ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Фитиль, плававший в плошке с маслом, давал мало света, но глаза Тобиуса хорошо видели в полумраке, и сидя у себя в каюте за крохотным столом, волшебник мог работать часами. Он перечитывал все, что касалось убийства Октавиана Риденского, либо копался в своей книге, расшифровывая забытые заклинания древности. В течение уже полутора недель волшебник черкал пером на черновиках переведенных страниц, выводил новые формулы, выстраивал пробные чертежи систем чар, потом уничтожал все следы неудавшихся попыток и надеялся, что никто не поднимет тревогу из-за очередного громкого хлопка. Знаком того, что он провел за работой слишком много времени, как правило, становился переизбыток табачного дыма в каюте, а значит, следовало проветриться.
Перед тем как выйти на палубу, серый волшебник, как обычно, вытащил из сумки своего компаньона и усадил его на кровать, дабы тот нес охранную вахту. Лаухальганда клацнул крупными квадратными зубами в опасной близости от пальцев Тобиуса, и магистр в очередной раз заметил, что дурное настроение ушастого мячика никуда не делось. Уже довольно долгое время компаньон за что-то дулся на него, и магистр тщился понять — за что же?
Вскоре он выбрался на палубу гукора, неспешно поднимавшегося вверх по течению Навьи, где свежий речной воздух немного вскружил ему голову. Запахи смолы, тины и речной прохлады перекрыл аромат табака, когда тот затлел в чаше обычной ореховой трубки — драгоценный подарок из драконьей кости и красного янтаря Тобиус решил припрятать: уж слишком много внимания он привлекал среди незнакомых людей. Маг пробно затянулся раз-другой, раскурил трубку и стал лениво следить за тем, как матросы драили палубу.
На носу корабля поблескивал под ярким солнцем металл кольчужной куртки — это Вадильфар из Криксенгорма поневоле изображал из себя впередсмотрящего, ему не давала покоя качка. По сравнению с морским путешествием, плавание по реке казалось гладким, но гномам даже такое незначительное колебание тверди под ногами причиняло изрядные хлопоты. Вадильфар много времени проводил наверху, под солнцем, следя за следующим поворотом реки, либо сосредотачивая внимание на чем-то неподвижном, таком как далекие скалистые гряды, к примеру.
— Не полегчало?
Лицо подгорного жителя было слегка бледным и блестело от пота.
— Терпимо, господин Солезамо. — Чужое имя резануло по ушам, Тобиус так и не привык к нему, хотя иначе его уже и не звали. — Неужели нет лекарства против этой недомоги?
— Есть, но не лекарство. Нужно произвести некоторые манипуляции с внутренним ухом, воздействовать на вестибулярный аппарат, но поскольку у меня нет опыта, я не возьмусь, иначе может так получиться, что тебя начнет укачивать на твердой земле.
Тобиус присел на бочонок рядом с Вадильфаром и без особого интереса стал слушать поднявшиеся над рекой песнопения — это у правого борта, стоя на коленях, молилось трое монахов-бусхуситов в коричневых рясах, а вокруг них собралось еще десятка полтора пассажиров и свободных от работы матросов, дабы разделить радость общения с Господом-Кузнецом. От кормы к носу неспешной походкой двигался приятного вида мужчина слегка за сорок, с немного поседевшими черными кудрями и курчавой бородой. Его некогда яркая оранжево-золотая куртка с пышными рукавами была заплатана во множестве мест, сильно выцвела, да и в области живота ткань изрядно натягивалась, но крохи былой щеголеватости все равно сохранились. Капитан Барвази благочестиво осенил себя знаком Святого Костра и поцеловал кулон на цепочке, огибая группку молившихся, после чего приветливо кивнул Тобиусу.
— Чудесное утро, мэтр Солезамо! Благословенное начало дня!
— Воистину, — волшебник не в первый уже раз дернулся, слыша от Барвази такое приветствие, оно напоминало ему об одном старом знакомом… даже скорее старом друге.
— Так приятно видеть вас под солнцем, мэтр! Вы совсем бледный, скиньте плащ, подставьте лицо ласкающему свету!
— Избыток солнечного света способствует ускоренному старению кожи и может вызывать некоторые кожные заболевания, названия которых ни о чем вам не скажут, но которые могут быть смертельными.
Капитан запрокинул голову и громко рассмеялся. Человек вроде него ни за что и никогда не поверил бы, что от солнца, сотворенного Господом-Кузнецом сгустка света и жара, дающего жизнь всему и вся, может быть хоть какой-то вред. Ну, кроме слепоты, если кто-то окажется достаточно безумным, чтобы смотреть прямо на него.
Во время плавания капитан и волшебник взяли за привычку время от времени беседовать на разные темы. В Соломее такие, как Тобиус, были сильно поражены в правах, и Барвази с интересом наблюдал за неугнетенным западным волшебником, который не начинал нервничать, когда рядом оказывались святые отцы. Сам Тобиус находил судовладельца интересным, поскольку тот успел побывать в таких местах, о которых маг только читал. В молодости, прежде чем обзавестись собственным кораблем, он ходил матросом на торговой каравелле своего дяди, и видит бог, та посудина забиралась в самые разные части мира. Например, она спускалась по течению одной из величайших рек мира — Смалле, которую также именуют Золотым Червем. Смалла протекала через Вольные Марки, Сайнайское царство, имела отношение к таинственным топям Харанды, землям Индальского царства, и поднявшись по ней и перейдя в другие реки или речушки, вполне можно было попасть в юго-восточные моря. Путешествие длиною в несколько месяцев, полное опасностей и преград, но стоящее каждого потраченного дня. Слушая рассказы о былых временах, Тобиус догадывался, что дядя капитана Барвази подрабатывал контрабандой.
— Эта река была настолько широкой, что в некоторых местах один ее берег был почти неразличим с другого берега…
Слушая, волшебник краем глаза следил, как вдоль борта крадется невысокая фигура в пятнистом плаще с капюшоном. Ловко запрыгнув на фальшборт, Вилезий Вильтгрин начал крошить в воду хлебный мякиш, а потом вылил туда же целую пинту пива.
— Мэтр, а чем это занят ваш компаньон? — наконец обратил на гоблина внимание Барвази.
— Даже не догадываюсь.
Вилезий несколько мгновений сидел неподвижно, как горгулья на фасаде храма, а затем со скоростью молнии выхватил из-под плаща лук с уже наложенной на него стрелой и выстрелил.
— Сегодня у нас на обед, — произнес он, оборачиваясь, — будет сом. Шесть локтей в длину, неплохо, а?
Капитан рассудил, что действительно неплохо, и уже приказал паре матросов прыгнуть в воду с веревками, чтобы обвязать рыбину, когда раздался испуганный возглас. Кричала дочь капитана, которая, вместе с его супругой и двумя сыновьями, жила и работала на корабле главы семейства. Девушка указывала вниз, туда, где плавала со стрелой в спине туша сома и где вода вдруг начала бурлить, исходя красной от крови пеной. Команда заметалась по палубе, матросы вооружались баграми, кто-то вытащил из трюма арбалет, гукор немного накренился на правый борт от столпившихся на нем людей, а внизу в мутной воде мельтешили сверкающие чешуей тела, слышался плеск, бульканье, треск разрываемого мяса.
— Господь-Кузнец, Творец наш на Небесах, — дрожащим голосом молился один из бусхуситов, — прости и огради заблудших чад…
Тобиус тоже смотрел за борт, проникая взором даже под воду и пересчитывая тварей, мутивших ее. Их все больше и больше поднималось из глубины на запах крови.
— У меня не хватит стрел, — невесело скрипнул Вилезий Вильтгрин, — тридцать восемь, сорок шесть, пятьдесят четыре…
— Никогда в жизни не видел столько топлецов разом! — воскликнул капитан Барвази.
— Они и не живут в таких больших стаях, — задумчиво пробормотал Тобиус, — разве что когда нерестятся, но нерест у них начинается в середине лета, в самый разгар месяца йула. Капитан, на речных рынках не упоминали, что в последнее время участились нападения топлецов?
— Что? — соломеец с трудом отвел взгляд от бурлящей воды. — А… да, слышал несколько раз, то там, то тут, но о таких случаях всегда много судачат, я не придал значения!
С рыбой наконец разделались, и из воды показалось несколько голов. Морды у топлецов были большеглазыми, с широкими, как у тех же сомов, пастями; мелкие острые зубы и жабры дополняли образ речной нечисти, а венчал его складной кожистый гребень на темени. Холодные рыбьи глаза рассматривали людей, словно твари раздумывали — удастся ли стащить в воду хоть одного сухопутного жителя? Конец этому положил гоблин, который пятью неуловимо быстрыми выстрелами убил пятерых топлецов, что заставило остальных, сверкая мокрой чешуей, уйти под воду.
В тот день на корабле царили какие-то подавленные настроения, речные воды стали вдруг источать незримую угрозу, капитан приказал удвоить ночные вахты и выдал матросам оружие посерьезнее багров. Хотя о случаях нападения топлецов на корабли не слышали уже много декад, Барвази решил не поддаваться легкомыслию. Тобиус же стал проводить намного больше времени под открытым небом, вглядываясь в воду. Следующей ночью он начал чувствовать отголоски зарождающейся бури — духи воздуха забеспокоились.
Поднимаясь по течению Навьи, корабль изредка останавливался на речных рынках, которые росли из больших селений либо городков, стоявших рядом с берегом. Закупая некоторые припасы, ссаживая пассажиров и принимая новых, гукор продолжал путь, пока не добрался до слияния двух рек в одну. С севера в тело Навьи вливался Оред, река, которая долго петляла по землям Марахога, но брала свое начало в Ридене. С востока свою лепту вносила река Наль, которая брала начало в Соломее. Вместе Оред и Наль рождались из Навьи, и происходило это на северо-восточных окраинах Ридена.
Корабль вошел в русло Наля, берега, доселе державшие реку в обозримых пределах и изобиловавшие высокими поросшими лесом утесами, постепенно разошлись. Водный поток раздался вширь, обзавелся густыми зарослями плавней, и через несколько дней капитан сообщил, что они вот-вот доберутся до пограничного портового города Фельен, где, пройдя таможенный досмотр, продолжат путь в глубь Архаддира. Это известие порадовало всех, потому что с того памятного дня, когда Вилезий Вильтгрин подстрелил сома, погода начала заметно портиться, солнечные летние дни превратились в серые сумерки, небо застлали свинцовые монолиты туч, стали дуть пронизывающие ветра, то и дело начинались и заканчивались короткие сильные дожди. Ненастье словно готовилось к серьезному удару и "разогревалось" перед ним.
Когда впереди зажглись огни сигнальных башен фельенского порта, тепло манившие сквозь пелену начавшегося ливня, пассажиры радостно загомонили. Вскоре гукор миновал охранные корабли, стоявшие на якоре по сторонам от главного фарватера, и вошел в портовую бухту, где уже обрело приют десятка три разномастных судов. К левому борту подплыла юркая лодчонка, на которой помимо гребцов находился дежурный портовый лоцман, исполнявший также обязанности таможенного инспектора. Перекрикивая рев ветра и периодические раскаты грома, они с капитаном договорились о том, куда должен встать гукор, и вскоре судно причалило недалеко от входа в портовую акваторию. Несмотря на ненастье, работники таможенной службы поднялись на покачивающуюся палубу незамедлительно, в капитанской каюте были рассмотрены документы на товар, затем стражники в парусиновых плащах споро облазали весь корабль, пересчитали пассажиров, проверили у каждого наличие сопроводительных бумаг — Тобиус решил до поры не размахивать своими подорожными грамотами — и после уплаты пошлин процесс досмотра завершился.
— Сойдем на берег или здесь заночуем, господин Солезамо? — осведомился гоблин с едва различимой ехидцей.
— Ты что, издеваешься?! — Вадильфар уже стоял рядом со сходнями в полном латном доспехе, при щите и мече. Ему не терпелось почувствовать под ногами твердую землю, особенно после того как ненастье стало качать гукор еще сильнее.
Дождь крепчал, раскаты грома и вспышки молний учащались, а скорость реки росла. Тобиус согласился с гномом, и втроем они сошли на причалы. От ближайших к воде таверн пришлось отказаться, ибо, по мнению Вадильфара, мгновенно повеселевшего с возвращением на сушу, в них всегда брали втридорога. Таща на себе огромный вес доспеха, внушительный рюкзак, гномский щит, обитый железом, и гномский же короткий меч, красноволосый бодро месил латными сапогами грязь в поисках "приличного местечка". Пару раз его взгляд падал на вывески заведений, явно принадлежавших гномам, что было не редкостью, — в Архаддире проживало достаточно представителей его вида, но такие места скорее отталкивали гвардейца, чем притягивали. Вилезий уже начал громко жаловаться, что гномская жадность их через весь Архаддир протащит, но оказалось, что не через весь, а лишь на противоположный от реки край порта, к самым складам.
Порядком уставшие, они вошли в тепло общего зала гостиничного дворика "Дырявый невод", который хоть и находился далеко от реки, был почти полон. Тобиус сразу же договорился с хозяином о местах для ночлега, заплатив при этом несколько больше в силу временного обилия напуганных непогодой посетителей. Он отказался от трапезы и указал на своих спутников, которые наверняка не последовали бы его примеру, а сам поднялся на второй этаж в снятую комнату. Хотя солнце еще пока не зашло, из-за туч вечер за окном превратился в почти настоящую ночь. Тобиус освежил постель, изгнал из нее любую возможную паразитическую живность парой коротких заклинаний и улегся спать под звук сильного ливня и рокот громовых раскатов.
В детстве он не наблюдал снов, хотя знал о гипотезах, утверждавших, что человек видит сны каждую ночь, но почти никогда не помнит о том, что ему вообще что-то снилось. В более зрелом возрасте, когда с ним впервые заговорил Шепчущий, он познакомился с кошмарами и теперь знал в них толк. Но вне зависимости от того, видел ли Тобиус сны или кошмары, когда он их видел, он всегда понимал, что спит.
Волшебник смотрел на зеленую от трав долину, ютившуюся у подножья горного хребта, вдыхал запах цветов и далекого снега, видел лазурь небесного свода, чувствовал на коже касания ветряных потоков и совершенно точно понимал, что спит. Трава щекотала подошвы босых ступней, когда он побрел в тень, отбрасываемую большим деревом. Там его ждала женщина, полулежавшая на расстеленном одеяле среди колышущегося травяного моря. Простое вилланское платье очень шло ей, как и длинная черная коса, украшенная цветами. Он улегся рядом, заложив руки за голову, и закрыл глаза. Солнечный свет, проникавший сквозь шелестящую листву, то и дело шкодливо лизал опущенные веки. Потом тень над лицом стала цельной, он понял, что женщина склонилась над ним, вдохнул запах ее кожи, ее волос, запах сорванных цветов и освободил руки, чтобы притянуть ее к себе, поцеловать. Сладкая, как мед, теплая, как нега домашнего уюта, желанная, как воплощение самых страстных желаний, эта женщина была в его объятьях, и с ней он ощущал… покой? Нет, что-то превыше покоя. Он чувствовал себя счастливым, цельным, совершенным, полноценным.
Она положила голову на его левую руку, как на подушку, и прижалась к волшебнику, словно помещая себя под его защиту. Тобиус открыл глаза, приобнимая женщину, и направил умиротворенный взгляд на горы.
Они всегда манили его своей огромностью, своей древностью, своим величием, особенно Драконий Хребет. Невероятная цепь, делившая мир пополам, зачаровывала и пугала, но непрестанно манила его с самого детства. Он хотел увидеть ее, и он увидел и даже раздумывал над тем, чтобы спрятаться в одном из сотен тысяч больших и малых ущелий, в какой-нибудь потерянной высокогорной долине, где не то что одного человека — где армию бы пришлось искать несколько веков. Но тогда маг отказался от этой возможности, побоялся сразу вступать в царство, полное древних чудовищ, драконьих гнезд, враждующих варварских племен и властных гномских кланов.
— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это сон.
— Почему ты так решил?
— Слишком хорошо, — повторил Тобиус, — чтобы быть правдой. Я, женщина, которую я хочу, красота и покой вокруг. И это. — Он поднял к лицу живую и невредимую правую руку.
— Пусть так, пусть сон, но пока ты спишь, насладись. Разве ты не достоин милосердия? Разве твоя душа не заслужила отдыха?
Серый маг поцеловал ее в лоб и умиротворенно вздохнул. А потом что-то шевельнулось под землей, что-то едва заметно вздрогнуло, в горах сошел камнепад, потому что поднялось огромное веко, и янтарный глаз взглянул вниз, на залитые светом долины. И горы пришли в движение. Мир затрясся, с вершин белыми волнами сошли лавины, покатились вниз каменные глыбы, и одна из больших скальных гряд приподнялась, отрываясь от тела гор. Из-под осыпавшейся земли показалась красная чешуя, острая щетина скал оказалась шипами на спине исполинского рубинового дракона, его распростершиеся крылья закрыли небосвод, а тысячелетние камни стали крошиться под тяжестью его тела. Ужасный ящер устремился вниз, преодолевая глубокие пропасти, словно мелкие канавки, иссушая своим жаром озера, испаряя древние ледники, превращая скалы в текучую лаву.
— Надо бежать!
Тобиус поднялся, но замер, чувствуя, как в его рубаху мертвой хваткой вцепились руки. Он посмотрел вниз и увидел лицо Райлы. Наемница потеряла свою косу и пейзанское платье, на обнаженной коже проступили кровавыми росчерками воспаленные и кровоточащие раны, из больших темных глаз вместо слез текла ртуть, и рот был наполнен кровью из кровоточащих десен. Ворона цеплялась за него изрезанными руками.
— Райла…
Дракон слез с горы, и вместе с ним в долину пришли свирепые суховеи, убившие все живое. Травы развеялись прахом, дерево занялось трескучим огнем. Чудовище нависло над Тобиусом, обратив к нему одно свое око, и маг почувствовал ужас маленького существа, на которое обратило взор существо исполинское.
— ВЕСЬ МИР ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ, И ВСКОРЕ ОН ОБ ЭТОМ УЗНАЕТ.
Пасть разверзлась, и из нее хлынул поток черного огня.
— Не позволяй им властвовать в твоих снах! — Кто-то схватил Тобиуса за руку и выдернул из мира сновидений.
Серый магистр вздрогнул и проснулся.
Сквозь шум его дыхания пробивался стук дождевых капель по крыше и голоса на улице. Было темно и холодно, будто не летом, а поздней осенью. Тобиус сел на кровати, вспомнил, что в комнате нет даже самого простецкого умывальника, и решил смыть с лица пот, сгустив влагу из воздуха. Освежившись, он почувствовал облегчение, а потом по взмаху руки волшебника из воздуха сгустилось сразу несколько водяных шаров, немедленно превратившихся в длинные острые сосульки, чьи острия уставились в самую середину самого темного угла.
— Что ты здесь делаешь?
Тихое шебуршание послышалось не сразу, будто тот, кто там засел, еще надеялся обмануть Тобиуса, но потом все же сдался.
— Охраняю вас, господин Солезамо. Для этого и приставлен, не так ли?
Тобиус неприязненно дернул щекой и развеял ледяные снаряды.
— Возможно, я сую нос не в свое дело, — послышался голос Вилезия из темноты, — но во сне вы так вцепились в простыню, что она порвалась. Я даже думал разбудить вас, но вы сами проснулись.
— Ты действительно суешь нос не в свое дело.
— Приношу извинения.
— Не надо. Я тоже иногда лезу не в свое дело, например, сейчас: хотя мои глаза и не видят в темноте так хорошо, как твои, я все равно наблюдаю твое лицо и задаюсь вопросом — кто мог такое сотворить?
Гоблин, дотоле считавший, что Тобиус его не увидел, а просто почувствовал, как могут чувствовать некоторые носители магии, понял вдруг, что мрак не скрывает его так хорошо, как он того хотел бы, и вновь натянул скинутый было на плечи капюшон.
— Если не вдаваться в подробности, — ответил он, — могу лишь дать вам совет, уж не побрезгуйте выслушать: если окажетесь в Сарвасте, всеми силами избегайте встречи со служителями Гильвиорского ордена, особенно с гроссмейстером по имени Горгеллио, он заслуживает это имя. Вы конечно не эльф, и даже не гоблин, но и того, что вы мутант, будет достаточно, чтобы вами заинтересовались.
— А интерес Гильвиорского ордена губителен, если я правильно понял?
— Ну, вы видели то, что осталось от моего лица, нужно вам такое?
Не дожидаясь ответа, Вилезий Вильтгрин неслышно скользнул к двери.
— Из-за туч не видно, но скоро утро, господин Солезамо, — сказал он напоследок, — изволите спуститься на завтрак, или мне отправить сюда служанку с едой?
Волшебник вдруг особенно остро почувствовал голод.
— Закажи мне чего-нибудь посытнее и побольше, я спущусь.
Вскоре он уже усаживался за стол, где его ждали телохранители, а также большая тарелка овсяной каши, щедро сдобренной маслом, толчеными лесными орехами, изюмом и сахаром, свежий тминный хлеб, теплое козье молоко с медом и аккуратно нарезанные овощи. Гном хрустел ломтем прожаренного на масле хлеба с таким же прожаренным ломтем перченого мяса, запивая это холодным пивом, а гоблин ограничился зеленью, белым хлебом, маслом и кружкой теплого чаю. Некоторое время троица молча ела, поглядывая на спускающихся к завтраку постояльцев и еще медлительных поутру слуг, которым, чтобы разогнать мрак, пришлось зажечь несколько дополнительных свечей и ламп.
— У меня к вам есть пара вопросов, господа, — молвил Тобиус, отодвигая тарелку из-под каши, — о Вороне.
Вадильфар глянул на Вилезия, потом перевел взгляд на серого мага и пожал укрытыми сталью плечами, гоблин же стал постукивать когтями по столешнице чуть тише и чуть медленнее.
— Я вызубрил все, что мне дал ваш командир, все, что удалось выяснить относительно смерти Октавиана Риденского. Это было несложно, полезной информации мурз наплакал. Главной версией является причастность Райлы Балекас.
Тобиус глядел в ополовиненную кружку с молоком, не спеша продолжать и позволяя попутчикам сформировать в умах их мнение.
— На нее указывает несколько вещей, таких как близость к жертве, межличностное доверие, в силу их отношений, черный жемчуг, найденный на трупе побочной жертвы, а также то, что Райла Балекас исчезла в тот же вечер, когда убили придворного волшебника. Никто, однако, не смог вменяемо объяснить причину смерти Октавиана. В его теле нашли некоторое количество вещеста, похожего на ртуть, которое, однако, ртутью не являлось и которое не позволяло его ранам быть излеченными. Это яд, который одновременно действовал как на материальное, так и на астральное тело жертвы, одного прикосновения к нему кожей было бы достаточно, чтобы слечь на несколько недель. Если Райла отравила Октавиана этой гадостью, то зачем ей было наносить ему режущие раны? Тем паче что яд был в них, словно им обмазали оружие. С другой стороны, даже если она использовала фактор внезапности, жертва была жива еще долгое время после получения ран, и судя по следам, она сражалась. С кем? Поняв, что его предали, Октавиан мог испепелить Райлу Балекас в мгновение ока, но вместо этого он принялся громить кабинет? Или же он действительно сражался, но не с ней, а с кем-то, кто в итоге смог выжить под ударами боевых заклинаний?
Вновь пауза, несколько коротких глотков.
— Как вы, ее братья по оружию, думаете, могла ли Ворона убить Октавиана? А если могла, то чего ради?..
— Чушь кротовья! Не могла Ворона Октавиану вред причинить, готов на Укладе поклясться!
— Не могла, ни ради чего, — сказал гоблин из-под своего капюшона и ехидно добавил: — Хотя клятвы наши и заверения к делу не подошьешь, если я правильно выражаюсь.
— Они любили друг друга. Если это была не любовь, то я даже и не знаю, какой она может быть, господин Солезамо!
— А он был магом. Не боевым, это точно, но во время войны Октавиан обращал удары противника против него самого, искривлял, так сказать, пространство, а еще создавал порталы, которых не мог заметить ни один вражеский маг-тактик, обеспечивал переброску войск и заточал вражеских волшебников в пространственных ловушках. В общем, он мог постоять за себя, кто бы там ни попытался его убить.
— Но победить своего убийцу или сбежать от него Октавиан не сумел, — заметил волшебник.
— Это говорит лишь о том, что убийца был совсем необычный. Но не Райла. Отбрасывая доводы, то, что творилось между ними, и прочее в этом же роде, она бы просто не смогла, не сумела бы.
Тобиус поджал губы, и над его переносицей появились злые вертикальные морщинки. Серый магистр имел основания сомневаться в кристально-чистой любви между Октавианом Риденским и Райлой Балекас. Хотела Ворона того или нет, но их с Тобиусом тянуло друг к другу с безумной силой. Судорога прошла по худому лицу волшебника, когда перед глазами предстало ее искаженное мукой лицо, ртутные слезы и кровоточащие десны. Ворона снилась ему, и к этому не стоило относиться легкомысленно. Она была ворожеей, а он, маг, обладал повышенной чувствительностью к мировым потокам энергии, и если уж связывал себя с другими людьми узами духовной близости, то связь эта имела настоящую силу. Райла Балекас жива, и где бы она ни находилась, ей сейчас очень, очень плохо.
— Господин Солезамо, — в голосе гнома дрожала нерешительность, — с вами все в порядке?
— Вы белы как снег, — осторожно добавил гоблин, чьи длинные узловатые пальцы замерли, перестав стучать по столу.
— Выходим, надо разузнать обстановку, задержки в пути ставят под вопрос сам смысл миссии.
Закончив с трапезой и расплатившись, они покинули гостиницу и отправились вниз, к реке, шагая под заметный уклон. Дождь шел, не переставая, бурные потоки грязной воды стекали по глубоким каменным канавам вниз, к Налю, неся в себе немало мусора. Но, невзирая на погоду, в которую хороший хозяин и пса из дома не выгонит, вокруг было довольно людно и многие спешили в одну сторону, к зданию портовой управы. Волшебник с телохранителями тоже присоединились к росшей толпе. Чиновник, стоявший на лестнице управы и являвшийся, ни много ни мало, начальником фельенского порта, сообщал рыбакам, торговцам, грузчикам, путешественникам и вообще всем, кто был хоть как-то связан с работой вверенного его заботам предприятия, что из-за ненастья плаванье по реке больше не представляется возможным.
— Льет с бешеной силой! — кричал начальник. — Вы и сами видите! Река раздалась вширь, буря никак не утихает! Сверху по течению то и дело плывут вывороченные из прибрежной земли деревья, подхваченные потоком камни и прочее! Раньше на свой страх и риск в плавание вышли два шехверских корабля, у которых были весла, и обломки одного из них вода принесла обратно час назад! Если хотите плыть вниз по течению, то Господь-Кузнец да пощадит ваши души! Если же вам надо вверх по течению, то сидите и ждите, ничего поделать не могу! Никакой ветер не поможет выстоять против такой силы потока, тем более штормовой ветер!
Некоторое время начальник порта громко перебрасывался бранными замечаниями с теми из капитанов, которые оказались заперты в его владениях против воли. Чиновник жестко пресек любые попытки выбить послабление посуточного сбора за стоянку для тех, кто вынужден был пережидать ненастье в Фельене, и прежде чем скрыться за дверьми управы, изрек безрадостное напутствие:
— Советую вам всем отправиться в храм и помолиться, чтобы плотина, сдерживающая поток Ниммы, выдержала, потому что если ее прорвет, нас затопит ко всем ахогам собачьим!
— А что за Нимма? — обратился Тобиус к стоявшему рядом плечистому человеку в непромокаемом плаще, по виду грузчику.
— Один из притоков Наля, месье, — ответил тот, — выше по течению входит в него. А еще выше по течению самой Ниммы стоит плотина, защищает пастбища на Алувинских холмах. Если прорвет ее, то и пастбища затопит, и Наль поднимется так, что спаси Господь тех, кто неважно плавает.
Грузчик сплюнул, втянул голову в плечи и потрусил прочь под потоками проливного дождя. Тобиус решил спуститься к реке на причал, где стоял корабль Барвази, и соломеец встретил его в весьма расстроенных чувствах. Он сказал, что до окончания бури гукор дальше не поплывет, ибо это верная смерть.
Следующие три дня троица сидела в снятой мансарде одного из доходных домов Фельена. Гном с гоблином большую часть времени резались в карты, распивая горячий чай, а Тобиус, сидя у окна, работал над книгой заклинаний. Бывало, он разглядывал темно-серый город, раскуривая трубку, и следил за быстрым водотоком все ширящегося Наля. Буря лютовала, и оставалось радоваться, что, несмотря на нехватку дров, его чары защищали мансарду от холода и сырости, а Вадильфар сразу же, как они сняли это жилище, заделал все дыры в крыше, чтобы не текло.
По крайней мере, раз в день то один гвардеец, то другой отправлялся в порт, чтобы проверить, как дела у капитана Барвази. По возвращении они докладывали, что вода поднимается, и обитатели ближайших к реке построек уже подумывают о том, куда бы им убраться в случае чего.
— Местные встревожены, — говорил гном, вернувшись под вечер в мансарду и стаскивая с себя плащ да латы, — начались неприятности. Мало того что рыбаки не могут выйти на промысел, торговцы бояться за скоропортящийся товар, и в городе застряло изрядное количество народу, так еще и собаки начали пропадать. А местами, говорят, и не только они.
Когда Вадильфар вернулся, Вилезий смог покинуть свой пост и отправиться на кухню за ужином. По крайней мере один телохранитель находился рядом с Тобиусом круглосуточно. Поужинали в обычной непринужденной обстановке, после чего гвардейцы уселись играть и Тобиус присоединился к ним. Это был первый раз, когда он изъявил желание взять в руки карты, и приняли нового игрока с некоторой настороженностью — волшебники за игральным столом вызывали справедливую опаску.
— И все-таки, — молвил Вадильфар, разглядывая свои карты, — говядина — это не то. И баранина тоже.
— То ли дело славный кусок нежной крысятины, а? — ехидно хмыкнул Вилезий.
— Тебе-то откуда знать, о обездоленный пожиратель галлюциногенных поганок? — хмыкнул гном в ответ, выбрасывая вперед тройку мечей.
— С гномами поведешься — наслушаешься о всякой съедобной гадости.
Тобиус отстраненно подумал, что его попутчикам, должно быть, стало совсем невмоготу. Они добросовестно исполняли свои обязанности и хранили бдительность, но необходимость сидеть на одном месте просто выматывала нелюдей. Чтобы хоть как-то развлечься, они даже начали лениво переругиваться, что было явлением из ряда вон. Обычно-то гномы с гоблинами совместно занимались лишь одним делом — пытались удушить друг друга, но Вадильфар и Вилезий были исключениями.
— Я ел крысятину, — припомнил Тобиус, движением пальцев прося сдать ему еще одну пятиугольную карту.
— Да ну?
— Несколько месяцев пришлось ловить и есть снежных крыс, когда меня держали в ледяной камере на острове Ора.
— Сырыми! Ставлю золото против известняка, они не пришлись вам по вкусу, господин! Кто же ест сырых крыс, да еще и снежных?
— Да, все дело именно в этом, а не в том, что крысы — это мерзкие твари, копошащиеся в выгребных ямах и переносящие кучу смертельных болезней.
— Я говорю о племенных, тоннельных крысах, а ты про какую-то мелюзгу из сточной канавы! Ха! Да раз на то пошло, разве твое зеленое племя не ест крыс?
— Нордлинги, может, и едят, но сумеречные предпочитают существ более благородных — оленей, кабанов, зубров и диких баранов, если хочешь знать. Самым близким к крысе, что я когда-либо ел, был опоссум. Я схватил его за хвост, ударил о ближайшее дерево и вгрызся на ходу, потому что за моим отрядом гнались ищейки ордена во главе с Видельмондским Колосажателем. В общем, питались чем могли, пока не сбросили их в Долине Тысячи Рек.
— Красивое название.
— Красивое имя для ерунды, господин Солезамо. Долина, окруженная холмами, из которых бьют минеральные ключи. Река там всего одна, но ручьев действительно тысячи. Запах тухлых яиц такой, что любая псина нюх потеряет, а за долиной всего ничего до спасительной кромки леса.
Они проболтали еще несколько часов. Карточные игры всегда давались Тобиусу легко, в отличие от безумно замкнутой на долгосрочном планировании раджамауты, так что он мог бы оставить нелюдей без единого медяка, но не захотел. Скоротав время и путем проигрышей вернув попутчикам все деньги, он отправился спать.
— Вот еще что, завтра могут прийти люди, желающие встретиться с мэтром Солезамо, — напутствовал маг, — не бросайтесь на них с оружием, это, что называется, государевы люди.
Телохранители оказались удивлены такой новостью — ведь они знали, что за несколько последних суток их подопечный ни с кем не общался. А даже если и общался своими, волшебными способами, то ничем хорошим для исполнителей тайного королевского поручения сие обернуться не могло.
— Дозвольте узнать, откуда такая вероятность, господин?
— Оттуда, что собаки пропадают, — сказал Тобиус мрачно, — а в нашем положении пропадающие собаки — это даже хуже пропадающих людей. Знаете, кто любит собачатину больше любого другого мяса? Топлецы.
Но на следующий день никто не пришел, хотя забавно было наблюдать, как гном и гоблин принялись скрупулезно проверять состояние снаряжения и как они настораживались при любом подозрительном шорохе. К вечеру оба заподозрили, что маг их разыграл, и немного расслабились, но на следующее утро в напольный люк, постучалась старенькая хозяйка дома, сообщившая, что пришли стражники и спрашивают мэтра Солезамо.
— Надеюсь, вы ничего не натворили, молодые лю… юноши.
— Ничего, мадам Дюваль, не беспокойтесь, — успокоил ее Вадильфар, — ведь так, господин Солезамо?
— Попросите их подняться, — бросил волшебник, не отрывая глаз от своей книги.
— Но они просят, чтобы вы спустились, мэтр.
— Я не для того пятнадцать лет корпел над книгами и зельями, чтобы меня с третьего этажа сдергивали какие-то стражники. Я, так и быть, выслушаю их просьбу, если они поднимутся, но сам скакать по этажам не стану.
Старушка пустилась в свой осторожный и неспешный путь на первый этаж.
— Разумно ли, господин, так обращаться с… государевыми людьми?
— Неразумно было бы поступать иначе, Вадильфар. Волшебник только до тех пор пользуется уважением и вызывает почтительный страх, пока подобающе ведет себя. Перед королем я опущусь на колено, герцогу глубоко поклонюсь, барону поклонюсь неглубоко, бургомистру, мэру или губернатору уважительно кивну, чиновника помельче одарю быстрым кивком, если буду в настроении, но чтобы встретить каких-то там стражников, я даже с кровати не встану. Уважай себя, иначе не станут уважать другие. Кхем, правда, при этом нужно хоть что-то из себя представлять, иметь основания для высокого самомнения.
— А если они пошлют бедную старуху с первого этажа на третий с повторным требованием?
— Тогда я все-таки спущусь вниз и заставлю их повторить ее путь наверх, но с переломанными ногами.
К счастью для слуг закона, никто из них не стал подвергать домовладелицу новым испытаниям. В мансарду поднялись двое — плотный, офицер при шпаге, с бляхой на черном заношенном камзоле, и солдат городской стражи с коротким палашом на поясе. Офицер снял с головы треуголку и поклонился, метя пол перед собой мокрым пером.
— Мэтр Солезамо, волшебник из Ридена?
— Это я, — ответил Тобиус, следя за тем, как с плащей обоих визитеров стекала вода.
— Соблаговолите проследовать на беседу с господином мэром, пожалуйста.
Тобиус без слов встал, сунул книгу в сумку, накинул на плечи грязно-серого цвета плащ и, кивнув телохранителям, первым начал спуск. Вскоре они уже ехали в скрипучей карете по мокрым улицам Фельена, часто сквозь шум дождя слышалось покрикивание возницы и свист кнута. Маг, гвардейцы, а также служители закона хранили непоколебимое молчание, пока карета не въехала во внутренний двор городской ратуши. Встреча заняла не более получаса, а когда Тобиус вышел из рабочего кабинета мэра, в его руке находился скрученный в трубку лист бумаги.
— Обратно добираемся сами, господа. Не хотите ли наведаться в какую-нибудь харчевню?
Уже сидя за столом в трактире "Шаль старой девы", который при ближайшем рассмотрении подозрительно смахивал на бордель, гном с гоблином глазели на представленный им документ.
— Я так больше не могу, — сдался Вилезий, — господин, Вадильфар лишь умеет изъясняться по-архаддирски, а мне и то недоступно.
— Ага, говорить кое-как могу, но их грамота… слишком много знаков для крошечного количества звуков.
— Это договор кратковременного найма, — пояснил маг, в отличие от гнома не уделивший никакого внимания удаляющейся от их стола разносчице, в совершенстве овладевшей искусством покачивания бедрами. — Когда топлецы начали лезть из реки, месье мэр не стал медлить и решил скорее начать подготовку. В городе сейчас трое волшебников: один местный на службе у властей — и двое проезжих, включая меня. Топлецов замечают все чаще, и ведут себя они все наглее. На каждой улице об этом не кричат, но нужные люди предупреждены. Начато формирование отрядов из стражи, некоторые горожане вступают в ряды милиции, и усилить их магами нелишне.
— И вы согласились? Оно вам надо? — спросил гном.
Волшебник не удостоил его ответом.
— Вот ведь пенек каменный, — хихикнул Вилезий, — у нас что, много занятий? Мы застряли в этой затхлой дыре и маринуемся в собственном соку, а так недолго и подохнуть со скуки. Если нам позволят встретиться с топлецами, разомнемся, отдохнем, легче будет пережидать.
Тобиус погрузился в свои собственные мысли, взгляд его стылых глаз остекленел, лицо стало неподвижным.
— Если когда я предстану перед Господом-Кузнецом, он спросит меня, был ли я добродетелен, — очень медленно и тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил маг, — то я, по крайней мене, честно скажу ему, что пытался служить людям.
Вилезий и Вадильфар замерли и просидели так, не шелохнувшись, до тех пор, пока соблазнительная разносчица не поставила на их стол большой поднос.
На следующий вечер Тобиус вместе с гоблином и гномом явился в припортовые районы, где собирались стражники и новоявленные милиционеры. Третьей категорией вооруженных людей были небольшие, но хорошо подготовленные отряды купеческой охраны, которые несли дозор на складских территориях, защищали товар своих нанимателей от возможного разграбления и успели столкнуться с топлецами лицом к морде.
Подле входа на рыбный рынок, уж закрытый к позднему часу, собиралась разнородная толпа, в середине которой возле парящего желтого огня грели руки двое волшебников и несколько предводителей ночного дозора. Тобиус быстрым шагом подошел к ним, представился и внимательно оглядел присутствовавших. Прежде всего, его интересовали собратья по Дару, в одном из которых с первого взгляда угадывался чужак, более того — мар. Черное одеяние того, кто представился Варпосом, похожее на монашеский клобук, и характерная прическа с "удлиненным лбом" являлись отличительным знаком волшебников из Четырех Углов. Второй маг, представившийся как Дидье Фрассон, был архаддирцем, выпускником одного из множества факультетов Мистакора, бакалавром. У него имелась одна презабавная отличительная черта — на ушах серебрилась рыбья чешуя, как память о немного неудавшемся практическом опыте.
— Итак, нас трое, и все мы здесь, — мэтр Фрассон, будучи городским магом Фельена, решил примерить незримую тиару предводителя. — Давайте закончим со всем поскорее. Возьмем себе по отряду и пройдемся по улицам поближе к воде. Если встретим топлецов, то загоним их обратно в реку, и к утру от этой напасти останется лишь неприятная и недолговечная память!
Капюшон скрыл недобрую усмешку, выползшую на лицо Тобиуса, но серый маг промолчал. Неприемлемо было перечить другому волшебнику, находясь на его территории, такое поведение могло привести к дуэли, а этого путешествующий инкогнито Тобиус желал меньше всего.
— Держите ухо востро, — тихо сказал он Варпосу, когда мэтр Фрассон отошел от волшебного огня и стал объяснять людям задачу. — Река кишит топлецами, а в больших количествах они становятся намного опаснее.
— Хотел вам то же самое сказать, — отозвался мар, на чьем худом горбоносом лице плясали отсветы желтого пламени, — но не при этом господине. Кажется, он решил взять себе стражу. Готов поспорить, что вам выпадет вести купеческую охрану, а на меня спихнут милицию.
— От этой судьбы я вас избавлю, возьму самых неподготовленных и испуганных.
Варпос удивленно глянул на Тобиуса снизу-вверх, он был заметно ниже ростом и щуплее, чем магистр из Ривена.
— А что взамен?
Тобиус неопределенно пожал плечами.
— Мэтр Солезамо, поведете купеческую стражу! Мэтр Варпос, вам доверяю самые многочисленные отряды — милицию! Вот дубликаты карты города, на ней отмечены маршруты патрулирования.
— С вашего позволения, я бы сам хотел сопровождать милицию, — сказал Тобиус, беря карту, протянутую было Варпосу.
Фрассон немного растерянно пожал плечами, кивнул и дал приказ на выдвижение. Варпос, бросив на Тобиуса последний непонимающий взгляд, тоже увел своих людей, в то время как разномастная толпа милиционеров обступила рива со всех сторон.
— Кто старший?
После недолгого ропота вперед, работая локтями, вышел согбенный седобородый старик в видавшем виды парусиновом плаще, широкополой шляпе и с веслом на плече.
— Винсент ван Тоот, мэтр! Но люди ласково зовут меня Сумасшедшим Старикашкой Винсентом!
— Очаровательно. Раз никто больше не рвется руководить, поступим так. Отряд разобьется на три группы, одну из них я поведу сам, две другие возглавят мои спутники. Пойдем по параллельным улицам, при встрече с топлецами действовать спокойно, от своей группы не отбиваться, в погоню не бросаться! Пока я несу ответственность за вас, не затрудняйте мне жизнь, а то в жабу превращу.
Пелена дождя быстро скрыла две другие группы, когда отряд разделился. Тобиус возвел над своими людьми обширный микроклимат, позволяя им впервые за долгое время ощутить сухость и тепло.
— Слушайте и запоминайте, топлецы не опасны поодиночке, но группами могут нападать довольно дерзко. Они сильнее людей, но на суше становятся неуклюжими, плохо видят и слышат, а длинные ласты мешают им быстро бегать. Когти и зубы не особо длинны, разорвать на части или выпотрошить они вас не смогут, зато слюна их ядовита. Чешуя тонкая, если что — бейте в грудину, брюшину, в горло, но не по голове, там у этих тварей прочные и гибкие хрящевые пластины.
Тобиус не знал, мотают на ус его подопечные либо он надрывается впустую. Важно было то, что магистр взял за труд хотя бы прочесть коротенькую лекцию о природе топлецов, когда большинство ему подобных не сделали бы и этого. Разделив вверенные ему силы на три отряда, маг отдал два из них под командование своих телохранителей и указал каждому отдельное направление для патрулирования.
Шествуя по мокрым улицам, ополченцы проверяли переулки, подворотни, лазали в самые темные места и вели себя довольно смело для людей, вышедших ночью в непогоду. Они приглядывали за улицами родного города, а за ними приглядывал волшебник, посылавший вперед свои копии в окружении ярких красно-оранжевых светляков. Первых топлецов люди встретили в одном из узеньких переулков, где те обгладывали собачьи кости. Когда теплый свет озарил холодный мрак, чудовища взволновано заголосили, что походило на хор долгих и громких отрыжек с нотками лягушачьих трелей. Неловко шлепая ластами, они направились к людям, но первый же превратился в мокрую золу, когда в него врезался, сердито жужжа, один из светляков. Второй монстр нарвался на вилы, третий набросился на одного из милиционеров, и они покатились по земле. Топлец оказался сверху и вцепился перепончатыми пальцами в человеческое горло, но прежде чем произошло что-то худшее, на чешуйчатую спину опустилось весло, раз, второй, третий — топлец свалился, а Сумасшедший Старикашка Винсент отскочил, вращая над головой грозным оружием.
— Ловко, — оценил Тобиус.
— Я обучался владению боевым веслом у странствующего восточного монаха! — заявил тот. — Главный секрет в том, чтобы бешено размахивать им и погромче орать: "Хай-й-й-йя-я-я-я-я-я"!
Оглушенный было топлец зашевелился и поднялся на четвереньки. В темных рыбьих глазах, обратившихся к волшебнику, вспыхнуло неестественное зеленоватое свечение. Тобиус нахмурился и свернул твари шею силой мысли. Он неплохо знал теоретический базис бестиологии и в свое время многое прочел о речной нечисти, но ни в одном трактате, посвященном физиологии топлецов, не говорилось про светящиеся глаза.
В следующий раз монстры числом в пять особей были обнаружены на одном из складов, где они потрошили мешки с сушеной рыбой. Их окружили и быстро перебили. Люди под приглядом волшебника, явно не боявшегося никаких топлецов, стали действовать еще смелее. Потом сутулые и нелепо ковыляющие твари виднелись еще несколько раз, но поодиночке и вдалеке, проскальзывали на грани видимости, прячась от света и от людей. Топлецы спешили к воде, которая была уже близко, им внезапно стало слишком опасно на городских улицах.
Когда до кромки воды осталось не больше полусотни шагов, милиционные группы встретились. Вилезий и Вадильфар перечислили, скольких топлецов удалось найти и перебить, скольких видели издали, не было ли особых проблем. Гном самолично порубил в мясо дюжину особей, прежде чем хоть один из людей успел поднять оружие, а гоблин скакал по крышам словно кот, обнаруживая тварей в самых темных и укромных местах, чтобы направить свою группу, устроить засаду, окружение и устранение. Когда они посчитали, сколько всего было уничтожено страховидл, и скольких им удалось просто заметить, то получилась не слишком впечатляющая цифра.
— Четыре с половиной десятка — это, по-моему, несерьезно, — говорил Вадильфар из Криксенгорма, — ну пускай, стража и купеческие наемники тоже сколько-нибудь перебьют, но все равно будет маловато. Тогда в реке из-за топлецов воды видно не было, а это лишь те, что поднялись к поверхности!
— Мне кажется, он прав, — отозвался гоблин, который несколько обеспокоенно дергал тетиву своего лука. Высокая влажность плохо влияла на это оружие. — Стоило ли вышвыривать под дождь троих волшебников и тучу народу ради ну, скажем, неполной сотни водяных тварей?
— Река распухла от дождя, — задумчиво молвил Тобиус. — Аномально долгого и сильного.
— А ведь до нее уже совсем недалеко, — заметил гоблин. — Гляньте, господин Солезамо, причалы, к которым подходила наша скорлупка, уже давно в воде, а вон те сигнальные огни — это и есть гукор.
— Ха! — Гном указал на пугающе темный поток. — Бедолаги, что ставили свои лачуги, трактиры и бардаки ближе к воде, уже потонули!
— И чего в этом такого, что заставляет тебя улыбаться? — спросил Тобиус.
— Не думайте о нем плохо, господин, этот паршивый подземный карл, конечно, тот еще камень в сапоге, но он не так плох, чтобы радоваться людским несчастьям, — хихикнул Вилезий. — Думаю, ему просто нравится думать, что несколько его соплеменников потерпели убытки.
Волшебнику вспомнились гномские харчевни и гостиницы, мимо которых Вадильфар проходил, не задерживаясь. Красноволосый сторонился сородичей, предпочитая водить дружбу с гоблином.
— Месье ван Тоот! Месье ван Тоот!
Старик, крутившийся неподалеку и будто ребенок шлепавший по лужам своими сапогами, не сразу соизволил обратить внимание на мага.
— Чем могу?
— Вы старожил?
— Здесь родился и прожил все свои шестьдесят и один год, мэтр!
— На вашей памяти были такие ливни?
— Бывали, мэтр, последний такой же сильный прошел лет пятнадцать назад, но так долго он не лил!
— Так долго, — прошептал Тобиус и посмотрел на черные небеса, непрерывно извергающие из себя дождь. — Возвращаемся, на сегодня хватит.
— А нам не стоит как-нибудь отчитаться перед работодателем?
— Вилезий?
— Ну, помнится, во времена Второй войны Красной Листвы людские лазутчики отрезали убитым эльфам уши, чтобы потом по ним получить прибавку к жалованью. Эльфы же вырезали у людей нижние челюсти вместе с кожей, причем если на подбородках росли бороды, трофей считался наиболее ценным…
— А что гоблины брали с трупов людей, когда эльфы получали свое, — мертвяще холодным голосом спросил волшебник, — не скальпы ли?
— А мне почем знать? Меня тогда и на свете не было! — изображая младенческую невинность, отозвался Вилезий, но вынутого из-под плаща кинжала не убрал.
Тобиус не спешил верить. Последняя война Красной Листвы закончилась примерно семьдесят лет назад, и среди людей ветеранов наверняка уже не осталось, но среди гоблинов, которым отмерены иные сроки жизни, их могли быть еще тысячи, не говоря уж об эльфах Лонтиля, которые помнили все как вчерашний день.
— Отрезай от топлецов все, что тебе понравится, но домой тащить не смей, и если сегодня от тебя будет разить рыбой, отправишься спать на улицу.
На следующую ночь Тобиус вновь вышел в дозор, и на следующую тоже, но на третью ночь он оказался единственным волшебником, исполнявшим эту работу, потому что мэтр Фрассон и Варпос решили не тратить больше времени понапрасну. Люди, приноровившись, уже вполне умело выискивали, выкуривали и выбивали топлецов с мокрых улиц, а чудовищ было слишком мало, чтобы те представляли угрозу вооруженным и организованным отрядам. Необходимость в помощи магов постепенно отпала, но Тобиус вышел и в третью ночь. Он заключил договор с местными властями и придерживался его, а еще риденским гвардейцам нужно было занятие, дабы они не теряли хватки.
В пятую ночь милиционные группы вновь вышли к реке, и кромка воды вновь оказалась ближе, чем прошлой ночью, Вилезий и Вадильфар отчитались.
— На сегодня все, возвращайтесь по домам и расскажите близким, какие вы все герои, — распорядился Тобиус, оставаясь у реки.
Какое-то время он глядел на темные воды, потом на темные небеса и с натугой вспомнил, когда в последний раз светило яркое солнце. С большим трудом верилось, что где-то за этими тучами властвовало лето.
— Что-то не так, господин Солезамо?
— Не так, Вилезий. Меня в последнее время не отпускает чувство, — глаза мага вспыхнули в темноте от застлавших их чар Истинного Зрения, а потом и Внутреннего Взора, — будто кто-то следит за мной. Я ощущаю волны ненависти как слабое покалывание на внешней оболочке астрального тела. Но я ничего, кроме топлецов, высовывающих свои уродливые морды из воды, не вижу.
— Это они за вами следят?
— Не сами. Разума у этих тварей хватает лишь на то, чтобы жрать, гадить и плодиться. Однако сквозь их глаза может смотреть другой маг. Бестиолог, анимаг-перевертыш, друид, витамаг. Бывает много разных мастеров обращаться с органическими формами жизни.
Тобиус повел рукой в сторону реки, меж пальцев с треском замелькали белые разряды электричества, а в следующий миг по воде ударила ослепительная молния, которая стрекотала и шипела несколько секунд подряд.
— Предупреждать надо, господин! — зашипел гоблин, чьи чувствительные глаза даже капюшон не уберег от яркой вспышки.
— О, прости.
— Тухлой ухой запахло — видать, порядочно тварей вы перебили, — рассмеялся Вадильфар, — или это от тебя, зелень?
— Отвались и откатись, окаменелая какашка дракона, не до шуток мне!
Не переставая тихо смеяться, гном вел полуослепшего гоблина вслед за магом, когда они возвращались на съемную мансарду. Там, пока мадам Дюваль готовила им поздний ужин, Тобиус взялся осмотреть глаза Вилезия, для чего пришлось снять с него капюшон. При свете крохотного огарка лицо гоблина казалось еще более жутким, чем в полной темноте, и серый магистр, в общем-то, заслуженно считавший себя умелым целителем, отказался от мысли попытаться исправить хоть что-то.
— Порой, встречая чудовищ с когтями и клыками, забываешь, насколько ужасным монстром может оказаться обычный человек.
— Мы с вами убедились в этом на собственных шкурах, не так ли, господин?
Тобиус вздохнул, изучая темные сферы гоблинских глаз.
— Но в защиту Горгеллио могу сказать, что прежде чем он начал делать такое с нелюдьми, нелюди сделали это с ним. Видели бы вы его лицо, господин.
— Насилие породило насилие, вот уж неожиданность, — с сарказмом отозвался маг, в то время как его руки проделывали нужные для сплетении чар пассы. — Этот круговорот боли существует испокон веку, а носители разума будто до сих пор не могут усвоить принципов его работы.
— Ах, если бы все были столь же сознательны, как вы!
— Нет.
— Что "нет", господин?
— Я плохой пример. — Тобиус закончил накладывать целебные чары, слазил в сумку, где его чуть не ухватил за пальцы Лаухальганда, достал лоскут чистой ткани, промочил его в некоем эликсире и сделал гоблину компресс. — Я слаб духом и не могу безропотно терпеть удары, принимая их как испытания свыше. Когда кто-то выгрызает из тебя кусок живого мяса, сам удивляешься, как быстро испаряется смирение. Начинаешь думать лишь о том, чтобы выгрызть из обидчика два куска мяса. Конечно, попробовать договориться сперва все же стоит, чтобы хоть как-то оправдать гордое имя разумного существа. Готово, завтра к утру твое зрение полностью восстановится.
Следующим утром к ним явился курьер из ратуши с посланием от мэра. Градоначальник сообщал, что город больше не нуждается в услугах мэтра Солезамо, так как угроза нашествия топлецов оказалась переоцененной. Мэр выражал благодарность.
— А его благодарность не воплощается в денежном эквиваленте? — нахмурился гном.
— По договору найма — нет, — ответил маг, продолжая чертить на большом листе бумаги сложный чертеж. — Мы сошлись на том, что городская казна покроет убытки за любой возможный ущерб, нанесенный городу либо его гостям вследствие моих действий. То есть если бы я сломал чей-нибудь дом, мне не пришлось бы платить.
— И все? Вы на таких условиях договорились? Господин, вы не умеете торговаться.
— Я волшебник, а не купец, да и денег мне хватает. С другой стороны, платить за вероятные сопутствующие разрушения не хотелось.
День прошел скучно, гвардейцы вновь принялись резаться в карты, но без огонька, без азарта, а маг продолжил работу над дешифровкой еще неизученных заклинаний из анналов Шангрунского книгохранилища. Порой он прерывался и, закрыв уставшие глаза руками, думал об ином, перебирал в памяти обстоятельства смерти Октавиана Риденского и представлял лицо Райлы Балекас. С некоторым раздражением волшебник осознавал, что оно не перестало ему нравиться. Тобиус хотел увидеть его вновь… Зубы скрипнули, когда это самое лицо представилось в ином виде — с ртутью, текущей из глаз, и кровоточащими деснами. В нем была мольба о помощи. Чувство, неповторимое по своей омерзительности, закралось в сердце, чувство, которое испытываешь, если некто дорогой тебе далеко и в беде, а ты ничем не можешь ему помочь. Паршивое, препоганое чувство, уродливый плод соития страха и… любви? От последней мысли зубы скрипнули громче, и Тобиус вернулся к своему занятию, стремясь укрыться от нее.
День, походивший на затянувшиеся сумерки, соизволил наконец кончиться, к великому облегчению гоблина и гнома. Тихо прошел ужин, и Вадильфар из Криксенгорма отправился на боковую, уступая напарнику первую вахту. Волшебник лег довольно поздно, предварительно уработавшись до белых пятен в глазах. Укладываясь, он надеялся увидеть какой-нибудь из уже знакомых кошмаров, в которых Шепчущий из раза в раз терзал его душу бесконечными уговорами, мольбами и угрозами. Все что угодно, лишь бы не гротескно изуродованное лицо Вороны. Прошел час, потом второй, а Тобиус все никак не мог уснуть, ему чудилась духота, подушка неприятно разогрелась, а в недавно туманной от усталости голове все, как назло, прояснилось, и мысли не нашли лучшего времени, как броситься в хаотический раздражающий пляс.
Раздался стук в напольный люк, служивший съемщикам дверью. Незадолго до этого магу показалось, что он слышал внизу голоса, хотя хозяйка должна была уже давно видеть седьмой сон.
Вилезий, дотоле сливавшийся с теменью в дальнем углу мансарды, неслышно зашевелился, вытаскивая из-под плаща одну из своих сабель.
— Кто там? — спросил он.
— Это я, месье, — отозвалась мадам Дюваль обеспокоенным голосом, — простите, что бужу вас, но тут пришел Сумасшедший Старикашка Винсент и никак не желает уходить. Он говорит, что в припортовых районах творятся какие-то лихие дела…
По тому, как быстро Тобиус соскочил со своей кровати, Вилезий понял, что это серьезно. Он отпер люк, и вскоре в мансарду поднялся промокший до нитки старик, зачем-то державший в руках обломок весла.
— Топлецы лезут из воды огромным числом! — сообщил он. — Их там сотни, мэтр! Они узнали наши маршруты, наше количество и устроили нам засады во многих местах! А еще с ними какие-то громадные водяные твари, я таких никогда не видал, хотя рыбачу, почитай, всю жизнь!
Тобиус торопливо оделся, накинул на плечи плащ, поправил сумку и, не сказав ни слова, с громким хлопком телепортировался.
Волшебник перенесся на крышу здания портовой управы, и сразу сквозь шум дождя до него донеслись звуки боя, а точнее — осады. Вокруг здания яблоку негде было упасть от обилия чешуйчатых тел, пытавшихся попасть внутрь. Те же, кто укрывался за каменными стенами, вели огонь из арбалетов, держа оборону, грозившую вот-вот сломиться под яростным натиском.
Тобиус воспарил над крышей на добрых десять ярдов, делая то, что у него всегда хорошо получалось, — подчиняя себе обильно разлитую в воздухе влагу. Потоки дождя послушно сливались в огромную колышущуюся сферу, вокруг которой создатель разместил под наклоном восемь шестигранных плетений, похожих на большие, пульсирующие морозной силой снежинки. Манипуляции волшебника привлекли внимание чудовищ, но это было уже не столь важно, потому что из сферы вниз устремились отрывистые, но мощные струи воды. Проходя сквозь мембраны морозных чар, они превращались в ледяные копья, чей непрерывный поток превращал топлецов в бурое месиво.
Когда твари были перебиты, все пространство вокруг портовой управы устилал ковер грязно-красного снега, перемешанного с ошметками плоти, обломками костей и разодранными внутренностями. Дико воняло рыбой. Тобиус плавно спустился вниз, на верхнюю ступеньку лестницы, и постучался в двери управы, на которых виднелись брызги крови и множественные следы когтей. Открыли ему быстро, и среди испуганных вооруженных людей сразу выделилось знакомое белое как мел лицо марахогского волшебника Варпоса.
— Мэтр Солезамо?
— Мэтр Варпос. Что происходит?
— Что? Что происходит? Сотни топлецов вылезли на сушу, вот что происходит! Сотни! Когда меня позвали, я думал, опять несколько десятков захотели поохотиться на собак, но их там целая армия!
— Мэтр Фрассон?
— Я лишь мельком видел его вместе с солдатами городского гарнизона. Он отправился куда-то в сторону сигнальных башен.
— Стало быть, к маякам.
Тобиус развернулся и шагнул к дверям.
— Не ходите туда, мэтр! — Варпос ухватил его за плечо. — Это самоубийство! Кроме топлецов, там бродят еще какие-то твари, огромные! Они перекусывают людей пополам! Это нашествие чудовищ! Такого не происходило уже лет…
Глаза Тобиуса сверкнули из-под капюшона, и Варпос отдернул руку, словно обжегся. Серый магистр мог бы высказать много нелестных слов о волшебниках, которые дрожат при мысли о каких-то жалких топлецах, но не стал. Он понимал, что не всякому носителю Дара дано быть боевым магом, так же как не всякому смертному дано быть настоящим воином. К этому нужно иметь склонность, а потом и учиться, а потом и сражаться, совершенствуя мастерство владения разрушительными заклинаниями. Варпос не был боевым магом, не факт вообще, что он умел хотя бы защищаться при помощи Искусства, иначе как бы его и его отряд загнали в здание управы?
— Оставайтесь здесь, латайте раненых, а я отправляюсь в охотничий рейд. Если встречу выживших, то пошлю их к вам.
— Но я…
— Постарайтесь быть хоть немного более полезным, — с нажимом бросил Тобиус, прежде чем выйти в дождливую ночь.
Вызвав свой посох и сплетя заклинание Енотовых Глаз, волшебник заспешил в почти полной тьме по лабиринту улочек и кривых проулков между складскими стенами и заборами вниз к воде. Группки топлецов, попадавшиеся ему на пути, постигала незавидная участь, маг просто размазывал их по стенам и земле, вымещая раздражение с помощью телекинеза. Порой он натыкался на трупы людей, отчасти съеденные или вовсе обглоданные, а иногда замечал большие стаи пирующих монстров числом в двадцать-тридцать голов. Тогда он выдыхал на них волны Бездымного Огня, превращая тварей в пепел, и двигался дальше.
Первая настоящая опасность проявила себя, когда Тобиус приблизился к валяющимся на земле обломкам створок одного из складов. Изнутри слышалась возня и громкий треск, кто-то что-то крушил, ломал, рвал на части. Три огненных светляка ринулись внутрь — и очень быстро все они с громкими хлопками взорвались, освещая мрак оранжево-красными вспышками. То, что Тобиус увидел в последней вспышке, заставило его немедля переместиться в сторону. Мгновением позже из залечившей раны темноты выметнулся большой железный шар на цепи. Он не достиг цели, звенья натянулись, и снаряд упал.
Следом под дождь выступило существо, прежде не виденное Тобиусом ни в одном атласе. То было крупное чудовище, строением похожее на человека, исключая длинный толстый хвост и уродливую вытянутую голову, состоявшую из жуткой зубастой пасти и пары желтых глаз. Все тело существа покрывала толстая шкура, отдаленно напоминающая чешую некоторых ящериц, укрепленную прочными щитками-остеодермами, вдоль хребта тянулись шипы. В целом оно напоминало прямоходящий гибрид человека и речного льва.
Не прилагая никаких заметных усилий, существо ухватило цепь и, вскинув ее ловким жестом, отправило снаряд в сторону Тобиуса. Будучи готовым к такому, серый магистр остановил шар силой мысли, что было непросто, и, вырвав цепь из толстых пальцев, зашвырнул его в реку. Это как будто ничуть не смутило существо, оно бросилось вперед, издавая низкий клокочущий рык, Тобиус стоял неподвижно до самого последнего мгновения, подозревая ловушку, а потом резко выбросил вперед руку с посохом. Вспомогательный артефакт, созданный похожим на копье, пронзил широченную грудную клетку, также укрытую остеодермами, и мгновенно выжег сердце и легкие, после чего тяжелый труп монстра отлетел прочь. Если Варпос предупреждал вот о таких огромных чудовищах, то у страха действительно глаза велики. Тобиусу, некогда сражавшемуся на войне с зуланами, было не привыкать к противникам намного крупнее и сильнее него самого.
Город содержал два маяка, один из которых находился в порту, стоял на возвышенности, а второй высился на противоположном берегу. Оба они горели в эту ненастную ночь, что вселяло надежду, несмотря даже на то, что, подбираясь ближе, Тобиус наблюдал огромные скопления топлецов, которыми кишело все вокруг. Он предпочел укрыться под чарами Глазоотвода, нежели тратить на них боевые заклинания, и лишь взбираясь к основанию маяка по каменной лестнице, что тянулась над прибывающими темными водами, начал расчищать себе путь. При этом магистр наблюдал достаточное количество трупов, появившихся не его стараниями, — холм носил следы обороны, тела стражников и чудовищ валялись тут и там, и чем выше волшебник поднимался, тем больше их было. Крепчало опасение, что время упущено, сверху не слышалось звуков боя, но Тобиус убеждал себя, что всему виной рев речных вод и ливня, да и гром то и дело провозглашал свою рокочущую ноту.
Когда выбрался к основанию башни маяка, он увидел все то же — множество мертвецов, как людей, так и нелюдей, выломанную дверь, кровь повсюду. Но пламя наверху горело, и Тобиус поспешил туда по винтовой лестнице, вместо того чтобы взлететь. Он вообще не хотел бы подниматься в воздух, где властвовал разбушевавшийся ветер и вода била со всех сторон. По пути пришлось перебираться через завалы из тел — люди оборонялись отчаянно, но топлецы с каким-то безумным упорством карабкались наверх, будто не могли найти более легкой добычи, чем солдаты при оружии. Дважды Тобиус натыкался на трупы существ, подобных тому гибриду, которого он убил недавно. Они были уничтожены магией, остаточные следы не позволяли сомневаться.
На вершине башни в круглом застекленном помещении была установлена большая чаша-жаровня с горящим жиром, а над ней имелось огромное старое зеркало из отполированной бронзы, изрядно закопченное, но вполне способное направлять световой луч. На полу лежало несколько тел в разводах быстро высохшей от жара крови. Возле одного из больших окон, опершись на него рукой, стоял некто в мокром темном плаще. Тобиус не мог видеть его лица, но заметил, что из-под плаща незнакомца виднелся длинный толстый хвост, словно у речного льва, а рядом с ним лежало тело Дидье Фрассона, все окровавленное и будто измочаленное неким зверем в приступе дикого гнева. От неизвестного исходили магические эманации самого скверного толка.
— Так это ты моя проблема? — свистящим шепотом выдохнул Тобиус, направляя в спину колдуну бронзовый палец с Магматическим Копьем, готовым к применению.
— Тобиус Моль, — голос неизвестного не мог принадлежать человеку, он больше походил на низкий гудящий рык.
Колдун медленно обернулся, и какой-то миг Тобиусу казалось, что он встретился лицом к лицу с Шивариусом. Желтые глаза и уродливое костистое лицо не то человека, не то рептилии ввели его в заблуждение, но лишь на миг. Страх словно окутал серого магистра облаком, которое тут же рассеялось, оставив, однако, мерзкое ощущение где-то глубоко в душе.
Малефикарум оказался каким-то немыслимым по своей омерзительности гибридом, но гораздо более приближенным к роду человеческому, чем те гиганты. Его рот полнился острыми зубами, нос был широк и вдавлен в череп, ушных раковин не наблюдалось, как и волос, а желтые холодные глаза то и дело укрывали ложные веки. В когтистой руке-лапе покоилось окровавленное оружие, нечто вроде двух половинок длинной зубастой челюсти, скрепленных воедино и насаженных на рукоятку. Из-под полов плаща, рваных и грязных, виднелись босые ноги, тоже не человеческие.
— Мой господин уже долго ищет тебя, — продолжил колдун, — и награда обещана великая.
— Ты слуга Шивариуса?
— Да.
— И это ты устроил?
— Нашествие речной нечисти? Да, — уродливая пасть едва заметно искривилась, выдавая улыбку, — и ненастье тоже. Когда я отъем тебе руки и ноги, оставшееся будет преподнесено хозяину.
— Ох, — равнодушно ответил Тобиус, пытаясь лучше изучить ауру врага, — руки и ноги отъешь? Как грубо. Почему бы не преподнести меня Шивариусу целиком?
Гортань малефикарума вздулась, исторгая особенно сочный гудящий звук.
— Личные счеты. Около декады тому назад ты убил моего друга, и я заставлю тебя страдать…
— Наконец-то. — Волшебник улыбнулся. — Наконец-то я понял, кто передо мной. Мстительный дурак. Мстительных дураков я вижу за лигу, Костяная Морда.
Рив вцепился телекинетическими "щупальцами" в жаровню с горящим жиром, опрокинул ее, и поток жидкого пламени захлестнул колдуна, выбивая им стекло. Сам Тобиус защитился от смертельного жара чарами Углежога и выпорхнул под дождь. Сделав в воздухе сальто, он оказался на крыше маяка, откуда увидел, как огонь льется вниз.
Располневшая река пришла в движение, и не в то обыденное движение, которое присуще всем рекам мира, — ее воды стали подниматься ввысь целыми "пластами", сохраняя целостность, и в этих внезапно воспаривших сгустках влаги плескались десятки тел топлецов, а в иных и массивные туши гибридов. Наконец из реки поднялся колышущийся столб, на котором стоял колдун, уже без плаща, голый по пояс, обвешанный ожерельями из зубов, камушков, ракушек, браслетами змеиной кожи и прочей мелочевкой, которая использовалась в сотворении дикой магии. Он читал заклинание, взмахивая своим зубастым жезлом, и река подчинялась ему — из Наля поднялся второй столб воды, который всей своей тяжестью обрушился на маяк и швырнул его обломки вниз. Крыша ушла из-под ног Тобиуса, но он остался парить на прежнем месте, обшаривая окрестности Внутренним Взором.
Удерживаться на высоте было трудно из-за ветра, небеса извергали потоки ливня, а река исторгала из себя целые летающие пруды, полные хищной живности. Это было в некоторой степени остроумно и находчиво — послать воды, кишащие чудовищами, к тому, кто сам в эти воды не лез. Колдун беспрерывно управлял духом реки, творил и поддерживал заклинание, окружая Тобиуса стаями своих бездумных рабов и беря под контроль все больше и больше воды. Серый магистр в ответ ударил пучком трескучих молний, раз, второй, третий. Он бил по летучим прудам, бил по колдуну, но молнии оказались бессильны, ибо вода закрывала малефикарума, и она же спасала его питомцев. Враг догадался удалять из нее все посторонние примеси, дистиллировал, чтобы превратить в отличный изолятор, не проводящий электричества.
