Новые Легенды-2. Антология. СПб.: Азбука-классика, 2005.

Питерское издательство «Азбука» уютно устроилось в рыночной нише между московскими мегамонстрами, гонящими килотонны разномастных книг для чтения в метро и «элитарными» издательствами, выпускающими избранное для избранных. А именно: «Азбука» старательно выпускает хорошие книжки для образованного читателя, не лишённого литературного вкуса. Что радует.

В конце позапрошлого года издательство выпустило сборник современной русской мистики — «Новые Легенды». Опыт показался удачным, и в прошлом году, аккурат к длинным новогодним каникулам вышли «Новые Легенды-2». Которые, смеем надеяться, скрасили долгие зимние вечера любителям жанра.

Правда, тут нужно кое о чём предупредить тех, кто себя в любителях числит — иногда не по делу. Сейчас слово «мистика» как-то расплылось в сознании читателя: ему кажется, что это нечто среднее между фэнтези, притчей и литературной сказкой. На самом деле это не так. «Мистика» — это отнюдь не Толкиен, не Ричард Бах (или как он сейчас называется — кажется, Коэльо?) и не Ганс Христиан Андерсен. Это жанр в своём праве: строгий и с определёнными границами. Выяснением которых удобно будет заняться как раз на материале нашего сборника — именно потому, что в нём эти границы хорошо соблюдены, а выход за их пределы (что случается) чётко обозначен.

Искусство составления букетов

Впрочем, сначала ещё немного о книге. Сборник отлично составлен и прекрасно оформлен. Сейчас это — редкость. Читающий народец volens nolens пообвыкся и притёрся к издательскому стандарту: если уж сборник, то сначала идёт «паровоз» (то бишь рассказик Лукьяненко или кусочек очередного романа Головачёва), потом ведро слипшегося текста, а на обложке — голая вооружённая баба, если SF — с огнестрелом, если фэнтези — с серебряным мечом. Купят, не подавятся.

«Новые Легенды», напротив, собраны любовно, с чувством, толком и тем более с расстановкой. Это именно что сборник — то есть тексты, отобранные и отредактированные в рамках общей концепции и выстроенные в определённом порядке. Этот порядок должен, как минимум, устраивать читателя, а как максимум — ещё и нести в себе какую-нибудь сверхидею. Я сказал «ещё и». То есть устраивать читателя он должен в любом случае. Потому что сверхидеи, не вовремя пущенные в ход, иногда ведут к совершеннейшей неудобоваримости. Это как с подачей блюд: если уж начали со сладкого, то не нужно удивляться, что съедено будет немного. Не говоря уже о том, что подавать молоко вместе с окрошкой сугубо нежелательно.

При этом качество самих текстов следует оценивать отдельно. Блестящий сборник может быть составлен далеко не из шедевров — и наоборот, несколько отличных рассказов и повестей могут оказаться взаимно неудобоваримы.

Есть, конечно, некие правила, как и в упомянутом выше искусстве правильной разблюдовки. Например, «юмор» (и примыкающий к нему «стёб») являются чем-то вроде текстового аналога «сладкого»: начинать с них нельзя, заканчивать им — почти всегда можно и нужно. Или, скажем, «сначала супчик»: первый текст должен быть относительно коротким и легкочитемым, даже в ущерб качеству. Несколько сильных вещей подряд ставить нельзя, надо разбавлять… Есть ещё несколько правил, сейчас о них не будем. Остальное же — чистое искусство.

Так вот, если если подходить с этой точки зрения, то сборник сделан почти идеально. То есть практически всё, что надо, на месте. Эти тексты нужно было подать именно в таком порядке. Даже чувство лёгкого голода (с которым, как говорят, надо выходить из-за стола) остаётся. Типа, «дайте нам ещё такого же, и побыстрее».

Единственное, что мне, как читателю, не слишком показалось — это внутренние разделения текста, точнее их названия. Сборник делится на части — «восточная мистика» (точнее, «мистика на восточный лад»), «европейская мистика», «славянская», отдельно почему-то «современная». Отдельно идут «мистические случаи и сказки» и «мистические повести». При хорошо устроенной последовательности текстов эти ярлычки — лишние.

Зато стоит отдельно похвалить оформление. Обложка мало того что красивая — она, при всей абстрактности, имеет отношение к текстам, причём сразу к нескольким. Это надо было ухитриться. Объяснять ничего не буду — смотрите сами. Замечу только, что в сборнике мистики должны быть загадки.

Но приступим, наконец, к содержанию.

Сто цветов

Первое и общее: в книжке нет «паравозов» — то есть вип-персон головачёвского замаха, гарантированно потребляемых с любым гарниром. Все авторы — не то чтобы средней руки (это неправда), но, скорее, известны в узких кругах, причём в разных. Например, Алимов — это «половина Ван-Зайчика», кумир любителей китайщины. А, скажем, Бенедиктов — автор «Войны за Асгард», его предпочитает публика политически ангажированная. Зорич — из обоймы живых классиков, а Мидянин новомоден. И так далее. Тем не менее, в сборнике никто никого не загораживает, никто никому не мешает. Сто цветов, как рекомендовал Мао, цветут рядом.

