7 апреля, 17:20

Конкретный разговор с заказчиком длился несколько минут. В итоге Павлу предложили столь выгодные условия, что он не мог отказаться. Оставалась самая малость — достать в три раза больше товара, чем договаривались предварительно. Достать, как полагал Павел, не проблема. Проблема — как этот товар выкупить. Пересчитав имеющуюся наличку, он прикинул, сколько сможет занять, чтобы не вызвать ненужных подозрений или «наездов». И понял, что остается одно — идти на дело.

Павел не был ни домушником, ни медвежатником. Он был профессиональным скалолазом, правда, с самого детства склонным к аферам. Прежде он ничего и ни у кого не крал. Связываться с фальшивомонетчиками или отмывщиками было делом едва ли самым умным, но уж очень выгодная сделка открывалась. За товар на сумму сто двадцать тысяч ему давали двести пятьдесят. Это был его шанс. Смущало одно — пересечение линии его жизни с линией Уголовного кодекса. Ведь линии эти были устремлены по своим изначальным целям — в противоположные стороны.

Нельзя сказать, что он принципиально против подобных методов. Павел прежде не отваживался на подобные выходки, исходя из одной веской для себя причины — боялся сесть. Не сам факт отсидки смущал его, он не хотел сесть за что-то незначительное, за что-то мелкое и недостойное. Сегодня на чащу его весов положили сумму, за которую не стыдно отсидеть и которую не грех «дунуть». Главное, что контора какая-то левая, чуть ли не сама баксы шлепает. Воровать у своих сограждан он считал занятием паскудным и недостойным. Он на всю жизнь запомнил, как у матери украли кошелек, и целый месяц они жили, как… Неприятное воспоминание, но не потому, что было голодно, а потому, что мать целый месяц отводила глаза, будто была виновата в том, что ее обокрали.

Даже государство с большой буквы «Г» он не был готов обокрасть. По крайней мере, по мелочи. Возможно, все упиралось исключительно в сумму, но все равно было приятно лично про себя думать лучше, чем про чиновников и депутатов, горлопанов толстомордых, которым воровать не стыдно.

Павел вздохнул, перекрестился и, чтобы не было шанса дать слабину и пойти на попятную, сразу перезвонил венгру и перезаказал в три раза больше товара. Венгр, как ни странно, был самым настоящим венгром с венгерским паспортом, но внешне тянул на владельца третьесортного шалмана в пригороде толстый, лысый, круглолицый и с носом, начинавшимся чуть выше лба.

Оставалась самая малость. За три дня достать недостающую сотню. Сто тысяч баксов для себя и двадцать для Хромого, который подсказал, где их можно взять прямо из тумбочки.

8 апреля, 01:45

Павел стоял перед зеркалом, рассматривал себя и пытался прийти к решению — бриться перед «делом» или нет? Он никогда не брился перед соревнованиями, но то был большой спорт и большая спортивная традиция. Которая, как ни крути, его ни разу не подвела. Стоит ли нарушать давний ритуал? Может, предстоящее ночное восхождение по стене на четвертый этаж назвать главным стартом жизни и успокоиться?

Чем дольше Павел на себя смотрел, тем более небритым себе казался. Глаза как-то неестественно выпучились, а скулы от легкой синевы и тени, отбрасываемой длинным носом, все больше напоминали борта небритого атомохода. Еще полчаса, и он не выдержит. Возьмет да и побреется. Павел не выдержал и побрился. Все равно завтра рано утром ехать за товаром. Покупка — не соревнование, к венгру небритым идти нельзя. У него крупная фирма оздоровительных товаров, а заодно он совершенно официально приторговывает лекарствами…

Ну когда, наконец, начнется гроза или что там обещали? Естественно, не в небесной канцелярии. Хромой обещал грозу. Он не метеоролог, поэтому может и не ошибиться. По крайней мере, ливень он гарантировал, обещал посодействовать с сигнализацией, то есть на пару часов вырубить свет во всем микрорайоне.