Молнии отпали, огненные заклинания в такое ненастье теряли до двух третей своей силы, и использовать их против взбесившейся стихии было бесполезно. Оставались еще чары, основанные на морозе, которым Тобиус обучился у старой Орзы, но сразу прибегнуть к ним он не успел, ибо летучие пруды надвигались с разных сторон, будто стая акул, пытающаяся окружить добычу. Волшебнику пришлось лететь прочь, ударяясь о пелену дождя, маневрировать в полуслепом состоянии и пытаться избегать встречи с монстрами. Даже одно попадание в их лапы могло грозить смертью от сотен зубов и когтей.
Стремясь увести своего врага от города, волшебник полетел вниз по течению, держась русла реки, но не опускаясь слишком низко — то и дело Наль пытался дотянуться до него, выплескивая из себя гигантские волны. Следом за улетающим магистром ринулся и колдун со своими питомцами, река бешено ударялась о берега там, где двигался его водяной столб. Крылья Орла выдавали все, что могли, несли серого волшебника в ночи между тучами и землей так быстро, что дождевые капли причиняли боль, ударяя Тобиуса в лицо. Капюшон сорвало с головы, седые пряди промокли и липли к черепу, а он летел и летел, преодолевая удары ветра, пока рев стихии позади нарастал. Решив, что пора, магистр метнулся вправо, отдаляясь от реки, и опустился на луг подле трех небольших холмов. Он смотрел, как Наль, словно живое существо переваливается через высокий берег, формируя из своих вод нечто монструозное.
Дух Оры, как сам Тобиус назвал заклинание, к которому решился прибегнуть, был рожден на дальнем севере, в орийской колдовской традиции. Тамошние шаманки, заклинательницы духов свирепой зимы, повелительницы ледяных ветров, знали толк в том, каков должен быть холод, чтобы промороженные кости ломались словно стеклянные. Старуха Орза была, пожалуй, самой старой и сильной из их породы, но и она не выстояла против огненного бешенства Тобиуса, когда он вырвался из заточения и едва не уничтожил обитель конани. Побежденная и ослабшая, Орза стала учить его обращению с ледяными чарами, рожденными из воды и воздуха. Хотя особых высот в этом серый маг не достиг, все же кое-чему он научился. Складывая последние напевные мотивы и завершая светящееся в воздухе энергетическое плетение, он влил в Дух Оры свою гурхану и приготовился к результату… когда заклинание развалилось. Словно ледяная паутина, угодившая в огонь, оно растаяло без следа, просто не сработав, не получившись. В ярости Тобиус пересчитал всех ахогов, проклиная себя за то, что не практиковал ледяные чары так давно! Создавать Дух Оры заново уже не хватало времени, нужно было защищаться.
Река выбралась на сушу в образе огромного водяного элементаля, и сотни топлецов полезли на берег, повинуясь воле своего господина. Надвигалась целая армия. Маг со свистом втянул ртом воздух, задержал дыхание, погружая разум в состояние безмятежного покоя, а потом выдохнул.
Когда его глаза раскрылись, в них сверкали взбудораженные искры, и две молнии вырвались наружу, ветвясь и извиваясь, прошивая тела чудовищ насквозь. Двигаясь зигзагами, мгновенно меняя позицию, перемещаясь на десятки шагов, он раздавал боевые заклинания гроздьями, сеял смерть тут и там, испепелял Магматическими Копьями, кромсал Воющим Клинком, сотрясал и сминал Ударными Волнами. Бешеный зверь из огня и молний перемалывал орду чудовищ, издавая треск, вой, рык, визг и стон, Астрал волноваться, земля горела, дождь превращался в пар, не успевая коснуться почвы, а боевой маг в какой-то безудержной ярости работал посохом, расщепляя топлецов на элементарные частицы, разрывая Железным Вихрем, испепеляя Топором Шааба.
Водяной элементаль, покорный воле колдуна-создателя, начал изменять свою структуру, он принял обличие исполинского колосса с человеческим торсом и головой речного ящера, а из распахнувшейся пасти ударила мощная струя грязной воды, несшей в себе огромные валуны, поднятые со дна Наля. Попав под этот поток грязи и камня, серый маг рисковал погибнуть, невзирая ни на какие защитные заклинания, поэтому он разорвал дистанцию и сплел чары Незримости, прячась за одним из холмов. Тобиус достал книгу заклинаний, и вскоре вокруг него появилось полторы дюжины его собственных простейших реплик, которые поднялись в воздух и принялись атаковать элементаля со всех сторон как стая назойливых насекомых. Оригинальный же волшебник сотворил заклинание Равные Братья, призывая две своих полных копии. Двойники, стоило им лишь появиться, немедленно перенеслись в разные места — обладая тем же разумом, что и сам Тобиус, они знали, что от них требуется.
Выиграв немного времени, серый магистр вновь прибег к Духу Оры. С каждой новой словоформулой, с каждым следующим жестом он ощущал, как ледяное спокойствие выдворяет из него все постороннее, все теплое и мягкое, оставляя лишь холодный твердый лед. Творя заклятие во второй раз, он действительно понимал, что преуспевает, ибо оно явственно преображало его сущность. Кожа волшебника побледнела, став похожей на белый мрамор с голубоватыми прожилками вен, глаза будто застлала белая вьюга, ресницы и брови поросли пушистым инеем, а мокрые пряди волос обратились сосульками. Сбросив Незримость, Тобиус двинулся в направлении беснующегося элементаля, и все белело там, где он проходил, и капли дождя превращались в снежинки.
Реплики исполнили свою миссию, отвлекли колдуна от поисков оригинала, но теперь те немногие из них, что еще не были уничтожены, испарились, а порождение водной стихии обратило внимание на маленькую белую фигурку. Элементаль выдвинулся на берег, сохраняя непрерывную связь с рекой, дававшей ему силы, занес руку и обрушил ее вниз, но Тобиус молниеносно переместился в сторону, а затем ударил по водяному отростку потоком смертельного холода, обращая его в лед. По телу призванного создания пробежала рябь, и оно отдернуло колышущуюся культю, которая тут же восстановилась. Колдун, засевший где-то внутри своего слуги, принялся бомбардировать луг водяными ядрами, сжатыми под чудовищным давлением, но магистр был слишком увертлив, а когда наступал подходящий момент, он бил морозом, превращая защитный водяной кокон в ледяную темницу, и куски льда отваливались, лишь для того, чтобы структура элементаля восстановилась, выбирая воду из реки.
Все вновь задрожало, когда с двух сторон от водяной сущности из почвы поднялись громадные угловатые фигуры — элементали земли, призыв которых осуществили двойники Тобиуса. Тяжело ступая, они навалились на толстый "хвост" водяного духа, связывавший его с Налем, и пали, превратившись в небольшой грязевой холм, отрезавший элементаля от источника силы. Действовать надо было немедленно, и Тобиус бросился вперед с безумным остервенением. Он врезался в потерявшее прежнюю стабильность водяное тело и исторг такую волну хлада, что чудовище с треском стало превращаться в ледяную статую. Лишь одна треть тела элементаля смогла отринуть ледяную корку и отделиться, но прежде чем она восстановила связь с рекой, серый магистр налетел на нее и нанес завершающий удар. Затем он опустился на изуродованный берег, белый от инея, заваленный заледеневшей грязью с вмерзшими в нее камнями и трупами речной нечисти, направил острый набалдашник посоха на ледяную глыбу и атаковал Ударной Волной.
В каскаде осколков наружу вылетел колдун. Он несколько раз перекувырнулся в падении и некоторое время провалялся неподвижно, лишь тихо постанывая, а когда все же ожил, движения его были медленны и неуверенны. Испытание белым хладом являлось серьезной опасностью для любого живого существа, а для того, кто имел родство с хладнокровными, — тем более. Колдун поднял свое оружие, выкрикнул быструю словоформулу, но сгусток убийственной магии ушел намного левее Тобиуса, ибо тот попросту отвел руку врага в сторону силой мысли. Тогда колдун попытался еще раз, упорства ему было не занимать, однако дикая магия медлительна и инертна, она не формирует готовых заклятий, которые можно использовать в любой момент одно за другим, ей нужно время на все ритуалы. Стремительный боевой маг перенесся вперед, ударил пяткой посоха в грудь колдуна, и тот отлетел еще на тридцать шагов, теряя зубастый жезл. Тобиус приблизился к артефакту, окинул его взглядом через Истинное Зрение, некоторое время поколебался, но потом очень осторожно поднял предмет своей правой рукой.
Тяжело дыша, с хрипом и бульканьем, с пузырящейся на губах кровью, колдун вновь попытался встать на четвереньки. Его когтистая рука шарила в грязи, будто пытаясь найти что-то. Тобиус присвистнул, заставляя врага повернуть голову, и показал утраченный инструмент.
— Правом превосходства молвлю: твоя сила отныне принадлежит мне! — провозгласил он.
Малефикарум лишь успел широко распахнуть глаза от страха и злобы, как по зубастому жезлу побежали трещинки, и материальная форма артефакта разрушилась, оставив лишь несколько крохотных "самородков" неправильной формы, несколько частиц Дара самого колдуна, которые росли внутри жезла, родня его с хозяином. Бронзовые пальцы сжались, чужая сила впиталась в астральное тело нового хозяина, и Тобиус стал немного, самую малость сильнее, приобретя крупицы тех талантов, которыми владел колдун. Сам же малефикарум ровно настолько же ослаб. Его истошный крик длился до тех пор, пока не сошел на хрип и человек-речной лев упал лицом наземь, сотрясаемый рыданиями.
— Ну довольно.
Тобиус ждал сколько мог, но и его терпению был предел, причем довольно близкий. Смертельная белизна сошла с лица магистра, иней растаял, куски льда опали со слипшихся седых прядей, Дух Оры развеивался. Заставив свой посох исчезнуть, Тобиус направился к поверженному противнику неспешной поступью победителя, но даже уверенный в своем превосходстве, он не проявлял преступного легкомыслия, и когда длинный толстый хвост попытался нанести удар, он резко был отбит в сторону.
Колдун оттолкнулся от земли, крутанулся вокруг своей оси, начиная заклятие, но рядом материализовались двойники Тобиуса, не вмешивавшиеся в происходящее после призыва элементалей. Один из них ударил по гибриду Шоком, чтобы прервать ритуал, а второй наложил Усмиритель Дара. Заклинание охватило предплечья оковами, сотканными из кружевных линий света, и на шее появился такой же ажурный ошейник. Эти оковы были нематериальны, однако заключенный в них маг полностью терял связь с Даром.
— Что это? Что это такое?!
Колдун глядел на свои дрожащие руки, не ощущая присутствия магической силы, и это промораживало ужасом все его естество, забираясь в самые кишки и копаясь там острыми когтями. Ни о каком сопротивлении больше не могло идти и речи, он был деморализован так сильно, что дальше только суицид. Огромный уродливый человекоящер раздирал когтями собственную плоть, тщетно пытаясь избавиться от ужасных чар, при этом он вопил в голос и даже повизгивал, словно обезумевшее животное, наступившее в капкан. Прервал истерику тяжелый бронзовый кулак, влетевший в лицо колдуна и выбивший ему около десятка зубов. Опрокинутый на землю, истекающий кровью пуще прежнего, тот наконец умолк.
— Мстительного дурака я за милю вижу. Потому что и сам мстительный дурак. — Тобиус сложил руки на груди, вокруг его глаз будто собралась густая тень. — Что мне делать с тобой, пресмыкающееся?
— Пощады!
— Нет. Не в этом случае. Если бы ты пришел ко мне и вызвал на поединок, я бы попытался замириться либо принял вызов и сейчас пощадил бы тебя. Но ведь ты колдун, подлая мерзкая тварь, которая устроила потоп и натравила на город ораву чудовищ. Ты убил множество посторонних людей, и я ни за что не отпущу тебя. А поскольку мои принципы не позволяют мне убивать безоружных, я передам тебя в руки следователей Инвестигации. А, вижу, понимаешь, что тебя ждет в их пыточных камерах, — улыбка Тобиуса была из плеяды тех самых поганых оскалов, которые не нравились ему самому. — Кого, ты говоришь, я убил? Твоего друга? Как было его имя?
— Жиль… Жиль де Лаваль, — нерешительно ответил колдун.
— Впервые слышу. Впрочем, не все, кого я убил, представлялись мне поименно. Ты служишь Шивариусу, верно? Отвечай, тварь!
Не получив немедленного ответа, маг с силой ударил колдуна сапогом в грудь и добавил несколько пинков в область почек.
— Говори! Говори!
— Да! — возопил тот. — Хватит! Умоляю, хватит!
— Хорошо. — Тобиус отступил, переводя тяжелое дыхание. — Расскажи мне все, абсолютно все, что знаешь о нем и его делах, и тогда я пощажу тебя и не стану отдавать отцам-инвестигаторам. Клянусь именем Джассара Ансафаруса.
С того момента они оба знали, что клятва дана и она будет исполнена, ибо ни один волшебник, поклявшись именем Джассара, никогда не сможет нарушить данной клятвы, она сама проследит за своим исполнением. Колдун заговорил.
Тобиус почти не был разочарован тем, что его поверженный противник не смог сообщить ничего существенного, — кто стал бы доверять важную информацию такому неумному волшебнику? На службу к Шивариусу Фернан, а именно так, как ни странно, звали малефикарума, поступил сам. В кругах магического подполья Вестеррайха, среди волшебников, скрывавшихся от закона, интуитов, колдунов, преступников был брошен клич, и очень многие восхотели тех благ, что обещал знаменитый своим могуществом ренегат из Ривена. А обещал он, ни много, ни мало, новый мир, созданный магами и для магов, в котором каждый его слуга, отличившийся преданностью и талантами, будет вознагражден с невиданной щедростью. Серый магистр нисколько не удивился, узнав, что ни сам Фернан, ни многие подобные ему не видели Шивариуса даже издали, а работал с ними один из множества фактотумов серого архимага.
— Скольких магов, примкнувших к нему, ты знаешь?
Большинство названных имен ни о чем Тобиусу не говорили, не мог он знать всех этих волшебников, кем бы они ни являлись. Но были и те, о ком он слышал, — бывшие узники Академии Ривена, освобожденные Шивариусом и поступившие к нему на службу пять лет назад или около того. Ни с кем из них Фернан также дела не имел, но слышал имена опасных малефикарумов от своих собственных знакомцев: Данзен Прекрасный, Лхабеким, Безликий, Ватт Герн, Мальбрик из Каспа и многие другие.
— От кого ты получал приказы?
— Я не знаю, он называл себя Зарцем, некромант, никому не показывал лица. Его поставили главным над всеми, кто искал тебя в Архаддире.
— Каковы были твои обязанности?
— Па… патрулирование рек. Я всегда хорошо управлялся с водяной нечистью, могу смотреть глазами топлецов…
Нелепая случайность, подумал Тобиус, подстреленный сом, взгляд топлеца из реки — и вот его нашли. Он расслабился, потерял бдительность и тем самым приговорил бы себя к смерти, кабы не глупая самонадеянность этого червя.
— На твои поиски брошены сотни наших, они ищут в небе, на земле и в воде. Мне повезло…
— Ты туп как полено, если до сих пор думаешь, что вот это все везение. Что ты должен был сделать, если бы нашел меня?
— Послать весть в Парс-де-ре-Наль и следить за тобой до прихода особого отряда.
— Жалеешь, что не поступил, как было указано? Вижу, что жалеешь. Это все? Помни, если ты что-то утаил, моя клятва не будет считаться действительной!
— Клянусь именем Джассара, я рассказал все, что знал!
— Славно. — Тобиус широко и пугающе улыбнулся. — А теперь убирайся и не дай Господь-Кузнец тебе появиться на моих глазах еще раз, Костяная Морда!
Сначала Фернан пятился, но, запнувшись о собственный хвост и упав, вскочил и бросился в ночь. Он не боялся больше подставить спину, ибо верил, что находится под защитой имени Джассара. Поэтому выбивающий из глаз искры удар, настигший его затылок, оказался вероломнейшей неожиданностью. Фернан упал и покатился по жидкой грязи, а потом сильнейший пинок перевернул его на спину.
— Клятва! — заорал колдун, закрываясь руками от новых ударов, которые так и не последовали.
— Что "клятва"? — спросил магистр. — Что? Я поклялся, что пощажу тебя и не отдам Инвестигации, где тебя очень долго пытали бы, а потом сожгли заживо. О том, чтобы сохранить тебе жизнь, речи не шло. В руках дознавателей ты бы страдал днями, в моих все займет минуты, хотя будет больно. Разве это не милосердие?
— Но твои принципы…
— Я хозяин своим принципам, а не они мне! — в бешенстве отрубил Тобиус. — Хочу — соблюдаю, а хочу — нарушаю! К тому же на тебя, животное, они не распространяются! Ни на кого из вас, лизоблюдов Шивариуса, они не распространяются!
Глаза серого мага пылали янтарным пламенем ярости, слюна брызгала на подбородок, и все лицо уродовали жуткие складки ненависти при каждом вырванном из глотки слове. Его трясло.
— Я убью каждого выродка, который решил послужить Шивариусу! Каждого выродка, который ест с его стола, я выслежу и убью! Ненавижу его и вас всех!
Тобиус вынул из поясных ножен ритуальный нож и набросился на колдуна. После короткой борьбы лицо залила чуть теплая кровь, но ему казалось, что она горяча как кипящее масло. Рука с ножом поднималась и опускалась вновь и вновь, а в мире, в котором наконец-то стих шум дождя, мольбы и вопли свежуемого заживо существа раздавались особенно громко.
— Любопытно. Удалось узнать что-то ценное?
— Имя руководителя поисковых работ. Зарц. — Тобиус задумчиво постучал мундштуком по нижним зубам, следя за тем, как светило порывает последнюю связь с восточным горизонтом, и сплюнул еще соленой слюной. — Назвал его некромантом.
— Тебя спасла удача. Будь на месте этого колдуна кто посообразительнее — я бы не поручился за твою судьбу.
— Я понимаю, ваше могущество.
— Тобиус, не забудь, если прижмет, свяжись со мной, и я постараюсь прийти как можно скорее.
Серый магистр не ответил. Он затянулся, немного поерзал на вершине менгира, служившего ему сиденьем, и выпустил дым через нос.
— Как, говоришь, звали того, за кого малефикарум хотел тебе мстить? — переспросил Талбот Гневливый.
— Кажется, Жиль де Лаваль. Впервые слышу.
— А я не уверен. Что-то знакомое, постараюсь вспомнить или найти сведения.
— Бросьте, ваше могущество. Даже если этот человек что-то собой и представлял, то ныне он уж много лет как мертв.
Волшебник с запозданием понял, как цинично и паршиво прозвучали эти слова. Они вполне подошли бы какому-нибудь мерзавцу, считать которым себя самого Тобиусу как-то не хотелось. Он постарался переменить тему.
— А что дома? Что в Академии?
— В Академии? Хм. Все плохо. Не ужасно, но постепенно становится хуже. Еще несколько волшебников пропали без вести, не рядовых, а весьма именитых. У нас же сейчас введен особый режим: каждый волшебник, находящийся за стенами Академии, обязан раз в трое суток сообщать о своем местоположении. Некоторые забывают по рассеянности или демонстрируют строптивую независимость, и тогда к ним в гости либо по месту последней отметки посылают боевую звезду. Иногда смутьянов находят и отчитывают, а иногда находят опустевшие лаборатории со следами погрома. Одного из пропавших егеря местного барона нашли повешенным в хайборданских лесах. Не знаю, что хуже, — верить в то, что собратья по Дару убегают из-под опеки Академии, взрастившей их, или в то, что их похищают и убивают.
— Или похищают и предлагают изменить долгу, а тех, кто проявляет стойкость, убивают. Шивариус продолжает собирать вокруг себя армию. Всякая дрянь вроде этого ящера сама стремится в его объятья, а достойных магов он принуждает…
— Все-таки мысль о том, что они перебегают добровольно, хуже. Убиенных жаль, но ренегаты жалости не вызывают и представляют опасность. Теперь всякий маг Академии будет с подозрением коситься на собратьев, а управители могут натворить дел, если поторопятся. Они уже подумывают над тем, чтобы обязать каждого ривенского волшебника поклясться именем Джассара, что он не служит и не станет служить Шивариусу Многограннику, а сохранит верность Академии Ривена и ее главам.
— Маразм.
— Еще какой. Если Гаспарда не сойдет с ума, то этого не произойдет. Половина лояльных Академии магов сбежит раньше, чем их успеют привести к клятве, — уж лучше бегство, чем порабощение.
Тобиус тоже понимал, что так оно и есть. Лояльность лояльностью, но имя Джассара может превратить свободного волшебника в раба его собственных клятв, или тех, кому он эти клятвы приносил. И кому волшебник должен будет отдать свою свободу? Управителям? Они, конечно, лучше, чем мятежный Шивариус, но… они ведь тоже маги. А чем больше у магов власти, тем больше они ее хотят, и если уж получают эту власть, то не выпускают ее из рук до самой смерти. Таким образом, идея с принесением клятвы верности на имени Джассара обречена быть отторгнутой с самого начала — никто добровольно в рабство идти не захочет.
— Что дальше, Тобиус?
— Парс-де-ре-Наль. Королевского поручения никто не отменял, а я уже взялся за дело. Отступление после первой же мозоли на пятке уронит престиж Академии.
Ни один из волшебников, переговаривавшихся через три королевства, не поверил в серьезность сказанного — уж слишком большими циниками были Талбот и Тобиус.
— Я свяжусь с тобой, если узнаю, что это за Жиль де Лаваль, которого ты якобы убил, а заодно попытаюсь выяснить, кем был этот Фернан. Оба имени вполне архаддирские, переговорю с тамошними знакомыми.
— Если уж вы так за это взялись, то я бессилен возражать.
Возникла пауза, во время которой они обдумывали каждый свой вопрос. Тобиус успел спросить первым.
— Что-нибудь слышно из Ридена? Как там новая королева?
— Королева Хлоя? Ну… я не посвящен в подробности переписки, но его величество обменивается письмами с дочерью постоянно, и если судить по его реакции на них, у королевы все благополучно.
— Я рад за нее. Ваше могущество, простите, надо идти, телохранители нашли меня, и отдых закончен.
— Тобиус, будь осторожнее.
— Постараюсь.
Связь прервалась, и серый маг с облегчением выдохнул. Он успел спросить сам и уберегся от ответа на незаданный вопрос Талбота Гневливого, который предвидел. Не самый важный или принципиальный, но неприятный, вопрос, который заставил бы Тобиуса испытать стыд. А стыд приходит всегда, когда накал страстей отступает и человек смотрит на дело рук своих уже трезво.
— Стыдись, Тобиус, молись Кузнецу о прощении и о том, чтобы никто никогда не узнал о твоем позоре, — бормотал волшебник, сидя на менгире и следя за лодкой, плывшей по мутной воде.
— Здесь никогда не было этого озера! — громко заявлял Сумасшедший Старикашка Винсент, крутя головой из стороны в сторону. — Я плаваю по местным водам всю жизнь, рыбачу везде, где есть рыба, но этого озера раньше не было!
Лодка причалила к островку, и рыбак спрыгнул на камни.
— И этого островка! Доброе утро, мэтр Солезамо, дождь кончился!
— Еще ночью, — согласился волшебник.
Гном оставил весла и неловко вылез из суденышка, в то время как гоблин остался там.
— Мы сильно волновались за вас, господин, не стоило так срываться!
— Ну простите.
Спрятав трубку, волшебник спрыгнул с менгира и пошел по нагромождению камней поменьше, из которых сплошь и состоял крохотный островок посреди большого озера.
— Я как раз собирался возвращаться. Как вы меня нашли?
— Пораскинули чем было. Прошу. — Вилезий подвинулся, когда люди и гном лезли на борт. — Поймали в порту этого магика из Марахога, как бишь его…
— Варпос.
— Вот-вот. Он сказал, что вы встречались прошлой ночью в самый разгар ужаса, и что вы ринулись в сторону маяков на подмогу местному магику. Ни маяка, ни этого самого, кому вы хотели помочь, мы на месте не нашли, но многие в ту ночь видели, как сигнальная башня рухнула в реку.
— А все, что падает в реку, отправляется вниз по течению, понятно. Шанс найти меня у вас был невелик.
— Но нашли же, — ответил Вадильфар, берясь за весла, — месье ван Тоот любезно предоставил нам свою лодку.
— Голову на отсечение даю, раньше здесь не было озера! — настаивал старик, таращась вокруг.
— А что вы здесь делали, господин?
— Отдыхал, — пожал плечами Тобиус, — и молился за души погибших. Увы, я не успел добраться до маяка, лишь видел издали, как огромная волна сбросила его в реку. Я тоже полетел вниз по течению, хотел поискать выживших, ведь городской маг и стража оборонялись там от топлецов, но никого не нашел. Кружил над рекой всю ночь, устал, нашел это местечко…
— Но откуда?! Откуда оно взялось?!
— Месье ван Тоот, ваша голова никогда вас не подводила? Может, вы просто забыли про это озеро?
— Забыл про озеро? Мэтр, я могу забыть, как надеваются сапоги, бывало со мной такое. А один раз я просыпаюсь утром, а у меня вместо головы тыква! Уродливая такая, но не лишенная фамильного шарма семьи ван Тоот… но я никогда бы не забыл очертаний береговой линии Наля! — Сумасшедший Старикашка Винсент поскреб небритую щеку, сплюнул в воду и наконец спокойно уселся на сиденье. — Хотя, нет, я вспомнил, это озеро всегда там было, хе-хе!
Гном стал работать веслами. Неспешно, но уверенно он поднимал суденышко вверх по все еще весьма широкому и быстрому течению Наля. При этом Вадильфар сопел не громче обычного, позвякивал металлом лат, которые не удосужился снять, и не выказывал никаких признаков утомления. Вилезий устроился на самом носу, глядя по сторонам на луга и небольшие рощицы. Старый рыбак что-то болтал, совершенно не заботясь о том, слушает ли его кто-нибудь, а Тобиус тихо наслаждался плаванием. Он прикрыл глаза и подставил бледное лицо солнцу, вдыхая сырой запах реки и греясь в тепле. Ведя свое существование под покровом скрытности, он нечасто мог насладиться такой простой малостью.
Волшебник понимал, что гвардейцы ему не поверили. Важно ли это? Казалось бы, нет, ведь он не сбежал от них, не дискредитировал себя как агента. С другой стороны, Тобиус являлся временным слугой их господина и должен был выполнить сложную, ответственную и, самое важное, тайную миссию. По поводу верности Вадильфара и Вилезия лично ему магистр не обманывался: заподозрив посланника в измене, телохранители могли переквалифицироваться в убийц. Теперь придется вести себя особенно осторожно, чтобы ничем не спровоцировать пустых подозрений.
Лодка вошла в акваторию порта и приблизилась к покачивавшемуся на небольших волнах гукору. Корабль несколько пострадал прошлой ночью и теперь, когда течение понемногу начинало слабеть, он нуждался в ремонте. Тобиус переговорил с капитаном Барвази, который при встрече показался измотанным. На его лице более явно проступили морщины. Маг не придал этому значения, узнал, что гукор сможет продолжить плавание лишь завтра, и пообещал вернуться утром.
Сумасшедший Старикашка Винсент доставил троицу на берег и даже позволил заставить себя принять в благодарность несколько монет, после чего уплыл прочь, напевая какую-то старую рыбацкую песню. Некоторое время человек, гном и гоблин двигались по той части порта, которая еще недавно пребывала под рекой, и наблюдали множество оставленных Налем следов: толстый слой илистой грязи покрывал все, землю, стены, а порой даже крыши, тут и там валялся речной мусор, кое-где копошились донные обитатели, виднелись мертвые рыбы. Урон, нанесенный постройкам, был таков, что те из них, которые состояли не из камня или кирпича на хорошем растворе, то есть большинство, легче было выстроить заново, чем починить. Ну а те, что пострадали меньше прочих, еще долго будут избавляться от воды в подвалах и от стойкой речной вони. Особое внимание привлек один из кораблей, который после отхода воды сел на мель прямо во дворе брошенного борделя. Вокруг суетились люди и гномы, торговцы, матросы и содержатели увеселительного заведения. Вадильфар ускорил шаг, стремясь поскорее убраться от сородичей.
Троица вернулась на съемную мансарду, где расположилась для отдыха. Одна бессонная ночь не могла свалить с ног опытных рубак, да и Тобиус был из крепкой породы, но как раз он-то ночью вымотался в бою против дурного, но отнюдь не слабого врага. Подкрепившись, волшебник завалился в кровать и сразу же заснул.
Ближе к вечеру в гости к слугам риденского короля заявились слуги фельенского мэра с несколько обеспокоенными лицами. Дело состояло в том, что из двух маяков, служивших Фельену, на месте находился только один, а городской маг Дидье Фрассон и вовсе пропал без следа вместе с некоторым количеством солдат стражи. В течение дня, несмотря на суматоху, люди мэра выяснили, что ближе прочих к этим событиям мог находиться именно мэтр Солезамо, и пришли с расспросами. Мэтр Солезамо с тенью сожаления поведал им примерно то же самое, что прежде рассказал своим телохранителям, — да, слышал, будто мэтр Фрассон где-то рядом с маяком, да бросился туда, хотел подсобить в деле уничтожения нечисти, но не успел, река снесла и проглотила маяк. Летал вниз по течению, искал выживших, тщетно. Очень жаль. Ни слова о колдуне, устроившем городу это долгое и тяжелое испытание непогодой, а потом и возглавившему нашествие топлецов. Тобиус не боялся быть обвиненным в косвенной причине беды, но он не мог позволить себе стать центром всеобщего внимания.
Люди мэра ушли, а гвардейцы несколько напряглись.
— Предчувствую, что уплыть из этого опостылевшего города завтра нам будет несколько сложнее, чем казалось прежде, — изрек Вилезий.
— Думаешь, будут мешать? — нахмурился гном.
— У них нет на это оснований. — Тобиус улегся обратно на свое ложе и прикрыл глаза. — Так или иначе, завтра мы продолжим путь, обещаю.
Разбудил слабый стук. Так сухая старушечья рука стучит в тяжелый напольный люк. Мансарду заполняла густая сумеречная хмарь, ибо окна смотрели на реку, то есть на запад, в противоположную от лучей утреннего солнца сторону. Зато вид на город представлялся замечательным, если открыть створки окон, разумеется: рамы были забраны толстым мутноватым стеклом.
Вадильфар, на чье дежурство выдался визит снизу, довольно тихо для гнома в латах слез со стула и двинулся к люку. Плащ Вилезия на кровати зашевелился, сумеречный гоблин проснулся мгновенно.
— Кто там? А? Мадам Дюваль?
Вадильфар из Криксенгорма открыл люк и аккуратно помог старушке подняться.
— Вам… нужно… уходить… — пересиливая одышку, выдала хозяйка дома. Она явно торопилась, поднимаясь наверх.
— Мы собирались покинуть сию гостеприимную обитель через несколько часов, мадам, — Тобиус быстро "перетек" из горизонтального положение в вертикальное, — к чему такая спешка?
— Сейчас… фух! Сейчас ко мне забегал соседский мальчишка. Шарль, славный малый… фух, приносит мне свежий хлеб по утрам… фух, чтобы я сама не ходила. Он сказал, что встретил возле пекарни своего… фух, приятеля. Тот сын сапожника но… фух, устроился посыльным в ратушу и… фух, нос выше облаков задирает. Похвастался Шарлю, что ему выдали важное… фух, задание. В город час назад въехал поезд… фух, и прямиком к ратуше. А в поезде том сплошь монахи о черных рясах и воины с молотами. Фух. Они к мэру без приглашения вошли через все посты стражи… фух, а через минуту посыльного отправили сюда, следить за моим домом и постояльцев высматривать.
— Нас, что ли? — насупился Вадильфар.
— Шарль короткой дорогой сюда бросился, чтобы посыльного обогнать, добрый, умный мальчик, предупредил меня только что, — молвила старушка, сумев наконец-то восстановить дыхание. — Это Инвестигация, вам нужно бежать!
Возникло минутное оцепенение, в течение которого все смотрели на волшебника, чье лицо затвердело, на лбу застыли вертикальные морщинки, губы сжались в тонкую линию, а глаза сощурились.
— Собираемся и немедля уходим.
Тобиус уже был почти готов, он спал, не раздеваясь, отчего его одежда помялась и была не особо свежа. Натянув сапоги, покрытые чехлами, дабы не привлекать взглядов к дорогому материалу, маг закинул на плечо дорожную сумку и надел свой синий плащ. Гоблин бросился вниз, ступая совершенно неслышно даже по скрипучей лестнице, гном терпеливо ждал у люка, а волшебник приблизился к домовладелице и аккуратно взял ее за сухую маленькую ручку.
— Мадам, на мне нет вины перед Инвестигацией, хотя я и вынужден избегать встречи с ней. Но вы ведь знаете, какая кара ждет любого, кто словом или делом препятствует работе Святого Официума? Почему вы нам помогаете?
Бесцветные усталые глаза поднялись на волшебника, и голос мадам Дюваль зазвучал тихо-тихо.
— Прожив всю жизнь в Архаддире, я не забыла, что родилась в богобоязненной Соломее. Когда мне было десять лет, через наши земли проскакала пегая кобыла, и многие слегли в сырую землю. Братья святого Якова боролись с хворью как могли, отвоевывали у нее города, но самих братьев не хватало, и без их помощи деревни вымирали. Наша тоже опустела бы, но из Архаддира пришел человек, волшебник, имевший целительские знания. Мой отец и братья уже были мертвы, но меня и мою маму он спас, как и многих других, после чего ушел. Спустя семь лет, поехав с отчимом на ярмарку в город, я увидела своего спасителя на городской площади привязанным к столбу над кучей хвороста. Его приговорили к сожжению за бесправное сотворение чар в землях Соломеи. За что? За то, что он спасал простолюдинов, которые тщились достучаться молитвами до милосердного сердца Господа-Кузнеца? — Наверное, от тех воспоминаний мадам Дюваль пустила бы слезу, если бы еще могла, но увы, она не плакала уже много лет. — Тогда я поняла то, что изменило жизнь простой пейзанки навсегда, — Господь милостив, и он посылает своим детям помощь, порой в облике монаха-лекаря, а порой в облике волшебника-целителя. Все мы — его дети. Но те из нас, что берутся служить ему, порой думают, что им лучше ведома его воля, и они творят злое. Церковь свята только на словах. Своему спасителю я ничем не смогла помочь, он горел и кричал, кричал и горел. Возможно, вам я смогу вернуть долг, причитавшийся ему, мэтр.
Капюшон гоблина показался в отверстии люка.
— На улице крутится тощий парень с длинным носом, по виду полный олух.
— Усыплю и пройдем мимо, — решил Тобиус, — прощайте, мадам.
Волшебник поцеловал старушку в лоб и начал спуск по лестнице, но на середине пролета замер — снизу раздался громкий требовательный стук:
— Именем Святого Официума, откройте!
Троица замерла в замешательстве, но вдруг раздался ответ, громкий и дребезжащий:
— Иду-иду!
— Именем Святого Официума, немедленно откройте дверь!
— Подождите! Я старая больная женщина, я уже не могу прыгать по ступенькам как горная козочка! — Мадам Дюваль начала медленный и осторожный спуск. — Я постараюсь их задержать, а вы придумайте способ бежать.
Троица вернулась на мансарду, и Вадильфар принялся двигать мебель, чтобы придавить люк. Волшебник приказал ему немедленно прекратить это безобразие и вернуть все как было.
— Что будем делать, господин? — спокойно спросил Вилезий, в одно движение натянувший на свой лук тетиву.
— Мы не будем стрелять в слуг Святого Официума, это точно. Мы вообще не станем им вредить.
— Значит, бежим? Телепортируете нас куда-нибудь? Например, в порт?
— Как только я это сделаю, церковники выломают дверь и ринутся сюда, втоптав нашу милую хозяйку в пол, а потом в городе зазвучат колокола, и поднимется тревога, и в порту, и на всех воротах будет известно, что человек-маг, гном и гоблин не должны покинуть Фельен. А потом, как круги по воде, наше описание разойдется по всей стране. Бежишь от Инвестигации — значит, виновен. Все равно в чем, виновен по умолчанию.
Объясняя все это, Тобиус одновременно строчил обычным пером на клочке бумаги. Закончив, он высушил чернила так, чтобы казалось, будто послание было написано давно, положил бумажку на стол и, придавив ее парой серебряных монет, метнулся к одному из окон, что имелись в черепичном теле крыши, чтобы распахнуть створки. По воле мага в мансарду проник прохладный утренний воздух, который вытягивал из кроватей тепло, дабы казалось, что постояльцы поднялись и ушли уже давно, а не вскочили на ноги несколько минут назад.
— Ко мне!
Живая рука ухватила гоблина за шиворот, а за бронзовую уцепился гном. Тобиус выпорхнул наружу, поддерживая себя мыслесилой, но изрядно кренясь вправо из-за Вадильфарова перевеса. Троица перемахнула через улицу и очутилась на соседней крыше. Волшебник сгрузил свою живую ношу, развернулся и с видом высочайшей сосредоточенности заставил створки окна аккуратно закрыться и даже задвинул щеколду.
— Слава Господу-Кузнецу, за те годы, что я жил без руки, мне пришлось овладеть тонким телекинезом, и теперь это окупилось сполна. Телекинез — низшее проявление магии, если использовать его аккуратно, то даже натренированный магоборец заметит, только находясь вблизи. Аккуратно, но быстро убираемся отсюда, скоро они поднимутся и обыщут мансарду.
Путешествие по черепичным крышам Фельена оказалось делом весьма тяжелым, поскольку беглецы не являлись кошками. И если гоблин с человеком кое-как справлялись за счет немалой ловкости, то гном в полном латном доспехе, с огромным щитом и рюкзаком на спине ломал керамику под ногами при каждом шаге и все время норовил сверзиться на улицу, вызвав сход черепичной лавины. Тобиус постоянно подстраховывал Вадильфара, пока они не нашли подходящий пустой тупичок, чтобы незаметно спуститься вниз.
— Что будем делать? — спросил Вадильфар, с облегчением ощущая под ногами надежную твердь.
— Исходить из худшего. — Тобиус поменял цвет своего плаща на неприметный бурый и пониже натянул капюшон. — Ума не приложу, зачем бы мы понадобились инвестигаторам, но будучи волшебником, я предпочту как можно дольше держаться от них как можно дальше…
— Говорят, что за прошедшие пять лет вас искали абсолютно все более-менее влиятельные силы Вестеррайха, господин, и Инвестигация одна из них. — Гоблин громко высморкался в кучу мусора под одной из стен тупичка.
— Несвоевременное замечание.
— Но если предположить, что церковники только сейчас точно установили ваше местоположение, то все логично. В Ривене вы были под защитой Академии и королевской семьи, в Ридене вас защищали стены Ардеграна, положение инкогнито и, скажем прямо, симпатия нашего короля тоже. Но теперь мы в Архаддире, где у Церкви существенно больше возможностей. Папская Область рядом. Остается только понять, как они узнали, что мы появимся здесь, и когда? Ведь пока бушевала буря, на дорогах было легче утонуть, нежели по ним проехать, но вот все кончилось — и они тут как тут.
— Непогода застала их в пути, — согласился Вадильфар из Криксенгорма, — а значит, они узнали о нас, еще когда мы плыли по Налю и выслали в Фельен своих людей. Так что делать-то будем?
— Надо разделиться, — сказа Тобиус, и подумал, что это было не лучшее предложение от человека, который должен стараться не вызывать подозрений у попутчиков, — если нас будут искать, то троих: человека, гнома и гоблина. Вы оба весьма приметные типы, но по отдельности у нас будет больше шансов выбраться.
— Допустим, — натянуто отозвался Вилезий Вильтгрин, — что мы разделимся и сможем выбраться. Где встретимся? Лично я не особо знаком с землями Архаддира, а уходить надо тоже врозь, наверняка ведь и по дорогам искать будут…
— В "Духе приключений" сойдемся, — предложил гном. — Все равно нам туда и надо. Путь ведь как должен был идти по реке на корабле, до самого Парс-де-ре-Наля, но если вы не бывали в этом городе, то скажу вам так: он огромен, и найти там что-то очень трудно, но потерять — проще простого. Однако есть одно приметное местечко, которое вы оба отыщете без особого труда…
Гном подробно описал постоялый двор "Дух приключений", который находился буквально на самых окраинах архаддирской столицы на правом берегу, если подниматься по течению, прямо у воды. Он заверил, что пройти мимо этого заведения не сможет даже слепой.
— Там не опасно?
— Господин Солезамо, там собираются люди, которым лучше не заглядывать в глаза, а то и кинжалом в печенку можно угоститься. Вы сами как думаете? Но местечко приметное. К тому же самые подозрительные личности там ни у кого подозрений не вызывают, шумные авантюристы со специфической репутацией… да что я тут рассыпаюсь в описаниях? Вы в Парс-де-ре-Нале были? Вы по Архаддиру путешествовали? Можете придумать еще какое-нибудь место, чтобы все мы его нашли и не заблудились?
Молчаливое замешательство показалось гному красноречивым ответом.
— Решено, собираемся в "Духе приключений", а что дальше делать — посмотрим…
— Нужно будет встретиться со связным, — поправил гоблин, — который устроит нам встречу с агентами Тайного кабинета. Мы уже сильно опаздываем, но я уверен, нас будут ждать в городе. Так что, расходимся?
Троица некоторое время молча стояла в тупике, никто не спешил. Тобиус как-то странно колебался — да, телохранители, приставленные, чтобы следить за ним, проявили очень похвальную гибкость ума и приняли необходимые решения, но серый маг как-то не спешил уходить первым. Он уже начал подозревать себя в том, что немного попривык к этой компании, когда Вадильфар из Криксенгорма пожал блестящими металлом плечами и зашагал прочь, бросив напоследок:
— Удачи вам, господин Солезамо, вы уж постарайтесь не пропасть. За тебя, моховик, не волнуюсь, такое, как ты, везде без мыла проскользнет.
— Иди-иди, паршивый подземный карл, — проворчал из глубин капюшона гоблин.
Они остались вдвоем и еще немного помолчали.
— Вообще-то мы нарушаем все данные нам указания относительно вас, господин Солезамо, — наконец проговорил Вилезий, растягивая звуки и тем самым выдавая свои сомнения, — но Инвестигация в расчет не входила. Надо уметь адаптироваться к внезапному изменению обстоятельств, иначе смерть… Вы ведь не подведете нас?
— Я обязался исполнить это поручение, и я это сделаю. Или сдохну. Слишком многое на кону, верно?
— Да. Не мне, простому солдату, рассуждать о подобном, но я все же скажу, что ваше поручение носит… глобальный характер. То есть от того, справитесь вы или нет, зависит политическая обстановка в Вестеррайхе.
— А мы уже опоздали на две недели. Вилезий, я просто чувствую, как ты давишь на меня, скручивая в тугую пружину.
— А и верно, не стоит вам расслабляться, господин Солезамо. Удачи.
Гоблин согбенной фигуркой выскользнул из тупичка, кутаясь в темно-серый плащ, в который не так давно облачился вместо пятнистого "лесного".
Тобиус вышел последним, глубоко натянув на голову капюшон и опираясь на посох — простой деревянный, с обитой металлом пяткой, не очень прямой, не очень длинный, зато прочный и неприметный. Притворно хромая на правую ногу, он побрел по улицам Фельена, и взгляды окружающих не задерживались на его блеклой фигуре. Так волшебник добрался до припортовых районов, а затем и до самого порта.
В царившей округ кутерьме укрыться от лишних взглядов было несложно, главное условие скрытности заключалось в движении, ибо порт кипел жизнью от снующих туда-сюда строителей и телег со стройматериалами, просто так никто на месте не топтался и из общего потока не выпадал. Выбрав удобное место с видом на причалы, он притворился, что вытряхивает из сапога камешек, привалился плечом к стене строившегося дома и стал выглядывать гукор. Корабль казался подлатанным и готовым к отплытью, капитан стоял на носу, сцепив руки за спиной, а рядом с ним маячила фигура в черном плаще с капюшоном. На груди у чужака поблескивала цепочка с энколпионом в виде символа Святого Костра.
— Сколько же вас набилось в этот пропахший гниющими водорослями городок? — пробормотал Тобиус, натягивая сапог.
Его внимание привлекло небольшое нарушение человеческого потока слева, где по отстраивающейся улице шагал мужчина, на голову возвышавшийся над прочими. Обритый по-монашески гигант медленно вертел головой, на его широком карминовом поясе висел массивный молот, а под белой рясой угадывались очертания брони. Монах Ордена святого равноапостольного Иоанна даже не пытался скрыться. Хотя спрятать такого монстра среди простых людей было не легче, чем акулу на прилавке с сельдью, — неизвестно, чем кормили своих послушников старшие монахи ордена, но те всегда вымахивали под семь футов.
Стараясь не совершать опрометчивых действий, волшебник пошел прочь. Инвестигаторы уже были на судне, и не стоило сомневаться, что, задержавшись в порту, он приметил бы еще не одного клирика с внимательными глазами. Подобраться к самой воде незамеченным оказалось трудно, многие причалы были разрушены, река оставила на берегу множество больших и малых камней, горы гниющих водорослей и ила, который еще не успел окончательно высохнуть и затвердеть, однако взвалив на плечо пустую корзину и делая вид, будто он несет тяжелый груз, волшебник смог осуществить задуманное. До самого последнего момента его никто не окликнул и не остановил, а когда быстрый поток оказался у ступней, Тобиус нырнул в Наль без всплеска.
Быстрым и напористым ручейком музыка скрипки лилась по общему залу и, сказать откровенно, была слишком хороша для мелкого трактира, у которого даже вывески не наблюдалось. Немногочисленные клиенты, с вечера отдавшие по паре медяшек за спальное место прямо на скамьях, просыпались от ритмичного мотива и запаха растапливаемых печей, день за окном обещал быть жарким и светлым, как положено летнему дню. Не все спешили во двор к подвесному умывальнику, чтобы привести себя в порядок перед завтраком, один из ночевавших в трактире путников сидел на месте с тревогой в глазах и серовато-белым лицом, словно от великого страха.
— Месье, что будете есть? — вошедший с кухни, потягиваясь, разносчик замер возле стола. — Месье, вы как себя чувствуете?
— Отлично, как будто мне вновь двадцать пять, — хрипло отозвался человек, чьи волосы, усы и борода были седы.
— Шутите? Вы бледны как смерть, месье, может, вам воды?..
— О… да, думаю, вода решила бы все мои проблемы, но лучше все-таки чаю, да покрепче.
Когда разносчик вернулся с большой дымящейся кружкой темного до черноты отвара, клиент уже не выглядел так ужасно. Он причесал усы, собрал воедино растрепанную бороду, зачесал волосы назад, а главное, морщинистому лицу вернулись краски жизни.
— Если доживешь до моих лет, то поймешь, что каждый прожитый день — это еще одна маленькая победа. Но в боях порой так прихватывает сердце, что кажется — все, конец. Однако я еще поживу! Хороший чай! Так что там на завтрак?
Старик сделал заказ и принялся опустошать огромную сковороду с яичницей и беконом, макая хлеб в горячее масло и желтки. Он запивал трапезу крепким чаем и кричал скрипачу, чтобы тот играл свою задорную музыку, раз за разом, обещая щедро наградить после завтрака. Вскоре к трапезе присоединились и другие гости, а когда некоторые из них уже стали покидать трактир, в общий зал ввалился, шатаясь, человек.
По виду то был пейзан, невысокий, очень толстый, в льняной, пропитанной потом сорочке и вязаной жилетке, со старой шляпой, съехавшей на затылок. Тугощекое лицо лоснилось от влаги, волосы слиплись, а в лихорадочно блестящих глазах плескался страх. Пейзан прошел к стойке и, привалившись к ней, заказал большую кружку пива. Завязалась тихая беседа между ним и содержателем трактира, а седобородый старик, шуровавший куском хлеба в опустевшей сковородке, стал делать это медленнее. Прерывая и без того сбивчивую речь прикладыванием к кружке, пейзан поведал хозяину короткую и весьма печальную историю. Когда этот странный посетитель направился к выходу, старик уже накидывал на плечи плащ. Он заплатил хозяину положенное и щедро сыпанул меди с проблесками серебра скрипачу, после чего вышел вон.
Яркое солнце после сравнительно темного помещения безжалостно ударило по глазам, и старик споткнулся, но не упал, а обернулся, ругаясь, и поправил съехавший на глаза капюшон.
— Месье, стойте! — Быстрой походкой он догнал пейзана, который уже залезал на козлы, и ухватил его за плечо.
Простолюдин испуганно отшатнулся и прижался к борту телеги спиной. Седовласый был намного выше и шире в плечах, да и вообще производил впечатление человека, который умеет раздавать тумаки, — это чувствовалось в его движениях, стойке.
— Я невольно подслушал то, что вы рассказали внутри. Хочу помочь.
— П-по-помочь? Вы человек Церкви? — немного восстановив самообладание, спросил тот.
— Скорее я человек околоцерковный, пилигрим, бродящий по королевствам Вестеррайха от одной святыни к другой. Возможности мои ничтожны, но до города, в который вы едете, не менее двух дней пути, а обратная дорога займет еще два дня. Кому будет хуже, если я попытаюсь сделать хоть что-то?
Глаза пейзана бегали из стороны в сторону, он остерегался смотреть долговязому старцу в лицо.
— Оно верно…
— Подскажите дорогу к… откуда вы едете?
— Шем-ду-Махгритэ, месье.
Вскоре телега уже мчалась прочь, оставляя за собой пылевой шлейф, а Тобиус двигался по обочине дороги в противоположном направлении, ему надо было немного вернуться назад, сойти на побочную дорогу и направиться к деревне. Как и в прежние времена, шаг магистра был широк и скор, он мог так идти весь день, останавливаясь лишь на быструю трапезу в теньке либо на оправление естественных нужд, благо выносливости Тобиусу было не занимать. Волшебник мерил свой неожиданный путь шаг за шагом, вдыхая запах нарождающегося зноя, полевого разнотравья и обдумывая мысли не самые радостные и не самые легкие.
Прошлой ночью, расположившись на оплаченной скамейке, он видел сон, а точнее, кошмар, в котором, как в поганом ведьмовском котле, бурлили его страхи, помешиваемые усердием Шепчущего. Началось, как часто это бывало, с темноты, которую живой кровоточащей раной рассекала красная комета. Тобиус ненавидел эту вестницу бед, взошедшую на небосвод без малого десять лет тому назад в очень памятный для него день. Она напоминала магу о том, что он пережил, чего это ему стоило, и что произошли события, объяснения которым до сих пор не появилось. Тогда Тобиус, как он сам верил, пробился в Астрал. Первым за тысячи лет оказался связанным с величайшим источником магической силы из всех возможных, что и пугало, и воодушевляло одновременно. О том он никому так и не рассказал, отчасти боясь быть принятым за безумца, отчасти потому, что если бы ему поверили, волшебник мог до конца жизни лишиться свободы и стать подопытной крысой для старших магов. Никто из них и не вспомнил бы о ценности свободы воли, если бы на кону стоял Астрал.
Вслед за кометой пришел иной образ: чудовище, не человек и не дракон, а нечто человекоподобное с драконьей головой, укрытое алой чешуей и сверкающее янтарем очей. Оно наполнило мрак черным пламенем, хотя как такое возможно, Тобиус не взялся бы объяснить, — а после огромные челюсти сомкнулись. Волшебник попал в железный мешок, раскаленный докрасна, и там, в озере кипящей ртути, он вновь увидел Ворону. Райла протягивала к нему изрезанные руки, из ее глаз текла ртуть, а изо рта — кровь.
А потом кто-то ударил его в спину с криком: "Не смей поддаваться! Не позволяй им властвовать в твоих снах!"
Проснувшись в поту, белый от ужаса и с сердцем, рвущимся из груди, он долго не мог прийти в себя, а потом, когда самообладание вернулось, принялся глушить обрывки ночного кошмара едой, питьем и музыкой. Тогда он пошел бы на все, лишь бы не чувствовать и не слышать… чего? Райла не проронила ни звука в этом кошмаре, все заглушал рокот железного мешка, в котором кипело ртутное озеро. Но Тобиус знал, что она молила о помощи.
Шествуя по аккуратной дороге, размеченной колеями от тележных колес, а также местами удобренной овцами и коровами, волшебник невольно думал о том, чем же он тут занимается. Случайно услышав историю, рассказанную тем пейзаном, он поддался импульсу и свернул с большака. При том что посланцы Радована Карапсуа давно должны были встретиться с агентами Тайного кабинета в Парс-де-ре-Нале, при том, что время не терпело, он опрометчиво позволил себе отвлечься от миссии, даже не стараясь ответить на вопрос "зачем?". Собственно, ответ и не был нужен, он был нежеланен.
С тех пор как Тобиус лишился Путеводной Нити, он блуждал в потемках своей жизни, будто собака, лишившаяся хозяина и больше не знающая, как ей быть с обрушившимся укладом мироздания. Сначала его поступками руководил страх, он бежал и прятался, раненый и дрожащий, слишком испуганный, чтобы спать, а потому падающий в обмороки от изнеможения то там, то тут. Потом, устроившись в Пьянокамне и зализав раны, он почувствовал, что страх отпускает его… в отличие от боли, которая словно дала клятву верности и осталась рядом. Боль искалеченного тела породила ненависть, которая усиливала жажду мщения. Глупо мотыльку пытаться отомстить дракону, глупо до смерти, но что делать, если злой огонь лижет изнутри грудь и живот, яростно ревет в ушах и не дает покоя? Теперь серый магистр шел по своей странной жизни, ведомый лишь лютой ненавистью и желанием отомстить обидчику. Мысль о том, что лишь это и осталось ему, лишь эта мрачная, горькая и лишенная всякого благородства доля пугала Тобиуса не меньше, чем ночные ужасы, подаренные Шепчущим. Дабы преодолеть страх, волшебник пытался найти что-то еще, что-то, что должно было остаться от прошлой жизни, в которой он считал своим долгом… нет, своим призванием, служение людям.
Нельзя проходить мимо тех, кто взывает о помощи, думал Тобиус, коли можешь попытаться сделать хоть что-то, иначе им останется только отчаяние. А он достаточно распробовал вкус отчаяния, чтобы никому такого не желать.
Справившись о правильности своего направления у пастуха, приглядывавшего за коровьим стадом, Тобиус вскоре уже мог видеть приближающуюся деревню Шем-ду-Махгритэ, чье название в переводе с архаддирского означало Ромашковое Поле. Пасторальная местность вокруг была живописна: изумрудные луга, густой лес, начинавшийся в отдалении, чистое озеро, через которое протекала река, также делившая поселение на две части, обширные пастбища и засеянные поля. Нигде, впрочем, не наблюдалось особого засилья ромашек. Деревня Шем-ду-Махгритэ явно стояла на этом месте не первый век, она была одета в камень и потемневший от времени кирпич, чем напоминала не деревню, а скорее маленький городок без крепостной стены. Вдоль русла реки, взятого в тесные объятья высоких каменных фундаментов, высились фахверковые дома, имелась большая церковь с колокольней, высокие заборы дворов образовывали сложный рисунок улочек, взбирающихся на холмы и спускающихся вниз. На черепичных крышах сверкали флюгеры, а некоторые дома иначе как особняками язык не поворачивался назвать, и все это являлось типичным архаддирским поселением, наверняка не самым большим и богатым. В Ривене такие села встречались в центральных областях, поближе к столице, имели, как правило, не менее одной каменной стены по периметру и считались зажиточными.
Оставив за спиной окраины, где раскинулись фермерские угодья, волшебник двинулся по улочкам, засыпанным мелким гравием, хрустевшим под подошвами. От реки шла прохлада и запах водорослей, но кирпичные стены и заборы успели порядочно накалиться и теперь сами источали жар; в закрытых садах шелестели листвой фруктовые деревья, а к обычным деревенским запахам прибавились и цветочные ароматы. Особенно навязчивым и неприятным был один, приторно сладкий, но не лишенный какой-то особой нотки горького миндаля. Вскоре маг заметил источник этого доминирующего аромата — по стене одного из домов расползался колючей лозой куст монастырской розы, весь в хищно загнутых шипах и маленьких бутончиках темно-красного и лилового цвета. Вблизи этого растения запах становился невыносимо приторным, так что Тобиус решил посторониться. Шагая дальше, он все чаще замечал на заборах, домах и клумбах заросли этого неприветливого плетнистого растения.
Залитые солнцем улочки были преимущественно пусты, что не странно, ибо лето — пора работы, а деревенский быт не терпит лентяев. Местные жители, должно быть, отправились в поля и на выгон скота еще засветло. Все это вдруг напомнило серому магистру тот безумно далекий, но навсегда оставшийся в памяти летний день, когда он появился перед входом в деревню Под-Замок, крохотное аккуратное поселение в самой глуши пограничных лесов Ривена. Лето, солнечный жар и зной.
Выйдя на крохотную площадь, выложенную булыжником, он отер со лба пот, приложился к фляжке с водой и направился к распахнутым дверям церкви. Вытянутое здание храма встретило его спасительной тенистой прохладой молельного зала, пропахшего ладаном и потом. Тобиус ожидал, что святость божьего дома навалится на него удушающей волной и лишит сил, как это бывало с волшебниками в святых местах, но неприятные ощущения оказались незначительными. Он почувствовал давление святости, но не всецело и не так ужасно тяжело, как, например, при визите в кафедральный собор Ордерзее.
Звук шагов гулким эхом раздавался под высоким потолком, пока маг шествовал между рядами пустовавших скамей. Он опустился на колени перед алтарем, на котором неизвестный резчик создал деревянную скульптуру Молотодержца в день его сожжения. Древесина давно потемнела, и по ней местами пролегли заметные трещины, но эти мелочи не мешали восхищаться тем, что мастер вложил душу в свое творение. Обращенные к Небесам глаза мессии полнились скорбью и смирением, пока вырезанные в невероятных изгибах языки огня глодали его ноги. Тобиус сотворил на себе знак Святого Костра и прочитал придуманную им еще в детстве молитву:
— Дай, Господи, крепкого здоровья и долгих лет родным нашим и близким. Не оставь нас, Господи, без помощи Твоей впредь, как не оставлял прежде. Прости нас, Господи, что не всегда идем путями, коими заповедовал Ты нам идти. Укрепи нас, Господи, в вере, и наставь на пути истинные. Позволь нам, Господи, жить в достоинстве и достатке, питаясь от честных трудов наших, отведи от нас взоры лихих людей, одари благословением Твоим в новых начинаниях. Прости, Господи, прегрешения земные и прими в Оружейную Твою души родных наших и близких, кои уже покинули сей бренный мир, и да пребудут они подле Тебя во веки веков. Аминь.
Поднявшись, маг заметил, что приватность его беседы с Господом-Кузнецом была несколько нарушена. У левой стены залы замер, сжимая перед собой метлу, мальчишка в одеяниях храмового служки.
— Мне нужен священник.
Последний нашелся в крохотном садике при храме. С площади это уютное местечко скрывал забор, но после того как служка предупредил святого отца и получил разрешение, Тобиус был проведен внутрь. Все вокруг утопало в аромате цветочных кустов и зелени фруктовых деревьев. Над одной из клумб с лопаткой в руках трудился, сидя на корточках, человек в рабочей одежке, испачканной землей и, судя по запаху, немного удобрениями. Он с кряхтением выпрямился, оказавшись не сильно высоким мужчиной под сорок, худощавым, но с большой головой, обритой в круг, безвольным подбородком и выдающимся горбатым носом истинного архаддирца.
— Отче.
— Отец Эмиль Сарга, — представился священник, — а вы?
— Дидье Фрассон, — представился Тобиус.
— Какой странный едва уловимый акцент. Из какой вы провинции, сын мой?
— Я родился на севере, отче, во Фломани, но мать была из западных дильгийцев, от этого и акцент, сколько ни пытался избавиться, все тщетно, — продолжил лгать Тобиус, радуясь, что фактически не находится под сводами храма. Хотя могло статься, что сад разбит на святой земле.
— Понятно-о-о, — не то чтобы совсем уверенно протянул священник. — И что же привело вас сюда?
— Отче, последние несколько лет я посвятил паломничеству, живу в походах от святыни к святыне, грежу мечтами о том, что когда-нибудь узрю светлый град Йершалаим, и вся моя жизнь течет по давно неизменному руслу, но прошлой ночью случилось чудо! Ангел явился мне во сне и повелел направить стопы сюда, в Шем-ду-Махгритэ, ибо в моих силах справиться с бедой, постигшей ваш прекрасный край.
Услышав об ангеле, отец Эмиль слегка переменился в лице, но явно не в лучшую сторону. Его подозрительность ощущалась едва ли не кожей, одна из бровей скептически приподнялась, а голова склонилась чуть набок, что вкупе с прищуренными глазами кричало: "Не верю". Впрочем, будучи божьим человеком, он не мог моментально возопить это вслух.
— Вас посетило откровение?
— Иначе не сказать.
— И ангел велел вам идти сюда, чтобы?..
— Девочка. Он сказал, что я должен попытаться помочь ей, приложить все силы.
Услышав о девочке, священник совсем немного оторопел.
— А… что-нибудь еще ангел вам сказал?
— Нет, отче, я бреду в потемках, выискивая крупицу света.
— Надо же. Такой молодой человек, а уже так тесно приобщились к вере. Похвально, но так необычно в наши лихие времена.
Тобиус мысленно обозвал себя последними словами. Он так привык носить личину в последнее время, что не подумал о том, что, при входе в храм ложная внешность растает в мгновение ока, а ведь это было естественно! Священник явно видел настоящее лицо, и, несомненно, глаза мага. Люди замечали их необычную природу реже, чем можно было бы ожидать, но уж если замечали, то больше не забывали. Эти мысли пролетели в голове Тобиуса мгновенно, однако бледное лицо осталось невозмутимым, и он взял себя в руки. В конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
— На то есть причина, отче. Когда я был еще в утробе матери, та стала жертвой проклятья богомерзкой ведьмы. Тварь схватили и сожгли, а матушка моя перешла под защиту Святой Церкви и родила меня на святой земле. Лишь потому облик мой не стал совсем ужасным, обошлось глазами. Сызмальства мне рассказывали об этом, и, преодолев порог отрочества, я решил посвятить себя вере, но прежде чем идти в послушники, захотел пуститься в паломничество. Когда-нибудь я увижу светлый град Йершалаим, а вернувшись, пойду учиться к братьям святого Якова.
Ложь придумывалась быстро и ладно, а говорил Тобиус непринужденно, что не способствовало лишней подозрительности.
— Проводите меня, отче, я не знаю, куда идти дальше, и в дом божий явился за указанием пути.
Верующий человек, сразу не принявший историю появления желтоглазого "паломника", не смог, однако, найти причину, чтобы отказать в просьбе. Сама ситуация была необычна, так что готовой манеры поведения не существовало. Отцу Эмилю потребовалось немного времени, чтобы сменить рабочую одежку на священническую сутану, после чего он вышел на дышавшие зноем улочки Шем-ду-Махгритэ.
Сердце этого поселения составляли обширные дворы, которые за несколько веков существования превратились в малые подобия настоящих замков. Конечно, там были лишь большие дома вместо донжонов, часто в несколько этажей, хозяйственные пристройки вместо казарм, прочные заборы вместо крепостных стен и клумбы вместо рвов, но какой-то уютный дух "замковости" в них жил. Ворота одного из тех дворов, к которому привел священник, были распахнуты, и присматривал за ними одинокий пейзан с жердиной, сидевший в тени раскидистого сливового дерева. Охранник быстро встал и поклонился, сняв перед клириком замызганную треуголку, а на вопрос о хозяине указал на увитую стеблями монастырской розы беседку.
— Я переговорю с месье Летье сперва, а вы постойте здесь, сын мой. Он человек крутого нрава, подозрительный и резкий, не любит чужаков, так что…
— Не нужно лишних слов, я подожду.
Тобиус остался стоять на солнцепеке, прекрасно понимая, что сейчас святой отец подготовит местного хозяина к встрече с явно сомнительным типом, наверняка шарлатаном и авантюристом, явившимся в надежде поживиться на чужом горе. Что ж, молодец, человек божий, ведь мир, каким он должен быть по заветам Молотодержца, и мир, который есть на самом деле, — это, увы, два совершенно разных мира. Наивные выживают редко.
— Подойдите, сын мой.
Тобиус пошел вперед, готовясь окунуться в неприятную приторную сладость цветочного аромата, но зря — маленькие черные бутончики роз не пахли, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что обвивавшие беседку заросли мертвы, высохли без достаточного количества воды либо же были неосмотрительно политы утром и погибли, когда летнее солнце перегрело напитавшую их влагу.
В беседке за круглым столиком сидел немолодой широкоплечий мужчина с совершенно седыми волосами до плеч, сильно загорелым морщинистым лицом, покрытым щетиной, недобрым взглядом и огромными кулаками. Простая одежда пейзана, потная рубаха, вязаная жилетка, бриджи, длившиеся чуть ниже колен, и пыльная обувка из толстой кожи; темная широкополая шляпа лежала на столешнице.
— Паломник? — грубым голосом произнес месье Летье. — По виду — урожденный головорез. Морда недобрая.
— Вы тоже не образец небесной красоты, месье, — насколько получалось вежливо, улыбнулся волшебник, — но все мы таковы, каковыми были созданы Господом-Кузнецом. Это не значит, что мы не должны стараться быть лучше, — должны, и еще как. Однако со своей рожей я ничего поделать не могу, так что несправедливо судить меня лишь по ней. "Судите их по делам их", - так сказано в Слове Кузнеца. Правда, отче?
— М-м, — священник неуверенно повел плечами.
— Ты знаешь, что произошло с моей дочерью? — спросил Летье.
— Вы и сами не знаете, — Тобиус без приглашения сел, чувствуя, что собеседник ему выпал из тех, которые уважают напор, а не изысканные манеры, — но подозреваете одержимость демоном. Это надо уточнить.
— А ангел тебе разве не все напел, что положено знать? — прямо и с явным вызовом спросил местный хозяин.
— Полагаю, что слуга Господень рассчитывал на вашу помощь. Все, что я знаю, — это то, что должен попытаться помочь…
— Вот как? Позволь спросить, зачем тебе это? Ты ведь знаешь, что я никаких наград за помощь не обещал?
— Лучшая награда для меня — это понимание того, что я смог совершить богоугодное дело, — ответил Тобиус и тут же понял, что допустил ошибку.
Летье относился к той породе людей, которые считали, что всему есть своя цена, и цена эта должна быть уплачена. Такие люди не принимали и не уважали дармовщину, никогда и ничего не делали задаром, а тех, кто провозглашал противоположные сему мировоззрению суждения, считали либо дураками, либо жуликами. Первыми Летье брезговал, вторых — презирал. Он сморщился от слов мага, словно куснув неспелого лимона, и уже набрал в грудь воздуха, чтобы отборной бранью погнать чужака вон, но Тобиус быстро продолжил говорить.
— Ладно, забудем об этом бреде. Еще не хватало, чтобы ангелы водили беседы с таким паскудным грешником, как я. — У отца Эмиля от этих слов глаза на лоб полезли, он, конечно, был практически уверен в неискренности чужака, но не ожидал, что тот так бесцеремонно разоблачит сам себя. — Я случайно узнал о вашем горе и поспешил сюда в надежде помочь, ибо у меня есть небольшой опыт в общении с потусторонними тварями. Дабы сие не было истолковано превратно, поясню — я с ними сражался и даже побеждал. То, что вы послали человека за савлитом, - это правильно, однако успеет монах приехать или нет, мы можем лишь гадать и молиться. Дайте я взгляну на девочку, возможно, мне удастся помочь.
Отец Эмиль повернулся к хозяину и быстро зачастил, но тот остановил его, подняв широкую, как лопата, ладонь. Безусловно, священник имел авторитет в Шем-ду-Махгритэ, как и полагалось защитнику душ человеческих, но и сам Летье являлся человеком достаточно властным.
— Зачем? — повторил он.
— Вам нужна помощь, — пожал плечами волшебник, — очень нужна. Я чувствую скорбь и страх, разлитый в воздухе. И отчаяние. Сам вдоволь напился этой горькой воды, знаю, каково это — медленно подыхать с пониманием, что никто тебе не поможет, никто не спасет. Дайте мне шанс помочь, а если преуспею, то приму любую благодарность, которую вы сочтете достойной.
Издали слышались голоса скотины, шелестела листва в лесу, шлепали по воде весла маленьких рыбацких лодочек на озере, журчала под приглядом больших фахверковых домов река, в траве на лугу стрекотали сверчки, а чужак отстраненно глядел пейзану в глаза.
— В дом, — прогудел Летье, тяжело поднимаясь и водружая на седую голову шляпу. Если священник и хотел что-то возразить на его решение, то воздержался.
Дом семейства Летье был просторным, рассчитанным на большое количество людей, однако внутри ничто не удивляло и не притягивало заинтересованных взглядов, обычный блеклый быт. Лишь ощущение тревоги и страха, словно въевшееся в стены живучей плесенью, заставляло напрячься и готовиться к чему-то недоброму. Нужная дверь находилась под охраной… нет, не так, она была забаррикадирована, и за тем, чтобы все так и оставалось, следили четверо крепких взрослых мужчин с дубинками. На лице одного из них темным пятном расплылся синяк, у другого была перебинтована рука, третий заметно хромал, а четвертый явно недавно потерял пару зубов.
