил, поэтому вламываться и пытать Бикса с Кассано нет нужды. Они – последние из тех, кто замышлял против Риголетто. Устранить их – и в распоряжении Фиска останутся только надежные помощники. Группировка начнет новую жизнь.

Остановившись под ближайшим окном, Ларкс кладет мешок на землю, расстегивает на нем молнию, извлекает две бутылки с бензином и ставит у стены. Затем он достает зажигалку и поджигает торчащую из горлышка одной бутылки тряпку.

Ларкс разбивает окно и бросает бутылку внутрь. Та летит, оставляя за собой дымно-пламенный след, и разбивается о стену внутри.

Огненная жидкость летит во все стороны. Даже снаружи Ларкс чувствует жар. Он быстро поджигает запал второй бутылки и тоже швыряет ее внутрь, стараясь попасть в другую стену.

Подхватив мешок, Ларкс перемещается к другому окну, достает еще пару бутылок, поджигает тряпки и бросает бутылки в окно.

Пламя охватывает столы и пустые книжные шкафы. Ларкс оценивает плоды своего труда. В первом помещении огонь уже виден из окна, в небо тянется плотный столб дыма. Ларкс хватает мешок и направляется к пожарному выходу. Достает из мешка цепь, протягивает через засов и дверную ручку и вешает на нее прочный замок. Тем же путем он пробирается к выходу из подворотни и проверяет улицу. Чисто. Он вешает еще одну цепь на двери главного входа и торопливо убегает подальше.

На ходу Ларкс зевает. У него почти не осталось сил. После такого тяжелого дня надо бы хорошенько отдохнуть.

 

Глава 15

Четыре года назад

Когда-то Гейб Макэвой много мечтал. Строил планы. С подростковых лет предвкушал, как будет подниматься по карьерной лестнице.

Его любимым фильмом до сих пор остается «Вся президентская рать» с Редфордом и Хоффманом. Благодаря этому фильму он и захотел стать журналистом. Проливать свет на скандалы. Публиковать сенсационные материалы, чтобы навсегда внести свое имя в историю.

Но, как это часто бывает, о детских мечтах пришлось забыть. Теперь они возвращаются только глубокой ночью, после того, как прикончишь бутылку виски и сядешь слушать найденную в шкафу кассету, оставшуюся со школьных времен.

Что ж, по крайней мере журналистом он все-таки стал. Это что-нибудь да значит.

Гейб окидывает взглядом офис отдела новостей «Бьюгл». Никого – все разошлись по домам. Кого-то ждут семьи, а кто-то, в отличие от Гейба, не боится возвращаться в пустую квартиру. Гейб пытается представить, как это – не бояться одиночества. Не прикладывать усилий лишь для того, чтобы отвлечься от собственных мыслей.

Он вздыхает и возвращается за свой стол, на котором царит беспорядок. Стопки папок, старые конверты со счетами, древний компьютер с зеленоватым фосфоресцирующим экраном. Несколько кофейных кружек. Пищевые контейнеры из фольги. Пустые банки из-под энергетиков.

Вот она, моя жизнь.

Гейб оборачивается на шум. В офис входит Бен Урих. В «Бьюгл» он недавно. Редеющие темные волосы, узкое лицо, очки в черной оправе – постоянно сползающие, из-за чего он всегда смотрит на тебя поверх них. Гейб пока не определился, похож ли Бен на него самого с его страхом одиночества или просто хочет произвести впечатление на босса, работая сверхурочно. Гейб даже подумывал спросить прямо – но нельзя же так просто взять и спросить малознакомого человека, одинок ли он.

Бен замечает его и машет рукой.

– Готовите важный материал? – спрашивает он.

Гейб едва сдерживает смех. Урих далеко не новичок; по слухам, он в журналистике уже лет десять, но за все эти годы не растерял свойственного молодым репортерам оптимизма и по-прежнему верит, что однажды раскопает настоящую сенсацию, которая его прославит. Возможно, Гейбу стоило бы наставить его на путь истинный, но он этого не делает. Не то чтобы совесть ему не позволяет – он лишь считает, что парню нужно пройти через то, через что прошел сам Гейб. Скоро он ссутулится, лицо осунется и пожелтеет от сверхурочной работы и алкоголя, и он станет таким же, как остальные сотрудники газеты. Пройдет своеобразный ритуал посвящения.

«Ну и говнюк же я», – думает про себя Гейб. Он презирает себя за такие мысли, но тут же гордится собой – в конце концов, раз он еще может презирать себя, значит, в нем осталась хоть капля сострадания.