И тут началось! Небо сотряслось широкоэкранной грозой, и влило так, что проезжая часть превратилась в сплошной поток. Павел затянул кроссовки, накинул капюшон штормовки; рюкзачок со снаряжением висел предусмотрительно на ручке двери. Сначала Павел подумал сесть на велосипед, но потом решил, что его некуда будет поставить. Хотя не менее любопытно выглядит бегун в два часа ночи. Но на то в столице и проживаем. Пусть в Рязани ломают голову, стоит ли бегать по ночам. В Москве можно делать что захочешь и когда захочешь.

Оказавшись в огромном дворе, сжатом новыми шестнадцатиэтажными домами, Павел не сразу его узнал. Раскаты грома он слышал, но поверить не мог, что врезало, как по заказу, именно в этот двор. Самый высокий тополь рухнул, потянув за собой мелкие деревья. Провода были оборваны, несколько столбов повалены, сдвинута крыша одного из сохранившихся еще подсобных двухэтажных зданий на территории парка, в котором и стоял НИИ.

Ровно в два сорок Павел прижался к стене и пополз вверх, а ровно в три двадцать — спрыгнул на землю возле зазеленевшей сирени. Все прошло как нельзя лучше — сто двадцать тысяч лежало у него в кармане. Двенадцать пачек по сто бумажек в каждой, как ни удивительно, карманов не оттопыривали. Павел запихнул снаряжение в пустой целлофановый пакет. В него же рюкзачок. И цена в данном случае значения не имела. Значение имела примета. Второй раз он никогда снаряжением не пользовался.

Через минуту он оказался за оградой сада, посреди которого все так же уверенно стоял старинный особняк графа Тутуйского или Мумуйского. Теперь этого никто уже не помнил и помнить не хотел, поскольку в особняке расположился НИИ гигиены новейших профзаболеваний, на четвертом этаже которого имелась лаборатория «хронических болезней полиграфистов». Чем именно болели полиграфисты — Павлу было глубоко наплевать, но вот то, что эти самые больные полиграфисты печатали баксы, которые возьмет у него венгр, заставило его первый раз в жизни пойти на открытый и очень радостный криминал.

Павел свернул в сквер, поднырнул под огромные кусты мокрого жасмина и оказался на берегу пруда, положил в пакет заранее приготовленный кирпич, перетянул ненужную более поклажу скотчем и зашвырнул «посылку будущим поколениям» далеко в пруд. Темная ночная вода легко вспенилась, по глади побежали вялые круги, через минуту все успокоилось, как и не было ничего.

Оставалось лишь странное воспоминание да его конкретное воплощение в кармане. Павел все еще не верил, что такое случается в жизни. Ему нужны были деньги, и за двадцать штук его навели на лабораторию, где эти деньги лежали. Всего-то надо было взобраться по стене до окна, открыть раму заточенной отверткой, влезть в комнату, у дальней стены которой стоял ящик из необструганных досок, а в нем лежали баксы. Баксы — пачками! Такое и во сне не могло присниться. Павел, чтобы не волновать «полиграфистов» — авось, искать не начнут из-за никчемности суммы, — взял из ящика двенадцать пачек, хотя было их там значительно больше. Больше настолько, будто баксы печатали и хранили не на количество, а по времени сколько успели, столько успели. Вероятно, было выгодно, чтобы они лежали в ящике, как в той тумбочке, чтобы оттуда их могли брать все желающие. Почти все. Той же отверткой Павел закрыл окно, спустился вниз и был таков.