Обратимся же к цветочкам.

Первый рассказ (Вадим Панов, «Бонсаи») — это, собственно, напоминание того, что такое мистика как жанр. Теперь это определение можно дать. Мистика — это истории о вторжении в обычный мир сверхъестественного. Это сверхъестественное может быть опасным или спасительным (у Панова оно спасительное: деревце-бонсаи, в которое вселилась душа самурая, спасает бестолковых хозяев), но оно должно оставлять ощущение жути. Что ж, жуть там присутствует, хотя берётся совсем не из потустороннего мира, а с грязной московской улицы и имеет вполне посюстороннюю природу. (О таком сюжетном повороте нам ещё придётся вспомнить ещё не раз по ходу обзора).

И ещё одно: о качестве текста и искусстве составителя. Панов — крепкий профессионал, то есть умеет выдавать продукци требуемого качества. Здесь, в начале сборника, слишком необычный текст был бы противопоказан: читатель испугается слишком крутого подъёма. Вход должен быть широким и удобным, козьи тропки должны подстерегать в середине пути. Так вот, рассказх, как легкоглотающаяся наживка, вполне хорош, ибо свою разгонную функцию выполняет.

Дальше, однако, начинаются хитрости: сразу за «Бонсаи» идёт изысканный Алимов с двумя коротенькими, но удивительно тонко отделанными текстами, объединёнными одним названием «О чём умолчал Пу-Сун Лин». Если кто вдруг не знает, Пу-Сун Лин — это такие китайские байки на тему лисиц-оборотней, прикидывающихся красавицами и втирающихся в доверие к благородным мужам с целью залезть к ним в койку и известным способом поиметь их жизненную энергию. У Алимова то же самое, только вместо лис — кошки, а вместо благородных китайцев — современные московские раздолбаи, от дворника до студента-корееведа…

Далее, увы, расстелена ровная, но скучноватая дорожка. Притча Алексея Андреева «Цветок» — об истинной красоте, которую нельзя увидеть глазами — типичный пример избыточного текста: об этом уже писали, и лучше. «Сержант Её Величества» Марины Галиной — про сэра Артура Конан-Дойля и о том, как он увлёкся спиртизмом (что, кстати, соответствует исторической правде: да, увлекался) — мог бы, пожалуй, стать жемчужиной сборника, будь автор поизобретательнее. Увы, стилизация под позапрошлый век вышла слишком уж тщательной. Сейчас астральными червями, поедающими души, никого особенно не удивишь и не напугаешь.

Самые яркие

Зато следом идёт гвоздь сборника — образцовый мистический рассказ Владимира Березина «Голем». Жуткая — в самом деле жуткая — история о советском солдате, пытающемся выжить в горящей Праге и убитым в 1968 году во время ввода советских войск в Чехословакию, написана холодным и блестящим языком Агнона и Майринка. Великолепный шахматный этюд, где в самом конце короля берёт терпеливо дожидавшаяся на краю доски пешка.

Николай Караев в «Пути единорогов» нарисовал очень яркий и красочный «цирковой» мир, слегка совпадающий с нашим на уровне названий. Впрочем, карнавал уравновешивается миром сакральным, где традиционные символы «изящно и прилично совокупляются», как сказано в одном старинном руководстве по бальным танцам. Ну что ж, автор овладел приёмом — получилось хорошо, а музыка текста восполняет сюжетные неурядицы. Музыка же — то бишь качество языка — отчасти извиняет линейный сюжет «Кружки тёмного» Сергея Легезы. Средневековье, еврейский погром, попытка напугать громил имитацией явления ангела — и, как нетрудно догадаться, явление настоящего ангела, который безобразие и прекращает. Канонично, но неинтересно.

Дальше, однако, снова идёт хит: рассказ Михаила Кликина «Наш упырь», текст по-настоящему страшный. Учитывая, что «русская тема» вообще даётся плохо, сугубый респект. Что важно: этот гвоздь вбит как раз на нужное место. Рассказ не просто хорош, но и правильно расположен относительно остальных текстов.

Как ни странно, сюжет похож на «Бонсаи»: сверхъестественное спасает от плохих людей. Правда, на сей раз помогает не благородный самурайский дух, а натуральная нечисть. В глухую русскую деревню приходят уголовники и творят беспредел. Бабка, у которой в подполе живёт упырь (настоящий, кровососущий), с согласия всей деревни выпускает его на раздухарившихся бандитов. Как это происходит — лучше читать. Особую жуть происходящему придаёт то, что всё описывается глазами «городского» ребёнка, отправленного в деревню на поправку здоровья (как выясняется, здоровье приносят эманации всё того же упыря). Как выясняется, против порождений Великой Криминальной Революции хороши все средства.