— Видите эти битые рожи? — обратился к Тобиусу Летье. — Это ее работа. Отродясь никому не причинила боли, а как это началось…
— Вижу.
— Позапрошлым днем, — продолжил пейзан, глядя на забаррикадированную дверь, — когда мы шли на вознесенную службу, ей стало плохо. Она начала плакать, жаловаться на здоровье, просила отпустить ее домой, но об этом не могло быть и речи — моя жена очень набожна, к тому же мы должны были возблагодарить Господа-Кузнеца за ниспосланное нам чудо, всей семьей, без никаких. Чем ближе мы подходили к церкви, тем хуже она себя вела, теребила новое платье, чесала сквозь него грудь так, словно пыталась разодрать, кричала и лила слезы…
— Выла как тысяча безумных демонов, — внес свою лепту отец Эмиль, качая головой, — я стоял на пороге храма, встречал прихожан и видел, как малышка извивалась в руках своей матушки. Она вырвалась и попыталась убежать, месье Летье успел схватить ее за шкирку, ткань платья порвалась и стали видны ожоги на теле, там, где к коже прикасалась цепочка с нательным костерком. Она порвала ее. Потом мы пытались надеть другую, но легче было бы посадить на цепь бешеную собаку, прости Господи. — Он осенил себя знаком Святого Костра.
Пейзаны нехотя стали отодвигать большой сундук, подпиравший дверь, а сделав это, отступили, сжимая дубинки. Никто изнутри не вырвался, было тихо и страшно. Тобиус вздохнул, распахнул дверь и шагнул в темный смрад перевернутой вверх тормашками комнаты. Кто-то заколотил окна — то ли чтобы одержимая не сбежала, то ли потому, что ей не нравился свет. Глаза быстро приспособились к перемене освещения, вертикальные зрачки расширились, и как раз вовремя — волшебник успел схватить бросившуюся на него девчонку. Пошатнулся. Он представлял ее совсем маленькой, а оказалось, что все время речь шла о девице шестнадцати лет, рослой, по-пейзански крепкой и сильной. Щелкали зубы, доносились нечленораздельные рычащие звуки, и пена стекала по подбородку.
— Господь-Кузнец, Молотодержец и святые апостолы! — в ужасе закричал священник, неистово творя знак Святого Костра.
— Хватить глазеть на нее, повернитесь к хозяину, у него сейчас удар начнется!
Летье, который едва не рухнул, увидев свою дочь, двое мужчин взяли под руки и потащили в сторону, Тобиус же без размаха ударил извивающуюся и щелкающую зубами девицу левым кулаком в живот и швырнул на постель. Под его руководством священник и другие двое охранников кое-как сумели привязать одержимую, хотя та бешено сопротивлялась и норовила вгрызться им в руки.
Тобиус прошелся по перевернутой комнате, перешагивая через разодранные клочья платьев и одеяла, черепки расколоченной посуды, сломанный настенный Святой Костер, приблизился к окну и выбил закрытые снаружи ставни, отчего внутрь хлынул солнечный свет. Охранники Летье… его слуги, помощники, работники, маг не знал, кем они точно определялись, были белы, словно стояли в полушаге от собственных могил. Непрекращающиеся вопли одержимой заставляли их дрожать — смотреть на нее они и вовсе не могли.
— Выйдите во двор, подышите, вас позовут, если понадобитесь.
Наружу они рванули чуть ли не наперегонки. Только отец Эмиль остался стоять в изножье кровати, созерцая причиняющее боль зрелище.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Вчера вечером.
— И она уже была такой?
— Нет… нет. Она выглядела сильно больной, истощенной, не в своем уме, но… это ужасно!
Клирик говорил искренне — то, что он видел, и было ужасно: зубы девушки превратись в набор острых клыков, торчавших из почерневших десен, глаза казались парой разверзнутых гноящихся ран, на правой стороне лба вздулась крупная шишка, а на левой точно такая же шишка уже лопнула, и из нее показался кончик маленького острого рога. Вдобавок ко всему пальцы на руках и ногах одержимой начали чернеть, будто их осмолили.
— Посторожите ее, отче.
Кухня в доме семейства Летье была огромной, просторной, и по деревенскому упрощенному укладу она же являлась и столовой. Хозяин сидел на одном из тяжелых основательных стульев, и в дрожащей руке его была кружка с вином. Без слов он подвинул бутылку в сторону Тобиуса, когда тот приблизился.
— Я только что смекнул, что не пригласил гостя за стол, — едва живым голосом проговорил пейзан, — жена бы меня убила за такое. В кладовке много снеди, сыры, окорока, колбасы, ни в чем себе не отказывай, только… сам, сам. В доме больше никого нет, некому ухаживать за гостями.
— Никого? — Тобиус выглянул сквозь светлое окошко во двор, где один из помощников хозяина опорожнял желудок, стоя на четвереньках, — наверняка не столько от отвращения к увиденному, сколько от пережитого ужаса.
— Отправил жену к ее сестре, и сына следом. Она противилась, хотела быть рядом с дочкой, но это убивало мою жену, она теряла цвет и серела как труп после получаса вместе с Сабиной.
— Сабиной? Красивое имя, соломейское.
— Да, — Летье приложился к кружке, вытер рот рукавом, — моя жена из соломейских цитаро. Дочку я ей позволил назвать, но сыну дал наше, архаддирское имя. Славный мальчик мой Гийом, слава Господу-Кузнецу за него, за то чудо, которое он нам ниспослал.
— Слава… — Тобиус осекся и облизнул губы, чувствуя острое желание сделать глубокую затяжку. — Вы уже упомянули о некоем чуде.
— Что? А, да. Господь долго не посылал нам детей, а потом родилась Сабина, и мы с женой поняли, что и это благословение.
Тобиус вспомнил о семье кузнеца из Пьянокамня. В деревенских семьях во все времена редко бывало меньше пятерки детишек, а чаще их насчитывалось вдвое больше, но порой Господь-Кузнец просто не давал.
— Я ведь фермер, знаешь, довольно известный в здешних краях. У меня коровье стадо в несколько сот голов, молочная ферма, маслобойня, семейное дело. С детства Сабина за мной по ферме бегала, а я ее учил, готовил к наследованию, но семь лет назад жена родила Гийома, и уже двоих детей я стал учить, что и как. Сабина, конечно, старше, но Гийом — мальчик, и дело достанется ему, а дочь обойдется богатым приданым, как положено… так я думал до всего этого. Неделю назад моего единственного сына потоптала корова. Он заметил отбившегося от матери теленка, отвел его к стаду, а дурная телка неправильно истолковала и взбесилась. Боже, я думал, что сердце разорвется, когда увидел его еще живое, сломанное тельце. Мальчик никогда не был особо крепким, а тут… я привез из города лучших лекарей, каких нашел, но они лишь качали головами и советовали молиться, дабы он поскорее отмучился. И мы молились, но не о том, а о чуде…
— Которое случилось?
— Да! Одним прекрасным утром он оказался вновь цел и невредим. Это было подлинное чудо!
Магистр задумчиво пожевал нижнюю губу. Никто лучше волшебников не знал, насколько редко случаются чудеса, уж слишком хорошо они изучали этот вопрос на пути постижения Искусства, и Тобиус ясно понимал, что просто так ждать чуда — дело бесполезное.
— Чудеса творятся святыми подвижниками и пророками. В ваших местах такой случаем не проходил?
— Не слышал ничего по…
— Выздоровел сын — стала одержима дочь. Это не совпадение, это обмен. Если бы она просто захворала после его исцеления, я бы подумал на обычное колдовство, но одержимость… это намного хуже, это след Пекла. Ее нужно немедленно переместить в храм и провести обряд изгнания.
— Переместить? Изгнания? Но как, если она сходит с ума…
— Ее душу терзает тварь из Пекла. Если процесс не прервать, то ко времени появления савлита, он будет необратим, и ее просто умертвят… если смогут. В конце концов, нам неизвестно, что за тварь мучает ее и на что эта тварь способна…
По дому разлетелся особенно громкий душераздирающий вопль. Летье сорвался с места, опрокинув стул, но волшебник оказался быстрее и первым выметнулся из кухни. В комнате одержимой отец Эмиль, будто постаревший лет на десять, дрожащим голосом дочитывал молитву. С последними словами он облокотился о стену и тяжело задышал.
— Она… она пыталась… отгрызть себе кисть! Пришлось отвадить святым словом.
— Решено! Зовите своих людей, мы перенесем ее в часовню и проведем ритуал.
— Что? Экзорцизм? Кто будет…
— Вы, отче, — отрубил маг.
— Но я не умею!
— Я напишу вам нужные формулы, а вы вложите в них свою веру! Есть в вас вера? Советую найти, и поскорее! Ребенок еле держится!
— Но я не имею права, я непосвященный…
— Придется рискнуть.
С великой осторожностью Сабина была избавлена от веревок и тут же попыталась напасть, но Тобиус, проявляя немалую ловкость и силу, удержал ее. Он заметил черные кровоподтеки на теле девицы, сорванные ногти и кровоточащие ссадины — сущность, засевшая внутри, не щадила своей жертвы. Опытным анатомам доподлинно известно, что человеческое тело в обыденной жизни не использует все свои возможности, дабы не быть поврежденным, и лишь впрыснутый в кровь адреналин снимает эти ограничения. Одержимая демоном от них давно избавилась и теперь обладала силой, опасной для нее самой. Она брыкалась и извивалась, прилагая такие усилия, что казалось, еще немного — и обезумевшие мышцы переломают кости, к которым крепились. Маг приказал домашним людям Летье держать девицу, а сам достал из сумки маленький свинцовый коробок. Появившаяся на свет цепочка с нательным костерком была самой обычной — серый металл, блеклый и непритязательный. Священник попытался сказать, что это не лучшее решение, но Тобиус действовал быстро.
Как только цепочка оказалась на шее Сабины, одержимая замерла и обмякла со стоном.
— Пресвятые угодники! Мы пытались надеть на нее новый костерок, но она рвала цепочки и шнурки как паутину!
— Эту не порвет. Прежним хозяином реликвии был армейский капеллан, который погиб мученической смертью, сражаясь с отродьями Пекла. При жизни он не блистал благочестием, но, встретившись с демонами, нашел в себе Господа-Кузнеца. Возможно, если бы не я, он бы выжил тогда.
— А что вы сделали, сын мой?
— Случайно отвлек его в неподходящий момент. Спеленайте ее и… и…
— Погрузите в телегу, — твердо продолжил Летье, который заразился решительностью от чужака, — отвезем в церковь! Быстро, остолопы!
Зной и не думал смягчаться, солнце преодолело середину небосвода, а жара не спадала. Еще во дворе возникла заминка — лошадь, которую пытались впрячь в телегу, стала сопротивляться, испуганно прядая ушами и роняя пену с бархатистых губ. Один из дворовых чуть не получил копытом в грудь, но маг исподтишка наложил на животное чары Приручения, и оно покорилось.
Чем ближе они подбирались к храму, тем заметнее становилось волнение, охватывавшее Сабину. Она все еще была парализована, но даже при этом ее конечности подергивались, а черные пальцы скрючивались как птичьи когти, из приоткрытой пасти доносились сдавленные стоны. Когда одержимую внесли в пустой зал, она, захлебываясь слюной, зарычала и обмочилась кровью. Отец Эмиль позвал служку и приказал ему принести из кладовых свечи и церковные благовония, сам же клирик получил лист, на котором ровным почерком были записаны формулы изгнания.
— Не мешкайте, она может вскоре начать давиться языком, — сказал волшебник.
Отец Эмиль спешно ушел в жилые помещения храма, а Тобиус, следуя своей собственной мысли, стянул с левой руки кожаную перчатку, скрутил ее и аккуратно, чтобы не сломать клыков, расцепил челюсти Сабины бронзовой рукой. Скрученная перчатка была засунута внутрь после того, как язык принял правильное положение.
Велев посторонним покинуть зал и закрыть двери, волшебник остался один на один с богом, не считая дрожащей на полу под алтарем Сабины. Все-таки был у искусной резной статуи один существенный изъян — Молотодержец смотрел в потолок. Этим художник, наверное, хотел показать близость мессии с его небесным отцом в момент истины перед лицом неминуемой мучительной смерти. С другой же стороны, пастве могло не хватать взора своего спасителя. Подумав об этом, Тобиус напомнил себе, что Молотодержец прежде всего был человеком и, восходя на костер, наверняка испытывая страх, как и любой другой, под которым вот-вот займется безжалостное пламя. Ему не обещали вознесения, и ангелы не спустились с Небес, дабы спасти сына Господа-Кузнеца. Он взошел на костер и сгорел, давясь дымом и запахом собственной паленой плоти. И верно, при таких обстоятельствах не захочешь смотреть вниз.
— Я… готов? — Отец Эмиль вернулся в церемониальном облачении, в котором обычно читал вознесенные проповеди.
— Больше уверенности, отче, если не вы, то кто?
— У меня складывается мнение, что вы. И двух часов не прошло с тех пор, как вы вошли в мой храм, и вот… Как так получилось, что я теперь действую по вашей указке, хотя не знаю, кто вы на самом деле?
— Просто я знаю как надо, — излишне уверенно и неискренне ответил тот. — Начинайте.
Не прошло и четверти часа, как внутри церкви раздался оглушительный взрыв, и волшебник вывалился наружу, шатаясь под весом священника. У Тобиуса были слегка безумные глаза, и он очень громко говорил, что ничего не слышит, а потому не надо задавать ему вопросов. Летье вбежал в храм и перелез через кучи поваленных скамей к алтарю, где лежала его дочь, неподвижная, но все еще живая.
— Это был полный крах, — говорил Тобиус, не прекращая морщиться от поселившегося в ушах противного писка, — и я не знаю, что пошло не так. Кажется… все получалось, на нашей стороне были стены, реликвия и священник, который верил в свою связь с Господом-Кузнецом, и… можно было просто-напросто видеть, как скверна покидает ее тело, но когда все почти случилось, — маг громко хлопнул в ладони, — как будто в самой голове бочка с порохом взорвалась. Он еще не пришел в себя?
После того, как удалось навести в церкви некое подобие порядка, мага и священника отвели в дом одного из дворовых помощников Летье, который жил неподалеку. Бессознательного отца Эмиля уложили на кровать и обеспечили компрессом на лоб, Тобиус же, потихоньку глотая вино, пересказывал случившееся.
— Я уверен, что у нас почти получилось, вашей дочери возвращался человеческий вид, и клянусь, она звала мать. Но в самом конце что-то… не знаю. Мне нужно подумать, извините.
Отказавшись от помощи, Тобиус самостоятельно вышел на свежий воздух во двор. Прохаживаясь вдоль забора в тени деревянного каркаса, увитого виноградной лозой, он взывал к Талботу Гневливому через сигнарий. Архимаг ответил не сразу, но довольно скоро.
— У тебя все в порядке, Тобиус? — спросил голос в голове.
— У меня — да, но не у всех все так же прекрасно под ярким солнцем.
— Неприятности?
— Столкнулся со случаем одержимости демоном, попытался помочь местному священнику провести ритуал экзорцизма, провалился.
— Тобиус, ты намерен вступать в каждую кучу навоза, которая встречается тебе на пути, или же будешь выбирать только самые большие и зловонные? — очень спокойно осведомился Талбот Гневливый. — Ни один волшебник в здравом уме не станет связываться с чем-то подобным, не являясь подготовленным демонологом, и я в том числе. Где ты? Хотя я и так вижу, что в Архаддире.
— Не стоит вам сюда являться, это лишнее, — ответил Тобиус, стоически перенося то, что его отчитали как ребенка.
— И не собирался. Подожди, я постараюсь найти того, кто смыслит в этом поболе нашего.
Серый магистр терпеливо ждал, разминая бронзовые пальцы. Изредка протез, способный чувствовать почти как живая плоть, давал странное ощущение, будто пальцы затекли, и тогда невыносимо хотелось похрустеть костяшками, что было невозможно. Выставив указательный палец и мизинец, маг заставил возникнуть между их кончиками крошечный электрический разряд. От этого занятия его отвлек голос в голове, громкий и не очень приятный, знакомый, но принадлежащий не Талботу.
— Меня слышно?
— Ваше могущество?
— Здравствуй, отступник, — без намека на такт или вежливость начал Кагерант Копыто, один из лучших демонологов Академии, — ты дурень.
— Я… не склонен отрицать это.
— Вот и правильно. Значит, ты решил пойти на демона с голыми руками? Ты? На демона? Если моя память еще хоть на что-то годится, ты был одним из самых бездарных учеников по части демонологии в прошлом? Что-то изменилось?
— Боюсь, что нет… у меня было несколько стычек с отродьями Пекла, но, по большому счету, побеждал я удачей, а не навыками.
— Ясно. Стало быть, святое слово не помогло?
Тобиус описал происшедшее в самых мелких деталях.
— Осмотри тело девицы, на нем должна быть метка демона, положившего на нее глаз. Это его "подпись" на их договоре. Если поймем, с кем имеем дело, сможем выстроить линию контрмер.
К церкви Тобиус мчался на пределе сил, едва не летел над землей. Тоном, не терпящим сомнений или промедлений, он приказал двоим сторожившим Сабину выйти и стал искать. К счастью, исследовать места, не предназначенные для взоров иного мужчины, нежели законный муж, не пришлось, как и сбривать с головы волосы — метку Тобиус обнаружил на левой ноге одержимой, между мизинцем и безымянным пальцем. Ему пришлось покинуть святую землю, чтобы вновь связаться с Талботом и Кагерантом. Зрительный образ метки отправился через три страны и предстал перед архимагами.
— Что происходит? — спросил волшебник.
— Подожди, Кагерант оторвался от ментальной связи, шатается по моему кабинету и злословит. Такого я не слышал даже в самых злачных портовых кабаках Шатрада. Где перо и бумага в час нужды?!
— Все так плохо? — спросил Тобиус, когда демонолог вернулся.
— Твоя девочка стала объектом вожделения демона из Великих Падших, отступник!
— То есть… Ага, ну конечно, с моей-то удачей разве могло быть по-другому? Великих Падших?
— Да, дери его ахоги до скончания времен, ты понял верно! Виртуваэль, ныне рекомый Агларемноном. Прежде был одним из Гласов, теперь — один из князей Пекла! Все плохо, очень плохо!
— Что мне делать?
— Что делать? Вот ведь семь несчастий в наперстке! Беги оттуда, да побыстрее! Мне понадобится время, чтобы собрать отряд, подобрать нужные атрибуты и выступить, один против такой твари не пойду, годы не те!
— Сколько времени?
— Несколько часов на созыв, объяснения и сборы, нужно экипироваться…
— Я понял.
Некоторое время архимаги молчали, но потом заговорили одновременно, и в речах их оказалось мало ласки, лишь брань и призывы не быть круглым идиотом. Связь оборвалась, и Тобиус закрылся от попыток Талбота ее возобновить.
Он направился в храм, не представляя, что ему делать дальше, как вдруг жестокий и навязчивый страх начал брать за горло. Серый магистр вновь оказался в опасной близости от столкновения с силой, во много крат превосходящей его собственную. Прошлое такое столкновение закончилось его смертью, а повторять тот опыт Тобиус не желал. Стало трудно дышать, и в голове разлился томительный жар, как при лихорадке.
Стремясь спрятаться от немилосердного солнца, маг нашел тень в одном из узеньких проулков и привалился к стене, чтобы перевести дух. Что он мог противопоставить демону? Немногое. Прошлые стычки имели место быть с тварями низшего порядка, которые так и назывались — низшие воплощения. Но теперь, из-за какой-то злой шутки судьбы, он оказался поблизости от сущности, невыразимо более опасной. Великие Падшие, что он знал о них? Мало чего — адепты Академии, не проходящие углубленного изучения демонологии, не имели доступа к самым подробным и ценным трактатам и довольствовались упрощенными атласами.
Тобиус оказался на очередном перепутье, и в прошлой жизни он бы почувствовал, куда ему следует идти, почувствовал бы натяжение Путеводной Нити, которая помогала волшебникам выбирать направление. Теперь же он остался один на один с выбором, как полновластный хозяин своей судьбы, как… обычный человек.
Несколько глубоких вздохов помогли справиться с приступом паники. Маг наградил себя россыпью самых нелестных эпитетов, вызванных разочарованием, — от кого угодно, но только не от себя он мог потерпеть проявление безволия. Взяв себя в руки, Тобиус принял решение и стал действовать быстро, чтобы не допустить новых сомнений. Сильно в этом помог запах монастырских роз.
Охапкой, пуком, кучей, но никак не букетом могло назваться то уродливое переплетение шипастых побегов с темными, благоухающими приторной сладостью бутонами, которое он уложил рядом с Сабиной в подножье алтаря. Аромат монастырских роз сразу же стал вытеснять отголоски ладана, дотоле властвовавшие в молитвенной зале, и растекаться во все стороны невидимыми липкими волнами. Летье и отец Эмиль, следили за Тобиусом молча, будто принимая все за ритуал прощания с той, которую не удалось спасти.
— В жарких странах Правого Крыла это растение зовется "птанаф смин а ннаби", или как-то так. В дословном переводе это значит "дыхание пророка". Его розовое масло добавляется почти во все восточные благовонья, пахучие, приторно-сладкие, с легкой горечью и очень стойкие. Но изначально восточные народы ценили дыхание пророка за то, что его запах отпугивал злые силы, охранял спящих от похитителей душ. Пламеносцы, отправившиеся на восток с Первым Пламенным походом вернулись, неся ростки этой розы. Монахи, узнав об особенностях растения, укоренили его в монастырских садах, стремясь защититься от нечистой силы, а оттуда она попала в руки простолюдинов, которые растили из нее живые изгороди, не подозревая о силе этого растения. Возможно, все это ничего не значит, возможно, я ошибаюсь, но ваш двор, месье Летье, был единственным, где монастырская роза увяла. Возможно, она мешала кому-то…
— Мама…
Прежде чем фермер успел броситься к своей дочери, маг оттеснил его, аккуратно взял голову Сабины в свои руки и поймал взгляд ее замутненных мучениями глаз.
— Кто? Где?
Она поморщилась, как будто собираясь заплакать, и попыталась рассмотреть незнакомое лицо.
— Кто вы?
— Нет, Сабина! Сосредоточься! Кто? Где?
По ее вискам потекли слезы.
— Грустный ангел… на Ахоговом перекрестке…
Тобиус выпрямился и, кивнув несчастному пейзану, подошел к священнику.
— Ахогов перекресток — это где?
— Не богохульствуйте в храме, — вздрогнул тот. — Дурное название для дурного места. В лесу есть перекресток, где пересекаются две дороги, одна ведет к лесопилке, которую забросили после пожара, а по второй когда-то ходили контрабандисты. Их уже год как всех переловили и перевешали, так что дороги стали зарастать за ненадобностью. Из местных туда никто не…
— Как добраться?
— Вы туда пойдете?! — поразился отец Эмиль.
— Не испытывайте моего терпения, отче, каждая минута дорога!
— Но… Из Шем-ду-Махгритэ к лесу ведет лишь одна дорога, и если не отвлекаться на охотничьи тропки, то, углубляясь в чащу, можно выйти именно к этому перекрестку.
Большего Тобиусу и не требовалось, он выметнулся из тени на яркое солнце, поглубже натянул капюшон и направился по убранным булыжником улицам в сторону леса. Вскоре он уже был на опушке и решительно продолжал идти вперед широким прытким шагом. Дорогу обрамляли заросли лесного папоротника и деревья, преимущественно раскидистые ясени и липы. В тенистой прохладе перекликались на разные лады различные пичуги, короткими, но быстрыми очередями долбил в вышине дятел, и несколько раз вдали за деревьями мелькали пятнистые тела оленей. Лес был живым и спокойным, пах и звучал так, как должен пахнуть и звучать живой и спокойный лес, не таящий в себе ничего опасного, за исключением хищного зверья.
Каждый волшебник, помимо собственно магии, обладает несколькими способностями, которые могли бы сильно облегчить жизнь простым людям, например, хорошим чувством времени и пространства. Волшебники всегда могли сказать, в какой части мира находились и который нынче час, интуитивно определяли стороны света и все подобное. Чтобы нарушить точность этих внутренних ориентиров, нужно было сделать нечто из ряда вон, посадить волшебника в мучительное заключение на несколько месяцев, как однажды случилось с Тобиусом, к примеру.
Однако в этот раз его внутренний компас и хронометр были в полном порядке, и серый магистр стал ощущать, что что-то не так. Он двигался по дороге с прежней скоростью и постоянно шел вперед вроде бы не так уж и долго, но чувство направления попеременно утверждало, что он поворачивает с севера на восток, потом на юг, потом на запад и вновь на север. Чувство же времени подспудно намекало, будто Тобиус в пути уже несколько часов, чего никак не могло быть.
Волшебник остановился и коснулся застежки на своей сумке — хотелось курить. Птицы продолжали щебетать, дятел долбил клювом древесину, вдали в зазорах лесной зелени пробежало маленькое стадо пятнистых оленей. Эти скрытные животные хорошо умели сливаться с лесом благодаря окрасу и были очень осторожны, старались держаться подальше от людей, зная, что те несут смерть. Так чего же они крутились вблизи дороги? Уже привыкли к тому, что люди больше по ней не ходят? Пели птички, неутомимо работал клювом дятел, ищущий в древесных стволах личинок насекомых, мелькнуло еще одно стадо оленей… Тобиус поднес к лицу правую руку, в бронзовом кулаке которой сжимал еще один пук монастырской розы, бесстыдно содранный с чьего-то забора по пути из церкви. Приторно сладкий запах с нотками горького миндаля заполнил голову, прокатился вниз, в легкие, и отовсюду на человека набросилась тишина.
Если тишина и могла быть оглушающей, то это она и была, внезапная, быстрая и неосязаемая, но очень плотная. Вместе с голосом леса ушел и свет. Нет, Тобиус не ослеп, просто солнце уже давно соскользнуло с небосвода. Волшебник стоял на едва различимой дороге среди деревьев в глубоком мраке и понимая, что попал впросак. Он позволил, как сказали бы какие-нибудь простолюдины, заморочить себе голову и долгое время ходил кругами, пока чувства не забили тревогу. Возможно, он уже опоздал.
Бег в потемках — не лучшее занятие для того, кто дорожит целостью своих ног, но Тобиус использовал чары Енотовых Глаз и замедлился, лишь когда впереди показался перекресток. Засветилась татуировка на левой ладони, и пальцы крепко обхватили древко появившегося посоха. К заветному месту маг подходил, держа наготове немало убийственных заклинаний, новых и уже испытанных не одну сотню раз, но ни избавиться от страха, ни приобрести уверенность это не помогало. Демоны являлись сущностями совершенно иного плана, нежели люди, а потому обычные разрушительные заклинания не представляли для них особой угрозы, и Тобиус чувствовал себя нагим ребенком, лезущим в берлогу к медведю с острой палочкой наперевес.
Темные силуэты деревьев, дотоле стоявшие недвижно в душном воздухе летней ночи, зашептали шелестом листвы от неожиданного порыва ветра. На плечи мага легли чьи-то руки.
— Принимать спешу гостей средь деревьев и костей, — шепнул кто-то ему в самое ухо.
Тобиус развернулся, ударяя Магматическим Копьем, которое ушло в ночь алым росчерком и взорвалось в полусотне шагов от волшебника, оставив за собой просеку из расколотых горящих стволов.
— Покажись!
— Славно воет волчий хор — в лес явился вкусный вор, — раздалось за спиной, совсем близко.
Тобиус вновь развернулся, описывая посохом, как копьем, опасный пируэт, но за спиной, как и в первый раз, никого не оказалось.
— Набор кривых рифм — это еще не стихи!
— Жестокое слово ранило тонкую душу поэта!
В десятке шагов перед Тобиусом взметнулась прелая листва, поднялся без видимых причин столб пыли и сора, закружился, темнея, уплотняясь, создавая фигуру вдвое выше человека. Когда все закончилось, против Тобиуса встал великан, чье могучее тело под черной тканью хитона и гиматия являло собой образец совершенства. Лицо его казалось решительно прекрасным, по-настоящему правильным и безукоризненным: с прямым носом, высокими скулами, мужественным сильным подбородком и чувственным ртом. Веки были закрыты. Лишь голова портила завораживающий и благоговейный облик своим видом — у нее не было темени. Череп великана напоминал пустую яичную скорлупку, из которой выели содержимое, предварительно смяв и удалив верхушку. Из оплавленной, блестящей потеками застывшего содержимого дыры в черепе вырывалось немое и бездымное пламя, ярко-синее, завораживающе извивающееся.
Волшебник и демон молча разглядывали друг друга, стоя в ночи посреди притихшего леса, хотя демон и не открывал глаз. Его руки были убраны за спину, широкие плечи — опущены, и держался обитатель Пекла сутуло, нависая над человеком всей своей громадой.
— Я знаю, кто ты, Тобиус Моль, и зачем явился. Уходи прочь, пока жив.
— А я знаю, кто ты, Виртуваэль, Глас, предавший Господа-Кузнеца и низвергнутый в Пекло за свое предательство… Что?
Демон выглядел так, будто пытался сдержать смех, но губы его сами кривились в улыбке.
— Спасибо. Я так давно не слышал этого имени, я так скучаю по нему, но не могу произнести, ибо для меня оно запретно. Кажется, такая ерунда, но после всего… не осталось ничего более желанного, чем просто услышать свое имя. Да и Гласом я тоже давно не являюсь. Хотя кое-что осталось, конечно, — я могу говорить со смертными, и их кровь не вскипает, а сердца не взрываются. Это бывает полезно.
Что-то сразу пошло не так, как того можно было ожидать.
— Я опаленный амлотианин, — сказал волшебник зачем-то.
— Вижу. Но это значит лишь, что я не имею безусловного права на твою душу, что не помешает мне убить тебя сейчас. Хочешь быть убитым, Тобиус? Возможно, смерть в безнадежном противоборстве со мной будет сочтена мученической и перекроет то, что ты недавно сделал с этим отребьем магического мира Фернаном.
Удар попал точно в цель и Агларемнон это прекрасно знал. Он безбоязненно повернулся и, отойдя поближе к большому замшелому камню, стоявшему у перекрестка, сел под него прямо на землю.
— Приятно видеть человека, у которого есть совесть, но который способен на такие дела. Пекло полнится бессовестной сволочью, вымаливающей искупление под ударами молотов, однако те, кто начал раскаиваться при жизни, — редкие и ценные души. Что скажешь, Тобиус, мне убить тебя? Возможно, ты все же падешь в море горящей серы, а потом твою душу перекуют и она станет моим собственным мечом?
— За что ты мучаешь Сабину?
Агларемнон пожал могучими плечами.
— Так надо. Был заключен договор, каждая буква которого аккуратно соблюдается.
— Здоровье брата в обмен на душу сестры?
— Не душу. Не думай обо мне как о каком-то ничтожном демоне, раз уж понимаешь, кто я. Нет мне дела до ее души, пускай отправляется в Чертоги Небесного Горна, если ее там примут… и если что-то останется, конечно. Процесс преображения тяжел и долог, во время него душа должна оставаться в теле, что мучительно… все так сложно, а ты сделал это еще сложнее. — Хотя демон так и не открыл глаз, Тобиус совершенно точно знал, что тот пристально рассматривает его. — Она не сможет вечно прятаться в храме, окруженная розами и с этой безделицей на шее. Не сможет. Кстати о розах, ты принес мне букет. Не стоило.
Колючая лоза и пахучие цветы в правой руке мага обратились прахом в мгновение ока.
— Зачем?
— Не люблю запаха этих цветов.
— Зачем тебе ее тело? — процедил Тобиус сквозь зубы. Он все сильнее терял уверенность в себе, ибо не мог понять, куда ведет его этот разговор.
— Чтобы ходить по земле. Видишь ли, Тобиус, такие, как я, не могут подолгу задерживаться здесь, печати тянут обратно в Пекло. Нужна подходящая оболочка.
— Возьми мою вместо ее.
На этот раз Агларемнон рассмеялся открыто, и смех его журчал чистым горным ручьем.
— Вот так просто? А как же твоя великая цель, Тобиус? У тебя ведь есть великая цель, правда?
— Моя великая цель — дерьмо, лучше не скажешь. Месть не может быть великой целью, разве что тот, кто ее преследует, — это морально изуродованный человек, достойный лишь жалости. Даже я это понимаю, так что не лучше ли пожертвовать такой жизнью с толком, ради человека, который еще может…
Демон медленно поводил из стороны в сторону указательным пальцем, при этом качая головой, отчего синее пламя извивалось особенно замысловато.
— Отходишь от роли, Тобиус. Волшебник должен быть эгоистом, думать прежде всего о себе и своих целях, а не жертвовать жизнью на каждом шагу.
— Наставники в Академии всегда говорили, что я неправильный волшебник.
Агларемнон громко вздохнул.
— Одна жизнь другой не стоит, Тобиус. Перед Ним все равны — и праведники, и грешники. К тому же ты не подходишь по нескольким причинам. Мне нужно тело праведника, чистого душой и помыслами, пожертвовавшего собой не корысти ради. Ты, конечно, склонен к самопожертвованию, но… согласись, какой же из тебя праведник?
— Это правда?
— С чего бы мне лгать?
— Возможно, ты придерживаешься своей роли и лжешь, потому что демон должен быть коварным.
— Не лгу. Сабина станет моим пристанищем.
— Я не позволю.
— И что же ты сделаешь, храбрый маленький микроб?
— Все, что смогу.
— Стало быть, ничего. Ни один демонолог, пусть даже и весьма умелый, не посмел бы выйти против меня в одиночку, а ты в демонологии никакой. Что ты сделаешь, ударишь меня боевой магией или призовешь какую-нибудь сущность себе на подмогу? Я жду, Тобиус Моль, магистр Академии Ривена.
Тобиус сжимал в руке посох, наполненный его гурханой и боевыми плетениями. И не чувствовал страха. Так бывало уже — до битв и после них он мог испытывать страх, но не во время. Во время битвы страху места нет, понимание собственной смертности есть, а страха — нет. Даже когда он схлестнулся с Шивариусом, осознавая ту пропасть, которая разделяла зеленого магистра и всесильного архимага, он не боялся. Тогда его раздавили. Так будет и теперь, его раздавят, он это знал, но не боялся.
— Прежде чем мне придется сломать эту твою волшебную палку-протыкалку, — заговорил Агларемнон, — давай сыграем. Просто так я ни с чем не расстанусь, но ты можешь забрать девочку, если выиграешь ее у меня.
— Вы… выиграю?
— Да. Вечность в Пекле — это очень долго и очень скучно. Сочинять стихов не умею, ты верно заметил, но в играх я преуспел.
— Играть на жизнь человека?
— Не подумай, что я занимаюсь этим все время, просто мне очень не хочется убивать тебя, Тобиус. Цели вроде твоей должны поощряться, нечасто удается встретить носителя столь чистой и яростной ненависти. Или ты предпочтешь быструю смерть?
Посох исчез из ладони Тобиуса.
— В куп или торжок?
— Что, карты? — Великий Падший усмехнулся. — Когда-то я играл в них, но недавно открыл для себя новую игру, куда более интересную. Слышал о раджамауте?
Тобиус слышал, более того, он даже сыграл несколько партий не так давно, сыграл впервые в жизни и, конечно же, все проиграл.
— Я закурю, если ты не против.
Пока из сумки извлекалась трубка драконьей кости, пока в ее чашу помещался душистый табак, волшебник отчаянно взывал к Талботу Гневливому. Тот принял его зов, и в голове зазвучал откровенно злой голос наставника:
— Что случилось, ахог тебя дери, наглый мальчишка?! Почему ты не отвечал на мои…
— Значит, раджамаута? — спросил Тобиус, позволяя Гневливому слышать своими ушами и видеть своими газами.
— Игра мудрецов. Сыграешь со мной? Заметь, я сам предложил ее. Как ты можешь знать, в раджамауте нельзя мухлевать и на удачу надеяться не стоит.
— Какой честный демон, — ответил маг, раскуривая трубку.
— Не называй меня демоном, прошу. Может, я и пал, но я все еще ангел.
— Где же твои крылья, ангел Агларемнон?
Князь Пекла грациозно поднялся, и одеяния его растаяли дымом. От неожиданности серый магистр вздрогнул, а гигант молча развернулся, и на его широченной спине показалось шесть коротких черных обрубков, концы которых ярко тлели, словно вытащенные из костра головешки.
— Когда-то они были здесь.
— Какой же ты глупец, Тобиус, — тихо обронил Талбот Гневливый, который уже все понял.
— Согласен! Сыграем на судьбу Сабины Летье!
— Постой-постой, — нахмурился падший ангел, вновь одеваясь в дымную ткань, — это моя ставка. Но чтобы нам обоим было интересно играть, ты тоже должен что-нибудь поставить.
— Душу? — спросил Тобиус, заметно потемнев лицом.
— Далась мне твоя… а впрочем, почему бы и нет? Если я выиграю, будешь вечно служить мне при жизни и после смерти, а если выиграешь ты, я отпущу Сабину Летье и больше никогда не стану претендовать на нее…
— Мало.
— Что? — опешил Агларемнон.
— Мало. Для тебя она — одна из многих возможных приобретений, если лишишься ее, уверен, со временем, найдешь кого-нибудь еще, где-нибудь еще, где не будет меня…
— Строго говоря, тебя и здесь быть не должно, — нахмурился демон, — ты должен быть в Хог-Вуде, помогать строить город, направлять экспедиции в Дикую… что-то я разболтался.
Глаза Тобиуса расширились, а челюсти сжались так, что не вынь он изо рта трубку — сломал бы зубы о янтарный мундштук.
— Поскольку я у себя один-единственный, а таких, как Сабина, ты еще сможешь найти, дабы уравновесить наши ставки, в случае моего выигрыша ты ответишь на все мои вопросы.
— Но ты не выиграешь.
— Как знать!
— Ладно, пусть будет так. Если выиграешь, я отпущу девочку и отвечу на все твои, Тобиус, вопросы. При этом, даже не победив, но продержавшись до восхода солнца, ты выкупишь ее свободу, но только доведя партию до конца, получишь ответы. По рукам?
Огромная ладонь протянулась сверху вниз.
— Не делай этого! — выкрикнул в голове Талбот Гневливый.
— Надеюсь на ваше мастерство, — мысленно ответил Тобиус, позволяя демону обхватить свою руку до середины предплечья.
— Вот и отлично.
Агларемнон вернулся под камень, и на земле перед ним возникла большая доска для игры в раджамауту с уже выставленными фигурами. Те на первый взгляд были не очень знакомы: в светлой армии был бхуджамишлан, а в темной роль сильнейшей фигуры исполнял ракшас, причем один вместо положенных двоих, и так далее.
— У тебя неправильные фигуры.
— Скорее это ты видел неправильные, — возразил демон, — а это первые поистине классические воинства раджамауты.
— Он прав, Тобиус, — раздался в голове тяжелый голос, — это так. Ныне в разных частях света облики фигурок изменились, как и многие правила. Изначально раджамаута выглядела именно так — битва двух махараджей, светлого и темного. Игра была вдохновлена историческим противостоянием двух действительно существовавших правителей, одного из которых поддерживали светлые силы, а другого — темные. Бхуджамишлан никогда не встанет под одни знамена с ракшасом, эти существа смертельные враги. Заклинатели огня и заклинатели змей — это волшебники разных орденов, жрецы светлого бога Паджая и его темной сестры Румы являются смертельными врагами и так далее. Создатель раджамауты не мог не уважать этих истин, так что состав армий иной, и ходят отдельные фигуры иначе.
— Наверное, ты хочешь играть светлой армией, тогда как мне остается темная…
— Нет, я хотел бы играть темными. Разыграем первый ход монеткой?
— Уступаю его тебе, — милостиво ответил падший ангел, и Тобиусу показалось, что он едва не открыл глаза. — Поскольку время имеет определенное значение для нашей партии, установим правило: думать над ходом можно сколь угодно долго, но только если это настоящее обдумывание. Будь уверен, если я заподозрю, что ты просто тянешь время, я сделаю тебе больно.
— Меньше слов, Агларемнон, давай играть.
По указке Талбота Гневливого, Тобиус выбрал одного из своих воинов и передвинул его на следующее поле. Один из воинов падшего ангела ожил и самостоятельно выступил вперед.
Архимаг, видевший глазами Тобиуса, как только началась партия, оставил гнев и негодование на потом и полностью сосредоточился на фигурах. Для того, кого неожиданно поставили в столь необычное положение и заставили играть с демоном, он неплохо справлялся, выдвигая свою армию на боевые позиции, формируя "отряды" по две-три фигуры, чьи возможности складывались и усиливались.
В современной раджамауте самой сильной фигурой обеих армий был бхуджамишлан — гигантский антропоморфный слон с шестью руками, четырьмя бивнями и двумя хоботами, сжимавший в каждой ладони по оружию. В силе ему был равен либо вражеский бхуджамишлан, либо оба вражеских ракшаса. В партии, что разыгрывалась на перекрестке, у темной стороны был лишь один ракшас, который сам по себе равнялся бхуджамишлану и, скача по доске, помогал более слабым фигурам выходить на позиции, прикрывая их своей мощью от таких же фигур светлой армии. Рядовые воины в числе восьми фигур были слабы, но, формируя ударный кулак или оборонительное построение, могли выдержать угрозу от фигуры в разы сильнее, например, от заклинателей или жрецов.
Суть раджамауты на начальном этапе сводилась не к атаке вражеских позиций, а к построению собственных, оба игрока старались успеть захватить большую часть доски и как можно более равномерно распределить фигуры, дабы те образовывали непробиваемую линию обороны, за которой прятался уязвимый, но такой важный махараджа.
По мнению Тобиуса, главной бедой этой игры было то болото, в которое превращалась партия к концу дебюта, ибо лишь неопытные игроки сразу же переходили к активным действиям, тогда как мастера могли подолгу менять баланс сил на разных флангах своей армии, стараясь обмануть друг друга, собирая мощь для опасных прорывов, но не проводя их. Для искусных любителей тактического мышления это, возможно, и было захватывающим переживанием, но серый магистр умирал от тоски и, стремясь в бой, просто терял все свои фигуры. Тогда, но не теперь.
Под руководством Талбота темная армия выстроила линию обороны на тех полях доски, которые успела захватить, и за несколькими отрядами воинов встали заклинатели и жрецы. Также обе армии имели "кавалерию", не самую сильную, но быструю и маневренную. В современной раджамауте ее часто представляли гьенджойлины, магические воители, дальние родичи джиннов, однако в древней раджамауте у светлой армии были лучники верхом на крылатых конях фанонгах, а противостояли им аджурави — двухвостые гигантские скорпионы.
Тобиус переставлял фигурки, армия врага двигалась по доске сама. Сильные фигуры перемещались с фланга на фланг, и каждый раз, когда волшебник подозревал скорый переход к атаке, он оказывался обманут — настоящие игроки продолжали испытывать друг друга.
Время от времени Агларемнон будто забывался и начинал мурлыкать себе под нос пустые рифмы. Из-за того, что он держал глаза закрытыми, казалось, будто ангел бормочет во сне.
— В вековечной тьме глубин к корням припала тварь, предвкушая чревом кровь, что льется на алтарь.
— Как мило.
— Боле к сахарным устам устами не прильнуть, коль указывать для мира ты берешься путь, — улыбнулся демон. — Ты неплохой полководец, Тобиус Моль. Кто бы знал?
— Можешь ответить, — подал голос Талбот Гневливый. — Он продолжает пытаться отвлечь тебя, но мне это не мешает.
Но Тобиус не сразу смог выдавить из себя хоть слово. Он смертельно побледнел, расслышав последние рифмованные строки — в голове само собой возникло лицо Вороны.
— Мне… доводилось играть, — через силу произнес он.
— Какая удача! Умелый оппонент как хорошее вино — встречается редко, и его надо смаковать.
— Ты ценишь хорошее вино?
— Нет, но я слышал, что оно вкусное. Когда получу Сабину, не премину попробовать.
Ход следовал за ходом, быстрые скорпионы и кони меняли фланги, рядовая пехота жалась под эгиду более сильных фигур, дабы не пасть быстро и бесславно.
— Можно спросить у тебя? — давая Талботу подумать над следующим ходом, заговорил Тобиус.
— Это будет уже два вопроса, как говорил один мой старый друг. Но ты еще не выиграл, Тобиус Моль.
— Справедливо. Но эти вопросы никак не связаны с тем, что я бы действительно хотел узнать…
— Тогда зачем вообще их задавать?
— Из общего интереса. Они не касаются меня лично, но встретив очевидца…
— А, хочешь расспросить о Падении?
— Ну…
— Оставь, Тобиус, то дела давно минувших лет, преданья старины глубокой, так сказать.
— Я скорее заинтересован вопросом изначальных ересей.
— О, это интересно. Спрашивай.
— Сотворение мира, как оно произошло на самом деле? В Слове Кузнеца говорится, что Он сотворил мир, но до рождения Молотодержца, — маг затянулся, следя за лицом падшего ангела, — были и другие великие культы, провозглашавшие своих богов демиургами Валемара, начиная с…
— Все правда.
— Э… что?
— Все.
— Но как такое может быть?
— Так и может. Если люди верят, что демиурги создали водяной шар, а потом на него шмякнулся исполинский дракон, — это правда. Если люди верят, что мир находится на вершине великого дерева, выросшего из сердцевины вселенной, — это правда. Если люди верят, что мир плосок, а солнце и луна поднимаются на небосвод, толкаемые вселенскими гигантами, прячущимися за горизонтом, — это правда. Если люди верят, что за вратами смерти их ожидает загробный мир, пусть хоть этих миров будет миллион, по одному для каждого отдельно взятого народца — это тоже правда. Тобиус, для смертных параметры веры и истины не всегда совпадают, но для богов вера плавно и естественно перетекает в истину, пока есть кому верить. Прежде сказать что-то такое было бы для меня невозможно, ибо ангелы, особенно те, что из первого лика, неотъемлемы от Отца, и Его истина есть наша истина. Теперь я свободен от той связи и могу говорить правду.
— И тебе ее не хватает, этой связи? — Тобиус произнес эти слова раньше, чем успел себя остановить, и одна из светлых фигурок под командованием демона споткнулась и упала, не завершив хода.
— Больше всего на свете, — свистящим шепотом ответил Агларемнон. — Ты не против, если я перехожу?
Возможно, неосторожные слова повлияли на ритм игры, а возможно, просто пришло время перейти из того, что Тобиус про себя обозвал "бодрым стояловом" к бою, но дальше игра ожила. Отряды столкнулись, фигуры одна за другой отправлялись вон с доски, боевые построения рушились и перерождались, Талбот Гневливый и Агларемнон сцепись насмерть, а Тобиусу оставалось служить немым исполнителем планов архимага, поэтому когда "бойня" вдруг прекратилась, он не сразу понял, что произошло.
— Утро пришло, о, милый друг, — почти нежно улыбнулся демон, откидываясь на камень как на спинку удобного кресла, — ты продержался порядка семи часов. Для человека это поистине великое достижение. Какая сноровка! Какая сосредоточенность!
Тобиус осмотрелся и с удивлением понял, что сквозь прохладный поутру лесной воздух уже скупо сочатся багряные лучи утреннего солнца. Появилась свежесть, которой он прежде не замечал, голова, потяжелевшая за бессонную ночь, слегка прояснилась, и на краткий миг ему стало спокойно и хорошо, словно он родился заново, сбросил все ноши, крепившиеся к его душе мясницкими крюками, всех простил и сам получил прощение. Это чувство являлось тем, о чем все люди мечтали, сами о том не подозревая, и подобно красоте бабочки, оно было мимолетно.
— Сабина Летье свободна? — как-то по-старчески скрипнул серый магистр.
— От моих притязаний — да, свободна. Более того, ее брат останется живым и здоровым отныне и впредь.
— Как милосердно.
— Еще как милосердно, Тобиус! Я хоть и демон, но не злодей во всей этой истории.
— А кто же тогда?
— Ну, — Агларемнон пожал широченными плечами, — можно сказать, что сама Сабина, хотя мне трудно винить ее. Бедная девочка недолюбливала брата, ставшего в одночасье главным сокровищем мамы и папы. Ей было велено присматривать за ним…
— Но она недоглядела. Корова искалечила мальчишку, а его сестру так беспощадно мучила совесть, что она, чистая душа, решила связаться с Пеклом. Мне лишь интересно — за чем из этого всего стоял ты?
— Только за тем, чтобы обеспечить ей связь со мной. Через посредника, разумеется. Увы, благодаря стараниям Церкви, знаниями о том, как вызывать демонов в Валемар, мало кто обладает, приходится использовать слуг. Но только тут я позволил себе вмешаться. Не думаешь же ты, Тобиус, что князь Пекла будет науськивать на ребенка корову? Это как-то даже несмешно.
— Я думаю, что демоны, — он сделал ударение на этом слове, будто забыв о том, что мыши не стоит дерзить змее, — всегда лгут.
Красивые полные губы Агларемнона, которым бы позавидовали первые красавицы рода человеческого, скривились в некоем подобии брезгливого недовольства.
— Кто бы говорил о честности! Ха! Талбот Гневливый в твоей голове сможет довести эту блестящую партию до конца, или же он все-таки выдохся?
— Он знает, Тобиус.
— Конечно, я знаю! Знание было моим ремеслом на протяжении вечности! Ибо есть три лика ангельских, и первый из них Воплощениями зовется, и три ранга в нем, где и Длани, и Гласы, и Зерцала! И Гласы из них — те, что волю Его распространяют, дабы была власть Его на Земле и на Небе, и делами пророков ведают они и святыми предзнаменованиями!
— Я читал книгу, где это написано почти слово в слово. И хотя я содрогаюсь, думая о том, что князь Пекла устроил западню именно для меня, я не могу не спросить: зачем весь этот фарс?
Агларемнон поднялся с земли, стряхнул с гиматия несколько травинок и заложил могучие руки за спину. В неверном свете утра стало видно, что кожа его серая и отдает синевой, а еще Тобиус заметил, что кончики пальцев падшего ангела черны, словно обуглились в огне.
— Ты будешь доигрывать партию?
— Тобиус, это невозможно! Он играл не с нами, он играл нами! Если он действительно способен предсказывать, то игра с ним по определению не может быть честной!
— Нет.
— И правильно. Я играю в раджамауту со дня ее появления, и пока что никто меня не обыгрывал, но не потому, что я ловкий жулик, Талбот Гневливый, а потому, что эта игра — моя страсть, и я очень хорошо играю. Было приятно познакомиться, Тобиус Моль.
Падший Ангел неспешно побрел прочь, напевая под нос свои рифмы: "Мироздание накроет тьмы всевечной длань, кровью дщерей и сынов ты ей заплатишь дань…"
— А все-таки — зачем? — крикнул Тобиус в спину демону.
Огромная темная фигура исчезла, позволив грязи, сухим листьям, веткам и прочему лесному сору растечься и развалиться, но невидимые тяжелые руки легли на плечи мага, и голос Агларемнона зазвучал у самого его уха.
— Грядут времена больших перемен. Темные времена.
Волшебник понял, что наконец остался один. Ни тайно, ни явно его собеседник больше не присутствовал, и лишь доска с разбросанными вокруг фигурами свидетельствовала о том, что он все-таки был здесь этой ночью.
Из тела ушла вся сила, Тобиусу захотелось упасть на землю и закрыть глаза, как бывало раньше лишь после очень тяжелых и выматывающих битв. Все же он этого не сделал, а собрал куски янтаря в кожаный мешочек и спрятал в сумку. Туда же отправилась и доска, у которой, как оказалось, были крохотные латунные петельки, благодаря которым она складывалась вдвое.
Едва волоча ноги, опираясь на посох, маг побрел назад. Хотелось пить, но воли не хватало даже на то, чтобы вытянуть из воздуха немного влаги. Опаздывавшие последствия прошлой ночи становились все более явными, слабость завоевывала волшебника быстро и решительно, чему не стоило удивляться. Демоны были естественными и самыми опасными врагами рода людского, и ничто, связанное с ними, не могло пойти людям на пользу. Само их присутствие вытягивало из смертных силы, а часто еще и внушало неконтролируемый страх.
Привал он смог сделать, лишь выбравшись к берегу лесного ручья, где опустился на замшелый камень, чтобы отдышаться. Прежде чем волшебник смог утолить жажду, внимание его привлек посторонний шум — кто-то неопытный, трещащий валежником, шуршащий опадом, пугающий утренних птах, двигался по лесу. Он был уже недалеко и скрываться даже не пытался, поскольку ярко-красный цвет одежды пресек бы любые подобные попытки на корню.
— Вот ведь ахоги полосатые, почти не опоздали.
Мужчина, несомненно, волшебник, судя по алому цвету мантии, тоже заметил Тобиуса и быстро направился к нему. Он был высок, крепко сложен и на вид совсем молод, тридцать пять — сорок лет; очень короткие черные волосы и длинная козлиная бородка. Серый магистр всмотрелся в лицо демонолога, узнал, пронеслась мысль: "Возмужал".
— Чар Тобиус?
Он остановился на почтительном расстоянии и снял с пояса короткий усыпанный рубинами золотой жезл. В правой руке демонолог уже держал один артефакт — тоже жезл, длинный, вполне обыкновенный, с набалдашником в виде головы саблезубого козла, выточенным из красной яшмы, но то был простой магический жезл, а вот коротенькая золотая побрякушка могла внушить страх почти любому порождению Пекла.
— Я человек.
— Об этом будут судить старшие, ваше могущество. — Короткий жезл в руке демонолога распространил вокруг себя красноватое свечение, в котором заплясали Горящие Глифы.
Старшие не заставили себя долго ждать — двое демонологов появилось в телепортационных вспышках, Тловиско Искус и Салорус Кипящая Кровь, оба с посохами и жезлами.
— Скажите, чар Тобиус, вы не сношались с демонами в последние несколько часов? — поинтересовался Тловиско, убирая золотой жезл после внимательного изучения ауры Тобиуса. — Эманации Пекла пропитывают вас до самых костей и это не есть хорошо.
— Нет, я ни с кем не сношался вот уже… много лет. А так "провонял" оттого, что семь часов к ряду тянул время, играя в раджамауту с князем Пекла. Если бы вы поторопились, мне не пришлось бы этого делать.
— Обстоятельства были сильнее нас, — заявил Салорус.
— Не сомневаюсь. Чар Кагерант?
— В деревне, присматривает за жертвой демонических домогательств, — Искус скривился в усмешке, которая наверняка казалась ему весьма изящной, — а нас направил на поиски вашей дражайшей персоны.
Тобиус вздохнул. В Академии Ривена Тловиско Искус считался и был на самом деле знатоком воплощений греха, лучше всего у него выходило управляться с демонами похоти, которые аж по струнке ходили, когда он брался за свой короткий жезл… Тобиус подумал, что даже в голове это прозвучало слишком уж двусмысленно. В любом случае Тловиско имел обыкновение вести себя чересчур манерно и нескромно, чего можно было бы ожидать от, например, юного мота из богатой семьи, не обделенного еще и красотой к тому же. Но при этом Тловиско оставался безродным, как и все маги Ривена, человеком невысоким, толстым, лысым, с толстощеким лицом, испещренным родинками и густейшей лопатообразной бородой рыжевато-коричневого цвета. Его внешность и манера вести себя настолько сильно диссонировали, что это могло выбить из колеи.
— Наставник, вы снова ведете себя несолидно, — нахмурился молодой демонолог.
— Ой, прости, прости! — спохватился Тловиско.
А вот это было совсем удивительно.
— Орландо, чар Тловиско твой наставник? Поздравляю. Думаю, магистерский посох не за горами.
— Удивлен, что вы помните мое имя, ваше могущество.
— Я помню всех, с кем дрался плечом к плечу. Рад, что ты жив и здоров.
Салорус Кипящая Кровь громко прочисти горло, и встрепенувшийся Орландо засуетился. Он достал из поясной сумки маленький пузырек и передал его Тобиусу. Тот принял дар, наперед зная, что его угостили зельем чистого бриза, выводящим все лишнее из астрального тела и тонизирующим тело материальное.
— Спасибо.
— Надеюсь, вы проследуете за нами в эту деревню с непроизносимым названием? Его могущество Кагерант должен с вами переговорить.
— Он ринулся через три страны из-за меня, было бы неуважением даже не побеседовать с ним после этого.
В копании трех алых мантий серый плащ вернулся в Шем-ду-Махгритэ и прошел по улицам, залитым лучами солнца. То было прекрасное ощущение, начало яркого летнего дня задолго до полуденного жара. Звон колокола слышался издали, как и распеваемые внутри храма хоралы на церковногроганском языке.
— Сегодня праздник?
— Не совсем, чар Тобиус. Люди празднуют чудесное исцеление, избавление одержимой от злого духа. Благодарят Господа-Кузнеца. Будто это Он сам спустился с Небес и навел порядок, а не…
— Все в воле Его и по милости Его.
Кипящая Кровь хмыкнул, качая крупной широколобой головой:
— Все-таки религиозный маг — это тот еще шиндец, простите мой архаддирский. Как можно верить в богов, если мы знаем, что они есть?
— Наличие или отсутствие веры в бога — это вопрос духовной нужды. Я испытываю потребность верить в высшую силу, которая присматривает за мной, чтобы не потерять чувство реальности и не возомнить о себе невесть что. Очень легко забыть о границах, если наделен столь многим. Только церковникам не говорите, а то еще на костер потащат.
Демонологи дружно рассмеялись. Они, как и некроманты, входили в категорию самых пристально изучаемых и контролируемых Церковью волшебников, а потому порой не отказывали себе в удовольствии пошутить о слугах Божьих. Если боишься чего-то, пошути об этом — может, полегчает. Тобиус же безмолвно назвал себя лицемером.
Они провели его к уже знакомому двору, где за обильным столом в беседке сидел Кагерант Копыто с кружкой вина и дымящей трубкой в руках. Великий демонолог был высок, но сутул, худ и сед. Как и большинство магов его цеха, Кагерант не носил усов, но имел козлиную бороду, столь же длинную, как его волосы. Он казался расслабленным и довольным собой, но только казался. Архимага уже многие годы преследовала запущенная паранойя, заставлявшая слышать крадущийся цокот копыт за спиной. Говорили, за свою жизнь Кагерант насолил столь многим демонам Пекла, что там бесконечно зреет заговор, участники которого жаждут сами призвать демонолога в свое царство, а не являться по его зову. Призвать навсегда. Возможно, разум менее крепкий сдался бы под напором галлюцинаций, но Кагерант Копыто год от года становился лишь собраннее и осторожнее, что есть великое благо для любого мага, а для демонолога — вдвойне.
— Садись, отступник, ешь, пей, отдыхай.
— Не хочу.
— Тогда рассказывай.
Тобиус, не споря и почти не лукавя, рассказал.
— О-хо-хо! Вы слышали, ученики?
— Вернулся из пасти дракона и может рассказать об этом! Воистину удивительный маг! — хихикнул Тловиско Искус и тут же получил замечание от собственного протеже.
— Я оказывался рядом с драконьими пастями несколько раз, но внутрь не попадал. А вот парзух однажды проглотил меня, но это вышло ему боком, — припомнил Тобиус, не сразу заметив, что его никто не слышит.
— Князья Пекла выбираются в наш мир в тысячу раз реже любых иных демонов, — монументальный лоб Салоруса пошел морщинами, — мало кто может их призвать, а сами они не жаждут покидать свою темницу. Известно ли, зачем он явился?
Тобиус обратил свой взгляд на небо, на высокий и чистый небосвод, царство вечной синевы, где лишь большим старанием удавалось высмотреть бледно-розового червя кометы.
— Были предсказаны беды. — Кагерант истолковал взгляд серого мага верно. — Когда в наш мир пробирается подобное зло, за ним всегда следуют по пятам большие беды.
— Насколько я понял, он считает себя созерцателем, а не зачинщиком.
— Хм, вот тебе невероятная правда, отступник, — демоны лгут.
— Знаю, но зачем лгать тому, кого можно просто убить? Лгут равным или более сильным…
— Или тем, от кого желают чего-то добиться. Демонов нужно бояться не за то, что они могут сделать с человеческим телом, и даже не за то, что они могут сотворить с душой своих жертв. Истинный потенциал этих тварей раскрывается тогда, когда они пользуются смертными как своими орудиями. Он предлагал тебе что-нибудь? Что-нибудь обещал?
— Мы играли в раджамауту, и на кону стояло будущее девочки. В случае поражения я обязался идти к нему в услужение на вечность, но об этом уже было сказано.
— М-да. Повторюсь: ты великий дурак, раз согласился на такие условия. Но ты и великий везунчик.
— А еще я очень коварен, но это так, к слову.
Демонолог непонимающе покачал головой и отправил в рот тонкий ломоть ветчины.
— Как обстановка в Академии? — спросил магистр после затянувшейся паузы.
— Как в теле человека, съедаемого проказой, отступник. Она гниет и разваливается на глазах.
— Так ужасно?
— Да. Академию Ривена поразила болезнь, и имя ей Шивариус Многогранник. Маги то и дело исчезают, после чего некоторые из них находятся уже мертвыми. Каждые несколько дней при помощи ипспироха происходит перекличка, и каждый раз недостает то одного, то другого выпускника. К ним отсылают боевую звезду, но, как правило, практики исчезнувших оказываются либо заброшены, либо разгромлены. В первом случае невольно думаешь о том, что волшебник покинул место своего обитания втихомолку, без предупреждения, ну а во втором — что его похитили. Страх растет, понемногу перерастая в панику, и управители слабо представляют, как с ним бороться.
— Это ужасно, — тихо молвил Тобиус, — хотя и предсказуемо.
— Правда?
— Конечно. Я думаю, что управители все понимают, но сделать ничего не могут. Дальше будет хуже.
— Что ты знаешь?
— Ничего. Лишь делаю выводы.
— Последний волшебник, который смог перекинуться парой слов с ренегатом перед его исчезновением. Единственный, кто открыто выступил против него и выжил. Так о тебе говорят.
— Кто говорит?
— Ну, знаешь, — демонолог выбил трубку о край столешницы и подлил себе вина, — говорят. Чем больше веса набирает имя Шивариуса, чем больше тревоги оно внушает нашему брату, тем чаще упоминается и твое имя, отступник. Тобиус Моль — волшебник, который выжил.
— Я был бы благодарен, если бы вы больше не говорили такой ерунды. Уж слишком глупо звучит.
— Так ты знаешь, что будет дальше?
— Да, знаю. Большая война, которая начнется где-то в Вестеррайхе, а потом распространится на весь Доминион Человека.
— Вот оно что?
— Шивариус Многогранник тщеславен и горделив, что, вкупе с его властолюбием, составляет опасный набор качеств. Он искренне считает себя потомком Сароса Грогана и идейным наследником Джассара Ансафаруса. Он верит, что сможет создать новый миропорядок и возглавить его. Если подумать, то становится очевидно, что оба этих великих человека пришли к власти схожими путями — их привела война. Первая и Вторая Войны Магов едва не разрушили Валемар до основания, а после мир нуждался в правителе, способном вернуть все на свои места. Ответом на молитвы стал сначала Джассар, а потом Сарос. Думаю, он решит пойти именно таким путем, но прежде ренегату придется инициировать войну. На мировую у него сил не хватит, но вот погрузить в хаос и захватить Вестеррайх, а потом использовать его ресурсы для экспансии вовне — почему бы и нет?
Птенцы какой-то пичуги, устроившей гнездо под крышей сарая, громко требовали материнского внимания, жужжали в нагревающемся воздухе оводы, врывался в беседку нерешительными порывами свежий ветерок, а лицо Кагеранта оставалось сосредоточенным и неподвижным.
— Видимо, ты долго размышлял над этим.
— Пять лет. Все довольно логично и просто, осталось понять, как с ним бороться.
— Может, ты и это знаешь?
— Знать — не знаю, но… если подробности этой беседы достигнут ушей управителей, пусть опасаются не тех, кто уходит из-под их надзора добровольно, а тех, кто остается на своем месте. У Шивариуса не может не быть скрытых сторонников, которые шпионят для него и готовятся поднять мятеж в случае нужды. Пусть присматриваются к тем, кто не исчезает, но старается держаться подальше от Академии и от таких магов, как Сехельфорсус Чтец. На месте управителей я подрядил бы его и других искусных телепатов на поиски тихих предателей, но да разве нужны великим архимагам столь очевидные советы от неблагодарного отщепенца?
Наверное, только теперь Тобиус ощутил, как же сильно проголодался. Полный стол был в его распоряжении, и на какое-то время голова перестала думать, уступая позывам желудка.
— Так почему вы опоздали?
— Не разговаривай во время еды, ты человек или свинья?
— Свиньи во время еды не разговаривают.
— Вот и поучись у них, — невозмутимо посоветовал Кагерант. — Мы не опаздывали, а прибыли в назначенный срок, и было нас почти тридцать вооруженных до зубов демонологов. Но леса мы не нашли. Там, где десятилетиями росли деревья, оказалась голая земля, и хоть ты носом ее рой. Только с первыми лучами солнца лес вернулся на свое место, и у меня нет ни единого понятия о том, как и почему это произошло. Демонические мороки и наваждения нам по зубам — видели, изучали, развеивали. Но здесь было нечто, до чего наши навыки не могли дотянуться. Когда лес вернулся, я послал на твои поиски тех, кто остался со мной.
— А остальные, — спросил Тобиус, прожевав хлеб, сыр и мясо, — ушли?
— Нет, рассредоточились по землям провинции, искали, куда мог перенестись беглый лес. Пока мы с тобой говорим, они прочесывают его в поисках зацепки и, думаю, пытаются объяснить архаддирским магам, какого ахога делают в их стране.
Кагерант Копыто встал, накинул на плечи алую мантию, стряхнул с нее засохшие лепестки мертвой монастырской розы и вышел из беседки.
— Судя по тому, куда тебя занесло, обратно в Ривен ты возвращаться не торопишься, отступник?
— У меня другие планы.
— И куда ты двинешься, тоже секрет? Что ж, на твоем месте я бы тоже бежал и прятался. Перед уходом загляни в гости к местному пастору, я перекинулся с ним парой слов, очень интересный человек.
Из широкого рукава мантии появился крупный кусок оранжево-белого оникса, который Кагерант поднес было к губам, но замер. Голова старика втянулась в плечи, он резко обернулся вокруг своей оси, подозрительно всматриваясь в залитый солнцем двор.
— Ты это слышал?
— Ваше могущество?
— Стук копыт… цок-цок-цок, цок-цок-цок… ты слышал?
— Нет.
— А… хорошо.
Камень, поднесенный к губам демонолога, засветился, а когда его бросили наземь — раскололся и выпустил на свободу некую почти прозрачную сущность, которая, в свою очередь, распахнула в воздухе мерцающий прямоугольник портала и стала совершенно невидимой.
— За мной ученики! А тебе, отступник, я могу пожелать лишь удачи!
— К ахогу.
Один за другим волшебники скрылись в необычном портале. Последним шел Орландо, который что-то выронил в последний момент. Прежде чем Тобиус успел окликнуть его, демонолог скрылся, портал исчез, а осколки оникса тут же растаяли. С засыпанной соломой земли, местами украшенной россыпью козьих горошин, магистр поднял клочок смятой бумаги, несший в себе послание. Подчерк был убористым, но очень четким и вообще близким к идеалу. В Академии Ривена всех адептов учили каллиграфии, ибо маг обязан уметь писать очень быстро, но при этом разборчиво и безукоризненно грамотно. Нельзя относиться легкомысленно к словам, когда от них зависит твое могущество и твоя жизнь.
"Кто-то в Академии склонен считать, что Вы и ренегат одинаково стрижете бороду, но есть и те, кто не сомневается в Вас. Мы знаем, что Вы достойный человек и маг. В Академии Ривена у Вас есть друзья".
Белые брови магистра сошлись на переносице. Будучи зажатой в бронзовых пальцах, бумажка мгновенно воспламенилась и сгорела дотла.
Опустевшую обитель семьи Летье Тобиус покидал в смешанных чувствах, накинув на голову капюшон. Ему пришлось немного подождать конца службы в одном из проулков близ церкви, чтобы затем войти в почти пустой молельный зал.
— Прекрасный день, чтобы славить Господа, не правда ли, отче? — спросил маг, неслышно приблизившись к Эмилю Сарге со спины.
Священник вздрогнул и быстро обернулся.
— Хотя один мой знакомый монах говорил, что абсолютно любой день хорош, чтобы славить Господа. Вы виделись с моими… друзьями? Теми, что носят красное и отпускают смешные бороды.
Священник не ответил, но несколько раз торопливо кивнул, и Тобиусу показалось, что божий человек его боится.
— Я тоже с ними свиделся, после того как вернулся из леса. Они велели мне переговорить с вами, прежде чем уйду. Вы не против?
— Нет, — почти шепотом ответил отец Эмиль. — Давайте выйдем в сад, а то здесь душно…
— Извольте.
В крохотном садике при храме легче дышалось. Священник опустился на лавку в тени плодоносящей яблони, а серый магистр остался стоять, вдыхая ароматы летних цветов.
— Когда вы пришли, — собравшись с силами, начал отец Эмиль, — я узнал вас. Почти сразу узнал.
— Разве мы знакомы?
— Нет… хм… но пять лет тому назад Инвестигация распространила ваше описание во все приходы Вестеррайха. Возможно, вы изменились за эти годы, но главная-то примета осталась — не каждый день можно встретить человека с такими глазами.
— Когда вы отослали весточку? Когда удалились для переодевания перед походом к Летье?
— Да. Я написал письмо и отослал голубя в столицу, где находится главная штаб-квартира Инвестигации Архаддира, и я…
Тобиус без разбега запрыгнул на забор, отделявший зеленую вотчину отца Эмиля от краснокирпичных улочек Шем-ду-Махгритэ.
