«Империя» — типичный симулякр, да простится мне такое учёное (в плохом смысле) слово.

Россию испокон века обвиняли в «деспотизме» и, в частности, в «империализме». Делали это настоящие, без дураков, империалистические державы, вовсю грабившие колонии, торговавшие рабами и вообще «ни в чем себе не отказывающие». Все это делалось, разумеется, во имя добра и прогресса. Россию же поносили последними словами — как дикую, отсталую, варварскую и отвратительную страну. Агенты влияния запустили гнусное выражение «тюрьма народов» и наловчились поднимать гвалт по поводу «ущемлений прав» разных наций. Все это было подхвачено идиотами и изменниками внутри России и умными инородцами на ее окраинах, которые не могли упустить случай поживиться. Все это сыграло огромную роль в страшных событиях начала прошлого века.

Советский Союз придерживался антиимпериалистической идеологии — причем не на словах, а на деле. Так, именно СССР сыграл огромную роль в деколонизации: отнюдь не случайно в гербах некоторых независимых стран присутствует такой негламурный предмет, как автомат Калашникова. Внутри же страны проводилась политика насильственного перераспределения ресурсов от русских земель национальным окраинам: их «опережающее развивали», всегда за счет русских. Это касалось не только денег, но и политических, и культурных преференций. Русский старший брат работал за все семейство, не получая ничего взамен. Разумеется, СССР продолжали называть империей. Поскольку империей русского народа его было назвать невозможно при всем желании, его в конце концов обозвали «Империей Зла».

В горбачевские времена старую песню про тюрьму народов затянули снова — на этот раз «прорабы перестройки». «Империя» — на сей раз применительно к СССР — стало общераспространенным ругательством в перестроечной публицистике. Борьба с «империей» была объявлена священной — и выиграна.

В девяностые годы это слово было подхвачено патриотическими силами. Это было вызвано теми же психологическими причинами, что и симпатии к «фашизму», «Гитлеру» и «прочей свастике»: поскольку в лексиконе ненавистных либералов это слово было бранным и ненавистным, национально мыслящие интеллектуалы начали усердно восхвалять империю, ее величие, ее ценности и т.п. Все это сопровождалось восхвалением насилия, централизации, авторитаризма, охранительства, строгости нравов, опричинины, ежовщины-бериевщины, сапога и плетки и тому подобных ценностей. Назло либералам на все это принялись усердно молиться — как и на свастику с присущем ей зигхайлем.

Но в отличие от пресловутого «фашизма», который оказался удобным предлогом для стигматизации русского движения, «имперство» имело иную, на первый взгляд, более счастливую судьбу.

После крушения либеральной идеологии власть обратила внимание на «имперство» и начала этим настроениям покровительствовать — не то чтобы открыто, но ощутимо. Начались разговорчики про «либеральную», «энергетическую» и прочие «империи». В какой-то момент даже казалось, что «имперство» имеет шансы стать чем-то вроде неофициальной идеологии РФ — примерно как «державность» в СССР. Это было нечто, о чем власть прямо не говорила, но на что усиленно намекала — особенно делая очередную конкретную гадость русским людям. «Все это жертвы, приносимые величию Империи» — шептали пропагандисты и косили глазом на это величие, которое вот-вот появится.

Что за всем этим стоит на самом деле?

Начнём с фактов. Россия никогда не была империей — в традиционном западном смысле. Если она и была тюрьмой, то лишь для одного народа — русского. Русские в России не имели никаких выгод от эксплуатации колоний, потому что у России не было колоний, а были окраины, которые больше брали, чем давали. Можно понять, зачем и почему они понадобились: в основном это было связано с военно-политическими соображениями. Россия стоит буквально на семи ветрах, на перекрестке Евразии, не защищенная от врагов ни горами, ни морями. Некоторые территории — тот же Кавказ — пришлось присоединять только потому, что это был единственный на тот момент способ прекратить постоянные набеги, пресечь агрессию. Но окраины не были объектом систематической эксплуатации — русские цари так и не научились этой европейской науке. Увы, все тяготы и повинности государственного строительства и расширения нес русский народ. Если кого и закрепощали — в прямом смысле слова — то именно русских.

Стоит еще отметить, что все по-настоящему ценные территориальные приобретения России были сделаны не благодаря политике центральной власти, а вопреки ей. Особенно это касается освоения Сибири и Дальнего Востока — часть русской истории, с которой современный россиянин вообще не знаком. Фактически это было массовое движение русского народа, точнее — его лучших представителей, которые раздвигали границы державы на свой страх и риск. «Империя» же изо всех сил боролась с этим движением, стремясь к максимальной изоляции. В частности, именно «охранительное имперство» повинно в унизительном и нелепом крушении Русской Америки — с каковым проектом в русской истории связано очень многое (вплоть до причин декабристского восстания).

Специалисты называют традиционную Россию «империей наоборот» — то есть страной, где «метрополия» живет хуже и имеет меньше прав, чем «колонии». СССР уж точно был «обратной империей» — с определенной точки зрения Союз удобно рассматривать как совокупность метрополий, имевших общую колонию, то есть «русскую Россию», и нещадно ее эксплуатировавших.

Все это, впрочем, отдельная тема, представляющая сейчас чисто исторический интерес. Как я говорил по поводу других тем такого рода, важно не то, что могло быть, а то, что есть и будет. Поэтому вопрос должен быть поставлен так: имеет ли сейчас — и в близком будущем — имеет ли смысл России играть в «империю»?

Ответ прост. Империи — классические западные империи с колониями — похоже, отошли в прошлое. Сейчас приняты иные, куда более эффективные способы и приемы эксплуатации чужих стран и народов. И уж тем более русскому народу нет ни малейшего смысла стремиться восстанавливать «империю наоборот» — то есть снова становиться объектом эксплуатации закавказских, среднеазиатских и прочих стран и народов.

При этом совершенно отдельной темой является реинтеграция собственно русского пространства — о чем я скажу ниже.