Тут звонит его телефон.

– Макэвой.

В трубке слышно чье-то прерывистое дыхание.

– Я… хочу поговорить с кем-нибудь из отдела криминальной хроники.

– Слушаю.

– Ох… хорошо. У меня для вас важная информация.

– Очень важная?

Макэвой гадает, что услышит на этот раз. Мужчина на другом конце провода расскажет, что его сосед – маньяк? Или пожалуется на жену-изменницу? А может, захочет сдать своего начальника за уклонение от уплаты налогов? Макэвой уже устал считать, сколько раз за последний месяц ему звонили с такого рода новостями.

– Да. Это касается… Риголетто.

Макэвой моргает, сомневаясь, хорошо ли расслышал, и настораживается.

– Риголетто, вы говорите?

– Да.

Риголетто. Глава мафии Адской Кухни.

– И что вы хотите о нем сообщить?

– Он мертв.

Мертв? Вот это поворот.

– Что случилось?

– Послушайте, мне нужны гарантии моей безопасности. Я все расскажу, если мне ничего не будет угрожать. Новый босс устроил чистку в рядах мафии. Чуть заживо меня не сжег! Я еле выбрался. Лодыжку сломал.

– Хорошо, хорошо, подождите. Мне нужно все обдумать.

– Я не могу ждать!

В голосе собеседника слышится отчаяние.

– Послушайте, если вы говорите правду, то вам, как свидетелю, должна быть обеспечена федеральная защита.

– Да неужели?

– Отправляйтесь в сорок третий участок.

– Никаких копов! Они все повязаны.

– Не все…

– Мужик, ты дурак или как? Кому ты это рассказываешь?

– Я знаю одного, он честный…

Макэвой слышит на другом конце провода саркастический смех.

– Ладно, он не честнее остальных в этом городе. Но он – мой осведомитель, мы регулярно помогаем друг другу. Я с ним свяжусь, и он направит к вам агентов ФБР. Они займутся вашей охраной.

Молчание в трубке.

– Идет, – нерешительно, по-прежнему недоверчиво отвечает собеседник. – Но если обманешь – конец тебе и всем твоим родным.

– Какой смысл мне вас обманывать, когда вы подкидываете мне самую громкую новость за всю мою карьеру? Назовите ваш адрес?

– Это еще зачем?

– Мне же нужно знать, куда ехать. Да и агентам ФБР тоже.

– Я в мотеле «Рестфул Инн» за городом.

– Никуда не выходите. Я буду через пару часов.

Собеседник вешает трубку. Макэвой откидывается на стуле и задумчиво чешет голову. Не стоит радоваться раньше времени. Он уже столько раз терпел фиаско на подобных историях. Но если все рассказанное – правда, то ему повезло.

Он идет к выходу, на ходу натягивая пальто. Урих оглядывается на него.

– Собрались домой?

Макэвой не может не похвастаться.

– Нет, напал на громкое дельце.

– Ого.

– Да, полный набор. Бандиты-стукачи и продажные копы.

Макэвой внутренне ликует, заметив неподдельное любопытство в глазах Уриха. Вот так-то, новичок. Выкуси.

Может, это действительно громкая история. Может, благодаря ей он наконец прославится. А потом ей заинтересуется Голливуд. Макэвой покидает офис, гадая, кто бы мог сыграть его в кино.

– Говоришь, звонивший хочет свидетельствовать против Риголетто? – детектив Слэттери откидывается в кресле.

Пружины скрипят под его весом, и Макэвой удивляется, как кресло до сих пор выдерживает такую нагрузку.

– Да нет же. Риголетто мертв, а он хочет свидетельствовать против нового босса.

– Точно. Извини. Значит, его нужно включить в программу по защите свидетелей?

– Это вполне разумно. – Макэвой отпивает налитый ему детективом виски.

Судя по всему, сам Слэттери уже пропустил пару стаканчиков перед его приездом.

– Позвонишь в Бюро?

– Конечно, – Слэттери придвигает кресло, снимает трубку телефона, но тут же глядит на Макэвоя с поддельным удивлением. – Постой, а куда делась кнопка быстрой связи с ФБР?

– Чертов шутник. Не притворяйся, что не знаешь протокол. Знаешь, я же мог спокойно побеседовать с тем парнем и выдать статью в печать, но решил и тебе помочь. Глядишь, повышение получишь, если займешься этим делом.