— Простите меня! — закричал клирик, прежде чем чужак спрыгнул на другой стороне.
— Вы не сделали ничего дурного, отче, — отозвался тот, — наоборот, исполнили свой долг. Мне решительно не за что вас прощать.
— Я знаю! Но мне плохо! — взмолился Эмиль Сарга. — Как будто… как если бы я предал хорошего человека!
— Значит, это вы хороший человек, раз испытываете угрызения совести. А я — не очень, так что выбросьте из головы.
— Но эти ривы сказали, что если одержимая выкарабкается, то лишь вашими стараниями! Скажите, это вы побороли демона?
— Нет. Он сам ушел, достигнув каких-то своих целей, а я был лишь глупцом, плясавшим под его дудку, не более. Успокойтесь, отче, человек вроде меня не заслуживает ваших страданий. Лучше помолитесь за меня. Грешникам нужны чужие молитвы.
Тобиус спрыгнул с забора и уже внизу, отряхивая с сапожных чехлов пыль, услышал:
— Постойте! Вы забыли костерок! Вы забыли святыню!
— Оставьте себе, а лучше пусть его носит дочь месье Летье. У меня этот костерок без дела валялся на дне сумки пять лет, и я даже не вспоминал о нем. Это нехорошо, пусть святая вещь служит благому делу. Прощайте, отче.
Следовало поторапливаться, ибо хотя маг не знал, чем провинился перед Святым Официумом, выяснять это у него не было ни малейшего желания.
Многие хвори, прежде чем проявиться во всей красе, имели обыкновение накладывать на ничего не подозревающих людей свои едва заметные клейма — первичные симптомы, распознав которые, опытный лекарь вовремя принимал меры. Путешествуя по Архаддиру, Тобиус чувствовал себя бессильным, неопытным лекарем, ибо те симптомы, которые он наблюдал, совсем не казались первичными. Страна заболевала одной из самых страшных и смертоносных болезней, которым был подвержен род человеческий, — войной.
Обходя стороной города, двигаясь, когда пешком, когда на почтовых каретах, а когда и вместе с цитарскими аламутами, он отмечал, с какой частотой перемещались по дорогам полки архаддирской пехоты, кавалерийские эскадроны и обозы с артиллерией. Свежими ранами тут и там разверзались огромные, чадящие, дурно пахнущие лагеря, где днем и ночью постигали азы военного ремесла рекруты-новобранцы. Архаддир готовился к войне, только об этом и говорили в придорожных кормильнях, на торговых стоянках и на почтовых станциях. Часто всплывали имена наемных компаний, обретших определенную славу, тут и там сновали торговые поезда купцов из Димориса и Шехвера, негоциантов из Соломеи и Эстрэ — королевство закупало провиант, оружие и всевозможное сырье как на своих рынках, так и на иностранных.
У волшебника при виде всего происходившего закрадывалось очень неприятное ощущение, будто его непростительное опоздание уже предрешило исход политического конфликта, и война была неизбежна.
За добрых пять лиг до того, как город можно было разглядеть, Парс-де-ре-Наль уже приветствовал странников чадом десятков тысяч печных труб и ужасным смрадом. Столица Архаддира, говоря без лишней деликатности, жутко смердела, что, однако, становилось несущественным, когда созерцатель пытался осознать ее размеры. Если бы Тобиус когда-либо услышал изречение драматурга Шарля де Нарделя, сравнившего Парс-де-ре-Наль с растолстевшей куртизанкой, чьи телеса лезут сквозь дырявый корсет, то, возможно, отчасти бы и согласился. Город вырывался из неровной линии старинных крепостных стен, образуя под оными самостоятельные города-районы, темные, запутанные, пахучие клоаки, переходившие одна в другую и населенные беднотой. Река, втекавшая в объятья каналов, вырывалась обратно бурой от грязи и нечистот, огромный порт напоминал одновременно пару щербатых челюстей, смыкавшихся на теле водяной змеи, и огромную колонию бесконечно копошащихся вшей — грузчиков, торговцев, чинуш, стражников, попрошаек, воришек и прочих.
— Огромный город, а, Годявир?
— Очень большой, Цагар, — согласился Тобиус, взирая на Парс-де-ре-Наль с высоты холма Силеи, одного из девяти Гессеманских холмов, окружавших столицу, — очень большой. В Вестеррайхе едва ли наберется пяток городов, сравнимых с ним размерами, а тех, что обширнее, и того меньше.
— Точно! — В больших ладонях Цагара жалобно хрустнули ореховые скорлупки, и предводитель аламута протянул магу слегка раскрошенное ядрышко. — Ты туда?
— Да.
— Останься еще на одну ночь. К закату мы обустроимся здесь, разведем костры и пожарим ежей. Музыка и песни будут звучать в твою честь, и люди смогут попрощаться.
Тобиус взглянул на небо, чтобы отметить расположение солнца, но и сам не заметил, как стал выискивать на густеющей сумеречной синеве длинный красный шрам кометы. Закат близился.
— Не могу.
Цитар кивнул кудрявой головой и решил не настаивать. В среде его народа все прекрасно знали, что если уж человека зовет путь, то человек не может не идти. Путь аламута пока что оканчивался на холме Силеи, где цитарам разрешали разбивать стоянки и открывать ярмарки. В саму столицу Архаддира им путь был заказан, хотя некоторые все-таки пробирались.
— Стало быть, давай прощаться.
Мужчины крепко обнялись. Прощальные объятья должны были показать, как нежеланно расставание, а оттого Цагар давил изо всех сил. Тобиус проделал вместе с ним и его людьми не то чтобы долгий путь, но за те дни он обрел уважение и почтение среди кочевого народа. Умение мага исцелять, а также привычка не сорить словами сделали его в глазах цитаро таинственным, могущественным и очень умным амашем, то бишь врачевателем и мудрецом. Они и имя ему дали соответствующее, Годявир, что значило "умный".
— На удачу.
Тобиус принял и взвесил в руке большую подкову, ухмыльнулся и сунул ее в сумку.
— Прощай, Цагар, и простись с матерью от моего имени.
— Пусть твоя дорога будет прямой и ровной!
Дорога Тобиуса, несмотря на добрые пожелания, вскоре пошла вниз по склону холма, в обширную низину, приютившую Парс-де-ре-Наль. В сгущавшихся душных сумерках все еще виднелись тут и там торчавшие из земли останки древнего города.
В отличие от многих иных столиц Вестеррайха, Парс-де-ре-Наль стоял на своем месте, еще когда и Архаддира-то никакого не существовало, тысячи лет. В прошедшие эпохи у него были другие имена, и раз за разом погибая в пламени пожаров, захваченный вражескими войсками, при разливах Наля, под ударами ужасных пандемий, уничтоженный до основания либо же опустошенный, этот город всегда восставал из пепла, как мифический индальский феникс, с новым именем, с новыми обитателями, но все на том же месте.
Настоящего расцвета город достиг в середине Гроганской Эпохи, но после Возмездия Далии и последовавших Войн Веры его сровняли с землей сражающиеся маги, а то, что осталось, унес поток реки, которая в очередной раз вышла из берегов и укрыла руины толстым слоем ила. Больше полутора десятков веков минуло с тех пор, упрямый город возродился, и хотя до размеров времен зенита процветания ему все еще было далеко, размах Парс-де-ре-Наля поражал.
Тобиус шагал своим широким, размеренным и не знающим усталости шагом, ощущая, как духота липкими пальцами лезет под одежду и касается кожи. На низком небе пророкотал громовой раскат, отчего духи близившейся грозы оживились и заметались по воздуху. Маг прибавил шаг, стремясь достичь нужного места как можно скорее. Не то чтобы он боялся ночи, скорее уж именно гроза заставляла нервничать. За свою жизнь Тобиус не раз оказывался под ливнем, когда тучи били в землю стрелами небесного огня и ревели, сотрясая мироздание до самого основания, и часто именно в такую погоду он оказывался на волоске от гибели. Однажды во время такого ливня Тобиус не на жизнь бился с магистром Мальваром Рыжим, хотя сам в те времена был всего лишь рядовым волшебником. В другой раз ужасная гроза накрыла мир, когда люди сражались против зуланов за великий город-крепость Тефраск. По мотивам той битвы некто написал эпическое полотно, ныне висевшее в Залах Ратной Славы Хосбранда. А еще был случай на море, в шторм, когда из воды высунулась голова громадного… Тобиус вздрогнул и усилием воли отогнал страшные воспоминания.
Самые окраины окраин, к которым приближался волшебник, возле воды начинались складами, огороженными заборами; хранилищами сплавляемого по реке леса, рыбацкими лачугами и сараями. Шествуя дальше, Тобиус погружался в дебри первых каменных домишек, крохотных и кривых, змеящихся зарождающимися улицами растущих трущоб. Он оказался во владениях пувров, городской нищеты, от которой более благополучные жители Парс-де-ре-Наля отгородились стенами, и продолжал идти, ориентируясь на реку и самый яркий источник света из всех доступных.
Пройти мимо "Духа приключений" и не заметить его было невозможно в принципе. Огромный трехэтажный домище с двумя обширными крыльями нависал прямо над водами Наля, зиждясь на высоком и прочном фундаменте. Стены его изобиловали ярко горящими окнами; на многочисленных балконах, галерейках и террасах стояли столы, горели факелы и свечи, гуляли посетители, играла музыка. Внутренний двор заведения огораживала высокая, почти что крепостная стена с несколькими остроконечными башенками, массивные ворота, впрочем, были гостеприимно распахнуты настежь. "Дух приключений" распространял шум и свет очень далеко, и особенно заметно это было ночью.
Волшебник прошел в огромный двор, сутулясь, прихрамывая и опираясь на обычный деревянный посох. Не рискуя применять магию, чтобы скрыть свою внешность, он ограничился все тем же капюшоном и измененными повадками. Тысячи паломников бродили по Вестеррайху, и не было лучше одеяния для живущего в дороге человека, чем ноский серый плащ, оберегающий от дождя, солнца и пыли. А длинный крепкий посох — чем не лучшая опора для религиозного странника?
Веселье, казалось, переполняло здание, напоминавшее маленький замок, и выплескивалось во двор, где за длинными столами сидели разные компании, а сквозь распахнутые врата кухни то и дело сновали взад-вперед разносчики с полными подносами. Несмотря на небольшие отдельные домики, обширные конюшни и навесы для гужевого транспорта, места во дворе хватало с лихвой даже для пьяных танцев под звуки несущейся из главного зала музыки.
Внутри было еще жарче, чем снаружи, духота концентрировалась вокруг горящих всюду масляных ламп, дававших густой желтый свет, и наверху, под потолком, где на огромных круглых люстрах истекали воском сотни свечей. Главный зал "Духа приключений" без предупреждения наваливался шумом и гамом, могшим оглушить и испугать непривычного посетителя. Вокруг были столы длинные и общие, короткие и круглые, имелись отдельные кабинки за задернутыми занавесками, игорные столы; длинная стойка с дюжиной шустрых приказчиков, ряды поставленных на подставки пузатых бочек, с десяток разновеликих каминов тут и там. Высокий потолок поддерживали толстые деревянные колонны, покрытые эльфской резьбой, а стены украшало старинное боевое оружие, головы чудовищ множества разных видов и даже вполне годные, хотя и заметно потемневшие от копоти картины.
— Можешь сесть за общий стол, это тебе ничего не будет стоить. А можешь выбрать отдельный столик только для себя, но это само по себе потребует платы.
Рядом со входом за полукруглой стойкой сидел старый толстый мужчина. Он был брыласт, небрит, растрепан, а сизый нос и винные пятна на жилетке выдавали в нем любителя выпить.
— Благодарю.
В то время как за общими столами набилось столько народу, что посетители едва ли не падали со скамей, среди отдельных столиков можно было выбрать свободный. Их покрывали простые, но чистые скатерти, и стоило усесться за такой стол, как рядом немедля возникала миленькая разносчица в платье с по-архаддирски откровенным декольте. Тобиус выбрал место, отодвинул стул и почти сел, когда из-под столешницы послышался грубый возмущенный голос:
— Ты куда ходули свои пыльные суешь, бестолочь долговязая?
Подняв край скатерти, маг увидел под столом четверых совершенно незнакомых ему гномов, которые, судя по тарелкам, расставленным на полу и кружкам с пенившимся пивом в руках, славно отдыхали, пока он грубо им не помешал.
— Простите, судари, я был неосторожен. Приятного вечера.
Прежде чем сесть за другой столик, серый магистр осмотрительно приподнял скатерть. В принципе ничего особенного не произошло — подумаешь, гномам восхотелось посидеть под столом. Время от времени даже самые привычные к наземному образу жизни выходцы из этого народа испытывали желание оказаться в замкнутом пространстве с низким потолком. Это дарило им ощущение приятного успокоения и способствовало расслаблению.
— Чем изволит поужинать месье? — приятным грудным голосом поинтересовалась разносчица.
— Чем-нибудь мясным с красным вином, пожалуй.
— Может, месье не откажется от свиной отбивной в сливках, приправленной шалфеем?
Живот Тобиуса издал заинтересованный звук.
— А запьет его не красным вином, а изысканным дальвионским белым?
— Пожалуй. Если мне понравится, я даже оставлю на столе несколько лишних монет.
— Вам понравится, — томно заверила женщина, сопроводив слова отработанным наклоном вперед, как бы усиливающим внушение.
— И подайте пару кувшинов пива под тот столик, — добавил маг, задумчиво глядя на крупные белые полушария, — только хорошего пива, марочного, темного.
Разносчица быстро удалилась, не забывая повиливать широкими бедрами, Тобиус же стал осторожно осматриваться. Громкий шум и большое количество народу вокруг дарили чувство безопасности, как бы убеждая, что все заняты своими делами и никому нет дела до незнакомца в пыльном плаще.
Посетители "Духа приключений" представляли собой весьма и весьма пеструю толпу… приключенцев? Если бы такое слово существовало, то, возможно, ими бы они и являлись. Но более всех прочих, как казалось волшебнику, им подходило слово "авантюристы". Люди и нелюди с оружием, когда оставленным на виду, а когда и скрытым, явившиеся из разных концов Вестеррайха, а некоторые, если судить по оттенкам кожи и чудным одеждам — из разных концов Валемара. В общем шуме голосов, разбавленном постоянно сменявшимися музыкальными мелодиями, проскальзывали слова из армадокийского, людательского, марахогского, индальского, аримеадского, соршийского и еще дюжины разных языков. Калейдоскоп народов и рас, от которого рябило в глазах, смешался в причудливый узор под крышей "Духа приключений". Но даже так некоторые посетители вызывали особенно пристальный интерес.
Помимо Тобиуса, в общем зале было трое магов, которые не считали нужным скрываться. На втором и третьем этажах было еще четверо. Двое присутствовавших внизу волшебников тоже сидели за отдельным столиком, один из них дремал, укутавшись в черный плащ, а второй, высокий статный красавец, приканчивал бутылку вина. Третий торчал возле стойки и в перерывах между стопками отравки пытался шлепать пробегавших мимо разносчиц по ягодицам. Хотя этот третий не походил на мага — поджарый, высокий, светловолосый, одетый в кожаные доспехи с блестящими металлическими вставками. У него была крошечная узкая бородка, правый глаз закрывала повязка, а из-за спины торчали рукоятки трех коротких мечей.
— В первый раз у нас, месье?
— Присаживайтесь, сударь, не стесняйтесь, — произнес Тобиус, когда старик уже успел сесть без разрешения.
— Хе-хе, спасибо. Так вы впервые посетили "Дух приключений"?
— Да… услышал как-то раз про это место, а по прибытии в Парс-де-ре-Наль решил увидеть собственными глазами.
— Ага-ага. — Старый выпивоха поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее, у него побаливала спина. — Я Мирлад, здешний хозяин.
— Большая честь, — ответил маг, изображая вежливость, но пытаясь понять — что происходит и как следует вести себя дальше?
— Тоже мне честь! Трактирщик — он и есть трактирщик, даже если немного более успешен, чем другие. То ли дело вот эти господа.
Мирлад обвел рукой огромный шумный зал, полный авантюристов.
— Путешественники, торговцы, волшебники, наемники, гонцы и многие другие. Они бродят по дорогам мира и переживают, не побоюсь этого слова, приключения! Вот это жизнь! В молодости я тоже путешествовал, это была моя мечта, но пришлось оставить стезю авантюриста и осесть. К счастью, я кое-что скопил и смог начать свое дело.
На языке у серого магистра вертелся лишь один вопрос: "Какого ахога тебе от меня надо?" Но вместо этого он произнес:
— А почему отказались от мечты?
— Да так, однажды мне в колено угодила стрела.
— Ох. Должно быть, было больно.
— До сих пор побаливает, когда погода меняется. Как сейчас, к примеру.
— Сочувствую.
Некоторое время они сидели молча. Маг сложил руки на столе, а содержатель заведения украдкой пытался разглядеть лицо, крывшееся во мраке капюшона.
— Перейду-ка к делу. Видите ли, месье, под старость лет я, Мирлад, решил написать книгу, повествующую о жизни путешественников. Так получилось, что в "Духе приключений" нередко появляются гости, способные поведать мне одну-две интересные истории, за которые я бываю очень благодарен. А на рисковых людей у меня глаз наметан, уж поверьте, и, думаю, вы можете рассказать что-нибудь годное. Если это будет хорошая история, то ужин за мой счет, а если отличная, да еще и не одна, то я и приплачу. А? Как вы на это смотрите?
Тобиус пожал плечами:
— Никак. Я много путешествую, но пока что мне не встречалось большей опасности, чем разбойничья ганза. Да, то было приключение, так приключение! Пришлось им все отдать, я остался совсем нагим, зато они не убили меня, а лишь немного побили. Не могу перестать славить Господа-Кузнеца за такое везение!
За стенами "Духа приключений" наконец-то громыхнуло изо всей силы, и начался ливень. Разносчица вернулась, неся на круглом подносе большое блюдо с ломтями свинины в белом ароматном соусе, бутыль из дорогого стекла с восковой печатью и столовые принадлежности.
— Как, по-вашему, достойна такая история бесплатного ужина?
Сизоносый Мирлад задумчиво смотрел, как Тобиус надламывает печать с изящным вензелем семьи Фошано, что владела виноградниками Шато Дальвион, и наливал в настоящий прозрачный бокал белое вино.
— Пока думаете, может, я угощу вас?
— Угостите меня? Тем, что готовится на моей кухне и хранится в моих погребах? Нет, месье, я был бы бестактным дураком, если бы согласился на это. Простите, что отнял время. Мари, будь любезна с гостем, а я пойду.
Кряхтя, старик слез со скрипучего стула и заковылял на прежнее место, при этом двигаясь по прямой, — расторопные работники и гости почтительно огибали его.
Орудуя вилкой и ножом, Тобиус не чувствовал вкуса, потому что разум его объяло пламя тревожных мыслей. Свойственная многим волшебникам паранойя подняла голову и вцепилась в него всеми когтями. Где гном с гоблином? Он опередил их или же, наоборот, они добрались раньше, но потом куда-то делись? Человек, назвавшийся хозяином "Духа приключений", пытался узнать у Тобиуса, кто он такой? Бездарно и глупо пытался. Зачем? Для чего или для кого? Нет, нет! Надо было бежать! Надо было оказаться в безопасном месте и лишь тогда обдумывать дальнейшие действия! Если Вадильфара и Вилезия поймали и подвергли пыткам, если в этом огромном шумном, переполненном зале засели прислужники Шивариуса, а он по собственной дурости попался в капкан, то… Если придется прорываться, он сравняет это место с землей, уничтожит все и вся, применит самые разрушительные заклинания, которые смог расшифровать и обуздать за пять долгих лет кропотливого труда.
Тихий скрип ножа, гнувшегося под натиском бронзовых пальцев, вырвал Тобиуса из того омута яростных и панических мыслей, в который он провалился. Надо было взять себя в руки, не позволить панике одержать верх. Паникующий человек — это уже наполовину мертвый человек, и к магам сие правило относилось в той же мере.
— Вам понравилось, месье?
— Восхитительно! — улыбнулся Тобиус, откладывая выгнутый в обратную сторону прибор.
Он действительно прибавил к сумме пару серебряных монет, а когда довольная женщина ушла, сел поудобнее и стал расслабленно потягивать вино. Серый магистр не знал, действительно это было игрой на неведомых зрителей или же он играл со своим собственным воображением, рисовавшим хитроумных врагов везде и всюду, но он продолжал делать вид, что никуда не торопится и ничего не опасается. Если люди Шивариуса, а именно их он боялся больше всего, следили за ним, то они не должны были ничего понять до самого последнего момента. А дотоле он лишь усталый путник, сидящий за бокалом вина и, наверное, ожидающий кого-то.
Стало еще теснее, еще душнее, еще многолюднее — ливень загнал гулявших во дворе под надежную крышу.
— Простите, месье, вы не будете против, если за ваш столик подсадят пару человек? Сегодня у нас столько народу, да еще и непогода…
— Конечно, Мари.
— Вам вернут часть денег…
— Не стоит, это мелочи.
Вскоре за его столиком сидели двое незнакомцев. Одним из них был тот волшебник, который не походил на волшебника, и теперь он пытался дотянуться до быстрой и увертливой Мари, когда она появлялась в досягаемости его длинных рук. Вторым… пожалуй, этот второй стоил всех странных и необычных людей, виденных Тобиусом когда-либо. Длинный как жердь и тощий как жертва голодной смерти мужчина с крупной головой без единого на ней волоска. Природа не наделила его даже бровями или ресницами, зато дала длинный крючковатый нос, острые скулы, темно-красные глаза и мощные выпирающие челюсти. Если бы не вполне обычная аура, маг поклялся бы, что рядом с ним оказался не человек. Вдобавок к остальным внешним несовершенствам он имел бледную кожу, повсеместно покрытую розовой и красной сыпью.
— Ваше вино, месье.
Мари поставила перед тощим новый кувшин и забрала пустой. Он вливал в себя влагу как в бездонную бочку, опустошая кружку за кружкой и не пьянея, в то время как безразличный взгляд блуждал по залу.
— Друзья, несмотря на то что ваша компания дарит моему сердцу несказанную радость, — перекрикивая шум, заговорил одноглазый, — не зрю повода не сделать наше общение еще приятнее! Как насчет партейки в куп?
— Почему бы и нет? — согласился маг.
Тощий кивнул.
Одноглазый широко улыбнулся и вытащил из-за пазухи тряпичный сверток с треугольными картами и несколькими игральными костями. Карты он сдавал ловко и красиво, как настоящий мастер, что должно было вызывать опасения. Но только не у Тобиуса. Серому магистру карта шла почти всегда, он прекрасно умел читать лица и повадки, просчитывать стратегию, и, что уж там говорить, кости тоже любили его. Началась игра, и, следя за ней одним глазом, Тобиус продолжал оглядывать зал в поисках следов магических ловушек.
Возле дверей во двор, которых никто не закрывал и через которые в душный зал проникала прилипчивая сырость, пахшая мокрой землей, возникло какое-то оживление. Под крышу входили новые посетители, все как один облаченные в промокшие до нитки мундиры городской стражи Парс-де-ре-Наля. Навстречу слугам закона поднялся Мирлад, их речь заглушала музыка и гул чужих голосов, но вскоре содержатель "Духа приключений" сделал шаг в сторону, преграждая стражникам дорогу. Высокий офицер, побагровев лицом, оттолкнул старика — прогулка под ливнем и духота явно не прибавили ему благодушия.
— Кажется, назревает что-то интересное, — промычал себе под нос одноглазый, не отрываясь взглядом от карточной руки.
Офицер сделал несколько широких шагов вперед, вытаскивая из-за пояса пистолет, громыхнул выстрел, музыка стихла на резкой фальшивой ноте, раздалось несколько возгласов, и наступила тишина, пахшая пороховым дымом.
— В этом заведении, — заговорил офицер, — прячется человек, находящийся в розыске! Сегодня он прибыл в город и был замечен входящим в "Дух приключений"! Это опасный преступник, маг-ренегат по имени Тобиус Моль! Сейчас же выдайте его законным властям!
— Ты, кажется, совсем дурак, капитан Молинье, — с трудом ответил Мирлад, которого двое посетителей аккуратно поставили на ноги, — заявляться сюда вот так и с такими словами! Я в душе… знать не хотел, кого ты тут ищешь, но даже если бы он здесь и был, то никто бы его не выдал! Особенно такому никчемному, проворовавшемуся и продажному уроду, как ты! Все гости "Духа приключений" под моей защитой!
Шпага офицера покинула ножны в мгновение ока.
— Зарвавшийся корчмарь! — взревел он. — Грязный пувр! Давно пора указать тебе твое место! За препятствие королевскому правосудию и оскорбление чести дворянина…
— Ты не узнал бы честь дворянина, даже если бы она выпрыгнула из кустов и поимела тебя в зад, — набычился безоружный старик. — Оглянись вокруг и посчитай, сколько моих гостей сейчас хотят оторвать тебе голову.
В "Духе приключений" не было вышибал, ни одного крепкого парня с такой же крепкой дубинкой. Как-то так сложилось, что гости Мирлада, сколь бы опасными людьми они ни были, весьма уважали хозяина и в случае необходимости сами могли исключить из своей среды слишком уж разошедшегося собрата. Несколько десятков головорезов при оружии, некоторые из коих имели репутацию весьма скверную, стали подниматься из-за столов и отлипать от стойки.
— Дворянство вырождается, — тихо заметил одноглазый, пытаясь подглядеть карты Тобиуса, — в такие минуты я это понимаю.
— Властью короля…
Из-за спин городских стражников послышался усталый тихий голос:
— Довольно капитан. Вы действительно успели настроить против нас всех, кому дотоле могло быть безразлично.
Служители закона расступились, пропуская вперед человека в светло-сером плаще. Его волосы были длинны и седы, вытянутое лицо казалось мертвенно-бледным даже в теплом желтом свете, а глаза закрывала широкая матерчатая лента. Из-за правого плеча седого слепца выглядывало две длинные рукояти мечей, на одной из которых было навершие в виде открытой серебряной ладони, а на другой — в виде серебряного же кулака.
— Уважаемые мадам и месье, мы ищем человека по имени Тобиус Моль. Мы будем благодарны, если вы нам поможете. Не задаром, конечно.
Из-под плаща высунулась рука, сжимавшая большой кошель.
— Пятьдесят золотых монет любому, кто укажет на него. Сто пятьдесят — любому, кто поможет нам его схватить. Без обмана и промедления.
— Убирайтесь отсюда со своими деньгами! Вам здесь не рады! — выкрикнул кто-то.
— Плохо. — Кошель скрылся под плащом. — Мой наниматель очень заинтересован в человеке по имени Тобиус Моль.
— В последний раз говорю, я… — начал было Мирлад.
Седовласый наклонился вперед так неожиданно, что хозяин не успел отпрянуть, и что-то шепнул ему на ухо. Лишь после этого старик сделал два неуверенных шага назад.
— А мне… плевать! — ответил он дрогнувшим голосом. — Это "Дух приключений", слышишь?! Скажи своему хозяину, что здесь все есть, и будет по-моему! Слышишь?!
— Слышу, слышу. А теперь всякий, чье лицо скрыто, должен его открыть. Я ищу человека с желтыми глазами. Если кто-то попытается мне помешать, я его убью. Если кто-то откажется показывать лицо, я его заставлю, а потом убью, коли то будет не Тобиус Моль.
Звук взводимого курка лишь на миг опередил последовавший выстрел, но слепец со скоростью молнии выхватил из-за спины длинный меч и рассек свинцовый шарик, летевший ему в грудь. Без промедления он метнулся к тому, кто посмел в него выстрелить, и снес ему полголовы, заодно убив еще двоих, стоявших рядом. В поднявшемся оре, лязге оружия и реве слепец как ни в чем не бывало переместился обратно ко входу и уже с двумя мечами наголо перекрыл его.
— Каждый, кто хочет пережить эту ночь и оказаться на свободе, пройдет во двор мимо меня, но лишь после того, как мы проверим его глаза. Ну а всех, кому жизнь не мила, прошу, выступайте вперед на мои мечи.
Повисла тишина, рожденная не столько страхом, сколько шоком от такой наглости, после чего кто-то выкрикнул:
— Да валите этого курвина сына ко всем ахогам!
Некоторые из гостей действительно бросились вперед, но в тот же миг оказались под ногами у слепца, который превратился в ветряную мельницу со сверкающими стальными лопастями.
— Уже девять трупов, — отметил одноглазый, — он убийственно хорош. Видно, придется мне его урезонить.
Незнакомец глянул на Тобиуса, усмехнулся и потянулся к своим коротким мечам, когда зал огласил раскатистый смех. Плотные занавеси одной из приватных кабин, где состоятельные компании могли отгородиться от остальных гостей, распахнулись, и наружу выступило пятеро человек.
— В нашем уютном старом пристанище пролилась кровь, — мрачно молвил один из них, высокий статный мужчина с рубиновыми серьгами в ушах и с замысловатой татуировкой на шее, облаченный в куртку черной кожи и с мечом у бедра. — Мирлад, это неприемлемо. Если ты позволишь, мы разберемся.
— Сергиус… — Казалось, хозяин "Духа приключений" был одновременно растерян и напуган, причем не тем, кто устроил под его крышей бойню, а тем, кто предложи помощь. — Прошу, только без жертв.
— Жертвы уже есть, и за это должно быть уплачено, — с ледяным достоинством молвил Сергиус. — Ян.
— С удовольствием, — хрипло отозвался один из его спутников, тот, кого рассмешил вид крови на полу и стенах.
Ростом Ян не уступал великану Волтону Галли, но из-за жилистости казался еще выше. Его хищное вытянутое лицо, горло и та часть груди, что виднелась через расстегнутый ворот куртки, походили на лоскутное одеяло из-за обилия шрамов, а волосы с помощью хитрого плетения и особого масла были уподоблены иглам дикобраза.
— Капитан, уходим, — приказал слепец, отступая от приближавшегося Яна.
— Если вернемся ни с чем, хозяин пропустит нас через камнедробилку! — воскликнул офицер.
— Ну, как хотите.
Юрким змеем слепец проскользнул между стражниками и выметнулся под ночной ливень. Стражи закона не успели понять, что их убило, — человек с волосами-колючками словно прошел насквозь, оставив после себя нарубленные ломти тел. Он тоже скрылся в ночи.
— Можно считать, что этот смутьян уже мертв, — молвил Сергиус, — а теперь слушайте меня, друзья. Ничего не произошло, никто ничего не видел. Нам остается лишь посочувствовать тем, кто погиб сегодня, и тем, кому придется наводить тут порядок.
После этих слов Сергиус удалился обратно в приватную кабинку.
— Вот это да, — протянул одноглазый, — руку бы отдал, чтобы увидеть, что будет, когда Ян Кат догонит бледного.
— Простите, — Тобиус поднялся, слегка покачиваясь, — но меня сейчас… Господи… меня сейчас вырвет…
Зажимая рот рукой и издавая характерные сдавленные звуки, он подхватил посох и нетвердой походкой направился к выходу.
— Месье, мы же не доиграли!
Никто ему не помешал, и после тяжелой духоты зала влажная духота летней ночи показалась блаженством. Перестав играть, маг заспешил через двор прочь, но на полпути к воротам остановился, внезапно осознав, что никакие пережитые беды, никакой опыт и никакие предосторожности так и не сделали его совершенно незримым. Как только он появился на задворках Парс-де-ре-Наля, его заметили, а потом вели до "Духа приключений". Он даже не почувствовал, не понял, что за ним следят. И теперь где-то там, в темноте, несомненно, ждал кто-то, кому было поручено выследить серого магистра. Возможно, поняв, что посланные внутрь люди потерпели неудачу, этот соглядатай отправил весточку своим хозяевам, чтобы они послали новых. Нужно было немедленно перенестись прочь, прочь от города лиг на десять…
Кто-то оказался сзади, Тобиус почувствовал, как его коснулись, и развернулся. В его левой руке вместо обычной палки появился магический посох со сверкнувшим в набалдашнике камнем, и волшебник приготовился устроить вокруг себя небольшое Пекло, но, замерев в боевой стойке, никого не увидел. Никого не оказалось вблизи, лишь лошади в конюшне волновались, испуганные громом, да бил по черепичным крышам ливень. Маг подумал, что подобно старому демонологу начинает сходить с ума.
Из дверей главного здания во двор выскочила фигура. Все еще находясь в состоянии боевого ража, Тобиус мысленно воззвал к своим заклинаниям, но вовремя дернул ментальные узды, чтобы не убить бежавшую к воротам разносчицу Мари. Она торопилась, оскальзываясь на мокрых камнях и держа над головой чей-то плащ.
— Куда вы, мадемуазель?
— Нужен лекарь! У месье Мирлада болит сердце!
— Я лекарь! — сам не зная зачем, крикнул ей вслед маг, поспешно меняя магический артефакт на прежний дорожный посох.
— Вы знаете, как лечить сердце, месье? — она оказалась рядом и схватила его за руку.
— Отведите меня.
Он вернулся туда, откуда только что пытался сбежать, и, ведомый взволнованной женщиной, оказался в рабочих помещениях "Духа приключений", жарком царстве кухонь, кладовых и погребов. Комнатка, в которую его привела Мари, тоже походила на маленький и жилой погреб. За дверью оказалась лесенка, ведшая вниз, в прохладное узкое помещение, две стены которого были заставлены деревянными ячейками для винных бутылок, а в конце имелся маленький стол, маленькая табуретка и маленькая кровать, на которой лежал растрепанный Мирлад в расстегнутой на груди сальной сорочке.
— Можете идти, — сказа Тобиус еще двум женщинам, бывшим при хозяине, — мне нужно место. И закройте двери.
— Это вы? — слабо удивился старик. — Что вам надо?
— Я лекарь. Лежите смирно и не разговаривайте.
Диагностические чары пронзили тело Мирлада, хотя тот ничего не заметил и не почувствовал.
— Похоже на мелкоочаговый инфаркт миокарда. Давит и жмет?
— Да…
— Ясно. — Волшебник полез в сумку. — Постельный режим и лечение коронаролитиками, тромборастворяющими, улучшающими текучесть крови зельями. Пригодится также обезболивающее. Сегодня вы не умрете, это я обещаю.
Подвергнутый чарам магического сна, старик закрыл глаза.
Он действительно писал книгу. Тобиус понял это, когда, завершив все процедуры, отступил от своего пациента и опустился на маленькую круглую табуретку. Столик был завален исписанными бумагами со следами от донышек винных бутылок и кляксами. Тут и там стояли чернильницы с высохшими чернилами, лежали испорченные или недостаточно заточенные перья.
Мирлад собирал истории со всего мира, скрупулезно записывал рассказы путешественников, наемников, охотников, торговых людей, цитаро, странствующих ремесленников, актеров и пилигримов. Местами его архив походил на сборник побасенок и поверий, но некоторые истории были столь подробны и точны, что не могли не быть правдой. Нашлось даже несколько рассказов, которые пробирали до костей атмосферой страха, и, что особенно удивляло, — их автором был сам Мирлад. Он писал о временах своей молодости, когда в компании нескольких друзей лазал по бесконечному лабиринту подземелий под Парс-де-ре-Налем в поисках сокровищ.
Раздался тихий стук в дверь, после чего, не дожидаясь приглашения, по лестнице спустилась полная краснолицая женщина с подносом в руках. Кухарка с трудом протиснулась к дальнему концу комнаты, являвшейся, по сути, узким коридором-погребком, и поставила свою ношу на ворох бумаг.
— А хозяин не злится, когда вот так обращаются с трудом его жизни?
Женщина немного замешкалась с ответом, видимо, удивившись, что незнакомец с ней заговорил.
— Труд его жизни, месье, это "Дух приключений", я так думаю. А вообще-то месье Мирлад много пьет, но ставить бутылки на стол не боится.
Протиснувшись к лесенке, она удалилась, оставив мага наедине с довольно обильной трапезой. Близилось утро, Тобиус это знал, и набор блюд соответствовал времени суток.
— Вы проснулись, месье Мирлад.
— Даже я еще в этом не уверен… — донеслось из-за спины. — Пахнет вкусно…
— Если вы всегда так завтракаете, то неудивительно, что сердце болит. Вино бьет по печени и почкам, а жирная пища вроде вот этой горы жареного бекона — по сердцу и сосудам. Если хотите жить, вам следует поменять привычки.
— Я слишком стар, чтобы менять привычки.
— Если хотите закончить свою книгу, то поменяете.
Полоски бекона вместе со свежим хлебом захрустели у Тобиуса на зубах. Он прошелся вдоль ячеек и не глядя вытянул одну из бутылок темного стекла.
— Нет.
— Что? — спросил с кровати Мирлад.
— Зеленое вино. Такое я пить не могу.
— Угощайтесь.
— Сто пятьдесят золотых за бутыль. Нет уж, грех лить такое в человека, которому просто нужно запить ломоть свинины.
Выбрав экземпляр попроще, он вернулся и плеснул в глиняную кружку, выпил.
— А мне?
— Когда я уйду, можете упиться хоть до смерти, но пока я здесь, вам придется побыть примерным трезвенником.
Короткие толстые пальцы Мирлада бродили в седых зарослях на груди, словно пытаясь найти что-то в области сердца.
— Чем я могу отблагодарить вас, месье…
— Эмиль Сарга, — представился Тобиус. — Мне ничего не нужно. По правде говоря, пора бы уже и честь знать. Вставать не обязательно.
Мирлад и не попытался встать, но он приложил немало усилий, чтобы сесть. Тобиус уже накинул на плечи плащ, поправил сумку и ухватил посох.
— Позвольте хотя бы пожать вам руку, о добрый и бескорыстный друг мой, и заверить, что под этой крышей вам всегда будут рады!
Пожав плечами, маг шагнул к кровати и протянул руку для рукопожатия, однако когда их пятерни соединились, левая рука Мирлада ударила по ладони Тобиуса, и раздался металлический скрежет. Шило сломалось.
— Она ведь неживая, верно? Она из бронзы?
— Можешь проверить.
Маг схватил старика за горло и поднял над кроватью так, что тот сдавленно захрипел, будто казнимый через повешение, чья шея не сломалась мгновенно.
— Сейчас я отпущу тебя, и ты скажешь мне, кому служишь, но прежде чем соврать или начать упираться, запомни — когда эта рука ухватит тебя за глотку в следующий раз, она будет раскалена добела.
Мирлад мешком плюхнулся обратно на кровать и ухватился за свое горло, жадно давясь воздухом.
— Пить… прошу…
Он схватился за кружку с вином и судорожно выпил все, что не стекло по небритому подбородку.
— Еще…
— Не испытывай мое терпение, видит Господь-Кузнец, его у меня немного. Кому ты служишь?
Старик печально посмотрел на кружку, утер рукавом рот и без тени страха взглянул на того, кто мог убить его одним усилием воли.
— Да будет тебе известно, что старый упрямый Мирлад остался последним человеком в этом огромном крысятнике, который так и не согласился никому служить: ни королю, ни тем, кто против короля, ни… никому. Об этом знают все, и поэтому старине Мирладу доверяют как Золотому Трону.
— Ты внушаешь мне какую-то дичь.
— Ничего, кроме правды! — Старик, кряхтя, пересел с кровати на табурет и, не обращая на нависавшего мага внимания, налил себе еще. — За мной нет армии, нет великих капиталов, но если я позову, то меня поддержат мои клиенты, люди и нелюди, с которыми придется считаться. Вчера сюда пришел очень опасный человек, пришел в поисках тебя, Тобиус Моль, и он мог бы натворить еще много дел, кабы за меня не вступились люди еще более опасные. Сергиус Волк заехал на несколько деньков, а с ним был Ян Кат. Ты, конечно, слышал эти имена…
— Не доводилось.
— Что? — Мирлад замер, не донеся кружку до рта. — Может, ты и о Багровой Хоругви никогда не слыхал?
— Я не настолько глух.
— Слава Господу-Кузнецу! Если ты когда-либо слышал об их капитане Мансе Харогане, то вот знай, что Сергиус Волк — это его правая рука, а Ян Кат — первый клинок Багровой Хоругви. Первый клинок Вестеррайха! Могу поставить на кон все, что возводил на этом месте долгие годы, что не найдется воина, способного победить его.
— Допустим. Зачем им вступаться за тебя?
— За тем, что они любят это место. На протяжении десятилетий я принимал гостей со всего света, окружая их заботой и почетом, уважая их дело и желая узнать их истории. "Дух приключений" — это сердце всех авантюристов Вестеррайха, знаковое место, тихая гавань для людей, чья жизнь состоит из дорог и временных стоянок. Они хотят знать, что мой постоялый двор всегда будет на том же самом месте, словно родной дом, коего многие из них не имеют. У меня сиживал Манс Хароган. Ко мне захаживал на кружку пива Илиас Фортуна и другие ребята из Безумной Галантереи… кого только я не принимал в этих стенах!
Тобиус задумчиво покусывал нижнюю губу, ощущая желание раскурить трубку и обдумывая свои дальнейшие шаги. Будь у него нужные способности, он прибег бы к сапиентомантии и стер бы воспоминания Мирлада о себе. О, насколько проще была бы его жизнь, умей серый магистр играть с человеческой памятью! Но он не умел.
— Меня ищут многие могущественные люди, желающие моей крови…
— Возможно, ты даже до конца не понимаешь, насколько могущественные, — отчего-то хмыкнул Мирлад.
— По уму, следовало бы тебя убить.
— Все зло в мире от ума, ибо люди прислушиваются к нему больше, чем к сердцу. Ты ведь так не поступишь?
— Нет.
— Почему?
Тобиус пожал плечами.
— Само то, что я подумал об этой возможности, делает меня не таким хорошим человеком, каким я хотел бы быть. А это, в свою очередь, делает меня несчастным… Прости, не знаю, зачем я это сказал.
— Магия, — расплылся в улыбке старик.
— Я посвятил магии свою жизнь, и могу поклясться собственным Даром, что в тебе нет ни иора этой самой магии.
К удивлению Тобиуса, Мирлад рассмеялся.
— Ты мне нравишься! Воистину, ты говоришь такие странные вещи с таким серьезным лицом, что это выглядит смешно!
— Я все еще могу сделать с тобой что-нибудь страшное, знаешь?
В ответ Мирлад лишь громче рассмеялся.
— Я говорил про магию иного рода. По большому счету я, содержатель постоялого двора, — человек, который, помимо всего прочего, еще и наливает клиенту выпивку. Выслушивать людей — это часть моего ремесла, а их часто тянет поговорить со мной о том, о чем они ни с кем больше говорить не отважатся. Открыть душу, смекаешь?
Тобиусу вспомнился Томас Бэйн, один из тех людей, которые остались в далеком прошлом и по которым он, Тобиус, все-таки скучал.
— Смекаю.
— Вот и славно. Кстати, недавно ко мне в гости наведался один гном, который в прежние времена часто захаживал, но в последние годы исчез. Разные люди говаривали, что он пошел служить гвардейцем к риденскому королю Радовану, прозванному Кровавым…
— Вадильфар из Криксенгорма.
— Да, странный такой гном, безбородый, с красными волосами, чудно остриженными: затылок весь лысый. Он боялся, что в пути попал на глаза не тем людям, и попросил меня дождаться двоих его дружков, некоего гоблина родом из Сумеречья и тебя…
— И ты говоришь об этом только сейчас? — стылые глаза Тобиуса полыхнули недобрым янтарным пламенем.
— А когда мне было об этом говорить, если я не знал, кто ты такой? Гном описал тебя предельно ясно, но лицо, глаза и волосы ты скрывал, а на руках носил перчатки. Не мог же я приставать ко всем подозрительным типам с вопросом — не они ли, де, Тобиус Моль, беглый маг из Ривена, коего с одинаковым упорством ищут прислужники различных воротил Вестеррайха и агенты Инвестигации в придачу? Согласись, это было бы дуростью.
— Где он?
— В безопасном местечке. Я помог сначала гному, а потом и гоблину незаметно покинуть "Дух приключений". Спокойные времена ушли, месье Тобиус, близится война, и теперь в этом городе полным-полно внимательных ушей и глаз, своих и чужих… Вас троих ищут. Точнее, гнома и гоблина ищут некоторые люди, которые, возможно, служат королю, а вот тебя ищут абсолютно все, разные мутные личности, связанные с магическим миром, псы Церкви… личности похуже.
— Есть люди хуже ищеек Святого Официума?
— Есть, не сомневайся, Тобиус Моль. Вчера один такой сюда заходил, но прежде чем унести ноги, он порубил без малого десяток моих клиентов.
— И кому же он служил?
— Тому, кого не существует, — сказал как отрезал Мирлад, стремительно посерев лицом. — Я помог гному и гоблину незаметно покинуть эти стены и обещал передать, где они будут ждать с тобой встречи. Если ты готов, мои люди помогут тебе смыться.
— Я готов.
— Тогда запоминай. Вадильфар ждет тебя на одном из моих подпольных складов, где хранятся товары, скажем так, облагаемые слишком несправедливым налогом…
— Так ты еще и контрабандист.
— Поживи с мое, познакомься с людьми, с которыми знаком я, и еще не такого нахватаешься. Я поселил твоих приятелей на тайном складе под улицей Трех сестер Благочестия, что находится в северо-восточных районах, близ холма Рэ. Узнаешь нужное место по вот этому знаку на торце дома.
Мирлад неаккуратно нацарапал уродливую закорючку на клочке бумаги.
— Запомнил, — кивнул Тобиус, после чего старик отравил бумагу себе в рот.
— Когда ваша милая компания воссоединится, будьте так любезны покинуть мою территорию, и по возможности незаметно. На этом моя услуга Вадильфару будет исчерпана.
— Благодарю.
Волшебник и трактирщик некоторое время молчали, пока один из них разбирался со своими мыслями, а второй сосредоточенно дожевывал бумажный клочок.
— Ну что еще?
— Скажи, зачем ты это делаешь? Все, кого Господь наделил разумом, должны бежать от меня как от больного катормарским мором…
— Чтобы спрятаться от неприятностей, — кивнул Мирлад, выливая в кружку остатки вина. — А я вот не из пугливых. Я всегда оказывал своим клиентам такие услуги, предоставлял убежище, брал на хранение их вещи и их тайны, защищал их от врагов и никогда не давал слабины в этом нелегком деле. Не дам и сейчас. Может, это вино придает мне храбрости, а может, я просто знаю, что избежать бед не получится. Я, как это пишут в умных книгах, фаталист.
— И какие же беды нависли над тобой? Может, я смогу помочь?
Мирлад лишь хмыкнул.
— Беды нависли над всеми нами, они предупредили о своем приближении, поместив на небосвод эту жуткую красную штуку. Я уже тогда знал, что грядет время перемен, темное время, а теперь остается лишь убеждаться. Скоро полыхнет, мой уважаемый месье волшебник. Запад Вестеррайха дышит войной, и даже самые толстокожие вот-вот ощутят жар этого дыхания на своих шкурах. Мирлад стар, Мирлад упрям, Мирлад прирос к своему "Духу приключений", и если война придет к нему в гости, Мирлад не сможет уйти.
— Возможно, все не так плохо, — сказал Тобиус, стараясь не выдать того волнения, что овладело им после слов о комете. — Войны еще можно избежать, урезонить Марахог…
— Не знаю, не знаю. Войны происходят не по воле народов, а по воле властителей. Можешь ты, маг, поручиться, что война им не нужна?
Серый магистр неопределенно повел плечами — эту мысль он изначально в расчет не брал.
— Если задержишься в Парс-де-ре-Нале подольше, то в полной мере прочувствуешь то безумие, что охватило его. А теперь пора прощаться.
Среди десятков подвод с провиантом, выпивкой и хозяйственными принадлежностями, что каждый день заезжали во двор "Духа приключений" и выезжали из него, легко затерялась телега, грохочущая кастрюлями, в которой помимо утвари имелся солидный запас снеди и спрятанный под мешками с картоплей и свеклой волшебник.
Телега проделала по трущобам долгий и извилистый путь, не единожды резко меняя направление, и спустя лишь полтора часа, переехав из южных в северо-восточные районы, остановилась в узеньком переулке. Тобиус, которому помогли вылезти, встал на нетвердые ноги и принялся прохаживаться взад-вперед, разгоняя кровь по затекшему телу. Мари тем временем попыталась отряхнуть плащ волшебника, но с удивлением увидела, что грязь к нему не пристала и серая ткань осталась вполне чистой, за исключением одного крошечного темного пятнышка.
— Велено высадить вас здесь, месье.
— Благодарю. Если не секрет, куда вы везете всю эту провизию?
— О, совсем не секрет, месье. Хозяин каждый день устраивает бесплатную кормильню то в одной части города, то в другой. Нам велено разливать суп, раздавать запеканки, пироги и хлеб нищим.
— Он… щедр и великодушен, как я погляжу.
— Он родился в трущобах, месье, и помнит об этом.
— И как, не слишком ли затратна его щедрость?
— Почем мне знать? — пожала округлыми плечиками разносчица. — Деньгами распоряжается только он. Однако скажу, что сейчас страждущих стало намного меньше, чем раньше.
— Находят работу?
— Нет, месье, идут в армию.
Мари вернулась на козлы, и возница хлестнул лошадь, выводя телегу на более широкую улицу. Серый странник в глубоком капюшоне остался один и, оглядев грязный переулок, решил, что пора выбираться.
Лабиринт зловонных кривых улиц, по которым слонялся волшебник, так сильно кружил голову, что ему приходилось искать взглядом громаду холма Рэ, на котором гордо высились корпуса университетского кампуса и массивная постройка Королевской обсерватории.
Некогда пустой и ничем, кроме размеров, не выделявшийся среди остальных Гессеманских холмов, Рэ был застроен благодаря воле нынешнего короля и стал пристанищем Университета буржуа и пувров. Взойдя на трон несколько десятилетий назад, Маэкарн Щедрый стал первым королем Архаддира, который попытался заставить глав Архаддирского королевского университета открыть прием для мещанских и пуврских детей, но потерпел неудачу. Не сумев сломить старую профессуру, верившую в привилегии благородной крови больше, чем в реформы, он создал новый университет и вложил огромные деньги, дабы сделать его больше и лучше старого, чопорного и уважаемого Архаддирского.
Останавливая случайных прохожих, хмурых грязных людей, не слишком радовавшихся тому, что какой-то незнакомец их окликал, он спрашивал, как попасть то к одному месту, то к другому, но, ныряя в особенно темные проулки, где никто не видел, Тобиус спрашивал лишь про улицу Трех сестер Благочестия. Убедившись, что никто не дышит в спину, он наконец вышел на ничем не отличавшуюся от прочих улицу, прошелся по ней, заметил тайный знак и не сбавил шагу. Пришлось двигаться дальше, петляя и прячась. Лишь оказавшись в густой тени позади мясницкой лавки, волшебник перевел дыхание и накинул на себя Незримость. Возвращался он осторожно, беспрестанно изучая все вокруг сквозь призму Истинного Зрения.
Изогнутые, вытертые бесчисленным множеством башмаков ступени вели в глубокий подвал под одним из домов. Грязная серая дверь на поверку оказалась прочной и надежно запертой. Пришлось стучать. Довольно долго тихий стук оставался безответным, а потом Тобиус стянул с руки перчатку, чтобы она не лопнула, когда бронзовый кулак обрушился на дерево. Дверь едва не слетела с петель.
— Кто там? — тихонько донеслось с той стороны спустя время.
— Свои.
— Все свои давно здесь…
— Вадильфар, если бы у тебя была борода, я бы сейчас тебя за нее оттаскал, пусть бы ты потом был обязан отрубить мне руку. Открывай.
— Господин Солезамо!
Заскрипели засовы, и дверь приоткрылась, но лишь настолько, чтобы волшебник проскользнул в густую темень.
— Проходите дальше, не наткнитесь на бочки и прочий хлам, здешний склад забит. Справа, вон туда, за ящики, за занавеску.
Несколько крохотных окошек в подвале были плотно забиты досками, а скудный свет рождала плошка с жиром и фитилем. За занавеской в маленькой каморке магистра приветливо ожидала стрела, наложенная на натянутую тетиву лука.
— Рад видеть, что ты не теряешь бдительности, Вилезий.
— Тем и живы еще. Слышишь, камнеед, ты проверил его?
— Сейчас и проверю, моховик, куда спешить? — За спиной мага гномский клинок покинул ножны. — Не обессудьте, господин Солезамо, но так надо.
— Что удумали, затейники?
— Да ничего. Проверить надо, господин Солезамо, вы это или нет?
Рядом с ногой Тобиуса на пол упал маленький металлический квадратик — мелкая гномская монета с искусной тонкой чеканкой.
— Поднимите.
Тобиус медленно присел, сомкнул бронзовые пальцы на монете, и чуть не завалился на пол, ощутив, как волной по телу прокатилась слабость, — он перестал чувствовать Дар.
— Ну как? — напряженно спросил гном.
— Вроде бы лицо не изменилось, — с сомнением ответил гоблин.
— Профаны, — презрительно скривился волшебник, — ложная личина, будь я самозванцем, слетела бы, лишь поддерживай я ее за счет внутренних резервов. Но если бы ее поддерживал артефакт с обособленным магическим зарядом, то личина уцелела бы.
Воины молча переглядывались, не зная, что делать дальше, а Тобиус с трудом выпрямился.
— Ладно, мы верим, что это вы. Можете отдать…
— Не могу. Я слишком поздно понял, что это за металл.
Соприкоснувшись с монетой, созданной не из чего иного, как из настоящего керберита, протез почти немедля потерял свои магические свойства и отказался повиноваться.
Еще около часа Вадильфар из Криксенгорма, пыхтя и что-то бормоча на родном наречии гонгаруда, вытаскивал монетку из бронзовой хватки клещами, а когда он все же преуспел, ко всеобщему облегчению, рука волшебника ожила. Тобиус стал усердно растирать протез, скорее интуитивно, нежели в надежде прогнать из него легкое покалывание, а потом он посмотрел на своих попутчиков, и те отшатнулись. Лицо мага стало белым от ярости, стылые глаза разгорелись ярче углей, ноздри гневно раздулись. Бронзовые пальцы вцепились в горло Вадильфара, живые — Вилезия, и, словно не чувствуя их тяжести, серый магистр оторвал хрипящих воинов от пола.
— Никогда больше не смейте подносить ко мне эту гадость или проверять меня подобным образом! Если такое повторится, я убью вас обоих без промедления и сожаления!
Он уронил их на пол, и несчастные гвардейцы смогли наконец вдохнуть. Вилезий подобрался раньше напарника и быстро отполз от рассвирепевшего мага, а Вадильфар просто глотал воздух, глядя в пустоту выпученными глазами. К счастью для них обоих, гоблин немедля принял единственно верное решение.
— Простите нас, господин. Мы подумали, что осторожность лишней быть не может…
— Если я вырву вам глаза, отрежу язык, нос и уши, отрублю ноги и руки, а всю кожу на теле обожгу, дабы вы не могли больше осязать, когда я превращу ваши тела в куски плоти с заточенным внутри разумом, отрезанным от остального мира, вы почувствуете то, что чувствую я всякий раз, когда меня лишают магии, и захотите умереть. На ваше счастье меня уже лишали сил, и теперь я могу переживать это более спокойно. Но любой другой маг после такой шутки отправил бы вас к праотцам, так и знайте.
— Простите, — прохрипел Вадильфар из Криксенгорма, после чего принял протянутую руку мага, помогшего ему встать.
— И вы меня, — тихо отозвался Тобиус, чье бешенство рассеялось так же быстро, как и появилось. — Я долго добирался, устал и проголодался. У вас есть чем зубы почесать?
Гвардейцы немного успокоились и, дабы поскорее забыть о происшествии, споро принялись за дело. В крошечном очаге разожгли огонь и подогрели луково-грибной суп, на маленьком столике едва уместились тарелки с заплесневевшим сыром, подсохшим хлебом и ветчиной; наполнило неказистые потрескавшиеся кружки вино. Троица выпила за воссоединение, после чего за трапезой гвардейцы рассказали магу о том, как добрались до столицы.
Путь Вилезия был спокоен, гоблин углубился в самую гущу лесов и если и встречал кого-то по дороге, то лишь охотников, которые не могли даже заметить порождения Сумеречья. Питаясь охотой и ночуя на деревьях, он продвигался в сторону Парс-де-ре-Наля, стараясь пересекать освоенные под пахоту и пастбища земли ночью, а человеческие поселения и вовсе обходил. Не скованный надобностью путешествовать по дорогам, гоблин двигался напрямик, но прибыл вторым. Первым, как и ожидалось, добрался Вадильфар из Криксенгорма, но его путешествие оказалось сложнее. В подробности гном не вдавался, сказал только, что заметил слежку за два дня до прибытия в город, сделал все, что мог, чтобы оторваться, но так до конца и не уверился в успехе.
— Все потому, что ты безбородый гном с красной башкой, — хихикнул Вилезий, смакуя заплесневевший сыр, — легче тебя заметить лишь вопящего сумасшедшего, бегающего по ярмарочной площади нагишом и с горящим факелом в заднице. Давно тебе говорил, отпусти бороду, перекрась башку и гуляй себе сколько хочешь. Бородатые гномы все на одно лицо, словно вас по одним меркам строгали. Опять же сородичей перестанешь сторониться…
— Да пошел ты, — поморщился Вадильфар беззлобно. — Я выгляжу так, как заведено у моего народа, не все гномы носят бороды… то есть почти все, конечно, но не все! К тому же не выбритый подбородок мешает мне быть рядом с остальными, а…
Рука Вадильфара дернулась к шее, но он замер и резко замолчал, как и гоблин, внезапно осознавая, что в каморке их уже трое и заведенный разговор, на который подвигло вино, не предназначался для ушей волшебника.
— А вот моя дорога, — заговорил Тобиус, как ни в чем не бывало, — оказалась интереснее обеих ваших, вместе взятых.
Он опустил некоторые детали и закончил на том, как Мари оставила его в трущобах.
— Постойте, постойте, Верная Мари? — уточнил Вадильфар.
— Что?
— Вы про Верную Мари? Такая высокая, чернявая, пышная, как пастила, и сладкая, как патока, баба?
— Я тебе только что рассказал, о том, как встретился с одним из порождений Пекла, а ты…
— Да что мне ваше человеческое Пекло, я гном! Подумаешь, демон! А вот встретиться с Верной Мари еще разок я бы не отказался!
— Кажется, что-то важное прошло мимо меня…
— Ну, это знаю даже я, — вновь оскалился Вилезий Вильтгрин, разливая вино, — Верная Мари — это притча во языцех! Этот каменный пенек несколько лет ее вспоминает, да и не он один, думаю. Восхитительное представление сей бабы о верности приводит в трепетный восторг половину авантюристов Вестеррайха. Говорят, что она замужем и неукоснительно блюдет верность своему муженьку, свято полагая, что все, чем ее наделил Господь, может принадлежать только ему. — Гоблин отпил из кружки. — Во всяком случае, все, что связано с чадородством. А все, что не связано… ну, у нее есть и второе прозвище — Мари Задняя Дверка.
И Вилезий, и Вадильфар зашлись громогласным хохотом, надрывая животы и едва не скатываясь со стульев, а Тобиус не донес до рта кусок хлеба, поморщился и вернул его на тарелку.
— Какая восхитительно пошлая история, — раздался едва различимый бесплотный шепот.
— И не говорите, и не…
Вадильфар из Криксенгорма утер навернувшиеся от смеха слезы, шмыгнул носом, а потом с силой оттолкнулся от стола, валясь вместе с табуретом на пол, ловко перекувырнулся через голову и вскочил на ноги рядом со своей экипировкой, что лежала у стенки. Спустя миг гном замер в боевой стойке с мечом и щитом. В это же время Вилезий Вильтгрин с пугающим проворством вскинул лук с наложенной на тетиву стрелой, а еще две штуки оказались зажаты у него в зубах, он не знал куда целиться, но готов был выстрелить в любой миг. Тобиус остался сидеть на своем месте, прикрыв глаза, и вокруг головы его мягко воссиял венец очей, благодаря которому маг видел все и вся вокруг себя. Это не помогло ему обнаружить некоего четвертого, затаившегося в каморке, но чары плелись в голове, и боевые заклинания могли быть исторгнуты в любой миг.
— Кто здесь? — спокойно проговорил серый магистр. — Покажись.
Шепот не заставил себя долго упрашивать.
— Всенепременно, но сначала я должен убедиться в том, что появление мое не приведет к беде.
— Ты, это, покажись, тогда и увидим, — предложил гном, готовясь рубануть с плеча в тот же миг.
— Пожалуй, я не с того начал. Говорят, что бедность не порок.
— В таком случае я самый непорочный человек в мире, — ответил Тобиус. — Опустите оружие, господа, это наш связной.
Венец очей погас и Тобиус открыл глаза, чтобы увидеть, как рядом со столом наливается чернотой дотоле совершенно незримый человеческий силуэт. Он проявился на пергаменте мироздания как медленно расползающееся чернильное пятно, и, лишь став совершенно черным, обрел окончательную материальность. Глубокий капюшон опустился на плечи, и перед ними предстала лысая, круглая и приплюснутая, словно бледная шляпка молодого гриба, голова с маленьким лицом и невероятно мощным и длинным носом, напоминавшим клюв экзотической птицы. На носу сидели очки с круглыми черными стеклами, нижнюю часть лица обматывал длинный черно-белый шарф, а вся фигура мага ростом не превышала пяти футов.
— Эй, камнегрыз, это не твой ли родственник?
— Меня часто путают с гномом, но поверьте на слово, я человек. — Голос связного зазвучал совершенно иначе, чем прежде, превратившись из таинственного шепота в нелепый гундосый бубнеж.
— Мы верим. Вилезий, не тяни руку к его носу, это невежливо.
— Его нос длиннее моего! А я ведь гоблин!
— Как вы нас нашли?
— Оставил на вашем плаще свое следящее заклинание вчера ночью. Помните, вы вышли под дождь, а потом вернулись?
— Отдаю должное вашему искусству скрываться, обычные отводящие глаз чары действуют на меня слабо.
— Благодарю. Скрытность — мой хлеб.
— Не могли бы вы?..
— Всенепременно.
Короткая рука с короткими пальцами протянулась к Тобиусу и коснулась его плаща, а потом крошечное, едва заметное пятнышко, словно от капли воды, было снято с ткани и растерто до полного исчезновения.
— Тонкая работа.
— Благодарю, чар…
— Мэтр Солезамо де Верье.
— Допустим, — гундосо согласился обладатель великого носа. — Мое имя Тискрет Балеван, и я служу в архаддирской разведке. Вы должны были прибыть намного-намного раньше.
— Обстоятельства оказались сильнее нас.
— В складывающейся политической ситуации это крайне никчемное оправдание. Немедленно собирайтесь, ваше убежище находится под наблюдением третьих лиц, и мы должны бежать. С минуты на минуту мой напарник доставит сюда карету.
Какое-то мгновение королевские гвардейцы стояли неподвижно, следя за волшебником, и лишь когда он кивнул, бросились в разные углы каморки.
— Их много? Наблюдателей.
— Да, и становится больше. Думаю, готовятся идти на штурм.
— Я могу телепортироваться и забрать с собой этих двоих.
— Не можете. Особым приказом короля над столицей распростерт полог чар, блокирующих телепортацию.
— Такое возможно? Над столь обширной территорией?
— Да, если создать опорные точки по всему Парс-де-ре-Налю и приказать столичным магам следить за их поддержанием. Очень полезно против незаметной переправки шпионов, но и хлопот доставляет немало.
— Печально.
— Не хотелось бы мешать вашей беседе, месье магики, но нам было бы неплохо убраться отсюда поскорее! — пропыхтел гном, затягивая последние ремешки своих тяжелых лат.
— Здравая мысль, — кивнул коротышка, — мэтр де Верье, вы умеете постоять за себя?
— Имею представление, как это надо делать.
— Ну хоть что-то.
— Готовы? Выйдем под чарами незримости, которые я обеспечу, дождемся моего напарника, а потом улетим.
— Улетим? Мне казалось, речь шла о карете.
— Так и есть, так и есть.
Убедившись, что все готовы, коротышка достал из-под плаща короткий жезл и, поводив им по воздуху, беззвучно зачитал заклинание. Вилезий и Вадильфар не почувствовали изменений, но Тобиус видел, как их четверку укутывает темный колышущийся туман.
— Это Полог Отрицания? — спросил серый магистр.
— Он.
— Мое вам почтение.
— Благодарю. Можем выходить, но от меня, пожалуйста, не отдаляйтесь.
Вместе они выбрались на улицу, в яркий летний день, душный и пахучий, что было для Парс-де-ре-Наля обыденностью.
— А нас точно не увидят? — проворчал гном, не убиравший руки с рукояти меча. — Глупо вот так торчать посреди улицы. К тому же на меня всякая волшба никогда особо не действовала.
— Без ложной скромности доложу, — прогнусавил Тискрет Балеван, — что во всем, касающемся скрытности, моя магия стремится к превосходной степени. Сейчас нас не увидел бы и архимаг…
— Тогда почему эти крепкие парни высыпают на улицу и тычут в нашу сторону мушкетами? — безрадостно осведомился гоблин, накладывая на лук сразу две стрелы.
Из проулков на улицу Трех сестер Благочестия действительно высыпало немало людей, вооруженных пистолетами и мушкетами. Они перегородили улицу выше и ниже тайного склада и теперь слепо водили перед собой заряженным оружием.
— Они нас не видят, — уверенно произнес Балеван.
— Но раз они знают, что мы здесь, значит, кто-то нас видит. — В руке Тобиуса материализовался его посох, и волшебник приготовился к тому, что вот-вот придется вновь направить Искусство в стезю разрушения.
— Это исключено, — категорически ответил Балеван.
— Я попытаюсь усыпить их всех… о, дерьмо!
Из-за спин стрелков выступил высокий седовласый человек с широкой повязкой, закрывавшей глаза. Он расстегнул и сбросил на землю плащ, оставшись в сложных комбинированных доспехах, которые искусно сочетали в себе элементы из толстой вываренной кожи, кольчужной сетки, стальной чешуи и сплошных латных элементов, украшенных шипами. Его рука, покрытая кожаной перчаткой, вытянула из-за спины один из мечей. Слепец зашагал вперед, быстро ускоряясь, пока не перешел на стремительный бег.
Вилезий выпустил пять стрел одну за другой, но длинный клинок каждую из них рассекал в полете. Тобиус направил на слепца посох, и из копьевидного набалдашника ударил пульсирующий красный луч, который должен был расщепить врага на элементарные частицы. Слепец резко остановился, отводя оружие за спину, и левой рукой начертил перед собой какой-то незримый знак — плетение смертоносного заклинания тот же миг размоталось, а заряд гурханы втянулся в тело мечника.
— Какого ахога творит этот щучий сын? — хрипло выдохнул Тобиус, силясь поверить своим глазам.
Мечник не мог их видеть, но он знал, где они, и стремительно летел вперед с мечом наизготовку. Сбросивший с себя оцепенение магистр ударил еще раз, затем еще, но последовавшие заклинания не задержали слепца — тот ловко избегал их, совершая пируэты, пропуская мимо себя и позволяя подручным испытывать всю смертельную мощь боевой магии. Прекративший впустую тратить стрелы Вилезий выхватил из-под плаща сабли и ринулся навстречу врагу, но был отброшен одним мощным ударом кулака, пришедшимся прямо в череп. Между Тобиусом и слепцом встал Вадильфар, эдакий приплюснутый бронированный куб с тяжелым щитом и коротким клинком. Гном издал воинственный рев и приготовился к драке, когда седой налетел на него ураганом сверкающей стали. Невзирая на вес лат, прежде гном всегда проявлял чудеса ловкости и сноровки даже в самом жарком бою, но по сравнению с новым противником он оказался медлительным и инертным. Пляска слепого мечника была короткой и действенной — он будто атаковал Вадильфара со всех сторон сразу, кромсая и разминая отличные латы, метя в самые незащищенные места, то ударяя скользящими молниеносными выпадами, то лупя что есть силы, отчего коренастая фигура тряслась и лязгала, кидаемая из стороны в сторону. Все произошло очень быстро, после серии молниеносных атак седой занес меч, сжимаемый обеими руками, и ударил гнома по голове изо всех сил, отчего шлем с громким звуком лопнул, а Вадильфар из Криксенгорма, охнув и выронив оружие, упал на четвереньки.
Ничуть не запыхавшись, слепой мечник двинулся на Тобиуса, невозмутимый и целеустремленный, как выпущенное из пушки ядро. Серый магистр сделал шаг назад, занимая боевую стойку, и еще раз для острастки пробудил свой магический дар, лишь для того чтобы убедиться — Перламутровое Шило никак не навредило врагу. Тогда посох, сотворенный в виде копья, резко крутанулся и устремился своим острым концом слепцу в грудь, но был отражен резким взмахом меча. Завязался поединок, и если мечник ожидал легкой победы, то ему пришлось разочароваться. Тобиус мастерски владел древковым оружием и, обладая навыками, почерпнутыми среди народа сару-хэм, проявлял чудеса обезьяньей ловкости вкупе с немалой силой. Его оружие описывало вокруг хозяина один круг за другим, безошибочно отражая атаки меча, кололо в ответ и сыпало тяжелыми ударами, способными переломать кости даже мохобороду. Маг ни на мгновение не останавливался, находясь в движении и плетя узор боя, при этом все заметнее тесня мечника, вынужденного обороняться от шквала ударов. Некоторые из атак Тобиуса были неожиданны, так как он наносил сокрушительные удары ногами в прыжке, быстро уходил от контрударов при помощи кувырков, пытался прибегать к коварным подсечкам и обманным выпадам. Наконец он улучил момент, чтобы использовать едва заметную брешь в обороне мечника, она открылась лишь на миг, и маг ужалил врага острием в грудь, пробив доспехи. Слепец скрипнул зубами, отшатываясь, после чего в два прыжка разорвал расстояние.