Он вышел из тени кустов на асфальтовую дорожку и вскоре оказался на улице, которая тянулась параллельно Ленинградскому проспекту. В обе стороны периодически проскакивали ночные машины. Павел не собирался тормозить тачку, поскольку жил в двадцати минутах ходьбы от следующего перекрестка, там, где заканчивался зеленый массив. Метрах в пятидесяти от перекрестка стояла «девятка». Переднее окно пассажира было опущено, из него на улицу высовывался локоть. Павел присмотрелся: девушка в черной кожаной куртке воевала с зажигалкой. Павел сбавил шаг, огляделся. Вокруг — ни души. Он двинулся дальше. Сражение с зажигалкой завершилось тем, что гадкая вещица полетела в траву, а пачка сигарет была со злостью разорвана и брошена на тротуар. Девушка обругала себя, сигареты, зажигалку и успокоилась, откинувшись на сиденье. Прядь рыжих волос развевалась теперь на ветру. Затем девушка вновь высунула руку по локоть, нервно постучала костяшками пальцев по двери. За локтем последовал эффектный фрагмент накрашенной и чуть подслеповатой (это было заметно) мордочки — девушка смотрела то ли на светофор, то ли еще дальше — в будущее. Павел дошел до машины и остановился, разглядывая рыжеволосую. Он был к ним неравнодушен. Тем не менее он встал так, чтобы его не смогли сбить задней дверью. О таких выдумках он слышал, поэтому задних дверей побаивался. Пока он стоит на ногах — его никто и никогда не догонит, но если его сбить на асфальт — пиши пропало.

— Тебе чего? — попыталась грубо спросить девушка, но враждебный тон ей откровенно не удался. После битвы с зажигалкой она явно успокоилась.

— Мне ничего, — усмехнулся Павел. — Позволю себе предложить вам закурить. С гарантией, что закурится.

Рыжеволосая, смахнув со лба непослушные локоны, с сомнением посмотрела на Павла и заявила:

— А я хочу вот только такие, — и ткнула длинным тонким пальцем с еще более длинным ногтем в остатки пачки, валявшиеся на тротуаре.

Павел взглянул на пачку, краем глаза отметив, что передняя дверь закрыта изнутри, в отличие от двери водителя. Шагнул к машине, встав поближе к капоту.

— Ничего проще, — улыбнулся, доставая идентичную пачку «Marlboro light».

Девушка благодарно кивнула и со вкусом затянулась.

— После всех этих неприятностей, — вздохнула она, — нет ничего лучше хорошей сигареты.

Насчет неприятностей Павел спросить не успел — девушку перекосило, и она прошипела:

— Ну вот, опять начинается. Придурок решил вернуться. Знаешь, парень, спасибо за сигарету, но вали-ка ты отсюда поскорее!

По тротуару от перекрестка шел широкоплечий громила со зверским выражением лица.

— Да ты уже кого-то успела подцепибля! — красочно подметил он. — Эй, ты, гнида с косичкой, здесь тебе не аквариум, и рыбка эта давно жарится в другом месте!

Павел был настороже и, как только громила попытался рвануть за ним, устремился в кусты, поскольку с детства знал тут каждую тропинку. Он отбежал, сделал круг и вышел к точке, с которой ему все было отлично видно. Громила же ни с чем вернулся из кустов, продолжая грязно ругаться и орать. Девушка курила, глядя на спутника. Тот подошел к ней, нагнулся и выкрикнул прямо в ухо:

— Ты с кем спуталась! Мне на секунду отойти не успеть, вокруг тебя уже улей! Чего молчишь?

— Да он только закурить мне дал… — оправдывалась она, но громила не позволил ей и двух слов сказать.

— Я разве разрешал тебе рот разевать?! — окончательно рассвирепел он, дернул дверцу так, что «девятка» закачалась, за волосы вытащил рыжеволосую на тротуар и начал хлестать по щекам: — Сука поганая! Тебя сколько ни трахай, тебе всегда мало!

Рыжеволосая завизжала, моля о помощи, но помощи ждать было неоткуда. Она чувствовала, что Павел где-то неподалеку; позвала его, но получив еще раз по губам так, что потекла кровь, принялась орать, чтобы не выходил, иначе эта гнида убьет их обоих. Иномарка, проезжавшая мимо, притормозила, но громила выхватил откуда-то из-за спины тесак, почти мачете, и водитель предусмотрительно газанул.

— Порезать тебя? Ну что, порезать тебя?! — распалялся громила.

Он приподнял голову девушки за волосы, взмахнул тесаком, но ударил рукояткой по затылку. Этого все равно было более чем достаточно. Рыжеволосая затихла. Громила, повернувшись к кустам, погрозил невидимому противнику тесаком, затем забрался в «девятку» и через несколько секунд, плюя на красный свет, свернул на перекрестке направо.