– Справедливо. Ты прав, протокол я знаю. Сперва надо известить босса, потом он известит своего босса… ну и так далее.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Помогу, но только утром. Рассказывай, что знаешь, а я передам начальству.

– Слэттери, это чрезвычайно важно. Не облажайся.

– С чего бы мне? Сам же сказал, что мне повышение светит.

Пока Макэвой добирается до загородного мотеля, начинается ливень. Мотель, притулившийся за слепым поворотом, явно видал лучшие дни.

На стоянке три машины: старенький «Линкольн», совсем древний фургон и новехонький «Мерседес». Макэвой вздыхает.

– Ничего себе конспирация, болван.

Он паркуется рядом с «Мерседесом», не упустив возможности полюбоваться им через стекло. Хорошая тачка, тут спору нет. Наверняка с кожаными подогреваемыми сиденьями. А может, и встроенными массажерами.

Отхлебнув из фляжки для успокоения нервов, он проверяет, все ли необходимое взял.

Цифровой диктофон – на месте. Жвачка, чтобы не разило перегаром – тоже имеется.

Закинув жвачку в рот, Макэвой вылезает из машины. До входа рукой подать, но он успевает насквозь промокнуть. Отряхиваясь, он ругает себя за то, что к сорока семи годам так и не додумался обзавестись зонтом. Пора бы уже начать шевелиться и купить что-нибудь действительно полезное. Зонт, например. И посудные полотенца. Чтобы все было как у настоящего взрослого человека.

Он стучит в дверь.

– Это я, Макэвой!

Никто не отвечает.

Он продолжает барабанить по двери, а заодно пинает ее ногой.

– Эй, открывайте! Я – репортер, которому вы звонили!

Дверь открывается. Внутри горит тусклый свет. На стенах пляшут бесформенные тени.

Открыв дверь пошире, Макэвой находит причину. На полу валяется настольная лампа.

Он замечает тело и тут же понимает, что крепко влип. В проходе появляется человек, высокий и худой.

Макэвой успевает лишь подумать: «Слэттери, ах ты ублю…»

И все. Сверкает нож, разрезая сонную артерию и вонзаясь глубоко под кадык. Убийца делает шаг в сторону, позволяя репортеру упасть на ковер. Затем он поднимает его, втаскивает в номер и захлопывает дверь.

Утром, когда Бен Урих приходит на работу, офис бурлит. Причину Урих узнает сразу. Многолетний сотрудник отдела криминальной хроники «Бьюгл» Габриэль Макэвой был найден мертвым в загородном мотеле. По официальной версии, он работал над материалом о наркоторговцах и задал не тот вопрос не тому человеку.

Одно «но»: Макэвой не работал над материалом о наркоторговцах. Что он там говорил вчера перед уходом? Что-то о мафии и продажных полицейских. Если там и были замешаны наркотики, Гейб так бы и сказал. А он хвастался Бену, что у него там действительно сенсационное дело.

Поразмыслив об этом, Бен находит в адресной книге номер полицейского отдела по связям с прессой. Его направляют то к одному, то к другому сотруднику, пока не соединяют с неким детективом Слэттери.

– Говорите, вы работали с Макэвоем? – спрашивает Слэттери.

– Да… в одной газете.

– Понятно. Чем могу быть полезен?

– Я хотел бы получить любую доступную информацию о гибели Макэвоя.

– Мы уже все рассказали. Он погиб в ходе журналистского расследования.

– Подозреваемые задержаны?

– Нет, но на месте преступления были найдены принадлежности для изготовления и употребления наркотиков. Версию подтверждают и записи в блокноте Макэвоя. Все очевидно.

– Ясно.

– Знаете, мы с Макэвоем были знакомы. Хороший мужик. Работал не покладая рук. Жаль, что так вышло.

– Да, что верно, то верно. Спасибо, что уделили мне время, офицер.

– Не за что.

Слэттери вешает трубку.

Бен откидывается на спинку стула, издали рассматривая пустой рабочий стол Макэвоя. Уже успели прибраться.

– Бен!

Бен оборачивается, рядом стоит рассерженный редактор.

– Чего прохлаждаешься? Отправляйся-ка лучше на конкурс рисунка в школу для слепых детей и подготовь статью!

Бен недоверчиво смотрит на редактора, полагая, что тот шутит.

– Конкурс рисунка? Среди слепых детей?

– Что тут такого? Никто не говорит, что эти дети – выдающиеся художники, но надо же им как-то развлекаться.

– Как мило с вашей стороны, – бормочет Бен себе под нос.

– Что-что?

– Ничего. Уже собираюсь.