— А ты еще интереснее, чем мне говорили, Тобиус Моль.
— Впервые слышу это имя, — ответил Тобиус, стараясь унять бешено колотившееся сердце и разрывающиеся легкие. Он взвинтил темп до предела своих нынешних возможностей, мышцы и сухожилия горели, по лицу градом катил горячий пот.
— Ладно, игры кончились. Мне приказано доставить тебя живьем, но про полное здравие никто не упоминал.
Из-за спины слепца появился второй клинок. Его первый шаг по направлению к Тобиусу был медленным и вялым, но второй выбросил врага вперед как из катапульты. Через несколько мгновений оборона волшебника была прорвана, и в горло врезался кулак — не настоящий, а серебряное навершие одного из клинков. Боль ослепительной вспышкой поразила мозг, и Тобиус успел понять, что падает. В этом поединке его рефлексы обострились, восприятие времени замедлилось, и, летя на грязную улицу спиной вперед, выдыхая сдавленный стон мучительно растянувшейся боли, он с отстраненным удовлетворением понимал, что его пальцы продолжают крепко сжимать посох, а сзади на одолевшего его врага налетает с саблями наголо Вилезий Вильтгрин. Неровная старинная брусчатка ударила волшебника в затылок, новый взрыв боли расколол череп, и спасительная темнота поглотила Тобиуса, как уже не раз бывало в его переполненной сражениями жизни.
Все мы никто, и вся наша жизнь ни к чему не ведет, все наши деяния будут забыты, а все наши труды обратятся прахом под ударами неумолимого тока времени. Сияющее величие наших успехов померкнет на фоне катастрофических последствий нашей гордыни, и деградировавшим потомкам останется копошиться в грязи, по которой мы когда-то ступали, почитая эту грязь великим искусством магии.
Тобиус понял, что мысли эти, в коих только что захлебывался его распаленный болью разум, не принадлежали ему, но могли бы принадлежать кому-то другому, жившему тысячи лет назад и строившему золотую эпоху чаротворчества. Эти мысли могли бы появиться в уме древнего и могущественного мага, увидь он то, что окружало Тобиуса, и этот древний безымянный маг, возможно, расплакался бы от подобного зрелища.
Когда-то Абсалодриум Раздвоенный был жемчужиной всего магического мира, городом, а вернее, двумя великими городами, построенными по разные стороны от Хребта. Два города, два брата-близнеца, зеркальные отражения друг друга, разделенные великим массивом Драконьего Хребта, но соединенные невероятным порталом. Невероятным потому, что Хребет изобиловал спрятанными в его бесконечных толщах залежами анамкара. Ни один маг не мог перенестись с восточной половины континента на западную или обратно, ибо над горами высилась незримая и нерушимая "стена" астральных помех. Однако для Джассара Ансафаруса, строившего Абсалодриум, это не было препятствием. Абсалон воздвиг свой раздвоенный город и сотворил портал, названный одним из самых непостижимых чудес света. На протяжении более чем сорока веков Абсалодриум Раздвоенный воплощал немеркнущее великолепие магии, неописуемо огромный и величественный, украшенный садами и дворцами, населенный разумными существами тысяч разных видов.
Ныне он был мертв.
Слава этого города пережила его создателя всего на восемь с половиной веков. На протяжении Эпохи Темных Скитаний мир раздирала Вторая Война Магов, и оба Абсалодриума служили главными оплотами для предводителей враждующих сторон, что превратило их из обителей величия в грозные города-крепости, более неприступные, чем любые иные, созданные до и после. Война постепенно сошла на нет, великий архимагистр Зенреб Алый потерпел поражение от рук своего соперника Огремона Серебряного, который, одержав победу, так и не успел восстановить Абсалодриум в прежнем виде.
В мир пришел Сарос Гроган, человек, повелевавший драконами, безжалостный воитель, который всем сердцем ненавидел волшебников за то, что они сотворили с Валемаром, и стремился их истребить. Его драконы атаковали оплоты волшебства, испепеляя магов везде и всюду. Неприступный Абсалодриум Раздвоенный пал под ударом Сароса Драконогласого, как пали и многие иные цитадели, а в последовавшие тысячелетия все попытки вновь заселить его так ни к чему и не привели. Ныне этот город был запретным. Находясь в землях Папской Области, памятник прошлого охранялся войсками Святого Престола, дабы никто и никогда более не проник в его заброшенные дворцы, погибшие сады, на его пустые улицы. Но и поныне это мертвое место несло на себе печать незабвенной красоты и непревзойденной славы тех, кто жил когда-то.
Абсалодриум был наполовину разрушен, сер, напрочь лишен цветов, пуст и печален, но оставался прекрасным в глазах Тобиуса, шагавшего по безлюдным улицам, заваленным обломками и поросшим дикими растениями. Волшебник не сомневался, что видит именно Абсалодриум, хотя никогда не бывал в нем наяву. Лишь один раз много лет назад, пораженный дротиком с неизвестным токсином, он узрел в наркотическом видении цитадель великой магии во времена рассвета. По убеждению серого магистра, то был бред, яркая и восхитительно детальная сказка, рожденная его глубоким подсознательным желанием постичь тайны Искусства золотой эпохи.
Как тогда, так и теперь он понимал, что все вокруг него неправда. И не только странная серость, выдавившая из мира все иные цвета, говорила об этом, но и рука Тобиуса, его правая рука, вновь живая и здоровая. Неспешно, опираясь на посох, магистр двигался на восток, к обители Джассара, к башне столь высокой, что даже главная башня Академии в ривенской столице показалась бы жалкой хибаркой в сравнении с ней. Не менее полутора сотен ярусов, некогда увенчанных острым шпилем из горного хрусталя, многочисленные открытые галереи с колоннами в виде амирамов. Статуи драконов, украшавших стены, балконы и террасы, безмолвно взирали на мертвый город, величественные, но безразличные, раскинувшие свои крылья, но не способные улететь. Ныне эти чудовища внушали волшебникам панический страх, ибо никакие чары не могли защитить от их белого огня, но когда-то…
И вновь безымянный волшебник древности сокрушенно качает головой, видя, во что превратились его потомки. Тобиус, как один из них, как тень былого могущества, тоже ощущал эту скорбь, а вместе с ней и жгучий стыд за то, чем он являлся. За то, что не мог быть чем-то лучшим, большим… чем-то стоящим почтения и восхищения. Он чувствовал, как мертвый город укоряет его, теряя последнюю надежду на возрождение.
Попав внутрь башни, Тобиус остановился, чтобы окинуть взглядом монументальный барельеф напротив входа. Его волшебник видел и прежде, но не в полный размер, потому что воссоздать этот труд полностью не брался еще никто, а иметь его у себя желал всякий верховный маг всякой магической школы Вестеррайха. Он назывался "Слава Джассара".
В центре композиции находился Маг Магов, державший большую книгу в одной руке и посох — в другой. Он стоял у основания раздвоенного дерева, оба ствола которого росли из единого корня под ногами Абсалона, а их бесчисленные ветви переплетались над его головой. Этот знак считался сакральным, ибо дерево воплощало две изначальные, самые первые магические школы, созданные Джассаром: Материю и Энергию, из коих позже, словно ветви, произросли десятки и сотни прочих школ, тесно связанных между собой. Окружали великого волшебника все прочие обитатели древнего мира. Считалось, что не существовало в истории иного произведения искусства, на котором бы находилось столько представителей разных разумных видов, многие из коих уже вымерли. Среди учеников и последователей, чьи почтительные взгляды, были обращены на Абсалона, нашлось место даже далийским эльфам, существам столь таинственным, что многие из живущих сомневались в их существовании. Там же были и орки, не склонявшиеся ни перед кем ни до, ни после Джассара, там были иджун — мистические люди-змеи, которых поглотило забвение, там были керитиды, шеор-ва, иммагмату и многие-многие другие, воссозданные в полный рост, как при жизни. А кроме учеников были и слуги, многочисленные духи, демоны, чудовища, големы и искусственно созданные существа, подвластные воле Абсалона. По краям рельефа во весь свой исполинский рост стояли почтительно склонившиеся амирамы, непостижимые, самые таинственные и могущественные порождения магии, которые подчинялись лишь Джассару.
Путь Тобиуса лежал наверх, по заброшенным лестницам, залам и переходам. Он знал, куда ему следует стремиться: на вершину башни, туда, где когда-то жил и откуда правил миром Джассар Ансафарус. Очень долгий путь, но не трудный и не тяжелый для того, кто шел сквозь сон. Последняя винтовая лестница осталась позади, и он вновь оказался в том огромном продолговатом зале… разоренном и покинутом. Над лестницей в стенной нише возвышалась еще одна статуя Джассара, как и в прошлый раз, но книжные полки опустели, шкафы, за хрустальными дверками коих хранились сотни непонятных чудесных приспособлений, исчезли. Осталось гигантское зеркало в противоположном конце да огромный стол, больше походивший на подиум.
Шаркающей походкой маг двинулся к столу, задержавшись лишь напротив выхода на балкон, с которого можно было увидеть Драконий Хребет. Больше всего Тобиуса интересовало зеркало, что находилось позади стола, самое большое из когда-либо виденных им настоящих зеркал, вмурованное в стену и лишенное рамы. В прошлый раз рама была, громадная и сложная, исполненная в виде пары нагих исполинов, совершенно прекрасных, но лишенных корней мужского и женского начала, собственно — амирамов. Тобиус хотел приблизиться к потускневшей, покрывшейся пятнами поверхности, но остановился, заметив на краешке стола разложенную доску для игры в раджамауту и несколько фигур на ней. Часть войск еще находилась на доске, другая часть — пала в битве и валялась за полем боя. Рядом лежало большое черное перо, как будто гусиное. Волшебник протянул руку, чтобы коснуться белого раджи, но остановился, когда отовсюду полился шепот:
— Ты ли начинал эту игру? Тебе ли ее заканчивать?
— Нет и нет. Но тебе, кажется, так скучно, что ты начал играть с самим собой.
— Как ты смеешь говорить со мной так?
— А как мне с тобой говорить? Обычно все наши беседы сводятся к тому, что ты требуешь, а я посылаю тебя к щучьей матери… сколько уже лет? Десять? Даже кошмары могут стать рутиной.
— Я не играю сам с собой, — ответил шепот, и Тобиус уловил в нем не то обиду, не то ехидство, — в твоей голове, волшебник, есть с кем поговорить.
— Как… мило. Намекаешь, что, кроме тебя, у меня есть еще один попутчик?
— Не желаю говорить об этом. Желаю говорить о другом. Мне не нравится, когда кто-то покушается на мое.
— Что?
— Мое, — упрямо повторил Шепчущий.
Маг скосил глаза на доску.
— Ревнуешь?
— Я не делюсь тем, что мое. Ни с кем. Не с мелким ничтожным демоном.
— Мелким? Ничтожным? Ты бесишься оттого, что он не мелок и не ничтожен. Ты почувствовал опасность, и хотя не мне, агнцу беззащитному, радоваться, что на меня точат зубы уже два волка, но все же приятно, что тебе плохо.
— Я предлагаю тебе безграничную власть. Такую, какая была лишь у создателя этих стен. Но ты отказываешься. Почему?
— Мне не нужна власть.
— Всем волшебникам нужна власть. Воинам нужна слава, торгашам — прибыль, простолюдинам — спокойный достаток, а магам — власть. Без нее нет у магии смысла. Почему ты отказываешься?
— Надоело. — Волшебник поднял одну из "погибших" фигур и покрутил ее в пальцах правой руки, живых и мягких. — Надоело повторять тебе одно и то же. Столько лет минуло, а ты все твердишь и твердишь про власть. Я неправильный волшебник, я не хочу ее! А хочу я, чтобы ты сгинул навсегда и больше не появлялся!
— Этому не бывать… Маг Магов думал, что смог оградить от меня мир, но ошибался. Его уж нет давно, а я есть и буду. До скончания этого мира. А знаешь, почему? Потому что ненависть вечна. Прими ее. Прими меня и сокруши твоих врагов. Если ты откроешь мне свое сердце, я отыщу для тебя Шивариуса, и мы вместе убьем его. Это ничтожество пользуется моей силой, цедит ее по капле, становясь могущественнее и управляя своим превращением. Его участь предрешена, он станет моим проводником, но очень, очень нескоро. А тебе я дам все сразу.
— Хм… то есть я не буду принимать яд по капле, ты вольешь в меня целое ведро?
— Власть… могущество…
— На дне могилы видел я и тебя, и ту смердящую падаль, которую ты мне предлагаешь. Все это обман, приманка. Не сомневаюсь, что ты исполнишь свои посулы, что поможешь уничтожить Шивариуса. Но потом я стану тварью вроде несчастного Джакеримо Шута. В тысячу раз хуже. Я помню, что он нес из своей камеры тогда, в подземельях под Академией. Лучше еще раз подохнуть, основательно, навсегда, чем стать чем-то подобным.
Шепчущий долго молчал, ничем не выдавая своего незримого присутствия, а маг стоял перед зеркалом, в котором подрагивало его мутноватое отражение. Он все еще помнил, как привидевшийся ему в прошлом Джассар проходил через это зеркало куда-то туда, в зазеркалье, чертя на поверхности очень сложный магический знак. Невольно Тобиус протянул руку и стал водить по зеркалу пальцем, не ожидая, правда, что что-то произойдет. Ничего и не произошло.
— Я не позволю никому покуситься на мое…
— Как странно, — вздохнул маг, оставляя бесполезное занятие, — ты так долго подтачиваешь мою волю, глодаешь мои кости, ищешь мои слабости, но за десять лет мы впервые говорим. А всего-то и нужно было встретиться с одним из князей Пекла. Всего-то!
— Я не…
— Да заткнись ты, — поморщился Тобиус и со вздохом закрыл лицо ладонями. Он чувствовал усталость. — Чего ты хочешь? Помимо того, чтобы использовать меня как марионетку.
— Не пускай его.
— И не собирался.
— Хорошо…
— Вы одинаково чужды мне.
— Но я не могу причинить тебе вред там, в мире живых. А он может. Не открывай ему врат, а я позабочусь, чтобы он не сломал, не испортил мое.
— Какая прелесть, — ответил волшебник, не скрывая гримасы отвращения. — Что ж, иметь какую-то защиту от князя Пекла — лучше, чем не иметь никакой. Все? Никаких пыток?
— Никаких.
— Тогда я хотел бы вернуться в сознание.
— Да. Но сначала… не думай, что я оставил свои стремления. Броня твоя крепка, но и по ней ползут трещины. Я знаю обо всех твоих страхах, Тобиус. Я знаю, что ты думаешь о Красном Черве. Я знаю, что ты боишься Шивариуса. Я знаю, что тебе не нравится то, чем ты стал. Я знаю, что ты боишься за эту женщину. Я знаю, что тебе стыдно перед Керубалесом… да, это больнее всего. Тебе стыдно, ты так и не узнал, что с ним стало, почему он не отвечает тебе? Ты не отправился к нему… а он ведь пытался спасти тебя, он пострадал! Твоя боль прошла, но не его…
— Заткнись!
— Пусть совесть грызет тебя, пусть страх разъедает тебя изнутри. Твоя броня крепка, но и по ней ползут трещины. Рано или поздно мой удар будет достаточно силен.
— Заткнись, тварь! Заткнись, иначе я клянусь, что прострелю себе голову при первой же возможности, и ты останешься ни с чем! Заткнись!
Он вынырнул с воплем, вернулся в реальность под звуки собственного голоса и шелест потустороннего смеха, чтобы обнаружить себя сидящим на большом диване внутри роскошно отделанного салона кареты. По правую руку от Тобиуса, вжавшись в самый угол, устроился Тискрет Балеван, но на него серый магистр не сразу обратил внимание. Напротив, заливая обивку кровью, полулежали Вилезий и Вадильфар, оба без сознания, но еще живые, это волшебник проверил немедля. У гнома было тяжелое ранение головы, а гоблину проткнули живот, и то, что он не погиб мгновенно, можно было назвать лишь чудом.
Не зная, за кого хвататься в первую очередь, Тобиус прочел заклинание и сотворил свою точную копию, после чего бросился к Вадильфару, а двойник занялся вторым гвардейцем. Благодаря немалому целительскому опыту, волшебник не растерялся и не промедлил, он умел хватать и тащить назад тех, чья жизнь зависла над пропастью. Черепную травму удалось исцелить довольно быстро, но большими затратами сил, ибо сущность гнома упорно отторгала магические потоки. Однако основную опасность представляли спутники раны: сотрясение и отек мозга, но и с ними удалось совладать, хотя потребовало это предельной концентрации. Второй Тобиус латал Вилезию кишки, сращивал мышцы, копаясь по середину предплечья в крови и кале, проверяя целостность остальных внутренних органов, устраняя последствия внутреннего кровотечения.
— Ему нужно срочное переливание, — сказал он и исчез, срастив края раны.
— Хотелось бы, но где найти донора? — Тобиус тяжело уселся на свое место. — Что произошло?
— Нас одолели, — прогундосил Балеван, дотоле не мешавший целителю работать.
— Нас, но не вас.
— Вообще-то я не вмешивался. Ваша боевая магия не произвела на врага впечатления, так что я решил не тратить силы даром.
— Понимаю.
— К счастью, мой напарник прибыл вовремя. Подельникам слепца не повезло, но сам он уцелел и пытался помешать мне затащить вас троих в карету. На него не действует магия, а следовательно, он холло…
— Он не холлофар. Я встречался с ними дважды за всю жизнь, и всегда это было… трудно объяснить, но он не холлофар.
— Тогда я в замешательстве.
— Где мы?
— Точно не знаю. Можете взглянуть сами.
За оконной занавеской открылся вид на безграничный небесный простор и на лабиринт улиц, медленно двигавшийся под днищем кареты. Очень, очень далеко под днищем. Тобиус отшатнулся и вжался в сиденье, чтобы несколько раз глубоко вдохнуть. Взлетая самостоятельно, он готовился к высоте и терпел ее, но если она вот так неожиданно бросалась исподтишка, страх перед ней преобладал над волей.
— Карета летит.
— Очень точное замечание.
— Куда?
— В убежище. Вас нужно спрятать.
— Меня нужно доставить к королю. Гном нуждается в покое, а гоблин в крови другого гоблина, достать и перелить которую — дело долгое и сложное.
— Об этом я позабочусь, но относительно короля существует проблема. Он король, и, как вы должны понимать, попасть к нему на прием очень сложно…
— Ничего я не понимаю и понимать не желаю. Мне сказано: передать лично в руки. Либо так, либо можете угадывать, что было в этом послании.
— Мэтр де Верье, очень важные люди из Тайного кабинета хотят…
— В душе желанья не имею знать, чего они хотят. Либо вы доставляете меня к его величеству, либо я сойду прямо здесь и сам позабочусь о моих сопровождающих.
— Вас ищут очень опасные люди.
— Мне надоели люди. Важные ли, опасные ли. Их вокруг меня слишком много, и всем есть до меня дело. Если слепой и его дружки меня найдут, я перестану скрываться и встречу их со всем радушием. Я могу быть крайне радушен, если не нужно соблюдать осторожность. По сути, мое радушие может сровнять с землей несколько городских кварталов. Какие вам не жалко?
— Вы ведете себя неразумно.
— Я подрядился на работу посланника, о разумности никто не упоминал. Скажу вам честно, мэтр Балеван, скрытность мне уже поперек горла, хочется встать в полный рост и заявить о себе, да так, чтобы потом еще сто лет помнили. Куда мы летим?
Коротышка неуютно поерзал на сиденье, следя за магистром сквозь темные линзы очков.
— В убежище, — повторил он. — Я представлю вас моему работодателю, а через него, возможно, вы попадете на прием к королю.
— Что ж, раз иначе никак… Далеко лететь?
— Нет. Но мы кружим над столицей, запутываем следы.
— В воздухе? Вы запутываете следы в воздухе?
— Это сложно объяснить. — Балеван достал из-под плаща свой жезл и, встав на сиденье, едва смог постучать им по крыше. — Кавидус, довольно!
Вскоре карета накренилась и стала снижаться, а в ушах Тобиуса щелкнуло. Он с удивлением подумал, что не замечал их заложенности все это время. Мягкий толчок в конце концов возвестил о приземлении, а скорое ощущение твердой земли под ногами вернуло магистру толику душевного спокойствия.
Они оказались посреди густо заросшего сада, в котором и сад-то можно было признать лишь благодаря затянутому тиной пруду в мраморных берегах и покосившейся беседке поодаль. Среди деревьев виднелись поросшие плющом стены четырехэтажного особняка с грязными окнами.
С козел соскочил высокий волшебник в белых одеждах, и Тобиус признал в нем одного из посетителей "Духа приключений". Да, несомненно, этот молодой и красивый мужчина сидел за одним из столов, а следовательно, его неказистым спутником тогда был Тискрет Балеван.
— Изгадили кровью все, что можно было изгадить! — сокрушенно покачал он светловолосой головой, бросив один лишь взгляд внутрь кареты.
— Не беда, монсеньор оплатит чистку.
— Кровь не выводится, Тискрет, обивку придется менять!
— Я говорил, что надо было обивать диваны марсинской кожей, прочной и устойчивой к любой грязи, но нет, тебе подавай дорогой узор. Мэтр де Верье, позвольте рекомендовать моего напарника мэтра Кавидуса. Кавидус, это мэтр Солезамо де Верье, посланник риденской короны. Мэтр де Верье? Мэтр?
Тобиус не сразу отозвался, но не потому что забыл свое фальшивое имя, а потому, что все его внимание приковала пара лошадей, запряженных в карету и несших ее по небу все это время. К любым скаковым животным серый магистр относился с убежденной неприязнью, предпочитая истаптывать сапоги, нежели трястись на чьей-то спине, постоянно норовя свалиться в грязь мешком картопли. Однако эти скакуны вызвали в нем неподдельный интерес, и чем внимательнее он изучал их Истинным Зрением, тем больший испытывал восторг. Белоснежные шкуры животных украшали светло-серые разводы, похожие на непредсказуемые очертания облаков, огромные умные глаза подкупали небесной голубизной, а вместо грив и хвостов была беспрестанно менявшаяся дымка холодного водяного пара — сама суть все тех же облаков.
— Это духи? Элементали?
— Это призванные существа, — с нескрываемым недовольством ответил Кавидус. Неприязненное выражение портило его от природы привлекательное длинное лицо, но, судя по некоторым особенно явным морщинкам на лбу и около рта, выражение это посещало волшебника довольно часто.
— Никогда таких не видел и даже не читал о них. Прелестные существа.
Кавидус лишь дернул щекой вместо ответа, а в глазах его Тобиус не без удивления прочитал злость.
— Если хотите, я сам оплачу нанесенный ущерб, — сказал он и тут же понял, что сделал только хуже, потому что злость в глазах волшебника вспыхнула ярче.
— Это лишнее, — прогнусавил коротышка, — Кавидус, позаботься о карете и о своих лошадках. Мэтр де Верье, забирайте больных и следуйте за мной, вас надо устроить.
Сад оказался действительно большим, и дикость его постепенно стала казаться напускной, ибо дорожки, петлявшие в розовых кустах, были чисто подметены, но терялись в тени смыкавшихся над головой древесных крон. Создавалось впечатление, что вся эта буйная растительность имела только одно назначение — скрывать землю от взглядов сверху.
— Мне показалось, что я пришелся не по нраву вашему напарнику.
— Ему никто не по нраву, а сам он производит благоприятное впечатление лишь до тех пор, пока не откроет рот. И вот тут я не знаю, что отталкивает от него больше, — уйма злых слов, которую Кавидус способен исторгать часы напролет, или же… ну, вы поняли.
Изо рта высокого и статного Кавидуса воистину нестерпимо разило. Судя по ноткам мяты, можно было понять, что он предпринимал бессмысленные попытки скрыть вонь, но в итоге лишь оттенял ее.
— Кавидус как червивое яблоко — снаружи красив, а внутри одна гниль, — поделился своим мнением Тискрет Балеван, — и смрад ее рвется наружу. Представьте, каково мне быть рядом с ним, учитывая мой нос! Приходится затыкать его ватой.
— Вы… однако, неожиданно откровенны, обсуждая своего собрата по оружию в присутствии чужака.
— Кавидус мне даже не симпатичен, и годы совместной работы не сблизили нас. Мы профессионалы, а не друзья. Не доверяйте ему свою спину, мэтр де Верье. Это я так, на всякий случай вам говорю.
Коротышка остановился на крыльце и постучал в дверь, выходившую в садовые дебри.
— Открывай, Люка, мы вернулись.
Их впустил в дом широкоплечий крепыш, казавшийся приземистым из-за того, что держал бритую голову вжатой в плечи, сутулился и смотрел исподлобья.
— Устрой этого месье и его попутчиков. Напряги кого-нибудь, чтобы сюда скорее привезли несколько пинт гоблинской крови…
— Свежей, разделенной по донорам и отданной добровольно, — вставил Тобиус.
— Да, желательно, добровольно, — подумав, кивнул Балеван. — Где монсеньор?
— В городе, до утра велел не ждать.
— Плохо. Я напишу письмо, а ты пошли кого-нибудь к нему. Это срочно.
Отдав распоряжения, носатый маг быстро зашаркал прочь, а крепыш безо всякого удивления похватал бесчувственных Вадильфара и Вилезия, дотоле паривших в воздухе рядом с Тобиусом, и потащил их на второй этаж.
— Следуйте за мной, мэтр.
Остаток дня и изрядную часть ночи волшебник просидел над гвардейцами, постоянно следя за их состоянием. Надо было отдать местным службам должное, кровь они достали быстро, еще теплую и пригодную к работе. Используя очень дорогую полую иглу и трубки из обработанного алхимическим образом каучука, Тобиус произвел переливание.
Спать той ночью он не собирался, а потому, дабы спокойно поработать над книгой заклинаний и прогнать устоявшуюся в комнате духоту, смешанную с запахом пыли, волшебник распахнул выходившее в сад окно. К его разочарованию, даже тот слабый ветерок, что гулял в летней ночи, беспокоя ветки деревьев, был теплым и ничуть не освежал.
С упрямством, достойным лучшего применения, Тобиус поднял взгляд на темные небеса и нашел там красный, как свежая рана, росчерк кометы.
— Когда же ты уже уползешь в то пекло, из которого появилась?
Той ночью он не смог заняться книгой, а лишь набил трубку драконьей кости, уселся на подоконник, дождался, пока табак затлеет, и до самых предрассветных сумерек курил.
— Во всяких мясорубках я бывал, но через камнедробилку меня пропустили впервые, — поделился своими ощущениями Вадильфар. — Пить, пожалуйста.
По воле Тобиуса из воздуха сгустилась сфера чистой влаги и опустилась на губы гвардейца.
— Вилезий?
— Да, спасибо.
Несмотря на то что волшебнику удалось залатать гвардейцев и их жизням больше ничто не угрожало, последствия полученных ран все же заставляли считаться с собой. После пробуждения гном и гоблин чувствовали сильный упадок сил и нуждались в уходе.
— Простите нас, господин Солезамо, оплошали мы, не справились, — уныло произнес Вадильфар.
— Пустое.
— Был дан приказ оберегать и защищать любой ценой, — присоединился к собрату по оружию Вилезий Вильтгрин, — но кто ж знал… не справились.
— Ты его хоть поцарапал, плесень?
— Не, этот урод вертелся как сумасшедший, а меч его был везде одновременно. Несколько ударов я отбил, а потом он меня проткнул, и кишки запросили воли.
— Мрак.
— И не говори.
— Облажались мы…
— Довольно, — оборвал волшебник, — а то это уже смахивает на жалость к себе. Непобежденными бывают только фермеры, потому что им не приходится сражаться ни с кем, кроме куч навоза и мелких вредителей в поле. Для воинов и, верьте мне, магов поражения — есть часть бытия, так что хватит сопли жевать. В конце концов, у каждого свой предел возможностей, а против всякой силы найдется сила более великая. Все, забыли.
Гвардейцы приумолкли, и могло показаться, будто Тобиус устыдил их. Но ненадолго.
— Оно, конечно, верно, но зря вы так о фермерах, господин Солезамо, — укорил гоблин.
— Во-во, я тоже подумал — зря! Это ж люди, из чьих рук выходит еда! — поддержал гном.
— Работа в поле — это тяжелый труд! Особенно летом!
— Страда — она от слова "страдать"!
— Свежее молоко, мясо, яйца! Как бы мы жили без всего этого?
— Питались бы подножным кормом, во как! Ковылем, например!
— А вы их так не уважаете!
— Презираете, можно сказать!
— Задумайтесь над своим мировоззрением, пока не поздно.
— А уж если говорить о том, какую роль фермерство играет в межгосударственном товарообороте…
— Вам бы только кривляться, хихляки бездарные. Один родился в лесу, а второй — в горах, и оба рассказывают мне про фермерство. Вы выздоровеете, не сомневаюсь. Сволочи — они существа живучие.
Гвардейцы расхохотались настолько громко, насколько им позволяло самочувствие, неловкий момент был сглажен, и волшебник отправился на первый этаж в поисках кухни.
Хотя, творя целительские чары, он тратил свою собственную гурхану, для восстановления организмов Вадильфара и Вилезия все же необходимы были и их собственные внутренние ресурсы, так что следовало поскорее восполнить потери, например, каким-нибудь супом на жирном бульоне.
Час стоял еще ранний, так что в коридорах особняка царили тусклые сумерки, а потому он интуитивно старался двигаться тише, чтобы не разбудить спящих, о которых мог лишь подозревать. Как оказалось чуть позднее — не зря.
Начав спуск по старинной скрипучей лестнице, и миновав промежуточную площадку, волшебник замер, разглядывая человека, спавшего внизу, в прихожей. Тот тихо похрапывал, сидя на стуле и закинув ноги в грязных сапогах на антикварный круглый стол. Со спинки стула, балансировавшего на задних ножках, свисал длинный плащ, а лицо спавшего скрывала широкополая шляпа с длинным пышным пером. На столешнице лежала перевязь со шпагой, парой пистолетов и дагой.
На вскоре найденной кухне сидел давешний крепыш по имени Люка. Он как раз собирался перекусить нарезанными ломтями пахучего архаддирского сыра и копченым окороком, когда появился Тобиус.
— Мэтр? Э-э… с добрым утром. Как спалось?
— Никак. Мне нужна еда.
— У нас ее полные кладовые, мэтр. Не желаете ли сыра? Есть вина, колбасы, овощей немного, могу пожарить для вас картоплю…
— Желательно суп на хорошем бульоне.
Крепыш озадаченно почесал не раз сломанный нос.
— Увы, мэтр, продовольствия у нас много, но повара приезжают дважды в неделю. Монсеньор обычно трапезничает в городе, а мы здесь пробавляемся сухомяткой…
— Не пойдет. Отведи меня в кладовую, я сам выберу, что мне нужно.
Люка хотел спросить, умеет ли месье готовить, но быстро сообразил, что это не его дело. Вскоре волшебник перенес на кухню из холодной кладовки жирную гусиную тушку, кучу овощей и, выбрав подходящую утварь, приступил к готовке. На самом деле готовить-то он не умел, во всяком случае — не пищу. Но Тобиус был весьма неплохим зельеварителем и алхимиком, так что для него приготовление пищи выглядело лишь еще одной ипостасью магического искусства. Всего-то и было нужно, что выбрать ингредиенты, приготовить их к применению, обработать и подвергнуть тому или иному термическому воздействию. Опять же процессы смешивания, разделения и выделения тоже присутствовали. Провозился он долго, но в итоге получился котел, полный наваристого гусиного супа с овощами и грибами, чей аромат быстро распространялся по особняку.
— Что происходит? — В кухню вошел мужчина, что дотоле храпел за столом в прихожей.
— Суп, — подал голос крепыш.
Они оба молча смотрели, как маг разливает исходящий паром суп в глубокие миски, ставит их на поднос и удаляется. На лестнице Тобиус столкнулся с заспанного вида чернявой женщиной, нагой, не считая короткого шелкового халата, который не скрывал почти ничего.
— Ты кто такой?! — хрипло воскликнула она, даже забыв запахнуться.
— А ты кто такая? — без особого интереса спросил волшебник, и пока незнакомка стояла с открытым ртом, поднялся на второй этаж.
Через час в дверь их комнаты вкрадчиво постучали, и, дождавшись разрешения, внутрь сунулся Тискрет Балеван, а вернее, сначала его монументальный нос и лишь следом — Тискрет Балеван.
— Унюхал изменения в атмосфере за три лиги отсюда. Вы внесли интересное разнообразие в уклад этого дома, мэтр де Верье.
— Я приготовил суп.
— Это и имелось в виду. У нас тут никто готовить не умеет, включая благородную мадемуазель Мерат. Можно сказать, что этот особняк стоит в глуши, а потому повара и прислуга работают здесь неполную неделю. Это удобно, с учетом особенностей нашей службы, но неудобно по всем остальным причинам.
— Мы в загородном поместье, не так ли?
— Хм. Верно. Это тайное старое владение маркизов де Ларон, от которого до Парс-де-ре-Наля не так далеко. Э… знаете, я ведь не просто проведать вас поутру заглянул, монсеньор готов с вами встретиться. С вами одним, сии достойные господа, разумеется, останутся здесь.
Паскаль Мерат маркиз де Ларон был высоким и ладно скроенным мужчиной под тридцать. Этот архаддирский дворянин происходил из древнего рода, о чем неоднозначно заявлял выдающийся нос с горбинкой; близко посаженные глаза светились проницательностью, высокий лоб говорил об уме, и в общем его лицо могло бы показаться безукоризненно мужественным, если бы не губы. Чувственный полногубый рот маркиза выдавал в нем сибарита, человека, не привыкшего отказывать себе в удовольствиях, сколь бы порочными и запретными они ни были. Он встречал волшебника сидя в дорогом кресле за письменным столом, растрепанный, еще не приведший себя в порядок после сна, с бокалом вина в одной руке и вскрытым письмом — в другой.
— Мэтр де Верье, эмиссар Радована Карапсуа к монсеньору, — прогундел Балеван, прежде чем выскользнуть из кабинета.
— Наконец-то. Вина?
— Нет, благодарю.
— Присаживайтесь. — Мерат спрятал письмо в стол, отставил дорогой стеклянный бокал и подался вперед, опираясь локтями на столешницу. — Почему вы опоздали?
— Наводнение застало нас в Фельене, затем пришлось разбираться с нашествием речной нечисти.
— Судоходство восстановили гораздо раньше, чем вы добрались до столицы.
— Двигался по дорогам.
— Почему?
— Нас выслеживали, пришлось разделиться.
— Кто выслеживал?
— Не знаю, — солгал Тобиус, не моргнул и глазом, — скорее всего, те же, кто ищет нас в столице.
Дворянин медленно откинулся на высокую спинку и ничего не сказал, только уголки его губ немного приподнялись да острый взгляд стал будто пристальнее. Но Тобиусу было все равно. За свою жизнь он успел взглянуть в глаза множеству людей и нелюдей с намного более пристальными взглядами. Среди прочих выделялись монахи Ордена Петра, чьи до жути одинаковые круглые глаза просто бурили путь в грешные души смертных, пронзая все и вся. Страшнее них были лишь глаза дракона — огромные, непременно желтые глаза существа, терзаемого непостижимой для человека яростью и голодом. После такого глаза Паскаля Мерата показались маленькими безобидными "шильцами".
— Мне обещали, что вы сможете устроить встречу с королем.
— Ложь, вам сказали, что такое возможно, но не более того.
— Допустим.
Мерат позволил себе улыбку.
— Вы знаете, кто я?
— Мне все равно, — пожал плечами Тобиус, — вы можете устроить мне встречу с королем?
— Король ни с кем не встречается, король дает аудиенции…
— Корабль не плавает по морю, а ходит, да, слышал. — Серый магистр открыто давал понять, что ему бы хотелось поскорее довести свое задание до конца, и необходимость тратить время на беседу с маркизом являлась печальным бременем. — Послушайте, монсеньор, да, мы опоздали, и мы понимаем, сколь плачевными могут быть последствия опозданий, когда вопрос касается дипломатии. Но так получилось. Дайте мне сделать дело и отпустите.
Мерат слегка нахмурился и запустил пальцы в волосы, приводя их в еще больший беспорядок. Волосы у него были длинными, темными и вьющимися, настолько густыми и здоровыми, что маркиз наверняка не носил традиционного у архаддирской знати парика, а придворные дамы ему завидовали.
— Тискрет составил подробный доклад о вашей встрече, который я спросонья успел проглядеть. Тот человек, что так настырно пытался вас поймать, называл вас довольно известным именем.
— Он считал, что ловит Тобиуса Моль.
— Он ошибался?
— Да. — Взгляд искусного лжеца должен быть спокойным и внимательным, нельзя отводить глаза, но и играть с собеседником в "гляделки" тоже не стоит. Тобиус это знал, а потому справлялся отлично.
Но Мерат ему не верил.
— А похожи. Несколько лет назад моя служба получила ориентировку, и многие агенты искали мужчину ривенского происхождения, высокого брюнета худощавого телосложения, начисто бреющего лицо и имеющего желтые глаза. Мага.
— Я сед.
— Мэтр Тобиус, хватит.
— Хватит, так хватит.
— Хотите кофе?
Дверь тихо открылась, и вошел Люка с подносом, поставил на стол две благоухающие горечью чашки и удалился.
— Видимо, хочу. — Тобиус пригубил, проверяя напиток на содержание опасных токсинов, ничего не почувствовал и сделал глоток побольше.
Маркиз поднес чашку к носу, с блаженством вдохнул и улыбнулся, он очень любил крепкий кофе.
— Значит, даже после гибели Октавиана, земля ему пухом, риденская тайная служба ухитрилась завербовать неуловимого рива. Мои люди сообщали, что недавно вы вдруг вернулись в Ривен, а потом некоторое время пробыли в Ридене, но после королевской свадьбы пропали. Вот, значит, куда делись — поехали выполнять тайную миссию.
— Я взялся доставить послание.
— Путешествовать в такое время? Да еще и с уймой заинтересованных врагов на закорках! Вы смельчак, мэтр, учитывая, как рьяно вас ищет Шивариус и как сильно хочет побеседовать с вами Инвестигация.
— Мне сказали, что дело важное, — ответил маг, пожимая плечами. — Интересно другое — откуда у вас шпионы в дружественном государстве? Как же доверие?
— Не будьте ребенком, мэтр, — качнул головой маркиз де Ларон, — чем крепче дружба между двумя странами, тем надежнее должны быть агентурные сети, ведь благодаря им эта самая дружба не омрачается всяческими недомолвками и подозрениями. Чем больше мы знаем, друг о друге, тем больше мы друг другу доверяем. — Он отставил чашку. — Насколько мне известно, передавать послание членам Тайного кабинета вы отказываетесь.
— Видимо, я недостаточно хорошо их знаю, а оттого и не доверяю, — хмыкнул Тобиус. — Мне приказано передать послание лично в руки королю Маэкарну.
— Попасть на аудиенцию к экселленту может не каждый…
— Мы уже выяснили, что я — не "каждый".
— Насколько мы знаем, вы боевой маг с весьма громким именем. В нынешнее неспокойное время, когда светская власть не может найти общий язык с магами Мистакора, допускать до личности экселлента непроверенного…
— Хорошо, тогда я, пожалуй, продолжу свой путь.
— Э… — растерянно выдал маркиз. Такого поворота он не ожидал.
— Монсеньор, вы напрасно пытаетесь убедить меня, что встреча с королем нужна мне больше, чем ему. Я — рив, моя страна — Ривен, и здесь я лишь потому, что меня привели благие побуждения. Тренировочные лагеря, закупка оружия, вербовщики в каждом захудалом трактире — все это я уже видел, все это значит, что война стучится в двери Архаддира, и если вы не желаете сделать что-нибудь ради ее предотвращения, то что может такой скромный и кроткий волшебник, как я? В последний раз спрашиваю: вы устроите мне аудиенцию? Если нет, то желаю здравствовать, а мне пора.
Тобиус отпил еще немного кофе и принялся разглядывать убранство кабинета. Разумеется, интерьер его не интересовал, хотя посмотреть было на что. Маг изучал систему заклинаний, вплетенную в стены, пол и потолок. Сложная вязь, элегантная, но прочная, не все заклинания открывали внимательному взгляду свое предназначение, но в основе них, без сомнения, лежала скрытность. Этот кабинет экранировали от любых видов магической слежки, создав великолепный "глухой кокон".
— Однако вы умеете торговаться.
— Ставить условия нетрудно, если сам твердо стоишь на ногах. Итак, монсеньор?
— Мне понадобится немного времени для решения вопроса, так что, пожалуйста, побудьте пока нашими гостями, — попросил архаддирец.
— Ожидание постепенно превращается в неприятную привычку, — вздохнул волшебник, — пожалуйста, не мешкайте, мы и так непозволительно задержались в пути.
Вскоре он вернулся в отведенные для гостей покои.
— Как прошло? — осведомился гном.
Волшебник достал книгу и некоторое время создавал более-менее надежное заклятие для защиты от подслушивания.
— Встретился с местным хозяином. Он темнит.
— Шпионаж и разведка — это вообще дело темное, скрытное, — глубокомысленно изрек Вадильфар.
Слова, брошенные последними там, в кабинете, хоть и прозвучали непринужденно, были истиной. Тобиус устал ждать, устал прятаться и терпеть, он тихо мечтал сбросить наконец ярмо взятых на себя обязательств и уйти в свободное плавание, заняться своей собственной миссией, а не исполнять поручения сильных мира сего. Нужно было подождать еще немного, еще совсем чуть-чуть.
Гвардейцы почувствовали себя достаточно окрепшими, чтобы вновь взяться за карты, и начали партию в прыткий куп, сидя на кровати Вадильфара. Тобиус, устроившись у окна, раскрыл свою книгу и вернулся к занятиям.
Разбирая старые записи, черновые варианты переводов из древних книг, пробные схемы плетения заклинаний, вспоминая свои пометки, маг медленно потягивал табачный дым из драгоценной трубки и обдумывал невеселые мысли. Он обладал хорошей памятью, которая редко его подводила, и умел слушать людей, а потому обмолвка, касавшаяся внутренних проблем Архаддира, не ускользнула от внимания. Тобиус уже слышал об этом от Илиаса Фортуны и от Желорана, а теперь услышал и от шефа архаддирской разведки — между светской властью королевства и кастой магов проросло семя раздора.
Проработав весь день и отвлекаясь лишь на уход за стремительно поправлявшимися гвардейцами, Тобиус несколько устал, и пришедшая ночь все-таки заставила его отложить книгу.
— Скоро нам вообще не придется расставаться, так часто мы стали видеться.
— Если ты думаешь, что мне это нравится, то зря. Что ты здесь забыл?
Клубящаяся тьма издала мерзкий смешок и поползла вперед.
— Твой разум подобен изъеденной дырами сырной голове. Не представляю, как ты еще сохраняешь рассудок, глупец.
— И что же? Ты все время ползаешь по разным частям моей сущности, ожидая, пока я засну?
— Порой я сам делаю новые дыры, подтачиваю основу твоего "я".
— Мерзкий жук-древоточец.
— Ты — моя пища. Стоило ли ожидать чего-то другого?
— Убирайся.
— Как хочешь, но я буду поблизости. Твои кошмары всегда очень интересны.
Шепчущий растаял, и Тобиус остался один. Совсем один на просторах бескрайней серой пустоши… покрытой стеклом. Насколько далеко могли видеть глаза, расстилалась мертвая пустота и стеклянная равнина, избитая беспрестанно гуляющими ветрами. Она не была ровной или гладкой, нет, за тысячи лет ветер нанес ей много ран и поднял ввысь сотни тысяч стоунов стеклянных осколков, что сделало ее опаснее бритвенного лезвия. Тобиус знал, что это за место, хотя никогда не бывал в нем, ибо Драконова Пустошь находилась едва ли не на другом конце мира.
Когда Сарос Драконогласый поверг волшебников в бегство и основал на землях, прежде управляемых ими, свою молодую империю, он принялся рассылать драконов во все части мира, покоряя один народ за другим, принимая вассальные клятвы от смиренных и безжалостно испепеляя упрямых. Великий император без раздумий и сомнений потребовал проявить покорность даже самих далийских эльфов, существ столь искусных в магии, что многие считали их богами. Гордые бессмертные чародеи лишь посмеялись над человеком, а он посмеялся в ответ, наслав на них драконов. Гиганты неба сокрушили все барьеры, остались неуязвимы для самых страшных заклятий и сожгли своим огнем добрую четверть всей Далии. Днем и ночью они изрыгали белое пламя на священные красные сосны, убивали один златосерд за другим, оставляя лишь выжженную пустошь, а потом силами тысяч могучих крыл нагнали на обугленные земли песок Вархали-Дебура-Муахит и вновь прошлись по земле огнем. Песок расплавился, став стеклом, и земли те погибли навечно. Ничто и никогда уже не росло на Драконовой Пустоши, а получившие урок далийцы свято хранили злую память о той расправе. В итоге их месть погубила все, что создал Сарос Гроган, и пресекла его династию.
Понимая, что это сон, волшебник все же не был властен над ним. Прикованный к пустоши, он стоял босой и озирался. Все виденное наваливалось на его сознание невнятным гнетом, тревожило, пророчило скорую беду, боль, страх. Не представляя иных возможностей, Тобиус просто побрел по стеклу в безмолвную даль. По пути он старался вспомнить какие-нибудь приемы, что помогли бы вырваться обратно, но ни пресловутые щипки, ни волевой порыв не возымели действия. Он даже попытался безвольно упасть на спину, ибо знал, что падение во сне может вытолкнуть сознание человека обратно в явь. Не помогло.
Мучимый тревогой, озирающийся и то и дело поднимающий взгляд в темно-серые небеса, он проблуждал недолго — пока стекло впереди не разошлось стенами глубокого каньона. Его края казались такими острыми, что даже смотреть на них было страшно, но Тобиус уверился, что именно в глубь каньона лежит его путь. Стеклянные стены поднялись по сторонам и оказались зеркальными. В ломаных гранях то и дело мерещилось движение, но сколько бы волшебник ни убеждал себя, что это преломление играет с его изуродованным отражением, страх не отступал. Будто что-то новое, что-то чужеродное следило из зеркал, что-то перебегало из грани в грань, замирая, когда Тобиус пытался высмотреть его.
— Еще одного невидимого друга мне не хватало…
— Не страшись.
Маг вздрогнул, так как Шепчущий появился прямо перед ним в виде колеблющегося человекоподобного сгустка тьмы с пылающими очами.
— Его нет здесь.
— Кого нет?
— Того, кто смотрит из зеркал. Его нет здесь, но есть его проекция, явившаяся из разума того, кто действительно сталкивался с ним. Говоря проще, Тобиус, кроме твоих собственных кошмаров, сейчас тебя преследует чужой. Но он безобиден.
— Что ты знаешь?
— Я знаю все, — прошептало Зло, — протяни руку, и ты тоже будешь знать все.
— И знание это сведет меня с ума.
— Безусловно.
— И я стану алчущим крови чудовищем.
— Несомненно.
— Убирайся.
— Но ведь будет так весело! — мерзко рассмеялся Шепчущий, прежде чем вновь исчезнуть, и добавил уже, словно, издалека: — Ты все равно им станешь, Тобиус, рано или поздно… Идущие дорогой мести не остаются чистыми.
Чем дальше он шел, тем меньше света проникало в зеркальный каньон, и тем сильнее холод кусал его кожу. Когда темнота сгустилась настолько, что стены почернели и покрылись инеем, каньон закончился. Там, в конце, из стекла росло… некогда росло, но уже давно погибло черное древо, тощее и горбатое, как иссушенный летами старик. Голые ветви нависали над каменным колодцем так, что казалось, будто скупец укрывает от мира свое сокровище. В абсолютной тишине волшебник приблизился к колодцу и заглянул в него. Далеко внизу, в черной глубине, сверкало и плескалось жидкое серебро… такое, каким могло быть жидкое серебро, коли его не нужно было бы раскалять докрасна. В колодце плескалась ртуть. Из сверкавшего жидкого металла протянулась одна рука, затем вторая, они уцепились скрюченными пальцами за камни, чтобы могла показаться и голова. Распахнутый рот вместо крика исторг булькающую струю ртути, и лишь затем вверх взметнулся душераздирающий вопль Райлы Балекас:
— Спаси меня! Я тут, внизу!
— Я вижу…
— Спаси меня!
— Как?
— Спаси меня!
Пальцы волшебника, замерзшие и непослушные, вцепились в края колодца мертвой хваткой, он застыл не в силах пошевелиться, а ужасные вопли женщины кромсали его душу и разум словно кинжалом. Она умоляла так пронзительно и отчаянно, что Тобиусу хотелось разбить себе голову, лишь бы не слышать этих стенаний.
— Я здесь, внизу! Спаси меня! Умоляю! Мне больно! Помоги же!
— Я не знаю как!
— Все очень просто, — уверил злой шепот, прежде чем сильный удар отправил мага в объятья ртути.
Когда открыл глаза, он увидел потолок и испуганное лицо Вадильфара, которое исчезло тот же миг.
— Он живой? — спросил Вилезий.
— Живой, — ответил вместо гнома Тобиус, — мертвым так погано не бывает… Помогите… — Он непроизвольно вздрогнул. — Помогите встать.
Его подняли и усадили на стул, с которого уснувший за столом маг только что слетел на пол.
— Дурной сон? Ой! — Вадильфар отодвинулся от ткнувшего его в бок напарника.
— Дурной, дурной. — Тобиус сгустил из воздуха немного влаги, очистил ее от пыли и прочей грязи и отправил в рот.
Расспросы, которые лишенный такта гном мог начать, были прерваны стуком в дверь рано поутру.
Мерат позвал его уже не в кабинет, а на маленькую незаметную веранду, что крылась в тени раскидистой ивы. В пруду под деревом плескались и громко крякали утки, а архаддирский дворянин трапезничал за столом с белоснежной скатертью в компании давешней брюнетки. Женщина не обратила на появившегося волшебника никакого внимания и продолжила поглощать сладкую выпечку, запивая ее кофе.
— Хорошие новости, мой друг, вы получите свою аудиенцию.
— Не сомневался в этом, — спокойно ответил Тобиус и сел за стол, не дожидаясь приглашения.
Откуда-то появившийся Люка немедленно разложил перед ним полный набор посуды.
— Позвольте представить вам мою дорогую сестру Беатрис. Дорогая сестра Беатрис, позволь представить тебе нашего гостя из далекого Ривена…
— Это нормально? — перебил его Тобиус. — Это нормально — представлять меня вашей дорогой сестре Беатрис?
— Мы — двойняшки.
— Ах, да, это ведь все объясняет! Хотя нет, не объясняет.
— У нас нет друг от друга секретов. Фактически, несмотря на то что должность занимаю я, работаем мы оба. Две головы лучше, чем одна, понимаете? Беатрис посвящена во все государственные дела, до которых у меня есть допуск, это известно экселленту, и покуда мы верно и толково служим, он не против. Так что, дорогая сестра Беатрис, позволь представить тебе нашего гостя из далекого Ривена, магистра Академии Ривена Тобиуса по прозвищу Моль. Он прибыл по поручению риденской короны и привез с собой документы чрезвычайной важности, которые передаст экселленту из рук в руки.
— Мне все равно.
— Она шутит, — улыбнулся дворянин, — Беатрис очень надеется на удачное…
— Мне все равно, монсеньор. Когда аудиенция?
— Сегодня.
— Значит, устроить аудиенцию с королем не так сложно, если просто взяться за дело и не отвлекаться на глупости?
— Вы знаете больше королей, чем я, вот и скажите. Беатрис, представляешь, сей скромный муж является доверенным лицом Бейерона Карторена и его дочери Хлои. У него серьезные связи при двух королевских дворах западного мира, а также друзья среди высшего дворянства. Говорят, он сражался на войне против зуланов плечом к плечу со знаменитыми Волтоном Галли и Адрианом Оленвеем.
— Какое мне дело до зуланов? — буркнула женщина.
— Зря ты так, Беатрис, ривы сделали большое дело — вновь спасли Вестеррайх от нелюдей из Дикой земли, а человек, сидящий с нами за этим столом, — герой.
— Ривы только на то и нужны, чтобы торчать на западе и отбиваться от всякой гадости, прущей оттуда. Они только это и умеют делать правильно, орать про свои "Врата" и рубить нечисть. Что их за это, реверансами забрасывать?
— Простите мою сестру, мэтр, — Мерат выглядел расслабленным и веселым, — у нее плохо с настроением в последнее время. Наверное, опять запор.
— Паскаль! — возмутилась Беатрис, впервые теряя самообладание и краснея, чем вызвала у брата приступ гомерического хохота. — У меня сломалась игрушка, и ты это знаешь!
— Но в одном она права, — продолжил шеф архаддирской разведки, отсмеявшись, — защищать западные рубежи — это ваше призвание на протяжении веков. Нет более закаленных защитников, чем ривы, это известно всем. Шехверцы — отчаянные рубаки, диморисийцы — вечные пахари, марахогцы — плутоватые пройдохи и так далее. У нас, архаддирцев, тоже есть своя стезя, помимо того что мы торговые люди, нам также не чужда любовь к секретам. Мы…
— Сплетники, — предложил Тобиус.
— Да. Любим тайны, умеем ими распоряжаться. Тайны — это пикантно и опасно.
— Мне кажется, вы несете чушь, монсеньор.
— Ну, я же говорил, Беатрис, он герой, настоящий мужчина, не погрязший в болоте куртуазных манер. Он говорит то, что думает…
— Я говорю, то, что знаю, то, что видел. Например, я видел диморисийца, который прошел через множество войн и стал настоящим рубакой. Ему не нравилось, когда его принимали за землепашца. А если обобщать, то эта беседа кажется мне настолько пустой, что я чувствую, как глупею. Прошу, скажите прямо то, что хотите сказать.
На несколько мгновений Тобиусу показалось, что он перегнул палку, ибо архаддирец перестал улыбаться, но тот все же не выказал никакого недовольства.
— У меня есть подозрения, мэтр Тобиус, что экселлент захочет предложить вам трудную и опасную работу. Будучи наслышанным о ваших альтруистских привычках, я хотел бы заранее попросить вас отказаться от нее.
— Не желаете конкуренции? — наугад бросил Тобиус и понял, что попал в точку.
— Это всего лишь просьба, я ни на чем не настаиваю. Если вы готовы, то можете отправляться прямо сейчас, Дези вас ждет.
— Так и поступлю. Благодарю за приятную компанию, монсеньор, мадемуазель.
В прихожей действительно ждал человек, тот самый, что спал за столом прошлым утром. Он уже был готов к выходу, а потому при появлении мага сорвал с головы широкополую шляпу и изобразил сложный поклон, подметая пол ее пером.
— Разрешите представиться, сеньор! Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза к вашим услугам!
— Тобиус, — кивнул Тобиус.
— Простите, просто Тобиус?
— Для вас — чар Тобиус.
— Что ж, будем знакомы.
— Мне нужно собраться.
Вскоре, вернувшись в прихожую, магистр уверенным шагом направился к парадной двери, но был окрикнут:
— Куда вы, сеньор? Нам вот сюда.
Дези де Рахальеза дернул один из настенных канделябров, и рядом в стене открылся потайной проход.
— Как же мне надоели все эти шпионские штучки.
Винтовая лестница вела глубоко под особняк, в отделанные грубо обтесанным камнем помещения. Некоторые были закрыты, в других на виду громоздились горы какого-то хлама вроде мебели, укрытой тканью, старинных картин или куч истлевшей одежды. Дези провел Тобиуса по небольшому лабиринту и вывел в длинный прямой коридор с одинаковыми обитыми железом дверьми. Каждая имела свой номер.
— Это тюремные камеры?
— Верно, сеньор, здесь мы держим тех, кого нужно подвергнуть допросу. Обычно, из города сюда переправляют только самых опасных или важных преступников, а руководит допросом сеньорита Беатрис.
— Под "допросом" подразумевается пытка?
Дези дернул усом, явно не желая отвечать, но взгляд стылых желтых глаз был тверд, как выточенный из алмаза гномский резак.
— Это конченые люди, сеньор. — Он подошел к первой камере и открыл смотровое окошко. — Этот, к примеру, похищал и продавал маленьких девочек. Работорговля в Вестеррайхе карается смертью, но благодаря сестре монсеньора мы узнали, как он переправлял их на север, к портовым городам, и кто из капитанов увозил их на Шейный архипелаг, откуда детей увозили в Вольные Марки. Маленькие девочки — дорогой товар, особенно если какой-нибудь кровосос пожелает себе на ужин деликатес.
Тобиус приблизился и взглянул на невзрачного человечка, забившегося в угол и закрывшего лицо руками.
— У вампиров в Вольных Марках достаточно крови, в том числе и молодой, так что в пищевых рабах извне они не нуждаются.
— Наверное, вы правы, но участи их все равно не позавидуешь. Во второй камере у нас оказался людоед. Однажды он спьяну прирезал соседа-собутыльника, а потом вдруг решил его съесть, дабы надежно скрыть следы. Вошел во вкус. Когда мы его выловили, в погребе дома обнаружились останки четырех разных людей и даже одного гнома. Благодаря сеньорите Беатрис мы точно знаем, кого и когда он убил.
Внутри находился заросший бородой лысоватый мужик, на чьем голом теле виднелись свежие следы пыток.
— В третьей у нас любитель женской ласки, настолько переполненный любовью индивид, что просто не может держать ее в себе. Мы точно знаем, что он изнасиловал и убил семнадцать женщин разного возраста и положения.
Тощий высокий мужчина в обносках стоял посреди камеры и с наглым вызовом смотрел на Тобиуса сквозь окошко.
— В четвертую мы поселили одну занятную сеньору, которая травила посетителей своего трактира. Сначала решили, что все было ради наживы, но сеньорита Беатрис помогла установить, что жертвы подбирались случайно, ради самого отравления. Их имущество было лишь полезной мелочью — не причиной.
Толстая растрепанная матрона стояла к двери боком, упершись лбом в холодную стену, и казалось, что она не замечала ничего вокруг.
— В пятой у нас ждет допроса член одной из банд, расплодившихся в последнее время. Они распространяют один сильный наркотик, недавно появившийся в стране, красный песок, не слышали?
— Красный… песок? — Тобиус нахмурился. — Что-то слышал. — Он не стал уточнять, что слышал это много лет назад и за сотни лиг от Парс-де-ре-Наля.
— Да, эта дрянь наводнила черный рынок и теперь убивает наших людей. Говорят, что она дает почувствовать себя непобедимым, эдаким полубогом, которому по силам все, обостряет чувства, ускоряет реакцию, наполняет тело неимоверной силой. Ни страха, ни сомнений, только свобода и чистый восторг. А потом какой-нибудь пройдоха употребляет слишком большую щепоть, что-то выгорает в голове — и он убивает всю свою семью кухонным тесаком. Или насилует дворового пса, пока тот не дохнет, — как повезет.
Крепкий мужчина в грязной одежде валялся на полу камеры без сознания. У него на лбу темнел обширный синяк.
— По-настоящему до него руки еще не дошли, как и до этого. — Когда Дези открыл смотровое окошко шестой камеры, с другой стороны кто-то прыгнул на дверь с громким рычанием. — Сейчас он еще буянит, но, думаю, проведя немного времени с сеньоритой Беатрис, угомонится.
Внутри меж каменных стен метался молодой человек с белой как мел кожей, лысый и худой, голый по пояс. Он сбивчиво бормотал что-то, не останавливаясь ни на мгновение, и казался совершенно безумным. На голом скальпе виднелись мутные разводы красной краски.
— Он из звездолобых?
— Да, из Пророков Падающей Звезды. Инвестигация землю носом роет в поисках их тайных сборищ, но вылавливать удается немногих. Мы тоже смогли ухватить одного и теперь попытаемся разузнать об этой секте больше. В последнее время звездолобые совсем страх потеряли, пытаются проповедовать при свете дня, что не самое скверное — самое скверное то, что к ним понемногу начинают прислушиваться. Говорят, что предводительствует у сектантов некая женщина, Драконья Невеста или что-то вроде того.
— Причем здесь драконы?
Словно пес, получивший команду, сектант набросился на дверь, и прутья, перегораживавшие смотровое окошко, вдавились ему в лицо.
— Нерожденный Дракон грядет! Краснохвостая вестница мчится в небесах, предвещая его приход! Нерожденный Дракон выйдет из рода людского, и будет он летать по небу и выдыхать огонь! И снова будет он владеть всем миром, сковав его в пламени!
— И имя ему Сарос Драконогласый, да? — спросил Тобиус.
Безумные глаза обратились к нему и застыли.
— Многие умеют летать и дышать огнем, — продолжил волшебник. — А Император-дракон безвозвратно мертв, и род его прерван. Тебя обманывают, а голову твою засоряют ложью…
— Сказал тот, кто видит мир драконьими глазами и дышит белым огнем! — выплюнул сектант и отскочил от двери. Сев в углу на корточки и обхватив колени руками, он затих.
— Э… что это было, сеньор Тобиус?
— Я не сеньор, а чар. В крайнем случае — мэтр. Это был бред оболваненного человека.
— Хм, как бы то ни было, — Дези де Рахальеза перешел к седьмой камере, открыл окошко и тут же его захлопнул. Его лицо стало бледным, на лбу выступил пот, а сквозь щеки проступили вздувшиеся желваки. — Совсем забыл… это я вам показать не могу, государственная тайна, сень… мэтр.
Тобиус лишь пожал плечами, он вообще не просил устраивать ему показ ипостасей морального уродства человечества.
В конце их пути имелась отдельная толстая дверь, выплавленная из чистой бронзы. Покрытая чеканными знаками и расчерченная линиями, она хранила в себе мощнейшие защитные чары. Без участия сильного мага та дверь могла остановить небольшую армию.
— Впечатляет.
— Погодите, мэтр, самое интересное за дверью.
А за дверью оказалось несколько укрепленных с помощью магии помещений, в которых работали трое блеклых субъектов. Простые одежды, побритые лица и короткие волосы мешали узнать в них волшебников, однако они, несомненно, являлись владетелями Дара. Поприветствовав Дези де Рахальезу скупыми кивками, маги услышали от него лишь: "Старый мост". Затем провожатый указал дальнейший путь, и они перешли в круглую комнату с нанесенным на пол чертежом.
— Вот, значит, как? Персональный портал? Немалая роскошь.
— Да, мэтр. Его установили много лет назад и с тех пор постоянно пользуются.
— Хозяева этого места дико не хотят, чтобы кто-то узнал об их тайной обители… Он работает? Я слышал, столицу укрывают блокирующие заклятья.
— О, у этого портала особый статус, он работает как гоблинские часы.
— Отрадно. Нас переправят во дворец?
— Что? — Бледность уже покинула лицо де Рахальезы, и он позволил себе рассмеяться. — Нет, увы, дворец полностью защищен от попыток магического переноса. Сам я в таких вещах не разбираюсь, но краем уха слышал, что над этим хорошо поработали. Мы с вами немного прогуляемся по столице, а потом отправимся на аудиенцию. Вы уж простите за такие неудобства, но это зовется мудреным словом "конспирация". Оно означает…
— Я получил лучшее образование в Вестеррайхе, сеньор де Рахальеза, и мне известно значение этого слова. Что ж, вперед.
Маги в смежных помещениях запустили контур питающего потока гурханы и провесили окно портала по известным им координатам. Ступая внутрь, Тобиус при всей своей фантазии не смог бы вообразить, где ему придется выйти.
То оказался тесный темный погреб, немного пахший плесенью и испорченной едой, где по углам и вдоль стен громоздились мешки, корзины и ящики. Из погреба они поднялись в тесное помещение без окон, тускло освещавшееся несколькими сальными свечами, грязное, пропахшее сырым запахом речного ила и несвежей пищи. За грязными кособокими столами почти никого не было, а тощий почти как скелет человек за стойкой, казалось, выпал из реальности.
— Это таверна?
— Скорее винный погребок, мэтр, — ответил Дези, шагая меж пустых столов и перешагивая через вусмерть пьяного и ужасно смердевшего человека, по виду — бездомного, — но немногие отваживаются его посещать. Идеальное неприметное местечко, прелесть которого еще и в том, что оно имеет собственный причал.
Сначала Тобиус подумал, что ослышался, но вот перед ним открылась еще одна дверь, и казавшийся невнятным прежде шум превратился в плеск могучей реки, а от зловонья зачесались глаза. Одна из трех дверей, имевшихся в главном помещении "погребка", вела под мост, что перекидывался через широкое и полное пахучих субстанций тело Наля. По высокой и мощной опоре моста змеилась каменная лесенка, а далеко внизу виднелся деревянный причал с несколькими лодчонками.
— Не отставайте, мэтр, нам с вами опаздывать нельзя! — Де Рахальеза уже начал спуск.
Они сели в лодку, где ждал жилистый паренек, сразу налегший на весла. Греб он сноровисто, легко преодолевая ленивое течение реки. Не прошло и получаса, как волшебник и провожатый сошли на одном из бесчисленных причалов, чтобы выбраться на набережную и углубиться в городские дебри.
Дези оказался весьма приятным собеседником, и когда он давал волю природному красноречию, создавалось чувство присутствия в театре. Де Рахальеза двигался едва ли не пританцовывая, каждый свой жест, каждый взгляд, каждую улыбку наделял изящной грацией, следил за речью, в которой почти не проскальзывало характерных армадокийских ноток. Да, он действительно оказался выходцем из далекого Речного королевства, как Тобиус подумал сначала. Также он заметил, что, несмотря на особое поведение, умение держаться словно на сцене, порой Дези неожиданно пробивал озноб, он бледнел и покрывался быстрым потом. Тогда из рукава появлялся надушенный шелковый платок, и после короткой передышки жизнь-игра продолжалась.
Парс-де-ре-Наль мог поразить своими размерами кого угодно, кабы первейшим, чем он сражал наповал, не являлся густой, незабываемый, неповторимый и как будто даже слегка окрашивающий воздух запах. Будучи одним из величайших городов Вестеррайха, Парс-де-ре-Наль имел ужасно непродуманное устройство системы стоков… хотя говорить так было бы несправедливо. Столица Архаддира стояла на множестве слоев ила и древних руин, которые частично были переделаны в систему канализационных стоков, едва ли не лучшую в Вестеррайхе, однако количество жителей так перегружало ее, что вся польза сходила на нет. Также играли роль некоторые обычаи архаддирцев, например, многие из них не находили ничего дурного в том, чтобы справлять большую и малую нужду прямо на улице либо опорожнять ночные горшки через окна. В Ривене и Ридене уже много лет существовали внушительные штрафы за такое поведение, что сделало их столицы заметно чище во всех отношениях. Архаддирцы же, в лучшем случае, лишь совершенствовали сам подход к делу, создавали специальные переулки с наклоном, откуда все стекало в систему подземных стоков, а что не стекало — соскребали работники городской гильдии золотарей, самой большой и влиятельной в Вестеррайхе, следует отметить.
— Сейчас я могу лишь посочувствовать вам, мэтр. Когда сам приехал в Парс-де-ре-Наль впервые, тоже страдал, но со временем принюхался.
— Надеюсь, эта полезная привычка мне не потребуется.
— Как знать, — пробормотал армадокиец.
И все же город был велик и прекрасен. Его улицы, тонкие лабиринты проулков и широкие проспекты, его площади, аллеи, его дворцы и храмы, колокольные башни с часовыми механизмами, места исторической славы и кровавых трагедий захватывали внимание и не отпускали. На пахучих улицах Парс-де-ре-Наля во все века творилась история, и даже со времен последнего затопления многое успело произойти.
— Мне кажется, за нами следят.
— Несомненно. Каждое мгновение, мэтр, от пятнадцати до тридцати агентов нашей службы следят, чтобы никто лишний за нами не следил, понимаете?
— Хм. Маршрут был проложен заранее, и вокруг нас крутятся переодетые агенты, высматривающие возможный "хвост", чтобы взять чужих соглядатаев за горло?
— И уже взяли двоих, — довольно кивнул де Рахальеза, приподнимая шляпу перед грудастой молочницей, шествовавшей мимо. — В былые времена люди тоже подсматривали, подслушивали, наушничали, но само слово "шпионаж" было придумано здесь, в Архаддире. Не знаю, стоит ли гордиться этим, но шпионаж родился на этой земле, на ней он рос, креп и развивался. Тайный кабинет свое дело знает.
Они посетили еще немало интересных мест, таких как знаменитый Винный рынок, парк Реховараль, а также увидели Скорбную стелу — памятник чудовищному количеству жизней, унесенных в последнюю эпидемию Красной Смерти. Пешая прогулка неожиданно перетекла в поездку на съемном экипаже. Потом пришлось пересаживаться еще дважды, прежде чем лошади вынесли их за пределы Парс-де-ре-Наля и Тобиус понял — они наконец-то едут на аудиенцию, а не путают следы.
Старый оплот архаддирских королей, крепость Рахан стояла посреди столичного града — мрачная уродливая махина, чей облик более всего портила не грубость форм, а попытки нескольких поколений королей эту грубость искоренить при помощи элементов дворцовой архитектуры. Основали Архаддир короли-воины, и других владык в те далекие времена мир не признавал, однако с ходом истории именно правители Архаддира становились главными покровителями всевозможных искусств и законодателями мод. Многие из них также сильно стремились отдалиться от сурового прошлого и приблизиться к изящному настоящему. После каждого разрушения города рекой Рахан отстраивали вновь, и каждый раз ему приходилось становиться надежной военной твердыней, защищавшей еще слабый, но рвущийся к возрождению Парс-де-ре-Наль.