«Жигимонт последний» Сергея Булыги — очень хорошо написанный, очень литературный текст, но не вполне понятно о чём. Непонятно, потому что нужно знать белорусско-литовскую традицию. Зато «Недокументированные функции» Никиты Красникова читаются легко и приятно: рассказ про молодого учёного, занимающегося «математической магией» и не заметившего у себя под боком натуральную ведьму, написан в классической традиции и при этом по-хорошему завёрнут так, что и не догадаешься. Несколько менее аккуратно, но в том же духе сделан «Тонкий болезненный звон» Новака: предполагаемые друзья оказываются врагами и наоборот.

Цветы добра и зла

Ещё один отличный текст — «Лифт» Юрия Бурносова. Вроде бы напрашивающийся ход: лифт, набитый людьми, но приезжающий не на первый этаж, а в другой мир, из которого нет выхода. Интересно, что и тут просверкивает уже упомянутая тема: самое инфернальное впечатление производит не жуткий мир, в который попали герои, а один из героев, хладнокровный уголовник, перерезающий горло мальчишке, чтобы напиться кровушки.

«Формалинщик» Сивинских — про зомби — вызывает смешанные чувства. Есть несколько тем и приёмов в литературе, которые «гарантируют эффект». Например, страдания ребёнка — даже очень плохо написанный текст на эту тему будет дёргать за нерв. Но именно поэтому лучше такими приёмами не пользоваться без нужды. Или, если уж пользуешься, нужно показывать вышесредний класс. Фигура живого мертвеца — из этой серии. Если уж взялся за неё — делай блестящие ходы или не берись вообще. Увы, «Формалинщик» — средненький рассказ. Зомби бывают хорошие и плохие. Плохие желают мирового (ну или общероссийского) господства, хорошие помогают людям обороняться от плохих. Эту икру уже кто-то ел, и не один раз.

Нечто подобное можно сказать и о «Прогулке» Бенедиктова. Тут мы встречаемся всё с тем же сюжетом, что и в «Бонсаи»: мертвец поднимается, чтобы защитить своего ребёнка от мерзавцев-наркоманов. Текст очень сильный, но за счёт передоза сильнодействующих средств.

Раздел «Мистические случаи и сказки» мы пройдём быстро — не потому что он плох, а наоборот. Изящная новелла Зорича «У солдата есть невеста» — фриц недобитый, влюбившийся в русскую Царевну-Лебедь и принявший смерть, лишь бы не знаться с тремя соплеменниками-дезертирами. Великолепная сказка-притча Красникова «Сказка о последнем поэте», не поддающаяся пересказу — и рядом милые упражнения в стиле Прачетта Владимира Аренева («Королевская библиотека»).

Теперь повести. Они выстроены, если можно так скзаать, по нарастанию «собственно мистического элемента» в тексте. Михаил Харитонов — сугубый, подчёркнутый реализм, Кубатиев — отыгрыш мистики реалистическими средствами, Мидянин — весёлая кислотная вечеринка.

«Лапсанг Сушонг» Михаила Харитонова — текст в модной сейчас стилистике «ностальжи-пуфф», действие разворачивается от семидесятых до двухтысячных, со смакованием деталей советской и постсоветской жизни. Текст хитрый, с ловушками, сбитыми прицелами и непредсказуемым финалом.

Алан Кубатиев, «Пепельный рейс» — вот это как раз достойный вариант отработки темы «живых мертвецов». Кстати, пример, «другим наука»: практически все эпизоды составлены из штампов (ну что может быть заезженнее во всех смыслах этого слова, чем «голосующая девушка у дороги»?) — однако, целое вполне оригинально и неожиданно.

И, наконец, сладкое. Цирк приехал и привёз бочку с вареньем и корзину с печеньем. Понятное дело, хит сборника — иначе зачем он в финале? Жуткий и развесёлый треш Мидянина «Московские Големы» — про демонических существ, разносящих на части лужковскую Москву — запомнится читателю надолго. Правда, финал — про Москву как Вавилонскую Блудницу, самые очертания которой исполнено ужаса и мерзости, — не выглядит ни смешным, ни даже мистическим. Очень уж похоже на правду.

В едином строю

Что сказать в заключение?

Сборник, как мы уже говорили, отлично составлен: все тексты на своих местах. Большинство из них объединены неким единым мироощущением. Его можно сформулировать так: современная российская реальность до такой степени инфернальна и отягощена злом (нет, даже Злом с Большой Буквы), что по сравнению с ней любая нежить, нечисть и жуть оказываются либо спасительными, либо, как минимум, сравнимыми.

Мы больше не боимся Чёрной Руки, Красной Занавески, злого орка с чёрной отравленной саблей, да и самого Сатану. Нет, не боимся.

По мнению российского коллективного бессознательного образца 2006 года, настоящее, корневое зло — это несколько человек с пустыми глазами, выходящие из подлеска.

Против которых в едином строю стоят люди, единороги, големы, живые деревья, мёртвые отцы, а также наши родные зомби и упыри, которые нас не оставят в беде, ибо только на них, родимых, вся надёжа.