Павел позвал девушку, но она не откликнулась. Он выполз из кустов и огляделся — никого. Он подбежал к рыжеволосой, перевернул ее на спину — лицо и волосы были в крови. Да и на асфальте — лужа. Девушка застонала и открыла глаза. Павел решил помочь ей сесть, протянул руку, а уже в следующий миг валялся рядом, чувствуя, как умелым захватом его поймали в рыжие сети…

«Девятка» аккуратно сбавила скорость и притормозила у тротуара.

Громила вышел, поднял Павла за шкирятник.

— Кажется, самое время покурить, ты не возражаешь?

— Не возражаю, — отозвался Павел и пнул носком кроссовки остатки разорванной пачки. — Сигареты и зажигалка у нее, указал на рыжую, которая сидела на привычном месте у открытого окна.

— А сам воздержишься?

— Воздержусь. На таких качелях легко поперхнуться, — сознался Павел и встал, как советовал громила: руками уперся в крышу машины, а ноги поставил на ширину плеч.

Он не сопротивлялся и не пытался говорить. Он сразу понял, что его взяли «плотно», правда, кто именно, — с ходу не определить. Наводящих вопросов ему пока не задавали. Он усмехнулся в душе — надо же так влететь. А тут еще тычок под ребра и приказ стоять, упершись руками в кузов машины и склонив голову к открытому окну. Весело вот так стоять и смотреть, как неторопливо выпускает струйки дыма рыжая лохматая стерва, подманившая и его самого, и его денежки… Она сидела, откровенно довольная собой, и нахально улыбалась. Такая улыбка шла ей гораздо больше, чем улыбка просительницы. Зажигалка Павла, как и початая пачка, лежала теперь на ее коленях. Несмотря на гнусность ситуации, Павел с сожалением подумал, что рыжая могла бы в такой теплый вечер надеть короткую юбку, а не мотаться по городу в кожаных брюках.

И с еще большим сожалением Павел задал себе основной вопрос этого вечера: кто сдал его рыжей гадюке? Сопротивляться он и не думал: стоявший позади громила держал пистолет и умело работал левой лапой, обыскивая Павла. Был он на добрую голову выше и на дюжину кирпичей сильнее. Справился он с обыском быстро и профессионально, начав с двух специальных карманов, в которых лежали баксы, то есть был информирован о их местонахождении заранее. Оружия и документов в карманах Павла не имелось, о чем стоявший сзади, видимо, тоже знал, поскольку вскользь проверил два места, где Павел предпочитал, скорее для солидности, носить кастет и финку, а остальные тайники и вовсе охлопал весьма поверхностно.

— Садись на заднее сиденье, — посоветовал незнакомец. — И не думай…

— Не думаю. Вижу, что на крепышей напоролся.

— Умница. Теперь сиди и уясняй как можно быстрее, что все в твоих руках, — сказал громила. — Прикидываешь ведь, что мы собираемся с тобой сотворить?

— Не без того.

— В правильном направлении думаешь. И чем быстрее сделаешь правильный вывод, тем лучше. Но с пустым местом все равно беседовать непривычно. Как зовут?

— Павел, — сообщила рыжеволосая и перебралась на заднее сиденье к пленнику.

Здоровый, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, все ли она правильно сделала, сел за руль и включил зажигание. Ладно, две-три фразы, и Павел определит, с кем имеет дело. Если от него потребуется поддержать разговор. Скорее всего, потребуется, ведь карманы уже выпотрошены. Из-за их содержимого его и взяли. Может, его по пути из машины выпихнут, но проще было прямо там оставить лежать. Или в кусты оттащить. И сделать это было ой как просто! Павел еще раз вздохнул, принимая как должное, что его поймали, но тут же задаваясь вопросом: а как выследили?