Взойдя на трон, Маэкарн Щедрый сразу отказался от бесплодных попыток привести Рахан в соответствующий его вкусам вид и попросту начал строить себе новую резиденцию, подальше от перенаселенной столицы и зловонной реки. Новое родовое гнездо решено было перенести в тихий и чистый маленький городок Лерьезаль, окруженный пасторальным пейзажем и неподвластный капризам Наля. Уж не первое десятилетие там строился грандиозный дворец, постепенно становившийся обителью, не уступавшей размахом и богатством резиденции Папы Синрезарского. Великолепный дворцово-парковый ансамбль получил имя городка, который, расширяясь непрестанно, превратил в свой придаток. И пускай строительство еще не закончилось, Лерьезаль уже стал эталоном новой дворцовой архитектуры, заставив все, даже самые величественные, замки западного Вестеррайха выглядеть угловатыми грубыми анахронизмами.
Экипаж выехал за пределы столицы и вскоре достиг аккуратных окраин королевской резиденции. Он был остановлен лишь под высокой решеткой золотых врат Лерьезаля, где бравый седовласый усач со странной эмблемой на сверкающей кирасе принял к прочтению некоторый документ, только после чего разрешил проезд. Копыта коней зацокали по обширной мощенной булыжником площади, служившей двором перед парадным входом.
— Что-то не так, мэтр?
— У него на груди был ворон, терзающий младенца? Какой странный символ.
— А, да! Эмблема Воронов Ризенгена. Прошу за мной.
Провожатый выпрыгнул на брусчатку и с наслаждением выпрямился, вдыхая чистый воздух.
— Вот беда, отсюда же придется возвращаться в Парс-де-ре-Наль, а это такая мука — каждый раз принюхиваться заново! — воскликнул он. — Да, мэтр, Вороны Ризенгена — некогда наемный отряд, но уже много лет — личная гвардия короля. За глаза мы их зовем Старыми Ворчунами.
— Я читал когда-то, что его величество охраняет дворянская гвардия, собранная из отпрысков благороднейших семейств, — припомнил Тобиус, следуя за Дези к высоким дверям.
— Это было раньше, при отце экселлента и при иных его предшественниках. После войны с мятежными сеньорами экселлент упразднил дворянскую гвардию, так как она являлась слишком опасной и влиятельной политической силой, способной давить на монарха, добиваясь привилегий в пользу различных семей. Старые Ворчуны преданны только экселленту, а их воинские умения, уж поверьте мне, на три головы превосходят все, что могли предложить дворянские щенки.
Лерьезаль заставлял восхищаться с первых же минут, встречая фасадом с колоннадами белого и розового мрамора, золотыми украшениями множества стеклянных окон, золотой лепниной на стенах и десятками мраморных бюстов, украшавших внешние стены. Сами же огромные двери парадного входа были сработаны из дерева и умело застеклены, а подле в ажурных беседках и на скамьях отдыхали придворные, яркие и несуразные, как птицы джунглей Унгикании.
В моде среди благородных людей Архаддира была одежда, кою в Ривене и Ридене посчитали бы чрезмерно фривольной и даже глупой. Женщины, белые от пудры, без стеснения носили платья с непомерно откровенными декольте, обильно украшенные бантами и драгоценностями, а также сдавливавшие их талии до неправдоподобной тонкости. Матроны не знали меры в количестве украшений и дорогого пахфама, а отсутствие жутких корсажей восполняли нелепыми каркасными конструкциями под названием "панье", что раздвигали вширь их тяжелые длинные юбки. Мужчины помоложе стремились не отставать от дам в заметности и дороговизне нарядов — их длинные камзолы красила яркая оторочка, шеи украшали белоснежные платки с драгоценными брошками, а перевязи для шпаг сверкали золотым шитьем, как и широкие поля шляп с пышными перьями. Также могло броситься в глаза, что некоторые из них чрезмерно ярко красили губы. Мужчины постарше и посолиднее меняли шпаги на длинные трости с вычурной резьбой, а вместо шляп щеголяли огромными кудрявыми париками, при этом также не отказываясь от толстого слоя пудры на морщинистых лицах. Камзолы многих придворных сверкали яркими звездами наград, дамы непременно имели при себе вееры, а некоторые даже нянчили несуразных крохотных псин, которые то и дело противно тявкали.
— Мэтр, — обратился к Тобиусу Дези, когда молчаливые лакеи сопроводили их в громадный холл, — посмотрите, нас встречает сам капитан гвардии.
Летье де Наруз герцог де Рабонт был высоким седым мужчиной за шестьдесят, жилистым и крепким для своих лет. Облаченный в одежды и плащ темно-синего, почти черного бархата, он также носил стальную кирасу с неприглядной эмблемой и перевязь с оружием — мечом и пистолетом. Вытянутое суровое лицо украшали аккуратные усы и бородка цвета соли с перцем, стальные глаза смотрели угрюмо.
— Опаздываешь, де Рахальеза. — Герцог одним резким жестом отослал слуг, а вторым приказал посетителям следовать.
— Конспирация, монсеньор, требует времени, — улыбнулся ему в спину армадокиец.
— Шевелитесь. Встреча экселлента с официальной фавориткой вот-вот закончится, и до следующей аудиенции будет не так много времени.
Лерьезаль поражал не только роскошными интерьерами, но и невероятными размерами. Он больше чем вдвое превосходил Хосбранд и Ардегран, вместе взятые, и это не считая фруктовых садов, великолепной системы фонтанов, знаменитого Зеленого лабиринта и громадного "дикого" парка. Капитан гвардии уверенно двигался по драгоценным паркетам в мраморных бальных залах, по знаменитым таррским коврам в деревянных "охотничьих" салонах, пересекал огромные внутренние дворы, сады с маленькими уютными фонтанами и золотыми клетками, полными певчих птиц. Они также прошли по Галерее Битв и, пожалуй, самой знаменитой и поражающей воображение своей красотой Зеркальной галерее королевы Сельмары, названной так в честь супруги Маэкарна Щедрого. Путь закончился в Малых покоях короля — комплексе помещений, в которых обитал и работал владыка Архаддира, где принимал доклады, откуда рассылал указы, где служили лишь самые проверенные слуги и самые верные телохранители. Еще туда допускалась королева и, конечно же, официальная фаворитка, но и все. Можно было сказать, что, не считая сотни постоянно находившихся рядом людей, Маэкарн Зельцбург являлся королем-затворником.
Пройдя через вереницу больших и малых помещений, где дожидались аудиенции чиновники и приезжие дворяне, Летье де Наруз привел Тобиуса и Дези в кабинет личного королевского секретаря. Напудренный толстяк с румянами на щеках и в кудрявом парике приветливо улыбнулся им, сверкнув золотыми зубами явно гномской работы, но не проронил и слова. Через некоторое время двустворчатые двери, украшенные, как и все вокруг, сложным золотым узором с зеркальными и перламутровыми вставками, распахнулись, и из них выплыла статная дама весьма приятной наружности. Быстро обмахивая веером вздымавшиеся в декольте полушария, она зацокала каблучками прочь, а ожидавшие мужчины лишь успевали приседать в сложных поклонах.
— Вы, месье, — произнес толстяк неожиданно высоким и мелодичным голосом, указывая золотой палочкой на Тобиуса, — экселлент ждет вас.
Едва зародившийся ропот ожидавших аудиенции вельмож секретарь подавил одним небрежным взглядом. А ведь в приемных залах были министры и генералы.
Дези де Рахальеза, сразу по прибытии потеснивший на резном диване нескольких возмущенных вельмож, улыбнулся магу и надвинул шляпу на лицо, показывая, что намерен вздремнуть.
— Вперед.
Капитан гвардии указал на проем и последовал за Тобиусом, когда тот прошел. Следующее помещение оказалось квадратным, сравнительно небольшим и почти пустым. Полы, стены и потолок покрывал богатый мозаичный узор, в котором опытный взгляд мага узнавал множество сложных чароплетений. Никаких подсказок не требовалось, он сам прошел на середину и остановился в основном узле энергетического контура. Четыре статуи, стоявшие по углам, открыли глаза, из которых лучами ударил свет. Некоторое время волшебник просто не шевелился и ждал.
— Его аура утверждает, что он обычный смертный человек, но мы знаем, что это не так. Пусть скинет ложную ауру, — потребовал чей-то голос, звучавший будто отовсюду сразу.
Подарок Никадима Ювелира был безропотно передан Летье де Нарузу, после чего статуи вновь открыли глаза.
— Не стоит пропускать его на аудиенцию, — заявил голос. — Правая рука — боевой артефакт. В ладонь левой вплетены неизвестные нам чары. Кроме того, он вплел что-то в свою ротовую полость, а сумка является артефактом, в котором можно перенести что угодно.
— Аудиенция необходима, — заявил де Наруз.
— Кинжал, плащ и сумку долой, а на шею надеть ошейник из керберита. Но сначала пусть предъявит документ.
Услышав страшное слово, Тобиус не дрогнул, удержался. Татуировка на левой ладони мягко засветилась, и плотный конверт, укутанный защитными чарами, оказался в сжатых пальцах. Еще некоторое время статуи "рассматривали" его, после чего голос сообщил, что печати в порядке и проверка закончилась.
— Это необходимая мера. — Де Наруз держался настороженно, сжимая в руке тонкий ошейник, набранный из керберитовых сегментов. — Я бы предложил браслет, но мы отказались от них в пользу ошейников, когда получавший аудиенцию волшебник просто отрубил себе руку, чтобы использовать чары против экселлента.
— У него что, было оружие?
— Да, шпага, инкрустированная золотом и бриллиантами, которую он должен был преподнести как дар.
— В таком случае ошейник оправдан — голову себе не отрубишь даже топором.
Возможно, капитан гвардии ожидал большего сопротивления — все-таки лишение доступа к Дару все маги воспринимали с крайней тревогой, а потому когда Тобиус приподнял свой седой "хвост", немного промедлил. Все же холодный металл коснулся кожи, замок щелкнул, и по телу магистра прокатилась волна слабости. Он покачнулся, но устоял, жестом отказавшись от помощи.
— Вы мужественный человек, мэтр, — задумчиво выдал де Наруз. — Многие достойные волшебники впадали в панику.
— Меня лишали магии так часто, что я уже немного привык. Это как временно терять зрение, слух… руки и ноги. Поначалу ужасно страшно, но поскольку они всегда возвращаются, начинаешь переносить все легче.
— Хм. Проходите в следующую дверь — и помните, что если с головы экселлента…
— Не надо мне угрожать, монсеньор. — Стылые глаза мага едва заметно вспыхнули злыми углями. — Я этого не терплю.
Пройдя к двери, он по привычке протянул правую руку, но омертвевшие бронзовые пальцы лишь звонко стукнули по ручке. Пришлось зажимать конверт подмышкой и открывать дверь левой.
В просторном кабинете собралась коллекция самой дорогой мебели, в том числе королевский письменный стол из красной древесины кадоракара, украшенный золотыми ангелочками, сжимавшими в пухлых пальчиках сферы целебного для глаз магического света. Из золоченых рам взирали предки рода Зельцбургов, под потолком висела хрустальная люстра, окруженная искусной лепниной, а под ногами лежал драгоценный ковер.
Тобиус сделал несколько шагов, утопая по щиколотку в мягком ворсе, осмотрелся, но не заметил ни единой живой души. Тогда его привлекла вторая дверь, изящная и застекленная, выходившая на крохотную веранду закрытого сада. Он также был пуст, если не считать большого златошерстного кота, дремавшего в одном из плетеных кресел.
Вернувшись в кабинет, Тобиус, не понимавший, что ему теперь делать, стал более внимательно разглядывать интерьер. Особо взгляд задержать было не на чем, по крайней мере тому, кто не питал страсти к предметам роскоши. Однако несколько поразили большие золотые счеты с платиновыми прутьями, на которых сверкали ровные рядки крупных рубинов, сапфиров, бриллиантов и изумрудов. Также любопытной показалась доска для раджамауты, стоявшая на отдельном столике в углу, где на стене висела темно-синяя портьера с вышитым золотом гербом рода Зельцбургов. Серый магистр подумал, что эту игру недаром называли "игрой королей", ибо и Бейерон Карторен, и Радован Карапсуа тоже уделяли ей внимание.
Почувствовав движение за спиной, он быстро развернулся и столкнулся нос к носу с человеком, выходившим из-за высокой ростовой картины, на которой была изображена королева Сельмара, величественная рыжеволосая женщина в роскошном платье. Человек вытирал руки полотенцем, которое выронил, увидев перед собой Тобиуса.
— Ам… эм… аба… аба… Да! М-м, ходил до беломраморного трона, если ты понимаешь! — выдал он, с кряхтением поднимая полотенце. — Великолепная вещь, дружище! Не знаю, как жил без нее все эти годы! То есть знаю, конечно, но лучше бы не знал! Эти гномы просто гении, ха! Так и на чем мы остановились?
— Ваше величество, — Тобиус отступил на несколько шагов и опустился на одно колено, — Я Тобиус Моль, магистр Академии Ривена, исполняющий миссию, порученную королем Радованом Карапсуа. Это его послание вам лично в руки.
Маэкарн Пятый Зельцбург, носивший официальный титул Щедрый, задумчиво посмотрел на протянутый конверт, беззвучно пошевелил губами, после чего громко охнул и выхватил послание. Он бросился к своему столу расшатанной походкой, порылся в бумагах и нашел другой конверт, уже вскрытый.
— Как же я мог забыть? Да, так и есть! Недавно получил личное письмо от молодого Мерата, да! Ты Тобиус из Ривена! Встань, дружище, дай я взгляну на знаменитого тебя!
Тобиус подчинился и сам позволил себе как следует разглядеть Маэкарна Щедрого.
Пожалуй, именно властитель Архаддира являлся тем единственным элементом, который не вписывался в безудержную роскошь кабинета… да и всего Лерьезаля, раз на то пошло. И его несоответствие заключалось не в старом линялом камзоле синего сукна без единой золотой нитки, не в мятых бриджах и чулках, не в удобных растоптанных башмаках, а в самом человеке. Не имея ни одного врожденного уродства, Маэкарн Щедрый все же состоял из отталкивающих внешних черт, которые, идеально сочетаясь, создавали уникально неприятный образ. У него были пристальные близко посаженные блекло-синие глазки, под которыми пухли тяжелые мешки; нос, длинный и тонкий, нависал над губами невероятно острым крючком, щеки висели брылами; испещренная старческими пятнами и вылезшими венами кожа имела сероватый оттенок, под слабым подбородком она сильно отвисала, напоминая морщинистый ком сырого теста; узкий лоб переходил в сверкающую круглую лысину, в то время как на плечи и спину ниспадала густейшая седая грива; шея отсутствовала как таковая, голова просто кривовато сидела на узеньких плечах, одно из которых немного возвышалось относительно другого, а туловище имело форму груши, со впалой грудью и объемистым мягким брюхом; ноги Маэкарна были длинны и тонки настолько, что казалось, вот-вот сломаются под весом тяжелого тела; длиннопалые ладони напоминали жутковатых бледных пауков. Этот человек казался несуразной карикатурой на свой род, и, встреться он кому-то в лесу нагой, его бы приняли за существо совершенно иного вида, но именно его, Маэкарна Зельцбурга, именовали Золотым Королем, самым богатым и влиятельным светским правителем в Доминионе Человека.
— Ты действительно он? Тобиус Моль?
— Это я, экселлент.
— Тот самый?
— Я единственный Тобиус Моль, который мне известен, экселлент.
— Отличный ответ, ахог подери! — воскликнул Маэкарн, после чего смешно дернулся, шлепнул себя по губам и сотворил символ Святого Костра. — Судя по тому, что я слышал о тебе, ты настоящий герой! Позволь пожать твою руку!
Король навис над столом, протягивая узкую длинную ладонь, и Тобиус поспешил с ответным жестом, но поздно вспомнил, что протягивает вперед обездвиженный кусок бронзы.
— Ух ты! Это что, бронза?
— Да.
— Как ты потерял настоящую?
— Бился с Шивариусом. Попытался атаковать его своим жезлом, но он расплавил артефакт прямо в моей руке.
И без того нездоровый цвет королевского лица изменился на зеленоватый.
— Не так давно ее перековали и придали приемлемый вид.
— Она… шевелится?
— Обычно да, но сейчас…
Острый взгляд королевских глазок метнулся к шее Тобиуса, и восторг в них сменился пламенем ярости.
— Эти розаны недоделанные совсем ума лишились! Я сейчас!
Маэкарн двигался вразвалочку, с кряхтением, будто все его суставы были разболтаны и присыпаны песком. Именно так он протопал к картине своей супруги, отворил ее, словно дверь, и на некоторое время скрылся. Вернувшись, король Архаддира сильно пыхтел и вытирал лоб замызганной манжетой, в его пальцах блестел маленький ключик.
— Наемники, дружище, они такие! По крайней мере, риденские маги. Тяжелые времена настали, я не могу больше доверять нашим, родным архаддирским волшебникам, и приходится нанимать выкормышей Гильдхолла! Знал бы ты, каких денег они стоят! Правда, и дело делают исправно, но надо же знать меру!
Скрипнул в замке ключ, и керберит отстал от плоти, оставив на шее Тобиуса заметный красный след. Чувство возвращающейся силы затопило сущность серого волшебника блаженством, он сжал и разжал бронзовые пальцы.
— Благодарю вас, экселлент.
— Ну, другое дело! А то ты был такой бледный!
Бронзовая рука осторожно сжала ладонь короля, отчего тот заулыбался, показывая желтые, кривые, но все еще крепкие зубы.
— Ну, за встречу и выпить не грех!
Маэкарн поспешил к одному из многочисленных портретов и, отворив его на спрятанных петельках, полез в стенную нишу, где зазвенело стекло.
— Экселлент, мы сильно опоздали, но доставили послание. Вы не хотите его прочесть? — спросил Тобиус, косясь на нетронутый конверт, что лежал на столе.
— Я знаю, что там написано, — отозвался король, разворачиваясь с бутылкой прозрачной жидкости и парой хрустальных рюмашек. — Несколько лишних минут погоды не сделают.
Бутыль и рюмки устроились прямо на документах государственной важности, а следом появились тарелочки с разнообразной закуской. Не пролив ни капли, Маэкарн опытной рукой разлил жидкость и передал сосуд Тобиусу.
— За встречу!
Отставать от Золотого Короля маг не стал и опрокинул в себя жидкий огонь. Шехверская водка пятиступенчатой очистки, прозрачная как слеза младенца и крепкая как удар лошадиным копытом в челюсть. В определенных концентрациях эта алхимическая дрянь могла выжигать внутренности.
— Закусывай, закусывай, дружище, — прокряхтел Маэкарн гнусаво, при этом крепко зажимая нос, — о-о-о! Садись.
Король сел сам, разлил по второй — и только тогда начал ломать печати на послании из Ридена. Одно за другим рассыпались защитные заклинания. Некоторое время Маэкарн был погружен в чтение, для чего нацепил на нос золотое пенсне с хрустальными линзами.
— Ну что ж, союзу быть. Поздравляю, ты со своей задачей справился отлично.
— Я бы не сказал. Мы сильно…
— Вы задержались, а не опоздали. В конце концов, вы ведь успели, верно? Союзу между Архаддиром и Риденом быть, и в случае агрессии со стороны Марахога мы сможем защитить наши границы.
— Да… я наблюдал немало военных лагерей, пока двигался к Парс-де-ре-Налю. То же в Ридене.
— Играем мускулами. Я уже вложил в это десятки тысяч полновесных золотых арханов, которые не вернутся в казну, но я потеряю еще больше, если начнется война, а она может начаться в любой момент. Жизни моих людей — вот что я потеряю.
— Все это очень странно, экселлент. Я не политик, могу не понимать того, что понимают светские властители, но действия Марахога кажутся безумием.
— Правда? А мне они представляются закономерностью. Ты действительно не политик, дружище, и я счастлив за тебя. Опытным же политиканам понятно, что война есть ход банкрота. Если завел свою страну в тупик, если казна ушла сквозь пальцы, а поправить дело невозможно, точи меч и иди грабить соседей. Иначе — скорый голод, бунт и твоя голова на длинном шесте. Я говорил тебе, что за король Делькен Хавораш?
— Кажется, нет.
— Из него король — как из меня кузнец. А я старый, больной и никогда не отличавшийся силой человек. Ты знал, что у меня хребет искривлен в двух местах? Если поднимаю что-то тяжелее подушки — сразу все болит! Уж сколько целители мне его выправляли, сколько старались, а он все равно принимает прежнюю форму! — Этим Маэкарн поделился таким тоном, будто упрямство кривого позвоночника являлось его гордостью. — Говорят, что-то там с формич… мариц… фаломорфич…
— Морфическим полем?
— Вот-вот, дружище, ты понимаешь! В общем, Хавораш — ужасный правитель, руки не так прикручены, и я поражен, что он еще не смещен. Поверь, я разбираюсь в этом, сам вытаскивал страну из долгов, которые оставил мой почтенный батюшка вкупе с дворянской вольницей. Взять Бейерона Карторена — достойнейший монарх, хитрый, умный, терпеливый, милосердный, народ его обожает. Радован Карапсуа — молодой, еще недостаточно опытный, но сильный, умный, терпеливый, народ его не очень любит, но если кто со стороны оскорбит молодого шакалота, то живьем от риденцев не уйдет. С годами, если его жесткость ослабнет, станет великим королем. Делькен Хавораш — жадный, спесивый, немыслимо горделивый индюш, погрязший в пороках. Недавно мне стало известно кое-что относительно его долговых обязательств перед Копилкой Добрых Киркарей, и поверь мне, дружище, под Хаворашем трон уже горит. Единственный способ выжить для него состоит в грабеже соседей. Также война сократит поголовье голодных ртов в самом Марахоге. Отвратительно звучит, да? Знаю, что отвратительно, самому тошно, но обязанность возиться в этом дерьме есть долг правителя.
Лицо волшебника на миг затвердело, в глазах поселилась тьма, а пальцы сжались в кулаки.
— Значит, войны не миновать? Даже… несмотря на то что мы вроде как не опоздали?
Король, потянувшийся было к стопке, замер и пристально взглянул Тобиусу в глаза.
— Ты хороший человек.
— Не сказал бы, экселлент.
— Нет-нет, хороший. Я в людях разбираюсь, уж поверь. Вижу, что жизнь тебя побила, вижу по этим складкам на лице, по седине, по протезу. Вижу, что с болью ты знаком. Вижу, что силен, достаточно храбр, вижу, что стараешься быть честным, хотя не представляю, как при твоей жизни этого можно достичь. Я вижу достойного человека, а то, что он еще и маг, делает его двойне достойным. Вижу, что ты очень ответственен.
— Я еще и очень коварен, экселлент.
— Коварен? — несколько удивился король. — Правда?
— А еще я бываю мстительным, жестоким…
— Не наговаривай на себя. Я все это перечислил не пустой лести ради, просто вижу, что ты готов взвалить вину за неблагоприятную политическую обстановку на себя, и пытаюсь не дать тебе этого сделать. Настоящий виновник… ты знаешь его имя? Ты знаешь, кто виноват в том, что мир сходит с ума? Ведь тут не просто война, тут все к ахогам драным летит. Мой город наводняет какая-то новая алхимическая дрянь, сводящая людей с ума, обнаглевшие преступники, эту дрянь толкающие, собираются в целую организацию и успешно отбиваются от королевской стражи. Эта мерзкая комета, поселившаяся на нашем небе, дурманит умы тех, кто избежал знакомства с красным песком, и в темных подвалах плодятся, как крысы, культисты, поклоняющиеся не то ей, не то какой-то дрянной девке, визжащей что-то о драконах. Стихийные бедствия, вспышки мора, массовые миграции нечисти тут и там, мертвецы, пропадающие из своих могил, какие-то темные твари, стерегущие путников на лестных дорогах. От докладов, которые поступают из разных концов страны, да и из самой моей столицы, у меня голова кругом идет. Мир сходит с ума. Ты знаешь, кто виноват?
— Шивариус.
Король будто сморщился весь, услышав имя мятежного архимага, смахнул со стола рюмку и залпом проглотил ее содержимое.
— Я так и думал, — сказал он, отдышавшись, и закинув в рот пару соломейских олив с ломтиком лимона. — Законы магии, не так ли? Мне кое-как объясняли это твои собратья по Дару, но я не всегда улавливал суть.
— Если представить, что мир — это мельница, то магия — это ветер, который вращает ее лопасти. От силы ветра работают все внутренние механизмы мельницы, стоит ему прекратить дуть — и она замрет.
— Ну, всегда можно впрячь мула, или там вола какого-нибудь…
— Метафора не всеобъемлюща, — качнул головой Тобиус, — я лишь хочу сказать, что весь этот мир живет и развивается благодаря тому, что магические потоки продолжают пронизывать его на всех прослойках бытия, а глубоко под землей бьется сердце Валемара. Говоря еще проще, если представить, что мир — это живое существо, то магия есть кровь, несущая жизнь по его венам. Только она наделена своими законами и, в отличие от крови, достаточно разумна, чтобы придерживаться их и следить за их исполнением. Законы были сформулированы… а точнее, дополнены Джассаром Ансафарусом, Магом Магов, и с тех пор никому не удавалось безнаказанно их нарушить. Главный закон магии звучит в изречении, приписываемом самому Джассару: "Iro simpre servitoris estituire".
- "Мы — всего лишь слуги". Да, слышал.
— Именно так. Джассар завещал нам быть слугами правителей мирских, или хотя бы не пытаться властвовать над смертными, дабы те смогли жить своей волей и своим умом при скромной нашей поддержке. За все прошедшие с того времени века нарушавшие сей закон неизменно погибали. Самые яркие примеры — Огремон Серебряный и император-чародей Чин. Оба были великими волшебниками, и оба пали, когда попытались распространить свою власть над смертными, как было принято в Эпоху Великих Чаров. Шивариус идет тем же путем, но, в отличие от магов древности, у него есть какой-то секрет. Что-то помогает ему длительное время избегать кары свыше, будто он находит лазейки в законах магии, отчего те не могут его уничтожить. Тут следует понимать, что Джассар был равен богу в своем могуществе… Надеюсь, вы не донесете о моем богохульстве добрым слугам Инвестигации?
— Можешь положиться на мое молчание, дружище, я и сам не очень люблю общаться с ними, — прошептал король и пальцем начертил на сомкнутых губах крестик.
— Благодарю, экселлент. Как я уже говорил, Джассар обладал практически божественным всевластием, а значит, его воля так плотно переплеталась с магией, пропитывавшей мироздание, что могла формировать реальность. Его слово становилось законом… природы, если угодно. По крайней мере, магического аспекта сущности бытия в Валемаре. Таким образом, успешно идя против воли Джассара…
— Шивариус идет против самой сущности природы бытия, и от этого все наше мироздание начинает потряхивать, — закончил король. — Да, примерно к этому и вели те доморощенные объясняльщики. Тобиус, наш мир что, действительно двигается к… Концу?
Серый магистр медленно поднял стопку и резко залил в себя крепчайшую водку.
— Это, — хрипло ответил он, с благодарностью принимая блюдо маринованных огурцов и перченого сала, — вопрос не на мои титулы и не на мои полномочия. Я всего лишь рядовой маг, один из тысяч и тысяч.
— И все-таки, свое мнение ты иметь можешь. Шивариус хочет уничтожить Мир Павшего Дракона?
— Зачем, если можно им владеть?
— Как… как в Эпоху Великих Чаров?
— Именно. Вот только чтобы построить дивный новый мир великой магии, нужно сначала разломать старый мир, где Церковь и какие-то там короли. Это только мои мысли, но, возможно, он желает увидеть Валемар в руинах, дабы явиться его спасителем, как это сделал Маг Магов, а после и Сарос Гроган. Оба некогда владели Валемаром без остатка, один более успешно, другой — менее, но разве же кто-то посмеет отрицать их величие?
— Он тщеславен, — понимающе кивнул король.
За спинкой королевского рабочего кресла на стене висело несколько красивейших резных полок, уставленных книгами и некоторым количеством небольших, но жутко дорогих безделушек, сувениров и подарков, преподнесенных Маэкарну в различные годы правления. А еще прямо над креслом, но не очень высоко, висела картина в золоченой раме, на которой изображалась королевская семья более чем двадцатилетней давности. Внизу небольшой участок рамы заметно истерся, будто по тому месту часто и с любовью поглаживала чья-то рука. На самой картине в паре кресел восседали король с супругой, а вокруг них и у их ног играли дети. Маэкарн Зельцбург и двадцать лет назад не мог похвастаться приятным обликом: чуть менее толстый, чуть менее седой, чуть менее лысый, чуть менее обвислый и рыхлый. Он нес печать уродства от самого рождения, но, несмотря на это, рядом с королем восседала ее величество Сельмара, женщина, которую и ныне со спины могли принять за девушку, и это после четырех-то родов.
В юности она была столь ослепительна, а ее род столь богат и древен, что Сельмару могли сосватать, почитай, в любой правящий дом Вестеррайха, но по какой-то причине она решила оказаться рядом с некрасивым, хронически больным и совершенно непримечательным архаддирским дофином, которому, казалось, суждено было провести жизнь в тени своего славного харизматичного и обожаемого народом отца Луи Десятого Веселого. Отца, который умер в пьяном угаре от разрыва сердца, "скача верхом" не то на какой-то бимбетке, не то на смазливом молодом розанчике, оставив сыну в наследство огромные долги и обнищавшую страну, задыхавшуюся от засилья аристократических группировок. Маэкарн свою державу спас, отвоевал ее кровью и золотом, стал самым богатым и успешным политиком Вестеррайха, а Сельмара была рядом с ним, неизменно великолепная и блистательная. Даже спустя десятилетия они продолжали делить одну постель в общей опочивальне, что для людей, имевших понятие о нравах властителей земных, говорило многое. Официальная же фаворитка короля — неотъемлемая дань традициям — была верной подругой королевы и посещала ее царственного супруга лишь для того, чтобы обеспечить ему перерыв в тяжелой работе, немного выпить и сыграть несколько партий в торжок.
— Как ты думаешь, дружище, — прервал затянувшееся молчание король, дотоле задумчиво следивший за ходом гномских напольных часов, — многие ли волшебники пойдут за Шивариусом?
— Многие. Думаю, вы знаете, что он создает армию из собратьев по Дару. При этом некоторые маги пропадают бесследно. Управители Академии Ривена ведут поиски и порой находят их трупы, но не всех, не всех. Мы можем лишь гадать, с какой скоростью ширятся ряды его сторонников, однако они, несомненно, ширятся. В конце концов он наверняка предлагает им мир, в котором никто не сможет диктовать волшебникам свою волю. Он внушает им, что подчинение унизительно, ибо мы, способные на столь многое, обязаны повиноваться тем, кто не способен вообще.
— Хм-м-м… Как думаешь, кто скорее пойдет к нему, молодая поросль или те из вас, кто уже заслужил имя?
Тобиус слегка приподнял брови и накрыл свою рюмку ладонью.
— Что вам нужно, экселлент?
— М-м?
— Чего вы хотите от меня?
— Узнать твое независимое мнение, — слегка дернулся король, — меня окружают заинтересованные люди, ищущие своей выгоды, я не знаю, кому верить, а у тебя есть репутация, и ты уже наделен любовью целых двоих монархов…
— Каждый из которых в свое время нашел для меня работенку. С Бейероном Картореном все понятно — он мой король, и я служил ему. Радован Карапсуа нуждался в надежном посланце, и я согласился. Вы — третий король, с которым я имею честь быть знакомым, и мне кажется, что у вас тоже найдется дело для меня. Чего вы хотите, экселлент?
Возможно, серый магистр позволил себе вопиющее нарушение этикета, но ведь Маэкарн с самого начала просто разорвал протокол в клочки и развязал ему руки.
— Мне нужна помощь, — сказал он тяжелым голосом, — с моим верховным магом.
— Наслышан о вашей странной размолвке с Осмольдом Дегероком.
— Более чем странной. Сегодня он мой друг и доверенный советник, а завтра запирается в своем университете и игнорирует моих посланцев. — Маэкарн подался вперед и заговорил шепотом, а в глазах его замерцали лихорадочные отсветы истинной тревоги. — Мне страшно, дружище, вот что!
— И чем же вам поможет такой посредственный маг, как я, экселлент?
— Кхем, я не знаю.
— А, ну это все упрощает. Экселлент, я всего лишь магистр Академии. Да, это значит, что я стою выше любого рядового волшебника, особенно того, кого обучали не у нас, но любой архимаг в прямом столкновении раздавит меня как червя, если я не смогу вовремя удрать.
— Упаси Молотодержец, неужели ты думаешь, что я предлагаю тебе выступить против Осмольда?!
— Пока что вы мне ничего не предложили, но я прагматик по натуре и не желаю оставлять вам ложных надежд.
— Тобиус, дружище, все, что я осмелюсь попросить у тебя, — это время. Во имя сохранения мира и поддержания стабильности, так сказать. Видишь ли, я поручил молодому Мерату расследование. Пока что оно идет ни так ни сяк, но он талантлив, как и его отец. Рано или поздно что-то вскроется, и тогда, возможно, я обращусь к тебе за помощью.
— Экселлент, почему вы думаете, что я могу вам помочь?
Король нахмурился, помолчал немного, но в итоге лишь пожал плечами:
— Репутация и опыт. Твоя репутация и мой опыт. Ты — маг Академии, а значит, мастер своего дела. Ты был на войне, в Ривене многие считают тебя героем, причем не только волшебники, но и простые люди. Ты выжил в стычке с Шивариусом, а для этого нужно кое-что собою представлять, если сведения об его исключительной силе не лгут. В конце концов, ходит молва о желтоглазом волшебнике, который помогает всем, кому нужна помощь.
— Что, прямо так и ходит?
— Ну… у меня хорошая сеть осведомителей… в большинстве стран Вестеррайха. А волшебника, который просто так помогает всем, нетрудно приметить. Сам понимаешь, ваш брат никогда не страдал излишним альтруизмом, а желтые глаза — редкая примета. Я прошу тебя о помощи, Тобиус, и надеюсь, что ты не откажешь. В конце концов, я даже не уверен, что ты действительно сможешь помочь, но страшусь не найти тебя в случае настоящей нужды.
— Я простой волшебник…
— Как скажешь. Да только простые волшебники сидят себе в лавках и приторговывают снадобьями либо, если более способны, служат при мелкопоместном дворянстве, сытно едят, вдоволь спят, потихоньку творят магию… а не мечут молнии на поле брани, сражаются с чудовищами, демонами, заводят знакомства с высшей знатью, ходят в доверенных лицах у королей. Может, ты и хочешь быть простым волшебником, но существует некий фактор, некая неизвестная в уравнении величина, которая наделяет тебя неведомыми, хаотическими возможностями, неподвластными ничьему пониманию, даже твоему собственному. Это может помочь. Согласишься погостить в моей столице еще немного? Я знаю, что от нее дурно пахнет, но там живет множество людей, которые, возможно, уже в опасности. А уж я-то в долгу не останусь.
Маэкарну Зельцбургу никогда и ничто не доставалось легко, даже сама жизнь почти ускользнула от него, когда дофин родился с обмотанной вокруг горла пуповиной. Но он выжил и прошел тяжелый путь, который был бы непреодолим для такого, как он, кабы не острейший ум, красноречие, сила духа, способность убеждать.
Бронзовая ладонь осторожно пожала живую: Золотой Король не требовал клятв или подписей — ему хватало рукопожатия.
Когда волшебник вышел в приемную, Дези де Рахальезы и след простыл, но напряженный капитан гвардии никуда не делся. Тобиус последовал за ним по сверкающим коридорам дворца, а затем и по парковому лабиринту.
Фонтаны Лерьезаля поражали красотой скульптурных композиций и рисунка переплетавшихся водных струй, изрыгаемых золотыми мантикорами, драконами и василисками. В сердце лабиринта из благоухающих дивными цветами кустов расположилась большая овальная поляна, если так можно было назвать пространство под плотным навесом, уставленное удобными кушетками и украшенное статуями. На поляне оказалось немало народу, в основном нарядные придворные, между которыми скользили ловкие лакеи с вином и легкими, но изысканными закусками. Все шумно что-то обсуждали, поминутно вскрикивая и охая под звук лязгающего металла, и мало кто обратил внимание на появление герцога де Рабонта. Тем не менее, он двинулся вперед, легко преодолевая цветастую толпу, а волшебнику оставалось лишь натянуть поглубже капюшон и держаться рядом.
В центре поляны имелась круглая площадка, выложенная камнем, эдакая небольшая арена, круглый зрачок в овальном оке, внутри которого происходил бой. На крайнем западе Вестеррайха такое зрелище было редкостью и встречалось лишь в репертуаре уличных театров — двое мужчин, практически лишенных брони, стремительно скрещивали тонкие клинки шпаг, плетя быструю сверкающую вязь выпадов, парирований, контрударов и обманных приемов. Одним из поединщиков оказался Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза, который двигался стремительнее и гибче молодого кота. Его оппонент, очень высокий и очень жилистый мужчина с собранными в хвост огненно-рыжими волосами, уступал армадокийцу в скорости, но великолепно пользовался длиной своих рук и ног, контролировал каждое свое движение.
Для уроженца ортодоксального западного Вестеррайха, где даже грозное пороховое оружие не смогло до конца вытравить из дворян привязанность к тяжелым доспехам и настоящим мечам, такая быстрая пляска казалась легкомысленной забавой. Однако Тобиус, как опытный целитель, знал, что человеческому телу для смерти не обязательно было быть разрубленным пополам — хватило бы и одного точного глубокого укола, а потому в пляске он видел смертельный потенциал.
Приглядевшись, волшебник обратил внимание еще на нескольких людей, отмеченных особо яркой рыжиной. То были молодые женщины и девушки, восседавшие на кушетках в окружении разряженных в пух и прах кавалеров. Они болели за долговязого, громко подбадривая его и выкрикивая имя Церцерион. Также за поединком следил еще один огненно-рыжий мужчина, низкорослый, коренастый, кривоногий, но необычайно широкий в плечах и с мускулистыми руками, толстыми как бычьи шеи. Он опирался на мраморную тумбу, то и дело запуская пальцы в жесткую бороду либо отпивая вино из кубка. На поясе коренастого висел устрашающий штакхорн.
Поединок оборвался неожиданно, его участники вдруг разошлись и, исполнив очень сложные пируэты шпагами, вложили их в ножны, после чего сблизились и учтиво пожали друг другу руки. Все сопровождалось бурными овациями. Дези несколько раз поклонился, после чего накинул плащ и поспешил к капитану гвардии. Бледное лицо блестело от пота, но на губах армадокийца играла довольная улыбка.
— Видимо, нам пора, мэтр?
— Вы отлично дрались.
— О, я не дрался! Это было представление! Дофин любит шпагу, и она отвечает ему взаимностью. Он не упускает возможности попрактиковаться с мастерами, к числу коих я имею наглость относить и себя.
Дофин, подумалось Тобиусу, да, безусловно, именно так оно и было. Церцерион Зельцбург, первенец Маэкарна, будущий король. А тот коренастый детина с топором — несомненно, его брат Брудас, родившийся тремя минутами позже. Внешне двойняшек объединяла лишь пара черт: огненно-рыжие волосы матери — прямые у дофина и курчавые у его брата — и отцовские глаза, блекло-синие, цепкие и чрезвычайно проницательные. При дворе ходила присказка, гласившая, что королева родила королю двоих наследников: хитрого змея и свирепого вепря, однако взглянувшему в глаза принцам становилось ясно, что родила она двоих хитрых змеев.
Сельмара вообще имела весьма крепкое для столь изящно сложенной женщины здоровье, и три из четырех ее беременностей принесли двойню. Сначала родились двойняшки Церцерион и Брудас, затем сестры-близняшки Триза и Квантина, после родилась единственная одинокая принцесса Фирцеза, и последними появились на свет сестры-двойняшки Зекстинда и Септона. Все они следили за поединком брата в тот день и увлеченно поддерживали дофина.
— И куда мне вас везти? — поинтересовался провожатый, когда под зорким взглядом герцога ди Рабонта они ступили на брусчатку парадного двора.
— Простите?
— У меня сложные инструкции, мэтр. Монсеньор сказал, что в зависимости от ответа, который вы дали королю, я должен отвезти вас в разные места. Если вы согласились — не знаю, на что, — мне поручено сопроводить вас обратно в особняк, а если отказались, на что монсеньор также выразил свою надежду, то я должен оставить вас в какой-нибудь приличной гостинице и попрощаться.
— Ясно, — протянул серый магистр, невесело улыбаясь. — Везите меня в особняк.
Когда Паскаль Мерат узрел Тобиуса в своих владениях вновь, благородный лик его изменился так, словно дворянин проглотил ложку настоя горечь-корня.
— Вы все-таки не вняли моей просьбе.
— Просьба экселлента звучала весче. Почему вы пытаетесь идти против воли сюзерена?
— Я никогда не пытался против нее идти, мэтр, следите за словами! Я лишь предвидел множество хлопот при отсутствии явной пользы. Поскольку вы согласились, теперь вы приписаны к моей службе. Не надо так удивляться, это воля короля. Она также значит, что я за вас в ответе, а это обременительно, учитывая, что за люди питают к вам интерес… Ах, ступайте уже к себе… агент. Завтра мы посмотрим, на что вы годитесь и к чему вас можно приставить.
Так, неожиданно для себя, Тобиус оказался зачислен в ряды агентов Тайного кабинета.
На следующий же день Вадильфар из Криксенгорма и Вилезий Вильтгрин, достаточно восстановившиеся после полученных ран, покинули особняк. В их присутствии больше не было нужды, гвардейцы исполнили поручение короля и теперь могли возвращаться в Риден, чему Мерат пообещал всячески поспособствовать.
Расставание вышло скомканным и немного неловким. Кем они были для Тобиуса? Кем он стал для них, изначально будучи лишь заданием? Сам серый магистр затруднился бы ответить, что он чувствовал, ибо эти двое не являлись его друзьями или кем-то дорогим для него, но он точно знал, что рад их выздоровлению.
— Хорошо, что путешествие в моей компании не окончилось для вас печально, — обронил он, протягивая Вилезию конверт.
— Мы тоже рады, господин Солезамо, — по привычке поименовал его гоблин. — Что это?
— Поскольку использовать вас как курьеров для доставки ответа королю Радовану архаддирцы не намерены, я решил составить письмо, которое свидетельствует о вашей беспримерной доблести и о том, что вы не раз рисковали собой во имя моей безопасности. Не то чтобы в этом кто-то мог усомниться, но, знаете, предосторожность не помешает.
Они приняли письмо, пожимая плечами, после чего несколько неловко потоптались на месте, поклонились и зашагали следом за Люкой, который повел их вниз, к порталу.
— Печалиться нет времени, — произнес Дези де Рахальеза, тоже следивший за сценой прощания, — нам надо узнать, на что вы способны.
— Я не печалюсь, сеньор де Рахальеза.
— Тогда прошу в сад.
Паскаль Мерат действительно вознамерился оценивать волшебника по его умениям, а потому, не тратя зря времени, устроил в саду небольшое мероприятие.
— Показать, как я управляюсь с боевой магией? — переспросил Тобиус, не поверив своим ушам.
— Да-да, — ответил шеф архаддирской разведки, попивая кофе на веранде в компании сестры, — у вас довольно громкая слава умелого комбатанта. Извольте продемонстрировать.
— Изволю, — кивнул волшебник угрюмо, — но сначала назначьте того, кто будет бегать по саду и прятаться от моих заклинаний.
— Давайте обойдемся без этого…
Мерат резко осекся, заметив, как переменилось лицо мага, каким бледным и твердым оно стало, как побелели от ярости глаза. Рив сложил руки на груди, и от его тела во все стороны рванула волна скрипучего мороза, лужайка покрылась сверкающим инеем, свет вокруг помер, утки в ужасе бросились прочь из покрывавшегося льдом пруда, а маг невысоко воспарил над землей.
— Я не потерплю такого неуважения к моему Искусству. — Голос Тобиуса вибрировал и клокотал на несколько разных тонов, будто ему вторили голоса из потустороннего мира. — Боевая магия призвана разрушать и убивать. Что мне разрушить, твой дом? Кого мне убить, твоих слуг? А может, тебя?
— Я понял, — уныло отозвался дворянин, разглядывая лопнувшую у него в пальцах чашку и кусок кофейного льда на столе, — довольно демонстрировать гонор. Приношу искренние извинения.
Очень медленно, словно нехотя, Тобиус вернулся на землю, и жуткая волна злобы, исходившая от него, рассеялась. Он все еще оставался хмурым, но уже не грозил сравнять все вокруг с землей.
— Ладно. Посмотрим, как вы управляетесь с клинком.
Дальнейшее с точки зрения серого магистра походило на фарс. Будто не веря, что он говорит правду о своем неумении обращаться со шпагой, господа шпионы вручили ему оную и поставили против Дези де Рахальезы. Армадокиец с учтивой улыбкой пояснил, что агенты Тайного кабинета обязаны обладать широким набором навыков и умений, и если мэтр не владеет каким-то, то не будет зла в том, чтобы попытаться научить. Впрочем, его воодушевление пропало в самом скором времени, когда выяснилось, что маг машет шпагой как палкой, и что она не вылетает из его рук при любом соприкосновении клинков лишь благодаря мертвой хватке. Дези проявлял терпение, понятно объяснял, показывал самые основные и простые стойки, и Тобиус вроде бы все понимал и даже отменно копировал, но как только доходило до применения, все словно стиралось из его памяти.
— Он не поддается обучению, — сообщил де Рахальеза своему начальству, удрученно опуская оружие, — совершенно. Редкий вид неспособности.
— Дайте мне копье и посмотрим, какой прок будет от вашей шпаги.
— Ходить по городу с копьем глупо — слишком заметно, следовательно, нельзя. А вот со шпагой можно, мэтр. Вы просто не созданы для этого.
Волшебник понимал, что это правда, сам об этом говорил, однако он давно отвык, чтобы его отчитывали, — чай, не воспитанник уже.
— Возможно, если бы учитель был лучше…
— О, вы знаете, что это не так, — не обиделся армадокиец, — ведь Искусство Благородной Беседы родилось в Армадокии, и все лучшие школы по сей день находятся там. Я учился в одной из них. Вот, к примеру.
Он отступил, поклонился, а потом рванул шпагу из ножен и изобразил нечто невероятное — сверкающая полоска стали одним непрерывным росчерком очертила вокруг фехтовальщика призрачную сферу. На краткое мгновение шпага, ведомая изящным движением руки, будто оказалась везде сразу, после чего вернулась на место так же быстро, как вырвалась на свободу.
Мадемуазель Мерат наградила трюк непродолжительными овациями.
— И что это было? — спросил Тобиус.
— Так называемое "Королевское приветствие". Но в шутку его еще называют "Осел, отмахивающийся от мух", забавно, правда? Боевого применения это движение не имеет, но именно его используют как пробу мастерства в Армадокии. Любой, кто сможет повторить, несомненно, является мастером, как ваш покорный слуга.
Магистр нахмурился, отвел глаза, что-то соображая, а потом вдруг рванул шпагу из ножен и полностью повторил "Королевское приветствие" с первого раза. Дези Мигель Пио Энрике Палома Марсиаль де Рахальеза уронил челюсть, да так и замер на время, а когда пришел в себя, закипел от ярости.
— И не стыдно вам было надо мной издеваться все это время, мэтр?! Я столько сил потратил, а оказалось, что все лишь ради вашего увеселения!
— Никакого увеселения, я не владею иным холодным оружием, нежели мой ритуальный нож, а шпагу сегодня взял в руки впервые.
— Этого не может быть!
— Тебе следует успокоиться, Дези, — раздался бесплотный шепот, вслед за которым проявил свое присутствие его хозяин.
Никто и никогда не замечал Тискрета Балевана, покуда он сам не желал быть замеченным, а потому те, у кого не было привычки, всегда вздрагивали при его появлении.
— Волшебники не сражаются на мечах, по крайней мере, на простых. Можно создать меч, который сам будет сражаться, а магу останется лишь держаться за рукоять. Или же можно создать артефакт в виде меча, но пользоваться им для творения боевой магии, однако никак не рубиться по-настоящему. Такова особенность волшебников, мы не в ладах с рубящей сталью. Мэтр Тобиус очень способный ученик, наверное, он всегда преуспевал в Академии, и твое мудреное махание клинком он повторил без запинки лишь потому, что у сего приема нет боевого применения. Думаю, он не сможет выучить ни одного простейшего выпада, ни одного парирования шпагой — это оружие просто не дастся ему, однако бесполезные, но красивые фортели он сможет изображать сколько угодно.
Дези все еще тяжело дышал, однако приступ гнева явно прошел.
— Тебе не смутить меня, маленький гнусавый человечек. Монсеньор, прошу позволения откланяться!
— Спасибо за помощь, Дези. Люка.
Крепыш, давно закончивший раскладывать по тарелочкам пирожные и булочки к завтраку, кивнул, снял белый фартук и сошел с веранды.
— Рукопашный бой.
Стойку он занял мгновенно — локти прижаты к ребрам, кулаки защищают челюсть, корпус повернут вполоборота, дабы не подставлять под удар солнечное сплетение, а бритая голова вжата в плечи еще сильнее обычного. Тобиуса все еще раздражало происходившее, но в кулачном бою он чувствовал себя увереннее, а потому отказался от протестов. Оказалось, что зря. Люка был быстрее, ударял метче и сильнее. Спустя несколько минут волшебник собрался и перестал притворяться мешком для битья, но так и не смог нанести верткому крепышу ни единого серьезного удара. Тот же щадил его, атакуя в четверть силы, не нанося настоящих травм.
— У него есть способности, — заключил Люка по окончании тренировочного поединка, — есть сила и рефлексы, но практики явно не хватает, как и знаний, навыки не самые лучшие, да и заржавели они явно. Я подтяну.
— Вот и славно, — Паскаль Мерат отставил пустую чашку, — добро пожаловать к нам. Ваше обучение начнется немедленно, и уже скоро вы выйдете в город. К сожалению, я не могу просто оставить вас без дела, и пока расследование не даст каких-то результатов, придется вам, чар Тобиус, мэтр, нести Архаддирскому королевству какую-нибудь пользу.
Следующие десять дней прошли довольно муторно и монотонно. Большую часть времени волшебник провел в компании Люки, который не уставал учить тому, как нужно одеваться в столице, как нужно говорить, как себя вести и как работать кулаками. Он объяснял тонкости местных традиций, некоторые важные исторические моменты и имена, известные практически любому архаддирцу, а также ставил Тобиусу "говор". Да, рив отменно говорил по-архаддирски, но правильность его произношения выглядела неестественной и выдавала иностранца или, по крайней мере, нездешнего. Ученик схватывал все мгновенно, запоминал новые знания без повторений, легко перенимал манеру держаться и говорить, так что вскоре его сочли готовым для выхода в город.
В первый день агостара, третьего месяца лета, когда Парс-де-ре-Наль изнывал от жары, купаясь в осязаемой пахучей духоте, на улицах великого города появился один лишний горожанин. Он обрядился в пятнистый бурый плащ золотаря, грубой выделки кожаные штаны, сапоги и перчатки. Золотарская кожаная шляпа скрывала его худощавое лицо широкими полями, на плечи ниспадали черной паклей грязные спутанные волосы, а при ходьбе он самую малость прихрамывал.
Золотарь добрался до перекрестка аллеи Жерара Режолеса и улицы Синданских аптекарей незадолго до полудня, как и было условлено, а там его ждал Дези де Рахальеза.
— Мэтр, вас не узнать! И вид, и манеры…
— И запах, — кивнул Тобиус.
— Только не жалуйтесь, все не так плохо! А вообще монсеньор молодец, конспирация у вас отличная! Этому городу нужно очень, очень, очень много золотарей, уж поверьте. Они незаметны, снуют тут и там, никого не интересуют, никому не мешают. Самая большая городская гильдия, между прочим, а уж по богатству превосходят многие торговые дома…
— Ладно-ладно, я понял, мне страшно повезло получить эти замечательные пахучие лохмотья, — проворчал Тобиус. — Вы наконец выпустили меня из своего потаенного особняка, что дальше?
— Продолжаем обучение! Извольте следовать за мной, мэтр, и не выходите из образа.
Вскоре выяснилось, что неотъемлемой частью обучения любого агента Тайного кабинета, даже самого мелкого, является знание территории, на которой он будет работать. Тайный кабинет обеспечивал дополнительную помощь городской страже, расследовал преступления особой важности и держал своих людей на улицах. На бесчисленных и безумно запутанных улицах Парс-де-ре-Наля. Под предводительством Дези Тобиус стал изучать их. Целыми днями он шатался по городу вместе с развеселым армадокийцем и запоминал столицу, позволял ей оставлять глубокие отпечатки в его голове. Каждую подворотню, каждый двор, каждый проулок, каждый тупик он обязан был узнать и намертво запомнить, чтобы в случае необходимости петлять по ним как по родным, чтобы безошибочно искать и надежно прятаться, чтобы уходить от погони и срезать расстояние, догоняя беглеца, чтобы следить и оставаться незримым.
Прогулки с Дези длились почти три недели, и за это время рив неплохо узнал армадокийца. Вместе они наблюдали немало картин из обыденной жизни Парс-де-ре-Наля, гоняли городских босяков, трапезничали вместе, время от времени осуществляли слежку за различными людьми и не только людьми. Задания низшего ранга не нуждались в пояснениях для исполнителей, они просто поступали откуда-то из канцелярского центра Тайного кабинета, и Тобиус, как малоопытный новичок, исполнял их под зорким надзором Дези.
Возможно, армадокийцу было скучно вот так растрачивать свое время, все же он являлся одним из агентов, приближенных к шефу разведки, но ни разу ни словом, ни делом де Рахальеза не выдал такого своего отношения. Он жил, играя на сцене, известной как Валемар, всегда веселый, обходительный и острый на язык, а порой еще и дерзкий — пару раз именно из-за него Тобиус оказывался втянут в кабацкую драку и применял отточенные с Люкой навыки. Дези нравился серому магистру, хотя тот сам не пожелал бы этого признавать, и чем сильнее он привыкал к напарнику, тем чаще и яснее замечал кратковременные приступы тревоги, которыми тот страдал. В такие моменты Дези становился мертвенно-бледным, глаза лихорадочно блестели, кожа покрывалась холодным потом, а губы растягивались в одну бескровную нить.
Однажды, сидя в трактире за очередным ужином, Тобиус попытался незаметно применить на Дези диагностические чары, взглянуть внутрь организма, разобрать состав крови, изучить состояние органов, но не преуспел. Что же, в принципе было неудивительно, что агенты разведки, тем более вполне высокопоставленные, имели при себе артефакты, защищавшие от магического изучения.
— Не надо так больше, — тихо произнес армадокиец, до того на несколько мгновений замерший с напряженным лицом.
— Прости, — тихо ответил Тобиус.
— Прощаю. Но впредь прошу, чтобы ты больше так не делал, ми амальго.
— Больше не буду. Хотя как целитель советую тебе обратиться к кому-нибудь сведущему в медицине. Я давно…
— А я еще дольше, — раздраженно бросил Дези, нервными движениями разрывая хлебную лепешку. — Это мое дело, ми амальго, и если ты уважаешь меня, то прошу, не лезь в него.
— Хорошо. Твоя жизнь — твое дело.
Тем вечером они, как и прежде, распрощались неподалеку от дома-колодца, в котором жил Тобиус, и небольшой остаток пути волшебник проделал самостоятельно.
Выйдя в город, он уже не возвращался во владения Паскаля Мерата, чему был рад, — ведь там над особняком довлели массивные и весьма искусные чары, которые не позволяли ему, Тобиусу, даже стороны света ощущать. То есть они просто-напросто отнимали от рождения данную волшебникам возможность определять свое положение в пространстве и чувствовать ток времени. Серый магистр, конечно, понимал, что все люди живут именно так, и ничего, не тужат, но ему в гостях у Мерата становилось крайне неудобно. А еще там ему снились кошмары.
Каждую ночь, проведенную под крышей особняка, он просыпался в холодном поту и наверняка успел бы поседеть, кабы уже не был сед. Райла продолжала взывать к нему из темной глубины, истерзанная, жалобно умоляющая, а он… был бессилен. К счастью, в столице мучения отступили, и единственное, с чем Тобиус мог связать эти жуткие сновидения, было именно тлетворное воздействие защитных чар.
Чтобы попасть к себе в квартиру, обитатель дома-колодца обязан был пройти сначала во внутренний дворик, ибо никаких отдельных наружных входов эти старомодные постройки не имели. В свою очередь сей путь во всех домах перекрывали настоящие ворота, обычно деревянные, но подчас кованые и охранявшиеся дежурным жильцом.
— Вы не любите приходить рано, месье, — пробормотал Пьер Вудье, отпирая замок и впуская Тобиуса, — а ведь на улицах опасно. Особенно по ночам.
— Никто не позарится на скромного золотаря.
— И все же береженого Кузнец бережет.
Тайный кабинет снимал для своего нового агента целых две комнаты, в которых тот вполне свободно разместился. Проводя дни в городе, по возвращении волшебник обычно принимался корпеть над своей книгой заклинаний либо закрашивал лезущую седину гоблинской алхимической краской — черной, самой дешевой и простой. Этот цвет не имел ничего общего с тем иссиня черным оттенком, который Тобиус когда-то имел, но все равно, изредка поглядывая в зеркало, он вдруг замечал, что выглядит моложе привычного, и лишь две складки, две "дороги слез" напоминали о годах боли и мучений, о бегах и блужданиях. Да и глаза… глаза тоже ничего не забыли.
— Я дома.
Волшебник закрыл за собой дверь, стянул опостылевшие плащ, шляпу и перчатки, нащупал на ближайшей полке подсвечник и зажег свечу. Слабый огонек осветил его аскетичное жилье, заставив скудный интерьер отбрасывать неверные тени.
— Я дома, Лаухальганда.
Когда Тобиус впервые явился в это место, дотоле долго не напоминавший о себе компаньон решил все же выбраться на волю и облюбовал один из пустых углов. На свое имя он не откликался, а когда маг подходил слишком близко — начинал шипеть.
— Клянусь, ты начинаешь меня беспокоить. Что в тебя вселилось?
Но Лаухальганда упрямо продолжал лежать в углу, поджав уши, и ни на что не реагировал.
— Тобиус?
Посох появился в руке волшебника мгновенно, но почти сразу он успокоился — в голове вспыхнул контур сигнария Талбота Гневливого.
— Ваше могущество? Давно не слышал вас.
— Исходя из того, что ты сейчас в Парс-де-ре-Нале, вижу, что цель достигнута.
— Ну да, до столицы добрался.
— Пахучий городок, верно?
— Бывали здесь?
— О, да. Они до сих пор мочатся на улицах?
— Национальная традиция неискоренима.
— А река все так же отвратительна?
— Порой мне кажется, что даже не-волшебник сможет пройтись по ней пешком, настолько это густое…
— Да, город не изменился за прошедшие годы. Что поделать, так устроен мир — где много людей, там много и…
— Суровой правды жизни, — согласился Тобиус.
— У меня для тебя послание от Никадима Ювелира.
— Весь внимание.
— В первую очередь скажи, ты уже был в Мистакоре?
— Не успел.
— Чем ты там занимаешься… хотя, зная твое умение влипать во все и вся, я ничему не удивляюсь. Никадим, по его словам, смог установить контакт с кем-то из своих старых знакомых, с артефактором, чьи навыки даже у него вызывают почтение. Этот кто-то прибудет в Мистакор через три дня и сможет встретиться с тобой. Насколько я понял, у тебя на руках имеются некоторые артефакты сомнительной природы.
— А я и думать об этом забыл, — обронил серый магистр.
— Так тебя это интересует или нет?
— Через три дня в Мистакоре?
— Да. Я свяжусь с тобой позже, чтобы все уточнить.
— Спасибо, ваше могущество.
— И еще, Тобиус, — архимаг слегка помедлил, — будь осторожен.
Много лет назад молодой Тобиус, сравнительно добрый и непростительно наивный волшебник, отправился на далекий север в поисках святилища древних знаний, затерянной библиотеки, в существование которой мало кто верил. Пожалуй, именно с этого и начались его злоключения, с миссии, которая должна была стать его ледяной могилой в свирепых морозах острова Ора, где воздух оборачивался ледяными иглами прямо в легких. Там серый маг должен был и остаться. Но не остался. Свою миссию он выполнил, хотя и не идеально, не гладко, не без нареканий. Пройдя сквозь белое чистилище, он вернулся, и наградой ему стали знания, по большей части забытые иными волшебниками, а оттого еще более раритетные и полезные. Такие, например, как заклинание Равные Братья.
Он собрался еще затемно, как мог, экранировал свое временное обиталище и сплел потоки энергии, произнося нужный речитатив. По завершении заклинания напротив появился полноценный двойник, идеальный дубликат из псевдоматерии, наделенный всеми знаниями и возможностями оригинала, а также осознанием собственной вторичности. При этом половина всей магической силы Тобиуса перешла к его творению.
— Дай угадаю, наряжаться в вонючие тряпки придется мне, а в Аметистовый университет отправишься ты.
— Ахоговски верно, — кивнул настоящий Тобиус, накидывая на плечи плащ Никадима и поправляя на плече сумку. — Но в качестве компенсации я даже вплел в тебя автономное ядро гурханы.
— Не ври. Ты давно хотел попробовать применить этот старый прием, но только сейчас преуспел. Мне провести испытания?
— Если сможешь. Только не дестабилизируй его, иначе развоплотишься.
— Знаю, знаю.
— И постарайся не выдать нас.
— Как бы у меня получилось провалиться, если мы с тобой — почти одно и то же?
Тобиус вышел в густые сумерки двора-колодца, где было свежо и довольно холодно, ибо солнцу еще не скоро предстояло заглянуть внутрь. Сосредоточившись, он оторвал свое тело от земли и осторожно поднял на крышу, а оттуда так же осторожно спустился в пустой проулок. Очень рано отправляться в путь было правильным решением — у мага оказалось достаточно времени, чтобы пропетлять по оживающей после краткого предутреннего оцепенения столице. В Парс-де-ре-Нале имелось достаточно веселых улиц, которые не спали даже в ночную пору, а многие гильдии и цеха продолжали работу, так что можно было сказать, что этот огромный город никогда не спал по-настоящему.
Между столицей и Мистакором ходили регулярные омнибусы нескольких перевозочных компаний, часть коих принадлежала не людям, а гоблинам и гномам. Как известно, два этих народа отличались крайней степенью нелюбви друг к другу, и соперничество их во всех плоскостях соприкосновения культур отчаянно бросалось в глаза. Вот и на отправной станции под стенами города это было видно. Зеленокожие старательно придавали своим транспортам шик, покрывая их древесину искусной резьбой, лаком и краской, забирали окна разноцветным стеклом и обустраивали салоны с повышенным удобством. Бородачи же, хоть и могли посостязаться в создании украшений, предпочитали давить на то, в чем всегда обходили своих вечных оппонентов, — они пользовались надежностью своих изделий и знанием наук: гномские омнибусы ходили не на лошадиной тяге, а на паровой, влекомые вперед большими уродливыми тягачами, шипящими и плюющимися паром. Такая поездка не превосходила комфортабельное путешествие с гоблинами по скорости, но являлась настоящим аттракционом — ведь хотя с паровой машиной люди восточного Вестеррайха уже немного познакомились, транспорт, созданный с ее участием, все еще был великой диковинкой.
Выбрав обычный омнибус с обычными лошадьми, обычным человеком в возницах, маг поднялся на второй этаж и уселся в самом конце. Когда транспорт заполнился, в основном торговцами, любопытными путешественниками, а также несколькими волшебниками, омнибус дернулся и выполз на северный тракт. Дороги вокруг архаддирской столицы были почти идеальными, поднятыми относительно общего уровня почв и построенными на века. К их прокладке некогда даже прилагали силы наемные инженеры все тех же гномов, выписанные из Кхазунгора.
Поскольку даже по отличной дороге омнибус не мог преодолевать больше тридцати лиг за час, укутавшийся в серый плащ волшебник позволил себе погрузиться в медитативное состояние. Часть его разума отдыхала, в то время как другая сонно следила за всем вокруг. Это происходило довольно долго, могучие тяжеловозы тянули омнибус на северо-восток сначала по пригородам, а затем и мимо обширных ухоженных полей и богатых ферм. Чем дальше от столицы, тем свободнее становился пейзаж, и со временем тракт устремился в луга и холмы. Красивый, но слишком однообразный вид быстро надоедал, пассажиры отвлекались на свои дела, но через полтора часа пути в обоих салонах вновь воцарилось оживление, когда возле тракта показалась первая охранная башня — торчавший прямо из земли восьмидесятифутовый кристалл красно-фиолетового цвета.
Наряду с Хрустальной Аркой, что в Бреонике, Мистакор, Аметистовый университет по праву считался одной из старейших магических твердынь Вестеррайха. Упоминания о нем проскальзывали еще в летописях времен Эпохи Темных Метаний, когда крепость из вечного кварца — а никак не из обычного аметиста — была воздвигнута с помощью магии созидания и должным образом укреплена. Впоследствии ей пришлось пережить конец Второй Войны Магов, приход Сароса Грогана, долгие века пустовать, пока волшебники подвергались гонениям, и вновь возродиться, когда им позволили вернуться в империю. Мистакор пережил новый рассвет магии и Возмездие Далии, после чего сто лет оставался опорой волшебников, сражавшихся с амлотианами в Войнах Веры. В начале Этой Эпохи Мистакор стал тем, чем являлся и поныне, — городом-университетом, одной из новых магических школ.
Чем ближе к университету, тем чаще встречались подле тракта охранные башни. Немногие из них остались стоять в первозданном виде, большинство было уничтожено драконьим пламенем, расплавлено, повалено, разбито. Дорога вела в объятья небольшой долины, внутри которой раскинулись стены Аметистового университета. И то ли совпало так, то ли опытный возница подгадал момент, но именно в это время солнечный свет перебрался через холмы и захлестнул стены Мистакора. Они засверкали, преломляя его и озаряя всю долину ярким фиолетовым свечением, более завораживающим и странным, нежели все виденное в жизни. Правда, Тобиус вместо восторженных восклицаний выдал лишь спокойную усмешку и пониже натянул край капюшона.
Увы, когда омнибус достаточно приблизился к стенам Мистакора, состоявшим из исполинских, плотно подогнанных друг к другу кристаллических обелисков, первое впечатление несколько померкло, ибо стали видны все раны, нанесенные им за прошедшие века. Пожалуй, самым страшным испытанием для Аметистового университета стали драконы, от огня которых плоть его таяла словно воск. К сожалению, волшебники уже давно потеряли секрет создания вечного кварца, им оказалось не по силам заделать трещины и восстановить то, что все-таки было уничтожено, а потому некоторые участки стен, в частности главные ворота, были заделаны либо полностью заменены уродливыми каменными или кирпичными заплатами.
За внешними стенами оказался торговый городок, плавно сливавшийся со зданиями кампуса, что занимали центр. Из исконных "аметистовых" шпилей сохранилось всего несколько, преимущественно те, что прилегали к основному кристаллическому монолиту главной цитадели. Все остальное, некогда сровненное с землей, позже застраивали уже простыми зданиями, так что внутри Аметистовый университет оказался намного скромнее, чем пытался выглядеть снаружи. Еще он удивлял непривычным поначалу обилием тени — улицы, преимущественно узкие и плотно застроенные, практически повсеместно перекрывали подвешенные между домами влажные полотнища. Так обитатели Мистакора хоронились от перенаправленных гранями главной башни солнечных лучей.
Сойдя с омнибуса, волшебник немедленно растворился в оживленной толпе, благо народу в Аметистовый университет ежедневно прибывало много, а навстречу транспорту кидались уезжающие либо торговцы со своими выгодными предложениями. Жили в городе в основном проходившие обучение волшебники; простые смертные, которые обеспечивали оных всем необходимым, а также предприниматели, платившие магам немалую цену за разрешение на торговлю в этом престижном месте. Тобиус двигался по затопленным тенью улицам, все первые этажи которых занимали лавки, салоны, гостиницы, питейные и кормильные заведения. Простых жилищ в Мистакоре будто и не было. Однако волшебника интересовало именно одно из питейных заведений, причем несколько необычное. Ему была назначена встреча в гномском трактире.
Пришлось немного поплутать, чтобы найти нужный дом, широкий и основательный, сложенный из камня приятного желтоватого цвета и укрытый яркой оранжевой черепицей. Над входом висела вывеска, а на веранде, поддерживаемой фигурными столбами, стояли накрытые столы. Однако на крыльцо волшебник не поднялся, он обошел заведение сбоку и спустился по каменной лесенке вниз, к квадратной металлической двери с окошком. Четыре удара, пауза, еще один удар. Окошко отворилось, и прозвучало настороженное:
— Пароль?
— Черная кровь земли.
Пришлось порядочно пригнуться, чтобы пройти внутрь, после чего заскрипели задвигаемые засовы, и гном-привратник с заткнутой за пояс дубинкой указал вперед.
— Добро пожаловать.
Под самым обычным трактиром, что стоял над землей, располагался гномский трактир, фактически большой подвал с низким потолком и довольно слабым освещением. Вопреки ожиданиям волшебника, все оказалось не так чтобы плохо — ни тебе унылых каменных стен, ни замшелых валунов вместо мебели, ни светящейся плесени в сырых углах. Деревянный пол, деревянные панели на стенах, дощатый потолок с крепкими балками, аккуратные квадратные столы, слишком низенькие, чтобы за ними с удобством разместился человек, ряды пивных бочек на подставках; естественное освещение было очень скупым, проникало лишь сквозь крошечные окошки под потолком, а дополняли его застекленные шахтерские фонари, развешанные тут и там. Из декора хозяева выбрали все то, чем обычно наполняли свои дома горные гномы: они развесили гирлянды сушеных грибов, устлали сиденья стульев теплыми крысиными шкурами, разместили на стенах образцы всевозможного оружия, побывавшего в настоящем бою, и пользованного шахтерского инструмента. Обязательным дополнением служил лик Туландара, легендарного праотца всего их народа, высеченный в мраморе и повешенный на самом видном месте, а также убранный в футляр из алхимического стекла экземпляр Уклада, водруженный на тумбу в углу. Особое внимание также притягивал большой, пышущий жаром самоварный агрегат, стоявший на стойке.
Бородатые посетители трактира, облюбовавшие едва ли половину столов, не обратили на человека внимания. Они продолжали заниматься своими делами: курили трубки, тянули пиво, беседовали, поминутно переходя с гортанного гонгаруда на знакомую вестерлингву и обратно.
Только один стол занимали люди, их было трое, они трапезничали и разговаривали о чем-то, но когда появился Тобиус, сразу заметили его и выжидающе замолчали. Волшебник напрягся — одного из троицы он уже встречал, одноглазого блондина с тремя клинками, устроенными за спиной, мага, не похожего на мага. Он как раз приветливо помахал рукой и поднял тяжелую гномскую пинту, приглашая присоединиться. Вторым был опрятной внешности незнакомец в кожаной жилетке с накладными карманами. В его ушах висели тяжелые золотые серьги, а волосы и глаза имели неестественный, явно сотворенный с помощью магии цвет сусального золота. Компанию мужчинам составляла женщина, весьма красивая и своеобразно одетая. Ее цвета воронова крыла пышные локоны резко контрастировали с безукоризненной беломраморной кожей, карие глаза утопали в густой черноте теней, а чувственные губы блестели темно-красным. Вместо более понятного и приемлемого платья она отдала предпочтение одежде гномского покроя, кожаной жилетке, кожаным же штанам и тяжелым башмакам — всему носкому и практичному.
Как только Тобиус приблизился к столу, рядом немедля возник лысоватый гном с густой каштановой бородой.
— Че есть-пить изволите?
— Крысиное рагу с грибами, но только если крыса племенная, а не обычная канавная, жаренных в масле луковых колец, каменного хлеба и пинту лучшего пива, — припомнил маг долгие разглагольствования Вадильфара о настоящем сытном обеде, не смолкавшие, бывало, часами, когда ненастье поймало их в ловушку в Фельене.
— Лучшего? — гном глянул на посетителя снизу вверх. — У нас ведь и "Дубовая бочка" есть, темное.
— Вот его и неси.
Одобрительно хмыкнув в усы, хозяин отправился на кухню. Тобиус же отодвинул ногой стул и сел, при этом его колени плотно подперли столешницу.
— Итак, вы следили за мной.
Златовласый громко рассмеялся и протянул вперед руку, а остальные двое вложили в нее монеты.
— Нельзя быть таким мнительным, — проворчала женщина, затягивая кошель.
— Засим позвольте откланяться. — Златовласый поднялся, закидывая на плечо кожаную сумку, в которую уже ссыпал выигранные в пари деньги. — Чар Тобиус, хочу выразить вам свое искреннее уважение за дело, которое вы делаете. К сожалению, пока что мне нечего вам предложить, но в будущем — кто знает. Госпожа Шираэн, было приятно иметь с вами дело, всего наилучшего.
Он удалился бодрой походкой, оставив их втроем.
— И что это было?
— Это было мастер Эдвард, — ответила названная Шираэн, — больше ничего сказать не могу. А ты, стало быть, волшебник Тобиус из Ривена, Серый Мотылек, молодая легенда от мира магии? Я думала, ты… как бы это сказать, действительно будешь помоложе.
— Легенда? — повторил рив и не удержался, чтобы не выдать самую поганую и кислую свою усмешку. — Серый Мотылек? Пустое преувеличение и ерунда. Что же до возраста, то, безо всякой надежды на вашу жалость поясню: жизнь не была ко мне особо добра, а это накладывает отпечаток. Итак, с кем из вас я должен был встретиться?
Они озадаченно переглянулись. Затем лицо одноглазого просветлело, он сунул палец под левый наруч и вытянул оттуда тонкую, переливавшуюся всеми цветами радуги веревочку. После нескольких нехитрых манипуляций над ней ложная аура погасла, открывая правду, — одноглазый был простым смертным, не волшебником, однако внутри его головы ясно читался одинокий, но сильный источник магической силы, что могло удивить любого.
— И зачем ты это сделал, дурачок ты мой глупенький? — без тени ласки спросила названная Шираэн. — Я для того тебе ложную ауру создавала, чтобы ты перед каждым встречным ее снимал?
— Прости, Шира, не подумал! — без тени раскаяния заулыбался он.
Женщина замахнулась, чтобы отвесить блондину крепкую затрещину, но в последний момент обреченно махнула рукой.
— Меня, как ты уже понял, зовут Шираэн. Ник попросил дать тебе консультацию, и я не смогла ему отказать.
— Ник? — Тобиус неодобрительно наморщил нос. — Я никогда и в мыслях не смел именовать его могущество таким образом.
— У меня привилегии на правах старой боевой подруги.
— И не только боевой, — булькнул в свою пинту одноглазый.
— Завались, Кельвин, будь таким добреньким, — со сталью в голосе приказала Шираэн. — Итак, Тобиус, я буду называть тебя по имени, Ник сказал, что у тебя есть пара артефактов, в которых надо разобраться. Сразу уточню, что мои услуги бесплатно не предоставляются, я не для того всю жизнь совершенствовалась в своем деле, чтобы пахать задарма. Плату вперед, ты понял?
— Сколько?
— Чего "сколько"? — не сразу поняла Шираэн. — Ты что, деньги мне предлагать вздумал?
Серый магистр нахмурился и слегка опустил голову, словно готовящийся к нападению бык. Ему казалось, что эти двое просто смеются над ним.
— Покажите ей то, что сотворил Никадим, — подсказал Кельвин.
Тобиус, не ожидавший такого, задумался, после чего потянулся к застежке плаща.
— Да не это! Покажи мне руку! Хочу посмотреть, что он выковал!
Правая перчатка легла на стол, и Тобиус протянул наклонившейся вперед Шираэн свою бронзовую пятерню. Карие глаза женщины вспыхнули, и она ухватилась за магический протез обеими руками. С явной нежностью, поминутно вздыхая и бормоча под нос, волшебница водила пальцами по залегшим в бронзе складкам и морщинкам, имитировавшим живую кожу, по линиям выступавших вен и жил, по выпуклостям костяшек, тонкой грани ногтей. Рив послушно шевелил протезом, а потом продемонстрировал силу, играючи загнув и разогнув железную вилку. Шираэн осталась довольна.
— Не потерял хватки, — с улыбкой вздохнула она, — мне придется еще немного поработать, чтобы сделать что-то соответствующее. Ладно, Серый Мотылек, давай сюда…
— Зови уж лучше по имени.
Татуировка на левой руке мага вспыхнула, и в ладони появился арбалет с прикладом в виде шакальей пасти, а затем и большой кусок магического янтаря, с заключенным внутри чернокнижным клинком.
К столу подошел гном с каштановой бородой, выгрузил заказ и аккуратно уложил на поднос оба артефакта.
— Куда?
— Расслабь ягодицы, Тобиус, — усмехнулась Шираэн, поднимаясь, — не думал же ты, что я буду заниматься делом прямо здесь? Поешь, выпей, а там, глядишь, я и обернусь. Кельвин, сидеть!
— Ой, будто не знаю!
Она удалилась вслед за гномом, слегка, почти незаметно прихрамывая на левую ногу.
Готовили в гномском заведении отменно, по крайней мере учитывая особенности гномской кухни. Рагу оказалось весьма нежным, в крысином мясе было достаточно жировых прожилок, чтобы оно могло считаться мраморным и иметь нежный сочный вкус; луковые кольца хрустели, оттеняя мягкость рагу; гномский хлеб, кусочек которого дарил сытость и силы на несколько часов (при условии, что у едока хватало крепких зубов и упорства), тоже не разочаровал, а пиво "Дубовая бочка" заслуженно считалось лучшим в известном мире.
— Фух! Ну и задал ты мне работенку, Тобиус! — Шираэн плюхнулась на стул и на чистом гонгаруде заказала себе выпивку. — Кельвин не мешал тебе есть?
— Что с моими артефактами?
— Остывают, их скоро принесут. Короче, вот. — Шираэн положила перед ним два прозрачных стеклянных шарика величиной не больше сливы, в каждом из которых без видимой опоры висела тонкая стрелка. — И не благодари.
— Не буду, пока не пойму, что это такое?
— О, ruk'rharad! Ник сказал, что ты стоящий артефактор, так почему же я в это не верю?
— Может быть, потому что "стоящий" — это не то же самое, что "великий"? Я много чего знаю и умею, но все это ничто в сравнении с тем, чего я не знаю и не умею.
— Эх, слушай, болтунчик ты мой ненаглядный, эти стрелки указывают на создателей артефактов, понял? Я связала их с артефактами и обновила чары, которые использовал Ник. Теперь ты знаешь не только имена, но и примерное направление.
— Почему стрелка, привязанная к арбалету, крутится не переставая?
— Хм? — казалось, Шираэн удивилась поведению своего изделия. — Минуту назад она уверенно показывала на юго-запад… Возможно, что некромант скрылся в некоем месте с очень хорошими экранами либо оказался внутри пространственной аномалии. К сожалению, и я не всесильна. Бери, Тобиус, это все, что я могу сделать для тебя по просьбе Ника. Если когда-нибудь захочешь найти тех поганцев, которые наделали таких мерзких игрушек, и сломать им лица, ударь пару раз от моего имени, будь такой миленькой лапочкой.
Тобиус взял сферы.
— Я не рассчитывал на что-то подобное, но большое спасибо.
Гном принес поднос с мечом и арбалетом.
— Тобиус, — Шираэн задумчиво почесала нос, — забудь о той ерунде, которую я сейчас сказала. Пожалуйста, не пытайся встретиться с создателями этих артефактов. Шкура целее будет.
Старавшийся сидеть тихо Кельвин неподдельно удивился, услышав это.
— Мне-то все едино, но Нику, похоже, ты дорог, так что не хочется, чтобы ты умер жуткой смертью. Чего? Чего ты так лыбишься?
— Да так просто. Учитывая то, с какой легкостью я оказываюсь в эпицентре всяких неприятностей, и сколько народу хочет запустить руку в мои еще содрогающиеся потроха, есть немалая вероятность, что когда-нибудь я встречусь с обоими этими волшебниками. Ко мне легко прилипает всякая гадость. Еще раз спасибо, Шираэн.
Все-таки было интересно поближе рассмотреть жизнь Мистакора, такой открытой для всех, такой шумной и живой школы магии, которая разительно отличалась от всегда закрытой и отрешенной Академии. Серый маг позволил себе провести почти весь остаток дня на улицах Аметистового университета и не пожалел, ибо в бесчисленных его лавках можно было найти уйму превосходных материалов и ингредиентов, столь нужных артефактору и зельеварителю. Рынок Мистакора мог предложить почти все, что в иное время приходилось искать с большим трудом и в местах весьма отдаленных. Было бы золото, а товар найдется. У Тобиуса золото было, уж в этом грешном металле он недостатка не испытывал благодаря щедрости Бейерона Карторена, а потому волшебник не смог устоять и отдался жадности, закупая драгоценные камни, редкоземельные металлы, травяные сборы, алхимическую посуду и реагенты, не жалея монет. До самого вечера бродил он от торговца к торговцу, тянул табачный дым, внимательно присматривался и покупал, покупал, покупал. Когда никто не обращал внимания, он просто касался своих покупок левой ладонью, татуировка вспыхивала, и они исчезали.
Очередной омнибус выехал на дорогу к столице уже в преддверии вечерних сумерек, и уставший Тобиус, впервые за долгое-долгое время, чувствовал почти полное удовлетворение. Он думал о нескольких редких книгах, которые удалось урвать у конкурентов, изрядно поторговавшись, и мысли те грели ему душу.
Впрочем, продлилось то хрупкое ощущение внутреннего равновесия и удовлетворения ровно до тех пор, пока вдали не раскинулся Парс-де-ре-Наль. Столбы дыма над ним быстро растворялись в стремительно черневшем небе, но были отчетливо видны даже невооруженным глазом. В обоих салонах воцарилась тревога, а Тобиус, почувствовавший вдруг, как по хребту забегали мурашки, мог думать лишь о том, как бы скорее добраться до города. Получалось, что никак — он выбрал омнибусы за простоту и незаметность, чтобы не использовать магию и не выделяться. Ограничение на телепортацию и полет тоже не упрощало задачи. Пришлось сесть ровнее и набраться терпения.
В Парс-де-ре-Наль он прибыл уже в темноте, перед самым закрытием ворот, и сразу понял, что той ночью великий город будет спать даже меньше, чем обычно. На улицах горело множество факелов, и немалое количество народу стояло под открытым небом, образуя тут и там толпы. Волшебник не решился присоединиться к ним, а поймал за руку пробегавшего мимо чумазого мальчишку-пувра.
— Ай! Отпустите меня, месье, я ничего не украл! Ай!
— Не вырывайся, я лишь хочу попросить тебя об услуге…
— Я таким не занимаюсь, — мальчишка сразу немного успокоился, — но если месье последует за мной, то я познакомлю месье с моей сестрой. Берет она недорого, зато искусна и здорова, а когда месье увидит ее зад…
— Я всего лишь хочу знать — где случился пожар? — спросил Тобиус, показывая предприимчивому сутенеру мелкую серебряную монетку.
— На южных окраинах, месье! Там все подчистую выгорело! Говорят, началось с "Духа приключений"!
Выхватив монету из ослабших пальцев, мальчишка рванул прочь, догонять стайку таких же чумазых пуврских детей, как и он.
Решения не пришлось ждать долго, оно явилось легко и естественно, хотя разум успел сказать свое веское слово в пользу того, чтобы затаиться и не бродить на огромных пепелищах. Разум также отметил, что ему, Тобиусу, некого там спасать и не ради кого рисковать в этом городе. Впрочем, тело уже поймало съемный экипаж и приказало гнать в нужном направлении.
Вскоре серый волшебник отпустил кучера и зашагал по тому, что осталось от огромного городского района. Масштаб бедствия ужасал, и не следовало сомневаться, что тушение происходило при помощи магии, иначе пожар продолжал бы шириться еще несколько суток кряду. Пламя было таким сильным, что пожирало не только древесину, но и уничтожало каменные стены, заставляя камни лопаться и рассыпаться от жара. Обугленные остовы домов разной степени разрушенности вздымались над местами еще пылающим, но уже не таким опасным пепелищем. Волонтеры стаскивали под опеку суетившихся на площадях монахов-яковитов пострадавших в огне горожан; другие, укрытые слоем сажи, катили по разрушенным улицам телеги и собирали в них почерневшие трупы, словно во время какого-то мора; четвертые продолжали бороться с оставшимися огненными очагами и разбирать завалы. Их упорство восхищало, ибо воздух вокруг так высох и раскалился, так напитался дымом и пеплом, что дыхание причиняло настоящую боль, на коже расползались слабые ожоги, а глаза слезились не переставая. На некоторых "волонтерах", впрочем, были надеты ножные кандалы, и двигались они под охраной вооруженной стражи, что говорило о принадлежности к тюремным заключенным, выгнанным на тяжелую и опасную работу.
В первую очередь Тобиус задержался среди братьев Ордена святого Якова, разбивших несколько открытых лечебниц, в которых послушники обрабатывали ожоги, правили переломанные кости и промывали воспаленные дыхательные пути. Лишь тех из пострадавших, чьи жизни оказывались на грани, предоставляли заботам старших монахов ордена, наделенных чудодейственной силой исцеления. Серый магистр шнырял среди покалеченных, выдавая себя за простого волонтера и погружая их в магический сон, чтобы накладывать чары Исцеления. К счастью для него, яковиты не обладали острым чутьем на магию, присущим монахам Петра и Иоанна, так что манипуляции волшебника оставались никем до поры незамеченными.
Покинув лечебницу, Тобиус прибился к большой группе волонтеров, которые искали выживших. Труду этих людей мешал смертельный сухой жар, царивший вокруг, раскаленные кучи камней, в которые превратились дома, огромные масштабы территории и еще много чего. С помощью Истинного Зрения магистр безошибочно выискивал источники жизни под завалами, а потом "щупальцами" телекинеза незаметно помогал ворочать камни и разгребать кирпичи. Попутно он старался дотронуться до каждой найденной жертвы и наложить Исцеление.
Вокруг оказалось столько людей, нуждавшихся в помощи, что продвижение к "Духу приключений" безумно замедлилось, и до места Тобиус добрался выжатым, лишенным немалой части сил и эмоций. Так всегда бывало — чужие страдания истощали, особенно если сам успел на своем веку пострадать. Проделывая этот путь, волшебник не смог бы объяснить — что он ожидал увидеть, кого найти? Он просто пришел туда, где над водами Наля высился опустевший и оплавленный каменный фундамент, который должен был сохранить "Дух приключений" на случай нового наводнения, сохранить полулегендарный приют авантюристов. И, возможно, он справился бы с этой задачей, но не с огнем.
Мирлад сидел на бочке из-под солений, весь черный от сажи, с обожженной спиной и сгоревшими волосами. Неподвижный взгляд его стремился на обугленные останки любимого заведения. Рядом со стариком, прямо на земле, сидела с заплаканным лицом разносчица Мари. Огонь и ее не обделил вниманием — одна рука женщины нуждалась в срочной помощи.
— Я слышал, что все началось с твоего заведения.
Мирлад не сразу понял, что с ним кто-то говорит. Медленно, будто в полусне, он повернулся и обратил на волшебника малоосмысленный взгляд, нахмурился и лишь потом вскинул остатки бровей.
— О, Молотодержец! Что ты здесь делаешь?! Убирайся!
— Спасибо за теплый прием. Дай-ка осмотрю вас…
— Нет! Уходи скорее! — завопил старик и со стоном поднялся.
— Ей нужна помощь, да и ты не…
— Они спалили "Дух приключений" с расчетом на то, что ты появишься! Я говорил им, что мы не друзья, что ты просто прошел через мои руки, но они не слушали! Неужели они были правы?! Беги! Нельзя, чтобы ты достался этим ублюдкам!
— Поздно, ублюдки уже здесь, — раздалось позади.
У Тобиуса словно струйка ледяной воды стекла по хребту, и он обернулся на знакомый, не предвещающий ничего доброго голос. Слепой мечник в компании двух десятков вооруженных мушкетами людей ухитрился довольно незаметно приблизиться. Еще какое-то количество подручных затаилось вне поля зрения, маг чувствовал их.
— Чар Тобиус, мой наниматель назначил вам встречу, на которую вы безбожно опоздали. Надо наверстывать.
— Это ты сделал? — очень тихо, почти неслышно спросил волшебник.
— Что?
— Это ты спалил город?
— Всего лишь небольшую часть, но да, увы, это мы.
— Ради призрачной возможности моего появления?
— Не такой уж призрачной, как выяснилось, — заметил слепец, — но нет, не только. Моему работодателю сильно не понравилось поведение Мирлада в наш прошлый визит. Он слишком сильно полагался на свою репутацию и на культовый статус "Духа приключений". Был приказ преподать урок старику, забывшему о том, кто в городе хозяин, а потом затаиться и ждать. Не зря ждали… хотя, признаюсь, когда все воспылало…
— Сотни мертвецов и тысячи калек, лишившихся крова.
Лицо Тобиуса омертвело, стало белым как мел, а две вертикальные складки проявились особенно четко. Правда, никто этого не увидел из-под толстого слоя сажи и пепла.
— Ну… это была накладка, — с видимым трудом признал слепец, — алхимик предупреждал, что его конек органические соединения, а не взрывные смеси. Так что когда бомба сработала, вместо мощного ограниченного пожара мы получили взрыв, разметавший горючую субстанцию во все стороны. Горит она жарко и долго, так что город запылал. Увы. Ну, хватит уже тут прохлаждаться, мы должны…
— Сотни мертвых и тысячи обездоленных. Кто понесет ответственность? Кого накажут?
— Хм? Боюсь, что никого. Моему работодателю вряд ли будет дело до этих людей, а умелые алхимики тоже на дороге не валяются, так что… главное ведь, что мы вас доставим.
— Нет. Я обязательно встречусь с твоим работодателем, с еще одной мразью, которая ни во что не ставит человеческую жизнь. Но только тогда, когда сам решу его найти.
— Не пойдет.
— Ненавижу… ненавижу вас всех… Вы… все сгорите… — Речь волшебника стала сбиваться, голос заметно дрожал, слова путались и прерывались судорожными вздохами, изо рта вырывались настоящие язычки пламени. — Мирлад, Мари, убирайтесь прочь.
Что-то было в его словах, что заставило израненного старика и женщину броситься наутек, словно гончие Пекла мчались за ними следом и кусали за пятки.
— Чар Тобиус, мы это уже проходили. — Сверкающие клинки оказались на воле в мгновение ока. — На меня ваши фокусы не действуют, а мушкеты этих людей заряжены, вы уж поверьте, керберитовыми пулями…
— Вы все сгорите.
Сумка сама распахнулась, и оттуда выпорхнул синий свиток-хранилище. Несколько особенно резвых стрелков громыхнули мушкетами, но на пути у злосчастных пуль встала стеной поднявшаяся на дыбы земля. Извлекать големов по одному не было времени, так что волшебник просто разрушил собственноручно созданный много лет назад артефакт, в котором постепенно почти отпала нужда, и из свернутых "кармашков" подпространства в реальный мир вывалилось шесть големов.
— Защитите меня от них! Убейте, кого сможете! — взревел волшебник, указывая на врага, в то время как его распахнутая книга заклинаний уже шелестела страницами.
Големы бросились в атаку. Пятеро из них походили на ростовых марионеток с деревянными телами и гибкими металлическими шарнирами, позволявшими быстро и ловко двигаться. Шестой же был более традиционным: массивной ожившей статуей из красной глины, хорошо обожженной и прочной как броня. Голем Забияка имел вместо кулаков увесистые чугунные шары, которыми крушил все на своем пути; Жнец орудовал лезвиями серпов, кои были приделаны к его кистям; Стрелок размеренно накладывал на арбалет один болт за другим и старался не подпускать к себе врага, а Пикинер помогал ему в этом, ловко орудуя десятифутовой пикой; голем Латник был самым медленным из марионеток, ибо тело его покрывали латные пластины, способные намного лучше держать удар, а воевал он треугольным щитом и тяжелым мечом. Последний голем, глиняный, которого Тобиус прозвал Горшком, практически не участвовал в бою из-за медлительности, но его размеры и поступь пугали врагов намного больше всех остальных оживших кукол вместе взятых. Именно он стойко принял напор слепого мечника, чьи клинки наполнили воздух воем и тьмой разлетающихся глиняных черепков.
Пока слуги завладевали вниманием противника, их хозяин читал из книги заклинаний, воздев над головой раскаляющуюся бронзовую руку. Своим речитативом он взывал к огненной первостихии, обращался напрямую к полуразумным духам огненного плана, подчиняя своей воле весь огонь и жар, царивший на останках района. Словно услышав зов вожака, всполохи пламени стаями ринулись по небу, чтобы объединиться в один громадный ком, одно маленькое, но нестерпимо ярко и горячее солнце. Заклинание закончилось, в огненном валуне вспыхнуло три алых звезды, и Тобиус оказался втянут в самую его середину. Шар на глазах изменил форму, встав на пару огненных ног, отрастив пару огненных рук, и ступил вперед. Воздух гудел и извивался от жара, плавились камни, запекалась земля, поднялся раскаленный ветер, а големы поспешили убраться прочь. Огненный элементаль одним выдохом испепелил стрелков, а потом, заметив, как сбегает его главный враг, издал жуткий рев.
Слепой мечник был уже в двух улицах от развалин "Духа приключений", он вскочил в седло ожидавшей лошади и, нещадно нахлестывая животное, помчался прочь из Парс-де-ре-Наля. Тобиус двинулся следом, оставляя глубокую борозду расплавленной земли. Ночь озарилась новым светом, и растения на половину лиги вокруг борозды погибали. Вскоре на пути встал один из цепи холмов, опоясывавшей столицу, и беглец верхом на обезумевшем от ужаса скакуне принялся его огибать. Элементаль двигался слишком медленно из-за дувшего навстречу ветра, добыча ускользала, а потому он возжелал пройти сквозь холм, обратить огромные толщи земли в растекающийся лавовый поток и накрыть им ненавистную юркую букашку. Дух огня подступил к основанию холма и ударил по нему, отчего тот вздрогнул, и над землей взвился многоголосый вопль ужаса. То был холм Силеи, на котором разрешались цитарские стойбища, и сотни цитаро возопили в преддверии смерти.
Розовая пелена, застлавшая сознание Тобиуса, начала рассеиваться, и он вдруг осознал, что вот-вот превратит холм Силеи в маленький извергающийся вулкан. Изо всех сил волшебник потянул элементаля назад, приказывая отступить, но огненный дух своей свирепой волей отмахнулся от создателя. Первостихия, из которой он вышел, была самой беспощадной и голодной, она не знала сострадания и не ограничивала себя мерой, пожирала все, до чего могла дотянуться. Тобиус же, призвавший элементаля в порыве ярости, растеряв пыл, утратил и контроль над исполином. Их желания и стремления разошлись, и громогласный рев внутри головы мага, требовавший двигаться вперед, невзирая ни на что, вдруг утих.
Напрягая последние силы, Тобиус, словно огромного упрямого зверя, потащил чудовище к реке, каждый шаг давался неимоверным усилием, элементаль упрямился, рвался обратно, чтобы насытить породившую его ненависть и сжечь все, что попадалось на пути. Маг, все еще находившийся внутри огненной сущности, горел заживо, загоняя ее в воды Наля. Река забулькала, превращаясь в поток крутого кипятка, и изошла бескрайним облаком зловонного пара, которое заволокло Парс-де-ре-Наль. Дух огня погиб.
— А знаешь, что самое восхитительное во всем этом? Я всегда знаю о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь.
— Не обольщайся.
— И не думал. Просто все процессы, через которые ты проходишь, сразу же отражаются здесь, и я могу наблюдать за ними. В то же время тебя там, снаружи, лишь терзают смутные сомнения и муки неопределенности.
— Все это лишь аллегории и метафоры. Человеческий разум склонен облекать представление о внутреннем мире в эфемерную плоть привычных образов, взятых из подсознания. Так мы говорим о "чтении мыслей", хотя мысли нигде и никогда не записаны, если это не обычный дневник. Или мы говорим о Безмолвном Фонарщике, как о воплощении процесса прекращения деления клеток, то бишь смерти. Мысли эфемерны, эмоции эфемерны, душа и самосознание эфемерны. Лишь тело материально, все прочее — энергия.
— Как интересно. Думаешь, я тоже аллегория?
— Собирательный образ зла в моем скромном понимании.
Шепчущий мерзко захихикал из темноты и его алые зенки полыхнули.
— Как тебе это местечко? Оно давно назревало как… как… как огромный фурункул! Недавно, наконец, сформировалось полностью. Увлекательно познавать свой внутренний мир, не так ли?
Тобиусу казалось, что он находится под землей, в огромной пещере, поддерживаемой древними сталагнатами. Так он все себе представлял, хотя и ничего не видел. Во мраке капала вода, и сырость холодила босые ступни. Шепчущий клубился где-то рядом, звуча то с одной стороны, то с другой. По-видимому, он уж давно устал бесплотно добиваться покорности и втайне радовался возможности поболтать… или же Тобиус позволил себе ослабить бдительность. Шепчущий что-то нес, задавал вопросы, не дожидался ответов и просто продолжал шуметь, а маг слушал тьму вокруг, вслушивался в эхо и звук капель. Постепенно он стал вычленять другие звуки, чужое дыхание. И не просто дыхание, а шум, будто мерно работали огромные мехи, которыми гномы раздували промышленные горны на своих сталелитейных факториях. Нечто огромное дышало во мраке. Оно ворочалось, отчего пол пещеры подрагивал, и лязгало металлом… нет, не просто лязгало, а звенело цепями.
— В чьем мы логове? — спросил Тобиус, пресекая поток пустой болтовни.
Шепчущий ненадолго замолчал, а потом вновь хихикнул.
— И это правильный вопрос, Тобиус. Что ж, если, как ты сказал, эмоции эфемерны, то тебе нечего бояться… собственного гнева!!!
Последние слова взлетели под потолок пещеры ревом труб, предвещающих Великое Побоище. Все вокруг задрожало, во мраке родилась полоса огня, оказавшаяся приоткрывшейся пастью дракона. Исполинский ящер, бросился к Тобиусу, но цепи на его шее и лапах натянулись, а пасть разверзлась, исторгая рев неистовой ненависти и поток огня.
Боль была нестерпимой, ужасной, вызывающей желание поскорее умереть, лишь бы избавиться от нее. Самая страшная боль, которую может ощутить человек, — раны, нанесенные огнем. Все тело превратилось в один сплошной ком боли, и если бы хватало сил, волшебник визжал бы от мучений, едва-едва притупляемых обезболивающими. Но сил не было, он превратился в шмат пропеченного мяса, мозг пылал в горячке, воздух жег не хуже насыщенной кислоты, и все существование стало Пеклом. Покрытый сплошным ожогом, волшебник лежал во тьме и страдал. Только то была не внутренняя тьма, а тьма того, кто лишился глаз.
— Я бы и дал вам более сильное средство против боли, но сейчас тело очень слабо и сердце просто остановится.
Тобиус не смог бы ответить даже при желании. Он лишился губ, вместе со всем остальным лицом и большей частью кожного покрова. Обожженное тело его Наль нес вниз по течению двое суток, пока не выбросил на берег, и к ожогам, успевшим загноиться, прибавились переломы. Именно на берегу, на голышах его смогли найти. Человек, спасший едва не угасшую жизнь волшебника, назвался именем Фулько и сообщил, что является скромным монахом Ордена святого Якова, то есть хорошим лекарем.
Только брат Фулько говорил с Тобиусом, но вокруг были и другие люди, молчаливые и исполнительные, те, что помогали монаху-лекарю ухаживать за больным и вели фургон. Да, его везли в фургоне, и когда сознание ухитрялось вынырнуть из пучины боли, Тобиус ясно понимал, что попал в еще большие неприятности. Почему? Да потому что его запястья охватывали браслеты кандалов, откованных из проклятого керберита. Если бы не они, серый магистр, прейдя в сознание, сразу бы начал восстанавливать разрушенный организм; повреждения были ужасны, но ничего такого, с чем бы не справился целитель его мастерства. Однако магию отняли, и он был вынужден в полной мере вкушать горькую участь простого смертного… Нет, хуже, он был слеп и нем, не способен что-либо сделать, даже понять доподлинно, кто окружал его. Впервые за очень долгое время Тобиус вернулся к чувству полнейшего, абсолютного бессилия и обреченности. Чувству ненавистному и отвратительному для любого человека, но в тысячу раз более ненавистному для того, кто привык жить с осознанием собственного могущества, для волшебника, способного повелевать стихиями и исцелять даже самые страшные раны.
Когда мозг больше не мог выносить боли, а препараты брата Фулько — действовать, Тобиус терял сознание. Защитный механизм, предотвращавший разрыв сердца, ибо даже для самого выносливого организма существовал предел. Но и в беспамятстве он не знал покоя. Раз за разом возвращаясь в пещеру, волшебник вновь встречался с тем, что Шепчущий обозвал его гневом.
Однажды, после очередного такого видения, он резко очнулся, разбуженный внезапной остановкой фургона. Брат Фулько не разрешал быстрой езды, ибо даже на хорошей дороге тряска делала боль обожженного невыносимой, но вот фургон резко остановился, и боль вернула Тобиуса в мир. Громкие голоса снаружи очень быстро превратились в вопли, а дальше к ним присоединились пороховые залпы. Вокруг много шумели, фургон качался, испуганно кричали лошади, монах требовал не задевать больного, а потом внутрь ворвался свежий воздух и все умерли. Тобиус знал, как трещит плоть, сквозь которую проходит сталь. Сколько ни было людей в фургоне, все они очень быстро умерли, и все сразу стихло. Остался лишь маг. И тот, кто убил всех. Фургон поскрипывал, когда убийца выволакивал трупы и подбирался к беспомощному калеке.
— Надо было идти по-хорошему, чар Тобиус. Посмотрите, сколько хлопот вы мне доставили, да и самому себе не услужили. Хотя посмотреть вы уже не можете. Добро пожаловать в мир без света. Что ж, пора возвращаться, мой наниматель ненавидит ждать.
Те, кто перехватил фургон и перебил его первых владельцев, не были так щепетильны и не считались с особым состоянием груза. Тобиусу было так плохо, что на долгое время он просто выпал из реальности, а когда очнулся, все вокруг стало иначе.
Когда он пришел в себя, впервые за долгое время, то только и смог понять, что больше ничего не чувствует. Возможно, это было временное состояние, а возможно, его тело пострадало так сильно, что нервы начали отмирать. Нормальный человек уже давно и благополучно умер бы, но мутант продолжал жить — ведь именно для этого его подвергли болезненным и опасным изменениям, чтобы он отрастил когти, которыми бы мог упорно цепляться за жизнь. А потом боль вернулась, и Тобиус понял, что бесстыдно разбаловал себя. Он жил с болью много лет, пусть не с такой всепоглощающей и злой, но жил. Его избавили от нее, и он подумал, что спасен, однако мир был полон боли, и никто и никогда не испытает в ней недостатка. Тобиус начал бороться.
Встреча с таинственным работодателем состоялась, но вышла она короткой и бестолковой. Человек с очень низким голосом отчитал мечника за то, что тот так долго провозился, а потом доставил мага в столь бесполезном состоянии. Выразив свое недовольство, таинственный наниматель удалился, напоследок приказав поставить Тобиуса на ноги, либо же он, в свою очередь, сделает калеками нерадивых подчиненных.
К нему приводили лекарей, и простых, и волшебников, первые разводили руками и говорили, что столь запущенные случаи неизлечимы, что обширного некроза не остановить и им странно, что этот несчастный вообще еще жив; вторые готовы были попытаться все поправить, но ничего не предпринимали, ссылаясь на взаимодействие керберита с живой тканью. Они не могли накладывать исцеляющие чары на того, кто соприкасался с этим металлом, и лишь разводили руками.
Однажды Тобиус смог уснуть. Это нечасто ему удавалось, ведь жизнь превратилась в череду мук и страхов, которая не свела с ума лишь благодаря медитации и самоотречению. А еще упрямству. Когда казалось, что сил бороться не осталось, он зубами вгрызался в одну лишь мысль, пульсировавшую в мозгу: "Не подохну, пока эта тварь дышит".
Так вот однажды он смог уснуть, и ему приснился сон, будто приглушенные голоса людей, что стерегли его, обращаются пронзительными, невыносимо громкими и страшными визгами. Так визжал бы тот, с кого живьем срезают мясо, постепенно добираясь до костей, чтобы поскрести острыми ножами по этим самым костям. А потом Тобиус понял, что уже не спит, но вопли безграничного первобытного ужаса не стихают. Открылась дверь, зазвучали тихие, едва различимые шаги, и впервые за долгое время его искалеченный нос будто почувствовал запах. То был запах крови.
— Тобиус, — прохрипел некто, чья гортань и голосовые связки никак не подходили для воспроизведения человеческой речи, — нашел! Боялся, что не успею. Все, закончились твои муки.
Что-то холодное влилось в разверзтую рану, бывшую ртом Тобиуса, и он вновь, в ахог ведает который уже раз, ушел в небытие.
Однако именно после этого раза он очнулся и смог открыть зрячие глаза, в которые бил яркий свет.
— О, вы вернулись к нам, чар. Отрадно. Пожалуйста, не пытайтесь шевелиться и дышать, я еще не закончил.
Он не смог бы пошевелиться при всем желании, потому что не чувствовал тела. Не чувствовал боли. А вот что он чувствовал — так это магию. Слабо, будто "приглушенно", однако чувствовал, и сердце его преисполнялось восторгом от этого. Еще он мог слышать и видеть, но не дышать. Впрочем, отчего-то это его не стесняло.
Перекрывая яркий свет, над волшебником маячила чья-то фигура, деловито проделывавшая некие манипуляции с телом.
— Вот и все. Сейчас вас перенесут в отдельный склеп, где вы сможете полностью восстановиться, а потом мы поговорим. Я рад, что вы выжили, чар Тобиус, я очень рад. Отдыхайте, клянусь именем Джассара, что здесь и сейчас, под моим кровом и моей защитой вам больше ничто не угрожает.
Его аккуратно уложили на носилки и медленно понесли прочь от источника света. Когда глаза привыкли к густому мраку, стал различим лишь низкий потолок, весь из распалубок, поддерживаемый короткими колоннами. Волшебника внесли в маленькую прямоугольную комнатушку, совсем темную и узкую, переложили на некую холодную поверхность — он уже понемногу начал чувствовать свое тело — и оставили в покое.
Медленно, но верно в тело проникал успокаивающий холод, который, как ни странно, нес с собой жизнь. Члены начинали повиноваться, сжимались и разжимались пальцы, начали работать легкие. Тобиус трогал себя, желая ощутить под пальцами живую плоть. Он так давно превратился в изувеченный кусок мяса, не способный даже двигаться, что для возвращения обратно было необходимо почувствовать себя. Он трогал свое лицо, убеждаясь, что оно вернулось, напрягал и расслаблял разные группы мышц, убеждаясь в их полной работоспособности. Внутри тоже все восстановилось, организм заработал, полностью здоровый и живой.
Наконец он решил, что пора все же возвращаться к жизни полноценного ходячего человека. Тобиус приподнялся на локтях и сел… на саркофаге, на котором дотоле лежал. Его действительно поместили в склеп, самый настоящие темный склеп, в котором на высоком постаменте стоял большой каменный саркофаг с какими-то надписями на крышке. Спрыгнув, волшебник пошатнулся, оперся на свое бывшее ложе, но не упал, быстро почувствовал утраченное было равновесие. Будто только того и дожидаясь, в склеп вошел немолодой мужчина самого заурядного вида. Он принес и молча уложил на саркофаг одежду, в которой Тобиус вскоре уже шел за ним следом. Оказалось, что он находился в некой обширной крипте, имевшей не один и не два, а десятки малых склепов с саркофагами, а также стенные ниши для них. Там, где ниш не было, стены украшали каменные барельефы, на вид весьма древние, но хорошо сохранившиеся. Провожатый был молчуном, это волшебник понял сразу, ибо его хозяин не озаботился сотворением ложной ауры для питомца.
После запутанной сети темных переходов, перемежавшихся большими залами-склепами, уставленными десятками саркофагов, он был приведен в лабораторию, которая сильно походила на хорошо оборудованную прозекторскую. Блестящие хирургические инструменты отражали блики зеленых огоньков черных жировых свечей, а наравне с алтарем, на котором лежал забытый труп летучей мыши, главенство в помещении делил обширный хирургический стол с установленной над ним чашей светильника. Стол был занят чьим-то массивным телом, укрытым белой, местами окровавленной тканью, а над ним нависал, стоя спиной к Тобиусу, местный хозяин.
— Добро пожаловать обратно в мир живых.
— Спасибо, что помогли добраться.
Хозяин рассмеялся и продолжил, не оборачиваясь:
— Я долго придумывал эффектную фразу, но вы без раздумий ответили в том же ключе.
— Само получилось.
— В том и прелесть. Скоро закончу, найдите себе местечко пока.
Тобиус огляделся, но никакой пригодной для сидения мебели не обнаружил и решил постоять.
— Мы долго искали вас, чар Тобиус. Ну и устроили же вы представление той ночью, половину страны на голову поставили.
— Прежде чем продолжать эту беседу, я хотел бы узнать имя своего спасителя.
— Хм? Молх.
— Что ж, мэтр Молх…
— Я не Молх, — перебил его хозяин крипты.
— Я Молх, — донесся откуда-то из-под потолка тот самый жуткий нечеловеческий голос. Его хозяин прятался за работавшим светильником, а потому разглядеть его было невозможно.
— Я попросил Молха найти вас, чар Тобиус, и принести сюда. Дело оказалось трудным, но у моего друга талант к поиску людей. К счастью, было еще не слишком поздно, хотя я удивился плачевности вашего состояния.
— Благодарю вас, господин Молх, — произнес Тобиус.
— Он не господин, и не месье, и не чар, и не мэтр. Он просто Молх, советую запомнить это.
— Хорошо. Хм… разрешите узнать об одном человеке, он должен был сторожить меня…
— Слепец? Молх, ты встретил Слепца?
— Нет. Когда я нашел чара Тобиуса, — донеслось из-под потолка, — его охраняли только люди и гномы. Убить их было легче, чем съесть комара. Но если бы Слепец оказался в том притоне, я бы и его убил.
— Не сомневаюсь. Что же до моего имени, то вы можете называть меня Зарцем, чар Тобиус. Я давно, очень давно ищу с вами встречи.
— Вас зовут Зарц? — Тобиус напрягся, предчувствуя опасность.
— Да.
— А можно, я буду называть вас Гарибом?
Дотоле возившийся с трупом некромант замер на несколько мгновений. Тобиус приготовился призвать свой посох и, если понадобится, отплатить спасителям черной неблагодарностью.
— Я удивлен, чар Тобиус. Что еще вы обо мне знаете?
— Немногое. Вы адепт Аглар-Кудхум и фактотум Шивариуса Многогранника.
Хозяин крипты кивнул и вернулся к работе.
— Во-первых, буду благодарен, если вы будете звать меня Зарцем, хотя да, в Имем-Муахит меня звали Гарибом. Во-вторых, продолжая тему имен: мы уже давно зовем Шивариуса иначе. Он отказался от старых имен и принял новое, которое звучит как Онсерхиэймараэль Эруаисен, что в переводе с языка далийских эльфов значит…
— Второй Учитель.
— Верно. Именно так его теперь именуют ученики и последователи. Именуют с благоговением и трепетом.
— И вы тоже его так зовете?
— Не совсем. Адепты Аглар-Кудхум, посланные в услужение ко Второму Учителю, одарены правом называть его Муаллим Асхани, что опять же значит то же самое.
— Какая интересная… привилегия.
— Не смейтесь, чар Тобиус, Шивариус очень трепетно относится к своему статусу, и малейший признак неуважения в его сторону может оказаться смертным приговором. А главное, что такой его настрой подкреплен чрезвычайным могуществом.
— Неужели он стал так могущественен, что даже некроманты Черных Песков кланяются ему?
— Я, адепт среднего звена, кланяюсь, а вот мой великий учитель Джафар Анхарайат аль Альррамаль Ассаудаль — нет. Шивариус предложил Культу Шакала сотрудничество, и высшие жрецы решили попробовать. Несколько адептов, таких как я, отправились в услужение ко Второму Учителю. Угадайте, кому мы на самом деле служим?
— Полагаю, богу-шакалу Зенребу.
— Именно.
— Этот город просто кишит шпионами.
— Верно подмечено, чар Тобиус. Но в данном случае это к вашей пользе. Хотите — верьте, хотите — нет, но я ваш союзник.
— Вот счастье-то.
— И впрямь. Я всеми силами старался найти вас, даже смог стать особо доверенным лицом Второго Учителя и получить командование над всеми поисками в Архаддире, но не ради того, чтобы действительно вас ему выдавать. Эх, если бы эта тупая ящерица Фернан Кожеморда сообщил мне о вашем обнаружении, как и было предписано, эта беседа произошла бы намного раньше. Что ж, за свою тупость и злобу он поплатился. Я был в Фельене, видел то чудесное озерцо, которое вы создали, и каменный остров тоже. Слишком красивое надгробие для такой твари, как Фернан.
Торопливое желание уличить собеседника во лжи захлебнулось — ведь он, некромант с востока, вполне мог поговорить с мертвецом… а значит, он знал, как именно умирал Фернан. От этой мысли Тобиуса бросило в холодный пот, а все нутро залило жгучее чувство стыда.
— Насколько нам известно, вы, чар Тобиус, намерены бороться со Вторым Учителем. Это похвально, хотя мы не представляем, как вы хотите это делать. Со своей стороны мы постараемся вам помочь. Информацией, разумеется.
— А как же договор с Шивариусом? Разве его не заверяли всевозможными магическими клятвами, нарушение которых чревато? — нахмурился серый магистр. — И зачем ваши высшие жрецы вообще решили заключать этот альянс, если не собирались…
— Наши цели изначально не совпадали с целями Второго Учителя. Однако мы могли бы достичь их, воспользовавшись некоторыми возможностями, которыми он располагал. Что же до клятв, то далеко заходить не стали. — В голосе Зарца скользнула ехидца. — Вы знаете, что Второй Учитель не чужд некромантии? Он владеет магией Смерти, причем весьма искусно… по меркам Вестеррайха. Но и этого достаточно, чтобы понять, насколько опасно обмениваться клятвами с нами. В подобных вещах, замешанных на проклятьях, мы, как матерые стряпчие, всегда можем вывернуть писаное и сказанное в свою пользу. В конце концов, юриспруденцию как явление придумали на востоке. Опять же он уверен, что цели наши совпадают, и что при необходимости он сам успеет нас предать.
— Скорпион скорпиону скорпион.
— Старинная восточная пословица, да, такой вот террариум единомышленников. Так вы согласны принять нашу помощь?
В течение всего разговора голова Тобиуса пылала от переизбытка мыслей, сталкивавшихся друг с дружкой, от подозрений и противоречивых порывов. Важнее всего было понять — достоин ли Зарц доверия? Рациональная часть ума твердила, что союзники, чтобы подставить дружеское плечо, из воздуха не появляются, тем более некроманты из Аглар-Кудхум. Надежда робко лепетала из уголка сознания, что не существует невозможного, а факты упрямо выстраивались в стройную цепь с выводом в конце. Выходило, что Тобиус был спасен от смерти, а прежде чем его полностью исцелили, он находился в полной власти своих спасителей, которые не сделали ему ровным счетом ничего плохого. Более того, у него не стали отнимать его Дара, — что было огромным как Элборос доводом в пользу доверия, — а также поклялись именем Джассара, что не причинят какого бы то ни было вреда. Все говорило о том, что некроманты Аглар-Кудхум, если только Зарц действительно их представлял, каким-то образом узнали об его, Тобиуса, существовании и отчего-то решили, что он может быть им полезен.
— Я могу отказаться?
Послышались шаркающие шаги, и молчун внес в лабораторию плащ Тобиуса и его сумку.
— Можете уходить хоть сейчас, но предупреждаю: мы в нескольких лигах под Парс-де-ре-Налем и вокруг бесконечная система запутанных подземелий, сами не выберетесь. Если позволите усыпить себя, то будете доставлены наверх в целости и сохранности. Поймите правильно, я не могу просто так раскрыть местонахождение своего обиталища — слишком уж оно удобное, слишком долго я искал его и обустраивал.
— Хм… напоминает одну скрытую лабораторию, которую я разгромил много лет…
— Лаборатория Жиля де Лаваля в лесах Хайбордана? Я читал об этом, исследуя информацию по вас.
Воспоминание о безымянном колдуне, которого Тобиус про себя прозвал Змеиным Языком, ярко вспыхнули перед глазами.
— Его звали Жиль де Лаваль? Так это из-за него Фернан решил мне мстить?
— Именно. Де Лаваль был одним из наиболее преданных слуг Второго Учителя, и, не случись с ним вы, возможно, поисками в Архаддире доверили бы руководить именно ему. Он родился в этой стране, учился магии в Мистакоре, а после оказался одной из центральных фигур в грандиозном скандале. Не слышали?
— Темный культ… да, кажется, я слышал краем уха, когда сам еще проходил обучение. Инвестигация выявила культ поклонников Тьмы, пустивший глубокие корни среди преподавателей и студентов Мистакора. Он был среди них?
— Один из главных энтузиастов. Ублюдок оказался ахоговски хитер и утек из рук Инвестигации, прикрывшись ближайшими единомышленниками, а через время обрел своего кумира и господина в лице Второго Учителя. Кажется, он проводил для того некоторые опыты из области некромантии и витамагии, выращивал некую породу геноморфов, пока вы благополучно не прекратили это.
— Вот ведь как, — пробормотал Тобиус, — столько лет прошло, а этот малефикарум продолжает доставлять неприятности мне и многим другим… Какова ваша выгода от нашего гипотетического сотрудничества?
— Хм? Сущий пустяк. Те, кому я служу, хотят, чтобы книга, изъятая вами у Второго Учителя…
— Что за книга? — прикинулся дураком серый магистр.
Некромант вздохнул.
— Черновик Джассара.
— Впервые слышу.
— Вот и замечательно, так и говорите.
— Не понял.
— А чего тут непонятного? Высшие жрецы Аглар-Кудхум желают, чтобы эта книга, где бы они ни была и кто бы ею ни владел сейчас, никогда и ни при каких обстоятельствах не вернулась в руки прежнего хозяина, или кого-то вроде него, в частности Илиаса Фортуны. Если бы эта книга была в ваших руках, мы бы просили вас спрятать ее в самом укромном месте и навсегда забыть, но поскольку ее у вас нет и никогда не было, будем считать, что все в порядке.
— И ваши учителя не хотят завладеть этим бесценным артефактом?
— Которого у вас нет, разумеется.
— Разумеется, которого у меня нет.
— Чар Тобиус, основатель нашего культа, а впоследствии и его божество Зенреб был лично знаком с тем, кто написал черновики. Мои учителя имеют возможность изредка… скажем так, "беседовать" с богом и знают о черновиках нечто, что вызывает у них вышеизложенные желания. Спрячьте эту проклятую книгу так далеко, как сможете, и не отдавайте никому, особенно тем, кто способен ею воспользоваться. Такова цена нашей помощи. По рукам?
— М-м-м. Да.
Некромант отложил иглу и помыл руки в поднесенной молчуном чаше. Яркий светильник погас, но на потолке за ним никого не было, Молх успел исчезнуть. Когда же Зарц наконец обернулся, Тобиус почти не удивился, узрев оголенный белый череп, лишенный почти всех мышц и всей кожи. Из глазниц смотрели живые человеческие глаз стального цвета, непривычно большие и выпученные, без век, а крепкая рука уже сжимала бронзовую пятерню.
— Итак, вот то немногое, что мы знаем…
Даже ночной дождь не мог заставить Парс-де-ре-Наль уснуть. Быть может, потому что он был теплым и ласковым, а возможно и потому, что дождь смывал нечистоты и немного прибивал к земле бессмертный аромат этого города, позволяя хоть ненадолго ощутить подобие свежести в легких.
Тобиус вернулся в свой дом-колодец тем же путем, которым выскальзывал из него. Подойдя к двери, он, вместо того чтобы постучать, приложил к ней руку и очень скоро был впущен внутрь.
— Если бы не то, что я продолжал существовать, я подумал бы, что ты умер, — поделился своими мыслями магический двойник. — Снаружи холодно, вина?
Тобиус не нуждался в согревающем, он был закален ветрами Оры, но от кружки не отказался, снял плащ и сумку, уселся за стол. Его копия встала в нескольких шагах, терпеливо ожидая своего развоплощения, но вместо этого волшебник ногой выдвинул второй табурет.
— Садись, нужно переговорить.
— Все, что тебе нужно знать, я записал, так что…
— Я пошел на сделку с совестью, и поскольку, как мы оба знаем, нам это не свойственно, я хотел бы обсудить это с тобой.
— То есть с самим собой?
— С самим собой, который некоторое время пожил отдельной жизнью. Я не могу говорить об этом с Талботом, мне еще не плевать, что он думает обо мне.
Двойник опустился на табурет, и Тобиус взглянул в свое лицо, в неприятное, не вызывавшее ни малейшей приязни лицо с острыми скулами, жестким ртом и парой стылых желтых глаз, чей взгляд не предвещал ничего доброго. Волшебник с неприязнью отметил, что стал чем-то более злым, чем-то более жестоким. Он помнил себя прежнего, будто не самого себя, а кого-то другого, но хорошо знакомого, и он понимал, что стал иным человеком.
Не вдаваясь в ненужные детали, Тобиус пересказал самому себе то, что с ним произошло, сам себя внимательно выслушал и сразу же все понял.
— Действительно поганая сделка, — сказал двойник, — если этот Зарц и есть Гариб, создавший арбалет, то он же и является создателем лермазу, а также и остальных трупов. Из всего этого следует, что сожженная конеферма и замученные до смерти люди, там, в Диморисе, и еще ахог знает сколько других жертв, на его руках. Одну из них ты пожал, замаравшись при этом, хотя, по совести, следовало бы убить тварь.
— По совести следует упомянуть, что я был на его территории, окруженный хоть и незримыми, но его слугами, а он, не стоит забывать, некромант из Черных Песков…
— И половина твоей силы была во мне, да. Нападать было бы чревато окончательной смертью, но рукопожатие… Мы вляпались. Некроманты знают, что книга у нас, но говорят, скорее всего, лживо, что не хотят ее. Ты подумал о том, что им просто требовалось убедиться в ее наличии?
— Подумал. Но там, где она есть, им ее не достать. К тому же некромантия появилась уже после исчезновения Джассара, и в черновиках теоретически не может содержаться ничего, связанного с ней.
— Тем не менее, черновики есть ценнейший артефакт и отличный рычаг для давления на Шивариуса, и под пытками ты бы им его выдал, — нахмурился двойник. — Муки плоти нам не в новинку, но сыны Зенреба способны пытать душу.
— Так говорят.
— В итоге приходим мы к тому, что сделано было необходимое, то, что нужно во имя нашего выживания и продолжения нашего дела. Если ты чувствуешь себя погано, то с этим ничего не поделать, за все надо платить, пусть хоть и такой мелочью, как остатки самоуважения. Мы не были наивны, когда выбирали этот путь, мы знали, на что шли и в чем готовились замараться…
Тобиус жестом показал, что в продолжении тирады не нуждается, и некоторое время они просидели молча.
— А что насчет информации? — спросил наконец двойник.
— Много обобщенного и полезного, но мало особо полезной конкретики. Мы правильно делали, что старались блюсти инкогнито везде, где только возможно, потому что за прошедшие декады Шивариус создал огромную агентурную сеть, покрывшую весь Вестеррайх, включая Папскую Область и Заозерье. У него есть агенты влияния, и в Кхазунгоре, и в Лонтиле, хотя там он не так могущественен; есть они и в государствах Правого Крыла.
— Удивительному разлету его интересов трудно не позавидовать.
— У него были деньги и время, не стоит удивляться такому размаху, — согласился Тобиус. — Секретные службы многих стран уже выслеживали и ловили его слуг, но ни разу эти успехи не дали особых результатов, ибо те ничего не знали. Многие служили Шивариусу, даже не подозревая об этом, находясь под ментальным гнетом, другие думали, что служат кому-то иному, третьи вполне осознавали, что делали, но ореол их связей с остальными членами организации был ничтожно мал. В королевских секретных службах даже родилось имя для того, что создал Шивариус: Мозаика. Сами по себе ее "кусочки" ничего не значили и ценности не представляли, но архиренегат, взиравший сверху, видел полную картину.
— Красиво, — хмыкнул двойник, — Мозаика. Сам не замечаешь, как безобидное слово вдруг начинает звучать зловеще.
— Зарц является членом Мозаики, а также имеет влияние еще на нескольких, как и он, занятых проектом "Архаддир" прислужников, но поскольку в основе устройства организации находится принцип атомизации, картина происходящего более чем бедна. Некромант знает лишь, что готовится нечто крупное, связанное с Мистакором. Что — неизвестно.
— М-да, много мы получили от этой сделки. Восстание магов против короля? — предположил двойник. — Исходя из того, что я узнал, это самый вероятный исход.
Оригинальный волшебник вопросительно посмотрел на вторичного.
— Я все записал. За те восемнадцать дней, что ты отсутствовал, я продолжал служить в Тайном кабинете, и время выдалось насыщенным. Мало того что на город снизошел "огненный демон" в твоем лице, чуть не уничтоживший холм Силеи, так еще и… просто прочтешь, а то объяснять придется до рассвета. Наблюдение за автономным ядром тоже там.
Они замолчали.
— Ты готов? — спросил Тобиус через время.
— Я был создан с этой готовностью. Не ожидал, что просуществую так долго.
— Устал?
— Я заклинание, а не человек, и во мне прописано указание не отвечать на этот вопрос.
Серый магистр кивнул и развоплотил двойника. Оставшись в одиночестве, он вновь захотел курить и вытащил трубку драконьей кости. Записи нашлись подле кровати, прямо на полу, стопки исписанных каллиграфическим подчерком листов с датами и даже портретами новых знакомых. А вот под стопкой обнаружилась книга в переплете темной кожи, закрытая ремешком. Внутри тоже были отрывки, пронумерованные датами, вчитываясь в которые Тобиус со стремительно растущим удивлением узнавал свой собственный дневник, которого он никогда не вел. Записи уводили на годы назад, таким образом двойник, возможно, особо остро осознавая мимолетность своего существования создавал его материальное доказательство. Память, дарованная ему оригиналом, перешла на бумагу, все, что запало в нее, все мало-мальски значимые и яркие воспоминания, люди, поступки, мысли. Если двойник и испытывал горечь от чувства обреченности, то мастерски скрывал ее, ибо так велела ему суть прочитанного заклинания. Но свое краткое существование он все-таки увековечил.
Первым порывом было уничтожить книгу. Просто потому что Тобиусу она была не нужна, он не планировал и не желал ее, но потом он усомнился, вспомнил о том, как относился к сожжению любых книг Никопат Закладка. А еще что-то невнятное проснулось внутри и высказалось в защиту, что-то сродни жалости к мотыльку, кружащему рядом с горящей свечой, сбитому с толку ее пламенем и непременно обреченному на гибель. Прислушавшись к этой странной жалости, волшебник сжал дневник двойника левой рукой и заставил его исчезнуть. Впереди была долгая ночь, которую он намеревался посвятить чтению и табаку.
Тайный кабинет даром времени не терял, и за прошедшие восемнадцать дней у его агентов было много работы. Расследование появления гигантского огненного шара на пепелище в ночь после пожара они до конца не довели и вряд ли смогут, что хорошо, ибо даже без этого проблем хватало. Пока оригинальный Тобиус мучился обгоревшим куском мяса, переходя из рук в руки, его двойник вместе с Дези де Рахальезой и Люкой выслеживал преступников, торговавших красных песком, звездолобых фанатиков и прочих сомнительных личностей. Им удалось "накрыть", как изъяснился Люка, алхимическую лабораторию, в которой производили наркотик, и захватить ячейку сектантов числом в полтора десятка бритых голов. Также двойник описывал несколько второстепенных дел, таких как жестокая расправа над парой людей в отдаленных трущобах на востоке города. Он подробно описал их искалеченные трупы с отрубленными ладонями и вырезанными языками, поясняя, что, со слов Дези, так местные преступники расправлялись со своими собратьями, которые украли не у того или сболтнули лишнее кому не следовало. Армадокиец также шепотом обронил, что, судя по знакам, вырезанным на коже мертвецов, они не угодили весьма крупной рыбешке, тому, кого вслух называть было не принято. Двойник, рассмотрев эти знаки, присыпанные, кстати, меловой пудрой, действительно распознал в них нечто вроде большой рыбы.
Но даже это меркло в сравнении с самыми последними записями, которые гласили, что расследование Тайного кабинета, связанное с творившимся в Мистакоре, сдвинулось с мертвой точки. Третьего дня агенты смогли вытащить из-за стен Аметистового университета, где тому грозила смерть, ценнейшего человека, а именно мага по имени Лью Гаралик, до недавнего времени служившего личным секретарем и помощником Осмольда Дегерока. История, поведанная едва живим Лью, внесла ясность и дала опору для планирования.
— Мэтр Дегерок, — говорил лежавший на кровати израненный волшебник, — всегда был страстным коллекционером раритетов древности, артефактов, магических и не очень. Он любил историю и предметы, бывшие ее свидетелями. Не так давно ему привезли новый предмет, и не откуда-то там, а из самого Каменного Города. Если вы слышали об этом проклятом месте в самом сердце Унгикании, то можете себе представить, чего это стоило и как долго он ждал. Именно с этого все и началось…
— Что ему привезли? — перебил Паскаль Мерат.
— Что? Это… это была каменная маска, уродливая и страшная, которая тысячи лет пролежала в Каменном Городе. Она так понравилась мэтру, что он окутал ее сильнейшими защитными чарами, что я видел, и поместил в свою коллекцию. А надо было уничтожить! Клянусь, с того дня он начал меняться. Всякий раз, когда представлялась свободная минутка, он направлялся к ней, чтобы взять в руки, осмотреть, примерить. Каждый раз, снимая ее, он снимал и часть самого себя, своей сущности, своей личности. На моих глазах великий Осмольд Дегерок переставал быть собой. Очень поздно я понял, что все дело в ней… примерно тогда, когда в Мистакор проник небезызвестный вам Шивариус Многогранник.
— Когда ренегат посещал Аметистовый университет?
— За последний год он появлялся трижды с интервалами в два-три месяца, всякий раз под иной личиной, и мэтр, прежде верный слуга короля, принимал его у себя, и имели место быть недозволенные речи. Шивариус желал получить один из артефактов, что имелся в коллекции мэтра, некую Шкатулку Откровений. В обмен он предлагал избавить Мистакор от необходимости служить кому-либо, и даже от присмотра Церкви. Как вы можете знать, после того позорного инцидента много лет назад, когда в Аметистовом университете появился культ поклонников Тьмы, Инвестигация выбила себе право на создание постоянной резиденции прямо внутри наших стен. Это не нравилось никому, да еще и вносило сумбур в астральное поле вокруг университета. Тем не менее, когда мэтр слышал о шкатулке, он негодовал и отказывался. Ренегат был настойчив, и с каждым новым разом сопротивление слабело…
— Почему ты решил, что дело в маске? — спросил шеф архаддирской разведки.
— Помимо того, что личность моего мэтра начала меняться одновременно с появлением этой проклятой вещицы? Ну, не знаю, возможно, такие мысли мне внушило то, что он часто просыпался по ночам в тревоге и спешил в хранилище коллекции. Поскольку я был его правой рукой, эти странности от меня не ускользнули. Один раз, укрывшись всеми доступными скрывающими чарами, я подкрался к распахнутым дверям хранилища в ночи, и то, что я там обнаружил… до сих пор в дрожь бросает. Мой мэтр сжимал в руках маску, а та сияла призрачной синевой, и из нее, клянусь, доносился шепот, велевший ему прислушаться к словам Шивариуса Многогранника. Тогда-то я и понял, что эта вещь была создана самим Шивариусом, что он подсунул ее моему мэтру, дабы отвернуть его от короля, от Архаддира, подточить его волю и сделать своим слугой. Верьте мне, Осмольд Дегерок один из величайших магов современности, он нашел бы что противопоставить ренегату, и тот решил отравить его разум!
— И что ты сделал?
— Я… я предал своего мэтра, в какой-то мере, — упавшим голосом поведал Гаралик. — Воспользовавшись своими привилегиями, его доверием и допуском во все части Мистакора, я попытался добраться до маски и уничтожить ее. Я думал, что справлюсь, что смогу освободить разум мэтра от ментальных пут, если разрушу артефакт, но…
— По твоему виду и так понятно, что ты не преуспел, — печально констатировал Мерат.
— Слишком могущественные чары защищали ее, я едва не погиб, пытаясь их преодолеть, а что было потом, вы знаете. Околдованный мэтр расценит покушение на поработившее его сокровище как самое гнусное предательство, и жизнь моя не будет стоить и ломаного гроша.
Теперь Гаралик находился под защитой и опекой Тайного кабинета, и за ним ухаживали опытные целители. Информация же, которую он предоставил, легла в основу плана по уничтожению вредоносного предмета, принятого к разработке с дозволения короля. И в центре этого плана внезапно для себя оказался Тобиус.
Сначала предполагалось, что миссию возложат на мастера скрытности Тискрета Балевана, но тот уже некоторое время находился на другой миссии за пределами королевства, и вернуть его обратно не представлялось возможным, а когда двойник Тобиуса узнал некоторые нюансы, он сам вызвался поучаствовать и, несмотря на сравнительную неопытность, был принят. Руководствовался он тем, что по ходу миссии выпадала исключительная возможность попасть в хранилище коллекции и самому добраться до заветной Шкатулки Откровений.
Лью Гаралик подробно описал принципы работы чар, защищавших Мистакор от чужого проникновения. Помимо стандартных заклятий, препятствовавших свободной телепортации или нанесению внезапного магического удара, университет оберегали старые, можно сказать, древние чары, основанные на распознавании аур. Чары эти обману не поддавались, "смотрели" сквозь ложные ауры, игнорировали артефакты, их создающие, выявляли невидимок и тех, кто пытался вообще скрыть свою ауру. Важнейшим атрибутом этой системы также являлась зимбула, магический жетон, несший в себе помимо многого прочего слепок ауры носителя, который молниеносно сравнивался с оригиналом во время проникновения волшебника внутрь зданий университетского комплекса. Когда это всплыло, двойник просто не смог не упомянуть, что он, Тобиус Моль, способен изменять свою ауру безо всяких посторонних средств, что в теории давало возможность воссоздать чужую ауру и выдать ее за свою. Тобиус уже делал так, когда пытался проникнуть на Ору, хотя впоследствии оказалось, что старания были тщетны и все могло обойтись гораздо проще. Новая информация придала плану Мерата второе дыхание.
Его сняли с городской работы и лишили старого убежища. Отныне Тобиус служил на более закрытой и лучше защищенной квартире, где под присмотром инструкторов раз за разом штудировал устройство защитных чар Мистакора, а также медитировал.
Тайный кабинет схватил в столице мага, являвшегося выпускником университета и внешне немного походившего на Тобиуса, который был выбран в качестве "донора" ауры. По некой иронии судьбы тот оказался воспитанником кафедры Дыма и Искр, сиречь актером-иллюзионистом. Будучи помещенным в стационарную Клетку Мага, он часами сидел напротив Тобиуса, пока тот, медитируя, старался придать своей ауре чуждые ей очертания. Сначала Тьерри пытался требовать, возмущался, грозил, упрямился, но ему быстро объяснили, что сотрудничеством он обеспечит себе не только жизнь, но и щедрое вознаграждение.
Стремление подогнать свою ауру под чью-то чужую было сродни попыткам взращенной на сдобных булочках дочки пекаря влезть в платье цирковой гимнастки. Сначала ему пришлось избавиться от излишков магической силы, создав множество полноценных двойников, ибо силой Тьери уступал серому магистру в разы. Пятеро суток, проведенные в медитативном созерцании и жесткой перекройке собственной ауры, дали плоды, ему удалось измениться.
— И как ощущения? — спросил Паскаль Мерат, попивавший свежесваренный кофе напротив давно немытого окна конспиративного жилища.
— Чувствую себя другим человеком, — признался Тобиус, — как будто родную морду на барабан натянули и заставляют улыбаться.
— Как красочно! Мы можем начинать?
— Мы должны начинать. Поддерживать искореженную ауру вечно я не смогу, она постепенно придет в норму. Или быстро придет, если приложить усилия.
— Тогда час настал, мэтр Тобиус. Похоже, экселлент, как всегда, был прав, посчитав, что вы принесете нам огромную пользу, а я ошибался, считая вас…
— Извинитесь перед ним позже.
— Пошлю личное письмо, — согласился главный шпион, — ваша одежда и зимбула ждут. Желаете повторить план?
— Прибываю в Мистакор, проникаю в главную башню, поднимаюсь на этажи, отведенные под ректорат и личные покои ректора. Систему ловушек я изучил полностью, так что, если их не переустановили, пройду быстро. Если же обновление имело место быть…
— Мы запомним вас как героя. Когда и если маска будет разрушена, мы надеемся, разум ректора Дегерока прояснится и вас не станут испепелять за содеянное. Хм? Что за взгляд?
— Я, конечно, не настоящий шпион, но и мне кажется, что все задумано слишком топорно.
— Отчего же? Все вполне ладно.
— А я сам вызвался добровольцем, так что нечего жаловаться, да, понимаю, но…
— К тому же не стоит множить вероятности, — добавил Мерат. — Мы располагаем секретной информацией о внутреннем устройстве, о системе защиты, о людях, которых стоит знать и которых следует остерегаться. К тому же у вас есть неповторимые умения, которые вместе со всем прочим составляют рецепт успеха. Позавтракайте и отправляйтесь. На кону будущее Архаддира.
— Спасибо, что совсем не давите.
Тобиус обошелся чашкой кофе и куском свежей архаддирской булки с толстым слоем масла, после чего облачился в одеяние, приличествовавшее магу Дыма и Искр: длиннополый камзол пепельно-серого цвета, украшенный оранжевыми и красными повязками на рукавах и штанинах. Артефакт ему достался скромный — тонкий медный жезл, похожий на факел, со вставленным в чашу мутным аловитом. Именно в таком виде серый магистр сел на омнибус, приводимый в движение гномским тягачом, и добрался до Мистакора.