Кто эти двое в черной коже? Если Павла не взяли возле «ксерокса», где печатали валюту, значит… Нет, старые друзья приперли бы в парадной к холодной стене и приставили бы нож к горлу. Не иначе его раскрутили «новые» профи. Только им хватило бы ума и терпения следить за его квартирой. Но слежка эта должна была бы начаться недавно… Да какая слежка! Он договорился обо всем два дня назад! Итак, отбросим: не менты, иначе брали бы с поличным, не хозяева, иначе закопали бы в подвале НИИ, не старые друзья, расколовшие Хромого, не новые профи, случайным уличным ограблением это тем более не могло называться. Так теперь в Москве не грабят. Дали бы по башке и выпотрошили карманы вместе с ливером. Уличные придурки готовы шлепнуть за мелочь несущественную. Вместо того, чтобы разумно договориться о проценте. А с Павлом можно договориться полюбовно — если бы приперли с умом и достойно. Может, сейчас именно такой случай? Он готов рискнуть заняться под чьим-либо руководством крупным делом. Но еще сильнее он хотел бы рискнуть остаться живым в объятиях какой-нибудь рыжеволосой.

Резкий хлопок вернул его к реальности. Он вздрогнул, чем вызвал у рыжеволосой приступ смеха. Она сделала несколько жадных глотков из банки и отвернулась.

— Куда едем? — спросил Павел.

— Катаемся по городу, Павлик, — ответил громила. — Я люблю просто так кататься по вечерней Москве.

Правду сказал? Неужели произошла одна из тех трагических случайностей, которую ни предугадать, ни предотвратить невозможно? Треп. Полный треп. Какая уж тут случайность! Просто вышли на него не со стороны денег. А если им не деньги нужны, то что? Не с чем этим ребятам на него выходить. Нет у них ничего. Вернее, у него для них ничего нет.

О-ля-ля! Рыжая, когда ее громила спросил, как его зовут, сама сказала, что Павел. А он ей не представлялся. Это он помнил стопроцентно.

Значит, не случайность. Надо срочно тумана напустить, глупости наплести, а чуши никто терпеть долго не станет, сразу себя раскроют. Ну, поехали.

— У тебя очень длинные красивые ресницы, — начал вкручивать Павел, когда машина остановилась в районе Измайловского парка.

— Мне понравилось, повтори, — попросила рыжеволосая, улыбнулась и обняла его за шею так, что глаза Павла едва не вылезли из орбит.

Тем не менее он повторил, правда — совершенно неразборчиво.

— А вот теперь мне не понравилось, — разочарованно произнесла девушка.

— Мне тоже, — прохрипел парень, когда она чуть ослабила хватку и потянулась за банкой пива.

— Киса, ты его сейчас придушишь, — усмехнулся громила.

— Еще раз назовешь меня кисой, первым придушу тебя.

— Тогда как прикажешь тебя называть?

— Зови меня Мусей, — подсказала девушка, внимательно следя за тем, чтобы ее пленник не потерял сознания. Или не притворился, что теряет сознание.

— А Муся разве не кошачье имя? — хохотнул громила и тут же получил тычок в поясницу. Ногой.

— Да ведь больно же, дура лохматая! — вполне натурально завопил он.

— А для чего другого я тебя пнула, Барсик? Чтобы пощекотать?

— Какой я тебе Барсик? — Он старательно тер спину.

— А какая я тебе Муся?!

— Сейчас развернусь и как дам больно. Сама же назвалась Мусей.

Он действительно мог дать больно. Павел точно прикинул его рост и вес. Но сейчас подумал о том, что, судя по легкой кошачьей походке «Барсика», вес тому не мешал, значит, жира в нем нет ни капли, зато одни сплошные тычки и оплеухи.

— Попробуй только! Я эту гниду сейчас выпихну и поминай как звали. Сам потом лови. Так что молча крути баранку, а когда захочешь ко мне обратиться, называй Милой.

— Милая моя, — пропел «Барсик» и достал нож с выдвигающимся лезвием. — Давай с ним покончим по быстрому, а потом решим наши кошачьи проблемы. Идет?

— Идет, — усмехнулась рыжеволосая и достала дамский пистолетик. Как раз для стрельбы в автомобиле.

Разговор не походил на дружескую перепалку. Если и существовала возможность решить дело мирным путем, следовало ее реализовывать как можно быстрее. Иначе, в случае «невинной» их разборки, заодно и Павлу может достаться на полную катушку. Придушенный пленник понимал это, поэтому предложил:

— Действительно, давайте сначала разберемся со мной. Но я предпочитаю мирные переговоры. Деньги у вас, так? Значит я могу быть свободен, так?