Второй въезд в долину оказался не столь впечатляющим и ярким, да и волшебнику не было дела ни до чего вокруг. Голова полнилась мыслями, деталями безукоризненно зазубренного плана, схемой внутреннего устройства главной башни и наиболее охраняемых ее частей. Оказавшись внутри стен волшебного городка, он отправился прямиком в центр, к сияющему фиолетовому шпилю. Когда Тобиус вышел из-под тени бесконечных навесов, он наконец оказался на территории кампуса — высота и красота зданий, а также простор, окружавший их, аккуратные клумбы и выложенные фиолетовым кирпичом дорожки явственно на это намекали. Стены, делившей внутреннее пространство Мистакора на части, не построили, но она существовала, и все, кто не имел на груди блестящей зимбулы, точно знали, где им ходить можно, а где нет.
Громада вечного кварца возносилась в небеса и сверкала на солнце, разбрасывая множество бликов, которые не ослепляли напрочь лишь потому, что самые яркие из них падали на парившие в воздухе круглые зеркала и, отраженные, уносились в небо. Когда-то таких зеркал было намного больше, и они, ежедневно паря по одним и тем же орбитам, могли защищать весь город, но время беспощадно ко всему, и к нынешнему моменту сохранились лишь ближайшие отражатели.
Кампус жил своей жизнью, полный молодых волшебников и волшебниц, постоянно спешивших на лекции, семинары и практические занятия. Все это выглядело весьма хаотичным, что устраивало Тобиуса более чем, он стремился в потоке людей, никому неинтересный и никем не узнанный, с чужой зимбулой и поддельной аурой слабенького пироманта.
В подножье башни имелось шесть симметрично расположенных по кругу порталов, хрустальные двери которых охранялись аметистовыми стражами — непохожими друг на друга статуями чудищ, выточенными из минерала характерного цвета. Как сообщил Гаралик, они были напрямую связаны с главными защитными чарами башни, и лучше бы тайному агенту Тобиусу было пройти мимо них, не разбудив ни одного.
Как только ступил под свод портала, он сразу почувствовал, что некий пристальный взгляд впивается в него, в его астральное тело, в отнятую у другого зимбулу. Появилось ощущение… вопрошания. Нечто взывало к глубинам его разума, желая узнать, не замыслил ли он злого против Мистакора, его воспитанников и преподавателей? Тобиус как мог четко проговорил про себя, что нет, ничего злого не замыслил. В конце концов все, что он намеревался сделать, было искренне направлено во благо Мистакора, его воспитанников и преподавателей. Затем, поскольку ничего из ряда вон не произошло, волшебник продолжил путь вместе со студентами, непрерывно двигавшимися сквозь хрустальные двери, но когда он почти прошел, земля дрогнула, послышались взволнованные голоса. Магистр обернулся и с холодеющим сердцем обнаружил, что одна из статуй, огромная, похожая на горного примата, сошла со своего места и двинулась на него.
— Тьери Лермон, — прогудел аметистовый страж, нависнув над Тобиусом, вокруг которого мигом образовалось свободное пространство.
— Да, это я, Тьери Лермон…
— За тобой числится задолженность, которую ты должен был погасить полгода назад. Немедленно отправляйся к казначею и погаси ее, либо получишь неоплачиваемое задание от университета.
— Я… так и сделаю. У меня есть деньги, я погашу… задолженность.
Кивнув рогатой головой, страж вернулся на свое место и замер в прежней позе. Движение сквозь арку портала возобновилось, как ни в чем не бывало, хотя на Тобиуса стали бросать неодобрительные и насмешливые взгляды. Тот же тихо кипел от ярости на хитрозадого иллюзиониста, ни словом не обмолвившегося о возможности подобного происшествия! Да и Мерат хорош, нашелся тоже всезнающий шпик!
Внутри башни его тоже никто не замечал, стайки студентов курсировали между большими лекционными залами и малыми семинарскими аудиториями, между кабинетами преподавателей и лабораториями. Никому не было дела до выпускника некой мелкой кафедры факультета Огня, что помогло ему, обходя все опасные места, которые неизбежно возникали в областях с насыщенной магической энергетикой, подняться довольно высоко, к самому ректорату. Там разместился аппарат управления всеми делами Мистакора, и из кабинета в кабинет порхали магические вестники с кипами бумаг и свитков.
Задачей Тобиуса было подняться на самый верх, туда, где над ректоратом находились личные покои ректора, и пробраться к хранилищу его коллекции артефактов. Сделать это было практически невозможно, проход перекрывала гигантская бронзовая дверь, пропитанная таким количеством защитных заклинаний, что хватило бы на целый город, но Тобиус знал, что нужно подождать.
День ректора, то бишь верховного мага королевства Архаддир, был расписан по часам, и дабы университет продолжал работать, он в обязательном порядке производил определенные действия, такие как ежедневное собрание деканов. Каждый день в десять часов утра Осмольд Дегерок покидал свои покои и воцарялся, иначе не сказать, в отдельной зале с остальными старшими магами, тем самым образуя нечто вроде совета управителей Академии Ривена.
Время будто замерло, когда открылась бронзовая дверь и волшебники всех мастей почтительно склонились перед верховным. Отошедший в тень, прижатый к стене Тобиус следил и анализировал.
Без магии обойтись не могло, люди сами по себе не вырастали до двадцати футов и не весили как взрослые слоны. Осмольд Дегерок был громаден, безволосая, как у дельфина, кожа его гладко блестела, сверкающая лысина возвышалась над маленьким лицом и многоярусным массивом подбородков, а оттянутые мочки ушей лежали на укрытой оранжевым бархатом мантии груди. Передвигаться самостоятельно такой великан не мог или не хотел, так что нес его парящий над полом трон, созданный в виде огромного золотого бутона лотоса.
Преисполненный чувства собственного величия, скрестив на необъятном животе унизанные перстнями пальцы, Осмольд Дегерок проплыл по широкой галерее прочь, после чего работа ректората возобновилась. Магистр прокрался к двери и вытащил из сумки массивный блестящий ключ. Как личный помощник и секретарь, Лью имел доступ в покои ректора и мог открывать неприступную дверь. На вопрос о том, будет ли работать его ключ, он без сомнения ответил, что ключи ковались вместе дверью и "отрезать" их от нее не представлялось возможным. К сожалению, дальше все не могло быть так просто, ибо охранные заклинания внутренних покоев обращались против каждого, кто не имел должным образом зачарованной зимбулы. А вот как раз лишить зимбулу привилегий могли легко, и не стоило сомневаться, что принадлежавшая Гаралику, попав внутрь университета, скорее спровоцировала бы тревогу, чем помогла скрыться.
Ключ, лишь коснувшись створки, завибрировал, и огромная дверь приоткрылась, пропуская лазутчика внутрь. Дальше все следовало делать по жестко заученной инструкции, иначе смерть представлялась не вероятностью, а неизбежностью. По словам Гаралика, личные покои охранялись, так называемыми "блуждающими" заклинаниями, которые могли "напасть" в разных помещениях, и стационарными заклинаниями, охранявшими подход к хранилищу. Все они являлись творениями ректора и гарантировали смерть любому, кто не знал, на что шел, однако Лью рассказал о сути трех из них, принцип коих успел разгадать, четвертое же, увы, оставалось загадкой даже для него.
В рабочий кабинет, личную библиотеку и лаборатории, а тем более в спальные покои Тобиус и заглядывать не стал — рива интересовала круглая металлическая дверь со штурвалом в середине, столь огромная, что в нее мог пройти даже местный хозяин. Пришлось взлететь, чтобы крутануть штурвал, но никаких иных трудностей не представилось, ведь дверь была лишь ширмой, за которой раскинулось настоящее препятствие — черная пустота. Со слов Лью Гаралика, она охватывала сразу все органы чувств, а тот, кто попадал в нее, завязал как комар в смоле, если не мог создать для себя путеводного света, некой высшей цели, которая провела бы его сквозь тьму. Он также предупредил, что после первого же шага внутрь обратная дорога будет заказана.
Тобиус шагнул.
Он познал тьму во многих ее ипостасях за свою недолгую жизнь. Он встречался с ее воплощениями, он сражался с ними, он блуждал в ночном лесу, в полярной ночи, валялся в ледяных подземных пещерах и просто жил без глаз. И все же тьма еще могла удивить его новым своим видом. Эта тьма обволакивала тело как вторая кожа, приятно холодила, но еще и грела, высасывала из напряженной плоти боль, усталость, а из разума — тревоги и страхи. Тьма приняла его с любовью, как родное материнское лоно, и дала понять, что все наконец кончено, что безумный бег наперегонки с собственной гибелью остался в прошлом. Имя той тьме было "покой", и она была блаженством, отзывом на отчаянный крик, вопиющий о ней. Она была теплой кроватью в холодное зимнее утро, злое и неприветливое, только и ждущее, как бы вцепиться в слабого ото сна человека ледяными пальцами, священным и прекрасным убежищем. Все, что требовалось, это свернуться калачиком и позволить покою убаюкать, наполнить голову сладкими грезами и уснуть навсегда. В безопасности и тишине, недосягаемости и блаженстве.
Однако Тобиус открыл один свой глаз, и второй глаз открылся во тьме, чужой, но такой же желтый, а еще наполненный огнем, высокомерием, безумной жаждой власти. Где-то там жил он, враг, мучитель, убийца, безумец, переступающий через горы мертвых тел и играющий судьбами народов. Он забыл заветы, он предал клятвы, он причинил боль! Огромную злую боль, которая годами вгрызалась в плоть гнилыми клыками! Он должен исчезнуть, он должен умереть, чтобы жили другие!
Пылающий свет зажегся в темноте и потревожил покой, а Тобиус, отказавшийся растворяться, медленно побрел к нему, покидая столь сладкое и манящее убежище. Он преодолел чары Черной Неги.
Он познал боль во многих ее ипостасях. Без ложной скромности он мог сказать, что боль — его старая попутчица и подруга. Она такова для любого, кто по каким-то безумным причинам отказался от покоя либо был лишен его чужой волей. Тобиус прошел сквозь разную боль, он горел, ломал кости, замерзал, истекал кровью, травился ядом, но то, что выпало ему по прибытии в небольшую сферическую комнату, вся поверхность которой состояла из мозаики камней, с сотнями изображенных на них символов, являлось чем-то новым. Десяток невидимых буравчиков, издавая отвратительный визг, принялись вкручиваться в мозг серого магистра, заполняя все его естество новой болью.
Как поведал Лью, именно так, с разрываемым болью мозгом он, Тобиус, должен был изъять из стен этой сферы все нужные знаки, дабы составить несложную фразу, коя послужила бы ключом. При этом Тобиус должен был постоянно, каждую долю секунды полностью и всеобъемлюще представлять себе все литеры, всю фразу, весь ее смысл и все ее звучание. Он должен был проявить предельную концентрацию, пока боль прогрызала его насквозь, и, рыча, брызгая кровью из носа, вдавливая пальцы в скальп, волшебник начал поиск.
Тобиус выискивал глазами нужные знаки, и камни, на которые те были нанесены, покидали сферическую структуру пространства, чтобы зависнуть перед ним. Одна за другой литеры образовывали слова, но стоило волшебнику сбиться, как все рушилось, стены резко придвигались со всех сторон, а размер исходного набора увеличивался за счет уменьшения камней. Количество попыток, таким образом, было ограничено, и в конце неудачника ждала смерть в виде уплотнения до размеров игольного ушка. При этом сжимаемая материя его тела должна была нагреться, что привело бы к взрыву.
После трех неудачных попыток он все же смог призвать на помощь самоотречение, отторжение всего материального, достигаемое через медитацию. Неимоверным усилием, нырнув внутрь себя, отказавшись от тела и боли, разум изъял из стен нужные знаки и выстроил их, полностью осознавая смысл и звучание сакральных слов: "Iro simpre servitoris estituire". Чары Головоломки оказались позади.
Каменный мост, идеально прямой и надежный, но такой узкий, что две ступни едва помещались на нем, а под мостом сплошной молочно-белый дым. Падение вниз значило немедленную смерть, но для Тобиуса подобное испытание и испытанием не являлось, ибо он мог проскакать по мосту, исполняя кульбиты, достойные настоящего циркового акробата… Если бы не то, что через секунду после того, как он осознал свое положение, его тело не скрутило жуткой болью, будто все члены, включая голову, решили развернуться в совершенно противоположную сторону. Как сказал Лью, пройти по мосту, пусть и узенькому, смог бы любой дурак, но как это осуществить, если чтобы сделать шаг вперед левой ногой, надо шагнуть назад правой? Чары Мир Наоборот выворачивали восприятие всего и вся, меняли местами верх и низ, перед и зад, лево и право, путали сигналы мозга, превращая даже самого ловкого в существо, не способное ни на что.
Тобиус погиб бы через миг, кабы его не предупредили заранее, а потому он собрал в кулак всю волю и начал движение. Чтобы хоть как-то смотреть вперед, маг пытался заглянуть внутрь собственного черепа, а теряя равновесие, старался не находить центр тяжести, а наоборот, бросался то в одну, то в другую сторону, из-за чего тело его само собой восстанавливало стабильность. Один шаркающий шаг за другим, мучительно медленно и тяжело, проявляя великое терпение, он добрался до противоположного конца моста.
Последнее охранное заклинание должно было стать самым опасным и трудным, ибо про его суть Гаралик не смог поведать ничего.
Они смотрели со всех сторон, являясь искаженными отражениями его собственного "я" либо друг друга. Зеркала, выстроились стенами коридоров, по которым он брел, заглядывая то в одно, то в другое. И отовсюду смотрели его собственные ипостаси, молодые и старые, красивые и уродливые, такие, каким он хотел бы видеть… ощущать себя, и иные, те, от вида которых он содрогался всем нутром. Самое ужасное в них было то, что все они претендовали на истинность, все имели право на жизнь: юноша с горящими любознательностью глазами, чернявый, с гладким лицом, целеустремленным и живым взглядом; древний старик, в очах которого пылал неугасимый пламень великого магического знания; дышащее огнем чудовище, поменявшее человеческий облик на драконью чешую и крылья. Люди и монстры взирали на него, бредшего мимо, и безмолвно вопрошали о том, чего он никак не мог услышать… пока понимание наконец не пришло.
Будто только того и дожидаясь, меж зеркал пронесся бесплотный шепот:
— Узнай себя. Какое из них принадлежит тебе?
— Никакое, — Тобиус не задумывался ни на миг, — ни одно. Все лгут.
— Уверен? Не обретя истинного себя, ты не покинешь Лабиринта Отражений.
— Лабиринта Лживых Отражений. Те, что пытаются показывать мое прошлое, — лгут, ибо зеркала не показывают прошлого. Те, что показывают будущее, — тем более лгут. Настоящего меня они не предскажут, ибо я не верю в предначертанное, только в то, что решаю сам. Я знаю, что я такое есть, к чему иду и чем стану в будущем, ибо все мои шаги взвешены, и последствия их мне примерно понятны. Единственный настоящий здесь — я, все остальное — ложь.
Когда Тобиус покинул Лабиринт Отражений, он оказался в зале, заполненной сиреневым светом. Стены и свод ее были сделаны из вечного кварца, и солнечные лучи, пробивавшие снаружи, красили все и вся в характерный фиолетовый цвет. Лишь пульсирующий столб великой синевы, в которой вспыхивали проблески бирюзового, не поддавался ему. Ошарашенный маг понял, что попал к Сердцевине Мистакора.
Предметы, хранившиеся в той зале, были самыми разными, яркими и неприметными, знакомыми и не похожими ни на что. Одни сверкали золотом и самоцветами, в то время как иные походили на обугленные куски неизвестного материала, разрушенные механизмы и обломки чего-то большего. Там содержались древние, неповторимые ныне големы; забывшиеся вечным сном, боевые артефакты, применение которых могло стать приговором к сожжению, книги, считавшиеся полностью утерянными или уничтоженными. Тобиус пустился вперед осторожными и тихими шагами, пытаясь искать то единственное, в чем нуждался, — Шкатулку Откровений, способную одолеть любой шифр. И он нашел… пустое место. А именно — мраморную тумбу с табличкой, гласившей: "Шкатулка Откровений".
— Какого, рвать твою щучью кормилицу, ахога это значит? — прошептал волшебник, вглядываясь в пустое место, будто пытаясь увидеть невидимое.
Тобиус даже чуть не протянул руку, чтобы пощупать воздух, но одернул себя и, загнав шкурный интерес подальше, направился к предмету миссии. Найти маску было несложно, ведь ее поместили почти в самом центре залы, где она парила возле энергетического потока Сердцевины, окутанная сложнейшей комбинацией магических плетений. Осмольд Дегерок словно возвел вокруг уродливого каменного лика неприступную крепость из магии, способную дать отпор любому посягнувшему на ее целостность. Однако для серого магистра это не являлось препятствием.
Давным-давно, проходя обучение в Академии Ривена, он жил с уверенностью в том, что участь серого мага быть посредственным во всем, а не мастером в чем-то одном. Тобиусу говорили, что он не достигнет успеха, ибо обучать подобных ему никто не умеет и никогда не умел. Тогда серый волшебник и не мечтал стать магистром, он не знал ни о каких драконовых бастардах и не думал, что заклинание Драконьего Дыхания когда-либо пригодится ему. Как же он ошибался.
Вновь складывая пальцы в нужные знаки, произнося словоформулы и сплетая призму инверсии магического потока, он готовился к тому, чтобы изрыгнуть шквал белоснежного пламени — чистую антимагию, которая разрушит защиту и уничтожит злосчастный артефакт. Все следовало сделать с филигранной аккуратностью, дабы не задеть столб Сердцевины и не уничтожить Мистакор.
Белое пламя выметнулось из широко распахнутого рта, прожгло барьер и расплавило камень маски.
Тот же миг башня дрогнула с грохотом раскалывающегося пополам горного массива, а потом со стоном стали рваться невидимые стальные канаты. Мистакор вздрогнул раз, еще раз, и Тобиус покатился по полу вместе со слетавшими с тумб и пьедесталов артефактами. Его чуть не убил упавший терракотовый голем, а потом громыхнул хлопок телепортации, и в хранилище сразу стало тесно — Осмольд Дегерок появился над творившимся хаосом в своем парящем лотосе. Он протянул к Сердцевине толстые руки и голосом, гулким, как эхо подземных бездн, провозгласил сложнейший речитатив. Аметистовая башня, по мере звучания его слов, переставала мелко дрожать и издавать ужасные звуки. Все прекратилось.
— Ты, — верховный маг Архаддира движением пальца вернул все артефакты на свои места, — понимаешь, что ты натворил?
Тобиус Моль, в тот момент особенно остро почувствовавший себя крохотным серым насекомым, не знал, что ответить великану, не мог выдавить из себя и звука.
— Внимание всем, говорит ректор, — голос Дегерока загремел на весь Мистакор, — объявляю немедленную эвакуацию студентов и горожан, Аметистовый университет переходит на осадное положение, всем преподавателям приготовиться к бою!
— Что… ваше могущество, я…
— Тобиус Моль из Ривена. От многих я мог ожидать такого удара, но никак не от тебя. За что ты обрек нас на гибель, юноша?
— Гибель? Какую гибель?! Мне поручили уничтожить артефакт…
— Который держал на себе самую первую и самую прочную линию обороны Мистакора. Заклинание было почти неразрушимым, но для его поддержания требовался постоянный ретранслятор, а ты просто взял и уничтожил его… Что уж теперь яриться, пустое. Я смог связать расползающиеся части плетения, но скоро оно рухнет.
Лотос развернулся и поплыл прочь, к одной из кристаллических стен. Тобиус же, чей мир только что осыпался градом мелких осколков, заставил себя вскочить и броситься следом.
— Ваше могущество, я ничего не понимаю…
— Не сомневаюсь, что это так. Ведь ты не тот, кто решил бы послужить Шивариусу. Думаю, тебя обманом втянули в это. Скажи, как ты прошел через охранные заклинания, Тобиус Моль?
— Я… Ваш помощник Лью…
— Лью Гаралик исчез без вести больше месяца назад, когда я начал подозревать, что он переметнулся под посох Шивариуса. Выходит, я был прав. Это он подготовил тебя к диверсии?
— Он предоставил…
— Ясно. Что ж, тебе пора бежать, Тобиус Моль. Совсем скоро здесь разразится Пекло.
— Но как же… — в растущем отчаянии воскликнул магистр.
— Шивариус всеми силами пытался заставить меня перейти на его сторону или хотя бы отдать ему Шкатулку Откровений. Поняв, что не преуспеет, он наверняка решил ударить изнутри, лишить моллюска раковины. Целая армия ринется сюда, как только его маги смогут пробить бреши в оставшихся защитных полях и провесить порталы. Отдавая тебе Шкатулку Откровений, я надеялся, что ты не только сможешь воспользоваться ею с умом, но и спрячешь подальше от лап нашего архиврага.
Тобиус, бежавший за ректором, споткнулся, упал и отчаянно прокричал с пола:
— Шкатулки Откровений у меня нет и никогда не было! Я надеялся воспользоваться ей сегодня, пробравшись сюда!
Дегерок остановился и резко развернул лотос.
— Этого не может быть!
— Ваше могущество, мне кажется, что либо я схожу с ума, либо мы оба введены в заблуждение! Откуда бы ей взяться у меня?!
— От Октавиана Риденского, разумеется!
— Чт… но… — Тобиус давился возгласами.
— Я поддерживал прочную связь с придворным магом Ридена и через него передал тебе Шкатулку Откровений, так как знал, что ты украл у Шивариуса черновик Джассара. До того ренегат показывал мне эту священную книгу в надежде подкупить перспективами, а после его разоблачения пять лет назад, по тому как рьяно Шивариус искал тебя, я понял, что черновик сменил владельца. Скажи мне, Тобиус Моль, ты точно не получал Шкатулку Откровений?
— Ваше могущество, возможно, Октавиан просто не успел! В день своей гибели он собирался о чем-то со мной переговорить, но не… — Тобиус осекся. Внезапно он вспомнил, как однажды тот упомянул о некоем даре, посланном ему, Тобиусу, но которого он, Тобиус, не получал. Это произошло задолго до смерти Октавиана.
— Я послал Шкатулку Откровений намного раньше, а он пообещал, что ты получишь ее даже прежде, чем покинешь Ривен. Не сходится!
Ректор развернулся и завершил свой путь возле участка стены, ничем не отличавшегося от прочих. Он протянул руку и коснулся сиреневой поверхности, отчего по той расползлись ленты горящих символов, затем нерушимый кварц стал мягким и податливым, пропуская толстые пальцы сквозь себя.
— Мы стали жертвами хитроумной махинации, — произнес Осмольд Дегерок, вытягивая руку обратно, — но нет ни времени, ни смысла рассуждать об этом сейчас.
— Ваше могущество, мэтр… если все так, то меня обманули и использовали ради темного дела. Я должен искупить…
— Не стоит. Тебе следует быть как можно дальше отсюда, когда Шивариус придет.
Метаморфоза произошла очень быстро: рука ректора изменила вид, ее плоть превратилась в блестящий ком розовой слизи, который шмякнулся на пол, после чего отпавшая кисть восстановилась в прежнем виде, а слизь, что упала, вытянулась и приняла очертания человеческого тела.
— Не удивляйся так, Тобиус, это существо — все еще часть меня. Оно позаботится о том, чтобы ты ушел живым.
— Я? Ушел? А вы?
— Я выступлю против Шивариуса и постараюсь его убить. Вот, взгляни.
В правой ладони архимага лежало нечто необычное, нечто походившее на крупное каменное яйцо, снабженное снизу высокой ножкой, словно у винного кубка.
— Ты видишь перед собой Каменное Облако, также известное как Каменный Туман, одно из самых смертоносных сохранившихся заклинаний прошлого. Оно запрещено в Вестеррайхе под страхом отлучения от Церкви, и из волшебников, способных его сплести, остался лишь один — Отшельник из Керн-Роварра.
— Гед Геднгейд?
— Он самый. По старой дружбе Гед снабдил меня им, оружием последней надежды. Когда Шивариус явится, я вскрою яйцо и ударю по нем Каменным Облаком. Возможно, клин удастся выбить клином, и его ужасающие замыслы умрут вместе с ним. Как бы то ни было, ты должен будешь оказаться уже далеко от Мистакора и спрятаться. Не знаю, какие чары защищают тебя от поисковых заклятий ренегата, но советую держаться за них. А теперь иди, моя частица позаботится о тебе.
Тобиус не сдвинулся с места. Он стоял неподвижно, запрокинув голову и глядя на архимага глазами, налитыми кровью. Никто из знавших серого волшебника не смог бы вспомнить раза, когда бы тот проронил слезу. Он не плакал и теперь, но глаза его стали похожи на кровоточащие раны.
Башня вздрогнула, снаружи раздался взрыв.
— Тобиус Моль, довольно смотреть на меня! Беги же!
— Я совершил ошибку, ваше могущество… мэтр. Я должен за нее заплатить.
Дегерок вздохнул и опустил огромную ладонь на плечо рива.
— Мы знакомы всего ничего, но я знаю тебя, многое слышал, успел составить образ: волшебник, который всегда протягивает руку помощи, который не поражен плесенью равнодушия и мучим обостренным чувством справедливости. Своей смертью ты ничего не исправишь, а в том, что ты погибнешь, я не сомневаюсь, ибо вижу, сколь ничтожны твои силы сейчас. Выживи, и если я не преуспею, продолжи борьбу. Ты должен выжить, Тобиус Моль.
— Я…
Существо из розовой слизи схватило магистра за руку и попыталось тащить за собой, но он вырвался и, судорожно порывшись в сумке, вытянул на свет божий запечатанный свиток.
— Еще до всего этого я обещал Илиасу Фортуне передать вам послание…
— Послание от Фортуны? — Свиток взлетел, приблизился к лицу ректора, и печати были сломаны. Дегерок пробежал по тексту глазами и тяжело вздохнул. — Старый друг Илиас все никак не успокоится. Если когда-нибудь встретишь его, Тобиус, передай, что я никогда бы не согласился на эту авантюру с Ковеном. Она слишком далеко идет. А теперь вон!!!
Слизистый человек вновь ухватил Тобиуса за руку и потащил прочь из хранилища, прочь из личных покоев, вниз, через ректорат и десятки этажей вздрагивавшей башни, из которой спешили убраться студенты. Саму же башню все чаще сотрясали взрывы, Астрал начинал закипать от усиленной магической атаки на Мистакор, от гудения и вибрации разрываемых защитных заклинаний.
В городе распахнулись бесчисленные порталы, и сквозь них на улицы ринулась армия магических существ и чудовищ: непроглядная тьма смрадов, осзелизгов, верховых хобгоблинов, многоголовые стаи боевых химер, группы белокожих геноморфов, отряды закованных в стальную чешую антропоморфных существ неизвестной природы, громыхающие каменными ступнями шеренги големов, огненные, земляные, воздушные и водные элементали. Вели эту орду маги, все как один закованные в покрытые светящимися глифами доспехи. Словно боевые колдуны древнего Грогана, они размахивали колдовскими клинками и расшвыривали гроздья убийственных плетений.
Главная башня ударила по городу шквалом заклятий, многие из которых разбились о поднятые над войском Щиты Кудулы. Захватчики ударили в ответ, начали бомбардировать стены из вечного кварца всеми возможными видами чар. Под безумный, оглушающий рев тысяч нечеловеческих глоток орда рвалась вперед, круша и ровняя с землей дома, а навстречу ей выступили аметистовые стражи, големы, химеры и чудовища, стоявшие на охране университета. В то же время парящие зеркала поменяли расположение так, чтобы создать цепочку отражаемого и фокусируемого солнечного света, который, отразившись от последнего зеркала, бил вниз испепеляющим лучом, минуя все защитные поля. Битва началась.
Башню немилосердно трясло, повсюду носились преподаватели и другие состоявшиеся волшебники, участвовавшие в обороне; раздавались приказы, отряды магических слуг, подчиненных чудовищ, боевых големов топотали по лестницам с этажа на этаж, а Астрал бурлил и ревел от тысяч энергетических отдач, рождавшихся в пылу боя.
Слизистый человек несся по одному ему известному пути, ведя Тобиуса за собой все ниже и ниже. В общей суматохе на них никто не обращал внимания, никто не останавливал и не окликал. Так удалось добраться до первого этажа, когда мир встряхнуло немилосердно, и по вечному кварцу башни прошли длинные сети трещин — враг прорвался внутрь.
Битва шла в полном разгаре, командиры нападавшей стороны без толку били по сиреневому колоссу главной башни, защищались от атак сверху, вновь переходили в наступление и вновь прятали своих солдат под щитами.
В это время один из новых порталов открылся в непосредственной близи от запертых хрустальных дверей, и из него вышло нечто. Оно немного походило на техноголема, но не являлось им в полной мере — пара ног и две пары рук действительно были механическими, покрытыми начищенной бронзой со сверкавшими заклепками и искусно вычеканенными магическими чертежами. На широких плечах сидело три головы: голова лысого старца с медной бородой слева; голова юноши с золотыми кудрями справа; серебряный череп посредине. Между блестящими грудными пластинами и тазобедренным сегментом механического тела был зажат большой кроваво-красный кристалл, внутри коего, словно инклюз в янтаре, застыл человеческий скелет.
Четыре механические руки пришли в движение, сплетая заклятье, три головы раскрыли рты, выдавая речитатив, и вот Шепот Огненной Горы уже прорывает все оставшиеся защитные поля и разрывает хрустальные створки. Все живое и неживое, находившееся на расстоянии трех сотен футов от эпицентра взрыва, превратилось в ничто, и лишь трехглавый механизм уцелел, даже не закоптившись. Он указал на брешь в обороне и на три глотки громоподобно взревел:
— Вперед!
Ближайшие отряды химер и хобгоблинов ринулись к проходу, подгоняемые огненными плетьми магов-офицеров, гротескный механизм неспешно зашагал обратно в портал.
Под Мистакором были тайные проходы, не могло не быть по определению. Везде, где надолго обосновывались волшебники, возникали сети потайных ходов, запутанных и хитро спрятанных тоннелей, убежищ, отнорков, путей для бегства. Тобиус и его проводник неслись по пустому тоннелю, мглу которого разгонял лишь синий парящий светильник. Серый магистр передвигал ноги механически, в то время как мозг кипел от осознания содеянного. Его вели прочь, его спасали, его безопасностью дорожили, но сам рив будто остался наверху, будто сражался, будто гибнул там, деля участь тех, кто был обречен по его вине.
Тоннель закончился в маленькой круглой комнате, где вдоль стен стояли вытянутые овальные капсулы высотой с человеческий рост, а сквозь отверстие в полу виднелся быстрый поток воды. Слизистый человек перетащил одну из капсул, словно сделанную из прозрачного голубоватого стекла, к отверстию, указал на Тобиуса, затем на капсулу, затем на текущую воду.
— А ты?
Творение Осмольда Дегерока склонило голову набок и "взглянуло" на него будто с интересом, хотя не имело глаз. Наконец оно указало на Тобиуса и показало один палец, затем ткнуло себе в грудь и показало два пальца. Волшебник кивнул и неловко улегся в капсулу, которую двойник, закрыв, сбросил в поток.
Стало темно, и лишь шум воды за прозрачными стенками и рывки то в одну сторону, то в другую говорили, что капсула быстро движется куда-то. Путь казался долгим, но закончился внезапно, когда темнота расступилась, а тоннель исчез. Капсула быстро поднялась и оказалась на поверхности небольшого озерца, из которого текла тонкая речушка. Внезапно Тобиус обнаружил, что твердые прежде стенки стали мягкими, голубоватое "стекло" быстро растворялось, и маг, приложив крохотное усилие, разорвал его. До берега пришлось добираться вплавь, что тяжело далось из-за бронзовой руки и утяжеляющего браслета на левом предплечье.
Оказавшись на твердой земле, он осмотрелся и заметил длинную скальную гряду, за которой в долине Мистакора продолжало грохотать сражение. Вдали виднелась полоса тракта, по которой бежали прочь от творившегося магического хаоса бывшие жители городка, нагруженные прихваченным скарбом.
Вторая капсула всплыла, и слизистый человек, нисколько не боясь раствориться в воде, выплыл к берегу.
— И что? Куда даль…
Тобиус не смог договорить, потому что там, за скалами, где стояла главная башня Аметистового университета, разверзлись небеса, и с них на землю опустился огненный столб. Прежде гудевший от магических выбросов Астрал заревел с новой мощью, будто приветствуя явление волшебника невиданного могущества. Шивариус Многогранник… нет, Второй Учитель, соизволил лично явиться в Мистакор.
— Надо… бежать, — прошептал Тобиус, не в силах отвести глаз от пульсирующей огненной нити, соединявшей небосвод и грешную землю.
В тот момент слизистый человек, завершивший свою миссию, издал первый и последний в жизни звук — он громко хлюпнул, схватился за голову, а потом все его тело вдруг заволновалось, потеряло стабильность и разлилось розоватой слизью.
Тобиус понял, что дальше бежать ему придется самому.
Раненый зверь, оторвавшись от своры гончих, всегда бежит в свое логово, в безопасное место, где можно спокойно зализать раны. Если же страх и боль не затмили в нем его звериного чутья, он бежит прочь, ибо знает, что хитрый охотник уже расставил рядом с логовом силки.
Тобиус не вернулся в Парс-де-ре-Наль, не явился на конспиративную квартиру дабы отчитаться. Теперь он знал, что Лью Гаралик все время лгал, но при этом паранойя твердила, что архаддирским шпикам тоже нельзя было верить безоговорочно. Поэтому серый маг решил рискнуть и отправился в Лерьезаль.
Городок при королевском дворце не спал и был ярко освещен, вокруг него стояло несколько полков мушкетеров и пикинеров, артиллерийские батареи. Улочки города и местность вокруг прочесывали конные патрули, усиленные наемными волшебниками из Ридена, а к главному корпусу дворцового комплекса повсеместно съезжались десятки карет с вооруженными эскортами.
Пробраться внутрь незамеченным не стоило даже и пытаться. Будучи в полной силе и при всех своих артефактах, Тобиус все едино не смог бы это осуществить, а в том состоянии, в коем он пребывал, — и подавно. Поэтому, нарвавшись на патруль, маг просто сдался и назвал себя. Разумеется, просить об аудиенции Тобиус не мог, это было абсурдом, однако, сообщив, что этим днем он оказался свидетелем гибели Мистакора, волшебник попросил о встрече с командиром королевской гвардии, который знал его в лицо.
Скованного сдерживающими чарами, его доставили в Лерьезаль и поместили в меблированную комнату под усиленной охраной. Прошло два часа, прежде чем в дверь прошел Летье де Наруз, еще более суровый и угрюмый, чем запомнилось Тобиусу.
— Монсеньор.
— Мэтр Тобиус, — кивнул де Наруз и бросил магам-охранникам: — Ведите его за мной.
Лерьезаль кишел людьми, гудел как растревоженный улей, казался переполненным, что было фактически невозможно при его размерах, однако суета происходила в главных помещениях, а Тобиуса вели окольными путями, чтобы никому не показывать.
— Что произошло, мэтр? — спросил капитан гвардии, не сбавляя шаг.
— Нас предали. Информатор Мерата оказался прислужником врага, и моими руками была совершена диверсия. Я… из-за меня Мистакор был атакован…
— Мистакор уничтожен, — безжалостно отрубил де Наруз. — Нам докладывают, что долины больше нет.
Тобиус и сам это понимал. Спустя несколько часов после его побега по Астралу прокатилась такая ударная волна, что маг упал и долго корчился на земле, сотрясаемый судорогами и харкающий кровью пополам с рвотой. В это время мир был синим от столба магического света колоссальной яркости, который вырос на месте Мистакора. Это могло значить лишь одно: университет уничтожен, а его Сердцевина дестабилизирована. Хотя, несомненно, кто-то безмерно могущественный ограничил радиус поражения, ибо иначе ударная волна магии дошла бы до пригородов столицы Архаддира, попутно создав на теле Вестеррайха невиданных размеров кратер.
— Все, кто не смог или не захотел его покинуть, уже мертвы, и в следующие семьсот лет жить рядом с границами области взрыва будет невозможно. Якобы остаточная магия станет причиной неконтролируемых мутаций, пространственно-временных аномалий, прорех в ткани реальности и прочей волшебной чепухи, которая совершенно никому не нужна по соседству с их столицами. Вот такая язва появилась на теле нашей страны.
— Что же я натворил… — белыми губами прошептал Тобиус.
— Риденские наймиты говорят, что о происшедшем уже известно половине континента, ибо астральное эхо прокатилось по всему Вестеррайху и даже могло перевалиться через Драконий Хребет.
Все было как во сне… в самом кошмарном и мучительном сне из сотен кошмарных снов, виденных Тобиусом на его коротком веку. Борьба скорби, стыда, ненависти и гнева, с новой силой разразившаяся у серого магистра в душе, на какое-то время вытеснила все остальное, и он даже не заметил, как скромны стали окружавшие интерьеры, как мало слуги сил уделили их освещению.
— Куда… куда мы идем?
Распахнувшись, следующая дверь выпустила их в ночь, на один из спрятанных хозяйственных дворов Лерьезаля, не предназначенных для глаз придворных, где стояла карета, запряженная неземными лошадьми, и нетерпеливо прохаживался взад-вперед Кавидус. Тобиуса ударили в спину так сильно, что он упал и разбил лицо о брусчатку.
— Благодарю за сотрудничество, — протянул агент Тайного кабинета, гадливо улыбаясь.
— Забирай, и чтобы больше он здесь не появлялся, — распорядился капитан королевской гвардии.
— Не извольте беспокоиться, монсеньор, не появится.
Кавидус улыбнулся шире, вскинул руку и ударил в Тобиуса мощным, но не смертельным разрядом молнии.
Он пришел в себя, лежа в темноте, на чем-то холодном и твердом. Шевелиться не спешил, желая понять, явь эта тьма либо он вновь провалился куда-то внутрь себя, дабы потешить Шепчущего бессилием перед накатывающими волнами безумия. Очень скоро на передний план сознания выступила жгучая боль в шее, которая вместе с отсутствием Дара могла значить лишь одно: против Тобиуса опять применили керберит.
Руки нащупали ошейник, сработанный из толстой кожи, укрепленной железной проволокой и с маленьким замком сзади. Внутри ошейника было как минимум три тонких керберитовых пластинки, которые нещадно жгли кожу. Окончательно осознав свое положение, серый маг запустил левую руку в волосы и глухо застонал сквозь зубы. Как же ему надоело постоянно оказываться в таком положении! Иные волшебники всю жизнь проживали, не соприкасаясь и даже не видя проклятого металла, жили себе и в ус не дули, в то время как его, Тобиуса, уж не раз, не два и даже не три лишали сил и швыряли в застенки. Надоело это безмерно, а от клокотавшей внутри злобы, тошнотворно горькой и нестерпимо горячей, хотелось просто убить… просто бить кого-нибудь до тех пор, пока в его теле не останется ни одной целой кости. Немного поборовшись с этим чувством, словно с поднимающейся по пищеводу желудочной кислотой, волшебник резко себя осадил, приказав избавиться от скверны в мыслях и вновь стать человеком.
Привыкшими к темноте глазами он осмотрел тесный каменный мешок, пропахший выделениями человеческого тела, высохшей кровью и плесенью. Окон не было, вместо них под потолком чернела крохотная отдушина, а в противоположной стене имелась железная дверь. Зрение обострилось настолько, что удалось разглядеть на ней царапины и даже прилипший кусочек чьего-то ногтя.
Тишина, темнота и слабость располагали к мыслям, которые, в свою очередь, совсем не радовали. Волшебник очень быстро пожалел, что когда после дестабилизации Сердцевины Мистакора с ним пытался связаться Талбот Гневливый, он эти попытки пресекал. Для Тобиуса тогда невыносимой была сама мысль, что архимаг, один из немногих людей, чье мнение для него было важно, узнает, что натворил серый магистр по своему скудоумию. Наберись он смелости тогда… и что? Он смог бы предупредить Талбота, что будет в Лерьезале? Или что там его сдадут с рук на руки людям Паскаля Мерата, шпиона, который наверняка не был обманут Гараликом, а сам участвовал в его обмане? Все перемешалось в голове, и, медленно скребя скальп пальцами единственной действующей руки, маг сидел в темноте, проклиная все на свете — прежде всего себя — и думая над тем, что за заговор плелся вокруг его фигуры все это время.
Чувство времени и направления отказало, Тобиус не знал, сколько просидел так, но казалось, будто прошли не одни сутки, поэтому, когда снаружи скрежетнул засов, он сильно вздрогнул от неожиданности. Железная дверь приоткрылась, но больше ничего не произошло.
— И что, я должен броситься наутек, чтобы меня схватили притаившиеся снаружи?
— Нет, — ответил бесплотный шепот во мраке, — вы должны бежать, чтобы завтра вас не потащили в пыточную камеру, где мадемуазель Беатрис начнет вытягивать из вас правду вместе с жилами. Бегите, пока Мераты не вернулись с большого королевского совета, пока охрана не ждет подвоха.
Тобиус не пошевелился.
— Я обязан в это поверить?
— Не обязаны, но, как молвил Молотодержец: "Судите их по делам их".
Волшебник вздрогнул вновь, когда щелкнул замочек и ошейник упал. Тело наполнил поток великой силы, благословенная магия вернулась к нему, выдернув из ничтожества человеческого бытия и вновь сделав могущественным волшебником. Рядом с ошейником на полу уже лежал аккуратно сложенный плащ и сумка Тобиуса.
— Когда на вас надели эту штуку, все ваши двойники, где бы они ни были, мгновенно исчезли, — сообщил шепот. — Я также взял на себя труд заманить внутрь то ушастое существо, которое путешествует с вами. Это было нелегко.
В руках Тобиуса появился его посох, коим серый магистр принялся медленно водить из стороны в сторону.
— Все еще не доверяете. Ваше право. Если бы меня так гнусно обманули, я бы тоже никому не доверял. А теперь уходите, двигайтесь к порталу, припугните тех, кто его обслуживает, они не воины и откроют проход, а у вас достаточно знаний, чтобы проверить координаты и не оказаться в каком-нибудь неприятном месте.
— Сначала несколько вопросов…
— Неподходящее время.
— Шеф архаддирской разведки служит Шивариусу?
Незримый благодетель молчал, словно раздумывая — а не стоит ли просто уйти и бросить упрямого дурака на произвол судьбы?
— Нет, — все же ответил он. — Паскаль Мерат верно служит своему экселленту и исполняет его волю.
Горечь рубанула по и без того истерзанному сознанию.
— Значит, Маэкарн в союзе с Шивариусом. Но почему?
— Если когда-нибудь встретите его, то не забудьте спросить. А теперь уходите, если вас схватят вновь и вернут сюда, я уже ничего не смогу сделать. Королю известно, что вы располагаете и черновиком, и Шкатулкой Откровений, он хочет получить и то, и другое, дабы иметь рычаг воздействия на Второго Учителя, ради чего пойдет на все. Беатрис Мерат умеет развязывать языки…
— У меня нет и никогда не было Шкатулки Откровений!
— Узник седьмой камеры, прежде чем перестать говорить, сообщил, что лично доставил ее вам. Не верить ему резона нет — под такими пытками либо говорят правду, либо умирают и уже ничего не говорят. Всего доброго.
— Постой! Кто ты и кому служишь?
— Я никто, и звать меня никак, а хозяин мой погиб в Мистакоре… хорошо, что напомнили.
На плащ упал словно бы из пустоты еще один предмет — каменное яйцо на каменной ножке.
— Он не успел, не смог воспользоваться этим. Шивариус был слишком силен. Все, что смог сделать Осмольд Дегерок, — это стянуть радиус взрыва Сердцевины до минимума. Чтобы воспользоваться Каменным Облаком, нужно обладать необоримой ненавистью и волей к убийству. Видимо, моему хозяину этого не хватило. Однако, даже погибая, он остался великим, посмотрим — получится ли у вас?
Незримый шептун умолк, и Тобиус совершенно ясно понял, что остался один.
Забрав свои вещи, а также запихнув в сумку каменное яйцо и ошейник с ключом, он выскользнул в тускло освещенный коридор и двинулся по направлению к порталу. Путь волшебник прекрасно знал, а посох в руке и полностью вернувшиеся силы придавали уверенности в том, что он будет проделан легко. Временно все тяжелые и отравляющие душу мысли умолкли, уступив место единственному свирепому стремлению выжить, но даже оно не заставило мага сделать больше десяти шагов. Он остановился, настигнутый жестоким сомнением, а потом принудил себя вернуться к покинутой камере. На железной двери значилась цифра восемь. Тобиус перешел к седьмой двери, открыл окошко и заглянул внутрь. Ничего видно не было, лишь сильный смрад ударил в нос. Помедлив немного, маг все-таки отодвинул засов и вошел.
Камера под номером семь в точности повторяла восьмую. В дальнем левом углу валялся ком грязной мешковины, источавший сильную вонь, трупную и фекальную. Прежде чем подойти и немного откинуть мешковину пяткой посоха, Тобиус приготовился увидеть нечто очень неприглядное. И увидел. Он не считал себя хорошим человеком, но порой иные люди могли своими делами убедить его, что еще есть куда падать. Беатрис Мерат, судя по тому, что она сделала с этим несчастным, была из более мерзких тварей, чем те, к которым Тобиус относил себя.
У трупа отсутствовали обе ноги ниже колен, а также левая рука ниже локтя. Локоть правой руки был перехвачен тугим жгутом, так что конечность, лишенная доступа крови, уже давно истончилась и начала отмирать. Над остальным телом изрядно поиздевались, кожа будто состояла из одних шрамов, местами отсутствовали целые куски плоти, особенно на груди. Жидкие седые волосы остались на скальпе редкими клочками, в обезображенном лице уж не угадывалось человеческих черт — мучители срезали с него все, что им показалось лишним, а также изъяли правый глаз и даже пошерудили в глазнице чем-то раскаленным. Кроме следов пыток, имелись и следы зубов, как крысиных, так и человеческих. Кем бы ни был этот неизвестный, вроде как служивший не то Октавиану Риденскому, не то Осмольду Дегероку, смерть стала для него избавлением.
Тобиус уже собрался уходить, когда ему показалось, что истерзанная грудь едва-едва приподнялась. Он остановился и пригляделся, хотя сама мысль о том, что в этом куске падали еще теплится жизнь, казалась абсурдом. Пока же всматривался в истерзанную плоть, он замечал, что не все шрамы относительно свежи, что есть на коже и старинные, давно зажившие. Особенно внимание привлек один тонкий и прямой, перечеркнутый множеством относительно новых, но все равно заметный старый шрам, шедший вдоль туловища, деливший грудь пополам и стремившийся дальше, к низу живота. Чем дольше Тобиус всматривался в этот шрам, тем сильнее шевелились волосы у него на голове, тем заметнее начинали дрожать руки, а глаза едва не покидали орбиты. На негнущихся ногах он вернулся к телу и пальцами, отказывавшимися повиноваться, отбросил мешковину прочь, чтобы увидеть низ живота.
Волшебник отшатнулся в диком животном ужасе, упал на спину и, едва не визжа, стал отползать от Райлы Балекас. Что-то с хрустом надломилось в голове, что-то треснуло и сломалось, откуда-то из первобытной части души рвались леденящие кровь стоны, вопли и визги неимоверной боли. Он чувствовал, как его живьем рвут на куски, как сдирают с него кожу, как пытают раскаленными щипцами, кромсают, насилуют, дробят кости, отнимают члены, а потом все повторяется заново, и смех злой женщины сливается с его собственными мольбами. Райла Балекас была жива, она была рядом, почти что переступившая порог, но еще запертая в ошметке прежнего тела, и некая ментальная плотина, прорвавшись, впустила в сознание Тобиуса часть ее сознания, заставляя серого магистра слышать хруст костей, вдыхать запах собственной жарящейся плоти, слышать вопли и мольбы, а еще… призыв о помощи, которого никто так и не услышал. Кто-то злой и жестокий вколачивал в его голову белые от жара гвозди мыслей: "она была здесь все это время"; "она приходила ко мне во снах и молила о помощи"; "я ее не услышал"; "я ее не понял"; "я ей не помог". Содрогаясь от ужаса, боли и страха, серый маг бился затылком об пол и выл безутешно, протяжно, глухо. Он вгрызся в собственную руку и прокусил ее до кости, лишь бы попытаться заглушить настоящей болью то, что бурным потоком врывалось в его мозг.
Оправившись от ментального удара, волшебник подполз к телу Райлы, положил на него кровоточащую руку и начал переливать свою собственную жизненную силу, свою гвехацу, свои минуты, часы и дни. Он больше не стонал, не выл и не рычал бешеным зверем, неистовые муки утихли, склонились перед вступившей в силу яростью. Потоки черной крови поднялись от сердца и превратили белое, словно постаревшее еще на добрый десяток лет лицо мага в уродливую маску с черными глазами и губами, перевитую сетью черных же вен. Через лопнувшие капилляры черная кровь залила его склеры и распалившиеся янтарным огнем зрачки стали похожи на солнца, пылавшие в пустоте.
— Я отплачу злом за зло, верь мне, Райла, они заплатят всем, что у них есть. Клянусь именем Джассара.
Вырваться из подземелий потаенного особняка оказалось нетрудно, и Тобиус легко проделал это с завернутой в плащ Райлой на руках. Он расплавил магическую дверь Драконьим Дыханием, волшебники, обеспечивавшие работу стационарного портала, проявили сговорчивость, когда магистр вырвал одному из их коллег хребет и посулил остальным ту же участь. Убедившись же, что портал провешен в безопасное место, Тобиус сжег их живьем и сбежал.
Он нашел убежище сначала на заброшенном хуторке в неделе пути от Парс-де-ре-Наля, а когда состояние Райлы хоть чуть-чуть стабилизировалось, перенес ее ближе к городу. Приют ему предоставили цитаро, что все еще стояли на холме Силеи. Они не задавали никаких вопросов и клятвенно обещали, что ни единое слово о нем не покинет стоянки аламута. Впоследствии, оставляя свою подопечную на более-менее сведущих знахарок, он отправлялся в столицу, чтобы слушать и искать.
Уничтожение Мистакора было объявлено глашатаями короля актом агрессии, призванным лишить Архаддир магической поддержки. Везде и всюду говорили о том, что войска пришли в движение, рассказывали, что на границах с Марахогом неспокойно, что война, которой все так боялись, близка как никогда. Начались погромы домов, принадлежавших выходцам из Марахога, которым приходилось бежать прочь из страны, чтобы спасти свои жизни и не оказаться заточенными во внезапно открывшиеся тут и там лагеря для неблагонадежных подданных. Сильно ужесточилась цензура и усилилась пропаганда, Архаддир всерьез готовился к большому кровопролитию.
После долгого высматривания и тихой слежки Тобиус наконец решил наведаться в памятное местечко, мерзкое питейное заведение, что располагалось в одной из опор моста через Наль. Его не остановили заколоченные двери и даже замурованная стена на том месте, где был проход к порталу, однако, добравшись до своей цели, он обнаружил, что портал надежно усыплен.
В последовавшие полторы недели серый магистр из кожи вон лез, чтобы пробудить его, заставить работать, чтобы найти и считать сложенные в плетении координаты других порталов, но, несмотря ни на какие старания, не преуспел. Тогда было принято очень тяжелое, но необходимое решение, Тобиус связался с Гневливым, честно поведал о содеянном и попросил помощи. Уже через три дня помощь прибыла.
Артефакт, который она направила в его лицо, напоминал мушкетон, но лишь общими формами. Он был создан не из дерева, бронзы и латуни, а из красивого серебристого металла, длинный, гладкий, блестящий и изящный, с широким дулом и маленьким огненным черепком, парившим над взведенным курком. Этот артефакт, несомненно, был создан для войны и стрелял явно не вульгарными кусками свинца.
— Не вижу ни одной причины, чтобы не прикончить тебя прямо сейчас, — тихо прорычала Шираэн.
— Нам стоит хотя бы его выслушать, — робко подал голос одноглазый мечник.
— Завались, Кельвин!
— Все-таки нас попросили об услуге, Шира…
— Я пришла не для того, чтобы помогать этому уроду, а чтобы убить его!
— Ну так убей, — тихо попросил Тобиус.
— Думаешь, не смогу?!
— Надеюсь, сможешь. Этим ты окажешь услугу всем, даже мне. Жизнь превратилась в сплошное мучение в последнее время, знаешь ли.
Серый магистр неспеша откинул на плечи капюшон и показал свое лицо, состаренное, с натянутой кожей, ввалившимися щеками и, будто того было мало, изуродованное черными венами.
— Ахог подери! — Шираэн несколько неуклюже отскочила, увидев, что он находится под действием приступа дурной крови. Она понимала, что волшебник в таком состоянии способен на всякое.
Кельвин присвистнул и чуть заметно напрягся.
— Пожалуйста, дай мне сказать либо застрели, — попросил Тобиус.
— Как долго это продолжается?
— Полмесяца примерно.
— Полмесяца?! — закричала Шираэн. — Это ненормально! Что с тобой не так?!
— Я очень, очень, очень зол, и мне очень плохо, — флегматично поведал волшебник. — Оно не отпускает меня, знаешь, как будто проглотил уголь из очага, а он все печет, печет и печет изнутри, боль постоянна, но терпима. Я могу с ней жить.
— Шира, перестань целиться. Разве ты не видишь, как этому бедолаге плохо?
— Из-за него, — прорычала волшебница, — из-за него столько моих друзей погибло…
— Я знаю, тебе больно, но ему тоже больно. Давай хотя бы выслушаем. — Кельвин очень мягко и медленно заставил ее руку опуститься. В глазах Шираэн стояли слезы.
— Благодарю. Идите за мной.
Не дожидаясь возмущенных возгласов, Тобиус накинул капюшон и поспешил от берега реки, где была назначена встреча, к подножью холма Силеи. Он провел их внутрь аламута мимо настороженных цитаро и раскрыл дверь одного из домов-фургонов.
— Прошу, госпожа Шираэн, загляни внутрь. Это будет красноречивее любых моих слов.
— Я тоже пойду. — Кельвин, несмотря на кажущуюся благосклонность, был явно не намерен оставлять Шираэн без присмотра.
— Как угодно.
Спустя минуту магесса вылетела из фургона белая как призрак, упала на четвереньки и опорожнила желудок. Одноглазый, сохранивший больше хладнокровия, последовал за ней и помог подняться, когда рвать стало уже нечем.
— Когда-то она была прекрасной и сильной женщиной, — голосом, словно доносящимся из могилы, поведал Тобиус, — а теперь она заперта в полумертвом теле, и я даже не знаю, сохранился ли ее разум там, внутри, ведь то, что пережила она… Вы понимаете, о чем я говорю. Так вот, люди, которые это сделали, искусно обманули меня, воспользовались моим желанием помочь, чтобы уничтожить Осмольда Дегерока и его вотчину. Я не снимаю с себя вины, ибо не являюсь бездумным орудием. Я виноват в глупости, в доверчивости и наивности, которые стоили жизни многим волшебникам, и если ты хочешь, Шираэн, убей меня и соверши крохотное возмездие. Либо помоги мне добраться до тех, кто направил меня по ложному пути, а об остальном не волнуйся, рано или поздно я за все отвечу перед высшими силами. Помоги мне — и я буду перед тобой в неоплатном долгу. Умоляю.
Когда волшебница закончила вытирать рот дрожащей рукой, она пристально взглянула в пару углей, что горели под капюшоном, и спросила:
— Что ты с ними сделаешь?
— Я воздам им злом за зло. Я воздам им таким образом, что даже то, что они сотворили с этой несчастной, покажется шалостью. Они будут страдать очень долго и очень сильно, они будут страдать до тех пор, пока не забудут, кто они такие и что когда-то в мире существовало что-то, кроме боли.
Шираэн шмыгнула носом, приняла от Кельвина платок, чтобы стереть потекшую тушь, и кивнула.
— Я помогу тебе, Серый Мотылек. Говори, что надо?
— Спасибо. Я нашел один усыпленный стационарный портал, который, по сути, есть артефакт. Моих умений слишком мало, чтобы пробудить его и вскрыть координаты…
— Показывай, посмотрим, что можно сделать.
Маэкарн Пятый Зельцбург, носивший официальный титул Щедрый, проснулся посреди ночи от чувства жжения у себя на носу и от красноватого света, что упорно проникал под смеженные веки. Открыв глаза, он долго моргал, пытаясь понять, что же это он видит, но не смог этого сделать пока маленький светлячок, распространявший вокруг тревожное красное свечение, не покинул насиженного места и не полетел по королевской опочивальне.
Рядом тихо посапывала жена, которую Маэкарн не хотел будить, а потому как мог осторожно слез с ложа и коснулся зачарованного подсвечника. Вспыхнувший неяркий свет одинокой свечи выхватил фигуру в сером плаще, стоявшую в пяти шагах, но прежде чем король успел возопить и прежде чем выроненный подсвечник бесшумно упал на толстый ковер, холодная твердая рука закрыла Маэкарну рот.
— Гвардия и слуги не проснутся до самого утра, даже если над ними будут палить пушки, но если все же попытаешься позвать на помощь, я сверну королеве Сельмаре шею. Ты понимаешь?
Зажатый в тисках ужаса, со слабым сердцем, судорожно колотящимся в груди, Маэкарн Зельцбург все же нашел силы потрясти головой.
— Хорошо, — сказала темнота, — я жду тебя в твоем кабинете, не задерживайся и не глупи.
Едва слышно приоткрылась и вновь закрылась дверь, король остался один. Первый же порыв вырваться из опочивальни, вопя о помощи, был безжалостно подавлен. Король был слишком хорошо осведомлен и слишком умен, чтобы заподозрить позднего гостя в блефе, а рядом мирным сном спала королева, свет его очей, услада сердца, женщина, которую он любил, и мысль о причинении вреда которой внушала ему ужас более великий, чем тот, что явился без спроса этой ночью.
Подняв подсвечник, Маэкарн неспешно покинул опочивальню и зашаркал по коридорам той части Лерьезаля, что называлась Большими королевскими покоями. Он не встретил ни гвардейцев, которым было положено охранять сон монарха в ночную пору, ни слуг, что ждали звона золотого колокольчика, коль их господину чего-то восхочется посреди ночи. Эта часть дворца будто вымерла, и трусливое желание бежать прочь, оглашая дворец призывами о помощи, вновь подало голос. Нет, Маэкарн знал, что такое возможно, и он готов был с достоинством пройти путь до конца.
Дверь в кабинет была приоткрыта, но внутри царил мрак. Дверь на веранду внутреннего сада тоже была открыта, и через нее проникали порывы по-осеннему промозглого ветра, от которых у монарха задрожали поджилки. Поставив подсвечник на стол, он закрыл дверь, а обернувшись, нащупал на том месте бокал вина. Вокруг царил мрак, разгоняемый лишь парой горящих янтарным пламенем глаз.
— Последняя выпивка перед смертью? — почти недрогнувшим голосом спросил Маэкарн.
— Увидим, — ответил Тобиус.
— Можно я присяду?
— Это ваш кабинет, экселлент, устаивайтесь как вам удобно.
Король на ощупь добрался до своего кресла, сел, немного перевел дух и отпил вина.
— Отлично. Теперь можно и умереть.
— Не стоит торопиться. Я хотел бы поговорить с вами.
— О чем же?
— В основном о политике. Мне кое-что неясно, надеюсь, вы это исправите.
— Что ж, я постараюсь быть откровенным на пороге смерти.
— Благодарю, экселлент. Райла Балекас.
— Что?
— Райла Балекас, женщина-мечник из личной гвардии короля Радована, которую обвинили в убийстве ее возлюбленного Октавиана Риденского и которая исчезла в ночь его смерти.
— Ах, эта мадемуазель! Да, и что с ней?
— Как она оказалась в застенках под особняком Паскаля Мерата?
— М-м, — король задумался, — полагаю, что Мерат ее туда поместил.
— Что вы знаете о ней?
— Немногим более того, что вы сами только что сказали, мэтр. Но думаю, вам интересны обстоятельства? Мне известно, что ее руками был убит Октавиан, но без подробностей. Эту операцию спланировали и провели люди Второго Учителя, моим же агентам нужно было лишь принять подконтрольную на тот момент чужой воле женщину и тайно вывести из Ридена. Нам следовало сохранить свое участие в тайне от Радована, он был слишком привязан к волшебнику, хотя тот и ставил палки в колеса.
— Мешал в подготовке к войне?
— Именно, — ответил Маэкарн. — Увы, как и Осмольд Дегерок, Октавиан Риденский должен был либо подчиниться воле сюзерена, либо умереть. Он же постоянно отговаривал Радована от союза с Архаддиром против Марахога.
"Король неправ. Ласточка не виновата". Тобиус вспомнил последние слова придворного мага и взглянул на них иначе. Сначала он думал, что Октавиан оправдывал свою возлюбленную, Ворону, которая для него была Ласточкой. Он думал, что умиравший опровергал неизбежное обвинение Райлы в его смерти. Да, Ласточка оказалась невиновата в итоге, но король был неправ по другой причине.
— Понятно. Вы знаете, что случилось с Райлой Балекас после того, как ею воспользовались для убийства Октавиана Риденского?
— Видимо, она все это время была в заточении. Я, право, не интересовался ее судьбой…
— Да, она была в заточении. Там ее пытали, насиловали, калечили, а потом вновь пытали, насиловали, калечили, и так раз за разом, пока из человека она не превратилась в кус гниющего мяса.
— Господь-Кузнец милостивый! — пробормотал король, впрочем, даже не пытаясь изобразить ужас или скорбь. — Надеюсь, на том свете она обретет покой.
— Райла Балекас жива, и не сомневайтесь, она переживет еще очень многих. Я смогу восстановить ее тело, у меня достаточно навыков и материала для этого.
— Как отрадно слышать! — произнес король.
— Теперь, экселлент, я хотел бы узнать…
— Всенепременно! Но сначала, прошу, утолите мое любопытство, мэтр, ответьте, как вам удалось пробраться в Лерьезаль? Меня убеждали, что защита неприступна, по крайней мере, для мага вашего уровня.
— Однако вы не настолько удивлены и растеряны моим появлением, как если бы оно явилось полнейшей неожиданностью.
— О, оно удивило, клянусь, но… знаете, вы ведь как неизвестное в уравнении, от вас можно ждать всего, чего угодно! Вот я и не исключал действительного варианта развития событий, и, поверьте, я готов принять все, что вы для меня приготовили.
— От вашей готовности ничто не зависит, экселлент, — ответил Тобиус мертвым голосом, — что же до моего проникновения, то я прислал себя тайной почтой.
— Неужели? Как это?
— После побега из-под стражи я нашел в городе своего бывшего напарника Дези де Рахальезу. Отыскал его в одном из притонов, где употребляли красный песок. Он давно и плотно сидел на этом наркотике, как выяснилось моим двойником… впрочем, это ненужные детали. Схватив армадокийца, я пытал его, вызнавая подробности работы тайного почтового сообщения между вами и Паскалем Мератом. После этого мне оставалось лишь должным образом упаковать и оформить посылку от его ведомства в вашу канцелярию. Пометки "высшая секретность" и "только для королевского пользования" сделали свое дело.
— Позвольте, что же вы, послали почтой себя?
— Да, — ответил Тобиус. — А точнее, свою книгу заклинаний. Видите ли, я обладаю некоторым количеством утраченных знаний, которые помогли мне, например, создать небольшое потайное измерение внутри моей собственной книги заклинаний. Я пользуюсь им постоянно и даже помещаю туда живых людей по мере необходимости. Оно работает на сплошных парадоксах, но работает. Находясь внутри, я и перебрался во дворец, а с наступлением ночи вернулся в нашу реальность. Труднее всего было точно отсчитать время, ибо выглянуть из книги одним глазком я не мог. Ну, а выбравшись, без труда углубился в систему потайных ходов, в которой обосновались риденские волшебники, скрытно следившие за безопасностью дворца. Обезвредив их, я смог свободно передвигаться по королевским покоям и устранил лишних свидетелей, чтобы нам никто не мешал.
Король долго молчал, переваривая услышанное, пока наконец ему не пришла мысль:
— Постойте-ка, но ведь для того, чтобы отослать мне книгу, вы должны были попасть в обитель Мератов, там все зачарованные печати, да и эту, так называемую биометрику никто не отмен… ох, Мераты у вас?
— Я захватил их прошлой ночью. Вы знали, что между Паскалем и Беатрис Мератами была длительная инцестуальная связь? Когда я явился в их спальню ночью, они совокуплялись, чем несколько меня удивили.
— Увы, среди дворян такое не редкость. Запретное всегда желанно, а они делили ложе со времен нахождения в материнской утробе, так что мне не было резона лезть в это дело, покуда моя разведка находилась в умелых руках.
— Понимаю.
— А они… уже мертвы?
— Нет, — ответил Тобиус, — они живы. И будут оставаться живыми еще очень долго. По сути, я вообще не собираюсь их убивать.
— Надо же, мне показалось, что случившееся с несчастной… этой…
— Райлой Балекас.
— Да, мне показалось, то, что сделали с ней неугомонные двойняшки, вас огорчило.
— Когда обнаружил Райлу, я, наверное, едва не сошел с ума от ужаса и боли. Она некоторым образом мне дорога, и то, как с ней поступили… уверяю, они заплатят сполна.
— Верю, верю…
— Что же до вас, экселлент, то тут я еще не решил. Мне непонятны ваши мотивы.
— Хотите знать, зачем мне война?
— Вы говорили, что война — это ход банкрота.
— И не отказываюсь от своих слов. Казна Архаддира не исхудала, ибо недаром меня считают самым богатым человеком в Вестеррайхе, денежки я считать и беречь умею.
— Тогда зачем вы устроили все это?
— Ну, — Маэкарн шмыгнул носом, — тут дело скорее семейное, нежели политическое. Видите ли, мэтр, у меня есть два замечательных сына. Но только одно королевство. Но два сына. Но одно королевство. Улавливаете мысль?
— Вы боитесь, что Брудас пойдет против Церцериона, когда настанет время делить наследство.
— Я не просто боюсь, я в ужасе от самой мысли! Оба моих мальчика умны, сильны и амбициозны, и как только я умру, дворянство разделится на две половины, дабы стравить их друг с другом. Мой отец передал мне страну на грани гражданской войны, которая все же случилась и в которой я все же победил. Архаддир моим потом и кровью пришел к процветанию, я не могу позволить ему погибнуть вместе со мной. Наследие, мэтр Тобиус, именно наследие определяет место человека в истории.
— И поэтому вы решили вот так вот взять и завоевать для Брудаса отдельную страну, дабы ему не было обидно и они с братом жили в мире.
— Да, именно так. Не мог я противиться воле отцовского сердца, не мог…
— Значит, — свистящим шепотом заключил волшебник, — ради того, чтобы ваши сыновья не разругались, вот-вот начнется война, в которой погибнут, быть может, тысячи, если не десятки тысяч чужих сыновей, а также братьев и отцов? Я верно понимаю?
— Да, звучит и выглядит паршиво… паршиво оно и есть, но поймите и вы меня, я — отец, а еще я — король. Будучи политиком, ты волей-неволей учишься принимать тяжелейшие, а порой и просто страшные решения. Это отдаляет тебя от обычных норм и понятий человечности…
— Я знаю многое о потере человечности, поверьте.
— Верю.
— А что ваш союзник, король Радован, он понимает, что творит?
— Понимает ли? — усмехнулся Маэкарн Зельцбург. — Разумеется. Он искусно нагнетал напряжение в своей стране, готовил войска к завоеваниям. Авангардом его наступательной операции будут полки ильжберитских фанатиков, которые уже давно и упорно тренируются в своей провинции, наращивают потенциал в живой силе и вооружаются тем, что он им поставляет. Радован молод, умен, дерзок и амбициозен, он жаждет построить ни много, ни мало, свою империю.
— А ваши планы на будущее Марахога ему известны?
— Думаю, он догадывается о моих планах, как я догадываюсь о его. В итоге преуспеет тот, на чьей стороне окажется наш третий, м-м… соучастник.
— Шивариус.
— Да, Второй Учитель. Я уверен, что и Радован Багряный надеется перетянуть на себя благосклонность великого ренегата, и до последнего времени мне хотелось иметь на руках козырь в виде черновика и шкатулки, но, видно, не судьба. Да и сама моя жизнь уже ничего не значит, так что…
— Ваша смерть остановит военную машину?
— Что? Нет, конечно! — рассмеялся король. — Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битвы, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.
— Ценой гибели других.
— За все надо платить, порой — очень щедро. Но оно того стоит.
— Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?
— Глупый вопрос! Уже не раз было сказано, вы — непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом помогла.
— Шивариус знал, что я работаю на вас?
— Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.
Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.
— Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?
— Нет, — твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.
— Совсем?
— Нет!
— Совершенно?
— Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!
Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.
— Мне не нужно было тысячи "нет", - глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, — в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.
Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.
— Постойте! Вы что, не убьете меня?!
— Убью? — Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. — Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.
Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля на грешной земле в полнейшем одиночестве, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.
Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль водки и хорошо к ней приложился, после чего, изрядно повеселев, зашаркал обратно в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение
Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минует, и ты остаешься жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет… Правда, что-то не давало королю покоя, что-то шевелилось у него в голове упрямым червячком сомнений. Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: "Мне не нужно было тысячи "нет", в принципе хватило бы и восьми". Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?
Король шел по своему дворцу и думал, что восемь — для него это… это… восемь — это… Он вдруг замер, и неяркий свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на и без того некрасивом лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса и обреченности, которого никто не слышал. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь только для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине… в то время как ее отрубленная голова лежала на подушке короля.
С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн Пятый упал на колени, а потом просто завалился набок и судорожно задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.
Было.