— Нет, парашник, раз уж нашли мы у тебя деньжат, значит, еще попросим. Неужели не родишь?

— Родить не смогу. Нет у меня предрасположенности к материнству. А вот навести на место — запросто.

— Может, мне тебе родить? — совершенно не к месту спросила рыжая, чем вызвала у громилы припадок бешенства.

Здоровый повернулся, свирепо посмотрел на рыжеволосую:

— Голову мне морочите? Сейчас обоих порежу.

— Может я вам лучше расскажу, где баксы пачками лежат и рядками? — предложил Павел.

— Ну что, пусть расскажет? — Растрепанная рыжеволосая, невинно хлопая ресницами, с ухмылкой посмотрела на «Барсика».

— Ну уж нет, надоело мне все это! Я из кожи вон лезу, а вы мне голову морочите!

— Я сейчас выстрелю в сиденье, на котором ты сидишь, знаешь что будет дальше?

— Дальше я перво-наперво вас своей кровью перепачкаю! Громила входил в раж. — Да я это прямо сейчас сделаю!

Он задрал левый рукав кожаной куртки и начал своим мачете делать надрезы на коже. Павел вида крови не терпел; можно сказать, что от крови у него начинала кружиться голова и его тошнило.

— Хватит! — взмолился он. — Чего вы добиваетесь?! Что вам от меня надо?!

— Ни хрена мне от тебя не надо! — вопил громила. — Ни хрена мне не надо! Потому что ты ничем мне не поможешь. Только когда сам поймешь, что значит, когда ты спидом болен. Видишь, сколько у меня на лезвии крови? Сейчас вся тебе достанется!

— Нет!!! — Павел шарахнулся в угол сиденья. — Не надо, я тебя прошу, не надо, я за деньгами схожу! Я тебе денег много принесу!

— Деньги — говно! Мне лекарство надо! Ты лекарством от спида торгуешь, я знаю. Так скажи, где? Где ты его берешь?

— Это не от спида! — заорал Павел. — Не от спида оно! Я клянусь!

— От спида. Хромой говорил, что от спида!

— Хромой ошибся! — пытался спорить Павел, понимая, что это бесполезно. Возможность остаться живым — все рассказать.

— Не ошибся! Не может всякая прочая ботва столько стоить! Значит, они мешают ее с чем-то! Значит, у одного одна половина, у другого — вторая! Значит, надо спросить у того, кто у тебя покупает! — Громила нес явную ахинею, но говорил он так громко и убедительно, что Павел сжался от его слов, думая только о том, чтобы тот поскорее замолчал.

— Ребята… — безвольно протянул Павел. Обращался он, конечно же, только к громиле, поскольку рыжая сама забилась в противоположный угол и тихо дрожала, несмотря на пистолет, который продолжала сжимать в руках. — Я…

Громила перегнулся через сиденье, и теперь руку Павла и нож разделяло несколько миллиметров.

— Все скажу…

— Говори! — Громила находился на грани психической катастрофы глобального масштаба.

И Павел выложил все, как на блюдечке, хотя молчание, кроме денег, было основным, если не главным, условием сделки молчание о том, где, сколько и что…

— Пожалуй, за такую информацию я тебе заплачу, — громила откинулся на сиденье.

— Не надо денег, — попросил Павел. — Я вам все сказал, где меня найти, вы знаете, так что отпустите, идет?

— Идет? — переспросил громила. — Кто идет? Это как в той детской песенке?

Павел посмотрел на него, не врубаясь в шутку. Он едва держался, чтобы не потерять сознание.

— Уже пришел, — ответила рыжая, указывая на третьего в черной коже, который подошел, открыл дверь и сел в машину рядом с громилой.

— Ну что тут у нас? — спросил новый гость, очень похожий… на Хромого.

Это и был Хромой, только почему-то этим вечером он забыл про хромоту.

Павел не выдержал и выпал в осадок.